Граддарика

— Что ты видела?

— Иди, сам проверь. Я туда не пойду.

Ян стиснул мне плечи, в знак поддержки, а я всхлипнула. И он прижал к себе, обнял, а я дала волю слезам. Чуть успокоившись, я его отпустила, вспомнив, что злоумышленник может быть всё ещё внутри.

Порядник удостоил меня внимательным взглядом, протянул платочек, после чего пошёл в дом. А я, потоптавшись снаружи, не смогла скрыть беспокойство за Яна. Уж лучше быть с ним рядом и подвергать себя опасности, чем не знать, что там внутри.

Я вошла следом. Ян на мгновение задержался на пороге, раздумывая разуваться или нет, я помотала головой, мол, полы помою, не беспокойся. Кивнул, пошёл, приготовив самострел.

В доме никого не было заметно.

— Можешь навскидку сказать, что пропало?

Я лишь пожала плечами в ответ.

— Ценности?

— Проверить сейчас?

— Пожалуй, попозже вместе проверим.

А вот серебряное блюдечко было на месте, разве что яблочко пропало.

Ян включил какое-то устройство в виде шарика и запускал вперёд себя в каждое помещение, я так поняла, что оно определяло всех, кто был размера не меньше мыши, и засекалось не только тепло, но и малейшее движение воздуха, любой звук, например, дыхание животного или человека.

— Дея, всё чисто. Я проверил защиту, взлом был изнутри. Я не уверен, но подозрения всё же имеются, — он взглянул на меня, спрашивая взглядом, продолжать ли ему, и получив мой кивок, продолжил: — Единственное, что имеет сильный силовой фон — серебряное блюдечко.

А у меня дрожали руки. Я села на лежанку и закрыла лицо руками. Как же так? Ну почему? Мы говорили с мамой ведь о грифонах. А это опасное знание. Что если меня захотят уничтожить?

— Дея?

— Ян, забери блюдечко и проверь не только, является ли оно "окном" в мой дом, но и наличие подслушивающего устройства. Может ли злоумышленник слышать то, что я говорю или что говорит тот, кого я вижу.

Судя по его голосу рядом, он присел напротив меня на корточки. Старается заглянуть в глаза?

— Дея, посмотри на меня.

Я открыла глаза и подняла взгляд, встречаясь с его безмерно глубокими синими глазами, обеспокоенными и серьёзными.

— Я не могу сказать точно, что это серебряное блюдечко. А значит, что "окна" в твой дом уже нет. Ты уверена, что хочешь здесь остаться? Или может поживёшь у меня?

Я покраснела на его предложение, знаю, что ни на что не намекает, говорит обо всём всегда прямо, но что подумают люди...

— Я останусь здесь. Благодарю за заботу. К тому же, мне нужно навести порядок.

Он замер, оглядывая ещё раз помещение, взглянул на меня, словно убеждаясь в том, что я не передумала, и ушёл.

А я откинулась на лежанку и какое-то время была не в силах подняться. Просто глядела в балки, застеленные досками, являющимися полом чердака. В душе не было страха, просто безразличие. Как я устала. А ведь началась эта череда неприятностей с моего похода в дом купца. Но жалеть не буду. Ведь нельзя променять жизнь Яна на моё спокойствие. Не знаю, что к нему чувствую. Сильных чувств не испытываю, а может просто острых. Мне с ним просто хорошо. Можно обо всём говорить, разве что тот день для нас является запретом. Могу ли я ему доверять? Не может ли он быть тем, кто доставляет мне неприятности? Если бы не провела эту ночь с ним в горе, возможно и подозревала бы его.

Скорее всего не стоит больше общаться с мамой через серебряное блюдечко. Это слишком опасно. Не только для меня.

Примечания по главе:

сажень* — мера длины. Равна размаху рук человека, если их расставить в стороны и померить расстояние между указательными пальцами, а также равна его росту. В моём мире единого стандарта нет, ведь у каждого она индивидуальна. Использовалась для постройки домов (золотое сечение), так же как и другие меры человека — локоть, пять, аршин и т.д. Уже значительно позже, была принята усреднённая сажень=1,78м (средний рост человека).

