Монастырь:ведьма для ангела-5 (Часть вторая)

— Падре, вы самое восхитительное, что со мной случалось в жизни. Я хочу вас.

Ему в ответ донесся тихий, почти неслышный стон. Могло показаться, что инквизитор просто вздохнул, но телодвижение, последовавшее при этом, открыто говорило о том, что Августино на все согласен, что ему никак не сказать "нет" барону.

— Вы совсем забываетесь со мной рядом, — подаваясь вперед, священник умолял продолжать.

— Да, падре, — промурлыкал Пьетро, продолжая ласкать любимого. — Но от вас я готов вынести любую епитимью. Принять ее, так глубоко, как только смогу. И даже очень хочу... — в устах юноши эти вроде как невинные слова превращались в откровенную пошлость благодаря проникновенному голосу, ласкам, поцелуям, которыми он продолжал осыпать шею инквизитора.

Августино даже закашлялся тому, что именно теперь сказал Пьетро, но это распалило его еще больше.

— Встань на колени перед кроватью, — потребовал он хрипло.

Пьетро, не раздумывая, выполнил потребованное. Тело уже мучительно требовало единения с любимым, требовало большего — до ощущения выворачивающихся суставов.

— Падре, — шепот ободрал горло до саднящей жажды. — Август...

Зов заставлял действовать быстро и почти судорожно. Заставив лечь на кровать лицом и раздвинув ягодицы барона, Августино дрожащими пальцами открыл валявшийся на полу флакончик с маслом, разлил его на светлую кожу и почти сразу толкнулся в горячее тело своим изнывающим от любовной жажды членом. В глазах плясали звезды, комната плыла, и это было самым прекрасным, что когда-либо происходило со священником.

Пьетро со сдавленными стонами подавался назад, навстречу мужчине, который непонятно как взял в плен его душу, а теперь брал и тело. У юноши было ощущение, что он весь горит и скоро весь рассыплется на кусочки, которые не собрать, не склеить, и только сильные толчки и тонкие пальцы не дают ему покинуть этот мир навсегда. Он вцепился зубами в руку, чтобы не кричать, а тело изгибалось страстью и любовным призывом, старым, как сам мир.

Казалось, даже комната стала еще горячее. Распаленный, мокрый, Августино набросился диким необузданным мустангом на бароне, со всей восточной страстью беря его и не отпуская из плена. Просунул руку под живот и обхватил плоть Пьетро, желая почувствовать до конца его возбуждение, познать все его переливы стонов.

А тот давился и задыхался, запретив себе произносить хоть звук — из-за страха за Августа, мало ли кто из его служек толпится под дверью. Но почувствовав руку на своем естестве, юноша не выдержал.

— Ав-густ, — протяжный стон из сердца, опаленного чувством, доселе неведомым, и от этого еще более прекрасным.

Голос довел священника до дикарства — теперь он вбивался так, что казалось, будто это настоящее насилие, пальцы то сжимались, то отпускали плоть, сердце вырывалось из груди, и впереди виделось лишь солнце, опаляющее два слившихся в одно тела.

— Ав... — дыхание Пьетро сбилось и он, не выдержав, сошел на вскрик — сладостный и горький, дернувшись в последний раз в руках мужчины.

Августино уловил этот тихий зов, и теплое семя наполнило его мягкую гладкую ладонь, как молоко. Сладостная судорога прокатилась по спине юноши, доводя священника до экстаза, а день вдруг стал ослепительно белым, как будто в комнату на мгновение вошел бог.

Пьетро с тихим всхлипом упал на постель, принимая на себя тяжесть тела и объятий такого внешне хрупкого инквизитора. От перехлестывающего за край счастья кружилась голова, и юноша глупо улыбался, не думая ни о чем, лишь ощущая судорожный стук сердца мужчины. Это было хорошо и отгоняло прочь главный страх — быть отвергнутым по какой-либо причине. Он не шевелился, рвано и тяжело дышал, и не хотел, чтобы Август приходил в себя и вновь становился инквизитором.

Но голова священника работала куда быстрее. Он еще минуту целовал плечи барона, чтобы потом переместить его на кровать и начать одеваться.

