За полынь-рекой

оглавление

Прелюдия

Круг 01 Vivere non est necesse

Круг 02 Ad narrandum, non ad probandum

Круг 03 Memento quia pulvis est

Круг 04 Caput mortuum

Круг 05 Sol lucet omnibus

Круг 06 Omnia mea mecum porto

Круг 07 Ad limina apostolorum

Круг 08 Abiens, abi!

Круг 09 Abiit, excessit, evasit, erupit

Прелюдия

01

Разговор,

случайно услышанный мною

13.02.1988 в троллейбусе

"...при Сталине случилось. Году эдак в сорок восьмом — девятом. Времечко непростое, послевоенное, тяжкое...

Вот нынче всe по телевизору зудят: "беззакония" да "террор", а порядку об ту пору было больше, чем нынче, у Горбача, у этого долбоноса-то пятнолысого. Хотя опять же, ещё как сказать насчёт порядку... Виноватых сажали, спору нет, а на каждого виновного трое невинных приходилось. Гребли знатно. Чего? Ушами слушай! "Гребли" говорю, а не... "Гр", а не "е"! Кстати, какая там остановка, Петрович? Стекла за-мерзли, не видно ни хрена ... Ты процарапай-то в инее дырочку, раз у окна сидишь, не то проскочим...

Так вот, не то в Кемерово, не то в Перми, в общем, где-то там жил себе бухгалтер. Такой, знаешь, невзрачный че-ловечек, щупленький, в очочках да сатиновых нарукавничках. На фронт не попал по совокупности возраста и бухгалтерских хвороб: тут тебе и близорукость, и плоскостопие, и все остальные-прочие язвы в полнейшем комплекте. Крутил себе арифмометр, щелкал на счетах, дело своё знал отменно, никуда не лез, нигде шибко не светился, жил в коммуналке скромнень-ко на свои четыреста пятьдесят старыми деньгами. На огороди-ке копался, как все, картошку-петрушку выращивал.

Только вот пришли как-то за ним херувимы в погонах, да и повязали.

Почему и за что — вопрос, как говорится, открытый. Отдел борьбы с хищениями социалистической собственности им занимался. Ну, ОБХСС... Вроде как растрату нашли крупную, на сотни тыщ. Только соседи шептались, что счетовода подстави-ли. Нашли, как водится, стрелочника. Хапало начальство, а как всплыло — свалили все на рядового бедолагу. Сдали счето-вода, как бомж стеклотару. Жирных хряков, может быть, трону-ли, а, может статься, и нет, не знаю, врать не буду. Но факт, что очкарику влепили по полной, дали двадцать лет с конфискацией латаных штанов и мешка картошки. Спасибо, хоть к стенке не поставили. Хотя, собственно, какая разница: выс-шая мера, или смертный срок? Что совой об пень, что пнём об сову. Тому сморчку даже недели в лагере прожить не светило.

Суд тогда работал навроде конвейера на нашем заводе — одного с приговором вывести не успеют, другого за сроком заводят. Настоящих матёрых уголовников, мелюзгу, вроде того бухгалтера, м-да... Рта ему раскрыть не дали, дело пришили — готово. Да только потом правосудие промашечку допустило. Наставлял-наставлял же подчиненных Лаврентий Палыч, дорогой товарищ Берия, что бдительность — превыше всего, что хлеба-лом мух ловить нельзя, да всё без толку. Кандалов, к приме-ру, на руки об ту пору не надевали, в клетки в зале суда не сажали, словно зверей, не было такой мерзотности, как нынче... Ну, вот ведёт, значит, кормлёный и мордатый мент сгорбленно-го и плюгавого счетоводишку, а сам во все мурло зевает. А чего ему не зевать: который год таких вот пришибленных-безответных туда-сюда конвоирует. Вышли они на скользкое крылечко во дворе суда и тут...

Собственно, что произошло с бухгалтеришкой — толком не известно. Но будто подменил кто его. Подставил ногу охраннику, тот с размаху своей толстой рожей приложился об оледенелые ступени, да так и остался примерзать. А счетовод подхватил ментовский наган, из расстегнутой кобуры вылетев-ший, подбежал к "черному воронку", который у стены стоял. Вскочил на подножку, с неё — на капот, с капота — на кабин-ку. Водитель обалдел, ничего сообразить не может. Бухгалтер между тем уже с кабины "воронка" на стену сиганул и — в су-гроб на ту сторону.

Никто не ждал от тихони такого выкрутаса — ведь вот что главное! Как органы в себя пришли — так тут же наряд с оружием к нему на квартиру послали. А он там и не объявился вовсе! Искали-искали, да так и не нашли. Будто сквозь землю сгинул.

А вот теперь, Петрович, самое интересное. Бухгалтер этот, несмотря на все строгости с паспортами и прописками умудрился добраться до наших краев, добыть нужные бумажки, осесть тут и дожить тихо-мирно до семидесяти с лишком.

О, чуть не проскочили! Наша остановка! А ну-ка, дви-нули на выход. Скорей, скорей, поворачивайся, к двери.

Откуда знаю, спрашиваешь? Зацепило, что ль? Э-э-э, брат, тут вот какое дело..."

02

-"Я смерть готов без страха повстречать.

Не лучше ль будет там, чем здесь, — как знать?

Жизнь мне на срок дана. Верну охотно,

Когда пора наступит возвращать" ..

К часу ночи боль ушла из изъеденного раком и искромсан-ного тремя операциями тела. Я понял, что сейчас произойдёт — настало предсмертное облегчение. Уже не мог разговаривать и только шевельнул спёкшимися губами: "Спасибо". Неизвестно, кого благодарил, потому что никогда не верил ни в одного бо-га. Но благодарить было за что. Больше всего на свете боялся, что умирать придётся в полузабытьи. Это ужасно, когда ты не хозяин угасающего разума. Тогда вываливается откуда-то лохма-тый бесформенный страх, давит, подминает. А если, как сейчас, в ясном уме — ничего, вполне себе можно. Не страшно, честное слово. Смерть даже кажется желанной избавительницей.

Особенно, если подыхаешь в больнице номер семь славного сибирского мегаполиса Хамска. Вообще уже то, что я почти две недели занимал здесь пресловутое "койкоместо", можно было назвать чудом чудным. В девяносто первом, после уничтожения и раздела Советского Союза, сразу же начался дикий погром мощ-ной Хамской промышленности и истребление сельского хозяйства. Но созданное проклятым тоталитарным "совком" хозяйство оказа-лось таким мощным, что Алкашу, первому "пердизентику Роисси", пришлось усердно попотеть и только к двухтысячному в Хамске были ликвидированы последние колхоз и завод. Школы вроде бы остались, их просто успешно перепрофилировали в питомники идиотизма, переименовав при этом в "гимназии" и "лицеи". А вот огрызки здравоохранения каким-то чудом просуществовали до 2020 года. Карлик-Моль, второй "роиссянский пердизентик", не только воровал пенсии у без того ограбленных стариков, пере-писывал конституции и учил журавлей летать. Было объявлено, что мир опустошает страшная до жути китайская простуда. Остаткам больниц приказали прекратить все плановые операции, не принимать больных и вообще озаботиться исключительно поис-ком простуженных, насильственным шприцеванием здоровых и клеймлением ошприцованных. А там и гражданская война грянула, идиоты под власовскими триколорными и бандеровскими жовтобла-кытнымы тряпками принялись усердно истреблять друг друга... вместо того, чтобы повернуть оружие против тех, кто им его дал и стравил в братоубийственной бойне...

Воспоминание...

"Не знаю, по счастью, как там сейчас, а раньше при бойнях состояли козлы. Стадо баранов, гонимое на убой, могло почуять запах крови и остановиться. И с ним, стадом, ничего невозможно было поделать. Вот тогда-то вперёд забегал козёл. Он и заводил стадо на бойню. Самого козла, естественно, не трогали.

Силы небесные! Насколько бараны умнее людей! Они не ходят раз в несколько лет на избирательные участки голосо-вать за козлов!

Так что я, доставленный в медсанчасть No7 на последней стадии онкозаболевания, с самого начала понял, что дело без-надежно. Это только в фильмах усталые и мудрые доктора умело скрывают от пациента его состояние. На самом деле эскулапы особо не церемонятся. Плевать им на больных. Хотя... их тоже можно понять. Им за сочувствие пациентам денег не платят: -"Ах-ах-ах, боритесь, батенька, за жизнь, не сдавайтесь! Все можно превозмочь, всё будет хорошо!". Им вообще ни за что не платят. Поступали за огромные взятки в мединституты, пышно переименованные в "академии", с грехом пополам получали ди-пломы и шли на грошовые зарплаты в нищие казенные клиники ре-зать с переменным успехом безнадежную голытьбу. "Ну что, на стол его, вспорём, глянем, может и выживет. А нет — значит нет, главное, в отчёте указать, что тест на модную простуду — положительный, что от неё сдох. Чем больше жмуриков в отчёт вставим, тем больше премию получим!".

Соседям по палате я понравился. Не ныл, однако и не бодрячился, а потому никого не раздражал. На разговоры не навязывался, но и от бесед не уклонялся. "Слышь, а правда, что ты в университете препода-вал? Ну, надо же! Уволили? Вот сволочи! А правда, что ты книжки фанта-стические пишешь? Ну нич-чё себе! А чего это к тебе никто не приходит, передач не носит? Не, если некстати спросили, то извини, конечно... Доктора сладкие фрукты есть разрешают? Держи банан!"

Кстати, некстати... Какая разница? Дочурке я никогда не был нужен.

Cрубили дерево враги,

Дом отобрали за долги.

И, кстати, сын привел врагов,

Наделав перед тем долгов.

А бывшая жена... тоже понятно. Бабы они и есть бабы. Гие-ны. Пока зарплату отдавал до последнего гроша и на собствен-ных штанах экономил, так — "уси-пуси", а когда самого на но-силках в "скорую" потащили — глазища кровью налила, пасть оскалила: "Подыхать, что ли, собрался, козёл? Я с тобой во-зиться не собираюсь, знай". И не возилась. Единственное обе-щание, которое сдержала. А, чего там, беситься по этому пово-ду — только зря последние минуты терять. Даже вспоминать обе-их сучек поганых не хотелось, и хорошо, что не вспоминались. А передачи их всё равно не нужны, даже если бы и принесли хоть раз. Здешний больничный дистиллированный супчик без осадка, после которого тарелка словно вымытая, и тот есть бы-ло противопоказано.

-"Собственно, о чём думаю в последние минуты? А о чём ещё? -тут возразил себе я. -Мысленно просить отпустить грехи? Какие и зачем? Прощения тех, кого обидел несправедливо, я не заслужил, прощение тех, кому нанёс обиду за дело, мне не нуж-но.

Всю жизнь наставники мне врали:

-Живи по правилам морали!

Пришла ко мне с косой Она

И удивилась: -На хрена?

Я почувствовал себя необычно легко и свободно, открыл глаза и оглядел душную и тесную палату. Все одиннадцать чело-век спали. Над входом светила синяя лампочка, поблескивали грани графина на тумбочке. Всё было как обычно и вместе с тем не так, как всегда. Я не дышал, но ничего плохого не случа-лось. Попытался шевельнуться, и вот уже три дня как совершен-но непослушная чугунная кисть теперь повиновалась! Пальцы за-шевелились, локоть согнулся, рука легко выскользнула из своей оболочки, которая осталась с посиневшими ногтями лежать по-верх застиранного одеяла. Я сел на постели, потом встал и оглянулся на оболочку. Та неподвижно лежала на койке. "Ну, надо же, каким стал". Острое лицо, впалые землистые щеки, мокрая от пота щетина коротко стриженых седых волос. "Инте-ресно, заберёт ли вдовушка тушку? Хотя бы из приличия, чтобы шепотки не шли: мол, даже не похоронила... Так что, трупик не заберут и тогда..." Секретом не было то, что не востребованных из больницы покойников отправляли в мединститут на растерза-ние студентам. После чего — "кремировали". Поскольку настоя-щего крематория в Хамске нет, под этим словом подразумевали сожжение потрошеных останков в печах изношенных, построенных ещё при СССР теплоэлектроцентралей.

Разговор,

случайно подслушанный мною

08.07.2024 в палате для безнадёжных

...Вообще говоря, даже сейчас для некоторых кодекс че-сти— не пустые слова. В том числе понятие "врачебной тайны". Врач никогда и никому не передавал того, что узнавал от больного. Даже если это были ничего не значащие подробности его жизни. Но нет правил без исключений, в данном конкретном случае Врач полагал, что теперь не только имел право рас-крыть секрет пациента, но даже был обязан это сделать.

Врач признавал, что Пациент, что был человеком ред-кой силы духа. Очень крепким внутренне.

-Сколько мне осталось?

-Не меньше недели. -не стал скрывать Врач. -Не боль-ше месяца.

-Отлично. -спокойно констатировал Пациент. -Хватит, чтобы приготовиться без спешки. Верите ли, доктор, совсем не страшно умереть, но очень не хочется умира-а-ать. Понимаете разницу?

Врач кивнул.

-Скажите, можно ли как-то облегчить процесс?

-Безусловно. -сказал Врач. -Инъекции, которые вам делают.

-Да. -согласился Пациент. -Настоящее чудо, болей со-вершенно нет.

-Одна проблема. -осторожно заметил Врач. -Французского обезболивающего хватит на два дня, отечествен-ного аналога не имеется.

-Можно ли где-то купить?

-Конечно. Но за невероятно большие деньги, которых в больнице нет.

-А к чему мне сейчас экономить? -рассудительно спро-сил Пациент. -Нетерпеливых наследников не имею, могу спу-стить всё до нитки.

Так он и поступил. Средств, полученных от продажи квартиры в центре города и остального имущества, больному хватило на оплату лекарств и одноместной палаты на сорок дней.

Врач теперь сам выделял себе ночные дежурства, хотя вполне мог бы этого не делать. Большую часть этого времени проводил за разговорами с Пациентом. И отнюдь не потому, что чувствовал жалость к страдальцу или пытался утешить несчаст-ного. Как раз в жалостном утешении тот совершенно не нуждал-ся, хотя последние две недели с колоссальным трудом подни-мался с постели. Несмотря на стремительно нараставшую сла-бость, Пациент оставался великолепным собеседником, высоко-образованным эрудитом и ироничным логиком.

-Так что от меня вскоре останется? -как-то задумчиво спросил он. -В смысле — тело минус душа. Вот тут, посмотри-те, доктор, на досуге расписал:

-жир для семи кусков мыла;

-известь, чтобы побелить курятник;

-фосфор на головки 2200 спичек;

-железо для одного гвоздя среднего размера;

-магний на одну фотовспышку;

-сахар, чтобы избавить одного пса от блох.

-Не смешно.

-Абсолютно. -согласился Пациент. -Так и пора уж пре-кращать смешочки-то. Вся жизнь была сплошным хохотом. Радо-стей, правда, раз-два и обчёлся. А смеха, это да, было выше крыши. Сам хихикал над собой и над окружающими, те ржали в мой адрес... Кстати, по поводу радостей жизни — знаете, что лучше всего во французском средстве?

-?

-То, что для него практически нет противопоказаний. Вот, например, могу напоследок пить сколько угодно хорошего кофе. Это — радость. Огромная. Хорошо, что не каждому такая выпадает, замечу в скобках. Кстати, доктор, не хлопнуть ли нам по чашечке?

-А заснёте потом?

-Да ну! -поморщился Пациент. -Кому вы сейчас толкуе-те о том, что сон, дескать, придаёт сил и всё такое? Мне? Ха-ха.

-Гм? -усомнился Врач, но после полуминутного разду-мья пошёл к тумбочке включать электрокофейник.

-А вот я бы мог обеспечить бессонную ночь без всяко-го кофе. -внезапно пообещал Пациент. -Если бы рассказал кое-что.

-Страшилку?

-Это кому как, на вкус и цвет товарищей нет.

-Валяйте. -Врач принёс ему чашечку, с второй устро-ился в кресле рядом с кроватью, над которой горел синий ноч-ник.

-Бывает ли так, -неспешно начал Пациент, -что родной по всем моральным нормам человек на самом деле является смертным врагом? Бывает ли, чтобы формально близкий человек вызывал исступлённое желание от него избавиться.

-Увы, не так уж редко. Каин и Авель, Клитемнестра и Агамемнон. Брат против брата, жена против мужа.

-О! Не думал о классике... Спасибо, доктор, несколько утешает, что в одном ряду со мной такие персонажи. Но — бли-же к делу. Так выходило, что развестись и начать новую жизнь мне было нельзя. Нет, чисто теоретически, никаких помех не имелось. Но на практике это значило бы, что пятидесятилетний мужик окажется без жилья, а его бывшая жена — без источников к существованию. Раздел записанной на жену жилплощади и вы-плата мною в виде компенсации ежемесячного содержания исклю-чались и технически, и юридически, и психологически. Не буду вдаваться в подробности, они совершенно неинтересны, просто прошу поверить на слово.

Вот так и сосуществовали до поры, до времени. А если учесть, что по темпераменту муж — классический флегматик, а жена — ярко выраженный холерик... Что это значит, медику оче-видно.

-Жуть. От души сочувствую. -искренне сказал Врач.

-Принимаю. Она навизжится, нашвыряется помётом всласть и затихнет до скорого нового конфликта, а во мне накапливается грамм за граммом, вольт за вольтом, градус за градусом. Как и всякого флегматика меня крайне трудно раска-чать, как и всякого флегматика меня крайне не рекомендуется раскачивать.

Однажды, после очередного устроенного ею скандала, жена отправилась отдыхать на юг. А я вместо того, чтобы ра-доваться двум неделям счастливого одиночества, поймал себя на том, что размышляю, что было бы, если бы самолёт... ну, не долетел. Вообразил и ужаснулся, до какого паскудства дошёл — сожаление о других пассажирах рейса пришло позже! Как гово-рится, мечта прошла, осадочек остался.

Буквально через полгода пришло время уезжать уже мне. Выпала командировка в Урало-Байкальский политехнический институт. В день отъезда супруга устроила очередную истери-ку... нет, вру, не очередную... Знаете, доктор, в рядовых скло-ках она, надо отдать должное, инстинктивно выдерживала ка-кие-то границы. Между нами существовало словно бы негласное соглашение о тех сферах, в которых оскорблять друг друга взаимно запрещалось. А тут её словно прорвало. В самый раз-гар ругани (я как всегда сидел молча) жена посмотрела на ме-ня и внезапно осеклась. Возможно, прочла по моим глазам, что я с ней сотворю, если не замолкнет. Честно говоря, нужно быть признательным за то, что она тогда прикусила язык. По-тому что в противном случае я сейчас не умирал бы здесь с комфортом, а подыхал в тюремной клинике рядом с татуирован-ными бабуинами.

В поезде твёрдо решил обдумать на протяжении пред-стоящих пятнадцати командировочных дней, что и как мне сле-дует предпринять. Срочно. Сразу после возвращения. Последняя капля упала, критическая масса накопилась, взрыв мог про-изойти в любое мгновение.

Сверх ожидания, командировочная программа оказалась очень насыщенной и на размышления о делах своих скорбных оставалось не так уж много вечернего времени. Меня подселили в гостинице в двухместный номер, где уже жил представитель какой-то транспортной организации. Не могу вспомнить... теперь появилось столько этих контор с дурацкими двухбуквенными аб-бревиатурами вместо названий... "ОТ"? "УД"? "АГ"? Не помню, да и не суть важно, в конце концов. Представителя звали Андреем Дмитриевичем. Он оказался очень деликатным и — что просто бесценно! — не храпящим соседом. Вечерами мы вели за чаем беседы на самые разные темы: от политики до способов приго-товления говядины в горшочках. Так что время на обдумывание дальнейшей судьбы у меня оказалось ограниченным: от чистки на ночь зубов до того момента, когда засну носом к стенке.

На третий или четвёртый вечер Андрей Дмитриевич из заслуженного чемодана с многочисленными оспинами от аэропор-товских наклеек добыл красную коробочку с обвивающим её бле-стящим драконом. -Настоящий китайский чай! "Золотой Юньнань". Завариваю, выпьем на фоне дискуссии?

-С превеликим удовольствием.

Андрей Дмитриевич скрылся за дверью с чайником, я выложил на стол купленные по дороге поджаристые сушки и ко-робку сахара-рафинада. Через некоторое время вбежал сосед, злобно шипя и перебрасывая из ладони в ладонь ручку фыркаю-щего чайника.

-Вот ведь зараза. -возмущался он. -Ну когда наконец-то научатся делать ручки из теплоизолирующего материала? Осторожнее, завариваю, может брызнуть кипятком. Ф-фу! Ну вот и всё, теперь прикроем полотенцем и пусть постоит. А тем временем — хотите быличку из жизни моих знакомых, учёных-физиков? Можете потом пересказать как свою, дарю.

Я кивнул.

-Дело было в Крыму. Отправились в горы пятеро докто-ров и кандидатов наук. Ядерная физика, элементарные частицы, протоны-мезоны и всё такое. Проводником с ними пошёл рыжий и веснушчатый абориген Вася из Севастополя. Кого он ведёт, ту-земец даже не подозревал, да честно говоря и не интересовал-ся. Ясное дело, взяли с собой заранее замаринованные шашлыч-ки и сколько-то бутылок настоящего крымского вина. Располо-жились, зажарили над углями шашлык, достали бутылки. И тут оказалось, что ёмкости запечатаны, представьте, такими туго обхватывающими горлышко пластмассовыми пробками. А у учёной братии ничего, кроме перочинных ножей, нет. Их микроскопиче-ские штопоры оказались совершенно бесполезными, вот доктора и принялись состругивать пробки маленькими тупыми лезвиями. Вася вытаращился на интеллигенцию, и, вновь обретя дар речи, взял бутылку, осторожно подержал несколько секунд пробку над тлеющими углями, а когда та размякла, легко снял.

-Физику в школе учить надо. -назидательно сказало проводник, а онемели теперь уже его подопечные.

Я хмыкнул.

-Это мне ручка чайника навеяла. -пояснил Андрей Дмитриевич -А что касается предстоящей беседы, то не будете ли возражать против приглашения на чаепитие весьма интерес-ной и благопристойной собеседницы из четыреста первого номе-ра? Она, кстати, ваша землячка, тоже из Хамска.

Возражений не последовало. Так я познакомился с... назовём её Мариной.

Вот сейчас, вспоминаю, рассказываю и накатывает бре-довое ощущение, что Андрей Дмитриевич познакомил нас нароч-но. И уехал на следующий день не просто так, по совпадению. Чушь, конечно, но...

Пациент поставил на тумбочку пустую чашку.

-Вы идеальный собеседник, доктор. -с уважением ска-зал он. -У девятисот девяносто девяти человек из тысячи по-явилось бы на лицах пошловато-понимающее выражение. Нет-нет, мы не завязали командировочного романа, не стали любовника-ми. Больше, гораздо больше — сделались сообщниками. В чём? Потерпите, продолжаю.

Оказалось, Марина была не просто моей землячкой, но ещё и проходила курсы повышения квалификации в том же поли-техе. Через день после отъезда Андрея Дмитриевича мы встре-тились с ней в институтском вестибюле.

-Закончились занятия, -сказала она, -вот, решила сходить к волку.

-К кому?

-Неужели не знаете? Горожане установили памятник волку из мультфильма "Волк и пёс". Ну, тому самому, забавно-му. Составите компанию?

-Отменный мультик. -согласился я.-А о памятнике не знал, с удовольствием посмотрю.

Бронзовая фигурка и впрямь оказалась потешной. Тол-стый волк с блаженной улыбкой на физиономии сидел, раскинув лапы на постаменте, украшенном надписью: "Щас спою!"

Сначала я сфотографировал Марину рядом с волком. По-том она — меня. Когда возвращались из парка внезапно словно что-то толкнуло изнутри. Не просто разговорились, нет, раз-откровенничались так, словно были не совершенно посторонними людьми, а ближайшими друзьями. Сколько лет прошло с тех пор, а всё никак не могу понять, почему это произошло.

Её семейные проблемы оказались очень сходны с моими. С поправкой, конечно, на женский пол и статус жены. Муж — тупое хамло и пивное быдло, освобождение от которого повле-чёт гору труднорешаемых вопросов. Или вообще нерешаемых, вроде квартирного.

Командировка в Урало-Байкальск закончилась, я вер-нулся в Хамск.

И вот однажды летним вечером (приблизительно через месяц) я сидел на работе, неторопливо доделывая свою часть проекта. Возвращаться в семейное гнёздышко после вчерашней истерики жены никакого желания не было. Только не считайте, доктор, будто я трусливо прятался. Наоборот, в голове вне-запно заледенело нечто такое, от чего именно ей, супруге, было разумнее находиться подальше.

Раздался телефонный звонок, подняв трубку, я скучно произнёс казённое заклинание: -Проектная лаборатория.

-Хорошо, что вас застала. -послышался в трубке голос Марины. -Надо увидеться. Срочно.

Мы встретились в парке. Марина выглядела ужасно: бледная с кругами под глазами. Вас, врачей, сама профессия обязывает быть материалистами. Читать чужие мысли нельзя и тому подобное. Поэтому вы, доктор, не поверите, но, клянусь, я без всяких слов понял: она собирается предложить именно то, что вертелось на моём языке. С Мариной происходило то же самое.

Поэтому, когда мы сели на скамью у Утиного пруда, я спросил: -Обговорим детали?

-Да.

И обговорили. Впрочем, не всё и не сразу, поскольку опыта в намеченных делах у нас, понятно, никакого не было. Так что пришлось пересекаться еще трижды в назначенном зара-нее месте в оговоренное время. Телефонное же общение мы ка-тегорически исключили.

