Ласурские хорьки

Мама была терпимее, мудрее. 'Не нам осуждать то, что уже существует, Яго, — грустно улыбалась она. — Они — такие же люди, как и мы. Будь мы крейцами — ласурские обычаи и свободы казались бы нам дикими! Вот только это не повод для уничтожения...'. Она говорила так только, когда отец не слышал. Атрон не раз поднимал на неё руку и за меньшее своеволие. Мальчиком Яго часто думал, что отец манерой поведения и семейным деспотизмом напоминает так ненавидимых им крейцев, но страшился бросить это ему в лицо. Даже в последнюю ссору, когда Ягорай, отказавшись пойти по его стопам и стать дипломатом, окончательно ушёл из дома, он не посмел сказать ничего подобного. Только тронул пальцами щёку, распухшую от пощёчины, поцеловал заплаканную мать и покинул поместье, забрав любимого вороного и именное оружие, вручённое ему лично Редьярдом Третьим за участие в войне. На первое время его приютил боевой друг — оборотень Лихай Торхаш Красное Лихо, затем удалось снять жильё, а после подвернулось несколько дел, за которые заказчик платил так хорошо, что Яго сумел купить небольшой дом в квартале Белокостных, прямо на берегу реки. С матерью они изредка общались в городе, с отцом виделись при дворе, не говоря друг другу ни слова, а затем тот и вовсе отбыл в Крей-Тон по приказу короля.

Глядя на Виту, Ягорай думал о том, какими странными путями уводит Пресветлая детей из домов родителей. В его детстве почти не было ласки, а то, что Зоя воспитана в любви и неге она понял сразу, едва увидел её. Родители явно берегли дочь, как своё сокровище, бесконечно нежили и баловали. А он помнил лишь поцелуи матери — украдкой, ободряющее пожатие её руки. Отец считал нежности чем-то неприличным. Родись у него дочь — и её клал бы спать без одеяла с настежь открытыми каждую ночь окнами, лупил вожжами и заставлял зубрить семантические конструкции всех языков Тикрея. Но и Яго, и Зоя покинули родной кров ради дороги, в которой надеялись найти что-то для себя...

Он улыбнулся, встал и потащил с Витиной ноги сапожок. Затем второй. Чего бы ни искала она — он нашёл её! Да, это не всё, что ему нужно... Научиться бы жить без горьких воспоминаний о детстве, изжить бы в себе страх перед отцом, страх, который он — неустрашимый Яго, одинокий волк Яго — как звали его на войне, испытывает и до сих пор!

Не всё, но много! Не потерять бы...

Очень осторожно он освободил девушку от куртки, начал расстёгивать высокий воротник рубашки. Ожерелья признания под ним не было, и это сильно удивило. Он не слышал о случаях, когда невесте удавалось избавиться от унизительного дара. Снять ожерелье мог любой маг соответствующего уровня, но только в присутствии жениха, вручившего подарок!

Под полами рубашки не оказалось белья. Небольшие смуглые груди с сосками-вишенками бесстыдно смотрели вверх. Между ними лежал мешочек с кусочками ароматной смолы, носимый Зоей на ремешке на шее. Наклонившись, Яго бережно коснулся губами её кожи, провёл носом по ложбинке между грудями. Задержался, согревая дыханием полосу более светлой — от постоянного ношения ожерелья — кожи. Большим пальцем нежно обвёл контур губ и приник к ним, как изнывший от жажды — к источнику. Там, в пещере, она впервые сама поцеловала его в щеку, и травяной запах её волос коснулся его ноздрей... Яго был готов сгрести Зою в объятия и целовать так, как целовал на камне, когда пришло понимание: она — та, что будет нужна ему всегда!..

Но любопытствующий божок всё испортил!

Губы волшебницы были теплы, но неподвижны. Яго отстранился, жадно заглядывая в глаза, полные нечеловеческой черноты. Что она видела в своём полёте в неведомое, чьи песни слушала, чьим словам внимала? И были ли там песни и слова, или только непостижимая бездна, в которую она уходила всё дальше и дальше?..

