После торопливого прощания на Ташкентском вокзале, когда мама уже на ходу вскочила в отходящий поезд, в теплушку к минометчикам, Нина решила, что и она тоже должна попасть на фронт. Присмотрев на путях платформы с какими-то бесформенными сооружениями, обтянутыми брезентом — она уже знала, что так маскируют танки, — Нина забилась в промежуток между ними и стала ожидать отправления состава. Но ей не повезло — стрелки железнодорожной охраны заметили ее ярко-красный сарафан в белый горошек и вытащили из укрытия. Потом Нина долго удивлялась — как же они ее разглядели, ведь она так хорошо спряталась?

Молодой сразу начал ругаться, напирая на то, что не положено забираться на охраняемый военный объект, а пожилой усатый напарник остановил его и спросил Нину:

— Куда же ты, дочка, на этом поезде собралась?

— На фронт! — честно ответила девочка.

— И чего же тебе на фронте надо-то? — не отставал усатый.

— Как что? — удивилась она. — Фашистов бить!

— Фашистов, значит, бить... А танк ты водить умеешь? — неожиданно спросил пожилой.

— Нет... — немного растерявшись, ответила Нина.

— Ну, а из пушки стрелять? — продолжал выспрашивать стрелок.

— Нет... — совсем потерянным голосом отозвалась она.

— А хотя бы с винтовкой обращаться можешь?

— Научусь! — дерзко выпалила Нина, не желая отступать.

— Вот, когда научишься, тогда можно и на фронт, — заключил усатый. — А пока ты там не в помощь нашим бойцам, а в обузу будешь. Поняла?

Девочке ничего не оставалось делать, как кивнуть. В глубине души она чувствовала справедливость слов этого пожилого дядьки, смотревшего на нее то ли с грустным, то ли с озабоченным выражением на лице.

— Вот и ступай, учись, — и он слегка подтолкнул ее к выходу с платформы.

2. Боевая учеба

Совершенно неожиданно для Нины вспыхнувшее в ней желание обучиться военному делу оказалось удовлетворено чуть ли не в тот же день. Отец, заскочивший ненадолго домой из лагерей под Термезом, решил взять ее с собой. Сейчас уже не узнать, чем он руководствовался, принимая такое решение, и как сумел уломать Елизавету Климовну. Хотя для бабушки, уже пережившей японскую, мировую и гражданскую войны, и уверенной в том, что с продуктами станет туго, если не сказать большего, надежда на то, что девочка в воинской части будет, во всяком случае, накормлена, стала, наверное, серьезным аргументом. Не последнюю роль в глазах бабушки играло и то, что внучка неподдельно загорелась желанием заняться воинской наукой. И уж Нина, во всяком случае, была в полном восторге. Ее совершенно не угнетала необходимость ночевать в палатке и отсутствие школы под боком,— тем более, что отец, по мере возможности, с ней занимался. Еще бы! Она теперь жила в настоящей воинской части и всерьез обучалась владению боевым оружием.

Охотничье ружье отца было ей хорошо знакомо — она постоянно видела его висящим на стене, да и подержать его в руках отец тоже давал несколько раз. С тех пор Нина твердо запомнила, что лишний раз без нужды оружие трогать не стоит. Зато теперь... Трехлинейка внушила девочке благоговейный трепет своей строгой целесообразностью и скрытой в ней убойной мощью. С устройством винтовки Нина разобралась довольно быстро. Научилась она и заряжать ее, вгоняя в магазин из обоймы патроны с тускло-зеленоватыми гильзами и медно поблескивающими пулями, в которых таилась вражеская смерть.

— Ну что, Нина, готова приступить к боевым стрельбам? — спросил ее отец, когда они оказались на стрельбище.

— Готова! — с уверенностью ответила девочка.

— Тогда смотри, как надо держать винтовку, — и Яков вскинул трехлинейку к плечу. — Поняла?

Нина кивнула. Ей даже удалось, хотя и с большим трудом, поднять винтовку и приложить к плечу так, как показывал отец.