Коляда* — праздник зимнего солнцестояния, посвящённый одному из обликов солнца — Даждьбога.

Глава 14

Подумав как следует и собравшись с духом, я принялась наводить порядок. Перевернули всё, вытряхнув даже сундуки с приданым. Там ничего ценного не было, ткани да рубахи, портки, разве что сорочки с вышивкой, нитки, разные бусы, да тёплая одежда. Лишних вещей у меня не было.

Я собрала все выбеленные ткани и рубахи и отнесла их в стирку, запустив стирающее устройство. Грязное, кем-то троганное, не смогу надеть, а храню только чистое.

Собрала и постельное бельё, приготовив его для следующей стирки.

Все вещи с пола я протирала обеззараживающей жидкостью, стараясь смыть не только грязь, но и чужой отпечаток души.

Вообще я не настолько чистюля, но сейчас хотелось смыть чужое пребывание в этом доме.

Прибрала лишь спальню да стряпчую, в которой был вообще ужас. Вывернули все крупы, даже муку. Пусть и немного съестного, но всё равно жалко. У меня просто руки опускались глядя на всё это. Еду ж не выбросишь и не вымоешь. И что делать? Я стала сгребать всё подряд в мешки — отнесу в храм, попрошу прощения да отдам как требы или птицам скормим с позволения жрецов. Лишь холодильник был не тронут, хотя там тоже рылись. И искали что-то именно в доме, а вот сени на удивление были в прежнем порядке, словно туда не попали.

Больных не было, а я вспомнила о Бакуле и рыжей девушке. Надо передать послание, она ведь ждёт да и затягивать нет смысла. Взяла выстиравшееся бельё и вышла на улицу развешивать.

Приятный прохладный ветерок овевал моё тело, неся запах цветущих лекарских растений с моего огорода. У соседей неслись куры. Пока развешивала, переговорила с Мирьяной, проходившей в это время по своему двору.

Она в поисках детей участия не принимала, только Оська с отцом. Зато слышала спустя пару часов, как народ пошёл искать, в моём доме шум. Но никто не входил и не выходил. Списали на то, что Шип в моё отсутствие безобразничает. Мирьяна ещё высказала недовольство, что вот так, приютила на свою голову кота. На что я возразила, что Шипа дома не было.

— Тогда что же это получается? Влез кто-то?

— Да, порядник уже приходил, составлял дело.

— Что украли?

— Не знаю, пока не заметила, чего не достаёт. Разве что яблока нет.

— Яблока? — подруга одарила меня недоверчивым взглядом.

— Ко мне тут один моряк из города приходил. Принёс в плату серебряное блюдечко с наливным яблочком. Вот саму диковинку не взяли, а яблока я пока не нашла.

— Странно.

— Ну да.

— А моряк из города, случаем не тот зеленоглазый красавец, о котором толкуют все местные?

Я улыбнулась. Шила в мешке не утаишь.

— Сватается?

— Пока нет.

— Я его видела, и правда красавец. Бакула зубами скрипит. Странно, что до сих пор сватов не заслал.

А я вздохнула спокойно, про Яна никто не вспоминает, и что ночь с ним провела, ну и ладненько. Пусть лучше о Дане болтают.

На лице против воли появилась улыбка, которую Мирьяна восприняла по-своему.

Но я решила, что мне пора. Собрала обед из того, что имелось в холодильнике, предварительно разогрев, решив идти к своему парню не с пустыми руками.

Наши пашни были чуть в отдалении, и до них идти было, как до города. Через полчаса я была на месте, выискивая глазами Бакулу. Того не было видно, хотя отец его трудился на "парах"*, запахивая в землю навоз. Где ж Бакула?

Поскольку на поле я его не нашла, то пошла в ближайшую лесополосу, ограждающую поле от выветривания. Очень надеялась, что меня не заметили. Бакулу я-таки нашла, целующегося с местной девушкой Ольяной. Довольно-таки откровенно.

