Небо шамана. 3 часть

Один из очевидных выходов — усилить единственное достаточно точное оружие штурмовика — пушки и приспособить их для борьбы с танками. Мы слышали про работы по установке на штурмовики пушек тридцать семь и даже сорок пять миллиметров, дескать, при стрельбе сверху можно поражать танк в его самой уязвимой верхней проекции. Да, тут не возразишь, верхний броневой лист часто даже тоньше днища танка и редко достигает толщины больше двадцати миллиметров.

* * *

Вот только, особенность атаки и стрельбы у штурмовика такие, что пули и снаряды летят не сверху вниз, а почти параллельно земле, ведь превышать угол пикирования больше тридцати градусов для нас смертельно, а для максимальной эффективности стрелять требуется с дистанции меньше полукилометра. Это расстояние штурмовик на скорости больше трёхсот километров пролетает меньше, чем за пять секунд, в которые нужно точно отстреляться и выйти из маневра, возможно ещё и увернуться от особенно настырных зениток. То есть летим фактически горизонтально, это вам не полигон с мишенями. И снаряды этих мощных пушек не будут иметь возможности поражать тонкую броню крыши, остаются борт и корма, где бронирование конечно меньше, чем в лобовых проекциях, но всё равно эту броню ведь пробить нужно. А для того, чтобы такую мощную броню пробить, нужны бронебойные снаряды с твердосплавным сердечником, и надеяться, что ими удастся куда-нибудь удачно попасть. В результате получится, что такой противотанковый штурмовик должен будет после обнаружения танка вокруг него буквально хоровод водить, чтобы выйти на оптимальный угол и ракурс захода на цель. А после этого заходить на неё, и скорее всего не один раз. И не стоит забывать, что немецкие войсковые порядки очень плотно насыщены силами наземной ПВО, в частности среднекалиберными стволами, которые являются самыми опасными противниками штурмовиков и как раз для борьбы с низколетящими целями и предназначены. В итоге, штурмовику может быть дадут сделать первый штурмовой заход. Я не очень разбираюсь в экономике и стратегии, но размен двух, а то и больше самолётов с экипажами на каждый уничтоженный танк мне не кажется оправданным. Да и отдача при стрельбе из таких калибров если не остановит самолёт в воздухе, то очень сильно осложнит пилотирование и управление, импульс энергии выстрела почти весь направлен против движения самолёта — физические законы отменить нельзя. А после посадки придётся тщательно обследовать силовой набор, чтобы не пропустить его повреждения, чтобы самолёт не развалился в небе при следующих полётах. И это не я такой умный, это мы сидели в штабе и обсуждали возможности и улучшение применения наших машин, в том числе и против танков. Цыганов, у которого на машине стоят двадцати трёх миллиметровые пушки ВЯ, а не ШВАК, как у меня, заметил, что даже увеличение калибра всего на три миллиметра он уже почувствовал мощной отдачей на ручке управления. Из этого ясно, что при увеличении калибров до тридцати семи или сорока пяти миллиметров (а ведь могут быть ухари, которые в порыве старания предложат пятьдесят семь, ведь такая хорошая противотанковая пушка, ну, как такую на штурмовик не поставить?!) масса залпа возрастает не линейно, а кратно — пропорционально весу снаряда и скорости на урезе ствола. Разместить такие мощные стволы в полости крыла, как это сделано с пушками ШВАК сложно. Ведь даже для пушки ВЯ уже потребовалось делать выступающие обтекатели. Здесь же потребуются уже не накладки обтекателей, а специальные гондолы в крыле или под ним, в которые установят пушки. А может пойдут по пути немцев, которые на свои самолёты придумывают и устанавливают стволы больших калибров в специальных подвесных контейнерах под крыльями или брюхом фюзеляжа.

