Он рвано улыбнулся, притянул меня покрепче и по спине погладил.
— Пойдем. Нас ждут уже.
Дальше — длинные, бездушные похороны, на которых собралась куча народу. Я не знала почти никого, изредка попадались знакомые лица соседей, бывших одноклассников брата и некоторых общих знакомых. На приличном расстоянии от всех остальных стояла Надя со своей семьей. И хотя каждый здесь был одет в траур, их троица умудрялась как-то выделяться. Они смотрели очень чужеродно и холодно, если можно так сказать.
В тот день мы не разговаривали — Надя с родителями сразу уехали после официальной части. Да и я, в принципе, поехала за ними следом. Мне не хотелось пачкать память о брата так называемыми "поминками", больше похожими на фарс.
Большинство, как и везде, пришло на похороны с целью поглазеть на других, посплетничать о трагедии в нашей семье, исподтишка поглядеть на то, как я и мать ведем себя. И да, поесть от души.
Для поминок снимали зал. Вся процессия сохраняла вежливую и приличествующую мероприятию тишину, но некоторые ерзали и поглядывали на часы. Почти перед самым приездом я услышала разговор нашей соседки и ее внучки, которые сидели передо мной.
— Ба, мы скоро приедем уже? — девочке не сиделось и вообще, ребенка угнетала атмосфера вынужденного молчания и бездействия.
— Да хватит ерзать, сейчас приедем, — раздраженно ответила соседка, одергивая внучку за длинный рукав черной вязаной кофточки. — У тебя шило в одном месте?
— Я не могу-у больше, — заканючил ребенок. — Лучше бы я утром поела.
— Тише ты, — шикнула старушка, воровато оглянувшись на сидящих рядом людей, которые были заняты своими делами. — Можешь помолчать ты пять минут? Сейчас приедем и поешь. Потерпи.
Я губы нервно облизнула и отвернулась к окну, невидяще глядя на проносящиеся мимо улицы. Стало неуютно, душно и тяжело сразу, как будто камень на грудь положили, который дышать мешает. Я почувствовала, что если останусь на поминки, то не выдержу. Это выше моих сил.
Только мы из автобуса вышли, я направилась к матери, которая в своей черной юбке и наглухо закрытой кофте на привидение походила. А цвет лица только усиливал это впечатление.
— Мам, ты справишься одна?
Она пытливо на меня взглянула. Я лучше нее знала, как выглядела — круги под глазами, покусанные губы особенно ярко смотрящиеся на бледном, изможденном лице. Краше в гроб кладут.
— Тебе плохо? У тебя голова кружится?
— Нет, я устала. Просто я подумала, что здесь уже не очень нужна, поэтому могу домой поехать.
— Езжай, доченька, езжай, — мама неожиданно сильно обхватила меня за плечи и крепко обняла. Она едва доставала мне до плеча, но я снова почувствовала себя маленькой девочкой, какой была много лет назад. Стало немного легче. — Что бы я без тебя делала, Катюш.
— Мам...
— Все-все, это я так, расчувствовалась, — мама тыльной стороной ладони вытерла мокрые щеки. — Иди, тебе отдохнуть действительно нужно. И Митю забирай. Иди.
После похорон Надька долго не появлялась и не давала о себе знать, с неделю где-то. И уже когда Митька стал на Кирилла коситься недовольно, когда тот плакал и маму звал, я решила позвонить. Та оказалась дома, и когда я ей о сыне напомнила, она запнулась сразу и молчала довольно долго. Мне почему-то представилось, как она оглядывается на свою мать в поисках правильного ответа.
— Хорошо, — наконец, дала согласие Надежда. — Я сейчас приеду. Кирилл у меня дома или у тебя?
— У нас, — отрывисто ответила я. — Адрес помнишь?
— Да, ждите.
— Ну что, она приедет за ним? — как только я трубку повесила, Митя накинулся на меня с вопросами. Кирилл очень тосковал без мамы, которую не видел неделю — плохо спал, плохо ел, не слушался. А Митьке по нервам его плач бил, и он бедный не знал, куда деваться.
