| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
В результате польский король закрепляет за собой Покутье. Победа видится тогдашними поляками как великое отмщение за буковинское поражение Яна Альбрехта в 1497 году, и торжествам по поводу Обертина "нету конца".
Король Сигизмунд сообщил о победе европейским владыкам и папе римскому и получает многие поздравления. Описания битвы многократно печатаются не только в Польше, но и во Франции, Германии, Италии и Фландрии. Притом, однако, весьма опасаясь за свой мирный договор с турецким султаном, польский король запрещает своим войскам вторгаться в собственно Молдавию, но "закрывает глаза" на частную инициативу в этом вопросе. Было совершено несколько успешных рейдов в Молдавию, вернувшиеся с большой добычей. Но в феврале 1532 года отряд польской конницы числом в 1000 всадников был разбит и истреблён молдаванами под Хотином.
Впрочем, Рареш не считал дело с принадлежностью Покутья оконченным. Вернувшись в Сучаву, он первым делом стал восстанавливать свою армию, а также отправил послов в Салачик и Москву с предложением совместного удара в следующем году по южным областям Польско-Литовского государства.
Эта идея встретила самую горячую поддержку при дворе крымского хана. Саадет Гирей был уверен, что за заговором Ширинов стояли литвины, и пылал желанием отомстить. В Москве к этой идее отнеслись сначала несколько более сдержано. Русское правительство не отказалось от предложения совместного удара по южным воеводствам великого княжества, но первоначально рассматривали это направление как второстепенное. Земли Северной Украины были слабо заселены, и снабжение крупной армии там было затруднительно. Так что сначала планировалось послать от Киева и до Волыни лёгкую "набеговую" рать, а главный удар, как и в прошлом году, собирались нанести по линии Минск — Новогрудок — Слоним — Кобрин — Брест. Но пришедшие поздней осенью новости из Белоруссии вынудили московских "стратилатов" изменить свои планы. Военное разорение толкало крестьян массово уходить в разбойничьи шайки — так называемых "шишей", которые грабили как шляхетские маетности, торговые обозы, так и просто соседние сёла и местечки. Иные шайки "шишей" насчитывали до тысячи человек, и чтобы с ними справиться сил местного шляхетского ополчения не хватало, и воеводам приходилось посылать против них русские войска и мобилизовать для борьбы с разбойниками местных крестьян и мещан. Не меньшую проблему представляли и так называемые "волонтёры". Победа литвинов в битве под Каменцом-Литовским подтолкнула как то литовское дворянство, которое отказалось признавать русскую власть, так и часть "присяжной" шляхты, к вооружённому выступлению против русской администрации. И если первоначально, по мере усиления натиска русских войск на сторону царя переходило множество шляхтичей, число которых в дальнейшем непрерывно увеличивалось, и чьи маетности находились на территории находящейся в зоне русского влияния, то впоследствии, как только военная удача качнулась в иную сторону, многие из ранее присягнувших русскому царю стали искать контакты с литовскими властями. Как докладывали царю с мест, иные шляхетские предводители, которых русская власть поставила во главе местных администраций, с гетманом Радзивиллом живут "в совете и ссылаютца писмами", что многая шляхта западных поветов, принёсшая присягу русскому государю, в значительной своей части продолжала нести службу в литовском войске, а царская администрация не имела реальных сил её контролировать. Доходило до того, что многие находящиеся на литовской службе шляхтичи свободно навещали свои семьи, находящие по русскую сторону линии разграничения, "после чего снова уезжают в таборы к гетману Радзивиллу".
Справедливости ради, необходимо признать, что значительная часть "присяжной" шляхты всё же сохраняла лояльность русским властям. Порядки при новой администрации хотя и отличались от старых, но в целом были вполне приемлемы. А регулярно выплачиваемое жалование (чем не могла похвастаться прежняя литовская "влада"), и политика испомещения малоземельных и безземельных шляхтичей привлекала на сторону русских бедные и необеспеченные слои "благородного сословия". Дело доходило до того, что уже после войны часть шляхтичей тех областей, которые по мирному договору возвращались Литве, отправляли прошения царю об их переселении на русскую территорию. Тем не менее, хватало и недовольных. И из таких шляхтичей часто формировались "волонтёрские" хоругви (иные до нескольких сотен бойцов), которые, не подчиняясь напрямую литовскому командованию, самостоятельно вели боевые действия против русских войск. Многие из командиров таких хоругвей хотя и имели "военные листы" от гетмана, но поскольку литовская казна не выделяла средства на содержание их отрядов, переходили на "самообеспечение", за счёт поборов с населения того или иного района. В результате чего, как докладывали в Москву, доставить продовольствие и деньги в тот же Минск было невозможно, поскольку все дороги были "переняты". Более того, даже в глубоком тылу занятой русскими территории до сих пор существовали города и местечки, которые не затронуло русское вторжение, и до сих пор управляемые литовской администрацией. И наведение порядка на занятой территории требовало времени, немалых воинских сил и должного внимания, временно препятствующих проведению на этом направлении крупномасштабных операций.