Пять раз при ходил в гаражи, что на углу проспекта Победы и Газофабричной. Стоял незамеченным в щели между ржа-вых клёпаных стенок, дыша вонью мочи, наблюдал и прикидывал, как всё произойдёт. Наконец, двадцать пятого июля в шестна-дцать сорок две из бокса номер сто семь вышел крепкий мужик в тренировочном костюме, закрыл замок, подёргал его для вер-ности, Я выскользнул из закутка. Поблизости никого не было. Удар самодельным остро заточенным длинным шилом из стекло-пластика пришёлся под левую лопатку. Мужик успел только по-вернуться и выдохнуть перегар мне в лицо. По-моему, он умер, пока падал. Я аккуратно извлёк шило, закутал в тряпку, сунул в сумку и не спеша покинул гаражный кооператив, так никого и не встретив. Дошёл до купален на Хамке. В пляжной кабинке-раздевалке переоделся, снятую и скрученную в тугой рулон одежду вместе с шилом сунул в урну, где смердел горящий му-сор. Думаю, уже через пяток минут ни от ткани, ни от шила ничего не осталось.

Как я условился с Мариной, во время убийства мужа у неё было абсолютное алиби. До позднего вечера она в большой компании отмечала день рождения сослуживицы. В милиции Мари-на показала, что муж в тот день собирался покупать что-то для автомобиля (она не разбирается в технике, не знает — что именно) и имел при себе полторы тысячи. Поскольку никаких денег при покойнике не нашли, бравые следователи списали всё на случайного грабителя и со скорбным видом пообещали вдове, что, само собой, приложат все силы, чтобы отыскать спонтан-ного убийцу, однако, она должна понимать, насколько это сложно... тили-тили, трали-вали...

Тридцатого августа я нагло заявил начальнику, что заказчики вообще ничего не заплатят, поскольку лаборатория вообще пошла не тем путём. Проектные данные изначально были неверны. Спровоцированные на склоку коллеги взбесились, на что я и рассчитывал. Двенадцать человек могли подтвердить, что профессиональный междусобойчик затянулся на несколько часов, что я, не оставлял рабочего места, яростно защищая своё мнение, частично признал свою неправоту и в чём-то за-ставил уступить их. Дискутировали до тех пор, пока мне не позвонили из милиции, чтобы сообщить о смерти жены. Как по-том поведал сдержанный следователь, она возвращалась с дачи подруги, где провела весь день, и в лесопосадке была убита выстрелом в лоб из малокалиберного, вероятно, спортивного пистолета. Судя по тому, что рядом с местом преступления нашли двух подстреленных ворон, какие-то отморозки балова-лись с оружием. Скорее всего, проходившая жена сделала им замечание, а те пальнули буквально с полуметрового расстоя-ния. "Конечно, мы сделаем всё возможное, чтобы найти случай-ного преступника, но поймите, пожалуйста, до чего это непро-сто... трум-туру-рум, трам-пам-пам..." Я выслушал сыщика в пол-ном оцепенении, которое следователь приписал горю и шоку. Про себя же поражался: откуда Марина раздобыла пистолетик и где научилась с ним так обращаться.

Вот, собственно, вся история, если не считать похо-рон и волокиты с оформлением прав наследования. Милиция честно сдержала слово, убийцы не были найдены. Да и как их обнаружить среди миллиона жителей Хамска, совершенно незна-комых с убитыми?

С той поры прошло одиннадцать лет. Спокойных, запол-ненных делами и отдыхом, рядовыми неприятностями и обычными радостями. Ни с одной женщиной, разумеется, больше себя не связывал, хотя змей, желавших заползти на ложе вдовца, хва-тало. Жена во сне не являлась, мужик, валящийся на пахнущий бензином и мочой асфальт — тоже. Марину за всё это время ви-дел только один раз, случайно повстречал в отделе электрони-ки в торговом центре. Смотрелась благополучной привлекатель-ной дамой. Перекинулись парой фраз, узнал, что она тоже жи-вёт одна, всё в полном порядке.

Повторяю, доктор, вы просто идеальный слушатель. Не всплёскиваете с ужасом руками, не смотрите с омерзением...

Врач задумчиво потёр лоб: — А ожидали? Зря. Убийство по обмену — сasus vulgaris. Но вижу, что всё-таки вам следу-ет уснуть — исповеди утомляют не столько исповедника, сколь-ко исповедующегося.

Он выключил свет, открыл дверь и, уже стоя в осве-щенном из коридора дверном проёме и, держась за латунную ручку, добавил: — Кстати, если припомните название фирмы, где работал... как его... Андрей Дмитриевич, буду очень благода-рен. Спокойной ночи...

03

Теперь я видел не глазами, а как-то особенно: всю пала-ту сразу — потолок и пол, все стены. И то, что видел, посте-пенно теряло цвет, серело, словно изображение в старом черно-белом телевизоре. Я слышал не звуки, а что-то иное. Например, почувствовал накапливающуюся силу в дыхании Максима с третьей койки. "Выздоровеет парень! Ума бы хватило больше на мотоцикл не садиться". А вот от Олега Петровича из угла доносилась безысходность. "Следующий за мной. Дня через два".

-Приход наш и уход загадочны, — их цели

Все мудрецы земли осмыслить не сумели,

Где круга этого начало, где конец,

Откуда мы пришли, куда уйдем отселе? ."

Вот оно, значит, как... прав был запойный бард: -"... мы, отдав концы, не умираем насовсем..." После чего, само собой, возникло предположение: всякие там православные и правоверные попадают после смерти в рай или преисподнюю. В соответствии, само собой разумеется, с суммами пожертвований церкви и регу-лярностью справления религиозных нужд. Пачка денег попу, сот-ня обмахиваний щепоткой по схеме "лоб-брюхо-плечо-плечо" и вот ты на шаг ближе к белоснежному облачку и мелодиям арф, на шаг дальше от котла с кипящей смолой в смердящем подземелье.

А нам, богомерзким атеистам, неминуемо определены ад-ския муки нестерпимыя, скрежеты зубовныя совокупно со слезою горючею?

Воспоминание...

"Давно это было... Ещё когда появлялись первые мобиль-ные телефоны по демократическим ценам. Я с приятелем отпра-вился в магазин за кнопочными "Нокиями". Купили, забежали за пивом, сели подключать телефоны к компьютеру и настраивать. И вот, когда настройка и пиво уже подходили к концу, не пом-ню уж с чего, зашёл разговор о том, что при попытке в интер-нет-поисковике набрать словосочетание "Христианский рай", компьютер растерянно отвечает, что по данному запросу ничего не найдено. Зато на вбитое в строке поиска "Христианский ад" вываливает кучу адресов. Проверили, удивились и тут сквозь пивные испарения в моём сознании пробилась идея позвонить по телефону 666. Нагло полагал, будто готов к любому повороту событий, вплоть до того, что мне ответят. Однако, как приня-то говорить, "действительность превзошла все ожидания". "Но-кия" тут же сообщила, что на моём счёте недостаточно средств для звонка в преисподнюю. Мы ошарашенно разинули рты.

-Мда-а... -придя, наконец, в себя, констатировал я. -Мне, задрипанному преподавателю паршивого провинциального вуза и нищему безбожнику только что дали понять, что даже в ад не только попасть, но просто позвонить и то не по карману... Вот как-то так...

-Утешает то, -после паузы обнадёжил друг, -что раз ва-риантов-то всего два, значит взаправду голытьба вроде нас по-падает в рай."

Темнота под кроватями с легким шипением сгущалась, начинала двигаться, вставала, приближалась. И вот уже три бесформенных Тени завели неспешный хоровод вокруг меня. Я по-нял, что подходит плохое. Сопротивляться было невозможно, беззвучно кричать — тоже. Внутри каждой Тени имелось Жало, грозное, страшное. Оно могло убить любое живое существо, то есть извлечь его из оболочки. Этого мне бояться уже не прихо-дилось, поскольку умер сам. Однако, Жало было способно причи-нять мне, теперешнему, любые, не ограниченные ничем страда-ния. Жала Теней, неторопливо круживших вокруг меня, были направлены в мою сторону. Посмей лишь я не подчиниться...

Тени притронулись жутким промозглым касанием, безучаст-но толкнули вниз. Все вместе мы стали плавно погружаться в пол, прошли сквозь него в операционную на втором этаже. Там было безлюдно и тихо, сегодня ночью никого не резали. А вот и первый этаж с пустыми коридорами и приемной, где скучала нахохлившаяся дежурная. Она невидяще смотрела сквозь меня и Теней. Зато упитанная пёстрая пожилая кошка, немного похожая на мою, приоткрыла желтые глаза и проводила печальным взгля-дом.

Среди больных ходили черные и абсолютно клеветнические анекдоты о том, чем Василису, якобы, прикармливают хирурги. На самом же деле она благополучно существовала от щедрот больных, посетителей и врачей. Её, дрожащим, едва живым без-домным котёнком подобрала на январском морозе одна из сердо-больных нянечек и пристроила в этом корпусе городской больни-цы. Вообще-то, это было нарушением инструкций, но Хамск вооб-ще и Больничный городок, в частности, уже много лет страдали от нашествия крыс. Поэтому главврач притворялся, что не заме-чает кошку, после появления которой поголовье серых тварей резко снизилось. Сначала юная Василиса пугалась и подымала дыбом шерсть на загривке, когда Тени приходили за умершими, потом повзрослела и свыклась. Сейчас Тени уводили доброго, хорошего человека. Ему ничего не приносили, ему нечем было угощать Василису, но он лучше многих знал, как надо гладить кошек и разговаривать с ними. Когда этот человек ещё мог хо-дить, он, держась за перила, спускался по лестнице на первый этаж, садился на скамью, бережно брал на руки, ласково почё-сывал за ушами и тихонько рассказывал, какая она умница и красавица, хотя отчего-то называл Жорой и вздыхал. Василиса тоже заглядывала к нему в палату, невзирая на строжайшие за-преты врачей. Сейчас она, как умела, пожалела уводимого Теня-ми.

Кирпичный подвал с грязным бетонным полом, толстыми трубами, завалами ящиков и древней ломаной мебели.

Ниже. Омерзительная, обросшая невообразимыми лохмами грязи канализационная труба.

Еще ниже. Там в подземной глубине не было непроглядной тьмы, как можно было бы ожидать. Скорее, меня и Теней окружал вязкий, омерзительно холодный темно-серый туман. И в этот ту-ман мы ввинчивались не спеша, с какой-то казенной скукой и полным безразличием. Конечно, я не мог знать, что ожидает там, внизу, но очевидно не случайно безграничная тоска скап-ливалась, давила, ускоряла спуск. Он заметил поодаль что-то падающее с той же неспешностью. Это был шар с нечеткой, слабо светящейся поверхностью, похожий на огромную жемчужину. По "орбите" округ него вращалась тройка Теней. "Еще один отмаял-ся. -понял я, -Вот, значит, как я теперь со стороны выгляжу... сферически... Э, да вон другой, а там и третий... Дружненько дох-нем, ребяты, а?"

Как оказалось, с регулировкой движения в преисподней дела обстоят приблизительно так же хреново, как и в мире пока что живых. Внезапно мои Тени закрутились быстрее, еще быст-рее, их молчание стало воюще-шипящим. Потом вдруг откуда-то сверху грузно осели новые жалоносцы, крутящиеся вокруг перла-мутрового шара. Столкновение с этой группой было нелепым и явно неожиданным. Жала сопровождавших меня Теней задергались в разных направлениях, кажется, они проявили замешательство. И тут...

И тут, совершенно неожиданно для себя я бросился на ближайшую Тень, врезался в неё, с омерзением захлебываясь гадкой ледяной густотой, ухватил за Жало, резко рванул на се-бя и метнулся вверх. Туда, только туда, как можно быстрее! После мгновенного замешательства вслед хлестнули многоголосые визг и шипение. Левее! Теперь правее, чтобы сбить преследова-телей с толку! И наверх, наверх, наверх! Не хватает сил... Не можешь? Нет, мужик, можешь! Вверх, и только туда. Мучение, боль! А-а-а-а!

Посветлело, туман стал реже, еще реже.

Я вырвался на поверхность и непонятно как удержался от крика. Все вокруг было зеркально-блестящим. Всё! Под ногами перекатывались ртутные океанские волны. Нестерпимо сверкало расплавленным серебром солнце. По алюминиевому небу вяло ползли тусклые облака из нержавейки.

"Это что же, значит, мне всё теперь таким видеть? Не-возможно! Лучше вернуться... Нет, ни за что! Тени воют и шипят, приближаются. Нет, не дамся, гады!"

Эта мысль, такая живая и земная, словно подстегнула ме-ня. Метнулся прочь, в сторону, противоположную губительному солнцу. С реактивной скоростью несся над волнами и чувство-вал, как теряет себя. Несколько раз внизу мелькали острова, однако я и не подумал остановиться. "Пальмы какие-то. Нет, никак не подходит. Сколько же отмахал? И что за океан такой? Тихий? Индийский? Нет, Атлантический, наверное... А где восток? Туда!"

Солнце скрылось за горизонтом и сразу стало гораздо легче. Досаждали пылавшие наверху мелкие дырочки звезд, но, в общем, теперь было терпимо. Окружающее уже не выглядело нагромождением отполированных металлических предметов, а ка-залось рисунком, выполненным сильно разбавленной черной гуа-шью.

Промелькнул и остался позади крупный корабль. Показался берег. "Город? Какой? Стоп, мне туда воспрещается. Если го-род, значит, там сейчас массово умирают. Значит, там будут Тени, а мне с ними встречаться никак нельзя".

Я осторожно приблизился к порту, скользнул в лабиринт судов, стараясь разобрать надписи на бортах. Потом, описав большую дугу, завис над огромным плакатом, исписанным латини-цей черным по серому. "Лиссабон?! Надо же, как довелось побы-вать..."

Жуан Алвареш, второй механик контейнеровоза "Каталина-05" стоял у пожарного щита и курил. Закончилась смена, после традиционной сигареты его ожидал отдых — заслуженный и такой желанный после сегодняшнего аврала. Он размахнулся, чтобы бросить окурок в воду и тут... Ему показалось, что над головой кто-то повёл огромным веером, обдул зябкой и липкой сыростью и, вроде бы, чуть слышно простонал. Жуан осенил себя крестным знамением, пробормотал первые слова молитвы, торопливо напра-вился в кубрик.

Я взял вправо и устремился вдоль берега на юг. "Знание — сила! Даже для покойников... Особенно для покойников и в первую очередь — знание географии... Так, вспомним... Пиренейский полуостров, Гибралтар... Потом — через Средиземное море. Наде-юсь, купальщики тысячами по ночам не тонут? Стало быть, над водой сейчас поспокойнее, сгребающих души Теней быть не долж-но. Доберёмся до Турции и, надеюсь, её узнаем. А потом? Потом придётся пробираться над сушей, избегая людных мест. Ведь чем больше людей — тем больше смертей. Значит — тем больше Теней. Кстати, на Окраине сейчас убивают десятками тысяч, да и на Кавказе тоже не отстают, вовсю глотки режут. Причём именно ночами, такие уж менталитеты у тамошних бородатых аллахакба-ров ... Надо это учесть и двигать в обход. А вообще, мужик, о чём, собственно, ты? Пробираться? Но куда? И зачем? Раньше или чуть позже тебя найдут и... Ладно, там видно будет. Впе-рёд!" Над Мраморным морем едва не наскочил на Теней, тащащих вниз очередного несчастного. Пришлось броситься вниз и прита-иться. Не заметили. У северо-восточного берега Чёрного моря я впервые почувствовал то, что живой человек назвал бы устало-стью. Показалось, что начал... нет, в языке живущих отсутствует подходящее слово... разжижаться, что ли. Густо заселённое ку-рортное побережье у Сочи пришлось пересекать медленнее и с величайшими предосторожностями, зато над Калмыкией понёсся во весь опор. Полупустынный западный Казахстан пересёк менее, чем за полчаса.

Хусым Калбитов проснулся оттого, что его собака с ис-тошным визгом ворвалась в юрту и в ужасе принялась зарываться в кучу одеял, сваленных в углу. Для того, чтобы овчарка пре-небрегла неминуемым наказанием и покинула пост, требовалась существенная причина. Никогда прежде такого не происходило. Переходя на казахский, когда в русском мате не оказывалось достаточно точных выражений, Хусым вывалился наружу. И тут же присел в страхе: в прохладном ночном ветерке объявилась клей-кая студёная струйка. Она шипящей степной гадюкой скользнула по плохо бритой макушке, отчего озноб тут же пробил до самых пяток. Повизгивая "Алла-алла!", животновод суверенного демо-кратического государства Центральной Азии чуть ли не на чет-вереньках шмыгнул назад в юрту.

-"Урал. — установил я. -Дальше!" Потом пошла до омерзе-ния знакомая Западная Сибирь. А вот тут, пока точно не опре-делился, пришлось изрядно пометаться из стороны в сторону, то взмывая под облака, то прижимаясь к асфальтным шоссе с дорож-ными указателями. "Вот она, славная река Хамь! Выходит, мне надо вниз по течению. "Надо"? Зачем? Что мне теперь делать? Остановиться и подумать, вот что... Меж тем, думается с трудом. Да и двигаться труднее. Как-то я стал бултыхаться внутри се-бя. Отчего?"

Ответ пришел непонятно как, сам собою: нужно укрытие. Причём безотлагательно, сейчас же. Иначе лучше даже не пред-ставлять, что произойдет после восхода солнца.

Я направился к беспорядочному скоплению многоэтажек на горизонте. "С возвращением в Хамск?!"

-"Из всех, которые ушли в тот дальний путь.

Назад вернулся ли хотя бы кто-нибудь?

Не оставляй добра на перекрестке этом:

К нему возврата нет, — об этом не забудь" .

Тут меня почти настигли Тени. В отчаянии я бросился вниз. И попал...

04

... в недавно покинутую больничную палату. Это такой чёр-ный юмор у потусторонней администрации — насылать предсмерт-ный кошмарный сон о кончине? Боли по-прежнему не было, давно не ощущал себя так непривычно хорошо и даже весело.

Воспоминание...

А вы помните легенду о Пандоре?

Жили в Элладе два брата-великана, Прометей и Эпиме-тей. Ага, личное дело первого известно каждому двоечнику: спёр у богов огонь и исходя из патологического гуманизма по-дарил людям. Благодарное человечество тут же нашло пламени должное применение, сначала поджаривая шашлыки на костре, а чуть позже — поливая друг друга из огнемётов. Досье второго брата вспоминают реже, а зря, ой как зря.

Так вот, Зевс изрядно помучил Прометея за непослуша-ние, но в конце концов простил, дескать, свои люди... в смысле — свои боги... сочтёмся. А вот на людях, осмелившихся принять подарок Прометея, решил оттянуться по полной про-грамме.

-"Позвать-ка мне нашего старшего слесаря!" -приказал Зевс. Тут же прихромал к нему чумазый сын — бог Гефест.

-"Возьми воды и пыли, -принялся терпеливо инструкти-ровать того Зевс, -да вылепи такую девку, чтоб обличьем не уступала богине. А сеструха твоя, Афина пусть для неё одёжку пошьёт, тоже не хуже божьей. Жене своей, Афродите, передай чтоб ту девку всяким любовным выкрутасам обучила. Гермес же должен её обучить мелким пакостям."

Гефест был дисциплинированным и нерассуждающим трудя-гой и выполнил папин заказ в точности. Так и была создана Пандора, которую тупые школьники называют Пандурой.

Вот её-то и подсунули Эпиметею. Девка покрутила зад-ком, состроила глазки, тот неровно задышал и бракосочетался с Пандорой. А ведь сколько вдалбливал Прометей братишке: -"Не бери зевсовых подарков, дубина стоеросовая!"

Молодая жена принялась хозяйничать в эпиметеевой ха-те. Обшарила все уголки и закоулки, да и заприметила в по-гребе сундук под замком, закрытый тяжелой крышкой. Распёрло Пандору узнать, какие тайны хранит супружник. Спросила Эпиметея, а тот только руками разводит да мычит, сам, де-скать, знать не знаю, ведать не ведаю. Сказал только, что не велено открывать.

Ну, ясное дело, нельзя бабе говорить "нельзя". Стала Пандора ждать удобный момент. Когда Эпиметей уехал, она скакнула в подвал да подняла сундучную крышку. Тотчас из сундука вылетели всевозможные напасти и беды, что насыпал туда Зевс, заполонили всю землю и стали косить людей.

К чему вы это? Всего лишь к тому, что из сундука Пан-доры вылетело не всё. Там осталась Надежда, настолько страш-ное зло, что даже Зевс побоялся его выпускать...

Обвёл взглядом палату. Все одиннадцать пациентов нали-чествовали. Равно как синяя лампочка над входом, как отблески её света на спинках коек. Так я сейчас в яви? Если да, то от-чего не дышу? Или снова бредовое забытьё?

Похоже, что второе, безразлично решил, выскальзывая не только из-под видавшего виды серого казенного одеяла, но и из собственного костлявого тела. Оглядываться на бренные остани на этот раз не стал. Дожидаться шипения и появления Теней из-под кровати тоже не стоило. Попробуем как можно быстрее убраться традиционным путём — через дверь. Распахнув её и шагнув внутрь...

Воспоминание...

Она появилась в моей жизни неожиданно.

Я был одинок, живя вместе с женой и дочерью. Такое иногда бывает. Ну, вот не сложилось... Заводить четверолапого друга вообще-то не планировал, поскольку осознавал всю свя-занную с этим ответственность. Ведь тут дело даже не в "накормить-выгулять", а во внимании, которое ему уделяешь. Нет-нет, я не сухарь и очень люблю собак и кошек, но обстоя-тельства моей жизни и работы заставляли сильно сомневаться в том, что я смогу быть постоянно дома.

Однако всё изменилось буквально за несколько дней.

В ту пору в подвале дома (а жил я на первом этаже) случился небольшой пожар. Ничего страшного, никто не постра-дал, квартиры остались в полном порядке. Но едкий дым и пе-на, которой бравые пожарные накачали подземелье, побудили мышей к массовой миграции. Серые попёрли наверх, словно му-сульмане в Евросоюз. Вроде никогда не жаловался на бессонни-цу, но, когда внутри стены три ночи кряду грызут и грызут, грызут и грызут, это знаете ли... Лежишь, злобствуешь и отчёт-ливо осознаёшь, что стук по стене только разбудит возмущён-ных соседей, но не заставит проклятую серую мелочь затих-нуть. Вдобавок по сдвоенному визгу, как-то раз огласившему кухню, сообразил, что идея завести кота пришла и к жене с дочерью. Они увидел матерого серого разведчика, пробирающе-гося к шкафчику с продуктами. "Стой, сволочь, куда?! — вбе-жал я. -Это наши макароны!" Сволочь профессионально увильну-ла от брошенного тапочка и пообещала вернуться с подкрепле-нием. "Ай"л би бэк!", так сказать...

Вечером навестил старого знакомого. Мы сидели на свежем воздухе за его домом, попивали прихваченное мной пив-ко, глодали сушёную рыбу и не успел я толком выплакаться о своих напастях, как...

Из малинника выскочило дивное существо, всё в пау-тине и сухих листьях. Мамой существа была кошка знакомого. Её звали Маркизой и были у неё какие-то смутные претензии на родословную. Папаней же чуда стал соседский заурядно-незатейливый плебей Василий. Описать фееричный плод их меза-льянса невозможно. Сказать "пёстрый" — значит не сказать ни-чего. Пять пятен на белоснежном фоне располагались так, что слово "симметрия" могло вызвать только истерический хохот. Жизнерадостные глазёнки, хвостик торчком.

Так я впервые встретил Жору... и обомлел от восторга, тут же представив, как нас свяжет скупая на эмоции мужская дружба. Я и мой верный, умеющий понимающе молчать кот — как это здорово!

-Всех уже разобрали. -флегматично сообщил знакомый, грызя сушeную рыбу. -один этот остался. Последний.

-Котик или кошечка?

-Котик. -не моргнув, соврал знакомый. Впрочем, может быть, и не врал. Возможно, действительно был уверен в поло-вой принадлежности дивного дива. -Неприхотливый. Ест всё, например, жареную картошку. И пьёт чай.

-Кот — это чудесно. -задумчиво молвил я и огласил мечту. — Нас соединит дружба — мужская, немногословная, сдержанная. В общем — настоящая.

Котёнок переехал на новое место жительства в большой чёрной сумке. По дороге молчал. Оказавшись на новом месте, вдали от мамы, как полагается, поджал хвост и полез под ди-ван. Но кто устоит, когда появляется оно — блюдце с мелко нарезанной докторской колбаской. Торопливой трусцой котёнок устремился к еде и... Я смеялся до слёз: он стремительно по-глощал колбасу, прикрывая её лапками, распушив хвостик и ры-ча по всем азимутам и направлениям. Понятное дело, как же иначе, когда из памяти не выветрились четверо братьев и се-стёр с такими же аппетитами?! Тогда-то чудо и было наречено Жорой. Производное от глагола "жрать". Но когда котёнок убе-дился, что ненасытные родственники навсегда остались где-то там, в суровом младенчестве, следующая трапеза, прошла раз-меренно и обстоятельно, с двумя добавками. Тогда же котёнком был решительно развеян миф о неприхотливости и питании жаре-ной картошкой.

После еды котёнок заметался в поисках "где бы при-сесть", был незамедлительно схвачен, отнесён в туалет и уса-жен в обширную прямоугольную кювету для проявления фотобума-ги. В кювете лежала заблаговременно приготовленная газета. В этом исключительно важном процессе и вскрылась истина: Жора — не "он", а "она".

-Недокот! -разочарованно сказал я. -H-y-y-y, братец... в смысле — сестрёнка... пойдём-ка мыться.

Мыться с шампунем Жоре пришлось дважды, поскольку яд-рёные блохи после первого купания в тазике вымерли не до конца. Кошачьему возмущению не было предела, но я умело при-держивал её и оцарапать себя не дал. Ещё раз обозвал "недо-котом", укутал в полотенце и уложил спать. Потрясённая пере-ездом, неограниченной едой без конкурентов и мытьём, Жора отключилась до самой ночи. А часа в два, очевидно забыв, где находится, решила поплакать и позвать маму. Я проснулся, вздохнул, пришлёпал босыми ногами к креслу, погладил рыдаю-щего ребёнка и перетащил к себе. Так определилось место Koшиного сна на будущие семнадцать лет — на животе хозяина или под его боком.

