Полынный ветер. Часть 1. След в небе

Из придорожного сугроба поднялись двое. Снег скользнул с маскировочных плащей, и Киру показалось — мертвецы из могил поднялись: худые, шатаются, глаза загробным огнем горят.

Сейчас они надвигались медленно, но неотвратимо. А он оцепенел и не смел даже дышать. Нет, ему не было страшно. Просто пусто от обречённости.

Лишь вздрогнул, когда со скрипом откинулась дверь. Глянул на открывшего и отшатнулся, порезавшись о кривую ухмылку. За прошедшие дни Кир уже и забыл, насколько омерзительны васпы.

— Вылезай, — глухо просипел тот, словно ему было лень ворочать языком.

Кир сглотнул пересохшую слюну, обдирая горло, и спрыгнул на снег.

По нему мазком скользнули неживые взгляды. Прощупали, изучили, будто изнутри выскребли. Как же противно!

Преодолевая отвращение, Кир тоже хмуро оглядел противников и мысленно усмехнулся: чего бояться? Ободранные, всклокоченные, едва на ногах стоят. Жалкие.

А всё равно несут с собой угрозу и смерть.

— Кто таков? — теперь Кир разглядел, что вопрошавший — мальчишка его лет. И это удивило. По Уставу должен говорить тот, кто взрослее. А второй, старший, стоял поодаль, молчал и смотрел в землю.

Кир ответил, не таясь:

— Я из приграничного Улья. К людям попал, но сбежал от них.

Не хотел лгать — это могло бы вызвать злость и агрессию. Но и откровенность его поддержки не нашла.

— Интересно, — промолвил собеседник. Но лицо его при этом оставалось застывшим, как маска. Сдвинь её — а там чернота да бездна.

Кира передёрнуло. Даже головой тряхнул, чтобы морок отогнать. Не придумал ничего лучшего, как спросить:

— Чем заинтересовал?

— Слышали про одного из приграничного Улья. Тоже любитель бегать. Ты?

Под ложечкой засосало: дезертиров васпы не любят. Но ещё больше — тех, кто юлит и оправдывается. Поэтому сказал тихо, под ноги глядя:

— Я.

— Ублюдок, — незло и лениво прокомментировал его оппонент. — Пошли. Подробнее командиру расскажешь, — и подтолкнул его в плечо. Мол, иди вперёд, но помни: мы — сзади.

И Кир поплёлся, не сопротивляясь. Получить свинец в спину — не лучшая идея, а васпы, сколь бы хилыми и измождёнными не казались, — стреляют наверняка.

Кир молчал. Его провожатые — тоже.

Остановились у крайней хаты. Тот, что помоложе, постучал. Дверь открылась не сразу, и из темноты проема полыхнуло медью.

Перед глазами всё поплыло. Кир схватился за поручни крыльца, чтобы не плюхнуться в снег. На несколько мгновений мир рассыпался осколками зеркала, раня и вспарывая душу. Всколыхнулась глубинная ненависть... А с нею — поднялся страх.

Легко умереть не получится. Если позволят ему вообще такую роскошь как смерть.

Кир узнал и рыжие волосы, и водянистые глаза. Отто — вербовщик и тренер, монстр, перекроивший когда-то его жизнь, за эти годы стал ещё гаже.

И теперь на нём был мундир преторианского офицера.

— Проходи... сынок, — глухо выдавил он.

И оскалился в улыбке — узнавая, почти дружелюбно.

Только вот Кира это расположение не порадовало.

* * *

Не дверь за спиной закрылась — пасть монстра захлопнулась. Всё, съеден!

Не угадал: зверь оказался внутри.

В мутной воде его глаз — ненасытный голод и тоска. Показалось, что вот-вот упадет с лица восковая маска, а под ней — пустота.

Стало муторно, но стылый воздух давно нетопленной избы не освежал. Наоборот — пахло гнилью, несвежей одеждой и тошнотворной сладостью.

Изба оказалась обставлена убого: стол, скамья да колченогий стул. Полкомнаты отгорожено замурзанной тряпкой. По стенам — кружева инея. Могильный склеп под стать обитателю — бледному, неживому.

