При виде слишком серьёзного, даже, можно сказать, хмурого мастера Ли у сотника возникла тень весьма нехорошего предчувствия.
— Что-то случилось, почтенный мастер? — спросил он в ответ на поклон оружейника.
— Пока в Бейши нет постоянного чиновника по разбору гражданских споров, господин, хочу принести вам, как наивысшему по рангу, жалобу на недостойное поведение и оскорбление, — красиво, как по писаному, проговорил мастер, почтительно передавая ему свиток.
Жалоба? Интересно. Написано, кстати, недурно: видимо, тот, кто составлял жалобу, неплохо обращался с кистью и тушью... Итак, на что именно жалуется почтенный мастер?
Хм. "...высокородная госпожа Цзян Фэй Сюй, несмотря на самое почтительное к ней отношение со стороны моей супруги, прилюдно оскорбила её, поименовав собакой и животным... ...угрожала изгнанием госпожи Ли Янь Байхуа волей своего супруга... ...о чём свидетельствуют приложившие руку к сей бумаге мастера... ...нижайше прошу восстановить незаконно попранные честь и достоинство моей супруги, свободнорождённой госпожи Ли Янь Байхуа..." Ну, в этом как раз ничего удивительного. Оскорбила. Жена ещё прилично себя повела, по сравнению с предыдущими выходками, стоившими сотнику уже пяти мест службы. Но раз жалоба принесена в письменном виде, ей придётся дать ход, ничего не поделаешь. Оружейники — это лянминь, свободные налогоплательщики, чьими трудами пополняется казна, из которой кормятся воины. Если начать презирать их так же, как "дешёвых людей"-цзяминь, а такие периоды в истории Поднебесной случались, значит, сытым временам скоро конец. И мирным — тоже. Сотник понимал это гораздо лучше жены, болезненно зацикленной на благородстве своей матери. Но как вразумить спесивую дуру, за чей счёт он фактически жил? Может, хотя бы прилюдное разбирательство заставит её вести себя, как подобает истинной аристократке, а не внезапно разбогатевшей базарной торговке?
— Почтенный мастер, — сотник, свернув бумагу, кашлянул и заговорил, доверительно понизив голос. — Ты ведь понимаешь, моя ...супруга будет настаивать, что оскорбление стало ответом на непочтительное отношение со стороны твоей жены. Впрочем, твои мастера, подмастерья и ученики всё слышали и видели, и будут свидетельствовать, но скандал будет безобразный. Ты действительно этого хочешь?
— Господин, безнаказанность порождает сперва непочтение, затем проступок, а потом и преступление. Почтеннейшее прошу господина повлиять на свою высокородную супругу, дабы отвратить её от совершения куда менее безобидных поступков в дальнейшем, — проговорил мастер Ли. — Кроме того, — добавил он почти шёпотом, — я ...очень люблю свою жену, и очень боюсь, как бы она не причинила вам лишнее беспокойство, нанеся ущерб здоровью вашей супруги.
— Насколько далеко может зайти это ...беспокойство? — так же тихо спросил сотник, похолодев от ещё более нехорошего предчувствия.
— Достаточно далеко, господин.
— Есть основания так полагать?
— Для одной из женщин это вполне может закончиться потерей лица, господин. Но для которой — не возьмусь судить. Впрочем... Моя жена умна, и вашей супруге это может не понравиться.
Сотник помрачнел. Раз за разом он давал взятки чиновникам, чтобы замять очень некрасивые выходки жены, и отделывался всего лишь сменой места службы. Сейчас судьёй, за неимением в Бейши более высокого начальства, придётся быть ему. Жалобы носили и крестьяне, но потравы и мелкое воровство в подмётки не годились нынешнему делу. Не на соседку, не углядевшую за козой, жалуются, а на его жену. Которой, если честно, давно пора укоротить язык.
— Выгораживать жену не стану, — сказал сотник. — Пусть хотя бы раз в жизни получит достойный отпор, ей пойдёт на пользу. Если же не пойдёт... Сам разберусь. Но ты бы занял свою жену чем-нибудь... дабы не было у неё времени на причинение беспокойства.
