Гареммыка

Желая уменьшить поток нравоучений, мы стремились как можно меньше времени проводить дома. Я с работы ехал в Юлин садик, встречался там с девчонками, и мы отправлялись гулять по улицам до тех пор, пока Юля не начинала проситься домой. Отведя дочку к бабушке, мы с Ириной вновь возвращались под холодное весеннее небо, где бродили до самой темноты. И нам было всё равно, ночь или день на дворе, главное, что мы вместе, что мы рядом. Держаться за руки, обмениваться ничего не значащими фразами, пожирать друг друга взглядами, целоваться при первом же удобном случае и идти дальше, дальше, куда глаза глядят. Этим, и только этим были заполнены наши вечера. А затем следовала сцена прощания. Она всегда начиналась на крыльце и продолжалась до самых дверей Ириной квартиры. Каждая ступенька лестничного марша, каждый этаж видели наши объятия и слышали звуки наших поцелуев. Почему-то всегда оказывалось, что мы что-то упустили или забыли рассказать нечто очень важное и этот пробел просто необходимо заполнить прямо сейчас, не откладывая ни на секунду. И продвижение к двери немедленно останавливалось. Потом начиналось опять, но лишь для того, чтобы вновь прерваться очередной новостью. Или поцелуем, если ничего в голову не приходило. Так продолжалось несколько недель, после которых боги снизошли к моим мольбам, в середине апреля заставив родителей наконец-то открыть дачный сезон.

— Как тебе моё новое платье? — спросила Ириша, медленно поворачиваясь посреди залитой солнцем комнаты, чтобы я мог по достоинству оценить обновку со всех сторон.

— Обалдеть! Ты в нём такая красивая! — немедленно восхитился я, не в силах оторвать глаз от двух соблазнительных полушарий, которые скрывало это платье.

— Серёжка! — нарочито гневаясь, Ирина даже ножкой притопнула. — Я же тебе платье показываю, а ты куда смотришь?

— На него и смотрю!

— Ты не "на", а сквозь него смотришь, а я хочу, чтоб ты именно его рассмотрел.

Я честно уставился на платье, и понял, что не вижу его. Оно настолько слилось с самой Ириной, что казалось неотъемлемой частью образа моей невесты. Чёрная ткань удивительно сочеталось с белизной кожи, с водопадом волос цвета воронова крыла, придавала фигуре стройность, делала Ирину соблазнительно желанной. Положа руку на сердце, ножки Иры особым изяществом не отличались, но мастерски подобранная длина подола скрыла этот недостаток, впрочем, оставив на виду достаточно, чтобы у любого мужчины пересохло во рту. Чувствовалось, что это платье не имеет ничего общего с убогостью магазинных прилавков, а мастер, сотворивший такое чудо, по-настоящему любит своё дело. Внезапная догадка заставила меня напрячься.

— Великолепно! Прямо как на тебя сшито. Катькина работа?

— Катина. — поправила меня Иришка. — Ты не сердишься?

— Сержусь, за что?! Мне лишь бы она тебя не обижала и в наши с тобой отношения не лезла. А там общайтесь, сколько вам угодно.

Произнося эту фразу, я изо всех сил пытался сохранять лицо равнодушным, чтобы ничем не выдать не охватившего меня смущения. Осознание того, что Ира и Катя, две моих женщины, бывшая и настоящая имеют что-то общее, приводило меня в полное смятение чувств. А Иришка, словно желая добить меня на месте, вдруг метнулась в прихожую и вернулась оттуда, цокая по полу высокими каблучками лаковых лодочек. Ковёр приглушил стук каблуков, но это не погасило мгновенно вспыхнувший во мне пожар. Одна деталь, всего одна деталь завершила окончательное превращение моей Ирины в прекрасную незнакомку. Именно прекрасную, и именно незнакомку, потому что настолько ослепительной я Иришку ещё не знал.

— И куда ты будешь так наряжаться? — проскрипел я враз осипшим голосом.

— Не знаю, я думала на работу... — как-то не очень уверенно ответила Ира. — Он строгое, чёрное, я думала, что для работы будет в самый раз...

