Этот поток чуть не захватил Кледа, увлекая странной мрачной сладостью таких предельных, контрастных переживаний. Он готов был, как мотылёк, устремиться на это манящее пламя упоения Смертью, станцевать с нею последний, опасный, пленительный Танец... Но тут обволакивающую разум пелену тьмы разорвал ослепительный луч — Меч Кернуна! Ворон ухватился за него, как за спасительную соломинку, чтобы вынырнуть в действительность, и трезво оценить обстановку после мгновений, потерянных в дурмане Мары.
А картина была безрадостная. Похоже, не он один поддался наваждению. Часть Братьев, даже потерявших коня и копьё, устремлялись не куда-нибудь, а именно в "горлышко кувшина", на верную смерть. От Тарана, как организованного отряда, ничего не осталось.
К счастью, потеряли разум не все. Кто-то из Кинжалов крикнул: "Врассыпную!" И это выглядело логичным решением, чтобы сохранить остатки людей. Но только на первый взгляд. Клед даже начал сжимать бока лошади, когда вдруг осознал, что в текущем положении неорганизованное бегство грозит им всем бесславным концом. С командного пригорка поднимался жёлтый дым — сигнал коннице. А послать их в бой так скоро могли, только чтобы отразить нартскую. Значит им сейчас порознь никак не с руки обходить пешую битву с фланга, ибо тогда они угодят в конную. Остаётся только одно...
— Стоять! — гаркнул Клед неожиданно властно даже для себя. — Все ко мне!
Ворон всё же вынужден был пустить свой Кулак рысцой в сторону от "кувшина". Чтобы не догнали. Придётся формировать отряд на ходу. Некоторые откликнулись сразу. Другие — глядя на них. Все сохранившие трезвость мысли подтягивались к нему. Даже те, кто потерял лошадей. Набралась где-то четверть от исходного числа.
Вскоре пришлось остановиться, благо теперь позволяло расстояние до отряда ахсары, продолжавшего неспешно перемалывать одержимых Братьев.
— Назад нельзя — заявил Клед. — Там конница кочевников. Будем пробиваться насквозь! — он рубанул рукой в сторону сражающейся пехоты. — Построиться "ромбом"! Пешие в центр!
Братья шустро расположились вдолбленной ещё в Когтей "лесенкой". Сам Ворон, разумеется, оказался на острие. Фоном проскочило ощущение, что он бежит по воздуху, дерзко сиганув в пустоту. Прыгнув из грязи в князи. Но сомневаться и рассусоливать было некогда — если ахсара поймёт, что они задумали, то может настигнуть, и остатки Тарана разделят участь товарищей. А у Кледа ещё другие планы имеются. Вдох поглубже — и:
— В атаку! Победа или смерть!
— Победа или смерть! — грянул ответный хор.
И Ворон ощутил, что клич — это сила! Единая воля кучи людей, собранная в пучок острием намерения командира. Придающая ему остроту, рассекающую все препятствия на пути...
Крестьяне были слишком заняты битвой. Их командиры не успели понять, что происходит за спиной и развернуть людей. Можно было бы сказать, что Воины Смерти пронзили ряды Народной Орды, как нож масло. Если бы вперёд по бокам от Кледа сразу не вырвались Стап и Дон, и кто-то ещё за ними, отставая едва ли на полкорпуса. И если бы Стап не поймал телом копьё какого-то шустрого ополченца, нацеленное в командира...
Ворон даже не успел осознать происшедшее. Вот только что Дед сидел на лошади рядом — и вот он валится с неё назад, радостно улыбаясь своему барону. Всего миг, растянутый в памяти немым криком души. И вот его место в седле уже занимает кто-то из спешенных Братьев.
Добравшись до своих, "ромб" не стал задерживаться на передовой — распался и просочился сквозь ряды пехоты. Солдаты Смерти умели пропускать конницу, не ломая строй.
Оказалось, что Кулак потерял ещё Сипа, Сивуху и Скрипуна. Ворон кадоровым тоном отправил оставшихся двоих кастерских к близнецам в обоз — пусть хоть кто-то вернётся домой...
