Гареммыка

"В Советском союзе секса нет!" — категорично на весь мир заявила одна дама во время телемоста "Ленинград-Бостон" в 1986 году. Ну, это она погорячилась, был в нашей стране секс, ещё какой был! Народ крутил романы направо и налево, а некоторые товарищи даже умудрялись целыми гаремами обзаводиться. Думаете, я преувеличиваю? Ничуть. Ситуация муж-жена-любовница вам знакома? А отсюда один шаг к настоящему гарему. К нашему, доморощенному, без перевода стрелок на страны ислама, мол, такое только в Средней Азии и на Ближнем востоке возможно. Скажете, загнул, обманываю?! Ничуть не бывало. Просто таились люди, скрывали свои отношения от зоркого взгляда соседей, знакомых и парткома на работе. Не случайно же, дай Бог памяти, ещё в шестидесятом году в УК СССР появилась статья за номером двести тридцать пять. По которой вашего покорного слугу один рьяный страж порядка грозился спровадить в места не столь отдалённые. Как это произошло? Могу рассказать, если хотите. Итак:

ГАРЕММЫКА, или исповедь мыкающегося с гаремом

Как-то так получилось, что до службы у меня с девушками отношения не складывались, да и честно говоря, особой тяги я к ним тогда ещё не испытывал. Так, поглядывал временами в их сторону с настороженным интересом, но не более того. Наверное, я просто поздно повзрослел, полностью созрев только к самому призыву в армию. И лишь когда одел новенькую, стоящую колом форму, я почувствовал в себе какие-то непонятные изменения. Вдруг откуда ни возьмись появилось странное томление в душе и настоятельная необходимость провожать жадным взглядом проходящих по городку офицерских жен, которые не обращали на нас солдат никакого внимания. Естественно, проведённые два года в сапогах не обогатили меня опытом общения с прекрасным полом, а хвастливые байки сослуживцев на поверку большей частью оказались вымыслом, ни на йоту не приблизив меня к постижению психологии другой половины человечества.

Наверное, люди постарше, отслужившие в рядах СА помнят, как шантажировали товарищи офицеры солдат "Новогодним дембелем". Это когда отслужившего два года солдата выставляют из части тридцать первого декабря, да ещё под вечер. Не знаю, как сейчас, а тогда в армии существовало неписанное правило: первыми домой отправлялись любимчики командиров, способные при случае лизнуть до самых гланд, потом шла основная масса служивых, а уж в самую последнюю очередь собирали чемоданы откровенные разгильдяи-залётчики. Мне в это плане некоторым образом повезло, поскольку я был весеннего призыва, значит, и демобилизоваться должен по весне. Должен, но не обязан. Что было сказано в приказе министра обороны? "Уволить из рядов советской армии военнослужащих, отслуживших свой срок в период с мая по июнь." Вот меня и выпнули за пределы КПП тридцатого июня, в шесть часов вечера.

Ну, это так, маленький "штришок к портрету", просто чтобы вам было ясно, что тогда из себя представлял ваш покорный слуга. Да, собственно, ничего не представлял — обыкновенный молодой повеса, без царя в голове, но с играющими гормонами. Хотя, нет, было бы неправильно сказать, что гормоны просто играли: они бурлили и кипели, поднимая внутричерепное давление до полного срыва с нарезки и окончательного отъезда крыши. Вернувшись домой, я первым делом отправился на пляж, ведь где ещё как не там искать встреч с прекрасными нимфами посреди жаркого лета! У меня даже к тому времени рефлекс выработался, как у собачек Павлова: увижу голые коленки, и слюна с подбородка кап, кап, кап. Вот только девушки на меня внимания не обращали. Им подавай высоких, стройных красавцев, а я особыми внешними данными похвастаться не мог. Рост метр шестьдесят пять, чуть сутулый, в очках... "Кому он нужен, этот Васька?"

Безрезультатно промаявшись на песочке остаток лета, я устроился на завод, ведь помимо упомянутой двести тридцать пятой статьи, в кодексе существовала ещё двести девятая, да и перспектива сидеть на шее родителей в плане финансов меня совершенно не прельщала. Вышел в первый день на работу и обалдел: секрет на секрете сидит и тайной погоняет! Заходишь на завод, покажи пропуск. Входишь в цех, покажи в пропуске штампик допуска. Подходишь к своему участку, и там перед дверью сидит бабушка из ВОХРа, бдительно глазёнками сверкает, твой пропуск чуть на зуб не пробует. А вдруг ты какой-нить шпиён мериканский, пришел тут разузнать самую развеликую производственную тайну! Ну, оборонка, этим всё сказано и ничего здесь не попишешь. Зато в оборонной промышленности платили. И вкалывали, надо сказать. Что меня удивило, это как, оказывается, люди работать умеют, когда твёрдо знают, что им за сверхурочные часы реальная денежка капнет. И отдыхать заводчане умели, весело, с размахом, да так, что окружающие чёрной завистью исходили.

Ну, а где танцы, там и я в первых рядах, ведь где мне ещё силки на девчат ставить, как не танцульках? Но, к сожалению, все мои потуги по-прежнему оставались без особого результата. К тому времени я уже в теории усвоил общеизвестную истину, что женщины любят ушами. Казалось бы, наплети словесных кружев, проедься хорошо подвешенным языком по маленькому ушку с незатейливой серёжкой, и всё, дело в шляпе! Ан-нет, ведь для того, чтобы заняться подобной болталогией, надо для начала подобраться к этому самому ушку, а как это сделать, если меня сторонятся?! Вывод один: надо стать на танцах заметной фигурой. А кто у нас центральный персонаж на танцполе?! Конечно же тот, кто музыку ставит, к кому они могут подойти и попросить включить свою любимую композицию. Чтобы все, абсолютно все подруги танцевали под то, что нравится ей, той счастливице, у которой среди знакомых есть диск-жокей.

Здесь надо дать небольшое пояснение для тех, кто не слишком хорошо помнит времена Советского союза. Если в зале в углу на стуле надрывался в хрипе магнитофон, то это называлось танцами, а если то же самое, но уже в полутьме, с тремя-четырьмя мигающими цветными лампочками, тогда это величалось дискотекой. На этом-то я и выдвинулся, спаяв за несколько вечеров на работе довольно мощную цвето-музыкальную установку, с которой двинулся прямиком к нашим профессиональным комсомольцам. Досугом работников завода занимался комитет комсомола и профком, каждый опекая свою возрастную категорию трудового народа. Зав культурным сектором, парнишка чуть старше меня, с радостью ухватился за новое слово техники, введя меня в организационную группу молодёжных вечеров. Там я быстро стал одним из технических гуру, а когда на пару с комсоргом выбил в парткоме финансирование двух усилителей и четырёх колонок С-90, то мой авторитет вырос просто на глазах.

Правда, это мало сказалось в успехах на личном фронте, там по-прежнему царило затишье. Нет, знакомые дамы у меня уже появились, но просвещенный старшими товарищами о недопустимости совмещения места работы и, скажем так, досуга, я старался не заходить дальше лёгкого флирта, попутно оттачивая на этих девчонках свои навыки змия-искусителя. Получалось, мягко говоря, хреново. Но тут мне на выручку пришли эти самые девчата. Сообразив, что всерьёз на их честь никто не покушается, они сочли возможным дать мне несколько советов, чисто по-дружески указав на серьёзные ошибки в тонком и деликатном процессе ухаживания. Окрылённый их поддержкой, я не мог дождаться случая попробовать новые знания на практике. И такой случай не замедлил представиться.

В последних числах октября зазвонил телефон на столе у мастера участка. Мой непосредственный начальник поднял трубку, перемолвился парой слов с кем-то на том конце провода и подзывает меня.

"Из парткома звонят, тебя спрашивают. — промолвил он, зажимая ладонью микрофон. — Что ты там натворить успел?"

"Ничего я не творил, сейчас поговорю, узнаю, чего хотели, и расскажу" — ответил я, берясь за телефон. А ларчик просто открывался. Через полторы недели седьмое ноября, самый большой праздник для партийной номенклатуры, и пройти он должен без сучка, без задоринки. На пятое число, в ближайший выходной перед праздником, был запланирован торжественный вечер со всем руководством завода и гостями из горкома. На вечере по плану должен был выступать заводской ВИА, а у них на последней репетиции сгорел усилитель. Где брать другой? В магазинах эстрадная аппаратура редкость, обращаться на соседние заводы без толку — у них тоже торжественная часть по календарю. Вот тут-то о моей персоне и вспомнили, с какой настойчивостью я у них недавно выколачивал мани-мани на звукотехнику, и как технически грамотно обосновывал выбор того или иного образца.

"Выручай, услышал я в трубке, почини, а то другие спецы заняты, у них конец месяца, план горит".

Ха, а у меня, можно подумать, начало месяца, и мне план выполнять не надо! Не долго думая, перевалил я эти заботы со своей головы на лысину мастера — дал ему трубку, пусть он сам с парткомом пообщается. И что вы думаете? Этот генетический родственник коренных жителей Синайских высот сумел-таки выдрать для цеха кое-какие "вкусняшки" от партийной организации взамен на оказание помощи. Блин, мне бы его таланты, вот уж у кого язык на месте.

"Ладно, говорит потом он мне, разрешаю. Можешь заниматься ремонтом на рабочем месте. Но в не рабочее время."

"Чем мне заняться в свободное от работы время, это я уж как-нибудь сам соображу. И поверьте, Юрий Абрамович, у меня полно более интересных занятий, чем ремонт какого-то усилителя, причем, забесплатно. Давайте-ка решайте сами, интересует вас или нет, чтобы я им занимался."

А деваться-то ему некуда, он уже пообещал, что поможет с организацией ремонта, даже выпросил что-то взамен. Видит, что не выходит у него заставить меня задарма работать, начал стращать различными карами.

"Да без проблем, отвечаю, хотите, через пять минут у вас на столе моё заявление лежать будет? Мне, вон, в четвёртом цеху место с ощутимо большим окладом предлагают."

Развернулся и пошел на своё рабочее место. Когда смотрю, через полчаса Абрамыч лично тащит тот усилитель, аж пыхтит от натуги. Я как глянул, мама дорогая, вот это монстр! С хороший чемодан размером, данное чудо советской радиотехники весило столько же, как тот же самый чемодан, доверху набитый свинцом. И, что самое для меня противное, на него нет ни описания, ни схемы. Одним словом, крутись как хочешь, а три дня сроку на ремонт. Всего.

Влез я в потроха электронного динозавра, и ужаснулся. Все транзисторы в выходном каскаде пробиты, а, судя по побежалости на металлических корпусах, последнее время они работали в режиме хорошего утюга. Резисторы, задающие смещение на эмиттере, выгорели начисто, поди, разберись, какого они были номинала при жизни. Ладно, не стану я вас грузить тонкостями ремонта, скажу лишь, что повозиться пришлось. Все отпущенные мне три дня я пахал как папа карлик, пережог кучу деталей, но успел-таки к сроку, хоть и впритык. Загрузил монстра на тележку и повёз его к музыкантам сдавать работу, а, заодно познакомиться с ними. Меня приняли как родного, с ходу предложив вакантное место звукооператора и ремонтника в одном флаконе. Ну что ж, думаю, ради возможности с полным основанием покрасоваться на сцене, можно иногда и с паяльником посидеть. Девчонки музыкантов любят, глядишь, и мне что-нибудь от той любви перепадёт.

И вот настало пятое число, день торжественного мероприятия. Комсомольцы в помощь мне выделили Славика, высокого, симпатичного парня с фигурою гимнаста и с неизменной улыбкой на скуластом лице. Я с ним на пару расставлял колонки, растягивал провода, вешал софиты цветомузыки. Мы оба с самого обеда в мыле, что лошади, а ведь мне ещё надо помочь музыкантам расставить и подключить их аппаратуру. Незаметно за окнами пасмурный день перетёк в хмурые сумерки, и зал стал наполняться гостями.

Пока с трибуны шли доклады и толкались торжественные речи, я сидел у сцены, скрытый от зрителей полотнищем кулис, а Славик фланировал в задних рядах, бродя от одной колонки к другой. Время от времени он мне показывал большой палец, мол, всё нормально и провода народ пока ещё не оборвал. Вот и славно, думаю, пусть всё так и продолжается, без накладок. Обойдусь без лишней демонстрации своего рвения. Мне и того случая за глаза хватило, когда в самом начале один из докладчиков умудрился уронить микрофонную стойку. Хорошо ещё, что я успел это заметить и отключить звук, а иначе из колонок на весь зал раздался бы громогласный "бум". А так всё прошло незаметно для аудитории.

Но совсем без шероховатостей вечер не обошелся: уже во время танцев у музыкантов накрылся ревербератор. Без него звук сразу стал плоским, невыразительным и таким отвратным, что я даже скривился как от зубной боли. Протиснулся за стойку с усилителями, гляжу, а там работы на пол минуты — порвалась склеенная в кольцо магнитофонная лента. Начал я её менять, и уже почти закончил, когда подбегает ко мне Слава. "Там девчонки хотят с тобою познакомиться." Вначале я ему не поверил. Обманывает же, поди, подкалывает. Ведь девчата ещё ни разу мной не интересовались, даже обиняком, не говоря про то, чтобы самим сделать первый шаг. "Ладно, говорю, веди, показывай своих красавиц."

Пошли мы с ним в фойе, и точно, стоят две девчонки, скорее, две молодые женщины чуть постарше меня. Не на много, года на два-три. Одна крашенная блондинка, а вторая ярко рыжая. О росте судить не берусь, поскольку шпильки сантиметров десять им точно добавляли, но обе стройные, без лишней полноты. Представились, разговорились. Блондинка назвалась Риммой, а рыженькая Катериной. В основном щебетала Римма, а Катя лишь иногда поддакивала, блуждая скучающим взглядом по снующим мимо парочкам. Через минуту разговора я понял, что приглашен сюда лишь "для мебели". Просто Римме очень понравился Славик, а поскольку она была не одна, то и возникла необходимость в моём присутствии. Ну, и ладно, что от меня, убудет?! Стою, слушаю краем уха активный диалог Славы с Риммой, а сам украдкой внешность дам рассматриваю.

Римма чуть ниже Кати, выглядела чуть старше и вообще производила впечатление несколько уставшего человека. Не знаю, почему я так решил, может потому, что под слоем пудры угадывались припухлости под глазами, а сами глаза казались покрасневшими? Или тут дело было в мелких морщинках, ясно заметных при смехе? Впрочем, я не стал гадать, а предпочел перенести внимание на её подругу, поскольку именно Катерину мне придётся развлекать, если у нашего краткого знакомства возникнет какое-то продолжение.

Про рост и цвет волос я уже говорил, про фигуру тоже, что ещё? Обручального кольца нет, как и следа от него, зато на указательном пальце красуется вытянутый перстень с рубином, под-стать удлинённым серьгам, подчеркивающим изящную шею. Грудь маленькая, я бы, наверное, смог накрыть её одной ладонью, ещё и место бы осталось. Ноги хороши, даже очень хороши, от туфелек лодочек до подола платья они не имели ни малейшего изъяна. Платье. Я впервые в жизни своими глазами увидел, что на самом деле означает термин "облегать", когда ткань нигде не висит, не натягивается, а всё настолько точно подогнано по фигуре, что придраться нельзя при всём желании. Ни женщина — картинка, так бы стоял и любовался.

— А что вы седьмого числа делать планируете, где будете отмечать? — голос Риммы отвлёк меня от созерцания. Спрашивала она, конечно, Славика. — Может, соберёмся вместе у Кати дома?

— Ну, я не знаю, удобно ли... — замялся Слава.

— Неудобно спать на потолке. — безапелляционно припечатала Катерина: — Одеяло падает.

После подчеркнуто-уважительного диалога Славика и Риммы, реплика Кати прозвучала довольно развязано, почти пренебрежительно.

— Нет, в самом деле, приходите. — затараторила Римма, заглаживая грубость подруги. — Мы будем рады вас видеть. Давайте, вы запишете номер телефона Кати, а завтра позвоните, тогда и договоримся о времени. Хорошо?

Я, честно говоря, насторожился. Это где-нибудь в столице домашние телефоны были не редкость, а у нас в глубинке такое счастье имели очень немногие, в основном люди, занимающие руководящие посты. Кто же ты такая, свет Катерина? Рубины, сшитое на заказ платье, домашний телефон, своя квартира наконец... Не забывайте, что всё происходило во времена Советского союза, в конце восьмидесятых.

Под диктовку Кати (и под её насмешливым взглядом) Славик записал цифры номера, а между тем Римма продолжала неустанно щебетать, всячески заманивая нас в гости. На этом мы расстались, ведь вечер подошел к концу, и мимо нас из гардероба уже вовсю шли люди с верхней одеждой в руках.

— Пойдёшь к ним? — спросил Слава, протягивая мне бумажку с номером телефона.

— А ты?

— Интересно, как я такой поход своей жене объясню. — усмехнулся Славик.

Я молча взял бумагу, положил её в карман и задумался, стоит ли мне идти, а потом решил так: позвоню, если подтвердят приглашение, пойду, нет, так нет. На следующий день, ближе к вечеру, я пробежался до ближайшего автомата, за неимением двушки сунул в монетоприёмник гривенник и набрал пять цифр. Когда мне ответил Катин голос, я представился, честно обрисовал ситуацию со Славиком и поинтересовался, остаётся ли её приглашение в силе.

— Приходи. — решилась она после некоторого раздумья. — К шести часам вечера. Только прихвати кого-нибудь для Риммы, а то у меня эта девушка вконец одичает.

Точно в назначенный час, под сопение за левым плечом бывшего одноклассника, я жал на кнопку дверного звонка. Нам открыла Римма. "Привет, привет, приятно познакомиться, и мне приятно, проходите, раздевайтесь." — в телеграфном режиме оттарабанили мы весь положенный при встрече ритуал. Глянул я на откровенно небогатую обстановку в однокомнатной хрущевке и мысленно рассмеялся. Я-то ожидал и, честно говоря, боялся увидеть ковры, хрусталь, дорогущую мебель, ведь заочно записал Катю в дочки не менее чем председателя райисполкома, или как сейчас бы сказали, в дочери олигарха, а она оказалась совершенно обычной девчонкой. У меня как гора свалилась с плеч, такой облегчение накатило. Уже расслабленной походкой я направился на кухню, чтобы поздороваться с хозяйкой, но стоило мне увидеть её, как я вновь замер в напряжении.

Катерина что-то сноровисто шинковала, склонившись над разделочной доской. На ней был синий свитер толстой вязки с длинными рукавами, с воротником как у водолазки, только оттянутым до уровня груди, домашние тапочки со смешным помпоном и капроновые чулки. И всё. В первую секунду мне показалось, что она не одета. Знаете, как бывает, когда женщины не одевают мешающую им деталь туалета до самого последнего момента, чтобы не испортить ненароком нарядную одежду? Я застыл столбом от смущения. Напоминаю: СССР, восьмидесятые годы, пуританская строгость на людях, "русо туристо и облико морале".

— Привет. Ты что в дверях встал?

— Здравствуй. Катя, а... ты ничего не забыла? Юбку, например?

— Это платье такое. Просто короткое. А что, мой вид в нём настолько плох?

— Он сногсшибателен. В прямом смысле слова. — В подтверждение своих слов я даже привалился к дверному косяку, словно у меня подкашивались ноги. — Честно говоря, я просто обалдел, когда тебя увидел.

На комплимент Катя никак не прореагировала. Вместо этого она указала ножом на три полные различных вкусностей тарелки и велела отнести их в комнату. Ухватив первую из них, я мухой умчался к накрываемому столу, вручил блюдо Римме и уже не торопясь двинулся обратно. Жадно пожирая глазами Катину фигуру, короткий коридорчик от прихожей до кухни я преодолевал с медлительностью бредущего в пустыне верблюда, стараясь до последней черточки запечатлеть в памяти все её аппетитные линии. А Катька словно издевалась надо мной, пританцовывая на месте и принимая позы одна соблазнительнее другой. Бог мой, какие ножки! Я просто прикипел к ним взглядом, не в силах поверить, вижу это наяву. Ведь тогда в столь коротких юбочках ходили разве что первоклашки, а никак не молодые женщины.

Управившись с закусками, Катерина сменила тапочки на туфли, став ещё более притягательной, хотя казалось, куда уж больше.

— Гога, муха!

— Что? — с заметной задержкой откликнулся одноклассник.

— Рот, говорю, закрой, муха залетит. Лучше вон, на Римме сосредоточься.

Гога сглотнул и перевёл взгляд на Катину подругу, которая сегодня явно не блистала, разом потерявшись на фоне хозяйки квартиры.

— Всё, люди, рассаживаемся! — начала командовать Катя. — Только народ, на диване сильно не гарцевать, у него ножка сломана.

В принципе, вечеринка удалась, на ней было всё, кроме танцев, поскольку у Катерины в доме не оказалось магнитофона. Мы пили, закусывали, шутили, мило болтали на различные темы. Я постарался произвести самое благоприятное о себе впечатление, ни разу не выйдя за рамки приличий. И, похоже, мне это удалось. По крайней мере, когда прощаясь, я закинул удочку о повторном визите, Катя долго не думала. Единственно, спросила "когда", намекая, что Новый год не скоро, а других поводов для встречи она пока не видит.

— Как это, нет повода, а диванная ножка?! Я же не могу подвергать твою жизнь опасности! А вдруг ты упадёшь с него во сне и разобьёшься?

— А, может, тебя другие ножки заинтересовали? Не диванные. — Ехидно влезла в разговор Римма. Она сильно огорчилась замене Славика на Гогу, и весь вечер особо досаду не скрывала.

— Я всегда говорю только то, что думаю. — отрезал я — Правда, не все свои мысли озвучиваю. И поэтому не надо искать в моих словах какой-то скрытый подтекст.

Моя отповедь прозвучала резковато, зато Римма сразу умолкла, проглотив вертевшуюся у неё на языке очередную подколку. А Катя вдруг поглядела на меня с каким-то новым интересом, перевела взгляд на подругу, потом вновь на меня, сравнила и, подумав, сказала:

— Хорошо, позвони. Только не слишком поздно, а то в декабре я буду очень занята.

Она б ещё сказала "в следующем году", когда я до завтра едва дотерпел! А каких трудов мне стоило выждать назначенные самому себе три дня, это лишь силы небесные знают. Но вытерпел, звоню и в разговоре слышу, как кто-то на заднем плане говорит Катерине: "Ну, вот, а ты твердила, что он и дня не вытерпит". Как меня это задело! Но виду не подал, спокойно договорился о завтрашнем визите, попрощался и повесил трубку.

Реставрация дивана открыла новый период наших встреч с Катей, восстановительно-ремонтный. У любой одинокой женщины в доме найдётся не забитый гвоздь или перекосившаяся дверца в шкафу, которые ждут не дождутся мужских рук. За остаток ноября Катерина попривыкла к моему присутствию, раскрепостилась и позволила перевести наши отношения в букетно-конфетные. Это сейчас цветы в любое время года на каждой остановке, а шоколад и конфеты можно приобрести мимоходом в первом попавшемся ларьке. А тогда? Не скажу, чтобы это было так легко, раздобыть коробочку приличных конфет при пустых магазинных полках. Ну, не покупать же мне для Кати слипшуюся карамель, или зачерствевшие до каменного состояния пряники, правильно? А цветы? На весь город был один цветочный магазин, где в ассортименте только кактусы и алоэ в горшках. На рынке тоже шаром покати, ибо не сезон. Выкручивался как мог. Например: подходит ко мне товарищ из профкома:

"Надо, говорит, провести вечер отдыха в заводском общежитии, возьмёшься?"

"Нет, отвечаю, не могу, я следующую неделю во вторую смену работаю."

"А в первую почему не хочешь выйти?"

"Мне по утрам надо поездить на кондитерскую фабрику. Там, если рано занять очередь, можно купить шоколадных конфет. Продают всего по две коробки в руки, а мне штук шесть к Новому году надо позарез."

"Давай так, ты проводишь вечер, а я постараюсь помочь тебе с конфетами. Идёт?"

"Идёт. Только вы хорошо постарайтесь, а то ведь впереди Новогодние вечера. И на заводе, и в общаге, и в подшефной школе..."

"Вот и договорились. На тебе четыре вечера, а на мне конфеты." Нет, во ушлый! Вместо одного, он меня уже на четыре мероприятия подписать хочет.

"Договорились, если вы к конфетам цветы раздобудете. По букету за вечер. И не каких-нибудь мимоз, а розы или на худой конец, гвоздики. Ну, а отгулы за вечера, это само собой."

Вот так я и крутился, совмещая работу, репетиции в ансамбле, где Лёша учил меня игре на гитаре, дом, точнее два, и общественные нагрузки. Вы спросите, стоило ли так усердствовать? Конечно, стоило! Иначе это была бы не жизнь, а серое существование.

Отвечая на мои ухаживания, Катерина позволила мне сделать новый шаг, разрешив себя поцеловать. Боги, как я был счастлив в тот день. Оглядываясь на себя прежнего, я иной раз задумываюсь, а что бы было, если б я тогда не влюбился по уши, а смог бы трезво взглянуть на Катю? Ведь характер у неё был далеко не сахар и не тающая на языке халва. Резкая, язвительная, капризная, эгоистичная натура моей подруги имела изрядную долю стервозности, делая её очень трудным в общении человеком. Но мне тогдашнему было на это наплевать, я просто пёр вперёд как бульдозер, совершенно не замечая ничего вокруг. Хотя, нет, совсем уж слепым я не был, видел, что из себя представляет человек, к которому я тянулся.

У Владимира Семёновича Высоцкого есть такие строки:

"— Она ж хрипит, она же грязная,

И глаз подбит, и ноги разные,

Всегда одета, как уборщица...

— Плевать на это — очень хочется!"

Чуть утрировано, но они точно характеризуют моё состояние в ту пору.

Постепенно от поцелуев мы с Катериной перешли к объятьям, которые делались всё смелее и смелее. И вот, в одну прекрасную ночь я был допущен к телу.

— И как тебе, понравилось? — спросила Катя под утро, сверля меня ехидным взглядом. — Не хуже, чем с другими, или всё-таки хуже?!

— Как с другими, я не знаю, у меня это сегодня было первый раз в жизни.

— Что?! — Катька аж подпрыгнула на месте. Всё её ехидство мгновенно улетучилось. Такого ответа она никак не ждала. С какой-то детской растерянностью она спросила:

— А ты меня не обманываешь? — после чего откинулась на подушку и выругалась: — Вот бл... , надо же, угодила на старости лет в растлители малолетних! И что мне теперь с тобою делать?

— Разве случившееся что-то меняет? Земля остановится или Луна с неба упадёт, потому что ты сделала меня мужчиной? Нет, жизнь как шла, как и будет идти. — пустился я в философствования, чтобы выиграть время на обдумывание достойного ответа. Но, как на грех, в голову ничего не шло, и тогда я решил вернуть Кате её же вопрос:

— А как тебе я, по сравнению с другими мужчинами?

— Ну, если будешь стараться, то скоро сможешь стать с ними вровень, а то и превзойти их.

У меня на языке вертелся вопрос о том, сколько их было в Катиной жизни. Я уже набрал в грудь воздуха, чтобы его озвучить, как вдруг Катерина ощутимо напряглась. Видимо, ей тоже пришло это в голову, а отвечать она явно не хотела. Так этот вопрос и остался незаданным в то утро, хотя Катька и сделала попытку сразу расставить точки по местам.

— А что ты не спрашиваешь, сколько в моей жизни было мужчин?

— Потому, что вижу, как тебе не хочется говорить на эту тему. Будет у тебя желание, сама расскажешь при случае, а нет, так нет.

— Ты гляди-ка, какой проницательный. — Даже в такой ситуации Катька не смогла удержаться, чтобы не добавить язвительности в голос.

В декабре мы вынуждено сделали небольшой перерыв во встречах, ограничившись телефонными разговорами. У меня на работе был конец года, как всегда синим пламенем горел план. Словно из худого ведра посыпались вечера, утренники, танцы, даже одна свадьба промелькнула, на которую был приглашен наш ансамбль. Катерина с головой ушла в кройку и шитьё: она была очень хорошей портнихой, и к ней в очередь знакомые дамы записывались за несколько месяцев. А накануне праздников количество желающих обзавестись обновами только увеличивалось. За четыре недели мы успели основательно соскучиться, зато потом мы так оторвались, что мне пришлось по второму кругу ремонтировать ножки у дивана. Не выдержал старичок наших скачек, развалился.

Так мы прожили почти год, иногда громко ссорились, но всегда шумно мирились, не выдерживая в разлуке больше двух дней. Правда, раза три на Катерину что-то находило, и она просила не тревожить её целыми неделями, даже звонить запрещала. Но потом всё возвращалось на круги своя. Я постепенно привык к тому, что у меня есть любимая, и даже стал задумываться о свадьбе. Как-то раз, когда мы лежали обмякшие после очередного испытания дивана на прочность, я завёл разговор на тему женитьбы.

— Поверь, Сережа, семейная жизнь, это такое болото. — томно протянула моя красавица, не открывая смеженных век.

— Солнце, ты так говоришь, словно всё это испытала на себе раза три, как минимум. — Я запустил руку ей под голову и притянул Катю к себе. Удобно устроившись в моих объятьях, она поправила меня:

— Ну, не три, а только два... — тут я почувствовал, как она вздрогнула, напряглась, но тут же вновь расслабилась с глубоким вздохом: — Выпытал, да? Доволен? Да, я была замужем, дважды. И что теперь?!

В её голосе раздражение мешалось с непонятно откуда взявшейся злобой. Но я уже знал, как бороться с таким взбрыками её натуры, поэтому, продолжая удерживать Катерину в кольце своих рук, заговорил спокойным ровным тоном, словно успокаивая ребёнка:

— Теперь ничего. Ты меня просветила на этот счет, спасибо. Эта тема исчерпана и, если она тебе так неприятна, больше к ней мы возвращаться не будем. Хорошо?

Она повернулась ко мне лицом и спросила, глядя прямо в глаза:

— И что, ты не ревнуешь меня к ним?

— Кать, к прошлому ревновать бессмысленно. Вот если бы ты сейчас на сторону пошла, это был бы повод, а так... Лишняя нервотрёпка себе и людям.

— Ну-ну, посмотрим. — Произнесла она не совсем понятную фразу. Смысл этого высказывания я понял через неделю, когда пришел поздравить её с первой годовщиной нашей встречи.

Катерина встретила меня сама не своя — её обычной задорности и неизменного ехидства не было в помине. Она сидела растерянная, нервничала, постоянно поправляя то платье, то прическу. Путаясь, перепрыгивая с одного не другое, она мне поведала следующее:

Пункт первый.

Она устала просиживать дни напролёт за швейной машинкой, зарабатывая сущие копейки.

Пункт второй.

Ей нужен мужчина, который смог бы её обеспечивать. Я, получая сто девяносто пять рублей в месяц, на эту роль не гожусь. Тут нужен моряк и, желательно загран-заплыва, дабы он мог ей привозить из-за кордона импортные шмотки.

Пункт третий.

Собственно, такого моряка искать не надо, он давно уже есть, просто в последний год был то в одном длительном рейсе, то в другом, а на днях должен вернуться. Телеграмму вчера прислал. Те недели, когда мы с Катей не виделись, как раз приходились на периоды его присутствия на берегу.

Пункт четвёртый.

Ты хороший парень, но давай останемся друзьями.

Финал.

Закрывшаяся дверь. Щелчок замка.

Эта история полностью выбила меня из колеи дней на десять. Я механически ел, механически спал, механически шел на работу, где на автомате выполнял свои обязанности и так же на автомате брёл домой. Мне ничего не хотелось, меня ничего не интересовало, я вечерами просто садился на кровать и следил за минутной стрелкой, упрямо наматывающей круг за кругом по циферблату. Пять кругов, и надо ложиться спать, чтобы утром как робот идти на завод. Родители меня тормошат, расспрашивают, а я в ответ только "да", "нет", "не знаю".

Мне нужна была хорошая встряска, и я её получил, когда полез с паяльником в блок, не отключив его от питания. Двести двадцать вольт четыреста герц шибануло меня так, что я отлетел к противоположному ряду столов, прободав затылком стойку с измерительной аппаратурой. Вокруг суетятся коллеги, о чем-то меня спрашивают, а мне не до того — я вдруг с кристальной ясностью осознал, что Катерина меня выставила, что всё кончено. И такая тоска навалилась, хоть волком вой. Абрамыч кричит, что он меня лишит премии за нарушение правил техники безопасности, а мне на это начхать с высокой вышки. Меня Катя выгнала. И что делать? Позвонить ей, попросить одуматься? Так это надо было раньше делать, теперь поздно, поезд уже ушел. Пришел домой, хлопнул с батяней рюмку, но только хуже стало. В затуманенном мозгу все мысли только о ней, о рыжей стерве.

Человек, он зараза такая, к чему угодно приспособится и ко всему привыкнет. Свыкся и я со щемящей тоской, даже научился загонять её в дальний угол, не обращая внимания на болезненные укусы. А тут очередной Новый год на горизонте, опять вечера, дискотеки. Словом, карусель мест, лиц, событий. Душа как-то стала потихоньку успокаиваться, я даже вспомнил, как можно смеяться рассказанному анекдоту или просто балагурить в кругу друзей. В общем, мне полегчало. И черт же меня дёрнул в обед тридцать первого позвонить Анне, Катькиной сестре. Нет-нет, я ни о чем таком не думал, просто хотел поздравить её с наступающим, как поздравлял в тот день остальных знакомых. А она возьми да и пригласи меня к себе. Мол, родители уехали к родственникам встречать Новый год, муж в рейсе, подружки разбежались, а она одна с ребёнком. Скучно ей в одиночестве праздник отмечать. И ведь уговорила. Собрался я, поехал. Адрес я знал прекрасно, бывал там не один раз. Поднялся на этаж, позвонил, и мой первый вопрос был:

"Катька случайно не у тебя?"

"Нет, а ты что, хотел с ней встретиться?"

"Ни в коем случае!"

"Тогда заходи смело, нет её здесь."

Я разделся, прошел в комнату, сели мы за стол, выпили за уходящий год, чтобы он забрал с собою всё нехорошее, что случилось в нашей жизни. Разговор не клеился. Анна-то всегда была молчунья, ей собеседник не нужен, достаточно чтобы кто-то просто находился рядом. Мне тоже хотелось помолчать, вот и сидели в тишине, пока без пятнадцати двенадцать не раздался телефонный звонок. Я оттопырил ухо, прислушался: "Да, звонил, поздравлял." — я насторожился — "Нет, они только завтра выходят из Совгавани." — А, это она про мужа, не про меня. Я потерял интерес к разговору и уткнулся в экран телевизора, когда вдруг слышу: "У меня, хочешь с ним поговорить?" У меня сердце в пятки ушло, неужели Катька? Эх, зря я сюда приехал! Но обошлось: Аня несколько раз сказала "алло" и, не дождавшись ответа, положила трубку. Вот и ладушки, а то мне ещё в новогоднюю ночь понервничать не хватало.

Когда спустя некоторое время опять звонок, но уже в дверь. Аня пошла открывать, слышу из прихожей — женские голоса, повизгивания, поздравления потоком полились. Всё, думаю, пора мне и честь знать, надо собираться домой. Аньке-то с подружками будет явно веселее, чем со мною. Только начал вставать, как тут в комнату ворвалась Римма и стала меня сходу пропесочивать, дескать, я такой-сякой не мазанный, почему довожу девушку до слёз? Я в шоке. Какую девушку? Ты, подруга о ком говоришь? О Катьке что ли? Так я её уже полтора месяца в глаза не видел. А Римма как глухарь, только себя и слышит, о своём толкует. Мол, Катенька так переживает вашу разлуку, так переживает, аж ночью не ест и днём не спит. Ну да, ну да, говорю, ты ещё заяви, что это я Катьку бросил, а не она меня на морячка променяла. "Ты дурак! — Римма заорала уже в голос — Она же тебя любит! Ей когда Аня сказала, что ты у неё дома, так Катя чуть сознание не потеряла. Сползла по стенке, белая как мел. Потом молча оделась и сюда побежала, мы с девчонками её едва догнали."

Вот за что я женщин уважаю, так это за их способность повернуть спор так, что будь ты трижды прав, но всё рано окажешься виноватым! Блин, и почему у меня нет таких навыков спорщика?! Я не стал зря сотрясать воздух, доказывая очевидное, а просто встал и направился к выходу. Где к своему замешательству наткнулся на стоящую в дверях Катерину.

Римка не соврала, лицо у Кати действительно было бледное. Она стояла потупив голову и обреченно смотрела себе под ноги. Не говоря не слова, Катя взяла меня за руку и повела к дивану. "Посиди со мной. Просто посиди, молча." Я сел, обуреваемый сомнениями. Может, я не правильно поступаю? Может, мне сейчас следовало развернуться и уйти отсюда с гордо поднятой головой? Но тогда зачем я вообще звонил днём Ане, зачем соглашался приехать? И вдруг как током ударило: черт возьми, что ж я себе-то вру?! Я ведь и шел сюда именно в надежде хоть краем глаза увидать мою рыжую погибель! Осознав это, я не встал и не ушел, а застыл как каменное изваяние, боясь пошевелиться и спугнуть возникший намёк на былую ;близость между нами.

Вошла Аня и увела примолкшую Римму на кухню, оставив нас наедине. Катя сидела, тесно привалившись к моему плечу, и время от времени вздрагивала в немом плаче. Я не знаю, сколько мы так просидели, чувство времени отключилось полностью. Рукав промок от её слёз и неприятно холодил предплечье, вернув в звенящую пустоту головы какие-то мысли. Мучается девчонка, страдает. И что мне делать? Простить, утешить, успокоить? Но ведь она не собирается возвращаться ко мне, иначе бы об это сразу сказала. А почему тогда она плачет? Римка уверяла, что Катя воспылала ко мне любовью. Интересно получается, сначала прогнала, а потом полюбила, так выходит? Или эти слёзы от трудности выбора между любовью ко мне и любовью к деньгам? Ведь если бы Катька любила того моряка, то она бы здесь ни сидела и не заливалась горючими слезами. Значит, тот товарищ интересен ей только как источник материальных благ. Блин, вот повезёт ему с такой женушкой — весь подволок в каюте рогами исцарапает.

Или уже исцарапал? Катерина говорила, что она с ним знакома была ещё до встречи со мной, значит, у них уже тогда что-то было, так? Ведь постороннему человеку телеграмму о своём возвращении никто посылать не станет. А он послал. Так-так. Значит, весь прошлый год, пока морячок находился в плаваниях, я вместе с Катей активно наставлял ему рога. Получается, что его вины в моих проблемах нет, наоборот, это я стану его проблемой, если Катька не успокоится. Черт, у меня даже вся былая ревность к этому мужику куда-то улетучилась. Я почувствовал, что начал успокаиваться. Случившееся уже не так остро бередило душевные раны, даже присутствие виновницы всех бед под боком перестало присыпать их солью. А я продолжал мозговой штурм, пользуясь наступившим просветлением в голове.

Что у Катерины пересилит, жажда красивой жизни или чувства? Если я останусь в поле зрения Кати, зная её натуру, можно с большой вероятностью предположить, что она попробует заполучить и то, и другое. Мужа в море, меня в постель. Муж вернулся, мне пинка до его следующего рейса. А оно мне надо, быть мальчиком по вызову? Да и разборки с обманутым мужем мне совершенно не нужны. Или для меня возможность хоты бы иногда видеться с Катериной окажется настолько притягательной, что я соглашусь с таким положением? Чёрт, а ведь могу и согласиться, слишком крепко прикипел я к этой ненаглядной заразе. Нет, такие отношения нужно рвать, ни к чему хорошему они не приведут. Надо, но... не могу. Просто не в силах. Хоть убейте, что хотите со мной делайте, я не смогу полностью то неё отказаться. Полностью?! Чёрт, а ведь это мысль!

Пока я был рядом, Катька это не слишком ценила, с легкостью решившись на расставание, а когда я исчез с её горизонта на месяц, то сразу воспылал ко мне неземной страстью. Получается как в той поговорке: что имеем — не храним, потерявши — плачем. Значит, чем твёрже я буду держать дистанцию, тем желаннее будут для Катерины редкие встречи. Да и мне спокойнее видится с ней на своей территории, не опасаясь быть застигнутым врасплох. Через три месяца начнётся дачный сезон, родители все выходные станут пропадать за городом, и квартира окажется в полном моём распоряжении. А если встречи будут действительно редки, то глядишь, успокоюсь, может когда-нибудь и в самом деле сумею окончательно выдрать из сердца рыжую занозу.

"Голубой огонёк" закончился, и из телевизора полились"Мелодии и ритмы зарубежной эстрады". Оп-па, это уже шесть часов утра? И не заметил, как ночь пролетела. Я встал, с трудом распрямляя затёкшее тело.

— Уже уходишь?

— Да, пора мне. Да и тебе поспать не мешало бы.

— Мы ещё встретимся?

— Если захочешь, только в твой дом я больше не приду, даже не зови.

— Почему?

— Ты же взрослая девочка, неужели не догадываешься?

Часовая прогулка по угомонившемуся городу пошла мне на пользу, и домой я вернулся гораздо более уравновешенным, чем уходил вчера. Родители спали. Чтобы их не будить, я на цыпочках прокрался в свою комнату, тихонько лёг и моментально вырубился.

Первый рабочий день в новом году начался со скандала. Тридцать первого числа представитель заказчика, обозлённый тем, что ему пришлось выходить на работу в предпраздничный день, прицепился к неустойчивой работе двух стоек, и завернул всё изделие целиком. После чего ушел пить. Начальники цехов и участков, стараясь переложить почетное звание козла отпущенья на коллег, на срочном совещании у директора подняли лай не хуже чем на псарне. Отголоски той планёрки доносились до рабочих в виде взмыленных мастеров, которым вышестоящие командиры уже успели авансом накрутить хвоста.

В курилке шли свои митинги, где особо усердствовал Чёрношапко:

— Представляешь, они решили выгрести весь задел и по быстрому собрать замену забракованным стойкам!

— И что?

— Да там одних кассет УВМ-ов десять штук. Их же на меня повесят!

— Не хочешь сам их делать, отдай вон Сереге.

— Серый, возьмёшь?

— С чего такая щедрость, Борисыч? — удивился я. Двести сороковые кассеты у нас считались хлебной работой, возни с ними было немного, а нормы стояли очень даже приличные. — Давай, колись, в чём подвох.

— Степаниду на пенсию проводили, так что с этого года весь "Сапфир" на нашем участке будет принимать Ирка, а Борисыч её боится как огня. — просветил меня Юрка.

— Ничего я не боюсь. — буркнул Чёрношапко. -Зануда она, к тому же тупая, что валенок, ей пока растолкуешь что к чему.

Напрасно он так сказал, Ирка была далеко не дура. Въедливая девчонка, старательная, она выполняла контроль строго по инструкции, чем приводила ловчилу Борисыча в неистовство. Он-то привык делать всё поверхностно, выдерживая основные параметры блока, а на второстепенные особого внимания не обращал. И сдавал работу, ловко вешая лапшу на уши женщине предпенсионного возраста, которая в электронике была ни в зуб ногой. С Иркой такой номер не проходил, в чем Борисыч смог убедиться на собственном опыте. Схлопотав подряд два возврата, он отрастил длиннющий зуб на новую мастерицу ОТК.

Получив от Абрамыча распоряжение заняться УВМ-ами, я за пару дней настроил весь десяток и сдал его Ирине с первого предъявления. Без всякого занудства с её стороны. Да и не была она настоящей занудой, честно говоря. Просто въедливость и строгое следование инструкциям были продолжением такой черты её характера как аккуратность, а дружелюбно-официальный стиль общения с рабочими — ничто иное, как маска или, если хотите, способ держать на безопасном расстоянии излишне настырных поклонников. Что и говорить, доморощенных донжуанов, не пропускающих ни одной мало-мальски симпатичной девчонки, у нас хватало с избытком, а Ирине их внимание было нужно как собаке пятая нога. Не писаная красавица, но довольно приятная внешне молодая женщина, она появилась в цеху год назад, одновременно со мной, только я пришел из армии, а Ирка из декретного отпуска. Дома муж, маленькая дочка, до амурных ли тут похождений? Любой же из наших работяг, сдавая ей изделие, не упускал случая отвесить какой-нибудь комплимент. Умный или глупый, это уж как получалось, от говорившего зависело. За мной подобных грешков не водилось, ведь все мои мысли были заняты Катькой, а с Ириной я общался исключительно по делу. Она это оценила, и с охотой садилась рядом принимать у меня работу.

То, что моя продукция принимается влёт и без придирок, довольно быстро вычислил Абрамыч. Ну, у него был свой интерес, ведь чем меньше возвратов, тем выше показатели участка, а, значит, и лучше работа мастера. С его подачи я постепенно стал "участковым сдатчиком", чем все оказались довольны. Мужики тем, что им не надо по часу бодаться с ОТК, споря по каждому показанию контрольного прибора. Мне увеличили разряд, подняв зарплату аж до двухсот двадцать рублей. А Ирина была довольна тем, что рядом со мной можно не напрягаться в ожидании какого-либо подвоха. Спокойно ей показалось на соседнем со мной стуле.

Сидим мы с ней как-то раз, смотрим, как ведёт себя очередной блок на прогоне, следим за пляской цифр на частотомере, тут подходит Абрамыч:

— Позвони комсомольцам, дело у них к тебе есть.

Я звонить не стал, а прогулялся в обеденный перерыв в здание заводоуправления.

— Привет, Лен, что случилось?

— Привет, тебе час назад какая-то женщина звонила по городскому. Просила, чтобы ты ей сегодня обязательно перезвонил вот по этому номеру. — Круглолицая Ленка-хохотушка, оторвавшись от разложенных перед ней учетных карточек, протянула мне половинку перфокарты, на которой размашистым почерком был выведен знакомый мне до боли Катин номер.

— Лен, я позвоню, можно? — спросил я, указывая на стоящий особняком телефонный аппарат.

— А о чем ты будешь говорить? — насторожилась Ленка.

— Не волнуйся, мне известно о существовании в первом отделе некой укромной комнатки с магнитофонами, поэтому ничего лишнего я не скажу.

— Здравствуйте, Катерина Юрьевна. Это Сергей вас беспокоит. Вы просили перезвонить. — официальным тоном начал я, когда услышал в трубке небрежное "алло", произнесённое любимым голосом.

— Здравствуйте, Сергей. — подыграла мне Катя. Я ещё в прошлом году сообщил ей о прослушке телефонных разговоров на заводе, и попросил не удивляться, если вдруг начну вещать словно с трибуны. — Я хотела бы с вами увидеться сегодня вечером, обсудить кое-что. Жду вас к семи часам на месте нашей предпоследней встречи.

А предпоследняя наша встреча была у неё дома, куда я пообещал не приходить. И, прежде чем я успел ответить отказом, она положила трубку. Я несколько раз набирал её номер, но Катька упорно не брала телефон. По-моему, она даже выдернула шнур из розетки, была у неё такая привычка. Чёрт побери эту упрямицу! Я вернулся на участок, тупо уставился в синусоиду, которую мне рисовал осциллограф и уподобился Роденовскому мыслителю в его неподвижности. По цеху пронеслась трель звонка, возвещающего о конце обеденного перерыва, рядом опустилась на стул Ирина, приготовила для записи журнал, ручку, а я всё ещё пребывал в подвешенном состоянии.

— О чём задумался?

— Быть иль не быть, вот в чём вопрос. — Я поднял на ладони опутанный проводами тестер и, пристально глядя на него, закончил фразу: — Бедный Ёрик.

— Что-то случилось? — не приняла Ирина шутливого тона.

— С чего ты взяла?

— Я заметила: у тебя всегда так меняется настроение, когда начинаются сложности или неприятности. — Я аж поперхнулся от неожиданности. Ничего себе, оказывается, меня уже вовсю изучают, скоро вообще препарировать начнут, а я и не замечу.

— Ладно, — говорю — давай делом займёмся.

Но работа шла медленно. Я непростительно тупил на каждой операции: то забывал переключить предел измерения, то пытался отловить длину импульса вольтметром.

— Ты после обеда стал какой-то рассеянный. Это в комитете комсомола тебя расстроили?

— А... Да, можно сказать и так.

— Ладно. Ты блоки "на себя" проверял перед сдачей?

— Эти два проверил, а тот не успел.

— Хорошо. Тогда два я тебе закрываю, а третьим займёмся завтра. Надеюсь, за ночь ты придёшь в себя.

Поставив росписи в маршрутных листах, Ира встала и ушла. Если бы я не был так зациклен на предстоящей поездке к Кате, то непременно удивился такому несвойственному Ирине поступку. Раньше она никогда и никому не верила на слово в производственных вопросах, как бы её не убеждали, каким бы авторитетом не давили. Но сегодня мне было не до разбора неожиданных странностей поведения мастера ОТК. В голове все мысли крутились исключительно вокруг разговора с Катериной. Как мне отнестись к её приглашению, ехать или нет? С одной стороны я четко и ясно дал понять, что отныне к ней домой ездить не стану. А с другой, ведь отказаться я не успел, значит, надо ехать. Или всё же не ездить? Я не думаю, чтобы она случайно бросила телефон, значит, предвидела отказ и опасалась его. А вдруг я ошибаюсь? И потом, она же сказала, что хочет обсудить со мной что-то. Неужели они с морячком поссорились? Я замер. Нет, не может быть, это было бы слишком, слишком хорошо для меня. Ладно, хватит терзаться попусту. Я вытащил монету и подбросил. Выпала поездка. Вот и конец сомнениям.

В темпе вальса я прогнал третий блок, убедился, что он в норме, и подозвал Ирину. Вдвоём с ней мы проверили все три блока, включая уже закрытые.

— Да что с тобой сегодня? То спишь на ходу, то стрелой летаешь. Я даже показания записывать не успеваю. Влюбился?

— Эх, Иришка. Влюбился-то я давно, а вот теперь, похоже, начался обратный процесс.

— Поссорились?

— Хуже. Кажется... Ладно, не будем об этом. Что там у нас на очереди, сто девятые?

Ровно в семь часов вечера я нажал кнопку звонка. Катерина открыла мгновенно, словно дожидалась моего прихода стоя под дверью. На ней было вязаное платье, так поразившее меня в первый день, а ажурные чулки и туфли на шпильке дополняли картину.

— Ты куда-то собралась, или ждёшь кого-либо?

— Жду, тебя. Проходи скорее, я так соскучилась. — От этих слов у меня чуть сердце не выскочило из груди. Но Катька тут же окатила меня холодным душем: — Не бойся, Виктора нет. Он сегодня на вахте в Находке, в подменном экипаже.

— Значит, ты решила остаться с ним. Зачем тогда звала, могла бы это сказать по телефону.

— Я уже говорила: соскучилась. Очень.

— Ты считаешь, что стоит тебе соскучиться, и я буду по каждому твоему зову прибегать на задних лапках?

— Но ты же пришел сегодня. — из Катьки полезла её обычная язвительность. Психанув, я развернулся, открыл замок и решительно потянул на себя дверную ручку, намереваясь уйти. Быстрее молнии Катька бросилась на полуоткрытую дверь, захлопывая её. Потом кинулась мне на шею и заговорила:

— Прости меня, пожалуйста прости. — частила она, торопясь и проглатывая окончания слов. — Я знаю, я мерзкая и гадкая, я часто тебя мучила, но этого больше не повторится. Обещаю. Я просто хотела попрощаться с тобой так, чтобы ты запомнил обо мне не только плохое. Останься со мной сегодня. Пожалуйста.

Она отпустила мою шею и принялась расстёгивать пуговицы пальто. Пока Катька меня раздевала, я стоял безучастный, как манекен. Один раз было дёрнулся чтобы всё-таки уйти, но потом подумал: "А почему бы и нет? Кто знает, когда ещё у меня появится другая женщина. Вряд ли скоро".

В этот вечер мы почти не разговаривали, всё уже было сказано раньше, а добавить оказалось нечего, ни ей, ни мне. Вместо пустых слов мы занялись сексом, но каким... И я, и она просто из кожи вон лезли, стараясь доставить партнёру максимум возможного удовольствия, словно хотели навечно запечатлеть себя в его памяти. И, похоже, нам это удалось. Спустя много лет, при одном только воспоминании о той безумной ночи, по моей спине мурашки толпами носятся, марш-броски вдоль позвоночника устраивают. И Катерину проняло не меньше. Уже в утренних сумерках она оборонила такую фразу:

— Ты знаешь... Не сочти это за лесть, но я начала сильно сомневаться в правильности своего выбора. Правда.

В тот день я на работу не пошел. Дождавшись начала девятого, я позвонил Ленке на завод и попросил сообщить в цех, что беру отгул на сегодня. "Скажи Абрамычу, что я приболел" — и вновь нырнул под одеяло к Кате. Мы подремали пару часов, а потом продолжили наше прощание. Домой я возвращался пошатываясь, словно был порядком пьян, но и Катя выползла из постели проводить мне до двери, цепко держась за стену.

Как я себя чувствовал после расставания? Плохо было, но не так, как после моего прошлого ухода из этого дома. Тогда боль была острой, раздирающей, а сейчас словно кто-то вложил мне в грудную клетку массивную чугунную болванку. Эта тяжесть долго не давала вздохнуть полной грудью, напоминая о себе при каждом удобном для неё случае.

— Что с тобой вчера случилось? — вопросом в лоб встретил меня Абрамыч на пороге участка.

— Колбаски на ужин поел. Пол ночи с горшка не слезал, а потом весь день живот крутило. — На вскидку придумал я себе оправдание. Не стану же я рассказывать ему о бурной ночке. "Глушь, Азия, не так поймут-с." — повторил про себя фразу из анекдота, провожая взглядом обрюзгшую фигуру мастера. Снял верхнюю одежду, напялил белый халат и направился в курилку за порцией свежих новостей.

В пропахшем никотином помещении, как всегда перед началом смены, было многолюдно. Тут народ обычно травил байки, рассказывал анекдоты, сплетничал, перемывал косточки начальству, но не в этот раз. Сегодня там сцепились наш Чёрношапко и Денис, монтажник с пятого участка. Что они не поделили, я не понял, но маты неслись добротные, аж стены дрожали.

— Из-за чего свара? — спросил я у Юрика, моего бригадира.

— А то ты Чёрношапко не знаешь. Он же вечно себя обиженным считает, вот и отстаивает права угнетённых. Достал уже, с утра к Андрюхе цеплялся, сейчас вот на Денисе разминается. Вчера тебя пол дня поносил, дескать, ты в профкоме балду пинаешь, развлекаешься, так ещё и отгулы ни за что получаешь, а бригаде тебя обрабатывай.

Почему-то меня это зацепило. Нет, я и раньше знал, что Борисыч сволочь ещё та, и старался с ним лишний раз не связываться, впрочем, как все наши с блочной регулировки, но вот сегодня обиделся не на шутку. Будь Чёрношапко нормальный мужик, я б ему просто морду набил и всё на этом, но ведь он, когда чует запах действительно жареного, на открытый конфликт не идёт ни в какую. "А чо, я ничо", а сам по за углам на тебя помои льёт. До обеда я вынашивал план мести, как подставить Борисыча перед Абрамычем.

— Дюха, у тебя в запасе диоды есть?

— Д-девять пойдут?

— В металле или в стекле?

— И тех и других есть по жмене.

— Давай штук несколько в стеклянных корпусах. Мы сейчас Борисычу маленькую пакость устроим.

— Да с нашим удовольствием, ради такого дела не жалко.

Сегодня Чёрношапко получил в работу с монтажного участка пять БР-ов. По правилам, регулировщик должен проверить правильность монтажа, включить изделие и добиться от него устойчивой работы с заданными параметрами. А он этого не сделал. Посмотрел на монтаж краем глаза и отложил как готовые. Конечно, БР изделие не ахти какое сложное — полтора провода и релюшка, там настраивать-то нечего. Но ведь он его не включил, поленился! Вот на этом я и решил поймать Борисыча. Дождался, когда он отошел на очередной перекур, подошел к его столу, начал внимательно рассматривать блоки и уже на втором обнаружил непропай, так называемую "холодную" пайку. Запомнил этот блок и, довольно потирая руки, вернулся на своё место.

— Иришка, давай ты сегодня покапризничаешь?

— Зачем?

— Устрой Борисычу возврат. Там на одном БР-е есть холодная пайка. Прицепись к ней.

— А Абрамыч потом на тебе не отыграется, что ты меня не уговорил?

— Так я же первый бучу подниму и все шишки на Чёрношапко высыплю. — ответил я Ирине, про себя отметив её последнюю реплику.

Вопрос: с чего вдруг она стала заботиться о моей репутации? О моей роли, уговаривать и уламывать ОТК она знает и, похоже, согласна с существующим положением, но чтобы беспокоиться о том, как я выгляжу в глазах начальства — это что-то новенькое.

Дождавшись, когда Борисыч притащит к моему столу стопку БР-ов, я отыскал блок с некачественной пайкой и отложил его в сторону. Один блок поставил на стол, якобы на проверку, а другой "заминировал", аккуратно воткнув выводы взятого у Андрюхи диода в колодку питания. Идея была в следующем: в присутствии Абрамыча я пытаюсь включить якобы проверенный Борисычем блок, для чего втыкаю шнур в розетку. На подсунутый мной диод приходит двести двадцать вольт, отчего он громко говорит "бум", разлетаясь на мелкие осколки. Давно проверено, не любят Д-девятые напряжение вдвое большее от номинала, взрываются они от этого почему-то. То есть для мастера создастся впечатление хлопка короткого замыкания. А откуда могло взяться КЗ, если блоки действительно были проверены?

Сделав своё грязное дело, я радостно потёр руки и обратился к Ирине, с интересом наблюдающей за моими манипуляциями.

— Значит так, Ириш, в этом блоке был непропай. Ты заметила, а я его устранил. — я ткнул горячим паяльником в плату, сделав одну пайку не такой опрятной, как была. — Дальше. В следующем блоке ты нашла второй непропай и возмутилась. Запомнила? Мы пошумим, будет небольшой хлопок, но ты не пугайся, это не опасно. Ты рассердись на столь явный брак и, как бы тебя потом Абрамыч не упрашивал, не уступай. Хорошо?

Ирина кивнула, а я пошел к Чёрношапко ломать комедию.

— Борисыч, ты БР-ы хоть включал, или они у тебя просто так на столе полежали? — нарочито громко обратился я к этому типу.

— Конечно, все до единого проверил, как положено.

— Что за шум, о чём спорим? — сзади как чёртик из табакерки нарисовался Абрамыч.

— Ирка сегодня не с той ноги встала, увидала "холодную" пайку и возврат ставит.

— А ты на что?

— Да с первым БР-ом я её кое-как уговорил, пропаял всё прямо при ней, но когда она на втором блоке увидала точно такую же картину, то упёрлась рогом. Возврат и точка.

— А ну, пойдём, посмотрим.

Втроём мы подошли к моему столу, где я ткнул носом Борисыча в непропай.

— Вон, даже реле качается, сразу видно, что оно на одной ножке держится. Как блок работать будет с таким монтажом? А ты говоришь, включал. На, забери. Хочешь, сам перепаяй, хочешь, к монтажнице отнеси, а мы пока следующий проверим.

Произнося этот монолог, я взял со стола дефектный блок, а вместо него положил "заминированный". Подсоединил шнур питания и подал напряжение, предварительно отвернувшись. Не зря я моську отворотил, ох, не зря! Шарахнуло так, словно кто-то из пистолета выстрелил. Абрамыч присел на месте, а Борисыч испуганным зайцем отпрянул в сторону.

— И это проверенный вами блок, да, товарищ Чёрношапко? Извините, Игорь Абрамович, но я просто обязана поставить возврат. — Всё-таки испугавшаяся Ирина встала и ушла, часто выстукивая каблучками по бетонному полу цеха.

— В туалет побежала, наверное. — подал голос Борисыч. — Обоссалась с перепугу.

— Посмотрим, как ты кипятком ссать начнёшь, когда без премии на пару месяцев останешься. — с металлом в голосе осадил его Абрамыч. — Что стоишь? Хватай БР-ы, и чтоб через пять минут они работали как часики. И чтоб монтаж был как картинка. Понял?

— А ты, — мастер повернулся ко мне — делай, что хочешь, хоть в ресторан её веди, хоть в постель тащи, но чтоб возврат она не ставила. Один единственный зафиксированный случай брака, и не видать нашему участку по итогам квартала первого места как своих ушей. И премии. Сообразил? То-то.

Ирина долго отсутствовала, появившись на участке спустя час после разыгранного представления. Не говоря ни слова, она села на место и стала смотреть, как я прогоняю вылизанные Борисычем блоки. По крайней мере, так мне показалось вначале. Но, случайно взглянув в сторону, я в стекле перегородки между нашим и соседним участками, увидел её отражение. Откинувшись на спинку стула, чтобы оказаться чуть позади, вне моего поля зрения, она смотрела не на блок, не на показания контрольных приборов — она глядела прямо на меня.

— Ира, — она вздрогнула — так что с блоками будем делать, пропустим, или возврат поставим?

— Как хочешь.

— Почему, как я хочу, ты же у нас мастер ОТК?!

— Потому, что я люблю тебя. — Это было произнесено всё тем же ровным тоном, что и предыдущее "как хочешь".

На вас никогда мешок с песком не падал, этажа так со второго? Если падал, то вы поймёте моё состояние в ту секунду. Не веря своим ушам, я медленно повернулся к Ирине и уставился на неё изумлённым взором.

— Но почему? — пролепетал я — Я ведь ничего не добивался от тебя, ничего не делал...

— Делал. — она покраснела и спрятала лицо. — Ты всё делал. Медленно, шаг за шагом. День за днём, месяц за месяцем. Не понимаешь? Как тебе объяснить... Вспомни, где я сидела раньше, на чём сидела.

— Ну, где сидела... Вон там, где сейчас кассеты с блоками навалены.

— Правильно. На проходе, у всех на виду, как на ладони, где ни на секунду нельзя было расслабиться, где каждый мимо идущий меня дёргал, отпускал шуточки, говорил глупые надоевшие комплименты. Знаешь, как мне было тяжело ощущать себя манекеном в витрине? Постоянно держать себя в руках, быть постоянно на нервах. И никто до тебя мне не помогал, даже не пытался. Раньше я на работу ходила, как на каторгу. Ты же сделал так, что я смогла успокоиться, человеком себя почувствовать. Кто переместил меня в этот закуток, укрыв от досужих глаз? Ты. Кто сделал всё, чтобы он стал удобным для меня? Ты. Кто тебя просил переделать вот этот стул так, что он стал удобнее любого кресла? Никто. Ты сам понял, что мне неудобно, и сам всё сделал, никого не спрашивая.

— Но ведь это ерунда, пустяки, мелочи! — до меня упорно не доходило, о чём она пытается сказать.

— Да, это мелочи. Там одна, здесь другая. Но главное, что ты заботился обо мне. Понимаешь?! Просто брал и заботился. Постоянно, каждую секунду, порою сам не замечая этого. Я раньше думала, что ты мастера ОТК обхаживаешь, а потом поняла, что это не так. Ты просто хороший человек, и для тебя заботиться о ком-то так же естественно, как дышать. Но ты ко мне стал проявлять заботу, вот это меня и покорило.

— Ты так говоришь... Неужели муж о тебе никогда не заботился?

— Заботился, ухаживал. До свадьбы. Потом перестал. В этом и отличие между вами: для него забота была средством, а для тебя она потребность. Мне сложно объяснить, но так, как ты, не ради достижения моего расположения, обо мне заботились только родители. А ты меня словно в детство вернул, в хорошем смысле этого слова. Мне хорошо рядом с тобой, спокойно, уютно, надёжно. Раньше мне не хотелось идти на работу, а теперь не хочется идти домой...

— Сергей! Что там с БР-ами? — принесла нелёгкая Абрамыча.

— Не волнуйтесь, Игорь Абрамович, Серёжа меня уговорил, и я не буду ставить участку возврат. — опередила меня Ирина.

Услышав такой ответ, Абрамыч заметно подобрел, но уходить пока не спешил. Он с удобством облокотился о стеллаж и повёл неспешный разговор с Ириной об очерёдности приёмки. Я краем уха слышал их беседу, и всё никак не мог отделаться от мысли, что что-то тут не так, что-то неправильно, неверно. А потом понял: голос. Иришкин голос. Сейчас Ирина разговаривала с мастером точно так же, как до этого говорила со мной. Даже её недавнее признание прозвучало в той же самой интонации, ровным, спокойным голосом. "Так не может, не должно быть! Или она напрочь лишена эмоций, или это какая-то непонятная игра. — подумалось мне. — Неужели и тут фальшь, враньё?" А я, после Катькиной чудовищной лжи, подвох был готов увидеть во всём.

Если бы не моя разыгравшаяся тогда паранойя, то у нас с Ириной всё могло сложиться по-другому, иначе. Как говориться, знать бы где упадёшь, так соломки подстелил бы. Ой, что-то меня на поговорки потянуло, вот ещё одна на ум пришла: обжегшись на молоке, на воду дует. Это я к тому, что дул, в смысле, смотрел на Иру очень внимательно, пристально выискивая малейшие признаки возможного обмана в любом поступке, слове, движении, даже поворот головы изучал под микроскопом. Не окажись тогда у меня этого критического взгляда, глядишь, и сошлись бы мы с ней как люди, и жили бы нормальной жизнью. Одно я знаю твёрдо: излишняя подозрительность на корню давила во мне всю романтику, не дав возникнуть взаимности к чувствам Иришки. А они были, эти чувства, на самом деле были. Я понял это много позже, когда смог узнать Иришку ближе, когда она раскрылась передо мной.