Хозяина? Ну-ну... Мы самоуверенно называем себя их хо-зяевами. Ничего подобного! Это они — хозяева. А мы — их до-машние питомцы. Сколько раз, запасая продовольствие на бли-жайшие дни для Коши, доводилось видеть, как очень скромно одетые женщины говорили продавщице кошачьих кормов: "Мне, пожалуйста, три баночки говядины в холодце, а то мой Васень-ка (моя Мурочка) печёнку в подливке не любит".

Коша сразу расставила всех на свои места. К моей до-чери не относилась никак, просто не замечала. Жене вежливо позволяла сосуществовать рядом. Зато меня сразу определила в недотёпы-подопечные, за которыми нужны уход и присмотр. И они были организованы.

Я по режиму — ярко выраженный "жаворонок", просыпался около половины пятого. Как Коша умудрялась определять, что уже не сплю? Наверное, по дыханию. Перехитрить её не удава-лось никогда, уже через пяток секунд после пробуждения я чувствовал, как шершавый язычок усердно проходит по носу и подбородку. Ну ещё бы, сам-то не умею, как положено нормаль-ному коту, умыться вылизанной лапой, всё норовлю под кран залезть! Остатки сна слетали мгновенно и дальше всё шло по установленному Жорой расписанию — завтрак и сборы на работу.

Возвращаясь с работы, ежедневно видел сидящую на под-оконнике Жору — приблизительно за полчаса до моего прихода она запрыгивала туда, чтобы увидеть, спрыгнуть подбежать к двери и встретить.

Я мог бы написать целую книгу о привычках Коши, о за-бавных случаях, произошедших с нею после того, как после развода я и она покинули прежнее место обитания и переехали на новую однокомнатную квартиру. Но не буду делать этого, просто ограничусь замечанием — перемена была воспринята Жо-рой с полным пониманием и одобрением, жить вдвоём с двуногим подопечным недотепой для неё оказалось лучшим из возможных вариантов.

При переезде был затеян ремонт нового жилья. Нет, с любым косметическим воздействием я справлялся сам, руки, вроде бы, росли откуда следует. Но на выкладку кафеля в туа-лете и ванной, смену унитаза-раковин и прокладку труб не хватило ни сил, ни (главное) времени. Пришлось нанять брига-ду из трех ремонтников. Коша повергла их в шок! Когда они залили жидким бетоном пол в туалете, готовя к последующей выкладке плитки. Жора сердито вошла, прогулялась по сырой поверхности, оставляя следы лапок, не обнаружила на месте свою туалетную кювету, брезгливо отряхнулась и подробно вы-сказала ремонтникам, всё, что думает по поводу устроенного ими кавардака. Ошеломленные мастера прониклись к хозяйке квартиры неподдельным уважением.

Впрочем, хотя и не в такой резкой форме, доставалось и мне. За неаккуратно поставленные у входа ботинки, за за-брызганный во время бритья пол в ванной. Хозяйка...

Когда Жоре было 15 лет, она заболела. Слегла с темпе-ратурой, я тут же полез в интернет, посмотрел симптомы. Ни-чего обнадёживающего: кошачья напасть — пиометра, болезнь матки. Скопление гноя угрожает жизни, а у ветеринаров один ответ: "Резать!" Когда назавтра доставил Жору к ветеринару, та отказалась брать на себя ответственность. -"Возраст и вес. -вынесла она приговор. -И то, и другое выше нормы. Опе-рации не выдержит." -"Что же делать?!" Наверное, вид у меня был ещё тот и видавшая виды айболитша сжалилась: -"Ладно, поколем антибиотики и витамины. Хотя..." И я стал носить Ко-шу на ежедневные уколы. В большой хозяйственной сумке делал тёплое гнездо из пледа, бережно укутывал Сапиенса (февраль в Сибири, это, знаете...). То, что она будет биться в истери-ке, кричать, мне даже в голову не приходило, слишком хорошо мы знали друг друга. Но уж лучше бы кричала. Когда сажал её в сумку и застёгивал "молнию", Коша обмякала и покорность её была такой жалкой и беспомощной... В клинике я доставал Жору из сумки, брал на руки и врач удивлялась: "Надо же, какая терпеливая!" "Терпеливая"... Коша крепко прижималась ко мне, клала голову на плечо, обнимала мою шею лапками и молча за-жмуривалась. От укола даже не вздрагивала. Так продолжалось две недели. Ей полегчало. Везде пишут, что пиометру излечить нельзя. Наверное, для молодых кошек это действительно так. Но у Коши после этого ещё трижды были приступы, которые я по совету ветеринара подавлял дексаметазоном. Ничего хорошего в антибиотиках, конечно, нет, потом приходилось держать Жору на сметанной диете, но она вернулась к прежнему состоянию. Приступов больше никогда не повторялось. Может быть это как раз тот уникальный случай, когда болезнь всё-таки удалось подавить?

В интернете я однажды прочитал вопрос: "Сколько живут кошки?" Кто-то дал потрясающий ответ: -"Сколько бы не была рядом с вами, всё равно будет мало." А вообще принято счи-тать один кошачий год за пять человеческих.

Коша прожила после лечения еще два с лишним календар-ных года, значит — десять кошачьих. Вроде бы всё шло хорошо. Ну, на форточки, конечно, не прыгала, но в возрасте, соот-ветствующем восьмидесяти пяти нашим, человеческим, годам, этого как-то даже и не ожидается. Аппетит был прежним, при-вычки оставались теми же.

Но вот она стала оставлять на тарелке кусочки. Чем дальше — тем больше. Сколько в интернете понаписано насчёт избыточного веса животных. "Не перекармливайте Ваших питом-цев!" Ну да... а знаете поговорку: "Пока толстый сохнет — то-щий сдохнет"? Коша начала жить за счёт запасов. Их, до поры — до времени хватало, но глобусное брюхо начало опадать и болтаться. Тогда я стал кормить своего Сапиенса. Сначала че-тырежды в день сажал на колени, брал блюдце, гладил и угова-ривал поесть. Она вздыхала и ела. Так продолжалось всю зиму. С весны уговоры уже не действовали. Открывал ей рот, вклады-вал кусочки корма, она безропотно жевала и глотала. В остальном всё вроде бы было нормально, но я-то понимал, к чему идёт — нет худшего признака, чем потеря аппетита. В чём впоследствии убедился на собственном опыте...

Летом я должен был в очередной раз уехать в Италию на двадцать дней. Теоретически можно было поездку сорвать, она была мне совершенно ни к чему. Но мы же с вами живём в сво-лочном мире, это бы припомнили. В общем, пришлось тащиться. Для присмотра за Кошей нашёл очень порядочную женщину, тоже кошковладелицу. Накупил самого лучшего корма, оставил по-дробные инструкции. Уехал. Как и договорились, я каждый день получал СМС-ки с отчётами о Жорином здоровье: -"Ест пло-хо..." Знаю, что плохо, но, слава богу, хотя бы сама ест.

Рим на этот раз почти не запомнился. Зато в памяти остался совершенно мистический случай. В день отъезда я всё-таки растормошил Кошу и она поиграла со мной. Нечаянно ца-рапнула руку. Царапина зажила, я и думать забыл о пустяке. Но однажды вечером в римской гостинице заметил пятна крови на рукаве рубашки. Совершенно зажившая царапина открылась, да ещё как! Не верь приметам...

Как и положено несокрушимому атеисту, каждое утро я начинал с мысленной просьбы, адресованной неизвестно кому: "Только бы Коша дождалась меня!"

-"Дождалась. -мне показалось, что именно это было в её глазах, когда, вернувшись, взял её на руки. -Ну вот, те-перь можно..."

На кровать она уже не могла вспрыгивать. Я, ложась спать, поднял её и уложил рядом на привычное место. Утром прибежал на кузню, наскоро приготовил завтрак, поел, а когда снова вошёл в спальню, то увидел, что Коши со мной больше нет.

Будь оно всё проклято!

...оказался на пороге диковиннейшего места. Строители его, кажется, не имели никакого понятия о кривизне и декоре. Идеально параллельные чистые серые стены из чего-то среднего между графитом и алюминием. Тёмно-серый пол, для босых ног ни холодный, ни тёплый. Прямой ход с идеальным небольшим уклоном ведёт вниз. Я откуда-то знал, что следует спускаться именно туда. Хотя... куда же еще-то?

Попробовал ощутить себя от макушки до пяток. Что там у нас внутри? Мама родная!! Это еще что?!

Внутри меня находилось Жало.

Как Жало попало ко мне, было решительно непонятно. Но другого ответа, кроме как "вырвал у Тени", не находилось. "Что ж они теперь-то со мной сотворят, когда им в лапы уго-жу?" — с тоской и ужасом подумал я. Прислонился горячим лбом к стене и проглотил рыдание. "Успокаивайся, дурашка, успокаи-вайся. Признаем: захват оружия при побеге — отягчающее обсто-ятельство. Хотя... намного ли легче будет участь пойманного беглеца даже без отягчающего? У-у-у... Мало не покажется. Ну, да что толку об этом думать? Сделанного не воротишь, снявши голову, по волосам не плачут."

За поворотом коридора послышался неразборчивый шум.

-"Выкинуть, что ли? -тяжело вздохнув, подумал о Жале и тут же отбросил это предположение. -А вдруг пригодится, когда брать будут. Пусть на собственных загривках попробуют".

Закрыл глаза. Сосредоточился. Попытался рассмотреть Жа-ло. Ничего не получилось. Попытался придать Жалу привычную для человека форму и обнаружил, что оружие Теней податливо трансформируется силой воображения во что угодно. Сначала оно, повинуясь мыслеприказу, превратилось в короткий меч рим-ского легионера, потом — в футуристический лучемёт из дешевой голливудской "фантастики". Однако всё было не то. Я ещё боль-ше сконцентрировался, Жало обратилось в мощную автоматическую винтовку неизвестного происхождения со снайперским прицелом и складным штыком. О, как! А вот теперь спрячем.

За поворотом имел место выход в огромнейшее помещение, уставленное кубами и параллелопипедами самых разнообразных размеров и серого цвета разной насыщенности. В противополож-ных стенах слева и справа располагалось несколько дверей.

Едва я успел осмотреться и понять, что смотреть, в об-щем-то не на что, как справа на гранитно-сером фоне стены внезапно возник Он.

Росту в Нём было — все пятнадцать метров. Может, даже больше. Огромная грудь, чудовищные плечи и шея. Серый, не-сколько старомодный, но безукоризненно сидящий костюм. Шляпа в стиле пятидесятых годов прошлого века.

Я испытал не страх, а, скорее, легкое любопытство, тут же сменившееся тяжёлым разочарованием... стало как-то скучно... словно был готов к чему-то подобному. Заезжено всё как-то... избито, затерто, стандартно и потасканно... и хорошо, что не потерял самообладания, куда хуже было бы, кабы сейчас меня давил и плющил безбрежный неожиданный и невиданный ужас...

Всё дело — в Его физиономии. Именно она разочаровала, поскольку представляла рафинированный экстракт голливудских стереотипов. Морщинистое волевое лицо сорока-пятидесятилетнего... нет-нет никакого не дьявола, человека. За-тененные широкими полями шляпы немигающие пристальные глаза, налитые ледяным бешенством. Оскал крупных зубов в необъятно широкой бездушно-кинематографической улыбке.

Гигант неспешно проследовал в центр зала, уселся на нагромождение самых больших параллелепипедов. Я запоздало успел понять, что они и сложены-то как раз в форме неуклюжего не то кресла, не то трона.

-Начнём. -объявил он гулко, но внятно.

-Бог? -задал я идиотский вопрос, не менее дебильно хи-хикнув. Очевидно, великан слышал его миллиарды раз, потому что совершенно индифферентно ответил: -Забудь нелепые выдум-ки: "бог", "дьявол".

-Но как же тогда...

-Можешь называть меня Ваша Честь.

-Как судью?

-Я и есть Судья. И сейчас вызываю свидетелей обвинения.

Двери в левой стене растворились и оттуда начали выхо-дить (входить сюда?) люди, звери.

-При жизни ты многим причинил боль и страдания. -пояснил Судья. -Пришло время подвести итоги. Все обиженные и преданные тобой, все, так или иначе пострадавшие — здесь. Ты-сяча восемьсот девяносто шесть человек и шестьдесят пять жи-вотных. Почти никто из них не имел возможности уклониться от вызова и свидетельствования против тебя, даже если бы захотел этого.

-Суд неправый. -криво ухмыльнулся я. -Больше всего чув-ствую себя виноватым перед мамой. Столько нужного не сделал, столько хорошего не сказал. Уж ей точно место на первом месте в первом ряду. А её нет.

-Растолковываю. -монотонно загудел Судья. — Я сказал, что почти никто из вызванных не мог уклониться от вызова и свидетельствования против тебя. "Почти" означает — кроме ма-тери, даже если бы вина твоя перед ней была действительной и большой. Для матерей делается единственное исключение. И все-гда они пользуются своим правом. Как сейчас, например.

-Гуманисты вы, Ваша Честь! -с язвительной угодливостью заметил я.

-Попытка оскорбления Судьи не считается проступком и не отягощает общей вины. -бесстрастно сообщил великан. -Имеет ли подсудимый, возражения против присутствия кого-либо из вы-званных?

-Но я вообще многих не знаю!

-Обиды, нанесённые ненамеренно, равно как причинённые с намерением, но впоследствии забытые обидчиком, рассматривают-ся на общих основаниях. Готов ли ты оправдываться?

В этот момент я увидел смотрящие на меня печальные ка-рие глаза... Повернувшись к Судье, покачал головой: -Отказываюсь от оправданий, Ваша Честь. Теперь мне всё ясно. В заслушивании показаний нет необходимости... Всё, о чём здесь будут свидетельствовать — окажется правдой. Я признаю свою вину перед собравшимися в полной мере. Перед всеми вместе и перед каждым в отдельности. Даже если бы я не помнил чего-то или не знал чём-либо.

-Вот как? -Судья чуть склонился с кресла в его сторону. В глазах мелькнул багровый отблеск. -Хм... любопытно. И...?

-Могу ли я просить о чём-либо?

-Несомненно. Хотя это вовсе не означает, что просьба будет удовлетворена.

-Прошу, чтобы наказание, определённое мне, каким бы страшным оно ни было, многократно увеличили. А ещё лучше, позвольте мне самому определить кару для себя. Поверьте, страшнее муки никому не придумать...

Судья опустил голову на грудь. Настала такая тишина, что едва слышный звонок над одной из дверей в правой стене раскатился громом. Прозвенело вторично. В третий раз.

-Что? -снова блеснули красным глаза Судьи. -Свидетель защиты? Обычно таковые, даже если отыскиваются, не допускают-ся к рассмотрению дела. Но, однако, кто там такой настойчи-вый?

Дверь откатилась, из тёмного проёма скачками вынеслась моя Жорка! Пёстрая кошка пулей преодолела расстояние до крес-ла Судьи, встала между ним и мною, выгнула спину и храбро за-шипела на Судью, микроскопически крохотная перед ним.

-Ах даже так?! -ошеломлённый Судья на пяток секунд за-думался, потом изрёк. -Что ж, весомый аргумент. С другой сто-роны, имеются отягощающие обстоятельства... Крайне отягощающие, подчеркну... Нападение на конвой, захват оружия, бегство из-под стражи... Эмм...

Кошка ощетинилась и снова зашипела с угрожающим подвы-ванием.

-Да понятно, понятно... -Судья покачал полями шляпы. -Надо же какая адвокатша... Гм...

Судья жестом отпустил свидетелей обвинения. Кошка про-водила их, прощально поглядела неа меня, вышла следом. Судья на пяток секунд задумался, потом изрёк. -Да, следует при-знать, весомый аргумент. С другой стороны, имеются отягощаю-щие обстоятельства... Крайне отягощающие, подчеркну... Нападение на конвой, захват оружия, бегство из-под стражи... Эмм...

Судья со странным выражением смотрел на меня, отчего становилось крайне не по себе.

-Ладно... -наконец кивнул он. -Решение принято. Похищен-ное оружие будет изъято, инцидент с нападением на конвой — не будет включен в сводный обвинительный акт.

Без каких-либо последствий для меня откуда-то из груд-ной клетки вывалилось и со звоном упало на каменный пол бле-стевшее чёрным глянцем Жало.

-Вот так-то лучше. Приговор вынесен, обжалованию не подлежит, будет приведен в исполнение незамедлительно.

-Какой приговор?! -успел проорать я перед тем, как пе-ренестись...

05

...да-да, всё в туже постылую палату ненавистной поликли-ники в проклятом Хамске.

Полагаю, это перебор, два раза хохма — уже не хохма. Тут всё, как и было. Двенадцать коек, слева — моя. Синяя лам-почка над дверным косяком, тумбочки, голые стены.

А что же на этот раз? Да вот вообще не буду вставать, пусть снова заявляются Тени и волоком волокут куда им велели... надоело... всё равно... Никто не явился. Закрыв глаза, сам добро-вольно погрузился в чёрную тишину. Впрочем, её нарушил донёс-шийся откуда-то смешок Судьи... или показалось?

Воспоминание...

В нашем дворе служба благоустройства и озеленения ни с того, ни с сего срубила никому не мешавший тополь. Как и следовало ожидать, ничего не посадила взамен, на месте вы-корчеванного корня оставила яму, бросила валяться толстое бревно и уехала с чувством хорошо выполненной работы. А бревно покрылось густыми молодыми побегами. Жутко и больно было смотреть на эту обречённую зелень, упрямо устремившуюся к солнцу...

"Хорошую религию придумали индусы — мол, мы, отдав концы, не умираем насовсем..." Лёжа в непроглядном мраке совер-шенно голым на чём-то крайне жёстком, первым делом вспомнил именно эту строку из песни. Затем всплыло в памяти высокопар-ное: -"Мыслю, следовательно — существую!"

-Крайне спорный тезис. -с сомнением замечает из непро-глядной темноты чей-то жизнерадостный голос. Явно не Судьи. Чей?

-Служба приведения приговоров в исполнение, сокращенно -СППИ. -с готовностью поясняет Голос. -Старший уполномоченный по триста восемнадцатому сектору.

Каких именно, на хрен, приговоров?

-Ну, зачем же так эмоционально? -успокаивает Голос. -Каждому — своё. Suum Quique. 对每个人来说. Jedem das Seine. كل ... ну خاصته Ну, и так далее... Хочешь ознакомиться с твоим персо-нальным вариантом?

А давайте! Если, конечно, не секрет.

-О чём ты?! Это же судебный приговор, какие могут быть секреты?

Эх не бывали вы, гражданин старший уполномоченный СППИ по триста восемнадцатому сектору там, откуда я прибыл. Там вам всё — и суды праведные и гласность с открытостью безгра-ничные.

-Не бывал и не стремлюсь. Но отлично знаю в самых мел-ких деталях, каково там. Так что уверяю: здесь (Голос подчер-кивает слово интонацией) все совершенно иначе. Изволь.

Во тьме внезапно появляется изображение заурядной пла-стиковой канцелярской папки. Интересно, что я, нематериальное существо буду с ней делать? Как листать? Чем?

-Да просто вообрази, что листаешь. -вздыхает Голос. -Делов-то...

И впрямь, делов-то... Шуршат переворачиваемые силой мысли страницы. Пробегаю взглядом. Вторично читаю очень вниматель-но. У меня есть время на анализ, осмысление и принятие реше-ния?

-Безусловно. -подтвердил голос. -Неограниченное. Ну, как неограниченное... теоретически... дольше пятидесяти суток ни-кто над размышлениями не зависал.

Я в третий раз принимаюсь за чтение, на этот раз заду-мываясь над каждой фразой.

Сколько вопросов разрешено задать?

-Нисколько. -флегматично поясняет из черноты старший уполномоченный. -Когда подтвердишь, что ознакомлен с пригово-ром, оформлю твоё прибытие в сектор No318, зачитаю инструкцию, решим пару сугубо технических вопросов. На чём процедура за-вершится, а мы больше никогда не вступим в контакт. Итак?

Что — "итак"? Подтверждаю, что с приговором ознакомлен.

-Отлично. Призывать слушать внимательно не стану, без того всё сказанное навсегда отложится в твоей памяти.

Видение

Оглядываюсь. Комната очень напоминает спальню дома, который у меня когда-то был. И в тоже время — это другое по-мещение.

Кавардак в комнате царит полнейший. Такое впечатле-ние, что второпях съехали люди, похватав самое главное и бросив всякий хлам. Валяется на боку облезлый стул-ветеран. В углу стоит древняя тумбочка с пожелтевшей тарелкой на ней, на полу валяются какие-то разодранные бумаги, на подоконни-ках — грязные разводы и пыль.

Прохожу из угла в угол. Бесцельно ворошу носком бо-тинка бумажные клочья. Невесть зачем поднимаю пустую пласти-ковую бутылку. Принято подносить к уху большие тропические ракушки — дескать в них "шумит море". Ха, море, как же... С таким же успехом я в детстве "слушал прибой" в чайных чашках или широкогорлой кефирной таре. А чем пластмассовая полуто-ралитровка хуже? Из чистого любопытства подношу горлышко к уху. И остолбеневаю. Из пластиковой ёмкости доносятся, хотя несколько глуховато, два голоса. Женский узнаю сразу, в муж-ском только после изумлённого вслушивания признаю собствен-ный. Вспоминаю и разговор полугодичной давности, когда об-суждалась покупка линолеума в коридор и спальню. Но как оно "законсервировалось" в пузыре из-под минералки?! Озадаченно встряхиваю бутылку и снова слушаю. На этот раз изнутри слыш-ны звуки маленького кухонного телевизора вперемешку с шипе-нием котлет на сковороде. Ещё раз помахиваю невесомым про-зрачным цилиндриком и приближаю ухо к горлышку с резьбой. Опять два голоса, её и мужской, но на этот раз не мой.

Мужской: -Так завтра вечером я опять приду?

Женский: -И послезавтра. Мой баран вернётся только через два дня.

Мужской:— Отлично!

Громкая возня, сладострастное сопение.

Аккуратно ставлю бутылку в угол. Поднимаю стул, са-жусь. Выдвигаю ящик тумбочки. Какие-то пробки, резинки, крышки от банок. Ага, вот он... Тоже старый, видавший виды, зато отточенный до бритвенной остроты. Я всегда терпеть не мог тупых ножей и старался поддерживать их в надлежащем со-стоянии.

Спокойно улыбаюсь. Издаю тихое баранье блеяние. Тер-пеливо жду, сжав в кулаке деревянную рукоять с медными клёп-ками и вслушиваясь в приближающиеся шаги. Сейчас она войдёт...

Круг 01 Vivere non est necesse

-"Никто не лицезрел ни рая, ни геенны;

Вернулся ль кто оттуда в мир наш тленный?

Но эти призраки бесплодные для нас

И страхов, и надежд источник неизменный" ..

Темень. Кромешная.

01

Ого! Лежу? Значит, есть тело? Вроде бы, в наличии! Ощу-щения? Я провёл ладонями по поверхности, на которой лежал. Осязание имеется: на ощупь — что-то вроде шероховатого камня. Что любопытно, совсем не холодного, наверное, той же темпера-туры, что и тело...

Сядем? Получилось! Ощупаем-ка себя от макушки до пят. Коротко стриженая голова. Рогов и свиного рыла, кажется, нет. Спасибо и на этом. Зато уши и глаза (от которых пока никакого толку) — на месте. Нос и рот — тоже. Проведя языком по дёснам с приятным изумлением обнаружил, что все зубы наличествуют, даже те, которые пришлось удалять в прошлой жизни. Никаких "коронок" и пломб, вроде бы, тоже не было. А вот за это спа-сибо!

Несколько глубоких вдохов носом, задержек дыхания и сильных выдохов через рот приводят к предположению о том, что с дыхательной системой всё в порядке. Под привычной и обычной кожей прощупываю среднего объёма мускулатуру и кости. А те-перь самое главное... Тщательное в несколько заходов поглажива-ние себя по пояснице и животу не обнаруживает ни малейших следов нескольких операций, после которых я, собственно, и издох в нищей муниципальной больнице задрипанного сибирского города Хамска. Осторожно нажимаю пальцами пониже солнечного сплетения. Никакой боли. Сильнее. Ничего! Ещё сильнее. Лёгкий дискомфорт. Вот они — ноги... ну ноги, как ноги... И, кстати, на положенном месте — осязаемое доказательство того, что остался мужчиной... Проверка речевого аппарата повергает в шок: не могу произнести ни слова. Чего там — ни звука не получается из-дать! Немота вкупе с глухотой и слепотой?! Да будьте вы про-кляты — не знаю кого проклинать — если так!

Сосчитаем до десяти, чтобы успокоиться. Несколько длин-ных вдохов-выдохов. И, похоже, глухотой не наказан, ибо слышу лёгкий шум дыхания. Да и звонкие шлепки ладонями по каменному ложу воспринимаю отчётливо. Закрыв глаза, легонько прикасаюсь к векам. Тут же светлые амёбы плывут в разные стороны. Значит глазные яблоки — в порядке, зрение имеется. Несколько успока-иваюсь, поняв, что вокруг просто совершенно тихо и абсолютно темно.

Подведём-ка первичные и промежуточные итоги.

Ответ на вопрос "кто?" частично получен. Я. Существую телесно, материально, так сказать. Во мраке и без зеркала со стороны собственную внешность оценить невозможно, но самочув-ствие — великолепное. Гм... "если ты проснулся и у тебя ничего не болит, значит ты умер"...

Что же объяснил в своём инструктаже старший уполномо-ченный Службы приведения приговоров в исполнение по триста восемнадцатому сектору?

