— Хватит! — хлопнул ладонью по журнальному столику лейтенант, сбросив на пол сразу несколько чашечек и блюдечек. — Вы мне этот балаган прекратите, а то я сейчас вызову наряд милиции, и заберу всех в отделение, там дело быстро пойдет. Разговоритесь там, как миленькие!
— Поздно, — сказала Лада. — Я же вас предупреждала, я же сразу вам говорила, что в отделении нам с вами будет удобнее разговаривать, а теперь поздно, друг мой!
— Я вам не друг! — взвизгнул лейтенант, и на голубых его глазках выступили настоящие слезы. — Пожалуйста, будьте любезны обращаться ко мне по званию! Или "гражданин участковый", хотя бы!
— Хорошо, гражданин участковый товарищ лейтенант, — согласилась Лада. — Как скажете.
— Так-то лучше, — проворчал он, сдвинул приготовленные для чаепития чашечки, блюдечки и горшочки в сторону и приготовился продолжать составление протокола. — Гражданка, ваши фамилия, имя, отчество, год рождения? Гражданка!... А где гражданка, которая только что тут была?
— Здеся я, — отозвался Домовушка, вылезая из-под стола. Пока лейтенант препирался с Ладой, Домовушка успел сбегать за тряпкой и подтереть с ковра расплесканное лейтенантом варенье. — Экий ты, касатик, неловкой! Весь коврик нам загадил, и даже прощенья не попросил! Негоже так, касатик, никак негоже!...
— Я же сказал, как ко мне обращаться! — взревел лейтенант.
Пес решил, по-видимому, что настало его время. Он подошел поближе и зевнул во всю свою пасть, показывая белые острые клыки. Но лейтенантик попался нам бесстрашный.
— Так, теперь я понимаю, почему соседи на вас жалуются, Лада Велемировна! — сказал он с угрозой в голосе. — Эдакую зверюгу во двор пускаете без сопровождающих и без намордника!
— Пес, не надо, — попросила Лада ласково. — Лучше передай там всем, чтобы пришли в эту комнату. Гражданин участковый товарищ лейтенант хочет познакомиться. Даже чай отказывается пить, видишь? Да, и паспорт свой захвати.
Пес, помахивая тяжелым хвостом, послушно вышел.
— Дрессированный? — спросил лейтенантик, изо всех сил стараясь не удивляться. — Вы что, в цирке работаете?
— Он не дрессированный, и я работаю не в цирке, — сухо ответила Лада. Ей, как мне показалось, надоело это представление.
Лейтенант снова склонился над протоколом, я посмотрел, что он там пишет, и ко мне присоединился Ворон, успевший, пока мы здесь развлекались, позавтракать — на груди его прекрасное новое оперение было измазано манной кашей.
— Кошмар! — каркнул Ворон, — ты только посмотри, Лада, какой кошмар он пишет! — Ворон выхватил у лейтенанта протокол, перелетел на спинку кресла, в котором сидела Лада, и уронил листок ей на колени.
— У него в каждом слове по две ошибки! Ор-р-рфогр-р-рафические! Позор-р-р! Кошмар-р-р! Чему его учили в школе!
— Все! — заорал лейтенант, багровея лицом и шеей, — хватит! Мне ваши штучки надоели! Давайте одевайтесь, и пройдемте в отделение!
— Да? — с сомнением спросил приятным баритоном Пес. Он вернулся в комнату и стоял в дверях, и выражение его морды ничего хорошего не обещало этому белобрысому лейтенантику. — Вы уверены, что вам этого хочется?
— Гражданка Светлова! — воскликнул лейтенант хриплым шепотом, — прекратите немедленно чре... чере... черевовещательство!...
— Я здесь не при чем, — равнодушно сказала Лада. — Я вам говорила, что вы пожалеете, что вошли сюда. Пожалуйста, можете пожалеть.
— Заберите вашу собаку!
— Это не собака, это Пес, — вступил в разговор я. Он вздрогнул, как будто увидел змею.