Деревянно сходил на доклад к Раскину, даже не запомнив, что говорит. И, получив заслуженный отдых, не знал, куда себя деть, вернувшись к Кулаку. Просто встал рядом с конём и стоял, глядя в пустоту, как отмороженный.
Тогда Дон осторожно взял своего Кинжала под локоть и отвёл присесть на чью-то перемётную суму в сторонке от командной суеты. Дал напиться из фляги. И стоял, легонько сжимая плечо, пока Ворон не начал оттаивать.
* * *
Вновь осознав, что дышит, Клед наскоро раскинул шестое чувство и, поскольку обстановка серьёзно не поменялась, дал себе ещё пару минут подумать. Что именно так вышибло его из колеи? Сегодня ведь уже погибло множество людей. Даже в этой их вылазке.
Не в том ли дело, что на этот раз команды, повлёкшие гибель, отдавал он? Но ведь было уже такое на маяке, ощущалось иначе и не осталось грузом на совести. Иначе он не прошёл бы второе посвящение. Нет, сейчас потрясение вызвала именно смерть своих.
Потому что Ворон впервые потерял кого-то из своего вручную подобранного и выпестованного отряда? Привязался к ним? Нет, не то — он прекрасно знал, что отсюда вернутся не все, и принял это.
То, что погибли не просто его солдаты, а подданные? И какого лешего они выперлись в первый ряд? Ставили же их вглубь. Хотя, потому и полезли наверное — барона защищали, чтоб их так. И вот это давило чуть посильнее, чем орденские жертвы. Для Братьев-то в смерти вообще трагедии не было, лишь бы она была славной. Шаг навстречу опасности не требовал от них такой самоотверженности, которая толкнула вперёд кастерских рекрутов.
Но взгляд вглубь себя подсказывал, что и это ещё не всё. Соотечественники сами, возможно, и не дерзнули бы нарушать порядок, если бы им не подал пример старший — Стап.
Да! Вот мысль о нём отозвалась болью где-то в глубине онемевшей души. Значит, именно в его гибели основная загвоздка.
Если подумать, он был первым, кто по собственной воле, едва опознав наследника, присягнул ему на верность. Вверил свою жизнь. Потом пошёл искать через всю страну. Привёл ещё подданных, возможно, передав им своё отношение — неизвестно, поступили бы они сами так же, даже если бы узнали, что Клед — их барон. Мало того, он предчувствовал гибель, и всё равно пошёл с ним. Отдал за Ворона жизнь — не по чьей-то указке, а по велению души. Такая преданность... Такая преданность... Мысль споткнулась о некое чувство, как если бы в уме существовало горло и в нём стал ком.
Клед сделал несколько глубоких вдохов, с каждым из которых понемногу выходила боль. А её место занимало невесть откуда берущееся тепло — словно невидимый лучик солнца пробился сквозь лёд, сковавший сердце, и согревал саднящую рану, заживляя её.
Такая преданность дорогого стоит! Но...
Сожалея о жертве Стапа, барон ал да Кастердом преуменьшил бы её значимость. Она заслуживала благодарности, такой же беззаветной. Не только за себя, но и за правое дело, которому послужил бывший Наречённый, защитив своего Кинжала.
Кроме того, пожилой сотник прошёл свой Истинный Путь до конца и воплотил свои высшие стремления. Проявил себя во всей красе, без страха и жалости.
Ворон мог лишь надеяться, что когда наступит его час, он точно так же сделает всё, что должен, не дрогнув. Тем более, в чём-то их цели похожи: Стап защищал Кледа, а Клед хочет защитить весь мир. И для этого ему, возможно, понадобится пожертвовать кем-то ещё. Кем угодно, даже айланной, если встанет вопрос, спасать её или убить Морену. Алрина поймёт. И возможно, поступит так же. Ничто не должно ему помешать. Победа или смерть! Так что, хватит копаться в себе — пора действовать.
