За полынь-рекой

Видение

На бетонном полу в глухой ватной тишине бессмысленно копошились совершенно голые люди. Они были отталкивающе бледными и расслабленными. Неуклюже переворачивались с боку на бок, пытались встать на четвереньки, снова валились. Я присмотрелся и тут же отвёл глаза. Все ворочавшиеся и тол-кавшие друг друга существа когда-то были моими одноклассни-ками. Но ведь сейчас они должны быть в моём возрасте?! Почти старики... Почему сейчас передо мной всё те же подростки?

-Какая разница? -возразил Кондратьев-старший. -Всё равно — сырьe.

Слева послышался ровный шум больших механизмов и тела стали исчезать. Откуда-то начали выкатываться пахнущие све-жей краской и маслом новенькие зубчатые шестерни. По одной вместо каждого пропавшего человека.

-Ладно, -сказал Кондратьев-старший. -Само доделается. Пора ехать.

Я попятился.

-Чего? -добродушно ухмыльнулся Кондратьев-старший. -Напугался, что ли? Лезь уж в автобус...

Что-то леденящее, зловещее почудилось мне в его доб-родушии. Огляделся в отчаянии, но другого пути, кроме дорож-ки от ворот цеха к автобусу не было. И летать, как прежде, я уже не мог.

В маленьком "ПАЗ"ике я попытался съёжиться на сиденье в углу в надежде, что не заметят, забудут.

Не забыли.

Автобус попрыгал козликом по кочкам, остановился и распахнул переднюю дверь-гармошку.

-Приехали. -сообщил Кондратьев-старший. -Место!

Я не просто оказался на принадлежавшей Кондратьеву-старшему лесопилке. Я лежал еловым стволом на медленно пол-зущей ленте транспортёра. Ко мне, покрытому смолистой тонкой корой, приближались четыре с диким визгом мечущихся вверх-вниз ленточных пилы. Нельзя было даже зажмуриться, потому что не было глаз. Не-ет!

Внезапно я перестал быть предназначенным к разделке бревном. Попятился прочь от конвейера, потом помчался со всех ног прочь от звенящего воя пил, из-под которых фонтана-ми били ароматные опилки. Бросился вверх по склону к склад-скому сараю, влетел в распахнутые широкие двери. Перевёл дух. Сердце бешено колотилось.

Огляделся.

И сообразил, что со мной всего-навсего играли. Словно кошка, позволяющая обречённой мыши отбежать, для того лишь, чтобы продлить её муки. Понял, для чего был отпущен. Для са-мого страшного.

В полутёмном складе смутно белели невысокие штабели досок, из-под которых с гнусным шорохом поползли, словно длинные белые вермишелины, шевелящиеся корни. Они стреми-тельно оплели ноги, впились в них, потом полезли в живот, бока, грудь, руки. Глубже, глубже... Это было почти не боль-но, но невообразимо омерзительно и неописуемо страшно.

Настолько, что я умер во сне и проснулся наяву. Или наоборот?

Раскалённый стальной ошейник причинял жуткую, но посте-пенно слабеющую боль. Тела я не чувствовал вовсе. Глаз рас-крыть не мог. Сквозь раздражающий лёгкий шорох в ушах протис-кивались размеренно выговариваемые Пи слова: -Ну, вот, вижу, что можешь слушать.

Молодчага, Гай, быстро очнулся. Итак, всё по порядку. Вытащить тебя из-под скалы никто бы не сумел и не успел, об-валы продолжились. Поэтому я принял единственно правильное, хотя и очень неприятное решение — отделить твою голову от те-ла и спасти её. Буквально через полчаса после того, как я это сделал, отнорок окончательно зажало сдвинувшимися скалами. Нет его теперь.

Голову принёс червонным королю и тузу. Как они орали на валета Махалая, пославшего тебя под обвал, как крыли — м-м-м! — я даже заслушался! Пришлось за беднягу Махалая замолвить словечко, заступиться.