— Не знаю, дойдёшь ли ты в нём до своей конторы. По-моему, тебя первый же встречный украдёт, если раньше не ослепнет от твоей красоты.

— Да ну тебя, скажешь тоже, красоты! — засмущалась донельзя довольная Ириша.

— Знаешь, что я сейчас чувствую? Во мне насмерть борются два желания: первое, это любоваться тобой до скончания века, а второе, это сию секунду изнасиловать тебя прямо в этом платье!

— О, нет, только не в платье, ты же его помнёшь, грубиян! — залилась смехом Ира, ловко уворачиваясь от моих загребущих рук. Поиграв пару минут в раззадорившие нас догонялки, Ириша позволила себя поймать.

— Там молния сзади, расстегни, только осторожно.

После недолгого поиска я нашел скрытый под складкой ткани крошечный замочек и бережно потянул за язычок вниз. Молния проходила от глухого воротника-стойки через всю спину, спускаясь ниже талии. Я как мог, растягивал во времени процесс освобождения бабочки из кокона, получая от него невероятное наслаждение. Когда замок дошел до конца застёжки, я стал медленно, очень медленно открывать Иришкины плечи, отмечая поцелуем каждый новый сантиметр обнажавшейся кожи. Ира со всхлипом вздохнула; потянув за ворот вперёд и вниз, она заставила ставшее тряпочкой платье соскользнуть с рук и повиснуть на бёдрах. А я продолжал покрывать её спину цепочкой поцелуев, опускаясь всё ниже и ниже. Дошел до талии и двинулся в бок, перейдя на животик, а по нему вверх, всё выше и выше...

Много позже, когда тело Ирины перестало судорожно вздрагивать, её прерывистое дыхание успокоилось, а сама Ира обессилено затихла рядом со мной, я услышал мурлыканье довольной женщины:

— Серёжка, ты маньяк, даже туфли с меня снять не удосужился.

— М-м-м? Ты хочешь сказать, что эта попытка не засчитана? Хорошо, сейчас немного отдохнём, и повторим ещё раз без обуви.

— Ты ещё хочешь?

— А ты думала ограничиться только одним разом? Не выйдет, ты слишком дёшево хочешь от меня отделаться!

— Нет, Серёжка, ты точно маньяк! — Ирина скинула туфли и завозилась, устраивая поудобнее. — Серёжа, вот ты сказал, что я сегодня настолько красивая, что захотел меня изнасиловать. А ведь Катя намного красивее меня. Если нас нарядить и накрасить, то кого бы ты выбрал?

— Ир, ну в самом деле, сколько можно? — у меня моментально пропало всякое настроение. — Ты прекрасно знаешь, что видел я вас с Катькой и одетыми, и раздетыми, и накрашенными... Всякими видел. И, если ты помнишь, то у меня уже была возможность такого выбора. И кого я выбрал, ты тоже знаешь, так зачем напоминать о прошлом? Или тебе вновь ревность покоя не даёт?

— Ты обиделся? Извини...

Но я на самом деле обиделся, потому что никак не мог понять той настойчивости, с которой Ирина мне раз за разом напоминала о Катьке. Это чувство досады сохранилось и на следующий день. Желая подразнить Ирину, я на нашей вечерней прогулке принялся отпускать легкомысленные замечания в адрес всех встречных девиц, комментируя их внешность, походку, манеру одеваться. Я просто хотел вызвать у неё лёгкое чувство ревности, не подозревая, что тем самым опять заставляю Ирину думать о себе как о бабнике. В Иришке вновь вспыхнули былые подозрения, когда-то заронённые бывшей свекровью. Она задумалась, помрачнела и, как в прежние времена, замкнулась наглухо. Меня это обидело ещё больше. Я надулся, как мышь на крупу и до конца променада не проронил ни слова. На следующий день, встреча закончилась ещё раньше: когда Юля запросилась домой, я проводил девчонок к дому и распрощался. Постепенно наши разговоры с Ирой всё больше скатывались к односложным словам, междометьям, и лишь с Юльчиком мы болтали по-прежнему беззаботно. Чёрт, получался какой-то замкнутый круг: я сердился на Иру, она из-за этого обижалась на меня, от обиды замыкалась и сразу превращалась в робота, что злило меня всё больше и больше. Добавьте сюда свалившиеся на меня в тот момент неприятности по работе, и вы поймёте, как мне тогда было паршиво. И пусть это была не совсем работа, а повешенная на меня общественно-полезная нагрузка, но вечера она отнимала исправно. Наши и так нерадостные встречи с Ирой теперь стали ещё и редкими.

