Глаза у Боеслава восторженно округлились:
— Каков он из себя? Не гневливый?
— Да с чего бы ему... Нет, не гневливый. Там вовсе другая история... Ты вот что... Приходи туда завтра сразу после двузвона. Если он опять мне покажется, может быть, и ты его увидишь. Придёшь? Сможешь? Отпустят тебя?
Онемевший Боеслав некоторое время то открывал, то закрывал рот.
— Отпустят, — наконец заверил он охрипшим вдруг голосом. — Я Скусеня с матушкой уговорю, они мне отказать не посмеют.
— А я? — возмутился Ванька. — А меня ты не зовёшь?
— А зачем тебя звать? Мы и так вместе. Куда я — туда и ты.
— А кто в тайгу без меня упёрся? Попробуй только меня завтра не разбудить — пожалеешь, что родился.
— Я специально для тебя целое ведро холодной воды приготовлю. Мигом проснёшься, — Стёпка опустил руку за борт и щедро обрызгал не успевшего увернуться Ваньку. Тот, естественно, в долгу не остался.
Так, дурачась, они и прибыли на левый берег. Лодка проскользнула бортом по мокрым брёвнам, весёлые гоблины помогли мальчишкам выбраться на мостки. Шагая по тропинке вслед за Ванькой, Степан оглянулся.
Лодка уже отчалила. Боеслав, выпрямившись во весь рост, смотрел им вслед.
— Я приду! — крикнул он. — Я приду!
Глава седьмая,
в которой княжий оберег попадает в нужные руки
Ванька с троллями до этого совершенно не знался, видел их только издали, и теперь, оказавшись среди громогласных панов-великанов, поначалу даже пожалел, что не остался в намного более спокойном замке. К счастью, оглушающие приветствия, душевытрясательные похлопывания и костедробительные обнимания (всё немножко невсерьёз, конечно, но Ванька-то поверил!) надолго не затянулись, и вскоре уже начались обычные расспросы, рассказы и, само собой, угощения.
Дядьке Неусвистайло, как выяснилось, пришлось задержался по делам в Проторе, но пасечник обещался вскоре подъехать, так что "ты, Стеслав, не журись, повидаетесь ишшо". О чудесном выздоровлении князя вслух никто не говорил, но по взглядам, бросаемым на мальчишек, по улыбкам и смеху, по всеобщему воодушевлению нетрудно было догадаться, что ни для кого это уже не секрет. У таёжников появилась надежда, и они хорошо знали, чьими стараниями она к ним вернулась. В общем, было здорово, хотя на Ванькин взгляд слишком шумно.
Вопреки опасениям, лагерь ополченцев даже близко не напоминал буйную вольницу, часто изображаемую в фильмах про казаков или, например, викингов. Здесь не бражничали днями напролёт, упиваясь до изумления; не сидели безвылазно у костров, отрезая ножами куски горячего мяса от целиком запечённых туш; не ссорились, то и дело испытывая друг на друге крепость своих кулаков или остроту мечей; не хохотали громогласно, сжимая в одной руке обгрызенную кость, а в другой — наполненный пивом рог; не похвалялись былыми подвигами и неизбежными грядущими победами... Здесь просто жили — привычно, без натуги и где-то даже весело, — жили, деловито и спокойно готовясь к тому, что в скором времени придётся воевать и, может быть, даже умирать. И никого это особо не напрягало и не пугало. Не в первый раз, отроче, не в первый раз. Али мы не мужики? Али не тайга наш дом? Опробуют ещё все те, кто за рекой пристроился, какова на вкус таёжная сталь, помяни моё слово. Без боя не сдадимся и на колени им нас не поставить. Мы и не таковских обламывали.
Драк и пьяных споров здесь не случалось, старшины следили за этим строго, но молодых ополченцев ветераны неустанно и с нескрываемым удовольствием гоняли в хвост и в гриву. Тут и там звенели мечи, вонзались в мишени тяжёлые стрелы, стучали по щитам булавы и шестопёры. Удержаться было невозможно, и мальчишки старательно обошли почти весь лагерь. Интересного было много, но дольше всего они задержались там, где молодой улыбчивый вурдалак отбирал годных для мечного боя новобранцев. Понаблюдав за тем, как он играючи отбивается сразу от трёх противников, успевая при этом шутить и ехидно комментировать их промахи, Ванька толкнул локтем Стёпку и многозначительно подмигнул:
— Давай.
