Железное сердце

Таким образом они развлекались еще долго. Щекотка сменялась тупой ноющей болью, скользящей по костям, но в общем, ничего страшного не случилось. Вскоре Люба расслабилась достаточно, чтобы почувствовать, что ей все происходящее уже порядком надоело. Под конец она чуть ли не зевала.

— Все...

Голос Донго прозвучал тихо, но с таким благоговением, что сон моментально рассеялся.

Воцарилась тишина. Люба смотрела на экран, показатели тех индикаторов, что на правой стороне уменьшились, а слева увеличилась 'Механика', которая показывала теперь 8%, а вот 'Электроника' поднялась до 13%.

Она глубоко вздохнула и услышала еле слышный тонкий скрежет, как при трении металла о металл. Вздохнула еще глубже — скрежет пропал, но внутри что-то изменилось, легкие послушно раздвинулись, она чувствовала, что все стало немного другим. И кровь бежит не так быстро, и как будто даже можно проследить ее путь по самым крошечным капиллярам. И мышцы сжимались по-другому, упруго и сильно.

Люба поднялась на ноги и только сейчас заметила, с каким любопытством глядит на нее Донго. За стеклом застыл Джайзер в окружении своих помощников, Лазурь почти прижималась к стеклу, смотря с непонятной тревогой.

— У вас получилось? — осторожно поинтересовалась Люба, потому что они, похоже, заговаривать не собирались. И замерла, услышав свой голос, в котором еле заметно проскользнули мелодичные звонкие тона.

— У вас получилось, — уже утвердительно повторила, слушая себя, произносимые ею звуки, знакомые и незнакомые одновременно. — Что вы сделали?

Донго очнулся, отступая в угол.

Ожил микрофон.

— Люба...

Джайзер тоже был не в себе.

— Ты чувствуешь?

— Что?

Лазурь несмело улыбнулась и Люба подумала, что хотела бы с ней подружиться. Хотела бы такую подругу, с той стороны. Как Эсфиль...

Джайзер исчез и это походило на фейерверк, который неожиданно взорвался в маленькой комнате. Осыпанная блестящими испаряющимися искрами Лазурь смеялась, а тощий Химик бросился к шкафчикам и притащил шампанское.

Они говорили все одновременно. Люба послушно улыбалась, пила из протянутого пластикового стаканчика и удивлялась схожести камуфляжных людей с людьми обыкновенными. Примерно так же радовались первокурсники после сдачи первой сессии. И все же они отличались, хотя сами не обращали внимания... Вокруг Химика плавал туман, временами жутко-зеленый, но на деле кроме чесотки в носу никаких неприятностей от него не было. Джайзер мимоходом щелкал пальцами и над шампанским начинали плясать огромные бенгальские огни, а у Лазури время от времени вспыхивали глаза, отчего по стенам скользили чудные пятна света.

Неожиданно Люба почувствовал себя одной из них.

По сути, любая жизнь прекрасна.

Когда зазвонил мобильный, она подняла трубку, вышла в коридор и хотя все видели, никто не попытался ее остановить или что-нибудь ей запретить.

Как будто она и правда, своя.

— Ло! — Сашкин голос звучал звонко и радостно. — Ты доехала?

По легенде она отправилась в город помочь давней подруге, у которой тяжело заболели родители. Никто, конечно, не поверил, но и запрещать поездку причин не было.

— Да, все хорошо. Как ты? Глаза не болят?

— Здорово! Дядя всем говорит, что лечение неожиданно помогло! Какой-то новый метод операции без хирургического вмешательства, алмазы всякие, лучи и все такое. А знаешь, чего я звоню? — с нетерпением отбросив тему своего зрения, продолжал брат.

— Чего?

— Тебя тут такой парень искал! Мы с Иваном и Кешкой во дворе играли, услышали рев, ну и полезли на забор посмотреть. Знаешь, какой мотоцикл огромный? Кешка говорит, никогда у нас таких не видели. И на нем сзади такие жесткие кофры, и руль блестит, а колеса как у трактора!