Ты умница, иронично сообщил он, и, разумеется, уже со-образил, что предыдущее, так называемое "земное" существова-ние было всего лишь подготовительным периодом, стадией икрин-ки. Можешь теперь называть всё, что было прежде, "тот свет". И только сейчас ты попадешь на "Этот Свет", где развернётся твое настоящее бытие.

Вечное, усомнился я?

Не притворяйся, осадил невидимый собеседник, не хуже меня знаешь, что ничего вечного не бывает. Но скажем так — достаточно долгое. "Этот Свет", куда ты сейчас переместишься, является всего лишь одним из контролируемых нами секторов Вселенной. Каковой Вселенной предстоит существовать ещё сто пятьдесят девять миллиардов лет. Полагаю, достаточно долго...

"Этот Свет" — один из секторов... озадачился я. Из сколь-ких?

Над этим глубоко философским и рекордно абстрактным во-просом заморачиваться, тебе, естественно, нет смысла, резонно заметил старший уполномоченный. Однако, в виде исключения удовлетворю твоё любопытство. Пятьсот. Первые две сотни сек-торов определены для основной массы прекращающих земную жизнь. Для не представляющих интереса ни с какой точки зре-ния. Около семидесяти пяти процентов умерших там, на Земле, ожидает в номерах от единицы до двухсот классика: ады с ко-страми и смоляными котлами или раи с облаками и арфами. При-чём попадают туда они вовсе не в зачёт праведных или грехов-ных поступков и уж никак не в соответствии со своей верой в посмертное бытие, никаких вам библейских "каждому по делам и мыслям его", всё — по решению Судьи.

Шансов как-то изменить что-то у них меньше, чем нет совсем.

Цитата...

"Ад ацтеков — Миктлан — являлся царством абсолютной тьмы, управляемым ужасным владыкой мертвых Миктлантекутли. В ацтекской традиции судьба человека после кончины предопреде-лялась не его поведением, а занимаемым положением и характе-ром смерти. Те из умерших, которые не попадали ни в один из видов рая, подвергались в Миктлане ряду магических судилищ. Они должны были пройти через девять видов ада перед достиже-нием последнего прибежища".

"У ацтековже было три разных рая, куда попадали души после смерти. Самый низкий из них — Тлалокан — страна воды и тумана, место изобилия, благословенности и покоя. Счастье там было весьма похоже на земное: мертвые пели песни, играли в чехарду и ловили бабочек. Второй рай, Тлиллан-Тлапаллан — для посвященных, это была страна бесплотности, для научив-шихся жить вне своего физического тела. Высшим раем являлся Тонатиухикан, или Дом Солнца. Здесь обитали лица, достигшие полного просветления"...

Цитата...

"Христианская картина ада включает в себя иерархию злобных чертей, подвергающих души грешников пыткам, удушени-ем и жарой.

Ад расположен глубоко под землей. Входы в него нахо-дятся в темных лесах, вулканах, туда ведет также разинутая пасть Левиафана. В Апокалипсисе упоминается озеро, горящее огнем и серой, — последнее местопребывание "боязливых и не-верных, скверных и убийц, прелюбодеев и чародеев, идолослу-жителей и всех лжецов". Реже в качестве орудий пытки описы-ваются холод и лед, что соответствует средневековым пред-ставлениям о холодном аде, а также последним кругам ада Дан-те"."

Цитата...

В каббалистических книгах сказано, что после смерти душа человека неудержимо стремится воссоединиться с Создате-лем, но грехи препятствуют этому. Отлучение от света Созда-теля причиняет душе сильнейшие муки, которые и являются наказанием за совершенные грехи. Для очищения душа помещает-ся в духовную субстанцию — Геенну, чтобы, очистившись, удо-стоится света Создателя в мире духовного наслаждения.

"...представления об аде или чистилище обычно связано с местом, где людские души после смерти подвергаются различным пыткам и истязаниям. Например, в иудейской традиции мертвецы следуют в — "страну молчания". Там они живут в темноте и невежестве, окутанные пылью, покрытые червями и забытые Иеговой. Геенна — это глубокая долина, заполненная полыхаю-щим огнем, где грешники мучаются в пламени. В отличие от адов других религий, в Шеоле раз в неделю, по субботам, устраивается выходной. Что поделаешь — шабат и в аду остает-ся шабатом...

Какое наказание ожидает души в Геенне? "...это место наказания и кары, где согрешившие души претерпевают страда-ния и муки, подобных которым нет в этом мире. Ведь страдания этого мира терзают лишь презренную плоть, примитивную, и грубую, а те кары и муки терзают душу, нежную и тонко чув-ствующую. Точно так же человек ощущает прикосновение иглы к телу более остро, чем осел, более грубый по природе..."

Очищение души в Геенне огненной огнём и морозом про-должается не более одного года

Но некоторые иудейские богословы утверждают, что в Гееенне есть место, которое называется "кипящие экскремен-ты". Место это предназначено для грешников, которые подстре-кали к греху других и не раскаялись при жизни.

Цитата...

"Идея существования конечного приюта всех праведных по ту сторону жизни — в раю или на небесах — также возникает во многих вариациях. В христианстве, например, небеса — цар-ство вечного блаженства: "И ночи не будет там, и не будут иметь нужды ни в светильнике, ни в свете солнечном, ибо гос-подь бог освещает их; и будут царствовать во веки веков". Вечноцветущая идиллия описана и в мусульманском Коране ("Среди лотоса, лишенного шипов, и акации, увешанной плода-ми, под далеко раскинувшейся тенью, на берегу текучих вод и средь плодов обильных, не истощаемых и не запретных, и ков-ров разостланных... Для богобоязненных есть место спасения — сады и виноградники, и полногрудые сверстницы, и кубок пол-ный"), и в иудаистском Талмуде ("Нет ни еды, ни питья, ни размножения, ни торговли, ни зависти, ни вражды, ни соревно-вания, но праведники сидят с венцами на головах и наслажда-ются сиянием божества""...

О, как оно получается, насторожился я. Трём четвертям, подавляющему большинству людей, скончавшихся на Земле, угото-ван путь туда, куда чуть было и меня не уволокли Тени? Что там в адах и как там в раях, решительно знать не желаю и ка-тегорически отказываюсь даже думать на эту тему. А меньшин-ство значит, там не оказывается. Например, меня избавил от попадания туда милейший Его Честь Судья.

Именно так, подтвердил незримый старший уполномоченный Службы приведения приговоров в исполнение по триста восемна-дцатому сектору и продолжил. Секторы с двести первого по трёхсотый предназначены для двадцати процентов тех, кому Су-дья определил по выражению писателя Булгакова не рай или ад, а покой.

Цитата...

"Медленно Лета текла перед мирной обителью этой,

Там без числа витали кругом племена и народы.

Так порой на лугах в безмятежную летнюю пору

Пчелы с цветка на цветок летают и вьются вкруг белых

Лилий, и поле вокруг оглашается громким гуденьем.

Видит все это Эней — и объемлет ужас героя;

Что за река там течет — в неведенье он вопрошает, —

Что за люди над ней такой теснятся толпою.

Молвит родитель в ответ: "Собрались здесь души, кото-рым

Вновь суждено вселиться в тела, и с влагой летейской

Пьют забвенье они в уносящем заботы потоке... "

201-300... Если поэты хотя бы живописуют что-нибудь инте-ресное, то у попов, к какой бы религии они не принадлежали, убогое всё-таки воображение. Все живописуют пастве страшную-престрашную преисподнюю, где гнусные нарушители воли господ-ней, безбожники, развратники и убийцы корчатся и вопиют в му-ках, а мучающие их демоны справляют дикие оргии. А что, быть может, даже лучше было бы попасть в один из адов NoNo1-200, в подземелье, пускай еще более темное и горячее, чтобы видеть пусть даже искажённые мукой лица грешников и злобные морды чертей. Всё же хоть какие-то эмоции, а не бесстрастие и без-молвие в течение ста пятидесяти девяти миллиардов лет. Пере-мена, даже к худшему, все-таки была бы переменой... Возможно, всё на то и рассчитано, чтобы ты взмолился: -"Отправьте на муки, наградите пытками, дайте страданий". Молящему не дадут ничего, а ты будешь продолжать безмолвно просить, просить, просить... Вот оно как, да?

Цитата...

"Античные мудрецы много спорили о том, что и как чувствуют души умерших; однако в целом все соглашались, что, по сравнению с миром живых, Подземное царство — серая, бес-плодная пустыня. Как же может быть иначе? Античная философия учит, что земная жизнь проходит в постоянном эмоциональном напряжении. Человека одолевают страсти, разрывают противоре-чивые стремления и желания, терзают голод и боль — как физи-ческие, так и душевные. Вечность, проведенная в таких усло-виях, кого угодно лишит рассудка. Именно поэтому после смер-ти люди отправляются в Подземное царство — место, где царит спокойствие и бесстрастность, по ту сторону реки Стикс. Там, вне времени, буйство человеческих эмоций понемногу сходит на нет... "

Секторы с триста первого по четырёхсотый предназначены для тех, кто заинтересовал нас, сообщил из темноты старший уполномоченный ССППИ. Таковых — почти пять процентов. Но не обольщайся, тут же иронично предостерёг он, я не сказал, что ты интересен сам по себе, ты всего лишь представляешь некото-рый интерес для наблюдений. Обитателям этих секторов предо-ставляется свобода воли и возможность собственными действиями определять свою судьбу. В рамках законов бытия конкретного сектора, разумеется...

Каковы именно законы бытия для триста восемнадцатого, тут же полюбопытствовал я?

Сам будешь узнавать, отрезал инструктирующий. Секторы с четыреста первого по пятисотый, продолжал он, предназначаются для считанных единиц. Для избранной нами элиты. Для тех, кого включаем в свои ряды.

Цитата...

Реальный случай: в одном из западных вузов преподава-тель физики задал студентам вопрос: "Как бы Вы описали ад — экзотермичную систему (отдает тепло), или эндотермичную (аб-сорбирует тепло)?"

Большая часть студиозусов старательно описала преис-поднюю припомнив, естественно, закон Бойля: газ при расшире-нии остужается, температура при сжимании растёт.

Однако один из студентов сдал работу следующего со-держания:

-"Вначале необходимо определиться, в какой степени и какими темпами с течением времени меняется общая масса пек-ла. Иначе говоря, требуется исходная информация:

а) сколько душ прибывает в ад,

б) сколько душ покидает ад.

Будим исходить из постулируемого всеми религиями утверждения, что любая попавшая в преисподнюю душа покинуть этой локации уже не может (тезис о вечной каре за прегреше-ния)

Любая религия категорически утверждает, что исповеду-ющие только её не попадают в геенну, а иноверцы окажутся там в обязательном порядке. Следовательно, какого бы вероиспове-дания человек ни придерживался, большинство других конфессий отправляют его душу в ад. Так как принадлежность к численно-му большинству конфессий исключена (можно принадлежать толь-ко к одной церкви), не подлежит сомнению, что все души попа-дают в ад. Приняв во внимание индексы рождаемости и смертно-сти, приходим к выводу, что количество душ в преисподней растет экспоненциально.

Вторым шагом исследования будет анализ изменения объ-ема геенны.

Будем исходить при этом из закона Бойля. Для того, чтобы поддерживать в ней неизменные температуру и давление, её объем должен возрастать пропорционально приросту числен-ности душ.

В этом случае возможны два варианта:

Первый — ад не расширяется и вскорости взрывается как паровой котёл, или расширяется медленнее, чем возрастает ко-личество попадающих в него душ, и разваливается не сразу. В любом случае гибель преисподней — всего лишь вопрос времени.

Второй — допустим, что тартар расширяется быстрее ро-ста числа помещенных туда душ, тогда температура и давление упадут и ад замерзнет.

Вопрос, какой вариант предпочесть, дискуссионен и вряд ли может быть в настоящее время решён однозначно. Осме-люсь высказать личное мнение. Если учесть заявление Анджелы с первого курса: -"Скорее в аду выпадет снег, чем я с тобой пересплю", а также тот факт, что сегодня утром мы проснулись вместе — приходится признать, что ад замерз и не в состоянии более принимать души. Это внушает оптимизм, поскольку тогда нас всех ожидает рай, где нас встретит господь бог. Косвен-ным подтверждением можно считать и то, что Анджела всю про-шлую ночь кричала: "О, боже! Я в раю!".

Студент единственный на курсе получил "отлично"...

Забавно, признал уполномоченный, однако такого студента поместят, скорее всего, в один из секторов с триста двадцато-го по триста тридцатый.

Эмм... удивился я, надо же... А вот, к примеру, вы, уполно-моченные всякие и ваши помощники, выходцы из элит NoNo401-500, ходите в богах, ангелах и всяких прочих джиннах в подвластных вам секторах?

Фи, как примитивно, пренебрежительно заметил Голос из тьмы, но, в общем, что-то вроде того.

Это кому как, подумал я, вам, быть может и примитивно, а мне жизненно важно знать, стоит ли кому-то молиться, на ко-го-то уповать или роптать.

Молиться-то, конечно, можешь кому угодно, хмыкнул упол-номоченный, кто ж тебе запретит. А вот ждать отклика на мо-литву...

Ну да, ну да, горько ухмыльнулся я, знаем, если ты об-ращаешься к богу, это — молитва, если он тебе отвечает — это шизофрения.

Вот именно, согласился незримый собеседник. Давай-ка решим напоследок технический вопрос, о котором упоминалось. В твоей новой, надеюсь, долгой и продуктивной, жизни предусмот-рен механизм получения тобою полезной информации, которого не было в том, прежнем, бытии.

Это как, не понял я?

Как уже было сказано, вздохнул во мраке уполномоченный, на этом Свете тебя ожидают самые разные перемены. Эволюции и трансформации. Так вот, о них обязательно будут сообщать. Са-мые первые переселенцы в секцию No 318 изъявляли желание, что-бы сообщения были устными. Пожалуйста, слышная только им речь раздавалась внутри их голов. Потом практически все новички просили, чтобы их оповещали письменно и получали видимые лишь им и никому больше книги.

Стоп-стоп, попросил я, можно с этого момента подробнее?

Пожалуйста. Смотри.

Гм... Я осторожно взял в руки том в толстом кожаном пере-плёте, приятном на ощупь. Хм-хм-хм... Не тяжёлый, хотя Книга выглядела ну о-очень солидно, по-старинному. Вместе с тем смотрелась никак не ветхой, а какой-то благородно-солидной. Твёрдая обложка была слегка потёрта, медные уголки тускло по-блёскивали.

Ну, надо же, удивился я, открывая Книгу. На первой странице, совершенно чистой в момент открытия, плавно про-явился рисунок. Эээ... то есть рисунком в полном смысле изобра-жение назвать было трудно. Скорее, что-то среднее между цвет-ной фотографией и экранчиком мобильного телефона. На меня смотрел... я, сорокалетний, здоровый и флегматичный. Фоном слу-жила зубчатая стена с розово-оранжевым небом над ним. Я оза-даченно мигнул, изображение сделало то же самое. Э? О! Я по-вертел пальцем у виска, скорчил рожу, рисунок ответил тем же. Что-то вроде зеркала? Значит, вот как сейчас выгляжу... Ну что ж, грех жаловаться...

А вот перелистнуть страницу не получалось. Почему? Включи наблюдательность и сообразительность, приказал себе, не снижай темпа, так хорошо началось. При каждой попытке при-жать палец к бумаге и листать Книгу, под рисунком появлялось слабое свечение. Зачем? Подсказка? Под своей физиономией я разглядел что-то вроде пустой строки. Гм... Опять попытался перелистнуть страницу. Тщетно. Словно склеены все, чтоб их... Фон пустой строки едва заметно засветился. Явно чего-то от меня хотят... И, кажется, догадываюсь, чего именно.

А есть ли другие варианты, кроме зудения чужих голосов в мозгах и таскания с собой Книги Судьбы?

То есть, удивился уполномоченный по сектору No318?

Можно ли что-нибудь вроде диалогового меню в компьютер-ных играх?

Эмм... впервые в интонациях невидимого инструктора про-мелькнула некоторая растерянность... А-а-а... эти новомодные штучки... Ммм... в общем... отчего нет... пожалуйста.

Книга исчезла, после короткой паузы уполномоченный ве-лел мысленно произнести слово "меню".

Что я и сделал. Матерь божья коровка, да у начальника триста восемнадцатой секции бездна эстетического вкуса! Пере-до мной возникла вычурная(censored)оранжево-багровая рамка размером (censored) метр на метр в стиле (censored)барокко.

Прикуси язык и не привередничай, цыкнул надзиратель Этого Света, сам пожелал, так осваивай, да вперёд!

Придётся осваивать. Как и следовало ожидать, внутри рамки так же, как и в ранее предложенной Книге имело место изображение меня тридцатипяти-сорокалетнего, только в полный рост и в чём мать родила. Фон — каменная стена с вишнево-рыжим небом над ним.

Ну ладно, пока терпеть можно. Хорошо, что всё-таки не опустились до пошлых банальностей, которые так любят игроделы покинутого мною того, земного, Света: выбери пол и внешность персонажа, то да сё... Хотя, надо отметить пошлости и банально-сти у них таки неожиданно много и даже с перебором, начиная с внешности Судьи и заканчивая диалогом с уполномоченным.

То, что ты только что назвал заезженными банальностями и истасканными пошлостями, с внезапной сухостью заметил упол-номоченный, на самом деле — забота о тебе. Мы сделали всё для того, чтобы перемещение в новое бытие как можно меньше по-трясло тебя. Именно поэтому процедура облечена в такую щадя-щую, максимально близкую к земной рутине и потому понятную тебе форму. Отсюда и наряд Судьи... и мои обороты речи. Вряд ли бы ты вообще выдержал переход в новое состояние, кабы бы не этот антураж. Ясно?

Ясно, буркнул я, премного благодарен.

Ну так, определяйся дальше.

Определяюсь. Осторожно прикоснувшись пальцем к кнопке меню. Ага, правильно угадал, требуют обряда самопоименования. И что-то подсказывает, что старое имечко тут не прокатит. Я проворно вывел на странице остальные буквы, но набранное "А-л-е-к-с-а-н-д-р" тут же мигнуло и исчезло. Как следовало предполагать, вариант по каким-то причинам отвергнут.

По той причине, пояснил уполномоченный, что в Этом Све-те мужские имена начинаются с согласных, женские — с гласных.

Это кто ж такую хрень придумал?

Я, лаконично отвечал уполномоченный.

Что ж, придётся выбирать нечто иное. Причём, ошибиться нельзя, следует подойти к процедуре со всей ответственностью. "Как корабль назовёшь, так он и потопнет!"

Дело, сверх ожиданий, оказалось непростым, более или менее приличные имена книга не принимала, а всякие там "Бар-босиарх", "Выхухолий", "Гематогендр" или "Дуболомс" я не ис-пытывал, опасаясь, что меню примет предложенное и мне придёт-ся ближайшую сотню миллиардов лет отзываться на эдакую чумо-вую кликуху. Стоп-стоп, мысленно осадил себя, а что, других имён не имеется? И отчего обязательно придумывать нечто иди-отское? А если попробовать, что-нибудь этакое звучное из ис-тории или мифологии? Греческое там, или римское, к примеру... Возился довольно долго, пока, к моему безмерному изумлению, меню внезапно решило не возражать против предложенного "Гай". Вот это да! Нарёкся в честь великого римского правителя и это прокатило? Дивны нравы здешние! Избранное мною имя мигнуло, всосалось оранжевой подписью под моей фотографией.

Вот оно, значит, как... Теперь я — Гай? И с запоздалой опаской подумал, а вдруг имя к чему-то обязывает? К граждан-ской войне и захвату Рима, скажем... Ну и ладно, пусть будет так, звучно и с некоторыми претензиями. И ещё одно... Какой-то непонятный, но очень убедительный внутренний голос подсказы-вал, что сообщать только что выбранное мною имя всякому встречному-поперечному крайне не рекомендуется. Не знаю, по-чему, но вот такое предчувствие...

Что ж, Гаю теперь было дозволено нажимать другие кнопки и открывать новые рамки меню. Вот только проку от этого не предвиделось никакого — все рамки были пусты и чисты. Но, ка-жется, Гай догадывался, для чего они предназначались.

Теперь надлежало разобраться с тем, где мне, нагому и босому держать меню. А чего тут разбираться, проще простого: пожелал — оно исчезло, захотел увидеть — возникло. Даже за-бавно. Пропало — появилось, сгинуло — образовалось.

Поиграв с меню в "спрячься-выскочи", и отметив, что уполномоченный как-то затих, понял, что пора покидать бездон-ную темноту.

02

Медленно поднялся и распрямился. Осторожно вытягивая руки вверх, кончиками пальцев ощутил потолок, такой же шерша-вый и тёплый, как лежанка. Сделал вывод — не просто непро-глядная тьма, а помещение. Встав на четвереньки, стал дви-гаться с улиточье-черепашьей скоростью, чтобы никуда не сва-литься и ни во что не врезаться. Перемещаясь по разворачиваю-щейся спирали, вскорости упёрся в тёплую шероховатую каменную стену... ага... вот под прямым углом к ней — вторая... и третья... Четвёртой стены нет, вместо неё пол резко обрывается. Сту-пень? Высотой в полметра? Гм... Скорее край лежанки. Осторожно сполз с лежанки вниз и так же на четвереньках пополз прочь по тёплому каменному полу. Впрочем, не ускоряясь и остерегаясь свалиться в какую-нибудь бездонную яму-ловушку. Нет! Если я и нем, то не только не глух, но и не слеп! Впереди забрезжил едва различимый красноватый свет, становящийся ярче по мере осторожного к нему приближения. Торопиться некуда и незачем, опасливо ощупывал каждую пядь на пути к выходу. А в том, что это выход, никаких сомнений не оставалось — впереди отчётливо виден тускло — багровый прямоугольник. Ничем другим, кроме двери он, определённо, быть не мог. И вот уже света из двери стало вполне достаточно, для того чтобы убедиться — впереди нет никаких ловушек, можно встать и идти. Что и сделал вполне уверенно, хотя, по-прежнему, не торопясь. И вот, через двена-дцать шагов вышел наружу, оторопело попятился назад, но тут же упёрся голым задом и лопатками в тёплый ровно-шероховатый известняк. Испуганно оглянулся — проёма, из которого вышел нет, вместо него сплошная стена.

Как устроен Этот Свет? В чём цель здешнего мироздания? Самое бессмысленное занятие -пытаться дать всеобъемлющий от-вет на этот вопрос.

Как устроен Этот Свет? Самое полезное занятие — искать конкретные ответы на этот вопрос.

Как устроен Этот Свет? Самое мазохистское, жуткое и изуверское занятие — не искать ответа на этот вопрос.

Ну, а каковы первые впечатления от Этого Света No 318, в который я попал? Пораженный и ошеломлённый, задрав голову и раскрыв рот, уставился на небо. Ни малейшего оттенка синего или даже серого! Под мутным и тёмным коричнево-багровым сво-дом клубились плотные облака: бурые, малиновые, грязно-лиловые. Слева занималась оранжевая заря — закат либо рас-свет? Тут есть солнце? И вообще, сейчас вечер или утро? Как насчёт продолжительности суток?

И только потом, безмерным усилием оторвав взгляд от по-трясающего зрелища, осмотрел место, в которое угодил. Это был гигантский двор, кажется, прямоугольный, не меньше квадратно-го километра, окружённый высоченной зубчатой стеной, сложен-ной из огромных известняковых плит. Связывающего их раствора не было видно, плиты держались друг на друге силой чудовищно-го веса, а щели между ними казались тонкими нитями. Такими же плитами двор был вымощен, причём безукоризненно ровно.

Во дворе я был не один. Такие же нагие люди в полнейшей тишине медленно ходили, неподвижно сидели или лежали повсюду, не обращая друг на друга ни малейшего внимания. Сколько? Сот-ни? Тысяча? Может быть... не пойму... Хотя... На планете Земля уми-рает в день примерно 255 000 человек, значит 20%, попадающих в секторы NoNo301-400, составят 51 000 душ. Раскидаем их по сотне секторов и получим 510 прибывающих с сутки.

Надо сказать, что пропускная способность квадратного двора, где я некоторое время ошивался, довольно велика и по-лутысяче прибывающих тесно там не было.

Похожих друг на друга какой-то общей расслабленностью и полной отрешенностью от всего. Рядом прошла, не обращая на меня ни малейшего внимания и не стесняясь наготы, женщина лет тридцати, довольно симпатичная. Остановилась. Пару минут без-различно смотрела в стену. Именно смотрела, а не рассматрива-ла. Именно "в", а не "на". Потом механически повернулась, се-ла, вытянув ноги, закрыла глаза.

Осторожно притронулся к её руке. Ни малейшей реакции. Хотел было заговорить, спросить о чём-нибудь, всё равно, о чём. И с ужасом обнаружил, что не способен издать ни звука. Я не мог говорить даже, чтобы слышать собственный голос! Разго-варивать мысленно? С самим собой?

Заметно посветлело. Оранжевая заря охватила полнеба, коричневое небо становилось жёлто-розовым, тучи медленно пре-вращались в пурпурные облака. Значит, всё-таки — утро... А солнца, судя по всему, здесь не полагается. Теней — тоже. Я решил пройти до противоположной стены, впрочем, не надеясь увидеть что-либо новое. Здешний воздух был тих и очень тёпл. По субъективным ощущениям — что-то около плюс тридцати по прежнему "земному" градуснику. Босым ногам было даже приятно, хоть какая-то положительная эмоция.

Как и ожидал, неторопливо дойдя до противоположной сте-ны двора, не обнаружил там ничего нового. Та же высокая, со-вершенно ровная ограждающая стена с зубцами наверху. Прогулка к двум прочим сторонам замкнутого квадратного двора принесла те же результаты... точнее — полное отсутствие таковых. Стена без малейшего намёка на вход-выход. Впрочем, кое-что всё же стало понятно. Я увидел, как прямо из стены вышел среднего возраста и роста мужчина, тут же оторопело оглянулся и уста-вился вверх. Мгм... точно так же я сам вёл себя несколько местных часов назад. А что если... Я устремился к нему, но налетел на неспешно бредущую полную даму, та даже не подумала сменить курс, а когда я огляделся, то уже не увидел новичка, затерявшегося среди прочих. Проклятье! Подозрение о том, что не удастся обрести не только друга или знакомого, кем бы тот ни был, но даже простого собеседника, окрепло и перешло в уверенность.