В конце концов, Бейши — такая глушь, из которой письмо до Лояна месяц идёт, а уж перехватить его дело нехитрое. Пусть жалуется папеньке. Пусть жалуется хоть самой императрице. Письмо до адресата не дойдёт, а как следует вздуть жену — его святое право.
Главное — перед этим хорошенько выпить. Проверенное средство.
— Когда мастера будут принимать экзамен у твоей жены? — поинтересовался он.
— Через десять дней, господин, когда она закончит работу над своими, как она выражается, безупречными изделиями, — последовал ответ.
— Я хочу видеть эти мечи, мастер.
— Конечно, господин. Окажите честь, приходите на экзамен. Кто же, как не воин, сумеет по достоинству оценить клинки?
— Благодарю, мастер. Но затем я напрошусь к вам на ужин, заодно послушаю историю вашей супруги. Полную историю, разумеется.
— Это огромная честь для нас, господин...
— Ступай, почтенный мастер. Твоя жалоба будет рассмотрена в самое ближайшее время.
— Благодарю вас, господин.
От мысли, какая истерика начнётся в доме, стоит уведомить ответчицу о написанной на неё жалобе, ему сделалось жутковато. На трезвую голову такое не пережить. Посему, поручив писарю зарегистрировать жалобу мастера Ли в специальной книге, куда полагалось вносить документы, относящиеся к гражданским разбирательствам, сотник отправился в гостиный двор. Харчевня там была недешёвая, но кормили отменно, а главное, хозяин всегда держал хорошее вино. Как китайское, так и привозное.
Не в первый раз.
— Как продвигается работа?
— Согласно составленному графику, господин.
— Хорошо, продолжай. А я тут послал ...знающих людей на родину той женщины. Интересные подробности выяснились, понимаешь ли... очень интересные... Ты в курсе, чем промышлял её папаша?
— Ковал ворота, оконные решётки, садовые украшения.
— А знаешь ли ты, что это не просто ворота, оконные решётки и садовые украшения? Её папаша делал обереги, и очень сильные. Притом весьма своеобразные, созданные только для того места и для тех людей, которые их заказывали. Если хозяева, скажем, продавали дом и съезжали, обереги просто переставали работать. Если же ...ну, ты знаешь, как эти ублюдки, которых мы натравили на местных, поступают с их имуществом... Словом, снятые с изначального места и установленные в другом, обереги начинают работать строго наоборот. То есть привлекать разнообразные несчастья на головы идиотов. А уж если настоящих хозяев убили, то возмездие будет преследовать новых, гм, владельцев оберегов и их потомков до третьего колена. Это уже проявляется, мои люди отследили судьбу нескольких вещей работы этого мастера, и посмотрели, что делается в семьях их новых ...хозяев. Алкоголизм, самоубийства, немотивированная агрессия по отношению к соседям, рак у близких родственников... Словом, хороший букет. И, как утверждают мои знатоки, это только начало, дальше будет хуже.
— Вы хотите сказать...
— Да. Её папаша — кузнец-маг. То есть был кузнецом-магом. И есть основания полагать, что весь её род такой. Обереги дома не сработали в тот раз только потому, что рядом с эстонцем, этим недоделанным наблюдателем, был ключник. В противном случае эстонец туда просто не решился бы войти.
— Но, господин, это означает, что женщина тоже может оказаться кузнецом-магом.
— И она. И её сын. И тот китаец, за которого она выскочила замуж, кстати, тоже. Раз их так потянуло друг к другу, значит, это неспроста. Ты бы на всякий случай проверил его генетическую карту. Мало ли. Потомство Ли Чжу по всем законным линиям было истреблено поголовно, но незаконное-то как отследить? Вполне могли остаться незамеченными какие-нибудь бастарды.
— Господин, я одного не могу понять...
— Спрашивай.
— Каким образом ген Ли Чжу мог оказаться среди европейцев, не имеющих ничего общего с Китаем даже в отдалённом прошлом?
