— Это пока неизвестны, — спокойно ответил кардинал. — Дознание только началось, предстоит еще очень много работы. Вы все сами слышали, ересь раскинулась в городе подобно паутине. Очень много работы... кстати, вы знаете что отец Рафаэля Цимлера бежал?

— Да вы что? — изобразил я досаду. — Какая жалость...

— Да, бежал. Насколько нам стало известно он вместе с семьей направился в Левант на своем корабле.

— И что теперь?

— Пока сложно сказать. Показания на него уже есть, правда пока косвенные, но сами понимаете, слегка причастным к Сатане нельзя быть. Так же?

— Конечно, ваше преосвященство. Сорняки должны быть выкорчеваны с корнем. возможно даже с окружающими их полезными растениями ибо они могут быть зараженными — ответил я кардиналу в душе матеря себя последними словами. Вот же гадство какое... Приходится кривить душой, в жертву я себя пока приносить не собираюсь. Да и вообще не собираюсь.

— Очень уместная аллегория... — де Бургонь с улыбкой кивнул мне. — Я понимаю, вы конечно с удовольствием и дальше бы наблюдали за рождением истины, но вынужден вас оторвать, нам уже пора. Как вы относитесь к сухим сортам вина? Мне доставили недавно десяток бочек отличного Рейнского...

Надо ли мне говорить о том, что после увиденного у меня пропал аппетит? Но понемногу отошел и воздал должное отличному вину и просто божественным фаршированным перепелам. Да, я бесчувственная скотина, но и пожрать люблю.

— Барон... — кардинал аккуратно промокнул салфеткой губы. — Так как вы относитесь к карьере на поприще служения господу?

— Положительно... — я ответил без промедления так как обдумал ответ на этот вопрос еще в темнице. — Но к сожалению она для меня сейчас невозможна.

— Почему же? — де Бургонь вопросительно изогнул бровь. — Что может помешать служению господу?

— Мое несовершенство ваше преосвященство. Я руководствуюсь одним правилом: лучше быть чем казаться. Я денно и нощно молю господа ниспослать мне смирение, но он пока глух к моим молитвам.

— Но вы не отрицаете такую возможность, — серьезно констатировал кардинал. — Что само по себе указывает на помыслы божьи в отношении вас.

— Помыслы господни неисповедимы ваше преосвященство. К тому же я связан вассальной клятвой с государем Бургундии.

— Я не настаиваю барон... — кардинал слегка задумался, как бы решая продолжать или нет. — К тому же... к тому же, я не имел ввиду постриг. Церкви может понадобиться именно ваша воинская доблесть... и конечно ваш ум. Поверьте, положение ваше от служения нам возвысится на порядок выше чем сейчас. А по поводу вассальной присяги... вернемся к этому разговору немного позже. Грядут очень большие перемены...

Мне очень хотелось услышать больше про грядущие перемены, но кардинал резко переменил тему. Говорили про что угодно: от соколиной охоты до рецептов приготовления коричневого пикантного бульона, но не о политике. Черт...

Когда я уже раскланивался неожиданно прозвучал слова:

— А вас Штирлиц, я попрошу остаться...

Да шучу я... шучу... Кардинал с улыбкой заявил:

— Да барон... я накладываю на вас епитимью. Вы знаете за что. Внесете на строительства собора турский ливр* и поставите в мою резиденцию пять бочек этой вашей чудесной селедки. Ну и... пожалуй все.

— Пять бочек ваше преосвященство... — я тоже с улыбкой поклонился. — И бочонок восхитительной паюсной икры. И воз семужьей тешки.

Кардинал молча взял со стола шкатулку и раскрыв продемонстрировал мне на первый взгляд простые деревянные четки:

— Барон, насколько я знаю, вам предстоит небольшое путешествие. Так вот, по предъявлению вот этих четок вам окажет помощь любая наша обитель. И да... пришлете своего поверенного... как там его... ну тот, что успел выкупить торговую компанию Цимлеров. Мой интендант обсудит с ним паевое участие и некоторые коммерческие проекты...

