В общем, после обеда мы вернулись к заветной двери... и надолго задумались. Тщательный осмотр показал, что дверь прилегает к стене чрезвычайно плотно, не имеет никаких ручек, замочных скважин, выступающих петель и вообще чего-либо кроме ровной поверхности. Решили применить метод, уже использовавшийся при вскрытии люка: Лёха принёс очень острый, тонкий у лезвия, но массивный тесак, попытался всунуть его в щель. Не сразу, но ему это удалось, лезвие вошло на несколько сантиметров, после чего он сделал заламывающее движение — и дверь неожиданно легко, со странным чавкающим звуком отошла — и стала заваливаться на нас, так что я едва успел её подхватить, но Лёха получил-таки небольшой удар по плечу.

Оказалось, что дверь откидывалась вниз, в открытом положении образуя подобие трапа. Пришлось нам некоторое время поработать лопатой, чтобы она открылась шире и легла ровнее. Впереди было темно, но как только я шагнул за линию стены в помещение, — вспыхнул свет, не слишком яркий, но вполне достаточный, чтобы видеть все детали. Я заметил нечто похожее на пульт и дисплей, и прошипел дышащим в затылок друзьям: "Ничего не трогать, не нажимать, не вертеть! Сначало только осмотр без прикасаний! А то хрен знает куда переместимся и потом назад не вернёмся!.." — и вошёл внутрь, коллеги следом за мной.

Вскоре после отбытия Петра Евграфовича в Сибирь Столыпин выкроил пару дней, чтобы внимательно ознакомиться с привезёнными материалами будущего, после чего испросил Высочайшей аудиенции "по весьма важному вопросу". Государь принял его на следующий день в Царском Селе, куда Столыпин взял лишь небольшой портфель.

После приветствий Николай Александрович провёл Председателя Совета министров в кабинет, и Столыпин не стал тянуть время, сразу выложив перед Государём лист из своего портфеля.

Государь быстро пробежал глазами текст, удивлённо поднял брови, ещё раз просмотрел бумагу, отложил её и произнёс:

— Я слышал о Богрове, он был задержан в Киеве и признался, что готовил на вас покушение. Но тут написано об убийстве, и что за странная дата внизу — 2011-й год?

— Я получил эту бумагу летом 1911-го, ещё до того, как Богров первый раз обратился в Киевское отделение... И ещё я получил тогда же вот это, — Столыпин выдернул из портфеля и передал Государю похожий лист, озаглавленный "Гибель "Титаника". Николай пробежал его глазами, сказал:

— Да, весьма подробно всё описано... Но когда, вы говорите, получили эту бумагу? Летом 1911-го?

— Именно так. Число погибших в ней и в газетах несколько отличаются, но, возможно, они ещё будут уточнены — после катастрофы прошло лишь чуть больше месяца... Вы не осуждаете, кстати, меня, Николай Александрович, что я не предпринял никаких мер, будучи извещён о трагедии чуть не за год до неё?

— Пётр Аркадьевич, я не думаю, что кто-то в Англии поверил бы подобной бумаге до того, как это случилось... Это что, какой-то новый прорицатель появился?

— Нет, Николай Александрович, всё гораздо серьёзнее. Это, как ни фантастично звучит, путешественник во времени. Из 2012 года. Вот что ещё он прислал. — Столыпин достал и протянул Государю ещё один лист бумаги, с описанием Ленского расстрела, а также набор купюр "образца 1997 года". Государь осмотрел купюры, ничего не сказав, потом пробежал глазами текст, удивлённо поднял глаза на своего визави.

— Но ведь, насколько я знаю, на Ленских приисках ничего не случилось? Или газеты ещё не успели сообщить? Хотя это было бы странно — они бы с радостью раструбили о таком сразу, как узнали, как можно шире, а скрыть такое было бы невозможно...

— Нет, Ваше Величество, на приисках всё нормально. Осенью 1911 я отправил туда своего представителя, он там навёл порядок и проконтролировал, чтобы всё было спокойно. Права рабочих действительно нарушались, это было устранено.

— Так... Есть что-то ещё, о чём я не знаю?

— Нет, Ваше Величество. Я принял меры по двум сообщённым мне предстоящим событиям, на свой страх и риск, поскольку они касались лично меня и частного вопроса, относящегося к ведению Совета министров. К тому же были сомнения в источнике, как вы понимаете — слишком это необычно, откровенно говоря. Нужно было убедиться в реальности и серьёзности источника, прежде чем докладывать вам. Но одни события подтвердились, нежелательные мы успели вовремя предотвратить, а недавно мой представитель привёз целый сундук документов, и теперь нужно принимать серьёзное решение, что и как со всем этим делать...

— Вы думаете, Пётр Аркадьевич, со всем этим что-то нужно делать? Вы ведь под этим понимаете: "значительно менять внутреннюю и внешнюю политику Российской империи"?

