Оборотная сторона зверя. Ч.1. Рейнхард

— Нет, я не думала. Просто это был единственный парень, прикосновения которого не вызывали во мне отвращение.

Я не стала рассказывать, что мне понадобилось семь лет, чтобы начать встречаться, и еще целых два года, чтобы разрешить поцеловать себя.

— С Максимом мы учились на одном факультете, вот только я на культуролога, а он собирался стать журналистом.

— Кем-кем?

— Писателем, что ли, тем, кто пишет о том, что происходит в мире.

— А, ищейкой?

— Ну, что-то вроде...

Невольно улыбнулась, вспомнив, как Макс добивался свидания, как много совершал глупостей, чтобы заставить смеяться, с какой осторожностью прикасался ко мне.

Я была ненормальной. Ледышкой, как прозвали меня однокурсники, но с Максом я, по крайней мере, пыталась стать лучше: не вздрагивать от его прикосновений, не отступать от близости, не думать, что это не он...

Да, я была ненормальной еще и потому, что видела сны. Не такие, как все. Я верила в это, потому что будущее в этих снах раз за разом сбывалось.

В одном из таких 'снов' я и увидела его... Нежного, доброго, властного. Он сжимал меня в своих объятьях, и с ним мне уже не нужно было становиться сильней.

До встречи с Рейнхардом я пыталась убедить себя, что в этом будущем я была именно с Максом. Но теперь все становилось понятным: и эта тоска, и этот страх, что с Максом я так и смогу пойти до конца. И то чувство, которое я испытала, когда увидела Маришку и Макса в одной постели. Это не было ревностью, не было злостью. Я ощутила облегчение. Гребаное облегчение! И это тогда, когда моя родная сестра кувыркалась с парнем, который клялся в любви, который целых два года поддерживал и не торопил меня.

— Он не был твоей Парой, — сказала Габриэль, словно это все объясняло. — Какое тебе дело, изменял он тебе или нет?

— Для вас так важна эта Пара? — выскальзываю из теплых объятий и поднимаюсь с постели.

Вторая луна взошла и придавала комнате праздничный розовато-серебристый вид. Я уже подходила к окну, когда услышала:

— Невозможно познать себя, будучи половинкой, а, став целым, уже и не нужно ничего узнавать. Ты чувствуешь, как бьется в груди его сердце, как светятся его глаза, когда он смотрит в твои, и все остальное просто перестает существовать для тебя. Ты становишься чем-то большим, чем была до этого. Это нельзя объяснить. С Таем я просто чувствую, что душа моя стала больше, словно тело не может вместить ее. И она будто парит, делая меня легкой и сильной.

— Сильной? — как эхо, переспрашиваю я, но уже не слышу, что Габи мне отвечает, потому что там, на улице, стоял он.

Одергиваю занавеску, прищуриваюсь по старой привычке, хотя и так прекрасно все вижу.

'Рейнхард', — мысленно выдыхаю я, и он поднимает глаза, жуткие, светлые, в которых плещется ледяная мгла.

'Он слышал, он все это слышал! Господи Боже!' — стон вырывается из груди, и Габи тут же оказывается рядом.

— Владыка? — шепчет она и быстро отскакивает от окна.

А я пожираю его глазами. Его влажные от росы волосы, вьющиеся до плеч, его широкие плечи, которые не скрыть меховым пальто. Его сжатые в тонкую линию губы, и прорезающий их тонкий шрам.

'Шрам... На губах, слева, тянущий до середины щеки. Шрам, такой же, какой был у меня, — в горле все пересохло, сердце сжалось, а потом забилось. Мощно, резко, под властью взбешенного Зверя. — Шрам, мать твою, Рейнхард!'

Хватаю защелку, распахиваю окно... Если бы оно не было так мало, я бы прямо сейчас спрыгнула вниз, чтобы выбить всю правду, вытрясти из него, этого интригана, все, все, что он 'забыл' рассказать.

— Рррейн, — я готова растерзать всех, кто встанет на моем пути.