В дополнение к этому, проблемы у русских возникли и на Балтийском море. Одним из важнейших импортных товаров для их страны было олово, требуемое для изготовления оружейной бронзы. И за отсутствием в то время собственных месторождений, главных источников поступления этого металла в Россию было всего два: Англия и Чехия, чьи богатые месторождения оловянных руд в Корнуолле и Рудных горах играли решающую роль в поставках этого стратегически важного материала. Стоит ли удивляться тому, какое внимание в Москве уделяли стабильности и безопасности каналов снабжения, по которым поступал этот металл? В Англии русские купцы, пользуясь нуждой короля Генриха VIII в деньгах, и тем, что оловянные рудники приносили казне мало дохода, взяли в аренду заброшенные или близкие к истощению участки, и завезя немецких шахтёров, которым были известны более совершенные технологии разработки рудных месторождений, а также применяя ранее неизвестные среди английских рудокопов взрывные работы (которые произвели революцию в добыче твердых пород — шестидневная работа киркой могла быть выполнена одним взрывом пороховой мины) вызвали в этой стране резкий рост в добыче олова, меди и мышьяка.
Но как уже было сказано, Англия была не единственным поставщиком этого металла в Россию. На втором месте по количеству поставляемого олова в Русское государство стояла Чехия. Но тут русским пришлось столкнуться с логистическими проблемами. В отличие от Корнуолла и Девоншира, Рудные горы располагались в глубине Европейского континента, и доставка купленного металла к побережью, откуда уже морем его отправляли на Русь, была связана с определёнными трудностями. Хотя из Чехии к северным морям текли три судоходные реки: Эльба (Лаба), Нейса (Ниса) и Одер (Одра), но они протекали через территории многочисленных германских княжеств, которые все без исключения стремились урвать долю от транзита товаров по своей территории, и в любой момент каждое из них могло заблокировать торговый путь. Поэтому русские стремились гарантировать любыми способами свободный провоз своих грузов через эти земли. И одним из важнейших форпостов, должных держать "бутылочное горлышко" одного из таких торговых путей открытым для русских судов, не позволяя ганзейским городам заблокировать его, играла крепость Свиноустье. Построенная в 1528 году по договорённости с померанскими герцогами на острове Узедом, после успешного завершения Россией войны с Ливонией и Любеком, она должна была обеспечить отсутствие препон со стороны расположенного тут же, в устье реки Одер, города Штеттина. Ранее на этом месте уже располагался город Свинемюнде, но в 1457 году штеттинцы, чтобы добиться для себя полной свободы от таможенных сборов, разрушили находившуюся там крепость, а у герцогов не хватило сил, чтобы добиться от ганзейских городов подчинения своей воле. Теперь же, в качестве арендной платы, русские брали на себя обязательство по обеспечению безопасности восстановленной герцогской таможни, взимавшей плату с проходивших через устье Одера судов.
Понятное дело, что штеттинцам новое положение дел пришлось не по вкусу. Но их протесты, направленные как герцогам, так и императору и царю были проигнорированы, а они сами не считали себя достаточно сильными, чтобы в одиночку бросить вызов новой северной державе. Хотя ганзейские города и представляли из себя всё ещё большую силу, и выступи они сообща, то у них был бы шанс потягаться с русскими на море, но отсутствие единства сильно урезало их возможности. Так, Любек, который был общепризнанным центром Ганзы, единственной силой способной объединить её, в это время был охвачен внутренним кризисом. Поражение в войне с Россией обострило зревший и ранее внутригородской кризис, вызвал народные волнения и борьбу бюргеро-плебейской оппозиции с городским патрициатом, поставившую под угрозу его власть. И в такой ситуации "ганзейской столице" было не до проблем померанских городов. Но с началом русско-литовской войны положение поменялось. Если до этого ганзейские города Померании (Штральзунд, Грейфсвальд, Анклам, Штеттин, Кольберг и пр.) были фактически предоставлены сами себе в своём противостоянии с герцогами и стоящим за их спиной русским царём, то после 1530 года всё изменилось. Второй по величине и могуществу ганзейский город на Балтике — Гданьск, будучи частью Польского королевства, также оказался втянут в происходящий конфликт. И осенью 1530 года в Грейфсвальде произошёл конгресс части ганзейских городов, в котором, помимо померанских представителей участвовали также прусские города, как Гданьск, Эльбинг, Кульм и Торн, а также, в качестве наблюдателей, послы польского короля. Все стороны пришли к соглашению о необходимости создания лиги, и формировании общесоюзной казны и флота. Впрочем, принять решение оказалось гораздо легче, чем претворить его в жизнь. Эгоизм отдельных городов препятствовал общему делу. Споры и препирательства вызывало буквально всё: от размеров взносов, до назначения командующих союзными силами. Тем не менее, не смотря на все препоны, лига, вошедшая в историю под названием Грейфсвальдской, постепенно оформлялась и готовилась вступить в войну.
