В когтях кошмара

* * *

Очень длинный день Франциска Грациани закончился, когда находящееся в фазе солнцестояния светило опустилось в Средиземное море, обошло мир с другой стороны и осветило первыми лучами небо на востоке.

Как долго его допрашивали? Часов пять или шесть, не меньше. Едва он ступил на порог залы, где собирались высокопоставленные члены Церкви, как его усадили в кресло — каменное, холодное, ужасно неудобное, достойное звания продолжателя традиций средневековых пыточных мастеров. Кардиналы, священники, Номера — все поочередно забрасывали его вопросами, задавая их по нескольку раз и пытаясь поймать молодого Франциска на ошибке или неточности. Убедившись, что поймать его на лжи будет непросто, если вообще возможно, клирики перестали играть в плохого полицейского и снизошли, чтобы ответить на пару вопросов медленно начинавшего сходить с ума священника.

Отчеты, поступавшие из Нью-Йорка в течение последних часов, ясно говорили, что в отделении полный порядок, все живы-здоровы (особенно Сергей с Хавьером, чем Франциск искренне обрадовался), а Первородный Демон — сюрприз! — не проявлял никакой агрессии по отношению к людям, а затем и вовсе начал медленно развоплощаться. Удивлению Франциска не было предела: в самолете он успел всех мысленно похоронить. Примерно такие же мысли испытывала и Первый номер Похоронки, хотя и тщательно их скрывала. По истечению нескольких часов, когда допрос был ещё в самом разгаре, Нарбарек бесцеремонно поднялась со своего места и покинула зал.

— Разбирайтесь без меня, — были последние её слова в этот вечер.

Старшим по званию среди присутствующих остался Шестой. Угрюмо улыбаясь, он проводил главу Похоронки взглядом и продолжил допрос.

Лишь под утро Франциску позволили покинуть допросную. Выжатый и выпотрошенный за день во всех ментальных смыслах этого слова, он пошатывающимся шагом последовал за служкой в келью, которую ему благосклонно выделили на ночь. Даже не раздеваясь, он свалился на твердую кровать, и ему было совершенно наплевать, сколько рыцарей осталось дежурить за дверью.

* * *

Удивительно, но Франциск очень скоро вскочил с кровати, как будто ему приснилось что-то страшное. Стрелки на часах показывали девять часов утра: в обычный день это было бы "ужасно проспать".

Любому служителю Церкви, в том числе и инквизиторам, следует посещать заутреннюю службу, мессу и раз в неделю исповедоваться. большинство, если не сказать "почти все", наглым образом игнорируют все церковные таинства. Зачем слушать проповеди, если Восьмое Таинство прямо утверждает: когда ты защищаешь имя Господа, ты волен делать все, что угодно. Даже нарушать их всеми возможными способами: цель оправдывает средства, и когда это оправдание исходит из уст Церкви, оно получает статус непререкаемого закона. Само собой, что все этим пользуются: редкий инквизитор во время выполнения своих должностных обязанностей по отлову вампиров появляется в церкви — если только это не место преступления. Франциск едва ли отличался от прочих: сидеть на скамеечке и слушать проповедь он не очень любил, а звуки органа вызывали у него непреодолимое желание заснуть. Тем не менее, его вера была абсолютно искренняя и глубокая. Франциск знал Символ веры (чем не каждый инквизитор может похвастаться), разбирался в тонких теологических вопросах Триединства Бога и искренне сознавал собственную греховность, которую было не победить никакими средствами. До самоистязания одержимых отшельников, избивающих себя кнутами, он не опускался, но каждый раз, когда ловил себя на какой-то мелочи, испытывал неподдельное чувство вины и налагал на себя епитимью: обычно "Ave Maria" два или три раза.