Во как... меня от удивления чуть Кондратий не хватил...

— Непременно ваше преосвященство...

Возвращаясь домой ломал себе голову. Итак, что мы имеем. Рафа на том свете. Значит половина следов по покушениям на меня канули вслед на ним. А я до конца так и не уверен в его причастности к отравлению. Что дальше... я своим спектаклем разворошил настоящее осиное гнездо: народишко разбушевался и сейчас устраивает в Антверпене форменные погромы, а инквизиция под шумок с корнем выкорчевывает ересь... сами понимаете что это значит. И еще: я очень хорошо отделался, а мог бы и сам на дыбу угодить за то что умолчал про торговлю христианами. Да и то что по моему поручению Исаак предупредил старшего Цимлера, а потом за мои же деньги выкупил у него компанию, тоже не осталось тайным...

— М-да... — хмыкнул я и хлебнул вина из фляги. — Зато... Зато, теперь в паях с самим кардиналом и еще мне есть куда податься после службы у Карлуши...

Покрутил в руках четки и обнаружил что на шариках вырезаны едва заметные символы. Ну что же, при возможности проверим их действие.

15 Глава.

Шебека, слегка вздрагивая норовливая кобылка, неслась по морю с легкостью рассекая внушительные волны. Клацали блоки, скрипели канаты и оглушительно хлопали паруса. Орали белоснежные буревестники пролетавшие над водой покрытой облачками пены. Острый соленый воздух бил прямо в лицо, леденя кожу и наполняя тело невиданной бодростью. Хотелось орать, плясать джигу и взять на абордаж первую попавшуюся посудину. Черт... до чего же хорошо!!!

— Идем фордевинд* господин шаутбенахт* ... — Янсен широко расставив ноги крепко удерживал штурвал. — Если ветер удержится, пополудни будем в Кале.

Фордевинд — курс судна относительно ветра: ветер дует прямо в корму (попутный ветер).

Шаутбенахт (от нидерл. schout-bij-nacht — ночной наблюдатель) — адмиральский чин в русском флоте в первой половине XVIII века: соответствовал чину контр-адмирала.

— Так держать... — я ухватился за леер* пережидая пока 'Виктория' слетит с очередной волны. — Я к себе, отправь ко мне Адриса...

Леер — металлический прут или туго натянутый растительный или стальной трос, используемый для привязывания парусов, стягивания тентов, сушки белья и т. д. Леерами также называются укреплённые на стойках тросы, заменяющие фальшборт судна, и тросы, натягиваемые для предотвращения падения людей за борт во время шторма.

По хулигански, на руках, съехал с мостика на палубу, совсем было собрался выбить каблуками по палубе чечетку, но усовестился и в просто чудесном расположении духа направился к себе в каюту. Чей-то я проголодался, да и рюмку пропустить для сугреву не помешает.

— Штурмана к господину шаутбенахту!!!... — ударил в спину матросский ор. — Тащите папашу Тильгаута к господину...

Ну, да... Шаутбенахт это я. Присвоил себе звание совершенно наглым образом и указал экипажу на корабле величать меня только так. Вот нравится мне его звучание и плевать что оно по сути является всего аналогом контр-адмиральского звания, а в переводе с фламандского и вовсе что-то вроде 'ночного впередсмотрящего'. Есть еще дополнительная мотивация так себя величать, — царскому примеру следовать вполне лестно, особенно если пример подает сам Петр Первый Рассейский, он же шаутбенахт Петр Михайлов. Вот так-то.