Просто на поверку Ирина оказалась очень ранимым человеком, что объясняло многие её странности. Она как рак-отшельник старалась спрятать свою уязвимость за маской официальности, а та ровная, искусственно— спокойная речь, пробудившая во мне недоверие, была выработана ею ещё в школе, как средство пассивной самообороны от одноклассников. Потом я узнал, что такой стиль общения у Иришки на самом деле означал, что она волнуется, или чувствует себя крайне сковано. Эх, если бы я это знал раньше!

Жизнь начала бить Иру ещё со школьной скамьи. Когда родители получили новую квартиру в другом районе города, ей пришлось сменить школу. Новые одноклассники не приняли девчонку в свой круг, наоборот, они начали травить её с жестокостью, так свойственной подросткам. Хорошо учится? Значит зубрила. Неплохо танцует? Выделывается! Не с кем не дружит? Значит, считает себя выше всех.

В институте ей жилось легче, нежели в школе, но не намного. До открытой травли однокурсники не опускались и бойкот не объявляли, но вписаться в ту или иную компанию у привыкшей держаться в одиночестве Ирины так и не получилось до самого последнего курса. Образовалось нечто вроде замкнутого круга: слыша в перерывах между парами речь, более уместную для трибуны комсомольского собрания, одногруппники держались с Ириной настороже, а она, видя их настороженность, ещё больше отгораживалась от них щитом официальности.

Поэтому-то она так рано и выскочила замуж без особой любви, за первого попавшегося парня, который проявил хоть какую-то настойчивость. Получилось всё достаточно банально: толком не имевшая ни друзей, ни подруг Ирина приняла ухаживания за проявление любви и уступила сладким речам ухажера, оказавшись в его постели. Беременность. Отец Ирины, человек довольно сурового нрава, чуть не за шкирку притащил горе-жениха в ЗАГС, наверное, впервые в жизни так открыто и настойчиво вмешавшись в судьбу дочери.

Молодой муж, став отцом семейства, не слишком обрадовался новому положению, но тестя откровенно побаивался, поэтому жену открыто не обижал, не третировал, но при случае строил из себя обиженного. Свекровь в таком скоропалительном браке была склонна винить Ирину, зато своего сына она выгораживала всячески. Одним словом, семейная жизнь не принесла Ирине долгожданного счастья. Единственной отрадой для неё стала дочурка, крошечный человечек с огромными карими глазами.

Школьная, институтская и семейная жизнь выработали у Иры синдром мышки — желание стать как можно незаметнее, забиться в укромную норку, а тут на заводе её усадили за стол, стоящий в середине т-образного перекрёстка, перед лицом всех работников цеха. Им, чтобы увидеть Ирину, было достаточно просто поднять глаза! Понятно, как не сладко приходилось молодой женщине, оказавшейся в центре такого внимания. И тут нарисовался я, эдакий прынц в белом. В смысле, что у нас все ходили в белых халатах, в том числе и я. Чёрт, слушая Ирины признания, мне порою становилось откровенно стыдно, ведь то, что она называла заботой, на самом деле было продиктовано или ленью, или себялюбием.

Ну, лень мне было бегать за Ириной через весь участок со своей "камчатки", лень! Поэтому-то я и поставил рядом с собой второй стул, а, посидев на нём, понял, что тонюсенький дермантин нисколечко не мешает железному основанию вытягивать тепло. Чтобы замёрзшая Иришка не уходила, и мне не приходилось бегать за ней вновь и вновь для проверки каждой кассеты, я положил толстый поролон на сиденье, прикрыв его обивочной тканью. Что мне поролона жалко, когда его в третьем цеху хоть попой ешь?! А чаи гонять, согласитесь, гораздо приятнее в обществе симпатичной женщины, нежели в одиночку или с козлом Чёрношапко, не к ночи он будь помянут. Вот я и притащил кипятильник, спёр второй стакан из столовой, да жестяную банку с сахаром из дома приволок. Какая забота, о чём вы? Обычный эгоизм!

А вот девчонка влюбилась и, похоже, всерьёз.

Мартовские ручьи смыли следы февраля, и весна окончательно обосновалась в городе. Пробудились от зимней спячки дачники, а в числе первых стосковавшихся по копошению в земле были мои родители. Найдя себе другое место работы, поближе к дому, Ира уволилась с завода — к нам она когда-то попала по распределению после института, а тут выпал шанс уйти переводом, что делало отработку необязательной. Иришка долго колебалась, не сразу решившись на такой поступок, и несколько раз заводила со мной разговор на эту тему. Она боялась, что наша связь оборвётся с её уходом, а я, как мог, поддерживал идею перевода. Для меня главным аргументом стало присутствие в пятом цеху тётки Иришкиного мужа. Завод, он как большое село, и сплетни здесь разлетаются мгновенно. В том, что той родственнице рано или поздно станет известно об Ирином служебном романе, я даже не сомневался. И в негативных последствиях для нас обоих тоже был уверен, ведь тётушка непременно донесёт до племянника весть о непристойном поведении его супруги. Зато Иришкана свекровь явно порадуется, получив поток воды на свою мельницу.

— Ир, я устал оглядываться по сторонам, прежде чем обнять тебя на секунду. Мне надоело вздрагивать каждый раз при появлении Абрамыча и отшатываться от тебя на пионерское расстояние. Почему мы вынуждены таиться как дети, забиваться в укромный уголок ради мимолётного поцелуя? Меня с души воротит необходимость делать равнодушным вид при встрече с тобой. Не лучше ли прекратить эту комедию? Смотри, до осени на все выходные у меня будет свободной квартира, где нас никто не побеспокоит, где нам не нужно будет прятаться, как ворам. Неужели одной нормальной, полноценной встречи в неделю нам будет не достаточно? Понимаю, что этого маловато, но большего я предложить не могу из-за твоего семейного положения.

— А если я разведусь?

— Ира, ты взрослый человек, и как тебе строить свою собственную жизнь, решать придётся самой. Я не считаю себя вправе давать тебе какие-либо советы. Подумай о себе, о дочке, хорошо подумай, а я приму любое твоё решение.

Я тогда даже не догадывался, насколько сложную задачу взвалил на Ирину. По натуре она была очень ведомым человеком, и ей было бы гораздо легче, если бы кто-то за неё принял решение. Любое. И она бы последовала ему. Я-то в душе считал, что она подаст на развод и намекнёт мне о создании новой семьи, но этого не произошло. Решив, что нельзя оставлять ребёнка без отца, Ирина продолжала жить с ним, но каждую субботу приезжала ко мне.

Вначале её визиты были волнующими, будоражащими, потом как-то незаметно стали привычными, пока совсем не превратились в рутину, раз за разом проходящую по одному и тому же неизменному сценарию: "привет — извини, я не надолго — я так соскучилась — пойдём скорее в твою комнату — мне надо бежать — пока". Да и любовницей Ира оказалась неискушенной, кроме традиционного "бутербродика" не знала ничего, всему её приходилось учить. Я-то сам знал не слишком много, только то, что успела преподать мне Катька, но, как оказалось, и этих навыков было вполне достаточно, чтобы Иришка смотрела на меня снизу вверх как на божество, способное подарить незабываемое наслаждение.

Блин, какую женщину не спроси, все они свято уверены, что любой мужчина просто мечтает о связях по принципу "сунул-вынул и ушел". Вот скажите, это я такой дурак, что не понимаю своего счастья, или всё же ошибаются стригущие всех мужиков под одну гребёнку? Казалось бы, вот он, предел мужских мечтаний — регулярный секс без обязательств, да ещё с доставкой на дом. Ан-нет, никакого счастья я от него почему-то не испытывал. Интересно, почему?

Может, потому, что из головы ещё не выветрился Катькин образ? Скорее всего, да. Чувства к бесстыжей обманщице подёрнулись пеплом, но угли от них пока не прогорели окончательно. Я неоднократно ловил себя на невольном сравнении двух своих женщин, бывшей и настоящей. В моих глазах Ира по всем статьям проигрывала Катерине, и понятно почему: судья-то оказался пристрастен, и весьма. Но даже если на холодную голову рассуждать, то у Катьки было много преимуществ. Насчет внешности, тут спорно, кое в чём Иришка выигрывала, но что касаемо характера, то тут я просто из себя выходил.

Моя нынешняя порой напоминала мне марионетку: дёрнешь за верёвочку, она ножкой дрыгнет, за другую потянешь — ручками взмахнёт. А оставишь ниточки в покое, она так и будет стоять без движения. День, месяц, год. Ирину постоянно нужно было шевелить, подталкивать, направлять. До чего неуверенный, безинициативный человек, просто зла не хватало. Вот бы их с Катькой смешать, и сделать из двух одну. Разбавить Катину гиперактивность Иришкиной пассивностью, смягчить повышенную возбудимость рыжего холерика брюнетистой флегмой — какая бы женщина получилась в итоге!

Войдя во вкус, я принялся за мысленное (сейчас бы сказали виртуальное) конструирование внешнего облика получившейся мечты. Если начинать снизу, то ноги я бы взял непременно Кати, у Иры они были не столь изящны. То, что выше бёдер, позаимствовал бы от Иринки — тонкую талию, ровную спинку, аккуратные руки и, конечно же, грудь. Надо признать, грудь у Иришки была шикарная, не потерявшая форму, даже не скажешь, что она дочку ей кормила. А вот насчет личика я сильно засомневался, чьё было красивее. Так и осталось в моём воображении идеальная фигура с белым пятном вместо лица.

Да, на нарисованный в воображении идеал Ирина походила до обидного мало. Скучно прощаясь после очередного свидания и закрывая за ней дверь, я всё чаще стал задумываться о прекращении наших отношений, не видя для них никаких перспектив. Однажды, когда мы лежали после очередного приступа сексуального оживления, я спросил её:

— Ириш, что ты думаешь о будущем наших отношений?

— Не знаю. Мне бы хотелось сделать наши встречи чаще, но это не возможно пока Юля маленькая.

— Тебе хорошо, у тебя есть дочь. Тебе есть о ком волноваться, за кого переживать.

— Ты хочешь ребёнка? Давай я тебе его рожу?! Хочешь? Давай!

— А воспитывать его будет твоя семья и твой муж, да? Оч-чень хорошее предложение.

— Будет он воспитывать, дождёшься от него! По-моему, Юлька и не знает, что у неё есть отец. Он-то когда из гаража своего возвращается, дочь видит лишь в кроватке, спящей. Ему старенький "Москвич" вполне семью заменяет, а собутыльники — общение.

— Тем более. Я не хочу своему сыну судьбы безотцовщины. Нет, у моего ребёнка будет и мать, и отец.

— Ты нашел себе другую? Или с той, с прежней помирился? — я почувствовал, как напряглась Ирина на моей груди.

— Нет, не нашел. Нет, не помирился. Успокоилась? Но, тем не менее, о своём будущем мне пора подумать. Год, два ещё можно погулять, но потом как бы поздно не оказалось.

— Ну, думай. Только сказать не забудь, когда найдёшь кого-нибудь.

— Чтоб ты знала, что со мной пора расстаться?

— Нет, наверное, это ты со мной расстанешься. И тут моё желание встречаться с тобой уже никакой роли играть не будет.

— Твоё желание встречаться?! Это что, ты предлагаешь мне работу на два фронта? Как сама? Только у тебя муж и любовник, а у меня будет жена и любовница, так?

— Не мучай меня! — резко отвернувшись, Ирина уткнула лицо в подушку и заплакала. — Я бы хотела, чтобы ты был мой, только мой, и ты об этом знаешь прекрасно!

— Знаю. Но разве причина редкости наших встреч во мне?

— Ну я же просила, чтоб ты меня не му-у-учи-и-ил. — окончательно разрыдалась Ирина.

Я повернулся на бок и зарылся лицом в Иркины кудряшки, обняв её за вздрагивающие плечи. Надо было что-то сказать, но нужных слов не находилось. Тогда я использовал запрещённый приём: едва касаясь, медленно повёл кончиком пальца от копчика вверх по позвоночнику. Уже возле лопаток Иришка задёргалась:

— Прекрати меня щекотать!

— А ты прекращай плакать, договорились?

— Нет!

— Да!

— Лучше бы поцеловал, чем щекотать.

— А вот это с нашим удовольствием!

После поцелуев мы ещё раз восславили Эроса, и Иринка стала поспешно собираться.

— Ир, ты в следующую субботу приедешь?

— Хотела бы, а что?

— Сам не знаю, почему-то спросить захотелось. Чувство такое, что я что-то упустил.

— Ладно, мне пора. До встречи.

Дежурный поцелуй в щёку, чтобы не смазать помаду, щелчок замка.

Чтобы хоть как-то разнообразить наши с Ириной встречи, я предложил ей прогуляться по старому центру города. Вырваться среди недели и посидеть в кафе, мороженым побаловаться, просто побродить безо всякой цели, или в кино завернуть — смотря по погоде. Договорились, что оба отпросимся с работы чуть пораньше, я заеду за ней, и мы двинемся. В начале второго я уже трясся в троллейбусе, уткнув нос в купленный на остановке журнал.

— Ну, здравствуйте, молодой человек! И что читаем? — я поднял голову и увидел насмешливую Катькину улыбку.

Вот почему у меня при встрече с Ириной не возникает такой фееричной пляски чувств, как при виде этой рыжей погибели? Стоило мне увидеть чуть склоненную набок огненную головку, как в крови бешеным коктейлем забурлили самые разные эмоции: от слюнявого восторга "Катенька, солнышко!" до откровенной злобы "чего тебе от меня надо, лживая тварь?". Сделав равнодушный вид, я ответил:

— Обзор по катерам, лодкам и моторам. Тебе это интересно?

— Не очень. А я вот у сестры была, сейчас домой еду. Увидела тебя и решила подойти, поздороваться. Ты мне не рад?

— Не особенно. Мы же с тобой расстались, к чему ворошить былое? — как можно холоднее ответил я.

— Вот как? — глаза у Катьки сузились, обещая неприятности. — А я вот, представь себе, обрадовалась, увидев тебя. Ты сейчас куда едешь?

— В центр. Давно там не был, думал, просто побродить, поглазеть по сторонам.

Мысль объявить Катьке о том, что я еду на свидание к другой женщине, мелькнула и сразу же пропала. С этой стервы станется увязаться следом, потом выбрать момент, подойти и прилюдно устроить безобразную сцену. Мне-то пофиг, а вот Иришке будет очень неприятно.

— То есть, не торопишься? — с тем же прищуром уточнила Катя. — Тогда давай на "Парке" выйдем, посидим на лавочке. Мне с тобой надо серьёзно поговорить. Или ты на свидание спешишь?

Чёрт бы побрал её проницательность! Нет, признаваться нельзя. Сохраняя невозмутимый вид, я согласился:

— Хорошо, только не долго. Мне ещё в ГУМ и в "Электронику" успеть надо, аппаратуру для дискотеки присмотреть.

— Ну, рассказывай, что у тебя случилось? -я поспешил прервать молчание, едва мы расположились на лавочке в дальней аллее парка.

— Ко мне тут на днях участковый приходил по поводу моей безработности, я ведь официально нигде не числюсь. Сначала пугал двести девятой статьёй, за тунеядство. Мол, посадят — не посадят, а неприятности устроят. Потом добреньким прикинулся, стал воспитывать, увещевать. Всю плешь проел, гад. Вот я и подумала: сейчас же кооперативы разрешили открывать, так почему бы мне тоже не открыть? У меня есть две знакомые девчонки со швейной фабрики, думала с ними вместе заняться этим делом. Пошла в исполком, а мне там от ворот поворот, дескать, девчонки иногородние, вот пусть у себя по месту жительства и открывают, а мне одной нельзя потому, что кооператива из одного члена не бывает. Забавно, да — я, и вдруг "член".

— Не пошли, "член" не от того, на что ты намекаешь, а от слова "членство".

— Да, знаю я! — отмахнулась Катька. — Просто так пикантнее. Блин, сбил с мысли.

— Сама сбилась.

— Не мешай. Так вот, я и подумала о тебе, мне же всё равно нужно человека какого-то искать, и ещё неизвестно какой он окажется, вдруг алкаш или вор, а тебя я хоть знаю. К тому же нам машинки покупать придётся, подключать их, те же провода тянуть, розетки, а ты в этом сможешь помочь.

— Что же ты своего Виктора не попросишь? Ты говорила, что он электромеханик на судне, ему и карты в руки.

— Был Виктор, да весь вышел. Расстались мы с ним. Ты, лучше скажи, поможешь мне с организацией кооператива?

— Не знаю, подумать надо. — ответил я, а сам взглянул на часы. До встречи с Иришкой времени оставалось всего ничего, а Катька пристала как репей: помоги, да помоги, пжалста, пжалста, пжалста. Больше для того, чтобы от неё отвязаться, я брякнул:

— Ладно, я поинтересуюсь у знающих людей, как это лучше провернуть. — Вроде как распрощался, пошел уже к выходу, а Катька идёт рядом, и всё грузит, грузит. Достала.

После этой встречи, к Иришке я пришел взвинченный, как... даже слова не подберу. Но на контрасте с недавним Катькиным напором, мне показалось так хорошо рядом с ней, так спокойно, что я очень быстро оттаял. Себе на удивление, сегодня я просто наслаждался обществом Иры, купаясь в исходящем от неё умиротворении. И впервые за последний месяц я обнимал и целовал Иришку, не столько отвечая на её ласки, сколько потому, что мне самому этого вдруг захотелось до жути. Надо сказать, Ирина моментально уловила мой настрой и поинтересовалась причинами столь внезапной перемены. Я не стал особо скрываться и поведал сжатую версию: дескать, когда ехал к тебе, то в троллейбусе столкнулся со своей бывшей. А вот сейчас смотрю на тебя, сравниваю вас, и понимаю, какая ты у меня хорошая, как мне с тобою здорово.

Вы бы видели, как высоко поднялась головка с загадочной полуулыбкой на счастливом личике. Мы провели вместе несколько прекрасных часов, полностью позабыв счет времени, пока Ирина не спохватилась:

— Шесть часов! Боже, я же за Юлькой в садик опоздала!

Мы поймали частника и едва-едва успели к сроку. Находясь под впечатлением прошедших часов, я было начал выбираться из машины, намереваясь пойти вслед за Ириной, но она меня остановила.

— Не надо нам вместе появляться в садике. Воспитательница тебя увидит, и обязательно при случае поинтересуется у свекрови, кто ты такой. А мне бы не хотелось лишних вопросов.

— Ты права. Извини, это я не подумал. Просто сегодня был такой чудесный день...

— Да. Спасибо тебе за него. Пока.

Это было в среду, а за четверг и пятницу Катька успела основательно надоесть нашему комсомольскому вожаку, названивая на завод через каждый час и требуя меня к телефону. Я пытался объяснить Катерине всю неприличность такого поведения, но пронять её словами оказалось невозможно. Обещал? Значит, выполняй. Мне надо и точка. А то, что после её звонков на меня стали косо посматривать, мою бывшую не волновало нисколечко. Но нет худа без добра — комсорг Леонид, дабы избавиться от её назойливости, свёл меня с женщиной из юридического отдела, которая дала несколько ценных советов по правильному оформлению заявки на открытие кооператива. Врать не стану, за два дня Катька не успела довести меня до нервного срыва, но довольно уверенно продвигалась в этом направлении.

Спасла меня только суббота и долгожданный приезд Иришки. Боги, как мне было хорошо рядом с ней! После двух дней непрекращающейся нервотрёпки, исходящее от Иринки ровное спокойствие полностью исцелило душевные раны, приведя меня в поистине блаженное состояние. И мне было пофиг, настоящее это поведение моей подруги или опять маска — я с радостью платил ей нежностью, ласками и страстью, заставляя её отбросить напускную шелуху и раскрыться рядом со мной.

— Солнышко, как мне хорошо с тобой, если бы только знала! После того дурдома на работе, я просто оживаю в твоих руках.

— Абрамыч кровь пьёт или Чёрношапко?

— Да они так, мелкая мошкара, по сравнению с бабулей, которую поставили на твоё место. Вот она-то комар ещё тот: в электронике ни петь ни лаять, а научить её ничему нельзя, ибо поздно. Как там говориться, старого пса новым шуткам не научишь? Вот, а ей на том свете уже давно прогулы ставят. Представляешь, она разницу между вольтметром и амперметром не видит в упор. Для неё ведь и тот и другой просто чёрные коробочки, и там и там шкалы со стрелками, значит, одно и то же. Пока она по своим талмудам разберётся, как снимается показание, каким прибором мерить, на каком пределе, самому десять раз состариться можно.

— Бедненький мой, одолели тебя эти "насекомые".

— Ага, мошки, комары, оводы...

— Как, ещё и оводы есть?

— Да есть один. Рыжий. После той встречи моя бывшая откопала в своих записях городской номер нашего завкома комсомола и названивает туда, меня к телефону требует. На меня там народ теперь волком смотрит, хоть не появляйся.

— А что ей надо от тебя? — сразу же насторожилась Ирина.

— Швейный кооператив в своей квартире открыть хочет. Просит моей помощи в оформлении бумаг и в обустройстве.

— И всё? А может, она вернуть тебя хочет?

— Про это разговора не было.

— Даже не знаю, что сказать. А отказать ты ей что, не можешь?

— Ты в магазинах замечала, как капризничают некоторые дети? Увидят игрушку и в рёв: мама купи. А скажут им "нет", так они ещё сильнее в истерике заходятся. Вот и Катька из той же серии, ей проще уступить, чем отказать. Проблем меньше будет. А она их создавать умеет, даже на пустом месте. С комсомольцами она меня уже поссорила, вот увидишь, скоро с профкомом рассорит. А оно мне надо?

— Ой, смотри мне, Серёжа, ой, смотри. Не хочу я тебя ей отдавать, и делить тебя с ней тоже не хочу.

— Так и мне не очень хочется тобою делиться.

Ирина сразу замкнулась, ушла в себя как в раковину. Чёрт, и зачем я это брякнул? Ведь обещал же не лезть в её семейные дела, зарок себе давал, а тут сорвался. Я принялся утешать свою милую, говорил на ушко ласковую чушь, пытался всячески её растормошить. Иришка вроде как отошла, приоткрылась немного, но предыдущий беззаботный настрой к ней так и не вернулся.

Решая Катькины проблемы, я был вынужден потратить все накопившееся к тому времени отгулы и даже прихватить пару дней "за свой счёт" — так уж мне хотелось побыстрее отделаться от взваленной ноши. Если бы не советы заводского юриста, то сбор справок, разрешений, согласований мог бы затянуться на долгий срок, а так мы управились меньше чем за неделю. Просиживая в приёмных в ожидании получить очередной чиновничий автограф, я утыкался в прихваченную с собой книжку, демонстративно игнорируя Катькино присутствие. Я вообще вёл себя с ней нарочито холодно, на корню пресекая любой разговор, кроме как по делу. Впрочем, без особого успеха — то, что я огрызаюсь на любое сказанное слово, для неё как с гуся вода. Только хмыкнет свысока, мол, капризничай мальчик, пока тётя добрая, всё равно будет так, как она захочет. Но особо давить на меня не решалась, прекрасно понимая, что этим даст мне шанс возмутиться, вспылить и уйти, оставив её в одиночестве перед сплоченным строем исполкомовских бюрократов. Катька настолько боялась официальных инстанций, что даже предложила мне занять место председателя кооператива, лишь бы только самой не касаться налогов, отчетов и тому подобной бумажной волокиты. Ага, нашла дурачка!

— Нет, красавица, сама кашу заварила, сама и расхлёбывай, а мне пребывать в роли мальчика для битья как-то не очень хочется. Ты что-нибудь с деньгами намутишь, в ресторанах или себе на наряды их спустишь, а мне срок мотать за твои махинации? Нафиг, нафиг! Вот с оборудованием помочь могу, иногда, изредка, а на большее не рассчитывай. И вообще, привыкай нести ответственность за свои решения. А не нравится, давай прямо сейчас разбежимся, только рад буду!

Катьке такая моя позиция как нож к горлу. Три швейные машинки, импортный оверлог, ими же заниматься надо, чистить, смазывать, настраивать, иначе вся работа встанет. А для неё самой сменить перегоревшую лампочку, это уже подвиг.

— Давай мы с девочками поговорим, обсудим, и будем платить тебе небольшую зарплату? А ты нам всё в порядке содержать будешь, договорились? — заявила она мне, словно невесть какое одолжение сделала.

— Кать, ты сама понимаешь, о чем говоришь? Где это видано, чтобы директор завода обсуждал с простыми рабочими, какую зарплату начислять своему заместителю? Кто твои девчонки? Наёмные работницы, они даже не члены кооператива. А ты здесь хозяйка! Пусть на пару со мной, но владелица этого предприятия. Как ты скажешь, так и будет, а кто недоволен, тот пускай идёт на государство работает.

У Катьки аж глазёнки загорелись. Она, похоже, с этой колокольни на свою затею никогда не смотрела, просто ей в голову такое не приходило. А тут осознала, прониклась и... размечталась. Пока она пребывала в радужных грёзах, я инструменты в сумку и ходу оттуда. Хватит, и так на неё полторы недели убил, даже с Иришкою из-за неё не виделся. Ну, не то, чтобы совсем из-за неё, скорее, из-за особенностей женской физиологии, но виновата-то всё равно Катька! Не вечно же мне крайним ходить, пусть и она отдувается, хотя бы в моих глазах.

— Как твои успехи, долго ещё будешь со своей бывшей общаться? — одним из первых заданных мне Иришкой вопросов, был самый для неё животрепещущий.

— Слава партии родной, кажется, закончили. Документы мы оформили, перестановку я ей сделал, машинки подключил, освещение над рабочими местами провёл, отныне пусть сама рулит. Я ей так прямо и сказал. Да, собственно, теперь я Катьке и не нужен: её девчонки во всю кроят, шьют, работают так, что только шуба заворачивается!

— И как тебе её работницы, симпатичные? Никого себе ещё не приглядел среди них?

Ба, да в Иришке что-то новенькое просыпаться стало! Дерзить начала, покусывать осторожно. Так, глядишь, скоро совсем в человека превратится, перестанет походить на станок с ЧПУ с заложенной программой. И это не может не радовать. Но я рано возликовал, Ирка тут же всё испортила. Легко накрутив себя двумя-тремя мрачными мыслями, она замкнулась и оставшуюся пару наших субботних часов изображала из себя бревно. Деревянное и непрошибаемое. Что б я не говорил, как бы её не убеждал, ничто не смогло пробиться через броню глухой обороны. Ладно бы, если я на неё нападал, так нет же! Просто из кожи лез вон, стараясь развеселить, убедить в зряшности её подозрений. Но всё впустую. Так она и ушла, беззвучно гремя тяжелыми, невидимыми латами. А через неделю всё повторилось в точности, до мельчайших деталей, и ещё через неделю тоже.

У меня в душе поселилось что-то вроде отчаяния: ну, почему мне так не везёт с женщинами?! Ладно, Катька, с ней всё ясно: стерва, она и в Африке стерва, ну Ирина... Вроде, нормальная девчонка, а закидоны такие, что хоть вешайся. Вот что меня больше всего напрягало в ней, так это её боязнь сделать шаг, хоть на сантиметр, на секунду вырваться за пределы строго очерченного для себя круга. Закрепощенность, боязнь обратить на себя внимание заставляли Ирину следовать исключительно проторенным путём, говорить только выверенные фразы и совершать лишь привычные окружающим поступки. Блин, ЭВМ, а не живой человек!

Сложно мне с ней, очень сложно. Вот, кажется, расслабилась, разговорилась, сбросила маску, открыла створки раковины — общаешься ней, так душа радуется, влюбиться в неё готов. Но ни с того, ни с сего, как найдёт на неё полоса, закроется она в себе, и всё — был человек, а стал робот. Скучный, предсказуемый, не живой. Автомат, одно слово. Или актриса, натужно играющая блёклую роль в дрянном спектакле. И как с такой жить? И, главное, зачем? Для чего все эти мои потуги? Ладно бы, если б я был влюблён в неё без памяти, тогда понятно. Но ведь это она полна нежных чувств, а не я!

Блин, и нафига Экзюпери придумал историю про крошечного принца?! Он придумал, а я страдай. Нет, на самом деле — мне мои отношения с Ириной порой казались "чемоданом без ручки", как бы это грубо не прозвучало. "Нести тяжело, а бросить жалко". Именно так! Я с ней словно сапёр на минном поле, постоянно начеку, настороже, чтобы не дай бог не потревожить, не спугнуть те мгновения, когда Ирина позволяла себе была самой собой. Я безумно уставал от её вечной пугливости, от необходимости самому быть всё время в напряжении, постоянно следить за своими словами, чтобы не приведи небеса, не ляпнуть ничего лишнего. А бросить...

Не нужно иметь семи пядей во лбу, чтобы понять, какая жизнь будет у Иришки при таком раскладе. Ежедневная лесопилка свекрови под эгоистичный храп хмельного мужа — это в лучшем случае. А если муж начнёт мамочке подпевать, сживая со свету нелюбимую жену, тогда что? В петлю лезть? Или продолжать жить, безропотно снося их постоянные придирки и попрёки ради крохи дочери? Кто-то может сказать, что такая судьба не редкость у многих женщин. Что же, может быть. Но вот где загвоздка: тех женщин не я обрекал на такую судьбу, а Ирину, получается, я. И как жить потом с таким грузом? Эх, Антуан Мари Жан-Батист Роже, и что же вы не ограничились "Ночным полётом"?!!

Мне бы успокоnbsp; — Не очень. А я вот у сестры была, сейчас домой еду. Увидела тебя и решила подойти, поздороваться. Ты мне не рад?

иться, не грузиться подобными мыслями, отвлечься чем-либо, а нечем: сnbsp;ередина лета, праздников нет, соответственно вечера nbsp;не проводятся, дискотеки тоже. Народ "ансамбельский" кто где — кого в колхоз угнали, кто в отпуске пузо на пляже греет, один я как неприкаянный. А тут вечерком Катька нарисовалась у меня на пороге. Она, мол, раздобыла несколько рулонов синей хебешной ткани и решила начать пошив входящих в моду "варёнок". Но вначале эту ткань нужно "сварить", искупав в хлорке, а у девочек ручки нежные, их злой белый порошок разъедает нещадно. Вот мне и предлагается принять посильное участие в деле обогащения родного кооператива. Я согласился, делать-то мне по вечерам всё одно нечего. Вплоть до самой субботы, которую ждал теперь с содроганием, предчувствуя очередную встречу с роботом вместо Иришки. На следующий день взял в цеху гальваники у работяг толстые резиновые перчатки до локтей и заперся на вечерок у Катьки в ванной.

И сам не заметил как, войдя во вкус, начал метаться с одной работы на другую. Интересно мне стало, дело появилось, живое, настоящее. Да и шутливые перепалки с девчонками отвлекали от мрачных мыслей, которых становилось всё больше с приближением субботы. Помните мультфильм "Пиф-паф, ой-ой-ой!"? В нём ещё была опера про Зайчика с такими словами:

"Я вышел в лес гулять,

Мне боязно, мне страшно,

Моя душа предчувствием полна,

Душа полна... " И хор, как кода: "Предчувствия его не обманули."

А почему я про него вспомнил? Из-за фразы хора. Мне тоже предчувствия не солгали, обещая субботний день как медленно тянущуюся пытку. Так оно всё и произошло, только в этот раз Ирина вместо традиционной, равнодушно-спокойной, попыталась натянуть на себя маску безудержного веселья. Эта режущая искусственность выворачивала меня наизнанку, заставляя нетерпеливо поглядывать на часы в ожидании прощания.

— Ты куда-то торопишься? — окончательно сдулась Ирина, отбросив всякое притворство.

— Нет. Ни-ку-да. — по слогам произнёс я последнее слово.

— Ты хотел с кем-то встретиться, а моё присутствие тебе мешает, да? — её глаза наполнились слезами, что окончательно вывело меня из себя.

— Да! — взъярился я. — Да, я хотел встретиться с красивой девушкой, да, и хотел приятно провести с ней время! А знаешь, с кем?! С тобой, только с настоящей, а не с очередной твоей маской! Скажи, ты её хоть когда-нибудь снимаешь, хотя бы изредка бываешь настоящей, естественной, без притворства, а?

Вместо ответа Ирина разрыдалась, вскочила с места, в прихожей на бегу подхватила туфли и босиком выбежала из квартиры. Понимаю, что надо было её догнать, успокоить, утешить, но я не смог. Не смог пересилить себя, прекрасно понимая, что это лишь оттянет разрыв. "Может, оно и к лучшему, что всё получилось именно так, а не иначе?" — думал я, слоняясь по пустой квартире из угла в угол.

Сон облегчения не принёс, и на душе в воскресное утро было пасмурно, несмотря на пронзительно синее небо над головой. Чем заняться, продолжать мерить шагами комнату, в ожидании возвращения родителей с дачи? Или к Катьке на квартиру рвануть и доделать последний необработанный рулон, пользуясь её отсутствием? Она-то сегодня с утра собиралась поехать на рынок с первой партией "варёных" курток, а девчонки явно там, они в предвкушении большой зарплаты трудятся аки пчёлки, без выходных и проходных.

Я собрался и пулей вылетел из душной квартиры на воздух. Выйдя на ближайшей к Катькиному дому остановке, свернул во дворы и наткнулся на чудо. Настоящее чудо советских времён: открытая в выходной день "Кулинария", в которой практически без очереди продавали свиной фарш! Я не поверил своим глазам. Невероятно, но факт — они мне не лгали. Уже стоя в очереди, я услышал объяснение такому неслыханному событию. Оказывается, одна из продавщиц, проживающая в соседнем доме, заметила, что дежурное освещение в магазине вечером не зажглось. Она позвонила заведующей, та приехала и обнаружила отсутствие электричества из-за аварии. За ночь холодильники потекли и, чтобы спасти товар, заведующая, вместе с бдительной продавщицей, устроила распродажу. Я забеспокоился, а не куплю ли сейчас кота в мешке, но нет, продукт оказался не испорченным. В мечтах, как нажарю котлет к приезду родителей, я завернул в гастроном, купил две бутылки молока, булку свежеиспеченного хлеба и со всем этим добром ввалился к Катьке домой.

Девки, налетев как саранча, нагло отняли у меня одну бутылку, вылакали её, и ополовинили под это дело хлеб. Блин, их что, Катька тут голодом морит? Но, глядя на крепко сбитые, коренастые фигуры Светки и Дашки, очень похожие на два маленьких бульдозера, в это как-то слабо верится.

— Работать, девочки, работать! — вызвала взрыв девичьего смеха фраза из ещё не забытого, рассказанного Катькой буквально на днях анекдота. Весь прикол в том, что эта фраза там принадлежала содержательнице публичного дома, а я постарался придать своему голосу визгливые нотки. Усадив девок за машинки, я собрался заняться делом сам, а не вышло — оказывается, Катька взяла заказ на пошив маленькой партии спецодежды, отложив под него необработанную ткань. Толкаться тут без работы показалось скучно, ехать домой тоже, и тут меня посетила идея нажарить котлет здесь, угостить девчонок, а самому увезти домой уже готовый продукт.

Сказано-сделано: уже через пять минут у меня в миске размокал залитый молоком хлеб, а я мелко шинковал лук. Яичко, соль, перчик, всё это перемешать с фаршем и хлебом, налепить котлет и на сковородку! Но самое главное, это поплотнее закрыть дверь в комнату, дабы запахи не просочились раньше времени. Иначе эти чайки чёрные налетят и склюют всё ещё на стадии полуфабрикатов. Самым сложным делом оказалось найти на кухне кастрюлю и очистить её от паутины. Вот такая Катька была хозяйка, которую поставить у плиты можно было исключительно под страхом расстрела. Но я бы отказался есть её стряпню даже под прицелом расстрельной команды. Так хоть смерть окажется не столь мучительной. Уже имел я неприятный опыт, и поверьте, одного раза мне хватило на всю оставшуюся жизнь.

Обжарив котлетки, я сложил их в кастрюлю, присыпал укропчиком и поставил ёмкость на медленный огонь. Пока они томились, я начистил картошки и... всё, мой порыв запнулся об отсутствие второй кастрюли. Сходить к соседке, которую я немного знал? Я прошел к входной двери и понял, что это не вариант: к моему возвращению от котлет останется одно воспоминанье, ведь уже сейчас из комнаты слышно жалобное поскуливание двух вновь оголодавших дам. Дверь-то на кухню я открыл, вот запахи и поплыли. Я ретировался к плите. А если и картофель поджарить? Конечно, пюре к котлетам лучше подходит, но за неимением горничной... пишут на простой. Похоже, в этой квартире аура такая, что на пошлости так и тянет.

Сообразив, что жалобными голосками не растопить моё жестокое сердце, Светка и Дашка пошли на приступ. Я сражался как лев, не отдавая ни сантиметра коридора без боя, но отступал ввиду численного преимущества захватчиков. К тому же девчонки использовали против меня запрещенные приёмы, норовя подставить под мои растопыренные руки свои округлости. Все четыре. Моё дальнейшее отступление остановил кухонный стол.

— Всё, девчонки, сдаюсь! — я поднял руки, подписывая капитуляцию. Оглянулся: — Блин! А Катька что, ещё и мышей развела?!

— Где?!

— Вон там!

— А-а-а-а!!! — коридор вновь был очищен от врага. Не ожидая, пока девки опомнятся, я закрыл дверь на кухню, использовав вилку вместо давно утерянного шпингалета.

— Серёженька! — послышался дрожащий голосок Дашки. — У тебя там так вкусно пахнет, что мы ни о чем другом думать не можем. Дай нам по кусочку, а? Ну, пожалуйста! Ты ведь хороший, и не дашь помереть двум бедняжкам.

— Закончу, позову. А сейчас работать, девочки, работать!

— Злой ты, недобрый! Мы тут на слюну исходим, а он кусочка пожалел. — подключилась Светка.

Но я был непреклонен до тех пор, пока не подоспела картошка. Тогда я широким жестом распахнул ворота крепости, и милостиво повелел накрывать на стол. Да, каких бы высот не достигал мужчина в поварском искусстве, но ему далеко до женского умения так ловко, быстро и аппетитно сервировать трапезу, превращая простой обед в настоящий пир. Присовокупив прихваченную с собой снедь, девчата организовали такое застолье, что у меня у самого Ниагарским водопадом слюнки потекли. В самом разгаре кухонных хлопот на пороге нарисовалась Катька. Заявив, что голодна как волк, она попыталась оттеснить Свету в сторону. Наивная! Не с её комплекцией было тягаться с коренастой подчинённой, а та, в предчувствии долгожданного обеда, напрочь забыла о субординации и даже не шелохнулась под напором начальницы. С шутками, прибаутками, хохоча и толкаясь, мы расселись вокруг стола и приступили к процессу насыщения.

— М-мм, Сережа, я тебя уже люблю! — промычала с набитым ртом Дашка, тщательно пережевывая первый кусок котлеты.

— Я тоже! — вклинилась Светка. — Слушай, женись на мне, я уже согласная.

— Эй-эй! На чужой кара-вать рот не разевать. — цыкнула на них Катька. — Я его первая нашла.

— Ну вот, опять мы в пролёте, подруга. — шутливо огорчилась Света. — И почему хорошие мужики бесхозными не бывают?

— И не говори, кума, нет в жизни счастья. — сокрушалась Дашка, работая вилкой с ужасающей скоростью.

— А у меня для вас всех есть хорошая новость: наши "варёнки" на рынке пошли влёт, так что без зарплаты мы в этом месяце не останемся. — обрадовала Катя.

— Ура! — захлопала в ладоши Светка, а Дашка внесла предложение:

— За такую новость не грех и выпить.

— Это же шести часов ждать надо, когда продавать начнут. А талоны есть у кого-нибудь? — заёрзала Светлана.

— Не надо ничего ждать. — Катька поднялась и, виляя всем, чем можно и нельзя, направилась в комнату. Обратно она вернулась под бравурный марш в собственном исполнении, торжественно внеся яркую бутылку из-под виски, до половины наполненную тёмно-коричневой жидкостью и четыре рюмки.

— Это что? — округлила глаза Дашка, принюхиваясь к запаху ванили и кофе, исходящему от открытой бутылки.

— Кофейный ликёр, ещё одно творение Серёжи. — при этих словах Катька украдкой взглянула в мою сторону.

— Откуда он у тебя? — удивился я — Или ещё с тех пор остался?

— Да, с тех пор, с тех самых пор. — она разлила напиток по рюмкам и подняла свою. — За наш успех, надеюсь, не последний.

Мы выпили. Удивительно, но за немалое время, а ведь прошел уже почти год с момента приготовления ликёра, его вкус почти не изменился. Может, стал чуть-чуть мягче, но не сильно.

Когда партия и правительство в борьбе с пьянством и алкоголизмом начали закручивать гайки, рабочие, получающие на заводе спирт, сразу перешли в другую касту, став желанными друзьями в любой компании. Нам тоже выдавали огненную воду для протирки контактов, так что с выпивкой у меня проблем не было. Но не стану же я поить даму спиртом, правильно? Моветон, однако, я же не кот Бегемот, в конце концов. Поэтому был изобретён такой вот напиток. Кипятится вода, добавляется кофе, сахар, ванилин на кончике ножа, чуть корицы, сок лимона или лимонная кислота, и в кипящий продукт вливается спирт. Просто? Но есть свои хитрости, например: кастрюля должна быть широкой, а уровень воды в ней не превышать трети. Иначе бурно вскипевший спирт выплеснет половину содержимого на плиту. И самое главное — переливать напиток следует горячим в сухую, обязательно сухую бутыль, в противном случае проявится резкий привкус и запах спирта.

Распробовав ликёр, Светка решительно заявила Катьке:

— Хоть ты мне и подруга, но Серёгу я у тебя отобью! — после чего демонстративно уселась мне на колени. — А то ишь, ей и кооператив свой, и деньги, так ещё и парня с такими талантами присвоить хочет! Не жирно ли будет? И вообще, Ленин велел делиться!

— Вот ещё! Что моё, то моё, никому не отдам! — смеясь, воскликнула Катька и попыталась стянуть с меня Светку. Неожиданно ей на помощь пришла Дашка. Совместными усилиями они сдёрнули Светку на пол и, пока Катька оттаскивала её подальше от меня, Дашка нагло уселась на освободившееся место, цепко обвив мою шею далеко не слабыми руками.

— Не слушай их Серёжа, женись лучше на мне, я тебя на руках носить буду, только жарь мне котлетки и ликёром пои.

— Ну, это вообще ни в какие ворота! — возмутилась Катька, даже не пряча улыбку. — Это что, заговор? Уволю всех к чёртовой матери, поразгоняю!

— Э, аполитично рассуждаешь, слюшай! — Дашка попыталась изобразить персонаж Этуша из "Кавказской пленницы", но тут же сбилась. — Какой такой павлин-мавлин, не видишь, любовь у нас?!

Хоть мне и было чертовски приятно оказаться в центре женского спора за себя любимого, но я взмолился:

— Девки, помилосердствуйте! Вы же раздавите меня своими телесами!

А вот этого мне говорить никак не следовало. Резко разобидевшись за "телеса", Катька возглавила наступление на мою персону. И быть бы мне битым или защипанным до полусмерти, если б не мой побег на балкон и не вставленная в дверную ручку ножка от табуретки. Подёргав дверь с той стороны, женский коллектив кооператива "Екатерина" предложил перемирие. Получив твёрдые гарантии личной безопасности, я счел возможным снести баррикады. Мы добили остатки ликёра и ещё около часа предавались пустому трёпу, когда я краем глаза заметил, как Катька делает знаки Светке с Дашкой, мол, а не пора ли вам, девочки? Продолжая балаболить, я встал, завернул в газету шесть оставленных котлет, уложил свёрток в авоську и пошел в прихожую, ведя беседу уже оттуда.

— Что ты там застрял, иди сюда. — Донёсся из кухни Катькин голос. К тому времени я уже натянул кеды и был полностью готов к выходу.

— Кать, закройся за мной. Пока девчонки. — и выскользнул за дверь. На лестничной площадке меня догнала Катька:

— Что ты так внезапно, взял, собрался, ушел без предупреждения. Обиделся на что-то?

— Нет, просто мне домой надо. Скоро родители должны с дачи вернуться, приедут уставшие, голодные. Их покормить надо. — я покачал авоськой. — Так что, пока, счастливо.

— А я думала ты у меня останешься. — разочарованно вымолвила Катя.

— С чего бы это вдруг? — искренности моего недоумения в тот момент мог позавидовать любой актёр.

— А ты не хочешь?

— Нет.

— Ну, смотри. — Катька резко повернулась и ушла, гордо вскинув голову.

Мама так и не поверила, что эти котлеты я сам жарил. Даже когда я ей подробно рассказал рецептуру, что и как, в какой очерёдности делал, она всё равно сомневалась. А отец только заговорщицки подмигнул да растрепал мне волосы на макушке.

Вечер понедельника я посвятил наведению порядка в своей комнате, во вторник мы с бывшим одноклассником пили пиво, а в остальные вечера мне заняться оказалось совершенно нечем. Работы для меня у Катьки не было, а ехать и толкаться там просто так не хотелось, как и лишний раз встречаться с самой хозяйкой. Видя, что я вечер за вечером бесцельно слоняюсь по квартире, на меня насели родители, зазывая с собой на дачу. Искушение провести два дня за городом, и не встречаться с Ириной было велико, очень велико, но я не мог так просто постыдно сбежать. Я твёрдо решил, что объяснюсь с ней и на этом поставлю точку в наших отношениях. Ежечасно укрепляя себя в этом решении, я дождался субботы, морально подготовился и... И все мои намерения пошли прахом: Ирина просто не пришла. К вечеру во мне боролись два противоположных чувства: с одной стороны облегчение, а с другой досада. Облегчение оттого, что Ира поняла тот тупик, в который мы с ней забрели, и сама прекратила попытки продлять агонию нашей связи. А досада... Досада была. Её не могло не быть, ведь нас так много связывало с Ирой, и хорошего, и плохого. Да и привязался я к ней за последние месяцы, даже сам удивился, когда понял насколько. Но что было, то прошло, теперь надо думать о будущем. А думать не хотелось. Во мне поселилась скука, единственным спасением от которой оказалась гитара. На моё счастье, вернувшийся из колхоза Сашка отловил меня на обеде около столовой и говорит:

— Помнишь, ты всё на мою "ленинградку" облизывался? Если желание купить ещё не пропало, то забирай за тридцатку.

— А сам как?

— Мне тут "Кремону" предложили, настоящую! Вот потому свою старую гитару и продаю, что на новую денег не хватает.

Мы ударили по рукам. Конечно, я бы и сам от "Кремоны" не отказался, но не хотелось перебегать Сашке дорогу, да и слишком хорош был тот инструмент для моих тогдашних рук, это я понимал отчетливо. Зато приятеля выручил, и он, преисполненный благодарности, дал мне несколько практических уроков, оказавшихся весьма ценными. Надо сказать, что в Сашке был зарыт настоящий преподаватель, настолько понятно и доходчиво он мог объяснить любую тонкость, не прибегая к заумствованиям. С того дня я на обеде летел к Сашке в цех, показывал "домашнее задание", получал новое, а вечерами терзал струны, доводя пальцы до судорог, а родителей до белого каления. Конечно, супер гитаристом я так и не стал, но дворовых менестрелей уверенно затыкал за пояс. Правда, этот момент настал ещё очень не скоро, а пока я с азартом неофита пользовался каждой свободной секундой, чтобы обнять пальцами гриф.

В пятницу после работы помогаю родителям собираться на дачу, таскаю сумки в батин Запорожец, а у самого одно желание — как можно скорее расквитаться с этой суетой и взять в руки гитару. Мою янтарную, мою звонкоголосую. Проводил родителей, вернулся домой, только расположился с инструментом, когда звонок. Блин, думаю, кого это чёрт принёс? Или одноклассник с пивом, или алкаш с третьего этажа припёрся, "займи, трубы горят". Кто бы это не был, всех пошлю без разговоров. Отрыл дверь, а это Катька. В руках сумочка и последний писк молодёжной моды — полиэтиленовый пакет, изукрашенный надписями на английском языке. Нифига себе, падежи, с чего вдруг она нарисовалась?! Я же ей ясно дал понять, что не желаю её видеть.

— Привет, не помешаю? — спрашивает, а сама ресничками хлоп-хлоп, прямо святая невинность во плоти.

— Заходи, а помешаешь или нет, там видно будет. Ты просто так или по делу?

— По делу.

— Ну, жалуйся. — предложил ей, когда мы расположились в большой комнате. Сначала я по инерции её чуть было к себе не повёл, но на полпути во мне всё взбунтовалось, показалось неправильным вести Катьку туда, где не так давно появлялась Ирина. Поэтому я указал ей на кресло, а сам сел на диван.

— Да, жаловаться-то, в общем, не на что. Просто тут на меня торгаши вышли, предлагают услуги по реализации нашего товара через свой магазин. Я думаю согласиться, но, коль мы с тобой партнёры, то хочу узнать твоё мнение на этот счет.

— А поподробнее можно? Что предлагают, что просят, какие условия ставят?

Катька ушла в прихожую и вернулась с сумочкой, откуда достала толстую тетрадь. Полистав взад-вперёд страницы, она нашла нужную и зачитала мне цифры.

— Так, стоп! Давай помедленнее. А, лучше дай мне тетрадку. — взял в руки микро гроссбух и ничего не понял. — Кать, в твоей писанине сам чёрт ногу сломит. Рубли перемешаны с датами, куртки с рулонами...

— Да что там непонятного! — мгновенно вспыхнула Катька, как всегда при критике в свой адрес. — Смотри, вот количество курток, которые мы им отвозим...

— Подожди, подожди, мы отвозим? Сами? — Катя дёрнулась возразить, но, подумав, согласилась.

— Да, мы... Блин, это я проглядела, надо же... Ну, да ладно, обсудим ещё, чья доставка...

Двадцать минут мы с ней просматривали расчеты, отыскивали в них ошибки, пересчитывали заново, а неугомонный я всё находил и находил упущения. В процессе спора Катька не усидела в кресле и перебралась ко мне на диван. Сейчас она сидела рядом, закинув ногу на ногу и задумчиво теребя в руках несчастную тетрадь. Потом отложила её в сторону и улыбнулась:

— Ты такой умный, что пора уже убивать. — Катька попыталась привалиться к моему плечу, но я отстранился и встал. — Что, всё ещё злишься на меня?

— Нет, Катя, не злюсь. Уже не злюсь, иначе бы вообще с тобой не стал видеться. Но забыть твой обман не могу до сих пор.

— Это хорошо, что ты не злишься. — верная сама себе, Катька предпочла услышать лишь первую половину моей фразы. — Я бы хотела тебя попросить... Разреши мне сегодня остаться у тебя?

— Зачем? — Катя посмотрела на меня, как на несмышлёныша, и я поправился: — Нет, чем ты предлагаешь заняться, я примерно догадываюсь. Меня интересует, для чего тебе это надо, на что ты рассчитываешь в будущем? — я ожидал, что она вспыхнет, ощетинится, озлобится. Так на долю секунды и произошло, но ёжик сразу убрал иглы, едва их показав. Катька как-то сдулась и извиняющимся тоном заговорила:

— Ни на что я не рассчитываю и ничего не жду. Просто... Просто у меня давно не было мужчины, и я очень по тебе соскучилась. А про дальнейшее... Блин, я не знаю, как сказать. — тут она густо покраснела, слившись цветом лица с прической. Красную от гнева Катьку я видел часто, но вот чтобы от стыда! Это поистине что-то невероятное. — Я была бы не против иногда видеть тебя у себя... Ну, ты сам понимаешь... Когда ты сам этого захочешь... Короче, так: захотели — встретились, а нет, так нет. И никто никому не должен. Такое тебя устраивает?! — вначале запинаясь, но постепенно повышая голос, последнюю фразу она произнесла уже с явным вызовом.

— Катька, Катька, ты даже извиняешься, балансируя на грани хамства. Что ты за человечек такой?!

— Какая есть! — отрезала она, отворачиваясь. — А не нравиться, давай разбежимся, как в море корабли...

Вместо ответа я погладил её по щеке. Каким-то судорожным движением Катька обхватила мою ладонь и прижалась к ней со всей силы. Признаюсь, такого я никак не ожидал. Более того, я потерял дар речи, ведь чтобы Катерина стала извиняться, это сколько волков по лесам передохнуть должно? Экологическая катастрофа, не меньше! Я смотрел на Катю, и не верил своим глазам. Пусть по-своему, неумело, дерзко, но ведь она нашла в себе силы попросить прощения, не замкнулась в гордыне после моего отказа возобновить нашу связь, а пришла, сама пришла ко мне. Для тех, кто знал Катьку, её болезненное самолюбие, это говорило о многом. И я не смог ей отказать в сегодняшней ночи.

Да, я уступил, да, я согласился на её предложение. Но, прежде чем бросать в меня камни, подумайте вот о чем. Сколько раз отвергнутые влюблённые в отчаянии восклицали: "Как она (он) могла (мог) променять меня на этого (эту)! Да она (он) ещё одумается, сто раз пожалеет, на коленях ко мне приползёт, будет каяться, о прощении умалять!" И я пол года назад так же бился в отчаянии, так же твердил подобные фразы о коварстве и обмане, о том, что ещё пожалеет. Вот только в реальности мало кто жалел, редко кто просил прощения, а приползали вообще единицы. Верно? А Катька всё-таки пришла, чем чувствительно пощекотала моё эго, мгновенно раздувшееся от восторга до немыслимых размеров.

Ирина? О ней я даже не думал, это была закрытая страница. Да и какой мне был смысл хранить ей верность, в конце концов? Она мне хранила? Да не смешите! Проведя со мной несколько часов, она тут же возвращалась к мужу, в его постель и при этом совершенно не желала что-то менять в своей жизни.

Так что снимать Катьке платье я помогал без каких либо угрызений совести. А, оказавшись с ней в постели, вдруг понял, как истосковался по этой рыжей заразе! В этот раз у нас всё было совершенно не так, как в прошлом — я не дарил любовь, я брал по праву победителя, мало обращая внимания на Катю, набрасывался на неё с животным пылом, вытворяя с её телом всё, что только приходило в голову. А ей, похоже, это нравилось! Да, нравилось, потому что никогда её смешанные с рычанием крики не были столь переполнены страстью.

Утром мы долго валялись в перевёрнутой постели, совершенно не желая принимать вертикальное положение. Разговоров особых не вели, найдя для губ более интересное занятие. А тем временем наши руки жили своей, независимой от нас жизнью, без устали скользя по телу партнёра и порою задерживаясь в соблазнительных местах. И всё на этом. Катя сразу меня предупредила, что на большее она после такой ночи не способна, и просила подождать, пока к ней вернутся силы.

— Позавтракаем?

— Пока не хочется. А сколько уже времени?

— Рано ещё, только начало одиннадцатого.

— Что?!! — Катьку как пружина подбросила, а говорила "сил нет". Ну вот, опять соврала. — Меня же Анька убьёт, я к ней должна была ещё в десять приехать!

— Кать, да что случилось? — недоумевал я, глядя как она скачет по комнате, собирая свои вещи и одновременно одеваясь. — Куда ты сорвалась?

— У Аньки сегодня вождение в автошколе ДОСААФ, а ребёнка оставить не с кем, понимаешь? Я должна была с ним посидеть, пока Анна не отучится. Ну, всё, я побежала! — она подошла к кровати, впилась в меня долгим поцелуем, и умчалась. Щелчок замка возвестил об её уходе.

Я ещё покрутился с боку на бок полчаса, наматывая на себя простынь, но всё-таки поднялся, когда критическим взглядом окинул бардак, царящий в комнате. "Да, блин, вот мы вчера покуролесили, прежде чем добрались до кровати!" — подумал я и незамедлительно принялся за наведение порядка. Расставив всё по своим местам, я попутно сменил постель, планируя занырнуть вечером в ванну. Обычно-то я это делаю по пятницам, чтобы в выходные чувствовать себя чистым белым человеком, а не пропотевшим негром на заводских плантациях, но вчерашний Катькин визит поломал устоявшуюся традицию.

Внимание читателям! Если вы нашли этот текст не на моей странице на СамИздате, а где-нибудь на просторах инета, или тем более купили и удивляетесь некоторой сырости и не вычетанности, то все претензии к тем, кто взял без разрешения рабочий вариант с моей страницы.

Катя. И что мне с ней делать? Что вообще изменила в моей жизни вчерашняя ночь? Положа руку на сердце, не очень много, единственное, теперь у меня Катька вместо Иры. Если разобраться по существу, в моей жизни как была женщина для редких встреч, так и осталась, с той лишь разницей, что отголоски прежней любви к Катерине делают такие свидания более сумасшедшими, неистовыми. И всё на этом. Я же не стану всерьёз связывать свою судьбу с Катькой, правильно? И тут дело не в том, что она никудышная хозяйка или в том, что у неё излишне острый язычок, нет, со всем этим я бы смирился. Ненадёжный она человек, вот что самое отвратительное. Я полностью уверен, что при первом же удобном случае она пойдёт налево, а я... Я уже устал колоться об острые углы любовных треугольников. Любых, что с Катькой и её Виктором, что с замужней Иркой. и почему мне так не везёт? Блин, хоть и впрямь на одном из двух бульдозеров женись — на Светке или Дашке.

Я даже посмеялся такой перспективе. Горьким смехом. Взял гитару, прошелся по струнам недавно разученным перебором раз, другой, третий и заметил, как стал дышать ровнее. Да, не зря гитару называют верной подругой, она без воли хозяина налево не пойдёт, и успокоит в трудную минуту, и в веселье не помеха. Погонял боем "квадратик" пару минут, да пошел на кухню мыть посуду, а то я после родительского отъезда так за неё и не брался. Когда слышу сквозь шум воды, вроде как звонок. Прислушался — точно, ломится ко мне кто-то. Открыл дверь... и открыл рот, потому что не смог удержать отвисшую челюсть. На пороге стояла Ирина.

Наверное, окажись передо мной голая туша Абрамыча с членом наперевес, я бы удивился меньше. Ведь я был абсолютно уверен, что больше никогда не встречусь с Ириной, разве что случайно столкнусь с ней где-нибудь на улице, но даже и это мне казалось маловероятным, учитывая разные районы нашего проживания. Поняв, что я полностью уподобился жене Лота и всерьёз собираюсь превратиться в соляной столб, Ира заговорила первой:

— Здравствуй, Серёжа. Извини, что я в прошлую субботу не приехала, просто у меня Юлька заболела. А на завод я тебе не стала звонить, чтобы окончательно не ссорить тебя... — начав довольно бодрым тоном, Ирина с каждой фразой медленно, но уверенно скатывалась к минору: — Я тебя отвлекаю, да? Может, мне уйти?

Я тупо стоял, лупал глазами, как филин на ветке в солнечный день, и лишь на последних словах спохватился:

— Иришка, ты извини, я просто ошалел от неожиданности... Входи, конечно же входи, ты меня не от чего важного не отвлекаешь, я там посуду мыл... Прости, так невежливо получилось, ты пришла, а я слова сказать не могу, тебя на пороге держу... — у меня от растерянности путались мысли и я нёс всякую чушь. — Заходи, разувайся, проходи пока в комнату, а я там воду закрою. — и трусливо сбежал на кухню. Сунул башку под холодную струю из крана, пытаясь хоть как-то успокоить бурю в голове, но смятение охвативших чувств было слишком сильно, чтобы его смыла простая вода. Так я и вышел к Ирине, с беспорядком в прическе и бардаком в мозгах.

— Что с тобой? — встревожилась Ира. — Ты сам на себя не похож!

— Так, Ириш, я сейчас попытаюсь всё объяснить, но у меня такой сумбур в голове, так что ты меня не сбивай, хорошо? Я и сам легко собьюсь, без посторонней помощи. В общем, ты в прошлый раз так быстро убежала, а я перед этим на тебя накричал... Одним словом, я считал, что ты на меня обиделась и больше не придёшь, вот. А когда ты ещё и в субботу не появилась, то окончательно уверился в этой мысли. Поэтому-то и был так сильно удивлён, увидев тебя... — тут мои извилины окончательно завязались в узел.

Чёрт, надо было как-то сказать ей, что нам лучше прекратить свидания, про бессмысленность наших встреч, про мою ей измену, и сделать это следовало сразу же, не откладывая. Но как это всё сформулировать попонятнее с моими перепутанными мозгами? Пока я собирал в кучу мысли, Ирина подошла вплотную, доверчиво положила руки мне на плечи и сказала:

— Бедный мой, бедный. Ты переволновался, что я от тебя ушла? Напрасно. Нет, Серёжа, сама я от тебя ни за что не уйду и не отстану, пока не прогонишь. Я поняла, когда с Юлькой сидела, что слишком сильно тебя люблю, чтобы уйти по своей воле. Да и нет у меня этой самой воли, такая вот я, безвольная. — она улыбнулась, но как-то уж очень невесело.

Я захлопнул рот, проглатывая уже кое-как слепленную фразу про Катьку и прошлую ночь. Ведь произнести это сейчас, вслух, означало бы нанести Ирине незаслуженную обиду, равносильно, что дать ей пощечину. Я словно наяву увидел, как моя рука с размаху бьёт Иришку по щеке, как её голову отбрасывает в сторону, как пламенеет на нежной коже след от моей пятерни... И мне стало тошно, гадко, стыдно. До зубовного скрежета стыдно. "Лучше не сейчас, как-нибудь потом скажу, при первом удобном случае." — принял я решение.

Малодушное? Возможно. Но я не мог, просто не мог в ту минуту вывалить на неё правду. Это всё равно как в душу плюнуть. Окажись на её месте Катька, я бы и секунды не раздумывал, а высказал бы той всё в лицо, и не потому, что я к Катьке хуже отношусь, нет. Просто у Кати другой характер, она бы мои слова восприняла как вызов, как приглашение к скандалу, который бы тут же и закатила, а Ира... Для Иришки это был бы слишком тяжелый удар — услышать равнодушное "давай расстанемся", когда она только что призналась в любви.

Тем временем Ирина теснила меня в сторону дивана, шепча о том, как она соскучилась за две недели нашей разлуки. Вот ещё одно отличие: Катька бы толкнула меня на диван, а сама б запрыгнула сверху, подчеркивая своё лидерство, а Иришка неnbsp;т. Она первой опустилась на покрывало и притянула меня к себе, усадив рядом и помогая мне стянуть через голову футболку. А вот потом! Чёрт, да она чуть не изнасиловала меня, пускай ласково, нежно, но неожиданно напористо. И отступилась, лишь когда измочалила моё тельце до состояния растёкшейся по кровати медузы. Конечно, про изнасилование я немного загнул, никакого принуждения не было и в помине, но, как учил нас старик Энштейн, всё в мире относительно. Если раньше Ира только отвечала на мои ласки, не стремясь проявить инициативу, то сегодня, чувствуя с какой настырностью её ладошки скользят по моим плечам и спине, я изумился настолько, что без сопротивления уступил её легчайшему напору. У меня даже грешным делом промелькнула ехидная мысль о пользе воздержания. Дескать, изголодалась за две недели, и сразу забыла о своём притворстве с лицедейством, став совершенно нормальной девчонкой.

Но эта мысль мелькнула и пропала, тут же сменившись другой: я вдруг ососзнал, что с интервалом в несколько часов, две женщины без какого-либо приглашения САМИ пришли ко мне, и этим признали меня лучшим, самым желанным среди остальных мужчин!! Совершенно неожиданно я почувствовал, что моё самолюбие, точнее, самомнение стремительно растёт. Чёрт, да меня просто распирало от гордости! Я будто жаба на болоте раздувался от мании величия, возомнив себя невесть кем — суперменом, новым Казановой, Бельмондо, плейбоем. Эдаким золотым идолом, венчающим собой алтарь любви, на который молятся все женщины мира. И всё это в одном флаконе. Взболтать, но не перемешивать.

После ухода Ирины, остаток субботы и половину воскресения в моей голове назойливо крутилась легкомысленная песенка из кинофильма — "если б я был султан, я б имел трёх жен". Пускай, не три, но две-то у меня уже есть, думалось мне с изрядной долей самодовольства мартовского кота. И, не в силах устоять перед искушением, отправился к Кате, дабы осчастливить её своим приходом, а самому получить очередную дозу самоутверждения.

Катя мне обрадовалась, поцеловав в губы прямо при девчонках, а два бульдозера, желая подразнить начальницу, одновременно чмокнули меня в щёки с двух сторон.

— Как хорошо, что ты пришел, Серёжа! Меня машинка просто измучила, постоянно нитку рвёт. Погляди, пожалуйста? — сразу с порога начала грузить Светка, для верности теребя меня за рукав.

Я милостиво кивнул и занялся своими прямыми обязанностями, а девчонки тем временем собрались вокруг Кати, разглядывая свежий номер модного журнала. Помимо женской моды, там присутствовала и мужская.

— Ого, посмотрите, какой красавчик! — уставилась Катька на фото атлетически сложенного блондина, рекламирующего новый фасон плавок. — Вот бы с таким покувыркаться, ты гляди, какой пресс накаченный, а плечи, плечи-то какие, вот это я понимаю, мужчина! Орёл! Я бы такому и второй раз дала.