Поднявшись с кровати на три часа позднее, чем обычно, он встал на колени перед распятием, что висело на стене, и принялся читать молитвы. Произносить давным-давно заученные до автоматизма слова доставляло ему удовольствие. Недолгие минуты, когда Франциск мог позволить себе таким образом остаться наедине с высшим существом, доставляли ему искреннее удовольствие. Однажды он сказал кому-то из прихожан, с которыми вел беседы в те минуты, когда не охотился на нечисть, что искренность этого удовольствия определяет, насколько сильно человек верует. Впрочем, думать о подобном постоянно он боялся: Восьмое Восьмым, а семь предыдущих, особенно гордыню, все равно никто не отменял.

Когда он закончил, в дверь постучали.

— Брат Франциск, меня просили привести вас, как только вы проснетесь, — без предисловий раздался голос из-за двери. Священник вздрогнул: неужели за ним следили даже через дверь?

— Завтрак уже ждет вас. Шестой желает видеть вас, как только вы подкрепитесь.

* * *

Высокопоставленный член Похоронки ожидал его в подземной библиотеке Ватикана. Над ним нависала целая гора бумаг, которую он заботливо припер с нескольких сторон увесистыми фолиантами. Шестой сосредоточенно перебирал маленькие карточки, которые в его огромных ладонях казались совсем крошечными, и что-то в них искал. Когда Франциск его поприветствовал, он помахал одной из них в воздухе и взял со стола папку, на которой стояли инициалы "Ф.Г."

— Deus Vult. Доброе утро, сын мой. Кажется, вы говорили, что встречали нечто подобное раньше?

— Достоверно могу подтвердить два случая: в Валенсии и в Нью-Йорке, — заявил Франциск, усаживаясь за стол. — Оба события имеют одну и ту же природу и различаются уровнем превращения жертвы, но в остальном — словно под копирку.

— Так и запишем.

Шестой вытащил из-под стола глобус размером с немаленький арбуз и поставил его перед младшим инквизитором. Затем он повернул его и воткнул две канцелярские кнопки: одну на восточном побережье Испании, другую в Нью-Йорке.

— Когда я проявил интерес к подобным делам, то обнаружил ещё ряд случаев.

— Вот-вот. Этот ваш доклад я и искал. Пришлось покопаться, и спасибо брату Жану, что он не любит выбрасывать ненужные бумаги. Начинаю в алфавитном порядке. Анкоридж, Канада, 1995. Жертва — молодой эскимос, погонщик овцебыков в национальном парке.

Шестой воткнул ещё одну булавку в глобус. Франциск удивленно посмотрел на папку, о существовании которой уже много лет как позабыл — с тех пор, как её конфисковали и спрятали в стол высокопоставленные лица Церкви, не углядевшие в таинственных превращениях людей достойной угрозы.

— Бразилиа, понятно где, 2001, нищий из фавел. Гонконг, Китай, 2003. Дарвин, Австралия, 1961 — жена шахтера, приехала из Китая на заработки. Дурбан, ЮАР, 1966. Йенчепинг, Швеция, 1965. Йокогама, 1910 год — чиновник, местная большая шишка. Тиуанака, Мексика, 1909.

Поверхность глобуса все больше становилась похожей на ежа.

— Краков, Польша, 1961, жертва — снова попрошайка-нищий. Ла-Пас, Боливия, 1961. Ла-Плата, Аргентина, 1965. Момбаса, Кения, 1962. Сан-Кристобаль, Доминикана, 1912, турист из США. Перт, Австралия, 1911. Сидней, 2003. Ховд, Монголия, 1908.

— В этом нет абсолютно никакой внутренней связи, — объявил Шестой, воткнув булавку посреди азиатского континента. — Я ожидал увидеть хотя бы пентаграмму размером с земной шар, как в дешевых ужастиках из Голливуда. Вынужден признать, что в этом распределении нет никакой логики. Да и информации, честно говоря, мало. В половине случаев не указано, кем была жертва и каково её происхождение. Дать бы по рукам тому, кто картотеку составлял.

— Мне кажется, — покачал головой Франциск, на всякие случай пряча руки за спину — то, что логики нет, по сути и есть связь. Места появления жертв разбросаны случайно по континентам: Азия, Европа, Америка, и никакой внутренней связи.