— Чего тебе давать?
— Попробуй, говорю. Выйди против него. Потренируешься заодно.
Стёпка вспомнил поединок с Боявой, вспомнил боль в отбитых рёбрах и поморщился:
— Я со своими не дерусь.
— Значит, сдрейфил, — довольно заключил Ванька. — Ох, и наваляет тебе Всегнев!
— Может и наваляет, — не стал спорить Стёпка. — Я ведь сам на мечах сражаться не умею. Меня же никто не учил. Просто когда нужно с каким-нибудь гадом разобраться, мне гузгай помогает. И получается, что как будто я самый крутой... А потом чик — и я опять обычный. До следующего разозления.
Вурдалак тем временем с завораживающей лёгкостью обезоруживал одного соперника за другим. Причём ухитрялся проделывать это так, чтобы выбитые мечи, вонзались в землю у него за спиной.
— А ты так сможешь? — спросил Ванька. — Мечи выбивать?
— Запросто. Если гузгай захочет.
— Вообще это, конечно, круто! — признал Ванька. — Я даже обзавидовался весь. Только на эту гадость внутри я всё равно не согласный, понятно. Даже и не проси.
— А при чём тут я? Твой гузгай, если захочет, сам из тебя вылезет. И разрешения не спросит.
Ванька испуганно прижал руки к животу:
— Он что, уже там сидит?!
— Конечно, сидит. Только не в животе, это же не Чужой. Он... — Стёпка замялся, подыскивая нужные слова. — Ну, это примерно как компьютерная программа. Когда надо включается и ты её чувствуешь... Ну, не совсем так, конечно... В общем, сам потом узнаешь.
— А нельзя как-нибудь без него крутым стать? Заклинание какое-нибудь сказал и — готово!
— Наверное, нельзя, — Стёпка проводил взглядом вонзившийся в траву меч последнего бойца. — Видишь, все тренируются. И никакой магии... Ладно, пошли к троллям. Догайда обещал рассказать, как они в прошлом году в Оркланд ездили. Заодно и перекусим.
* * *
В весёлой и суматошной вечерней круговерти Стёпка не заметил, куда и как запропастился Ванес. Только что, вроде бы, сидел рядом, слушая с открытым ртом Перечуевы байки о стычках с элль-фингами, и вдруг выяснилось, что его за столом уже нет. Свинтил по-тихому, даже не предупредив. Впрочем, Стёпка за друга не беспокоился, знал, что ничего плохого с конопатым экзепутором в таёжном лагере случиться не может. Вокруг все свои, а чужие сюда и сами не сунутся.
Уже в сумерках, когда вовсю разгорелись жаркие костры и когда пришла пора подумать о возвращении в замок, набрели вдруг на него Щекла с Глыдрей. Оба щеголяли в новеньких кожаных доспехах, не чета боярским, конечно, оба в круглых элль-фингских шишаках с султанчиками (появилась в последнее время у молодых гоблинов такая мода — подражать степным бага-элль-тырам), у обоих за спинами приторочены широкие лесные тесаки. Ни дать ни взять — крутые ополченцы. Даром, что молоды ещё и вполне безусы.
— Привет, контрразведчикам, — обрадовался Стёпка, увидев, как они деловито усаживаются рядом с ним за стол. — Чем занимаетесь? Кого ловите?
Гоблины о неприятной стычке на постоялом дворе успели напрочь забыть. Мосластый Щекла снял шишак, пристроил его на лавку и, важно кашлянув, пробасил:
— И тебе, Стеслав, поздорову. Токмо мы здеся не ловим, нас здеся как бы самих не изловили.
Гоблины довольно заржали, потом Щекла пояснил:
— Упарил нас дядько Заступень, в сечи ишшо не побывали, а руки уже отваливаются. Поддоспешник нонче, не поверишь, два раза отжимал. Боимся, когда на рать позовут, силов у нас вовсе не останется. Вот мы и сбежали от него. Пущай на том краю нас ищщет, а мы пока здеся с тобой отдышимся.
— А он вас за то из ополчения не турнёт?
