Прикосновение рук аббата, вызвали в мальчике воспоминания о той жаркой ночи, которая до сих пор казалась сном. Щеки тут же покрылись румянцем, а в животе появилось такое приятное томление. И почему одно касание этого мужчины вызывает в нем столько чувств?
— Вам брат Николаи рассказал, да? — Сей смущенно мял одеяло в руках. — Все в порядке, не нужно обо мне беспокоиться, он меня перевязал и мазью помазал...
— Милый, снимай рубашку, — настойчиво попросил аббат, гладя юношу по ногам, поднимаясь все выше. — Я должен знать, насколько провинился Кристиан, испортив тебя. — он потянул рубашку с монаха послушника и осмотрел раны, все больше злясь. Красные полосы поджили, но следы несомненно останутся на нежном теле. Сидя уже рядом, мужчина поцеловал покатое плечико. — Все пройдет, не бойся... Тебе не следует приходит на заутреннюю, спи... Я разрешаю...
— Но.. Как же так... многие не поймут и им это может не понравиться... Могут подумать, что вы выделяете меня.. А я же ничем не примечательный... — сейчас, сидя так близко к аббату, что Сей даже чувствовал тепло, исходящее от него, мальчика волновали отнюдь не его раны, а то, как горели ноги, от недавних прикосновений, то, с какой заботой относился к нему мужчина... Волна смущения просто затопила его, хотелось прижаться к этому человеку, вдохнуть его запах и просидеть так до утра. Но разве он, простой монах — послушник мог себе позволить такое?
— Завтра у нас будет тяжелый день. Никто не заметит, милый. Ни о чем не беспокойся. Просто слушай меня, и все... — ладонь провела по нежной щеке. Губы сами потянулись поцеловать. — Если бы ты знал, как я хочу с тобой сейчас остаться, — тихо сказал Себастьян, нисходя на нежность и доверие. — Падре Паоло приедет раньше. Уже утром он будет здесь с обозом. И мне ни к чему, чтобы тебя видели его гвардейцы и свита. Ты — цветок... И ты только мой.
— Хорошо.. Я постараюсь не показываться никому на глаза... — Он весь трепетал, тянясь к ласкам мужчины, как бабочка на огонь, Пусть это было не правильно, запретно, опасно.. Даже смертельно. Пусть. Сейчас для него это нужно было так же сильно, как воздух. Он грешен? Да, возможно. Сейчас это было не важно. — Будьте осторожны, прошу... — Он впервые, с того момента, как аббат зашел, поднял на него взгляд.
— Ну, не беспокойся, Сей, для меня и огонь не страшен. — Губы теперь ласкали лицо юноши, касались щек, век, губ. — Я тебя не брошу одного в этом мире. Верь мне... Ты всегда будешь для меня лучшим, самым любимым мальчиком.
-Обещаете? Обещайте, что не бросите, что бы не случилось.. — Сей прикрыл глаза, подставляя лицо поцелуям. Таким мягким, нежным.. Он уже весь дрожал и сам не понимал, почему. Цеплялся за рясу аббата, комкая пальчиками ткань — Я.. Я верю вам.. Я люблю вас... Пожалуйста, будьте осторожны.... — Он сам не ожидал от себя таких признаний. Но зато теперь знал название тем чувствам, что вспыхивали у него всякий раз при мыслях о мужчине.
Эти искренние чистые чувства ранили душу, которая почернела и давно обуглилась. Себастьян смотрел на Сея и представлял, как много еще впереди у юного монаха впереди страданий, сколько произойдет, когда он уже не сможет быть рядом, когда покинет этот мир, когда откроется правда. — Обещаю, — слово, данное с открытым сердцем, на самом деле ничего не значило. Аббат видел много смертей в своей жизни. — И в жизни и в смерти, мальчик мой. — Но больше в смерти, прошептал голос в голове. Ты еретик, Себастьян, ты преступник. — Буду только с тобой.
Мальчик сам потянулся к его губам, робко целуя, а потом уткнулся в его плечо, тихо всхлипывая. Он сам не понимал, почему плачет, почему ему сейчас так страшно. Не за себя, нет. За аббата. Он много не знал, не понимал, но чувствовал, что может произойти что-то страшное и уже сейчас боялся того, что может произойти.