— Да, — протянула Люба с сомнением, что-то не помнила она среди своих знакомых мотоциклистов, тем более настолько привлекающих внимание.

— Да! И на черном топливном баке огненные языки нарисованы! — Сашка почти захлебывался от восторга. Как совершенно обычный мальчишка. Как совершенно обычный здоровый мальчишка!

Люба на секунду закрыла глаза. Все не зря.

— А он в таких ботинках толстых, прямо со шпорами, как в кино! И весь в железе! На плечах шипы! На локтях накладки в виде львиной морды! И в бандане! И весь в коже!

Судя по всему, Сашку незнакомец легко покорил одним своим видом.

— И даже бандана из кожи! Его как дядя увидел, так такой вид сделал смешной, будто вокруг чем-то воняет. Вышел за ворота, они поговорили, мы так и не услышали о чем, но дядя покачал головой и ушел. А потом знаешь что? Этот парень меня увидел! Подошел к забору, ты говорит Сашка? Я киваю. Он как будто рыкнул, совсем как в кино, там, где боксеры дрались на ринге, и говорит — и ты меня видишь? Ну да, говорю, а чего? А потом вдруг такие вопли начались! Как сирена завыла! Мы во двор — смотрим, везде свет сверкает. Сверкал, сверкал, а потом совсем погас. Дядя сказал — пробки выбило. Или замыкание какое. Не знаю. На кухне микроволновка взорвалась, представляешь? А по телевизору цветные пятна плавали, хотя его выключили! Представляешь? А на мониторе взрыв ядерный нарисован, все шевелится и не отключается! И у дяди на ноутбуке такой же! Представляешь? Дядя велел никому не рассказывать. Слышишь?

— Слышу.

— Вот! Ну звони, если что. Пока!

Люба отключила трубку, убедилась, что и брат отключился, а потом неожиданно подалась вперед и прислонилась лбом к прохладной стене. За спиной от хохота и болтовни дрожал воздух, но возвращаться к веселью не хотелось: перед глазами по пустой, теряющейся далеко на горизонте дороге скользила тень одинокого мотоциклиста, целеустремленно летящего вперед. Он уверенно исчезал вдалеке, ни разу не оглянувшись. Но Люба и так видела его лицо.

У него были такие знакомые глаза...

Глава 12

Когда Люба удалялась в выделенную для отдыха комнату, остальные все еще веселились, отмечая праздник, Любе ничуть не близкий и даже напротив совсем чужой и непонятный. Останавливать ее не пытались, Джайзер сказал напоследок длинную бесполезную речь с большим количеством слов, которая вкратце сводилась к тому, что ей стоит отдохнуть и пусть она не волнуется, теперь все будет расчудесно и закончится сплошными плюшками. Впереди только солнце, небо и вода, ну просто рай нерукотворный.

Странно, но когда Люба раздевалась, ложилась спать и натягивала на голову одеяло, она думала не об изменениях, которые произошли в ее собственном теле, а о Бостоне. И это были очень непривычные мысли. С какой-то стороны она его даже понимала. Как можно остаться вменяемым, если ты вырос среди таких, как Джайзер? Как можно быть человечным, если ты не человек? Как не воспользоваться своим преимуществом, когда легко и безнаказанно можешь это сделать? Когда это для тебя естественно, так же как для человека дышать?

Разве можно воспринимать его как обычного молодого человека? Он другой. И он, и Эсфиль, и Лазурь. И Донго, от которого бросает в дрожь. И Джайзер, который закрыт столькими слоями мотивов и намерений, что возможно и сам давно забыл, к чему шел.

С самого начала их сомнительного знакомства, Люба каждый поступок Бостона считала поступком человека, далекого от воспитания и принятых в обществе норм морали. Он угрожал, чтобы добиться своего и это смотрелось отвратительно, но теперь, когда ясно, что... нет, на самом деле вовсе не ясно, но почему-то Люба с изумлением поняла, что уверена, будто он не стал бы ее принуждать. Не посмел бы.