Кто виноват, и что делать? Бедная моя Иришка чуть голову себе не сломала, пытаясь найти ответы на извечные русские вопросы. Вместо того чтобы поговорить со мной откровенно, она вспомнила о собственной теории, что теплота наших с ней отношений якобы напрямую зависит от моих встреч с Катькой! Выбрав подходящий момент, она попросила:

— Сережа, у меня стол под печатной машинкой расшатался, я работать не могу. Почини, пожалуйста. Делать нечего, пришлось мне ехать с ней к Катьке. Заглянув под столешницу, я не знал, материться мне в голос или смеяться. Все крепящие ножки шурупы оказались старательно ослаблены, а их шлицы были повреждены от усердного, но крайне неумелого обращения с отвёрткой. Отложив разбор полётов на потом, я молча подтянул шурупы и вернул столу устойчивость.

— Закончил? — уперев руки в боки, за спиной нарисовалась Катька. — Посмотри ещё дверцу шкафа для готовых заказов. Перекосилась, все руки обломаешь, пока её закроешь.

— Кать, а можно без начальственного тона? Мне и на работе командиров хватает. — огрызнулся я.

Катерина фыркнула и ушла, а Ира принялась упрашивать меня не упрямиться. Ладно, подумал я, раз уж всё равно здесь, так сделаю заодно и дверцу, чтоб опять не выслушивать настойчивые просьбы приехать. Оглядел фронт работ и присвистнул — шкаф оказался сломан на самом деле, без вмешательства шаловливых рук. Но за час справился и с этой бедою. Пока я убирал инструменты на место, Катька организовала чаепитие, придвинув к дивану маленький столик. Мы с Ириной сели на диван, Катя поставила себе стул напротив нас, наполнила кружку и, отпивая понемножку, начала разговор первой.

— Ну, что, молодые люди. Давайте не будем вспоминать, что из-за некоторых здесь присутствующих, я лишена личной жизни, и теперь у меня осталось только моё дело. — она обвела широким жестом комнату.

Я невольно восхитился Катькиной способности выдавать чёрное за белое, ни капли не краснея при этом. Не из-за её постоянной лжи, а "из-за некоторых здесь присутствующих" — каково? Ничего не скажешь, молодец Катька! А она продолжала свой монолог:

— Не стану скрывать, вы мне нужны. Оба. Работниц я найду сколько угодно, девчонки со швейной фабрики ко мне в кооператив регулярно просятся, а вот надёжных помощников и толковых советчиков отыскать не просто. Поэтому я предлагаю забыть прошлое, и начать всё с чистого листа. Что скажешь, Сергей?

— Кать, почему обязательно я? У тебя что, мало парней знакомых?

— Этого добра навалом! — усмехнулась Катя. — Но у них одно желание, залезть ко мне в постель, а палец о палец ударить их не допросишься. Или ты отказываешься?

— Я подумаю. Хорошо? Видишь ли, у меня сейчас не так много свободного времени...

— К свадьбе готовитесь? — перебила меня Катька, прищурившись с легкой поддёвкой.

— Если бы. Дали мне нагрузку, общественную. А там ситуация сложилась, хоть волком вой. Так что днём я на заводе, а вечера у меня почти все заняты этой долбанной нагрузкой. Сама понимаешь, помощник из меня аховый.

— Ничего не понимаю. — Катя отставила кружку с чаем и впилась в меня пристальным взглядом. — Давай рассказывай всё по порядку и во всёх подробностях.