Не то, чтобы я строил иллюзии насчет Катькиной верности, но эти слова меня задели. Я не подал вида, что слышу её болтовню, просто закончил дело, попрощался и ушел, сославшись на неотложные дела. Не знаю, зачем Катька произнесла ту фразу — просто чтобы подразнить меня, или она считала, что я не слышу? Не знаю, не знаю. Но эта фраза подействовала не хуже ледяного душа, в момент спустив меня с небес на землю и вернув способность трезво мыслить.

"Кто тут на днях страдал, что ему до чёртиков надоели любовные треугольники? Кот Матроскин или почтальон Печкин? Что, друг любезный, сначала ставил это в вину Иришке, Катьку этим в мыслях попрекал, а сейчас сам туда же?!"

И как долго это будет продолжаться, спрашивал я сам себя, сколько времени буду их обманывать? Или мне так нравится играть в подпольщиков, соблюдать конспирацию, чтобы не дай партком, девчонки не узнали друг о друге? И ради чего, ради удовольствия в постели и безмерно раздутого гонора?

А кто недавно сокрушался, что у него женщины лишь для встреч, когда хотелось бы большего — спокойствия, доверия, постоянства? О каком постоянстве можно вести речь, встречаясь сразу с двумя? "Мечешься как маятник, — говорил я себе — то останусь с Ириной, то останусь с Катей, а теперь посредине завис? Нет, так дело не пойдёт, надо определиться, наконец."

Впрочем, я недолго корчил из себя Раскольникова, уже в понедельник столкнувшись с новыми проблемами. И не только своими.

— Тебя! — остановил меня Абрамыч, протягивая телефонную трубку, когда я шел оторвать бабушку-контроллёра ОТК от животрепещущего обсуждения с вахтёршей очередной серии "Рабыни Изауры".

— Слушаю!

— Серёжа, это я, Ира. Я тут на проходной, выйди ко мне, пожалуйста.

— Абрамыч, я мухой до профкома и обратно, хорошо? — бросил я наскоро слепленную отмазку, возвращая трубку на рычаг.

— Да иди уж, трепло. — ухмыльнулся мастер — А то я Иркин голос не узнаю.

Оп-па, косяк вышел, в следующий раз надо быть внимательнее, так и погореть можно. Хорошо, что сегодня Абрамыч в благодушном настроении...

Иришка стояла, забившись в дальний угол, и старательно отворачивалась от меня.

— Ира, что случилось?

Она посмотрела мне прямо в лицо. На левой стороне скула опухла, а под слоем пудры угадывался синяк с посохшей ссадиной.

— Кто?

— Кто-кто. Он, кто же ещё. Пришел опять пьяный, а Юлька капризничала, хныкала. Вот он и раскричался, чтобы она заткнулась и не мешала ему отдыхать. Юля испугалась и расплакалась навзрыд. Он замахнулся на неё, а я втиснулась между ними. Вот и получила за всё сразу. — глаза у Иришки стали наполняться слезами.

Она стояла молча, невыносимо спокойная, словно мраморная, лишь только капля за каплей скатывались по её щекам. На меня как чёрная пелена опустилась. Помню, как я взял её за руку... и очухался только на полпути к остановке. Как был, в халате, в тапочках, с отчаянно упирающейся Ириной на буксире.

— Постой, куда ты меня тащишь?

— Покажешь, где этот гад обретается. — прошипел я, не сбавляя хода. Иринка изловчилась, выдернула руку, остановилась... и вдруг рассмеялась. Смех сквозь слёзы.

— Ира?!

— Нет, я в порядке. Просто представила себе, как ты трясёшь его за грудки и кричишь: "Как ты, мразь, осмелился поднять руку на мою любовницу!" Вот картина, любовник бьёт мужу морду, а тот от него в шкафу прячется. — она подошла ко мне, спрятала лицо у меня на груди и заговорила другим, печально-спокойным тоном: — Нет, Серёжа, не стоит тебе об него руки марать. С ним уже вчера мой папа поговорил. Я же вчера сразу Юльку в охапку, и к родителям убежала, мало ли что та пьянь выкинет. А папа, как только лицо моё увидел, так сразу и ушёл. Вернулся через час и немедленно заставил меня написать заявление в милицию и на развод. Вот так. Так что ты не подумай, что мне что-то от тебя нужно, я просто хотела, чтобы ты знал.— Иришка подняла голову и с какой-то затаённой надеждой заглянула мне в глаза: — А я правильно поступила, что послушалась отца?

— Да. — просто ответил я, не прибегая к вычурным фразам. — По моему, тебе это надо было раньше сделать. Много. Много раньше. — прижал её к себе покрепче, да так и замер.

Мимо проходили люди, кто-то оглядывался, кто-то не обращал на нас внимания, а я всё стоял, придавленный случившимся, и никак не мог отпустить Иришку.

— Ладно, всё, мне пора. — Ирина отстранилась. — Да и тебе тоже надо идти, а то Абрамыч начнёт икру метать из-за твоего отсутствия. Позвони мне потом на работу, хорошо? — Я кивнул, а Иришка скованно, словно в первый раз целуясь, чмокнула меня на прощание и пошла какой-то деревянной, неуклюжей походкой к остановке. На ровном месте у неё подвернулся каблук, она не очень ловко взмахнула руками, выпрямилась и пошла дальше, держа спину неестественно прямой. Странно, но, несмотря на ровную осанку, сейчас у неё был вид как у человека, несущего на плечах тяжелый, опостылевший груз.

— Попрощался? — вопросом в лоб встретил меня Абрамыч на участке. — Что, раньше никак не мог, обязательно надо было до последнего дня тянуть?

— До какого последнего дня, о чём ты?

— А тебе что, табельщица не говорила, что ты с завтрашнего дня в колхозе?

— В каком ещё колхозе?! Какая табельщица?

Не вступая в спор, Абрамыч набрал номер:

— Семёновна, ты Сергею про колхоз в пятницу говорила? Как это, забыла?! — мастер даже подскочил на стул е и с досадой бросил телефон. — Вот же, работничек, мать её за ногу, одни сплетни да чай с подружками на уме! Блин, в печенках уже сидит... Ладно, раз такое дело, то ты с обеда свободен, езжай домой, собирайся. Но чтоб завтра в семь десять утра на перроне был как штык! Понял?

— Хоть скажи, на долго?

— Да нет, не очень, на месяц всего.

— Что?!!

— А ты на меня не кричи, не повышай голос! Сам понимать должен, что не своей прихотью я людей на морковку гоню! У меня в цеху тоже руки нужны, и мне план никто отменять не собирается. Всё, хар-рош спорить, иди собирайся, а то хрен тебе, а не восьмёрка сегодня.

"Как пойтить супротив господской воли?"— вздыхал в старину крепостной, собираясь на барщину. Так и я — повздыхал, повздыхал, но рюкзак таки собрал. В конце рабочего дня сбегал к автомату, позвонил Иришке на работу, но её на месте не оказалось. Тогда я попросил ответившую мне даму завтра передать Ире о моей аграрной планиде, и извиниться перед ней за то, что не смог предупредить об этом раньше.

Совместным решением заводской и колхозной администраций, уборка корнеплодов шефами была организованна штурмовым методом. По составленному загодя графику цех-неудачник с раннего утра отправлялся на станцию в полном составе, чтобы после двухчасовой поездки высадиться из вагонов электрички и совершить пеший марш на поля. Там народ руками дёргал морковь, собирал её в мешки, с тоской поглядывая на стоящий неподалёку вечно сломанный комбайн. С часу до двух рабочий класс устраивал перерыв на обед прямо у борозды, поглощая прихваченные с собою из дома продукты, и вновь возвращался к монотонному извлечению "красной девицы из сырой темницы да за зелёную косу". В шесть часов вечера объявлялся шабаш, и усталые заводчане брели обратно на станцию. На следующий день приезжал другой цех, третий, и так далее по списку.

У нас, проживающих в сельском лагере постоянно, была другая работа. Часть, в основном женщины, перебирала урожай на овощном току, отделяя уже сгнившее от ещё не успевшего. А принявшая меня в свои ряды бригада грузчиков каталась по полям в тракторных тележках. Три рейса в день. Первым мы забрасывали на поле пустые мешки и три фляги с питьевой водой для "однодневок". Второй, ближе к обеду, увозил собранную к тому времени морковь на ток, а третий, ближе к закату, подводил окончательный итог очередного дня. Каждый такой рейс продолжался часа три, а то и больше, ведь надо было не только погрузить, но и разгрузить телеги, опустошить мешки, ссыпав морковь в кучу для переборки. Если добавить сюда время на ежедневную загрузку машин, увозящих перебранные корнеплоды в овощехранилище, то понятно, как мы вкалывали. Получалось намного больше установленных семи рабочих часов при шестидневной неделе, с одним положенным выходным. Всё это исправно отмечалось в табеле, так что после возвращения на завод, я получил на треть большую зарплату, нежели в обычный месяц. Хорошо? Конечно! Но очень уж утомительно.

Честно отработав половину срока, я на второе воскресение сбежал в город. Надо было сменить лёгкие вещи на более тёплые, да и помыться бы не мешало. Летний душ, установленный в лагере, при сентябрьской свежести в воздухе кроме чистоты тела легко мог подарить добротный насморк, а то и качественную простуду. Понятно, что в мои планы такое счастье не входило. Уж лучше я дома в тёплой ванне понежусь. Вот и поехал, отпросившись у старшего по лагерю. К моему удивлению, в субботний вечер родители оказались дома.

— Ой, Сережа! Ты голодный? Быстренько мой руки и за стол! — В этом вся мама: для неё самое главное чтобы ребёнок, то есть я, был накормлен.

— А тебя какая-то девушка спрашивала на прошлой неделе. — С непроницаемым выражением лица сообщила мама, когда я надёжно обосновался перед тарелкой с борщом.

Для матери стремление меня женить в последнее время превратилось в настоящую идею фикс. Стоило ей увидеть рядом со мной кого-либо в юбке, как впоследствии я подвергался тщательному допросу: кто такая эта таинственная незнакомка, что нас связывает и когда планируется поход в ЗАГС. Только попробуй, утаи хоть что-нибудь — средневековая инквизиция бледно выглядит перед маминой настырностью. Объяснения, что это просто бывшая одноклассница или знакомая, или коллега по работе, и что никаких романтических чувств между нами нет, не было и быть не может, почему-то не вызывали у мамы ажиотажа, наоборот, заставляли её печально вздыхать: "когда же ты за ум возьмёшься?" Что в переводе на русский это означало, когда же, наконец, она сможет понянькаться с внуками. Со временем у меня выработался способ борьбы с мамиными расспросами — я отвечал строго на прямой вопрос и в минимально возможном объёме, потому что сказать что-либо сверх спрашиваемого, означало подвергнуться второй, а то и третьей волне допроса. А оно мне надо?

Не дождавшись от меня никакой реакции на её упоминание о девушке, мама поинтересовалась, кто она, и откуда меня знает.

— Понятия не имею, кто бы это мог быть. Она хоть представилась?

— Нет, не успела. Когда я сказала, что тебя на месяц отправили в колхоз, она извинилась и ушла.

— Она о чём-нибудь спрашивала, или просила передать мне что-либо?

— Я же говорю, спросила тебя и сразу ушла. — мама начала раздражаться.

— Ну, а внешность её ты описать сможешь?

— Повыше меня, тёмненькая, стройная. Платье у неё такое беленькое. Здесь выточки, там поясок... — дальше последовало подробное описание фасона.

— Ну, мам, повыше тебя окажется любая девушка. Она же с улицы пришла, значит, в обуви, а ты в тапочках. Сейчас все девушки носят туфли на каблуке, мода у них такая. Верно? Так что рост, это не определяющий личность фактор. Платье для меня приметой вообще не является, тем более, по твоему словесному описанию. Дальше, тёмненькая, это какая: тёмно-русая, тёмно-рыжая или брюнетка?

— Не знаю, в подъезде темно было. А, вот ещё, колечко у неё золотое такое, с четырьмя изумрудиками ромбиком.

— Мам, я твои кольца вижу каждый день, когда ты с работы приходишь. Как ты думаешь, я хоть одно из них помню? Так что извини, по таким скудным приметам я не могу сказать, кто к нам приходил. В следующий раз хотя бы имя спрашивай, хорошо?

Мама одарила меня недовольным взглядом. "Что, отмазался?!" — явственно читалось в её глазах. Я пожал плечами и сосредоточился на борще. Блин, а у мамы явно что-то со зрением. Платье она запомнила, колечко разглядела, но вот цвет волос не смогла... А действительно, кто бы это мог быть? Может, с работы кто? Нет, с завода никто придти не мог, там прекрасно знают, где я. Значит, Катька или Иришка. Но ведь я звонил Ирине на работу, предупреждал. Или ей не передали мои слова? Ладно, потом выясню, когда барщина закончится.

Собирать расставленные вдоль грядок мешки и перекидывать их через высокий борт телеги — не слишком интеллектуальное занятие, так что у меня оставалось достаточно времени для самокопания. Как я только не прикидывал, с какой только колокольни не старался посмотреть на возникшую проблему микро гарема. И в конце концов решил так: пусть всё идёт своим ходом. Отказываться от Ирины я не стану, но и форсировать события тоже не буду. Скажете — метания? Ведь ещё недавно хотел дать ей полную отставку, а теперь на попятную пошел? Не совсем. После долгих раздумий, я всё-таки смог на трезвую голову разложить всё по полочкам, хоть это было нелегко. Дело в том, что с Ирой я бы вполне мог ужиться, мне с ней было просто, понятно, спокойно. Правда, порою до оскомины спокойно, но в семейной жизни это скорее плюс, а я, вдохновлённый примером сверстников, начал стремиться именно к женитьбе. Конечно, когда на Ирку находил очередной стих, и она принималась изображать из себя куклу, я просто свирепел. Но при этом верил, что такое поведение со временем пройдёт. Ещё немаловажный плюс в том, что она наконец-то подала на развод, а значит, видеться с ней мы будем гораздо чаще, да и сами встречи станут свободнее, без оглядки по сторонам.

Катя. С ней я особых сложностей не видел, считая, что надо лишь вновь установить прежнюю дистанцию чисто деловых отношений, и не допускать впредь чего-то личного. Главная причина, по которой я не хотел сближаться с Катериной, это то, что у неё всё было с приставкой "очень". Молчаливых размолвок Катя не признавала, только громкие скандалы. Хм, правда, и романтика у неё тишиной не отличалась. Если она оказывалась не в духе, то доставалось всем направо и налево — и обидчикам, и свидетелям. А если она начинала любить, то любила опять же всех. Здесь ключевое слово "всех". Вот только я не хотел быть одним из многих, категорически. Такой я эгоист, можно даже сказать собственник.

Как я при такой натуре справлялся с необходимостью делить Ирину, спросите вы? А вот так, справлялся как-то. Чисто интуитивно я с самого начала наших отношений никогда не расспрашивал Иру про мужа и никогда о нём не думал. Даже когда Ира сама начинала что-то о нём рассказывать, я сразу переводил разговор на другое, всячески подчеркивая, что эта тема мне неинтересна. Иришкин муж для меня всегда был чем-то обезличиным — понятием, а не человеком. Нечто вроде стихийного явления, наподобие магнитных бурь, которые вроде есть, но в то же время их нельзя пощупать или потрогать. Или как холод зимой — неизбежно, но вполне возможно с ним не сталкиваться, отсиживаясь в натопленном доме. Мне надо было просто делать поправку на условности семейного положения моей подруги, и всё на этом. Наверно, свою роль сыграло то, что в начале наших отношений я не любил Иру. Мне даже не приходило в голову узнать, какой жизнью она живёт вдали от меня, к чему стремится, чего опасается. Но и потом, когда у меня зашевелилось в душе тёплое чувство к Иришке, я продолжал чётко проводить раздел между её жизнью и нашей. Понятно, что меня интересовала только вторая половина, "наша". Эгоистично? Да, не спорю.

Скажу больше: когда я начал копаться в себе, а времени для этого у меня оказалось предостаточно, то поразился, НАСКОЛЬКО я эгоистичен. Желая быть единственным для своей избранницы, я, положа руку на сердце, не видел для себя чего-то зазорного в одновременных встречах и с Катей, и с Ириной. Но только для себя! Исключительно для себя! Эгоизм? Да. Или рудименты кобелиной натуры, оставшейся в наследство от питекантропов? Возможно и такое, я ведь не дипломированный врач-психолог, чтобы забираться в глубины сознания. Но в то же время я понимал, что такие отношения — и нашим, и вашим — чреваты крайне серьёзными неприятностями. Потому и решил ограничиться одной Ириной, а не из-за какой-то там высокой морали, исключающей походы "на сторону". Проще говоря, испугался этих самых неприятностей.

Да уж, портретик нарисовался — эгоист, трус, аморальный тип. Но я, признаться, его люблю и такого.

Отвоевав своё в битвах за урожай, я вернулся на завод и первым делом доложился о прибытии Иришке, сделав это несколько необычным образом. Я не стал звонить ей на работу, а, пользуясь тем, что моя смена на заводе заканчивалась на час раньше, чем закрывалась её контора, молча сел в троллейбус и отправился к садику Юлии. За время колхозной повинности я пришел к выводу, что мне пора познакомиться с дочерью, раз уж всерьёз решил сближаться с её матерью. Не то, чтобы я так уж стремился к этому знакомству — для меня тогдашнего дети казались лишь источником неудобств. Но даже тогда, когда был глуп и неопытен, я отчетливо понимал одну простую вещь: как бы женщина не любила мужчину, он для неё всегда будет на втором месте после ребёнка.

"Да, а в случае с Катькой, то и на третьем. Сначала дитё, она, и только потом супруг, где-нибудь на задворках!" — Не упустил я случая мысленно подпустить шпильку в адрес своей бывшей.

Подошел к садику, стал в сторонке, а сам на калитку в ограде уставился, откуда потянулись сосредоточенные родители с вновь обретёнными чадами. Через пять минут гляжу — на дорожке Иришка с Юлей появились. Стоило Ирине меня заметить, как у неё глаза вспыхнули, она качнулась было ко мне, но тут же взяла себя в руки. Лёгким движением коснулась рукой прически, кинула молниеносный взгляд на себя от груди до кончиков туфелек и сразу же на Юльку переключилась, начав поправлять на ней вязаную шапочку и одёргивать пальтишко.

— Здравствуйте, красавицы!

— Здравствуй, Сережа. Ты уже вернулся?

— Да, вчера поздно вечером приехал.

— Юля, поздоровайся с дядей Серёжей! — Но засмущавшаяся девчушка уткнула личико маме в юбку, тесно прижавшись к её ногам. — Юля, ну что же ты? Поздоровайся с дядей, нельзя быть такой невежливой!

— Ира, — я понизил голос, заговорив чуть не шепотом: — давай без "дяди"? Просто Сергей, хорошо? И не надо давить на ребёнка, перестанет смущаться, тогда сама поздоровается. — и, подмигнув настороженному глазику, косящему из-за складки юбки в мою сторону, спросил: — Правда, потом сама заговоришь?

— Дя! — оглушительно-звонкий девчоночий голосок спугнул стайку чирикающих на ограде воробьёв. Мы с Иришкой так и покатились со смеху, окончательно засмущав Юлю.

Пока мы втроём шли к дому Иришкиных родителей, я всю дорогу рассказывал о своей колхозной эпопее, припоминая самые забавные моменты. Ира посмеивалась, а Юлька заливисто смеялась вслед за мамой. Я заметил, что дочь во всём старалась походить на мать, тщательно копируя её походку, жесты, даже манеру разговаривать, чуть замирая перед первым произнесённым словом. Забавная девчушка, она оказалась отнюдь не тихоней, чем сильно отличалась от Ирины. Впрочем, как я узнал позже, в детстве Иришка тоже была озорницей ещё той, но очень сильно изменилась за школьные и институтские годы.

— Юля, ты в садике ужинала? — спросила Ира уже возле самого дома.

— Нет.

— Почему?

— Там касу давали, манку, а она с комками!

— И что теперь, голодной ходить?

— Ну, ты зе знаесь, что я комки не люблю, что зе спласиваесь!

— Сереж, постой немного, я сейчас Юльку отведу, попрошу маму, чтобы она её накормила. Но, если мамы дома нет, ты тогда меня не жди, не мёрзни. Хорошо? Ты лучше завтра мне на работу позвони, договорились?

— Ладно уж, иди, корми подрастающее поколение! А то ей сил на шалости не хватит.

Возле подъезда мама с дочерью обернулись, помахали мне ручками и скрылись за тяжелой дверью.

"Не мёрзни!" Да на улице жара, пять градусов тепла, лето почти! Хотя и несколько зябко стоять на пронизывающем ветре с моря, превратившим двор в подобие аэродинамической трубы. Я вышел из дворика на улицу, где укрылся от воздушных потоков за углом дома, не выпуская из вида Иришкин подъезд. Время шло, но Ира не выходила, видно матери дома не оказалось. Досадно! Я поднял воротник и приготовился ждать до победного конца.

— Угадай, кто! — две холодные ладошки закрыли мне глаза.

"Подкралась сзади незамеченная! Ну, Иришка! Стоп, а почему руки такие холодные, она же только что из дома?! И голос! Голос не её." Я постарался вывернуться, но меня держали крепко. Единственное, что я успел заметить, это кончики пальцев. С коротко обрезанными ногтями, покрытыми алым лаком. У меня похолодело внутри от узнавания: Катька! Только она так коротко стрижет ногти, утверждая, что иначе они мешают ей шить... Влип, напрочь влип. А вдруг сейчас Иришка выйдет?! Катька же такой скандал закатит! Надо уводить её отсюда — в долю секунды созрело решение.

— Катя, ты вроде взрослая, а шуточки у тебя... — я убрал её руки со своего лица и повернулся к Катерине.

— Мог бы и притвориться, что не узнал! — капризно заявила Катька.

— Мог бы, но не хочу. Я уже устал притворяться. Надоело.

— Та-ак. — протянула Катя совершенно другим тоном. Вся её игривость увяла ото льда в моём голосе. — Поговорим, или ты кого-то ждёшь?

— Уже не жду. Увы, но встреча не состоялась. Так что можем и поговорить, только давай отойдём куда-нибудь, а то я уже задрог на этом сквозняке.

— Куда?

— Да всё равно. Где людей поменьше. Не хочу лишних свидетелей нашего скандала.

— А что, будет скандал?! — вопросительно приподняла бровь Катька.

— Зная тебя, я в этом уверен.

— Интересно... Ну что же, пошли... Поскандалим. — с усмешкой выделила она последнее слово.

И мы пошли. Нас приютила беседка в детском садике неподалёку, точной копии Юлькиного.

— Ну, и о чём же ты хотел поскандалить?

— Для начала я хотел попросить у тебя прощения за то, что уступил твоим просьбам и согласился провести с тобою ночь. Не надо мне этого было делать.

— Ты жалеешь, что переспал со мной? — в упор спросила Катька.

— Да, потому что это была измена моей девушке! — Всё, Рубикон перейдён, и обратной дороги нет.

— Во, теперь у нас ещё и девушка есть, оказывается. Оч-чень интересно! А что ты ещё придумаешь?!

Блин, она мне просто не поверила! Впрочем, была у неё такая черта — в упор не замечать очевидные вещи, только потому, что они ей по каким-либо причинам не нравились. Чем-то похоже на страуса — голову в песок, и ничего не вижу, ничего не слышу. А раз я ничего не вижу, то этого и нет, и быть не может! Да, уж, страус... только временами беспардонный как танк. Что же, хотел я миром разойтись, но, похоже, не выйдет. И тогда я стал вести себя гораздо жёстче, обрывая все нити разом.

— Не веришь? Дело твоё.

— И ты её, конечно, любишь больше жизни. — сарказм из Катьки так и лился.

— Достаточно того, что она меня любит. На самом деле любит, в отличие от тебя.

Мой уверенный тон поколебал Катькино недоверие, и она рванулась в атаку:

— То есть, ты нашел себе другую, а я могу отправляться на все четыре стороны?!

— А что вас удивляет, Катерина Юрьевна? Ведь, помнится, именно так вы со мной поступили. Или то, что позволено Юпитеру, недозволенно быку?!

— Какие мы стали дерзкие, наглые...

— Благодарю, у меня была прекрасная учительница. А по поводу твоего кооператива... подыщи-ка себе другого ремонтника, я увольняюсь.

— Я твоего заявления пока что не видела.

— Мы не на госпредприятии, обойдёшься.

— Сергей, ну почему ты так? — после недолгой паузы Катька решила сменить тактику, убрав из голоса всяческую агрессию: — Ты можешь нормально объяснить, что случилось?

— А ничего не случилось, всё по-прежнему. Я тебе сколько раз говорил, что не хочу ворошить прошлое и вновь начинать с тобой встречаться? Сколько раз я просил тебя не звонить мне на работу, не ссорить меня с людьми? Тебе же на мои слова пофигу, ты продолжаешь всё по старому. Зачем, для чего ты так настойчиво лезла в мою постель? Только потому, что тебе так захотелось, а на мои желания тебе всегда было начхать. Так? Так! Вот и скажи, зачем мне нужен такой друг, который, не считаясь с моими желаниями, постоянно, раз за разом относится к ним наплевательски? И потом, зная твой характер, я абсолютно уверен, что ты обязательно постараешься поссорить меня с моей девушкой. А оно мне надо, лишние нервы тратить?

— Да перестань ты про эту сказочку твердить! Девушка у него, вот же придумал. Ладно, не хочешь со мной спать, я не заставляю. Я ведь тебе ещё тогда сказала: никто никому ничего не должен, захотели — встретились, а нет, так нет. Но с работы я тебя не отпускаю, имей это ввиду. Ладно, всё, мне пора, перебесишься, приходи.

Она легко поднялась с места и пошла к выходу из беседки, игриво помахав мне на прощание рукой, на которой сверкнуло колечко. Четыре изумруда ромбиком. Значит, вот кто приходил по мою душу, пока я с морковкой воевал. Ладно, что-то не о том я думаю...Черт возьми, а ведь Катька мне так и не поверила! Или сделала вид, что не поверила? Впрочем, какая разница, ведь я её предупредил. Ясно и недвусмысленно сказал, что теперь между нами всё кончено. А верит она или нет, это её проблемы. Стану я ещё из-за них переживать. Немного досадно, что так грубо, резко пришлось поставить точку в истории с Катькой, но, пожалуй, оно и к лучшему. Как говориться, уходя — уходи.

Я немного замешкался, завязывая шнурок на ботинке, а когда поднял голову, то увидел в проёме входа беседки Ирину. Как она на меня смотрела, я даже слова подобрать не могу. Не с угрозой, не с осуждением, как можно было бы ожидать в подобной ситуации. Нет. Такой взгляд я видел лишь на репродукциях старинных икон в журнале — понимающий, прощающий, сочувствующий.

— Ты давно здесь?

— Я за вами шла от дома. — Ирина приблизилась ко мне вплотную.

— И всё слышала?

— Вы так громко говорили... — произнесла она извиняющимся тоном.

— Вот и хорошо, значит, тебе ничего рассказывать не нужно.

— Сережа, скажи, почему ты с ней так грубо разговаривал? Я тебя даже не узнала.

— Потому что с самого начала нашего с тобой знакомства я неоднократно пытался говорить с ней вежливо, убеждать, объяснять. И всё впустую. Ты сама видела, как я сейчас нагло и беспардонно послал её, а она сделала вид, что ничего не поняла, как будто так и надо. Это человек такой, что ей всё как с гуся вода, она слышит лишь то, что хочет слышать. И... Ириш, давай не будем о ней, пожалуйста! Присядь со мной, давай просто помолчим немножко.

— Лавочка холодная, а у меня юбка тонкая.

— Тогда садись сюда. — я похлопал себя по коленям. — И тебе теплее, и мне приятнее.

— Точно, приятнее?

— Кокетничаешь?

Иришка села ко мне на коленки. Я расстегнул куртку и укутал Иру её полами, не упустив возможности тесно-тесно прижать девчонку к своей груди. Обнял и, прибалдев, замер.

— Сереж, — осторожно заговорила Ирина после некоторой паузы. — я не совсем поняла, за что ты у неё просил прощенья. Ты что, спал с ней?

— Да, за что и ругаю себя последними словами. Не надо было мне этого делать.

— А когда?

— Помнишь, ты пришла ко мне, а я встретил тебя в растрёпанных чувствах? Двух слов связать не мог.

— Когда ты решил, что я тебя оставила?

— Да. Вот незадолго до этого всё и произошло. Ты сердишься?

— А я могу? Нет, мне конечно, обидно. Очень обидно, но... я не стану на тебя сердиться. Во-первых, это было давно. Ты с тех пор сам всё понял, и сам принял решение больше с ней не встречаться. И потом, что сейчас изменит моя ревность? Ничего, кроме того, что мы с тобой поссоримся, а я этого не хочу.

На смену солнечному сентябрю пришел дождливый октябрь. Мои родители съездили в последний раз на фазенду, подарив нам с Ириной возможность провести чудесную ночь с пятницы на воскресенье, и закрыли дачный сезон. Передо мной остро встал хорошо знакомый всем влюблённым вопрос — где уединиться со своей избранницей? Вести Ирину к себе домой мне не очень хотелось. Зная мою маму, и её, скажем так, настырную любознательность, я был на сто процентов уверен, что вместо нежного воркования наедине в моей комнате, мы будем вывернуты на изнанку многочасовым допросом с её стороны. Иришку такая перспектива тоже не особо вдохновляла, поэтому мы предпочитали слоняться по улицам. Сразу после смены, нигде не задерживаясь, я мчался к Юлькиному садику, дожидался своих девчонок, и мы шли гулять втроём. От дома Иришкиных родителей до садика можно было дойти минут за десять, но наш вечерний променад растягивался на два-три часа, до тех пор, пока уставшая Юля не начинала капризничать. Тогда Ира отводила её домой, сдавала ребёнка с рук на руки бабушке, и возвращалась, чтобы мы могли перейти к поцелуйчикам. Ничего не скажешь, приятное занятие, но нам-то хотелось большего! А где, где предаться этому самому "бОльшему"?! Так мы и исходили на слюну, пока меня не осенила великолепная идея. Переговорив с Абрамычем, я стал работать одну неделю в первую смену, другую — в вечернюю. Когда я работал в день, то встречался с Ириной по старой схеме, а когда во вторую...

Пока родителя были на работе, а я днём отдыхал перед сменой, Ира отпрашивалась у своей начальницы на пару часов, и стрелой летела ко мне домой, где мы набрасывались друг на друга с жадностью давно не кормленых хищников.

Поначалу это было что-то! Жажда, страсть, какая-то сумасшедшая неистовая ненасытность... Впрочем, такое безумие недолго сопровождало наши встречи, довольно быстро сменившись размеренностью повседневности. Напрасно я думал, что после развода Ирина разом откажется от привычки носить маску. Нет, она просто немного расширила круг дозволенного себе, включив в него подобные встречи, только и всего. Так что по большому счёту в её поведении изменилось немногое. Да, некоторая раскованность появилась, но её было слишком, слишком мало для меня, этой самой раскованности. А мне до жути хотелось, чтобы Ирина окончательно перестала прятать от меня свои настоящие чувства, и была бы рядом со мной такая, какая она есть на самом деле. Без личины, без игры, без актёрства. Может, я слишком много от неё требовал тогда? Не знаю. Может быть. Но Иришкина скрытность порою приводила меня в раздраженное состояние, иногда подводя к грани настоящего взрыва.

Как-то раз, в очередной раз наткнувшись на её неискренность, я обиженный вскочил с дивана и отошел к окну, стараясь успокоиться, чтобы не вспылить подобно пороху. Прижался лбом к холодному стеклу, твердя про себя "почему, почему она продолжает считать меня чужим, посторонним человеком, от которого надо непременно скрывать свои чувства?" Ирина же растолковала мой уход по-своему. Она подошла сзади, уткнулась лицом мне в спину и спросила:

— Ты до сих пор не можешь её забыть, да? — Это прозвучало настолько несозвучно моим мыслям, что я несколько замешкался с ответом. — А с кем тебе было лучше, со мной, или с ней? — продолжала допытываться Ира.

— Понимаешь Ир, вас невозможно сравнивать, слишком уж вы разные. Как бы тебе объяснить попонятнее... Ну, вот смотри, видишь за домами свинцово-чёрное море, всё в белых крапинках барашков на гребнях волн? А вон там, вдоль берега сквозь шторм и ветер плывёт мотобот. Он срывается с одной волны и окутанный брызгами с трудом взбирается на следующую, настойчиво держа курс на лодочную стоянку, где за бетонным молом тишина и спокойствие, лишь мелкая рябь морщинит водную гладь. Но заметь: и там, и там море, только разное, очень разное. Вот и с вами также. Вы обе женщины, но Катька как открытый морской простор, где вечные шторма и шквалы, а ты как эта гавань. Спокойная, уютная, домашняя. Понимаешь?

— Так вот почему ты всегда так нежен со мной после встречи с ней... — Ирина глубоко задумалась, продолжая прижиматься к моему плечу. Мы простояли у окна не меньше получаса, погруженные каждый в свои мысли. А потом Ира вдруг резко засобиралась, объяснив это боязнью опоздать в садик за Юлькой. Да и мне уже надо было собираться на работу.

Всё так же молча мы дошли до остановки, где расстались до следующей встречи. Трясясь в полупустом троллейбусе, я на разные лады повторял в уме последнюю Иришкину фразу о моей нежности к ней. Что она хотела этим сказать, и о чём так долго думала после того, как осеклась на полуслове? Придти к какому-то выводу я не успел: стоило мне подойти к проходной завода, как на меня набросились и стали загонять в угол два бульдозера — Светка и Дашка.

— Сережа, выручай! У нас без тебя вся работа встала. Всё сломалось, света нет, лампочки горят только на кухне и в ванной, розетка работает одна на всю квартиру... — затараторили они, перебивая друг дружку.

— Тихо, тихо, девчата. Успокойтесь и расскажите толком, что там у вас случилось, и почему Катька до сих пор не удосужилась найти ремонтника? Она что, совсем мышей не ловит?

— Да приводила она одного парня, когда две лампочки в люстре погасли. Вот тот ломастер с руками из задницы и натворил делов. Влез куда-то, а оно там как бабахнет, что аж штукатурка с потолка посыпалась, вот после того свет и отключился. Мы уж Катю просили— просили, чтобы она тебя привела, а она только свирепеет и огрызается в ответ. Такая злющая стала в последнее время, что мы к ней теперь лишний раз даже подходить боимся. А вы что с ней, всерьёз поссорились?

Я кивнул, чем привёл девчонок в полное расстройство.

— А как же нам теперь быть? — огорченно протянула Дашка. — На Катьку-то теперь никакой надежды нет, а нам работать надо.

— Серёж, я не знаю, какая кошка между вами пробежала. Из-за чего вы разругались, но может, ты всё-таки как-нибудь придёшь, посмотришь, что можно сделать со светом? — подключилась Светка, умоляюще заглядывая мне в глаза. — Мы тебя очень-очень просим, помоги, а?

— А Катька сейчас где? Дома сидит, или случается такое, что её целыми днями нет?

Девчонки переглянулись.

— Да когда как. Иногда дома торчит безвылазно, а иногда как с утра умотает, так до вечера не появляется. Мы-то в её дела не лезем, у нас своих забот полно.

— Можете сказать, в какой день её точно не будет?

— Ну, не знаем... А что?

— В принципе, я помочь вам не против, но вот только с Катькой видеться не хочу категорически. Давайте так: вы у неё аккуратно узнайте, когда она уедет хотя бы на пол дня, и сразу мне сообщите. Я в её отсутствие загляну к вам и посмотрю, что можно сделать. Лады? Девчонки согласно кивнули, а я побежал на работу, едва-едва успев проскочить турникет в самую последнюю секунду. Блин, ещё пара минут разговора, и бдительна бабушка из ВОХРа мне бы точно опоздание проставила! Впрочем, я недолго переживал по поводу едва не обрушившегося на меня наказания: навалившиеся производственные вопросы напрочь выбили из моей головы как проблемы Светки с Дашкой, так и недавнюю Иришкину задумчивость.

Заполненная делами смена пролетела стрелой, под занавес подкинув мне необходимость выйти завтра на работу с утра. Слишком много скопилось готовых блоков на сдачу, а наш отдел технического контроля работал исключительно в дневную смену. Белая кость, блин. К тому же в городе свирепствовала эпидемия гриппа, совсем некстати на четверть уменьшившая нашу бригаду. Так что пришлось мне вместе с остальными "стойкими оловянными солдатиками" пахать за себя и за слёгшего товарища, задерживаясь на работе после смены ещё на пару часов. Вот в таком напряженном ритме промчался остаток недели вплоть до пятницы, принесшей вместо долгожданного отдыха новую работу. "Завтра с утра и до обеда Кати дома не будет" — гласила выуженная вечером из почтового ящика записка от Дашки.

В десять утра я уже осторожно скрёбся в Катькину дверь.

— Дома? — вместо "здравствуй", вполголоса спросил я открывшую мне Свету.

— Нету! — в тон мне заговорщицки прошептала она. Я нарочито воровато оглянулся по сторонам и словно шпион из кинофильма проскользнул в квартиру. Стоило двери закрыться за моей спиной, как мы втроём с присоединившейся к нам Дашкой грохнули со смеху. Заговорщики, блин!

А потом была работа, простая и понятная. Первым делом я проверил автоматы в щитке на этаже. Мои подозрения оправдались: один из трёх стоял полуопущенный, выбросив коричневый гетинаксовый флажок, сигнализирующий о срабатывании защиты. Когда я попробовал вновь включить выбитый автомат, то услышал громкий хлопок очередного срабатывания. Значит, где-то в проводке поселилось короткое замыкание. Хотя, чему я удивляюсь? Ведь помнится, и девчата упоминали про "бабах", устроенный горе— мастером!

— Даша, а где орудовал тот ремонтник, когда раздался так перепугавший вас хлопок?

— Он лампочки в люстре менял.

Я подтащил под люстру стол, водрузил на него табуретку и вскарабкался на вершину получившейся пирамиды. Первым, что я почувствовал, был слабый запах горелого карболита, а лёгкий налёт сажи на никелированном стакане одного из плафонов подсказал мне, где искать неисправность. Время поджимало, Катька могла появиться с минуты на минуту, поэтому я ограничился тем, что разобрал рожок люстры, удалил напрочь выгоревший патрон, а торчащие провода обмотал изолентой. По хорошему-то следовало заменить патрон, да где его взять в данную минуту? Ладно, думаю, поживут девчонки пока так — две горящие лампочки под потолком всяко лучше, чем ничто.

Затаив дыхание, я перебросил клавишу автомата, внутренне готовясь к очередному хлопку защиты, но нет, в этот раз всё сработало как надо. С мягким щелчком замкнулись контакты, а донёсшийся из квартиры через распахнутую дверь гул разгорающихся ламп дневного света над рабочими местами заставил меня вздохнуть с облегчением. Ну что же, главное дело сделано. Осталось лишь пробежаться с тестером по розеткам, убедиться в их исправности, и можно исчезать, пока хозяйка не заявилась. Под тарахтенье оживших швейных машинок я проверил все электроприборы, собрал инструмент, попрощался и отправился домой.

Хорошо, что я не стал задерживаться — стоило мне спуститься на первый этаж, как входная дверь открылась, и мимо прошествовала Катька собственной персоной. Войдя с залитой солнечным светом улицы в полутёмный подъезд, она меня или не увидела, или не узнала: её глаза в тот момент ещё не успели адаптироваться к резкой смене освещения. А я тому и рад — выскочил во двор, да и припустил к остановке скорым шагом, едва не переходя на бег. Сходу влетел в открытые двери почти пустого троллейбуса, упал на свободное сиденье и расслабился. Всё получилось как нельзя удачно — и дело полезное сделал, и с Катькой разминулся. Я смотрел вперёд по ходу движения и не видел, как сзади к остановке подбежала запыхавшаяся Катерина, как она ещё издалека стала размахивать руками вослед отъезжающему троллейбусу, и как поникла, увидав, что водитель не обращает на неё никакого внимания. А я даже не думал оглядываться, ведь в тот момент мечтал только о том, чтобы поскорее добраться домой, бросить сумку с инструментом, перехватить на ходу кусок-другой, переодеться и отправиться на свидание с Ирой и Юлей. Точнее наоборот, с Юлей и Ирой.

Юлька, маленький, забавный человечек, запала мне в сердце всерьёз и надолго. Не секрет, что многие парни воспринимают маленьких детей как помеху. Осознание того, что ты далеко не на первом месте в сердце своей любимой, нередко воспринималось ими с глухим недовольством, не говоря уже о бытовых неудобствах. Я сам в курилке не раз слышал высказывания на эту тему от своих сверстников, а многие молодые отцы от хронического недосыпа из-за плача младенца ночь напролёт слонялись по цеху как сомнамбулы. Мне в этом плане повезло, ведь я никогда не видел в Юльке помеху встречам с Ириной, а от свиданий втроём заранее не ждал страстных объятий. Да и сами эти свидания были, скорее, у меня с Юлей, а Иришка лишь приглядывала за нами с довольной улыбкой.

Мы же с Юлькой бесились как только могли, а когда наконец-то выпал снег, то предела выплеску энергии не стало окончательно. Если мы с ребёнком скатывались с горы на санках, то с непременным утыканием в сугроб, откуда выбирались все в снегу, но счастливые донельзя! Если санки катились по ровному месту, за верёвочку, то "лошадка" неслась обязательно вскачь под заливистый смех маленького седока. А когда затевалась игра в снежки, то тут доставалось всем в округе, и главным образом маме. К подобному свиданию я готовился и в тот раз, подбирая себе одежду не столько нарядную, сколько практичную, предвкушая очередную канонаду из взрывов радостного смеха ликующей крохи.

Но, стоило мне увидеть понурую Иришку, как мои надежды рассыпались карточным домиком. В моём любимом чёрном пальто, придававшем фигурке умопомрачительную стройность, она стояла словно придавленная чем-то невидимым.

— Что случилось, Ириш, на тебе лица нет?!

— Мы заболели, и я, и Юля. Она дома лежит, температурит, а я пришла сказать, что наша сегодняшняя прогулка отменяется.

Я попробовал коснуться рукой её лба, и чуть было не одёрнул ладонь — таким жаром на меня повеяло.

— Ирка, ты соображаешь, что делаешь? Вот скажи, зачем ты с температурой пошла на мороз? А ну-ка домой, в постель, и немедленно!

— Но как я могла не придти? Ты же будешь ждать, волноваться... — лепетала она на ходу. А я, ухватив её под руку, пёр вперёд как трактор.

— Что ты как ребёнок, в самом деле?! Ничего бы со мной не случилось, постоял бы и ушел, а в понедельник позвонил бы тебе на работу. Вот там мне бы и сказали, что ты приболела. Ты ведь на больничном, да? Но в любом случае, это не повод, чтобы мёрзнуть на улице с высокой температурой. А если бы я задержался? — распекал я Иришку уже во дворе её дома. — Врача вызывали, что он сказал, лечение назначил?

— Да, была врач, расписала всё подробно, какие лекарства и как принимать.

— Лекарства все купили, может, надо в аптеку сгонять, так ты только намекни! — наседал я на Ирину, таща её вверх по подъездной лестнице.

— Не беспокойся, ничего не надо, всё уже купили.

— Точно? — продолжал я расспросы, прекрасно зная о неважном состоянии финансов в Иришкиной семье.

— Да, не волнуйся.

— А как мне за тебя не волноваться, скажи на милость? Это же надо додуматься, выйти на мороз больной и в тоненьком пальтишке! — продолжал я, заводя Ирину в узкую прихожую, где тут же переключился на будущую тёщу. — Елена Станиславовна, ну хоть вы ей скажите, что нельзя так легкомысленно относиться к собственному здоровью!

Сдав с рук на руки всё ещё хорохорящуюся Иру, я распрощался и, пообещав обязательно зайти проведать болящих, отправился домой. Спокойно, не торопясь, пошел к остановке, по пути искренне негодуя на извечное бабское стремление любой ценой выглядеть привлекательно. Вот это самое "любой ценой" заставляло меня вскипать будто чайник на плите. Тут и дураку понятно, ради чего Ирка вырядилась в безусловно красивое, но такое холодное пальто. А сообразить, что она нужна мне в первую голову здоровой и уж только потом красивой, не смогла. Или не захотела. Блин, она бы ещё капрон на ноги напялила по такому морозу, как некоторые синеносые модницы, изредка встречающиеся на улицах! Не, ну в самом деле, ей бы не о внешности побеспокоиться, а о том, как побыстрее выздороветь. Кстати, а что может помочь девчонкам выздороветь? Положим, лекарства они купили, а вот о витаминах скорее всего не вспомнили. Я не о той химии говорю, что в пилюли спрессована, а о настоящих, о фруктах. Хотя, если и вспомнили, то купить их Ирине всё равно не на что. Значит, мне надо позаботиться об этом прямо сейчас, а не дожидаться пока попросят!

Я прошел несколько кварталов, целенаправленно обходя все овощные магазины. Но увиденное там ничем не порадовало. Лари с пожухлой свеклы, увядшая морковь, ароматизирующая павильон кадка с квашеной капустой в углу — вот и весь скудный ассортимент, который могла предложить покупателям торговля. "Надо будет ещё в своём районе пробежаться, помнится, у нас там целых три овощных магазина было" — думал я, подпрыгивая на холодном троллейбусном сидении. И тут краем глаза заметил в окне залитую электрическим сиянием надпись "КООПЕРАТОР".

"Если в госторговле шаром покати, то может, я у кооперативщиков чем-нибудь разживусь?" — вспышкой молнии сверкнуло в голове. А ноги уже сами несли меня к выходу. Каким-то чудом разминувшись в дверях с дородной тёткой и её двумя не менее внушительными оклунками, я ввалился в торговый зал. Мама дорогая, чего здесь только не было! Свежие яблоки, мандарины, бананы, соки плодовые, ягодные, фруктовые — выбирай что хочешь, если не испугаешься ну очень кооперативной цены. Не сказать, чтобы те же мандарины были для меня в диковинку — под Новый год они появлялись в продаже, так же как и бананы. Но только перед праздником, и исключительно по два кило в руки. А чтоб вот так, в любой день, и без ограничений, это было несколько непривычным. Расплачиваясь у кассы, я как от несущественной, отмахнулся от промелькнувшей мыслишки: "теперь буду лапу сосать до получки". Ну, подумаешь, перехвачу у мужиков рублей пятнадцать, хватит и на обеды, ещё и на курево останется. Зато в Иришкину дверь стучался лбом, обхватив как самое дорогое свёртки с бананами, яблоками, мандаринами вкупе с двумя трёхлитровыми банками с гранатовым и апельсиновым соками.

— Разгружайте скорее, Елена Станиславовна, а то руки сейчас отвалятся! — попросил я охнувшую при виде меня Юлькину бабушку. Пока будущая тёща относила покупки, я набрался смелости и разделся. Прошел на кухню, выудил из пакета один банан и заявил чуть опешившей от моей наглости женщине:

— Елена Станиславовна, я хочу Юлю увидеть. Можно?

— Но там Ира лежит в постели, она ведь не одета...

Я проглотил замечание "чего я там не видел", а вслух сказал:

— Не страшно, пусть она в одеяло закутается. Я ведь не со светским визитом.

Поджав губы, Елена Станиславовна прошла в дальнюю комнату.

— Ну, как ты, зайка? — обратился я к квёлой Юле.

— Голова болит, залко. — "жарко" догадался я. Потрогал отеплившийся, уже не ледяной банан и приложил его к горячему лобику.

— Так лучше?

— Да, а сто это?

— Это вкусняшка называется банан. — "Чёрт возьми, да что за муженёк был у Иришки, если ребёнок до четырёх лет бананов не видел?!" — Вот так он очищается от кожуры, теперь бери и откусывай. Нравится?

— Да. Кусно!

— Вот, а пока ты кушаешь, подумай, что лучше: чтоб я сказку рассказал или картинку нарисовал?

— А ты сказку лассказы и налисуй.

"Нет, вот хитрюга!" — невольно восхитился я, припомнив слова из песенки какого-то барда:

Если вам предложат "или"

— выбирайте сразу всё!

А вслух сказал:

— Э, нет, так не пойдёт, давай что-нибудь одно.

— Хосю сказку и лисунок!

— Хорошо, но тогда сказку я расскажу наполовину.

— Нет, хосю до конса!

— А я и расскажу до конца, но каждое слово буду говорить только до половины, а ты дальше уж сама догадывайся. — И пока Юля не начала капризничать, взял со стола тетрадку, карандаш и быстренько изобразил карикатурного человечка с окладистой бородой, а возле его ног пририсовал растущие из земли листочки.

— По де ре. — Сопровождал я комментариями каждую новую линию на бумаге. — Вы ре бо пре бо!

— Посадил дед лепку! — восхитилась догадавшаяся Юля. — Вылосла лепка больсая плебольсая...

В глазах ребёнка сквозь температурную вуаль стал пробиваться огонёк задорного интереса. А я продолжал, чтобы не дать ему погаснуть:

— Ста тя де ре. Тя по тя, тя по тя, а вы не мо.

— Тяпотя! Мама слысыс, тяпотя! — рассмеялась Юля, повернувшись ко всё ещё смущенной моим приходом Ирине. Я кинул взгляд на заметно подобревшую Елену Станиславовну, и стал рассказывать дальше. Но до конца сказки я так и не добрался. Измученная болезнью Юля быстро утомилась, незаметно уронила головку на подушку и, убаюканная моим нарочито монотонным голосом, потихоньку уснула. Осторожно, чтобы не скрипнуть дверью, вышла из комнаты бабушка. Поднялся и я следом за ней.

— Не уходи! — протянула ко мне руку Ира.

— Нет, Ириш, я пойду, а ты постарайся уснуть. — ответил я, целуя такие горячие пальчики. — Побольше спать, набираться сил и скорее выздоравливать, вот что сейчас для тебя самое главное. А иначе смотри мне, обижусь и займусь шантажом!

— Каким?

— А будешь себя плохо вести, я тогда не стану к тебе приходить до полного твоего выздоровления.

— Ладно, иди уж.

Но уйти мне не удалось. Возле прихожей меня перехватила Елена Станиславовна.

— Серёжа, вы не откажитесь выпить со мной чайку перед уходом?

Я вздохнул и... согласился. В конце концов, ведь подобный разговор с родителями Ирины рано или поздно должен был состояться. Правильно? Так к чему оттягивать неизбежное?

Семь часов вечера, а город уже вовсю окутала непроглядная тьма, которую зряшно пытались разогнать желтые пятна уличных фонарей. Слабые, редкие, они только подчеркивали, делали более осязаемой черноту надвигающейся ночи. По протоптанной в глубоком снегу узкой тропинке на меня со стуком полозьев неслась санная упряжка мощностью в две подростковые силы. Бегущий паренёк волок за верёвочку, а другой что было сил сзади подталкивал санки с двумя ровесницами, озвучивающими каждый встреченный ухаб радостным визгом. Вот она — беззаботность юности, когда чистая романтика первой влюблённости ещё не придавлена осознанием ответственности!

А именно про эту самую ответственность и пыталась разговорить меня Елена Станиславовна. Увидав своими глазами наше общение с Юлей, она несколько успокоилась, но не до конца. Поэтому и разговор со мной она начала с упоминания о своей любимой внучке. На что я её ответил:

— Знаете, Елена Станиславовна... У моего деда, кстати, воспитанного отчимом, была такая поговорка: "Не тот батька, что народил, а тот, что на ноги поставил". И я думаю, дед был прав. А то, что Юля вырастет внешне не похожей на меня, это не так уж и важно.

Не знаю, развеял ли я сомнения Иришкиной мамы или нет, но больше в разговоре к этой теме мы не возвращались. Зато про саму Ирину услышал много нового. Именно тогда я впервые узнал о том, откуда взялась эта так раздражающая меня привычка Иры прятать свои чувства и переживания за маской. Конечно, Елена Станиславовна знала далеко не всё об издевательствах одноклассников над дочерью, но и того, что она поведала, для меня хватило вполне, чтобы понять странности поведения подруги.

Я увидел Иру в совершенно новом свете. "Идиот, дурак, кретин. Неужели так трудно было догадаться, что такое поведение неспроста?! А я возомнил себе невесть что, и эгоистично трепал нервы девчонке, которой в жизни пришлось ой как не сладко!" — костерил я себя на все лады, бредя по тёмной улице к дому. В памяти всплыла Иришкина стройная фигурка в тоненьком пальто на морозе, её с надеждою глядящие глаза, когда она прибежала ко мне избитая мужем, её сегодняшний болезненный румянец на щеках, горячие от температуры пальчики. Одна думка потянула за собой другую, третью. Я припоминал различные случаи из нашего с Иринкой прошлого, в каждом из них продолжая себя нещадно ругать, а облик своей подруги рисовать исключительно светлыми красками. Словом, в подъезд собственного дома я входил переполненный к Ирине самыми нежными чувствами.

— А у нас гости! — с многозначительной улыбкой проинформировала меня мама, едва я снял обувь. — Раздевайся и присоединяйся к нам.

Сидеть и слушать разговоры матери с очередной её подружкой мне совершенно не хотелось. С намерением улизнуть при первой же возможности, я нацепил приветливую улыбку и вошел в большую комнату. Встреча гостьи была обставлена по "торжественному" варианту. Не за кухонным столом, а в креслах у накрытого кружевной салфеткой журнального столика чинно восседали маман и... моё рыжее бедствие. Шок. Секундная немая сцена.

— Привет всем! — как мог бодро, обратился я в первую очередь к Катьке, продолжая держать уголки рта растянутыми.

— Здравствуй, Серёжа. Я пришла поговорить с тобой, а пока тебя не было, Антонина Семёновна угостила меня чаем.

— Чай дело хорошее! — одобрил я, продолжая стоять столбом посреди комнаты. — А поговорить зашла просто так, или по делу?

— По делу, конечно. Просто так я бы тебя не побеспокоила.

— Тогда пойдём. — Я широким жестом распахнул дверь в свою комнату, делая вид, что в упор не замечаю недовольного вида матери. Катька легко поднялась с кресла, подхватила висящую на подлокотнике сумочку и прошла мимо меня, обдав до боли знакомым ароматом духов. Она опустилась на единственный стул у письменного стола, а я остался стоять, привалившись спиной к закрытой двери, тем самым окончательно лишая маму возможности погреть уши.

Катя заговорила спокойным, доброжелательным тоном. Сначала она поблагодарила меня за ремонт электричества, а потом попрекнула тем что, отработав в кооперативе полгода, я ещё ни разу не получил полагающуюся мне зарплату. Посетовав на возможность проверки финансовых документов со стороны компетентных органов, она достала из сумочки зарплатные ведомости и предложила в них расписаться. Больше всего мне хотелось как можно скорее прекратить эту встречу, и наконец-то выпроводить незваную гостью за дверь. Поэтому я подмахнул бумаги, даже на посмотрев на проставленные в них цифры. Катька сложила ведомости в аккуратную стопку, не торопясь убрала их в сумочку, а взамен вытащила не слишком пухлый конверт авиапочты с красно-синими штрихами по краю. "Весьма кстати. Теперь можно не сшибать рублики до получки" — промелькнула в голове шкурная мыслишка.

Трескайся этот конверт от содержимого, я бы ещё десять раз подумал — брать его или нет. Но, оценив его скромную толщину, молча взял и, не заглядывая во внутрь, отложил в сторону. И то сказать, получаемая от заводского кассира стопка дензнаков зачастую бывала гораздо внушительнее. А Катя пока не думала прощаться. Вместо этого она достала тетрадь с планом собственной квартиры, и попросила моего совета о более рациональном расположении рабочих мест.

Если бы она хоть раз допустила бы какую-нибудь вольность или намёк на наши отношения, если бы она дала самую крошечную зацепку — я бы немедленно выгнал её. Но разговор шел в сугубо деловом тоне, и я при всём желании не нашел повода к чему-либо придраться. Не стану же я хамить просто так, верно? Так что волей-неволей мне пришлось принять участие в беседе. Постепенно моя настороженность притупилась. Я уже не только критиковал предлагаемые Катей варианты, но и предлагал свои. Когда мы вплотную подобрались к оптимальному варианту планировки, дверь приоткрылась, и в комнату заглянула изнывающая от любопытства мама.

— Может, вам сюда чай принести, если вы настолько заняты?

— Спасибо, Антонина Семёновна, но не стоит. Мы уже с Серёжей почти закончили. Ещё несколько минут, и я пойду. Поздно уже, пока домой доберусь. — Катерина повернулась ко мне, и безо всякой паузы продолжила: — Да, Серёж, этот вариант мне действительно нравится, но без твоей помощи мы с ним не справимся никак. Давай договоримся так: мне надо будет уехать на неделю, поэтому вот тебе ключ, как появится возможность, ты вечерком заедешь и спокойно всё сделаешь. Договорились?

Она достала из сумочки ключ и положила его на столешницу. Потом встала, вышла в прихожую, оделась и, отказавшись от сопровождения, ушла гордо подняв ненавистно-красивую головку.

— Что у тебя с ней, Сережа? — Верная своей натуре, мама сходу взяла быка за рога, едва за Катиной спиной закрылась дверь.

— Только работа. И ничего больше. — Ответил я, искренне надеясь, что сказал правду.

— Жаль. Она такая красивая!

— Зато характер не приведи господь! — не подумав, ляпнул я, за что сразу и поплатился. Мама подвергла меня изощрённому допросу, стремясь компенсировать своё отсутствие при нашем с Катей разговоре. Впрочем, даже если бы она и присутствовала, я очень сомневаюсь, что этот допрос был бы менее интенсивным. Мама — есть мама, и ничего тут не попишешь!

Лёжа в постели, я снова и снова возвращался к Катиному визиту. Зачем она приходила на самом деле, для чего? Что она хотела получить от этого разговора? Хотя, нет, не так. Что хотела — я догадывался. Она хотела вернуть меня, вопрос — в каком качестве. Если действительно только как работника кооператива, то это одно. А вот ежели в каком другом... Но за весь разговор Катька ни разу не вышла за рамки деловой беседы. Это была игра, образ? Или она на самом деле поняла, что без моего участия в жизни конторы, ей самой придётся разгребать кучу проблем? Один раз Катерина уже попыталась обойтись без меня, так всё её производство чуть колом не встало. Может, действительно поняла и осознала? Если так, то подработать на стороне помимо завода я не против, ведь деньги нам с Ирой лишними не будут. Тут мои думы сделали лихой финт, перескочив на Иришку с Юлей. Так я и задремал, с мыслями о своих девчонках — большой и маленькой. А утром первым делом полез за вчерашним конвертом. Я просто хотел взять оттуда несколько купюр для повторного похода за фруктами для малышек, поскольку твёрдо решил заглянуть к ним после обеда. И, раз у меня нежданно появились деньги, то и порадовать их. Открыл конверт, да так и замер.

Бумажек там оказалось не очень много — три десятка. Но это были новенькие, бежево-коричневые банкноты с большим ленинским портретом. Каждая по сто рублей. Передо мной просто так на столе лежала моя зарплата на заводе за целый год, даже чуть больше! Да что там зарплата — автомобиль! Я вполне мог приобрести на эти деньги не то, что такой же Запор как у отца, а что-то более солидное, например "Москвич" или подержанные "Жигули". Я невольно сглотнул, не в силах поверить своим глазам. Ну, Катька, ну зараза... Она что, купить меня вздумала?! Привязать к себе денежной подачкой?

Я моментально вскипел, но так же быстро остыл. Для подачки это был бы слишком жирный кусок. Хотя... деньги-то в кооперативе крутились далеко не маленькие. Сам я финансовой стороны не касался, но краем уха слышал цены, которые Катерина обсуждала в моём присутствии по телефону. А если учесть что деньги в конверте это якобы полагающаяся мне зарплата за полгода, то получается, что она всего лишь в два раза больше заводской. Действительно, похоже на правду. Отметив себе не забыть, и при случае осторожно поинтересоваться у Дашки со Светкой размером оплаты их труда, я спрятал деньги обратно в конверт и занялся повседневными делами.

Следующая неделя особых неожиданностей не принесла. Я как челнок сновал из одного конца города в другой. Утром летел на завод, отработав смену, на минутку заскакивал домой и мчался дальше, сначала на пару часов к Ирине с Юлей, а потом на вторую работу, делать перестановку на квартире у Катьки. А что поделаешь, раз пообещал, то должен слово сдержать. Пусть даже это слово у меня выманили хитростью. Признаюсь, первый раз я открывал дверь врученным мне ключом с некоторой настороженностью — вдруг Катька окажется дома, а не в отлучке, как обещала? Но нет, похоже, что Катерина решила твёрдо придерживаться нашей с ней договорённости. В пустой квартире меня встретила лишь тишина полутёмного помещения, нарушаемая утробным бурчанием холодильника на кухне. Ничто не мешало мне спокойно заниматься делом, в которое я немедленно впрягся. Пахал честно, без дураков и перекуров так, что к концу недели смог полностью справиться со всей порученной мне работой.

В пятницу вечером перед уходом домой оглядел плоды своих трудов и удовлетворённо хмыкнул: самому понравилось, как всё удачно получилось. Мне удалось так ловко расположить столы, что даже для самой Кати отыскался приватный уголок за лёгкой ширмой с диваном и прикроватной тумбочкой, "украшенной" телефонным аппаратом. Кухня подверглась ужатию до спартанского минимализма, пnbsp; В десять утра я уже осторожно скрёбся в Катькину дверь.

ревратившись в настоящую примерочную, с огромным зеркалом на стене. nbsp;Плита и холодильник переехали на застеклённый балкон, благо он был длинный и тянулся через всю квартиру от края кухни до конца смежной с ней комнаты. Так что в субботу утром я отправился сдавать работу вернувшейся к тому времени хозяйке с кристально чистой совестью.

К моей лёгкой досаде, Катерина особо переделками не заинтересовалась. Она только спросила Свету с Дашей, удобно ли им будет работать при такой планировке и с равнодушным видом кивнула, услыхав утвердительный ответ. Блин, я даже малость обиделся. Не, ну, в самом-то деле! Я тут вкалывал, как негр на плантациях, а она нос воротит! Барыня...

Ещё раз пройдясь по преобразившейся квартире, Катька критически посмотрела на меня.

— Что это за штаны на тебе?

— Брюки как брюки, вполне приличные. Мама в ГУМе покупала. А чем они тебе не нравятся?

— А тем, что они висят на тебе мешком! — фыркнула Катька. И добавила: — Оно и видно, что мама покупала, а не сам. Впрочем, насколько я помню, ты в моде никогда не разбирался.

— Каждому своё. Зато я в технике что-то соображаю.

Катерина, ещё раз фыркнув, загнала меня на табурет в примерочной, и принялась внимательно изучать несчастные брюки. Потом принесла булавки, и стала втыкать их в штаны, ничуть не беспокоясь за целость моего зада.

Дежа вю, как говорят французы. Я словно бы вернулся назад во времени в ту беззаботную пору, когда ещё не знал, что наши с Катей отношения омрачены обманом и ложью. Тогда она тоже ушивала и подгоняла по моей фигуре купленную в магазине одежду, превращая мешковатый ширпотреб в модельные образцы. Я даже заметил, как мне вслед стали посматривать заводские девчонки, уже не равнодушно скользя взглядом, а оценивающе прищуриваясь. Да уж, действительно, встречают по одёжке... Блин, а все вокруг убеждены, что женщины любят ушами. И где правда, спрашивается? А, может быть она в словах Чехова? "В человеке должно быть все прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли" Не знаю. Но то, что в подогнанных Катькой брюках мой зад стал притягивать девичьи взоры как магнитом, это неоднократно проверенный факт.

Работа у Катьки и совпавшая с ней по времени Иришкина болезнь захватили меня целиком, не давая возможности отвлекаться на что-либо иное. Между тем неумолимо приближались новогодние праздники с традиционным калейдоскопом вечеров, дискотек и выступлений. Про меня вдруг вспомнили заводские комсомольцы и товарищи из профкома, вкупе с парткомовскими функционерами. И завертелось: репетиции, досадные поломки аппаратуры, её лихорадочный ремонт, новые репетиции едва ли не каждый день. Времени не хватало даже чтобы нормально пообедать. Я наскоро заглатывал в столовой свою порцию, и летел в каморку за сценой актового зала, в надежде успеть подпаять оборванные вчера провода, пока обеденный перерыв не закончился. Или нёсся отловить Толика, дабы уговорить его не пропускать вечернюю репетицию. Или... Да мало ли этих самых "или" ежечасно сваливалось на мою голову. У нас же принцип "кто везёт, на том и возят" соблюдается свято, вот на мне и "возили", попутно норовя нагрузить ещё и ещё. Блин, они явно хотели, чтоб я надорвался! В подобном стремлении злыдень Абрамыч не сильно отставал от профкомовцев, дополнительно повесив на меня отладку десятка блоков. И это помимо обычной сдачи продукции ОТК!

Новости от Иры так же не добавляли радости. Пусть Юля и сама Иришка выздоравливали, зато слегла Елена Станиславовна, и крепко слегла — ей даже предлагали госпитализацию. Хорошо, хоть Катька перестала доставать — у неё тоже началась горячая пора. Из-за возросшего наплыва состоятельных заказчиц кооператив "Екатерина" постепенно стал переходить от массового пошива к индивидуальному, так что созданная мной примерочная не простаивала.