— Теперь учти вот что, — продолжал он наставлять свою дочку. — Отдача у винтовки сильная. Чтобы ничего себе не сломать, прижимай приклад к плечу покрепче.

Ой! Она же сейчас взаправду будет стрелять из винтовки. Из настоящей, из боевой! Нина покрепче прижала приклад к плечу, насколько хватало ее силенок, поглядела через прицел — отец объяснил ей, что такое 'ровная мушка', — крепко зажмурилась и нажала на спуск. В уши ударил тугой грохот... Но вот незадача — при первом же выстреле трехлинейка так долбанула отдачей, что в буквальном смысле слова снесла ее с ног.

Эта неудача не обескуражила девочку. Да и некогда было расстраиваться — других впечатлений хватало. Все вокруг дышало воинским духом. Начать хотя бы с обилия людей в военной форме — да, пожалуй, без формы только она одна и была. Поэтому в один из первых дней пребывания в летнем лагере Нина слегка обиженным тоном спросила:

— Почему я без формы хожу, когда все вокруг в форме?

— Это, конечно, непорядок, — серьезным тоном отозвался Яков Францевич. — Форму одежды надо соблюдать.

— Тогда почему ты не скажешь, чтобы мне форму выдали? — продолжала допытываться девочка.

— Видишь ли, — тон отца был по-прежнему совершенно серьезен, и даже в глазах не сквозило никакого лукавства, — это не так просто. К сожалению, по штату форма на девочку твоих размеров в стрелковых частях РККА не предусмотрена.

Винтовки здесь тоже были почти у всех, а вот Нина очень быстро с разочарованием поняла, что она с винтовкой ходить не сможет — слишком утомительно таскать на себе эдакую здоровенную железяку. Но что винтовки! Винтовки Нина тоже ведь раньше видела, когда забегала к папе в техникум, — там во дворе проводили занятия по ПВХО. А тут можно было глазеть, как красноармейцы изучают пулемет 'Максим', и потом издали наблюдать, как на стрельбище пляшет у дульного среза пулемета бледное пламя, и как дергается холщовая патронная лента, быстро поглощаемая 'Максимом' под грохот очередей.

Неподалеку же, в артиллерийском парке, обучались артиллеристы и минометчики. Большие трубы минометов, задранные вверх, не произвели на Нину особого впечатления, а вот сорокапятки с хищно выставленными вперед тонкими стволами, мудреными прицельными приспособлениями и маховичками наводки, сразу очаровали ее. Но ни к минометчикам, ни к артиллеристам она приставать не пыталась, едва углядев, как одни таскают на себе по песчаным барханам здоровенные трубы и тяжелые металлические плиты, а другие катят по этим же пескам свои пушки немалого веса. Да и вес боеприпасов, едва только любопытной девчонке разрешили подержать их в руках, она оценила. Нет, снаряды к сорокапятке были вовсе не тяжелые. А если их целый ящик? Не поднимешь, с ее-то силенками.

Но вот смотреть ей никто не запрещал — лишь бы под руки не совалась. И она смотрела. Наверное, для любого из ее знакомых мальчишек жизнь в воинской части показалась бы чем-то вроде рая (хотя, конечно, все знают, что ни рая, ни ада нет — это все выдумки). Нина же была девчонкой — но ее воинская жизнь притягивала ничуть не меньше. Странными бывают порой девичьи грезы, и сбываются подчас самым неожиданным образом... Хотя время было тогда такое, что среди девчонок далеко не одна Нина грезила армией, авиацией или флотом.

Фиаско с трехлинейкой нисколько не отвратило девочку от овладения другими воинскими навыками, которые давались ей несколько легче. Она ходила в походы вместе с отцом, научилась сидеть на лошади...