— Хорошо. — согласился я, внезапно ощутив желание выговориться. До этого момента мне просто не с кем было пооткровенничать. С Ирой мы виделись редко, а вести беседы с родителями я не хотел. Начав говорить короткими, рублеными фразами, я незаметно увлёкся и стал рассказывать чуть ли не в лицах, активно помогая себе жестами.

— Началось всё ещё в марте, в первых числах месяца. В самый разгар заводского вечера, посвященного международному женскому дню, ко мне подошел наш партийный босс вместе с каким-то лоснящимся дородным дядей в строгом костюме. "Вот познакомьтесь, это Сергей, он у нас отвечает за всю техническую сторону культмассовых мероприятий" — и потом ещё минут на пять поток сплошных дифирамбов в моё адрес. Секретарь заводского комитета партии откровенно лебезил перед преисполненным важности дядей, расхваливая меня словно невесту перед сватами. А дядя милостиво кивал, попутно удостоив меня чести пожать три протянутых сосиски. Так, думаю, надо быстренько сворачивать разговор, пока куда-нибудь не припахали.

"Извините, Максим Дмитрич, но там у музыкантов проблемы. Я сейчас быстренько разберусь и подойду" Не дав большим начальникам опомниться, я просочился через пляшущую толпу, влез на сцену и схоронился за голосовой колонкой. Выглянув через минуту, я увидел, как к оставленной мною парочке больших боссов подошел сам директор завода со свитой, они о чём-то переговорили и плотной группкой отошли в более тихое место. "Вот и славно!" — подумал я, возвращаясь к танцующим с надеждой, что большие дяди про меня уже не вспомнят. Наивный мечтатель!

— Что, вспомнили? — не удержалась от вопроса Ирина.

— А ты как думаешь? Не прошло и получаса, как меня вновь отловил партийный секретарь, отволок в сторону и попытался отчитать. Он-де мне тут рекламу создаёт, а я сбежать норовлю, словно мальчишка неразумный. В кои-то веки к заводу с просьбой обратились из самого краевого комитета партии, а несознательный я уклоняюсь от высокой чести выполнить указание сверху. Да, в чём дело-то, спрашиваю его. Выясняется, что под мудрым руководством краевого комитета КПСС, при горкоме комсомола создаётся вокально-инструментальный ансамбль. Музыканты есть, аппаратура импортная закуплена, моё дело только разобраться куда какие провода втыкать. Ну, и попутно обучить этой науке самих музыкантов.

— Ну, пока я ничего страшного не вижу. — покачала головой Катя. — Ты этим всегда занимался, а тут вдруг возражать стал. Почему?

— Не знаю, не могу сказать. Наверно нутром чуял, что не лежит у меня душа к данному мероприятию, совсем не лежит. Давай я тогда искать благовидные пути отхода. А что, говорю, других спецов на такое ответственное дело не нашлось? И слышу: обращались в институт искусств, но там ответили отказом. Мол, будь у вас арфы, скрипки и рояли, или на худой конец рожки скоморошьи с бубнами, то мы бы помогли. А в том, что в розетку совать надо, мы не Копенгаген, ибо в электризме не до-ре-ми-фа-соль.

Я в ответ: так вы, Максим Дмитрич, сами говорите, что аппарат импортный, значит и описалово к нему на аглицком, а я на языке потенциального противника ни петь, ни лаять. Дурашка, шепчет мне партиец почти ласково, это дело на контроле у самого зам зав то ли сектора, то ли отдела! Признаться, названия поста того товарища я толком не понял, но тем, что он большая шишка — проникся. Дескать, доча его любимая спит и видит себя звездою сцены. Увидала по телевизору Катю Семёнову с ансамблем "Девчата", и лишилась покоя. Вот под неё, красавицу, вся эта каша и заварена. Сможешь её к себе расположить, так и папа будет доволен. Понимаешь? — спрашивает он меня с истинно отеческим укором. Ещё бы я не понимал! Будет дочка недовольна моими стараниями, нажалуется папе, и я моментально получу по шапке. А если понравится, тогда начнут меня дёргать в этот горком комсомола по поводу и без.

Я остановился глотнуть чаю, а Ирина, воспользовавшись паузой, припомнила слова Грибоедова: