"А как же Снейп?" — где-то в самой глубине сердца, где уже давно и бесспорно жило уважение к Северусу Снейпу, заменившее собой ненависть и постепенно вытеснявшее острые уколы зависти, прорезавшие душу Гарри с тех пор, как он узнал, кто на самом деле является потомком Гриффиндора; где-то в самой его глубине Гарри ощущал, что во всей этой тяжелой истории хуже всего пришлось не его отцу, а самому Снейпу. Снейпу, который был вынужден наблюдать, как наиболее ненавистный ему человек занял место, принадлежащее ему по праву, а устроил это его собственный отец.
"Северус?" — плечи Дамблдора чуть заметно поникли. — "Он сложный человек. И я, как его отец, не могу не признать, что большинство этих сложностей он создает себе сам. Но таков уж он есть. Кровь — великая вещь, Гарри. Пусть профессор Снейп половину своей жизни провел в Слизерине, у него гриффиндорская душа. Насколько я понял, ты уже убедился в этом сам".
"Но разве это — это — по отношению к Сне... к профессору Снейпу не по... плохо?"
"Ты хотел сказать — подло?" — Дамблдор вновь встал из кресла и, подойдя к камину, протянул к нему длинные иссохшие пальцы, покрытые веснушками. Зябко повел плечами. — "Нет, не извиняйся", — добавил он, видя, как Гарри неловко завозился на подушках кресла. — "Я согласен, со стороны это выглядит ужасно. Но у меня есть оправдание, Гарри, хотя, понимаю, для тебя оно может ничего не значить. Я хотел спасти последнего Гриффиндора".
Дамблдор выпрямился, но зрительно, как показалось Гарри, он все равно выглядел уставшим сгорбленным стариком. Сто пятьдесят лет. Величественность, которой он всегда восхищался в Дамблдоре, куда-то незаметно исчезла. И, несмотря на всю свою недавнюю ненависть к этому человеку, ненависть за то, что он подставил его отца, за то, что он ужасно обошелся с Северусом Снейпом, за то, что управлял и манипулировал другими людьми, Гарри не мог не согласиться, что иной раз любовь к детям может заставить людей совершить совершенно немыслимые поступки.
Оно помолчали. Дамблдор отвернулся от Гарри, потирая озябшие ладони, и снова протянул их к пламени камина. Гарри сидел за столом, подперев лицо кулаком. Злость — странно! — уходила куда-то далеко; оставалось лишь чувство, что еще ничего не закончилось. Война продолжается. И открыты еще не все тайны.
"Ты хочешь еще о чем-то спросить меня?" — наконец, нарушил молчание Альбус Дамблдор.
"Да", — Гарри наморщил лоб. — "Я не понимаю — как? Как пергаменты Тео Квинтуса оказались у вас? Как попал к вам меч Гриффиндора? Их же украли", — он хотел сказать "сегодня ночью", но понял, что прошло уже куда больше времени. — "И как вы узнали, что Гриффиндор — ваш предок? Мне известно, я видел", — Гарри чуть покраснел, вспомнив свою эскападу с Мысливом Валери Эвергрин. — "Я видел, что вы, профессор, — латент! Как в таком случае вам могло стать известно, как звали вашего предка-волшебника?"
Дамблдор широко улыбнулся и встал перед камином во весь рост. Какой-то портрет на стене душераздирающе зевнул.
"Я все ждал, когда же ты спросишь меня об этом. Ведь для тебя все случилось только сегодня. Для меня же прошло ровно пятьдесят лет".
"Пятьдесят лет?" — не понял Гарри.