А вообще... мне кажется, что я попал в рай. Факт своей смерти в двадцать первом веке отрицать глупо. Помер я однозначно, тут не поспоришь. А куда люди попадают после смерти? Правильно, выбор тут небогатый: рай или ад, согласно своих прижизненных заслуг. Вот... адом мое нынешнее место пребывания никак не назовешь. Значит рай, а упоминаемые Эдемские кущи, есть не более чем аллегория. Ибо рай там, где человеку хорошо, где он счастлив по совокупности составляющих. И для каждого он разный. Мне вот выпал такой, и в нем есть все что мне надо для счастья. Да, вот такая у меня концепция вырисовывается — конечно насквозь еретическая по нынешним временам, но тем не менее, как мне кажется, правильная. За какие такие заслуги мне рай для отбытия назначили? Ну, дык парнем я был совсем неплохим. Местами так и вообще замечательным. Сволочью конечно изрядной, ну так я на этот счет и не заблуждаюсь. Признаю и каюсь. Ладно, чего там я собирался? Да конечно арманьяка* хряпнуть. Спиритус вини — имени себя дорогого. Есть приличный запасец. Черт, вот неправильный я все-таки попаданец — не удосужился еще самогонный аппарат смастрячить, да и ладно — успею еще.

Затворил дверь каюты, скинул зюйдвестку и прямиком потопал к погребцу. Откинул крышку и выудил серебряную фляжку. Накапал в рюмку янтарной жидкости и со cмаком выцедил. Помедлил секунду, выдохнул:

— У-ух... етить...

Подцепил с блюда ломоть копченой кабанятины и жуя направился к зеркалу:

— Ерой! Настоящий шаутбенахт!

Не, ну не надо смеяться. Настроение великолепное, да и нравлюсь я себе в своем новом наряде. Короткая куртка, штаны пузырями под колено, полосатые шерстяные чулки и башмаки. Легко и удобно, а вместе с пистолями за широким кожаном поясе и тальваром* так вообще авантажно. Пират в естественном виде, благо даже черная косынка на головушке повязана. И попугай был, достался от прежнего капудана, но правда издох в следствии неприспособленности организма к местным реалиям.

За перегородкой раздался жуткий стон. Вот же страдальцы... Сунулся было в закуток к своим оруженосцам, но сморщился от кислой вони и захлопнул дверцу. Страдают морской болезнью пареньки. Ну, тут я этим сухопутным крысам не помощник, надо перемучаться. Хотя...

— Пьетро, Луиджи!!! Где вы сорванцы?

— Да ваша милость!!! — с треском в каюту влетели оба братца. — Чего прикажете?

С удовольствием оглядел пажей. Вот это я понимаю. Пацаны облазили шебеку от киля до клотика, воды не боятся, морской болезнью даже не пахнет, как будто в море и родились чертенята. Словом молодцы.

— Кликните вахтенного и перебазируйте этих тюленей на палубу. Принайтовить обоих к фок-мачте* и поить в изобилии вином пополам с водой. Надо будет, насильно. Я разрешаю. На вопли и угрозы внимания не обращать и отвязать только в Кале...

Фок-мачта— передняя мачта на двух и более мачтовом корабле, то есть первая, считая от носа к корме.

— Монсьор!!! — из-за перегородки раздался единовременный утробный вопль Клауса и Иоста. — Помилуйте!!!

— Отставить сопли! Выполнять! — приказал я и опять отправился к погребцу. Душа запросила сделать повторный заход на арманьяк.

— Господин шаутбенахт, — в каюте появился кряжистый, седой как лунь старик. — Значится по вашему приказанию прибыл.

Поддерживающие его внуки — Виллем и Гууд, оправили на дедушке зюйдвестку, вручили в руки костыль, поклонились мне и испарились.

Ну да, стар у меня штурман. Сколько ему лет неизвестно, сам не знает, но я думаю далеко за шестьдесят. А это по нынешним временам, почитай совсем уже долгожитель. Но в абсолютно ясном уме и памяти находится старик: помнит каждую мель, каждую банку от Па де Кале до Бискайя включительно*. Такого штурмана еще поискать надо. Тем мне и ценен, за учителя в морском деле почитаю его. Сам конечно знаниями не обделен, но в местных реалиях пока абсолютный ноль. Все не так, многие морские понятия еще и не появились, ходят по морям почти как бог на душу пошлет. Два лаптя правее солнышка и направо... Ну ничего, разберусь.

— Присаживайся штурман, — я показал ему на стул и достал из погребца вторую рюмку. — А пока прими для сугреву...