Вообще, всё это далеко не ново. Идей с летающими противотанковыми самолётами хватало ещё в тридцатые годы и после. Проходил испытания и даже планировался к выпуску "ВИТ-2" (воздушный истребитель танков) Поликарпова. Кроме него в разное время были "ОКО-6", "Та-3" и "ОКО-6бис" ("Та-1") Таирова, "Як-2" Яковлева, "Су-6" Сухого, двухмоторный "Ил-6" Ильюшина, вплоть до "Пегаса" Томашевича и "бронированной блохи" Москалёва. Я молчу про испытания с установленными КАББ (комбинированной артиллерийско-бомбардировочной батареей) и АКАБ (автоматической комбинированной артиллерийской батареей с отклоняемыми стволами и углами ведения огня до 40 градусов от осевой) на самолётах разных типов, как сконструированных специально, так и уже стоящих на вооружении и в строю.

* * *

* И ещё стоит заметить такой важный момент — почти все эти проекты создавались, когда речь шла о танках с противопульной бронёй, которые сейчас и за танки никто не считает. А для нас — строевых пилотов, важнее, что почти все вмешательства во внешний вид машины и изменения вооружений могут очень серьёзно отразиться на аэродинамике самолёта и его управляемости...

Но вернёмся на наш Центральный фронт и бои разгоревшиеся на нашем выступе, где происходит взаимное накачивание мускулов, которое не просто так и скорее рано, чем поздно прорвётся как созревший гнойник...

То, что я обмолвился про потери от немецкой ПВО, наш полк затронуло не сильно. За четыре месяца мы потеряли только один экипаж полностью, ещё погиб один стрелок, ранения получили три стрелка и один пилот. Конечно, бои с откатывающимися и деморализованными после разгрома под Сталинградом немцами не достигали накала противостояния на Волге, но бои были совсем не простыми. Летали мы как всегда над передовой и стреляют в нас совсем не хлебным мякишем. Далеко на юге осталась Кантемировка и Миллерово, которые брали с большим напряжением сил, немцы попытались превратить их в мощные опорные пункты вокруг которых построить крепкую оборону. А между ними где-то в степи маленькая станция Чертково и как-то даже в разговоре с командиром полка мелькнула идея съездить посмотреть на места нашей боевой славы, но не вышло.

Наш фронт наступал севернее, но это не значит, что было намного легче. И такие потери в полку — это очень мало, можете поверить. Вот у соседей потери от четверти до трети личного состава, а лётного парка до половины, а у некоторых больше. У нас пилот и стрелок из госпиталя уже вернулись, а один стрелок лечился в полковой медсанчасти и уже летает. Ещё одного ждали, он вернулся, но теперь служит оружейником, ему запретили полёты. В машинах потери гораздо больше, на списание ушли семь машин, но замену им с завода перегнали с похвальной оперативностью. На нашем фронте явно назревают серьёзные события, ведь и немцы против нас тоже очень активно насыщают свои порядки техникой, вооружением и войсками...

Нервозность и напряжение нарастают, темпы и объёмы работ по возведению фортификационных укреплений с обеих сторон фронта просто немыслимые. А так, как нас часто гоняют вдоль фронта и в ближайшие тылы немцев в качестве разведчиков, то могу совершенно точно сказать, что не только с нашей стороны все леса и перелески, а также балки и овраги, которые к этому можно приспособить, забиты войсками и техникой. А держать такое количество войск в пустом ожидании никто никогда не станет. Летающий на месте стрелка в разведывательных полётах лётный наблюдатель видит часто меньше, чем вижу я, ведь с моим зрением меня маскировка не может обмануть. Даже на скорости и на большом расстоянии я не спутаю кроны деревьев с маскировочными сетями, поэтому приходится иногда делать по несколько заходов, чтобы летнаб разглядел и сфотографировал то, что я ему показываю. А Подгорный после каждого такого полёта очень ревниво осматривает свою кабину и обязательно находит, что его временный сменщик обязательно испортил, даже если просто воздухом в его кабине подышал, стрелок будет долго недовольно бурчать...