— Не ген, а мутация. Вероятность её независимого появления ничтожно мала, но не равна нулю.
— Ясно, господин. Генетическую карту китайца будет нелегко проверить, наблюдателей там сейчас нет. Но я знаю, как это можно обойти. Эманации ключа, находящегося в непосредственной близости от него, помогут.
— Иди. Жду твоего доклада. Как обычно, в любое время суток, по защищённой линии. Сейчас извини, я должен присутствовать на совете акционеров.
Цзы по прозвищу Собачий Объедок считал себя везунчиком.
У стражи Гуаньчжоу были к нему вопросы, притом не насчёт мелких краж, а по поводу куда более серьёзных вещей. Ну, пырнул он того морячка-араба. Так ведь драка была, арабы первые начали... За жмура-чужестранца, естественно, вся стража на уши встала: арабские купцы хороший доход казне дают... Ладно, дело прошлое. Чу и Сяо с ним в той драке тоже набедокурили, но там хоть без жмуриков обошлось. Подставляться под удары толстыми палками им не хотелось в той же степени, что и Цзы — совать шею в петлю. Потому быстренько сделали ноги и, назвавшись чужими прозвищами, примкнули к обозу идущих на границу сезонных рабочих.
Повезло.
Всю дорогу они вели себя паиньками. И здесь, пока не освоились да не присмотрелись, что к чему, тоже. Не хватало спалиться с первых же шагов. Описания-то беглых лиходеев стража наверняка разослала по империи, но пока они сюда дойдут, трое беглецов успеют примелькаться настолько, что у тутошнего начальства "глаз замылится". Вот тогда можно будет подумать о чём-то серьёзном.
Кто-то кого-то сильно невзлюбил? Пожалуйста, Собачий Объедок сделает всё в лучшем виде. Нужно украсть какую-нибудь вещь, не навлекая на себя подозрений? С удовольствием, за соответствующую плату. Опорочить соперницу? Никаких проблем. Будет опорочена, да так, что ни опознать оскорбителей не сможет, ни оправдаться, если вдруг живот расти начнёт. Только денежки вперёд. Пусть клиентура здесь небогатая, зато прибыток вернее, чем таскать корзинами землю на новую стену.
— Эй, — ну, вот, Чу с базара вернулся, купил лепёшки. — Поди сюда, чего скажу-то.
— Ну? — Цзы плюхнул на землю пустые корзины и с удовольствием потянулся. Плечи коромыслом намял изрядно.
— Дело есть, — Чу, сделав ему знак склонить ухо, зашептал. — Госпожа одна хочет, чтобы мы высекли некую женщину.
— Что за госпожа? — сразу поинтересовался Цзы.
— Служанка имени не назвала, да только тут одна такая госпожа, — хихикнул Чу. — Сотника тутошнего жена. Какая-то баба из кузнечной слободы ей не глянулась, так она хочет, чтобы мы ей хорошенько спину в синие полосы разукрасили. Чтобы, значит, впредь была почтительнее с госпожой.
— А что? Дельце невеликое, — Цзы дёрнул себя за жиденькую бородёнку. — Бабе мешок на голову, чтоб не видала, кто её лупит, и пусть потом жалуется, кому хочет. Деньги взял?
— Вот, — Чу высыпал ему в подставленную ладонь полтора десятка цянь. — Это задаток. Получим вдвое больше, если управимся.
"Если". Дурак этот Чу, ума не хватает даже пару монеток зажать, всегда всё главарю отдаёт. "Когда" — вот верное слово. Их трое мужиков, неужто бабу высечь не смогут? Что она сделает? Пищать будет? Завязать рот, надеть мешок на голову, и всё.
— Слышь, Объедок, — осклабился Чу. — А может, пока баба в отрубе будет валяться... Ну, там, врезать, рот-глаза завязать, и попользовать маленько? Баба из тех, что нам не по рылу, и по своей воле не даст.
— Нам за это не платили, — отрезал Цзы. — Не время ещё таким промышлять, слишком много шума поднимется.