Клед снял с плеча руку Дона, незаметно сжав её в благодарность, встал и огляделся. Передовая приблизилась ещё на полтора десятка шагов — похоже, третья волна нартской атаки была почти такой же успешной, как предыдущие. Столкновение теперь шло на уровне пятой линии, постепенно теряя накал — похоже, озверение крестьянского ополчения в очередной раз шло на спад.
Шестое чувство подсказывало, что мораль дружинников опасно снизилась. Если так дело дальше пойдёт, победа Княжеств перестанет казаться столь неизбежной. Пока ахсаре при помощи всех своих трюков и хитростей удалось разменять жизни солдат почти один к двум в свою пользу. Надо её останавливать — уже не ради того, чтобы захватить ценный трофей, а в целях самосохранения, и не дожидаясь, пока некому будет её защищать. С ней эта логика явно не работает.
Огонёк Меча снова ощущался на исходной позиции. Клед поднялся к главнокомандующему и дождался свободной минуты, чтобы изложить свои соображения:
— Ахсару надо остановить.
Он набрал воздуха для перечисления доводов, но Раскин сразу ответил:
— Согласен. Но как? Придумал, наследничек?
— Нет. Я предлагал...
— Ты предлагал ерунду. А мне нужен рабочий план. С учётом последней попытки. Что там вообще случилось?
— Я же докладывал.
— Ты изложил мне факты. И был слегка не в себе. Видимо, инициатива в голову ударила. Кстати, молодец. Но теперь мне надо, чтобы ты крепко подумал... Ты подумал?
— Немного... Почему я?
— Потому что, похоже, ты лучше всех понимаешь, что происходит. И я хочу знать, с какой смерти мой Ятаган сделал именно то, чего должен был избегать, а ты, без году неделя Кинжал, выкрутился?
— Вы же сами приказали не лезть на рожон...
— Но это не помешало остальным так поступить, хотя у них был похожий приказ. Точнее, не лезть в бутылку, то есть в клещи. А они сделали буквально именно это. Почему?
— Ну...
— Не мнись, как девица на выданье! Некогда. Если ахсара ещё что-нибудь учудит, мы рискуем опозориться так, как не бывало со дня основания Ордена — проиграть битву при двойном численном перевесе, да ещё и на ровном месте!
— Я думаю, она колдует, — решился Клед.
Колдовство встречалось настолько редко, что многие слышали о нём лишь в легендах, а потому считали сказками. Споры между верящими и неверящими могли тянуться бесконечно и никогда ни к чему не приводили. В орденской среде дело осложнялось ещё тем, что обыватели часто считали самих Воинов Смерти колдунами или ведьмаками, но Братья-то знали, что не колдуют, а просто используют дарованные Тёмной Матерью способности. Доказывать столь сомнительное заявление сейчас было не время и не место, но умолчать — означало утаить важные разведданные. Так что Клед обязан был попытаться: пошлют как контуженного — значит пошлют, по крайней мере, он сделал всё, что мог...
Однако, Раскин не стал тратить силы на споры, только спросил:
— Как именно?
— Мне кажется, она распаляет жажду убийства до такой степени, что человек теряет контроль над собой. Это, конечно, не Кровавая Ярость, но что-то в таком роде. Не знаю, может она и ополчение своё таким же способом накачивает.
— Нет, крестьяне прихлёбывают из фляг какое-то пойло. Стилеты говорят, похоже на действие дурмана или чего-то подобного. Кстати, и на дружинников наших её колдовство так не действует.
— А они нападали на пехоту после того, как расправились с нашими? — Клед устыдился, что даже не оглянулся назад тогда.
— Нет. Пехота сама справилась. Кто-то её вовремя направил в нужное место. Но на дружинников близость ахсары, наоборот, наводит жуть и оторопь. Причём во второй раз сильнее, чем в первый. Можешь это как-то объяснить?
— Думаю, это действует только на Воинов Смерти, — Ворон, конечно, не думал, а точно знал, но потрясать основы веры Ордена сейчас было точно некстати. — Благодаря посвящению. Похоже, магия ахсары тоже каким-то образом связана с Тёмной Матерью. И усиливается с количеством смертей.