— К-х... — Адрис звучно кашлянул, оправил висячие усы и алчно двинув кадыком влил в себя алкоголь. — Ваше здоровье, господин шаутбенахт...

— Мое... давай повторим отрезок пути от Кале до Нанта... значит говоришь банка блуждает вот здесь...

Пару часов выпали из действительности, но потом занятие прервал обер-боцман Андерсен.

— Господин шаутбенахт прямо по курсу болтается боевой неф* с лилиями на парусах!

— Паукова посудина? А какого она в бургундских водах делает?

— Не могу знать господин шаутбенахт! — гаркнул Андерсен и браво выпятил грудь с пузом. — Но думается мне вот что. Они кого-то ждут, ибо торчат аккурат на фарватере. В этом месте либо таким кусом идти, либо обходить, что далеко и долго: течение того-этого, да и с ветром намучаешься.

— Свисти алларм...

Настроение мгновенно сделалось бешено-веселым. Я конечно не особенно уверен, что ждут именно меня, да и понятие 'бургундские воды' весьма растяжимое — нет четких водных границ и систематизированного водного права, но тряпка с лилиями для меня раздражитель как для быка кумач. Это корыто Паука! Значит по определению подлежат изничтожению. Порву уродов! Хотя надо сначала глянуть, орешек может оказаться не по зубам...

Обрядится в юшман* времени много не заняло и через пятнадцать минут я уже наблюдал в подзорную трубу здоровенный неуклюжий парусно-гребной корабль с высоченным баком* и громоздким ютом*.

Неф — старинное парусно-гребное судно, ставшее по мере развития в XVI веке крупным кораблём с прямыми парусами и сильным артиллерийским вооружением; прообраз парусных кораблей.

Бак (нидерл. bak) — надстройка в носовой части палубы, доходящая до форштевня. Баком раньше называли носовую часть верхней палубы (спереди фок-мачты). Служит для защиты верхней палубы от заливания встречной волной, повышения непотопляемости, размещения служебных помещений и т. д.

Ют — кормовая часть верхней палубы судна или кормовая надстройка на судне.

— Три сотни душ, а то и больше... — тактично сообщил мне Янсен и с надеждой добавил. — Да мы от них как от стоячих уйдем...

— Уйдем... но потом. Ральф ко мне...

Ко мне подскочил корабельный цейхвахтер* Ральф Симеоне. Пелегрини остался дома: доводить с инженерами до ума единорог, но и этот талантом не скуден, не зря в любимых учениках у Рафаэлло ходил.

Цейхвахтер — офицер морской артиллерии, имевший в своём ведении орудия, станки и снаряды.

— Господин...

— Заряжайте орудия 'катушками' на полный заряд. Выставить на прямую наводку. Картечницы все перенесите на правый борт. Палить залпом из всего по команде. Помедлите хоть на секунду — утоплю всех разом как щенят. Выполнять. Янсен...

— На месте...

— Ветер стихает, значит сделаем следующим образом. Курс не менять...

Раздал указания и застыл на мостике. Теперь только ждать. Вообще, вся суть морского сражения состоит в маневрировании, которое может длится довольно продолжительное время. Сама сшибка длится сравнительно недолго, а вот вывести судно на позицию для залпа или абордажа — это целое искусство, коим я не владею от слова совсем. Хотя в данном случае мое дело: объяснить что я хочу, а выполнять будут люди гораздо сведущие. Да и как бы, особенно, я воевать не собираюсь.

На палубе нефа стало собираться сразу несколько групп. Заблестела сталь касок и наконечников копий. Неужели всерьез вознамерились на абордаж взять? Ого!..

На баке посудины франков замаячили в лихорадочной суете несколько флажков, а затем, с судна взлетело сразу несколько каменных глыб и в облаке брызг шлепнулись у нас по курсу.

— Требушеты. Приглашают спустить паруса... — прокомментировал Янсен закусив ус. — Хороший капитан у них. На банку еретик нас выжимает...