— Николай Александрович, вы очень проницательны, именно это я и понимал. И да, я уверен, что менять нужно очень многое и очень основательно. Вот одна из причин, — Столыпин извлёк из портфеля книгу и протянул Государю. На обложке было написано "Февральская революция 1917 года в России". Он поспешил добавить:

— Эта революция станет лишь началом кровавейшей гражданской войны, которая продлится до 1922 года и унесёт жизни 10 миллионов русских.

— Сколько? — Государь слегка побледнел.

— Десять миллионов. А потом, в 1941-м, начнётся вторая великая война с немцами, в которой погибнет ещё около 30 миллионов жителей бывшей Российской империи. Страна несколько раз за век будет очень серьёзно разрушена и отброшена в своём развитии, из-за чего к концу 20-го века по экономическому развитию она будет едва держаться в десятке, уступая, например, Китаю.

— У вас, Пётр Аркадьевич, я думаю, есть уже какие-то конкретные предложения?

— Разумеется, я бы не пришел к вам с пустыми руками, — Столыпин вынул из портфеля и протянул Государю исписанный от руки лист. — По некоторым пунктам предварительная работа уже ведётся, однако если вы прикажете, всё будет свёрнуто. Но умоляю вас, Ваше Величество, не отвергайте открывшиеся возможности, ведь это можно рассматривать и как Божий дар. Не могло же такое произойти без Его воли! — умоляюще и в то же время решительно закончил Столыпин.

Государь вчитался в бумагу, почти сразу оторвал от неё взгляд и спросил:

— Вы хотите уйти с поста Председателя Совета министров?

— Да. Я убедился в последние недели, что невозможно хорошо исполнять текущие дела и работать над этим, — он обвёл рукой разложенные на столике листы. — Тем более что в этих бумагах пишут, что вставший после меня во главе Совета министров Коковцов действовал вполне успешно — вот пусть Владимир Николаевич и займёт причитающееся ему место. Меня-то ведь уже полгода как не должно быть. Так сказать, вторая жизнь, которую и жить нужно по-иному, — закончил Столыпин с шутливой интонацией.

— Хорошо, я подумаю над этим вопросом... Вы предлагаете максимальный режим секретности, это понятно — ни одно иностранное государство, ни один представитель оппозиции не должны узнать информации из будущего, это может дать им в руки слишком мощное оружие, в том числе и буквально новые образцы оружия. Но означает ли это, что и лично я должен воздерживаться от рассказа об этом кому-либо?

— Николай Александрович, я, естественно, не могу указывать вам, но я бы настоятельнейше рекомендовал вам не сообщать об этом никому. — Столыпин произносил слова тихо, но при этом вкладывая в них всю возможную весомость. — Но, понимая, что вам нелегко будет хранить эту тайну одному, я не стану возражать, если вы посвятите в дело Александру Фёдоровну. Но с обязательным условием не сообщать об этом никому больше — ни детям, ни родственникам, ни друзьям!..

Государь кивнул, понимая, что стоит рассказать лишь одному ненадёжному человеку, а дальше информация распространится как снежный ком, от петербургского высшего света очень быстро станет известной и оппозиционерам, и англичанам с немцами...

— Сколько сейчас человек знают это всё? — кивнул на бумаги Государь. — И как вы думаете обезпечить защиту и информации, и самого... устройства, сейчас и в дальнейшем?

— Полностью знают всё пять человек... Теперь шесть, включая вас. Это купец с Ленских приисков и его сын, в усадьбе которых расположено устройство и которые первыми вступили в контакт с... гостем, ваш покорный слуга, мой помощник, который единственный из жителей Петербурга видел устройство своими глазами и даже бывал в будущем, в 2012-м году, и который сейчас снова отбыл к устройству, чтобы доставить оттуда материальный объект — трактор, который, я надеюсь, мы сможем повторить на наших заводах и принести тем самым пользу державе. И пятый — мой научный консультант, химик по специальности, которого я знаю очень давно и полностью доверяю, он в отделе возглавляет научную часть и сейчас занимается поиском учёных и инженеров, которым мы могли бы поручить разработку главных направлений. Их мы по возможности будем вводить только в их предмет, поясняя, что это некие новейшие разработки немцев, англичан, американцев или наших самоучек, но, возможно, их придётся полностью посвятить в дело. Но в любом случае их будет очень немного, человек пять, максимум десять.

— А насколько хорошо охраняется само устройство? И есть ли возможность его перемещения?

— Устройство по виду представляет из себя обычный небольшой сарай, какие повсеместно строят у нас и в деревнях, и в городах, и поэтому сам по себе он не представляет никакого интереса — это и является его главной защитой. Купцу, в усадьбе которого расположено устройство, мы передали привилегии Правительства и немалое денежное вознаграждение, да и без этого его положение на приисках было вполне устойчиво, вёл он себя благоразумно, не дав повода возникнуть нездоровому интересу. Но, строго говоря, незнание об устройстве является по сути единственной его защитой. И я для себя так пока и не решил, что лучше, — разместить возле устройства вооружённую охрану и тем самым вызвать подозрение местных жителей (ведь это очень маленький городок, в котором все про всё знают), или пытаться сохранять максимальную тайну вокруг устройства. Наверное, я всё-таки отправлю к устройству несколько подготовленных вооружённых людей, которые поселятся в усадьбе нашего купца под видом его родственников или компаньонов и будут посылать донесения кодированными телеграммами через общедоступный телеграф — такой вариант мне представляется сейчас наиболее разумным.