— Кхм-кхм, я не помешала?

Я потупила взор, не желая это наблюдать. Было неприятно, если честно, но во всяком случае не больно. Знаю, мы договорились, что попытаемся найти себе пару, но не так же быстро. Мы ведь две седмицы не виделись, мог бы прийти ко мне хотя бы ради приличия, поздороваться, да и сообщить, что нашёл себе кого-то.

— Дея? — его голос дрогнул. Не ожидал? — Прости, — виновато молвил он. А потом обращаясь не ко мне добавил: — Оли, ты извини нас, ладно?

Девчонку словно ветром сдуло.

— Я тебе тут поесть принесла, — тихо сказала я, не зная, о чём говорить.

— Ты не сердишься?

— Ну, мы вроде как договорились, только мог бы сказать, — ответила я, так и не поднимая взгляда.

— Я слышал к тебе какой-то зеленоглазый красавчик зачастил. Тоже могла бы сказать, — он спокоен, вот только сталь слышится в голосе.

Что-что? Дан ведь был всего один раз у меня. Так это что — месть?

— Бакула! — немного резко начала я, но тут же сбавила напор. А есть ли смысл оправдываться в том, чего не совершала? Я ведь хотела, чтобы он нашёл себе пару, так чего возмущаюсь. Разве имеет значение, что люди думают? Ведь важнее его чувства. — Я тебе тут послание принесла от одной городской девушки. Но раз у тебя уже кто-то есть, не стоит отдавать.

— Да? — оживился он. — Почему это не стоит? С радостью погляжу на неё!

Я подняла взгляд на Бакулу. Передо мной стоял незнакомец. Уверенный в себе, нахальный. Больше не было робости во взгляде, неосторожных прикосновений. Изменения меня не радовали. Неужели всё время он был таким, просто со мною притворялся? Нет, не верю, не хочу верить!

Я достала из котомки письмо и принесённую еду. Он поблагодарил, вскрыл послание и, сев кушать, стал читать. На его лице появилась не очень искренняя улыбка.

— Какая-то она зажатая, судя по почерку и скромным словам. Можно, конечно, встретиться, но стоит ли? Небось ни приданого, ни лица.

А я ошарашенно уставилась на своего друга. О чём он таком говорит? Как можно судить о человеке по размеру его приданого? Хотя это тоже важно, ведь считалось раньше, что если девушка трудолюбива, то много наткёт полотна, сорочек сошьёт себе, будущему мужу. Это и было приданое. Сейчас же, в век, когда домотканина осталась лишь в пригороде, и на торжище можно купить более тонкие ткани, уже деланные не вручную, приданое стало исчисляться зачастую дороговизной тканей или диковинок.

Да и внешность не важна. Каждый человек красив по-своему, та же Ольяна или Мирьяна. Да и я никогда не считала себя красавицей. Да, милая, не спорю, но чтоб первая красавица на деревне — не было такого. Вот волосы и правда у меня были насыщенного пшеничного цвета, и густые, коса толщиною с предплечье. Но в остальном, как по мне — обычная девушка с голубыми глазами. То, как описывал меня Леший, я такого не видела в зеркале. Вполне себе обычная.

А приданого у меня тоже прямо-таки ценного не было. Дары, что давали, я особо не хранила, да, запас продовольствия всегда был, а готовые гостинцы раздавала. Вот запас обычных тканей был и даже несколько тоненьких да шёлковых, дитяткам пригодятся.

Неужели Бакула пошёл в свою матушку? Та расчётливая всегда была да накручивала его. Или ему нашептала за время моего отсутствия? Я проглотила подступивший ком.

Мне уже было жаль ту девушку — сестру лекаря. Но ведь обещала передать письмо.

— Передай ей, что я готов с ней встретиться, — нарушил мои мысли Бакула немного надменным голосом — одолжение делает.

— Что? Не буду я передавать. Я тебе не служанка.

Бакула переменился в лице. Исчезла надменность во взгляде, словно прежний вернулся. Девушка меня очень просила и мне хотелось ей помочь, но не этому напыщенному индюку.