Подходящий момент, как тогда казалось, наступил летом 1531 года. Штеттин, при помощи со стороны Штральзунда, 29 августа высадил 8-тысячную наёмную армию на Узедоме и взял в осаду Свиноустье.
Не смотря на то, что крепость ещё не была достроена, она представляла собой мощное укрепление, способное выдержать длительную осаду. С самого начала возведения города русские строили Свиноустье исходя из новейших на то время достижений городской планировки и фортификационного искусства. Город был продуманно спланирован и делился на кварталы взаимно перпендикулярными улицами. Центр его занимала торговая площадь. Основой, ядром обороны Свиноустья являлся замковый ансамбль, занимавший участок берегового плато в виде неправильного прямоугольника размером 77х100 метров. С востока его защищала река Свина, с остальных трех сторон — глубокие и широкие (22-27 метров) оборонительные рвы. По краям площадки располагались земляные валы с бастионами. По периметру внутри замка располагался компактный комплекс жилых и хозяйственных построек. С западной стороны располагались три каменные башни: угловые 8-гранные двухъярусные, имевшие по 7-8 бойниц, и въездная воротная брама. По оси замкового въезда стоял каменный дворец. Его верх занимали покои и столовая, а внизу располагались подвалы. В замковом дворе располагалась казарма, в которой дислоцировался гарнизон подчиняющийся местному администратору — "губернатору", и колодец.
Непосредственно же город защищал громадный 800-метровый вал высотой 7-8 метров, и шириной у подножья до 30 метров, усиленный 11 бастионами и равелинами, а также рвом в виде полукруга. Численность гарнизона была очень велика: 600 чел. наёмной немецкой пехоты, 200 пищальников, 100 стрельцов, около 50 детей боярских и 400 вооружённых горожан. Артиллерия насчитывала 4 тяжелых и 26 полевых пушек.
С самого начала осаждающие страдали от нехватки артиллерии. Располагая всего семью крупными пушками, они не смогли разрушить внешний оборонный вал, и были вынуждены перейти к длительной осаде, успех которой зависел от того, удастся ли штеттинско-штральзундскому флоту блокировать Свиноустье с моря, не допустив поступления в него припасов и подкреплений из России.
Это хорошо понимали и русские, и по получении известий из Померании, командующий Балтийским флотом князь Андрей "Меньшой" Барбашин-Шуйский стал готовить свои силы к выходу на помощь осаждённому Свиноустью. Подготовка к походу заняла почти месяц, и в конце сентября 1531 года русская эскадра в составе 4 галеонов, 5 каракк и двух шхун вышла из Пернова. Противостоящая ей штеттинско-штральзундская эскадра насчитывала 16 кораблей, превосходя противника по количеству кораблей и численности экипажей. Но у русских были и свои преимущества. Флот лигистов состоял преимущественно из бывших торговых судов, наскоро переделанных в военные корабли. В то время как у русских более трети состава были специально построенные боевые "орлоги", превосходящие бывших "торговцев" в скорости и манёвренности. Кроме того, корабельная артиллерия у русских превосходила таковую у ганзейцев как по дальнобойности и скорострельности, так и по мощности бортового залпа.
Узнав о том, что вражеские корабли крейсируют у берегов Рюгена, где произошло объединение штеттинской и штральзундской флотилий, Андрей Барбашин "Меньшой" скорректировал курс своей эскадры, отправившись навстречу лигистам, намереваясь устранить угрозу их флота до того, как придёт в Свиноустье. Встреча русских и ганзейцев произошла вечером 10 октября, но в тот день никакого сражения не произошло — на море началось сильное волнение, вынудившее обе стороны воздержаться от боевого столкновения. К утру волнение уменьшилось, позволив противникам выстроить свои корабли в линии, и начать сближение. Но организованного боя не получилось. Как только загремели первые залпы, оба адмирала потеряли контроль над своими кораблями, которые перемешались друг с другом, сведя сражение к поединкам между отдельными кораблями. И первоначально лигистам сопутствовал успех. Им удалось сильно повредить русскую каракку "Иисус Навин" и уничтожить одну из шхун. Но затем русские галеоны "Георгий Победоносец" и "Михаил Архангел" атаковали флагман ганзейцев "Штеттинский орёл", на котором заполыхал сильный пожар вследствие неприятельского обстрела. Командовавший лигистами Ханс Стоппельберг был вынужден перебраться со своего гибнущего флагмана на "другой корабль — Эйнхорн" ("Единорог"), но только для того, чтобы вскоре покинуть и его.
Зрелище потопления двух лучших кораблей их флота вызвал деморализацию среди ганзейских капитанов, и первыми отреагировали на это штральзундцы, начавшие выводить свои суда из боя. И их пример "вдохновил" уже и штеттинцев. Таким образом, победа оказалась на стороне русских. Но хотя последние потеряли всего одну шхуну, но большинство остальных кораблей получили столь большие повреждения, что Барбашин поспешил к Узедому.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