— Да, пожалуй, это будет лучше всего. Но что с возможностью перемещения?

— Мой представитель сообщил, в основном со слов гостя, но кое-что рассмотрел и сам, что сарай только по виду деревянный, а на самом деле создан из материала будущего, который гость называл "пластик", и выглядит он неразборным. Но самым главным является вопрос о том, будет ли работать это устройство, если его переместить, ведь переместится только та его часть, которая находится в нашем времени. В 21-м веке точно на том же месте стоит точно такой же сарай, возможно даже что это один и тот же сарай, но в целом этот вопрос совершенно не изучен, неизвестен и самому гостю, поэтому при попытке перевести устройство есть очень большой риск вообще его лишиться. Я бы настаивал на совершенном отказе от попыток разобрать или переместить его.

— Неожиданный ракурс проблемы — то, что он, возможно, расположен сразу в двух временах и смещение части в одном времени разорвёт межвременную связь... Звучит как чистая фантастика, — Государь задумчиво повертел в руках книгу, а потом неожиданно спросил:

— А вам, Пётр Аркадьевич, не хотелось бы самому побывать там... в будущем?

Столыпин от неожиданности замер, потом решительно махнул рукой:

— Мой приезд в столь отдалённый район занял бы слишком много времени и сам по себе привлёк бы слишком много внимания, что поставило бы под угрозу всё дело... Конечно, было бы интересно увидеть это всё своими глазами, но интересы державы превыше всего.

— А во времени гостя насколько устройство в безопасности?

— По его уверениям, в его времени об устройстве не знает никто кроме него, сам он живёт один, ничем необычным внимание к себе не привлёк. Думаю, ему можно доверять, тем более что на его добровольном сотрудничестве всё дело и строится.

— Хорошо, Пётр Аркадьевич, я доверяю вам как специалисту в решении всех возникающих в связи с этим делом вопросов. Но мне бы хотелось услышать от вас нечто более важное — что вы в целом собираетесь с этим делать?

— Понимаю, Ваше Величество, что вы хотите услышать от меня общую, так сказать философскую, концепцию этого дела, как я его себе представляю. И понимаю, в каком аспекте. Я много размышлял над самыми разными вариантами поведения, которое возможно в таких уникальных условиях. Можно, узнав, устранить всех скрых врагов; можно купить или похитить новейшее оружие и попытаться стать сильнейшим в мире; можно попытаться максимально подстегнуть технологии, став недосягаемыми для мировых конкурентов. Много чего можно, но будет ли подобное во благо?

Я думаю, мы не должны форсировать наступление будущего, не должны пытаться уничтожать политических соперников. Но мы должны прежде всего учесть совершённые нами в будущем ошибки и не допустить их. Я не знаю, как и почему стало возможным то, что случилось, но раз это произошло, мы не должны отказываться от данного нам в руки богатства, но в его использовании должны полностью следовать христианским заповедям и велению совести, поскольку предоставившиеся возможности можно рассматривать и как искушение.

— Вот-вот, Пётр Аркадьевич: искушение... Я понял вашу мысль и склоняюсь примерно к такой же линии действий: максимально естественно, без форсирования, но внимательно рассматривая будущие неудачи и стремясь избежать их... Но я ещё подумаю над этим всем, через несколько дней вызову вас и дам окончательный ответ, по вашей отставке в том числе.

Столыпин, попрощавшись, покинул кабинет, а Государь углубился в чтение книги о Феврале 1917-го...

Войдя, я увидел, что всю стену слева занимает пульт, над которым расположен дисплей или несколько. Меня сразу привлёк заголовок над экраном , расположенным в левой части, недалеко от входа: "Текущее состояние линий времени". На экране посредине была прямая линия, внизу мелкая шкала от 1800-го до 2500-го года с делениями по 10 лет. На линии выделялись три красные точки: одна примерно на 2010-м году, другая на 2110-м, и третья на 1910-м — я понял, что отмечены точки, в которых действуют переходы во времени.

Вниз от основной линии отходила короткая тонкая линия, отделяясь от основной примерно на уровне 2300-го и простираясь на пару десятков лет. Я присмотрелся внимательнее и обнаружил, что около 1910-го также от основной линии отходит более тонкая и совсем короткая, только не вниз, а вверх, и именно на ней находится красная точка, но всё это столь мелко, что видно лишь при внимательном рассмотрении.

На пульте под экраном виднелась большая ручка, вокруг неё стояли деления, красная метка на ней указывала на чуть правее отметки "2000". Я потянул руку вперёд и вдруг с почти ужасом остановил: скорее всего, эта ручка устанавливала средний год для трёх рубильников из соседней комнаты под люком, а масштаб делений под ней заставлял думать, что одно лёгкое движение — и вся система окажется смещённой на пару лет, и не факт, что потом удастся всё вернуть с точностью хотя бы до месяца.