— Не-е, — отмахнулся Щекла. — Вечер ужо, он и сам притомился. Там ить с нами два десятка молодых воинской сноровке обучаются... Все разбежалися.
Они опять засмеялись. Глыдря с наслаждением осушил ковш с заварухой, склонился через стол к Стёпке.
— Слышь, Стеслав, — жарко зашептал он ему в лицо. — А куда ты дракона свово дел? Неужто он у тебя вырвалси?
— Да здесь он, здесь, — успокоил его Стёпка. — В тайге пасётся. Он без меня никуда.
Глыдря многозначительно покивал:
— Энто правильно. Нам он шибко может подмогнуть, ежели весичи с орклами сговорятся. Супротив дракона им ни в жисть не выстоять.
— У них такого дракона точно нет, — согласился Стёпка, благоразумно умолчав, что вовсе не собирается воевать на драконе с весичами и орклами.
— Слышь, Стеслав, а ты на ратные состязания придёшь? — спросил Щекла. — Там и элль-финги биться будут и орклы. Самых сильных, как водится, выставят... Ну и наши поединщики собралися показать, что таёжные тоже не за полкедрика куплены. Ох, и весело будет!
Стёпка вздохнул. Когда он вспоминал о предстоящем поединке с Всегневом, у него сразу начинало портиться настроение. И он подозревал, что чем меньше времени останется до рокового момента, тем хуже он будет себя чувствовать. Потом-то, конечно, всё наладится и образуется, проснётся гузгай, появится решимость, но пока... Даже думать об этом поединке не хочется.
— Приду, конечно, — сказал он. — Куда же я денусь.
* * *
В замок демоны возвращались уже в полной темноте. Догайда предложил им остаться до утра, и Ванька, было, согласился, но уже испытавший на себе все прелести походной жизни Степан, благоразумно рассудил, что лучше спать в тёплой комнате на мягкой постели, чем на земле у костра, пусть даже и укрываясь шкурами.
И теперь они неторопливо шагали по ночному Предмостью, жизнь в котором, несмотря на поздний час, не утихала. Впрочем, самые шумные улицы они уже благополучно миновали (в том смысле благополучно, что больше никого не пришлось на поединок вызывать) и теперь шли мимо тёмных окраинных лабазов. Красиво очерченная множеством самосветок громада замка возвышалась впереди, занимая чуть ли не половину ночного неба.
— Ну и где тебя носило? — спросил Стёпка, косясь на довольную физиономию друга.
— Пока ты там с твоими троллями языком попусту чесал, я, между прочим, серьёзным делом занимался, — похвалился Ванька. — Меня там шаман один пригласил в свой шатёр... Прикинь, он оказался настоящим элль-фингом! Я чуть не обалдел.
— Его случайно не Зарусахой зовут?
— Не, — мотнул головой Ванька. — Хорши... Хорма... Да не запомнил я! Неважно. Его там все почему-то балай-игызом называли.
— Игыз — это колдун элль-фингский.
— Точно, колдун. Вот мы там с ним и колдовали.
— Ага, — догадался Стёпка. — Ты, наверное, в дуделку свою волшебную свистел.
— Свистел, — признался Ванька. — А ты всё всегда знаешь, да? И не скучно тебе жить?
— Не скучно, — сказал Стёпка. — Просто догадаться было нетрудно.
— Ну, тогда я тебе, такому умному, больше и рассказывать ничего не буду.
— Да ладно, не пузырись. Честное слово, я про элль-фингов почти ничего не знаю. Я вообще только с одним и разговаривал. Он в Проторе живёт... Ну и как всё прошло?
Подувшись для приличия ещё с минуту, Ванька подробно и со вкусом поведал о втором сеансе лечебного свиста. Оказалось, что он помог вылечить старшего сына элль-фингского посла. "Прикинь, степные колдуны семь дней шаманили, но так и не смогли снять с него проклятие... А я когда свистнул, он сразу и выздоровел. Из него даже никто не вылезал. Просто заклинание какое-то взорвалось под ногами и всё. Они мне за это саблю обещали подарить... — Ванька с сожалением вздохнул. — Только я от сабли отказался. Тяжёлая такая, неудобная, как они только с ней везде ходят! Вообще-то мне хотелось, но этот свисток опять в голове зазудел, что за лечение плату брать нельзя. Я элль-фингам так и сказал, что если я саблю возьму, проклятие назад вернётся. Ну, они и отстали. Благодарили очень и в гости звали".