Попытавшись сесть, а потом и лечь прямо посреди двора, убедился, что это — одна из самых плохих идей в этом месте. Гуляющие замедляли движение, чтобы не столкнуться с встреч-ным, однако даже не думали сворачивать при виде сидящей или лежащей фигуры. Так что хорошим вариантом предаться размышле-ниям в относительном покое было место под стеной, наилучшим — в углу.

Все четыре угла двора, естественно, были заняты непо-движно лежащими там голыми телами (не один я такой умный), а вот под стеной вполне можно было устроиться. Что и сделал. Улёгся навзничь на тёплый камень и, глядя в неспешно ползущие по оранжево-жёлтому небу лиловые облака, принялся анализиро-вать теперешнее положение. Всё-таки где я?

Меж тем прошло довольно много времени, настало светлое время здешних суток, а голод не мучал. Да и по окружающим не видно, что они измождены, истощены и озабочены поисками хлеба насущного... А ведь и они, и я — существа вполне телесные, материальные. Во всяком случае себя, определённо, ощущал та-ковым. Кстати, по поводу сугубо материального — народу тут много, но я не заметил вонючих куч и луж. Не гадят? Следова-тельно, не едят? Гм...

Однако, мировоззренческие аспекты посмертного существо-вания отложим... думаю, времени хватит... Угу-угу, философию оставим "на потом", а вот практические выводы представляются крайне необходимыми уже сейчас. Какова продолжительность су-ток, есть ли смена времён года и так далее. Или вот, к приме-ру, внезапно осенило меня, есть ли среди представителей здеш-ней популяции старожилы? А если есть, то отчего в полном озверении не кидаются друг на друга после пары сотен лет, проведённых во дворе? Не издеваются над окружающими, не наси-луют — всё была бы хоть какая-то отрада. Так ведь нет, ничто не нарушало тишины, исключая лёгкого шуршания босых ног по известняку и едва слышного шелеста ветерка над зубцами стены. Народные массы неспешно шлялись бездумными зигзагами, сидели в полной апатии, неподвижно лежали с открытыми и закрытыми глазами.

Опять же, вопрос относительно лежащих с закрытыми гла-зами. Спят? А что, если попробовать? Усни, приказал себе, и...

03

Вот как-то даже так? Действительно, спал? И, судя по тому, что опять стало темнеть, довольно долго? Ну и ну! Но если всегда будет "сниться" бредовая хрень, отдыхом такое можно называть лишь с бо-о-ольшой натяжкой. И вообще, что да-ёт отдых? Восстанавливает силы? А они затрачиваются при бодр-ствовании? На что их тут тратить? Только на раздумья?

И я принялся думать, думать, думать... То с закрытыми глазами, то, не мигая, уставившись в квадратное небо над зуб-чатой стеной. То с руками, подложенными под голову, то с вы-тянутыми вдоль тела.. Время от времени погружаясь в подобие сна.

Чего только не лезло в голову. Не торопясь, припомнил прежнюю жизнь, от самых первых размытых детских впечатлений до кончины. По всем классическим канонам должно было посетить страстное желание ещё раз пройти тем же путём, дабы не повто-рить допущенных ошибок... трали-вали... тра-ля-ля... и всё такое прочее. Однако же жгучая жажда прожить жизнь заново не при-шла, послевкусием от воспоминаний появилась равнодушная брезгливость. Впрочем, она тоже быстро улетучилась. По второ-му, третьему... сто десятому разу прокручивать в памяти картины минувшего совершенно не хотелось.

Вяло удивлялся тому, что даже не шевелюсь, не поворачи-ваюсь со спины на бок, а никаких пролежней не появляется, ко-нечности не затекают. Впрочем, окружающие, судя по их непо-движности, тоже от этого не страдают... Они, кажется, вообще ни от чего не страдают... Однако, почему, всё-таки, никто не бро-сается на соседей: -"Остохренело всё тут!!!" А ты-то сам, возразил я сам себе, кидаешься? Валяешься на тёплых известня-ковых плитах, как остальные-прочие. Можно не валяться, оспо-рил я себя, встань, поброди, заложив руки за спину.

Так и поступил. Сцепив пальцы в замок на голом заду, медленно двинулся по диагонали в противоположный угол двора. Встречные уступали дорогу, я уворачивался от них. Мерно рас-хаживая туда-сюда по двору, продолжал размышлять обо всём сразу и на пятый день ходьбы как-то незаметно перешёл к тем самым "отложенным на "потом" мировоззренческим аспектам по-смертного существования".

Гениальное, всё-таки, словосочетание придумал великий поэт — "бессмысленный и беспощадный". Этот Свет вполне может оказаться как раз бессмысленным и именно беспощадным... или не может? Вопрос вопросов, получается, остаётся тем же, что и до смерти — имеется ли в окружающем какой-то внутренний смысл, а если есть, то как его разглядеть?

Напоминает ли Этот Свет, тот, покинутый мною земной? Полагаю, и да, и нет. Одновременно.

Начну с начала. Я, как и прежде, существую во времени и пространстве.

Время. Оно здесь есть. Я потерял ему счёт, но, ориенти-ровочно, местных суток уже отмотал сотню с хвостиком.

По здешнему оранжево-розово-лиловому небу ползли вполне обычные облака и грозовые тучи, порой сраставшиеся и поливав-шие всё внизу дождями и ливнями. Но вот ни солнца, ни луны, ни звёзд — не было в помине. И совершенно непонятно, отчего тёмная ночь сменялась светлым днём.

Местных суток я как-то не считал и продолжительности их не прикидывал, не знаю, сколько раз темнело и светало. Много. Несколько десятков раз, это точно, может быть даже почти сот-ню.

Пространство. Сила тяжести тут земная, но значит ли это, что нахожусь на шаре, размером с Землю? Гм... А что, если всё ограничено этим двором? Или за зубчатой каменной стеной — бесконечно-плоское пространство? Или... или... или... кажется, в здешней топографии допустимо всё, что угодно

Я изменил траекторию движения на хаотическую, шаги ста-ли твёрже и решительнее. В бытии появился некий резон: твёр-дое решение найти ответы на только что сформулированные во-просы. Пока не знаю, как, но отыщу. Во что бы то ни стало. Взберусь на стену, даже если потребуется зубами прогрызть в ней ступеньки или сложить лестницу из тупо бродящих по двору тел. Пророю ногтями подкоп сквозь известняковые плиты. Пусть этот мир беспощаден, но я не дам ему сделать моё существова-ние бессмысленным!

Тем более, что в существовании этом на фоне сплошных минусов я увидел первый плюс, он заключался в том, что за эти дни я успокоился, несколько свыкся и освоился с тем, что про-изошло. Умирание в больнице, дерзкий побег из-под стражи, суд и всё прочее вспоминались сейчас как дикий бред и безумный абсурд, как эпизод, навсегда оставленный позади, в невозврат-ном прошлом. А когда сие прошлое совсем забудется (в чём я не сомневался) вообще будет здорово.

И тут...

Озарение!

Что это?! Невозможно описать произошедшее. Вовсе не от-того, что я сейчас нем и безъязычен. Просто нет ни в одном из языков того, предсмертного существования ничего пригодного. Очень грубо и неточно — внутренняя вспышка. Будто где-то в середине мозга на сотую долю секунды включилась прожекторная лампа. Мигнула и тут же погасла. Озарение — вот самое точное слово. Именно так, в буквальном смысле!

И что? Озадаченно убедился — и ничего! Никаких ощутимых перемен во мне. Ничего нового вокруг меня. Но стремительно росло и крепло убеждение, что так не должно быть, что случи-лось нечто безумно важное. Озарение. Откровение.

Стоп-стоп, подумал я, давай-ка, не торопясь и по поряд-ку. Что именно произошло и почему? Валялся на нагретом камне — не озаряло. Надоело валяться, поставил перед собой цель. Возможно, безумную. Скорее всего, неосуществимую. Но ведь по-ставил же! Сразу последовала вспышка. Вот-вот-вот! Отчего бы не счесть озарение некой подсказкой, мол, в верном направле-нии движешься, товарищ.

Я задумчиво покрутил головой. А эти, что ли, не пытают-ся обрести смысл? Получается, что нет... Отрешённые лица, неви-дящие глаза, неподвижное лежание и бесцельное хождение. И что, я тут самый умный? Простите, но в это не поверю ни под каким соусом. А ещё больше — в то, что самый удачливый. А ну-ка, проверим...

Проверка закончилась удачей только к следующему утру. Всю ночь теперь уже целенаправленно бродил по двору, вгляды-ваясь в лежащие, сидящие и бредущие голые фигуры, пока не за-метил невысокого черноволосого мужика типично кавказской внешности. Тот сидел лицом к стене в необычной для здешней популяции позе — на корточках. При этом совершая перед собой странные движения руками. Я решительно направился к нему, расталкивая мешающих встречных. Проклятье! Опоздал! Мужик быстро встал, толкнул ладонью стену и... вошёл в неё! Исчез!

Я оторопело мигнул, кинулся к этому месту и — как сле-довало ожидать! — с разгона врезался в тёплый шершавый из-вестняк. На что никто из окружающих не обратил никакого вни-мания. Мысленно испустил стон, ощупав стену и собственный лоб. Каменная кладка без раствора, как и везде, безукоризнен-ная подгонка блоков с тончайшими швами между ними. Ну, и на физиономии — ни царапины.

Ладно-ладно, самоутешающе подумал я, что бы ни случи-лось, всё к лучшему. Мне дважды дали понять, что поступаю ре-зультативно (правильно, или нет — дело другое). А две вспышки сигнальной лампочки за сутки — само по себе колоссально мно-го. Также ясно, что двор можно покинуть. Притом не методом Монте-Кристо, столетиями прогрызая стену, как я намеревался, а проходя сквозь неё. Но также стало понятно, что

А) выход со двора запросто не обнаружить, придётся обследо-вать каждый квадратный сантиметр;

Б) выход со двора скорее всего, "разовый" и "в один конец", возврат не предусмотрен;

В) выход со двора появляется в случайном месте и доступен ис-ключительно индивидуально, пристроиться "вагончиком" к поки-дающему двор не получится.

Вот как-то так.

Результаты размышлений настолько вдохновили, что я тут же отправился с осмотром по периметру стены, чуть ли не тыка-ясь носом в циклопические известняковые кубы, из которых та была сложена. Итоги осмотра настолько обескуражили, что я предпринял обследование по второму разу... и по третьему... ибо ничего не обнаружил. Даже с всевеликой тщательностью прогла-див ладонью все каменные блоки.

Вот как-то не так.

Угу... ага... А, собственно, что ищу? Выход? Как он должен выглядеть? Да вот как — справа шагах в десяти в стене темнела ниша. Каковой, клянусь, не было мгновение назад, когда ощупы-вал тот участок.

Боясь сглазить и спугнуть удачу, осторожно приблизился и, припомнив мужика горского вида, точно так же опустился на корточки перед нишей, оторопел и замер.

В нише имел место круглый, неглубокий — в человеческий рост колодец с абсолютно сухим дном.

Как появилась, так может и исчезнуть, мелькнуло в голо-ве. Я, даже не успев толком рассмотреть, что там впереди, по-спешно прыгнул вниз. Но, всё-таки, краем глаза заметил, как темнокожая женщина, расталкивая попадающихся по пути, броси-лась в мою сторону. И, разумеется, не успела... ниша закрылась...

А передо мной была дверь. Добротная. Тёмного дерева. Лакированная. В каменном косяке, вделанном в стену колодца. С бронзовой львиной мордой в центре. Из пасти льва, как полага-ется, свисало массивное кольцо.

Я ухватился за кольцо, нажал. Тяжёлые створки мягко распахнулись,

04

За пределами двора было даже теплее, чем внутри, влаж-ный банный ветерок обдал лицо и тело. Тропики? Или даже суб-экваториальный пояс? Если вообще к Этому Свету применимы зем-ные географические мерки... И ещё: ежели здесь всё же преду-смотрена одежда, без неё будет как-то удобнее и практичнее, предположил я, оглядываясь.

Теперь зубчатая стена возвышалась, естественно, за спи-ной. Никакой двери в ней, как и следовало ожидать, уже не имелось. Под босыми ногами хрустел крупный серый песок речно-го берега.

А река... Она впечатляла, потрясала и поражала. Шириной не менее километра. Величаво и неторопливо текущая. Красная, словно вишнёвый сок, или... Я подошёл к кромке воды присел, всмотрелся. Ну нет, бред, конечно, никакая не кровь, просто в вечернем освещении возникает такая зловещая иллюзия. Осторож-но опустил палец в меленькую багровую волну, лизнул и тут же с отвращением сплюнул: горько-солёно до невозможности!

-Полынь-река! -сказал я. -Просто жуть...

И поражённо замер. Произнёс? Я? Вслух? А ну-ка, ещё раз: -Снова разговариваю? Умею! Ура!

Ну, а дальше-то что? Огляделся. На этом берегу — стена, ставшая непроницаемой и узкая кромка песчаного берега, усы-панная базальтовыми обломками скал разной величины. По ту сторону Полынь-реки — средневысотные горы, сплошь покрытые лесом. В густеющем вечернем сумраке они казались чёрными. Растения на том берегу издалека очень напоминали те, земные деревья, но в то же самое время казалось, что принадлежат к каким-то иным видам.

Сама обстановка недвусмысленно намекала, что надо пере-бираться, преодолевать и форсировать. Но как? Вплавь? В том, земном, существовании, быть может, рискнул бы. Всего-то тыся-ча метров, тем более что плотная солёная вода должна неплохо поддерживать. Но соваться в воду, не зная, кто и с какими че-люстями в ней водится? Но не знать, куда отнесёт течение, вдруг к водопаду? Но выйти на том берегу и тут же покрыться коркой осевшей на коже соли? Но... Но... Но... Сомнения не одолева-ли, они подавляли. Ибо до сих пор не был известен ответ на вопрос — насколько тщательно следует беречь собственную шкур-ку. Что произойдёт, если вдруг получу... как там пишут в мили-цейских протоколах... "несовместимые с жизнью повреждения". Сгину, исчезну, пропаду, прекращусь? Вроде бы не должен, если верить инструкциям уполномоченного по сектору No318, то мне гарантированы почти сто пятьдесят миллиардов лет пребывания тут. Но кто знает...

Поскольку пока что найти ответы было совершенно негде и абсолютно невозможно, лучше всего было, сидя на мокром камне, терпеливо ждать. Чего? Прибытия таких же, как сам, новичков. Ибо именно на это и был рассчитан мой дальнейший план.

Бдительности терять не следовало, но и времени впустую тоже тратить не хотелось. Посмотреть, что ли, что там с меню жизни и судьбы? О, не зря развернул его, не зря! Кнопки на нём оказались озаглавленными: первые десять — цифрами от 0 до 9, последующие — тридцатью буквами кириллического алфавита ("Ы", "Ъ" и "Ь" оказались пропущенными). Где-то в подсознании забрезжила смутная догадка, которую надлежало тщательно про-верить.

Посеялся мелкий и очень тёплый дождик. Было очень даже приятно, я поднял лицо, подставляя его капелькам. Но потом ветвистая молния разорвала небо. Разряды засверкали один за другим, непрерывно бухал гром, басовитый, низкочастотный ка-кой-то. Поднялся ветер, из бурых туч ударили струи воды, с неистовой силой хлеставшие по поверхности реки, по песчаному берегу, по лесу и дальним скалам.

-Водные процедуры. -констатировал я. В самом деле — ис-кать укрытия от тёплых струй, массирующих тело, совсем не требовалось и вовсе не хотелось. Если тут все ливни такие — ещё один жирный плюс в баланс этого мира.

Гроза закончилась, однако дождь все еще лил. Но всё ко-гда-нибудь завершается, непогодь унялась. Пахло озоном, воз-дух был тёпл, но в то же время свеж и чист.

Я по-прежнему сидел на мокром обломке скалы у самого берега.

К ночи ещё семеро подобных мне голозадых по одному вы-шли из "накопителя", как я окрестил про себя двор по ту сто-рону стены. Кажется, они сбивались в группу и о чём-то тихо переговаривались? Почему "кажется"? Да потому что мне вдруг крайне не захотелось присоединяться к ним, разговоры с сото-варищи разговаривать, несмотря на только что возвращённый дар речи. Вот что-то настораживало, причём очень сильно. Интуиция громко подсказывала, что не стоит пренебрегать... интуицией. Быть может, на сей момент идеальный вариант — укрыться так чтобы меня не заметили. И я спрятался за большим обломком скалы метрах в пятидесяти. Посмотрю-ка со стороны, что будет дальше. Пусть торят, путь прокладывают дорогу. Там, где они пройдут, и так, как пройдут, проскользну и я. Оттуда, где влипнут в неприятности, надеюсь, получу время отступить. По-дождём, дорогой Гай!

Ждать, впрочем, пришлось недолго — я увидел, как от противоположного берега отходит лодка.

-Ну да, ну да, само собой, классика жанра: Полынь-река, Ахерон, Стикс и перевозчик, имя которому непременно — Харон, никак иначе. -пробормотал я под нос. Очевидно, после множе-ства дней вынужденной немоты разговоры вслух с самим собой войдут на некоторое время в привычку.

Вечернее солнце на прощанье малиново осветило верхушки гор за рекой и тут же исчезло за ними. Судёнышко целилось в мою сторону загнутым носом, увенчанным скалящимся черепом. Плечистый лодочник в накидке с надвинутым на лицо капюшоном флегматично стоял на корме, мерно загребая веслом заученно-механическими движениями. Он выглядел так, что я дополнитель-но убедился, что, спрятавшись, поступил очень даже неглупо. Когда ветерок на секунду распахнул тёмную накидку, я обомлел: под ней никого не было. То есть вообще. Пустота в форме чело-веческой фигуры. Вот тебе и Харон-лодочник... мда-а...

Внезапно посетила мысль о здешних модах. Доселе все ви-денные мною наряды сводились к единственному фасону: -"В чём мама родила". Теперь вот, пустой плащ с капюшоном, угу-угу... Каковой плащ Харона, очевидно, следовало считать придатком к транспортному средству, этаким живым (или неживым?) двигате-лем.

Наконец челн, шурша ткнулся в песок этого берега. Пере-возчик, повернувшись ко мне спиной не проявлял ни малейшего интереса к скальным обломкам, за одним из которых укрывался недоверчивый Гай (ну, вот и славно!), безразлично следя за тем, как семеро пассажиров понуро рассаживаются на узких ска-мьях. Потом он оттолкнулся веслом, Лодка с едва слышным плес-ком отчалила, легко развернулась и заскользила по реке, скры-ваясь в ночной темноте, так что первый рейс был мною пропу-щен.

Тьму вполовину разбавляло оранжево-бурое свечение без-звёздного неба, этой ночью совершенно не затянутого тучами. Ночную тишь нарушал шелест меленьких горьких волн о песок.

Эмм? Ночевать предстояло на камнях. Правда, они вовсе не были холодными, однако особой мягкостью-то не отличались. Я отошёл чуть дальше. Ага, вот он, подходящий огромный ка-мень. С вогнутой вершиной, что-то вроде подобия лежанки. Там и вздремну. Памятуя о том, что бывают древолазающие и скаль-ные хищники, типа кошачьих, вдобавок, не забывая о том, что змеи, сволочи такие, тоже лихо заползают вверх по неровным каменным поверхностям. Кроме всего прочего, отметил я, за-бравшись наверх, обзор отсюда прекрасный. И ненадолго, по-деловому, уснул... не удовольствия ради, а исключительно затем, чтобы удовлетворить потребность организма.

Круг 02 Ad narrandum, non ad probandum

01

Снов не смотрел. Проснулся, когда стало светлеть. Эх, хорошо бы на циферблат глянуть, подумал я. Без трусов, вроде бы приспособился, а вот без часов жутко неудобно.

Без? А вдруг...

-Меню! -приказал я. Перед глазами тут же услужливо по-вис рыже-багровый ковёр, обрамлённый рамкой в стиле барокко. Угу... ага... Ну да, так и есть: верхний правый уголок, цифирки и диаграммка, из которых я сделал выводы:

-во-первых, продолжительность суток Этого Света равна земной;

-во-вторых, здешние сутки делятся не на двадцать четыре часа, а на десять, состоящих из ста минут каждый;

В-третьих, ночь всегда продолжается три часа (с 7.00 до 10.00), из чего я заключил, что смены времен года здесь нет.

Озарение!

10.00. Часть неба в зените начала окрашиваться в вишне-во-золотистые цвета. Прошло немного времени, небосвод полно-стью заполнился сиреневыми и персиковыми оттенками. Над По-лынь-рекой поднялись испарения, уплотнились в туман, тут же начавший быстро таять. Утренние эволюции небес разбудили в заречье какую-то живность, видимо, отдыхавшую в кронах могу-чих деревьев. Живность издала звук, напоминавший шкворчание яичницы на сковороде. Что, птаха приветствует наступающий день?! Соловушка тамошний? Бр-р-р!

Пришедшие в голову аналогии с яичницей, повернули ход мыслей к новой проблеме. Беспокоило то, что за пределами "двора-накопителя", окружённого известняковой стеной, появил-ся новый, осложняющий фактор... даже два... голод и жажда. Пока что есть и пить хотелось не так, чтобы сильно, но... Меж тем еды как-то не предвиделось, завтрака, похоже, здесь никто не предоставит даже в виде сухого пайка. Да и напиться из горь-ко-солёной Полыни тоже вряд ли получится. Так где же и как снискать хлеб насущный и влагу жизнетворную?

Харон ещё раз приплыл вечером и вывез очередную группу выпущенных из квадратного двора. Я вторично не пожелал при-мкнуть к эмигрантам, хотя голод и жажда беспокоили меня настолько, что был готов покинуть своё убежище. Ведь на том берегу эта проблема должна же быть как-то снята. Может быть, всё-таки сесть в ладью перевозчика? Что там говорит верная подруга интуиция? Она ничего не говорила, только, сцепив зу-бы, отрицательно крутила головой. Категорически и бескомпро-миссно.

Убедившись, что на берегу невозможно найти ни одной съедобной молекулы и что иной влаги, кроме горько-солёной речной тоже нет, я вновь залёг в выемку на верхушке облюбо-ванной скалы. Ночью опять пошёл тёплый дождь, давший возмож-ность хотя бы вдоволь напиться из луж, скопившихся в углубле-ниях скал. Да и мокрому на жаре как-то легче... а ещё хорошо бы добавить к часам градусник

Да чего проще — в меню рядом с часами. И, разумеется, шкала проградуирована весьма оригинально. Температур ниже ну-ля на нём просто нет. Нуль соответствует земным +25 градусам. Один здешний градус равен 0,75 земного, так что температура кипения воды спокойно совпадает с земными ста градусами. От-сюда вывод — Этот Свет стабильно и хронически тёпл, замерз-нуть тут не получится, а вот перегреться, похоже, можно на счёт "раз"... вот как-то так...

Озарение!

02

Прошли ещё четыре долгих дня. Перевозчик регулярно под-гонял чёлн к берегу, собирал накопившихся пассажиров и отво-зил их на противоположный берег.

На пятый день, измученный голодными резями в животе, уже готов был сдаться и выйти к лодке, присоединившись к оче-редной группе... но не смог встать... Лежал на спине и открывал рот, ловя дождевые струйки

Однако, странное дело, упадок сил обострил умственную деятельность. В голову приходил самые разные мысли, звеньями соединялись в цепочки рассуждений и предположений.

Опаньки, устало поразился я, пока спал из-за стены пе-реместилась очередная партия выпускников? Сколько?

Со всеми мыслимыми предосторожностями выглянул из-за края каменной лежанки. Пересчитал, рассмотрев, насколько мог. Нагая семерка, кажется, по мере накопления, устраивалась в темноте на отдых. Четыре дамы спали, три кавалера изображали караульных. У самой кромки воды! Безмозглые! Нет уж, увольте, к отягощённым суицидальными наклонностями точно не присоеди-нюсь. И я вновь повалился без сил на тёплый сырой камень, ту-по и безрезультатно размышляя о том, как и где промыслить жратвы.

От тоскливых размышлений отвлек дикий шум. Матерь божья коровка, содрогнулся я, да что ж там такое происходит? А то, что следовало предвидеть — в Полынь-реке происходил крокодил. Жуткие многозубые челюсти рептилии ухватили за ногу одного из бдительных стражей и хищник под истошные вопли ухваченного, яростный крики уцелевших и истерический женский визг деловито поволок жертву к воде.

-Конец котёнку... -пробормотал я, ошарашенный зрелищем. (Сознаюсь истины ради — было произнесено не слово "конец", а его нецензурная рифма) Тут вмешалась её величество Фортуна. Внезапно, прежде чем ящер-охотник опомнился, рядом с ним по-явился точно такой же крокодил. Он был так же голоден, а, вдобавок, ещё и разъярен тем, что кто-то другой, оказался бо-лее успешным в поисках добычи. С дико выпученными глазами второй агрессор бросился на ничего не подозревающего первого и страшными челюстями яростно вцепился тому в хвост. Подверг-шийся нападению взбешенный крокодил не был намерен кому-либо уступать и кого-то прощать. Выпустив жертву, он также вступил в схватку. Крокодил против крокодила — равный бой двух мест-ных пресмыкающихся не на жизнь, а на смерть

В яростной схватке оба ящера забыли о добыче. Каковую добычу с окровавленной ногой сотоварищи поспешно волокли прочь от места кровавого боя. Вот интересно, думал я, валяясь на мокром камне, какое решение примут теперь выпускники? С одной стороны — раненый и, возможно, в перспективе увечный — это недопустимая обуза. С другой — пятая часть личного соста-ва и треть мужской составляющей группы. Бросят? Потащат в лодку Харона? А какой будет его реакция? Даже не берусь су-дить, что хуже...