Тем вечером, в комнате, он бы остановился, скажи она хоть слово.

И тогда, на берегу, Эсфиль стояла, растерявшись от Любиных слов, но полностью убежденная в том, что Бостон не способен принуждать девушку к сожительству. Да, он дурак, но не подлец.

Почему вдруг Люба стала ей верить? Может потому, что ей этого хотелось?

Она крепко сжала в кулаке угол одеяла. Непонятно, к чему все это. К чему думать? Если раньше Бостон был недосягаем по причинам, разводящим в разные стороны людей — различные социальные слои, деньги, власть и разные цели, то теперь они отодвинулись друг от друга еще дальше, как существа разного вида. Невозможно представить рядом человека и обезьяну, даже если вторую одеть в человеческую одежду и научить кушать вилкой.

Но как же хочется ошибиться! Ведь она многого не знает!

И Джайзер со всеми своими играми...

И смесь тоски, которую вызывает любая, даже случайная и мимолетная мысль о существе, о котором Люба ничего не знала. Ведь что на самом деле известно о Бостоне? Что он нагл, избалован, непредсказуем и ненадежен? Это все, наверное, так и есть, но ведь за фасадом кроется что-то еще. Конфликт, который явно развел старших и младших 'камуфляжных людей' по разные стороны баррикад, план Джайзера по симбиозу и мир, где никто не умирает, но который все равно полон потерь.

Букет цветов, подаренных старушке.

Слова 'это неправильно' в момент, когда их не ждешь.

— Ты слишком хрупкая, — сказал ей однажды Бостон и она не поняла тогда, что имелось в виду. Теперь все тайное всплыло на поверхность и одновременно появился вопрос — сможет ли она понять его сейчас?

И захочет ли?

Хотя этот вопрос как раз не имеет смысла, потому что существовала вторая причина того, что её не пришлось бы ни к чему принуждать. Такая цельная, реальная, такая категоричная и отлично нейтрализующая все остальные.

Она сама этого хотела.

— Где ты? — шепотом спросила Люба перед тем, как провалиться в темный и незнакомый сон.

* * *

— Эй...

Люба подскочила, как будто ее укусили за пятку, хотя Лазурь всего лишь провела рукой по одеялу.

— А, это ты.

Люба пробежалась пальцами по собственному лицу, потому что ночью ей снилось, будто оно закрыто тонкой жестяной маской и как бы она ни улыбалась, улыбка остается невидимой. И она знала, что выражение маски меняют не движением мышц, а чем-то другим, мысленным приказом, силой воли, но у нее все равно ничего не получалось.

Два лица. У нее как будто стало два лица и уже неизвестно, с каким из них она появилась на белый свет изначально.

— Вставай, — мягко сказала Лазурь.

Люба подняла на нее глаза.

— Как ты попала в комнату?

Та быстро пожала плечами. Странное платье, как будто из крошечных пушистых кусочков ваты, склеенных между собой, повторило движение плеча, белоснежные распущенные волосы заскользили следом.

— Я подумала, лучше я тебя разбужу, чем он.

— Ты похожа на Белоснежку, — неожиданно заявила Люба. — Я видела однажды похожую на детском утреннике, правда, ты гораздо красивее. Не пробовала никогда играть?

— Где? — ошарашено выдавила Лазурь, удивленно расширяя свои изумительно синие глаза.

— В детских спектаклях. Там всегда не хватает настоящих принцесс.

Голова у гостьи неожиданно опустилась, волосы скрыли лицо.

— Я никогда не была на детских утренниках.

И что-то было в этих словах настолько беззащитное и тоскливое, что Люба не стала расспрашивать дальше.

— Значит, ты прошла сквозь стену? — буднично поинтересовалась она, покосившись на запертую дверь и проводя рукой по голове, потому что не мешает проверить, не появилось ли у нее вместе с маской второго черепа. К счастью, нет.

— Ну да.

— Уже утро?

