мы из Бреста. часть 4

Вдруг все тело словно ударило током, да так что ноги непроизвольно дернулись в конвульсии, в глазах потемнело, а в уши ударила какофония звуков. Прошло, наверное, с десяток минут, прежде чем все в моем теле успокоилось, и я смог оценить его состояние. Все было, в общем, так же как и раньше, но конечности подчинялись приказам и даже слегка двигались. Вся правая сторона тела горела, словно ее жгли на огне, но боль была терпимая. Удалось приподнять голову и осмотреться вокруг

Я находился в спортивном зале, лежал толи на носилках толи на каком-то поддоне или мате. Вокруг лежала куча раненых, накрытых кто одеялами, кто верхней одеждой. Полушубка на мне не было, от куртки осталась лишь левая сторона с раскрытым клапаном кармана и торчащим из него сложенным в несколько раз листком серой бумаги. Дубликата Звезды Героя на гимнастерки не было, только дырочка и осталась. Видимая мной правая сторона тела была в бинтах. На правой руке до плеча сохранился рукав куртки. Увидеть остальные части тела я не смог.

Мое внимание привлекло изменение ситуации. По залу ходило несколько женщин в белых халатах и наклонившись к раненым что-то у них спрашивали, заполняя какие-то бумаги и оставляя на раненых какие-то квадратики. Затем они подзывали пару пожилых санитаров и те через широкие двери выносили раненых из помещения. Следом за санитарами семенила старушка, несшая в руках вещи раненого.

Когда подошла моя очередь, надо мной склонилось очень привлекательное, симпатичное и молодое женское лицо. Оно мне показалось знакомым, во всяком случаи ранее виденным. Девушка тоже внимательно на меня посмотрела, затем вынула из кармана куртки листок и развернув его вчиталась в написанное. Затем еще раз, вглядываясь в меня, спросила: — Здравствуйте, Володя! Вы меня узнаете? Мы с вами встречались до войны, вы мне еще письма и фотопленки присылали? Вы говорить можете?

То-то мне лицо девушки показалось знакомым. Я вспомнил свой первый день появления в этом мире и это лицо, эти красивые глаза и голос. Это была Ира, та самая девушка, с которой мы купались в Цне, а затем вместе шли на вокзал.

— Да.

— Как вы себя чувствуете?

— Нормально! Где я? То, что в госпитале я уже понял, а вы-то как тут оказались?

— Вы в Тамбове, в эвакогоспитале. Я здесь служу. Вас к нам недавно доставили. Вы все время были без сознания. Из-за того что к нам сегодня доставили много раненых то с вами еще не занимались. Согласно карточки эвакопункта, присланной с вами, у вас множественные осколочные ранения правой части тела, сквозное пулевое ранение правого плеча. Первичную обработку ран вам сделали. Сейчас я скажу, что вы пришли в себя и хирург вас осмотрит. Еще немного потерпите?

— Обязательно, — ответил я.

Не прощаясь, Ира положила на меня белый квадратик и карточку с диагнозом, выпрямилась и перешла к другому раненому. Оставив меня "наслаждаться" стонами, матюками, запахами лекарств, испражнений и горелого мяса.

Минут через десять за мной пришли двое дюжих санитаров, легко подняв мое тело, понесли из зала. Следом старушка несла мой полушубок и ранец. Несли меня длинным, высоким, широким школьным коридором, заполненным десятками сидящих, на чем только можно раненых. Насколько я помнил, в городе на базе школ была развернута куча госпиталей. Почти во всех них я бывал, но сейчас никак не удавалось опознать, где я конкретно. Зачем мне это надо было, я так и не понял. Мои размышления прервались около широкой лестницы на второй этаж. Здесь в закутке наша процессия остановилась около ряда столов. За одним из столов с амбарными книгами сидело несколько человек — молоденький лейтенант, такая же девушка в белом халате и пожилая медсестра в резиновых перчатках. Тут же у широкого окна с приоткрытой форточкой с самокрутками в руках разместилось несколько санитаров и два пожилых бойца в клиенчитых фартуках и резиновых перчатках. В одном из углов лежала большая куча опломбированных мешков.