Сейчас он не стеснялся ни того, что обнажен, ни того, что одеяло соскользнуло, едва прикрывая.. Сей просто прижимался к груди мужчины и горько плакал, цепляясь за одежду аббата, будто тот может исчезнуть прямо сейчас.
Утешение — извечное и так необходимое каждому живому существу. Как мало видел Себастьян утешения в тяжелые дни, когда оно так было нужно, когда, казалось, все силы уходят просто на то, чтобы дышать. "Сей, — шептал разум, — ты родился для счастья, но вряд ли счастье найдет тебя когда-нибудь еще... Если сейчас королевская власть лишь протягивает лапы к когда-то обездоленным землям, то вскоре она подгребет их под себя окончательно. И все, что называлось орденами, канет во времени, как и жизнь, что подходит теперь к концу. Юный мальчик, милый мальчик, как хорошо, что ты встретился именно в конце пути... Именно теперь можно обнять тебя и целовать твои полуоткрытые губы, забыв о завтра".
И поцелуи были с привкусом солоноватых слез, отчаянными и болезненно нежными. Как будто виделись они в последний раз и пытались запомнить вкус друг друга.
Шепот Сея тонул в этих поцелуях, делая слова неразборчивыми, не важными. Зачем слова, когда прикосновения красноречивей всяких клятв. Когда они могут сказать то, что и не объяснишь словами.
— Иди ко мне, я аккуратно, — мужчина потянул вверх рубашку и посадил юношу к себе лицом на колени, раздвигая ноги так, чтобы тот почувствовал, как в естестве рождается желание. Рука скользнула к члену и обхватила его в кольцо пальцев. Поцелуи сместились на грудь, губы вбирали соски через ткань. И не было испуга. Странно... Непонятно...
Сей забыл, как дышать, выгибаясь на встречу и дрожа в чужих объятьях. И теперь отнюдь не от страха. Он прикрыл глаза и его слипшиеся от слез реснички слегка подрагивали от прикосновений аббата, а легкий румянец зарей разлился по щекам, смущенье вытесняло страх.
Мальчик робко зарылся пальчиками в волосы мужчины, пряча свое лицо за волосами, будто точно так же мечтал спрятать удовольствие, которое вспыхивало в нем.
Пальцы соскользнули на мошонку Сея, добрались до входа, пальчик скользнул внутрь. Вышел, еще раз. Мужчина сжимал мягкие ягодицы, толкал их на себя, заставляя юношу держаться за плечи. Затем откинулся назад и уперся спиной в стену, для лучшего упора. Он хотел, чтобы его мальчик сам захотел сесть на член, хотел, чтобы сам направил его в себя.
— Давай, сделай это, — Себастьян почти просил о близости, он так долго этого ждал...
Эта просьба маленьким солнышком вспыхнула в груди, обжигая стыдом и каким-то странным удовольствием. Сей робко взял в руки плоть мужчины, ощущая его желание, приподнялся на коленях и устроился так, что бы член аббата опирался в его вход. Он медленно начал опускаться, с тихим стоном цепляясь за плечи мужчины, и остановился только тогда, когда плоть оказалась в нем полностью.
От удовольствия, от узости своего мальчика, от его громкого стона, его дрожи, в животе горел пожар, который спускался все ниже, приливал к члену. Сей в скудном освещении казался маленьким ангелом, который спустился с небес и теперь дарит своей чистотой его, нечестивца и развратника. Себастьян двигался осторожно, чуть выходя и вновь внедряясь. И любовался, как не любовался никогда — на белый силуэт, на светлые волосы, на откинутую назад голову, слушая все новые и новые стоны.
А мальчик таял от этого удовольствия, закусывая губу и самостоятельно опускаясь на встречу мужчине. Ему хотелось раствориться в этих ласках, слиться с аббатом, стать частью его... Быть рядом, помогать в трудностях.. Он с головой окунулся в свои чувства, желая быть для аббата тем, с кем можно поделиться радостями и горестями. Быть тем, к кому всегда хочется вернуться.
— Я... люблю вас...