— А это наш Жаб, вы же хотели познакомиться со всеми? — Жаб, тяжело дыша, впрыгнул в комнату и сказал:
— Рыб не хочет идти. Говорит, что гора к Магомету не ходит. Ему, понимаешь ли, — обратился он к лейтенантику с доверительной интонацией, — тяжело тащить на себе аквариум. А колесики приделать мы не догадались. Не знали, вишь ли, что понадобятся.
— А Паук? — спросила Лада.
— А товарищ капитан Паук сказали, что у него чин повыше лейтенантского, и потому лейтенант ему не указ. И если он лейтенанту нужен, то пусть лейтенант к нему и идет.
— Здрассьте! — вскричал Домовушка, — что ж он, совсем порядку не разумеет? Он ведь не на службе, а этот касатик, то бишь, этот околоточный гражданин при исполнении, как он давеча выразился. И потому он нынче власть, и пусть Паук не выдумывает, а немедля сюда будет. Товарищ капитан Паук!...
С этими словами Домовушка, шаркая валенками, умчался в кухню и через мгновение вернулся с Пауком на лапке. Держал он эту лапку вытянутой подальше от тела и явственно робел.
— Вот! — заявил он, — а больше, окромя Рыба, у нас никто не проживает.
С этими словами он стянул с головы платочек и утер вспотевший лобик. Вид его остроконечных ушек доконал лейтенантика, он (лейтенантик) сначала замотал головой, потом принялся щипать себе руки, потом схватил со столика чашку с красными петухами и вылил чай себе на голову.
— Товарищ участковый! Гражданин лейтенант! — укоризненно покачала головой Лада. — Чай надо пить, а вы тут грязь мне разводите...
— Извините, — машинально отозвался лейтенант, не в силах оторвать взгляд от столпившейся в дверях компании.
— Ничего страшного, Домовушка сейчас подотрет, а я вам налью свежего чаю... Домовушка!
— Нет, нет, не беспокойтесь, пожалуйста, — пробормотал лейтенант, глядя на хлопотливого Домовушку, когда тот бегал с тряпкой вокруг кресла и вытирал пол, и столик, и китель лейтенантика — все той же тряпкой, — не хочу я чаю...
— Может быть, кофе? — теперь уже не только лейтенантик был похож на мальчика, играющего в генерала и допрос свидетельницы — или обвиняемой, — но и Лада походила на маленькую девочку, играющую в дочки-матери и усердно потчующую куклу всамделишным чаем из настоящей посуды — так смешно она морщила лобик и надувала губки от сосредоточенности на таком важном деле, как угощение гостя. — Домовушка, у нас кофе есть?
— Весь вышел кофей, а мельница кофемольная сломалась давеча, и сколько было тебе говорено, Ладушка, чтоб ты ее в починку отнесла...
— Почему ваша бабушка так странно выглядит? — спросил вдруг лейтенант, переводя взгляд на Ладу. Белые бровки его грозно нахмурились, ну, вот сейчас выхватит пистолет и крикнет: "Руки вверх! Имена, адреса, явки!" Но вместо этого он спросил: — Ведь это же ваша бабушка, так?
— Нет, не так, — сказала Лада. — Это Домовушка, домовой наш.
— Домовой, домовой, — закивал лохматой головкой Домовушка, — меня еще суседкой кличут, али щуром иногда...
Лейтенант закрыл глаза и сосчитал до десяти — громко, четко выговаривая слова, поэтому мы все услышали, что после пяти у него шло восемь, а потом три.
— У него и с арифметикой проблемы, не только с орфографией, — сказал я сочувственно. — Видно, двоечником был товарищ участковый...
Лейтенант открыл глаза, посмотрел на меня, потом на Ладу. И — что меня удивило — взгляд у него не был испуганным. Удивленным, недоумевающим, сбитым с толку чувствовал себя наш гость, но он не испугался. А зря. Я бы на его месте испугался бы.
— Лада Велемировна, как вы это делаете? — спросил он почти миролюбиво.
— Но я ничего не делаю!
— Но ведь это вы только что говорили, правда ведь? Мужским голосом...
— Я не умею говорить мужским голосом, — обижено сказала Лада. — У меня свой голос есть, и, как мне кажется, достаточно приятный...