Резко выдохнув, Ягорай сел. Нет, он не мог взять её такую — бездвижную, лишённую воли неведомой чужой энергией! Как вдруг его пальцев коснулись её... Девушка с силой сжала его руку, как сжимала в дороге, когда ей было страшно или тревожно. Признавая его старшинство, первенство и опыт. Признавая право заботиться о ней. Цепляясь за сильные пальцы сейчас, она искала дорогу домой. Дорогу к нему...

Позабыв обо всём, Яго укутал её в объятия и снова начал целовать — в лоб, в щёки, в уголки глаз, дуя на её ресницы и щекоча своими её точёные ноздри, пробуя на вкус губы, шею, плечи... Освободившись от одежды и освободив Зою от её остатков, он спускался ниже. Волшебница старалась не выпускать его руки. По её телу иногда пробегала дрожь, и Яго радовался отзыву, пусть не такому страстному, как ему бы хотелось! Наконец, её тело стало отзываться на прикосновения его ладоней, само ластясь к ним, прижимаясь, приникая. Она будто плавилась в его руках. Яго плавился не меньше — от того, что владеет ею, как инструментом знаменитого мастера, срывая со струн-губ тихую музыку стонов.

Там, на камне, Ягорай уже знал, что будет у неё первым. Но преграда, которую он ощутил перед тем, как преодолеть, изумила и обрадовала, словно он о ней и не догадывался! Зоя стала для него глотком чистой, никем не замутнённой воды, и это чувство было восхитительным и трепетным, оно удерживало его от порывов страсти, от резких движений, хотя внутри всё кипело, стремясь к разрядке. Кажется, она не почувствовала боли, когда он вошёл. Губ волшебницы коснулась лёгкая улыбка, сменившаяся капризной гримасой ожидания — его девочка хотела сильных ощущений, и неважно, что, подсознательно стремясь к ним, она не рвалась к удовольствию, а лишь к путеводным вехам, указывающим путь обратно — из холодного бесчувственного небытия в мир, полный тепла, любви, прикосновений. И когда её тело, поющее его страстью, выгнулось дугой, а сквозь губы прорвался стон, более животный, чем остальные, чернота в глазах стала истаивать, как туман над рекой, гонимый полуденным солнцем...

Едва всё закончилось, Яго повернул Зою к себе спиной, обнял обеими руками, укрывая собственным телом от сквозняков, гуляющих по чердаку. Уткнувшись ей в затылок, вдыхая тот самый, травяной, какой-то диковатый и пьянящий аромат, он шептал еле слышно: 'Позже ты познаешь сладость единения, моя девочка с рысьими глазами! А сейчас прости мне то удовольствие, что получил я, пытаясь тебя спасти, прости, что не смотрела в мои глаза, когда я любил тебя, не шептала моё имя, как я выдыхал твоё!.. Прости'.

Зоя в его руках свернувшаяся клубочком, как котёнок, спала спокойно, дышала глубоко, и веки, наконец, прикрыли её глаза, принявшие обычный человеческий цвет.

Как ни хотелось Яго лежать так до скончания времён, он должен был покинуть девушку, что и сделал, отринув мысли о будущем. Одевшись, спустился вниз, и не было желания смотреть в глаза спутникам, которые суетились в горнице, приведённой в божеский вид. В натопленной печи уже стояло в большом 'семейном' горшке жаркое, распространяя дивный аромат, в сенях, судя по звукам, тролль продолжал разделывать чью-то тушу, а неугомонный божок читал ему лекцию по анатомии млекопитающих. Барс всё ещё спал под окном, на этот раз на боку, отдохновенно откинув мохнатые лапы. Его чёрный кожаный нос время от времени подёргивался, реагируя на запахи пищи.

Не говоря ни слова, Виньо с поклоном подала Ягораю кадку с тёплой водой и чистые полосы ткани, когда-то бывшие простынёй. В лице гномеллы он не заметил ни робости, ни смущения. Случившуюся на чердаке любовь по необходимости она — как, впрочем, и остальные — приняла как данность.

Поднявшись, он аккуратно обтёр волшебницу и не без сожаления одел. После чего поднял на руки и спустился вниз.