— Я должен пойти к сюзерену, иначе рискую найти вашего дядю мертвым, хотя, если ночью не стучались, значит, пока все прошло спокойно, — инквизитор потянул красную рясу и накинул ее голову. — Завтрак пропустил, но попрошу яблоко, говорят, их в подвале много.

Пьетро незаметно вздохнул — не хотелось отпускать Августа, но делать нечего. Он тоже принялся торопливо одеваться, думая, что нужно сейчас заскочить к себе, а потом еще поговорить с Алонсо — на всякий случай. Заодно и все у него вытянуть.

— Август, — юноша мягко повернул к себе любимого и поцеловал. Хотелось сказать какую-нибудь глупость, но он промолчал, только, еще раз целуя, пробормотал: — Август... Люблю...

* * *

Утром Алонсо морально готовился к встрече Софи Райсаро и ее братьев, а потому не отходил от окна, глядя вдаль и выжидая появления отряда, что послан был арестовать заговорщиков. Луис с Августино что-то оживленно обсуждали в кабинете, и хотя Эдвин слышал их голоса, находясь в спальне, он не вникал в суть разговора. Он был весь на пределе, к тому же измотан последним визитом демона.

Рядом неслышно появился Пьетро. Он был на редкость тих и выглядел слегка уставшим — ночные откровения Августино, а также их утренний разговор все-таки стали слишком большим шоком для юноши. Но на внешний вид барон Моунт выглядел как обычно красавчиком — гладко выбрит, белоснежная рубашка, темно-красное блио и брэ с тонким черным шитьем, домашние сапоги тонкой кожи. И оружие — весь арсенал, с каким Пьетро умел управляться. Не любимое, которое, как он надеялся, привезут вместе с Райсаро, но достойное.

— Дядюшка Эдвин, — решительно начал Пьетро довольно тихим голосом, чтобы окружающие точно не услышали. — Я хочу присутствовать на экзорцизме.

Алонсо обернулся, и лицо его было удивленным, словно Пьетро сказал что-то очень забавное.

— Откуда ты знаешь об этом? — спросил он очень серьезно.

Юноша сжал губы и бычком посмотрел на военачальника.

— Знаю. И мне нужно там быть. — Вдруг Август опять заупрямится... Нужно добиться разрешения от наставника.

Эдвин всмотрелся в глаза юноши, потом снисходительно усмехнулся.

— Нет, это слишком опасно. В прошлый раз мы все едва не погибли... Тебе незачем рисковать своей жизнью, Пьетро.

— Дядюшка, это уж мне решать, а не вам, — вежливым тоном возразил юноша. Он был точно уверен, что уломает Алонсо, но хотелось сделать это побыстрее.

— Вообще-то, — подметил Эдвин, — такие вещи тут решает он, — и взглядом указал на приоткрытую дверь кабинета короля. Августино сидел в широком кресле, вполоборота к двери, руки его лежали на подлокотниках. Он хмурился и о чем-то негромко разговаривал с Луисом.

Пьетро с каменным лицом мельком посмотрел на любимого и опять перевел взгляд на военачальника, но тело окатило привычным сладким жаром от воспоминаний и желаний.

— Он разрешил.

— А зачем тебе тогда мое разрешение? — Алонсо нежно погладил мальчика по щеке. Он совсем стал похож на Фернандо — такой же красивый и бесшабашный.

Пьетро дернул головой — ну не маленький же!

— На всякий случай, — и не удержался от искушения еще раз глянуть в приоткрытую дверь. Августу очень шла красная ряса — он выглядел величественным, мудрым, всепонимающим — настоящий священник, такой, каким должен быть целитель душ и проводник к Господу. Но ночью... Юноша машинально куснул губу и опять твердо воззрился на Эдвина.

— Пьетро, слушай, — Эдвин осторожно убрал руку от мальчика, как от перепуганного зверька, — ты хоть примерно представляешь, что такое демон? Я вообще в них не верил раньше, но до сих пор в себя придти не могу. В прошлый раз случился пожар. Сейчас может произойти что угодно. Я не хочу, чтобы ты погиб, ты мне очень... как брат, — поправился Алонсо. — Понимаешь?