"Да, Гарри. Пятьдесят лет с того дня, когда я, еще не старый волшебник, — по сравнению с тем, которого ты видишь сейчас, конечно, — поступил работать в Департамент Тайн нашего британского Министерства Магии. К тому времени я, к сожалению, был уже известен: истек год с того момента, как я смог победить великого Темного колдуна Генриха фон Гриндельвальда", — Дамблдор нахмурился. — "Неудобная популярность, Гарри, которую довелось вытерпеть тебе, ничто, по сравнению с тем раздражающим почитанием, которое начали оказывать мне после окончания Второй мировой войны. Колдуны на улицах бросались пожимать мне руки, ведьмы протягивали мне своих детей, чтобы я их поцеловал, газеты с надоедливой регулярностью рвались брать у меня интервью. Я тогда преподавал в Хогвартсе Трансфигурацию, но даже в школе мне не давали прохода, дети вместо занятий вновь и вновь требовали, чтобы я в подробностях рассказывал им, как я победил Гриндельвальда, другие преподаватели смотрели на меня или с восхищением, или, что чаще, с завистью. В таких условиях мне было весьма тяжело работать. Я решил ненадолго оставить преподавание и поискать возможность сделать что-то полезное там, где мне никто не смог бы в этом помешать своим назойливым любопытством. Я подал заявление в Министерство Магии. В те дни любой отдел Министерства мог встретить меня с распростертыми объятиями, если бы я пожелал там работать; отдел по связям с магглами, департамент международного магического сотрудничества, отдел внутренних волшебных дел, где тогда начинал работать Аластор Моуди, — все вырывали меня друг у друга и обещали мне золотые горы. Наиболее влиятельные фракции Министерства намекали на то, что поддержат меня, даже если я захочу претендовать на пост Министра Магии. Но я решил, что наибольшую пользу смогу принести в отделе Тайн".
"Так вы тоже работали специалистом по расследованию особо тяжких преступлений сил Зла?" — удивился Гарри. — "Как профессор Эвергрин?"
"Нет-нет", — усмехнулся Дамблдор. — "Эта должность в то время тоже смогла бы стать моей, если бы я захотел. Но я всегда был больше ученым, чем, например, не дай Мерлин, оперативным работником или администратором. Меня куда больше интересовала экспериментальная часть исследований отдела, поэтому я стал внештатным сотрудником лаборатории, которая занималась исследованием свойств Времени".
"Вы работали с времяворотом?" — изумился Гарри.
"Скажем так, я изучал много проблем, связанных с его использованием", — уклончиво заметил директор. — "К тому времени в магической науке существовало много теорий, многие из которых колдуны беззастенчиво воровали из магловских учебников физики и научных монографий. Но проводить эксперименты с временными протяженностями и даже изменять прошлое, чтобы добиться определенных результатов в будущем, пока не осмеливались. Эту почетную обязанность возложили на меня, вероятно, полагая, что в случае ошибки в работе результаты будут признаны моими недочетами, а не ошибками самого отдела. Но меня это устраивало, потому что, во-первых, до поры до времени никто не вмешивался в процесс исследований, а во-вторых, отдел Тайн тщательней всего сохранял конфиденциальность, связанную с его сотрудниками и их разработками. Поэтому меня со временем прекратили преследовать журналисты, газеты — писать о моих хобби и тех людях, которых видели со мной на улице. Меня забыли. Это было как никогда кстати".
"А чем вы занимались в отделе?" — заинтересованно спросил Гарри. Связь прослеживалась уж слишком явно. — "Или это секретно?"
"Вообще-то, совершенно секретно, но тебе я могу открыть эту тайну", — подмигнул Дамблдор. — "Мой проект для бюрократов Министерства назывался длинно и скучно, зато отчетность они требовали редко, что устраивало меня во всех отношениях. Периодически проводя эффектные демонстрации для мало что в них понимающих министерских чиновников, на деле я занимался захватившей меня идеей: узнать, кем были мои настоящие предки. Ты, Гарри, конечно, сможешь меня понять, как никто другой. Мы с братом выросли в абсолютно маггловской семье, разве что более доброжелательной, чем семейство твоих дяди и тети. На склоне лет обнаружив у себя неожиданно проявившиеся магические способности, я больше всего на свете желал узнать, от кого мне они могли передаться, да еще и в таком объеме: ты, наверное, знаешь, что латенты обычно обладают гораздо более внушительным потенциалом, чем дети, рожденные в обычных колдовских семьях. Эксперименты с времяворотом могли исполнить мою мечту".