Почти сразу после получения новых машин, ещё когда мы стояли на аэродроме восьмой армии, я донимал Цыганова одуревшего от приёма полкового хозяйства, разрешить погонять эскадрилью, чтобы наработать слётанность, которая совсем никакая. Само собой, с точки зрения старшего инженера и командира это плохо, первый упирал на ресурс планера и мотора, второй на перерасход топлива и боеприпасов, но в какой-то момент удалось договориться. Петрович нашёл моторы, а нам как гвардейцам выделили топливо и боеприпасы для обучения. Но натаскивать и летать пришлось не эскадрильей, а всем полком. Помните, что в армии инициатива наказуема её исполнением? Не перестаю удивляться, что бОльшая часть лётчиков на эти тренировки недовольно бурчала, что не дают им бедненьким отдохнуть, и не дают покоя ни лётному составу, ни техническому. Пришлось к этому подключать комиссара и комсорга, да пару раз с очень нецензурными словами выступил Цыганов, который популярно оценил умения и навыки, а значит и опасность для немцев щипанных цыплят, которые едва пришли в полк, а уже загордились и считают, что они стали асами и гвардейцами, когда носы у самолётов в красный цвет покрасили. В принципе всё, что сказал командир, что говорили комиссар и комсорг на собраниях, что повторял я — не было ни для кого чем-то новым, все это знают прекрасно. Но с одной стороны лень, с другой неизбывная надежда на чудо и русские "Авось" и "Небось", приправленные бешеными дозами лётного гонора, национального фатализма и юношеской бравады выливаются в такую вот дурь, с которой приходится бороться и буквально выбивать её из каждого. Только обещание командира вообще не выпустить на вылеты и списать из лётного состава всех, кто не сдаст зачёты по пилотажу и боевому применению злобному Гурьянову, подстегнуло и заставило шевелиться. Для многих я стал жупелом и меня почти ненавидят, но я то вижу, насколько увереннее они стали держаться в воздухе, насколько осознаннее работают по целям. Ведь после нашего возвращения из Ирана, где настойчивостью Бурдужи наш костяк налетал и отработал почти все элементы боевой работы, мы прилетели на фронт и работали удивляя всех своей эффективностью. Ведь наш полк продержался на фронте раза в три больше других полков. И тот памятный вылет на штурмовку аэродрома на седьмое ноября. Без нашей выучки и уверенности в воздухе вполне мог стать первым и последним вылетом нашего полка. Ведь было и такое: вылетели, долетели, задачу толком не выполнили, и домой прилетели две машины из целого полка. Думаете придумываю? В том то и дело, что без слётанности, умений и толкового командования вылет вполне может именно так и закончиться. И заканчивался для многих полков и эскадрилий. И ещё удивительнее, что те, кто действительно летает и умеет, никогда от лишней возможности потренироваться не откажутся и будут использовать каждую возможность, их уговаривать не нужно...

Порой понимаю, насколько мне повезло, что мы с Цыгановым нашли друг друга в ностальгии по нашему истребительному прошлому. Хотя сейчас нас в истребители уже не переманишь, но ведь с этого начиналось. А я под эту марку просто очень хотел освоить технику, чтобы лучше влиться в новый мир. Да и привычка, вбитая старым шаманом, что если что-нибудь делать, то делать только хорошо! Ведь магия не то, что ошибок, даже малых небрежностей не прощает и за любую оплошность можно заплатить жизнью и здоровьем, и хорошо, если своими. А теперь ещё и планку нам подняли, гвардейский полк — это значит лучший, а именной — это лучший из лучших. Ведь на нашем фронте звание "Донской" получили только восемь подразделений из разных родов войск, а в авиации мы одни такие. И, как сказал комиссар, это не честь и награда, это высокая ответственность, которой нужно суметь соответствовать. Прошедшие после Сталинграда четыре месяца боёв показали, что не зря учились, летали, тратили бензин и кидали самодельные бомбы с углём и печной золой, попадания которых на снегу очень хорошо видны. Теперь в полку уже почти все орденоносцы, все получили новенькие гвардейские знаки, которые новеньким выдаются, только если есть не меньше пяти боевых вылетов перед строем и после выноса боевого знамени. И уже никто не помнит, как меня костерили и зубами скрипели, что мешаю им отдыхать. Игоря Озерова, Славу Телегина и Владилена Морозова подали на звания Героев Советского Союза, Славу за сбитые, а Игоря и Владилена по совокупности за вылеты...