— Не забывай, брат Франциск, что у нас далеко не вся информация, — возразил Шестой. — Во всех упомянутых есть хотя бы наши миссионерские миссии. Но каково наше влияние в Центральной Азии? На исламском востоке? В странах бывшего СССР? Эти области для нас словно белые пятна.

— Именно, но отсутствие у меня математического образование позволяет предположить, что они не сильно повлияли бы на общую картину. Даже если я воткну ещё десять кнопок в глобус, никакого рисунка не получится. Если, конечно, не ставить целью выложить что-нибудь нецензурное.

Он задумался.

— Если мне позволено озвучить мнение, то я скажу: местонахождение жертвы неважно. Либо кто-то хочет, чтобы мы так думали. Найти хоть какую-то разумную связь между бразильским нищим и чиновником из Японии я не способен. Может быть, они состояли в одном и том же обществе, разбросанном по миру. Или ведут происхождение от чернокнижника времен Римской Империи. Как минимум, в случае Мориса и валенсийской жертвы я уверенно заявляю: связи между ними нет.

— Значит, жертвы выбраны случайно — задумался Шестой. — И все убиты во сне. Поставим новый вопрос: какая тварь способна на этакое? Мертвый Апостол, атакующий во сне...

— Я уже просматривал список Двадцати Семи прародителей. Из тех, кто в нём записан сейчас, во сне не нападает никто. Но представить фантазм, позволяющий влезть в сознание человека во время сна, не так уж и сложно. Это, кстати, объясняет, почему местонахождение жертвы неважно: Апостолу не требуется доступ к физическому телу. Как он это делает — ума не приложу все равно, но по крайней мере в это можно поверить. Другой вопрос — кто это и что ему нужно. И самое странное — как можно изнутри фантазма заставить тело человека превратиться в тварь? Я не сомневаюсь, что убить такого Апостола — дело одного Черного Ключа, но как найти того, кто может атаковать в любой точке мира, не двигаясь с места?

— Кажется, я знаю, кто может нам помочь.

Глаза Шестого из-под очков хитро засветились.

Глава 6.5, в которой появляется гипотеза о происхождении некоторых форм жизни

Как любила говорить Лорелея Бартомелой, "порядок сделал из обезьяны человека". Впрочем, понятие "порядок" волшебница трактовала весьма вольно. Её лаборатория была завалена магическими артефактами, реагенты на полках перемежались с магически модифицированными растениями в китайских фарфоровых горшках, а библиотека занимала зал размером с футбольное поле и три этажа высотой, и расстановка по алфавиту весьма условно. Это было не так уж и странно: книги на двадцати восьми языках весьма непросто расставить в алфавитном порядке, особенно если учитывать, что половина из этих языков алфавитную письменность не используют вовсе. Тем не менее, Лорелея страшно оскорбилась бы, если её вотчину кто-то назвал неупорядоченной или, упаси Акаша, хаотичной. По мнению госпожи Бартомелой, необходимым и достаточным условием порядка было соблюдение двух условий. Во-первых, умение быстро и безошибочно найти то, что нужно — будь то фолиант XII века или осколок резонирующего бериллиевого кварца из поселения Роанок. Второе же условие Лорелея поясняла так: "не храни рыбу рядом с трехлетним камамбером", что следовало понимать как умение расположить вещи в порядке их совместимости друг с другом.

А ещё Лорелея строжайше соблюдала режим дня. Госпожа Бартомелой всегда ложилась в кровать ровно в половину двенадцатого, и, скорее всего, не изменила своей привычке, даже если бы на Часовую Башню летел метеорит. На следующее утро она вставала с постели ровно в шесть, под первые звуки перезвона колокола по имени Большой Бен. Ночные часы принадлежали лично ей, и никто не мог предъявить на них ни малейшего права. Госпожа Бартомелой блюла распорядок сна даже во время своих регулярных кампаний против Мертвых Апостолов, которые она дипломатично называла "полевыми исследованиями". Конечно, удавалось не всегда, но привычка — вторая натура. И тот вампир, который осмеливался потревожить главу семейства Бартомелой во время её драгоценного ночного отдыха, умирал ещё более страшной смертью, чем любой другой.