"Помнишь, что ты увидел, когда смотрел в волшебное зеркало на первом курсе? Своих родителей, Гарри. Я тоже хотел увидеть тех, кому обязан своей магией. Мне пришлось долго совершенствовать те образцы времяворотов, которыми располагал отдел Тайн. Это были маломощные экземпляры, постоянно дающее сбои, опасные для нас. Я испытал более полутора десятков образцов, прежде чем смог добиться успеха — надежности очередной опытной модели", — директор забарабанил пальцами по столу. — "И вот тогда я понял — пора!"
"И вы — видели Годрика Гриффиндора?" — поразился Гарри. Он изумленно подался вперед, его глаза расширились от удивления. — "Прямо так, сразу оказались рядом с ним?"
"Не сразу, конечно, нет. О, Гарри, сынок", — мечтательно протянул Дамблдор. — "Если бы ты мог видеть все то, что видел я... Больше тридцати поколений!"
"И все — Гриффиндоры?!"
"Нет, конечно. Мужская линия прервалась приблизительно через двести пятьдесят лет. У последнего Гриффиндора, который жил при Эдуарде III, были уже только дочери. Позже, вернувшись, я нашел в одной маггловской хронике упоминание о том, что некий Джон Гриффиндор участвовал в битве с французами при Креси и оказал чудеса храбрости. Он женился на магглорожденной девице из рода Арундэллов, а три их дочери весьма удачно вышли замуж и постепенно растворились среди магглов. Времена случились такие, что с маглами было лучше не ссориться: постоянные войны с Францией и Шотландией, политические интриги и полное разорение страны, вечные подозрения в ереси или колдовстве сильно попортили тогда жизнь колдунам. То, что дочери Джона оказались женами графов и баронов, сыграло свою печальную роль: мужья запретили им даже думать о волшебстве из опасения, что это может навлечь беду на их семьи. Сам Джон Гриффиндор, весьма талантливый волшебник, до самой смерти скрывался в имении младшей дочери, Лионеллы, которая была замужем за третьим сыном лорда Лэтимера. Ее дети, в отличие от детей ее старших сестер, учились в Хогвартсе, но особых высот не достигли, поэтому правнуки Гриффиндора выросли, почти ничего не зная о колдовском мире. Внуки и правнуки старших дочерей Гриффиндора прожили недолго, а в период войн Алой и Белой Розы оказались во враждующих лагерях", — вздохнул Дамблдор. — "Под предлогом войны они истребляли друг друга в надежде получить наследство, однако выжили лишь потомки Лионеллы, унаследовав все земли родственников. Наши предки приобрели богатство и власть, но потеряли магию, и это продолжалось, пока в 1846 году не родились мы с братом. Я начал путешествие с рождения своего отца и таким образом продвигался все дальше и дальше. Не представляешь, Гарри, как сложно было распутать все кровные связи. Возвращаясь обратно, я всякий раз отправлялся в отдел Древних Рукописей, листал маггловские церковные книги, а когда находил сведения об очередных потомках Гриффиндора, то заносил всю информацию в картотеку. Может быть, когда-нибудь я покажу тебе, сколько же всего Гриффиндоров породил Годрик!" — глаза Альбуса Дамблдора загорелись. — "Приходилось отслеживать даже рождение детей, которые жили не больше суток. Многие погибли во время эпидемий чумы и при великом Пожаре, многие уехали в Америку. Но все эти сложности оказались ничем по сравнению с потрясением, которое я испытал, когда в середине 14 века вошел в неприметный флигель за воротами захудалого замка и услышал, как высокая рыжеволосая женщина выговаривает здоровенному обрюзгшему старику за то, что он позорит их семейство постоянными играми в кости с замковой прислугой и просаживает деньги на петушиные бои. Старик оказался тестем хозяина замка и отцом этой суровой леди. А звали его — Джон Гриффиндор", — триумфально закончил старый волшебник.
"И тогда вы и поняли, кто..." — начал Гарри, но Дамблдор его перебил.