Пьетро всем видом изобразил самое глубокое понимание, на которое он был способен, и, глядя очень честным взглядом прямо в глаза, просил:

— Так я приду?

Алонсо отрицательно помотал головой.

— Прости, малыш, но нет. Ты еще слишком юн, чтобы умирать, пусть даже за короля.

— Дядюшка Эдвин, напомните мне, а кто тут телохранитель милорда? — ехидства в голосе юноши было не занимать. — Кто у вас тут по ходам лазил и у Райсаро был? Для того, чтобы умереть в битве, я не слишком юн, да? — Пьетро начал потихоньку заводиться, но голоса не повышал.

Эдвин вздохнул. Ну, конечно, Пьетро был прав, кое в чем, по-своему. Но одно дело — люди, другое — черти что, что даже не имеет облика.

— Ты отлично владеешь мечом, Пьетро, — сказал Алонсо мягко, — но здесь он бессилен. И зачем ты так рвешься на экзорцизм? Тебе забав не хватает? Не в этот раз, ладно?

Юноша потеребил перчатку, зажатую в кулаке, и равнодушно отбросил в сторону оторванную мелкую жемчужину.

— Мне нужно, — обронил, глядя упрямым бычком на военачальника. А взгляд упорно стремился туда, где было сердце. — Я все понимаю. Мне Август... падре Августино все рассказал.

— Август? — Эдвин слегка ошалел от такого сюрприза и удивленно уставился на юношу. Назвать так ласково инквизитора? Молодого, красивого, знойного как летний полдень... "Да быть того не может", — усмехнулся разум Алонсо. Впрочем, подозрения на то и подозрения, чтобы их оправдывать. Эдвин бросил мимолетный взгляд на дверь кабинета, в проеме которой был виден профиль сидящего в кресле инквизитора, потом перевел взгляд на Моунта. — Он тебе нравится?

Пьетро вскинулся — да господи, сколько можно с ним как с маленьким обращаться? Ему что, десять лет, чтобы так снисходительно интересоваться его отношениями с другими?

— Да я с ним... — начал чуть разъяренно и прикусил язык, осознав, что именно чуть не ляпнул. Обругав себя последними словами — ну дядюшка, вот тебе и рыба мороженая. Вот так хотелось в обратку просить про милорда и посмотреть, как Алонсо будет краснеть. Или бледнеть? Интересно, краснеть или бледнеть? Ну это не важно. — Я с падре Августино уже обсудил вопрос моего присутствия, и он посчитал мои аргументы достаточно убедительными, — Пьетро старался говорить спокойно, но внутри все равно почему-то кипело и булькало. — В настоящее время я бы хотел получить разрешение и от вас. — Ну не говорить же истинную цель разговора дядюшке!

Пьетро убрал руки за спину и очень старательно не смотрел на дверь кабинета, где началось какое-то шевеление.

— Ты кого сейчас пытаешься провести? — ласково спросил Эдвин в ответ. Интересно было бы вывести Пьетро на откровенность, и Алонсо, кажется, знал как. Недаром он вырастил младшего Легрэ — он знал все его слабости и уязвимые места, как свои пять пальцев. — Интересно, что ты падре наплел, что он согласился допустить к такому делу непоседливого мальчишку? Если бы он знал тебя получше, то...

— Что? — возмущение юноши выплеснулось разъяренным блеском глаз и шипением дикого кота. — Получше? А вы от того, что стали спать с милордом узнали его получше? — и, заткнувшись, простонал: "Вот че-ерт... Ну, заодно узнаю покраснеет или побледнеет... Че-ерт..." Пьетро изо всех сил пытался выглядеть независимо, лишь бы не показать, что сейчас чувствует, хотя в глубине души понимал, что ничего не получается.

Слова о Луисе поддели его за живое, и Эдвин побледнел и нахмурился. "Быть не может", — снова подсказал разум, но никто уже его не послушал. Ничего себе новости! Алонсо положил руку на плечо Пьетро — та казалась тяжелее и требовательней, чем обычно. Маркиз заглянул барону в глаза.

— Ты затащил в постель инквизитора? — шепотом зашелся он. — Пьетро, ты что, совсем спятил? На костер захотелось?