— Да, — согласился лейтенант, — вы правы. У вас достаточно приятный голос... Вы извините, я, пожалуй, пойду... Я себя что-то неважно чувствую... А протокол мы после напишем...
— Никуда вы не пойдете, — сказала Лада грустно. — Очень жаль, но я же вас предупреждала...
— Это почему я никуда не пойду! — взвился лейтенант с кресла, хватаясь за фуражку, — это вы мне угрожаете при исполнении?!...
— Да не угрожаю я вам, — так же грустно, даже с досадой ответила ему Лада, — смотрите сюда!
Она повела ладонью перед его лицом, и в ладони этой что-то блеснуло. Зеркальце! — догадался я. Начинается!...
А Лада заговорила напевно, и зазвенели в ее голосе серебряные колокольчики:
— Кто ты, юноша? Не Светлый ли ты Витязь?... (И так далее — см. выше, главу третью).
И Домовушка позади меня зашептал, жарко дыша мне в спину:
— Ой, только б кто маленькой, только бы мышонок какой-нибудь, али птичка певчая, большого-то не прокормим!...
— Не говори под руку, сглазишь! — прервал я его. Не нравился мне этот белобрысый бесстрашный лейтенантик. И ничего-то он не боится, и ничто-то его не пугает... К тому же его недавняя шутка насчет львов пришла мне на ум — а ну как трансформируется этот образец милицейской доблести в льва — что мы делать будем? Льва кашкою манною не покормишь, льву надо мясо, и много мяса надо льву, и места ему надо много для жизни — комнату, а то и две...
Но льва из лейтенантика не получилось.
Лада допела последние слова трансформирующего заклинания, комната странно как-то вздрогнула, как будто произошло локальное землетрясение в нашей квартире, и мы вместо лейтенанта увидели кучу тряпья — это был ворох милицейского обмундирования, поверх которого лежала новенькая фуражечка с блестящим околышем. Ворох зашевелился, Домовушка выдохнул мне в спину:
— Вот ладно-то как! Маленькой кто-тось! — и из тряпья выпростался молоденький беленький петушок, у него даже хвостик был еще короток.
Домовушка воскликнул: — Ура!...
— ...Нет, это же надо же, какое совпадение обстоятельств получается! — радовался он, захлебываясь словами, пока прятал обмундирование в наш волшебный шкаф, — только у нас надобность в кочетке возникла, ан вот он, кочеток, петушок — золотой гребешок, и появился! Это же прямо как по заказу получается, а!... Ай, Лада, ай, ублажила!...
— Я тут не при чем, — довольно равнодушно сказала Лада. — Это всего-то его внутренняя сущность.
— Совсем у нас как в сказке получается! — продолжал радоваться Домовушка, не слушая ее. — И Пес у нас есть, и Кот, и вот теперь Петушок! Еще бы нам бычка да барашка, и можно сказку в лицах представлять, как в вертепе!...
— Остановись, неразумный, накликаешь! — не своим, каким-то утробным голосом прямо-таки взвыл Ворон. — Если все будет идти так и дальше, скоро вся городская милиция поступит к нам на иждивение, ты этого хочешь? Чем ты кормить их будешь, этого твоего бычка и барашка?
— Да я ж ничего, я ж ничего и не говорю!... — оправдывался Домовушка. — Мы и так вертеп можем устроить, Жаба за бычка представлять попросим, а тебя — за барана. А что, о рождестве...
— Дикобраз неумытый! — заорал Ворон, — тебе существующего вертепа мало?!
— Лада, слышь-ко, Ладушка, опять непотребное слово мне этот птиц сказал! Диким образом обозвал, да еще замаранным! — давненько Домовушка с Вороном не препирались, с тех самых пор, как первый советник надрался, а в отношениях обитателей квартиры появилась трещина. Я мысленно поприветствовал эту их словесную потасовку, видя в ней своего рода залог возврата к прежней спокойной жизни. Но Лада отмахнулась от них. Лада внимательно наблюдала за поведением Петуха, и что-то в его поведении тревожило Ладу — озабоченная морщинка пересекала ее гладкий обычно лоб, и хмурились соболиные ее брови. Я тоже обратил внимание на нашего новенького.
