Волчица и пергамент. Том 11

Коул не был уверен, что этим можно было утешать себя.

— Эй, я поесть смогу? — громко спросила Миюри, пускавшей слюни при виде стола и не интересовавшаяся обсуждавшимися тонкостями.

Горный край Убан славился своим сыром, прочая еда была, скорее, простой и ничем не примечательной. Можно с удовольствием отведать жареной оленины или козлятины, кроме того, здесь, в верхнем течении реки водилось много крупной рыбы.

Можно было предположить, что, поскольку до моря было далеко, а залежей каменной соли в крае не было, еда будет несколько пресной из-за недостатка этой приправы.

Однако блюда, выстроившиеся на столе, ничем не уступали тем, которые можно было увидеть в других городах. Еда на столе показывала истинное рвение выборщика Дюрана.

Тут были свиные рёбрышки, с толстым слоем сочного мяса, с которого стекал ещё шипящий жир, суп из большого карпа, явно специально выращенного где-то. Всё было щедро приправлено зеленью и чесноком, так что аромат показался Коулу даже несколько резким, возможно, потому что он не привык к такой еде. Впрочем, резкость аромата не портила аппетитности блюд.

Хлеб, само собой, был пшеничным, пышным, к нему подавались различные фрукты в сахаре.

— Что ж, возблагодарим Господа... нет, возблагодарим Господа и выборщика, — произнёс что-то вроде молитвы Клевенд, когда терпение Миюри было готово уже лопнуть, и ужин начался.

Миюри тут же взяла хлеба и отрезала себе несколько свиных рёбрышек. Зато Газэтто с Коулом смотрели на изобилие вкусной еды, широко раскрыв глаза и боясь прикоснуться к яствам. Тогда Клевенд деликатно набрал понемногу от разных блюд и разложил перед Газэтто.

Клевенд мягко улыбнулся, когда Газэтто что-то ему сказал, возможно, о том, что ему хотелось бы, вернувшись в деревню, показать это ожидавшим его людям. Наверное, жить в лесу без чьей-либо помощи невероятно трудно, подумал Коул. Но сейчас он хотел, чтобы этот человек и все собравшиеся здесь смогли насладиться этим угощением.

С этой мыслью Коул взял кусок свежеиспечённого хлеба, и в следующий миг...

— Стой! — громкий крик словно разрезал зал.

Коул удивлённо повернулся к Миюри — девушка уже успела вскочить на стул и поставить ногу на стол. Слуги, нёсшие еду, ошеломлённо застыли, глядя, как Миюри вскакивает на стол, а стул, с которого она соскочила, с грохотом валится назад. Тарелка с супом опрокинулась, башмаки Миюри топали по скатерти.

Новый крик:

— Не ешьте это!

Она прыгнула к Газэтто и выбила из его руки хлеб, пролетевший через зал и с силой ударивший в стену.

Миюри заметалась по всему столу, наполняя зал грохотом, лязгом и звоном опрокидываемой посуды, изысканнейшая еда разлеталась во все стороны.

— Миюри! — потрясённо и гневно вырвалось из горла Коула.

Злость прилила к его голове, мешаясь с сожалением при мысли, что так можно было испортить угощение, столь заботливо подготовленное для них Дюраном, но тут взгляд Коула остановился на человеке за столом, который вёл себя необычно тихо среди этого безобразия.

Человек на что-то пристально смотрел.

Газэтто, у которого Миюри выбила хлеб, сбил девушку с ног, и она покатилась по столу.

Тем человеком был Ваден, воплощение крысы, и пристально он смотрел на хлеб.

— Не мо... жет быть... — прошептал Коул.

Клевенд помог упавшей на пол Миюри подняться.

Коул снова посмотрел на Вадена, и их взгляды встретились.

Не могу поверить, — было написано на его лице.

— Яд?

Потрясённый Клевенд поддерживал Миюри. Та, должно быть, ударилась головой, потому что, поднявшись, держалась за неё руками.