Кира инстинктивно отшатнуло к двери, но голос монстра, будто лассо, метнулся за ним, опутал, дёрнул назад:

— Стоять!

Кир вздрогнул и замер, натянутый, как струна.

Отто спокойно опустился на стул, произнёс вкрадчиво:

— Понравилось у людей?

И вперил в Кира выжидающий взгляд, в котором, в противовес показной теплоте слов, плескалась ярость. Юноша потупился снова: смотреть в глаза офицеру всё равно, что со змеёй в переглядки играть. Но всё-таки ответил:

— Смотря что.

Задумав побег, Кира грела мысль, что люди — не васпы, и этим уже хороши. Но сегодня он узрел оборот медали, и увиденное не понравилось ему.

— Стоило предавать Устав? — будто прочитав мысли, поинтересовался Отто.

Несмотря на человеческую подлость и жестокость, был и другой мир — теплый, пахнущий хлебом, где еще раньше были его родные, была мама. И Кир ответил:

— Да...

— Дерзишь?

Юноша внутренне сжался, словно ожидая удара, и сказал уже тише и менее уверенно:

— Нет. Говорю, как есть.

— Какова дислокация ополчения? — перевел тему офицер.

— Не имею представления...

— Лжешь?

Голос, похожий на шипение змеи, опоясал Кира хлыстом. Он вскинул голову, ответил зло:

— С чего бы? Я в деревне был, там бабы одни. Мужики как пришли — так сразу в морду и сюда повезли ... Чтобы ваше осиное гнездо накрыть...

— Люди такие добрые и радушные, — с притворным воодушевлением поддержал Отто, хотя злость его — это ощущалось почти физически — так и клокотала; ещё чуть-чуть — и прольётся вулканической магмой. Даже воздух в комнате, ощутил Кир, прогрелся на несколько градусов. Но отступать было поздно.

— Они живые, — тихо произнес Кир и отвернулся.

Отто фыркнул — должно быть, смешок подавил.

— Это устранимо. Так ради этого стоило нарушать присягу и убивать командира?

Кир почувствовал, как подогнулись ноги.

Паук выпустил яд. Теперь ждал, пока жертва размякнет, и готовился пировать.

Кир до внутренней дрожи ощутил, насколько реален этот монстр. На избавление надеяться глупо — эту надежду васпы убивают первой. А Кир, хлебнув из ковша другой доли, не хотел больше отравленного питья, что настаивают в Ульях.

Стараясь не показать слабость, юноша проговорил твёрдо:

— Хотя бы ради того, чтобы не видеть подобных тебе тварей! — и брезгливо поморщился. — Трусов, которые живут понакатанной и боятся что-либо менять!

И вздрогнул, потому что кто-то стукнул в окно. Вытянув шею, заметил — взбеленилась зима. Клубит снег, швыряет пригоршнями в утлое людское жильё, трубит в рог, созывая ветра. И те голодными волколаками вьются подле, воют и жаждут тёплой поживы...

Хлипкая избёнка, в которой Кир оказался запертым с разъярённым зверем, от натиска бури заходила ходуном.

Юноша поёжился.

Отто ощерился. То ли довольно, то ли зло. Медленно поднялся из-за стола, но ударил при этом так стремительно, что Кир и опомниться не успел, как отлетел и рухнул навзничь, больно приложившись спиной и прижав сломанную руку. В глазах потемнело, а потом — закружились искры. Затем в этой круговерти возникло лицо — восковая маска. По ней скользнул кривой надлом — ухмылка. И, будто капли ядовитой слюны, упали слова:

— А ты, смотрю, смелый. Не тварь и трудяга. Да и с изменой у тебя — порядок. Только вот субординацию не соблюдаешь — плохо. Придётся исправить.

Бледные пальцы со сбитыми костяшками — а ржавый мундир преторианца расплывался в буром мареве, что мельтешило у Кира перед глазами, оставались только руки да лицо — ухватили юного васпу за ворот и поволокли в направлении тряпичной перегородки, что разделяла комнату. Когда Кир увидел за ней наспех оборудованную пыточную — не удивился: чего-то подобного и ждал.