— Приедет, — я к Кире повернулась и широко улыбнулась, протягивая руки. — Ну что, пойдешь к маме? Она сейчас приедет.
Ребенок аж засветился, и даже Митька мой повеселел и сам одел ребенка. И мне сумки помог собрать.
Надя приехала через час. Прошедшая неделя в родительском доме определенно пошла ей на пользу. Она, по крайней мере, перестала напоминать неразумного зомби.
Кирилл сразу в коридор вышел — косолапя по-страшному и цепляясь за стенку — и к маме побежал. Надька засмеялась и руки протянулась.
— Давай-давай, Кирюш, пару шагов осталось.
Тот мужественно дошел и плюхнулся, наконец, маме на ручке.
— Ну вы даете, — преувеличенно сильно восхитилась Надя, строя рожицы сыну. — Еще чуть-чуть и бегать начнете.
Я мягко засмеялась, прикрывая дверь в зал, где сидел Митя.
— Это точно, на месте нам не сидится. Ты как, Надь?
Девушка посерьезнела.
— Ничего. Нормально все, в общем. Живу сейчас с родителями.
— Они как? Я имею в виду...
— Я поняла, — махнула рукой Надежда. — Не важно уже. О покойных плохо не говорят.
— Ты сейчас домой или к родителям?
— К родителям. Меня мама внизу ждет.
Я сразу засуетилась, выдвигая вперед две сумки с вещами и игрушками Кири, которые накопились в квартире за непродолжительный срок.
— Мне, наверное, помочь с сумками?
— Если нетрудно, — Надя мило улыбнулась и вышла, на ходу с Кириллом агукая и играя.
Анжела вылезла из машины только для того, чтобы коротко кивнуть мне и открыть багажник, чтобы я смогла положить туда сумки. На Кирилла она даже не взглянула.
* * *
Но временное перемирие после Ванькиных похорон оказалось всего лишь затишьем перед бурей. Ванькину квартиру, которая после его смерти досталась Наде и какая-то часть маме, пришлось продать в уплату долгов. Это важное решение принимали всей семьей — даже Анжела присутствовала. И именно она предложила продать квартиру. Мы все спокойно решили, без всякого дележа и перевода стрелок. Но этого мало было, поэтому Анжела и моя мама добавили денег от себя, чтобы окончательно погасить долг. Надькина мама, хоть и недовольна была, но спорить и торговаться не собиралась — это ниже ее достоинства. Но не смолчала.
— Хорош муженек, — прошипела Анжела на ухо дочери, когда моя мама куда-то вышла, а я строчила смс-ку Митьке. Но слышно было все прекрасно, к тому же не заметно, что Анжела так уж шифруется. — Слов нет просто.
— Мама! — Надька дернула мать за рукав и покосилась в мою сторону. — Не надо!
— Что не надо? О себе не думал — ладно, он и о вас не подумал!
— Зачем ты так?
— А скажи мне — чем он думал? Он ни о ребенке не вспомнил, с которым ты одна осталась, ни о том, где вы жить будете, случись что.
— У нас был дом, — ответила Надежда, старательно понижая голос. — И я никогда ни в чем не нуждалась, мам.
Анжела зло руками всплеснула.
— Зато сейчас. Кому ты нужна с ребенком, скажи мне? Семье его? Не смеши меня. Тебе девятнадцать лет — учиться надо, о себе надо думать, а не о том, где деньги взять, чтобы себя и ребенка прокормить. А я предупреждала тебя, Надь. Предупреждала. Скажешь нет?
— Не надо сейчас, пожалуйста, — умоляюще протянула Надя. Она, уже не скрываясь, поглядывала в мою сторону. Я, тоже не скрываясь, отложила телефон, скрестила руки на груди, качаясь на задних ножках стула, и с преувеличенным вниманием прислушивалась к разговору.
— Да нет уж, чего молчать, — как я сдержалась и говорила спокойным, хладнокровным тоном — не понимаю до сих пор. — Я никогда не сомневалась, что вы о брате невысокого мнения были. Только ваше поведение сейчас хамское, а вы же искусствовед. Носитель прекрасного. И просто человек, который должен все прекрасно понимать.