У отца она, незаметно для самой себя, исподволь, училась и еще кое-чему. Ей запомнилась та дотошность, с которой отец подходил ко всем мелочам солдатского быта. Что заложено в котел на кухне, и что из этого получилось в итоге? Всех ли новобранцев сержанты научили правильно заворачивать портянки, и не собьет ли кто ноги во время перехода? Каждый ли боец готов переносить тяготы марш-бросков, или их еще надо погонять как следует на гимнастической площадке? А командиры взводов и рот? Готовы ли они показать новобранцам пример, послужить для них зримым образцом красного командира?

Однажды, не выдержав, девочка спросила:

— Папа, ты ведь батальоном командуешь, да?

— Батальоном, — подтвердил Яков.

— И все командиры, кто младше, и старшины, и сержанты, — они все тебе подчиняются?

— Верно, — снова согласился он.

— И вы все вместе красноармейцев учите воевать?

— Правильно понимаешь, — кивнул отец.

— А почему же ты тогда портянками занимаешься и строительством туалета? — недоумевала дочка. — Ведь хозяйственными делами старшина заведует, ведь так?

— А потому, что на войне это главное и есть, — твердо произнес Яков. — И хороший командир должен сам во все вникать, а не полагаться на одного старшину.

— Как это — главное? — не поверила девочка. — А как же пушки, пулеметы, танки?

— Пушки, пулеметы, танки, сами не воюют, — объяснил отец. — Воюют бойцы. И от того, в каком у меня состоянии красноармейцы находятся, и зависит, прежде всего, много ли батальон навоюет.

Дочка эти слова запомнила, но все равно грозное оружие привлекало ее куда как больше, нежели возня на кухне или строительство сортиров. Правда, при всей притягательности военной техники, у кавалеристов Нина проводила куда как больше времени. Лошадка, на которой она училась верховой езде, была отцовская. Яков Францевич всегда подбирал себе самую спокойную кобылу, и неизменно награждал ее кличкой 'Сонька'. Вот на такую смирную лошадь он и усадил свою дочку. До стремян ей достать не удалось, а подтянуть их под рост малолетки тоже не получалось. Однако, несмотря на это, Нина стала довольно ловко управляться с отцовской Сонькой.

Но даже здесь, где господствовал строгий армейский порядок, девочка находила возможность проявить свой беспокойный характер. Однажды, забравшись под стол в штабной палатке, она стала свидетельницей бурного разговора ее отца с вышестоящими начальниками. Один из них, имевший в петлицах три шпалы, принялся выяснять:

— А зачем это вы, капитан Речницкий, гоняете своих бойцов на марш-броски по 40 километров? Драпать, что ли, их учите?

Услышав такую напраслину, возводимую на любимого папу, Нина не могла сдержаться, и, не вылезая из-под стола, во всеуслышание ляпнула:

— А что, в наступление разве надо на пузе ползти?

Обсуждение марш-бросков было тут же оставлено, и начальство первым делом заглянуло под стол — узнать, чей это оттуда голос раздается? Увидев, кто спрятался под столом, товарищи командиры тут же переключили свое внимание:

— Что тут делает эта девчонка? — грозным голосом поинтересовалось начальство.

— Это моя дочь, — пояснил Яков Францевич.

— Вот что, капитан, — недовольно пробурчал носитель трех шпал. — Немедленно убери девчонку из-под стола и выстави из штабной палатки! Неужели сам не соображаешь, что ей тут делать нечего?

— Извините товарищ подполковник, но я с поставленной вами задачей справиться не могу, — ответил ему капитан Речницкий.

— Как это — не можешь? — возмутилось начальство.

— Вот так — не могу, — с виноватым видом развел руками Яков. — Да вы сами попробуйте, достаньте ее!

Подполковник не привык отступать перед трудностями, особенно в присутствии еще более высокого начальства, и решительно полез под стол. Другой начальник, наводивший на присутствующих трепет своим ромбом, так же решил принять участие в немедленном наведении порядка...