— Прости, Дея, — он меня приобнял. — Ты не сердись, я заигрался.

— Бакула, я тебя не узнаю. Куда подевался скромный парень, которого я всю жизнь знала?

— А зачем ты с городским нахалом шашни водишь?

— В этом всё дело? Что я променяла тебя на городского?

— Городского состоятельного красавца, если быть точным.

Я развернулась и ушла, молча. Не о чем мне больше с ним говорить.

— Постой, Дея!

— Прощай Бакула. Думаю, что сватов твоя матушка засылать передумала уже. Ты прав, я променяла тебя на городского парня.

Я была расстроена. После всего, что мы пережили с Бакулой, вместо дружеской поддержки сплошные разочарования. И как я могла всё это время не замечать такого Бакулу? Ведь не может человек вот так резко измениться!

Незаметно для себя я, пробираясь лишь лесополосой, очутилась в лесу, а потом и у знакомой яблони, растущей на месте дома родителей. Мамочка, как же плохо!

— Что случилось, милая? — услышала я мелодичный голос родительницы. Напротив меня, сквозь пелену слёз, стояла она.

— Ты призрак?

— Нет.

— Тогда как я тебя вижу?

— Я же тебе сказала, когда тебе надо будет, свидимся.

— А серебряное блюдечко что, не нужно для связи?

— Для первого раза только, а теперь я установила с тобой связь без всяких устройств.

Я села на воображаемую лавку в доме, как и она, и стала ей рассказывать последние события, как и свои переживания по поводу нашего с ней разговора.

— Какого разговора?

— Про грифонов.

— Но серебряное блюдечко передаёт лишь изображение.

Я внимательно глядела на матушку. Она была серьёзна. Но ведь я видела и слышала!

— Милая, ты считаешь, что мы будем разглашать такие данные окружающим? Осторожность превыше всего. Всё, что я говорю, слышишь лишь ты.

Но как же Шип? Я ведь видела, как он крутился на слова мамы.

— Всё, что ты видишь и слышишь — по сути мысленный разговор. Тебе удобнее было представить его через устройство связи, ты и представила, приняла. И даже видела, как я открываю рот и слышала мой голос. Но отчего же ты меня понимаешь? Я ведь говорю на том языке, который ты пока не знаешь.

— Разве? Но я ведь слышу на своём.

— Для мысли нет языка, есть лишь образы. А вот способ представлений у каждого уже свой.

— Но ты ведь видела меня, сама говорила.

— Да. Видела твоими глазами, отражённое изображение тебя в зеркальной поверхности серебряного блюдечка. И Шипа также видела.

Мы ещё долго общались, как мне показалось, я рассказала маме о своих переживаниях. Спросила про братьев-сестёр. Мама сказала, что никого нет на Срединной земле, я осталась единственная из их рода.

— Мамочка, а что ты скажешь насчёт Бакулы?

— Милая, ты ведь хотела, чтобы я тебя выслушала. А хочешь ли ты совета?

Я подумала и решила, что да.

— Тогда подумай вот о чём. Видела ли ты его улыбку? Вспомни, каким он был, когда искренне улыбался. Вот это его суть. Всё остальное — не настоящее. Шелуха. А почему так ведёт себя? Может ему больно, и его тело так защищается, а может влияние матери велико, а сил бороться с ней нет. Причина всегда найдётся. Но думаю, что ты не сможешь ему помочь, не стоит лезть к нему в душу, если не любишь той самой любовью. Так только хуже можешь сделать.

— А Ян и Дан?

Мама улыбнулась. И сказала, что я сама всё пойму в своё время. Не стоит подгонять события.

На прощанье, я спросила, как мне связаться с ней. Улыбка была мне ответом. Я всё уже знаю — стоит лишь захотеть и представить.

На душе стало легко и спокойно — что значит поговорить с тем, кому доверяю, исповедать душу.

Прошла мимо речки, текущей через лес и пашни, заметила, что она обмельчала. Странно. Наш пригород-то от этой речушки питается. Надо будет узнать, что к чему.