Анжела моей шпильки относительно своей учености и образованности не стерпела.
— Я то понимаю прекрасно! Что из-за твоего брата моей дочери придется одной на ноги ребенка поднимать. В девятнадцать лет! У тебя самой-то дети есть? Ты хоть понимаешь, сколько на него денег и времени уходит?!
— Да я не пойму — он вас объел, что ли?! — стул с громким звуком встал на все ножки, а я над столом нависла. — Что вы вечно это подчеркиваете?
Анжела побагровела, и некрасивые неровные пятна ярости украсили ее щеки. Женщина со свистом вдыхала и выдыхала, и видно было, что выговаривает она давно накопившееся и наболевшее.
— А что — молчать мне прикажешь? Я неправду говорю? А я, между прочим, о своей дочери беспокоюсь! О своей единственной. Ты думаешь, я желаю ей такой жизни? — она зло прищурилась. — Чтобы она всю жизнь с ним провозилась?! Я не для того с молодости пахала, чтобы моя дочь в пеленках погрязла. Не для того! Ей учиться надо, о будущем думать!
— Кирилл вам мешает или Наде?
Анжела поднялась из-за стола и воинственно выпрямилась, гордо вздернув подбородок. Она и так женщиной достаточно высокой была, да еще и на шпильках, а я в кедах обычных. Но непонятная злость мне только сил придавали.
— Я сейчас не об этом говорю. Не надо мои слова переиначивать, — строптиво ответила она.
— А о чем вы тогда?
— О том, что это было огромной глупостью — вообще рожать! — отрезала женщина и метнула взгляд на свою дочь, которая вся скукожилась и сжала ладони между коленями, опустив голову вниз. — В семнадцать лет, тем более, от этого Ваньки. А я теперь расхлебываю!
— Что теперь, убить его? — меня аж затрясло. Как же можно так — на собственного внука. Он же не чужой ей человек. — Как вам вообще не стыдно так говорить? Это же внук ваш!
— Знаешь что...
— Мама, я прошу тебя! — Надя, наконец, не выдержала и вскочила со стула, кинувшись к Анжеле. По щекам у нее слезы текли. — Хватит!
— Видишь, чего ты добилась? — сузив глаза, прошипела Анжела, кивком показывая на трясущуюся Надежду. — Молодец, нечего сказать!
— Причем тут я? Знаете, теперь хотя бы понятно становится, почему Надька вообще из дома ушла!
Надя сглотнула и в страхе на мать посмотрела, ожидая реакции на это заявление. Которая не заставила себя ждать. Анжела побелела, и только ярко-красные, густо накрашенные и очерченные карандашом губы ярким пятном выделялись на лице. Но все-таки мудро решила не выяснять это здесь, на людях.
— А ты не вмешивайся в наши дела, поняла? — с неприкрытой угрозой процедила женщина. — Не доросла еще. Спасибо лучше бы за все сказала.
Я шокировано глаза округлила.
— За что спасибо? Вы шутите?! Это вы спасибо говорить должны. Вы дочь свою на улицу выставили. Одну, в семнадцать лет! Конечно, рожать в семнадцать — это ужас, а жить на улице — нет. Имидж она вам с пузом портила, так что ли? Как же, нагуляла! — издевательским фальцетом передразнила я голос Анжелы. — Вы о ней думали? Уж извините, но если бы не моя мать и Ванька...
— Да что твой Ванька? — взорвалась Анжела, и маска напускного спокойствия разошлась, трещинами избороздив ее лицо. — Идиот твой брат был, и умер по-идиотски. И дочь мою оставил со своим отродьем! Ты думаешь, Кирилл Надьке так уж нужен? Она и без ребенка спокойно бы жила. А мне на шее этот ребенок не сдался.
— Да как вы можете... — я потрясенно застыла и, хватая ртом воздух, с трудом заставляла себя дышать. — Как???