В те дни, когда Лорелея торчала в Ассоциации и, помимо исследований, занималась своими прямыми административными обязанностями, её день всегда начинался одинаково. Ровно в 6.15 Бартомелой, почистив зубы и смыв холодной водой остатки сна, выходила из спальни. В будуаре её уже ожидал небольшой отряд косметологов, разложивших на столике свои пыточные принадлежности. "Женщина всегда должна оставаться женщиной", — говорила она своим ученицам. "Когда ты забываешь своё естество, то перестаешь быть магом". Именно потому Лорелея терпеливо выносила не самые приятные ежедневные процедуры вроде восковой эпиляции и лазерной чистки кожи, которым её подвергали врачи. Затем Лорелея отдавала себя в руки двух ответственных за гардероб служанок, каждая из которых держала по бутику в Сохо на те деньги, что им платила Бартомелой. Каждое утро они одевали Лорелею в подобающий титулу Королевы Часовой Башни наряд, начиная с нижнего белья и заканчивая тонкими штрихами вроде сережек и кулонов. Вряд ли уважаемые дамы знали, что все до единого драгоценные камни в обширной коллекции бижутерии были до краев забиты магической энергией в разных формах, а если бы и знали, то пожали плечами и выговорили бы себе лишний ноль в чеке на оплату. Лорелея уважала деловой подход и щедро платила за услуги высшего класса, в том числе и за умение держать язык за зубами — как минимум до той суммы, когда заставить человека исчезнуть становилось дешевле, чем подкупить.

Ровно в семь часов утра гости покидали апартаменты Лорелеи, а сама Бартомелой переходила в гостиную, где верный слуга Джон — старик, пятьдесят лет назад продавшийся в вечное служение в обмен на обучение единственного сына в Ассоциации — уже расставил на столе роскошный завтрак и молча ожидал приказаний своей госпожи. Лорелея любила вкусно поесть; она была замешана во всех семи грехах, что Церковь считает смертными, но чревоугодие было самым её любимым. Выбрав из десятка блюд что-нибудь, к чему в данное утро лежала её душа, Лорелея со вкусом его употребляла и высказывала Джону свои претензии или, напротив, похвалу. Ровно в 7.15 он наливал ей чашку чая — впрочем, называть "чаем" отвар трав, выведенных на факультете ботаники специально для пользования высшими чинами Ассоциации, было бы слегка опрометчиво. Насыщенный отвар обладал свойством поддерживать магические цепи во всех органах тела, отчего был рекомендован к употреблению всем лордам Башни. Лорелея пила отвар маленькими глотками, облокотившись на спинку резного стула и наслаждаясь моментом, пока принадлежала самой себе — стоящий рядом слуга был не в счет, его Бартомелой давно перестала воспринимать иначе, как живую мебель в апартаментах. Чаепитие продолжалось десять минут, после чего Джон подавал ей мундштук и тонкую сигарету с Mentha Capilloma — ещё одно произведение ботанического искусства с VII факультета, стимулятор внимания и мозговой деятельности. Пуская кольца в воздух, Лорелея сортировала в голове дела на грядущий день.

Кто-то, наверное, спросит: зачем Лорелея, вице-президент Ассоциации , один из сильнейших магов на планете, чья сила сопоставима с проявлениями Истинной Магии, каждое утро тратит по полтора часа на макияж и еду? Ведь, как известно любому студенту, время — самый ценный ресурс мага, ибо его исследования ограничены продолжительностью его жизни? Глава семьи Бартомелой, услышав подобный вопрос, только усмехнулась бы. Многие семейства считают себя аристократами, но проводят жизнь в спешке и постоянном трепете, пытаясь успеть на уже ушедший поезд и в погоне за ним теряющие все достоинство представителей высшего класса. Лорелее же не было в этом нужды. Она жила так, как хотела, и никто не желал (и не мог) ей помешать. "Потому что я могу себе это позволить", — ответила бы она на вопрос, окинув сочувственным взглядом неразумного плебея.