— Боль...но... Дедушка, ты же ничего не съел?

— А... Да... Но... — пробормотал Газэтто в полной растерянности.

То же "не могу поверить" отобразилось и на лице Клевенда, когда он посмотрел на Миюри.

"Яд", я сказал "яд"? Но почему же? — билось пульсом в голове Коула.

Волчий нос Миюри, не обманутый резким запахом еды на столе, должно быть, смог учуять яд. Ведь почему при королевском дворе держат отведывателя блюд? Потому что простой человек никогда бы такого не заметил.

Коул в панике искал объяснение вырвавшемуся слову "яд", стараясь не потерять лица.

— Это из-за крысы.

— Хах? — переспросил Клевенд.

Возгласы удивления вырвались и из других ртов, объяснение Коула застигло врасплох и Вадена, но ему как капитану корабля контрабандистов следовало быть сообразительным. Он прочистил горло, и в следующий миг помощник Клевенда воскликнул, почти прокричал:

— Г-главный! Там!

— Перестань звать меня главным... Не может быть, в самом деле что ли?

Взгляд Коула уже был устремлён в угол.

Перед щелью в досках стены, там, где могли пролезать в зал крысы, лапками вверх лежала крыса. Словно стащила еду, а потом умерла. Это было весьма убедительное лицедейству. Коулу стоило потом выразить свою признательность куском сыра.

— Кто-нибудь ещё съел что-нибудь? — немедленно спросил Клевенд, которому, возможно ему уже приходилось сталкиваться с подобной ситуацией. — Если кто-то съел, дайте ему столько солёной воды, сколько сможете влить ему в глотку. Да, не берите соль из этого дома! И поймайте того, кто это приготовил!

Его люди бросились выполнять распоряжения.

К счастью, всё произошло до того, как кто-то, в том числе и Коул, успел что-то съесть. Впрочем, Коул был уверен, что если бы он и успел съесть, с ним было бы всё в порядке.

— Как думаешь, что это значит? — спросил Клевенд.

Удивление Коула растаяло, на смену ему пришёл гнев.

— Нас всех убивать причин нет. Целью их был господин Газэтто.

Если так, тогда должна была существовать и причина отравления.

Коул глубоко вздохнул и сказал:

— Я иду в особняк выборщика.

Он посмотрел на Миюри, его маленький рыцарь сжал губы и кивнул.

Коул переоделся в одеяние монаха, а Миюри — в одежду рыцаря, не забыв повесить на пояс меч. Затем Коул надел на палец то, что было на нём, когда он направлялся к озеру.

Коул шёл первым, по бокам шли Миюри и Клевенд, а за ними следовали люди принца. Большое количество людей посоветовал Клевенд: люди должны выразить свой гнев, объединившись.

В особняке выборщика им встретились перепуганные воины охраны и известный им старый управляющий, который шёл по коридору с какими-то бумагами и изумлённо окликнул Коула. Но тот, не обращая на это внимания, рывком распахнул дверь в зал, где обычно сидел правитель.

— Выборщик! — крикнул Коул.

Люди Клевенда оттеснили солдат, пытавшихся остановить их, началась эмоциональная перебранка. Миюри, словно впитав угрозы обеих сторон, сама улыбнулась грозной улыбкой, жар которой не уступил бы пламени очага. На сей раз Коулу не надо было лицемерить. Потому что в нём горела искренняя злость.

Дюран сидел один за длинным столом и ел при свете свечи.

— Досточтимый Дюран, зачем ты это сделал?

И расставленная посуда, и еда в ней были достаточно простыми, это, вероятно, должно было соответствовать душе правителя. Вот почему в душе Коула шевельнулась надежда.

Отравителем Газэтто был подручный Барриндо или Жьяддо, подумал он.

Однако на вопрос выборщик Дюран ответил как-то наиграно:

— Ты чего так шумно?

Подавив желание закричать в ответ, Коул сделал глубокий вдох-выдох и постарался говорить насколько был способен тихо:

— Еда господина Газэтто была отравлена.