Но среди этой нарисованной мной благости, есть очень неприятные вылеты по бомбёжке станций и с целью нарушения подвоза по железной дороге. А в зоне ответственности нашей воздушной армии находится весь Орловский железнодорожный узел. В частности одна из основных дорог подвоза к противостоящим нашему фронту войскам железнодорожная ветка Брянск-Орёл. Конечно, произвести налёт и бомбёжку такого мощного городского железнодорожного узла, как станция города Орла — это задача не уровня полка. Я в красках уже рассказывал как фанатично и даже избыточно немцы строят ПВО своих аэродромов. А оборона такой важной узловой станции мощнее в несколько раз и рассредоточена по площади. Поэтому такие налёты проводятся как воздушные операции уровня если не армии, то нескольких авиадивизий. Нам в них чаще всего отводится роль борьбы с объектами ПВО, что нам вполне по силам, и мы можем сработать максимально эффективно. А задачи разбомбить всё, что есть на путях, а особенно оборудование, обеспечивающее функционирование станции, решают бомбардировщики, которых теперь у нас гораздо больше, чем раньше. И когда вылет производит целый бомбардировочный авиакорпус, его прикрытие осуществляют пара истребительных дивизий, а пара штурмовых дивизий подавляют ПВО, то это эпическое зрелище и действие, можете мне поверить. Конечно, для любого командира такая операция — это изматывающая нервотрёпка, но вот результат! Как, говорят, говорил кто-то из русских царей "воевать, так по-военному"!...

И если про бомбёжки аэродромов считаю, что это довольно бестолковые бессмысленные потери, то нанесение ударов по станциям и бомбёжка эшелонов — безусловно нужна и имеет прямые резоны, даже не смотря на потери. Вот штурмовку поездов поручают именно нам, и наша эффективность этих вылетов достаточно высокая. Только и немцы стараются вблизи фронта гонять эшелоны по ночам, а днём их подловить не просто, но иногда получается. А пару раз наши лёгкие ночники удачно выводили из строя паровозы и пути ближе к рассвету, и мы успевали вылететь и проштурмовать остановленный на перегоне эшелон, который ещё не успели оттащить или разгрузить. Ещё один способ заставить гонять поезда днём заключается в том, что мы методично разрушаем тот или иной участок полотна, а железнодорожники подсказывают командованию, где именно нам лучше это сделать, чтобы максимально затруднить ремонт. В результате из-за вынужденных сбоев графика перевозок эшелоны с грузами скапливаются на подходе и при открытии движения их стараются скорее протолкнуть не придерживаясь строгого ночного графика, а нам остаётся только по ним работать. А вот по уже давно выявленным замаскированным скоплениям немецких войск и техники нам почему-то работать категорически не разрешают. Мы только регулярно летаем с летнабами, и фиксируем где и кто прячется, и кто куда переместился. Разведке очень нравятся наши самолёты, что даже пошли разговоры, что нужна отдельная модификация бронированного разведчика-артиллерийского корректировщика. Ещё бы им не нравилось. Ведь на У-двасике или эР-пятом максимум возможного — это удирать и попробовать пострелять из ультра-ШКАСа, чтобы отпугнуть какого-нибудь мессера, а от огня с земли вообще никакой защиты. А тут мессер, если сунется, может так не ласково получить в ответ, что умные уже не лезут. Типа, ну, их на фиг эти летающие танки, там такие ненормальные летают, что только дай повод, сами в драку лезут. Как-то Слава Телегин летал с разведчиком — наблюдателем и на него два сто девяностых Фоке-Вульфа наскочили. Слава машину развернул и из всех стволов одного в воздухе развалил, а второй видимо ориентацию потерял, свою подбитую машину в расположении наших войск посадил. Наблюдателя потрясло в том числе и буквально. Наши стрелки хорошо знают, что по команде "Держись!" нужно быть готовым к манёврам и сразу крепко хватаются. А вот разведчик зевнул и скулу рассадил до кости, всю кабину кровью забрызгал, пришлось его в лазарет тащить зашивать. А Слава улыбается и докладывает командиру, что "обнаглели гады, совсем не пуганные пошли, ну, как не поучить, тащ командир...".