Надо ли говорить, что я с поистине детским нетерпением ждал наступления Нового года, как вожделенного избавления от суеты и бесконечных хлопот. Бой курантов и традиционное шампанское прошли незамеченными. Я ради приличия несколько минут посидел с родителями и ушел спать, чтобы завтра отправиться на встречу с Юлей.

Не могу внятно объяснить, почему мне так запала в душу эта непоседа, но я каждый раз расплывался в улыбке предвкушая свидание с миниатюрной копией Ирины. Может быть потому, что Юля так же тянулась ко мне, как и я к ней? С достойным самого Гойко Митича воплем она цепкой мартышкой взлетала мне на плечи, откуда звонко оповещала всю округу: "Силёза плишёл!" На зависть бабушке, рядом со мной малышка никогда не капризничала, проявляя удивительную покладистость. Сам не заметив как, я стал для Юльки главным авторитетом в жизни. "Блин, надо внимательнее следить за своей речью" — смутился я, когда однажды выяснилось, что девчушка запоминала все мои, даже ненароком сказанные, слова.

Как-то раз, начав отвечать на её очередное "почему", я начал — "потому что..."— и задумался над понятной малышу формулировкой. С тех пор это самое "патамуста" стало излюбленным ответом Юли на все случаи жизни. А если взрослые не выпадали в осадок сразу и продолжали расспросы, тогда в ход шел убийственный аргумент. "Не надо давить на лебёнка!" — ставила она взрослых в тупик фразой, которую я когда-то прошептал на ушко Ирине при самой первой встрече с Юлей в детском садике. Глядя на наши отношения, Ирина просто светилась и частенько не могла сдержать счастливой улыбки.

Но и на меня Юльчик влиял не меньше. Я вдруг вспомнил о такой полезной черте, как терпение, стал гораздо спокойнее относиться к расспросам матери, не рычал на непонятливость пожилой контролёрши ОТК, а раз за разом объяснял её очередное заблуждение. Похоже, я просто взрослел, подчиняясь неумолимому течению времени. Между тем это самое время неслось вперёд с немыслимой скоростью. Не успел оглянуться, как на смену январю пришел февраль. После трескучих морозов начала месяца пришли первые оттепели, смачивая тротуары пока ещё тоненькими ручейками от начинающих оседать сугробов. Похоже, солнышко вспомнило, что скоро весна. А ещё про меня вспомнила Катька.

— Привет, Серёжа! Я не надолго, буквально на секундочку. — Заявила эта рыжая бестия, едва я открыл дверь. Она стояла на лестничной площадке, ласково держа под ручку высокого парня. А тот, не веря своему счастью, гордо выпятил грудь и с важным видом вертел на пальце ключи от автомобиля. — Пожалуйста, загляни завтра вечером к девчонкам, там кое-что сделать надо. Хорошо? Ну, всё, пока! Мы пошли.

Кивнув мне на прощанье и всё так же держась под ручку, парочка стала спускаться по лестнице, тесно прижимаясь друг к другу. Я вернулся домой, с неудовольствием прислушиваясь к разгорающейся в груди ревности. Блин, ну почему? Почему я никак не могу вырвать из сердца эту занозу? Злясь на самого себя, я подошел к окну... и мгновенно повеселел. Я видел, как Катерина вышла из парадного отдельно от парня и как села в машину на заднее сиденье, проигнорировав предупредительно открытую перед ней переднюю дверцу. Катя просто не учла, что окна в моей квартире выходят на обе стороны дома, в том числе и на подъезд, поэтому прекратила ломать комедию немного раньше времени. Мне стало так весело, что я невольно преисполнился сочувствия к бедному пареньку. "Да, брат, похоже, ты ещё не знаешь, с кем связался!"

На следующий вечер я согласно договорённости предстал пред ясны очи председателя кооператива. Катя с первых слов предложила доброжелательно-деловой тон, который я сходу подхватил. Мы мило и с толком проговорили больше часа, впрочем, ни разу не коснувшись её вчерашнего визита. Хотя Катька откровенно ждала какого-нибудь вопроса на эту тему. Но в тот вечер так и не дождалась. В последующие встречи она, правда, попыталась делать полускрытые намёки на своёго якобы кавалера, но, сообразив, что я на подобный крючок ловиться упорно не желаю, решила сменить тактику. От неё как из рога изобилия посыпались заказы на архи нужные крючки, полочки, держатели, кронштейны для штор, крепления для гардин, и тому подобное, так что мне поневоле приходилось появляться у Катьки два-три раза в неделю.

Когда я переделал всё, что можно и нельзя, она придумала нечто новое — сопровождение по магазинам для закупки всякой всячины вроде отрезов ткани, молний, пуговиц, и прочей фурнитуры, закупаемой чуть ли не коробками. Нередко случалось, что мы задерживались в отделе мужской одежды, где Катя выбирала для меня то рубашку, то брюки, то костюм. Когда я начинал ерепениться, что и сам в состоянии купить себе всё необходимое, она отмахивалась от меня как от надоевшей мухи. " Будто я не знаю, что сам ты в состоянии купить разве что носки, да и те либо не в тон, либо не по размеру окажутся. А о деньгах не переживай, из зарплаты удержу." Стоит ли говорить, что после покупки эти вещи надо было подогнать и переделать под фигуру, что давало Катьке возможность от всей широты души вонзать в моё тельце булавки. Я терпел, и булавки, и покупки... Пока терпел.

К слову сказать, переносить нынешнюю Катьку оказалось много легче, нежели прошлую. Ни разу за последние два месяца я не увидел её в гневе или хотя бы просто раздраженной. У неё всегда был ровный, благожелательный тон, всегда выдержанные манеры, всегда позитивный настрой. Никакого минора и никаких намёков ни о нашем прошлом, ни о будущем. А ещё я заметил, что теперь она встречала меня неизменно при параде и в полной боевой раскраске. Только так — всегда с иголочки, всегда с умеренным макияжем. Картинка, а не женщина! И я старался отвечать в том же ключе: такое же неизменное спокойствие, такая же отстранённая доброжелательность. Чёрт, мы с ней словно играли в некоем спектакле без сценария, на одной голой импровизации и нашем актёрском таланте. Кто кого переиграет в эту до жути захватывающую азартную игру?

Постепенно от моего недавнего раздражения не осталось и следа. Я теперь наслаждался каждой секундой игры, каждой репликой, каждым изящным па, но... Катя сорвалась первой. Когда я спросил перед уходом, позвонить ли мне завтра, или я могу быть свободен, она сделала неопределённый жест рукой и разрыдалась.

— Зачем?! Зачем ты так со мной, скажи? — спросило она, некрасиво кривя лицо.

— Нет, Катя, это не я с тобою, это ты с собою. И со мной тоже. Я ведь не раз говорил тебе, что к прошлому возврата нет, что у меня другая женщина...

— Вот и катись к ней! — взорвалась Катька, разом став той, прежней неистовой фурией.

Я пожал плечами и вышел за дверь. На душе было мерзко и пусто, словно это я виноват в произошедшем. Конечно, доля моей вины есть, и не маленькая — мне надо было изначально пресечь все Катькины попытки к сближению и ни в коем случае не поддаваться на её заигрывания. А я уступил и сам увлёкся, в результате доведя девчонку до слёз.

Двое рабочих крепили на стене соседнего дома здоровенный плакат с надписью "С праздником весны, дорогие наши женщины!" намалёванной на фоне ярко-красной восьмёрки. Я прочёл и подумал с горькой усмешкой — "да уж, поздравил с праздничком"...

На следующий день я после смены заглянул к комсомольцам. Требовалось кое-что уточнить по дискотеке в заводском общежитии. Проведение вечеров у нас было отработано уже давно, так что особо рассиживаться я не намеревался. Задал вопрос, получил ответ, собрался уже уходить, но тут чёрт меня дёрнул воспользоваться городским телефоном и позвонить Катьке.

— Привет, ты дома? — задал я в общем-то бессмысленный вопрос.

— Да. Я в ванне лежу. — послышался в трубке блёклый, безжизненный голос. — Вода такая тёплая, и в ней так плавно расходятся разводы крови из вены... Даже красиво где-то.

В одном японском мультфильме громадный великан дал пинка коту в сапогах, отправив его в длительный полёт. Вот и мне как будто такого же пинка примерили. Через проходную полетел едва не выворотив турникет, выскочил на дорогу и практически упал на капот жёлтой "Волги" с зелёным огоньком.

— Шеф, срочно, там с человеком плохо! — заорал я водителю, словно тот был глухим.

— Так надо скорую вызвать! — удивился таксист, втыкая передачу.

— Не уверен, что у неё хватит сил встать, вот и тороплюсь врачам дверь открыть. — Ответил я, с содроганием представляя, как люди в белых халатах скоро будут извлекать мокрое Катькино тело из красной от крови воды.

Упав на дерматин сиденья, я потерял возможность активно двигаться, зато постепенно приобрёл способность хоть как-то рассуждать. dd> Что мы имеем...

Я говорил с Катей по телефону. Так?

Так.

Она сказала, что лежит в ванне, так?

Так!

А ведь шнур у аппарата короткий, всего полтора метра, и его явно не хватит от телефонной розетки до ванны... Значит, она соврала... опять соврала... Блин, я уже со счёта сбился, сколько её было этой лжи. Полный холодного негодования, я придавил кнопку дверного звонка раз, другой, третий. И на пятый звонок мне открыли. Катька нетвёрдо стояла на ногах, растянув лицо в пьяненькой улыбке.

— А, примчался! Я ведь знала, что ты сразу прилетишь, если тебя припугнуть как следует. А ты и поверил, да? Бог мой, какой ты глупый, Серёжа...

Я не стал слушать, что ещё она будет молоть своим заплетающимся языком. Молча повернулся и ушел злой как демон, раздираемый обидой на Катьку и на собственную доверчивость, глупость, нерешительность, на неспособность своевременно поставить крест. В самом деле, прояви я год назад твёрдость, отшей Катьку сразу, когда она только заикнулась о кооперативе, то ничего бы не произошло. Жил бы себе не тужил с Иришкой и с Юленькой.

Юля. Маленький чудесный человечек. Для меня она стала чем-то очень дорогим, настоящим источником радости и умиротворения. Пожалуй, даже Ира не могла сравниться с дочерью по успокаивающей силе воздействия на мою психику. Стоило мне оказаться рядом с моими девчонками, как я отстранялся от всего на свете. Даже Катькины выходки убегали далеко на второй план, не то, что мелочи вроде Абрамыча или профкома.

— Сережа, что случилось? — Ира смотрела на меня в упор, не отводя взгляда. — Я тебя не узнаю после моей болезни. Скажи, почему ты меня сторонишься? Я стала некрасивая, да?

— С чего ты это взяла, малышка? — я обнял Иру за талию и притянул к себе. — Ты ошибаешься, я к тебе отношусь ничуть не хуже, чем прежде, наоборот, стал ещё больше ценить тебя.

— Тогда почему ты не обращаешь на меня никакого внимания? Мы с тобой видимся по два часа в неделю, а и ты те стараешься провести с Юлькой, а не со мной...

— Ба! Солнышко, да ты никак ревнуешь. Впервые слышу, чтобы мать ревновала отца к дочери!

— Не надо, Серёжа, мне сейчас не до твоих шуток. — покачала головой Ирина.

— Так и мне тоже. — я стал серьёзен, как и она. — Ты думаешь, легко было видеть стайки нарядных девчонок на новогодних вечерах? Еженедельно встречаться с Катькой, затмевающей собой любую красотку из модного журнала, а потом обнимать тебя, такую до боли желанную, и... останавливать себя, осаживать, запрещать себе даже думать о тебе? Я ведь мужчина, а не пень бесчувственный. У меня тоже есть желания. Вполне понятные, естественные желания. Но, скажи, где? Где нам уединиться? И Абрамыч, гад, во вторую смену выпускать не хочет. Вот и терплю до начала дачного сезона, когда родители на выходные уедут.

Ирина смутилась, спрятала лицо на моей груди, потом откинулась и бросила на меня лукавый взгляд.

— Бедный мой монашек, соблазняют его со всех сторон. — тут она что было сил обняла меня, прижалась, и прошептала на ухо: — Ничего, скоро мы твой целибат нарушим, я ведь тоже по тебе соскучилась, и ты даже не представляешь, как сильно.

— Ир, ты только глянь на Юлю. Устроила побоище в песочнице, вон как пацанов совочком охаживает, валькирия малолетняя! — Поспешил я перевести опасный разговор на более актуальные проблемы.

Но напрасно я думал, что избавился от подозрений. Ирина замолчала, но не забыла. Женщины, если что-то втемяшат себе в голову, то никакой логики, никаких убеждений не слышат, а уж тем более, если их подозрения хоть как-то обоснованы. Тут они горы свернут, стремясь докопаться до истины. Не мытьём, так катаньем, не в лоб, так хитростью.

— Скажи, а твоя Катя действительно красивая? — Недели через две огорошила меня Ира вопросом.

— Да как сказать... На вкус и цвет, сама понимаешь. Но видел не раз, как мужики ей вслед оглядываются, чуть шеи не сворачивают. А что это ты про неё вспомнила?

— Так, к слову пришлось.

Вот попробуй, пойми, к какому слову она это припомнила. Ладно, если бы у нас хоть что-то подобное перед тем всплыло. Так ведь нет, мы с ней про дачу моих родителей говорили, где она находится, и как далеко расположена от электрички.

Ох, чую, что это "ж-ж-жу" неспроста, как говорил старина Вини Пух. Явно что-то у Иришки в голове вертелось, покоя ей не давало. А что? Поди угадай. На осторожные вопросы она не отвечала, довольно ловко уходя от них, а давить и настаивать я опасался, поскольку совершенно не представлял, на какой скользкий лёд нас может завести подобная беседа. Видя мою настороженность, Ирина притихла, перестала меня пытать. Хитрюга, она выждала время, чтобы я успокоился, а потом по новой вогнала в шок невероятной просьбой: познакомить её с Катькой...

— Ира, зачем тебе это знакомство? Пойми, у нас с Катькой всё в прошлом, что амурные, что деловые отношения.

— Не надо, Серёжа, не обманывай меня. И себя не обманывай. — Покачала головой Ира, потом задумалась, накрутила себя мрачными мыслями, и, как у неё случалось раньше, замкнулась в себе окончательно.

А ведь верно говорят, что беда одна не ходит! Стоило мне поссориться с Катькой, как наши отношения с Ириной тоже стали покрываться сетью мелких трещин. И пусть бы между нами случилась какая-нибудь серьёзная размолвка, так ведь нет, одни пустые обиды и банальное недопонимание. Зато в изобилии, буквально на каждом шагу. Если для какой-нибудь мелочи можно быть найти несколько толкований, то Ира непременно выбирала самое негативное из возможных. А ежели таковых не находилось, то она их с лёгкостью придумывала. Само собой, положительных эмоций мне подобное её поведение не добавляло, я начинал злиться, а Ирина моё раздражение истолковывала по-своему.

Многим влюбленным свойственно идеализировать своего избранника, вознося его на пьедестал, но у Ирки эта черта граничила с настоящей маниакальностью. С какого-то перепугу однажды посчитав меня чуть ли не подарком небес, она здорово преуспела в самоуничижении. Эта приниженность и этот порою заискивающий взгляд снизу вверх недолго приводили меня в умиление, очень скоро превратившись в очередные поводы для зубовного скрежета. Словно нам было мало собственных сложностей, окружающие так же стремились внести свою лепту в надвигающийся разрыв.

Я уже говорил, что после Катькиного вмешательства мой внешний вид стал удостаиваться внимания со стороны молодых девчонок. Так вот, и более старшее поколение заводских сплетниц не могло пройти мимо. Приплюсовав к модной одежде моё участие во всех вечерах, и добавив девичий интерес, кумушки вынесли вердикт — бабник и ловелас! Узнав от родственницы гуляющие обо мне по заводу сплетни, бывшая Иришкина свекровь тут же "соскучилась" по внучке и пришла проведать малышку. А заодно "открыть глаза" глупой невестке на нового избранника. Проще говоря, облить дерьмецом меня и неблагодарную Ирину, отвергнувшую её ненаглядного сынка. Елена Станиславовна только посмеялась над такими откровениями, а вот в Ирке кое-какие сомнения зародились.

— Скажи, Серёжа, это правда, что о тебе говорят на заводе?

— Нет, конечно! Могла бы и сама догадаться, что в тех сплетнях сплошной вымысел.

— Но ведь люди зря говорить не станут...

— Да-а? А ты вспомни, что о тебе самой говорили одноклассники с однокурсниками. Что, в их словах было много правды?

— Нет, но ведь она говорила, что ты ходишь по заводу всегда в окружении девушек. Это как понимать?

— Во-первых, далеко не всегда, а во-вторых, если иногда пройдусь с девчонками из самодеятельности по пути от столовой, то что из этого? Они ведь из других отделов, а к нам в цех, сама знаешь, без допуска не пустят. Где им ещё меня отлавливать, как не в проходах, на виду у кумушек?

— А зачем им тебя ловить?

— Ир, что ты везде ищешь подвох, в самом-то деле? Девчонкам репетировать надо, а ключи от актового зала один у меня, второй в охране. И ежу понятно, что этим плясуньям проще со мной договориться, чем с ВОХРом.

Не раз и не два затевала Ира подобные разговоры, потом перестала. Я-то, дурак, порадовался, думал, что она поняла, успокоилась. Чёрта с два! Погрузившись в самокопание, Ирка убедила себя в том, что её Серёженьке суждено всегда быть в центре женского внимания, а ей придётся до конца жизни смиренно нести этот крест, регулярно закрывая глаза на многочисленные интрижки. И ладно, если бы она остановилась на этом выводе. В конце концов, её готовность прощать будущие измены ещё не заставляет меня их совершать, правильно? Но на решимости заранее объявлять амнистию, полёт Иришкиной мысли не закончился. Человек с высшим образованием, она выстроила чёткую логическую цепочку относительно будущего наших с ней отношений. Вот только факты этой цепи она толковала по-своему, зачастую путая причину со следствием. Вначале её рассуждения ни на йоту не грешили против истины, но чем дальше она забиралась в лес, тем толще становились партизаны.

Она любила меня, я к ней относился во сто крат лучше её бывшего мужа; Юля тянулась ко мне, я в девчонке души не чаял, а если ещё сюда добавить мои неоднократные высказывания о стремлении к семейным отношениям, то лучшего варианта для себя и дочери Ирина просто не видела. Проанализировав охлаждение и потепление наших с ней отношений, она с неудовольствием отметила влияние на них моей бывшей. Казалось бы, связь на лицо — стоит мне поссориться с Катериной, как у нас с Ириной сразу наступал разлад. А когда Катька мирилась со мной, то и с Иркой всё тут же налаживалось.

Ире было очень нелегко признать подобную зависимость, но спорить против очевидного ей казалось глупо. Поэтому-то она не стала сильно упираться, когда Катька предложила мне работать в её кооперативе. Ирина решила, что мои встречи с Катей в небольших, гомеопатических дозах благотворно скажутся на наших с ней отношениях. И, казалось бы, этот расчет полностью оправдался. Постепенно мои чувства к Ире становились всё нежнее, а после колхозной разлуки я по собственной инициативе познакомился сначала с дочкой, потом с мамой, словом, верной дорогой брёл к свадьбе. Пока опять не поссорился с Катькой. И опять началось недопонимание, наши с Ирой размолвки на пустом месте...

Панически страшась окончательного разрыва, Ирина в отчаянии решила переступить через собственную гордость и, не больше не меньше, как помирить нас с Катькой. Вот для этого она и просила меня познакомить её с рыжей занозой, а после моего категорического отказа, двинулась обходными путями. Поставив на уши коллег по работе, она через знакомых их знакомых раздобыла-таки в исполкоме телефон кооператива "Екатерина". Затем сгребла в кучу последние копейки, купила на них отрез ткани и записалась на пошив платья.

Вот так они и познакомились, Ира и Катя. Но останавливаться на достигнутом Ирина не собиралась. Решив, что ситуацию гораздо легче контролировать, находясь внутри неё, Ирка решила закрепить эффект и подружиться с соперницей. Сделать это оказалось не сложно. Придя на вторую примерку, Ира увидела, как Катька, ежесекундно матерясь и чертыхаясь, тычет одним пальцем в клавиши печатной машинки. Ирина рассмеялась и попросила уступить ей место у агрегата. Издав несколько пулемётных очередей, пишущая машинка через десять секунд исторгла из себя документ, над которым Катя билась уже больше получаса. И без единой ошибки!

Рейтинг Ирины мгновенно подскочил от отметки "просто клиент" до "нужный человек". А когда Катька узнала, что Ирина не понаслышке знакома с бюрократическим делопроизводством, и в принципе не против помимо основной работы потрудиться на благо кооператива, взяв на себя всю бумажную волокиту, то планка поднялась ещё выше — "спасительница"!

Мне тоже не давали покоя наши трения с Ириной. Последние две недели месяца у нас на заводе выдались напряженными, с долгими сверхурочными работами, без выходных, так что возможности увидеться с девчонками у меня не было. Зато лёжа по вечерам в постели я мог от души покопаться в себе и по мере сил постараться понять свои ошибки. Я вдруг с кристальной ясностью осознал, что тянуть дальше нельзя, а надо идти и делать Ирине официальное предложение.

Понедельник, ставший для нас первым выходным за недели пахоты на нивах оборонной промышленности, я постарался провести с максимальной пользой. Для начала как следует выспался, провалявшись в кровати аж до десяти утра, потом собрался и поехал в ювелирный магазин. После долгого разглядывания витрин и тяжелых сомнений, я выбрал довольно-таки миленькое колечко, при всей своей скромности потянувшее на довольно ощутимую сумму. Особенно для простого работяги. Но цифры на ценнике сразу убежали далеко на второй план, стоило мне представить это кольцо на тоненьком пальчике Иришки. Гордый своей покупкой, я вернулся домой, пообедал, довёл стрелки на брюках до бритвенной остроты, ещё раз умылся, причесался и вечером направился к Юлькиному садику. Мне почему-то казалось правильным сделать предложение матери в присутствии дочери. "Речь ведь идёт о создании семьи, значит надо принимать решения всем вместе." — репетировал я про себя предстоящую речь. Но, если честно признаться, я больше рассчитывал, что Юльчик поможет мне уговорить Ирину, если та вдруг начнёт сомневаться. Ну, не было во мне той уверенности, которую я демонстрировал всем своим видом, не-бы-ло! Сомнения роились в голове как пчёлы в улье. А вдруг как когда-то Катька, Ирина мне заявит, что ей первого раза хватило за глаза, и вступать в повторный брак она отнюдь не стремиться? Одним словом, откровенно трусить я не трусил, но мандражировал изрядно.

Уже возле самого садика, за несколько минут до часа "икс", я вдруг с ужасом вспомнил, что напрочь забыл про букет. Как я себя материл в тот момент, каких только эпитетов не подбирал! Но дёргаться и куда-то бежать было уже поздно. Я собрался, сделал торжественное лицо, и впился взглядом в двери садика, приготовившись к краткому, но такому томительному ожиданию. И вот свершилось! Из-за двери вышла Юля и... Елена Станиславовна. У меня всё упало.

— Силёза плишёл! — завопила Юля, повиснув у меня на шее.

— Здравствуйте, Елена Станиславовна. А что случилось, где Ира? С ней всё нормально?

— Здравствуй, Серёжа. Да, не волнуйся, с ней всё хорошо. Она после работы к портнихе поехала, платье себе шьёт. Наверно, хочет поразить тебя. Да и ты, я смотрю, при полном параде.

— Ну, так ведь на свидание шел, ни куда-нибудь! — Нашелся я с ответом.

— Тогда пойдём к нам, вместе Ирину подождём.

Я согласился, хотя и несколько расстроился, ведь моё предложение руки и сердца бесспорно откладывалось. А делать его в присутствии Елены Станиславовны я откровенно стеснялся. Мы погуляли, поиграли с Юлей, втроём попили чаю с домашней выпечкой, опять поиграли, а Ирины всё не было. За окнами сгустившиеся сумерки превратились в настоящую ночь, недвусмысленно намекая на необходимость прощаться.

На следующий день история повторилась, с той лишь разницей, что за выходом Юли с бабушкой из садика я наблюдал схоронясь за углом соседнего дома. Я не стал к ним подходить чтобы не показаться назойливым с одной стороны, а с другой, что бы не ставить Елену Станиславовну в неловкое положение, вынуждая оправдываться за дочь. Почему оправдываться? Да завертелись в моей голове тревожные мыслишки, стали возникать различные подозрения, сомнения навалились, хотя вроде бы Ирина никогда не давала мне повода для ревности...

На третий день я рванул прямо к месту работы Иры, решив перехватить её на выходе. На беду я встал в засаду у центрального входа, а Ирина вышла через боковой, так что мне вместо разговора пришлось бежать со всех ног вдогонку за мелькающей в толпе такой знакомой шляпкой. Что такое не везёт и как с ним бороться? Возле остановки я уже почти догнал беглянку, но тут подкатил автобус, в который она спокойно вошла, а я едва успел добежать и в последнюю секунду просочиться сквозь смыкающиеся задние двери. Набитый битком салон не давал мне возможности подойти к стоящей на передней площадке Иришке, я только мог изредка видеть то рукав, то сумочку, мелькающую на другом конце автобуса. Ладно, подумал я, увижу в окно, где она будет выходить, и выскочу вслед за нею, а там и поговорим.

Ирина вышла на остановке возле Катькиного дома, что меня насторожило необычайно. Я отказался от мысли сразу начинать разговор с Ириной, а вместо этого решил немного проследить, куда она направится. Ирка зацокала каблучками прямиком к Катькиному дому. Она шла не оглядываясь по сторонам, не спрашивая у встречных дорогу, и сразу чувствовалось, что этот поход у неё далеко не первый. Я проводил её до подъезда, посмотрел как за ней закрылась тяжелая дверь и стал решать, как мне поступить дальше. Войти следом или немного подождать? Если Ира действительно шьёт у Катьки платье, то мой визит может нарушить её инкогнито. А если нет? А если Ира вообще не к Катьке пришла, а просто в этот дом, к кому-нибудь другому, например к мужчине? Ведь наши с ней отношения последний месяц были, мягко говоря, далеки от идеальных, а две недели мы даже не виделись... И что, вот так просто войти к Кате домой после нашей с ней ссоры, сказать, мол, ищу невесту, не у тебя ли она? Вот будет номер, если Иры там не окажется! Я замялся, совершенно не зная как поступить, а потом придумал. Бывшая кухня, а ныне примерочная, смотрела на гаражи, по холодному времени года совершенно безлюдные. Если девчонки не задёрнули шторы, то возможно я смогу увидеть, там Ирина или нет.

Ирка была там. Более того, они вдвоём с Катькой стояли у открытого балконного окна и отчаянно дымили сигаретками, оживлённо болтая, словно подружки не разлей вода. Да-да! Никакой фасон платья не обсуждают, сгибаясь пополам от смеха. Нет, а Ирка-то какова! То, что Катька иногда курит, я знал, но что Ирина может смолить как заправский курильщик, для меня было откровением. Ничего себе почти невеста, это сколько же ещё тайн от меня скрывается за внешностью пуританской скромницы?!

Закончив дымить, девчонки закрыли окно и задёрнули шторы. Вот значит как? Они там в тепле лясы точат, кофейком балуются, анекдотики рассказывают, а я здесь мёрзни?! Ну, нет! Я решительно обогнул дом и вошел в подъезд, уже стоя перед Катькиной дверью, вытащил из кармана связку ключей, проверил. Да вот он, ключ от Екатерининских хором, давно собирался его снять с кольца, да так и не снял. И хорошо, что не снял.

Я открыл дверь и ничуть не таясь, вошел в квартиру. Странно, но на стук входной двери никто из девчонок не среагировал. Похоже, за треском коротких очередей пишущей машинки и стрёкотом швейной, они просто ничего не услышали. "Ну, ничего, сейчас услышат!" — подумал я, закипая nbsp; Рейтинг Ирины мгновенно подскочил от отметки "просто клиент" до "нужный человек". А когда Катька узнала, что Ирина не понаслышке знакома с бюрократическим делопроизводством, и в принципе не против помимо основной работы потрудиться на благо кооператива, взяв на себя всю бумажную волокиту, то планка поднялась ещё выше — "спасительница"!

всё сильнее и сильнее. Меня до чёртиков раздражали затеянные тут Иркой тайны мадридского двора, её непонятное стремление обязательно не мытьём так катаньем познакомиться с Катькой, даже не смотря на мой категорический отказ. Вот к чему эта настырность? Я ведь ясно и понятно сказал, что на былом поставлен крест, так зачем она лезет? Кажется, умная женщина, неужели она не понимает, что этим своим поступком лишь зря ворошит прошлое, причиняя ненужную боль всем без исключения? Блин, только травит душу и мне, и себе, да и Катьке тоже.nbsp;..

— Привет, Кать. Не беспокойся, я ненадолго. — Я заглянул в мастерскую, коротко махнул рукой безмерно удивлённой моему приходу Катьке, повернулся и прошел по коридорчику в "филиал машинописного бюро".

— Здравствуй, Ира. Собирайся, одевайся и пойдём.

Куда там идти, когда ошарашенная Ирка даже стоять не могла! Она при первых звуках моего голоса вначале как ошпаренная подскочила со стула, а затем без сил рухнула обратно.

— Се... Серёжа?! — только и смогла вымолвить Иришка, глядя на меня перепуганным взором застигнутого с поличным воришки.

— Представь себе, это не тень отца Гамлета, а я собственной персоной. — из меня прорвался нервный сарказм. — Пошли, не стоит тебе здесь оставаться. По дороге поговорим.

— А по какому праву ты здесь раскомандовался? — На меня сзади коршуном налетела пришедшая в себя Катька.

— По праву будущего мужа.

Катя вздрогнула и осеклась на полуслове, захлебнувшись невнятным "ка..." А Ирина наоборот, обрела дар речи:

— Но ведь ты мне ещё не делал предложения?! — Полуутвердительно, полувопросительно заметила она.

— Ириш, а как ты думаешь, зачем я за тобой уже третий день по городу бегаю вот с этим? — Я выудил из кармана бархатную коробочку, раскрыл и протянул её на раскрытой ладони. — Примерь, пожалуйста, вдруг я с размером напутал?

— Да что тут вообще происходит? — у Катьки вновь прорезался голос.

— Кать, помнишь, прошлой осенью я говорил тебе, что у меня есть девушка? Так вот, это она, моя Ирина. — я ответил, стараясь не слишком вдаваясь в подробности, тут же повернулся и взял Ирину за руку. — И как, Ириш, тебе оно впору?

— Да, мой размер. — отстранённо промолвила Ира, не отводя глаз от кольца.

— Так ты выйдешь за меня?

Замерев, Катя переводила неверящий взгляд то на меня, то на Ирину. Потом вдруг резко отвернулась к стене и, зарыдав в голос, закрыла лицо руками. Мне как ножом по сердцу полоснуло при виде этих вздрагивающих плеч, этой сгорбившейся спины. Непонятное чувство вины кипятком обожгло всё тело, превратив уши в два пылающих факела. Остро захотелось подойти, как-то успокоить, но я сдержал первоначальный порыв. Для меня поступить так было бы неправильно, не совсем честно, двулично.

А вот Иришка оказалась более решительной, чем я. Или просто более отзывчивой? Она сразу кинулась к Кате, начала утешать, но бьющаяся в истерике Катька отпихнула протянутые к ней руки и закричала с надрывом:

— Уйдите! Уйдите все, оставьте меня, видеть вас не могу!

Ирина вывела меня в прихожую, заставила одеться и, как была в шерстяном платье, так и вышла со мной на лестничную площадку.

— Иди, Серёжа, меня не жди, не надо. Я останусь и попробую успокоить её. — сказала она чуть понижая голос, не забыв перед этим осторожно прикрыть дверь в квартиру.

— Ир, да зачем тебе это надо?

— Нет, Серёж, ты не прав, нельзя бросать людей в таком состоянии. За меня не волнуйся, я сама до дома доберусь. Позвони мне завтра на работу в обед, а сейчас иди.

— Так я и приехать могу, нам до пятницы отгулы дали. Слушай, Ир, а давай ты отпросишься и сама ко мне днём приедешь?

— Зачем?

— А ты уже забыла, как перед Новым годом с работы убегала?

— Нет, не забыла ещё. — на Иришкином личике расцвела понимающая улыбка. — Хорошо, если смогу, то обязательно приеду. Всё, Серёжа, иди!

Она поцеловала меня на прощанье и вернулась к Кате. Я зачем-то постоял, потоптался на месте и пошел на остановку. Тяжесть только что разыгравшейся сцены полностью заслонило собой предвкушение завтрашней встречи, заставляя сердце то возбуждённо колотиться, то сладостно замирать.

Такое настроение сопровождало меня весь остаток вечера, не покинув и на утро. Проводив родителей на работу, я вплоть до обеда бродил по дому как неприкаянный, поминутно поглядывая на часовые стрелки. А они, заразы, словно приклеились к циферблату, двигаясь как сонные мухи. Да что там мухи, даже спящая летаргическим сном улитка, и та дала бы этим стрелкам изрядной форы в резвости! Я то меланхоличным осликом на цирковой арене наматывал бессчетные круги по комнате, то бесновался тигром в клетке, то неподвижно замирал зорким соколом на вершине скалы, вглядываясь в дальние подступы к подъезду через кухонное окно. Когда я уже был готов примерить на себя роль бобра и начать грызть от нетерпения мебель, в прихожей раздался долгожданный звонок.

— Ира... — это было единственное произнесённое слово за первый, пролетевший стрелой час нашего свидания. В первые минуты я просто утонул в серых глазах моей невесты, эгоистично позабыв обо всём на свете. Я смотрел и не мог наглядеться, погружаясь в них всё глубже и глубже. Иришку тоже охватило нечто подобное, и мы как два столба стояли посреди комнаты не то что, не шевелясь, а даже дыша через раз. А когда мы вспомнили, что руками можно не только обнимать друг друга, то на нас обрушилась волна, нет — цунами страсти, смывающая всё и вся на своём пути. Вместе с кроватью ходуном ходили стены, кое-где отряхивая с себя коросту штукатурки, но нам не было дела до подобных мелочей — мы стремились компенсировать долгие дни, недели, месяцы нашего вынужденного воздержания. И финал первого акта оказался не менее бурным, чем его начало.

— Серёжка... Мой Серёжка... — шептала Ира, удобно устроив головку у меня на плече. — А скажи, о чём ты сейчас думаешь? — спросила она, выводя пальчиком на моей груди затейливые фигуры.

— О том, что ты классно выглядишь в золотом наряде, и что я был бы счастлив видеть тебя в нём как можно чаще.

— В золотом? — недоумевающе подняла бровки Ира.

— Ну да. Серьги, цепочка и колечко. — ответил я, целуя ладошку с моим подарком, занявшим сегодня вакантное место давно убежавшего на другую руку обручального кольца.

— Насмехаешься, да?

— Нет, восхищаюсь!

— А почему ты меня про вчерашнее не спрашиваешь?

— Забыл, представляешь, всё забыл, как только тебя увидел! Давай рассказывай, ты родителям про кольцо говорила?

— Да. Мама обрадовалась, а папа захотел с тобой познакомиться. Представляешь, он ради этого собрался завтра пораньше придти с работы! Для моего папули это настоящий подвиг — пожертвовать своей любимой работой.

— А Юле сказала?

— Конечно! Видел бы ты, как она весь вечер по комнате скакала и кричала "Силёза — папа!" Мы её насилу угомонили, иначе она бы и в кроватке митинг продолжала.

— Вот и славно.

Потом был второй преисполненный нежностью акт любви, наверно был бы и третий, но тут я случайно глянул на часы и вздрогнул — половина шестого. Пришлось вставать и одеваться, ведь скоро должны были вернуться родители, а встречать их лёжа в постели Иришке показалось несколько вызывающим. К моему удивлению, она решила остаться и стойко выдержала двухчасовой допрос, устроенный мамой. Нас с Ирой выручил отец. Вызвав под благовидным предлогом маму на кухню, он настоятельно попросил её умерить пыл и вести беседу чуть доброжелательней. Конечно, мама обиделась, но прессинг уменьшила, чему я был несказанно рад.

Когда я провожал Иру домой, она вдруг остановилась, повернулась ко мне и спросила:

— Сережа, а про Катю тебе не интересно узнать?

— Если честно, то не очень. Тем более задавать такой вопрос сегодня мне кажется неуместным. Но если ты так хочешь, то изволь: так что там с Катькой?

— С Катей. С ней... нормально. Конечно, сначала она плакала и ничего не хотела слушать, но потом, когда мы открыли вторую бутылку шампанского, успокоилась.

— Вот и славно. Надеюсь, что тебе не придётся с ней больше видеться, и мы сможем поставить на этой истории точку. Ирина ответила не сразу. Мы минут пять шли в молчании, прежде чем она заговорила вновь.

— Знаешь, Серёж, я бы хотела и дальше работать с Катей, если ты, конечно, не слишком против.

— Зачем, Ир? Это надо тебе или Катьке?

— Нам обеим. Понимаешь, на заводе я была никем, крошечным винтиком, исчезновения которого никто не заметил. Сейчас я в своей конторе принеси-унеси, просто девочка на побегушках. Если я вдруг уволюсь, то через уже неделю там обо мне никто даже не вспомнит. А Катя... У Кати я впервые в жизни почувствовала себя нужной, по-настоящему нужной, а это очень важно для меня. Понимаешь, очень важно!

— Ира, но ведь Катька тебе все нервы вымотает, она же тебя поедом есть будет! Ты просто не представляешь, какой у неё вздорный характер. А то, что я тебе сделал предложение, да ещё в её присутствии, озлобит Катьку как... я даже слова подобрать не могу. Зря я так поступил, зря. Ревность любой отвергнутой женщины неприятная штука, а демонстративно отвергнутой, обиженной, да ещё в присутствии соперницы — такого оскорбления Катька никогда не простит. Мне просто страшно становится, когда я пытаюсь представить, как она будет тебя изводить.

— Нет, Сергей, похоже, что ты совершенно не разбираешься в женщинах. Поверь, Катя вовсе не такой монстр, как ты её представляешь, да и я могу за себя постоять, не сомневайся.

— Ира, я не буду с тобой спорить, хочу лишь попросить об одном: если мои подозрения оправдаются, и Катька начнёт тебя хоть как-то обижать — не терпи, уходи сразу.

— Хорошо. — просто согласилась Иришка и взяла меня под руку.

Первая моя встреча с Иришкиным отцом оставила у меня двоякое впечатление. Он не устраивал мне откровенного допроса в стиле моей мамы, но и без того разговор получился тяжелым. Мы словно говорили на разных языках, не всегда понимая друг друга. Он вкладывал в слова один смысл, а мне в них слышался другой, поэтому мой ответ не всегда нравился будущему тестю. Не раз и не два я замечал, как он едва заметно морщится, тем самым выражая досаду на непонятливую молодёжь. И кто знает, чем бы закончилась эта беседа, если б не двадцати килограммовый аргумент, забравшийся ко мне на колени в самом начале и категорически отказавшийся слезать, несмотря на все просьбы взрослых поиграть в маминой комнате. Юля словно почувствовала, что над её "Силёзей" сгущаются тучи, и по-своему, по-детски решила меня защищать. Юля и Ирина были на моей стороне, Елена Станиславовна заняла выжидательную позицию, поэтому, оказавшись в меньшинстве, Ирин папа не стал противиться нашему браку, но выдвинул одно условие — не спешить. Пожить пока прежней жизнью, присмотреться получше друг к другу, а свадьбу отложить до осени.

А моей маме Ира откровенно не понравилась.

— Серёжа, зачем тебе чужой ребёнок? — вопрошала она, заламывая руки. — Ну что, тебе так не терпится повесить хомут себе на шею? Разве мало других девушек тобой интересуются? Ты бы вон лучше на Катеньку внимание обратил: и красавица, и умница, и кооператив у неё свой! Что тебе ещё надо?

Я взвивался, ярился, спорил, с пеной у рта доказывал, что кроме Иришки мне никто не нужен, но безрезультатно — маму было не переубедить. Наседая на отца, она сумела заронить сомнения и в нём. Заколебавшись, и не зная, чью сторону принять, папа тоже предложил подождать и присмотреться. Теперь уже мы с Ирой оказались в меньшинстве перед сплоченным родительским строем. Казалось, что против нас ополчился весь мир, хотя на самом деле просто разыгрывалась очередная сценка в бесконечном конфликте отцов и детей. Прежние доверительные отношения в семьях рухнули, превратившись череду бесконечных споров. Но среди всех негативных сторон, была одна положительная: если раньше я говорил — "я с Ирой", "я с Юлей", "я с Ирой и Юлей", то теперь всё это сплавилось в одно короткое "мы". И не себя, а "нас" защищал я, отбиваясь от очередных попыток раскрыть мне глаза. А мама пользовалась любой возможностью переубедить непутёвого сына.

Желая уменьшить поток нравоучений, мы стремились как можно меньше времени проводить дома. Я с работы ехал в Юлин садик, встречался там с девчонками, и мы отправлялись гулять по улицам до тех пор, пока Юля не начинала проситься домой. Отведя дочку к бабушке, мы с Ириной вновь возвращались под холодное весеннее небо, где бродили до самой темноты. И нам было всё равно, ночь или день на дворе, главное, что мы вместе, что мы рядом. Держаться за руки, обмениваться ничего не значащими фразами, пожирать друг друга взглядами, целоваться при первом же удобном случае и идти дальше, дальше, куда глаза глядят. Этим, и только этим были заполнены наши вечера. А затем следовала сцена прощания. Она всегда начиналась на крыльце и продолжалась до самых дверей Ириной квартиры. Каждая ступенька лестничного марша, каждый этаж видели наши объятия и слышали звуки наших поцелуев. Почему-то всегда оказывалось, что мы что-то упустили или забыли рассказать нечто очень важное и этот пробел просто необходимо заполнить прямо сейчас, не откладывая ни на секунду. И продвижение к двери немедленно останавливалось. Потом начиналось опять, но лишь для того, чтобы вновь прерваться очередной новостью. Или поцелуем, если ничего в голову не приходило. Так продолжалось несколько недель, после которых боги снизошли к моим мольбам, в середине апреля заставив родителей наконец-то открыть дачный сезон.

— Как тебе моё новое платье? — спросила Ириша, медленно поворачиваясь посреди залитой солнцем комнаты, чтобы я мог по достоинству оценить обновку со всех сторон.

— Обалдеть! Ты в нём такая красивая! — немедленно восхитился я, не в силах оторвать глаз от двух соблазнительных полушарий, которые скрывало это платье.

— Серёжка! — нарочито гневаясь, Ирина даже ножкой притопнула. — Я же тебе платье показываю, а ты куда смотришь?

— На него и смотрю!

— Ты не "на", а сквозь него смотришь, а я хочу, чтоб ты именно его рассмотрел.

Я честно уставился на платье, и понял, что не вижу его. Оно настолько слилось с самой Ириной, что казалось неотъемлемой частью образа моей невесты. Чёрная ткань удивительно сочеталось с белизной кожи, с водопадом волос цвета воронова крыла, придавала фигуре стройность, делала Ирину соблазнительно желанной. Положа руку на сердце, ножки Иры особым изяществом не отличались, но мастерски подобранная длина подола скрыла этот недостаток, впрочем, оставив на виду достаточно, чтобы у любого мужчины пересохло во рту. Чувствовалось, что это платье не имеет ничего общего с убогостью магазинных прилавков, а мастер, сотворивший такое чудо, по-настоящему любит своё дело. Внезапная догадка заставила меня напрячься.

— Великолепно! Прямо как на тебя сшито. Катькина работа?

— Катина. — поправила меня Иришка. — Ты не сердишься?

— Сержусь, за что?! Мне лишь бы она тебя не обижала и в наши с тобой отношения не лезла. А там общайтесь, сколько вам угодно.

Произнося эту фразу, я изо всех сил пытался сохранять лицо равнодушным, чтобы ничем не выдать не охватившего меня смущения. Осознание того, что Ира и Катя, две моих женщины, бывшая и настоящая имеют что-то общее, приводило меня в полное смятение чувств. А Иришка, словно желая добить меня на месте, вдруг метнулась в прихожую и вернулась оттуда, цокая по полу высокими каблучками лаковых лодочек. Ковёр приглушил стук каблуков, но это не погасило мгновенно вспыхнувший во мне пожар. Одна деталь, всего одна деталь завершила окончательное превращение моей Ирины в прекрасную незнакомку. Именно прекрасную, и именно незнакомку, потому что настолько ослепительной я Иришку ещё не знал.

— И куда ты будешь так наряжаться? — проскрипел я враз осипшим голосом.

— Не знаю, я думала на работу... — как-то не очень уверенно ответила Ира. — Он строгое, чёрное, я думала, что для работы будет в самый раз...

— Не знаю, дойдёшь ли ты в нём до своей конторы. По-моему, тебя первый же встречный украдёт, если раньше не ослепнет от твоей красоты.

— Да ну тебя, скажешь тоже, красоты! — засмущалась донельзя довольная Ириша.

— Знаешь, что я сейчас чувствую? Во мне насмерть борются два желания: первое, это любоваться тобой до скончания века, а второе, это сию секунду изнасиловать тебя прямо в этом платье!

— О, нет, только не в платье, ты же его помнёшь, грубиян! — залилась смехом Ира, ловко уворачиваясь от моих загребущих рук. Поиграв пару минут в раззадорившие нас догонялки, Ириша позволила себя поймать.

— Там молния сзади, расстегни, только осторожно.

После недолгого поиска я нашел скрытый под складкой ткани крошечный замочек и бережно потянул за язычок вниз. Молния проходила от глухого воротника-стойки через всю спину, спускаясь ниже талии. Я как мог, растягивал во времени процесс освобождения бабочки из кокона, получая от него невероятное наслаждение. Когда замок дошел до конца застёжки, я стал медленно, очень медленно открывать Иришкины плечи, отмечая поцелуем каждый новый сантиметр обнажавшейся кожи. Ира со всхлипом вздохнула; потянув за ворот вперёд и вниз, она заставила ставшее тряпочкой платье соскользнуть с рук и повиснуть на бёдрах. А я продолжал покрывать её спину цепочкой поцелуев, опускаясь всё ниже и ниже. Дошел до талии и двинулся в бок, перейдя на животик, а по нему вверх, всё выше и выше...

Много позже, когда тело Ирины перестало судорожно вздрагивать, её прерывистое дыхание успокоилось, а сама Ира обессилено затихла рядом со мной, я услышал мурлыканье довольной женщины:

— Серёжка, ты маньяк, даже туфли с меня снять не удосужился.

— М-м-м? Ты хочешь сказать, что эта попытка не засчитана? Хорошо, сейчас немного отдохнём, и повторим ещё раз без обуви.

— Ты ещё хочешь?

— А ты думала ограничиться только одним разом? Не выйдет, ты слишком дёшево хочешь от меня отделаться!

— Нет, Серёжка, ты точно маньяк! — Ирина скинула туфли и завозилась, устраивая поудобнее. — Серёжа, вот ты сказал, что я сегодня настолько красивая, что захотел меня изнасиловать. А ведь Катя намного красивее меня. Если нас нарядить и накрасить, то кого бы ты выбрал?

— Ир, ну в самом деле, сколько можно? — у меня моментально пропало всякое настроение. — Ты прекрасно знаешь, что видел я вас с Катькой и одетыми, и раздетыми, и накрашенными... Всякими видел. И, если ты помнишь, то у меня уже была возможность такого выбора. И кого я выбрал, ты тоже знаешь, так зачем напоминать о прошлом? Или тебе вновь ревность покоя не даёт?

— Ты обиделся? Извини...

Но я на самом деле обиделся, потому что никак не мог понять той настойчивости, с которой Ирина мне раз за разом напоминала о Катьке. Это чувство досады сохранилось и на следующий день. Желая подразнить Ирину, я на нашей вечерней прогулке принялся отпускать легкомысленные замечания в адрес всех встречных девиц, комментируя их внешность, походку, манеру одеваться. Я просто хотел вызвать у неё лёгкое чувство ревности, не подозревая, что тем самым опять заставляю Ирину думать о себе как о бабнике. В Иришке вновь вспыхнули былые подозрения, когда-то заронённые бывшей свекровью. Она задумалась, помрачнела и, как в прежние времена, замкнулась наглухо. Меня это обидело ещё больше. Я надулся, как мышь на крупу и до конца променада не проронил ни слова. На следующий день, встреча закончилась ещё раньше: когда Юля запросилась домой, я проводил девчонок к дому и распрощался. Постепенно наши разговоры с Ирой всё больше скатывались к односложным словам, междометьям, и лишь с Юльчиком мы болтали по-прежнему беззаботно. Чёрт, получался какой-то замкнутый круг: я сердился на Иру, она из-за этого обижалась на меня, от обиды замыкалась и сразу превращалась в робота, что злило меня всё больше и больше. Добавьте сюда свалившиеся на меня в тот момент неприятности по работе, и вы поймёте, как мне тогда было паршиво. И пусть это была не совсем работа, а повешенная на меня общественно-полезная нагрузка, но вечера она отнимала исправно. Наши и так нерадостные встречи с Ирой теперь стали ещё и редкими.

Кто виноват, и что делать? Бедная моя Иришка чуть голову себе не сломала, пытаясь найти ответы на извечные русские вопросы. Вместо того чтобы поговорить со мной откровенно, она вспомнила о собственной теории, что теплота наших с ней отношений якобы напрямую зависит от моих встреч с Катькой! Выбрав подходящий момент, она попросила:

— Сережа, у меня стол под печатной машинкой расшатался, я работать не могу. Почини, пожалуйста. Делать нечего, пришлось мне ехать с ней к Катьке. Заглянув под столешницу, я не знал, материться мне в голос или смеяться. Все крепящие ножки шурупы оказались старательно ослаблены, а их шлицы были повреждены от усердного, но крайне неумелого обращения с отвёрткой. Отложив разбор полётов на потом, я молча подтянул шурупы и вернул столу устойчивость.

— Закончил? — уперев руки в боки, за спиной нарисовалась Катька. — Посмотри ещё дверцу шкафа для готовых заказов. Перекосилась, все руки обломаешь, пока её закроешь.

— Кать, а можно без начальственного тона? Мне и на работе командиров хватает. — огрызнулся я.

Катерина фыркнула и ушла, а Ира принялась упрашивать меня не упрямиться. Ладно, подумал я, раз уж всё равно здесь, так сделаю заодно и дверцу, чтоб опять не выслушивать настойчивые просьбы приехать. Оглядел фронт работ и присвистнул — шкаф оказался сломан на самом деле, без вмешательства шаловливых рук. Но за час справился и с этой бедою. Пока я убирал инструменты на место, Катька организовала чаепитие, придвинув к дивану маленький столик. Мы с Ириной сели на диван, Катя поставила себе стул напротив нас, наполнила кружку и, отпивая понемножку, начала разговор первой.

— Ну, что, молодые люди. Давайте не будем вспоминать, что из-за некоторых здесь присутствующих, я лишена личной жизни, и теперь у меня осталось только моё дело. — она обвела широким жестом комнату.

Я невольно восхитился Катькиной способности выдавать чёрное за белое, ни капли не краснея при этом. Не из-за её постоянной лжи, а "из-за некоторых здесь присутствующих" — каково? Ничего не скажешь, молодец Катька! А она продолжала свой монолог:

— Не стану скрывать, вы мне нужны. Оба. Работниц я найду сколько угодно, девчонки со швейной фабрики ко мне в кооператив регулярно просятся, а вот надёжных помощников и толковых советчиков отыскать не просто. Поэтому я предлагаю забыть прошлое, и начать всё с чистого листа. Что скажешь, Сергей?

— Кать, почему обязательно я? У тебя что, мало парней знакомых?

— Этого добра навалом! — усмехнулась Катя. — Но у них одно желание, залезть ко мне в постель, а палец о палец ударить их не допросишься. Или ты отказываешься?

— Я подумаю. Хорошо? Видишь ли, у меня сейчас не так много свободного времени...

— К свадьбе готовитесь? — перебила меня Катька, прищурившись с легкой поддёвкой.

— Если бы. Дали мне нагрузку, общественную. А там ситуация сложилась, хоть волком вой. Так что днём я на заводе, а вечера у меня почти все заняты этой долбанной нагрузкой. Сама понимаешь, помощник из меня аховый.

— Ничего не понимаю. — Катя отставила кружку с чаем и впилась в меня пристальным взглядом. — Давай рассказывай всё по порядку и во всёх подробностях.

— Хорошо. — согласился я, внезапно ощутив желание выговориться. До этого момента мне просто не с кем было пооткровенничать. С Ирой мы виделись редко, а вести беседы с родителями я не хотел. Начав говорить короткими, рублеными фразами, я незаметно увлёкся и стал рассказывать чуть ли не в лицах, активно помогая себе жестами.

— Началось всё ещё в марте, в первых числах месяца. В самый разгар заводского вечера, посвященного международному женскому дню, ко мне подошел наш партийный босс вместе с каким-то лоснящимся дородным дядей в строгом костюме. "Вот познакомьтесь, это Сергей, он у нас отвечает за всю техническую сторону культмассовых мероприятий" — и потом ещё минут на пять поток сплошных дифирамбов в моё адрес. Секретарь заводского комитета партии откровенно лебезил перед преисполненным важности дядей, расхваливая меня словно невесту перед сватами. А дядя милостиво кивал, попутно удостоив меня чести пожать три протянутых сосиски. Так, думаю, надо быстренько сворачивать разговор, пока куда-нибудь не припахали.

"Извините, Максим Дмитрич, но там у музыкантов проблемы. Я сейчас быстренько разберусь и подойду" Не дав большим начальникам опомниться, я просочился через пляшущую толпу, влез на сцену и схоронился за голосовой колонкой. Выглянув через минуту, я увидел, как к оставленной мною парочке больших боссов подошел сам директор завода со свитой, они о чём-то переговорили и плотной группкой отошли в более тихое место. "Вот и славно!" — подумал я, возвращаясь к танцующим с надеждой, что большие дяди про меня уже не вспомнят. Наивный мечтатель!

— Что, вспомнили? — не удержалась от вопроса Ирина.

— А ты как думаешь? Не прошло и получаса, как меня вновь отловил партийный секретарь, отволок в сторону и попытался отчитать. Он-де мне тут рекламу создаёт, а я сбежать норовлю, словно мальчишка неразумный. В кои-то веки к заводу с просьбой обратились из самого краевого комитета партии, а несознательный я уклоняюсь от высокой чести выполнить указание сверху. Да, в чём дело-то, спрашиваю его. Выясняется, что под мудрым руководством краевого комитета КПСС, при горкоме комсомола создаётся вокально-инструментальный ансамбль. Музыканты есть, аппаратура импортная закуплена, моё дело только разобраться куда какие провода втыкать. Ну, и попутно обучить этой науке самих музыкантов.

— Ну, пока я ничего страшного не вижу. — покачала головой Катя. — Ты этим всегда занимался, а тут вдруг возражать стал. Почему?

— Не знаю, не могу сказать. Наверно нутром чуял, что не лежит у меня душа к данному мероприятию, совсем не лежит. Давай я тогда искать благовидные пути отхода. А что, говорю, других спецов на такое ответственное дело не нашлось? И слышу: обращались в институт искусств, но там ответили отказом. Мол, будь у вас арфы, скрипки и рояли, или на худой конец рожки скоморошьи с бубнами, то мы бы помогли. А в том, что в розетку совать надо, мы не Копенгаген, ибо в электризме не до-ре-ми-фа-соль.

Я в ответ: так вы, Максим Дмитрич, сами говорите, что аппарат импортный, значит и описалово к нему на аглицком, а я на языке потенциального противника ни петь, ни лаять. Дурашка, шепчет мне партиец почти ласково, это дело на контроле у самого зам зав то ли сектора, то ли отдела! Признаться, названия поста того товарища я толком не понял, но тем, что он большая шишка — проникся. Дескать, доча его любимая спит и видит себя звездою сцены. Увидала по телевизору Катю Семёнову с ансамблем "Девчата", и лишилась покоя. Вот под неё, красавицу, вся эта каша и заварена. Сможешь её к себе расположить, так и папа будет доволен. Понимаешь? — спрашивает он меня с истинно отеческим укором. Ещё бы я не понимал! Будет дочка недовольна моими стараниями, нажалуется папе, и я моментально получу по шапке. А если понравится, тогда начнут меня дёргать в этот горком комсомола по поводу и без.

Я остановился глотнуть чаю, а Ирина, воспользовавшись паузой, припомнила слова Грибоедова:

— Минуй нас пуще всех печалей и барский гнев и барская любовь.

— В точку! — согласился я, и продолжил: — Нет, думаю, надо отказываться сразу, пока не увяз. И тут из меня вдруг попёрла фронда. "Максим Дмитрич, оно конечно, честь большая, но я, увы, не тщеславен. Ну, вот ни капельки. По мне лучше маленький рубль, чем большое спасибо. Пусть оно даже исходит из самого крайкома." Против удивления, партийный руководитель отнёсся к моему демаршу с пониманием, хотя и попытался обойтись малой для себя кровью. "Может быть, отгулы тебя устроят?"

"Увы, нет. Будь я на окладе, это было бы интересное предложение. Но я на сделке — что произвёл, за то и получил." "Премию выпишем?" "Максим Дмитрич, что я, не знаю ваших премий? Двадцать пять рублей, и ни копейки больше. А мне семью кормить надо. Если организуете трудовое соглашение на сотню, тогда имеет смысл нам разговаривать. Ну, а если нет, то..."

Катька осуждающе покачала головой, а Ира озвучила:

— Серёж, ну зачем ты так? Он ведь парторг завода, а не твой Абрамыч.

— Понимаешь, Ир... Да, я дерзил и откровенно нарывался на начальственную взбучку. Но тогда мне это казалось более предпочтительным, нежели попасть в поле зрения людей, наделённых огромной властью. Только все мои попытки отмазаться оказались впустую. Этот Максим Дмитрич, ни разу не поморщившись, проглотил всю мою дерзость, уже на следующее утро организовал оформленное по всем правилам трудовое соглашение со всеми необходимыми подписями. Как говориться, кушайте, не обляпайтесь.

— И что? — отбросив всякое притворство, Катька теперь жадно ловила каждое произнесённое мной слово.

— А ничего, в тот же вечер поехал я сдаваться в горком комсомола. Дяденька на входе меня выслушал, позвонил куда-то, через две минуты примчался комсомольский активист с плешью до затылка, подхватил меня под белы ручки и повёл прямиком в зал. Мы ещё перед входной дверью посоревновались с ним в галантности, мол, только после вас, в результате я вошел вторым. Дурак. Знал бы, так вперёд пёр бы танком.

— Это почему? — удивилась Ира.

— Сейчас поймёшь. В общем, вошли мы, я гляжу, на сцене куча ящиков, а в первом ряду сидят восемь девиц, терпятся о своём, о девичьем. Мой провожатый меня девицам представил и испарился. Сами понимаете, мне с теми девицами не до куртуазностей. Стал я ящики вскрывать, распаковывать аппаратуру и по кучкам раскладывать. Девчонки тут же крутятся, любопытно им, видишь ли. Так я первым делом открыл те ящики, что поменьше, выудил из них гитары и вручил девицам. Пусть, думаю, позабавятся, всё же лучше, чем мне под руки лезть будут. Но одна, самая молодая из всех, от меня ни на шаг не отходила, словно ей мёдом намазано. Как оказалось, это и была та самая доча, того самого папика. Не стану утомлять вас подробностями, скажу лишь, что я за три дня со всей этой кухней разобрался, всё подключил и настроил.

— Подожди, Серёжа. Ты же мне сказал, что три недели был занят? — насторожилась Ира.

— Во! Дальше начинается самое интересное. Или самое поганое, это смотря с какой стороны взглянуть. В конце четвёртого вечера, когда девчонки разобрали инструменты и стали пробовать что-то из них извлечь, я объявил, что своё дело сделал и стал прощаться. Тут ко мне подлетает эта папина доча и давай упрашивать поработать у них вторым оператором. Я в отказ, мол, такого договора не было. Уехал. А на следующее утро мне на участок звонит парторг и настоятельно советует не выпендриваться. Максим Дмитрич, говорю ему, у нас было соглашение на подключение аппаратуры и обучение оператора. Я всё выполнил, зачем мне впустую время тратить? А он мне заявляет, дескать, трудовое соглашение было заключено на месяц, вот месяц и будь добр отработать.

— Вот он чем тебя подловил! — откинулась на спинку стула Катька. — Ну-ну, и что дальше?

— Дальше... Приехал туда, злой как чёрт. На лепшую подружку папиной дочи рявкнул так, что её будто ветром сдуло. Гляжу, а Ленка, барабанщица, мне тайком большой палец из-за ударной установки показывает. Она-то потом меня и просветила, что тут к чему и что почём. Оказывается, как и я, все девчонки согнаны в группу в добровольно-принудительном порядке. Кому место в общежитии, кому повышенную стипендию, кому экзаменационные хвосты припомнили. В общем, кроме дочи и её подруженьки, каждую нашли, чем зацепить. А папина доча, Ольга, но она требовала, чтобы её все называли Хельгой, так вот эта самая Оленька с самого первого дня повела себя как королева, мол, вы никто, а я звезда.

Естественно, девчонки подобные замашки приняли в штыки, стали её осаживать. Дескать, это не ты, а твой папа, а без папы ты никто, пустое место. Та взвилась: да я и без папы всего добьюсь, я и умница, и красавица, за мной поклонников толпы бродят. Девчонки давай её подзуживать, мол, не твоим мужем, а папиным зятем те поклонники стать мечтают. Оленька в крик: да я любого соблазню, хоть первого встречного. Месяца не пройдёт, как он за мной тенью будет следовать. Дошло у них до спора. Кто первым в дверь войдёт, того эта Оленька должна будет очаровать. Срок — месяц. Поспорили.

— Погоди. — встрепенулась Ира. — Ты же говорил, что вторым вошел, а не первым?

— Не-а. Я появился третьим по счету. Первой вошла уборщица, вот тут девки со смеху и покатились. Давай, Хельга, вперёд, крути обаяшку на полную катушку! Та надулась, дескать, уговор был про мужчин. Тогда условия изменили, уточнив, что объектом соблазнения должен быть только мужчина, и не первый, а второй вошедший. Якобы для чистоты эксперимента. Хотя, как призналась Ленка, это условие по их задумке было ещё одной миной под Оленьку. Просто девчонки заметили, что по заведённому в данном учреждении порядку, первым в помещение всегда вбегает халдей, открывающий двери своему начальнику, вот они и решили посмотреть, как соплячка будет солидного дядечку окучивать. Эх, надо было мне первым войти, тогда бы Оленька того плешивого активиста вниманием одаривала!

— И теперь эта Хельга тебя соблазняет! А как? Давай, рассказывай, не томи! — Катька в предвкушении даже заёрзала на стуле, а Ирина, закусив губу, переводила встревоженный взгляд то на меня, то на откровенно веселящуюся Катьку.

— Ахи, охи, томные взоры, случайные прикосновения, призывные позы. То есть весь стандартный набор женских уловок... в весьма неумелом исполнении. Я иной раз с трудом сдерживаюсь, чтобы не заржать в голос, глядя на её ужимки и прыжки.

— Я так понимаю, тебе недолго осталось терпеть? — к концу рассказа Ирина разволновалась не на шутку.

— До тридцатого апреля, у них в этот день должен состояться первый концерт. Вот отсижу выступление и свободен, как птица.

— Свободен? — скептически покачала головой Катя. — Не думаю. Если ты не поддашься на её уловки до Первомая, то она должна будет придумать способ продлить срок. Хрен с ним, со спором, тут будет уже дело принципа, ведь иначе речь пойдёт о потери лица, а к своей репутации люди такого сорта относятся очень болезненно.

— А что же делать? — Ира даже кулачек закусила от беспокойства.

— Не знаю. Я думал взять тебя с собой на этот концерт, показать, что у меня уже есть любимая. Если ты придёшь в своём новом платье, то легко затмишь всех женщин в зале.

— А что? Может и сработать. — одобрила моё предложение Катька. — Точно! Приоденем Иру, подкрасим, бижутерию подберём, и пусть эта Хельга попробует с нашей Иришкой потягаться.

Ободрённая словами Катьки, Ириша повеселела, заулыбалась. Она погладила меня по руке, но вдруг встрепенулась, подтянула её ближе к глазам и впилась взглядом в мои часы.

— Ой, а время-то уже сколько! Всё, Кать, спасибо за чай, нам уже пора.

— Ну вот, только разговорились, а вы уже убегаете. — огорчилась Катя. Она вышла проводить нас до двери и, пока мы с Ирой одевались, поинтересовалась:

— Вы сейчас куда?

— Я Иру провожу и домой поеду.

— Может, и мне с вами прогуляться? Заодно и договорим, что не успели.

— А обратно ты как? — замерев, Иришка даже перестала застёгивать сапог.

— Обратно на троллейбусе, с Сергеем. Не волнуйся, я на своей остановке выйду, а твой женишок дальше поедет.

— Да я не волнуюсь... — несколько стушевалась Ира.

— Тогда подождите меня, я мигом!

Она действительно не заставила себя ждать, появившись через минуту уже джинсах. Сунула ноги в короткие полусапожки, накинула пальто, упрятала под вязаную шапочку огненную копну и заявила:

— Ну, я готова, чего стоим, кого ждём? Пошли!