В первый момент юноша попытался дернуться, но тут же застыл и, уже не скрываясь, постоянно посматривал в сторону кабинета, пытаясь при этом глядеть в синь глаз Алонсо, чей взгляд сейчас так напоминал взбешенного отца. Это тоже не добавляло воли и отшибало разум. Пьетро зачастую плевал на мнение и возражения отца, но никогда не доводил его до настоящей ярости, разве что случайно, и эти жизненные моменты юноша не любил вспоминать.

— Я не затащил! — голос был еле слышен и полон отчаяния. — Я... Это другое!.. Вы не поймете!.. Вообщем, если он вдруг опять заартачится, я должен быть там! Должен! — Пьетро сглотнул, не замечая, что опять судорожно теребит перчатку. Он сейчас на все был готов, лишь бы не отпускать Августа одного.

— Почему? — тихо спросил Эдвин. — Ты его любишь?

Дикий, прожигающий сумасшествием взгляд стал ответом. Юноша сжал зубы и рванул еще раз вышивку на раструбе.

— Да, — еле слышно выдохнул под тихий стук оторванных жемчужин. Стук собственного сердца нарастал набатом и гремел в ушах, затмевая все звуки вокруг. — Я должен быть там.

Эдвин молчал несколько долгих мгновений, потом отобрал у воспитанника перчатку.

— Только вещи не порти, ладно? — сказал он со снисходительной усмешкой. — И если что, ты отвечаешь за жизнь инквизитора, понял?

Пьетро сглотнул комок, вставший в горле, и кивнул. Все, теперь Август точно не сможет пойти на попятную. Юноша чувствовал облегчение, до слабости в ногах и одновременно его сжигал стыд — обещал же ничего не говорить, а тут непонятно как все выложил. И кому — дядюшке Эдвину, которого он обычно легко мог обвести вокруг пальца!

— Вы только никому не говорите, — пробормотал неловко, как в детстве, когда Алонсо заставал его за шалостью.

Эдвин улыбнулся и нежно поцеловал Пьетро в лоб, потом близко-близко посмотрел в глаза, чуть обжигая дыханием его губы, погладил по волосам.

— Ты тоже не говори. Никому, слышишь? Ни словом, ни полусловом, даже под страхом смерти не признавайся. Это опасно. Но если что, ты всегда можешь рассчитывать на меня, малыш.

Пьетро снова чувствовал себя маленьким, но сейчас это было хорошо — потому что пришло осознание, что есть человек, который поможет в любом случае, поверит безусловно и без вопросов. Юноша порывисто обнял Алонсо, прижимаясь щекой к щеке.

Такие моменты случались очень редко, но Эдвин любил их, ведь так хотелось назвать его братишкой, и пусть даже была в прошлом ночь, где Моунт был с Луисом, и пусть воспоминание резало сердце болью, Алонсо не мог ненавидеть Пьетро даже за это. Эдвин обнял своего несносного мальчика в ответ, прикрыв глаза, улыбнулся и знал: юноша почувствовал его улыбку.

— Вот и славно, Пьетро... Вот и славно.

Луис еще некоторое время говорил с Августино, а потом направился к двери и вышел:

— Вам не скучно? — поинтересовался с улыбкой. — Теперь займемся делами. Пьетро, прикажи секретарю подготовить бумаги. Эдвин, за тобой допросы. Ваше святейшество, а с вами мы еще поговорим немного, не против? — беззаботный Сильвурсонни прошел мимо барона, потрепал его по макушке, а потом обнял и поцеловал в щеку, как ребенка. Только слишком надолго оставил в своих объятиях, сжимая слишком уж крепко.

Пьетро, как-то не совсем привыкший к такому странному веселому отношению со стороны милорда, слегка обалдел и опасливо покосился в сторону кабинета.

Августино замер на пороге. Его взгляд вдруг стал таким холодным, что даже вьюга за окном не могла соперничать.

— Конечно, ваше величество, я тоже считаю, что дела духовные нам следует обговорить теперь, — голос инквизитора стал стальным и в голове вдруг сложилась картина — Пьетро спит с ними двумя. Эти объятия, поцелуи, эти слова... Сердце раскололось на две части.