— А почему ты не поддался? И ещё треть бойцов?
— Я могу только предполагать...
— Предполагай, не стесняйся!
— Обычный человек... боится смерти, а мы приучаемся к ней стремиться. Поэтому то, что их пугает, нас... манит? Но не всех одинаково. Кто-то ведь вообще остаётся в Солдатах, кто-то в Воинах, кто-то в Кинжалах и не стремится дальше...
— Хорошо, допустим я понял. Можно из этого вывести какую-то закономерность? Чтобы послать против неё тех, кто меньше подвержен этому... — Раскин покрутил пальцами в воздухе.
— Зову?
— Так ты всё-таки тоже его ощутил?
— Ну... да.
— А как справился?
— Я не уверен, что мой способ подойдёт другим.
— Всё равно расскажи.
— Её оружие... Ну, тот самый артефакт. Я прикасался к нему в детстве, и... Он действует противоположным образом — отрезвляет. Но мои родные братья, да и отец... реагировали иначе. Я почувствовал его вблизи, и это меня спасло. Ну и ещё расстояние, наверное. Хотя... может быть, не столько расстояние, сколько вовлечённость в схватку. Или просто степень злости... Возможно, твёрдое соблюдение Кодекса будет лучшей защитой, хотя на практике...
— Так, ладно, я понял. Нам нужны те, у кого поменьше посвящений, характер поспокойнее и желательно атаковать издалека.
— Но издалека мы её не достанем. А вблизи у них копья длиннее. К тому же... разве нам не приказано брать её живой?
— Приказано. Но не любой ценой. Мы, конечно, попытаемся, однако, победа важнее. Так что, если другого варианта не останется, разрешаю разить наповал. Под свою ответственность. Всё, иди, готовь свой Кулак. Выбери тех, кто, по-твоему, сможет сопротивляться этому зову вплотную. И напомни о Кодексе им. А мне надо ещё кое-что организовать.
В глазах Скимитара при этом зажёгся азартный огонёк, которого Клед никак не ожидал от этой кадоровой глыбы. Почуял достойного соперника?.. Безусловно, Раскин только что доказал, насколько быстро умеет принимать важные решения, не размениваясь на мелочные сомнения по вопросам, которые, по-хорошему, следовало обдумывать гораздо больше времени, чем у них было. Просто положился на мнение подчинённого, который явно изучал тему дольше и глубже. Этим он вызвал у Кледа прилив уважения и даже, пожалуй, восхищения. Лишь бы главнокомандующего не подвела излишняя самоуверенность.
— Так а к чему готовить-то?
— К перешей атаке. Только без натяжек, на количество не смотри, я соберу ещё надёжных людей. Попытаемся взять её малым числом под прикрытием общего наступления. У меня есть ещё два чёрных скимитара, так что мы с тобой будем на острие Кулака, а задача остальных — освободить нам руки, чтобы не отвлекаться на свиту, — он внезапно повысил голос, обращаясь к кому-то слева: — Достаньте мне чёрных кочевничьих курток и шлемов! Хотя бы две пары поцелее, но больше — лучше! — и снова Кледу: — Пригодится всё-таки ваша маскировка, когда сшибёмся со внешним кругом. Там даже мгновение замешательства даст нам преимущество. Переоденьтесь соответственно. Всё, ступай.
Ворон пошёл к своим бойцам, собрал их в кружок и сообщил неприятную новость — что ахсара всё-таки колдует прямо во время боя, и слова ей для этого не нужны. Что это нечто вроде бессловесного зова, который соблазняет даже не похотью, а яростью и жаждой битвы. Многие закивали головами — видимо, успели почувствовать во время налёта.
Потом командир спросил, все ли помнят заповедь Кодекса: "Гнев, ярость, страх, восторг равноценны поражению, ибо они ослепляют", и насколько следуют ей в бою. Ответы слушать не стал, тем более, что они были, по большей части, не очень членораздельными, просто внимательно смотрел на каждого, прощупывая шестым чувством.