Слова... его слова, как лепестки роз, как солнце, что освещает старый дуб у дороги, как птицы, свившие гнездо в его ветвях.
— Сей, мой ненаглядный мальчик, — мужчина сорвался на бешеный ритм. Он сходил с ума от страсти к маленькому садовнику. Он никогда больше не позволит Кристиану прикасаться к своему солнечному.
Теперь жаркое пламя горело и в мальчике, и он, забывшись, стонал в этих сильных руках, метался, словно в клетке, вот только свободы он не хотел, ему нравился тот сладкий плен объятий, в который поймал его аббат, и не было теперь пути назад.
Сей чутко откликался на каждое движение, всхлипывая каждый раз, когда задевалась чувствительная точка внутри.
Он поймал юного любовника в кольцо рук, прижал к груди, стараясь не задевать раны на спине, а потом уложил рядом и позволил устроиться на своем плече. Всего лишь ночь. Всего лишь сердце Сея стучит в груди пугливым зайцем и жмется он к тебе, безбожник. И ищет в тебе защиты... В тебе, в безумном звере.
Рядом с аббатом монаху-послушнику не было страшно. Он прижимался к теплому боку, пытаясь выровнять дыхание, щекотал шею мужчины своими волосами и робко улыбался в темноте, желая, что если это сон, то пусть он никогда не просыпается. Сей прикрыл глаза, надеясь, что мужчина не уйдет, останется, позволит полежать так еще немного, хотя бы чуть-чуть.
— Вы придете ко мне еще? — слова непроизвольно сорвались с губ, и мальчик застыдился, зажмурившись, пугаясь своей смелости.
— Конечно, Сей, иначе и быть не может, — отозвался Себастьян, накрывая их обоих одеялом. — Спи... Завтра рано вставать. У меня много дел и встать надо рано. Спи... — мужчина закрыл глаза. Сегодня он ни за что не оставит маленького ангела. Не оставит его никогда.
Сей счастливо вздохнул, расслабляясь и вскоре заснул, согретый близостью мужчиной и утомленный сегодняшним днем. Веря в то, что какие бы трудности не поджидали теперь его на пути, он со всем справится.
Проснувшись до рассвета, Себастьян разбудил мальчика, потянул к себе рясу и достал оттуда небольшую книгу в кожаном переплете. Последний оставшийся экземпляр мироустройства, звездных систем, которые рассчитал молодой физик Луаро Буесско.
— Держи, мой мальчик, спрячь очень далеко, чтобы ни одна душа не узнала. Если инквизиция меня прижмет, ты поедешь в монастырь Святого Аугусто и передашь падре Ваоле. Он знает, что дальше делать, — мужчина начал одеваться. — Сегодня же спрячь и не читай ни в коем случае.
* * *
Вернувшись в библиотеку, Николай застал Этьена, медитирующего над бутылкой с коньяком. Отобрав ее у франка, он выдохнул:
— Этьен, и что нам делать? По-моему, все выходит из-под контроля!
Мрачный взгляд на библиотекаря.
— Ты уже получил инструкции? А то падре вместо того, чтобы сказать мне хоть что-нибудь вменяемое, рванул к Сею.
Мужчина еще раз хлебнул из бутылки, скривился, и вытащил свою.
— Давай-ка лучше граппы выпьем!
— Из-под контроля? Можно подумать, оно там когда-нибудь было! — слабо усмехнулся библиотекарь, отвлекаясь от невеселых мыслей о незадачливой участи тихого садовника — вот же не повезло парнишке, да еще и ни за что, судя по тому, как аббат подорвался. А с другой стороны... с другой стороны, может быть, и повезло — не всякого монаха падре так защищать кинется.
— С удовольствием! — граппа была самое то для завершения вечера... особенно с учетом того, что Этьену предстояло ночью.
— Инструкции? Свернуть рейды, залечь на дно. А подробнее... если б ты прибежал минут на десять позже, может, было бы подробнее.
Русич нахмурился. Получается, ему тоже нужно сделать то же самое.
— Ну, — начал он, разлив граппу, — за русича и франка во вражеской стране!
Проглотив напиток, пробежавшийся горячим потоком по пищеводу, он продолжил:
— Через катакомбы?