А Отто, связывая ему руки и протягивая веревку в кольцо, вколоченное в стену, где раньше привязывали телят, продолжал назидательным тоном:

— Отсутствие изменений в жизни системы называют стабильностью. И только в таких условиях, — за этим последовал ощутимый удар в печень, из-за которого рот наполнился горечью желчи, — сообщество может нормально существовать. Но люди убили Королеву, и наш мир рассыпается. А ты говоришь — не хотим меняться. Нас не спросили.

И посыпались удары — методичные, чёткие и неизменно-стабильные. Но в них сквозило глухое отчаяние обреченного на смерть... А в душе Кира клокотала ненависть и одновременно с ней — вскипала злая радость: мерзкое чудовище, которое эти недоумки-преторианцы называли Королевой и почитали за божество (как будто может быть другой Бог, кроме истинного), — мертво. Стало быть, пусть и через много лет, справедливость восторжествовала. Так будет и теперь, мысленно ликовал Кир. Но вместо этого над ухом тонко свистнул стек.

— Считаешь нас уродами. Брезгуешь, — прошипел Отто. Образ его дрожал перед замутнённым взглядом Кира. И, казалось, что это корчится и кривляется вышедшее из бездны исчадье ада. — Сейчас уравняем шансы.

Лезвие впилось в кожу на щеке и прочертило кровавую линию до подбородка.

Кир стиснул зубы, закрыл глаза.

"Матушка-заступница, оборони..."

Слова молитвы пульсировали в голове, и то был самый надёжный щит от зла и напастей всех прожитых лет.

Сработало и теперь.

Реальность зашаталась, затряслась. Задребезжали стены и потолок.

Отто прервал воспитательный процесс и замер, как настороженный хищник.

— Буран, — пробормотал он. — Вчера примерился, а сегодня разгулялся. Нехорошо.

Подтверждая его опасения, дико взвыл ветер и с новой силой толкнул в хилый бок строение, в котором спрятались васпы.

Посыпалась штукатурка, заныли балки.

Кир застонал, потому что от тряски верёвки впились в поврежденное запястье. С трудом разлепив ресницы, он встретился взглядом с преторианцем. Он никогда прежде вот так близко и пристально не смотрел в глаза офицеру. Никто не смотрел. А между тем глаза Отто, прежде мутные и безжизненные, сейчас сверкали решимостью. И ленивость куда-то ушла из его облика, сменившись серьёзностью и собранностью. Может, он услышал, как заскрипели, расползаясь, доски избы. Или увидел, как за спиной Кира пошла трещинами и начала на глазах расходиться стена. Кольцо, через которое продевалась верёвка, вылетело, и путы, державшие Кира, ослабли. А потом дом задрожал, стены заходили ходуном, и Кир увидел, как, взметнув клубы пыли, прямо на Отто падает потолочная балка...

— Спасибо, матушка, — последнее, что успел пробормотать Кир, и упал на колени, прикрывая связанными руками голову.

А потом всё сгинуло в белой кутерьме.

Когда же пыльное облако осело, а глаза перестали слезиться от попавшей в них побелки, Кир заметил Отто.

Тот лежал в нелепой позе, завалившись на бок. Издали казалось, будто кто-то сверху перечеркнул преторианца жирной линией, вышвырнув из списка живых. Но, приглядевшись, Кир увидел, что это упавшая поперек балка буквально пригвоздила Отто к покореженным доскам пола и, должно быть, поломала ему ребра. Во всяком случае, по рыжему мундиру расползались тёмные сырые пятна.

Кир почувствовал, как в груди радостно заколотилось сердце. Теперь точно получится уйти подальше из этих проклятых мест! И пусть люди и васпы истребляют друг друга и дальше — его это больше не касается.

Оглядевшись, Кир заметил, как среди пыли тускло поблескивает лезвие стека. Подполз к нему, зажал между коленями так, чтобы лезвие смотрело вверх. Хлипкая пеньковая веревка, стягивающая запястья, недолго сопротивлялась остроте стали — вскоре она истерлась в лохмотья, а потом лопнула. Кир с облегчением потянулся, разминая одеревеневшие мышцы. Сломанная рука немилосердно саднила, посылая по телу горячие волны боли. Но Кир решил сейчас не обращать на это внимания. Нужно было убираться, и поскорее.

