Абсолютно невозможно

— Эй ты, отойди от него. Давай без глупостей.

Дэрек стиснул зубы.

Отвернулся от Кирка, нарочно встав так, что тот не мог дернуть назад, к выходу из проулка, а вперед, к копам, сам почему-то не хотел.

— Я тебе покажу сейчас, кто тут глупостями занимается, фараон. Следи за мной внимательно.

Плавным движением Смит отодвинул полу куртки, неторопливо — не от страха, а из чувства собственного достоинства — достал из внутреннего кармана удостоверение и сунул его под нос ближайшему полицейскому.

— Любуйся.

Тот в недоумении вгляделся в необычные очень солидные обозначения и громкую символику, а рассмотрев, тут же спрятал оружие так быстро, что чуть не промахнулся мимо кобуры. Ожесточенно замахал ничего не понимавшему напарнику и отступил, смущенно бормоча:

— Э-э... простите, сэр. Был не в курсе. Мог помешать.

У Кирка, судя по выражению лица, случился очередной шок. В кои-то веки проклятые копы могли посодействовать, помочь против странного ублюдка, но и тут они спасовали, да еще так удивительно. Резко набравший авторитет в глазах патрульных нарушитель бросил через плечо:

— Исчезли быстро, мелочь уличная.

Не вступая в прения с сотрудником серьёзного ведомства, с виду так распоследним уголовником, но что ж поделаешь, может, маскировка? — полицейские повиновались, сорвавшись с места с пробуксовкой. Им еще аварию оформлять по внутрислужебным каналам.

Столько унижений вытерпевший в юности по вине людей в синей форме Дэрек... о, как он любил такие моменты. А оставшийся снова наедине с ним Кирк, похолодев, осознал, что если это и сумасшедший, то далеко не простой. И лучше не создавать проблем.

— Моя сестра? Ага, ну да, конечно, как скажешь. Она, собственно, прямо тут, рядом, во-он в том доме, где на первом этаже приют для животных. Последний этаж, налево, дверь не заперта. Я как раз туда шел, но... Я лучше потом зайду, позже. Вы уж там сами.

— Ладно. — Дэрек отступил на шаг, давая ему свободу. — Если врешь — найду ведь, гаденыш.

— Нет, — серьёзно ответил Фостер, странным жестом махнул рукой, покривился. — Не вру я, но она... ну, короче, сам увидишь. Не удивляйся.

Но Дэрек уже не слушал.

Сейчас, спустя столько лет, он снова встретится с той самой девчонкой, которая за одну ночь свела его с ума! Смит шел по тротуару, переходил дорогу, поднимался по шаткой лестнице старого дома, но не видел вокруг ничего. Ничего реального, только воспоминания на внутреннем экране памяти. Напуганная девчонка с испачканными оранжевым и фиолетовым волосами в закоулке на Triple Cross, замершая под прицелом его пистолета, а в ее расширенных глазах он видит собственное отражение. Ее неожиданно чёткая и своевременная реакция на невменяемого доходягу в подвалах, который вонзил бы ему нож в спину, если бы она не помешала, а Дэрек тогда сделал вид, что ничего такого не произошло. Ощущение ее хрупкого, невесомого тела, когда он нес ее, потерявшую сознание, до машины, и уже внутри не смог сдержаться и дотронулся до ее волос, не понимая сам себя...

Как невыносимо трудно ему было совладать с собой наедине с ней в тесной комнате, пропахшей любовью, когда разум говорил одно, а тело и душа кричали о другом. И что нахлынуло на него, когда она сделала первый шаг, и в звенящее бесконечное мгновение он понял, что она чувствует то же самое.

И еще — ее глаза в аэропорту, где он провожал ее навсегда, зрачки, будто подернутые золой, туманные, и дикий обоюдный выплеск огня, когда им двоим было плевать на весь мир с его идиотскими условностями, неравенствами и несоответствиями.