Санитары положили меня на один из столов, рядышком старушка положила и мои вещи. Один из бойцов их поднял и стал осматривать карманы, выкладывая найденное в них на стол перед лейтенантом, а тот делал записи в журнале. Пожилая медсестра, взяв мои документы в т.ч. удостоверение и квадратик, что-то стала диктовать молоденькой. Второй боец стал меня раздевать, снял валенки, а затем ножницами быстро и ловко срезал с меня всю одежду, оставив голого и в бинтах. Все это проходило быстро и слаженно, словно на конвейере. Боец что меня раздевал, подошел к лейтенанту и что-то ему прошептал, показывая мои вещи. Тот быстро на меня посмотрел, хмыкнул и вновь уставился на выкладываемые вещи. Меня накрыли простыней и понесли дальше по коридору. Все это без слов, без вопросов ко мне, словно меня и не было.

Принесли в комнату, где мокрой тряпкой с физраствором обмыли и вновь понесли дальше. Следующая остановка была в операционной. Тут положили на клеенку, а она вся ледяная и влажная! Я чуть не замерз. Хирургом оказалась пожилая женщина, одетая в белый халат и клеенчатый фартук. Лицо ее было скрыто марлевой повязкой, только одни глаза светились от света электрических ламп. Молоденькая медсестра связала мне руки под операционным столом, наложила эфирную маску на лицо и стала снимать бинты.

— Ну что тут у нас.— Сказала врач и начала копаться в ране.— А что на вас надето было, когда ранило?

— Полушубок, куртка хб, свитер, тельняшка, исподнее. — Перечислил я.

— Больно будет, орите, у нас тут все так делают, можете даже матом ругаться, мы привыкшие, — на удивление нежным и грудным голосом продолжила она. — За день чего только не наслушаешься от вашего брата вместо благодарности.

Эфир на меня практически не действовал, так совсем чуток. Хоть я и сдерживался, но все равно было больно, да еще как! Пару раз не выдержал, дал волю чувствам. Уж очень чувствительно врач по ране в районе грудной клетки прошлась. Вроде даже полегчало и отпустило. Слышу металлический звон, это хирург в таз осколки мины бросает. Звон от их падения как от колокольчиков: дзинь — динь, а заодно с ними и другой звук раздавался шмяк — бряк — от кусочков одежды занесенных осколками.

Сколько она со мной возилась, не знаю. Счет времени на десятом осколке потерял. Потом она раной на плече занялась, очистив ее, сделала мне гипсовую рубашку с дырой там, где рана. Дальше я провалился в темноту...

Глава

Очнулся от того что все тело вновь словно ударило током. Ноги и левая рука дернулись в конвульсии. В комнате, где я находился, было темно. На улице стояла ночь, но яркая и большая луна через большие окна заливала комнату и стоящие в ней ряды кроватей с ранеными своим серебряным светом. Лунный свет падал и на мою кровать, я словно купался и парил в нем. Ночную тишину нарушали лишь стоны и хрипы, доносившиеся с соседних кроватей. Страшно хотелось пить и еще справить естественные надобности. У меня двигалась только левая рука, спина застыла, словно деревянная, повернуться было не возможно. Перстень светил темно-серым цветом. Шуметь когда отдыхают остальные вообще-то не прилично, а сделать "дело" было крайне необходимо. Только вот как? Кнопки вызова медперсонала тут не было, а под себя делать стыдно. Хоть я и голый и довольно циничный и лежу на клеенке, тем не менее, не хотелось делать под себя и лежать в дерме. А как достать утку не представлял. Спасло положение появление в дверях пожилой санитарки с ведром в руках. Подняв руку, я стал усиленно махать ею, стараясь привлечь к себе внимание. Женщина увидела мои позывы и подошла.

— Чего тебе, милок? "Утку" что ли?

— Ее и попить бы?