Но останавливает меня не рука Габи, не остатки человеческого разума, а один-единственный взгляд. Рейнхард смотрит так, словно это его пытали, словно это он терпел удары и унижения там, в подвале, лет десять тому назад. Взгляд раненого животного режет меня по живому.

Я знаю, на что способен слух оборотня, потому и не приглушаю голос:

— Габи, ты знаешь, откуда у Повелителя этот шрам на лице?

Вера поежилась, отступая в тень:

— Нет, но однажды я имела глупость спросить.

— И что же? — торопила я, все еще продолжая смотреть на Владыку.

— Он всегда касается его, когда нужно принимать какое-то важное решение или когда думает, что никто не видит его.

— Но откуда шрам?

— Не знаю. Тай говорил, что Владыка может избавиться от любого ранения.

— Почему же оставил это?

— Как напоминание, что он должен быть сильным. И это было единственное, что он сказал мне тогда.

— Когда, Габи? — губы мои побелели. — Когда этот шрам появился, ты помнишь?

— Забудешь тут. Лет десять назад Повелитель словно взбесился. Не знаю, что тогда было, но досталось всем. Именно тогда и появилась граница, за которую даже гроллы редко заходят, только если голод гонит их...

— Лет десять, — повторяла я, скрипя щеколдой 'раз, два, три...'

Лунная ночь была ясной, и я скользила взглядом по лицу Повелителя. До боли знакомое ранение, только старое и едва заметное, серебрилось на его щеке. Мне захотелось коснуться его.

Рейнхард вздрогнул. Я видела, как тяжело он дышал, видела, как пар вырывается из его рта. И я знала, что он сдерживает себя. Его Зверь, должно быть, сходил с ума, но Правителю удалось обуздать его.

Мы смотрели друг другу в глаза, пока я не поняла, что Рейнхард все равно ничего мне не скажет, даже если бы я пытала его. Повелитель отвел взгляд, провел рукой по растрепанным волосам и направился в дом.

— Лиэ, — осторожно позвала Габи.

Она была уверена, что я плачу. Мои плечи действительно задрожали.

— Лиэ, то есть Кир-ра...

Я развернулась, кинулась к вере и сжала ее так крепко, как только могла.

— Он знал, он почувствовал, это он забрал мою боль. Это из-за него все так быстро срослось. Ты понимаешь, что это значит? Ты понимаешь, Габи?

Мои глаза заблестели. Наверное, я походила сейчас на безумную, но мне действительно хотелось двигаться и смеяться.

— Ты понимаешь? — закружила я Габриэль.

Габи не понимала, но радовалась моему смеху.

— Он знал, значит, все это не случайно!

Мы кружили с Габи по комнате, и я чувствовала, что прошлое осыпается с меня, как листья по осени.

Легко, свободно скользить. И знать, что есть тот, кто тебя защитит.

Я могла только гадать, откуда Рейнхард узнал и зачем убрал мою боль, только теперь и я чувствовала, что моя душа больше этого тела, что она парит крыльями за спиной, делая меня легче и, пожалуй, сильней.

Глава 10.

Тяжело в учении, или О бедных печеньках замолвите слово...

Магия — потрясающа. До того, как Владыка взял меня за руку и затянул в свой мир, огромный и удивительный, я и не знала, что была так слепа. Сколько цветов и оттенков, сколько сияний чужих судеб и аур! Я чувствовала себя аквариумной рыбкой, выброшенной в океан. Рейнхард лишь улыбался, искренне и немного самодовольно при виде моих широко раскрытых в удивлении глаз. Конечно, для него это были обыденные явления, для меня же — настоящее чудо.

— У каждого существа есть своя, ни на что не похожая оболочка, — рассказывал Рейн, показывая переплетения магических нитей, и я честно пыталась вслушаться в слова, а не в то, как чувственно звучит его голос.

— Это называется аурой? — раз в десятый за день перебиваю Владыку.

— Да, так ее называют маги, и она...

— А не маги как называют?

Рейнхард вздыхает, закатывает глаза, но я вижу, как нравятся ему наши занятия.