Сейчас твоя голова лежит в "госпитальной пещере" чер-вонных. Тут в стенах специально для таких случаев выдолблен десяток ячеек, заполненных мелким красным песочком. Кровь уже запеклась черной коркой, которая через день начнёт отшелуши-ваться, под ней будет молодая кожа. Впереди у тебя приблизи-тельно двести семьдесят дней отращивания нового тела. Проце-дура, повторяю, малоприятная, вряд ли захочешь её регулярно повторять, но, в общем, пережить вполне можно.

Я договорился с червонными тузом и королём, что буду навещать тебя здесь. Очень хочется побеседовать с Гаем-художником... когда снова сможешь разговаривать.

Сейчас для тебя самое главное — питаться и спать. Да вот, кстати, пришёл ваш повар-девятка, принесет протёртую ка-шу с жиром и овощами, сейчас будет кормить. Глотать её неку-да, желудка пока нет, но не беспокойся, сама растворится. Ладно, мне сейчас некогда, загляну вечером.

Шум шагов... кто-то бесцеремонно сжал мои челюсти, рас-крывая рот, набил его тёплой мягкой массой, надо признать, неплохой на вкус. Шаги затихли.

Я по-прежнему не мог раскрыть глаз. Чувствовал лишь, как медленно уходит боль из обрубленной шеи, сменяясь, бла-женным онемением. Каша медленно всасывалась в язык и щёки, это очень было странно и необычно, но вполне вписывалось в природу Этого Света, странного и необычного.

Я уснул.

Цитата

"Если Бог таков, как полагают, он должен быть несчастнее всех во вселенной. Он наблюдает ежечасно миллиар-ды созданных им существ, испытывающих неисчислимые страда-ния. Он знает также о страданиях, какие им ещё предстоит пе-ренести. Можно о нём сказать: "Несчастен, как Бог" ".

Повар разбудил меня в обед, чтобы впихнуть очередную, несколько большую, порцию размазни, которая не только оста-лась во рту, но частично продвинулась вниз по горлу. После всё того же странного процесса переваривания я вновь заснул.

К ужину, как и было обещано, Пи заявился вместе с пова-ром.

_-Да ты совсем молодец, художник. — с некоторым удивле-нием констатировал он во время кормления. -Обрубок почти за-кончил затягивать кожей, веки дрожат, значит завтра уже гля-деть сможешь. Отлично. А ты, кашевар, не забыл, что следует растущий организм живописца переводить на пятиразовое пита-ние?

-Да помню. -буркнул повар, набивая меня едой, -забудешь, как же... мне туз уже всю плешь проел насчёт него.

-"(Сensored) всех вас вместе, -подумал я, погружаясь в сон, -и каждого по одному с вашей (censored) заботой...

03

Спать и не видеть снов — благо. Спать в первой, земной, жизни в полной комплектации и погружаться в сновидения — на любителя. А вот сны Этого Света, лезущие в отрубленную голо-ву... это, доложу вам...

Привиделось, будто стою перед странным барельефом, светло-кофейного цвета, фоном которого служат переплетенные стебли с крупными шарообразными плодами. А на переднем плане — фигура очаровательнейшей девушки с развевающимися длинными волосами. Словно завороженный смотрел я на изображение, никак не понимая, что нём не так. Пока не сообразил: тонкие пальцы рук были самым варварским образом отбиты, переломаны, сколо-ты...

Проснувшись, вызвал меню, чтобы узнать, который час. Вот нелёгкая — угораздило же проснуться ни свет, ни заря. Прислушался к собственным ощущениям. Боли нет, какое блажен-ство! И веки поднимаются, пусть даже с некоторым усилием. Смотреть правда не на что, вверху — каменный потолок, едва-едва освещаемый огоньком лампы-ночника.

Согласно пошлым сентенциям из прошлой жизни, во всякой гадости, можно найти крохотный элементишко радости, в любой куче дерьма — ма-аленькую жемчужинку, в каждой неприятности — микроскопический позитивчик. Возможно ли червонной десятке Гаю отыскать в его теперешнем распренаихреновейшем положении хоть что-то утешительное?

А вот-таки да! Моя башка получила свободное время, ко-торое не просто может, но обязана результативно использовать. Если угодно, внутренне ухмыльнулся я, она находится в сана-торно-лазаретных условиях. Ну да, красный мелкий песочек вме-сто белых простыней и наволочек, выдолбленная в скале ниша заменяет кровать, угрюмый повар — аналог нянечки, а в роли хирурга — крайне странный трефовый валет Пи с бритвенно нато-ченной махайрой. Но внешние отличия не отменяют главного: с десяток дней, пока не смогу разговаривать, меня никто не бу-дет напрягать ни общением, ни поручениями, кормя и обихажи-вая, чем не санаторий? Затем, когда отрастёт напоминающее куклу тельце младенца, надо быть готовым к обстоятельным бе-седам с тузом Бурхардом и валетом Пи. Потом регенерирующий организм станет детским, подростковым, юношескими, тут уж, очевидно, придётся работать, ибо в Подгорье дармоедам места нет.

Итак, следует организовать себе десять дней интенсивно-го самопознания, самоосознания, самоорганизации и самосовер-шенствования. Как? Усиленно и детально исследуя меню соб-ственной судьбы. Что ж, поехали, как выразился однажды Юрий Алексеевич.

Вот она, выводимая перед закрытыми глазами и зависающая на чёрном фоне рыже-багровая рамка в стиле причудливого ба-рокко...(censored), ну и вкус у уполномоченного по сектору No318... то есть у шефа Этого Света...

Вышеупомянутый уполномоченный, помнится, выяснял, в ка-кой форме мне желательно получать информацию об Этом Свете. Предлагал варианты голосовых сообщений, страниц книги, но, в конце концов, согласился с моей просьбой предоставить что-то вроде меню компьютерной игры. Согласие сопроводил занудливым втолковыванием того, что, дескать, Этот Свет под номером три-ста восемнадцать, это никакая(!) не(!!) игра(!!!), а, стало быть, и меню будет лишь внешне таким, к каким я привык, сидя за компьютером в первом существовании.

Ну, это я, не поверите, осознал в полной мере, особенно — сейчас, валяясь в виде отрубленной головы в скальной нише. Точно — не игра.

В частности, нет кнопки, при нажатии на которую появля-ется окошко с информацией о названии и версии игры, о послед-нем обновлении. А невообразимо полезны были бы ссылки на име-на, сайт и электронную почту разработчиков. Отсутствует кноп-ка "Оставить отзыв". Эх, жаль, что нет "Выхода" и "Сброса"...

Цитата...

Уж лучше надпись "Вход запрещён", чем "Выхода нет". (Станислав Ежи Лец)

И от кнопочки "Оставить отзыв" не отказался бы, ох, не отказался...

Чего ещё нет? "Настройка", "Звук", "Изменить имя", "Язык", "Автоматический режим", "Графика", "Погодные усло-вия", "Уровень сложности", "Статистика". Ну, и так далее...

А что есть? О-па! А что такое "Память"?

На исследование возможностей этой кнопки ушло полчаса. Еще столько же заняло ошарашенное обдумывание открывшихся возможностей. Его прервало первое на сегодня принятие пищи. Заявился повар, без церемоний набил меня невкусной варёной рыбой, тщательно очищенной от костей и размятой до состояния кашицы. Пробурчал, что помнит о пятиразовом кормлении. Уда-лился. Я же, впитывая необходимые для регенерации белки, жи-ры, углеводы, смотря во тьму, слабо озаряемую огоньком ночни-ка, продолжил размышления.

Цитата...

Страхомысль — это тщетное беспокойство о неизбежном или о маловероятном. (У.Черчилль)

И, наконец решился. -"Глупую я прожил первую жизнь, -подумал с ожесточением, -бессмысленную какую-то... Очень хотел быть нужным. А перед смертью окончательно убедился, что, кро-ме мамы, никому никогда не был нужен, и никто никому не был и не будет нужен. Был ли я, не было ли меня, работал ли, валял-ся ли на диване — всем было всё равно. Ничего мне не дано бы-ло изменить, ничего не поправить. Можно было только приспо-сабливаться, как таракану, лучше или хуже. А приноравливаться к дерьму было настолько противно, что я себя так и не переси-лил. Так что не сомневайся, Гай, за каким чёртом нужны беспо-лезные воспоминания? Умершему там, они, тем более, не нужны здесь!".

Мысленно отдал распоряжение стереть тщательно выбранные разделы памяти. Трижды подтвердил его, как того потребовало меню.

В следующее мгновение увидел, что три четверти ячеек на схеме меню опустели, а во мне теперь стало как-то пусто, словно не только тело отрезали, а ещё и из мозга выкромсали что-то большое и привычное, не то раковую опухоль, не то часть души... Как заказывал, сохранились в полном объёме все знания, которые получил в школе, университете, во время по-следующей работы. Напрочь исчезли радости и печали, лица и имена, события и происшествия, обстоятельства и детали, то есть всё, что не только не может помочь мне в ближайшие пол-торы сотни миллиардов лет, но, определённо, будет мешать, становиться сюжетами тоскливых и кошмарных снов.

Вот как-то так! Управление собственной памятью, созна-нием и подсознанием? Ай да Этот Свет! И уже привыкая к этому новому ощущению, в очередной раз услышал шаркающие шаги пова-ра.

-"Приятного аппетита!" -пожелал себе, осторожно вбирая приближающиеся запахи.

04

-Ну вот. -недовольно сказал я сквозь замысловатый зе-вок, -только бессонницы не хватало. Пропади она пропадом!

Потянулся в постели, сухие водоросли с готовностью отозвались хрустом. Стена спальной пещеры продрожала едва за-метной мелкой дрожью. В первые дни моего пребывания в Подго-рье это очень тревожило, наводя на мысли о всяких катаклизмах и землетрясениях, однако, после того, как меня завалило в Во-нюрной Нутри, я, как и все прочие, перестал обращать внимание на подобные мелочи. Снова зевнул. Ночь воспоминаний сегодня, что ли? Хотя да, есть, что вспомнить... вот, хотя бы, то, что было неделю спустя после обрушения...

...-Прекрасно, -довольно говорил трефовый валет Пи. -Жалко, что не можешь видеть себя со стороны. Так трогательно выглядишь!

Да мог я. Хотя и не полностью. Стоило опустить глаза, как ниже подбородка частично просматривалось тельце младенца с маленькими ручонками и ножонками, совершавшими беспорядоч-ные барахтающиеся движения. Теперь мой растущий организм уже находился не внутри ниши, наполненной дезинфицирующим красным песком, а на покрытой циновкой лежанке.

-Скоро сформируются лёгкие, -пообещал Пи, -сможешь го-ворить. А пока... Ну-ка подай голосок.

Я злобно пискнул.

Пи рассмеялся: -Специально для тебя туз заказывает сверху клубнику у чёрных. Цени!

Он присел на край лежанки, взял со стоявшей тут же гли-няной тарелки ягоду размером с кулак, аккуратно разрезал на четыре части, сунул четвертинку мне в рот.

На самом деле это ниггеры оценили медные и бронзовые изделия, отливаемые в подгорных мастерских по вылепленным ху-дожником Гаем формам, подумал я. И поощряют дополнительной жратвой.

Ягода оказалась невообразимо вкусной, я открыл рот, прося добавки. Пи верно понял мимику и скормил вторую и тре-тью четвертинки.

-Отличный собеседник. — с уважением сказал Пи. -Слушает, всё понимает и не может возразить. Сегодня выдалось полдня свободных, вот и воспользуюсь. Посижу тут, порассказы-ваю в долг. Почему "в долг"? Потому что, когда сможешь гово-рить, расплатишься — будешь рассказывать сам, а я буду слу-шать. Итак...

Пи оказался моим соотечественником, выходцем из бедной семьи, в двадцатилетнем возрасте поступившим на физико-математический факультет Санкт-Петербургского императорского университета, а в мае 1915 года с отличием закончившим учёбу. Был направлен в эскадру воздушных кораблей "Илья Муромец", ставшую первым в мире соединением бомбардировщиков, где рабо-тал в радиоэлектрической лаборатории. Второго ноября был сбит самолёт штабс-капитана Озёрского, на борту которого находился молодой прапорщик испытывавший аппарат радиотелеграфической связи. Так Пи оказался на Этом Свете.