— Я, Ваша Светлость, за некоторые аспекты возможной женитьбы принцессы отвечаю лично....
Поместье Ивельенов, знаменитый Зуб, со его двумя оборонительными кольцами, фортами, двумя барбаканами, высоким донжоном глубоким (и несколько воняющим) рвом, трудно было назвать светским местом. Младшие Ивельены не то чтобы старались там не бывать, но предпочитали жить в имении под столицей. Там замок был куда современнее и приятнее для жизни.
Старший же герцог этот замок любил. Да, сейчас, конечно, комендант Зуба уже не командовал 'нормальным' гарнизоном в восемьсот человек, пустовали по большей части погреба — но пики и алебарды все еще стояли рядами в оружейной, всегда готовы были по три тетивы для крепостных арблетов... Прямо заметим также, из сотни лакеев при ближайшем рассмотрении правильно открыть дверь кареты могло человек пять. А в темноте было вообще нельзя различить кто перед тобой — лакей или один из разрешенных сорока стражников.
И все таки — Лоран Ивельен считал, что разница между Зубом и столичным летним замком — примерно как между пони и боевым конем. Оно конечно, пони поприятнее в общении будет — только сколько ж лет должно быть тому, кто так выберет себе коня?
— ... поэтому, как Вы несомненно понимаете лучше меня, считаю необходимым убедиться, что интересы могущественнейших и благороднейших семейств будут надлежащим образом учтены в договорных документах .
После довольно длительного представления, расшаркивания, передачи всех свитков и писем от родственников и друзей герцога в Уэльстере и 'легкой закуски' герцог отдал распоряжение об обеде и лично — лично! — вывез дорого гостя прогуляться.
— Кого сейчас в Ативерне это интересует, мой благородный кузен....
ПраБабушка Альтреса была двоюродной сестрой отца герцога. Почти родные люди, да и злые языки поговаривали, что встретившись впервые в возрасте пятнадцати и семнадцати лет соответственно, молодые люди питали друг к другу не совсем родственные чувства. Но граф Лорт не навязывался в родственники. Просто это выяснилось во время совместного изучения генеалогического древа.
— Мы, в Уэльстере, весьма старомодны, по меркам просвещенной Ативерны, и мой Венценосный Господин желал бы убедиться, что интересы учтены.
На самом деле, Гардвейг желал бы, о чем приватно не раз говорил, чтобы 'знатнейшие семейства' настиг какой-нибудь мор. Он ему обычно возражал, что мор обязательно настигнет кучу и других людей, и за такое сборище уродов это было бы слишком дорого.
— О! 'Просвещенная'! Вы знаете, какой проект недавно взялся рассматривать Его Величество?
— Откуда же? Я никак не могу соревноваться с Вами в осведомленности.
— Изменения в статут 'О Замках'. Не буду утомлять вас подробностями — мне полагалось бы сдать в аренду землю возле всех стен. А стены 'рекомендовано' разобрать!
... а неисполнение рекомендаций означало отмену налоговой льготы. Этот проект Альтрес, разумеется, знал. Как и то, что Эдоард давно отправил его в корзину — ровно чтобы не раздражать знать. Но герцог, гордившийся своей хитростью, через 'своего человека' знал только, что проект ушел к Королю — а об остальном ему никто не доложил.
— Мне трудно оценивать государя нашего великого соседа. Но, думаю, великие рода могли бы довести до его величества некую... несбалансированность подобного решения?
— Великие рода! Да сейчас для этого надобно быть купцом! Вы знаете, на ком Его Величество женил графа Иртона, брата моей снохи?
— Графа Иртона... некая баронетта Брокленд? Я, правда, не припомню ее рода...
Альтрес мог перечислить наизусть тоннаж выпущенных за последние два года верфями Августа кораблей, а уж Лилиан Элизабетт Мариэлла Иртон в последние полгода была для него куда интереснее любых двух герцогских семейств вместе взятых.
— Еще бы вы его вспомнили! Нет никакого рода!
Герцог шипел и плевался, как сырое полено. Альтрес слушал, ужасался и поддакивал.