Столько лет. Он вычеркнул ее из своей привычной, понятной жизни, заставил себя забыть, спрятал рвущееся наружу, задавил, разгладил. Он знал, что она делает то же самое. Наверное, судьба сильнее. Но в тот момент, когда от случайной встречи на вечерней улице вдруг просверкнула, выстрелила неожиданно тонкая линия вероятности, всё ожило мгновенно, словно, не затухая, ждало своего часа всё это время. И Дэрек задохнулся от того же чувства нереальности. Абсолютно невозможно!..

Только значат эти острые подчас слова-лезвия на этот раз совсем иное — не безнадега отсутствия, не пустота отчаяния, а пульсирующая, набирающая силу вера в собственную неземную удачу. Невозможно, чтобы так нереально повезло! Она жива, она здесь, она близко...

Теперь с судьбой у Дэрека абсолютно другие отношения, он точно знает, что ее можно переупрямить. Теперь хватит сил взобраться на любой крутой склон, на любую гору, да хоть на небеса — если вместе.

На стук в некрашеную, скособоченную дверь, крайнюю в левом закоулке пыльного коридора, вначале ответила только тишина. Дэрек повторил попытку, и тогда из глубины квартиры послышался знакомый, безошибочно узнаваемый голос: "Кирк, ну что ты барабанишь, знаешь же, что открыто".

Дэрек толкнул дверь и вошел.

Первое, что его встретило — запах, тяжелый затхлый дух старого дома, сырости, плесени, паутины и безнадежности. Хоть полутьма и скрывала обстановку, всё равно сразу была заметна предельная нищета во всем, заброшенность, неухоженность. Потрескавшиеся стены, хрустящая на заросшем грязью полу штукатурка, пятна побелки на низком темном потолке, свистящие щелями углы, косая неопределимая мебель, застарелая душная вонь из кухни. Дэрек в замешательстве огляделся, не понимая, что же это за жилье вообще, и каким образом...

Раздался какой-то мерный скрип, и в следующую секунду он понял всё. Вспыхнул свет.

Мэри-Ли.

В инвалидной коляске. Не просто плохо выглядевшая — изможденная. Постаревшая, истаявшая. Неузнаваемая.

Он непроизвольно сделал шаг назад, а она застыла. Серые волосы висели безвольными прядями, кожа бледная, с восковым оттенком, с морщинками, воспаленными трещинами; глаза потухшие, тусклые, водянисто-уставшие, полные бесконечной тоскливой боли. Страшная, неестественная худоба: ноги под вылинявшей тканью не толще запястья. Темные старческие пятна на сморщенных руках женщины, которой шесть лет назад было двадцать... Сгорбленные плечи. Шелушащиеся губы. Черные круги вокруг распахнутых в болезненном изумлении глаз.

От нее прежней остался призрак.

Мэри-Ли почти беззвучно прошелестела:

— Дэрек? Н-не может... ты?

А он выдохнул:

— Господи... что с тобой?

Она в горьком мучительном бессилии закрыла лицо тонкими пальцами, сжалась:

— Не смотри на меня такую, не надо!

Но Дэрек рванулся к ней, опустился рядом и осторожно отвел ее ладони.

— ...Что произошло, девочка?

Неимоверным усилием воли она справилась с собой. Несмотря на то, что слезы вовсю бежали по преждевременно увядшему лицу, голос звучал почти так же. Казалось, это было единственным, что осталось от Мэри-Ли прежней.

— Я больна. Опухоль, редкая разновидность, одна на сорок пять тысяч, и я выиграла в эту лотерею.

Мэри-Ли еще далеко не полностью осознала, что именно в ее последнем жилище делает далекий до нереальности человек из прошлого, с которым когда-то было связано множество недоступных, зыбких, стёртых чувств и надежд. Но он был здесь, не отводил взгляда, и в его глазах она видела не отвращение, не жалость к поломанному человеческому существу, а неподдельную боль, на какую способны те, кому не всё равно, кто считает себя близким, кто страдает вместе с тобой, потому что тебе плохо.

Он задал вопрос и ждал ответа, а она уже успела забыть, каково это — разговаривать с людьми. Брат только раз в неделю приносил еду и явно тяготился этой обязанностью, сводя свои визиты к минимуму. Поэтому никому больше не нужные слова о ее горе, вдвое более тяжелом в одиночестве, полились, как из трещины в плотине.