Петух, по-моему, вел себя, как полагается вести себя всякому петуху. Он кукарекнул пару раз, а потом пошел по ковру, разгребая ворс и выклевывая оттуда крошки печенья.
Так я и сказал Ладе — мол, ничего странного, ведет себя, как обычная птица, ищет себе прокорм.
— Но он ведь не обычная птица! — возразила Лада. — Я боюсь, что-то у меня не так получилось. Он сейчас должен быть в шоке от осознания случившегося. Вспомни себя, Кот!
— Ну, помню, — сказал я. — Я тоже есть хотел, и очень.
— И ты прямо так, сразу же стал искать кошачью пищу и приобрел все кошачьи повадки? — спросила Лада.
— Да нет, — почесал я лапой за ухом. — Я долго не мог поверить в то, что случилось, все мне казалось, что я сплю...
— А ему не кажется.
Я еще раз посмотрел на Петуха. Он, по-видимому, наевшись, вспорхнул на спинку кресла, похлопал крыльями, кукарекнул разок и сунул голову под крыло. Спать собрался.
— Я боюсь, — сказала Лада шепотом, — боюсь, что вместо трансформации я с ним проделала настоящее превращение, и его человеческая составляющая провалилась совсем глубоко в подсознание. Вы-то все в сознании остались наполовину человеками, а вот он — он, по-моему, больше, чем на девяносто процентов стал птицей. И я не могу понять, почему так получилось...
Г Л А В А Т Р И Н А Д Ц А Т А Я, в к о т о р о й
п о в е с т в у е т с я в о с н о в н о м о П е т у х е
О, что за блаженство — быть ослом!...
Г. Гейне
Лада беспокоилась напрасно. Ничего страшного с Петухом не произошло. Просто в его птичьем мозгу не помещалось больше одной мысли за раз. Очень скоро мы в этом убедились.
Когда я говорю: "мы", я имею в виду Домовушку, Ворона, Пса и себя. Жаб же сказал, что все эти новые жильцы только добавляют гембиля, и что его лично не интересует, что там с этим ментом случилось, и что он лично не удивляется тому, что произошло, поскольку петух — птица бесстрашная по своей глупости, а лейтенантик и был до тупости бесстрашен.
— Да разве ж нормальный человек не испугается такого вот? — говорил Жаб, устраиваясь в своей миске и укрываясь свежим полотенцем. — Нормальный человек "мама!" заорет, да в отключке на пол брякнется, а этот тупоголовый... Мент он мент и есть, правду вам говорю. Так что возитесь с ним, если вам делать нечего, а мне — п* фигу.
В течение всего дня мы — иногда по отдельности, а иногда перебивая друг друга — пытались довести до сведения Петуха, что такое с ним случилось и почему. Петух слушал нас, наклоняя набок голову, увенчанную крошечным розовым гребешком, и только-только тебе казалось, что он, наконец, что-то понял, как он — раз! — и склевывал какую-нибудь соринку с пола. Или хлопал себя по бокам крыльями и кукарекал.
Ворон, заинтересовавшись этим, по его выражению, феноменом, потратил битый час, пытаясь пообщаться с ним на курином языке. С тем же самым нулевым эффектом. Под конец он плюнул и обозвал Петуха кретином, дегенеративной особью и самозамкнутой системой. Что он имел в виду под этим последним наименованием, он не пояснил.
Лада залилась слезами.
— Это я, я, я виновата! — повторяла она, заламывая свои полные белые ручки и простирая их к потолку. — Я что-то не так сделала, а он... он взял и превратился в птицу!... Полностью!... А он был такой хорошенький!... Такой белобрысенький!... Мы с ним так славно чай пили!... Не хочу, не хочу больше быть ведьмой! — она зарыдала и упала ничком на постель.
Мы собрались вокруг нее, и настроение у нас было плохое. Прямо скажу, препоганое у нас было настроение. Я попытался приласкаться к ней — знаете, как это делают коты, мурлыча и мягко касаясь лобиком ее теплого бока. Она спихнула меня с кровати, не оторвав даже головы от подушки.
