Хейсар. (Меченый - 3)

Король закусил ус, подался вперед, сжал пальцами предплечье графа Грасса и вытаращил глаза, увидев, что губы первого министра изогнулись в насмешливой улыбке.

— Грасс?

Граф еле заметно шевельнул головой и вдруг обмяк — его лицо разгладилось, а из уголка рта потекла тоненькая струйка слюны.

Неддар закрыл глаза и мысленно застонал — прощальная улыбка Рендалла словно напоминала ему одну из любимейших фраз министра:

'В интересах королевства нужно использовать все. Даже смерть...'

Глава 18. Кром Меченый.

Пятый день третьей десятины первого травника.

...Увидев искрящуюся молочно-белую стену, стоящую поперек ущелья Облачных Снов, я невольно вспомнил свои ощущения в тот день, когда увидел ее в первый раз. И горько усмехнулся — тогда, кое-как продрав заспанные глаза и с большим трудом оторвав голову от накрытого плащом снопа сена, заменявшего мне подушку, я почему-то решил, что истек кровью и оказался перед вратами в чертоги Вседержителя. Мысль о том, что за ними меня ожидает Последний Суд, мгновенно выморозила душу, и я, задохнувшись от обиды на Бога-Отца, лишившего меня права на месть, рванулся назад. Туда, где над Расколотой горой серебрился полупрозрачный серп Уны. Еще незажившая рана на бедре, конечно же, раскрылась, и я почти сразу же провалился в блаженное забытье...

'Лучше бы я тогда действительно умер...' — угрюмо подумал я, потер давно заживший шрам, оставшийся на память о том листе , и вымученно зажмурился.

Увы, отдохновения это не принесло — перед моим внутренним взором тут же появилось холодное, как вечные снега Ан'гри, лицо Мэйнарии д'Атерн.

— Нам пора... — холодно бросила она. И, не заметив моего ошарашенного взгляда, торопливо вышла из комнаты.

— Мэй! Что с тобой творится? — так же, как утром, мысленно спросил я, скрипнул зубами и услышал ехидный смешок Итлара из рода Максудов:

— Расслабься, Кром, это всего лишь облака! У нас их не боятся даже дети...

Я неторопливо открыл глаза, медленно повернул голову к Соколу и мысленно хмыкнул: мальчишка, с самого утра радовавшийся тому, что между мной и Мэй проползла змея , решил нарваться на ссору!

Мысленно отметив, что моя гард'эйт не собирается реагировать на прозвучавшее оскорбление, я придержал коня и демонстративно щелкнул ногтем по клюву своего чекана.

Сокол дерзко усмехнулся, потянулся к рукояти своего меча и... вылетел из седла, выбитый мощнейшим подзатыльником Крыла Бури. А через мгновение на землю упали первые капли крови побратима короля Неддара:

— Кром по прозвищу Меченый! Я, Вага из рода Аттарк, беру на себя долг моего ро'ори . И плачу своей кровью за неосторожные слова, сорвавшиеся с его губ...

Насколько я знал обычаи хейсаров, не принять такое извинение можно было только в трех случаях — когда оскорбление касалось рода, женщины или оружия воина. Поэтому я склонил голову в знак того, что не держу на мальчишку зла, и тронул коня с места...

...В 'чертогах Вседержителя' было сыро. Мелкая водяная взвесь, неподвижно висящая в воздухе, заключала каждого из нас в небольшой тусклый серый шар, на границе которого стирались цвета и глушились звуки: не знаю, как другие, а я видел перед собой только призрачную половинку крупа кобылки Мэй, полупрозрачный силуэт на месте спины своей гард'эйт. И изредка — темное пятно там, где должен был находиться конь Унгара из рода Аттарк.

Слышал и того меньше: мерный скрип своего седла, приглушенный перестук копыт и тихое бормотание самого толкового из всех женихов баронессы — если я не ошибаюсь, он рассказывал ей о том, как и для чего Снежный Барс создал ущелье Облачных Снов.

Настроение, и без того никудышное, становилось все хуже и хуже, и я постепенно погружался в бездну темного, как ночь, отчаяния.

...Когда я вернулся со двора, ведер и таза, выставленных в коридор, уже не было. А на том месте, куда я их выставил, стоял Сокол. И, кажется, прислушивался к тому, что происходит за стеной.

— Ты не сможешь пасть в моих глазах... Я знаю, что такое долг... И помогу тебе сделать то, что должно...

'Я поступил правильно...' — невесть в который раз за утро обдумав свое поведение, горько подумал я. — 'И если не считать мой побег на 'ночную тренировку', то мое поведение можно считать безупречным...'

Увы, эта мысль меня не успокоила — я прекрасно помнил взгляд, которым меня встретила Мэй. И при желании мог повторить все интонации, которые прозвучали в ее словах:

— Как потренировался?

'Не знаю...' — так же, как тогда, мысленно ответил ей я. И вгляделся в серо-желтое пятно на месте ее спины.

Я действительно не знал. Ибо тогда, во дворе, мое тело двигалось без участия разума — отрабатывало самые сложные танцы Чекана и Посоха, при этом безошибочно огибая все, что невозможно сломать, крушило непрочное и все взвинчивало и взвинчивало темп. А я сам пребывал в состоянии полного отупения — не реагировал на окрики высунувшегося в окно Ваги и на какие-то просьбы Этерии Кейвази, не слышал возмущенного рева хозяина постоялого двора и его домочадцев. Хотя нет, крики слышал. И, кажется, даже пытался заткнуть самых голосистых — стоило об этом задуматься, как в памяти всплыли бессвязные обрывки воспоминаний, в которых мелькало то искаженное ужасом лицо Заура, то вжимающийся в плетень силуэт хозяйской жены, то висящая на одной петле дверь в таверну.