В домах тех, что дорожит честью, возможность отравления должно вызывать больше, чем просто беспокойство. Отравление уже само позорит честь дома, но, кроме того, в зависимости от значимости гостя может стать поводом к войне.

Дюран пристально посмотрел на Коула, потом отвёл взгляд и произнёс:

— Мёртв, значит.

— Не-ет, я даже не заикался об этом.

— Чего? — выборщик Дюран вновь посмотрел на Коула.

Тот поднёс правую руку к лицу правителя:

— Смотри. Защита Господня.

— Чт...

На палец Коула было надето кольцо из потемневшего серебра.

Кольцо из чистого серебра считался оберегом, способный распознавать яд. У Дюрана на руках также имелось несколько колец, не только обозначавших богатство владельца, но и имевшие то или иное мистическое значение.

Кольцо на пальце Коула, полученное от Ханаана перед походом к опасному лесу, сейчас пришлось весьма кстати.

Выборщик, человек высокой чести, и известный на весь мир Предрассветный кардинал.

Глаза выборщика раскрылись шире от изумления, когда он понял мистическое значение того, что ему показал Коул — серебряное кольцо, распознающее яд.

— К счастью, это удалось узнать до того, как хлеб попал в рот господина Газэтто. Итак, разреши спросить снова. Зачем ты это сделал?

Острая зелень и чеснок, использованные в тех роскошных блюдах, скорее всего, должны были скрыть запах и вкус яда. Газэтто был одним из тех, кто сумел выжить в лесу, такие люди способны более или менее распознавать яды, потому и потребовалось прятать яд более тщательно.

— А что ты хотел, чтобы я сделал? — вот что сказал тогда выборщик. — На моих землях места нет. Ты хочешь, чтобы я выделил земель этим, невесть откуда свалившимся вдруг людям? Я этого сделать не могу.

— И потому надо его отравить? Убить? — резко спросил Коул.

Дюран, как это и подобало выборщику империи, поднял на Коула взгляд.

— То есть, оставив за спиной подозреваемых в язычестве людей, прокладывать путь на юг — это ты предлагаешь? Или даже с их помощью? А что будет, если там появится инквизиция, как думаешь?

— В таком случае господин Ханаан...

— В таком случае пойди и расскажи об этом Барриндо и Жьяддо!

Дюран смотрел на Коула в упор и не отводил глаз. В его голосе только что прозвучала явная злость, и до Коула дошло. Дюран сам страдал от своего бессилия и ничтожности.

Дюран продолжал пристально смотреть на Коула, стиснув зубы так, что его борода дрожала, потом он вздохнул:

— Что мне было делать?

На встрече Коула с Барриндо, Жьяддо и Дюраном в этом зале правитель был на словах вознесён двумя гостями, от чего этот жалкий король, казалось, летал. А что, если это не было просто его наивностью, что, если его поведение было продиктовано стремлением выжить?

— Начнём с чего... Уже то, что люди вне закона заняли кусок моей земли, — это позор для мен как властителя, это признак моей слабости. Узнав об этом, Барриндо и Жьяддо тут же соответственно оценили меня. Этот ужасных взгляд их глаз, на который мне нечего было сказать. Мне оставалось лишь строить из себя дурака. Открытие дороги на юг — последняя надежда населения этой территории, но моих средств явно не хватит для покрытия расходов. И, конечно, после открытия дороги последовала бы стычка с Церковью.

В его глазах плавала злость. Но тон его голоса был несколько заискивающим, возможно, так сказывалась своеобразная благодарность Дюрана за разрешение этой суматохи вокруг Амаретты.

— Вот почему я должен устранить всё, что мешает моему замыслу, — добавил Дюран, и его губы дёрнулись в кривой усмешке — словно его резанули ножом по лицу. — Если бы это сделал преподобный Предрассветный кардинал, я бы не стал волноваться.

Священник, во всём следующий своему идеализму — всего лишь приевшаяся насмешка, но суть не в том, что это не забавно.