Я не понимала — при чем ребенок здесь? И почему человек, у которого все в жизни есть, так относится к своему внуку. Родному внуку — ее никто не заставляет любить чужих детей. Ладно Ванька, он для Анжелы костью в горле был — он олицетворял все, что такие вот интеллигенты, как мать Нади, презирали. Но разве она не понимает, что малыш-то не виноват ни в чем? А говорить так о живом человеке...как о досадной помехе, отравляющей жизнь....дико.
— Да пошла ты, — я злые слезы вытерла и рванула к выходу, на пути сильно задев плечом Анжелу, так что той пришлось вцепиться в стол, чтобы не отлететь. Выходка меня никоим образом не красила — я сама это прекрасно понимала.
И Анжела понимала, особенно остро ощущая мое бессилие. Поэтому и не стала заострять внимание на подобном детском жесте. И мы обе прекрасно знали, что рано или поздно проблема с Кириллом, который всем неожиданно сильно мешал жить, разрешится. И не в его пользу.
Через пару месяцев Надежда позвонила мне и попросила разрешения приехать. И хотя было раннее утро воскресенья, я спорить не стала — а Митьки все равно не было дома. С той злополучной ссоры я никак с Анжелой не пересекалась, а с Надеждой виделась редко, и то из-за племянника.
Надя приехала одна, что было довольно странно. Насколько я знала, ее мать не особо любила с внуком сидеть, так что девушка или сына с собой по делам брала, или ко мне завозила, если я была дома.
— А Кирилл где? — поздоровавшись, мы прошли в гостиную где уютно расположились за круглым накрытым столом.
— Дома остался, — отмахнулась Надя и нервно облизала губы. Мне в глаза девушка старалась не смотреть, и весь вид давал понять, что приехала она не просто так.
— С бабушкой?
Наяд сглотнула и двумя руками вцепилась в горячую кружку с чаем.
— Да.
— Что опять случилось, Надь? — устало вздохнув, я упала в кресло. Когда она открыла рот, чтобы возразить, я жестом все ее надуманные возражения прервала. — Не надо, ладно? У меня и так сил нет.
Надежда недовольно губы поджала, но врать и придумывать не стала. Хоть это радует, в самом деле.
— Меня пригласили учиться в Международную школу дизайна. В Лондоне.
— Поздравляю. От меня ты что хочешь?
— Зачем ты так зло, Кать? — расстроено повесив голову, тихо спросила Надя. — Я пришла не для того чтобы хвастаться или еще что-то.
Я спокойно кивнула.
— Я понимаю. И что?
— Я не могу отказываться от такой возможности, — Надя переплела тонкие пальчики. — Маме пришлось свои знакомства подключить, чтобы помочь мне хотя бы экзамены сдать, а уж про обучение я вообще молчу.
— Если твоя мать чего-то хочет, она этого добьется, — в моих устах фраза прозвучала невыносимо издевательски. Надежда поморщилась, но промолчала. Снова. — Я не пойму, что ты от меня хочешь?
— Я не знаю, что с Кириллом делать.
Резко закружилась голова. Что-то мне подсказывало, что дальше я ничего хорошего не услышу. По спине пополз липкий холодок предчувствия.
— Что ты решила?
Надежда лоб потерла и виски сжала.
— Мама предложила сдать его в...пансион. На время.
Сдать. Меня аж затошнило от цинизма, прозвучавшего в этом слове.
— В интернат, — полувопросительно поправила я. — Я правильно поняла?
Девушка досадливо цокнула языком и поморщилась.
— Зачем ты так? Это не интернат...обычный закрытый пансион....Платный, к тому же.
— Тебе что, совсем плевать на сына? — я тяжело поднялась с кресла и нависла над девушкой. — Ты позволишь матери выкинуть его на улицу, грубо говоря?
— Не утрируй, Кать, — Надя откинулась на спинку, чтобы увеличить между нами расстояние. Ей неуютно было, когда я вот так вторгалась в ее пространство. — Ты на это болезненно реагируешь. Я понимаю, что ты все остро так чувствуешь, потому что... — она неистово покраснела, то ли от страха, то ли от собственной решимости, — потому что ты не можешь...А я...Мне думать о себе надо, понимаешь! Я уже не могу с ними жить, я устала.