— Спит? — деловито поинтересовался тут же материализовавшийся рядом Кипиш и, положив маленькие ладошки ей на веки, замер, будто прислушиваясь к чему-то. Затем покивал довольно: — Спит! Всё позади!

И тут же метнулся обратно в сени, вопя: 'Не режь огузок, я тебе покажу, как правильно!'

— Уберите его от меня! — взмолился тролль. — Или я у него огузок найду и отрежу... неправильно!

Кипиш пулей вылетел обратно.

— Варвар! Вандал! Дикий невоспитанный лабрадорит!

— Гранит я! — судя по голосу, Дробуш ухмылялся во всю пасть. — Уясни, тупоумнутый!

Улыбаясь, Яго положил волшебницу головой на тёплый бок оборотня и накрыл своим плащом. Дикрай недовольно пошевелился, обеими лапами заграбастал хрупкую фигурку и блаженно заурчал, уткнувшись мордой в её волосы.

— Засранец! — ему на ухо прошептал вожак, уложил девушку поудобнее и пошёл разбираться с насущными проблемами, ощущая сладкую опустошённость в чреслах.

* * *

У городских стен было гораздо теплее, чем в лесу. И хотя по утренней траве изморозь уже писала каллиграфическим почерком долгие послания зиме, солнце ещё дарило тепло, ясно ощущаемое как раз к полудню.

Не заходя в столицу, 'хорьки' остановились на постоялом дворе у Ворот Искусных Мастеров, куда широкой рекой вливался Центральный Драгобужский тракт. Последние три дня пути прошли спокойно. Путешественникам не мешали ни враги, ни погода, ни пересечённая местность. Кажется, для этого маршрута судьба, наконец, отсчитала все неприятности...

Проснувшись в доме фермера Михо, в объятиях довольно ухмыляющегося барса, Вителья Таркан ан Денец не помнила ничего из того, что происходило на пыльном чердаке. Последним воспоминанием было ощущение течения сквозь тела мощного ленивого потока, часть которого выжигала болезнь из оборотня, а часть бесследно рассеивалась во Вселенной.

Узнав о провале памяти у волшебницы, Яго испытал двоякие чувства. С одной стороны — сильнейшее облегчение при мысли о том, что ему не придётся объясняться с ней по поводу случившегося. С другой — сожаление и тоску, причин которых он сам не понимал и оттого злился на себя. Наверное, стоило рассказать ей о том, в какой опасности она находилась, и кто, и главное, каким образом спас её. Но как начать этот разговор никто не имел понятия, и по молчаливому согласию, поддержанному даже Кипишем, произошедшее так и осталось для Виты тайной. Да, волшебницу удивили болезненные ощущения внизу живота и слабые выделения, но она отнесла их к обычным женским неприятностям, цикл которых сбился из-за явного магического перенапряжения при лечении оборотня. Оно, перенапряжение, было налицо. Слава Богам, в последние дни похода, ей не пришлось использовать магию больше, чем на поддержание образа Дробуша. Между тем, пора было подумать о судьбе случайных — или неслучайных, как знать! — попутчиков: тролля и древнего высшего существа. И это была одна из причин, по которой Яго не повёл спутников сразу в Вишенрог, задержавшись на пару дней на постоялом дворе. Пока Вита и Виньо с огромным удовольствием пользовали купальню, а Дробуш и Кипиш тихо сидели в отведённых им комнатах, Ягорай, оборотень и гном посетили заказчика, и передали товар, получив сумму за услуги, которая оказалась бы ещё больше, если бы не задержка в пути. Но, тем не менее, радужники были доставлены в целости и сохранности, поэтому сумма получилась весьма приличной.

Вернувшись на постоялый двор, Йожевиж громогласно объявил о решении устроить праздничный ужин.

— Давненько я не пивал пива! — заявил он, пообщавшись с хозяином, который обещал доставить блюда и напитки прямо в их 'апартаменты'. — Давненько не едал мягкого хлебушка, густо намазанного сливочным маслом и с огромным куском ветчины сверху! Каменные ядры, нынче готов переесть, не заботясь о длине пояса!