Меж тем крокодилы бились чем дольше, тем свирепее. Сра-жение достигло кульминации: хищники исступленно атаковали друг друга, крутились и извивались, подпрыгивали и падали. Казалось, будто они хотели истратить всю силу даже ценой соб-ственной гибели. Зубастые пасти обоих яростно вгрызались в тело противника. Из многочисленных глубоких ран брызгала и лилась кровь, но яростная схватка не утихала. Песок летел во все стороны под ударами конечностей и коротких сильных хво-стов сражающихся чудовищ.

Тяжелые раны, которые оба борющихся наносили друг дру-гу, утомили их. Водные пресмыкающиеся неожиданно и почти од-новременно отпрыгнули друг от друга, поползли к озеру и ис-чезли в глубине. Страшный бой рептилий был окончен — бой без победителя и побежденного. Постепенно вода в месте их погру-жения успокоилась, а красные пятна на ней понемногу расплыва-лись и исчезали.

-"Похоже, не одному мне хочется жрать, -безучастно по-думал я, -но и кое-кому другому — тоже. Причём у кое-кого намного больше шансов пожрать, чем у меня".

Удалось съехать вниз по мокрому и скользкому боку ска-лы. Больно ударился коленями, плечом и боком и упал лицом ы мокрый песок. Подняться на бессильные ноги даже не стал пы-таться. Поковылял на четвереньках к бестолково суетящимся вы-пускникам, которые даже не обращали внимания на приближавшую-ся к берегу ладью Харона. А когда судёнышко причалило, приня-лись хлопотливо грузиться.

Мне досталось неудобное место рядом с мелко трясущимся раненым, повалившись на которое, я потерял сознание.

В конце переправы лодка с мокрым шорохом упёрлась носом в берег, я, придя в себя и стараясь не свалиться без сил в горько-солёную воду, выбрался. Обернулся размышляя, стоит ли благодарить транспортного работника. Но тот, не ожидая "спа-сибов", заученно оттолкнулся веслом и отчалил.

Ого! Топтавшаяся на пляжном песке пятёрка осторожно двинулась к кромке леса. Решились-таки? Ну, значит и мне пора в путь-дорожку, только в другом направлении. Последний раз перемещался по-пластунски больше, чем полвека назад в той, прежней жизни, а вот, поди ж ты, навыки не растерял. Извива-ясь, словно уж, пополз от мокрого бревна на береге к тёмным кустам, всемерно стараясь не попадаться группе на глаза, од-новременно, не теряя её из вида. И всё-таки, как здорово, что здесь по ночам тепло, а днём жарко. Вряд ли ползание по мок-рому и холодному песку оказалось бы полезным и приятным. В кустах я встал на четвереньки, еще через несколько шагов осторожно выпрямился, хотя ослабевшие от голода ноги отказы-вались держать и подкашивались. Где там мой авангард? Ага, вижу среди сочной листвы мелькающие впереди-справа голые спи-ны и зады. И мне крайне не понравилось то, что впереди проби-рались три особи мужского пола, а четыре женских существа следовали позади. Думаю, недолго они тут протянут с играми в бла-ародное рыцарство и мужественную опеку. Ибо не рыцарство это, а дикое невежество и полнейший идиотизм. В моё прежнее историческое образование входил некоторый запас знаний по первобытному образу жизни и этнографии. И мне было прекрасно известно, что дикари в джунглях Конго, Амазонии и Индонезии никогда этаким строем не маршируют. "Никогда" — в смысле "со-всем никогда". Ибо в жарких лесных чащах к добру не приводит. И я ещё раз мысленно похвалил себя за то, что не стал вли-ваться в коллектив, производящий полное впечатление обречён-ного на неприятности.

И, кстати, искусанный крокодилом самец должен бы пла-стом валяться, а он вышагивает, пусть и очень сильно хромая? С чего бы такая фантастическая бодрость духа и тела? Хотя, нет, вот семерка остановилась на краю леса и входить в него не стала, видно раненый всё-таки притормаживал их.

Первые неуверенные шаги по Этому Свету заставили при-знать, что он одновременно прекрасен и подозрителен, похож на оставленную в прошлом Землю и совершенно иной.

И вдруг приятным сюрпризом оказалось то, что, если нет знаний, их иногда могут заменить логика и некоторый опыт.

-"Рай? Парадиз? Эдем? Вот как-то так?" -с некоторой до-ле ехидства спросил себя. -"Вот как-то совсем не так, -ответил себе, проглотив жёсткий комок в горле, -страшно, зна-ешь ли." -"Знаю. -подтвердил я. -А ещё наводит на серьёзные размышления." -"На какие?" -поинтересовался я. -"Кабы знать. Но на основательные и жизненно важные, это точно".

Наблюдения и размышления...

Местные растения и животных придётся называть "по-земному". Не придумывать же новое особое название вон для того, вроде бы, хвойного, дерева, пусть считается сосной, хотя хвоя и кора заметно отличаются. А вот это насекомое бу-дет числиться жуком, тем более, что очень похоже. Ага, крас-ная шляпка с белыми пятнышками на ножке — следовательно, му-хомор и неважно, что он мне по колено. А что это такое? Гм... Оранжевое, плоское, прыщавое... Тыква! Невзирая на то, что пу-стила из плоского брюха корни в сырую землю и увенчана фио-летовым чубчиком, словно земной ананас.

Озарение!

Тыкву пришлось довольно долго разбивать подобранной палкой, кожура оказалась панцирной. Зато возмущенно бурлящий желудок был заполнен сладковатой жёлтой массой и успокоился. Потом я обнаружил гнездовье, откуда удалось набрать вдоволь яиц. Чьих? Да какая разница — птичьих или черепашьих. Пусть даже змеиных — яйца ядовитыми быть не(!) могут по определе-нию. Растительной пищи тоже могло быть в избытке, но как определишь, съедобно ли растение, условно съедобно, лекар-ственно ли оно, либо, наоборот, ядовито? Я срывал травинку, осторожно жевал её, прислушиваясь к ощущениям, старался за-помнить вызывающие тошноту и головокружение и мысленно зано-сил их в чёрный список. Клубни цветка, похожего на лотос ока-зались не только съедобными, но очень питательными. Попадался ценный белковый корм: слизни, насекомые. По аналогии с земны-ми двойниками предположил, что ярко-расцвеченные твари предо-стерегают раскраской: -"Слопаешь — отравишься!" А вот с невзрачными серенькими улитками не ошибся, оказались вполне удобоваримыми.

Толстая зелёная лягушка, гревшаяся на камне, пробудив-шись от дремоты, попыталась удрать. Но густая трава мешала ей, и достаточно было короткого прыжка, чтобы добыча очути-лась в руках.

Не скажу, что насладился деликатесами, но, в общем, го-лод был утолён, жажда — тоже, из чистого малозаметного ручья. -"Тут тебе не там, -философски отметил я. -в смысле, в лесу — не в покинутом каменном дворе. Тут есть придётся. И, как ви-дишь, чем-нибудь брюхо можно набить. Насчёт "вкусно", забудь, заботься о том, чтобы было съедобно и не ядовито". Уже забыл, вздохнул я.

После насыщения стало клонить... куда? Совершенно верно, ко сну. Ведь ночь выдалась бессонной. Но было бы верхом идио-тизма укладываться в месте, где сам станешь завтраком для су-щества, принципиально не приемлющего вегетарианство. Поэтому я продолжил изыскания и размышления, до предела напрягая зре-ние, слух и бдительность.

Жужжащие шмели сгоняли с цветов лесных клопов, чтобы самим попить сладкого нектара. С места на место перелетали вездесущие мухи, которые нигде долго не задерживались, посто-янно снуя туда-сюда, видно не могли преодолеть соблазна стольких заманчивых запахов. Крупные и восхитительно расцве-ченные бабочки перелетали с цветка на цветок. Когда же, нако-нец, устав, они садились, чтобы немного отдохнуть, то всегда выбирали такое место, где никто им не мешал и где они могли спокойно и без страха греться в потоке солнечных лучей.

Кустарник был местом охоты быстрых стрекоз, которые как стрелы носились за высмотренной добычей; когда они ее насти-гали, то садились с ней на листья или стебли высокого камыша и спокойно ее пожирали.

Всевозможные насекомые ползали в траве и кустарнике. Я назвал их для себя с большой долей условности жуками-долгоносиками, камышовыми жуками, жуками-дровосеками. Крупные муравьи, выстраивали высокие муравейники под развесистыми ку-стами магнолий, под молодыми коричными деревьями или олеанд-рами, среди азалий, рододендронов и брусники.

Вселяло хрупкий оптимизм то, что ничего похожего на скорпионов, пауков, комаров и москитов пока не наблюдалось. Эх, кабы ядовитых и кровососущих сволочей тут вообще не было!

Ого, а вот и доказательство того, что бдительность должна быть на первом месте! Это тебе не москиты — на песча-ных наносах в устье одного из впадающих в Полынь-реку ручьёв грелось несколько мелких безобразных крокодилов. Сплющенная голова этих хищников оканчивалась узкой и короткой пастью, вооруженной многочисленными острыми зубами, которые никогда не выпускали то, во что вцеплялись. Их тела были защищены толстой бурой кожей, на спине и брюхе прикрытой костяными пластинами четырехгранной формы с низкой вершиной и глубокими ямками. Эти пластины составляли четыре продольных ряда, кото-рые как панцирь защищали рептилий. Пресмыкающиеся, как видно, лениво отдыхали после утренней охоты. Лишь несколько из них еще возились у большущей дохлой лягушки, тело которой принес-ло ручьём. Они рвали падаль на куски, ударяя при этом хвоста-ми так, что брызги высоко разлетались во все стороны. Но вот лягушка была съедена, с последним куском один из крокодилов быстро исчез в глубине Полынь-реки. И как они вообще живут в горько-солёной воде, поразился я. Прочие рептилии, похожие на зеленоватые стволы деревьев, которые вода вынесла на берег и беспорядочно разбросала по песку, сонно лежали на берегу, по-вернув головы к джунглям, а концы своих длинных хвостов держа в воде. Удобно улегшись друг около друга, а иногда и навалив-шись один на другого, они позевывали, открывая безобразные клыкастые пасти. Положив морды на спины друг другу, крокодилы спокойно дремали, давая возможность как можно сильнее разо-греться своей холодной крови. От приятного чувства сытости они прикрывали зеленые глаза. Я сообразил, что небольшие хищ-ники на суше были боязливыми, а в воде — отважными, свирепыми и бесконечно коварными, сущими водяными демонами, нападавшими на жертву, одолевавшие её и исчезавшие с добычей в черной глубине речных вод как темные призраки.

Отвлёкшись на крокодилов, едва не упустил из виду семе-рых новичков, которые, похоже решили отважно углубиться в огромный субэкваториальный лес, который, казалось, олицетво-рял выражение "ни конца, ни края". Почти полностью он был лиственным, причём деревьям мне часто даже не удавалось при-своить ни привычных названий дубов, кленов, ив, ни даже экзо-тических платанов, каштанов и тому подобных тисов. Впрочем, часто встречались некие подобия пальм. Их стволы опутывали тянувшиеся вверх, поближе к свету лианы.

Движение по чаще оказалось невероятно изматывающим. Од-новременно приходилось

-держать в поле зрения авангард балбесов, которым уже часа три невероятным образом везло не влипнуть ни в какую пе-редрягу;

-скрывать от них своё присутствие;

-быть начеку и вовремя заметить потенциальную опас-ность, грозящую со стороны неведомой местной фауны... и даже, возможно, флоры... Как там в поговорке: -"У носорога плохое зрение, но при его массе и скверном подозрительном характере, это не его проблема, а ваша".

Лесные полянки с высокой травой и красивыми цветами, с порослью низких и высоких кустарников сменялись небольшими болотами и озерцами, заросшими по берегам буйной растительно-стью и щетиной чего-то тростникоподобного и яркоцветущего. Водную гладь мелких озерец украшали круглых сочных листьев, среди которых желтели красивые великолепные цветы лотосов, испускающие одурманивающий запах. На листьях лотосов квакали лягушки(?), которых, в этих болотистых местах, видимо, было многое множество.

Скорость продвижения наблюдаемой группы резко замедли-лась — пара мужиков вели под руки третьего, хромого. От бабья не только не было помощи, но своей суетой оно ещё больше за-медляло движение.

-Ну, и куда вы? -с досадой пробормотал я, внимательно озираясь и устремляясь вслед. Здесь повсюду росли мощные хво-щи, достигавшие трёхметровой высоты. Пустотелые членистые стебли, у которых в нижней части появлялись лишь несколько ветвей поднимались от членистых корней, пробивающихся сквозь почву почти горизонтально. Ветви удалялись от главного ство-ла, выпрямлялись и росли параллельно ему вертикально вверх. Каждый членик стеблей был украшен короной многочисленных уз-ких острых листов, сросшихся внизу пояском. Под вершинами стеблей располагались споровые шишки. Я с хрустом проламывал-ся сквозь хвощи, осыпаемый мелкой споровой пылью, дважды чи-хал, пытаясь шуметь как можно меньше.

За холмом догадался по поломанным деревьям, сорванным листьям, а также по свежему помёту, что поблизости находятся какие-то крупные животные. И впрямь стадо больших условных тапиров, в десяток голов, шевеля ушами, стояло в лощине на расстоянии примерно двухсот шагов. Это было великолепное зре-лище. Взяв пригоршню сухой травы, я подбросил ее в воздух, чтобы установить направление ветра, потому что знал, что если они меня почуют, то это будет моим последним впечатлением.

К полудню мы успешно втянулись в межгорную долину. Хм... А вот тут, пожалуй, стоит одобрить выбранный семёркой марш-рут... Хотя, вряд ли они его выбирали, просто пёрли куда глаза глядят. Заросли чередовались с нагромождениями каменных глыб. Некоторые обросли мхом и лишайником, другие сверкали свежими изломами. Приходилось то обходить эти преграды, то взбираться на них. Не только я устал и снова зверски хотел жрать, но и поднадзорные тоже. Семерка решила остановиться на берегу от-носительно большого озера, окруженного лугами, поросшими тра-вой и кустарниками. С гор в лес стекало несколько ручьёв, ко-торые впадали в озеро. Удача в помощь, ребятушки, скептически подумал я, но лезть на открытое место в совершенно неизвест-ном мире... Похоже до смерти вы были горожанами, таковыми после кончины и остались. Эй-эй, осадил я сам себя, ты тоже был го-рожанином, а здесь трескаешь улиток и лягушек... вот, кстати, на мелководье россыпь прекрасных крупных мидий, просто лавка деликатесов. Пообедаю-ка!

В блестящей водной глади озера отражались высокостволь-ные пальмы, под которыми густо темнели дебри папоротников. Между их зелеными веерообразными листьями как бы через круже-во проникали солнечные лучи, выкладывая на коричневой земле восхитительную мозаику света и тени. На воде красовались не-подвижные метровые сердцевидные листья водяных растений — кувшинок, лотосов и розовых лилий. Испуганные шумом шагов, плюхались в речку крупные лягушки и, возмущённые тем, что их потревожили, квакали и стонали. Заросли камыша и тростника обрамляли маленькие лагуны, а поверхность воды покрывали крупные листья великолепных лилий. Часто встречались невысо-кие кустики с узкими, как ланцеты, листьями да всё те же ло-пухоподобные растения, в листву которых можно было бы завер-нуться, как в одеяло...

Поднадзорные устроили совещание. Здоровые сгрудились вокруг раненого, оживлённо спорили, жестикулировали и совер-шенно забыли о предосторожности. Да они даже не дураки, с безнадёжным вздохом констатировал я, а клинические идиоты. Это диагноз. По классическому сценарию теперь их просто обя-зана была атаковать и доесть какая-нибудь плотоядная сухопут-ная тварь. Динозавр там или саблезубый тигр... Но всё сложилось куда как интереснее и несравненно хуже. -"Зверь лютый жалости не чужд. Я — чужд. Так значит, я не зверь! "

Боли от удара под левую лопатку я не почувствовал. Тупо уставился на окровавленный наконечник толстой стрелы, выско-чивший из груди... и всё вокруг исчезло.

03

...Я очнулся. Сообщаю тем, кто не знает — ужасно неудобно висеть на бамбуковой палке, к которой примотан. При каждом шаге пары носильщиков (а они умудрялись шагать в ногу, чтобы облегчить свою работу) бамбук упруго колыхался и верёвки вре-зались в тело. От колыханий невыносимая боль вспыхивала в пробитых спине и груди.

Сквозь красную пелену удалось рассмотреть тех, кто та-щил меня на шесте. Ими оказалась пара мужиков из числа только что пленённых поднадзорных. Рук им не развязали, но умело за-крепили шест на плечах. Пленные бабы неумело пёрли таким же образом привязанного к палке своего спутника, укушенного кро-кодилом. Странно, вяло удивился я, зачем напавшим раненые, бросили бы... или добили... На этой мысли вновь впал в забытьё.

Очнулся на привале, когда меня, не отвязывая от бамбу-ковой жерди, уложили в траву под скалой. Надо мной имел место безжизненный камень. Крутизна и высота известнякового обрыва под светом оранжево-розового неба, пробивавшимся сквозь лист-ву, как-то не склоняли к покою и неге. Слева блестело обшир-ное болото. Вернее, большая топь, наиболее опасная там, где сплошной ковер мха, осоки и других болотных растений покрывал её поверхность. Неосторожно ступивший на этот ковёр делал шаг к гибели! Эти красивые места были очень опасны. На более су-хих местах росли пальмы, кое-где образуя небольшие рощицы. Лишь симпатяги-тапиры да обаятельные капибары бесстрашно бро-дили по болоту, избрав его своим основным местообитанием.

-Терапевт, подремонтируй инвалидов. -услышал я распоря-жение одного из агрессоров, очевидно, старшего.

-Понял, Кулак. -отозвался подстреливший меня голый му-скулистый негр, густо татуированный с макушки до пят. Он по-весил самострел за спину, присел, бесцеремонно сдавил пальца-ми мои щёки и выжал в открывшийся рот сок непонятного зелёно-го плода, напоминавшего грушу. Я захрипел от невообразимого жжения. Перец-чили нервно бледнеет от зависти — в горле и пи-щеводе всё заполыхало. Остатки сока самострельщик отжал на рану на груди. Я затрясся, издав ещё более страшный хрип.

-Заткнись. -равнодушно сказал Терапевт. -Своей пользы не понимаешь. Лечат тебя, придурка.

Да, польза была. И немалая: жжение прошло, жуткая боль в ране резко уменьшилась. Хотя чувствовал я себе весьма и весьма хреново, но сознание, вроде бы, покидать не собира-лось.

Сок второго плода самострельщик выдавил в рот укушенно-го крокодилом и на его изувеченную конечность. Раненый задёр-гался и заскулил.

-Цыц. -повторил наш индифферентный лекарь. -Терпи, бал-бес. Вообще скажи спасибо, что нога на месте, заново отращи-вать не придётся.

-Ну, отдохнули и хватит, -скомандовал чернокожий морда-стый Кулак, -двигаем дальше. Курс — вон на ту горку. Живенько берите эти два шашлыка, да вперёд.

"Этими двумя шашлыками" были я и крокодилоукушенный. А что, надо признать, похоже на кур-гриль — примотаны к жердям, можно прямо над костром зажаривать. -"Э, поосторожнее с гипо-тезами, -всполошился я, -знаешь, же, что у них есть обыкнове-ние подтверждаться. Вдруг и тут каннибализм в негритянском быту процветает?"

Пленные мужчины безропотно подняли бамбуковый шест со мной. Странно, отчего они не сопротивляются, не отказываются подчиняться, даже не огрызаются? Настолько напуганы? Не может же быть, что из взятых в плен лишь я сохранил остатки самооб-ладания... такой весь из себя смельчак, ага-ага... Пленницы, бес-толково суетясь, подхватили палку с пострадавшим от рептилии. Странствие продолжалось.

Негры погнали захваченных по относительно пологому подъёму на предгорные холмы, заросшему травянистыми, в рост человека, растениями, напоминающими лопухи, только с красивы-ми трехлепестковыми цветами-колокольчиками. Потом меня несли берегом небольшой реки, в зеркале которой отражались зонтич-ные кроны пальм, кусты, пышные метелки камыша. Местами здесь возвышались влаголюбивые деревья с воздушными корнями, похо-жие на акации.

Вечер застал банду на гребне горного кольца. Внутренние скаты его были круче внешних и на большинстве участков вообще были отвесной стеной, там она поднималась почти вертикально. Ни ложбинок на крутых склонах, могущих облегчить подъем, ни выступов, на которые можно было бы поставить ногу, ни трещин. Стены были скользкими и твердыми.

Внутри кольца, среди круглой зеленой равнины, кое-где поросшей кустарником и редкими деревьями, поднимался невысо-кие холм, пологий с восточной стороны и круто обрывавшиеся с западной.

Местная растительность оказалась несколько иной. Пыш-ные, ветвистые деревья с тёмно-зелёными кронами сменились уз-колистыми засухоустойчивыми породами. Среди каменных глыб росли какие-то странные колючие кустарники с приплюснутыми мясистыми стеблями. Короткие растопыренные ветки их напомина-ли клешни крабов. Кактусы и что-то, напоминавшее папоротники, охватывали тёмной каймой края оврагов.

У ручья, стекавшего вниз, Кулак распорядился устроить очередную остановку и отвязать раненых от шестов: -Оклемались? Дальше оба самостоятельно потащитесь, нехрен, словно на такси разъезжать.

"Самостоятельно потащусь"? Гм... Развязанные конечности затекли настолько, что обвисли тряпками, я долго не мог даже пошевелить пальцами. Зато, бросив взгляд на грудь, поразился: вот так сюрприз! На месте раны посреди размазанной и засохшей крови краснел шрамик размером с монету. Затянулось? Так быст-ро? Осторожно потрогал. Да, молодая кожа. Внутри побаливало, но вполне терпимо. -"А, кстати, куда тебе, угодило? -с вне-запной глубокой задумчивостью вопросил я себя. -Не в сердце ли?" А ведь верно, именно туда!

Озарение!

Вот он, первый важный антропологический вывод — смер-тельных ранений на этом свете не бывает. Пробитое, как в моём случае, сердце — не повод думать о завещании. Но в то же вре-мя, думаю, что здесь непросто отыскать мазохиста, жаждущего неприятностей: стрела, проколовшая сердце и извлечённая из него причиняет такие жуткие страдания, настолько страшную му-чения, что одна мысль о повторении процедуры приводит в неиз-бывную тоску. Так что беспечно подставляться под вражье ору-жие, бодро лезть в клыки и когти монстров и беспечно гулять по гребню вулканических кратеров точно не буду.

Терапевт старательно связал локти за спиной мне и кро-кодилоукушенному, тем самым уравняв с прочими, после чего вы-жал в наши рты ещё по одному зелёному плоду. Всё то же косми-ческих масштабов жжение с последующим улучшением самочув-ствия.

-Подъём! -скомандовал углемордый Кулак. -К рассвету должны быть у входа в Пещеры. Шагом марш.

В Пещеры? -"Что-то не нравится мне это..." -мрачно поду-мал я, с неимоверным трудом поднимаясь на дрожащие ноги.

В пути чёрные конвоиры негромко переговаривались, но ни одного слова разобрать не удалось. Пленники хранили угрюмое молчание и, как оказалось, правильно делали. Когда одна из женщин попыталась заговорить с Кулаком, тот дал ей ленивого, но смачного пинка под голый зад: -Потерпи до привала, сучка...

Терпеть пришлось ещё часа два, пока двигались к кряжу с остроконечным, зубчатым гребнем. Невысокие горы подковой охватывали участок тропическому леса в поперечнике не менее пяти-семи километров. Теперь в зарослях всё чаще попадались угрюмые рыжие скалы, потрескавшиеся, выветренные, обросшие лишайником. В голых скалах зияли глубокие расщелины и в них лианы и колючие кусты цеплялись за камни длинными крепкими корнями. Среди округлых каменных вздутий, походивших на огромные фурункулы, стали встречаться ноздреватые каменные глыбы и покосившиеся столбы из какого-то темно-бурого ноздре-ватого вещества. Игра природных сил, несомненно, подумал я, но при желании всё можно представить руинами древнего цикло-пического сооружения: одни глыбы были схожи с гигантскими ко-лоннами, другие подобны каменным изваяниям с плоскими уродли-выми мордми и вздутыми животами.

-Эй, -сказал Кулак, -вот и последняя остановка. Как по-нимаю, бро, права охотника на первый кусок добычи никто не отменял, обычаи есть обычаи, плевать на них нельзя, ага?

-Ага-ага, -ухмыляясь подтвердил негр-дубинщик со щитом, сплошь заросший от темени до поясницы курчавым чёрным воло-сом, -так точно! Ну никак нельзя плевать.

-Так расстилайте, бро, да приступаем.

Я мгновенно понял, какое именно культурное мероприятие намечается. Действительно, четвёрка пленниц была развязана. Дубинщик глумливо шаркнул сандалией и слегка поклонился: -Мэм, вон там трава помягче, располагайтесь, раздвигайте ноги.

То, что самым ценным как на покинутом мною, так и на этом свете являются знания, я усвоил. Давно и прочно. Сейчас, пока всю ночь шло поочередное совокупление разбойников с пленницами, я получил солидную порцию информации.