"Нет-нет, Гарри, это была лишь выигранная битва, но не победа. Это лишь подстегнуло меня. Я решил, что увижу и самого Годрика, чего бы это мне не стоило. Я стер в кровь ладонь, на которой раскручивал подвеску времяворота, но, наконец, достиг одиннадцатого века. Я знал, где находится Хогвартс, но рельеф местности с тех пор сильно изменился, а для аппарирования это очень важно. Но я не мог просто так бродить по английским и шотландским дорогам, в те времена это было очень опасно. Мой плащ-невидимка не всегда надежно меня защищал, поэтому лучше было просто прикинуться одним из туземцев. Поэтому я частенько путешествовал под видом обычного бродяги, а иногда и прокаженного. Кстати, этот способ был самым беспроигрышным — мало кому хочется связываться с прокаженными, и желающих меня побеспокоить обычно не находилось. Но сейчас мне срочно требовался попутчик, который, при случае, мог бы меня прикрыть", — Дамблдор замолчал и испытующе взглянул на Гарри.
Взгляд этих странно сверлящих его голубых глаз заставил Гарри сперва похолодеть от пронзающего мозг, как искра, осознанного понимания — полного понимания! — всей истории, в которой он внезапно почувствовал себя лишь одной из спиц в колесе бесконечно вращающегося времени. Ободом была его судьба, а погонщик сидел сейчас перед ним и терпеливо ждал, когда он, Гарри, увидит то, что до этого не мог видеть. Во всей полноте, во всем безумии, и — парадоксально! — в удивительной, ювелирной закономерности, которая накрепко соединила прошлое и будущее. Какой бы силой я ни обладал, подумал Гарри, глядя на свое ошарашенное отражение в причудливых полумесяцах очков Альбуса Дамблдора, она не может быть больше той, которая доступна человеку, сидящему напротив. Человеку, пронизавшему время насквозь ради своей мечты.
"Это были вы?" — кратко осведомился Гарри.
"Да".
"Вы защитили Джеффри Монмута от разбойников и нашли предлог отправиться с ним?"
"Да".
"Тот страхолюдный старикан... Это была маскировка? Вся эта грязь и вонь и... и вши, и старые, полусгнившие тряпки?"
"Да".
"А я еще думал, откуда мне знаком этот запах", — хмыкнул Гарри, покачав головой. — "Точно так же пахнет от вашей вазочки с леденцами, которая всегда стоит у вас на столе! Так меч Годрика и книгу Тео взяли — вы?"
"Да", — глаза Альбуса Дамблдора блеснули странным удовлетворением.
"И когда вы стали свидетелем нашего разговора с Годриком, а потом, могу спорить, когда я сбежал, профессор Снейп говорил об этом с ним — своим предком! — вы узнали какие-то подробности о том, кто мы такие. И кто он такой".
"Я назвал своего сына Северусом, Гарри", — тихо заметил Альбус Дамблдор. Седая прядь выбилась из-под пурпурного колпака, расшитого звездами, и в антураже Великого Мудреца скользнуло что-то более земное и человеческое. — "Уже одно это свидетельствует о том, что я поверил. Я знал, что когда-нибудь мне придется отправить в прошлое группу детей во главе с моим сыном ради их спасения. И я это сделал. Сегодня".
Судьба Валери Эвергрин была предопределена много лет назад. Гарри сжал челюсти.
"Я понимаю, почему вы сделали это, профессор", — он нервно потер лоб. — "Хотя ничто на свете не заставит меня вас оправдать. Но вы же знали, что это может быть чревато изменением будущего! Разве это не было слишком рискованно? Кто знает, может быть, то, что Вольдемортов оказалось двое, что Меланхольная Миртл тоже раздвоилась, — последствие вашего поступка?" — это прозвучало так, словно Гарри в чем-то упрекал директора. Но, странно, того пиетета, который раньше Гарри испытывал к Альбусу Дамблдору, уже не было, точно юноша стоял сейчас не перед могущественным добрым волшебником и директором школы, где учился Гарри, а перед равным себе. Неужели неизмеримая мощь магии настолько меняет отношения между людьми, мелькнуло в голове у Гарри. Но, странно, Дамблдора это нисколько не смутило. Постоянно подчеркивая разницу в положении между профессором Снейпом и Гарри, когда парень зарывался, сейчас он никак не реагировал на подобные откровенно хамские выпады. Разве что легкой улыбкой.