Выйдя на улицу, Иришка неким разделителем сразу вклинилась между нами, взяв под руки меня и Катю. А Катька не обратила на это никакого внимания. Она сразу же продолжила прерванный разговор, задав мне очередной животрепещущий вопрос:

— А вообще, что Оленька из себя представляет, какая она внешне?

— Да никакая. Плоская как доска, тощая, костлявая, с подростковой угловатостью, зато гонору выше крыши.

— А как она одевается?

— О, тут всё по последнему слову молодёжной моды. Прическа из серии "взрыв на макаронной фабрике" с мелированными кончиками торчащего в разные стороны начеса. Макияж такой яркий, что любой попугай от зависти удавится. Куча пластиковых колец-браслетов на руках, бусы как у цыганки в десять рядов, по килограмму ваты в подплечниках варёной куртки, микроюбка с широченным кожаным поясом, из-под которой торчат две спички в легинсах. Фильм "Маленькая Вера" смотрели? Вот примерно так же, как там главная героиня одевалась.

— Тогда бижутерия отпадает сразу. — Катька отошла на пару шагов в сторону и пробежалась по Ирине критическим взором. — Только золото, но и того не много. Понимаешь, тут надо на контрасте сыграть, выставить против той маленькой девчонки настоящую даму высшего света. Чтобы у Оленьки даже мысли не возникло потягаться с Ириной. Но, боюсь, одного наряда будет мало. Ты, Серёжа, говорил, что Оля девочка с гонором? Тогда нет, надо что-то другое придумать, что-нибудь шокирующее. Чтобы раз, и наповал! Эх, Ир, жаль нет в тебе ни капли стервозности, она бы тут не помешала.

— Зато у тебя её с избытком. — усмехнулся я.

— На том стоим! — не стала спорить Катька, а потом выдала: — Слушай, а может мне с тобой сходить? Я эту выскочку мигом на место поставлю.

— Спасибо за заботу, Кать, но я без Иры не пойду.

— А пойдёмте все вместе? — опрометчиво брякнула Ирина.

— Вместе? Вместе... — Катька покатала это слово на языке и согласилась: — А давай! Нужен шок? Устроим.

Девчонки принялись обсуждать наряды, какой из них кому лучше одеть. По задумке Кати, одежда одной дамы должна была максимально сочетаться с нарядом другой и не противоречить облику кавалера. Но при этом все три прикида просто обязаны были быть разными. Действительно, задачка оказалась не из простых: три образа, где каждый индивидуален, но все вместе они образуют единое целое.

Я отрешился от беседы и шел сам по себе, наедине со своими мыслями. Ощущения были, мягко говоря, необычными. Да, я бессчетное количество раз гулял и с Ирой, и с Катей, даже спал что с одной, что с другой, но всегда между ними был промежуток. Пусть в несколько часов, но был. А вот чтоб так, одновременно, такого до сегодняшнего дня не случалось. Впервые из треугольника, где каждый тянет на себя, стало складываться единое трио, объединённое одной целью. Пусть пока эта цель была мелкой и сиюминутной, но она была, и обещала новые встречи, так же как и сейчас — втроём, вместе.

Стремясь продлить, растянуть это ощущение единства, я стал замедлять шаг, впитывая, втягивая в себя это смешение запахов, эмоций, каких-то неуловимых эманаций, исходящих от нас троих. Я упивался этим коктейлем, будоражищим кровь и заставлявшим хмелеть без вина. Я был искренне благодарен Ирине за сегодняшний день, а Ириша, чувствуя исходящую от меня нежность, прижималась ко мне всё теснее.

— Зайдёшь? — спросила она, когда мы добрались до её дома.

— Нет, Ир, ты что?! Юльчик уже спать ложиться, а увидит меня, начнёт скакать по комнате, так вы её потом пол ночи не угомоните.

Нисколько не стесняясь Катьки, мы обменялись долгим поцелуем и расстались. Казалось, захлопнувшаяся за Ириной дверь острым лезвием обрезала все разговоры, и недолгий путь до троллейбусного кольца мы с Катей проделали в молчании, четко выдерживая некоторое расстояние между нами, чтобы не дай бог случайно не соприкоснуться. А на кольце нас встретила пустота асфальта и сиротливо поблескивающие нити проводов над головой.

— Пошли пешком?

— Пойдём.

И мы пошли вдоль безлюдного ночного проспекта, словно два актёра на залитой огнями сцене. Впрочем, проспект был не столь уж безлюден — уже через минуту нам навстречу попался запоздалый прохожий. Почему-то сразу вспомнились все страшилки о грабителях и просто шпане, выползающей из подворотен с наступлением темноты. Я взял руку Кати, положил её на сгиб правого локтя и почувствовал благодарное пожатие пальчиков. Так мы дошли почти до Катиного дома. Нам оставалось лишь свернуть с проспекта, преодолеть два двора и мы уже у цели, когда нам преградили путь три парня чуть младше меня.

Я молча задвинул Катьку за спину и пробежал взглядом по округе в поисках палки, дубинки, простого камня, словом, всего, что может стать оружием в драке. Но тротуар был пуст, чисто убран и выметен, как полагается центральной улице города. Тогда я перевёл взор на шпану, стараясь оценить противников. Джинсы-"бананы", украшенные обилием заклепок кожаные косухи, на головах "французский выщип" стоящего от геля начеса — полный прикид первых парней на районе. Ребятишки стояли, снисходительно улыбаясь и предвкушающее разминали руки в перчатках без пальцев.

— Оба-на, пасаны, вы тока гляньте, какая варёнка к нам пришла! — обрадовался моей куртке средний, судя по замашкам, вожак этой троицы. — Надо тока хлюпика из неё вытряхнуть.

— Так эт мы враз! — с готовностью заржали двое по бокам, а тот, что стоял справа, добавил:

— Да и краля ничо так, я гляжу, она явно хочет пойти с нами. Как, пасаны, уважим?

— А уважать будем по кругу, или станем жребий тянуть? — вякнул левый. "Похоже, трусоват, отметил я, вон как постоянно на вожака оглядывается".

— Там разберёмся, я сначала хочу свою курточку забрать. — явно рисуясь, вожак протянул ко мне руку. Спокойно так, не торопясь, в полной уверенности своего превосходства.

"Попробую левой обозначить свинг, чтоб он закрылся, шаг вперёд и короткий апперкот в челюсть. Поплывёт, должен поплыть, а нет, так хоть напугаю. Потом замах в сторону правого, два шага, и я у стены дома, так хоть со спины не зайдут. Ну а там как получится, улица светлая, менты часто ездят, может и отмахаюсь". Сдерживая кипящий в крови адреналин, я старался не дёрнуться раньше времени, чтобы не спугнуть эту приближающуюся руку. Я уже начал сжимать кулаки, как вдруг из-за моей спины вылетела Катька. Просто, без изысков, она с такой силой толкнула в грудь вожака, что тот сделал два судорожных шага назад, запнулся пяткой за бордюрину и грохнулся навзничь на спину, глухо ударившись затылком об асфальт тротуара. А Катя тут же повернулась к правому и кошачьим движением полоснула ему по лицу ногтями, разодрав бровь и щеки.

— Сука! — взвыл тот, прижимая ладони к лицу и размазывая выступившую кровь.

Я не стал ждать и бросился на левого. Увидев, что вожак упал, а второй друган уже весь в крови, парнишка решил со мной не связываться, и смело бросился наутёк. Не сговариваясь, мы с Катей последовали его примеру. Что нам, ждать пока прибудет подкрепление к этой троице? Да и появление милиции мной уже не воспринималось как спасение. Ведь по существу, кроме слов, эти ребята нам ничего не сделали, даже не ударили ни разу. А от Кати им перепало не слабо: один юшкой макияж наводит, второй как бы не с сотрясением валяется. Поди потом, докажи милиции, что ты не верблюд, а наши действия превентивны. Короче, мы рванули. Бежали со всех ног до Катькиной квартиры, и лишь заперев за собой дверь, перевели дух.

— Как ты их! Я даже среагировать не успел. — Тяжело дыша после бега, я помог Кате снять пальто.

— Надо выпить. Меня всю трясёт от страха. — Катерина сняла обувь и побрела в мастерскую, где упала на диван. — Серёж, возьми там рюмки на балконе, где теперь кухня, и бутылку из холодильника достань.

В пустом холодильнике сиротливо стояла бутылка водки. Я нашел в столе банку болгарских помидор, выудил из хлебницы две полузасохшие корочки, и со всем этим добром направился к Кате. Разлил, мы выпили, абсолютно не ощутив вкуса водки, повторили ещё раз, другой, и тут на Катю накатила истерика. Рвался наружу только что пережитый стресс. Я стал утешать, успокаивать, Катя упала мне на грудь, обхватила за шею руками и зарыдала в голос. Я тоже её обнял, прижался к щеке и стал что-то нашептывать, не особо следя за словами. Где объятия там и поцелуи, а где одно и другое вдобавок сбрызнуто алкоголем, да плюс ещё мягкий диван, да в отдельной квартире...

Через полчаса мы угомонились. Я зарылся лицом в Катины волосы и шумно вдохнул. Катя, Катенька...

— Уже жалеешь? — резко приподнявшись на локтях, Катя зависла над моим лицом и впилась испытующим взглядом.

— Нет. Мне стыдно, что изменил Ирине, но я не жалею. Ни капли не жалею. — я притянул Катю к себе на грудь. — Понимаешь, я до сих пор не ощущаю тебя чужой женщиной. Мы не вместе, но ты моя, и чувства к тебе, увы, не угасли.

— Почему "увы"?

— Тогда всё было бы гораздо проще. Гораздо.

— То есть, ты меня любишь?

— Да. И Иру тоже люблю. Только не спрашивай, как это может быть, я сам не знаю.

— И что же ты станешь делать?

— То же, что и планировал, женюсь на Ире, если, конечно, она меня простит за сегодняшнее.

— Но почему?

— А потому, что у нас с ней есть дочка, Юля, которая мне очень дорога.

— Но ведь Ира говорила...

— Ты хочешь сказать, что Юля не мой ребёнок? Представь себе, мне это известно. Но люблю я её как родную. И она меня любит. А Юля дочь Иры, поэтому я буду добиваться руки Иришки.

— А я?

— А ты моя беда. И моя любовь.

Катя замолчала. Я тоже не издавал ни звука, вновь и вновь любуясь такими родными чертами.

— Ладно, хватит просто так валяться. — решилась Катерина, вставая с дивана. — Раз уж так случилось, давай проведём эту ночь на чистых простынях, а не на пыльном покрывале. Иди в душ, а я пока постелю.

Утром я подскочил ещё затемно и принялся лихорадочно одеваться.

— На работу поедешь? — не отрывая головы от подушки, спросила Катя.

— Да, но не к себе.

— К Ире, виниться? — Против моих ожиданий, издёвки в голосе Кати не прозвучало. Там не было ни тени ерничанья или иронии, одно только сочувствие.

— Да, я должен ей признаться, а не молчать, делая вид, будто ничего не произошло.

— Если хочешь, то я могу с ней поговорить.

— Представляю, каким "удовольствием" будет для неё этот разговор!

— Вот как ты обо мне думаешь...

— Нет, Кать, ты не поняла. Просто, услышать о моей измене от тебя, для Иры это будет ещё одним, дополнительным унижением. Так что спасибо тебе за заботу, но... Пойми, это не твоя, а полностью моя вина перед Иришкой, поэтому просить прощения я должен сам, без посредников. Ещё раз извини и... спасибо тебе, за всё спасибо. За участие, за эту ночь... в общем, за всё.

Через полчаса я уже топтался неподалёку от Ириной конторы, держа в поле зрения оба входа в здание. Но, как не таращился в утреннюю полутьму, Ира первой заметила меня ещё издалека.

— Серёж, почему ты здесь? Что случилось? — она встревожилась не на шутку.

— Случилось, Ир, случилось... Я очень виноват перед тобой... В общем, до дома я вчера не доехал...

— Ты... — Иришка словно запнулась о слово. — Ты был с Катей?

— Да. — Вот и произнесено роковое слово...

Я стоял, опустив голову, и ждал. Ждал, что решит Ирина, ведь оттого, что она сейчас скажет, теперь зависело всё: и мой приговор, и приговор нашему будущему. Но Ира молчала. Она несколько секунд неверяще сверлила меня взглядом, потом повернулась и деревянной походкой скрылась за дверьми, так ничего не сказав. Но этот молчаливый уход показался мне красноречивее любых слов.

Я поехал на завод и, покачиваясь на автобусном сидении, думал не о той взбучке, которую мне вот-вот устроит Абрамыч за опоздание, а о своём вчерашнем проступке. Конечно, можно было бы найти массу доводов в своё оправдание, припомнить, как сама Ира почти год металась между мной и мужем. Упрекнуть её в том, что она сама сделала всё, чтобы свести меня с Катей, от чего я всеми способами пытался откреститься. Да мало ли чего можно было бы придумать! Вот только всё аргументы в мою защиту, это ничто иное, как отговорки, призванные успокоить грызущую меня совесть. Надо честно признать, что во всём случившимся моя, и только моя вина. Ведь это не Катя, а я перешел ту грань, отделяющую дружеское участие от банальной измены, и никакие отмазки вроде "водка" или "стресс" не могли послужить мне оправданием. Ведь я хотел Катьку, очень хотел, как ни старался убедить в обратном себя и Ирину. Значит, это была осознанная измена, для которой нет смягчающих обстоятельств. А теперь всё зависело от великодушия Иришки — сможет ли она простить меня когда-нибудь или нет. Но даже если она меня простит, то как мне жить дальше?

Прошедшая ночь ясно доказала, что я при всём желании не могу относиться к Кате равнодушно, словно к чужой женщине. Да и не была она для меня чужой, никогда не была, а прошедшая ночь в очередной раз показала это. Никакую посторонней женщину нельзя так понимать, так остро чувствовать все её желания, угадывая, и зачастую предугадывая, исполнять их раньше, чем те будут высказаны. Так всё и было минувшей ночью. Я каким-то шестым чувством понимал, что именно нужно Катюше в данную секунду, и мои пальцы, губы тут же оказывались в нужном месте, вызывая сладостный вздох или стон моей любимой. А когда она достигала апогея страсти, то взрыв её экстаза непостижимым образом передавался мне, до самых пяток окатывая восторгом и невыразимым блаженством.

Разве можно настолько тонко чувствовать постороннюю женщину? Да какой бы красавицей та не была, любовные игры с ней никогда не могут дать мужчине такого полёта, такой эйфории, которую приносит секс с по-настоящему любимой! Я нисколечко не завидовал тем мужикам, которые не смогли найти в своей жизни настоящую любовь, и вынуждены подменять страсть техникой, а получаемый мизер от партнёрши компенсировать количеством меняемых как перчатки женщин. Мне в этом плане повезло гораздо больше: у меня были две любимых, и в постели я двух женщин ощущал как продолжение себя — Иру и Катю. Вот только повезло ли? Сейчас я оказался даже не перед выбором — выбор был сделан гораздо раньше — а перед необходимостью, как говориться, находясь в трезвом уме и твёрдой памяти, сознательно отказаться от одной из них ради другой. Это было всё равно, что резать по живому — нестерпимо больно, мучительно, изматывающе жестоко, но... увы, необходимо. Да, необходимо, если я всерьёз хочу связать свою жизнь с Ирой и Юлей.

Блин, ну почему у меня всё так сложно?! Почему всё не так, как у нормальных людей?!!

Приехав на завод, я стоически перенёс головомойку от брызгающего слюной Абрамыча и нудное брюзжание бабушки контролёра ОТК на современную распущенность и отсутствие дисциплины. Дескать, во времена её молодости меня давно бы на лесоповал отправили за подобные систематические опоздания.

— Эх, был бы жив Сталин, он бы такого бардака не допустил, как сейчас творится! — восклицала она в порыве праведного гнева.

"Эх, сидела бы на этом месте не ты, а Ириша, как раньше!" — с неприязнью думал я, щелкая переключателями пределов вольтметра.

При любой мысли об Ирине на меня тут же накатывала смесь тоски и страха: а вдруг она меня не простит и скажет, что между нами всё кончено? На грани безудержного отчаяния я начинал ёрзать, словно мой зад покоился не на мягком стуле, а на худом и костлявом ёжике с невероятно острыми иголками. Вдобавок регулярно накатывали воспоминания о Кате, окончательно подводя меня к грани депрессии. Увы, нам не суждено быть вместе с моим рыжим сокровищем. Не уверен, что когда-нибудь сумею разлюбить её, а позабыть уж тем более не смогу. Значит, отныне мне придётся жить с этой зудящей раной в сердце, при этом искренне надеясь, что в будущем смогу найти в себе силы чтобы удержаться и не повторить поход налево. А мятущиеся думы, совершив очередной круг, снова и снова возвращали меня к Ирине, к её молчаливому уходу, не оставляющему надежду на прощение.

Блин, тошно-то как! Будь я в одиночестве, а не в людном цеху, я б, наверное, взвыл в голос от безвыходности! Но вокруг было полно народу и, чтоб не подавать повода для досужих расспросов или, не дай бог, для напрочь фальшивого сочувствия, я был вынужден крепко держать себя в руках. Улыбался плоским шуточкам, сам шутил в ответ, регулярно поглядывая на часы в ожидании конца неимоверно долгого рабочего дня. А в пять часов вечера принял активное участие в забеге от проходной до остановки транспорта, где умудрился втиснуться в первый же автобус, что обычно было крайне сложным делом из-за огромного числа жаждущих побыстрее уехать.

Все сорок минут пути я изо всех сил телепатировал водителю желание поддать газку, и как врага народа пронзал негодующим взглядом каждый красный сигнал вставшего на дороге светофора. Сшибая встречных прохожих будто кегли, я совершил стремительный марш-бросок по тротуару до дверей Ириной конторы, где встал в засаду под аркой между домами напротив. Я стоял и думал, что буду говорить Ирине. Готовился просить, умолять о прощении, старался подобрать для этого слова поубедительнее, но всё зря. И поездка, и бег, и ожидание оказались впустую: из дверей учреждения Ирина так и не вышла. "Наверное, отпросилась, и ушла раньше" — решил я после часа зряшных ожиданий.

Идти к ней домой и каяться в присутствии Ириных родителей мне не хотелось так же, как и караулить Иру у дверей Юлиного садика. Я искренне считал неправильным втягивать малышку в наши с Ирой разговоры, ведь Юля явно обрадуется мне, начнёт ластиться, дурачиться, невольно ставя маму в неловкое положение. Мне казался нечестным, недостойным подобный поступок — спрятаться за спину чистой детской радости. Поэтому я вздохнул и уныло побрёл на очередную репетицию "Хельги и компании", решив снова попытать счастья на следующий вечер здесь же, на этом самом месте.

И действительно, на другой день счастье мне улыбнулось, пусть и не сразу. Заметив меня в последнюю секунду, Ира на краткий миг растерялась, но тут же её взгляд приобрёл твёрдость и холодность льда. Сделав вид, что она не видит меня в упор, Ира прошла мимо и стала удаляться. "Не простила" — упало всё в моей душе. Все робкие надежды последних двух дней разбились, разлетаясь на мелкие осколки. Но, решительно отойдя на несколько метров, Ира вдруг стала замедлять шаг, пока не остановилась совсем. Во мне словно щелкнуло что-то. В два прыжка я преодолел разделяющее нас расстояние и стиснул Иришку в объятиях. Я целовал её, что-то лепетал, извинялся, каялся, снова и снова просил прощения. Ирина вначале стояла безучастная как кукла и старательно отводила взор куда-то в сторону. Потом украдкой взглянула на меня раз, другой, третий... Робко коснулась кончиками пальцев моего рукава и, наконец, сама обняла меня, глубоко вздохнув при этом:

— Какой же ты гад, Серёжка! — с облегчением произнесла Иришка, склоняя головку мне на плечо. А я ликовал: "Простила!"

Ира мягко отстранилась, достала из сумочки платок, аккуратно промокнула в уголке глаза выступившую слезинку и решительно взяла меня под руку:

— Пойдём, сейчас заберём Юлю из садика, отведём к бабушке, а после поговорим. Хорошо?

— Конечно! — с радостью согласился я, готовый в ту минуту на всё, что угодно, лишь бы окончательно примириться со своей любимой.

Мы вместе зашли за дочкой в садик, немного погуляли с ней по улицам и с большим трудом сдали порывавшегося увязаться за нами ребёнка с рук на руки Елене Станиславовне.

— Куда пойдём? В парке погуляем или в кафе посидим? — спросил я, когда мы покинули душный подъезд. Но Ирина отрицательно покачала головой и просто огорошила меня своим выбором:

— Поехали к тебе, там и поговорим.

— Ты надеешься, что моя мама даст нам спокойно побеседовать?

— Думаю, мы для всего найдём время. — уклончиво ответила Иришка. Она новым, властным движением взяла меня под руку и решительно повела в сторону троллейбусного кольца.

Я шел рядом, смотрел и поражался, не узнавая её: обычно безвольная, покладистая, безынициативная Ира сегодня прямо излучала уверенность и самостоятельность, незаметно преобразившись из жалкой серой мышки в настоящую женщину. Твёрдая поступь, гордо поднятая головка, открытый, излучающий чарующе-мягкий свет уверенный взор. "Неужто свершилось чудо, и моя хорошая наконец-то оставила свою раковину?!" — теснились в голове восторженные мысли. Признаюсь, я в этот момент просто любовался Ирой. И гордился, чего уж тут скрывать, краем глаза замечая заинтересованные мужские и оценивающе-настороженные женские взгляды, направленные на неё со всех сторон.

У меня дома Ира тоже не ударила в грязь лицом, с поистине королевским тактом и достоинством выдержав дотошные мамины расспросы. Потом мы долго беседовали наедине, обменивались новостями, смеялись новым проделкам Юли, слегка мыли косточки Абрамычу, но по какому-то молчаливому согласию тему случившегося между мной и Катей пока обходили стороной. Ирина продолжала удивлять меня: она сама, без какой-либо помощи или подсказки управляла разговором, направляя его течение туда, куда ей хотелось. Мне оставалось только поддерживать беседу и в душе радоваться новой Ире, наконец-то ставшей такой, какой я всегда хотел её видеть.

Окончательный удар по своему старому образу Иришка нанесла на кухне, куда мама пригласила нас на ужин. Надо сказать, что в тот вечер мамуля расстаралась и накрыла настоящий праздничный стол. Что, впрочем, не помешало ей попытаться подкусить свою без пяти минут невестку и непутёвого сынка заодно.

— Сереж, ты, когда Иру проводишь, вынеси мусор. Или Ириночка сегодня у нас останется?

Если мама хотела нас смутить, то в отношении меня ей это удалось. Я даже потерял дар речи на несколько секунд. А Ира расценила моё молчание как предложение принять решение самой:

— Если вы не против, то я бы хотела остаться с Серёжей. — с застенчивой улыбкой произнесла Иришка.

То, чего не удалось достичь маме, она добилась одной фразой. У меня челюсть отвисла до пола, и мгновенно пропал дар речи.

— Да что бы я была против, вы ведь всё равно скоро поженитесь, что уж тут. — Сбитая с толку неожиданным ответом мама даже замешкалась с очередной шпилькой. Но довольно быстро нашлась:

— Ну, вам вдвоём, наверно, тесно будет на узкой Серёжиной кровати, так я лучше на диване постелю в большой комнате. Хорошо?

Папа бросил иронично-понимающий взгляд на маму, а я внутренне взвыл. Старый диван у нас отличался редкостной голосистостью, на всю квартиру истошным скрипом пружин комментируя любое движение рискнувшего на него прилечь.

— Нет, мам. — во мне вновь прорезался голос: — Мы с Иришкой худенькие и прекрасно поместимся на кровати, даже место останется.

— Уже проверяли? — мама пошла ва-банк.

— Да, не раз. — не остался я в долгу, с вызовом глядя на мать. Пусть это высказывание было не совсем корректным по отношению к Иришке, но оно дало ей повод прижаться и положить голову на моё плечо. А я не таясь обнял Иру, всем своим видом показывая, что ни кому не дам в обиду мою любимую.

Когда в комнате сгустилась чернильная мгла, а я умиротворённо возлежал на кровати пузом кверху, Ириша примостилась рядышком. Она подпёрла голову одной рукой, а пальчиком другой выводила узоры на моей груди: ей очень нравилось это занятие после волшебных минут взаимных ласк.

— Серж, а почему ты не рассказал мне всю правду о той ночи с Катей?

"Вот он, тот разговор, который окончательно всё расставит по местам." — подумал я, а вслух сказал: — Разве я тебе соврал, и между нами с Катькой ничего в ту ночь не было?

— Нет, я про другое хочу узнать. Почему ты не сказал, что на вас напали, что Катя тебя напоила, а потом соблазнила?

— Откуда такие сведения? Ты что, разговаривала с Катькой?

— С Катей. — в который раз поправила меня Ирина. — Да, мы с ней долго разговаривали в тот день, когда ты встретил меня перед работой. Вот тогда она мне всё и рассказала.

— Значит, напоила и соблазнила? Интересно... Нет, Ир, я тебе уже говорил, что Катины слова нужно делить на два, если не на три. Пусть в этот раз она не совсем соврала, но акценты сместила так, что полностью изменила смысл рассказа. Да, по дороге нам встретилась шпана, которую сама же Катька и раскидала как щенков. Да, потом была водка, которую я пил как воду, совершенно не захмелев. Да, я изменил тебе, но не потому, что поддался на соблазн, а потому что в тот момент сам захотел этого. Так что как бы Катя меня не выгораживала, во всём случившимся моя, и только моя вина. Прости меня, Ириша.

Я взял замершую на моей груди руку Ирины и поднёс к губам, покрывая поцелуями каждый пальчик, словно стараясь передать через нежность всю глубину своего раскаяния.

— А ещё она сказала, что ты признался ей в любви. Это тоже преувеличение или всё-таки правда? Ответь, только на этот раз предельно честно, ведь раньше ты меня убеждал, что ваша любовь прошла.

— Да, убеждал. И тебя убеждал, и себя тоже. — я решил не кривить душой и резал всю правду, как Ира и просила: — А в ту ночь убедился, что выдавал желаемое за действительное. Понимаешь, Ириш, я безумно люблю тебя, но, как оказалось, и к Кате я тоже неравнодушен.

— Но, разве можно любить сразу двоих?

— Как видишь, можно. Если по-разному, то и двоих, и троих...

При этих словах Ирина даже подскочила на кровати, прямо из положения "лёжа".

— Как? У тебя есть ещё и третья девушка?! Кто она?

— Да, есть и третья. — я невольно рассмеялся. — Поверь, она очаровательное существо, милое и невинное создание. Да ты её прекрасно знаешь, более того, ты нас сама и познакомила! Не догадываешься, о ком я?

— Нет...

— О Юле!

— Серёжка, ты гад! — Иришка заметно расслабилась. — Ты надо мной издеваешься, да?

— Ни капельки, солнышко, ни капельки не издеваюсь. Ты прекрасно знаешь, что я души не чаю в Юльке, но ведь не ревнуешь меня к ней, правда? А всё поnbsp; Блин, ну почему у меня всё так сложно?! Почему всё не так, как у нормальных людей?!!

тому, что у меня к тебе и к ней любовь разная по сути, но одинаково сильная. Вот и к Кате у меня несколько иное чувство, нежели к тебе.

— И что мы будем дnbsp; При этих словах Ирина даже подскочила на кровати, прямо из положения "лёжаnbsp;".

елать?

— Что и планировали раньше: поженимся, и будем жить втроём. Ты, я и Юля.

— А Катя? С ней как быть? Она ведь тоже тебя любит? И ты её...

— Если мы не будем с ней видеться, то я приложу все силы, чтобы забыть о своих чувствах к ней. Понимаешь, я не хочу тебя хоть в чём-то обманывать и давать какой-либо повод для ревности в будущем. Вот увидишь, я стану тебе примерным мужем!

— А если ты не сможешь забыть?

— Тогда это будет моей проблемой, но только моей, на тебе она не отразится, обещаю. Вот если бы ещё ты прекратила всяческие встречи с Катькой...

— Это твоё условие? — Я не увидел, а скорее почувствовал, как Ирина отвела взор в сторону.

— Нет, что ты! Я просто стараюсь, и не могу никак понять, зачем тебе встречи с Катькой. — слово "тебе" я особо выделил голосом.

— Я тебе уже говорила, но ты, похоже, меня не понял. — Ира заговорила после долгой паузы, когда я уже перестал ждать ответ. — Пойми, всю свою жизнь я была никому не нужна, конечно, кроме родителей. Я была чужой в школе, я была никому не нужной в институте, даже сейчас на работе я и то чувствую себя лишней. Понимаешь? Нет, я осознаю, что нужна маме с папой, но только как дочь. Я нужна Юле, но как мать. Ты говоришь, что нуждаешься во мне как в жене, как в женщине. А у Кати я нужна как специалист, которого ценят, который делает очень важное, нужное дело. Если раньше я считала себя никчемной неудачницей, то после встречи с Катей я зауважала себя. Понимаешь, я впервые в жизни начала себя уважать! Я наконец-то почувствовала себя полностью счастливой женщиной. У меня есть родители, дочка, любимый мужчина, теперь вот появилось признание на работе. И, если бы не твои чувства к Кате...

Ира ненадолго замолчала, словно собираясь с мыслями.

— Знаешь, Серёжа, ведь после нашей с тобой утренней встречи, я отправилась к Кате с намерением передать ей все дела и немедленно, тут же уволиться. Катя не стала возражать, потому что тоже считала это наилучшим выходом в нашей ситуации. Так вот, когда я передавала Кате папки с документами, объясняя, что где и для чего предназначена каждая из этих папок, то увидела, что Катя ничего не понимает. Нет, она честно, изо всех сил пыталась понять, вникнуть, записывала каждое моё слово, ставила на папках какие-то пометки, по десять раз переспрашивала, но... не понимала. Просто не её это занятие — делопроизводство, совсем не её. И я вдруг ясно поняла, что Катя без нас не сможет. Понимаешь? Просто не сможет! Без меня она сразу запутается в отчетности, а без тебя в скором времени её производство остановится. Как начнут машинки ломаться, так и остановится.

— И что же нам с ней делать?

— Я не знаю, Серёжа, честно не знаю. Понимаю, что рядом с ней нам счастья не видать, но... оставить, бросить Катю одну... это как-то не по-человечески, что ли.

На утро я стал свидетелем первых пробных выстрелов зарождающейся битвы за господство на стратегически важном плацдарме кухни между двумя хозяйками. По какому-то наитию свыше я сразу понял, что дуэлянток надо немедленно разводить по разным углам ринга, пока их лёгкая перестрелка не перетекла в локальный конфликт. Ведь у женщин от перепалки до стычки рукой подать, а быть раздираемым на две части противоборствующими сторонами мне совсем не улыбалось. Да и мир в доме гораздо предпочтительней постоянных военных действий. Не дожидаясь пока милые улыбки превратятся в змеиные, я увёл Иру к себе в комнату прихорашиваться перед выходом на работу, а сам вместо неё ринулся помогать маме. К слову сказать, при замене помощницы на помощника у мамы резко упал хозяйственный энтузиазм, поэтому приготовление завтрака прошло как обычно, без лишней суеты и показного рвения. После семейной трапезы в новом, расширенном составе, мы с Иришкой разбежались каждый на свою работу, договорившись о встрече возле её дома сразу после моего отбытия срока вечернего заключения на репетиции Хельгиной банды.

Внимание читателям! Если вы нашли этот текст не на моей странице на СамИздате, а где-нибудь на просторах инета, или тем более купили и удивляетесь некоторой сырости и не вычетанности, то все претензии к тем, кто взял без разрешения рабочий вариант с моей страницы.

После смены на заводе я отправлялся в горком комсомола, находясь в особенно благодушном настроении. Ну, во-первых, мне удалось примириться с Ириной и провести с ней чудесную ночь, а во-вторых, за два дня до того я прилюдно отчитал эту самую Хельгу, сорвав на ней зло за все свои неурядицы прошлого месяца. Просто прицепился к её очередному взбрыку и наорал на неё так, что непривычная к подобному обращению Оленька даже попятилась. Было видно, что она откровенно струхнула перед моим непонятным для неё бешенством и растерялась, не зная как себя вести. "Вот и посмотрим, как долго продлится её растерянность" — думал я, входя в здание горкома.

В актовом зале царили предконцертный мандраж, суета и нервотрёпка. Два последних момента традиционно организовывала Хельга. Сейчас она восседала на месте оператора, лихорадочно передвигая ползунки на микшерском пульте.

— Сэрдж, (она меня называла только так, на иностранный манер) давай помогай. Эта дурында тут такого понакрутила, что в зале не звучание, а какофония какая-то!

"Дурындой" Хельга окрестила свою подружку, которая, впрочем, ни капельки не обиделась на нелестный эпитет, а продолжала есть преданными глазами восходящую рок-звезду. Чуть поколдовав над пультом, я довольно быстро добился сносного звучания ансамбля.

— Вот, совсем другое дело! — расцвела в улыбке Хельга и тут же повернулась к подружке: — Запоминай, деревня, где какая ручка стоять должна. А ещё лучше, отметь карандашом. Что я, просто так тебе импортные фломастеры дарила?

— Эх, Сэрдж, вон как у тебя всё здорово получается. Жаль, что ты не хочешь с нами работать. — Решив, что подруге оказано достаточно высочайшего внимания, Хельга вновь переключилась на меня.

— Как это? Работаю же, честно отрабатываю своё соглашение. — решил я прикинуться дурачком: — Другое дело, что на новое не горю желанием подписываться, но, сама подумай, какой мне смысл тратить все свои вечера за каких-то сто рублей в месяц?

У Хельги в глазах блеснул торжествующий огонёк. На её лице ясно читалось: "вот я и нашла, чем тебя зацепить, парнишка — ты, оказывается, на деньги падкий."

— Значит, ты не против заключить новое соглашение? — она тут же попыталась ковать, пока горячо.

— Скажем так, я не против о нём поговорить, но только после того, как закончится срок действия этого соглашения. — увильнул я. — Особенно о той части, где говориться о сумме вознаграждения. Сто и сто двадцать меня не устраивают категорически, ведь на эти копейки я не смогу делать своей девушке подарки, которых она заслуживает.

— У тебя есть девушка? — удивилась Хельга.

— А что тут такого? Я ведь не урод и не монах какой-нибудь.

— Познакомишь?

— Зачем?

— Хочу на неё посмотреть. Приводи её на наш концерт, скажешь, что это я её пригласила.

Нет, надо же: "я пригласила"! Похоже, эта девочка всерьёз считает, что все в округе по первому её слову должны сломя голову бросаться выполнять любые капризы Её Светлости. Я, признаться, просто офигел от подобного самомнения и даже не сразу нашелся, что бы ей такого ответить. А Хельга решила, что разговор окончен, и убежала на сцену дальше доводить до белого каления девчат из ансамбля.

Все это я рассказал в тот же вечер Ире, стараясь максимально вкладывать в свой монолог сарказм. Но Иришка не приняла ироничного тона, а наоборот, встревожилась не на шутку:

— Сережа, зачем ты пообещал ей продолжение ваших отношений?

— Ты про новое трудовое соглашение? — уточнил я: — Понимаешь, Ир, для администрации гораздо проще продлить существующее соглашение, нежели заключить новое, пусть и повторное. Прикроются какой-нибудь отговоркой вроде "производственной необходимости", и всё будет законно. А новое, без моего согласия, они заключить уже никак не смогут. Вот я и сделал вид, что недоволен исключительно размером оплаты. Видела бы ты, как у этой Оленьки глазёнки загорелись, когда она решила, что сможет меня купить длинным рублём! Так что не волнуйся, это был просто обманный ход, чтобы доча не начала давить на своего высокопоставленного папу раньше времени.

Пусть я и старался говорить мотивированно, Ирина всё равно нет-нет, да и поглядывала на меня с какой-то непонятной тревогой во взоре. И я впустую весь остаток вечера пытался убедить её, что никогда не променяю нашу любовь на все сокровища вселенной. Не в мою пользу сыграл отказ встречаться с Иришкой после репетиций, и всё из-за этой чёртовой Хельги, объявившей вчера, что последние три дня перед концертом спевки будут продолжаться до полуночи. Хотя, если честно сказать, дополнительные репетиции нужны были не столько девчонкам из ансамбля, сколько Оленьке персонально.

И не просто репетиции — ей настоятельно требовались занятия с опытным педагогом. Регулярные. В течении трёх-четырёх лет, не меньше. Это ясно понимали все вокруг, кроме самой Хельги. Даже я, не имеющий ни музыкального образования, ни особого слуха, отчетливо слышал как выпадает из общего звучания её гитара, то опережая, то запаздывая на целую долю. А голос Хельги! Тонкий, с визгливыми нотками, он чем-то напоминал надоедливый комариный звон, вызывающий нестерпимое желание прихлопнуть назойливое насекомое. Тем не менее, Ольга искренне считала себя великим талантом, а потому и забрала себе все сольные партии, что гитары, что вокала. Блин, да если бы её дарования хотя бы вполовину соответствовали её амбициям, то она бы легко затмила собой Сьюзи Кватро вкупе с Бонни Тайлер! Но, увы, все её потуги представляли собой довольно жалкое зрелище.

С не меньшим апломбом Хельга пыталась расспрашивать меня о моей девушке. Она задавала вопрос и, не дожидаясь ответа, сразу высказывала собственную точку зрения, навязывая своё мнение как единственно правильное.

— А у тебя девушка высокая? — спрашивала она и тут же категорично заявляла: — Рост девушки должен соответствовать росту парня и быть ниже минимум на полголовы!

При этом она демонстративно проводила рукой горизонтальную линию от своей макушки до моего подбородка. Или другой её перл:

— А твоя девушка, она на сколько моложе тебя? — и снисходительно морщилась, услыхав, что мы почти ровесники: — Чтоб ты знал, девушки взрослеют гораздо раньше парней, поэтому для гармоничных отношений тебе нужна другая, более молодая девушка. Такая, как я, например.

Но я в ответ только посмеивался.

Подобные разговоры Хельга заводила при каждом удобном случае. Она продолжала донимать меня вплоть до самого начала концерта, когда просторное фойе стало потихоньку заполняться приглашенной публикой. В основном это были молодящиеся комсомольские вожаки из городского и районных комитетов, а так же партийные деятели из крайкома, с супругами и без. И что забавно: все чиновники, не зависимо от ранга, щеголяли в белых рубашках с галстуками лопатой и почти одинаковых строгих коричневых костюмах, разве что чуть-чуть разных оттенков. "Это что, сейчас форма такая у крайкомовских функционеров?" — удивился я, ощущая себя отчаянно чужим этому сборищу в своём сером костюме и чёрной водолазке. — "Вырядились, словно по партийной разнарядке. Или по уставу, как в армии."

Чуть выгоднее на общем фоне смотрелись чиновничьи жены, но только чуть. Общение с Катериной воспитало во мне некоторый вкус и научило, как должна выглядеть хорошо одетая женщина. Так вот, под статус "хорошо одетых" не подходила ни одна из присутствующих дам. Впрочем, назвать их дамами у меня никак не получалось — на язык упорно лезло слово "товарищ", и всё тут! Пусть они были не в красных косынках и не в кожанках с маузером на боку, эти женщины всё равно выглядели не жёнами, а верными соратницами своих мужей-партаппаратчиков. Та же нарочитая строгость в покрое платьев, те же широкоплечие пиджаки над той же одинаковой длинной юбок — ниже колена на обязательные полторы ладони. Единственным отличием от духа красных комиссаров были золотые цацки, напяленные женщинами по принципу "чем больше — тем лучше". И плевать, что три подбородка, зато все пальцы в перстнях, а в ушах по "Жигулёнку" болтается.

Но куда им всем было до Хельги! Как и мужская коричнево-деловая монотонность, пёстрый, кричащий ядовитыми красками эпатажный наряд "звезды эстрады" так же мало походил на нормальную одежду. Словно вылезший из кучи прелой листвы мухомор, он издалека обращал на себя настороженно-пристальное внимание. Но даже оденься Оля с пуританской строгостью и целомудрием, повышенное внимание ей было гарантировано: ещё бы, ведь это дочка САМОГО! И пожилые, солидные дяди вереницей тянулись к сопливой девчонке, напрягая от усердия лбы в поисках подходящего случаю комплимента.

Поскольку Оленька не отпускала мне от себя, поминутно спрашивая, когда же появится моя девушка, то внимание гостей попутно распространялось и на мою персону. Ведь они видят, что молодой парень спокойно стоит рядом с виновницей сборища, причем сразу понятно, что он не просто так подошел: вон как девчонка тянется на носочках, чтобы что-то шепнуть ему на ухо! "А вдруг у высокопоставленного папы к любимой доче вскорости добавится зять?" — пронеслась настораживающая новость по умам собравшихся. Как можно упустить из вида появление на сцене такой фигуры для привыкшей к закулисным интригам чиновничьей братии? Вот и понеслись по фойе осторожные вопросы, не менее осторожные ответы, домыслы и пересуды. Устав ощущать себя манекеном в витрине, я улучил момент и улизнул на крыльцо.

Последняя неделя апреля выдались необычайно тёплой, тихой, безветренной — казалось, что наступила настоящая весна, предвестница жаркого лета. Но климат приморского города с детства приучил меня не доверять погоде, какой бы лаской она не одаривала. К тому же на послезавтра календарь сулил первое мая и, сколько себя помню, этот день у нас из года в год был омрачен какой-нибудь природной пакостью: то северный ветер принесёт пронизывающий холод, то южный натянет с моря нудную морось, а то и дождь как из ведра хлынет. Впрочем, наиболее часто фоном для первомайской демонстрации трудящихся в моём городе служил коктейль из слепящего солнца, влажного холода и задувающего сразу со всех сторон ветра.

Но это ждало город только через день, а сегодня на обычно просторном крыльце стеклянно-бетонной коробки горкома комсомола было довольно людно. Сбежав из духоты фойе, солидные дяди с важным видом тут вели свои непонятные простым смертным разговоры. "Блин, и здесь сплошные костюмы!" — я откровенно скучал, не зная, куда себя деть до начала концерта, и от нечего делать стал наблюдать за чиновничьим сообществом. Сплоченность номенклатуры чувствовалось не только в манере одеваться: перекуривающая тут людская масса, будто единый организм поворачивала головы, выдерживая равнение на очередную подкатившую к крыльцу чёрную "Волгу", и преувеличенно-вежливо раскланиваясь с выбравшимся из её салона таким же, как они, лоснящимся партаппаратчиком.

Среди длинной вереницы персональных "членовозов", словно канарейка в вороньей стае, ярким пятном высветилась подъехавшая к ступенькам ярко-желтая "Волга" с синими шашечками на бортах, сразу привлёкшая к себе особое внимание. А когда её пассажирки ступили на тротуар, на крыльце мгновенно затих до этого ни на секунду несмолкаемый гомон. Замер и я, не в силах поверить своим глазам: внизу на асфальте стояли Ириша и Катя, но такие... такие ослепительные! Девчонки-то и в будни выглядели очень привлекательно, ничуть не терялись на фоне ровесниц, а сейчас они просто расцвели, засверкали, словно драгоценные камни, наконец-то получившие достойную их красы огранку и оправу.

Несомненно, первой в глаза бросалась Катерина, ведь её яркий облик притягивал взоры подобно магниту. "Лесной пожар!" — первое, что пришло мне на ум при виде Кати. Стройные ноги в чёрном капроне казались стволом деревца, а зелёные мини-юбка и короткий, до талии, двубортный пиджак мягкого силуэта напоминали его крону, над которой колыхался в такт шагам настоящий костёр замысловатой прически. Оттеняя пламень огненных волос, блистал гранями изумруд в центре золотого цветка крупной броши, приколотой между острыми уголками воротника чёрной шелковой блузки — там, где у мужчин обычно был узел галстука. Такие же изумруды сверкали в удлинённых серёжках, подчеркивая лебединую шею Кати.

Но и Ириша выглядела ничуть не хуже. На ней красовался недавно виденный мной на обложке "Бурды" жакет от Шанель из шерстяной ткани в чёрно-белую клетку "куриная лапка", чёрные свободные брюки и зелёная блузка, тоном чуть-чуть темнее, нежели Катин костюм. Дополняли наряд зеленые туфли лодочки на высокой шпильке и жемчуг. Много жемчуга. Казалось, он был везде — в перламутровых пуговицах жакета, в серьгах, в бусах на шее и намотанных на запястье вместо браслета, даже запонки в манжетах блузки были выполнены из крупных жемчужин. В полной тишине две красавицы подошли ко мне и одновременно чмокнули меня в щёки. Пока Ириша поправляла мои взлохмаченные волосы, Катя вложила мне в нагрудный карман платок из кусочка той же самой ткани, что пошла Ире на блузку, после чего девчата взяли меня с двух сторон под руки и скомандовали — "веди!" И мы пошли сквозь строй расступающихся перед нами онемевших, временно позабывших про свою важность плешивых, обрюзгших дядечек.

Перед входом в фойе, напротив от пустующей сейчас выгородки вахтёра, одна из стен гардероба была сплошь увешана зеркалами в человеческий рост в которых я увидели наше отражение. Увидел и обомлел, испытав невероятную смесь чувств — от искреннего восхищения красотой своих спутниц, до гордости за самого себя, на зависть прочим идущего рядом с такими умопомрачительными молодыми женщинами. А ещё было преклонение перед несомненным талантом Кати, сумевшей с блеском реализовать свою задумку. Чёрный и зелёный цвет на Ирине великолепно сочетался с нарядом Катюши, а казавшийся издалека серым жакет перекликался с цветом моего костюма. На первый взгляд мой образ несколько не соответствовал Катиному, но вставленный в нагрудный карман пиджака зелёный платок явился тем последним штрихом, замкнувшим общую картину, придавшем ей цельность и законченность.

* * *

* * *

* * *

*

Огромная благодарность Светусю Всемогущему за создание нарядов для моих героев! Спасибо, Света!

* * *

* * *

* * *

*

Как там говорила Катя: "нужен шок — устроим"? Шок был, да ещё какой! Я не знаю, какой переполох создало бы среди партийных функционеров внезапное появление на их сборище генерального секретаря ЦК КПСС, уже прозванного в народе Меченным за его антиалкогольную компанию. Но наш выход в свет вызвал среди внешне чопорной публики эффект если не разорвавшейся бомбы, то уж немой сцены точно. Казалось бы, прислушайся и услышишь лязг отпадающих челюстей мужской половины и зубовный скрежет женской. Ну так ещё бы! Одним своим появлением мои любимые наглядно продемонстрировали, что любое, даже самое модное платье становится уродливой тряпкой, если оно сидит на владелице как на корове седло, а цена украшений совершенно не является признаком вкуса. О, да! Одно наше дефиле по центру фойе расставило всё по местам и отчетливо показало, кто здесь деревенские простушки, а кто настоящие, утонченные леди. И никаких слов для этого не потребовалось, всё было ясно с первого взгляда.

Даже непрошибаемый апломб и гонор Хельги дал сбой, стоило той увидеть моих красавиц и сравнить себя с ними. Но так просто сдаться было не в её характере. Чуть кривя в дрожащей улыбке губы, Хельга всё же нашла в себе силы подойти и поинтересоваться:

— Сэрдж, а кто из них твоя девушка?

— Милый, кто это дитя? — мурлыкнула Катюша, опережая мой ответ. Чуть склонив голову набок, она с любопытством натуралиста разглядывала Ольгу, словно та была тараканом крайне редкого вида.

— Познакомьтесь, мои дорогие, это Оленька, солистка ансамбля, который нам сегодня будет играть.

— Любимый, а почему ты не предупредил, что приглашаешь нас на выступление детского хора? — я поразился, насколько точно Иришка смогла воспроизвести капризные Катины нотки. Чувствовалось, что девочки долго репетировали свои роли. Но эффект был потрясающий! Ольга вспыхнула, что маковый цветок, крутанулась на месте и стрелой умчалась из фойе в зал.

— Не хора, солнце моё, не хора, а вокально-инструментального ансамбля. Там будут и другие девушки, постарше. Просто Оленька самая младшая из всех. — Моя тирада предназначалась не столько Ире, сколько Ольгиной подружке, которая стояла чуть сбоку от нас, старательно навострив уши, и я мог не сомневаться, что всё услышанное будет вскорости передано по адресу.

— И всё равно я не понимаю, зачем слушать самодеятельность, когда можно купить билеты на выступление столичных музыкантов? — продолжала "капризничать" Ирина.

— Дорогая, давай пока не будем торопиться, а сначала послушаем игру этих малышек. — Катька явно веселилась, вовсю наслаждаясь ситуацией. — Я уверена, что Серёженька не стал бы нас приглашать, окажись здесь что-то недостойное.

Я тоже едва сдерживался от смеха, но по несколько другому поводу: похоже, мои девчонки так увлеклись, что окончательно поменялись ролями. Ира стала изображать стерву, а Катя наоборот, излучала столь несвойственное ей миролюбие.

Стремительное бегство Хельги не осталось незамеченным. По фойе тут же поползли шепотки, чиновничьи жёны отошли от столбняка и принялись что-то высказывать своим благоверным, прожигая Иру с Катей испепеляющими взорами. Убелённые сединой мужчины тоже нашли повод для праведного гнева, одаривая сердитыми взглядами распущенного меня, которого нескромно держали под руки сразу две девушки. Катина юбка у них так же не вызывала одобрения, как слишком короткая и (о, ужас!) даже не прикрывающая коленки. В фойе неумолимо сгущались тучи. И кто знает, во что бы вылился нарастающий гнев функционеров, если бы не раздался третий звонок, приглашающий зрителей в зал. Публика потянулась в гостеприимно распахнутые двери. Проходя мимо нас, кто-то демонстративно отворачивался, кто-то открыто окатывал неприязнью, в нашу сторону прилетела даже парочка завистливых взглядов, вот только равнодушия не было в помине.

— Да уж, разворошили мы гнездо! — подытожил я с каким-то бесшабашным весёльем, покрепче прижимая локтями руки девчонок к своим бокам.

— Ну что, нанесём "удар милосердия"? — продолжала веселиться Катька: — Давайте окончательно добьём эту Хельгу, чтоб не мучалась?

— Давай! — неожиданно одобрила Ирина. И кровожадно добавила: — Пусть знает, как к чужим женихам свои руки загребущие протягивать.

Подождав, пока все гости рассядутся, мы вошли в двери актового зала. Все первые ряды вплоть до середины просторного помещения были забиты так, что яблоку не нашлось бы места упасть, а вот дальше кресла пустовали. Сначала я подумал, что это из-за ослабшего с годами слуха у старшего поколения, и лишь потом до меня дошло: номенклатура расселась так, как привыкла сидеть на собраниях — чтобы гарантированно быть на виду у заседавшего в президиуме большого начальства! Чёрт возьми, поистине, другой мир — другие нравы.

Под всё теми же испепеляющими взглядами мы направились "на Камчатку", подальше от взбудораженного сборища. Проходя мимо заполненных рядов, Катя изо всех сил демонстрировала своё расположение ко мне, впрочем, как и весь сегодняшний вечер. Она то тесно прижималась, то брала мой локоть двумя руками, то поглаживала мою руку якобы украдкой, но так, что бы это было заметно всем вокруг. А, встречаясь глазами с Иришкой, тут же делала невинное лицо, мол, сами попросили сыграть такую роль, вот я и стараюсь. Ира же напротив, одаривала меня подобной лаской через силу, явно чувствуя себя не в своей тарелке. Ну, не любила она быть на виду, тем более прилюдно обниматься, пусть даже с любимым человеком. Зато когда мы сели позади всех, тогда она расслабилась. Её пальчики стали то поглаживать мою ладонь, то неуловимо скользить вдоль неё самыми кончиками острых ноготков. А с другой стороны Катя не отставала от Иры, только теперь она делала это украдкой.

Блин, если бы вы знали, какое это восхитительное ощущение, когда тебя ласкают две женщины, не сговариваясь, и не окатывая друг друга свирепыми взглядами при этом. Век бы так сидел и наслаждался, не испытывая ни малейшего желания пошевельнуться! И как-то незаметно для самого себя растёкся киселём, забыв про всё на свете. И про концерт забыв, и зачем мы вообще сюда пришли — тоже. Зато девчонки ничего не забыли. Между тем концерт уже начался. Первая композиция была инструментальная, где основную партию вели клавишные — эдакое длиннющее попурри из бравурных советских маршей. Заметив, что Хельга в глубине сцены понемногу успокоилась, осмелела и даже начала выискивать глазами нашу троицу, Катя подождала ещё немного и дала отмашку Ирине. Постепенно распаляясь, девчата начали попеременно обнимать меня с таким жаром, что со стороны могло показаться, будто здесь бьёт ключом неистовая страсть, и только жутко неудобные кресла не дают нам приступить к главному действу. Хельга в это время голосила "От Байкала до Амура мы проложим магистраль". Заметив недвусмысленную по её мнению сцену, она резко замолкла на половине фразы, перекосила лицо и, зарыдав, опрометью бросилась за кулисы. Туго натянулся провод от её гитары и тут же словно оборванная верёвка упал обратно, когда штекер выскочил из гнезда. Один за другим затихли остальные инструменты, и в зале повисла растерянная тишина. Концерт был сорван окончательно.

— А вот теперь можно и уходить, здесь нам больше делать нечего. — с удовлетворённым видом заявила Катька.

Мы встали и на глазах у ничего непонимающей публики вышли из зала. Добившиеся своего девчонки сияли, как новая монета. Почему-то сейчас они мне напомнили двух львиц, только что плотно закусивших антилопой, наигравшись с ней всласть перед этим.

Такси, на котором приехали девчата, всё так же продолжало стоять на площадке в окружении чёрных "Волг". Наверно, Катерина не скупясь заплатила водителю, раз уж он так терпеливо прождал нас не менее получаса.

— Куда поедем? — довольно бодро поинтересовался седоусый таксист, словно и не дремал только что с надвинутой на глаза кепкой.

— Сначала Серёжу домой отвезём. Да? А потом к тебе заедем, я переоденусь. — Ира вопросительно посмотрела на Катьку. Но та только фыркнула:

— Ирка, ну какая ты скучная! Нет, люди, вы как хотите, а сегодняшнее мероприятие просто необходимо как следует отметить, ведь я уже давно так не веселилась. Знаете что, а поехали в кабак, а? — и, не дожидаясь нашего согласия, распорядилась: — К "Арагви" пожалуйста!

Чтобы не толкаться в толпе жаждущих попасть внутрь, и не выслушивать от швейцара традиционное блеянье "мест нет", Катя позвонила кому-то из автомата на углу и только потом повела нас ко входу. Скоро из-за дверей вышла женщина в возрасте явно за сорок, она приветливо поздоровалась с Катей и провела нас мимо надутого важностью седого дяденьки в синей униформе с горящими начищенной медью пуговицами.

— Блатные, наверно. — донеслось нам вслед от переминающихся с ноги на ногу неудачников. Надо пояснить, что тогда "блатными" называли не уголовников, а достающих что-либо по блату, то есть по знакомству, и широкий круг полезных знакомых порой ценился в народе гораздо дороже денег. "Не имей сто рублей" — эта поговорка во времена тотального дефицита сомнениям не подвергалась.

Действительно, ресторан оказался заполнен почти полностью — всего два-три свободных столика на весь немаленький зал. Пока Ириша с Катей изучали меню, я огляделся. Рядом с нами шумно гуляли две небольших компании фарцовщиков, а на другой стороне зала степенно справляли чей-то юбилей, судя по длинному ряду сдвинутых столов и солидному возрасту восседавших за ними. На небольшой эстраде в углу откровенно лениво что-то брякали ресторанные лабухи, оживляясь только тогда, когда к ним кто-нибудь подходил с купюрой в руке. Неожиданно быстро, по общепитовским понятиям молниеносно, принесли наш заказ — как видно Катина знакомая здесь занимала далеко не маленькую должность.

Мы выпили за успешное избавление от моего рабства, закусили, потом выпили за прекрасных избавительниц, за красивый щелчок по носу заносчивой Хельги, пили ещё за что-то, а потом девчонок потянуло танцевать. Мы втроём лихо отплясывали под заводную мелодию "Гуляки" из репертуара группы "Альфа", а когда музыканты заиграли медленный танец, Катя ушла за столик, оставив нас с Иришей вдвоём.

— Серёжка... — покачиваясь в такт музыки, Ирина подняла склонённую голову с моего плеча. — А для тебя больше никакой нагрузки не придумают? Юля так по тебе скучает, каждый день спрашивает, когда же придёт её "Силёза", и мама уже не раз интересовалась тобой.

— Надеюсь, что со всеми нагрузками покончено, а совсем точно узнаю об этом после праздников. Я ведь тоже по вам сильно скучаю. По тебе, по Юльчику, да и по пирожкам Елены Станиславовны тоже.

Когда музыка смолкла, мы вернулись к Катерине, немного поболтали ни о чем и вновь вернулись к эстраде. Следом за двумя подряд быстрыми мелодиями, основательно подогревшую нашу и так не холодную кровушку, один из музыкантов взял микрофон и объявил белый танец. Я ждал приглашения от Иры, но получил его от Кати. Иришка улыбнулась и чуть прикрыла подёрнутые хмельной патинкой глаза, тем самым давая мне позволение на танец с соперницей.

Но не успели мы с Катей обняться и закружиться в танце, как она вдруг замерла на месте, вынуждая остановиться и меня.

— Смотри!

Я обернулся и увидел, как какой-то основательно поддатый парень из компании фарцовщиков чуть ли не насильно пытается вытащить Иру из-за столика потанцевать. Не сговариваясь, мы с Катей бросились на помощь Иришке.

— Что вы себе позволяете, молодой человек? — закипая от гнева, прошипел я.

— А чё, тебе что-то не нравится? Мож тогда пойдём выйдем?! — с пьяной смелостью попёр на меня парень.

— Да, гражданин, пойдёмте выйдем! — официальным тоном заговорила Катерина. — И прогуляемся до ближайшего отделения, где вы чётко и внятно, для занесения в протокол, объясните нам своё поведение. Там мы вам быстро оформим нарушение общественного порядка в нетрезвом виде, а если начнёте бузить, то и пятнадцать суток можете себе заработать помимо денежного штрафа.

Произнося эту речь, Катя открыла лежащий на столике клатч, и показала парню уголок красных корочек. Дебоширу сразу стало скучно. Он что-то пробурчал себе под нос, дескать, поразвелось ментов на белом свете, что шагу ступить некуда, потом примирительно поднял руки и заявил:

— Вnbsp; — У тебя есть девушка? — удивилась Хельга.

сё, гражданка начальница, признаю, что был не прав. Прошу прощения у дамы и мирно удаляюсь. — С этими словами он повернулся и ушел.

Хоть конфликт был быстро погашен, эта выходка полностью испортила вечер. У Ирины пропало всякое настроение, да и у меня, признаться, тоже. К тому же из головы упрямо не шло ощущение, что мы несколько перегнули палку в горкоме. На мой взгляд, нам стоило остановиться на разговоре с Хельгой в фойе, его было вполне достаточно для чувствительного щелбана по самолюбию зарвавшейся девицы. А срывать концерт в мои планы не входило никоим образом, особенно учитывая собравшуюся там публику. Но, что сделано — то сделано, и сожалеть теперь поздно. Зато, какое мне было удовольствие наблюдать горящие глаза Кати с Иришкой! Пожалуй, ради одного этого я был готов в дым рассориться со всей партийной верхушкой завода, города и всей страны в целом...

Долго искать такси не пришлось, у ресторана по вечерам всегда кучковались по пять-шесть машин мечтателей погреть руки и кошелёк на подвыпившем клиенте. Пока мы шли к стоянке, я спросил:

— Кать, а откуда у тебя ментовские корочки?

— Да это книжка записная! — рассмеялась она в ответ: — Я её совершенно случайно в киоске "Созпечати" купила. И знать бы не знала, что она цветом и формой на удостоверение похожа, если бы знающие люди не просветили. Вот с тех пор и пользуюсь при случае.

— И как, помогает?

— Ну, ты сам видел.

— Да уж, видел. — признал я, усаживая девчат в машину.

Первой мы отвезли домой Иришку. Она не захотела в этот вечер ехать к Кате и забирать от неё повседневную одежду, настолько её выбило из колеи случившееся в ресторане. "А я и не знал, что моя Иринка такая ранимая, что её так глубоко может уязвить чья-то грубость" — подумал я, помогая ей добраться до двери. Но когда вспомнил, как избитая мужем Ира приезжала ко мне на завод, какой тогда потерянной, раздавленной она выглядела, то от души выматерил себя за невнимательность и слепоту.

"Блин, чёрствый сухарь, козёл эгоистичный. Сколько ещё раз тебя надо ткнуть носом, чтобы ты наконец-то понял очевидное? Что Иринку беречь надо, что она мягкий и добрый человечек, и по натуре совсем не боец, как Катька! Это та с напором бульдозера любого противника закопает, а потом ещё и спляшет на его могилке, а Иришка нет, ей защита нужна. Между прочим, твоя защита, коз-з-з-зел бесчувственный!" Надавав себе кучу оплеух, обещаний и зароков отныне беречь Иру от любой напасти, я настолько проникся и уверовал в собственные слова, что сразу и категорично отверг предложение Кати ненадолго заглянуть к ней.

— Спасибо, Кать, но нет. Я люблю тебя, очень люблю, но это не повод для нас жить кусочками ворованного счастья. Я не стану больше обманывать Иру, да и нам с тобой лучше видеться как можно реже, чтобы зря не травить друг другу душу. Ни звонить, ни приезжать к тебе я больше не буду, вот разве что с твоей техникой случится. Тогда приеду обязательно, помогу, чем смогу, можешь на это смело рассчитывать. Но не более того. И, пожалуйста, не сердись на меня, Катюш, постарайся понять, если сможешь.

Я стойко придерживался своего решения аж до пяти часов вечера следующего дня, но потом всё-таки кинулся кормить двушками телефон-автомат, возбуждённо названивая сначала Ире, чтобы назначить ей встречу у Кати, а затем самой Катерине, упрашивая её отправить Светку с Дашкой домой пораньше, дабы нам втроём можно было поговорить без посторонних ушей.

В дверь Катиного дома я входил мрачный что Фауст и растерянный как Чебурашка до встречи с крокодилом Геной.

— Ну, и что на этот раз случилось, или тебя опять надо спасать от очередной озабоченной девицы? — в голосе Кати ясно слышались привычные для неё ехидные нотки, а у стоящей за её плечом Ирины испуганно вытянулось лицо, стоило ей увидеть мою пришибленную физиономию.

— Всё нормально, девочки, не волнуйтесь. Просто жизнь штука очень полосатая, и если для меня вчерашний день был одним из самых волшебных, то сегодняшний лягнул под дых сразу четырьмя копытами, только и всего.

— Да ты толком рассказывай, не томи!

— Конечно, расскажу, для того и приехал. Только, Кать, пожалуйста, сделай сначала кофейку, а то у меня с самого утра крошки во рту не было.

Мы расположились в комнате привычным уже образом: я с Иришкой на диване, а Катя села напротив.

— Вам как рассказывать, только суть, или всё в подробностях? — уточнил я, вгрызаясь в огромный бутерброд с сыром, заботливо приготовленный Иришкой.

— Сначала вкратце расскажи, мы переспросим если что-то будет не ясно. — решила Катька.

— Утром, часов в десять на участок прискакал злой как чёрт парторг завода и стал меня распекать за вчерашний концерт. Дескать, ему позвонил сам Хельгин папочка, донельзя расстроенный за обиженную дочку, и гневаться изволил на бедного Максим Дмитрича, подсунувшего ему с дочей такого мерзавца как я. Ну и я вспылил, наговорил ему от души... Короче, рассорились мы с ним. Ну, это всё мелочи, из-за них я бы вас не тревожил.

— Ничего себе, мелочи! — Иришка от переживаний не смогла усидеть на месте. Она поднялась с дивана и принялась ходить по комнате из стороны в сторону. — Ты понимаешь, что он может легко тебе всю жизнь испортить? Надавит на твоего начальника цеха, а тот Абрамыча заставит гнобить тебя потихоньку.

— А что они реально могут сделать против Сергея? — озабоченность Ирины передалась Катьке.

— Да всё, что угодно! Например, в колхоз на всё лето загонят, или на стройку куда-нибудь сошлют. Я уж не говорю, что Серёже отныне будет доставаться самая низкооплачиваемая работа, а про премии ему вообще можно забыть.

— Разве это законно?

— Вполне. — Пока девчонки с жаром обсуждали мои проблемы, я воспользовался возможностью догрызть бутерброд.

— Не понимаю, зачем тогда этот завод вообще нужен, раз на нём такие порядки? Что, так сложно найти другое место работы?

— Катя, ты действительно не понимаешь... Подобные порядки везде, на любом предприятии. Такое у нас в стране трудовое законодательство.

— А зачем тогда нужны эти госпредприятия? Пусть Сергей у меня работает, тем более что он и так член кооператива. В колхозы я никого не гоняю, да и парткома у меня нет.

Ирина не нашлась, что ответить на это предложение, и растерянно взглянула на меня. Но я прекрасно понял её молчание, как, впрочем, поняла и Катя. Чтобы поскорее уйти от неловкой, тягостной для всех троих темы, я со вздохом отложил бутерброд и перевёл разговор на другую, ещё более неприятную тему:

— Подождите, я пока не всё рассказал. Уже после обеда меня по телефону вызывают на проходную, там дяденька в синей фуражке с красным околышем сажает в желто-голубой УАЗик и везёт в райотдел милиции, к следователю.