После той ночи, когда я позволила себе быть откровенной, прошло целых четыре дня. Ни я, ни Рейнхард не говорили больше о шраме. О том, как сорвался Правитель, мы также молчали, но я ни на минуту не забывала, что Рейном может завладеть внутренняя сущность. И это знание удивительным образом и пугало, и радовало меня.

Странно, но жизнь в новом мире приносила покой. Нет, я, конечно, переживала и за маму с отцом, и за Маришку, да и сама хотела вернуться, но внутри словно таял ком, который в прошлом мешал наслаждаться жизнью и заставлял думать о своей ущербности.

Теперь каждый час был расписан почти по минутам, и мне просто некогда было скучать. На рассвете Габи маленьким смерчем врывалась в комнату, с размаху запрыгивала на постель и начинала забавно коверкать мое имя:

— Кир-ра, вставай!

Нет, это маленькое стихийное бедствие была не рысью, она была тем самым страшным и беспощадным зверем, чьим именем пугали всех сонь на планете. Да-да, Габи действительно была жаворонком, причем очень активным и оттого беспощадным.

— Кир-ра!

— Нишонезна ясплю, — уже по привычке ныряю под одеяло и продолжаю предаваться сонной неге.

'И на чем это я остановилась? Ах, да... Море, пляж, солнце, что покрывает горячими поцелуями нежную кожу. Легкий ветер, ласкающий волосы. И Рейнхард... В одних плавках в облипочку. Рейн улыбается белозубой улыбкой, и ямочки проступают на его щеках.

'Мужчина не должен быть настолько красивым!'

Он выходит из моря. Соленые капли скатываются с мускулистой груди и теряются в темной дорожке внизу живота. Я протягиваю руку, чтобы коснуться ее, но Правитель оказывается быстрее. Одно неуловимое движение — и он притягивает меня к себе. Его загорелое тело кажется таким сильным, а мое — маленьким и желанным. И я растворяюсь в восторге, не понимая, кто я и где, и почему Он еще не целует меня.

— Рейн... — мой голос, наверное, звучит жалко, и я пытаюсь вырваться, пытаюсь прийти в себя, чтобы сохранить хотя бы остатки рассудка.

Но кто бы мне это позволил?

Хитрый прищур серебристых глаз, и мне уже кажется, что я вновь разучилась дышать. Объятья становятся крепче.

— Кара, сорендо. Моя, моя кара... — губы Рейна растягиваются в победной улыбке, когда он видит мою реакцию, и я дотрагиваюсь до них рукой, чтобы стереть это самодовольство с его лица.

— Рейн, нет! Что ты дела... А-а-а... — стон вырывается откуда-то из глубины, и я вновь теряю голову от наслаждения: медленно, чувственно, этот невозможный мужчина начинает втягивать в рот мои пальцы.

Сперва указательный, затем безымянный... Я вздрагиваю, мой стон, протяжный, чувственный, казалось, отдается и в его теле. Нетерпеливый, Рейн опускает меня на белый песок и точно так же, как и при первой встрече, зубами пытается разорвать лифчик.

'Он невозможен, — смеюсь, когда Владыка, с видом настоящего победителя, отбрасывает тонкое кружево. — Рейнхард... Неисправимый. Дикий. Мой!'

Белые облака и безмятежно-синее небо. И горячие губы, покрывающие поцелуями грудь. Солнце, пылающее и внутри, и снаружи. И голос Рейна, шепчущего...'

— Но Кир-ра, уже пять утра!

Да, именно в такие минуты понимаешь, что ты сова, и желание прибить жаворонка у тебя в крови.

Так, пытка под названием 'Пять утра — это утро, клянусь своим пушистым задом!' продолжалась уже несколько дней. Наверное, я начинала привыкать к ней, иначе как объяснить исчезающее желание взять дробовик и перестрелять к верам блохастым всех жаворонков в округе?

Как бы то ни было, жесткий график не давал времени думать. И за одно это я готова была вечно благодарить и неугомонных Габи с Таем, и основательного вояку Торона, и ворчунью Терайу. Слава Богу, паучиха больше не пыталась впихнуть в меня очередную целебную гадость, и я заметила, как с каждым разом мне все больше и больше нравится эта непохожая ни на кого женщина.