— Началось еще в Мемфисе, года четыре назад, заболела спина, и раньше было, но стало совсем нехорошо, ноги немели... Работу пришлось оставить, но Кирк уже был в порядке, а мама... когда она узнала мой диагноз, она... не выдержало сердце. Я ее похоронила. Потом стало еще хуже, врачи погнали сюда, в спецклинику, но и здесь развели руками. Поздно. И вот я здесь. На большее у нас нет денег. И было-то немного, остатки от отцовских сбережений, а ведь курс в нарколечебнице, потом его терапия, мое лечение... Теперь работает только Кирк. А ведь он молодой и нормальный, ему надо жить, как все живут, а не хоронить себя рядом со мной. Я... доживаю.

— Что ты говоришь такое?..

— Сначала умерли ступни, потом до колен, потом выше. Я чувствую границу смерти, понимаешь, меня уже наполовину нет. И каждый день она трогает меня всё в новых местах, захватывает, убивает. Я надеюсь, что когда она прикоснется к сердцу, оно остановится, и это будет быстро и во сне. Но врачи говорили, что может быть иначе, может не повезти умереть сразу, и тогда я потеряю руки, голос, зрение... И только потом. Господи, только бы не так.

Она горько всхлипнула, хоть сотни раз уже оплакивала себя заживо. Глядя в сторону, прошептала:

— Знаешь, как трудно не прекратить всё самой?

Жуткая тишина повисла над ними. Она устало замолчала, Дэрек просто онемел от растерянности. Но вдруг Мэри-Ли тряхнула головой и даже смогла улыбнуться:

— Всё, давай о другом, ладно? Слушай, как же ты здесь оказался? — Она так рада была возможности отвлечься, свежему ветерку, сквозившему из приоткрытой двери, заглянувшей к ней жизни. — Дэрек, как ты меня нашел? Или случайно? Вообще, что было с тобой? Где ты сейчас? Кто ты?

Мысли Дэрека были заняты другим. Сидя на корточках перед ее креслом, он казался заторможенным. Автоматически ответил:

— Да, случайно... брата твоего засек.

— Не молчи! — Она коснулась его, чтобы потормошить, и Дэрек вздрогнул от ощущения холодных пальцев. — Я говорю, расскажи о себе!

— Да что тут рассказывать... — Слова давались с трудом, словно это его тело немело и предавало. — Нормально всё...

— А остальные? Шон?

— Тоже. Мы вместе.

— Ой, как хорошо! — Мэри-Ли сумела сохранить способность искренне радоваться за других.

Парень отстраненно кивнул и вдруг поднял голову:

— Да что ж ты никому не сказала?! Да бля, какого ж хрена ты сидишь тут и... — Дэрек прикусил язык, но не мог остановиться: — Почему ты не дала знать, почему не пришла, мать твою, ну, пока могла, или брата бы прислала!..

— Куда? К кому?

— Фостер! Дура! К нам!

— Дэрек, вот уже два года в Зоне совершенно другие люди... зачем ты на меня кричишь. Не надо об этом, дай забыть.

— Всё равно! Можно было хоть как-то, ч-чёрт, пытаться, лезть, звать, просить, говорить о себе, тебя б услышали, передали, я не знаю, но не это же! Ну почему ты выбрала так?.. А если б я не тормознул?!

— Я не... Лезть, просить — не люблю. Не могу.

— Что?! Врешь и не краснеешь, вспомнить только! Не может она, да?

— Тогда я не за себя.

— Да какая разница! Тем более!

— Дэрек... смысл? Ну что тут можно было сделать? Если шансов попросту нет, то зачем мне вешать свои проблемы на кого-то еще? Я справляюсь пока. Зачем звать? Вот скажи?! — напрягла она все свои скудные силы. — Чтобы за руку держали? Рядом сидели и жалели? А про себя думали, как несправедлива жизнь — а то я не знаю! — и как бы свалить поскорее, а то муторно... Уходи!

Она толкнула парня так, что он чуть не потерял равновесие.

— Убирайся, слышишь? Ты ничего не понимаешь!