Кир не успел сделать и пары шагов, как сзади послышался шорох.

Обернувшись, он остолбенел: прямо на него смотрело нацеленное дуло маузера. Офицер был почти мёртв, но даже в смерти готовился забрать с собой кого-то еще.

Волна ненависти захлестнула юношу с головой.

— Тварь! — прорычал он. — Нечего у тебя не выйдет!

Ногой он вышиб оружие раньше, чем Отто непослушными пальцами успел нажать на спуск. Второй удар пришёлся по лицу, и бледная восковая маска тотчас же окрасилась красным. Потом ещё и ещё, куда попало, лишь бы ударить посильнее — не зря, видать, Бажена подарила ему подбитые железом ботинки Невзора.

— Ублюдок! Выродок! Мразь! — в ярости приговаривал Кир. — Это тебе за отца! За сестру! За младшеньких! За мать!

Отто не издавал ни звука, не сопротивлялся, а только вздрагивал, когда на него обрушивался очередной удар, и это заставляло Кира бить остервенело, вслепую.

— Сдохни, наконец! — закричал он. — Мир станет чище без тебя!

Кир нагнулся, подхватил стек. Лезвие нацелилось на грудь — там, где должно быть отравленное сердце преторианца. Бывший вербовщик ждал — дыхание со свистом вырывалось из его разбитого рта, но при этом с вызовом смотрел на Кира, и даже ухмылялся.

Юноша вздохнул и уже собрался опустить лезвие, но замер на полпути.

Из пыли и сумрака соткалась тень — белая сорочка до пят, лик скорбный, как у иконы. Темные волосы у виска слиплись от крови. Головой качнула и коснулась слуха тихим шелестом слов:

— Не убий!

Матушка.

Кир выронил стек. Отступил. И видение пропало.

За обрушенными стенами избы взывала буря. Ветер взмел снежные буруны, и уцелевшие бревна заскрипели, зашатались снова, грозя в любую секунды обрушиться.

Ругаясь, на чем свет стоит, Кир опустился рядом с поверженным преторианцем. Дрожащими руками принялся оттаскивать балку. Руки ныли, не слушались, но неведомая сила, сберегшая его от убийства и смерти, помогла и теперь. Балка поддалась, откатилась в сторону. Кир схватил своего палача за шиворот и поволок из-под обломков штукатурки. На улицу, в метельную круговерть, подальше от хлипкой избы.

И вовремя.

С глухим стоном надломилась и осела крыша, лопнули поддерживающие балки, выстрелив в сторону Кира щепками и штукатуркой, а затем бревна избы раскатились, будто это были спички.

"Успел!" — промелькнула в голове мысль.

Кир радостно вздохнул и отвалился в сугроб. Холод снега сейчас был кстати — отрезвлял.

Рядом закашлялся Отто.

Юноша не посмотрел на него, только краем уха услышал сдавленный шепот:

— Почему?

Неотрывно глядя в небо и смаргивая налипающий на ресницы снег, Кир ответил:

— Ты не поймёшь...

Отто хмыкнул. А, может, закашлялся снова.

Ветер стихал, будто выполнил свою миссию и теперь отправился на покой. Снежинки кружились не сумасшедше, а легко и воздушно. И в вышине тучи с ловкостью заправских актёров меняли личины. Вот две сползлись, округлились, и на Кира взглянуло знакомое лицо матери. Она улыбалась.

Кир улыбнулся тоже, хотя рана на щеке больно стягивала кожу.

Матери есть, за что гордиться сыном! Он подошел к самому краю пропасти, но удержался. И робким лучом, пробивающимся сквозь свинцовый покров зимнего неба, забрезжила надежда. И грядущее перестало быть мрачным.

"Всё будет хорошо", — любила повторять мама.

И теперь Кир безоговорочно поверил ей.

— 6 —

Особенно ярко на снегу выделялась кровь.

Она топила наледь, стекалась ручейками, образуя у ног тёмную маслянистую лужу. Кир брезгливо отодвинулся, чтобы не замараться. Кровоточили раны Отто. Претореанец выглядел совсем худо: лицо, словно в мелу, глаза закатились, дыханье хрипит.