-Раз. Похоже, с самого начала я выбрал верную тактику поведения. Всё убеждает в том, что здесь поговорка "Каждый сам за себя, один бог за всех" верна только наполовину. На первую половину. Никаких иллюзий на тему "найди друга" стро-ить нельзя. Обзавестись временным попутчиком или партнёром — возможно. Но доверять кому-либо будет величайшей из глупо-стей. "Каждый сам за себя" — это даже не правило морали, ибо, видимо, морали тут вообще не существует. Как таковой. Взять хотя бы семёрку пленных. Куда подевалось хвалёное мужское "рыцарство"? Молчат...Не рычат от негодования, не корчатся, тщетно пытаясь порвать путы, не проклинают насильников. Наверное, потому, что те насильниками, строго говоря, и не являются — прелестницы-то не сопротивляются, расположились, где было указано, раздвинули, как велели... Так, где же оно, пресловутое женское "достоинство"? "Женщины гораздо лучше мужчин умеют говорить "нет""... да-да, вижу...

"Каждый сам за себя" — основной постулат существова-ния. Настолько очевидный, что осознаётся сразу и каждым. При-смотревшись к пленившей нас негритянской банде, получил до-полнительные подтверждения. Вели себя чёрные разбойники... эээ... не могу подобрать нужных слов... Дисциплина в каком-то виде — наличествовала. Даже сейчас, когда потребляли пленниц, два-три часовых с луками и самострелами бдительно оглядывали окрестности. Приказы вожака выполняли сразу же и беспреко-словно. Да, каждый из них ценил своё место в шайке, это было видно. Но не менее заметным было и то, что для каждого на первом месте стоит личный интерес, а степень исполнительности и лояльности целиком и полностью определяется выгодами пребы-вания в отряде. Я напрягся и попробовал представить себе негров в беззаботной, разухабистой и непринуждённой дружеской пирушке с пьяными хоровыми задушевными песнями. Не получи-лось. Отряд, банда, шайка? Да, быть может. Дружина? Нет. "Каждый сам за себя".

-Два. Не стоит себя переоценивать, это глупейший из всех вариантов самопогребения, но какие-то шансы на существо-вание у Гая, похоже, есть. Надо бы, конечно, поднакопить навыков маскировки, бесшумного передвижения по лесу, уклоне-ния от вражьих стрел и прочих полезностей. Однако, полагаю, всё это наживное. А вот с хладнокровным спокойствием и само-контролем у меня, похоже всё в порядке. Их я не утрачивал здесь ни на мгновение. Даже сейчас мои партнёры по несчастью пялятся на происходящее широко распахнутыми глазами без про-блеска мысли в них. А я рассуждаю, делаю выводы, пытаюсь оце-нить ситуацию. Следует ли считать это некоторым своим преиму-ществом? Наверное, да. И следует данное скромное превосход-ство всячески развивать и множить. Причём ускоренно.

-"У Лема есть рассказ, как изобрели снадобье, от кото-рого совокупляющийся человек терпит непереносимые мучения. Идея изобретателя: половой акт должен иметь исключительно функциональное значение. Как называется рассказ? Не помню." -писали братья Стругацкие). А вот я смутно помню, это из путе-шествий звездолётчика Йона Тихого. Хотя... как раз таким беспо-лезным мусором тут засорять память совсем ни к чему...

Романтические утехи негров закончились с рассветом, каждая из пленниц, неоднократно уловлетворившая по три боевые единицы отряда, получила поощрительное похлопывание по голому заду и кусок чего-то серого, съедобного. Локтей за спиной им теперь не связывали. Только что завершившаяся процедура долж-на была исключить из дамского сознания всякую мысль о побеге? Хотя... кто его знает... похоже, что так оно и было... Такие же куски, только вдвое меньшие, сунули во рты и нам, мужикам. Рук при этом нам не освобождая. Я, подобно прочим, принялся осторожно, чтобы не выронить, жевать нечто, по вкусу и сухо-сти поразительно напоминавшее поролон. Гадость, конечно, но в желудок прошла без проблем. Сушёный гриб?

Тем временем начало светать. На холмах стал собираться туман и медленно расползаться во все стороны.

Последний участок пути по руслу речки, в древности тёк-шей между высокими обрывистыми берегами жёлтой и красной гли-ны, но давным-давно пересохшей, привел через пару часов прямо к подножию горы с плоской, словно усечённой вершиной. Гору сплошь покрывали всё тот же тропический лес из древовидных растений с многократно разветвленными стволами, а также за-росли каких-то кустарниковых пород. Перед горой зеленели вол-нообразные холмики, казалось, что на предгорье наброшено тол-стое одеяло, собранное в складки. Низкие холмы чередовались со скалистыми пустошами, поросшими кустами с остроконечными листьями. Над ними тянули темно-зеленые ветви высокие дере-вья.

Э? Жутковатая картина открылась. Россыпь звериных чере-пов, хребтов, лопаток, рёбер... Кости — белы, глазницы — чёрны. Драная кора, дробленая скорлупа кокосовых орехов и непонятно-овощная кожура, осколки кости и кремня, щепа, головешки и зо-ла. Вониш-ша! Гуденье мух. Бррр... на цивилизацию похоже...

-Успели. — довольно констатировал Кулак. -Вовремя!

02

Двенадцать разновооружённых чернокожих разбойников, че-тыре пленницы и четвёрка связанных пленников стояли на утоп-танной до звонко-каменной твёрдости глинистой площади перед посёлком. Частокол из толстых, заострённых сверху бревен вы-сотой в пару человеческих ростов окружал селение со всех сто-рон. Входом в укрепление служили ворота из грубо отёсанного дубового бруса.

Кулак небрежно помахал рукой: — Пригнали свежие мускулы и титьки. Пропускай. И зови Сэйвиора.

Угрюмый негр-часовой молча и бесстрастно махнул с во-рот в ответ. Ворота медленно приоткрылись, ровно настолько, чтобы пропустить прибывших по одному.

Внутри находились несколько хаотически разбросанных бревенчатых домишек, крытых камышом, да десятка полтора круп-ных и очень крупных землянок, с глиняными кровлями без единой травинки. В крышах виднелись отверстия для выхода очажного дыма. Штабели брёвен и досок под навесами. Склад. В центре — круглое каменное строение под конической крышей, рядом с ко-торым густо дымили две пузатые плавильные и перегонные печи, перед ними мелькали фигуры в нелепых фартуках. Оттуда доно-сился перезвон молотков и ритмичное уханье. -"Не то тебе ран-нее средневековье, -задумчиво констатировал я, -не то фэнте-зийная игра среднего пошиба... гм-гм... так ли ты себе воображал потусторонний мир?" Во-первых, посюсторонний, машинально по-правил я себя, во-вторых, будучи атеистом, вообще его никак не представлял...

А вот этот чудовищно жирный бритоголовый негр, увешан-ный золотыми, серебряными и бронзовыми побрякушками, стало быть, сам Сэйвиор? Его вид оптимизма не добавил.

-Ну? -брюзгливо выпятив губу, вопросил негр. -По какой причине отвлекли от дела? Опять полумёртвое белое барахло притащили? Порядка не знаете — сдавать улов дежурному.

-Но, босс! -подобострастно возразил Кулак. -Ну да, бе-лое, но почему сразу "полумёртвое барахло"? Только взгляни, это же новички! Только что прибывшие! Мы их повязали, навер-ное, сразу же после переправы. Уникальный пластилин — лепи, что захочется. А сучки-то какие — ммых! Часто таких доставля-ли?

-Дык, какое, нафиг, часто? -раздувшись от натуги, изрёк косоглазый дубинщик, отиравшийся рядом с Кулаком. -Редко!

-Ну да, ну да... -задумчиво протянул старшой. -Ладно уж... И сколько же за них вам дать?

-Сотню, начальник.

-Шестьдесят. -отрезал Сэйвиор. -На всех.

-Восемьдесят. -умоляюще сказал Кулак.

-Пятьдесят пять. -невозмутимо ответил предводитель.

-Семьдесят! -скривил физиономию дубинщик.

-Пятьдесят.

-Ну, не грабь же! — застонал Кулак. — Будь по-твоему, шестьдесят, плюс ремонт оружия и харчи на месяц.

-Пятьдесят, ремонт и продовольствие на неделю — послед-нее слово. -зевнул босс. -Ну, и десяток кувшинов бормотухи, так и быть.

-Хищник ты. -обречённо вздохнул Кулак. -Людоед.

-Да. -согласился Сэйвиор. -Потому и главный здесь. Сук отгоните в дом, пусть ребята их поваляют малость, там подума-ем, куда их приспособить. А рабов — в пещеру. Сколько их? Четверо?

Он приблизился, задумчиво разглядывая нас, связанных, словно энтомолог широко распространённых и не представляющих интереса жуков. -Средненькие... Так себе... Строителем кто-нибудь до смерти был? Фермером? Слесарем? Врачом?

Пленники хранили молчание.

-Та-ак... понятно...Мастера из вас, ясно, никакие, а вот хорошие шахтёры или сборщики... Хотя может быть кто-то станет внизу специалистом... чем чёрт не шутит. Скажем этот... М?

Босс потыкал меня носком сандалия. Я попытался изобра-зить непонимание. Жалко мигая, пожал плечами.

-Тупой? Ну, дело легко поправимое, внизу быстро вы-учишься.

Негр ушел. Кулак, бурча проклятия, распутал узлы на ве-рёвках. Я, как и троица прочих пленников не удержал стона, когда руки безвольными плетьми повисли вдоль тела.

-Ничего, очухаетесь. -утешил Кулак, тычками направляя нас в сторону большой клетки, сооружённой из толстого бамбу-ка. -Располагайтесь, гости дорогие, отдыхайте. Сейчас ужин принесут.

Я повалился на хрустящее сено, устилавшее пол клетки, кусая губы чуть ли не до крови, чтобы не заорать от жжения, волной покатившегося от плеч к кончикам пальцев. Но воистину не бывает худа без добра: к кистям возвращалась чувствитель-ность. Через несколько минут косоглазый дубинщик приволок большой горшок, доверху наполненный неким подобием теста. Ло-жек не полагалось, так что я первым сунул плохо повинующуюся пятерню в горшок, ухватил пригоршню тёплой серой массы и про-глотил. Э? А ведь вполне съедобно, не давешние сушёные грибы. Через пару минут ко мне присоединились остальные. Мы опусто-шили посудину в полном молчании, даже не глядя друг на друга. Жан Поль Сартр однажды заметил: "Ад — это другие люди, как это обычно бывает в тюрьмах. Однако гораздо более суровое наказание — совсем лишить общения с людьми". А вот если мне напрочь не желается общаться, тогда как?

Поев, лёг в углу клетки. Вот оно, стало быть, как, Гай, кажется, влип. Ты — раб, дружище, а что это значит? Включай логику!

Включённая логика услужливо подсказала, что масса того, что могло мне напакостить, была, во-первых, многообразна, во-вторых, незатейлива. Потенциальные обидчики предвиделись в следующих категориях:

Озарение!

-Неживые. Получить молнией — в лоб во время грозы. Сдохнуть при землетрясении. Сплющиться под оползнем. Сгореть в вулканической лаве. Но, вообще говоря, это всё здесь, счи-тается лишь неприятностями, хотя и большими. В самом деле, после смерти не помрёшь, пробитое стрелой сердце восстановит-ся, перекушенная кость срастётся.

Озарение!

-Сверхъестественные неизвестные и невообразимые чудища. Суперопасные, сверхловкие, архихитрые и мегаопасные. Возможно — непобедимые. Всякие там демоны, духи, бесы и всё такое и тому подобное... наделенные колоссальными возможностями разма-зать меня, словно манную кашу по тарелке.

Озарение!

-Стандартные представители тутошней фауны различных степеней опасности, мощи, ловкости и коварства. Когтистые и клыкастые. Щетинистые и чешуйчатые. Летучие и ползучие. Все — неизменно голодные.

Ну, а самым-самым опасным врагом на том... на этом свете, как и в вашей, оставленной мною, "реальности", является чело-век. В любой его ипостаси. Хреново! Вот наиболее оптимистич-ный вывод из только что прозвучавшего слова "рабство".

Примирюсь? Вряд ли. А что предпринять? Пока — не имею ни малейшего понятия. Прежде всего — успокоиться, и подумать. Время есть? До утра. Мало, эх, мало!

Я так ничего и не надумал, когда небо посветлело. По-слышались шаги, заскрипел засов, дверь клетки распахнулась. Перед ней стоял всё тот же Кулак в сопровождении черномордых сотоварищей, снаряжённых по всем правилам: с колчанами за спинами, плетьми в лапах и с ножами за кожаными поясами.

-Доброе утро, родные! Вставайте, пора пользу приносить! Откушайте и — в норку!

Тот же самый объёмистый горшок, то же тёплое серое те-сто, сладковатое на вкус.

-Пожрали? Ну вот и славно. Милости прошу!

Скрипнула отворяемая решётчатая дверь, четвёрка свеже-приобретённых невольников уныло покинула место ночлега. Нас повели мимо круглой постройки, окутанной едкой сизой дымкой, мимо пузатых печей для обжига и плавки, мимо угрюмых чумазых кузнецов в несуразных фартуках поверх голых тел. Тоже рабы? И, судя по всему, скоро буду им завидовать. Потому как они существуют и вкалывают на поверхности, а нас минут через пят-надцать подвели к входу в обещанную "норку". К пещере в от-весном горном склоне из рыжего камня. Бдительно охраняемой шестёркой неплохо вооружённых бойцов.

Лифт? Гм... Не стал бы называть так деревянную клеть, ис-тошно скрипевшую и раскачивавшуюся, однако всё же благополуч-но опустившую четвёрку невольников на глубину метров эдак в сорок. Странно, но спуск не оказался "погружением во мрак". Мы сошли с клети в довольно просторной неплохо освещённой ка-верне.

Впереди торчала под разными углами щетина грубо зато-ченных сталагмитов. На некоторых каменных кольях красовались насаженные звериные черепа. Принадлежность их к какому-либо из видов хищников определить не удалось. Но клыки блестели весьма жутко. Поперек дороги по всей видимости руками пьяных циклопов была сооружена из щебня и всякого бытового хлама баррикада, также щедро декорированная кольями-сталагмитами и черепками битой глиняной посуды.

По выражению лиц попутчиков я понял, что увиденное их напугало настолько же, насколько озадачило.

Все осторожно потянулись в туннель. Последний из попут-чиков скрылся в тёмном проёме подземного хода, я, осмотри-тельно выждав, двинулся за ним.

(Censored)! Вот тебе и "Осмотрительно выждав"! Сзади что-то зашуршало и...

(Censored)... очнулся связанным и лежащим ничком на шер-шавом и жёстком, хотя неожиданно сухом и не холодном каменном полу. Казалось, даже от малейшего подрагивания век боль всверливалась в череп.

Круг 03 Memento quia pulvis est

01

А уж о том, чтобы разлепить веки, и помыслить было страшно. Но, внутренне сжавшись, всё же открыл глаза и понял, что валяюсь с края большой карстовой пещеры, весьма прилично освещённой костром. Дым от него сизой струйкой поднимался к неровному потолку и странным образом исчезал, не заполняя, как следовало бы ожидать, всего помещения. В стенах, темнели вырубленные ниши грубо-прямоугольных очертаний, внутри кото-рых можно было смутно различить бока глиняных горшков, мешки и свёртки.

Ну, надо же, вяло подумал я. Нехило прожил первую жизнь, в армии побывал, повидал кое-что, а вот повезло же: ни разу не терял сознания. Зато тут — уже дважды. И оба раза — при встречах с местной общественностью. Первый раз, когда ме-ня, подбив из самострела, поймали в лесу, а второй, сейчас, когда схлопотал по темечку чем-то тяжёлым. А не является ли это здешней общепринятой доброй традицией — погружать незна-комца в "бессознанку" и скручивать верёвками, прежде чем начать общение? Сначала — бац по башке и стянуть узлы, а только потом: -"Здрасьте!"

У костра сидели двое белой расы, их медные киркотопоры лежали рядом. Мне показалось, что голые телеса пары были грязными, но потом всё-таки разглядел, что оба с макушки до пят были татуированы. Сутулый, тощий и высокий увлечённо рас-сказывал: -В общем, костоправ наш Клизма вот шо базарил. Под-нял его, короче, наш червонный туз: типа шустро ковыляй ко мне, мясо притаранили. Клизмыч спросонку не врубается: какое такое мясо? Усёк? А? Туз ему: -"Ты шо ж это, петушара, среди бела дня спать завалился? Никак, до пойла общакового добрал-ся, перепил в натуре? Трупак тут свежий, кушать подано!" Ко-роче, подваливает Клизма со своими свежезаточенными бронзовы-ми перьями к своему разделочному столику. А на столике такое, блин, растакое... Клизма тут уже пятый год, по ходу, тварей здешних подземных всяких видал-перевидал. И тебе ползучих, и прыгучих, всяких-разных потрошил не один десяток, а тут хав-чик утрешний начал, типа того, в его желудке гулять и наружу проситься. Короче, на столике-то — без двух минут человей с первого взгляда. Ну, тело, две руки, две ноги, как у нас. Усёк? Только доходяга полный, блин, кожа да кости. Но в это Клизма уже потом въехал. А сперва, говорит, гляжу, помесь дуршлага и порванной грелки, даже не кусок мяса, а фарш ка-кой-то: всё наизнанку, всё удряпано липкой чёрной пакостью — кровь типа... Клизма орёт, типа, что за гондурасы хреновы, си-лушки немеряно, что ли, бить в натуре, было не жалко, да?! Короче, Клизма полдня тут с пером над жмуриком горбатился. И самое прикольное в том трупаке — башка! Она-то как раз на нормальную ни хрена не похожа: моргалки красные, уши острые, нос приплюснутый, клыки в пасти, словно шилья. А сама пасть — здоровенная, прям в полбашки. А? Усёк? Дальше! Прикинь, шо эта тварь на обед чифанит.

Травку! Усёк? Корешочки! Короче, все видали — за Сырыми Отнорками жирной травы полно, так Клизма зуб даёт, что этот скалозуб ей до отвалу натрескался. Только по всему выходит, что он не саму травку щиплет, а вроде как на гарнир к мясу. Всяко получается, шо это та самая тварь, какая три дня назад Хайла с Бухарём задрала. Потому как знаешь, шо при ней при-прятано было? Ну? Да куда тебе знать! Короче, две пары глаз там у него были заныканы в маленьком таком горшочке. Допира-ешь, чьи? Нет? А покумекай! Головы-то Хайлову да Бухарёву нашли безглазыми. Словно ложкой всё выскоблено... Усёк?

-Ни-иштяк... — потянул его слушатель, тот, что пониже и погрузнее. -Это ж я такого и не упомню, шоб такого урода ви-дали.

-Ха! "Видали"! А шоб видали и живыми остались — такое упомнишь? А? Они ж вообще не выставляются ни в каком виде. Это первый раз в Подгорье такое чудо.

Тут низкий и грузный заметил, что я пошевелился и про-гудел: -О, вы зырьте, шо там такое очухалось!

-Точняк! -лениво протянул сутулый и тощий, тот что рас-сказывал байку-ужастик: — Шо ж то за героический фраер спу-стился до нас, грешняг, в гости, а?

Его грузный напарник гнусно хихикнул.

-Ты уж извиняй, фраерок, что пришлось тебе наркозу дать. -было видно, что сутулый с усилием подбирает слова без фени, снисходя до моего уровня понимания. -А то ж трепыхаться начал бы, а зачем оно такое надо? Усёк? Да ты хреном-то не дрожи, фраерок, всё ничтяк, всё по понятиям, в шестёрки, по рассуждению, не сунем, если чего толковое умеешь. А вот как насчёт малевать, к примеру, скажем?

Я кивнул, ожидая, что голова рассыплется на мелкие осколки. Но самое поразительное, что боль внезапно ушла и больше не возвращалась.

-Точняк? А если проверю?

-Проверяй. -хрипло ответил я и прокашлялся.

Сутулый вразвалку подошёл и с сопением распутал узлы на моих запястьях. Потом сунул кусок чего-то похожего на бересту и костяную спицу: -А ну, валяй!

Я размял опухшие ладони и быстро нацарапал на мягком обрывке карикатуру, постаравшись придать его физиономии ещё больше тупости, чем у оригинала. Совершенно неожиданно низкий не врезал мне с размаху, а одобрительно засопел.

-Не, а чего, похоже вышло! Художник... Зашибись! -уважительно признал сутулый и вдруг повернулся, явив синюю от сплошных похабных и неумелых татуировок задницу. -А такие наколки сделать не в потяг?

-В потяг. -я сел, прислонившись спиной к стене. Нет, лёгкое головокружение всё-таки было. -Лучше могу.

-Во-во-во! Так сразу и почуял, на тебя, глядючи! -самодовольно заключил сутулый. -Совсем пофартило тебе, фрае-рок. Хы! И, по моему рассуждению, наш червонный сходняк тебя уж точно восьмёркой заявит. Нам накольщик во как нужен, а ни у кого его уже давно нету. Даже у трефовых нету, хоть трефы я те скажу... крутые они... Усёк? Да не дёргайся, фраерок, сиди по-ка сидится... О, точняк! Сбегаю, обрадую нашего валета.

И он исчез в боковом туннеле.

02

...Я с хрустом повозился на охапке водорослей, собранных в подземном Желудочном озере, тщательно высушенных, уложенных в вырубленную в известняке нишу и служащих мне постелью. Устроился поудобнее, беззвучно, не раскрывая рта, зевнул. Ма-лую спальную пещеру ("Малоспалку" на местном жаргоне) освещал очаг-ночник, около которых сидел дежурный, вяло подбрасывав-шие в огонь куски горючего сланца. Где-то далеко раздавалось едва слышное гудение медеплавильных печей, третья смена при-ступила к работе.

Сон отчего-то не приходил... В голову полезли воспомина-ния. Кстати, сколько местных суток (недель? месяцев?) прошло со вступления в "червонные"? Я открыл меню, перед глазами возникла видимая только мне рыже-багровая рамка в причудливом обрамлении. Вот и кнопка "Календарь" Шестьсот шестьдесят два дня. С учётом того, что цикл на Этом Свете, длится столько же, сколько в предыдущем бытии — почти два года.

Причём Этот Свет сузился для меня до размеров Подгорья...

Нагорье... Если верить гуляющим тут байкам (а им отчего-то верится безоговорочно) посёлок на поверхности был основан в 1864 г. по земному летосчислению. Во время гражданской вой-ны в США чернокожий раб из штата Луизиана сбежал с плантации, собрал десятка полтора таких же беглецов и принялся в тылу армий Южной Конфедерации бороться за свободу и помогать севе-рянам. Причём, помощь и борьба понимались повстанцами весьма своеобразно — они насиловали и изуверски замучивали насмерть без разбора белых женщин и детей, зверски убивали раненых и увечных солдат-конфедератов, дотла сжигали дома, амбары и скотные дворы. Закончилось всё тем, что озверевшие южане за-гнали шайку в ловушку, взяли в плен и всего-навсего повесили всех.

Оказавшись на Этом Свете, вожак банды присвоил себе скромное имя Сэйвиор и продолжил деятельность, прерванную ви-селицей в покинутом мире. Разумеется, с учётом здешних реа-лий. Мерзавец, обосновавшись на склоне буквально нафарширо-ванной полезными ископаемыми горы и принялся отслеживать при-бывающих в ладье Харона представителей своей расы. Когда их накопилось достаточно для захвата ненавистных белых, Сэйвиор нарёк их соей "стаей" и начал достославный, благой и прогрес-сивный процесс организации Подгорья. Пленников мужского пола стали спускать по Вертикали — колодцу с отвесными гладкими стенами на глубину более ста двадцати метров. Там им предсто-яло в лабиринте пещер, проходов, штреков и шахт разрабатывать сказочные богатства Подгорья. Добытое рабы отправляли наверх в обмен на пищу. О выходе невольников наверх не могло быть и речи. Белым женщинам, попавшим в групповую собственность "стаи", предстояло выполнять всё мыслимые и немыслимые работы в поселении черных господ и ублажать скотскую похоть тех.

К настоящему времени, то есть через сто сорок два года после основания "стая Сэйвиора" достигла в численности пяти-десяти семи особей, считая самого Сэйвиора. Они владеют в Нагорье двумя с половиной сотнями рабынь. А сколько пересёк-ших Полынь-реку белокожих схвачено сволочами из негритянского посёлка и спущено сюда, вниз, наверное, толком не знают сами ниггеры, будь они прокляты... Сейчас нас тут шестьсот сорок три... White lives don't matter...

Изготовленные рабами-подгорцами бронзовые, медные оло-вянные, серебряные и золотые изделия "стая Сэйвиора" очень выгодно выменивает у соседей на продовольствие, малую часть которого спускает сюда — вниз, в шахты и рудники.

Сами же "чёрные пантеры" производительным трудом не за-нимаются, считая его унизительным. Обвешанные самострелами, ножами, топориками и шипастыми дубинками, они шляются по округе, наводя страх на окружающих, занимаясь охотой, грабе-жами и отловом новых рабов. Ну, и вербовкой нечасто попадаю-щего сюда нового чернокожего пополнения.

Подгорье... Едва жертвы сойдут со скрипящего деревянного "лифта", тут же устремляющегося наверх, как разделятся на две части. Вот кто-то из несчастных принимается смекать, как вы-карабкаться, как выскользнуть. Пока еще не впавший в безумное отчаяние каторжник изучает "лифтовую шахту", прижимая щеки к камню, ощупывает гладкий гранит, вытягивая шею разглядывает под разными углами отвесные стены. Он ищет выхода, движимый инстинктом. Возможно, наивному отпущено несколько часов мета-ний по "лифтовой шахте" на тех считанных метрах, где еще не начинается настоящее Подгорье. И все эти часы его будет гло-дать навязчивая мысль: "Не ходить вглубь, остаться здесь, вы-браться наверх, наверх!" Он думает только о побеге, мечты превращаются в паранойю, снится еженощно просачивание сквозь проклятый камень, птичий взлёт вверх. И ведь были случаи, ко-гда мысль о том, что от воли отделяет всего какие-то десятки метров и что выйти невозможно, доводила несчастного до грани безумия.