Задыхавшаяся Мэри-Ли могла ожидать от Смита в ответ либо таких же жестоких слов, либо того, что он действительно встанет и исчезнет. А она останется в душном коридоре с отныне навсегда мертвым сердцем.

А Дэрек будто не обратил внимания на ее крик.

— Эй, нечего распоряжаться мной, не доросла еще! Ты неправа. Насчёт того, что шансов нет.

— Я просила! Не надо.

— Это ты нихера не понимаешь, Фостер! Я знаю, каково это, я тоже был парализован. Не знала? Ты ж сама видела, что у меня на спине было. Пару месяцев провалялся бревном без малейшей надежды, не из-за болезни, из-за травмы, зато полностью, от горла вниз. Давай спорить, кому было хреновее? Я знаю это отчаянье! Я тоже с жизнью прощался и проклинал ее, как только мог, а у меня было дополна времени выдумывать подходящие проклятия. И посмотри, Мэри-Ли, я живу.

— Не сравнивай. Если ты как-то выкрутился, я только счастлива, но со мной здесь ничего не изменить, это факт. Ну зачем ты заставляешь меня это говорить? Мне же больно...

— Подожди ты... чёрт, ты же не знаешь! Не буду я сейчас ничего объяснять, всё равно не въедешь, но, Мэри-Ли, поверь мне, есть способ, есть!

— Молчи. Не надо, мне тяжело слушать.

— Ну почему ты мне не веришь... — простонал парень.

— Господи, а чего ты ожидал?! Являешься, как из другой жизни, и... и всё опять. Я не могу так, мне стыдно, мне плохо, столько всего... — Девушка неосознанным жестом прижала сухую ладонь к впалой груди. — Да лучше б ты мимо проехал.

— Не смей меня прогонять, — одними губами прошептал Дэрек, но Мэри-Ли не слышала:

— Боже мой! Какая я была идиотка! Если б знать вовремя, сколько осталось, и распорядиться по-умному! Надо было послать всё, как-нибудь придумать так, чтобы остаться, и быть с тобой, и пожить ну хоть немножко... а я...

И она разрыдалась, не сдерживая слез по потерянной, непрожитой жизни, обманувшей и проскользнувшей мимо. А Дэрек разрывался между сочувствием к ее боли, досадой на невозможность убедить ее начать надеяться и неожиданно затопившей его радостью: не только у него считанные часы, проведенные вместе столько лет назад, оставили несмываемый след в душе и чувство чего-то нужного, важного — и оборванного.

Ее тоже влекло к нему, невзирая на дикость любого сопоставления. Девушка из хорошей семьи, с хорошим образованием, с врожденной "правильностью", и парень — ее оборотное отражение, приютский, опасный для общества, почти всю жизнь профессионально занимавшийся именно тем, с чем она боролась по зову долга. Она — рассудительная, сдержанная, и он — вспыльчивый, порывистый, но всё равно оба смотрели друг на друга и безошибочно видели каждый свою странную, но единственно верную судьбу.

— Дэрек... ничего я не могу, меня уже нет. Мне так жаль, прости, ты опоздал. Уходи, прошу тебя. Это слишком.

Он вздрогнул.

Однажды Смит уже услышал, что опоздал. Что он не вовремя со своей идеей связать две жизни в одну, что надо было раньше. Тогда он смирился. Понял, нашел в себе силы согласиться, уйти. И хоть всё в итоге повернулось совершенно иначе, причем принятое непонятно кем решение поворачивалось не раз, обнажало неожиданные грани, Дэрек всё равно запомнил: момент нельзя упускать, промедление иногда убивает весь смысл даже хорошей идеи.

А они с Мэри-Ли и так абсолютно непростительно долго медлили.

Дольше терпеть уже просто нельзя.

Истекают последние секунды.

— Нет, я не уйду, — медленно покачал головой Дэрек. — Врешь, я очень даже вовремя. Можно ли было раньше — не знаю, не уверен, а вот сейчас — самое то, Фостер.

Он сжал ее запястье и заставил поднять глаза, полные слез недоверия и... надежды.

— Я тебя уже один раз терял и, чёрт возьми, не собираюсь допускать такую дурь снова. Ты нужна мне. Нет, даже не так. Мне нужна только ты, слышишь?