— Угу, — в глазах Этьена горел лихорадочный огонек, как если бы он рассказывал очередную запавшую ему в душу историю, вычитанную в одной из бесчисленных книг. Перспектива спускаться ночью на берег через запутанные ходы в скале под монастырем обычно не вызывала у него такого энтузиазма. — Сегодня ночью оставлю Лису знак, а дня через два... вот дьявол! После приезда их святейшества меня никто не отпустит в порт... да и тебя тоже. Придется опять в катакомбы лезть, чтоб их черти взяли...
Николай глотнул граппы. Значит, и ему тоже придется сегодня все намеченное сделать. Он задумался, кто ему может помешать? Падре у Сея, Кристиана он нигде с вечера не видел, Этьен уйдет к своим контрабандистам. Микаэль? Он точно будет спать сном праведника. Значит, сегодня. Поглядев на опустевший кубок, он предложил:
— По последней?
— Давай, только мне совсем чуток плесни, — Этьен вдруг рассмеялся, заразительно и звонко, — не то развезет, и в подземелья я не пойду, а поползу! Представь себе: сходят на берег суровые моряки, просмоленные и пропитанные ромом... и тут им навстречу из пещеры выползаю я, весь из себя трезвый и красивый. Хммм, кстати о красивых... Никола-и, давно хочу спросить, да все как-то к слову не приходилось. У тебя женщины были?
Русич поперхнулся граппой и с опаской покосился на библиотекаря.
— Этьен, я тебя, конечно, уважаю, но ты чего это вдруг такие вопросы стал задавать? Как будто не знаешь, как я здесь оказался? Вернее, одну из причин.
— Да, вот это я сглупил! — фыркнул Этьен. — Последняя все-таки была лишней... ладно, в пещерах сквознячком обдует, сразу протрезвею. И поесть бы надо, а то ветром снесет к чертям... с этими книгами совсем про ужин забыл, — библиотекарь смотрел на одну из опустевших полок так, будто увидел там что-то чрезвычайно любопытное. — Мне просто интересно, как оно вообще.
Николай так и застыл, не донеся бокал до рта. Несмотря на долгое знакомство с Этьеном, некоторые аспекты жизни для них были не то чтобы запретной темой, нет, они их просто не обсуждали. Русич задумался, а потом ответил:
— Этьен, хочешь со мной в следующий раз в город? Там эээээ... ну могу тебе показать, как оно вообще. А если захочешь, то и в частности.
И быстренько глотнул граппы, пока библиотекарь не успел ответить.
Этьен фыркнул.
— Да не, чего я там в городе не видел! То же самое небось, что и в порту... да и у Лиса в компании бойкие особы есть, одна даже симпатичная. Все бы ничего, — библиотекарь сморщил нос, — но они же... пахнут! Честно, не знаю, как вы с этим справляетесь. Может, если их отмыть... или это от природы так?
Николай задумался. Он до сих пор наведывался к даме, из-за которой оказался в монастыре. Ну, если дама не могла принять его, к служанкам. В ее доме были приняты византийские обычаи, которые он очень одобрял, будучи сам из Руси, а именно — баня. Отхлебнув еще граппы, мужчина ответил:
— Не, точно не от природы. После баньки так приятственно пахнут.
И даже зажмурился от удовольствия, вспоминая последнюю баню со своей дамой. Граппа приятно шумела в голове, придавая образам дополнительную выпуклость, фактурность и другие прелести.
— Ты меня здорово утешил, — с серьезной миной сообщил Этьен. — Когда... в смысле, если мне вдруг захочется нарушить обет безбрачия, буду знать, что баня решает многие проблемы! — не выдержав, библиотекарь рассмеялся. — Ладно, давай закругляться, что ли. Мне еще поесть бы надо и подремать пару часов... хотя нет, подремать уже не успею. Сейчас наведаюсь в кладовую... надеюсь, брад Гиральд не настучит мне по башке. Ты спать?
— Ага, — Николай осоловело кивнул. — Если последние два дня такие, что же нас завтра ждет, прости Господи! Пойдем, провожу тебя до кладовой, что ли... Мне бы тоже не мешало что-нибудь перехватить.