'Я поступил правильно...' — очередной раз повторил я, с хрустом сжал кулаки и прозрел: холод в голосе Мэй был следствием моего малодушия: в тот момент, когда ей была нужна моя поддержка, я сосредоточился на своих ощущениях и просто сбежал! Оставив ее наедине со своей болью!!!

Удар пятками, который должен был подстегнуть моего коня, оказался сильнее, чем надо — почувствовав, что я подался вперед и отдал повод, Арсат сорвался в галоп и, в мгновение ока пронесшись мимо кобылки Мэй, чуть было не слетел с дороги.

Торопливо отклонившись назад, я принял на себя поводья. Тоже слишком резко — конь остановился, как вкопанный, а потом недовольно заржал и попятился назад.

Дождавшись, пока на границе белого шара возникнет лицо моей гард'эйт, я виновато улыбнулся:

— Нам надо поговорить...

Мэй мазнула по мне равнодушным взглядом и, не сказав ни слова, проехала мимо...

...На вершину перевала, с которого открывался вид на Шаргайл, подъехали в час вепря, когда солнце уже скрылось двуглавым пиком Ан'гри, и высоченные дома-башни хейсарской столицы сияли светом, отраженным от заснеженной вершины Тен'гри .

Этерия Кейвази, явно никогда не видевшая ничего подобного, всплеснула руками и восхищенно заохала, хейсары и хейсарки гордо задрали подбородки, а Мэй закусила губу и подняла кобылку в галоп. Словно стараясь побыстрее добраться до гостеприимного дома рода Аттарк.

Конечно же, ее женихи и я рванули следом, и через какие-то десять минут оказались перед границей города — Бараньим Лбом, камнем высотой в четыре человеческих роста, рядом с которым нас дожидались воины головного дозора.

Мэй порывалась ехать дальше, но Ночная Тишь, во время поймавший ее кобылку за поводья, убедил ее подождать остальных. Кстати, не без труда.

Минут пятнадцать, которые потребовалось Ваге, Этерии Кейвази, хейсаркам и воинам хвоста, чтобы спуститься с перевала, показались мне самыми долгими минутами в жизни — за все это время Мэй, находящаяся в трех шагах от меня, не удостоила меня ни единым взглядом.

Теперь, когда я понимал причины ее обиды, фраза 'я поступил правильно' уже не успокаивала. И я сгорал от стыда при каждом движении ее головы.

Когда подъехали остальные, стало чуточку легче — Вага подал своим воинам какой-то знак, и отряд довольно резво перестроился: Крыло Бури оказался первым, за ним — Мэй и баронесса Кейвази, следом — трое женихов, потом я, обе хейсарки и два воина, обычно выполнявшие роль лба.

Воины хвоста, догнавшие нас самыми последними, забрали у Тиль повод кобылки, везущей тело Даратара, и отвели ее на половину перестрела назад. Потом выхватили из ножен мечи и одновременно положили их поперек седел.

Убедившись, что отряд выглядит так, как полагается, Вага вскинул взгляд к небу, прикрыл глаза, словно вознося молитву Богу-Воину, и первым подал коня вперед...

...Хейсарская столица отличалась от любого города Вейнара, как небо от земли — на ее улицах было чисто; в подворотнях и переулках — если можно назвать таковыми широченные проходы между стенами сарти — не было ни пьяных, ни нищих, а встречные горожане передвигались с таким достоинством, словно были дворянами невесть в каком поколении. Впрочем, о чем это я? Здесь, в Шаргайле, слово 'белый' относили исключительно к цвету. А мужчин делили на две категории — воинов и не-воинов. Кстати, к последним они относили практически всех долинников, делая исключение лишь для Мастеров Меча и других видов оружия.

Это можно было прочесть во взглядах вездесущих мальчишек: первое, что они делали, угадав во мне чужака — это перебегали на правую сторону дороги и вставали на цыпочки, чтобы рассмотреть оружие, висящее у меня на поясе.

Те, кто разбирался в клеймах, ставящихся на оружие в школе Чекана, мгновенно прикипали взглядом к треугольнику, заключенному в круг, и восхищенно закатывали глаза. Те, кто не разбирался, презрительно фыркали и забывали о моем существовании.

Впрочем, последних было немного — по моим ощущениям, определить ранг воина здесь мог даже ребенок, только что оторванный от материнской груди ...

Кстати, как оказалось, в Шаргайле у любопытства мальчишек был свой предел. Или границы? В общем, стоило Ваге свернуть в широченный переулок, исчерченный тенями сразу трех Орлиных Гнезд, как от нашей свиты не осталось ни слуху, ни духу!

— А почему сбежала детвора? — удивленно поинтересовалась Этерия Кейвази. И, услышав сразу три предупредительных шепотка, прикусила язык.

Как оказалось, вовремя: буквально через пару ударов сердца Вага остановил коня и негромко приказал:

— Спешиваемся... Все... Медленно и с достоинством...

Спешились. Выстроились в том же порядке. И по команде пошли дальше. Оставив с конями воинов лба.

Крыло Бури не шел, а плыл. Широко развернув плечи и вскинув голову так, как будто пытался пронзить взглядом склоны Ан'гри и увидеть спрятавшееся солнце. Все остальные пытались ему подражать. За исключением, разве что, меня — я смотрел не на склон Свечи Рассвета, а на спины женихов Мэй. И выбирал место, куда мог бы вонзиться клюв своего чекана.