Вителья искренне радовалась приподнятому настроению Синих гор мастера, однако замечала в поведении некую нервозность. Тот то и дело лазил в карман камзола и будто нащупывал там что-то, слишком маленькое для его толстых пальцев.

Когда стол был накрыт и первый глоток пива за здоровье всех присутствующих сделан, Яго поднял руку, призывая к тишине.

— Дорога была долгой и непростой, — улыбнулся он, и волшебница невольно улыбнулась в ответ, — но я рад, что все вы были со мной! Мы с Йожем и Раем посовещались, и решили выплатить долю каждому. Зоя, ты честно выполняла обязанности походного мага, и среди нас нет никого, включая меня, кому ты не спасла бы жизнь. Дробуш Вырвиглот и божественный Кипиш — мы многим обязаны вам, свободой и жизнью в том числе.

Названные изумлённо переглянулись.

Яго вытащил из дорожной сумки, стоящей у него под стулом, шесть одинаковых кошелей и положил перед каждым. Кошели оказались тяжелы.

Кипиш тут же вывалил содержимое на пустую тарелку и принялся пробовать на зуб.

Тролль с опаской потыкав пальцем мешочек, протянул его Вите:

— Тебе!

— Не возьму! — возмутилась та. — Ты честно заработал!

— Свобода бесценна! — лаконично пояснил тролль. — Её мне дала ты.

— Это не чистое золото, а какой-то сплав, фи! — заявил божок и, ссыпав монеты в кошель, вернул его Ягораю. — Да и зачем мне это? Вера — то, без чего жить нельзя, а не деньги!

Дикрай захохотал беззвучно, а Вита вспомнила, как в начале пути её подобным образом напугал хохочущий зверь.

— Зоя, возьми долю Дробуша, — приказал вожак, — поскольку он волен поступать с ней, как угодно. А что делать с деньгами Кипиша, мы решим позже!

Вителья прицепила к поясу оба кошеля: свой и тролля. Кажется, она придумала, как потратить так неожиданно доставшиеся ей средства!

— Минуту внимания, други, — заговорил Йожевиж, поднимаясь. — Ну, во-первых, хочу заметить, что такой дорожки у нас с Яго не случалось за три года ни разу! Многое было, однако нынче приключений я вкусил сполна! Не скажу, — он хохотнул, — что мне не понравилось! Я завёл знакомство с замечательными, э-э-э, существами. С тобой, госпожа волшебница, — Йож низко поклонился, — с тобой, почтенный Дробуш, — снова поклон, — и с тобой, многомудрый Кипиш! — ещё один поклон. — Хотел бы я, — естественно, отдохнув как то подобает уважающему себя гному! — вновь вернуться на лесную дорогу в вашей компании! Но, тут уж как пожелают Руфус и Торус! Ну и Ягорай, разумеется!

Яго поклонился с совершенно серьёзным видом.

— Во-вторых... э... а... — гном запнулся и покраснел.

— Давай, Йож, скажи это! — ткнул его локтем в бок Дикрай.

— Ну же... — мягко добавил черноволосый.

— Я... уже давно люблю одну девушку, — потупил глаза Синих гор мастер, — а она отвечает мне взаимностью.

Он сунул руку в карман куртки, вытащил на свет... довольно ржавый ключ и повернулся к сидевшей рядом Виньо.

— Виньовинья Виньогретская, дочь Цехового старшины Виньогрета Синих гор мастера, согласишься ли ты войти в мой дом хозяйкою! — сказал гном, алея почище царского рубина. — Конечно, — спохватился он, — не дом там вовсе, а старая хибара, и мебели в ней нет, и крыша те...

Виньо, не дав ему договорить, одной рукой схватила ключ, а другой — за бороду -наречённого, притянула к себе и впилась ему в губы страстным поцелуем.

— Хоу! — вскричал Дикрай.

Ему вторили смех и аплодисменты остальных.

— В общем, вас всех приглашаю на свадьбу! — нацеловавшись вдоволь, договорил Йож, сменивший цвет с рубинового на свекольный. — И отказа не приму! Правда, когда будет свадьба я... — он посмотрел на подругу, лучащуюся счастьем, как рыжее солнце, и поправился: — ...мы пока не знаем!