Если рассудить по-хорошему, то рановато начинать. Лучше было бы потягать корзины, потом спокойно перезимовать в этой дыре. Глядишь, ещё по куску земли нарежут за хорошую работу. И вот тогда уже можно разворачиваться. Днём ты обычный крестьянин, зато ночью — ты страх посёлка.
Приятно же.
Ну, да ладно. Бабу высечь — не купчишек местных данью обкладывать. Можно и почин сделать.
Палаш готов. Ну... почти готов. Осталось лишь собрать и закрепить гарду с рукоятью. И — можно устраивать клинкам испытание. Лучше знать их достоинства и недостатки заранее, чтобы не опозориться на экзамене.
Палаш удался. Однозначно удался. После полировки клинка — а полировать булат ещё та морока — проявился чудесный, неповторимый узор. Уж на что Яна навидалась в жизни булатных клинков, и то залюбовалась. Конечно, до мозаичного булата далеко, но такой коленчатый узор был визитной карточкой именно старых индийских клинков, и считался признаком одного из лучших сортов. Удача, какая удача! Всего лишь на второй плавке получить в одном из тиглей высокосортный булат! Теперь, когда рукоять и гарда заняли своё законное место, осталось проверить клинок на прочность. До экзамена ещё пять дней, будет время, если вдруг что, сделать ещё один. Правда, спать при этом совсем не придётся, но это уже пустяки.
Кинжал, который ковал Юншань, переломился при втором ударе о бревно. Увы. Любимый — отличный кузнец, но с булатом никогда не работал. А её отец был одним из немногих кузнецов на просторах бывшего СССР, кто реально умел ковать булат. Разумеется, с дочерью он этим секретом тоже поделился. Ничего. Она всё расскажет Юншаню, и покажет тоже. А пока пришло время её клинков.
Сабля была хороша с виду, и как будто не таила изъянов, но при ударе плашмя о забракованное строителями бревно, валявшееся на пустыре за кузнечным подворьем, переломилась пополам. Увы и ах. Первый блин всё-таки вышел комом, где-то она допустила ошибку при ковке. Сварить обломки булата не получится, это практически невозможно. Придётся перековывать в два тонких кинжальчика. Ножны можно будет использовать для другого клинка, главное, чтобы выковать его по мерке. Жаль. Очень жаль. Яна неподдельно расстроилась. И шлёпнула клейбегом по бревну сперва с такой осторожностью, словно котёнка погладила. Потом сильнее, ещё сильнее... Держится! Клинок от ударов вибрировал и низко, почти на грани слышимости гудел, но ломаться и не думал. Тяжёлый получился, ей не по руке. Если в конном бою, даже против одоспешенного всадника, таким не проблема развалить противника пополам. Сотнику должно понравиться: тяжёлый полуторалезвийный прямой клинок плюс гарда, прикрывающая кисть руки. А баланс...
Ну-ка, покрутим его!
Да. Баланс для всадника почти идеален — немного смещён в сторону острия. Это не гражданский меч-цзянь для упражнений в фехтовании, это боевой меч.
Мелькнула шальная мысль сделать из обычной стали меч-клеймор, но Яна, представив эту стальную оглоблю в руках среднестатистического ханьца, только хихикнула. Её ещё подоят на предмет создания образцов западного оружия, но сперва — экзамен.
Итак, для экзамена остаются выдержавшие испытание на прочность клейбег и широкий длинный кинжал по образцу кавказских. Теперь — все усилия на ...третью вещь.
— Это она, что ли?
Изумление Сяо можно было понять.
Любой хань, услышав слова "жена кузнеца", представит себе невысокую, грубовато сложенную женщину с красными от домашней работы руками. А это что такое? Высокая, как мужик. Плечи тоже не бабьи. Одета, как кузнец, только фартук сняла. Лицо белое, как у знатной дамы после утреннего макияжа. И возится с железяками.
— Это — женщина?
— Баба, как есть баба, — хихикнул Чу. — Нынче на рассвете я подлез под окно дома её мужа, послушал. Пищит, как все бабы поутру. Люди говорят, чужеземка, откуда-то с дальнего запада. В кузне работает.