— Ну, так вот... Что ты, верный Божьему учению, намерен делать? — Дюран устало откинулся на спинку стула.

Прокладывая дорогу на юг, нельзя было оставлять народ Газэтто без внимания. Если о них станет известно инквизиции, Церковь, несомненно, нападёт. Если Барриндо и Жьяддо собирались вложиться во всё необходимое для прорыва на юг, они хотели убедиться в надёжности замысла.

Прежде всего, незаконные лесные жители оставались на месте из-за того, что Дюран был слабым правителем. Он вообще не имел права что-то предлагать в связи с народом Газэтто. И всё равно у правителя не было в Убане плодородной земли для их переселения.

Поэтому ему не осталось иного, кроме как передать Газэтто фальшивое дозволение, чтобы его успокоить, а потом убить.

Это могло разгневать Предрассветного кардинала, зато Барриндо и Жьяддо отнеслись бы с пониманием.

Губы Коула тронула лёгкая, сухая улыбка, кажется, она не была ни насмешливой, ни презрительной.

Он так хорошо провёл ту встречу в этом зале, что даже удостоился похвалы Клевенда. Вероятно, из-за этого Барриндо и Жьяддо сочли Предрассветного кардинала на удивление умным. Они решили, что он не окажется таким глупым, чтобы всё испортить и упустить поистине золотую возможность сокрушить Церковь.

Коул безотчётно схватился за палец с кольцом. Серебряное кольцо, освящённое Ханааном, на самом деле не совершало чуда распознания яда.

Коул прошёл дорогу к мудрости лишь наполовину.

— Предрассветный кардинал ничего не видел, ничего не слышал. И это хорошо, не так ли? Ну же, принц Клевенд, — выборщик Дюрана обратил взор на молодого принца. — Или ты настолько невинен, что можешь высоко поднимать голову пред Богом?

В королевстве Клевенд своим поведением напоминал, скорее, главаря шайки разбойников, он не собирался сейчас поддаваться на эту подначку, но и возражать не стал из-за своей честности.

Дюран даже не улыбнулся, он облокотился о стол и подпёр подбородок руками, словно устал.

— Император тоже проявил интерес к борьбе с Церковью. Барриндо и Гобурея так стремятся открыть путь на юг, потому что, вероятно, верят, что император выпустит свой указ-дозволение на это.

— Указ-дозволение? — переспросил Коул, не ожидавший такого.

— Когда-то империя владела и обширными землями на юге. Но в ходе череды столкновений с Церковью эти земли постепенно были отняты. Император, вероятно, рассчитывает в этом столкновении с Церковью вернуть бывшие земли империи.

А когда кусок пирога будет отрезан, первыми на него смогут претендовать те, кто это осуществил.

— Ты завоевал сердца людей именно своей чистотой. И если эти из Арберка пошли на соглашение со мной ради нашего замысла, то это, вероятнее всего, потому что их напугала бескорыстность твоей деятельности.

Это прозвучало и как похвала, и как насмешка.

— Бескорыстие представляет собой своего рода принуждение. Исходящая из него сила справедливости не подлежит сомнению, и трудно судить, какую боль способна причинить людям эта сила, — добавил Дюран и посмотрел на Коула.

Коулу показалось, что выборщик разом постарел лет на десять.

Какое значение ни имело бы в мире правосудие, для мира значимей, кто сильнее.

Дюран представлял собой владельца земли, которой он управлял, и у него не было волчицы, готовой защитить его от любой опасности. И на Божью помощь ему было сложно рассчитывать.

Моя сестра-волчица защищает меня, — подумал Коул, почувствовав облегчение от этой мысли, но он не находил слов, чтобы сказать их Дюрану.

— У меня есть один вопрос, — заговорил Клевенд. — Положим, старик отравлен. А что тогда будет с его людьми?

Коул разом вернулся к действительности, стоявшая рядом Миюри сжалась.

Для жителей деревни Фоонан места не находилось. Куда же деваться тем, кому не было места на земле?