— Как к следователю? За что? — ахнула Катька.

— Слушай дальше. В общем, заводят меня в кабинет. Сидит там солидный мужик в цивильном, заученно представляется мне, мол, старший следователь такой-то, и сходу начинает воспитывать, дескать, на меня такого-сякого-немазаного поступил сигнал (тут дядя потыкал пальцем в потолок), что я веду аморальный образ жизни, проживая с двумя женщинами сразу. Мол, это не соответствует правильному образу советского гражданина, тем паче, комсомольца.

— Оленька, сучка! — зло блеснула глазами Катя.

— Скорее, её папа. — уточнила Ириша. — Но ветер оттуда дует, от Ольги.

— Ну, я и говорю следователю, что в комсомоле не состою, а что чьи-то голословные обвинения в аморалке меня не беспокоят. "А то, что это уголовно наказуемо, вас, гражданин, тоже не беспокоит?" — спрашивает меня следователь. Открывает книжечку и зачитывает оттуда: "Статья 235. Двоеженство или многоженство, то есть сожительство с двумя или несколькими женщинами с ведением общего хозяйства, наказывается лишением свободы на срок до одного года или исправительными работами на тот же срок."

— Это за то, что ты со мной... с Ирой, тебя теперь посадят?! — Катя побледнела как мел, а Ириша, разом обессилев, опустилась на краешек дивана и теперь смотрела на меня широко раскрытыми глазами.

— В принципе да, могут. Был бы человек, а статья найдётся. У нас же на Руси издревле закон что дышло, куда повернут, туда и вышло. Ладно, слушайте дальше. Следователь начал меня про вас пытать, кто вы, где живёте, где работаете. И так напористо давит и давит. А я спинным мозгом чувствую, что нельзя мне про вас говорить, никак нельзя. Вас же тогда затаскают, все нервы вам вымотают!

Нет, думаю, надо как-то изворачиваться. Попросил у него томик Кодекса, мол, печатный текст я лучше воспринимаю. Он протянул мне раскрытую книжицу, даже статью ногтём подчеркнул, чтобы я не ошибся ненароком. Стал я внимательно читать. Прочёл раз, другой и понял, что этот следователь меня просто на арапа берёт. Тогда я ему: так, мол, и так. Вот вы говорите, что мне по этой статье год лишения свободы светит, а я вижу, что ни по одному параметру сюда не подхожу.

Во-первых, сожительство. Я живу в одной квартире с родителями, где ни одной женщины, кроме мамы, не проживает. Во-вторых, сам термин — "многоженство". Он ко мне вообще никаким боком не клеится, поскольку я не женат и никогда в браке не состоял. Мои слова о семейном положении можете проверить в ЗАГСе. О составе семьи вам всё расскажет участковый, а соседи подтвердят, потому что меня в нашем доме каждая собака знает.

Хорошо, отвечает мне следователь, мы проверим ваши показания, но в течение месяца будьте добры из города не уезжать. С тем он меня и выпроводил из кабинета. И я уже на выходе вспомнил про вчерашнего ресторанного донжуана. Блин, если бы я тогда с ним сцепился, а администрация ресторана разнимать вызвала бы милицию, то этот случай наверняка попал бы в протокол, который бы оказался настоящим потоком воды на мельницу следователя. Там ведь были бы все ваши данные — имена, фамилии, адреса. Как хорошо, что Катя не потеряла голову и про книжку свою вспомнила!

Я отхлебнул подостывший кофе и продолжил:

— Одним словом, девчата, сейчас вам особо бояться нечего. В милиции про вас ничего не знают, а я буду молчать как партизан на допросе в гестапо. Да и сама статья УК, там по тексту видно, что она нацелена на мужчин, а не на женщин. Поэтому, Ира, тебя эта история, скорее всего вообще не коснётся, ведь мы с тобой официально нигде вместе не фигурируем. Просто, на всякий случай, будь впредь осторожнее в разговорах. Тем более, с незнакомыми людьми.

Катя, а вот тебе надо быть очень внимательной, потому что наши с тобой фамилии проходят по учредительным документам кооператива. Копнут архив, и обнаружат, что мы с тобой как-то связаны. Конечно, лично тебе в любом случае ничего не грозит, но крови немало могут попортить. Или повестками изведут, или проверками деятельности кооператива замордуют.

— Но ты, Серёжа, как же ты? — во время моего рассказа Катя бледнела всё больше и больше. Но тут неожиданно взорвалась Ирина:

— Это всё из-за тебя! — набросилась она на Катьку. — Это тебе повеселиться захотелось, а Сергею что, теперь расплачиваться за твоё веселье, да?

Катя не отвечала. Похоже, она даже не слышала Ириного крика. Бледнея всё сильнее с каждой секундой, Катюша прижала руку к груди и начала медленно заваливаться на бок. Хорошо, я вовремя заметил начавшееся падение и успел подхватить Катерину на руки, краем сознания поразившись ожесточению в голосе Ирины.

— Опять приступ? — спросил я Катю, заранее зная ответ. Она едва заметно кивнула.

— Таблетки по-прежнему в тумбочке? — ещё один слабый кивок.

Что у Кати врождённый порок сердца, я знал давно, вот только по молодости лет относился к этому несколько легковесно, как к обычной, заурядной болезни. Поднялась температура — выпей аспирин. Голова болит — проглоти таблетку цитрамона. Сердце схватило — прими валидол или что там. Примерно так я рассуждал, не понимая, что Катина жизнь может оборваться в любую секунду. Чёрт, до меня тогда просто не доходило, что молодая, красивая женщина может просто так взять и умереть! А ведь подобный исход был весьма возможен. Чуть посильнее приступ, самую малость больше волнения и действия таблеток могло не хватить. Как в этот раз. Видя, что по прошествии трёх минут на щёки Кати не возвращается румянец, я бросился к телефону и вызвал "Скорую".

Бригада приехала быстро. Сноровисто оглядев больную, послушав и проверив её пульс, худющая что жердь женщина-врач сложила стетоскоп и велела собирать вещи. "Немедленная госпитализация!" — был её вердикт. Катя пыталась оспорить, но к её слабому голосу никто не прислушался. Словно извиняясь за свой срыв, Ирина металась по комнате, собирая Катю в больницу. Через пять минут носилки с укутанной в одеяло Катюшей погрузили в РАФик и увезли в краевой центр кардиологии. Мы с Ирой остались одни в разом опустевшей квартире.

— И что нам теперь делать, Сережа? — в Иришкиных глазах стояла растерянность.

— Просто жить, а там видно будет. Помнишь, ты говорила, что Катька без нас пропадёт? Вот теперь нам с тобой надо сделать так, чтобы этого не случилось. Давай я наведу порядок в технике, а ты порулишь девчонками до Катиного выздоровления?

— Я не смогу, да и Света меня слушать не станет. Она уже не раз открыто заявляла, что я такая же наёмная работница, как и она.

— Ну, со Светкой я поговорю...

— Нет, Серёж, не проси меня, я всё равно не справлюсь.

Пришлось мне брать на себя "бразды правления". Можно сказать, что с этого дня у меня началась новая жизнь: теперь в ней главным словом стало "ответственность". Не дожидаясь против себя карательных мер, я взял на заводе отпуск за свой счет, и посвятил всё свободное время делам кооператива. Здесь мне верной помощницей стала моя Иришка. Она мало того, что вела всю бумажную волокиту и подсказывала мне, где и какие деньги у нас зависли, так ещё каждый день ездила к Кате в больницу с отчетом. Это помимо основной работы у себя в конторе, зачастую отрывая время от дочери. Я же первым делом настроил все имеющиеся машинки не хуже швейцарских часов, а потом взялся за недобросовестных смежников, берущих нашу продукцию на реализацию. Ведь получалось порой до обидного: товар у нас брали, через розницу он уходил влёт, а деньги мы за него получали не полностью. Хитро...мордые трогаши считали, что им наши денежки будут гораздо нужнее и зажимали окончательный расчет всеми возможными способами. Катя с подобным состоянием дел мирилась, думая, что без услуг магазинов мы пропадём.

Я с грацией бегемота сломал эту систему. Просто не дал отгружать очередную и все последующие партии курток до тех пор, пока не получил долг за все предыдущие. Но не думайте, что ударницы кооперативного труда Света с Дашей простаивали или что эти внучки Стаханова работали исключительно "на склад". Нет, по одному мимоходом оборонённому Иришкой слову мне удалось найти выход на другие магазины, что были на противоположном конце города, и заключить с ними взаимовыгодный договор. Оставшись без ходового товара, наши старые партнёры-хитрованы вынуждены были начать расплачиваться по долгам. Пусть не сразу, частями, но деньги стали возвращаться. Вот тут-то и выяснилось, что работать на две розничных сети мы не успеваем. Никак. Хоть заставляй девчонок пахать в две смены, всё равно не успеваем. Брать ещё швей? В принципе, можно, но куда их приткнуть, где устроить им рабочие места, когда мы и так едва по головам друг у друга не ходим?!

И тут мой взор упал на лоджию. На ту её часть, которая прилегала к комнате и была не занята под кухню. Конечно, столы с машинками там не поставить, зато его можно переделать, чуть расширить, утеплить, установить там батареи отопления и перенести туда Катин диван, занимающий так много сверхценного места в комнате. Одним выстрелом я убивал кучу зайцев — появлялась возможность оборудовать дополнительно два полноценных рабочих места, следовательно, можно было взять на работу ещё двух девушек, тем самым, увеличивая наши объёмы производства. И что самое для меня главное: у нашей Кати наконец-то появлялся собственный, по-настоящему интимный уголок, где она могла расслабиться и отдохнуть в любое время, не мешаясь под ногами у работниц.

После недолгих обсуждений, прикидок и разметок, я нанял в ЖЭКе двух рабочих и сварщика с его аппаратом. Мы срезали балконную решетку, установили вместо неё сплошной лист, нагло расширив балкон на добрые полметра, заделали все щели, как следует утеплили полученную стенку и застеклили, поставив двойные рамы. Тем временем сварщик протянул отводы от стояка отопления и смонтировал два чугунных радиатора, по семь секций в каждом. Я вкалывал наравне с рабочими, причем стремление закончить стройку побыстрее здесь было далеко не на первом месте. Просто я считал, что это мой последний шанс сделать для Кати что-то действительно полезное, такое, чего она сама сделать не в силах. Ведь не успеешь оглянуться, как лето промелькнет, а осенью долгожданная свадьба с Иришкой, после которой у меня уже не будет ни времени, ни возможности позаботиться о моей второй любимой женщине. Блин, если бы вы знали, с какой дотошностью я вникал во все мелочи и как нещадно гонял рабочих, добиваясь самого высокого качества. А всё потому, что я это строил для моей Кати, для этой ехидно-вредной Катьки, для ненаглядной, любимой Катеньки...

Вернувшись через неделю из больницы, Катя попала на новоселье. Увидав вместо привычной лоджии залитый солнцем будуар, она пришла в неописуемый восторг.

— Серёжка, ты просто чудо! — восторженно заявила Катька, повиснув у меня на шее. И тут же впилась в меня долгим поцелуем. Ирине это явно не понравилось, но она смолчала, отведя глаза в сторону. А Катька, отлепившись от моих губ, ухватила меня под руку и скомандовала: — Веди и показывай всё до мелочей, а то Ира в больнице мне уже все уши прожужжала, расхваливая твои нововведения.

Под удивлённо-радостные "ахи" хозяйки предприятия, мы обошли всю квартиру, уделив особое внимание новым столам на которых гордо красовались два импортных швейных агрегата. Пусть они были не новыми, а приобретёнными в комиссионном магазине, зато качеством изготовления и своими возможностями на голову превосходили отечественные "Чайки".

— Кто машинки выбирал? — поинтересовалась Катька, разбираясь в обилии функций своих новых игрушек, явно претендующих отныне на место особо любимых.

— Даша, а я из ею отобранных выбрал две, у которых состояние было получше.

— Какие вы у меня молодцы! — одобрила Катя, но тут же встревожилась: — А нам по карману эти покупки?

Вот тут настал черёд Ирины удивлять и радовать. Раньше, пока Катерина лежала в кардиоцентре, мы с Иришей договорились, что она пока не будет рассказывать о выросших за последние дни доходах. Ведь тогда Кате были противопоказаны любые волнения, как положительные, так и отрицательные. А сейчас стало можно. Вот Иришка и не упустила случай похвастаться нашими успехами. Да, за счет стройки и покупки оборудования наши расходы за две недели выросли впятеро, но и чистая прибыль увеличилась в один и два раза. Замете, не доход, а прибыль! Когда Катя осознала разницу, её изумлению не было границ.

— Ребята, а вы меня не разыгрываете?! — с какой-то детской недоверчивостью во взоре она переводила взгляд с меня на Иришку и обратно. На что Ира, торжествуя, вложила перед Катей ворох бумаг, подтверждающих правоту её слов.

— Мои вы хорошие! Если бы вы знали, как я в больнице переживала, где мне брать деньги девочкам на зарплату, чем налоги заплатить. — Катя так расчувствовалась, что пустила слезу от умиления. — Что бы я без вас делала, спасибо тебе, Ирочка!

— Да что я... — засмущалась довольная похвалой Ирина. — Это всё Серёжа, его благодари.

— Э, нет! — возмутился я — А кто мне показал дыру, в которую утекали наши деньги? Ты! Кто мне посоветовал обратиться к директору "Радуги", через которого мы вышли ещё на три магазина? Опять, ты! Так что не спорь, без твоего участия мы бы и половины не сделали.

Иришка зарделась. Может от похвалы, а может от двух благодарных поцелуев — моего и Катиного.

Милиция меня больше не тревожила. Толи там не смогли найти подходящей зацепки для серьёзного раскручивания дела, толи следователю с самого начала было дано указание меня просто припугнуть. Не знаю, но время шло, и вместе с ним уходила тревога. Как-то незаметно закончился срок моего отпуска, и надо было возвращаться на завод. Блин, как мне этого не хотелось, если б вы знали! Я прямо нутром чувствовал неприятности, поджидающие меня сразу за проходной. И я был прав, но лишь отчасти. Репрессии последовали, но были они какие-то половинчатые. Да, возник приказ о переводе меня в другой цех с понижением, да, мне не дали премии за апрель, да, злосчастное трудовое соглашение оказалось расторгнуто задним числом, причем так хитро, что ни о каком вознаграждении речи не шло. Но этим всё ограничилось, хотя возможности заводского начальства позволяли ему устроить мне гораздо более неприятные сюрпризы. "Да и бог с ними, лишь бы в колхоз не законопатили" — решил я, и пошел осваиваться на новом месте работы. Пришел и ахнул, увидав длинные ряды столов, за которыми сосредоточенно трудились женщины. Разные. Совсем молоденькие, постарше, среднего и даже предпенсионного возраста, что называется, на любой вкус. И три мужичка на весь цех, один из которых начальник цеха.

Все эти новости я тем же вечером рассказал у Кати на кухне, ставшей для нас в последнее время традиционным местом сбора — почти ежевечерней смеси планёрки, лёгкого перекуса и посиделок с болтовнёй.

— Значит, зажали тебе тот стольник? И премию тоже не дали. — Катерина отложила в сторону лист с набросками очередного платья. — Серёжка, знаешь что, а бросай ты этот завод к чёртовой матери! Вот скажи, зачем тебе на дядю горбатиться, да ещё и пинки постоянно получать?

К моему удивлению, Катю поддержала Ира, так же предложившая мне уволиться с завода. Ей кроме несправедливого ко мне отношения, больше не понравился коллектив, в котором мне предстояло трудиться.

— Ревнуешь, мать? — я попытался шуткой разрядить атмосферу. — А не рано ли?

— Не было бы поздно! Ты же у нас такой любвеобильный. Не успею оглянуться, как ты уже к кому-нибудь приклеишься. Я порой сижу и думаю, а зачем мне такой гулящий муж? — окрысилась Ира. Она сегодня весь вечер была какая-то взвинченная, раздражённая и разговаривала непривычно язвительно, словно огрызаясь на каждое услышанное слово.

— Что, он тебе уже не нужен? — улыбнулась Катя. — Тогда мне отдай, у меня не загуляет!

— Загуляет. Он у кого угодно загуляет. — отмахнулась Ира. — Натура у него такая, кобелиная. Тут уж ничего не поделаешь, придётся мне терпеть его походы и обилие любовниц.

— Ир, ну что ты, в самом деле?! Я ведь тебе сколько раз говорил, что это всё досужие сплетни.

Но напрасно я пытался урезонить разнервничавшуюся Иринку — её, что называется, "закусило" и теперь несло по грани настоящей истерики. А Катерина с удивлением прислушивалась к таким нежданным откровениям обычно сдержанной Иры.

— Да, говорил. А ещё ты меня убеждал, что у вас с Катей всё давно в прошлом, что любишь только меня. Что, не так? А что оказалось на самом деле?

Мы с Катей пристыжено примолкли, словно пойманные за руку нашкодившие школьники, Ирина же продолжала бушевать:

— "Я люблю и тебя, и Катю" — твои слова? Что молчишь, отвечай!

— Ну, Ира... — протянул я с укоризной.

— Что Ира, что Ира?! Я с самого рождения Ира. Или скажешь, я не права и всё это придумала? Думаешь, мне приятно видеть, как на тебя девчонки вешаются, как ты на улице провожаешь взглядом каждую юбку?

На долгую минуту она замолчала, стараясь совладать с эмоциями, а потом заговорила вновь с откровенно напускной весёлостью:

— Знаешь что, Серёженька, так и быть: я, пожалуй, после свадьбы позволю тебе завести любовницу, но только если ты мне дашь честное слово, что ограничишься одной Катей.

От этих слов у Катьки мгновенно раздулись ноздри и затвердели желваки на скулах. Предупреждая неминуемый взрыв, я хлопнул по столу ладонью и рявкнул:

— Ирка, прекрати ерунду городить! Ты понимаешь, что только что обидела меня и Катю? Сильно обидела, жестоко!

— А мне, думаешь, не обидно знать, что ты кроме меня ещё по ком-то вздыхаешь?!

Ирина в слезах подскочила и опрометью бросилась вон из кухни. Я рванул следом и успел перехватить её возле дверей, когда она на секунду замешкалась, чтобы надеть туфли. Не обращая внимания на её крики, я подхватил её на руки, забросил через плечо и отнёс в ванную, где сначала насильно, а потом шепча успокоительные слова, заставил её как следует умыться холодной водой.

— Успокоилась, Ириш? — спросил я её, протягивая полотенце. Она кивнула. — Тогда приводи себя в порядок и приходи, будем мириться.

Я вернулся на кухню и замер на пороге, узрев ещё одну проблему: Катька всё так же сидела с неприступным видом, оскорблённая до глубины души. Что делать, её теперь тащить умываться? Но с Катериной такой номер не пройдёт, тут не истерика, а обида. Добротная такая обида, настоящая. И здесь одними словами не отделаешься, какими бы убедительными они бы не были. Я подошел к Катерине сзади и положил ладони ей на плечи.

— Ты сегодня шила весь день?

— Да, а что? — мой неожиданный вопрос несколько сбил её с толку.

— Плечи как всегда затекли?

— Знаешь же, зачем спрашиваешь? — в Катин голос стремительно возвращалась обида.

И тогда я без лишних слов стал разминать плечевые, шейные мышцы, сначала поверх одежды, потом расстегнул ворот пошире и стал растирать обнаженное тело. Теперь уже вошедшая Ирина остановилась на пороге как вкопанная.

— У вас тут что, прелюдия начинается? — несколько неуклюже пошутила она.

— Ириши, будь добра, принеси из ванной масло чайного дерева в синем флаконе. — Произнёс я спокойным тоном, всем своим видом показывая, что между мной и Катей не происходит ничего предосудительного.

— А, так ты массаж делаешь! — с нескрываемым облегчением выдохнула Ира. — Я сейчас!

— Кать, не сердись на Иришку, не надо. Прошу тебя. — шепнул я ей на ухо, воспользовавшись кратким отсутствием Ирины, и сразу же почувствовал, как она напряглась под моими руками: — Катя, ну, пожалуйста, не надо ссориться.

— Ладно, уговорил, не буду. — Пусть далеко не сразу, но Катя всё же откликнулась.

С маслом дело пошло веселее — очень скоро размякшая, а затем и заметно подобревшая Катюша стала болтаться в моих руках как кукла.

— Вот и всё! — закончив массаж, я вернул воротник на место. — А теперь продолжим разговор. Катя, я тебя ещё раз прошу не сердиться на слова Иры, тем более что в них было много правды. Лишь в одном она ошиблась: я никогда не стремился обзавестись любовницей. Наоборот, всегда стремился к семейным отношениям, и вам это прекрасно известно. Обеим. Поэтому ни о какой любовной связи на стороне речи быть не может.

При этих словах Катюша отвела глаза в сторону и неуловимо поскучнела. Я же взял небольшую паузу, прежде чем продолжать свою речь дальше.

— Да, Катя, не может. Но, раз Ира хочет, чтобы ты вернулась в мою жизнь, мне не остаётся ничего иного, кроме как предложить тебе стать моей второй женой.

— Как это, второй женой? — оторопела Катерина, ожидавшая чего угодно, только не подобного предложения.

— Как, женой? — эхом откликнулась Ирина, опешившая не меньше чем Катя.

— А что тут такого необычного? Пол мира так живёт уже сколько веков. — и не скрывая улыбки уточнил: — Мусульманская половина.

— Всё понятно, просто падишаху захотелось гарем завести! — ощетинилась Ира. — Может, ты нас ещё паранджу одеть заставишь?

— Ну, зачем же скрывать от мира такую красоту? Это будет слишком жестоко по отношению к окружающим!

— Нет, Серёж, ничего у тебя не выйдет. Я хоть и была в комсомоле, но с мамой в церковь ходила. Поэтому извини, исламские обычаи я не приемлю.

— Исламские... Хорошо, тогда объясни мне, глупому, вот какую вещь. Если у нас, у христиан, никогда не было подобного явления, то откуда в нашем советском уголовном кодексе есть статья на эту тему? Причем, заметь, появилась она чуть больше двадцати пяти лет назад, а до этого её там просто не было. Значит, раньше в ней не было надобности, а потом она возникла, когда подобные явления стали массовыми. Понимаешь, массовыми! Из-за одного -двух случаев УК переписывать бы не стали.

— Да, но... как ты себе это представляешь? — опомнившись, подключилась к разговору Катя. — Чтобы мы вместе жили в одной квартире, вместе ели, вместе спали, да?

— Не это сейчас важно. Для меня главное чтобы у нас не было недопонимания, чтобы двух безумно дорогих мне людей не грызла пустая ревность, чтобы Ира позволяла мне заботиться о Кате, а Катя не сердилась на такую же заботу об Иришке и Юленьке.

Это были первые мои слова, сказанные без какого-либо шутовства или ёрничества. Я с самого начала не скупясь добавлял в свои реплики иронию, показывая что не следует воспринимать мои слова за чистую монету, однако Катерина и особенно Иришка почему-то отнеслись к ним со всей серьёзностью.

— Блин, люди, вы меня сейчас опять в кардиологию отправите подобными разговорами! Пойдёмте, поможете немножко. — Заметив, что Ирина вот-вот разразится негодующим отрицанием, хитрюга Катька ловко отвлекла нас от грядущей беседы на повышенных тонах, сразу же найдя занятие для каждого.

Буквально через пять минут на столе красовались три крохотных рюмочки, покрошенная на дольки плитка "Аэрофлотовского" шоколада в хрустальной вазочке, блюдце с посыпанными сахаром ломтиками лимона и бутылка армянского коньяка.

— Кать, а разве тебе можно пить? — удивилась Ира.

— Если не напиваться, а по чуть-чуть, то можно. Врач сказал, даже полезно, если напиток качественный. — Катерина разлила по пол стопочки всем нам и свою сразу же залпом опрокинула в рот. Было видно, что при всей своей традиционной браваде Катя волнуется, очень волнуется. Она повторно наполнила свою рюмку, подняла на уровень глаз и лишь тогда произнесла тост: — Ну, как говорит Михал Сергеич, за консенсус!

Мы выпили.

— А двести тридцать пятая статья тебя уже не пугает? — задавая вопрос, Катерина состроила забавную гримасу, сморщившись от кислоты лимонной дольки.

— Согласись, что лучше сидеть за дело, чем по оговору.

Катя посмотрела на Иру, перевела взгляд на меня и сказала:

— Знаешь что, Серёж, а сходи-ка ты покури на балкон или, лучше, погуляй где-нибудь полчасика.

Я посмотрел на часы.

— Я лучше съезжу, заберу Юлю из садика. Полчаса на дорогу туда-обратно, ещё час нам с ней на прогулку... nbsp; От этих слов у Катьки мгновенно раздулись ноздри и затвердели желваки на скулах. Предупреждая неминуемый взрыв, я хлопнул по столу ладонью и рявкнул:

Вам хватит полтора часа на разговор?

— Может да, а может и нет, там видно будет. — подала голос Ирина, меряя испытующим взглядом Катю. — Только ты Юлю сюда не приводи, не надо.

— Хорошо.

Я ехал в троллейбусе, прижатый спиной к задним дверям, и анализировал недавний разговор. Припоминал каждую реплику девчонок, удивлялся необычно разнервничавшейся Ирине, улыбался Катиной хитрости и осторожностиnbsp;, но больше поражался самому себе — откуда у меня взялись подобные мысли? Я ведь никогда даже не думал жить одновременно и с Катей и с Ирой! Или всё-таки думал? Не на пустом же месте возникли мои сегодняшние высказывания, правильно? Значит, где-то глубоко в подсознании у меня зрела эта идея — не выбирать одну из двух любимых, а заполучить обеих сразу.

А потом вспомнил эйфорию, охватившую меня в тот вечер, когда мы шли по улицам втроём, обсуждая, кому что одеть на предстоящий концерт в горкоме. "Вот! — подумал я. — Вот откуда всё началось. Или ещё раньше? Например, прошлым летом, когда в моей постели с интервалом в несколько часов побывали Ира с Катей?" Что ж, может быть и так. Но факт остаётся фактом — мечта не отказываться от одной любимой в пользу другой, во мне проснулась не вчера и не сегодня, а подспудно зрела уже давно. Впрочем, очевидным фактом является и то, что эта идея из разряда явно неосуществимых.

Вот взять меня, например. Позволил бы я моей Иришке иногда спать с другим мужчиной, признайся та в любви к кому-нибудь помимо меня? Да ни за что в жизни! Я бы от ревности на стену лез или бился бы башкой об ту же самую стенку, но никогда бы не согласился. Так почему же Ирина должна быть на седьмом небе от счастья из-за того, что в моём сердце живут чувства к Кате? Или она не человек, и от ревности не страдает? Нет, мне надо не уподобляться Манилову в бесплодных мечтаниях, а думать о том, как я стану вымаливать у Иры прощения за свою сегодняшнюю выходку.

Поэтому я решил не возвращаться за Ирой, а дождаться её во дворе дома, в песочнице, где мы на пару с Юлей самозабвенно принялись строить замок для прекрасной принцессы на куче недавно привезённого песка. Влажный, без сора и примесей песок отлично держал форму, позволяя возводить высокие башенки по углам квадратной стены замка, окруженной глубоким рвом с перекинутым через него мостиком. И пусть в роли моста выступал обломок доски, а шикарной кареты послужила простая обувная картонка, зато в ней хорошо помещалась кукла Нюся... упс, пардон, конечно же, прекрасная принцесса, ведь Нюсей она была в другие, будние дни. Как и пластмассовый медведь Миша — лишь на сегодня примеривший образ верного коня. Моё предложение сделать из Миши шофёра, а из коробки лимузин было с негодованием отвергнуто:

— Ну, как ты не понимаес, Силёза. Это зе плинцесса! А плинцессы на масынах не ездят, тока в калетах.

— Тогда давай сделаем Мишу кучером, а вместо коня будет вот эта щепка. А то раньше в играх Миша всегда был женихом твоей Нюськи, а сейчас на нём ездят. Обидно за парня!

— Нисего, на музыках надо ездить, а то они быстло от лук отобъются.

— Это кто тебе такое сказал?! — я едва смог выговорить, давясь от смеха.

— Девоськи в садике говолили, а сто, лазве не так? Ты зе любис, когда я на тебе велхом еззу?

Железная логика, и как тут поспоришь?

Солнышко скрылось за крышами домов, обещая скорое наступление сумерек. На фоне сгустившихся теней во дворе непривычно ярким пятном выделялась арка между домами, в которую прямиком били последние лучи заходящего светила. "Словно сцена в свете рампы, только артиста не хватает" — пришло мне на ум сравнение. И в этот самый миг в арке возник чёрный силуэт входящей во двор женщины. Юля первой её узнала и с криком "Мама плисла!" помчалась на встречу Ирине. Когда мы шли домой, разжалованная из принцесс Нюська болталась вниз головой, небрежно ухваченная Юлей за одну ногу. "Вот брат, справедливость и восторжествовала! — подмигнул я удобно устроившемуся в моей руке Мишке, словно тот мог услышать мои мысли. — Не всё кошкам масленица, случается и для них великий пост".

Пока мы с Юлей весело брызгаясь отмывались от песка, Ирина переоделась в серый байковый халат и комнатные тапочки, как-то разом став милой, домашней и очень-очень родной. А потом мы пили чай с "бабускиными завелтусками", как назвала Юля выпечку Елены Станиславовны, и я чувствовал себя на седьмом небе от тепла семейного уюта. Вот он, тот предел мечтаний, когда на моих коленях ёрзает маленькая непоседливая егоза, норовящая накормить меня непременно этим кусочком сдобы, а за ней с улыбкой наблюдает любимая до сладостной боли женщина.

— Ир, не сердись на меня, пожалуйста. Я ведь просто пошутить хотел, там, у Катьки.

— Знаешь, Серёжа, у тебя шутки порой такие... бьющие в самое больное. — Иришка перевела с Юли свой погрустневший взор на меня.

— А почему ты у Катьки так задержалась? — я поспешил сменить тему. — Мне косточки мыли?

— Да так, девичьи разговоры, ничего существенного. О том поговорили, о сём... — уклонилась от прямого ответа Ира, а потом, без всякого перехода огорошила меня вопросом: — Ты знаешь о Катиных предыдущих браках?

— Да, она этого не скрывала.

— И как у неё с материнством, тебе тоже известно?

— Да, в общих чертах.

— А вот от меня она подробностей не скрывала.

И Ирина вкратце рассказала о Катиной исповеди, намекнув, что это сама Катерина дала разрешение передать мне её слова. Оказывается, Катя всегда хотела ребёнка, ещё с подросткового возраста мечтала о нём. Для того и выскочила замуж, едва ей исполнилось восемнадцать, однако больное сердце не позволило ей выносить плод. Случился очередной приступ и как следствие немедленный аборт. При выписке врачи строго погрозили ей пальцем и категорически запретили даже думать о новой беременности. От потери ребёнка у Кати резко испортился характер, причем настолько, что развод стал неминуемым.

А через год новая свадьба и новая беременность. В этот раз Катюша была готова есть таблетки горстями, лишь бы избежать приступа в течении хотя бы семи месяцев, ведь тогда это давало смутную надежду на кесарево и обретение долгожданного дитя, пусть и недоношенного. Но, увы, приступ случился много раньше, да такой, что её едва успели довезти до больницы. Врачи порядком перепугались перспективы получить летальный исход при следующем сердечном приступе столь проблемной пациентки. И, главное, никто не мог знать заранее, когда Катино сердце может прихватить — через год, или через час. Поэтому люди в белых халатах застращали Катину родню и её тогдашнего мужа, выбив от них заверенное по всей форме согласие на операцию. В результате от наркоза Катя очнулась уже без ребёнка под сердцем и с перевязанными фаллопиевыми трубами. То есть стерильной, без какой либо надежды в будущем стать матерью. Это был страшный удар для Катерины, уничтоживший и перечеркнувший все её мечты, всю её жизнь. Вот тогда и появилась у неё циничность, стервозность, расцвёл буйным цветом эгоизм, словом, весь тот букет, о шипы которого я не раз колол себя до крови.

То, что у Кати было два брака, я знал и раньше. Знал и о том, с какой охотой Катерина, не имеющая собственных детей, нянчится со своими племянниками. Не являлось для меня новостью, что у неё порок сердца, но вот сложить все факты воедино я как-то никогда не удосуживался. А подумать стоило, тогда бы Иришкин рассказ не подействовал бы на меня подобно удару пыльным мешком из-за угла. Одним словом, от Ирины я ушел, находясь под сильнейшим впечатлением от услышанного, далеко не сразу оценив ту пару фраз, которыми мы обменялись на прощанье.

— Ир, ты позволишь мне хотя бы иногда заботиться о Кате? — я чуть ли не с мольбой воззрился на Иришку. Она отвела в сторону глаза, на донышке которых ещё плескались остатки Катькиного коньяка, и промолвила:

— Любить, это значит желать любимому добра, даже если он не с тобой...

Я безумно обрадовался, и даже не столько разрешению, сколько пониманию моих намерений в отношении Катюши. Так обрадовался, что совершенно не обратил внимания на следующую Иришкину фразу:

— Только учти: я знать не хочу ничего о том, что там у тебя с Катей, поэтому больше не порть мне настроение с самого утра своим покаянным выражением лица.

Только дойдя до автобусной остановки, я вдруг сообразил, что пять минут назад по существу получил от Иры разрешение на супружескую неверность. Я остановился, как громом пораженный. Начал лихорадочно перебирать в памяти слова Ирины, стараясь отыскать в них другой, ускользнувший от меня смысл, но ничего иного не находил. Да, после разговора с Катькой за рюмкой кофе у Ирины явно произошла какая-то переоценка, иначе откуда взялся для меня этот карт-бланш на походы налево?

"Ну, Катька, ну, зараза! Это что же она наплела Иришке, что та вдруг сочла для себя возможным закрыть глаза на мою связь с Катериной? Хотя, что она наплела мне предельно ясно — о своей бездетности рассказала. Поняла, что Иришка по натуре очень отзывчива, вот и надавила на жалость, прикинулась бедной овечкой!" Полный благородного негодования, я стрелой полетел к Катьке с твёрдым намерением устроить ей грандиозную выволочку.

Но чего я не учел, так это своего собственного восприятия моих любимых женщин. Дело в том, что та из них, которая оказывалась рядом со мной в данный момент, разом становилась для меня центром вселенной, а образы остальных как бы подёргивались тонкой вуалью. Если рядом была Ирина, то все мои помыслы устремлялись к ней, а если Катерина, то... В общем, весь мой гнев мгновенно улетучился в неизвестном направлении, стоило мне лишь увидеть открывшую дверь Катю.

— Давай входи, не стой на пороге! — она буквально втянула меня за рукав в прихожую, захлопнула дверь и как вампир в жертву впилась мне в губы страстным поцелуем. А я ответил, да так, что у Катьки ноги подкосились.

— Серёжка... — прошептала она, обессилено повиснув у меня на шее. Потом вскинулась: — Да что это мы? Скорее снимай куртку, ботинки и проходи.

Она отстранилась, встала чуть поодаль и добавила с игривой улыбкой: — Я жду!

Не знаю, почему я сразу не разглядел наряд Катюши, наверное, потому что до сих пор видел только её глаза: ждущие, радостные, дождавшиеся. А рассмотрев, просто обомлел: одетая во всё белое, словно невеста, Катька выглядела, как сейчас говорят, "супер секси". На ногах... я не могу правильно назвать эту обувь, наверно, всё же домашние босоножки, состоящие всего из двух деталей — пластмассовой подошвы, отлитой заодно с тонким каблучком и широкой меховой полоски, играющей роль верха. Эдакие шлёпанцы на шпильках, едва выглядывающие из-под длинного белого пеньюара, небрежно наброшенного на плечи. Заставляя биться сердце и терять дар речи, под полупрозрачным шифоном дерзко проглядывало кружевное бельё: узкие трусики и изящный бюстгальтер на тонюсеньких бретельках. А когда Катя шагнула, и её стройная ножка раздвинула полы пеньюара, при этом обнажив больше половины бедра, моё сердце чуть не выскочило из груди, отбивая неистовую чечётку. Для меня до сих пор загадка — как я тогда не набросился на Катю прямо в прихожей, а смог дойти с ней до дивана...

Только до дивана ли? Нет, сегодня это было настоящее ложе любви. Не страсти, а именно любви, потому что всё в Катюшиной спальне говорило о предстоящей неторопливости, о чувственности, о нежности. Чиркнув спичкой, Катя зажгла две свечи в изголовье ложа, осветивших стоящее на подоконнике вытянутое блюдо с фруктами и гроздью винограда, два бокала и бутылку вина с грузинской вязью на этикетке.

— Кать, а как ты узнала, что я сегодня обязательно приду?

— Я не знала. Просто надеялась. Очень надеялась. — Катя задула спичку и опустила её в пепельницу. — И ты всё-таки пришел, Серёжка. — Тут в глазах Катьки блеснули хитринки: — Но разве так полагается входить султану к своей любимой второй жене? А ну, брысь в душ!

"Белая подушка, белая постель, белая девчонка растворилась в ней..." — сами собой пришли на ум строки неизвестного мне поэта, когда я, усердно вытирая полотенцем влажную голову, вернулся к Катерине. В полумраке её пеньюар сливался с белым фоном ложа, и только копна волос контрастным багряным пятном выделялась на шелковом снегу, да алело рубиновой искрой вино в бокале, который Катерина вращала за тонкую ножку. Второй бокал так же был наполнен, ожидая только меня. И у нас было вино, и была нежность, и любовь, и страсть.

Вы можете подумать: "получил разрешение на измену, и тут же пустился во все тяжкие"? И будете трижды неправы, если подобная мысль всё-таки придёт вам в голову! Можете не верить, но стоило мне только лишь увидеть Катю, как я в ту же секунду позабыл обо всём на свете: и о своём первоначальном намерении её отругать, и о недавно выданной Иришкой индульгенции. Нет, потом-то конечно вспомнил, но гораздо, гораздо позже — лишь когда утолив первый любовный голод, мы с Катюшей блаженно растеклись по порядком измятой простыне.

До тех пор, пока не вернулся на место унесённый ураганом страсти разум, мы просто лежали, отстранённо любуясь яркими звёздами за стеклом высокого окна. Да, тогда по ночам над крупным городом ещё были видны звёзды, не забитые заревом огней современной рекламы. До утра город мирно спал, погрузившись в патриархальную тишину, не нарушаемую, как сейчас, круглосуточным автомобильным гулом. Катя прижималась ко мне, я к ней, и нам было так хорошо просто лежать вместе, не шевелясь, не тревожась, не думая ни о чём, наслаждаясь самим фактом телесной близости друг друга.

Потом было произнесено первое слово, второе, третье и так незаметно завязался разговор, постепенно перешедший от обычного восторженного лепета двух влюблённых к настоящим откровениям. И я, и Катя вдруг ощутили настоятельную потребность выговориться, раскрыться, обнажить собственную душу так же, как были обнажены наши тела. Всё, о чём мы раньше молчали, о чём запрещали себе даже думать — сокровенные мечты, касающиеся нас двоих робкие надежды, опасения — всё это мы торопились выразить в словах, стремясь успеть поведать вплоть до самой последней мелочи. В ту ночь Катя многое рассказала мне о своих предыдущих браках, существенно дополнив скупое изложение Ирины. Упомянула она и о состоявшейся у них с Иришкой сегодняшней, хотя нет, уже вчерашней беседе. Вот тут я, признаться, чуть не выпал в осадок, когда до конца выслушал доверительную Катину речь. Блин, оказывается, за моей спиной кипели нешуточные страсти, о которых я ни сном, ни духом! Весь день после того разговора, что на заводе, что на улице я ходил словно пришибленный. Раз за разом прокручивая в голове Катины слова, припоминая сопутствующие им события, я пытался сложить для себя истинную картину нашего любовного треугольника.

Я, конечно, знал о том, каким способом Ира познакомилась с Катериной, но особо не задумывался, для чего ей это было надо, считая подобное стремление к знакомству обычным женским любопытством. А ведь дело было не в банальном капризе: Ирина в тот момент ходила сама не своя от наших с ней участившихся размолвок, считая их виновницей Катьку и мою неспособность забыть о своей бывшей женщине. Накрутив и загнав себя в угол своими же собственными фантазиями, Иришка буквально не находила места. Ей стало казаться, что её счастье вот-вот развалится, как рушится наполовину построенный карточный домик.

"Что делать?" — эта мысль не давала Ире покоя, тревожа её и днём, и ночью. От отчаяния она уже не знала, куда ей деваться, к кому обратиться за помощью. Недавняя комсомолка не раз и не два подумывала пойти к какой-нибудь бабке-ворожее, чтобы та навела порчу на соперницу. Иришка была готова собственноручно втыкать булавки в дверной косяк Катькиной квартиры, или сыпать ей иголки под коврик. Блин, у неё даже родилась идея навестить бывшего мужа в его любимом гараже и выпросить у того стакан электролита, чтобы было чем плеснуть Кате в лицо! Чёрт, а я-то всегда считал Ирину тихоней, пугливой серой мышкой, и совершенно не ожидал от неё подобной решимости. Да, воистину в тихом омуте бесы водятся. Хорошо еще, что мой бесёнок решил не прибегать сходу к столь кардинальным мерам, а для начала заняться разведкой. То есть познакомиться с Катькой, аккуратно втереться к ней в доверие, выяснить для себя, что дорого сердцу соперницы, и только потом действовать. Ведь любой человек всегда боится потерять что-то ценное для себя, рассудила Ира. Для кого-то это деньги, работа, какие-то иные материальные блага. Для других это семья, дети, близкие. Для третьих — репутация, общественное мнение. А, найдя Катькино слабое место, надавить на него посильнее, и тем самым заставить Катерину отступиться, оставить меня в покое. "Путем шантажа люди многого добиваются" — решила Ирина, направляясь в магазин за тканью для нового платья.

Одно моя черноволосая ревнивица выпустила из вида: роль разведчицы на себя Катька примерила уже давно. Прошлой осенью, когда я объявил ей, что между нами всё кончено, и у меня есть другая женщина, Катя небрежно бросила фразу "перебесишься, приходи" и гордо покинула беседку детского садика. Но ушла она недалеко, всего лишь до ближайшего угла, из-за которого впоследствии наблюдала за нашим с Ириной разговором. Вычислив традиционное место прогулок, она и зимой неоднократно следила за мной, Юлей и Иришкой, не стесняясь зайти с театральным биноклем в подъезд близь стоящего дома. Так что внешность Ирины для Кати секретом не являлась и, обнаружив соперницу в один прекрасный день у себя на пороге, Катька моментально поняла, что тут дело нечисто. Однако сходу закатывать скандал не стала, решив пока прикинуться несведущей и потихоньку разузнать намерения разлучницы.

Кино и немцы, прям-таки готовый сценарий для фильма про шпионов и контрразведку! Причём сначала всё строго соответствовало канонам: Ирина старалась показать себя полезной для Кати, а та в свою очередь всячески вводила её в заблуждение, привечая и нахваливая по поводу и без. Попутно Катька исподволь внедряла в голову Иришки мысль, что в роли любовника я Кате не нужен совершенно, а вот как заведующий технической частью её предприятия, так просто необходим. Ира подумала и решила пока не форсировать события. Оружие возмездия — спичечный коробок с клопами, добытыми ею с немалым трудом — так и остался невостребованным.

Но реальная жизнь здорово отличается от кинофильма, и дальнейшее развитие событий пошло несколько вразрез с общепринятыми законами жанра. К замешательству Катерины, Иришка оказалась полезной кооперативу не на словах, а на деле, о чём недвусмысленно свидетельствовали цифры в бумагах. Да и сама Иринка неожиданно пришлась Кате по душе. Я отчётливо вспомнил, как лёжа в моих объятьях, Катя оборонила среди прочих такую фразу:

— Если бы не было тебя, Серёжка, мы с Иркой вполне могли бы подружиться.

Но я был, и этим обрекал девчонок вести войну до победного конца. Вот только что являлось победой для каждой из них? Первой об этом задумалась Катерина, ещё зимой обнаружив одно обстоятельство, превращающее для неё подобную победу в Пиррову. А звалось оно Юлей. Увидав, как я отношусь к детям, Катюша сразу поняла, что это автоматически делает наш с ней союз недолговечным, ведь рано или поздно я захочу наследника, а сама она подарить мне ребёнка, увы, не в состоянии. Для Кати такое открытие было очень болезненным, ведь кроме краха сердечных надежд оно в очередной раз напомнило о её неполноценности как женщины.

После долгих, мучительных колебаний, метаний из одной крайности в другую, Катя решилась всё-таки отойти в сторону, сочтя синицу в руке предпочтительней журавля. Иными словами, перевести наши с ней отношения в разряд чисто деловых и дружеских. А пришла она к такому решению буквально за день до моих жалоб на притязания Хельги. И надо же было случиться той встрече со шпаной, потянувшей за собой бурную ночь и моё признание в любви! Какая после этого может быть дружба? Бедная моя Катя совершенно потеряла голову, не зная к чему теперь стремиться и чего добиваться. В растерянности она решила отстраниться и просто понаблюдать за развитием событий, не предпринимая самой никаких действий. Вот разве что немного развлечься, всласть поиздевавшись над заносчивой Хельгой. Откуда она могла знать, что эдакая забава отправит её на больничную койку? Но нет худа без добра — увидев Катю на носилках без кровинки в лице, Иришка невольно преисполнилась к ней сочувствием, а после доверительного разговора по душам в палате кардиоцентра окончательно перестала считать её за своего смертельного врага. Именно в той беседе Катя подробно рассказала Ире о себе всё, не утаивая буквально ничего.

Казалось бы, теперь Ирине можно успокоиться, перестать тревожиться за будущее наших с ней отношений, ан-нет, в ней по-прежнему жила убеждённость в моей патологической неверности, вселяя неуверенность в завтрашнем дне. И тогда Ира задумала, так сказать, минимизировать потери. "Раз человеку что-то нужно, то надо ему это дать, а не то он возьмёт сам, но уже украдкой, и не факт, что в этом случае последствия окажутся безобиднее — решила она. — Если уж Сергею так необходимы встречи на стороне, то для всех будет лучше, чтобы этой стороной стала Катерина."

И пусть она, находясь в изрядно растрёпанных чувствах, сделала это предложение не совсем корректно, пусть умудрилась крепко задеть самолюбие Кати — джин, что называется, был выпущен из бутылки. Сохраняя оскорблённый вид, хитрюга Катька мгновенно просчитала все выгоды для себя, и цепко ухватилась за эту мысль двумя руками. Она выпроводила меня из квартиры, а сама принялась обрабатывать Иришку по полной программе, не забывая щедро поливать её елеем с головы до пят. К концу этого разговора захмелевшая Ирина была уже свято уверена, что смогла найти великолепный выход из сложившегося положения, а Катенька была, есть и будет её лучшей подругой.

Честно говоря, услышав это, я не знал сердиться мне или восторгаться. Блин, Катька есть Катька — зараза, вредина и умница. Ведь если разобраться, обманула ли она Иру? По большому счёту нет, она лишь подыграла Ирине в её заблуждениях, склонив к выгодному для себя решению. Однако никакой попытки переубедить Иришку или объяснить, что та ошибается, не предприняла. Но можно ли винить Катю за это? Опять же нет, ведь по существу мои девчонки продолжали оставаться соперницами, и каждая из них думала в первую очередь о себе. А оно мне надо, жить на пороховом погребе и знать, что оба ведущих в него фитиля только пригашены, но продолжают тлеть?

"Что делать?" — не давал мне покоя один из двух извечных русских вопросов.

— Серый, плесни грамм двадцать?! — как-то оторвал меня от очередных раздумий Петрович. — Трубы горят после вчерашнего. А у тебя, я слышал, всегда заначка имеется.

— Петрович, ты же раньше никогда не пил посреди недели? — удивился я, доставая из ящика стола стеклянный пузырёк с замотанным изолентой горлышком.

— Да тут хочешь, не хочешь, оскоромишься. — вздохнул Петрович, тщательно сцеживая последние капли огненной воды в принесённый с собой стакан. — Вечером со своей старухой полаялся, вот и тяпнул с горя.

— А что так?

— Да всё! — враз севшим голосом ответил Петрович после того, как лихо опрокинул в рот содержимое стакана, пригнувшись за приборной стойкой. — Она у меня целыми вечерами или в телевизор пялится, или с подружками лясы точит. Вот вчера прихожу домой, а там дым волнами стелется и такая вонь паленого мяса по всей квартире, что без противогаза не вздохнёшь. Я скорей на кухню, смотрю, а там кастрюля на раскаленной плите аж потемнела, и дым из-под крышки валит! Гляжу, а там вода вся выкипела, и мясо сгорело до уголька. Это моя старая так бульон варила: печку включила, а сама к соседке умотала. Мёдом там ей намазано, что ли, у подружек-то? И ведь слова ей не скажи, только попробуй заикнись, так сам же виноват и останешься. Я вон, вчера попробовал ей высказать, так такой разнос получил! Я, мол, и такой, и сякой, и не мазанный, и внимания ей мало уделяю, и домой только переночевать прихожу. Вон, говорит она мне, в телевизоре показывают, какая у людей любовь бывает, какие там кавалеры галантные — не то, что ты. А какое ей может быть внимание, когда меня от её внешнего вида с души воротит? Вечно на ней один и тот же застиранный халат, эти бигуди постоянные под косынкой. И жуёт! Утром жуёт, днём жуёт, вечером перед телевизором усядется и опять жуёт, жуёт, жуёт. У неё уже третьего подбородка из-за пятого не видно, а она всё ест и ест. И куда только влезает?! Сил моих нету, выносить эту коровищу, Серый! Она же у меня раньше первой красавицей была, за ней мужики толпами бегали. А как замуж вышла, родила двух пацанов, так на себя рукой махнула. Раздулась, что бочка пивная, ходит — с боку на бок переваливается. Я уж по вечерам домой идти не хочу, специально на работе задерживаюсь, чтобы её лишний час не видеть. И всё ей дай, всё ей мало! То хрусталь, то ковры, то стенку финскую... Вот такая она, жизнь семейная, Серый. Подожди, вот сам женишься, тогда и узнаешь, почём фунт лиха.

Заметив идущего по проходу начальника цеха, Петрович умолк и шустро ретировался подальше от глаз начальства, а я, оставшись в одиночестве, попробовал примерить на себя его ситуацию. То есть попытался представить своих девчонок лет так через ...дцать такими же располневшими и опустившимися, как супруга Петровича. Но ничего не вышло: Ирина очень походила на свою мать, а Елена Станиславовна была сухонькой и довольно активной дамой. Да и Катьку я "увидел" похожей на Фаину Раневскую в роли таперши из кинофильма "Пархоменко". Такая же флегматичная, усталая, с папиросой в зубах, поющая невероятно пошлый романс хриплым низким голосом. Забавно, но даже такая она у меня не вызвала отторжения.

Между тем предусмотрительный Петрович сбежал не зря, потому что начальник цеха подошел именно ко мне.

— Сергей, ты у нас в электронике хорошо разбираешься, посмотри, что с ним? Только не афишируй особо перед людьми, хорошо?

Он положил мне на стол завёрнутый в газету предмет, размером с кирпич и ушёл. Я развернул бумагу и ахнул — магнитофон. Кассетный автомобильный магнитофон! И это у нас, на режимном предприятии, где на проходной у работников на законном основании шмонали сумки? Где за попытку пронести транзисторный приёмник пойманного с поличным ожидало автоматическое лишение премии, а за магнитофонную или фото плёнку вообще грозило два года расстрела, причем, каждый день насмерть! А тут целый магнитофон. Да уж, что дозволено Юпитеру...

Впрочем, я не стал слишком долго сетовать на мирскую несправедливость, с азартом приступив к изучению чуда импортной техники. Аккуратно поддев наклейку с гордой надписью "Made in Taiwan", я открутил скрытые под ней крепёжные винты, снял крышку и недоумённо уставился на крошечную плату печатного монтажа. Жменя кондёров, десяток резисторов, две микросхемы и... всё. А где остальное? Неужели это весь магнитофон? Оказалось — да. Выпаяв отдавшую богу душу микросхему, я завернул её в бумажку, сверху написал марку, и вручил останки начальнику. Мол, ищите такую же деталь, господин хороший. Как найдёте, так и будет вам счастье в виде работающего музыкального агрегата. Начальник смог меня удивить, отыскав необходимую микросхему всего лишь через три дня. Вот что значит связи! Получив отремонтированный магнитофон, он пристал ко мне хуже репья с просьбой помочь установить музыкальную шкатулку в автомобиль. Мол, сам он уже один раз попробовал, и результатом его попытки стала сгоревшая микросхема. Я нехотя согласился, и в тот же вечер мы отправились в гараж осуществлять имплантацию.

Укрепив на скорую руку магнитофон под приборной панелью "шестёрки", я уложил провода от колонок под ковриками, подключил питание и с деловым видом воткнул предупредительно протянутую кассету в прорезь. На магнитофоне зажёгся зелёный огонёк, а из динамиков зазвучал хриплый голос Высоцкого "Протопи ты мне баньку, хозяюшка", заставив расплыться в довольных улыбках начальника и окруживших его машину зевак из соседних гаражей. И началось! Мне пожимали руку, хлопали по плечу, восторгались так, словно я только что эту "шестёрку" как минимум в космос запустил. А вслед за поздравлениями начались просьбы, от которых меня собственной грудью заслонил начальник цеха. Будто ловкий импресарио расхваливая мои таланты, он сходу отшивал одних, что-то обтекаемое обещал другим и со значением кивал мне в сторону третьих.

Без особого энтузиазма я выполнил один заказ, другой, третий, а потом, сама не заметив как, втянулся. Магнитофоны мне попадались не слишком сложные, а с имеющейся на заводе контрольно-измерительной аппаратурой, их ремонт становился плёвым делом. Доставку заказов в цех и обратно через посты бдительного ВОХРа взял на себя начальник цеха, он же занимался и сбором платы за ремонт. Причём, в свой карман он не клал ни копейки, отыскав для себя в нашем с ним тандеме иную выгоду. Я уже говорил, что в те времена больше всего ценились связи, а народ в его гаражном кооперативе подобрался сплошь из ответственных работников, занимающих не слишком высокие, но довольно важные посты на самых разных предприятиях города.

Вот так и сложился у нас с шефом полный консенсус на основе взаимного интереса — мне деньги, ему связи. Да и я стал известной фигурой на территории кооператива. Со мной здоровались за руку, с охотой заводили разговоры, спрашивали совета. И не только о звукотехнике, но и по поводу любого электричества в машине, от проводки к фарам до системы зажигания. А мне было интересно залезть и покопаться в потрохах автомобиля, тем более что хозяин сам приглашает. Постепенно появился опыт, и я уже не тратил по часу на поиски неисправности в электропроводке тех же "Жигулей", практически безошибочно находя проблемное место в цепи. Следующей ступенью для меня стали иномарки.

Японские машины в нашем городе появились давно. Помню, я ещё пацаном бегал смотреть на здоровенный, непривычных очертаний автокран "Като", или рассматривал микроавтобусы "Тойота", которые в большом количестве закупило для собственных нужд наше пароходство. С началом перестройки на улицах стали появляться и легковушки, произведённые в стране Восходящего солнца. Наш народ, воспитанный на крайне ненадёжной продукции отечественного автопрома, относился к этим машинам с настороженным интересом. Да, красиво, да удобно и комфортно, но где брать запчасти на это чудо техники? — вопрошали они у владельца какого-нибудь "Галанта" или "Марка". Ну, не укладывалось в головах наших автолюбителей, что машина может просто ездить и при этом не ломаться. Даже мой папа, и тот не отправлялся на дачу, не забив половину багажника запчастями и инструментом, присовокупив к ним надёжный буксировочный трос. К тому же в японские авто надо было заливать девяносто третий бензин, а он стоил на несколько копеек дороже любезного сердцу семьдесят шестого. Попытки доморощенных умельцев засунуть лишние прокладки под головку блока цилиндров, чтобы заставить японку кушать народный русский бензин, или не приносиnbsp; — Я не знала. Просто надеялась. Очень надеялась. — Катя задула спичку и опустила её в пепельницу. — И ты всё-таки пришел, Серёжка. — Тут в глазах Катьки блеснули хитринки: — Но разве так полагается входить султану к своей любимой второй жене? А ну, брысь в душ!

ли результата, или приводили к преждевременной смерти двигателя. Но какой же "умелец" признается, что запорол движок из-за того, что у него в башке вакуум, а руки из задницы растут? Правильно, никакой. Гораздо проще обхаять забугорную технику, обозвав её ненадёжной, склонной к поломкам неженкой. Так и получилось, что вместо популярности иномарки у нас до поры до времени пользовались незаслуженно дурной славой. Потом-то народ разобрался что к чему, но далеко не сразу.

И всё-таки японки покупали, хоть и нехотя. Люди рассуждали так: лучше ездить на подержанной иномарке, чем ходить пешком в ожидании, когnbsp;да же подойдёт твоя очередь на новенький "Москвич". Потому что стоять в таких очередях можно было не по одному году — слишком далеко было от нашей восточной окраины до Москвы и Набережных Челнов. "Неважно с какой стороны руль у машины, лишь бы колёса были!" — утеnbsp; — Ир, не сердись на меня, пожалуйста. Я ведь просто пошутить хотел, там, у Катьки.

шал себя очередной автолюбитель, скрепя сердце решаясь на покупку импортного авто. Брал, начинал ездить и... влюблялся в свою ласточку. Ещё бы, ведь по уровню комфорта японки оставляли привычные "Жигули" далеко за кормой! Сиденья с подогревом, кондиционер, электрические стеклоподъёмники, регулируемые с места зеркала заднего вида — всё на электроприводе. И ведь работало!!

Но любая, даже сверх надёжная техника иногда может подвести. А где её ремонтировать? На СТО иномарки не принимали, а если и брались за ремонт, то ломили три цены и без какой-либо гарантии. В поисках божеских расценок клиент пошел ко мне, потому что я делал то же самое, но вдвое дешевле, нежели работники автосервиса. Всем было хорошо: и мне и клиенту. Ближе к концу первого месяца разделив заработанные ремонтом деньги на потраченное время, я, признаться, прибалдел: дело обещало быть не просто прибыльным, а очень прибыльным. Хоть увольняйся с завода и посвящай ему всё своё время! Но в таком случае крайне остро вставал вопрос — где обосноваться, чтобы нормально заниматься ремонтом?

Помню, собрал я всё расчёты, морально подготовился, сформулировал в уме затрудненья и сомнения, да и высказал своим красавицам на очередном "семейном" совете. Ирина вяло отмахнулась, мол, поступай как хочешь, а Катя наоборот, заинтересовалась новой идеей. Она даже предложила взять деньги со счёта своей конторы и выкупить под эту затею бокс в строящемся неподалёку кооперативе. Чтобы не решать наобум, мы с ней целый вечер потратили на подсчёты и планирование, пока полностью не уверились в перспективности моих предложений.

Вот казалось бы, одобрямс получен, деньги нашлись — бери да радуйся, но почему-то в глубине души меня грыз неугомонный червячок недовольства. А основной причиной его появления было откровенное равнодушие Иришки, с которым она встретила мою инициативу. Спору нет, увлечённый новой тематикой, я в последнее время маловато уделял времени моим женщинам, но ведь это не повод к такому наплевательскому отношению ко мне, правильно?!

"А что тогда повод?" — задумался я и стал перебирать в памяти наши встречи с Ириной за последние месяцы. Какой-то конкретной причины не нашел, зато понял, что я болван и слепец. Ира уже давно ходила на нервах, а я прилежно исполнял роль страуса. Только тот прятал голову в песок, а я от регулярно возникающей между нами напряжённости предпочитал скрываться в гаражах, среди железа и запаха бензина. Сбегал, проще говоря, оставляя Ирину на Катю, а если и появлялся, то старался подгадать встречи так, чтобы между мной и Иришкой всегда была Юленька. В присутствии дочери Ира всегда держала себя в руках и не позволяла бушующим в ней эмоциям прорываться наружу.

Да, на личном фронте страсти продолжали накаляться, где роль истопника взяла на себя Иришка, исправно подкидывая полешки в топку свистящего изо всех щелей парового котла. Продолжая эту аналогию, во избежание взрыва мы с Катей только и успевали стравливать пар да подливать в тот котёл студёной водицы. Чёрт возьми, в мою скромную, тихую, всегда такую выдержанную Иринку не иначе как бес непостоянства вселился! Скажите, чем иным можно было объяснить столь стремительные перепады настроения? Только что, буквально секунду назад она беззаботно смеялась, а теперь рыдает в три ручья, или замкнулась в себе, как в неприступной крепости. А попробуй, спроси, чем вызван минор... В лучшем случае не ответит, а в худшем вывалит ворох попрёков, выставив тебя виновным буквально во всём, начиная от забытой ею дома помады, до кратковременного утреннего дождика, заставившего бедную Иру потом весь день таскать с собою тяжеленный зонт. И секс у нас с Иринкой стал теперь таким же — из крайности в крайность. То сметающая всё и вся неистовая буря-ураган, то мои усердные предварительные ласки в течении часа, внезапно оборванные равнодушным "не хочу". Заметьте — то, что я разгорячён и схожу с ума от желания, Иру не волновало ни чуточки.

А с каким злым сарказмом она подтрунивала надо мной, намекая на нашу с Катей связь, кстати, ей же самой разрешённую! Редкая встреча обходилась без подобного наезда. И ведь не сказать, чтобы мы с Катюшей ударялись во все тяжкие. Нет, наоборот, видя Иришкину взвинченность и её готовность в любое мгновенье сорваться в истерику, мы с Катей старались не подавать ни малейшего повода для неудовольствия. Вели себя будто мы давние, хорошие знакомые, и только. А уж про то, чтобы подержаться за ручки или, не дай бог, проявить какую-нибудь нежность или ласку друг к другу и речи не шло! Блин, мы даже перестали встречаться тет-а-тет, а уж чтобы провести вместе ночь — и не помышляли вовсе. Вон, полтора месяца назад попробовали уединиться, и что? Не смотря на тщательное соблюдение нами всех правил конспирации, Ирина всё равно догадалась, каким-то шестым чувством уловив, что между нами с Катюшей случился интим. Тут такое началось! Спасайся кто может, потому что сдаваться на милость победительницы было бесполезно. Не было у Ирины этой самой милости к провинившимся перед ней. Не было. Зато язвительности и клокочущего в груди негодования хватало с избытком. На всех. Я бы ещё долго терялся в догадках о тайне преображения Иришки, если бы Катерина не смилостивилась и не просветила меня.

— Да ты что, Серёжка, сам не видишь? Ирка же беременна! Месяц пятый, если не шестой.

Блин, как хорошо, что я в тот момент сидел...

Мои попытки устроить Ирине допрос с пристрастием провалились исключительно из-за того, что подозреваемая и не думала запираться, а начала выкладывать всё как на духу.

"Да, я беременна, а что?" — и глазёнками эдак наивно хлоп-хлоп.

"Почему не говорила? Ну, я думала, что тебе это совершенно не интересно. Ты ж у нас только своими гаражами живёшь!" — и вновь старательно демонстрируются наивные глазёнки, без тени какого-либо осуждения во взоре.

"Свадьба? Ну, хорошо, давай распишемся, если ты так хочешь. Заодно и мама порадуется, она давно нашей свадьбы ждёт, ведь ты ей так нравишься. Вот только мама опять приболела, ты же помнишь, как ей плохо зимой было?.." — и разговор аккуратно, незаметно переводится в сторону. Сначала на болезнь матери, потом на папины рабочие проблемы, далее следуют сетования на быстрый рост Юли и острую необходимость обновок в детском гардеробе... Одним словом, дав принципиальное согласие на свадьбу, Иришка ловко ушла от конкретики, не позволив мне назначить дату подачи заявления в ЗАГС. А я-то успокоился, дурачок, посчитал, что все недоразумения позади, раз Ира не возражает против свадьбы.

Но когда в подобных разговорах прошел очередной месяц, а в фигуре Иры начались хорошо заметные изменения, до меня наконец-то дошло.

— Ира! Сколько можно водить меня за нос? Давай уже определимся, когда мы пойдём подавать заявление.

— Зачем, Серёжа? Признайся, ведь на самом деле ты не хочешь на мне жениться.

— С чего ты взяла?! — Нет, как вам такой перевод стрелок? Я даже опешил от неожиданности.

— Ну,ты же мне сам сказал, ещё летом. Помнишь, я спросила, какую бы ты хотел свадьбу? А ты ответил, что никакую.

Её слова тяжким молотом с одного удара напрочь вынесли из мозгов способность к рациональному мышлению. Я тупо лупал глазами в попытках вспомнить, о чём же говорит Ира. И только минут десять спустя до меня дошло. Тогда я набрал в грудь воздуха, медленно выдохнул, и заговорил самым доброжелательным тоном, на какой только был способен в данную минуту:

— Ириш, я ответил "никакую" потому что идеальным для меня вариантом было бы просто сходить с тобой в ЗАГС и там тихо-мирно расписаться, не устраивая традиционный байрам на полгорода. Понимаешь, я как представлю себя манекеном в витрине, выставленным на обозрение полупьяных гостей, так мне дурно делается. Да и ты, помнится, раньше не любила оказываться в центре досужего внимания. Или после увольнения с завода у тебя сменились приоритеты?