После веселой побудки и легкого завтрака Торон с Таем уже третий день просвещали меня о способах самозащиты, гоняли по лесу и составляли индивидуальный план тренировок. Меня сложно было назвать спортивной, потому я искренне пожелала этим оптимистам удачи.

Часов в двенадцать Габи забирала мое дрожащее тельце в дом, и Терайа продолжала учить нас готовить самые разнообразные зелья. Обедали мы все вместе: Терайа каждой репликой пыталась поддеть Габи, Тай вступался за молодую жену, а я старалась скрыть смех, видя, как у рысей распушаются ершиками хвосты и начинают качаться абсолютно синхронно. В такие минуты Торон одергивал разбушевавшуюся парочку, а потом вновь возвращался к беседе с Владыкой.

Рейнхард же сидел во главе стола и даже здесь, в простой деревянной гостиной, умудрялся выглядеть императором. Казалось, в простых черных брюках и тунике навыпуск, он должен был смотреться, как все смертные, но эта прямая осанка, это гордая стать и какое-то неуловимое движение головы, и вот я уже представляю его в тронном зале, принимающим иноземных послов.

Владыка все больше молчал, в разговор вступал только с Тороном, но когда он думал, что я не смотрю, невольно чувствовала его взгляд. Нежный, внимательный. Делаю вид, что не замечаю его, хотя мне так хочется улыбаться и смеяться от радости.

— Погода сегодня просто шикарная: тепло, солнечно. М-м-м, — Габи улыбнулась, казалось, даже веснушки на ее круглом лице вспыхнули задорным светом. — Жду не дождусь, когда мы отправимся в замок. О, лиэ, Вы, то есть ты, ты же не видела императорский пляж! Какой там берег, какой белый песок...

Я как раз сделала большой глоток. 'Господи, Габи!'

Откашливаюсь, едва не выплюнув вишневый сок на белоснежную скатерть. Конечно же, именно в этот момент вспомнился сегодняшний сон. Это знойное лето, море и пляж. И Рейнхард в обтягивающих плавках... Я опустила порозовевшее лицо в ладони, чтобы не привлекать внимание. Но не заметить, как сверкнули на щеках Повелителя озорные ямочки?

'Что... Что за?'

Картины близости одна за другой со страшной скоростью замелькали передо глазами. Сглатываю вставший поперек горла ком.

'Так, успокоиться! Что это еще за бесплатное порно?'

Вот Рейнхард, опускающий меня на песок. Вот я, дугой извивающаяся навстречу его поцелуям... Нетерпеливые движения, звук рвущейся ткани. И вот уже обнаженную кожу щекочут песчинки, и горячие губы вбирают затвердевший сосок...

— тель... Да что это с вами, волк Первородный? Почему Вы так тяжело дышите? Вы слышите меня, Повелитель? — Торон что-то говорил срывающимся от волнения голосом, но Рейнхард уже не мог оторвать взгляда от моего зардевшегося лица.

— По... велитель?

'Почему Торон так нервничает?'

Глаза Рейнхарда потемнели. Готова поклясться, что видела, как дрожат его расширившиеся зрачки. Оборотни со свистом втянули в себя воздух. Казалось, напряжение за столом можно было ножом резать. У Тая с Габи вспыхнули желтым глаза, и они, шустро вскочив со своих мест и пробормотав сдавленное 'звните', стрелой сиганули наверх. В спальню... Торон подавил смешок, подмигнул подобравшейся вмиг паучихе, и дрожащими руками начал накладывать зелень в тарелку.

Звон серебра о фарфор раздался такой, будто Торон хотел известить всю округу о нападении варваров. Рейн сжал кулаки, резко зажмурился, а потом залпом осушил бокал вина.

Я вздрогнула.

Хорошо, что Рейнхард не умеет читать мысли и не знает, какие сны посещали меня этой ночью. 'Он же не знает, да?'

Рейн моргнул, отвернулся и как-то подозрительно спешно заговорил с Тороном.

'Рррейн!' — мысленно представила, что и куда я могу натянуть тому болезному, который рискнул бы копаться в моей голове.