— Нет, я вовсе не отрицаю, что на своем месте такие люди абсолютно необходимы. Ее доктор моей снохе буквально спас жизнь, но высшая знать?!
Альтрес кивал, выслушивая все эти излияния и развлечения ради подсчитывал количество стражников, которые слушали рассуждения герцога об их месте в этой жизни. Когда они достаточно отъехали, он решил, что хватит толочь воду в ступе.
— Так что Вы, любезный кузен, понимаете, сколь важно для моего сюзерена убедиться, что союз двух достойнейших имеет существенные основания не только лично для принца и принцессы, но и для сердца и головы Ативерны, ее владетельных родов. Столь многое зависит от этого! Торговля солью и серебром так важна для нашей бедной страны...
Герцог остро глянул на 'любезного кузена'. А кузен совершенно спокойно встретил его взгляд — да, он знал о 'меновой' торговле, которую проворачивал герцог через свои земли. Знал и о том, что именно эта не совсем законная торговля и кормила весь немалый род. А еще он знал, что у герцога проблемы с добычей и он очень боится падения цен. Каковое, в случае передачи Бальи в приданое, неизбежно — а передача провинции это секрет из разряда 'все уже молчат об этом'.
— Не думаю, что возможно чинить какие-либо препятствия явлению власти рода в его землях, и в этом я к моему сожалению, расхожусь с Вашим Венценосным господином. Но есть надежда, что наследники его вернут дворянству былую власть и славу.
— Его наследник, принц Ричард, насколько мне известно полностью находится под влиянием отца. — осторожно заметил герцог.
— Вы не знаете?
— Что именно?
— Посольство не вернется из Ивернеи. Оно разгромлено. Принц Ричард пропал.
— Вы шутите?!
— Отнюдь. Вот письмо мне, от моего повелителя. Я сделал для Вас список, оставьте себе. Проверьте. Я же не прошу от вас каких-либо действий.
Потрясенный герцог принял плотно свернутую трубочку пергамента и попытался собраться с мыслями.
— Но почему я?! Почему ко мне вы обращаетесь с этими... потрясающими сведениями?!
— Его Величество Эдоард, я полагаю, и без меня в курсе дел. Кроме того, вопрос о наследовании касается Вас. Напрямую.
— Меня?! Вы с ума сошли?! Наш род разошелся с...
-... еще пять поколений назад, я знаю. Как я уже говорил, я ОЧЕНЬ подробно изучал вопрос. Речь не о Вас. О Вашей снохе.
— Трон не передают детям друзей!
— Трон, Ваша Светлость, вообще не передают. — вернул ему колкость Альтрес. — И я ничего не говорю о детях друзей.
— А о чем же?
— Граф Иртон, Джайс Иртон в оторочестве переболел отечной лихорадкой. Сохранились записи об этом. Просто для начала — Вы помните Джессимин Иртон? Королеву Джессимин? Ее памятный жест, которым она всегда поправляла локон справа? Не обращали внимания — у вашей снохи нет локона, но, например, чепец она поправляет точно таким жестом.
— Вы делаете выводы по жесту у дамского чепца?!
— Конечно нет. Я делаю выводы вот из чего.
Хорошо быть горбуном. Никто не знает, сколько всего ты можешь таскать подмышкой... Он достал оттуда старые пергаменты.
— Это копии писем. Переписка Джессимин Иртон с братом. Особо рекомендую обратить внимание на то, что она о здоровье детей, если так вообще можно назвать этот поток вопросов и требований, справляется не у Алисии, а у брата. А вот это — показания ее повитухи. Официальные, они лежат в архивах Ативерны — отчет о рождении дочерей Его Величества. Никто не читал их — зачем? Писец их просто записал после родов и все. А там есть очень подробное описание, изучив которое мои повитухи сказали мне сразу — эта женщина и до того рожала. Рожала удачно. Но и это не все... Я привез один портрет, вы взглянете на него в замке. И, конечно, множество других свидетельств и доказательств. Например, очень интересный список отсутствий Джессимин. Изучите, Вам не нужно верить моему Господину на слово.
— В любом случае, они с братом тогда бастарды — Господи, какой позор...
— Нет. Они не бастарды.
— Что?!
— Я, Ваша Светлость, досконально знаю вопрос. — Альтрес, граф Лорт, сын Короля невесело усмехнулся. Бастардами они бы стали, если бы Король их так назвал. Но он не назвал — и в результате они с братом дети Короля и его Королевы. Тут есть о чем поговорить легистам, но... прецеденты были. Мой Господин — Лорт развернул лошадь прямо к потрясенному герцогу. — Поручил мне спросить у Вас, главы рода, каковы Ваши планы в связи с возможной гибелью принца Ричарда и графа Иртона? Что ВЫ собираетесь делать? Его очень интересует ответ на этот вопрос.
— Она... она замужем за моим сыном...я... — у герцога перехватило дыхание.
— Вы — глава рода. Пока — ничего не случилось, но мой Господин полагает — Вы должны знать. Уэльстер крайне заинтересован в стабильности Ативерны, в уверенном и мудром правлении и готов всемерно оказать поддержку в этом. Ибо кто знает, что может случиться? Король Эдоард немолод, дай Альдонай ему здоровья — но потеря наследника тяжелое испытание. Решайте, Ваша Светлость. Ответ нужен не мне — он нужен Вам. И Ативерне.
Зал был полутемен, только узкий луч бросал пятно из полузанавешенного окна в центр помещения, где граф и герцог поставили драгоценный портрет.
— Ваша Светлость, маркиз, маркиза — взгляните...
Граф Лорт, Шут, эффектным жестом стянул ткань. Портрет стоял так, что лицо на нем оказалось в тени, хорошо было видно только мощную фигуру мужчины.
— Вы с таким... таинственным видом показываете мне портрет моего брата? -с легкой скукой и недоумением обманутых ожиданий в голосе спросила Амалия Ивельен. — Его написали в Уэльстере и теперь вы его нам дарите? Мило.
— Брата? — Шут улыбнулся. — Отнюдь.
И пододвинул портрет — луч упал на лицо.
— Этому портрету — тридцать два года, и написан он в Ативерне. Это портрет Вашего отца.
— Господь наш Альдонай, прошептал потрясенный Питер. — Да ведь это же Король!
— Ваше Королевское Высочество... — Шут опустился на одно колено. Вслед за ним жест повторил старый герцог.
— Питер?!
На маркизе Ивельене буквально не было лица. Жена бушевала. Она кричала, что это полный бред, что этого не может быть, но ее муж подавленно молчал.
— Ты же не можешь предполагать, что я поверю в такой бред?! Уэльстерский граф — если он конечно вообще граф! — заботится о нашем престолонаследии! Да это же попытка переворота, даже...
— Он граф. Уэльстерский.
— Почем ты знаешь?!
— Портрет. Этот проклятый портрет — он был написан для Уэльстера. Это портрет из королевской коллекции, там есть клейма и подписи художников и хранителей сокровищ — не припоминаешь, у кого из королей горбатый брат? Сводный, по отцу?
— Господи, так это же сам Шут! Тем более...
— Амалия, я тебя очень люблю. И детей очень люблю...
— Что. Ты. Несешь.
— Если в наших детях — королевская кровь. И об этом узнал даже Уэльстер. Что будет с тобой и с ними?..
— Да он же сам!
— Он ПРИЗНАННЫЙ бастард. Он официально получил выморочный титул — и ни в какое наследование не входит, он правая рука Гардвейга, залитая, кстати, кровью по самое плечо!
— Но... дядя Эдоард, он же не убъет меня!
— Наверное, нет. Но... тогда я женат на бастарде. Я лишусь титула — отец никогда не согласится на передачу титула ребенку бастарда, а значит я — вылетел, я же не могу передать титул своему наследнику. И ты. Я люблю тебя, ты знаешь. Но что мы будем делать если этот разговор вообще всплывет?! Как минимум наше имя будут полоскать во всех грязных лужах Ативерны! Джайс не мог быть отцом! Чья ты дочь тогда?! Отец что еще сможет сделать — если его Лоутонская ветвь сожрет с потрохами?!
— Нет. Я не верю! Это бред! Я немедленно еду в столицу!
— Отец велел слугам собираться уже в обед. Утром мы выезжаем.
Братья
Ему почти семь. Мама кричит. Мама часто кричит. Сегодня она кричит как-то совсем уж долго — а отец, Его Величество (так няня требует говорить) ей отвечает тоже как-то зло. Надо бы узнать у няни как это — 'сука окотилась'?
Оказывается, у него родился брат! Только не у мамы, а у леди Синнис. Смешно — брат его, а родился у графини. Но ведь ее первый сын — он ему не брат? Очень любопытно.
Он нашел брата! Это в комнатах неподалеку от отцовских, в большом крыле. Он забрался туда и нашел — нянька куда-то подевалась. Чего они все от него бегают? А графиня Синнис плачет? Он там лежит, в кроватке. Только плачет. Он маленький, а у него есть такой горб. Тряпку, которая воняла, он развязал и бросил в угол. И покормил его из рожка, как его нянька учила кормить щенят. Там уже был рожок. Брат зачмокал и уснул. Смешной.
Он начинает прибегать посмотреть на брата. К концу зимы брат уже узнает его. Нянька шепчет что-то про отродье Мальдонаи, и про то, что у брата есть хвост. Но он смотрел, хвоста нет. А жаль, было бы еще смешнее.
Ему почти двенадцать. Отец на охоте. Мать шипит что-то вроде 'Туда кобыле и дорога!' — кто-то из женщин отца умер? Да, умерла графиня Синнис. А что же будет с Альтом?! Он немедленно начинает его искать. В тряпках, в холодной комнате, куда мать отправила графиню, когда та начала постоянно кашлять — он находит его. Тот шипит и сверкает на него глазами, как кот.
— Не бойся. Это я. — Альт ослаб от голода, и он несет его к себе в комнату. Альт совсем маленький и легкий. Сыро, зима.
— Принц Гардвейг! Что Вы притащили к себе в комнату?!
— Матушка, это мой шут. Он веселит меня.
— Немедленно выкиньте его!
Брат вцепился в его руку.
Он и сам зло молчит. Брата на ночь прячет за кроватью. На служанок он бы наорал или кинул чем-то, но на мать нельзя. Альт спит, держа его за руку.
— Ничего не бойся. Я — принц! — он и правда принц, третий. Хотя толку от этого мало.
Назавтра приезжает отец, он встречает его прямо у ворот и, пока отец везет его на седле, просит разрешить шута. Отец доволен охотой, жизнью и новой фавориткой. Мать начала жаловаться, но он ее даже не дослушал.
Ему почти четырнадцать. Боже, она не хочет! Его никто не хочет, все бабы в замке резонно считают его никчемным! Неужели, он таки умрет девствеником?! Да над ним уже все смеются! Он с трудом сдерживает слезы.
— Сиёжки. Она хотит изуумные сиёжки...
Брат говорит плохо. У него не совсем правильно растет голова, все смеются над этим. Но он привык и часто говорит с братом. Он его слушает. Смешно — шут единственный, кто его слушает.
— Не пачь. Мы подаим ей сиёжки и она тибя пиголубит. Она так скаала ду-угой тетьке.
Он нашел сережки в лавке ювелира, а брат выкрал для него пять корон — не сказал где. Через месяц он сам бросил эту служанку. Найдутся и лучше. На две короны он справил брату плащ, две рубахи и новые сапоги. На брата дорого шить, а надо — он же все-таки растет. Оставшуюся корону они проели — целых два месяца жили сыто.
У него болит голова. Проклятый Авестер, мальдонаин договор. Чего они хотят?! Переговоры неделю ходят по кругу.
— Они все время пишут про тропы ханаганта, где-то на юге.
— Что?!
— Я у них письма видел...
Кто смотрит на чумазого уродца-шута лет четырех? Никто. Кто может допустить, что он умеет читать на трех языках? А ему девять, и он умеет. А еще у него развлечение — открывать замки. А письма, оказывается, даже красть не надо — это же не фиги с кухни. Подумаешь, пару листов запомнить, делов-то!