— Только это? То есть, ты имел ввиду лишь количество гостей?! — Ира неверяще округлила глаза. У неё задрожали губы, и глаза моментально наполнились влагой. Она кинулась мне на шею и зарыдала. Сквозь плачь и всхлипы до меня доносилось: — А я решила, что ты передумал на мне жениться, что ты-ы разлюби-и-ил меня-а-а-а!

Что мне оставалось делать? Конечно же, утешать мою малышку! Обнимая и поглаживая её по спинке, я досадовал, как одно неправильно понятое слово, одно крошечное недоразумение способно отравить жизнь двум любящим сердцам. Впрочем, скоро плач прекратился. Меня трижды спросили, не сержусь ли я на неё, пять раз был задан вопрос люблю ли я её — "честно-честно? Даже такую толстую и подурневшую?" — на что отвечал неизменным "да". И был тут же зацелован до полусмерти. Обрадовавшись нашему примирению, я вновь затронул тему немедленного похода в ЗАГС, но напоролся на категорический отказ.

— Да ты что, Серёжа! — вскинулась Ирина. — Пойти в ЗАГС с такими пигментными пятнами по всему лицу, да ещё с лезущим на нос животом? Чтобы всё качали мне вслед головой и ухмылялись: "По залёту замуж выходит, догулялась!" Это же стыд-то какой, Серёжа! Ну, сам подумай, куда нам торопиться? Давай потом сходим, когда я рожу и приду в себя?

— А как же ребёнок? Мне что, потом бегать и добиваться усыновления собственного дитя?

Сходу на этот вопрос Ирина ничего не смогла ответить. Замявшись, она попросила у меня пару дней, чтобы навести справки, и клятвенно пообещала вернуться к этому разговору сразу, как только ей станет что-либо известно о процедуре оформления отцовства. Я согласился, но наученный месяцем хождения вокруг да около, с постоянным откладыванием свадьбы в долгий ящик, не стал пускать дело на самотёк. В тот же вечер, рисуя Юле очередной волшебный замок в альбоме, я наябедничал Елене Станиславовне на Иришкину нерешительность. Мало того, я подключил к процессу капанья на мозги Катюшу, хотя уговорить её оказалось ой как непросто. Мою просьбу Катя сходу встретила в штыки:

— Ага, ты мне ещё предложи быть свидетельницей на вашей свадьбе! Чтобы я собственными руками вручила любимого сопернице!

— Кать, извини, что я тебе напоминаю про это, но вспомни, как ты когда-то сама хотела ребёнка. Вот и я хочу. Очень хочу. Но по нашему долбанному законодательству все права на дитя принадлежат матери. Если Ира из-за очередного заскока вдруг упрётся и не даст мне согласия на усыновление, то не видать мне собственного ребёнка как своих ушей. Понимаешь? А вот если в соответствующей графе свидетельства о рождении я буду записан отцом, то она уже никуда не денется, и будет обязана хотя бы раз в неделю давать мне возможность встречаться с сыном. Или дочерью.

Катя прожгла мне пламенным взором, отвернулась и нехотя пообещала подумать. А мне большего и не надо! Зная Катьку, я был уверен, что даже такого обещания вполне достаточно, чтобы мой рыжик начал действовать. И она действительно начала. Но, увы, даже слаженного хора из четырёх голосов — по ходу дела к нам примкнул Иринин папа — оказалось недостаточно, чтобы склонить Иру к немедленной свадьбе. И пусть только кто-нибудь попробует заявить, что мы плохо старались! Я такому критику предложу самому попробовать переубедить беременную женщину. Флаг ему в руки и бронепоезд на встречу.

Вступив в свою последнюю треть, осень робко начала примерять на город белые одежды, чтобы в нужный час передать его зиме в полной готовности. Холодный белый пух пока ещё не набрал декабрьскую тяжесть, и его едва припорошивший мостовую тоненький покров очень быстро сметало злым порывистым ветром. По всем приметам чувствовалось, что зима в этом году будет ранней, морозной, и придёт намного раньше обещанного календарём срока. И зиму ждали. Ждала природа, ждали люди. Ждал и я.

С затаённой дрожью, с предвкушением ждал, потому что давно заметил — в последние годы все значимые и памятные события у меня начинались как раз в это время, на границе зимы и осени. Именно в ноябре я познакомился с Катей, а самая трепетная часть нашего романа протекала в зимние месяцы. Следующей зимой, выдернув меня из тоскливого болота сердечных неурядиц, мне призналась в любви Ириша. Ещё через год я сам наконец-то понял, что влюблён в неё не на шутку. И вот на подходе новая зима, сулящая очередные волнительные изменения в жизни — появление на свет моего первенца.

Ирина взяла на основной работе очередной отпуск, подгадав так, чтобы после него сразу уйти в декретный. Но её деятельной натуре было тяжело сидеть целыми днями в звенящей тишине пустого дома, и потому она продолжала ходить к Катерине. После болезни хозяйки кооператива отношение Дашки со Светкой к Ирине заметно поменялось в лучшую сторону, стало тёплым и душевным. В чём тут была причина, в грамотном ли поведении Ирины в тот сложный период или в заметно поднявшейся зарплате у девчат, я особо не задумывался — мне своих забот хватало с головой.

Я к тому времени уволился с завода, выкупил-таки гаражный бокс и пустился в свободное плаванье за радужной мечтой кооператора — длинным-предлинным рублём. Встав и позавтракав, я теперь спокойно, без суеты и страха опоздать, без ежеминутного нервного поглядывания на часы, собирался и ехал на работу. На СВОЮ работу. На работу НА СЕБЯ. Войдя в бокс, я первым делом вооружался топором и колол дрова для большой, сваренной из листовой стали печки, установленной в дальнем углу гаража. Набив полную топку и убедившись, что огонь разгорелся как надо, я запирал ворота и шёл к Катерине пить кофе, благо её дом стоял в двух шагах от гаражного кооператива. И чем ближе я подходил к подъезду, тем шире становилась улыбка на моём лице — душа пела в ожидании встречи. Казалось, с чего бы это? Ведь ещё и десяти часов не пошло, как мы расстались! Но каждое утро, лишь только я поворачивал ключ и оказывался в тесной прихожей, как что-то сладостно ёкало в груди, заставляя меня скидывать верхнюю одежду гораздо быстрее, нежели подобное случалось в армии по команде старшины.

Приветственно махнув рукой Светке с Дашкой, я неслышной тенью проскальзывал мимо них к склонившейся над раскроечным столом Кате. Но как бы я не крался, она всегда чувствовала моё приближение, даже когда стояла ко мне спиной! Катенька поворачивалась ко мне, и я тут же, не обращая никакого внимания на хихиканье девчонок за спиной, впивался в её предупредительно подставленные губы изголодавшимся поцелуем. Потом отрывался и с безмолвным вопросом "как ты без меня?" вглядывался в такие безумно родные глаза. "Хорошо. Теперь, когда ты пришел, очень хорошо!" — лучился в ответ взор Катюши. И наши губы вновь сливались в поцелуе, более нежном и чувственном чем первый.

— Так, всё, не отвлекай меня от работы! — Катя, бросив чуть смущённый взгляд на прыскающих со смеху девчат, отстранялась от меня и торопилась вернуться к прерванному занятию. — Иди лучше к Ирке, позавтракай.

И я шёл, почти бежал в примерочную, где щёлкала костяшками счёт Ирина. На скрип открывающейся двери она поворачивала голову и расцветала трогательной, по-детски открытой улыбкой:

— Серёжа! А я тебя жду, а ты всё не идёшь и не идёшь. Кофе будешь?

— Потом! — отмахивался я и, не теряя ни секунды драгоценного времени, бережно, словно стеклянную обнимал свою вторую любовь. Несколько минут мы предавались поцелуям, после чего я опускался на колени перед Иришкой и клал ладонь на её живот.

— Как он сегодня? — спрашивал я, имея в виду ребёнка.

— Сейчас успокоился, по утру пинался, как заправский футболист.

— А может, у тебя там балерина?! — вопрошал я, делая большие глаза. — И уже вовсю репетирует, фуэте крутит?

— Я не знаю, кто там, это тебе должно быть виднее, кого ты во мне поселил. — смеялась довольная Ирина, запуская пальчики в мою порядком отросшую шевелюру. — Иди, пей кофе, пока чайник не остыл, я его и так уже два раза грела.

Стоило мне забренчать ложечкой, перемешивая сахар в кружке, как дверь открывалась, и входила Катя, держа в руке тарелку с бутербродами. Пока я ел, девчата беседовали, обсуждая между собой какие-то мелкие производственные моменты, порой переключаясь на шутливое покусывание моей персоны. Особенно этим увлекалась Катька, а Ирина в пику ей неизменно вставала на защиту общего мужа. Иногда они менялись ролями, и тогда дифирамбы мне пела Катя, а Ирина вышучивала нас обоих. А я млел, любуясь своими женщинами, такими разными, но до сердечных судорог любимыми.

Позавтракав, я возвращался в гараж и "впрягался в лямку", порхая бабочкой вокруг задранного капота. Ну, нравилось мне это занятие — зарыться с головой в автомобильные потроха и обнаружить, отыскать неисправность, как бы та не пряталась среди скрученных в жгуты проводов.

Искра в землю ушла?

Откопаем!

Генератор работает, а зарядка пропала?

Отыщем, с собаками найдём!

И чем коварней и заковыристей оказывалась поломка, тем больший кайф я испытывал, находя дефект в хвалёной импортной технике. "Ага! — злорадно восклицал я, разглядывая позеленевший от окисла разъём или сгнивший под изоляцией провод. — Вот оно тебе пресловутое японское качество! Поскупились господа капиталисты, зажались на приличное гальваническое покрытие!" Белкой в колесе я крутился до обеда, который порою меня так и подмывало пропустить из-за увлечённости собственной натуры. И я бы обязательно его пропускал, перебиваясь сухомяткой, если бы не Ирина.

Примеряя на себя роль супруги, моё солнышко подошла к этому со всей ответственностью. И даже больше. Она как-то умудрялась совмещать бухгалтерию и делопроизводство с кухонными хлопотами, заставляя нормально питаться не только меня, но и девчонок. Первое время она чуть не палкой выгоняла вечно занятых модисток из-за швейных машинок, но добилась того, чтобы общие обеды стали полноценными. Перед таким её напором тушевалась даже Катька, моментально пряча свой гонор куда-то очень далеко.

"И кто же тут самодержец? Или здесь уже революция случилась?" — посмеивался я, глядя как безропотно грозная хозяйка вместе с подчинёнными бредёт мыть руки под требовательным взором Иришки. Но никакого передела или двоевластия не было в помине, просто нормальное разделение обязанностей. Это как в старину на корабле: есть капитан, который определяет курс и порт назначения, а есть боцман, на котором всё корабельное хозяйство, от парусов и канатов до бочонка с полуденной матросской чаркой. Не стремясь на первые роли, Ириша стала таким "боцманом", а остальные... остальные этому были только рады. Рад был и я подобным переменам, ведь они обещали долгожданный мир в моей будущей семье.

А перемен из-за Ирининого положения хватало всяких — редкий день обходился без чего-нибудь новенького. Не секрет, что мужчине вообще трудно понять женщину, а уж беременную особенно. По моему, они сами не всегда понимают, чем было вызвано очередное "хочу", и с какого перепуга это мимолётное желание вдруг стало императивом. Если Иришкина внезапная тяга к солёненькому, сладенькому или вкусненькому вызывала у меня улыбку и одно лишь желание услужить, то овладевшая ею в последний месяц страсть к сексу откровенно пугала. Я до жути боялся нанести вред ребёнку и пытался всячески отговорить Иру от близости. Зря, всё зря. "Ты меня не любишь!" — немедленно со слезою в голосе следовал убийственный аргумент, не оставлявший мне иного выхода, кроме как уступить и покориться неизбежному. Ириша брала меня под руку и, переваливаясь что уточка, конвоировала к себе или ко мне домой, выбирая ту квартиру, где родители отсутствовали. Но так можно было поступать в будни, а в выходные как быть? Не скажешь же "мама, погуляй, пока мы с Ириной будем предаваться страсти", верно? А вот чёрта с два! Рассуждая подобным образом, я откровенно недооценил Иришкин "голод", на поверку оказавшийся сильнее каких-либо условностей и правил приличия. Бушующая в её крови гормональная буря здорово ослабила способность к логическому мышлению, и порою моя скромница выдавала такое, что хоть стой хоть падай.

— Давай ты как следует протопишь бокс, и разложишь сиденья в машине клиента? А я простынки прихвачу. Чистенькие! — как-то раз заявила мне Ира, воодушевлённо сверкая глазками.

— Где, в машине? Ириш, да ты что?! Там же грязно, и бензином пахнет, и маслом. И потом, ты знаешь, кто в той машине раньше катался? Не хватало нам ещё заразу какую-нибудь подцепить, и подарить её ребёнку. Нет, ни за что, даже и не проси!

Ирина надулась, но не стала спорить. Вместо этого она пожала плечами и направилась к Катерине.

— Кать, а ты у своих родителей давно была? Может быть, ты к ним съездишь на часок? А мы с Серёжей тебя здесь подождём. — У Кати округлились глаза и затрепетали крылья носа. Она набрала в грудь воздуха для гневной отповеди, но Ирка не дала ей слова вставить: — Кать, ну что ты, не обижайся, дело-то житейское. И потом, я когда рожу, тогда мне долго никто не будет нужен. А Серёжа на это время будет полностью твоим. А? Соглашайся!

Шокированная такой бесцеремонностью Катерина перевела взгляд на меня, а я только и смог, что вымученно улыбнуться да развести руками. Мол, что тут поделать, сама видишь, что у Иры с головкой не порядок. Катя в голос чертыхнулась, накинула шубейку и пулей вылетела за дверь, так приложив её о косяк, что штукатурка посыпалась...

Врачу, у которого наблюдалась Ириша, что-то не понравилось в том, как протекает её беременность, и по его настоянию мою малышку в последних числах ноября положили в роддом несколько ранее ожидаемого срока. И с того момента старое, ещё Сталинской постройки грязно-серое здание стало для меня центром притяжения на две долгих, нескончаемых недели. За эти дни я до последней трещинки в кафельном полу изучил крохотный, два на полтора метра предбанник, дальше которого новоиспечённых папаш не пускали во избежание занесения инфекции. И, надо сказать, правильно делали! Ведь в те времена медицина ещё заботилась о здоровье людей, а не как сейчас — беспокоится исключительно о здоровье их кошельков, чтобы те сохраняли стройность и не страдали излишним ожирением.

Затесавшись среди таких же слегка очумевших молодых отцов, я подпирал выкрашенную в салатный цвет стену, стоически ожидая, когда же откроется заветное окошечко, и можно будет задать пожилой санитарке вопрос о моей Ирине. Проведя пальцем по странице журнала и отыскав в списке Иришкину фамилию, женщина равнодушно отвечала: "нет, ещё не родила", и подзывала следующего. А этот следующий уже нетерпеливо отталкивал меня локтем и, чуть не целиком влезая в окошко, с надеждой выпаливал имя своей половины. И так же разочарованно отходил, услышав то же самое, что и я. Хвала Перуну, Ирина не стала долго мучить ни нас, ни себя и глубокой ночью после четырёх дней томительного ожидания подарила мне сынишку, а Юле давно обещанного братика. Естественно, я не стал хранить эту новость в тайне, а за какой-то час растрезвонил о ней всем родным и знакомым.

И началась радостная суета, так хорошо знакомая каждой семье, в которой когда-нибудь появлялся новорожденный. Столкнувшись нос к носу возле роддома, мои предки наскоро перезнакомились с родителями Ирины и решили отметить встречу как положено, за торжественным столом. Не откладывая в долгий ящик, тут же поймали такси и отправились к нам. Помогая накрывать на стол, бегала и хлопотала Елена Станиславовна, а рядом с ней хлопотала и суетилась донельзя счастливая моя мама. Как же, у неё внук появился, первый! Пока хозяйки на кухне шинковали закуски, я, тесть и батя сообразили на троих, доломав первоначальный ледок скованности и отыскав общий язык уже после второй рюмашки.

— Ну, что, за нас, за отцов? — предложил тост Ирин папа, когда я разлил по третьей.

— Вы бы хоть подождали, пока мы стол накроем! Отцы... — хмыкнула мама, особо выделив голосом последнее слово. — Или совсем невтерпёж? Вон, как этому, младшему из вас троих? Ещё свадьбу не сыграли, а он уже "папаша".

К моему удивлению на защиту "почти что зятя" дружно поднялась вся семья Иришки, от Юли до Елены Станиславовны, заставив маму стушеваться и поубавить воспитательный напор. Впрочем, этот натиск нисколько не помешал ей потом вдоволь посокрушаться о падении нравов у современной молодёжи, совершенно не желающей слушать старших. К счастью, мамины нравоучения оказались единственной каплей дёгтя в этот вечер, а так всё прошло тихо, мирно, очень по-семейному. Забегая вперёд скажу, что с того дня бабушки и дедушки зачастили друг другу в гости, обнаружив помимо новорожденного внука немало взаимных интересов. Старшее поколение на одном из своих советов решило, что молодые, то бишь мы с Ирой и детьми, будут жить у нас, потому что три комнаты это всяко просторнее двух у тёщи с тестем. Я не возражал против такого решения, да и Иришка в своих записках выразила согласие.

Словом, к моему нескрываемому удовольствию отношения старших родственников складывались неплохо. Вести из роддома так же вселяли оптимизм: по утверждению врачей младенец был здоров, а Ирина нормально перенесла кесарево, без каких-либо осложнений. Все страхи, казалось бы, уже позади и мне теперь волноваться больше не о чем.

Если бы не Катя.

Моя разом потерявшая всяческий задор Катенька.

Как только моё отцовство из ожидаемого стало свершившимся фактом, на девушку словно чёрная вуаль опустилась. Она редко смеялась, часто уходила в себя, надолго погружаясь в собственные мысли. Её взор перестал лучиться, а на лбу частыми гостями появлялись складочки так не красящих его морщинок. К своему стыду должен признать, что я, с головой ушедший в нескончаемую круговерть приятных хлопот, заметил её удрученное состояние не сразу. Мне бы поговорить с ней, поскорее выяснить причину печали, пока та не пустила глубокие корни в Катиной душе. Но когда, черт меня дери?! Я то пашу в боксе, то через весь город мчусь к Ирине, то дома помогаю родителям с ремонтом. Я вкалывал утром днём и вечером, не имея ни секунды для откровенной беседы с Катенькой.

Но даже вырви свободную секунду, я же не стану заводить подобный разговор днём, в присутствии Светки и Дашки! И вечера ждать было зряшно — девчонки вкалывали допоздна, отправляясь в своё общежитие на последнем троллейбусе. А остаться у Катюши на ночь я уже не мог, иначе как бы я объяснил родителям своё отсутствие, когда Ира в больнице? К тому же у меня создалось впечатление, что Катька нарочно задерживает девчонок на работе, чтобы не оставаться со мной наедине. Она и по утрам стала встречать меня гораздо холоднее, нежели раньше. Подставит щеку для поцелуя и всё на этом, а от предложений поговорить отмахивалась, ссылаясь на загруженность заказами.

А начавшие появляться с завидной регулярностью букеты в Катиной квартире? Когда у Ирины срок беременности подошел к последней трети, Катя сама попросила меня больше не дарить ей цветы, чтобы лишний раз не нервировать будущую маму. А я, глупец, и послушался! Нет, чтобы продолжать оказывать моему рыжику знаки внимания, пусть и не столь открыто. Но, как видно свято место пусто не бывает — если я не приношу букеты, то их притащит кто-то другой. И я даже вычислил, кто это! Особого труда не составило заметить связь между возникновением в вазе очередного веника, и появлением на пяточке у Катиного подъезда синего "Москвича", на котором приезжал один из наших оптовых покупателей. Что это — попытка подольститься к поставщикам или нечто личное? С равной вероятностью тут мог быть любой из этих вариантов. Хотя бы потому, что с Катиной эффектной внешностью она была просто обречена на повышенное мужское внимание. Мимолётных поклонников у моей Катеньки хватало всегда, и мы втроём не раз пошучивали по этому поводу. Вот только раньше она никогда не делала тайны из появления на горизонте очередного вздыхателя, а сейчас почему-то промолчала. Почему? Неужели началась вторая серия обмана, подобная той, крепко отпечатавшейся в моей памяти истории с Виктором?

Этот вопрос не давал мне покоя, а вкупе с её странным похолоданием тревожил всё сильнее с каждым прожитым днём. Казалось, что я упускаю Катю, что ещё чуть-чуть, и потеряю её окончательно, а потому необходимость разговора по душам становилась всё острее и острее. Но стоило мне собраться с духом и заглянуть к ней для беседы, как я обязательно натыкался на Дашу и её неразлучную подружку. И тогда я пошел на хитрость: часов в семь вечера отложил свою работу, зашел в Катин подъезд и отщелкнул один автомат в распределительном щитке, обесточив пол квартиры. И удалился обратно в бокс, изображать кипучую деятельность. Не прошло и пяти минут, как прибежала взбудораженная Дашка.

— Серёжка, у нас опять со светом проблемы! Приди, почини, а то у нас работа встала.

— Даш, я приду, но не сейчас, у меня самого забот прорва. Видишь, агрегат стоит колом? За ним через час должен хозяин придти, а он не петь, ни лаять. Так что сделаю вам свет, но только когда со своими делами на сегодня разберусь.

— А нам что делать, сидеть и ждать тебя?

— А смысл вам дожидаться? Один Аллах ведает, сколько я тут провожусь, пока закончу.

Я выждал два часа, прежде чем пойти к Кате. Она в одиночестве сидела на переделанном в кухню балконе и курила, уставившись в окно на двор неподвижным взглядом. Я не таясь разделся, с шумом и плеском помыл чумазые после гаража руки, подошёл к Кате вплотную, но она не реагировала.

— Кать, что с тобой в последнее время? — я приобнял её за плечи. — Я что, провинился чем-то пред тобой? Если да, то скажи прямо, в чём моя вина.

— В чём? — продолжая изображать из себя статую, Катя не шелохнулась, двигались только её губы. — Да ничем ты не провинился. Просто я поняла, что пора положить конец всей этой комедии. Видишь ли, Серёжка, твоя придумка с двоеженством конечно забавна, но она рано или поздно закончится. Так зачем же оттягивать неизбежное?

Словно очнувшись от сна, Катерина нервно повела плечами, высвободилась из моих объятий, жадно затянулась табачным дымом, и затушила — нет, с ожесточением раздавила — окурок в пепельнице.

— Ты так уверена в нашем прощании? — я отпустил Катю и прислонился спиной к дверному косяку.

— А ты нет? — спросила она, не поднимая глаз.

— Нет. Конечно, если только ты сама не будешь настаивать на расставании.

— А Ирка? Или ты считаешь, что она так и будет терпеть нашу с тобой связь? Боже, Серёжка, какой же ты наивный! — Катерина отмерла на секунду и впервые встретилась со мной взглядом. — Вот увидишь, оправится она после родов, сходите вы с ней в ЗАГС и всё, привяжет она тебя к себе. Крепко накрепко привяжет, а ты даже и не дёрнешься. Как же, ведь у тебя там сын!

— У меня? Странно, я считал, что у нас... Я думал, что ты обрадуешься, что в нашей семье появился ещё один ребёнок. Вспомни, как ты мечтала о младенце. Так почему же ты сама от него и от нас с Ирой отказываешься?

— Так мне Ирка его и отдала!

— Да почему сразу "отдала"? — чувствуя, что начинаю горячиться, я сделал над собой усилие и сбавил напор. — Почему мы не можем его вместе растить, скажи? Вот как Юлю. Ты же с ней охотно занимаешься, и я вижу, как девчонка тянется к тебе. А разве Ирина хоть когда-нибудь тебе слово против сказала, или хотя бы как-то намекнула? Нет. Она мне не раз говорила, что её радует, как у вас с Юльчиком складываются отношения. Так почему мы трое дочь любить можем, а сына нет? Конечно, ты можешь сказать, что с Юлей другая ситуация из-за того, что она мне не родная. И ошибёшься, если так подумаешь. Она для меня такой же родной человечек как сынишка, как Ира. Как ты сама.

— Ну, это ты так думаешь! — фыркнула Катка, отведя взор в сторону.

— Да? А почему тогда Иришка в каждой записке спрашивает о твоём здоровье? Почему она тебе приветы шлёт? Из вежливости? Или из-за каких-то особо коварных замыслов? И ещё одно. Каждый раз, когда я встречаюсь с Юлей, она меня спрашивает, когда же мы с ней пойдём к Кате. Что мне ей отвечать? Что наша Катя испугалась возможного семейного счастья, и потому всех от себя отталкивает? И её тоже?

Катька ухватила из пачки новую сигарету и встала к окну, развернувшись ко мне спиной, при этом неестественно выпрямившись. Казалось, её позвоночник вот-вот зазвенит туго натянутой струной от напряжения. Я хорошо знал это холодное, неприступное молчание, в котором сейчас замкнулась Катя, отгородясь им от всего мира, и в первую очередь от меня. Я замолчал на полуслове.

Если бы я сейчас продолжил доказывать Катерине её неправоту, то добился бы только обратного — взрыва, спора на повышенных тонах, или того хуже, окончательного разрыва прямо здесь и сейчас. Да, позже, остыв, Катя пожалела бы о содеянном, но из-за своего гордого, независимого характера никогда бы в этом не призналась. И главным образом потому, что прав был я, а не она. А признать свою неправоту для Катерины всегда было мучительно сложно. Про некоторых людей говорят, что у них железный характер. Так вот у Кати он был из стали. Из до жути перекаленной стали — очень и очень твёрдой. И потому хрупкой. Если приложить чрезмерное усилие, то его можно сломать, но согнуть невозможно никому.

С улицы через плотно закрытые окна не доносилось ни звука. Казалось, повисшую межу нами тишину можно потрогать руками, настолько она была осязаема. Катя так и держала в руке незажженную сигарету, гипнотизируя неподвижным взглядом песочницу во дворе. Я отлепился от косяка и качнулся к ней. Катюша даже вздрогнула, настолько неожиданно громко прозвучал щелчок зажигалки.

— На, прикури, не мучь зря сигарету. — усмехнулся я, поднося огонёк поближе. — Кать, я сейчас уйду, а завтра... О, чёрт, завтра же суббота, дома дел выше крыши, ведь в понедельник Иру забирать... Одним словом, Катенька, я хотел тебя попросить, чтобы ты не решала сгоряча. Не торопись, подумай день-другой, а там как скажешь, так и будет. Я соглашусь с любым твоим решением. Сочтёшь, что мы можем быть вместе, значит, будем вместе, а нет... Ну, на нет и суда нет.

Повернулся и ушел. Я уже оделся, обулся и приготовился открыть дверь, когда в прихожей появилась Катя.

— Какие сверхсрочные дела у тебя на завтра? — Тон Катерины был далёк от дружелюбного.

— Генеральная уборка с перестановкой мебели. Родители решили отдать нам с Ирой свою спальню, а сами они переберутся в мою бывшую комнату.

— Понятно... Ладно, иди. Только свет в щитке не забудь включить.

Оп-па, а Катька-то мою хитрость с пропажей электричества, похоже, раскусила. Интересно, как догадалась? Чуть смутившись, я одним движением перещелкнул автомат, кивнул на прощанье замершей у двери Кате и вышел на улицу, в полной мере ощущая облегчение сапёра, обезвредившего дьявольски сложное взрывное устройство буквально за пару секунд до неминуемого подрыва.

Что ж, вот долгожданный разговор и состоялся, но полного удовлетворения я от него, увы, не получил. С одной стороны, тему букетов и поклонников мы не тронули, а потому призрак возможного обмана продолжал покусывать моё сердце. Но с другой... Пусть сегодняшний Катин голос был холоднее стоявшего на улице мороза, пусть! Но ведь она всё-таки вышла меня проводить, а не осталась на кухоньке замершей в категоричном отрицании всего и вся. Подумав, я счёл это по-настоящему добрым знаком. Да и моё упоминание о Юле пришлось явно к месту.

Последние два месяца перед роддомом, Ирина пару раз в неделю не отводила дочь в садик, а вместо этого брала с собой на работу. Появление в своём доме чужого ребёнка Катя поначалу встретила настороженно, даже с некоторой подозрительностью. Но, присмотревшись к малышке поближе, сменила "гнев на милость". Их сближение началось после того как Юльчик, чуть освоившись на новом месте, стала по-детски подражать взрослым тётям. Все вокруг шьют, значит и она должна попытаться что-то сшить из щедро выделенных лоскутков и обрезков. Наблюдая за ней, Катя невольно умилялась, глядя на сосредоточенное выражение Юлиного личика, с которым та втыкала иголку в ткань или вытягивала нить при очередном стежке.

А особенно Катюшу поражала Юлина усидчивость: обычно детям быстро наскучивает заниматься одним делом, особенно когда оно не слишком получается, а наша Юля могла сидеть по часу, пыхтя над рукодельем маленьким насупленным ежиком. И пусть пошитое платье на кукле Нюське местами топорщилось нитяной бахромой, пусть юбка этого платья получилась перекошенной на бок, зато этот наряд был создан своими собственными руками, а Катя, Света и Даша Юленьке совсем-совсем не помогали, разве что только чуточку. Ну, в самом начале. Потом ещё в серединке немного и под конец самую малость. А так сама, всё сама!

Конечно же, такой самоотверженный труд не мог остаться без награды. Заметив склонность дочери к портняжному ремеслу, я купил ей в ГУМе детскую швейную машинку. Пусть с ручным приводом, зато она шила настоящую ткань настоящим однониточным швом! Девчачьему восторгу не было предела целых три дня. Потом прелесть новизны угасла, и Юля вернулась к привычному распорядку: пошьёт сама, посмотрит на работу девчат, задаст им пару-тройку вопросов, с самым серьёзным видом выслушает ответы и убежит в примерочную, под крыло к маме. Там пристроится на краю стола и займётся рисованием. Это когда Катя отсутствовала по каким-нибудь причинам.

А стоило Катюше появиться, как Юля принималась ходить за нею хвостиком, не отставая буквально ни на шаг. И не просто так: то ножницы подаст, то во время съёма мерок с клиентки метнётся и принесёт общую тетрадь с карандашом для пометок, то старается ещё чем-нибудь оказаться полезной. Конечно же, Катерина не могла устоять перед таким к себе отношением. Она не тискала Юлю как молодые Светка с Дашкой, видящих в ребёнке живую куклу, а занималась с ней, пыталась что-то дать девочке, обучая или просто подавая пример. И долгожданным появлением в Юлиной речи буквы "Р" мы тоже были обязаны Кате. Помню, мы даже праздник устроили по этому поводу с чаепитием и неожиданно вкусным тортом от местной кондитерской фабрики.

Внимание читателям! Если вы нашли этот текст не на моей странице на СамИздате, а где-нибудь на просторах инета, или тем более купили и удивляетесь некоторой сырости и не вычетанности, то все претензии к тем, кто взял без разрешения рабочий вариант с моей страницы.

Всю ночь южный ветер нагонял с моря облачность, и теперь над городом висела плотная пелена тяжелых, тёмных облаков, ввергая жителей в сонное, придавленное состояние. Но, не смотря на сами собой опускающиеся веки, мы с папаней с раннего утра двумя трудолюбивыми осликами перетаскивали мебель из одной комнаты в другую. Наш путь пролегал через зал, с обязательной остановкой на середине дороги, во время которой вооруженная влажной тряпкой мама пробегалась по всем укромным уголкам шкафов, стеллажей и кроватей, гоняясь за каждой крохотной пылинкой.

Когда из прихожей донеслась приглушенная трель звонка, я в тот момент, пыхтя от натуги, пытался сдвинуть с места тяжеленный комод в дальней комнате.

— Сережа, открой! А то у меня руки мокрые. — Распорядилась мама, ожесточённо выполаскивая тряпку в ведре. Чертыхнувшись про себя, "кого это там принесло?", я побрёл открывать.

— Привет! Смотрю, ты уже трудишься?

— Кто там, Серёжа? — Мамино любопытство не дало ей усидеть на месте, и она примчалась посмотреть на визитёра. Причём, мокрые руки ей нисколечко не помешали. — Ой, Катя, это вы. А мы тут генеральную уборку в доме затеяли ...

— Вам добровольные помощники на субботнике нужны? — улыбаясь во все тридцать два, Катя уверенно переступила через порог.

— Да зачем вам было утруждаться, ехать куда-то, мы бы и сами спокойно справились. — всплеснув руками, зачастила мама, но тем не менее с готовностью отступила на шаг, освобождая гостье место. — Ну что ты застыл, Серёжа? Скорей прими у Катеньки пальто!

— Что там на улице твориться? — спросил я Катю, помогая ей раздеться. Не то, чтобы меня так уж интересовала погода, просто этим вопросом я хотел подчеркнуть будничность нашей с ней встречи. Специально для мамы, уже успевшей возомнить себе невесть что. Её сыну вот-вот жену из роддома забирать, а к нему девушки продолжают бегать — подобные мысли ясно читались на мамином лице.

— Сыро, слякотно, но очень тепло по сравнению со вчерашним морозом. Наверное, снег пойдёт.

— Про снег не знаю, но дождь уже начал накрапывать. Здравствуйте, Катя!

Оп-па, а вот и папа подтянулся! Странно, он у нас никогда излишним любопытством не страдал.

— Да?! Ой, как я удачно успела доехать, а то бы сейчас промокла без зонта!

Контрастом с царящей за окном хмарью, Катюша сияла настоящим рыжим солнышком, затопив прихожую и окрестности своим приподнятым настроением. И я, и родители, все мы невольно заулыбались в ответ, с ходу заражаясь Катиным оптимизмом. А Катерина, наскоро переодевшись в видавший виды тренировочный костюм, моментально включилась в наведение порядка под маминым чутким руководством.

Блин, если бы я не знал Катьку настолько хорошо, то я бы принял её игру за чистую монету, настолько правдоподобно она вошла в роль послушной исполнительницы маминых указаний. Катюша подхватывала на лету её любое критическое замечание в адрес мужской половины, и довольно остроумно развивала любую мысль, в итоге сводя к тому, что без женщин мужчины абсолютно неспособны к самостоятельной деятельности. Мама просто цвела от удовольствия и откровенно млела от комплиментов, тут же щедро отсыпаемых в её адрес моим любимым рыжиком.

Был доволен и папа, большей частью тем, что с Катиной помощью дело продвигалось вперёд семимильными шагами. Для него робкая надежда закончить все работы за субботу и в воскресенье наконец-то нормально отдохнуть, обрела перспективу стать реальностью. Ну, а как я-то был доволен, об этом можно даже и не заикаться! Приход Кати ясно говорил, что все недоразумения между нами в прошлом. Суток не прошло с того момента, как я с внутренним трепетом задавал ей вопрос: "можем ли мы быть вместе", и вот он ответ — ясно и недвусмысленно одним своим приходом Катя сказала "да"! Ну, а появление веников в вазах мы ещё не раз успеем обсудить...

Повод поговорить на эту тему представился в тот же день, за поздним обедом. Или ранним ужином? Мама поинтересовалась, как у самой Кати обстоят дела на личном фронте, и есть ли у неё на примете молодой человек. Катюша нарочито стыдливо отвела глаза в сторону и скромненько так ответила "нет".

— Лукавишь, Кать, ей-ей лукавишь! А кто, как не таинственный поклонник тебе квартиру цветами заваливает последние две недели? — не удержался я от поддёвки.

— А, ты про это... — усмехнулась Катерина. — Увы, этот кавалер не в моём вкусе. Ты же знаешь, что я плешивых на дух не переношу, а у него лысина во всё темя, хоть он старательно и прячет её, подстригаясь под Котовского. Плюс, борзый он не в меру, наглый. Так что нет, я лучше подожду другого принца.

— На белом коне?

— А мне без разницы, какого цвета у него "Волга", лишь бы квартира в центре была не меньше четырёх комнат! — Заливисто расхохоталась Катька, заставив маму с папой переглянуться: "это она всерьёз?".

После застолья мы оделись, и я пошел проводить Катю до остановки. Но далеко не ушли: грохнулись пару раз на тротуар, и решили вернуться, пока руки-ноги не переломали. А всему виной наша погода! За три недели с дневными минус пятнадцатью земля основательно промёрзла, и влага не по сезону прошедшего дождика, моментально замёрзнув, превратила улицы в великолепные катки. Добавьте к этому разгулявшийся в середине дня ледяной северный ветер, пробирающий до костей сквозь любую одежду.

Катя посмотрела на отчаянно буксующие машины и расстроилась:

— Вот же, не было печали! И как я теперь домой попаду, когда транспорт колом? Тащиться семь остановок по гололёду, так это я только к утру добреду, если, конечно, с пол дороги в травмпункт не отвезут.

— Это ж кто тебя подберёт, да отвезёт в больничку, когда "скорая" так же колом стоит? Не, зайка, если упадёшь, то так и будешь до утра замерзать. Вот чтобы подобного не случилось, пойдём-ка мы обратно. Сегодня заночуешь у нас, а утром видно будет.

Мама моё решение горячо одобрила и с охапкой постельного белья начала примеряться к приснопамятному дивану в зале. Ну, к этому музыкальному ящику на пружинах с голосистостью иерихонской трубы. Я мамины намерения пресёк на корню, мотивировав чрезмерной жестокостью по отношению к Кате. Мол, чем девушка перед тобой провинилась, что ты ей собираешься устроить бессонную ночь? Да и вообще, этому памятнику мебельного искусства давно пора на пенсию, то бишь на помойку. А волнения мамы о приличиях успокоил сооружением для себя спального места из двух состыкованных в длину детских кроваток. Прилёг, покрутился. А что, нормально! Узковато малость, зато по росту. Катерине же досталась наша с Иришкой кровать. Надо ли говорить, что среди ночи я был туда приглашен? Причем, весьма настойчиво, но с соблюдением всех правил конспирации и звукомаскировки. Не хватало нам ещё спящих в другой комнате родителей разбудить!

И вот он, понедельник, день, когда я впервые почувствовал себя настоящим отцом. Вначале я немного ошалел от радостной суеты и неразберихи при выписке Ирины из роддома. А потом ошалел вплоть до полного обалдевания — это когда мне был вручен объёмистый свёрток из ватного одеяльца, с синей ленточкой снаружи и моим ещё не виденным сыном внутри. Больничное крыльцо вдруг показалось мне неимоверно высоким и отчаянно крутым, а ноша в руках такой хрупкой... Не знаю почему, но страх оступиться при каждом шаге этого спуска по бетонным ступеням крепко врезался мне в память на долгие годы. Ну так, чай, не авоську с продуктами, а первенца нес!

Календарь утверждал, что прошли и среда, и четверг и воскресенье с субботой минули, а мне казалось, что всё ещё длился сумасшедший понедельник. По крайней мере, ощущение лёгкого шока не торопилось покинуть буйну голову. В знакомом с детства доме новым стало всё — от развешанных театральными занавесами сохнущих пелёнок, до самого воздуха в квартире, за какой-то час насквозь пропахшего младенцем и грудным молоком. А что самое главное — изменилось положение у людей в доме. Это в прошлом мы все были личности, а теперь стали прислугой у новой, крохотной жизни, забавно чмокавшей губёшками в своей кроватке. И иначе ни как, ведь любое новое привносит перемены. Меняется жизнь, меняемся и мы. Вот и Иришка заметно изменилась после выписки: она слегка округлилась, став внешне ещё привлекательней. Но гораздо заметнее поменялось её поведение. Терзавшие Ирину во время беременности перепады настроения растворились без следа, явив нам прежнюю, очень спокойную, даже слегка флегматичную Иру. Умиротворённая безмятежность — эти два слова наиболее точно характеризуют состояние души моей супруги. Она как будто бы вот-вот, буквально только что очнулась от доброго, светлого сна, и всё ещё заспанная, смотрит на мир сквозь вуаль грёз и сновидений.

А, может, так оно и было на самом деле? Спала-то Иришка урывками, чуть ли не ежечасно поднимаясь или для кормления, или чтоб намокшие пелёнки сменить. Вот её организм и навёрстывал ночной недосып, постоянно находясь в лёгкой дрёме. Да и я не далеко ушел от моей "спящей красавицы", постоянно клюя носом в натопленном боксе над очередным авто, поскольку так же ночами просыпался от басовитого рёва малыша. А сынуля-то получился крепыш, настоящий богатырь не только по вокальным данным: я всегда поражался, насколько цепко он ухватывал протянутый палец крошечной ладошкой — чистый краб! Ел так, что за ушками потрескивало, ну и пелёнки пачкал соответственно аппетиту. А кому стирать? Мама вечно занята и вся такая уставшая после работы, а Ирине сиюминутных забот с малышом хватает. Остаёмся мы с Юлей.

В первый раз перестирав ворох мокрых пелёнок, я понял, что цель стать заправской прачкой не является для меня приоритетной. Да и Юле не было возможности для активного участия при таком способе стирки. А потому, на следующий день, нагло послав подальше работу, я собрался и, объехав с десяток магазинов, таки купил маленькую стиральную машинку и в довесок к ней центрифугу. Вот тут доча развернулась! У нас сложился неплохой тандем: я закладывал бельё в машинки, а Юля с деловым видом следила за временем и собственноручно доставала отжатые пелёнки из центрифуги. Каких-то сорок минут, и у нас всё готово. Скажете, такая жизнь скучна и неинтересна? Возможно и так, но сейчас она мне была поистине в кайф. Ха, особенно, если вспомнить предыдущие пол года ежедневных сюрпризов от Ирины! А теперь всё стало просто замечательно: тихо, спокойно и не напряжно. До Нового года эмоции только трижды всколыхнули благостную монотонность повседневности.

Первый раз я разволновался, когда мы с Иришей пошли в ЗАГС регистрировать нашего сынишку. Впрочем, я зря себя накручивал перед этим походом, всё прошло довольно буднично — cплошной официоз и бюрократия. Мы оба написали заявления об "установлении отцовства", и получили на руки два свидетельства — о рождении Фёдора Сергеевича и том, что я являюсь его папой.

Второй раз моё сердце учащенно забилось, когда к нам домой пришла Катерина. Не то, чтобы я разделял высказанные ей недавно сомнения по поводу возможных изменений в поведении Ирины, хотя.... Ну, а вдруг она окажется права, и Ирина заявит о своих исключительных правах на меня после рождения сына? Вдруг, чем чёрт не шутит? Прямо сейчас вот возьмёт, и объявит во всеуслышание? Неожиданно я почувствовал, что покрываюсь холодным потом. До меня, наивного мечтателя, наконец-то дошла простая и очевидная вещь, что для воплощения в реальность моих фантазий мало одного выпрошенного согласия Иры и Кати. Мало, безумно мало! Нужно чтобы девушки сами хотели подобного союза, а не делали мне одолжение или шли мне на уступки против своей воли. Будет у них такое желание — мы будем вместе, а нет — тут никакие уговоры не помогут. Я скорее яблоко раздора, нежели объединяющий фактор. А пока же у Кати и Иришки по настоящему общим было лишь одно, это работа.

И хорошо, что тот вечер Катя пришла именно по рабочему вопросу. Нет, конечно, и проведать, и навестить Ирину тоже, но главным был именно годовой отчет, который Катерина попыталась сделать самостоятельно. Забыв про первоначальную скованность от нежданной встречи, Иришка взяла бумаги и сразу же принялась их просматривать. Её лицо из недавно чуть растерянного быстро превратилось в сосредоточенное. Она взяла карандаш, попыталась поставить пометку на полях, но писать, держа бумаги навесу, оказалось неудобно, поэтому она вышла в зал. Мы с Катей остались у кроватки малыша.

— Вот такой у нас сынишка. — я одной рукой приобнял Катю за талию.

— У вас с Ириной. — безо всякого выражения констатировала она.

— А это тебе решать.

Катя попыталась что-то возразить, но тут Фёдор Сергеич свёл бровки и заревел. Да громко так, отчаянно.

— Сережа, смени Феде пелёнки, он, наверное, до макушки промок! — донёсся до нас голос Иры.

Ну, это дело для меня не ново. Распеленать, обтереть влажным полотенцем, тут же высушить другим, добавить присыпки и закутать сынишку в свежее полотнище байковой ткани — минута на всё про всё! Ощутив сухость, малыш почмокал губёшками и затих. Я обернулся к Кате, пристально следившей за каждым моим движением, и протянул ей сына. "Не хочешь подержать?" — эти слова чуть сами собой не сорвались с моих губ.

Конечно, сравнение очень грубое, но сейчас Катерина мне напомнила битую жизнью бродячую собаку, которая смотрит на протягивающего ей пищу человека. "Взять, или он обманет? Подманит и потом обидит, ударит?" — сомнения ясно читались в её взоре. И я в какие-то доли секунды с кристальной ясностью осознал: откажется, хоть ей и нестерпимо хочется взять кроху на руки. Тогда пошел на хитрость:

— Подержи минутку, я кроватку перестелю. — и, не давая Кате опомниться, передал ей малыша. — Только головку ему придерживай, хорошо?

Я менял простынку, а сам краем глаза наблюдал за Катюшей. Радость и страх, боязнь поверить, желание не ошибиться, чтобы после горько не сожалеть, вот что читалось во всём её облике. Я отстранился от кроватки, предлагая Кате самой уложить сынишку. Заметно нервничая, она бережно опустила свёрточек на постель и тут же одёрнула руки, спрятав их за спиной. Катерина мельком глянула на меня, перевела взгляд на кроватку, тут же зажмурила глаза, словно борясь с дьявольским соблазном. Повернулась и поспешно убежала в зал к Иришке. Но и там она пробыла недолго. Отговорившись срочными делами, Катя собралась и уехала.

Поздно вечером, когда мы уже улеглись спать, Ира спросила:

— А ты давно был у Кати?

— Позавчера забегал, чинил Дашке оборванный провод от педали.

— Да нет, ночевал ты у неё давно?

— Ну-у... давно. Ещё до твоего отъезда в роддом. Так что получается больше месяца.

— А почему? Вы с ней в ссоре?

— Во-первых, как бы я объяснил родителям своё отсутствие ночью? И, во-вторых: да, Катька почему-то старается держаться от меня подальше.

Ирина задумалась. Надолго.

Вот, а третий раз во мне взыграли эмоции, это когда я лицом к лицу столкнулся с Катькиным ухажером. Раньше-то я его видел, но всегда издалека и ни разу не общался с ним лично. А тут встретился с этим босоголовым фиксоносцем, перекинулся парой слов и с неимоверным облегчением понял, что все мои недавние опасения не стоят ни гроша — по доброй воле Катюша никогда в жизни не согласится терпеть рядом с собой подобное самовлюблённое убожество. Ну, а если воля вдруг окажется недоброй, то это даст мне прекрасный повод выпустить скопившийся пар и потолковать с донжуаном по-мужски.

За исключением этих трёх моментов, остальные дни катились как по рельсам, отмечая едва заметным вздрагиванием на стыках очередную смену дат. Дни пассажирами набивались в вагоны недель, чтобы на поезде месяца умчаться из настоящего в прошлое. Вся наша теперешняя жизнь вращалась вокруг малыша и обилием ярких впечатлений похвастаться не могла. А откуда взяться буйству чувств, если нет событий? Но нет худа без добра — малое количество эмоций незаметно сменилось качеством. Я теперь чувствовал своих девчонок не только в постели, но и в повседневности. Не то, чтобы я специально стремился развить в себе подобную чувствительность, нет, это получилось как-то само собой.

Однажды вечером Ирина меня "порадовала" тем что, поправляя одной рукой кроватку, она немного потянула другую, когда пыталась удержать на весу не ко времени разбуянившегося Федю.

— Правое запястье? — уточнил я. — И случилось это в половину третьего, так?

— А ты откуда знаешь? — удивилась Ира.

— Просто именно в это время у меня сама собой заныла рука, причём в тот момент я ею ничего не делал. И о тебе почему-то вспомнилось.

— Да, странное совпадение.

Но впоследствии мы перестали считать подобные случаи совпадениями, потому что их оказалось слишком, слишком много, чтобы их можно было объяснить этим термином. Ира уже не удивлялась, когда я начинал почесывать грудь, потом вдруг срывался с места, наскоро одевался и бежал к ближайшему автомату. Она уже знала, что это у Кати опять прихватило сердце, и я буду в промёрзшей будке многословно убеждать Катеньку не упрямиться, не тянуть до последнего, а скорее принять спасительную таблетку. И буду на разные лады повторять уговоры до тех пор, пока особо нетерпеливые из собравшейся у автомата очереди не начнут стучать монеткой в стекло кабины. И знаете, даже не глядя на Ирину или Катю, я теперь в любую секунду знал, чего им хочется — покоя или общения, беседы или ласки. Не догадывался, а именно знал! И более того, мне самому передавался их настрой.

Вот скажем, Ирина. Понятно, что после недавних родов секс ей был не нужен, но ведь и мне рядом с ней не хотелось! Казалось бы, я здоровый парень нормальной ориентации, любимая жена рядом, а не хочу, и всё тут! Обнимашки, поцелуйчики, побеситься-потискаться, это завсегда пожалуйста, а чего-то большего — нет.

Или Катька. Она как разругается с кем-нибудь в дым, так меня ещё на подходе к её дому злоба душить начинает. Всех встречных-поперечных порвать готов. Или в гараже волна ярости накатит такая, что от одного моего вида испуганная машина сама собой чинится. Это шутка, конечно, но любой душевный порыв моих любимых отныне для меня перестал быть тайною за семью печатями. Хотя... Может, это не я такой чувствительный, а сами девчата каким-то образом проецировали на меня своё состояние? Тоже мне, чумаки кашпировские в юбках, блин! А вот интересно, их таланты можно в мирных целях использовать? Аккумулятор там подзарядить, или батарейки в фонарике... Смешно? А мне не очень. Я уже не мог себе представить жизнь без этих двух женщин, и потерять любую из них для меня было как серпом. А потом ещё и молотом. По тыковке. С размаху. "Как сделать так, чтобы мои любимые захотели быть вместе, а не стали меня, как канат, перетягивать каждая к себе?" — такая мысль регулярно всплывала в моём мозгу, затмевая собой все остальные. Нет, в самом деле, как?

Начать расхваливать одну перед другой? Так подобным способом можно и ревность пробудить, причем легко!

Действовать от обратного — ругать и высмеивать? Да у меня элементарно язык не повернётся. Плюс опаска есть: а ну как одна из них поддержит насмешки над другой? Чёрт, мне откровенно плохело от подобного предположения.

Пустить всё на самотёк? Это тоже не выход, как мне тогда казалось.

Да уж, таких острых, мучительных переживаний и врагу не пожелаешь. Блин, и угораздило же меня влюбиться сразу в двух женщин! И почему у меня всё не как у нормальных людей? Однажды я не выдержал и поведал о своих сомнениях Катерине.

— Серёжка, что ты паришься, я не пойму? — улыбнулась она, взлохматив мне волосы. — Я ведь не совсем дура, чтобы пытаться забрать тебя от семьи. А Ирка... ну, куда она денется, пока мы втроём вместе работаем? Подумаешь, будем мы с тобой лучше шифроваться, делов-то!

— Кать, как у тебя всё просто получается... Но пойми ты, я ведь не хочу прятаться, не хочу любить тебя украдкой, подобно вору красть секунды счастья, и при этом постоянно бояться разоблачения. Такой выход не по мне.

— А нам всё равно придётся прятаться, в любом случае. — припечатала Катя. — Ты про Уголовный кодекс забыл? Вот то-то!

Да уж, против подобного аргумента не попрёшь. И я до поры до времени предпочел согласиться с Катериной, решив, пусть пока всё идёт своим ходом, а там видно будет.

Между тем зима промелькнула и пропала, уступив место неожиданно тёплой весне. Из-за январских, а затем и февральских трескучих морозов Ирина почти всю зиму просидела дома. Она даже гулять редко выходила, чтобы не застудить Федю. Надо ли говорить, как она обрадовалась теплу, возможности наконец-то покинуть тесную квартиру, и подставить лицо с каждым днём всё сильнее пригревающему солнышку? Алая с синей полосой коляска отныне стала такой же неизменной приметой нашего дома, как и составленные треугольником лавочки во дворе. А дальше — больше.

Став второй раз мамой, Ириша сначала отгородилась от остального мира, замкнувшись в узком кругу возле младенца. Новая крошечная жизнь у неё на руках, новая семья, новый дом — этого ей вполне хватало, чтобы ощущать себя счастливой. Но любая обстановка, пройдя стадию новизны, а затем и привычности, со временем начинает надоедать, вызывая настойчивую тягу к чему-то ещё более новому. Вот и Ирине стало скучно жить в ей же самой созданном замкнутом круге. Захотелось свежих, ярких впечатлений. Что ж, древний лозунг "хлеба и зрелищ" актуален в любую эпоху. И если "хлеба" домой я приносил в достатке, то со "зрелищами" на лицо был явный дефицит, восполнить который один телевизор оказался не в состоянии.

— А пойдёмте как-нибудь в кино сходим? — однажды предложила Катя. — Я днём часто по городу мотаюсь, могу попутно билеты купить заранее, чтобы вечером в очереди не толкаться.

Ирина охотно согласилась, да и я был не против лишний раз оказаться рядом со своими любимыми. Наш поход оказался на удивление удачным. Я забрал из дома своё семейство и отвёз к тёще с тестем. Оставив внуков бабушке с дедушкой, и мы с женой отправились в кинотеатр. Перед уходом Ирина вручила маме запасные пелёнки и бутылочку загодя сцеженного молока, так, на всякий случай, вдруг Федя проголодается. И вот мы шли по вечерней улице вдвоём, упиваясь порядком подзабытым чувством свободы. Странное ощущение: нам впервые было не о чем волноваться! Казалось, что на миг вновь вернулись времена наших бесконечных прогулок, таких беззаботных, бесшабашных, наполненных одной лишь любовью. Чёрт меня дери, как было восхитительно просто идти и ни о чём не беспокоиться! До самого входа в кинотеатр мы шли и на ходу целовались, не обращая никакого внимания на взгляды прохожих, при этом хмелея от каждого поцелуя, словно школьники.

Увидев ожидающую нас Катю, Иришка на радостях и к ней полезла целоваться. Ну, знаете, как целуются закадычные подружки при встрече? Так и она, сияя бесенятами в глазах, расцеловала Катю в обе щёчки. Не ожидая подобных нежностей, Катька уставилась было на меня, мол, что это с Ирой? Но тут и я впился в её губы, вложив в свой поцелуй немного больше чувства, чем положено между друзьями.

— Люди, да что это с вами?! — сконфуженная Катька даже попятилась. — Вы пьяны, или так обрадовались, избавившись от детей?

— Ты не поверишь, но — да!

О чём был фильм, я не помню, потому что всё моё внимание занимали сидящие по бокам от меня девчата. Ира и Катя. Мои любимые. До боли, до щемящей в груди нежности к ним обеим. А они как чувствовали это, и прижимались ко мне всё сильнее, угрожая расплющить разделяющие нас подлокотники кресел. Блин, я весь сеанс был на седьмом небе от счастья, а, увидев побежавшие по экрану титры и надпись "конец фильма", испытал самое настоящее разочарование. И почему всё хорошее так быстро заканчивается?

С того дня наши походы в кино стали традицией, приносящей радость всем без исключения. Пока одни бабушка с дедушкой отдыхали от внуков, другие им радовались. Ира, как губка, впитывала новые впечатления от фильмов, а я откровенно млел, вновь и вновь оказываясь в центре нашего трио. Чему радовалась Катя, она не признавалась, но с её лица не сходила загадочная улыбка. А ещё меня радовало то, что Катя познакомилась с родителями Ирины. Нет, конечно же, мы не стали посвящать их во все тонкости наших отношений, просто дали понять, что Катя нам не посторонняя, а наши отношения простираются чуть дальше, чем у просто сослуживцев. Особенное расположение к Катерине выказывала Юля, одним своим поведением легко убедив бабушку, что Катюша по-настоящему "свой человек". Кстати, только лишь Юля была недовольна нашим увлечением кинематографом. Точнее тем, что мы не брали её с собой. Но мы быстро погасили детскую обиду, когда сходили с ней в цирк на дневное представление.

Одна беда — к концу апреля в кинотеатрах не осталось фильмов, которые бы мы ещё не видели. Спасение от скуки пришло откуда не ждали. Как оказалось, при моём бывшем заводе открылся первый в городе видеосалон, а командовали им всё те же старые знакомые комсомольцы. Конечно, я сразу отправился на разведку и без труда восстановил оборванные увольнением связи.

И вот мы втроём отправились на встречу с Голливудом. Видеосалон далеко не кинотеатр, а четыре телевизора "Фотон" никак не сравнятся с широким экраном кинозала. Зато демонстрируемый на них фильм настолько отличался от привычной нам идейно выдержанной продукции отечественных киностудий, что заставлял забыть о мелких неудобствах. Боевики, фильмы-сказки, мелодрамы, комедии, триллеры — мы жадно заглатывали всё без исключения. Единственный раз я категорически отказался вести девчонок в салон, это когда там должны были показывать похождения Фредди Крюгера.

— Нет, Ирина, и не проси! Я поговорил с народом, говорят, очень страшный фильм. Ни к чему тебе его смотреть. Не приведи Сварог, ещё молоко пропадёт, а нам потом что, Федю на искусственном питании растить?

Ирина надулась, но быстро оттаяла, сообразив, что я возражал вовсе не из вредности, а беспокоясь о ней и сыне.

— Ладно, но послезавтра мы пойдём на любой фильм, какой бы он ни был! — заявила она с нарочитой непреклонностью.

— Да, дорогая, конечно, дорогая... Если только это не фильм ужасов. — покладисто закивал я.

— А если ужасов?

— То мы останемся дома.

На сеанс мы всё-таки пошли, потому что показывали не ужасы, а нечто нами ещё не виданное: эротику. Блин, как я высидел до конца и не сбежал раньше, честно говорю, не знаю. Смотреть подобные фильмы рядом с двумя красивыми, близкими, любимыми женщинами после двухмесячного воздержания, да ещё и в переполненном зале — это настоящее издевательство над организмом! Я ёрзал по креслу, прикрывая курткой туго натянутые штаны, а сбоку так же ёрзала и нервно закидывала ногу на ногу Катька. Исходящее от неё желание смешивалось с таким же моим, едва не доводя нас до исступления. Даже от Ирины впервые с прошлого года потянуло пока ещё лёгким интересом к сексу! Одним словом, эта вылазка в видеосалон обернулась для меня настоящей пыткой.

Наконец экраны погасли, и мы молча вышли из душного зала на свежий воздух. Подошел наш троллейбус, мы сели и поехали, по-прежнему не произнося ни слова. Молчала Катька, не отводя взгляд от окна. Молчал я, мысленно матеря себя за то, что не позвонил предварительно комсомольцам и не уточнил, какой будет фильм, тем самым обрекая на мучения и себя и Катю. Молчала Ирина, полностью погрузившись в свои думы. Лишь только перед остановкой, на которой нам с ней надо было выходить, она очнулась.

— Катя, давай ты сейчас с нами зайдёшь к нам домой? Это не надолго, но очень надо!

Катька отсутствующе пожала плечами, мол, ей всё равно. В том же тягостном молчании мы дошли до дверей квартиры.

— Ой, Катя пррриехала! — прорычала Юля, тут же в прихожей цепкой мартышкой вскарабкавшись на Катерину.

— Ну, и как кино? — следом за Юлей появилась мама.

— Не очень, можно было и не ходить. — за всех ответила Ира, скидывая сапожки. — Вы не раздевайтесь, я сейчас, быстро! — добавила она нам с Катей, исчезая в сторону кухни.

— А что случилось? — у мамы моментально включилось любопытство.

— Да ничего особенного, не волнуйтесь, мама. Просто Кате нужно срочно уехать по делам, а квартиру без присмотра не оставишь. Там ведь машинки, заказы, ткани, сейф. Сами понимаете. — вещала Ира, чем-то гремя и звякая. — Поэтому Серёжа сегодня заночует в Катиной квартире, а утром пойдёт на работу, ему оттуда два шага. А я ему сейчас свеженького борщика в банку налью, чтобы он завтра разогрел и нормально пообедал.

Не сговариваясь, мы с Катькой переглянулись, едва удержав челюсти на месте.

— Всё, идите! — в прихожую вихрем ворвалась Ирина, протягивая мне авоську с укутанной банкой.

Катя опустила разочарованную Юлю на пол, помахала ей "пока-пока", и вышла на лестничную площадку. Я задержался в дверях, растерянно уставившись на Иру.

— Иди, не стой! — подтолкнула она меня к выходу. — И смотри там, веди себя прилично, чтобы мне потом не пришлось краснеть за твоё поведение.

— Ира...

— Да-да, я тебя тоже люблю, иди уже! — засмеялась она, закрывая дверь перед моим носом.

— Серёжка, что это значит? — Катька смотрела на меня круглыми глазами.

— Веришь-нет, сам в шоке.

— Так вы что, не договаривались?

— Даже намёка не было.

— Вот как?.. — Катя помолчала и решилась: — Ладно, что зря стоять, пошли, хоть проводишь меня.

— И всё равно я не понимаю Ирку! — Эту фразу Катя произнесла уже дома, когда я помогал ей снять куртку. — Почему, зачем она так поступила? Что ты об этом думаешь?

— Не знаю, её поступку можно придумать кучу объяснений. Что называется, выбирай на вкус: хочешь низменные, хочешь возвышенные.

— Например?

— Например, долги отдаёт.

— Это когда она перед роддомом просила меня сходить к родителям и оставить вас одних? Она тогда ещё обещала, что отдаст мне тебя на время. Скажи, а ты сам-то в это веришь?

— Честно? Не хочу верить в подобное. Если так рассуждать, то можно подумать, что Ира меня держит за вещь, которую можно подарить, продать, сдать в аренду... Нет, не верю... не такая она.

— Хорошо, а что тогда, по-твоему, правда?

Я помедлил с ответом.

— Где-то год назад, в тот день, когда я вам впервые намекнул о многоженстве, Ира сказала мне такую фразу: "Любить, это значит желать любимому добра, даже если он не с тобой". Она видела наш настрой после сегодняшнего фильма и понимала, что сама дать мне разрядку не может. Вот и нашла выход. Жаль, что не посоветовалась, а сама за всех решила.

— Блин, я бы так не смогла. — покачала головой Катька, забравшись с ногами на диван. — Неужели она совершенно не ревнует? — она похлопала по дивану рядом с собой. — Сядь сюда.

— Ира? Ревнует, конечно. А ты нет? — я присел на указанное место, дав возможность Кате обвить меня руками. А сам невольно подумал: "Но для неё счастье любимого человека важнее, чем собственное эго. А я, козёл, этим беззастенчиво пользуюсь".

— Я?! Да я бы тебя никогда в жизни не отпустила с другой женщиной! Даже если бы сама пластом лежала! — Катя замолчала, а потом добавила: — Да, похоже, Ирка тебя и в самом деле очень любит...

Внезапно она отпрянула от меня, подобралась, как перед прыжком, и, глядя в упор прищуренными глазами, скорее прошипела, чем прошептала:

— Серёжка, я тебя тоже люблю, но если ты хоть чем-то обидишь Ирку, я тебя собственными руками придушу!

— Так и я тоже! Я любого обидевшего Иришу в порошок сотру! — в тон Катьке ответил я.

Пару мгновений мы прожигали друг друга горящим взором, словно два хищника перед неминуемой схваткой. А потом бросились, но не в драку, а в объятия.

Много позже, когда силы покинули нас, Катя приподнялась на локте и сказала:

— Ты знаешь, а ведь сегодня я впервые испытала, что это такое — секс втроём. Мы с тобой занимались любовью, а я не могла отделаться от ощущения, что Ирка с нами, где-то рядом.

— Подсматривает?

— Нет, смотрит. Смотрит и как будто благословляет. А ты подобного не чувствовал?

— Нет, но думал о ней и просил прощенья, сам не знаю за что.

Изрядно меня напугав, Катя подпрыгнула на постели:

— Серёжка! А борщ-то мы в холодильник убрать забыли! Вдруг он скиснет?!

* * *

* * *

* * *

* * *

**Заключительная часть романа.

* * *

* * *

* * *

* * *

**

"Мне надоело нервничать, ведь нервы не сучок.

Я нажимаю ЛАСКОВО на спусковой крючок..." — на весь бокс гремела откровенно хулиганская песенка с кассеты, когда-то привезённой с собою на память дембельнувшимся из Афгана Гогой.

В противоположность разухабистому певцу я, признаюсь, немного волновался. Чёрт, а всё из-за этой рыжей заразы, Катьки — ей смешки да подколочки, а у меня после этого целый день кошки на душе скребут! Спрашивается, ну зачем ей было с утра пораньше опять приставать ко мне с расспросами, что я думаю по поводу вчерашнего? У меня настроение махом скатилось от радужного к предштормовому.

— Блин, Кать, умеешь же ты разбередить, в самое больное ткнуть!

— Да, пожалуйста, сколько угодно! Для чего ещё нужны любимые женщины?! — расхохоталось пламенное чудовище, задорно чмокнув меня в кончик носа. — Нет, Серёжка, ты не увиливай. Колись, как вечером Ирке в глаза посмотришь? Она-то ведь точно ревновать будет.

— Как обычно посмотрю. — буркнул я, окончательно теряя остатки утреннего позитива. — Сама меня к тебе отправила, вот пусть себя и корит. Что ж она думала, что я буду руками и ногами отбиваться? Не дождётся!