— Утку тебе сейчас дам, а вот с попить придется подождать. Потерпи чуток. Врач как освободится, так скажет можно тебе пить или нет.

Привычно разместив под меня утку и дождавшись, когда я сделаю "дела", она принесла тарелочку с водой и кусочек ваты. Макая вату в воду, она мочила мои губы, а мне казалось, что я пью самую вкусную на свете воду. С этой мыслью я вновь ушел в темноту.

Проснулся когда на дворе уже вовсю светило солнце. Только теперь удалось рассмотреть, где я оказался. Это был обычный учебный класс с сохранившейся доской и столом у входа. В комнате находилось порядка двух десятков кроватей с ранеными. Те же дюжие санитары, что вчера таскали меня в операционную, выносили из комнаты носилки с закрытым простыней телом. Весело тут, однако! Я кстати излишеством одежды тоже не щеголял — в одних бинтах лежал, прикрытый сверху застиранной простыней. Вскоре пришла очередная санитарка, изучившая потребности пришедшего в себя народа. Лежать было скучно, разговаривать не с кем, спать совершенно не хотелось, раны почти не тревожили. Кормить не кормили, да и не хотелось, а вот пить — это да. Ведро бы точно выпил, но приходилось обходиться лишь слегка смоченными ваткой с теплой водой губами. Пока лежал, санитары вынесли из комнаты еще двоих. А потом пришли за мной. Слава богу, на перевязку.

В операционной врач снова чистила раны и водила магнитом над ними, потом ковырялась в теле и снова водила магнитом. Боли почти не было, я даже улыбался, и было бешеное желание попеть. Но сдержался и даже не ругался, чтобы не мешать врачу. Кстати наркоз мне в этот раз не дали, жадины! Операция, почему то длилась очень долго. Опять был звон от осколков. Сколько же их во мне? Опять была куча бинтов на теле, шее и бедре. Но в отличии от вчерашнего дня я не уснул и даже попросил у врача можно ли мне пить воду. Разрешили! Господи, с каким же удовольствием ухандокал стакан воды, а затем еще один. Больше не дали, но я и этому был очень рад, а, то пожар внутри меня разгорался все сильнее. Потом санитары меня понесли на второй этаж и почему то вместо палаты занесли в перевязочную. Тут находился уже знакомый мне лейтенант и пожилой старшина, сидевший за столом. Санитары, поставив носилки на кушетку, вышли, оставив нас соображать на троих. То, что лейтенант "молчи-молчи" и так было понятно. Я это еще вчера срисовал, когда он мои документы изучал, но лезть вперед батьки в пекло не стал, зачем пусть сам начнет. Мало ли что они накопали, вдруг я во сне чего наговорил, скажем, на немецком языке признался, что шпион или инопланетное чудовище или вселенец в чужое тело. Ведь за такое точняк в психушку отправят.

-Здравствуйте. Как вы себя чувствуете? Говорить можете? — Спросил лейтенант.

-Могу.

— Назовите себя?

— Старший лейтенант ГБ Седов Владимир Николаевич командир батальона ОМСБОН НКВД. До последнего времени исполнял обязанности командира Брестской Отдельной штурмовой бригады НКВД действовавшей в составе Минской группы войск. Лейтенант давайте не будем попусту тратить время и играть в шпионские игрища. Насколько я понимаю вы представитель нашего наркомата здесь. У вас на руках мое удостоверение личности. Надеюсь вы его уже пробили и вам подтвердили, что я это я. Кроме того моя личность вами установлена через медсестру госпиталя, которая знает меня с еще довоенной поры. Разве не так? Или ответ из ОМСБОНа и наркомата еще не пришел?

— Пришел, но вы сами должны понимать, что я обязан был удостовериться лично, что это вы, а никто нибудь другой использовавший ваши документы. Кроме того на вас была довольно странная военная форма с большим количеством элементов одежды противника и то что носится заключенными. Например, бинты и нижнее белье у вас немецкие, брюки и куртка из тех, что носят заключенные в наших лагерях. Королева полгода назад знала вас как пехотного лейтенанта, а не сотрудника НКГБ.