— Та-ак, — протянул Стёпка. — А откуда они узнали про твой свисток? Про то, что он от проклятий лечит, а? Получается, что они и про князя Могуту уже знают? Ты там случайно не проболтался? Нас же предупреждали!
— Ха-ха! — Ванька выразительно постучал себя по лбу кулаком. — А я уже почти поверил, что ты и в самом деле шибко умный... Этот Хорми... шаман этот сам меня просил, чтобы я ничего, никому про свой свисток не рассказывал. А про князя он даже и не заикнулся ни разу. Я ему на золотой тарелке страшную кровавую клятву дал, что буду молчать как чёрный камень Бо-Улын. Во, видал! — и Ванька сунул Степану под нос указательный палец.
— И что?
— А то, что мне его разрезали и кровью на священном блюде тайный знак нарисовали. И я даже не застонал, — понятно было, что Ванька страшно гордится своим поразительным мужеством и небывалой выдержкой.
— А потом что было?
— Ничего не было. Ушёл я потом... А-а, ещё заклинание сработало и блюдо это магическим огнём засветилось, синим таким. Видишь, у меня палец тоже теперь немного светится.
Вокруг пальца и в самом деле наблюдались едва заметные переливы магической сущности. Честно говоря, со стороны это выглядело довольно комично — почти неразличимый в темноте Ванька, гордо несущий перед собой светящуюся фиолетовую закорючку указательного пальца.
— Ну и зачем ты мне про это сейчас рассказываешь? — зашипел Стёпка, изо всех сил стараясь сохранять серьёзность. — Ты же клятву дал, балбес! Щас как прихлопнет тебя этим самым камнем Бо-Улыном. Вон, смотри, он уже на тебя падает!
Ванька, естественно, тут же задрал голову, с испугом уставясь в тёмное небо. И лицо у него при этом сделалось глупым-глупым. Стёпка захихикал, но порадоваться своему розыгрышу не успел.
На них напали.
Здесь на выходе из Предмостья, где дорога уже начинала крутой подъём, сейчас было тихо и безлюдно. Едва различимая в свете далёких огней дорога круто поднималась к замку, дойти до которого оставалось всего ничего — если не торопиться, то минут пятнадцать от силы... Кто-то просчитал, что именно здесь удобнее всего устроить засаду. Хоть режь, хоть руби, хоть руки заламывай — никто не услышит и не вмешается. Некому потому что вмешиваться. Эвон как подвезло, что беспечные демоны без охраны попёрлися, лучше и не подгадаешь...
Из-за забора одна за другой беззвучно выскользнули фигуры, тёмные на тёмном фоне. Лица замотаны, глаз не видно, неужто вновь немороки? Тускло блеснули лезвия ножей. Ванька ничего не успел сообразить. Стёпка почувствовал беду буквально за секунду до нападения. Столкнув друга в канаву, сам скатился следом, ломая засохшие ветки бурьяна. Что-то звякнуло, злобно впился в бревно стены арбалетный болт, кто-то ругнулся вполголоса. Стёпка нашаривал в кармане нож, пихал Ваньку в спину. Беги, мол, скорее. Они рванулись вперёд вдоль покосившейся ограды. Чёрные фигуры мчались следом. Навстречу тоже кто-то бежал, не понять — свои или чужие. Впрочем, откуда здесь взяться своим? Удирать в темноте по канаве — то ещё удовольствие, сплошные камни и корни. Ванька споткнулся и упал, ойкнув от боли в ушибленном колене. Не успеем, не успеем! И не надо, хищно отозвался гузгай, демоны не отступают. С глаз словно повязку сдёрнули, ночной мрак посветлел, и Степан отчётливо, как в чёрно-белом фильме, увидел набегающих врагов. Четыре стремительные фигуры с одной стороны, две — с другой. И ещё пара арбалетчиков на крыше лабаза. А тот, что бежит впереди, двигается до боли знакомо, этак по-вампирски стелется над дорогой, и балахон за спиной развевается нетопырьими крылами...