— А может, она как раз и хотела, чтобы ты отказался? Знаешь, как приятно, когда ради тебя мужчина переступает через свои желания, сам, добровольно отказывается от того, чего ему больше всего хочется?

— И какой в этом кайф? Эгоизм махровый — да...

— Эх, Серёжка, ничего-то ты не понимаешь в женщинах!

Да, я не понимал! Честно, искренне признаваясь себе в этом, я терялся в догадках, что же меня ждёт по приходу домой. Благодаря заразе Катьке, у меня весь день упорно не шел из головы вчерашний поступок Ирины, главным образом из-за того, что я не понимал его настоящих мотивов. Какая из озвученных версий верная? Возврат Иркой долгов, или желание поставить меня в положение виноватого? Сообразив, что не в силах сосредоточиться на деле, из-за чего работа встала полностью, я плюнул, собрался и поехал домой пораньше. Ехал и гадал, как же меня встретит Ира — обиженная на всё и вся или в гневе, со сковородкой наперевес? Но чёрт меня дери, если раньше, во время её беременности, я всегда уступал Иришкиным капризам, понимая, что они вызваны гормональным сдвигом против которого не попрёшь, то сейчас... Сейчас во мне всё вскипало от одной мысли, что из меня делают безвольную игрушку. Мол, хочу сама поиграю, хочу — подружке дам. Подобного отношения к себе я терпеть был не намерен, и пофигу на какою сторону у Иры сдвинута тюбетейка. Основательно взвинтив и настроив себя на худшее, я переступил порог...

— Ой, Сережа, ты так рано! Слушай, а ты нигде на улице не встречал молодую крапиву? — огорошила меня Иришка.

— Крапиву?! Зачем тебе она? — Признаюсь, я был готов к любому началу разговора, но никак не к такому.

— Яйца красить!

— Яйца?!!

— Ну да! Ведь послезавтра Пасха! А натёртая крапивным листом скорлупа становится ярко-зелёной, такой красивой! — Иришка вся аж светилась от воодушевления. — А ещё я на прошлой неделе вилок краснокочанной капусты купила для синего цвета. И в овощном магазине мне луковой шелухи из ларя выгребли для желтого и коричневого. Для красного цвета у меня есть свекла, вот только зелёного и не хватает.

— Ну, я даже не знаю... Феде когда гулять? Если хочешь, давайте все вместе по пустырям пройдёмся, пока светло. Погуляем, а заодно твою крапиву поищем. Только сразу предупреждаю, я её от простой травы в жизни не отличу.

Я катил коляску, Ира шла рядом, поглядывая по сторонам, а Юля резвой ланью скакала по буеракам, притаскивая маме на опознание всё, что имело зелёный цвет. К моему удивлению Ириша вела себя совершенно обыденно, словно бы муж эту ночь провёл дома. Мало помалу и я начал отходить от первоначальной взвинченности, но окончательно успокаиваться было пока рановато. Я всё ждал, когда Ира заговорит о Катерине, ведь не могла же она просто промолчать. Верно? Значит, заговорит. Весь вопрос как, в каком тоне пойдёт этот разговор. Чего мне ждать от этой беседы и к чему готовиться. К упрёкам, к обиде, к безобидному подтруниванию?

Время шло, стрелки на часах вплотную подползли к двенадцати, а интересующая меня тема по-прежнему не всплывала. Неужели Ирка просто смолчит? Я уже был готов сам подтолкнуть разговор в нужную мне сторону, когда Ирина, наконец-то, созрела. Устраиваясь рядом со мной под одеялом, она прижалась ко мне спиной, заставила себя обнять, перекинув через себя мою руку, и только тогда задала давно ожидаемый вопрос:

— Ну что, как съездил?

— Ира, зачем ты придумала историю с ночевкой в роли сторожа?

Хоть я и старался говорить спокойно, напряжение в голос всё-таки просочилось и заставило Ирину развернуться ко мне лицом.

— Не зачем, а для кого. Для твоей мамы и для Юли, неужели непонятно?

— Нет, это-то как раз понятно. Неясно другое — зачем?

— А что мне, смотреть, как ты ночь напролёт будешь на стену лезть? Не такое это приятное зрелище, я тебе скажу.

— Хорошо, а спросить предварительно ты могла?

— Серёжа, неужели ты думаешь, что я вас не знаю? Ты бы сразу начал отказываться, чтоб меня не обидеть. А предложи я подобное Кате, добилась бы только обиды с её стороны. Ты что, Катю не знаешь? Ей согласиться гордость бы не позволила, она бы тут же оскорбилась до глубины души. Разве я не права?

Конечно же, она была права! Права целиком и полностью. Как, оказывается, всё просто... Блин, вот так готовишься морально, накачиваешь себя в ожидании чёрт знает какого коварства, а о самом очевидном варианте даже не думаешь. Например, что настоящая любовь способна ещё и не на такие безумные поступки. Мне вдруг до зубовного скрежета стало стыдно за все те подозрения, которые роились в голове на протяжении последних суток. И ничего не оставалось, кроме как покрепче обнять жену, прошептав ей на ушко:

— Ты у меня самая лучшая. И... прости.

Сколько себя помню, в нашей семье Пасху особо не отмечали, ограничиваясь купленным в магазине куличом, да и то — исключительно как дань традициям. А вот для родителей Ирины этот день всегда был настоящим праздником, и готовились к нему соответственно. И встречали.

"Иисус воскрес!" — приветствовали нас тёща с тестем, расцеловав прямо у порога дочь и внучку. А когда я передал свёрток с сынишкой Ире, то по православному обычаю и мне достался трёхкратный поцелуй от Елены Станиславовны. Хорошо ещё, что тесть ограничился рукопожатием, хотя и сделал робкую попытку в точности последовать традиции. С отцом он поздоровался так же, как и со мной, зато не упустил возможности с чувством облобызать маму, при этом с хитринкой косясь на жену.

Застолье удалось на славу, тем более что с угощением тёща не поскупилась. Через пару часов ход общей беседы явно замедлился, главным образом из-за нашей осоловелости, вызванной туго набитыми животами. А как удержаться, скажите на милость, когда на столе всё такое вкусное? Вон, батяня украдкой даже брючный ремень расстегнул, прежде чем откинуться на спинку дивана! Я был бы и рад последовать его примеру, но нас с женой усадили на стулья, а на них не больно-то расслабишься.

— Сережа, а мы потом сразу домой? — негромко спросили Ирина. — Может, заедем, Катю поздравим? Раз уж мы тут, неподалёку от неё.

— Зачем? Насколько я знаю, она Пасху за праздник не считает.

— Да? Жаль, а мне с ней так надо поговорить. — и, видя в моих глазах немой вопрос, добавила: — Не волнуйся, разговор будет о работе.

— Да я не волнуюсь. Хорошо, если ты хочешь, то давай заедем, делов-то!

Оставив Юлю на бабушек, мы отправились к Катерине. И застали её врасплох, ибо гостей Катька явно не ждала. В тёплом халате, в чалме из махрового полотенца, раскрасневшаяся после ванны, она не распахнула широко дверь, как обычно, а приоткрыла узкую щелку, через которую настороженно спросила Ирину:

— Ты одна?

— Нет, с мужчинами!

— Ирка, блин, ну ты могла бы и позвонить, я тут в таком виде... А кто с тобой, Серёжка?

— Да, а со мной ещё Фёдор. — я чуть потеснил Иришу, чтобы оказаться в поле зрения Кати.

— Тогда ладно, входите! — открывая дверь шире, Катерина отступила в глубь прихожей. — Но всё равно надо было предупредить, я б хоть прибрала свой бардак.

— А с каких это пор муж должен предупреждать жену о своём приходе?! — я нахмурил брови в нарочитой суровости. Выпитый накануне у тёщи коньяк шумел в голове и добавлял изрядного куражу, мелким бесом подзуживая к озорству.

— Ну-ка, первая жена, подержи наследника! — я передал сына Ирине, и, окончательно войдя в образ, велел: — А ты, вторая жена, иди сюда, я тебя сейчас с праздником поздравлять буду! Иисус воскрес, Катенька! — произнёс я, после чего со вкусом расцеловал ещё более зардевшуюся Катю. — Ну, что молчишь? Отвечать надобно "воистину воскрес" и в ответ целовать мужа. Приступай!

Кидая взоры то на меня, то на Ирину, Катька пролепетала положенные слова и быстро чмокнула меня в губы.

— Ну, ты как клюнула! Ладно, после потренируемся. — я взял сынишку у Иры и кивнул ей на Катю: — Давай, теперь твоя очередь поздравлять.

Заметно смущенные девчонки обменялись положенными приветствиями, а потом посмотрели на меня и дружно прыснули со смеху.

— Ой, не могу! Люди, вы меня со своими приколами в гроб вгоните! — хохотала Катька, утирая выступившие слёзы. Она подавила смех, прищурила один глаз, с непередаваемым скепсисом осмотрела меня с ног до головы и хмыкнула:

— Муж, говоришь? Ну, тогда не отлынивай, а займись своим прямым мужским делом.

— Это каким?

— Мусор вынеси, тебя ведро уже второй день дожидается!

Под второй взрыв смеха я взял ведро и якобы уныло побрёл к мусоропроводу, громко стеная о незавидной доле падишаха.

А потом мы сели за стол и устроили настоящее сражения на яйцах. У девчонок получилась ничья, но меня они разгромили вчистую. Затем пили чай с Пасхальным куличом, шутили, балагурили, обмениваясь колкими фразами, словно дуэлянты шпажными выпадами. Я продолжал играть роль владельца гарема и обращался к Ирине с Катей не иначе как к первой и второй жене. Соответственно девчата любую ехидную фразу в мой адрес начинали со слов "о, мой господин". Отбив очередную подколку, я сбежал на кухню якобы покурить, а на самом деле, чтобы последнее слово оставить за собой.

"Блин, а ведь сегодня я впервые вслух называю девчонок жёнами! Пусть и в шутку, но лиха беда начало. — думал я, чиркая зажигалкой. — Главное, что они не стали возражать сходу, а включились в игру. Ну, это сегодня игра, а завтра..." У меня аж дух перехватило от смелости собственных мыслей. Пока я дымил, предаваясь радужным мечтаниям, Ирина завела с Катей разговор, ради которого она и затеяла сегодняшнюю поездку.

Иришка мне неоднократно жаловалась, что ей очень неудобно работать с бумагами дома. И это правда. К примеру, если ей нужны были цифры из какого-нибудь договора или накладной, а нужного документа под рукой не оказывалось, тогда она давала мне задание привезти его от Кати. То есть, вечером я получал указание, днём забирал требуемое, и только на следующий вечер Ира могла перенести суммы из одного документа в другой. Целые сутки простоя из-за какой-то бумажки! Для Иры, с её сверх ответственным отношением к работе, подобная практика казалась недопустимой.

Самым оптимальным выходом Иришке виделся следующий — работать дома у Кати, как и было до родов. Пусть не каждый день, и не все положенные по законодательству восемь часов. Зато подобный вариант возвращал заскучавшую Иру в коллектив, не говоря уже о резком уменьшении простоев. Вот только как быть с Федей? Оставлять его не с кем, да и мал он ещё, чтоб его от груди отрывали. Брать с собой? Но на это нужно разрешение Катерины...

Высказав всё это, Иришка затихла в ожидании ответа, а Катя не нашла что сходу ответить. Был бы Феденька чуть постарше, то никаких проблем! Вон, Юля давно уже свой человечек в кооперативе, не смотря на маленький рост. Но младенец... Катерине было о чём подумать, прежде чем давать согласие.

Заметив сосредоточенное лицо ушедшей в себя Катюши, я решил не отвлекать девчонок пустяками, а направился к спящему Фёдору. Наверно, потянуло в мужскую компанию, а, может, это хмель меня пробил на сентиментальность? Да, в общем-то, без разницы. Чёрт меня дери, я никак не могу привыкнуть, что этот комочек мой сын! Хоть мама с Ирой в один голос и уверяли, что Федя просто вылитый папа, признаюсь, особого сходства с собой я пока не замечал. Мне казалось, что малыш больше похож на здоровую куклу из магазина — вечно спящую, а иногда орущую. Но всё равно, как ни крути, а всё-таки сын, наследник. Я стоял и смотрел на сынишку, которому на меня было откровенно пофиг. Да, пока я ему был не нужен, для него сейчас гораздо важней мама, её ласковые руки и полная неимоверно вкусного молока грудь.

"Но это пока, а вот будет тебе года три-четыре, начнёшь ты познавать мир вокруг себя, вот тогда папа и понадобится! — думал я. — Кто тебе будет сказки читать, сломанные игрушки чинить, учить ездить на велосипеде, как ни папа? Надеюсь, ты подрастёшь и станешь послушным сыном!" Малыш завозился, засучил ручонками, на секунду растопырил пальчики и тут же их сжал: левую руку в кулачок, а правую в фигу. "Ну, вот тебе и ответ, папаша!" — хмыкнул я, узрев такую картину. Фёдор нахмурился и зачмокал губёшками, готовясь вот-вот зайтись в плаче. Так, посмотрим... Ага, а пелёнка-то сухая!

— Ир, по-моему, Федя проголодался, сейчас закатит концерт по заявкам.

— А сколько времени? О, уже семь, конечно, его давно пора кормить! Дай его мне.

Припав к груди, малыш сразу перестал беспокоиться, а целиком сконцентрировался на насыщении. Чтобы не мешаться, я отступил назад и привалился к стене, наблюдая и откровенно любуясь. Мать и дитя — что может быть прекраснее?! От Ирины веяло умиротворением, тихой радостью и какой-то материнской гордостью за усердно сосущего человечка. Я бросил взгляд на Катю. Она, безотчетно смяв в горсти воротник халата, пристально, даже не моргая, смотрела на малыша. Сложно описать, какие эмоции отражались на её лице. Там была сложная смесь из жадного интереса, затаённой тоски и лёгкой зависти к нам с Ириной. Но больше всего в её глазах светилась тщательно подавляемая долгие годы нерастраченная любовь к детям. Словно почувствовав мой мимолётный взор, Катя обернулась и посмотрела, но не на меня, а куда-то рядом.

Внезапно её лицо изменилось. Пораженная какой-то возникшей у неё мыслью, Катерина быстро переводила взор то на Иру с малышом, то возвращала его обратно — к висящему рядом со мной зеркалу, в котором она видела своё собственное отражение. Не больше минуты продолжалась эта стрельба глазами, а потом Катерина остановилась, видимо придя к какому-то выводу. Судя по всему — неприятному. Она понурилась, закаменела, после чего отвернулась и молча отошла к окну. Так, к нам спиною, она и простояла всё то время, пока Федя не покушал. С этого момента былая непринуждённость нашей встречи растворилась без следа.

Почувствовав повисшее в комнате напряжение, Ирина засобиралась домой. Не понимая, какая шлея попала Катьке под хвост, я не стал отговаривать Иру, а принял самое деятельное участие в сборах. Когда одевшаяся Иришка подошла попрощаться с Катериной, в моей душе на миг забрезжила надежда, что рыжик таки сменил гнев на милость. По крайней мере, прощальными поцелуйчиками девчонки обменялись охотно, да и выскользнувшую за дверь Иришку Катька проводила очень дружелюбно. Но когда к ней губами потянулся я, Катя демонстративно отвела голову в сторону, сделав для верности шаг назад.

— Иди к семье, Сергей. — произнесла она твёрдым, холодным голосом.

Я встретился с Катей глазами и чуть не вздрогнул — льда в её взоре хватило бы на целый айсберг. "Ах, так?!!" — сверкнула в голове мысль, окрашенная невесть откуда возникшим раздражением. Я резко крутанулся на каблуках и пулей вылетел из подъезда, едва не столкнув с крыльца поджидающую меня Иришку.

— Ты так быстро?! — удивилась она, передавая мне сына.

Обхватив свёрточек, я молча пожал плечами и пошел к остановке. В голове крутилась последняя Катькина фраза: "иди к семье". А себя, значит, она к моей семье не относит? Я, стало быть, для неё посторонний, пустое место?! Ну-ну! А это холодное "Сергей" вместо привычного "Серёжка"? И, главное, почему, из-за чего этот взбрык? Теряясь в догадках, я незаметно для себя добавлял шаг, пока семенящая рядом Иришка не взмолилась:

— Серёжа, куда ты летишь? Давай помедленнее!

— Федя дома у Кати покушал, но не пописал. Вот и тороплюсь, чтобы нас в дороге потоп не настиг. Ты же не станешь ему в троллейбусе пелёнки менять?

Иришку такое объяснение вполне устроило, и теперь она сама взялась подгонять меня.

На следующий день я повёз семейство к Катерине, втайне надеясь, что за ночь рыжая зараза успокоилась и перестала гневаться. Чёрта с два! Довольно мило поприветствовав Иришку с Юлей, она метнула в меня колючий взгляд, а стоило мне шагнуть в её сторону, как огненноволосая фурия напряглась, приняв угрожающую позу кобры с распущенным капюшоном. Мол, "стой, стрелять буду!" Блин, как хорошо, что в СССР запрещено продавать оружие. Жили бы мы в Штатах, ей богу, она б меня тут же изрешетила, не иначе! Я передал Ирине сумку с запасными пелёнками, повернулся и пошел на улицу — в бокс, к своей работе.

Шел и думал о непонятном изменении в отношении Катерины ко мне. Своей вины я не находил ни в чём, а читать мысли на расстоянии пока ещё не научился. Неудивительно, что вопросы "почему и из-за чего" в моей голове пошли на очередной, тысячный, если не миллионный виток. Сообразив, что таким макаром гарантированно устрою себе в мозгах сдвиг по фазе, я решил положиться на волю случая. "Вот приду в гараж, воткну в магнитофон кассету, не перематывая её на начало, какая фраза первой из динамиков прозвучит, так и буду действовать!" — решил я. А что? В моём положении этот способ гадания ничуть не хуже других. Зажмурившись, я наугад выбрал из кучи первую попавшуюся кассету и сунул её в щель.

"...только нам "парванист",

нам на это наплевать!

ДШК Афгана вашу мать!.." — заголосили колонки.

"Парванист" — в переводе с пушту означает "всё равно". Ну что ж, вот мне и решение проблемы — плюнуть и послать Катьку куда подальше с её закидонами. Она сама возвела между нами стену, вот пускай сама её и рушит! Если захочет помириться, конечно. А я палец о палец не ударю для примирения. Нет, ну, сколько можно бегать за ней, безропотно сносить её выходки? Надоело, блин! В конце концов, у меня есть жена, дети, почему я должен сходить с ума от бзиков этой взбалмошной натуры? Что мне, одной Ирины не хватит для спокойной семейной жизни?

Принять такое решение в гневе было легко, а вот выполнить его оказалось куда как сложнее. Но не подумайте, что я смалодушничал и, найдя подходящую отговорку, скоренько метнулся обратно под каблук к Катьке. Ничего подобного — как и зарекался, я и шага не сделал для сближения. Вот только кошки на душе скребли в три смены, не давая покоя ни днём, ни ночью. Ну, это в душе, а внешне я изо всех сил старался не подавать вида, что меня что-то беспокоит.

Ира ездила к Катьке раза три-четыре в неделю, соответственно столько же раз я переступал порог до боли знакомой квартиры, вновь и вновь бередя душевные раны. С холодной миной на лице кивал Катерине вместо приветствия, передавал снявшей верхнюю одежду Иришке сына, опускал на пол сумку с детскими вещами и исчезал. Со временем Катька стала сама избегать встреч со мной, стараясь не попадаться на глаза в момент нашего с Ириной прихода. Уезжала ли она по делам или же просто пряталась, мне было всё равно. Хотя, нет, вру, не всё равно. Конечно же, меня это волновало, как и всё остальное, связанное с Катей. Другое дело, что я старался не выказывать свой интерес, когда до моего слуха доносились упоминания о рыжей заразе. Если Ира принималась что-то рассказывать о ней, то я ограничивался кратким "угу", и никогда не расспрашивал о подробностях. Так прошел месяц, а, может, и полтора.

Естественно, Ирина слепой не была и очень быстро заметила охлаждение в моих с Катькой отношениях. Неоднократно она пыталась расспросить меня о причинах нашей размолвки, но безуспешно. Я не хотел говорить на эту тему, но даже если бы и захотел, то, что я мог ей сказать, когда сам не знал причину? Видимо и Катька словоохотливостью не страдала, иначе Ирина не приставала бы ко мне с расспросами, повторяя их с завидной регулярностью. Блин, её бы настойчивость, да в мирных целях! Например, отучить мою маму настырно лезть в наши с Ириной дела. Ну, горбатого, говорят, могила исправит, а мама — это случай особый, хронический, лечению не поддающийся в принципе.

Заметив, как мне тяжело переступать Катькин порог, пусть даже в отсутствие хозяйки, Ирина сократила количество своих визитов туда сначала до трёх, а потом и до двух в неделю. Заметьте, ни о чём подобном я её не просил, на такой поступок Иришка решилась самостоятельно, не смотря на то, что ей нравилось работать с Катькой. Скажете, мелочь? Но вот подобные мелочи как раз и отличают любящую жену от просто жены. Поступиться собственными интересами и не тащить на аркане мужа туда, где ему некомфортно — далеко не каждая женщина переступит через своё эго. При этом, не демонстрируя деланно страдальческого личика жертвы на заклании.

Сынуля недаром мне фиги крутил, честно предупреждая о своей склонности к непослушанию. Когда не так давно настала пора разнообразить его меню, включив в него подслащенную водичку, он нам такие концерты закатывал, категорически отказываясь воспринимать соску! Морщился, кривился, выплёвывал, заливаясь горючими слезами. Спасибо чудесной женщине, участковому педиатру, посоветовавшей Ирине сцеживать молоко и кормить сына из бутылочки, тем самым, приучая его к соске. Голод не тётка, а когда в животе пусто, то будешь и резину насасывать, если из неё течёт давно знакомая еда. Для порядка покапризничав, Фёдор Сергеевич счёл возможным допустить использование сосок. Но иногда на него находила привередливая полоса, и тогда пустышка летела изо рта через всю комнату, словно снаряд из пушки. Именно эта блажь сына если не изменила статус кво в моих отношениях с Катькой, то однозначно дала старт переменам.

Всё началось с того, что Феденька приболел, на полторы недели привязав Ирину к дому. Понятно, что болезнь для всех является уважительной причиной, разве что кроме контролирующих органов. Будь ты на смертном одре, но отчет предоставь вовремя! Вот поэтому-то, едва врач признал Федю здоровым, Ирина собралась и помчалась к Катерине, даром что на календаре было воскресение. Вернулась Ира домой взволнованная и непривычно задумчивая. Она неоднократно порывалась рассказать мне о чём-то важном, но всякий раз осекалась, видимо, не решаясь тревожить меня напоминанием о Катьке. Подобное желание охватывало Иришку после каждой поездки на работу, но только спустя три недели она решилась заговорить.

Что меня в женщинах умиляет, так это их склонность в деликатных ситуациях ходить вокруг да около, ничего не говоря открытым текстом. Блин, отпустят вагон и маленькую тележку намёков, но конкретно в лоб о своих чаяниях не скажут никогда. Мол, сам догадайся. Ага, а если не догадался, то ты чурбан бесчувственный. Три дня моё солнце незакатное наводило тумана, и так и эдак подкатывая ко мне с непонятными вопросами — скучаю ли я по Кате, да не желаю ли я её навестить. Потом отчаялась достучаться до непрошибаемого мужа и высказалась более внятно. Дождалась, когда мы вечером улеглись, но не отпустила меня с миром во власть Морфея, а решила немного пошептаться без маминых ушей.

— Серёжа, а вы когда с Катей помиритесь?

— Да я с ней и не ссорился.

— Я это знаю... — начав фразу, Ирина замешкалась с продолжением, а я воспользовался паузой, задав давно волновавший меня вопрос:

— Откуда?

— Мне Катя рассказала. — Да-а?! Ну, тогда ты знаешь гораздо больше меня.

— Помнишь, мы на Пасху ездили к Кате? — пропустив мимо ушей мою колкость, Ириша говорила медленно, но не запинаясь, а тщательно подбирая слова.

— Помню, ведь именно в тот день Катька объявила мне бойкот.

— Там не бойкот. — покачала головой Иришка. — Понимаешь, она смотрела, как я кормлю Федю, а потом повернувшись, увидела себя в зеркале. А рядом с зеркалом в тот момент стоял ты.

— И что? Она обиделась на меня из-за того, что я встал рядом с зеркалом? Но, согласись, это чушь!

— Дело не в том, где ты стоял. Просто у неё перед глазами предстали две картины: её отражение рядом с тобой и я одна с Федей.

— И Катька пришло в голову, что если она будет со мной, то ты останешься одна с детьми? — в кои-то веки я проявил догадливость. — Ей показалось, что она может стать разлучницей, вольно или невольно увести меня из семьи? Но ведь это бред!

— Не скажи! — не согласилась со мной Ирина. — Другая на моём месте давно бы заставила тебя сделать окончательный выбор. Так что у Кати было достаточно оснований для этого поступка. Да, на самом деле поступка. Не каждая сможет отказаться от своей любви, чтобы не разрушать чью-то семью. А Катя смогла, решилась запретить себе любить тебя, за что я ей очень благодарна. Вот только этим она сделала хуже всем, а в первую очередь себе...

— Так уж и всем? Да и чтобы ей стало хуже, я как-то не очень заметил.

— Зато я заметила. Ты просто давно не видел Катю, а она сильно изменилась: подурнела, мешки под глазами почти каждый день, за сердце хватается, таблетки пьёт намного чаще, чем раньше. Мне на неё порой смотреть страшно.

— Ну, тебе видней. Хорошо, с Катькой понятно, а другим-то почему хуже от её решения?

— А ты себя давно в зеркале видел? Думаешь, мне приятно смотреть, как ты себя изводишь? Ходишь по квартире как бирюк нелюдимый, вон, даже Юля к тебе иной раз подойти боится. Да и сама Юля к Кате рвётся, и постоянно обижается, что я её с собой не беру.

— Не понял, а причём тут я, ведь это ты её не берёшь?

— Катя страшится привыкнуть к Юле, а Юля твоя дочь, как она считает.

— Правильно считает, но откуда страх, не пойму?

— Если она привыкнет, то потом, в случае разлуки, ей будет очень больно. Ведь ты же можешь запретить мне работать у Кати, и тогда она уже не сможет видеться с Юлей. Понимаешь?

— Блин, как всё запущенно... Вечно вы, женщины, понапридумываете себе невесть что, а потом дрожите от вымышленных страхов! Ладно, а сама-то ты, что думаешь по этому поводу?

— Не знаю... Прямо мне запрещать ты, конечно же, не станешь. Не такой ты человек, Серёжа, чтобы ультимативно диктовать кому-то свою волю. Я, скорее, сама уйду из кооператива, потому что каждый день видеть расстроенную дочь и издёрганного мужа мне совершенно не хочется. Но мне и Катю жалко, ведь если я уйду, то...

— Ой, Иришка, только не говори, что ты сама в неё влюбилась! — я попытался неуклюжей шуткой хоть немного разрядить атмосферу нашего разговора. — Такого поворота я точно не выдержу!

— Скажешь тоже, влюбилась! — фыркнула Иринка. — Нет, Серёжа, тут дело в Феденьке...

— А он-то тут причём? — моему изумлению не было границ. В ответ Ирина рассказала мне историю, случившуюся в то давнее воскресенье, сразу после Фединой болезни.

В тот день я жену не провождал. Погода стояла тёплая, кроме запасных пелёнок других вещей она с собою не брала, поэтому необходимости во мне как в грузчике не возникло. Катерины дома не оказалось, и Иришке пришлось самой открывать дверь заранее взятым у меня ключом. По-хозяйски расположившись за своим столиком в примерочной, Ира с головой ушла в работу и прервалась только через два часа, когда в квартиру ураганом ворвалась злая как сто чертей Катька. Ругая на чём свет стоит душный общественный транспорт вместе с нещадно припекающим солнцем, Катя заявила, что она омерзительно липкая, насквозь мокрая от пота и потому немедленно отправляется в душ. Вдоволь наплескавшись под тугими струями, она выплыла из ванной заметно повеселевшая. Ирина решила воспользоваться Катькиным благодушным настроем и попросила её чуть-чуть приглядеть за Федей. Подходило время кормления, и малыш уже начал подавать первые признаки скорого пробуждения. Спокойного — если ему сразу дадут молока, или же с рёвом — это в случае, если мама хоть немного замешкается. А увлекшаяся работой Ирина, к собственной досаде, потеряла всякое чувство времени.

Катя согласилась, хотя и не слишком охотно. Обрадованная Иришка разогревала на кухоньке детское питание, опустив бутылочку в кастрюльку с тёплой водой, когда из Катькиного будуара донёсся плач пробудившегося ребёнка и насмерть испуганный голос хозяйки, взволнованно звавший Ирину. Не отрываясь от плиты, Ира попросила Катю как-нибудь успокоить малыша, укачать, дать ему соску. Плач затих, и Ирина, ничуть не тревожась, продолжала заниматься своим делом. Когда содержимое бутылочки достаточно разогрелось, она натянула на горлышко соску и пошла кормить сына. Вошла и остолбенела.

До этого дня Катерина всегда старалась держаться как можно дальше от моего сына, кидая в его сторону редкие, настороженные взгляды, тогда как Светка с Дашкой при любой возможности заходились в умильном сюсюканьи над детской коляской, игравшей в Катькином доме роль кроватки. Но сегодня у девчонок был выходной, и поэтому ей пришлось согласиться на просьбу Иры. Малыш беспокоился — дёргал ручками, резко поворачивал головку то в одну, то в другую сторону, его веки заметно подрагивали. Федя всем своим видом показывал, что вот-вот окончательно проснётся. Катя взяла кроху на руки и настороженно оглянулась по сторонам — не видит ли кто? Свидетелей не нашлось, тогда она уселась на диван, подвернув для удобства под себя ногу, и принялась укачивать ребёнка, стараясь отдалить момент его пробуждения.

Здравый смысл, а точнее, воспитанная ею же самой опаска твердила о неосторожности подобного поступка, о нежелательности пускать в своё сердце тёплые чувства по отношению к малышу, но соблазн оказался сильнее. Лишенная возможности самой стать матерью, Катя не смогла преодолеть искушения подержать на руках младенца. Пусть на миг, но ощутить эту радость: баюкать дитя, шептать ему нежные слова, отыскивать в его личике черты любимого мужчины — сейчас это было сильнее всех доводов разума.

"Ой, что творю, что делаю!" — восклицала Татьяна Пельтцер в фильме-сказке 'После дождичка в четверг'. Так же и Катя ужасалась самой себе, но продолжала укачивать ребёнка на руках, не находя сил оторвать от себя кроху и уложить его в коляску.

Как Катюша ни старалась, Фёдор через пару минут проснулся. Он почмокал пустышкой, скривился, да как плюнет ею в дальний угол! Катя дёрнулась было подобрать соску, попыталась встать, но в её ногу вдруг вонзились миллионы ледяных иголок, не давая возможности даже пошевелиться. А Федя ударился в плач. Громкий, рвущий на части женское сердце. Равнодушная Ирина из кухни отговорилась "сейчасом" и попросила пока укачать сына. А как его успокоишь, когда младенец кричит, заходясь в рёве, и с каждой секундой всё надрывней, отчаянней! Что делать? Да что тут можно поделать, если она даже встать не в состоянии?! От осознания собственного бессилия у Кати слёзы потоком хлынули из глаз. В безысходности плохо понимая что она делает, Катюша по какому-то наитию распахнула халат и поднесла малыша к своей груди. Плач стих, маленький активно пытался извлечь хоть каплю молока из пустой Катиной груди. У него ничего не получалось, он кривился, хныкал, но всё активнее присасывался, не осознавая тщетности своих потуг. И тут вошла Ирина.

— Катя... — пролепетала она, остолбенев. А Катерина, ещё пуще заливаясь слезами, уже протягивала ей сына:

— Он соску выплюнул вон туда! — сквозь душившие её рыдания, она кивнула в дальний угол будуарчика. — А я встать не могу, ногу отсидела, а ты всё не идёшь и не идёшь, а он кричит, душу вынимает... На, забери его, и покорми наконец!

— Сама покорми, а я пока соску помою. — Ира протянула Кате бутылочку с детским питанием.

На этом месте Иришкин рассказ прервался невольно вырвавшемся у меня восклицанием:

— Ира, ты дала нашего сына Катьке?!

— Ой, Серёжа, даже не спрашивай! Я сама не знаю, что на меня тогда нашло. — Иришка спрятала лицо в подушку. — Помню раньше, когда у меня только появилась Юля, я к ней никого ближе метра не подпускала, на всех как волчица бросалась. Свекровь бывшую отгоняла, обходясь без её помощи при купании, или когда надо было перепеленать дочку. "Я со своим ребёнком управлюсь сама, и помощники мне не нужны", так я говорила всем, даже своим маме с папой. Ну, когда они нас навещали. А вот с Федей почему-то не так остро. Я не волнуюсь, когда его мама берёт на руки, или когда ты ему пелёнки меняешь. Я спокойна, потому что знаю, что вы ему не навредите. А Катя... Нет, в первую секунду я действительно чуть не взбеленилась, когда увидала ту картину! Мне захотелось ухватить Федю на руки и бежать из Катиного дома куда глаза глядят, но потом... Понимаешь, Серёжа, ты бы видел, что тогда творилось с Катей, в каком она отчаянии была. У меня даже слов нет. Ты же знаешь, что она от детей с ума сходит, а от Феденьки особенно, потому что это твой сын. Мне сложно тебе это объяснить, ведь ты не женщина, и не сможешь понять наших чувств.

— И что, ты совсем-совсем не ревновала? — Не знаю, как сказать... Там и ревность была, и жалость, и понимание, что отбери я сейчас сына, так Катя от отчаяния может что угодно выкинуть... Понимаешь, я вдруг отчетливо представила, как она провожает меня, закрывает за мной дверь и выпивает разом все свои таблетки, сколько их есть в доме... Вот скажи, ты бы этого хотел?

— Что ты такое говоришь, конечно же, нет!

— Вот и я, нет. К тому же, этот случай на Катю подействовал очень сильно. И знаешь, мне порой даже кажется, что её подменили.

— Это как?

— Помнишь поговорку: "у семи нянек дитя без глаза"? Так вот, семь тех нянек или семьдесят семь, за здоровье ребёнка можно не волноваться, если одна из нянек Катя, а дитя — наш Федя. Она всех загоняет до полусмерти, но добьётся образцового порядка. Только представь себе, она натащила кучу книг и брошюр по уходу за детьми и вечерами штудирует их. Даже больше — она за меня взялась! Иришка улыбнулась и посмотрела на меня, как я восприму эту новость. Мне даже не пришлось изображать заинтересованность, она и так была написана на моём лице. Крупными, яркими мазками. Иришка довольно кивнула и продолжила свой рассказ.

— Представляешь, она вычитала, что здоровье ребёнка напрямую зависит от питания кормящей матери, и теперь мало того что возродила совместные обеды, чтобы я не питалась всухомятку, так ещё и следит за моим рационом! Острое? Нельзя! Жирное? Нельзя! Газированные напитки? Нельзя, они могут спровоцировать повышенное газообразование и аллергию у маленького. Даже шоколад, и то нельзя. Перебьёшься, говорит, а то от него молоко горчить начинает. Я уже смеюсь, говорю: да за мной мама в детстве так не следила, как ты!

— И что Катька?

— И что... а ничего, отмахнулась и продолжает трястись над нами как квочка над цыплятами. И не понять, над кем сильнее — надо мной, или над Феденькой. Она тут на днях прочла, что молодым мамам очень нужны положительные эмоции. Ну, а что у женщины может вызвать искреннюю радость? Конечно, обновки! И сейчас Катя мне шьёт новый костюм. Сама предложила, сама помогла выбрать для него ткань, сама её купила. Серёжа, а костюм будет просто отпад! Такой, в деловом стиле. Я специально попросила, чтобы она построже фасон подобрала. И цвет, чёрный антрацит с блеском. Ты же любишь чёрный цвет на мне? Так вот, прямая юбка, чуть выше колена, приталенный пиджачок...

— Ир, давай ты мне не будешь рассказывать, а лучше покажешь его, когда он будет готов? Я по описанию всё равно ничего не пойму. — сделал я попытку увернуться от обсуждения тряпок, выкроек и прочих составных женского счастья. — Вот если бы ты про свечи зажигания меня спросила, я б тебе ответил.

— Скучный ты, Серёжа! — Ириша шутливо ткнула меня кулачком в бок, и тут же прижалась, словно извиняясь. — Вот пожалуюсь на тебя Кате, будешь знать!

— Ой-ой-ой! И что же тогда будет?! — я сделал удивлённые глаза. Но Ира, против ожидания, резко сменила шутливый тон на серьёзно-печальный:

— Да ничего не будет, можешь не волноваться. Катя иногда спрашивает, как мы живём, не обижаешь ли ты меня. Это она тоже в своих книжках вычитала, что семейные неурядицы в первую очередь отражаются на ребёнке, вот и тревожится. Каждый раз задаёт вопрос о тебе с замиранием сердца. Вдруг у нас скандал, а она и вмешаться не может. И ты знаешь, по-моему, она тебя стала бояться! Вы же с ней в ссоре, как она считает. Значит, ты можешь прекратить мои походы к ней, или запретить мне брать с собой Федю. А это для Кати как острый нож. — Ирина помолчала, а потом вновь задала свой вопрос, тот, с которого началась наша сегодняшняя беседа: — Серёжа, ну, почему ты не помиришься с ней, а? Ей что, надо непременно извиниться перед тобой?

— Извиняться, зачем? — удивился я, и тоже перешел на серьёзный тон. — Нет, Ира, для меня вполне достаточно, если она перестанет из себя строить оскорблённую невинность, и при встрече не будет задирать нос. Просто улыбнётся и всё. Вот тогда можно и мир заключить, но... надолго ли? Зуб даю, наше мирное сосуществование продлится до первого Катькиного взбрыка. А потом опять она будет строить из себя Снежную королеву, а я зубами скрежетать от злости. Тебе это надо?

— А почему ты считаешь, что Катя обязательно вновь с тобой рассорится?

— Смотри сама. По существу ты предлагаешь нам вернуться к прошлому, когда ты моя жена, а Катька не пойми кто. Ведь любовницей её не назвать, потому что крали не нянькаются с детьми своего любодея, а с другом семьи в постель не ложатся. Вот поэтому и "не пойми кто". Такое подвешенное состояние будет постепенно раздражать Катьку, и неизбежно провоцировать на ссоры со мной. Тебе-то она и слова не скажет из-за Феди, а вот на мне "выспится" вволю. Ириш, ты пойми, возврата к прошлому нет и не будет. Нам с тобой надо что-то кардинально менять в наших с ней отношениях. Иначе... Да что говорить, ты сама всё прекрасно понимаешь.

— А что же делать?

— Не знаю. Подумай, с Катькой посоветуйся. В конце концов, это её в первую голову касается. Узнай, чего она хочет, поразмысли на досуге, чего хочешь ты, и как нам реализовать наши желания с наименьшими потерями.

— А сам-то ты, Серёжа, чего хочешь?

— Я уже говорил, и мои желания с тех пор не изменились.

— Значит, не изменились... — упавшим голосом протянула Ира.

Я глянул на жену. До состояния "съевшей лимон" Ирина не дошла, но от восторга после моего заявления явно не прыгала.

— Серёжа, ну зачем тебе обязательно две жены?! — заговорила она после длительной паузы. — Скажи, для чего? Почему ты хочешь заставить нас жить вместе, одной семьёй? Ну что нам, так плохо было раньше? Я ведь совсем не возражаю против твоих встреч с Катей, не пытаюсь привязать тебя к себе...

— Извини, Ира, но ты немножко не права. Вспомни, я ведь никогда даже не заикался о совместной жизни под одной крышей. Хотя бы потому, что прекрасно знаю, как повседневный быт делает близких людей врагами. А если учесть ваше соперничество, то такой исход просто неизбежен. Говоря о двоеженстве, я имел ввиду не проживание, а отношение. Твоё отношение к Кате, и её отношение к тебе.

Я погладил Иришку по округлому плечику и прикоснулся губами к бархатной коже.

— Вы обе знаете, что я люблю Катю. И да, я хочу чтобы она была моей женой. Я хочу и буду относиться к ней не как к любовнице, а как к своей жене, жить её проблемами, заботиться о ней, помогать ей в любой сложной ситуации, как люблю, помогаю и забочусь о тебе, Ириша. А ещё мне бы очень хотелось, чтобы у вас не возникало ревности друг к другу из-за моего равного отношения к вам обеим. Ведь из нас троих двое могут заботиться о третьем, не ревнуя и не скандаля. Могут, и это факт.

И чувствуя упрямый скепсис Ирины, добавил убедительности в голос:

— Ира, вспомни, когда Катя попала в больницу, мы ведь взяли на себя её дело. Разве мы гнались тогда за деньгами или за карьерным ростом? Нет, мы помогали Катюше всем, чем только могли, старались сделать всё, чтобы она не волновалась и побыстрее выздоровела. Так ведь? И, насколько помню, никакой ревности у тебя эта забота о Кате не вызывала. А ещё припомни, как мы с Катей сдували с тебя пылинки, когда ты была беременна. Помнишь? И безобразных сцен ревности в исполнении Катьки я ни разу не наблюдал. Вот поэтому я и думаю, мы можем быть вместе, уважая и заботясь каждый об остальных. О нас и о наших детях.

— Кобель ты, Серёжа! Настоящий кобель. — Иришка повернулась ко мне лицом. — Пользуешься тем, что я люблю тебя, и верёвки из меня вьёшь.

Я нашарил на тумбочке часы, поглядел на стрелки и охнул:

— Нифига себе, третий час ночи! Солнышко, давай-ка спать, а то мне завтра к девяти утра надо быть в боксе, клиент за машиной придёт. Не хорошо заставлять человека ждать.

Прошел день, другой, одна неделя, вторая, а Ирина больше не возвращалась к нашему ночному разговору. Я уж было подумал, что она предпочла оставить всё как есть, но ошибся.

— Попроси маму завтра посидеть вечер с Юлей. — выдала она мне ценные указания. — Забери дочь из сада, отведи домой, а сам приезжай к Кате, я буду тебя ждать там. Только Юле не говори, куда поедешь, а то с тобой запросится.

— Ира, а эта поездка так необходима? Видишь ли, у меня как раз на завтрашний вечер встреча назначена.

— Ты сам говорил, что нам надо что-то решать в отношениях с Катей, вот и поговорим. Что для тебя важнее: семья или очередной заказчик?

"Оп-па! — думаю — Похоже, девчонки о чём-то договорились между собой. Интересно, о чём? Ну, коли так, то надо ехать, а дядя денёк потерпит, ничего с ним не случится".

— Хорошо, я договорюсь с мамой.

И вот он, завтрашний вечер. Чёрт меня дери, я с самого утра волновался как прыщавый юнец перед первым свиданием! Словно неприкаянный бродил по боксу, прикидывал возможные варианты предстоящего разговора, но этим только поднимал градус своего нетерпения. Блин, а ведь вот он, Катькин дом, рукой до него подать, каких-то три минуты прогулочным шагом! Что мне стоит прямо сейчас пойти и позвонить в дверь? Ничего. Но долгожданного разговора, увы, не получится. Ни Катя, ни Ира откровенничать перед Светкой с Дашкою не станут, это ясно. Здесь работы нет — час назад готовую машину забрали, а следующую пригонят только завтра. И что я, спрашивается, буду зря торчать в пустом гараже? Собрался и поехал в садик за Юлей.

Малышка была на седьмом небе от счастья, что я её забрал раньше времени, освободив от ежедневной пытки сонным часом. Прогуляв и пробесившись с ней до прихода с работы моей мамы, я сдал дочу с рук на руки бабушке и поехал к Катьке. Ехал и думал, как же я соскучился по этому огненно-волосому чудовищу, вспыльчивому, непостоянному, вздорному, но до одури любимому. От остановки троллейбуса к заветному подъезду шел скорым шагом, едва удерживаясь, чтобы не сорваться на бег. И вот я жму кнопку дверного звонка, предвкушая встречу с Катериной...

Против ожидания, дверь открыла Иришка. Моё нетерпение было столь велико, что я едва не поднялся на носки, чтобы заглянуть в глубину комнаты поверх её головы. Но сдержался. Не торопясь разделся, прошел в комнату и только тогда увидел Катьку, старательно делающую вид, что она целиком поглощена созерцанием модного журнала. Мы осторожно поздоровались, не в силах вот так сразу, сходу перечеркнуть обоюдный двухмесячный игнор. Хотя Катерина и изображала, что ей всё пофигу, я хорошо видел её волнение. Она краснела, бледнела, судорожно сцепляла пальцы и тут же разрывала их сплетение, то пряча руки за спину, словно не находя им места, то принимаясь вновь теребить журнал.

И разговор между нами тремя поначалу завязался такой же нервный и сумбурный, как поведение рыжика. Смущённая Катька предпочла отдать инициативу в разговоре нам, а Ирина никогда решительностью не отличалась. Я тоже воздерживался от расспросов, рассыпая шутки и весело балагуря. Через полчаса Катька оттаяла, успокоилась и даже начала аккуратно подтрунивать надо мной, каждый раз косясь на Ирину — как та реагирует и не перегибает ли Катя палку. Но Ирина признаков недовольства не выказывала. Как мне показалось, она была довольна ходом наших посиделок, но ещё больше радовалась отсутствию необходимости высказываться на тему отношений между нами тремя. Так мы и проболтали до темноты, словно в былые добрые времена. Как весной перед очередным совместным походом в кино.

Вспомнив об этих вылазках, я предложил возродить традицию, и в ближайшие выходные навестить кинотеатр. Приглашение было принято на ура, и на этой мажорной ноте мы расстались, так и не поговорив о главном. Впрочем, я был настолько рад примирению с Катериной, совершенно не расстроился по этому поводу. Я решил так: не форсировать события, пусть всё идёт своим чередом. Пусть девчонки сами привыкают одна к другой, а мне лезть в их отношения не следует. Ещё наломаю дров, как медведь в посудной лавке. Буде случиться между ними ссоре — конечно же помирю, но навязывать их друг дружке не стану. Как оказалось, это было самым мудрым моим решением за последние два года.

Как и собирались, мы сходили в кино, но не втроём, а вчетвером, уступив настойчивым требованиям Юли взять её с собой. На обратном пути забрали сына у тёщи, потом проводили домой Катю, и в сумерках вернулись домой, довольные приятно проведённым вечером.

— Ну, вот, а ты мириться не хотел! — попрекнула меня Ира, укладываясь на моём плече. — Вон, и Юля рада, и ты довольством светишься.

— А я чё? Я ничё, другие вон чё, и то ничё! А я чё, я ничё... — скороговоркой отшутился я, потёршись носом о носик Иришки. — И вообще я самый примерный муж на свете. Жена сказала: приходи и мирись, я сразу же пришел и помирился. Так что ты сама виновата, что примирения не случилось раньше. Могла бы и не ждать неделями, а сразу же отдать команду.

— Так это что, я во всём виновата, по-твоему?! — весело возмутилась Ира. — Ну, ты и нахал!

И как даст мне кулачком в живот! Правда, тут же стала извиняться, целоваться полезла, показывая, как она меня любит. К нашему обоюдному удовольствию, я отвечал ей тем же, но когда мои шаловливые руки подобрались к Иришкиной груди, то моим поползновеньям был поставлен твёрдый запрет:

— Э, нет, Серёжа, пока нельзя! Этими игрушками сейчас другой мужчина играет.

— Ир, а когда будет можно? Я уже истомился весь!

— Потерпи немного. И вообще, у тебя есть Катя, иначе зачем я тебя с ней мирила?! Кстати, когда ты её навестишь?

— Ой, Ириш, у меня сейчас забот выше крыши: где запчасти для машин клиентов доставать, как печку в боксе починить, чтобы зимой не мёрзнуть. Давай ты об этих мелочах, вроде встречи, сама подумаешь? А как решишь, так и будет. Я ведь у тебя покладистый.

— Хитрюга ты, а не покладистый! Наглая, беспардонная хитрюга! Ладно, отпущу я тебя на выходные, когда родители на даче будут, чтобы им не объяснять твою отлучку.

Но долгожданного, полного страсти свидания с Катей, увы, не случилось. А всему виной ворона Дашка, угостившая Ирину мороженным. Пачка пломбира в совокупности со сквозняком от приоткрытого окна, незаметно протягивающим примерочную, обернулись для Ирины жесточайшей фолликулярной ангиной. Придя с работы, моя хорошая стала жаловаться на боль при глотании, головную боль, а к ночи свалилась с температурой за тридцать восемь. Вызванный на дом участковый терапевт нагнал на нас с Ириной страху, категорически запретив больной любые контакты с малышом. По её рекомендации, грудное молоко следовало сцеживать, кипятить и только потом давать его ребенку. Хорошо я догадался потревожить нашего педиатра!

"Наплевать и забыть!" — велела она нам, крайне нелицеприятно отозвавшись о своей коллеге по цеху, абсолютно не разбирающейся в грудном вскармливании. "Что останется в том молоке после кипячения?! — негодовала она. — Ничего хорошего! Успокойтесь, папаша, единственное, что грозит вашему сыну, так это временный дисбактериоз. И то, в самом худшем случае. А такое нарушение работы кишечника, для ребенка на грудном вскармливании менее опасно, чем переход на искусственное питание. Такая проблема во многих случаях даже не требует специального лечения, ведь в грудном молоке содержатся факторы, способствующие росту нормальной микрофлоры и подавляющие патогенную. Так что переводить вам малыша на искусственное питание, как советует терапевт, совершенно нежелательно. Проследите только, чтобы мать кормила дитя в марлевой повязке. " Ободрённый советами педиатра, я поспешил домой, успокаивать Иришу. Ей и так несладко приходится, так ещё из-за глупостей некомпетентного специалиста переживать.

А Ирину болезнь скрутила не на шутку: головная боль, боль в пояснице, лихорадка, озноб, общая слабость терзали мою любимую с утра и до вечера, не давая ей покоя ни днём, ни ночью. Понятное дело, что мне пришлось повесить на бокс амбарный замок, целиком посвятив себя заботе о малыше и маме. На свекровь, то есть на мою мать, особых надежд не было — она охотно нянькалась с внуком только в присутствии своих подружек, создавая себе рекламу, а при отсутствии в доме посторонних всегда находила себе другие, более важные дела. По мере сил мне помогала Юля, но что может семилетний ребёнок кроме как "подай-принеси"? Впрочем, для меня и это было существенной подмогой. А помощь пришла, откуда её совсем не ждали.

— Что с Иркой? — вместо "здравствуй", выстрелила в меня Катька, едва я открыл дверь. — У вас всё нормально? — она попёрла на меня, как на баррикаду, только кожанки и маузера в руке не хватало.

— Привет, Кать, разувайся, проходи. — я отступил внутрь прихожей. — Заболела наша Ира, ангина.

— То есть, вы не поссорились? — чуть успокоившись, уточнила Катя. — А Федя как?

— Федя здоров, с ним всё хорошо.

Пошептавшись с Ириной за закрытыми дверями, Катька приняла у меня эстафету по уходу за сыном. Естественно, при самой активной помощи Юльчика. А мне велели ложиться спать, набираться сил перед ночными бдениями. Целую неделю Катя закрывала свой пошивочный цех в пять вечера и летела к нам: к Ире, к Фёдору, к Юле, и только в последнюю очередь ко мне.

Зато когда Ира выздоровела и дала мне добро на кратковременную отлучку, реакция Кати на мой приход была совершенно иная. И меня, и Катерину длительное воздержание наделило таким голодом, что часа непрерывной постельной акробатики нам показалось явно мало. От продолжения нас сдерживало лишь отсутствие физических сил, без остатка потраченных на взаимное доказательство любви.

— Кать, а ты с Ириной говорила о моём предложении? — спросил я, едва удерживаясь на грани дремоты.

— Ты про двух жён? Нет, не говорила. — не открывая смеженных век, ответила Катя.

— А почему? Или ты не хочешь?

Катерина сделала над собой усилие и открыла глаза.

— Хочу, конечно. Но... Ты же понимаешь, что любые мои слова имели бы только один единственный смысл "подруга, ты слишком хорошо устроилась, давай-ка, поделись со мной самым дорогим: детьми и мужем". Или я не права?

— Права, конечно, права! Но ведь Ира и так позволяет тебе встречаться со мной, с Юлей, с Федей нянчиться.

— Да, позволяет, и я ей за это очень благодарна. Она даёт мне возможность хоть отчасти реализовать свою мечту о детях. Пусть это ложь, самообман, эрзац чувств, заменитель, но раньше я не могла надеяться даже и на такое. Просто пойми ты, любимый мой Серёжка — одно дело, когда она сама позволяет мне прикоснуться к вашей семье, и совершенно другое, если я начну выпрашивать такую возможность.

А потом был август, и сборы Юльчика в первый класс, с покупкой учебников и школьной формы. Всё это, и даже решающий голос в спорах, присвоила себе Катя. Она мастерски подогнала купленный в магазине полуфабрикат, превратив мешковатое платьице в настоящую конфетку.

И было первое сентября, когда мы втроём стояли на школьном дворе, с умилением и гордостью наблюдая за дочерью, ничуть не потерявшейся среди остальных первоклашек.

И был день рождения Катерины, где праздничный стол ломился от обилия вкуснятины, приготовленной руками Иры. И было вручение подарка от нас, окончательный выбор которого сделала тоже Ирина — цепочка и удлинённые серьги из белого золота, так выгодно подчеркивающие лебединую шею Катерины. Правда, в самом начале Ирина склонялась подарить Катьке плётку.

— Зачем?! — удивился я, в первый раз услыхав такое предложение.

— Ну, должен же тебя кто-то воспитывать, а у меня самой рука не поднимается! — расхохоталась Иринка, крайне довольная, что сумела надо мной подшутить.

А затем был дождливый октябрь, и редкий день проходил без наших совместных посиделок или без похода в кино. Внимательно понаблюдав за девчонками, я заметил одну интересную вещь: если два года назад они глядели одна на другую исключительно через призму слова "или" — или я, или она — то теперь основным стал союз "и". Конечно, бесследно сакраментальное "или" не пропало, но на первый план оно редко когда выползало. Моё решение не встревать, не навязываться и не подталкивать оказалось самым верным — Иришка и Катя самостоятельно отыскали возможность для мирного сосуществования.

Если в каких-то сложных, нудных переговорах требовались въедливость и скрупулезность, то ведущей выступала Ирина, по складу характера как нельзя лучше подходящая для такого рода деятельности. А когда требовался штурм, кавалерийский наскок, стремительная атака, то тут все карты были в руках у Катьки, которая любые преграды сметала с неистовостью фурии. Кроме бюрократии. На этом поле в игру опять вступала Ира. Вот так, дополняя и помогая друг другу, девчонки сделали из едва дышащего кооператива небольшое предприятие, приносящее стабильный и, надо сказать, не такой уж маленький доход. И личные отношения у них сложилось примерно так же: генератором идей и движущей силой в паре была Катька, а модератором, при необходимости осаживающим порывистого рыжика, служила Ира. Споры? Конечно же, были! Но Иришка могла долго настаивать на своём, терпеливо приводя один довод за другим, а Катька, моментально вспыхнув, быстро растрачивала свой запал, рано или поздно соглашаясь с мнением подруги.

Что касается ревности, то тут не так всё просто. Конечно же, на первом плане стояло уважение, которое мои славные испытывали друг к другу. На Ирину сильно повлияло решение Катерины отказаться от меня ради детей, ради сохранения семьи соперницы. А Катя прекрасно понимала, что нужно иметь по-настоящему доброе сердце, чтобы понять и позволить ей хотя бы отчасти воплотить сокровенные мечты. Окажись на месте Ирины другая женщина, стала бы она считаться с желаниями Катьки? Вряд ли. А Ирина стала, чем поразила Катю до глубины души.

И ещё одно. Наверно, можно было бы сказать, что ко всему прочему, девчонки откровенно ревновать опасались. Уж не знаю, назвать ли эту черту постоянством или упёртостью, но однажды что-то вбив себе в голову, Ирина потом очень долго не могла изменить своих убеждений. Вот однажды приснилось ей, что я гуляка, что дня не могу прожить без походов на сторону, и всё, диагноз поставлен и надёжно зафиксирован в памяти! В роли моей любовницы Катерина Иру, скажем так, устраивала. Главным образом тем, что она не пыталась заполучить меня в своё "единоличное пользование". Поэтому-то и наши с Катькой ссоры Иришка принимала близко к сердцу — а ну как мы разбежимся? Ведь я, по мнению Ирины, тут же отыщу себе другую, а вдруг эта "другая" захочет увести меня от семьи? "Вдруг Сергей найдёт себе какую-нибудь стерву? — переживала Иришка. — Нет, Катя, и только Катя!"

А Катька так же не позволяла себе терзаться ревностью. Ведь любое высказывание на эту тему неминуемо привёло бы к ссоре с Ириной, а это положило бы конец встречам Катерины с детьми. Казалось бы, что в этом смертельного? Но для Катьки подобная угроза казалась страшнее атомной войны. В конце концов, стремясь избавиться от сердечных мук, Катерина вывернулась, найдя для себя оригинальную лазейку: она просто включила Ирину в разряд... Ну, сказать "детей" было бы слишком — она отнесла её к категории тех, о ком надлежит заботиться. И всё, причины для её ревности исчезли! Вот такой финт ушами, или выверты женской психологии.

К исходу месяца Ирина сочла, что она уже достаточно оправилась после родов, и в состоянии не краснея выдержать церемонию в ЗАГСе. Я был на седьмом небе, и радостно потирал руки в предвкушении окончательной разлуки со всеми сомнениями, терзавшими меня последние полтора года. Нет, умом-то я понимал, что наша свадьба в любом случае не более чем формальность, но почему-то в душе считал, что после бракосочетания ни Ирина, ни дети никуда от меня уже не денутся. Баста, карапузики, отныне — моё, и точка!

— Завидую я тебе, Ирка. — как-то вечером разоткровенничалась Катерина. — У тебя скоро свадьба будет, настоящая!

— Да что она изменит, эта свадьба? Просто церемония, дань традициям, а мы как жили, так и будем жить. — фыркнув, Иришка даже не повернула головы от каталога платьев для невесты.

— Нет, Ирка, ты не понимаешь, это же так романтично: вот вы стоите у всех на виду, обмениваетесь кольцами, говорите друг другу "да", играет свадебный марш Мендельсона. Красиво!

— А что, Кать, ты бы хотела обменяться со мной кольцами в ЗАГСе? Можно устроить. — подал голос я.

— А Ирка как же? — Катерина так удивилась, что разом забыла про свою мечтательность.

— А куда нам без неё? Придётся нам всем троим стоять перед алтарём!

— Да ну тебя, Серёжка, скажешь тоже. Ни один ЗАГС на такое не пойдёт. — И что с того? Разве нам обязательно афишировать происходящее? Для нас ведь главное тот смысл, что мы вкладываем в церемонию, а не то, что подумают окружающие. Верно?

— Так, давай-ка, Серёжка, колись, что ты там задумал? — предвкушающее заёрзала Катя.

И я рассказал. У Ирины глаза стали по олимпийскому рублю, а довольная Катька аж зажмурилась от удовольствия. Ещё бы, ведь предлагаемая мной афёра по дерзости и шуму возможного скандала обещала превзойти устроенное нами прошлогоднее дефиле в горкоме комсомола! А Катерина всегда была склонна шокировать окружающих.

Чёрт меня подери, и зачем я рассказал девчонкам о своей задумке — ума не приложу! На долгих две недели я был исключен из ежевечерних посиделок, проводя всё свободное время с детьми. А попробовал напроситься в их компанию, так получил отказ, мол, жениху низзя видеть свадебные платья до дня регистрации. Единственным исключением стали дни, когда я примерял свой костюм. Нет, блин, и тут дискриминация! Значит, невестам мой наряд видеть можно, а мне их нельзя. Да очень мне нужны эти платья, вместо них я бы с удовольствием посмотрел на невест. Ну, а платья они, так и быть, могут снять, если не хотят, чтобы я видел эти тряпочки.

Я представил себе картину: Ира и Катя. Одновременно. Без платьев...

Сглотнул слюну и принялся укачивать Фёдора.

В нашу затею мы посвятили трёх человек: Светку, Дашку и Гогу, призванного играть роль свидетеля. Дашку, как единственную из девчонок, которая знала, где находится спуск у фотоаппарата, а Светка пошла прицепом, ибо Дарья от подружки ничего утаить не могла. Ах, да, ещё была Анька, сестра Катерины. Ну, она-то всех тонкостей не знала, и была приглашена со своим авто в роли водителя. Плюс, Катя хотела, чтобы на её свадьбе присутствовал кто-то из родни, пусть даже не догадывающийся о подоплёке происходящего. Зато был, присутствовал. Таким образом формальности соблюдены, не подкопаешься.

На предварительной встрече с работниками ЗАГСа мы выпросили самое неудобное время, мотивируя тем, что свадьба для нас не более чем формальность, и устраивать грандиозное празднество в наши планы не входит. И не надо нам ни музыкантов, ни кинооператора, ни фотографа — чем скромнее и незаметнее, тем лучше. Администраторша, явно надеявшаяся погреть руки на дополнительных услугах, недовольно скривилась и назначила нам время шестнадцать тридцать в пятницу, под самый конец рабочего дня. Ещё и глянула на нас с Иришкой с превосходством, мол, что, не нравится? Ха, да нам только того и надо! Чтобы народу поменьше, да зевак со стороны других свадеб не было.

И вот она, заветная пятница. Под звуки знакомого всем марша, мы вчетвером — Гога, Ирина, Катя и я — входим в зал. У стола с документами и блюдечком с золотыми колечками стоит давешняя администраторша. Увидала нас, так чуть не поперхнулась. Итак, картина маслом:

Впереди идёт свидетель с видом, словно он тут оказался совершенно случайно, и к происходящему никакого отношения не имеет.

Позади него шествую я в чёрном фраке и белой жилетке. Только сигары в зубах да цилиндра на голове не хватает для полноты образа мистера Твистера.

С двух сторон за мои локти держатся две дамы в платьях фасона тридцатых годов, и не понять, кто из них невеста: толи брюнетка в белом с голубизной, толи рыжая в белом с персиковым оттенком. Единственная между ними разница в едва скрывающей глаза крохотной вуалетке у тёмненькой.

Вот по этой-то вуали работница ЗАГСа и догадалась, кто тут невеста, а кто свидетельница. Но прежде чем она успела произнести хоть слово, из-за наших спин выскользнула Дарья, вооруженная специально приобретённым импортным фотоаппаратом. Главным достоинством камеры была функция производства пяти снимков подряд с полусекундным интервалом при единожды нажатой кнопке. Дашка встала рядом с администратором и с деловым видом кивнула, мол, всё готово, можете начинать.

Слегка ошалевшая от подобной нахрапистости администратор, тем не менее, не стушевалась. Она набрала в грудь воздуха и хорошо поставленным голосом начала свой привычный монолог. Давно заученные фразы так и отскакивали от зубов, а церемония катилась как по рельсам, пока дело не дошло до традиционных вопросов.

— Согласны ли вы, Ирина ... взять в мужья Сергея ... ? (Администратор)

— Да! (Иришка)

— Катя? (шепчет Дашка, делая вид, что хочет обратить на себя внимание свидетельницы)

— Да! (в полголоса отвечает Катерина. Поворачивается ко мне и подмигивает)

Администратор пронзает всех гневным взором, но пока не возмущается.

— Согласны ли вы, Сергей ... , взять в жены Ирину ... ? (Администратор)

— Да! (это я)

— Катю? (Дашка)

— Да! (опять я)

Администратор чувствует какой-то подвох, но не может сообразить какой. Повертев головой и видя наши искренние (само послушание) лица, продолжает ритуал, предлагая нам с Ириной обменяться кольцами. Катерина, отцепившись от моей руки, идёт к столу, берёт блюдечко и несёт его к нам. Проинструктированный Гога делает шаг вперёд, героически закрывая своей широкой спиной работнице ЗАГСа весь обзор. Пока вставшие тесным кружком Ирина и Катя берут по кольцу с блюдечка, моя рука молниеносно ныряет в карман и достаёт оттуда ещё два колечка. Маленьких. Как раз на женский пальчик. Первой меня окольцевала Ириша, за ней тут же Катя, после чего я одел им по обручальному кольцу. И всё это под непрекращающийся треск Дашкиного фотоаппарата. Три секунды на всё про всё. Ну, так, даром что ли дома тренировались!

Краем глаза заметив отходящую Дарью, Гога тоже делает шаг в сторону, как бы предлагая администраторше закончить церемонию. Та, всё больше уверяясь, что дело тут нечисто, произносит:

— Объявляю вас мужем и женой.

— Жёнами! (громогласным шепотом из-за наших спин поправляет её Дашка)

Немая сцена и отвисшая челюсть администраторши...

А потом было застолье, где под нестройный хор пьяненьких гостей, голосящих "горько", я целовался с Ириной и тайком под столом поглаживал ладошку Катюши. Исключительно для приличия посидев пару часов с роднёй и не дав умыкнуть туфель невесты, вся молодёжь собралась и поехала догуливать на квартиру к Катерине.

Вот там и состоялась наша настоящая свадьба. С двумя невестами.

И брачная ночь тоже была. Но про неё я вам не стану рассказывать. И не просите.

Октябрь 2012 — Октябрь 2013.

Владивосток.