Лазурь скользнула к окну и остановилась. Платье тяжело заколыхалось, как плывущее по небу толстое облако. Утро еще и не думало наступать, за окном темнело ночное небо, смешанное с лучами цветного городского света.

— Он едет.

Кто едет, Любе стало понятно без слов. Она тут же поднялась, ища глазами одежду.

— Ты побудешь со мной?

Лазурь пожала плечами.

— Джайзер не позволит. Но я не потому пришла.

Люба уже натягивала джинсы.

— Хочу предупредить. Все знают, зачем едет Бостон, — Лазурь не отводила глаз от раскинувшегося над городом неба.

— И зачем же?

— Чтобы послать Джайзера, смотря тому прямо в глаза. На остальное ему плевать.

Люба грустно усмехнулась. Она и не думала, что он приедет за ней.

Правда не думала? Натянув футболку, она встала возле Лазури и посмотрела вперед. Город еще спал, серый, укутанный туманом.

— Зачем тогда из меня сотворили незнамо что?

Рядом, прямо за стеклом, вздохнул ветер. Они повернули друг к другу головы.

— Не в том дело. Бостон едет сделать то, чего хочет больше всего на свете — послать его. Но понимаешь, я давно знаю Джайзера... все мы его давно и хорошо знаем. Он никогда не ошибается, даже если все обстоятельства против, всё вопит и визжит, что грядет неминуемый и неизбежный провал. Бесполезно. Он все равно окажется прав.

Ее глаза стали пустыми, как серость за окном.

— Я его за это ненавижу.

Люба молча поправила футболку, стараясь разгладить складки, которые конечно без утюга не разгладишь. Но зато куда легче думать о состоянии своей одежды, или внешности, или о красоте платья Лазури, или о ее глазах, в общем, о чем угодно, только бы не о том, что ждет впереди, когда Бостон схлестнется с Джайзером.

— Пошли.

На этот раз встречу гостя запланировали в гостиной. Джайзер развалился на кресле по одну сторону овального бежевого ковра, а по другую стояло второе, пустое кресло и даже вопросов не возникало, для кого именно оно предназначалось.

Лазурь растворилась еще на входе, Люба оглядела гостиную и в расстановке мебели сразу нашла свое место на сцене — простой стул со спинкой у стены, поставленный так, чтобы видеть обоих участников. Она не помнила, висели ли здесь раньше картины, но сейчас стена была совершено пустой, серой и холодной. Отличный фон. А у другой, прямо за Джайзером, располагались длинные витрины, все полки которых были уставлены различными хрустальными фигурами, красиво переливающимися на свету.

Люба молча прошла на свое место, села и положила руки на коленки. Оставалось только ждать.

Больше всего в комуфляжниках ее пугала их неподвижность — когда те застывали на месте и на их телах жили только глаза, или шевелились одни только волосы, или из окаменевших губ вылетали вполне человеческие слова. У Джайзера даже сквозь прикрытые веки с шипением вырывались и вспыхивали белые искры, которые иногда перепрыгивали на окружающие предметы, затухая в ворсе ковра или тая в глубине хрусталя.

Прекрасное очень часто вызывает страх.

А иногда — настоящий ужас.

— Кто я теперь?— спросила Люба, но он не пошевелился и через несколько минут стало понятно, что ответа не будет. Неважно, кто она, может после вчерашнего эксперимента она и стала похожей на них, но она все-таки не такая и сейчас не имела никакого значения. Джайзер ждал Бостона.

Чего скрывать, Люба тоже его ждала.

И вскоре Бостон пришел. Вначале где-то далеко бабахнула дверь, а потом по коридору загромыхали шаги, сопровождающиеся каким-то дребезжанием. Двойная дверь распахнулась и на пороге возник типичный байкер в коже, железе и в черных очках. Если бы Любе не позвонил Сашка, она скорее всего не признала бы в незнакомце того самого Бостона, с которым из-за своей слабости и неосторожности умудрилась познакомиться довольно близко.