-Я все понимаю. Кстати вы так и не представились.

— Сержант ГБ Козодаев. А это...

— Дмитрий Иванович, я сам. — Перебил его "старшина" — Лейтенант ГБ Кулаев Николай Григорьевич. Простите за маскарад, не хотели лишний раз привлекать к себе и вам внимание. Владимир Николаевич, вы действительно не могли бы уточнить по форме, что была на вас, чтобы мы знали на будущее?

— Почему нет. Это специальная форма установленная приказом наркома для штурмовых подразделений НКВД, в том числе и моего. Часть ее элементов взята, в том числе и у врага.

— Понятно. Нас просили уточнить у вас детали нападения на вашу колонну и вашего ранения. Все что вы помните. В наркомате считают, что там не все чисто...

Как отказать в такой малости. Естественно я рассказал, как было дело. Кулаев вел допрос, а Козодаев записывал мои показания.

— Владимир Николаевич, вы в курсе, что пулевое ранение вам нанесено в спину сзади? — Спросил лейтенант.

— Нет. Когда мина взорвалась, меня ударной волной подбросило вверх, тогда я и почувствовал удар в спину, но считал что это осколок и только здесь узнал что это пулевое ранение. Я так понял, что пули во мне не было?

— Да. Поэтому трудно определить калибр и тип оружия. Вы сказали, что у нападавших не было опыта организации засад. Почему вы так решили?

Пришлось на пальцах объяснять, что и как я бы сделал, сколько мне бы потребовалось человек, чтобы полностью разгромить колонну.

— Если вы считаете, что вражеских стрелков на вашей стороне дороги не было. Тогда, может быть, попробуете вспомнить, кто из бойцов был у вас за спиной слева? Хирург, делавшая вам операцию, говорит, что ранение могло быть нанесено именно с этого направления с расстояния около десяти метров. Мы не можем утверждать, что кто-то из тех, кто был в вашей штабной колонне, хотел вас убить, но, тем не менее, нам приходится рассматривать и такую версию. Особенно с учетом информации из Минска об участившихся нападениях на командный состав группировки и активизации диверсионных групп врага. За последние дни при странных обстоятельствах тяжело ранены 4-го генерал-майор Левашов и несколько старших командиров из штаба группировки, убито несколько командиров боевых соединений.

— Возможно, что немцы таким способом хотят сорвать наше наступление. — Вполне вероятно, что именно так и было. Ну так как насчет того кто был сзади?

— Вы, честно говоря, ставите меня в довольно затруднительное положение. Когда я выкатился из броневика, по соседству со мной были лейтенант Колодин и трое бойцов комендантского взвода — пограничники Пономарев, Морозов и Курихин. В бронетранспортере оставались мой ординарец Никитин, двое бойцов из расчета АГС и водитель. Пономарев и Морозов пулеметчики, Курихин снайпер. Всех троих знаю с июля прошлого года. Вместе шли по Белоруссии. Лейтенант из прикомандированных. В нашей бригаде с декабря, вроде бы боксер-разрядник. Ничего плохого о нем сказать не могу. Неплохо воевал, участвовал в боях в качестве командира взвода истребительного батальона, затем ротного у штрафников. Ехал с нами проведать своих раненых.

— Чем были вооружены ваши бойцы?

— Пулеметчики — пулемет МГ-34, пистолеты, автоматические винтовки, штык — ножи, гранаты. Колодин — пистолет и по-моему чья та винтовка. Курихин — СВТ в снайперском исполнении, пистолет, штык-нож. У Никитина — ППД и пистолет, у остальных автоматические винтовки.

— Простите, что перебиваю, а что было у вас?

— Пистолет и ППД. Как я говорил Никитин с кем— то из бойцов работал из АГС, водитель и кто-то из расчета АГС были толи тяжело ранены, толи убиты. Пулеметчики и снайпер работали из-за бронетранспортера. Когда пошли в атаку первым из-за брони выбежал я, потом Колодин и бойцы не занятые тяжелым оружием.