Результат был вполне ожидаемым: у командира с большими шпалами оказалась прокушена рука, а у того, кто сверкал ромбом в петлицах — расцарапано в кровь лицо. Однако у них хватило ума ограничиться всего лишь выговором капитану Речницкому. Больше того, капитан пошел на повышение — в январе 1942 года его назначают командиром полка, а феврале его малиновые с желтым кантом пехотные петлицы украсились второй шпалой.

Нина поражалась выдержке отца. Дела на фронте шли плохо, и среди командиров, да и среди красноармейцев нередко вспыхивали разговоры, в которых одни кляли бездарность командования, которое все профукало, а другие с пеной у рта доказывали, что временные трудности вот-вот закончатся и мы вломим фашистам по первое число. Яков Францевич не примыкал ни к тем не другим. Он сохранял неизменное сосредоточенно-спокойное, может быть, лишь немного озабоченное выражение на лице, и когда немцы заняли Смоленск, и когда были оставлены Псков и Новгород, и когда пал Киев, была оставлена Одесса, захвачены фашистами Вязьма, Брянск, Орел, Калуга, оставлен Калинин и враг встал у самых ворот Москвы...

Кто бы знал, чего стоило ему это внешнее спокойствие! Там, в подмосковных снегах, дралась в смертельной схватке с врагом его жена, а он сидел, здесь, в пустыне, гоняя пополнение, которое раз за разом уходило на фронт. Ему же вместе с дивизией приходилось торчать в этой проклятой дыре, принимая новых новобранцев и стараясь за короткие сроки вколотить в них хотя бы какие-нибудь навыки, необходимые в бою.

Дочка его была не столь выдержанной. Ее зрелище флажков, неумолимо смещавшихся по карте все дальше и дальше к востоку, расстраивало донельзя. В конце концов, она решилась и прямо спросила своего отца:

— Папа! А наши еще долго будут отступать? Почему мы до сих пор все никак не разобьем фашистов?

Яков не стал отнекиваться пустыми газетными фразами, и, помолчав немного и собравшись с мыслями, медленно проговорил:

— Все обычно о внезапности толкуют, что, мол, фашист напал неожиданно, оттого и неудачи. Да, это причина серьезная: тот, кто к нападению противника не готов, сразу отдает нападающему преимущество первого удара, — видя, что эти слова звучат для дочки уж слишком книжно, он пояснил:

— Это как в драке. Заехали тебе первому кулаком в ухо — и ты уже валяешься на земле, и тебя пинают ногами, хотя, ты, может быть, и ничуть не слабее своего противника. А попробуешь встать — подставишь голову под новый удар.

Нина кивнула. Такое объяснение было ей вполне понятно — ногами ее, правда, пока не били (не слишком это было принято даже среди шпаны), но видеть подобное развитие драк ей доводилось.

— У нападающего получается и еще одно преимущество, — продолжал Речницкий. — Продвинулись немцы вперед за счет внезапности, и вот, приходится эвакуировать заводы, чтобы они не достались врагу. А пока их размонтируют, погрузят, перевезут, соберут на новом месте — заводы оружие или боеприпасы фронту дать не могут.

— Так когда же мы немцев побьем? — не выдержала дочка и снова задала этот вопрос.

— Во-первых, когда оправимся от внезапных ударов, приведем себя в порядок, справимся с растерянностью и малодушием перед лицом первых неудач, — начал перечислять отец. — Во-вторых, когда снова заработают эвакуированные заводы. И, в-третьих, когда научимся воевать не хуже немца.

— А разве Красная Армия хуже немецкой? — удивилась Нина.

— Сама же видишь, кто кого пока бьет, — ответил Яков. — Да погляди на бойцов, которых мы готовим, — разве умеют они как следует воевать? Стрелять из винтовки еле-еле научились — и на фронт... — он задумался и замолчал.

Девочка еще не могла в полной мере оценить — хорошо подготовлены красноармейцы, или не очень, но словам отца она привыкла верить. И поэтому с удвоенным вниманием она старалась вникать во все тонкости воинского дела, которые были доступны девятилетней девчонке. Если уж драться с фашистами, то как следует!