Впрочем, большинство понимает, что Подгорье — навечно, что лучше всё-таки не неистовствовать попусту, а осваиваться. Авось повезёт!

"Повезёт"?

Предполагаю, что просуществовать одиночкой там наверху хотя бы теоретически возможно, а вот в Подгорье это совершен-но исключено. Потому-то все шестьсот с лишним подгорных оби-тателей объединены в четыре приблизительно равновесных и рав-носильных карточных масти: трефы, пики, червы, бубны. Эти символы татуируют на лбу.

Масти живут обособленно, заключая между собой договоры о разделении общих обязанностей. У каждой масти имеются "об-щак" (склад с неприкосновенным запасом). "толковище" (место для общего схода) и прочие атрибуты единения. Новичку предла-гают влиться в масть после долгого рассмотрения и обсуждения на "толковище": -"А оно нам надо — его брать? А шо с него за прок?" И вот новичок "получает приглашение". М-да... У мастей есть особый обряд прописки, довольно болезненный. В бубны, например, принимают, уложив новичка на песок, после чего по уложенному вприпрыжку пробежали полдесятка старших по масти. Сплошь и рядом бывает так, что потом обращенный долго болеет. Мне же лучезарно улыбнулась фортуна — спасло умение рисовать, которое я поспешил раскрыть сразу же по прибытии. Зачисление прошло гладко. Один из червонных валетов мимоходом и вроде как нехотя буркнул: "Хочешь в нашу масть? Ну, дык, хромай на смотряк". Там придирчиво проверили, не соврал ли новосёл, за-ставив рисовать угольком на стене и раствором сажи на животе, после чего приставили ко лбу дощечку, утыканную острыми осколками ракушек в виде сердечка, ударили по ней ладонью и втёрли в порезы сажу. Так у меня, когда прошло воспаление, образовалась метка червонной масти — корявое сердечко.

Руководят мастями тузы (заведующие хозяйством) и коро-ли-бардымы (администраторы и судьи). У них в подчинении нахо-дятся валеты и десятки.

На сходке валеты имеют право голосованием смещать и назначать тузов и королей, если вдруг это потребуется.

На первый взгляд кажется, что сытые плечистые здоровяки валеты — полные бездельники и хорошо устроились в жизни. Но впечатление обманчиво. Они с мечами и топориками постоянно патрулируют в галереях, шахтах, по берегам подземных озёр и ручьёв. Несут охранно-караульную службу. Довольно утомитель-ное занятие. И опасное, к тому же. Свою баланду они едят не за просто так, приходится порой оплачивать её собственной кровью. Если стая из полутора десятков здешних зверюг ринется через ручей, мало не покажется. Баррикады и ловушки задержат стокилограммовые живые тараны на считанные секунды, за како-вые мгновения валетам надо положить всех монстров.

Самых отчаянных разведчиков-валетов — единицы, их боят-ся и недолюбливают. Для разведчиков Подгорье — дом родной. Промышляют и охотой, и поиском наиболее редкостных и оттого дорогих самоцветов, и уничтожением опасных зверей. Ко всем, как я понял, относятся с холодным превосходством. Главным су-перменом Подгорья считается валет Шутер. Поговаривают, что он даже бывал на окраинах Гиблых Лабиринтов.

Ниже по рангу расположены десятки и девятки — хорошие мастера с думающей головой и умелыми руками, горняки и пла-вильщики, знатоки своего дела, пунктуально соблюдающие здеш-ние правила, но и не лезущие в валеты. Большинство девяток остаются ими навечно, единицы — сменяют выбитых из колоды де-сяток.

У восьмерок больше обязанностей и меньше прав, чем у девяток. Их больше всех остальных. Эти группы не замкнуты, некоторые восьмерки пополняют ряды девяток. В жизни девяток и восьмёрок прослеживается какой-то смысл. Они выполняют раз-личные многочисленные работы, поручения своих (не другой ма-сти) десяток и валетов. В мастях помогают друг другу, разуме-ется, вынужденно, а не по доброте душевной. В общем, тянуть лямку и существовать вполне можно...

Это народ, который оказался не способен ни к чему ино-му, кроме как долбать киркой, таскать корзины с рудой и слан-цем и так далее, и в том же духе. А самое главное — принести. В Подгорье у каждого человека имеется аж два транспортных средства: левая и правая ноги. Но кроме них нет ничего. Вот и прут они на спинах корзины с добытыми природными богатствами. Восьмерок не третируют, но и мнением их не интересуются.

Еще ниже — прослойка семёрок, навсегда сломленных, экс-плуатируемых всеми, кто стоит выше. Семёрки являются как бы общественными крепостными масти, у них нет и быть не может индивидуального хозяина.

Переход семёрок на ступеньку выше практически исключён. "За особые услуги", оказанные масти? Да нет у них ни возмож-ности таковые услуги оказать, ни сил... Они легко опознаваемы: грязные, вонючие, тусклоглазые, безразличные ко всему. Они едва шевелят ногами, их раны медленнее заживают и всегда гно-ятся. Все гнушаются семёрками, окриками, тычками и пинками гонят прочь. Семёрки послушно делают всё, что им прикажут, "за пожрать". Ужасно видеть, как истощенные семерки едят все подряд: протухшие мидии из ручья, обнаруженную в щели приби-тую кротокрысу, гриб — всё, что можно сжевать и не отравить-ся. Семёрка всегда умоляет взглядом отдать ему объедки. Де-вятки и восьмёрки швыряют семёркам разваренные кости, потро-ха. Те варят в дальних отнорках отбросы, пьют смердящее нечи-стое варево. Семёрка с удивительным проворством вылижет пу-стую посудину, не ободрав язык о шершавые края.

И все же самая низшая каста — шестерки, неприкасаемые, педерасты. Если семёрки — простые рабы, то в шестёрки "опус-кают" тех, кто совершил непростительное нарушение правил или опозорился. Шестеркам полагается спать отдельно от старших по масти, беспрекословно выполнять иногда не очень трудные, но считающиеся позорными работы.

Обитатель Подгорья в ранге шестёрок и семёрок бессерде-чен и чёрств по отношению ко всему миру. Все здешние правила поведения ("понятия") в конечном счёте упираются в силу и жи-вучесть, они лежат в основе власти тузов и королей. Взаимоот-ношения между шестёрками и семёрками — это вам не неизменная таблица умножения. Настроения ветрены и переменчивы: вот се-мёрки едят из одной чашки, кореша закадычные, а через минуту из-за опрометчиво сказанного словца становятся кровными вра-гами. Нервы у нижнеранговых обитателей Подгорья всегда напря-жены, они взвинчены и готовы сорваться. Неудивительны поэтому срывные реакции блатных на происходящее. Чаще всего раздается дикое ржание. Нижнеранговые "вусмерть катаются", гогочут, не будучи в состоянии толком объяснить, чему же, собственно, так безудержно веселятся. Оттого, что кто-то где-то заржал? Ско-рее всего...

Если в масть попадает хороший рисовальщик, его автома-тически зачисляют в восьмёрки, таких весьма и весьма ценят. Поразительно, что таких в Подземье на момент моего прибытия не было, последний "художник" пропал без вести приблизительно за год до этого.

То, что одежды Этот Свет не признаёт, я сообразил сразу после попадания во двор-накопитель. А после пересечения По-лынь-реки убедился в этом окончательно. Безусловно, нельзя считать одеждой кожаные рабочие фартуки, рукавицы и маски, надеваемые при плавке меди, подкольчужные жилеты и подшлемни-ки, а также обувь. Всё это незамедлительно снимают в следую-щую же секунду после того, как в облачении исчезнет надоб-ность. Почему? Да всё просто: согревающая функция одежды здесь выглядит верхом идиотизма. Здесь везде и всегда тепло или жарко в сухом или влажном вариантах. Эстетическая же функция одежд с успехом вытеснена татуировкой и росписью по телу.

В частности, обитатели Подгорья — не люди, а ходячие двуногие вернисажи. Иной с ног до головы чёрный от татуиро-вок. Спины шестёрок сплошь в извращённейшей похабщине. Вось-мёрки обожают переплетённые орнаменты, арабески, чем причуд-ливее и непонятнее, тем лучше. У тузов и королей кисти рук и пальцы — в перстнях и браслетах. Кинжал, обвитый змеей, голо-ва ящера в короне говорят, что главарь масти — из матерых.

Так что без работы Гай не остался, потянулись ко мне клиенты, потянулись. Червонным я расписывал телеса медной иголкой безвозмездно и вне очереди. Подгорцы других мастей платили тузу червонных установленную мзду в пропорциональной зависимости от сложности татуировки и времени, затраченного на её исполнение. Некоторые даже стали прижигать кожу со ста-рыми татуировками вынутыми из костра пылающими кусками горю-чего сланца. Терпели жуткую боль, но через пару дней корка ожога слезала, а под ней оказывалась розовая чистая кожа, на которой вскоре художнику Гаю можно было наколоть нечто новое, замысловатое и ну очень красивое... гм...

Мне удалось сделать пару небольших открытий:

Озарение!

1)если предварительно натереть кожу жидкостью, выдав-ленной из местных тараканов, роспись будет меньше пухнуть и чесаться,

2)втерев в уколы растёртый в пудру малахит, можно при-дать татуировке насыщенный зелёный цвет.

Без ложной скромности, но и без хвастовства — получа-лось очень даже неплохо. Ни в какое сравнение с тем, что кра-совалось на телесах аборигенов, мои картины не шли. Это при-знавали все, причём признание не ограничивалось покровитель-ственным похлопыванием по плечу. Мне выделили хорошую ячейку для отдыха в "малоспалке", постоянное место за общим столом червонных восьмерок. По личному указанию туза, которого звали Бурхардом, я получал улучшенное питание... каковую добавку, впрочем, приходилось тут же выставлять на общий стол, "жрать втихушку" не запрещалось, но считалось дурным тоном. А я уси-ленно работал на репутацию... которая, чем дальше, тем больше, работала на меня. Кроме того, туз Бурхард приказал семеркам и шестеркам беспрекословно выполнять мои мелкие поручения вроде ловли тараканов с последующим выдавливанием из них сока, со-бирания сажи в очагах или растирания малахита в порошок.

У меня даже появился собственный рабочий угол в одной из пещерок, где было наилучшее для творчества освещение — сразу два очага.

То есть всё было замечательно, превосходно и чудесно? А также шло как по маслу и складывалось лучше некуда?

Нет!

03

Я повернулся на спину. Сушёные водоросли из подземного Желудочного озера ответили лёгким хрустом и свежим запахом йода. Почему-то спать по-прежнему не хотелось. Тускло тлел горючий сланец в очажке-ночнике. Продолжали едва слышно гу-деть медеплавильные печи в Левой галерее. В голову назойливо полезли непрошеные мерзкие воспоминания...

...Помнится, вскоре после попадания в Подгорье меня оза-дачило: на Этот Свет отправляют представители разных рас и народов, а они совершенно свободно изъясняются на общем языке и даже заморачиваются насчёт этого. Во время сеансов татуи-ровки пытался доказать бывшим китайцу (трефовой девятке) и немцу (восьмерке бубен), что те говорят по-русски, а они до-статочно обоснованно убеждали, что я сам уверенно пользуюсь, соответственно, китайским и немецким.

Однако есть и особенности. Низкоранговые обитатели Под-горья общаются на особом местном жаргоне. Среди них широко распространено суеверное убеждение, что нецензурная брань оскорбляет Этот Свет. Матерными выражениями они не пользуют-ся, отчего теряют половину и без того скудного словарного за-паса ("Мы матом не ругаемся, мы на ём разговариваем!") и ис-пытывают серьёзные проблемы в общении. Их речевая феня, стро-го говоря, не является сквернословием... но уж лучше бы явля-лась... Речь шестерок и семерок примитивна, придаточных и рас-пространенных предложений немного, словарный запас скуден. К словам приклеиваются идиотские окончания вроде "-як", "-ак" (сходняк, смотряк, ништяк, голяк). Подгорец низкого ранга не скажет "обувь" — только "бахилы", от него не услышишь: "схо-дит с ума", обязательно — "крыша поехала", "черепица посыпа-лась".

Наблюдения и размышления...

Из словаря подгорцев:

Барать — совершать акт педерастии.

Барсуки — несовершеннолетние педерасты

Басы — женские груди.

Батон — пассивный гомосексуалист.

Без несчастья — все хорошо, чисто.

Вспоминать за нафталин — вспоминать времена из пер-вой, земной жизни.

Вусмерть кататься — высшая форма удовольствия (нажраться, напиться, накуриться, нахохотаться).

Голубец — пассивный гомосексуалист.

Глиномес — активный гомосексуалист.

Дать в шнифт — ударить в глаз.

Дать киселя — пнуть.

Дать наркоз — ударить по голове.

Дать оборотку — ударить за оскорбление или обиду.

Дать по соплям — ударить по лицу.

Женщина — матрац.

Итюха — норма пищи.

Ишак — подхалим.

Крыса — совершающий кражи у соседей.

Кубло — постель, место для ночлега.

Кубатурить — думать.

Лапшу видать — говорить глупости.

Маза — заступничество.

Некс — нет.

Ништяк — замечательно.

Положняк — гарантированная минимальная порция еды.

Писало — нож.

Рога ломать — бежать, не зная куда.

Рогами звенеть — заниматься заведомо бессмысленной деятельностью.

Впрочем, низшим тут легче существовать без лишней бол-товни.

Восьмерки, девятки и десятки куда чаще не разговарива-ют, а держат язык за зубами, или, изъясняясь подгорной феней, "берегут хайло за пазухой".

Девятки и десятки гораздо реже пользуются жаргоном, а валеты, короли и тузы разговаривают практически нормально. Возможно, это объясняется тем, что продвижение на верхние ранги здешней иерархии кроме жестокости требует также наличия ума, трезвого расчёта и определённой культуры поведения... хотя и своеобразной...

К чему это рассказано? Да к тому, что в фене низкоран-говых подгорцев весьма обильно представлены термины и поня-тия, связанные с половыми извращениями. Точнее, с одним из них — содомией. Объяснений искать не приходится: нагорные ниггеры не отправляют в шахту женщин. Как следствие — разнуз-данная, омерзительная и вместе с тем какая-то повседневно-обыденная педерастия.

Приблизительно через месяц после того, как Гай начал успешную татуировочную карьеру, заслужив прозвище "Живопи-сец", его угораздило влипнуть в крайне неприятную историю.

Я бродил в Ртутных Отнорках в поисках новых красителей. Само название намекало на то, что там могла быть ярко алая киноварь... хотя, кто его знает, пригодна ли ядовитая субстан-ция для вкалывания под кожу...

Искомый красный минерал был обнаружен. При этом оказа-лось, что Отнорки изобилуют ещё одним ресурсом — берега ручья и подземного озерца обильно покрывала дурь. Эту траву здесь сушили, мелко резали и курили в глиняных трубках. Вообще го-воря, потребление наркотиков в Подгорье не осуждалось, но и не поощрялось, ибо, с одной стороны, надо же чувакам как-то оттягиваться, но, с другого бока, какой из наркомана работ-ник, да и непредсказуемость находящихся под кайфом напрягает окружающих.

Сначала я почуял лёгкий запашок сладковатого дымка, и только потом заметил его. Кудрявая образина капказской внеш-ности, покачиваясь, стояла у ручья, разглядывала красную воду и тупо посмеивалась. Конечно, я благоразумно решил не связы-ваться с пиковым валетом (на статус указывала татуировка) и потихоньку направился прочь. Но уйти не получилось.

-Куда? -протянул джигит, уставившись бешено-мутным взо-ром. -А ну, стоять, батон поганый! Стоять, кому сказано!

Скверно сюжет складывается, опасливо подумал я, у обку-ренного острый медный топор и полное отключение тормозов в башке, видать не одну трубку выкурил.

-Не так стоять! А ну, на четвереньки, голубец вонючий! И задницу — повыше!

Вот тут-то тормоза отключились и у меня, причём без всякой дурь-травы. Единственно холодным в Этом жарком Свете оказалось охватившее меня ледяное бешенство. Вусмерть пока-таться хочешь? Ну так сейчас будет тебе кайф, полный и все-объемлющий.

-Сейчас-сейчас, хозяин, -угодливо залебезил я, -с удо-вольствием! Вот только давайте вон туда на песочек отойдём. Да и топорик, пожалуйста, отложите, а то, неровен час, пора-ните.

-Соображаешь. -довольно осклабился валет. -Ладно уж, там тебя барать буду...

Я, аккуратно сложив под стеной кожаный мешочек с со-бранными минералами, незаметно прихватил небольшой медный нож. Прижимая его к левому боку, трусцой проследовал к наме-ченному песчаному пятачку и встал на колени.

Джигит, шумно дыша сладковатым перегаром, приблизился вплотную, широко расставил ноги и...

...и я, ловко ухватив самый главный элемент его организ-ма, с силой полоснул бритвенно наточенным ножом. Вскочил, изо всей силы швырнул гнусный отрезок в морду, на которой скот-ское выражение сменилось безграничным изумлением, а затем гримасой боли.

Пока урод, визжа и подпрыгивая, хватал с забрызганного кровью песка отсеченное достоинство и топорик, я успел подо-брать мешочек и скрыться в тёмной галерее, а потом без допол-нительных приключений добраться до владения червонной масти, под защитой которой находился.

По пути успел обдумать дальнейшую тактику поведения, сразу же с глазу на глаз доложить обо всём червонному тузу Бурхарду, получить от того смачную затрещину и подробные наставления, как себя вести на "отвечалове".

Обиды в Подгорье воспринимаются не так, как в первой жизни, там можно уйти от конфликта и смолчать, а тут такое не принято, надо "встать на отвечалово по понятиям": предъявляем — отвечай. Внятно, разборчиво, без уклонений. "Отвечалово" может приговорить к штрафу, к физическому увечью, к самоистя-занию и нарушитель "понятий" не только протестовать не ста-нет, но еще и пустится в пляс, благодаря судьбу. Приговор, конечно, ужасен, но еще страшнее "опускание в шестёрки", всё, что угодно, лишь бы не это.

На "отвечалове" я оказался часа через три после инци-дента. Пиковый и трефовый валеты чуть ли не пинках вынесли из "татуировочного салона" и поставили в Заглавной пещере пред ясны очи четырех тузов и стольких же королей.

Пещера была обставлена по подгорным меркам с комфортом и роскошью: пол из толстых, гладко отёсанных досок, скамьи из таких же досок вдоль стен, непонятный грубый рельеф, выруб-ленный на стене. У которой я стоял.

Туз треф: -Вижу, все всё знают, значит обойдёмся без лишней болтовни.

Бубновый король: -Да чего там, можно лишний раз послу-шать, как пике хрен оборвали, поржём малость.

Пиковый король: -Вот себя в масти и ржи, а тут тебе не цирк.

Трефовый король: -Ну, цирк — не цирк, а клоунов полно. Художнику-то слово дадим? Отвечалово всё-таки...

Туз черв: -Я за него. Имею право.

Туз бубен: -Имеешь. Только прежде позвольте напомнить, что дело сложное, необычное. С одной стороны, вроде как всё просто, если по понятиям... Восьмерка задрал лапу на валета, такого прощать нельзя, нужно опустить в шестёрки без всяких отвечалов.

Пиковый король: -Вот именно! Не об чем базарить!

Туз бубен: -Есть об чём, уважаемый. Есть. С другой-то стороны, ваш валет наехал на червонную восьмерку. Что, ему голубцов из шестерок не хватало? Своих и чужих?

Туз пик: -Он с косых глаз был! Дурью надулся, аж чуть не лопнул!

Туз черв: -Не оправдание!

Туз бубен: -Ни разу не оправдание, и я о том же. Так что обе стороны в дерьме. Валет пик позволил себя восьмёрке кастрировать, фу, срамота! Ладно, новый хрен отрастёт через неделю, а позор останется.

Туз пик: -Отмоемся. Мы его на сходняке час назад в ше-стёрки опустили.

Туз черв: -Правильное решение.

Туз пик: -Вот и вы так же правильно решите — зашестёрь-те в ответку вашего художника! Нельзя прощать, когда нижние на высших с писалами кидаются.

Туз бубен: -Нельзя-то оно нельзя, кто ж возражает... Да вот, видишь ли... Сколько у вас в масти валетов?

Пиковый король: -Восемь... ну. теперь семь.

Туз бубен: -Во-от! И у других по столько же. А художник на все четыре масти — один. И за все восемьдесят девять лет, что здесь кантуюсь, такого хорошего мастера даже не упомню. Эй, как там тебя... Гай... сколько народу стоит в очереди на наколки?

-Двадцать три. — со скромным достоинством отвечал я. -Еще две заявки на разрисовывание стен в столовых.

Бубновый король: -Видите? Ну, зачмарим его, зашестёрим, кому от того прок будет?

Трефовый король: -Точняк! Я же у него третьим в очере-ди!

Туз треф: -У кого-то предложения есть?

Туз черв: -А то как же. Давайте, наша масть заплатит штраф пикам. Горючим сланцем, водорослями, слизнями, ещё чем-то.

Туз пик: -Ну не знаю... Пусть он вдобавку отработает — пятьдесят бесплатных татуировок нашим.

Червонный король: -Много. Пять.

Туз пик: -Сорок.

Трефовый король: -Ладно, потом сторгуетесь. То есть, в целом, договорились — с червонных штраф и отработка? Вс со-гласны?

Туз бубен: -Да все, все, чего там... Закончили, что ли? Расходимся?

Туз треф: -Пора,

-Уважаемые тузы, разрешите вас задержать на несколько минут. -вежливо попросил я. -Возможно, королям тоже покажутся интересными мои соображения.

Наблюдения и размышления...

Экономика Подгорья+Нагорья проста и незатейлива.

Как там в стишке: "Быстро капают года, стукнуло сем-надцать — дорогие господа, кому ж мне отдаться?" "Все работы хороши"... мда-а... "выбирай на вкус"...

Так каковы же здесь хорошие работы?

О шахтёрах. Три четверти обитателей Подгорья — рудо-копы, занятые добычей полезных ископаемых. Пожизненно (читай — навечно) заключенные в Подгорье добывают металлы, самоцве-ты, горючий сланец, горный воск.

Похоже, железо отсутствует на Этом Свете, как тако-вое. От слова "совсем". Но его с успехом заменяет имеющаяся тут в невиданных объёмах медь. Имеются также олово, свинец, серебро, золото, цинк, ртуть и мышьяк.

Половину меди шахтёры собирают самородками, вторую вырубают в виде руды. У прочих металлов количество самород-ного сырья в разы меньше, исключая, разумеется, золото.

Оставшаяся четверть подгорцев — плавильщики, собира-тели, разведчики, охотники и строители.

О плавильщиках. С добавкой олова, свинца или серебра медь становится бронзами различных видов. Почему-то особо ценится так называемая чёрная бронза, получаемая при добав-лении в медь мышьяка. И это странно, поскольку мышьяковистая бронза — довольно тверда и прочна, однако не держит заточку. Сплавление меди и цинка даёт золотистую латунь.

Об отсутствии железа никто не жалеет, о нём даже не вспоминают. Дело в том, что железо, взятое только что из сы-родутной печи, очень мягко. Гораздо мягче бронзы, его нужно было бы долго и нудно ковать, закаливать и всё такое-прочее. А медные и бронзовые вещи переделать проще простого. Кинул в простую печь, расплавил, залил в новую глиняную форму — всё, получи готовый меч, вместе с рукояткой! Кроме всего прочего, бронза с течением времени окисляется, но не так чтоб значи-тельно. А сыродутное железо, в котором всегда есть какая-то примесь углерода, быстро ржавеет до невосстановимого состоя-ния.

На верхнем ярусе Подгорья сложены никогда не прекра-щающие работы плавильные печи. Сюда семёрки и шестерки непрерывно подтаскивают корзины с рудой, самородками и горю-чим сланцем. В пяти трёхметровой высоты цилиндрах постоянно гудит пламя. Расплавленный металл выпускают в формы, готовые медные и бронзовые изделия остужают и готовят к отправке наверх. Негры из "стаи Сэйвора" время от времени спускают с Нагорья вниз платформу подъёмника с продуктами. Сгрузив про-довольствие, подгорцы складывают на освободившееся место свою металлопродукцию.

О собирателях и охотниках. На них в какой-то степени держится вся тутошняя "экономика", поскольку собиратели ча-стично удовлетворяют потребности подгорцев. Собиратели про-мышляют съедобный мох, озёрных мидий и скальных улиток, гри-бы, лечебные травы и специи... ну и дурь, разумеется... Нашел грибной пятачок, не разорённый выхухолями, сгребай в корзину с трёх квадратных метров три пуда вкуснейшей и сытнейшей еды, тащи, сбывай тузу. Уходят собиратели, возвращаются грязные, измотанные, а то и раненые, с заплечными корзинами, набитыми удивительными порождениями подгорной флоры. Ото-спавшись за пару-другую спокойных деньков, вновь подаются в места, о которых рассказывают легенды. Впрочем, из рассказов собирателей эти легенды в основном и складываются. Работёнка собирателя ещё та. Особой силы мускулов вроде бы не требует, но выносливость настоящему собирателю необходима безгранич-ная. Кроме всего прочего, полезности не где попало растут и лежат, а, как правило, находятся рядом с опаснейшими местеч-ками Подгорья. Посему осторожная, расчётливая голова на пле-чах — совсем не лишний элемент для такого занятия. Весьма хорошо, если эта голова вначале думает, потом отдаёт команду рукам-ногам. Положение охотников ещё более зависит от слу-чая. Завалил дичь — волоки тушу на кухню. Но может статься и так, что ты охотишься, а на тебя в свою очередь объявил охотничий сезон голодный спрут.

О бытовиках. Название весьма условно. Это те, кто ма-стерят и чинят скамьи и столы на кухнях, складывают очаги и печи, моют и скребут, чистят и убирают. Без комментариев.

Туз треф: -Ну?

-Правильно ли понимаю: мы отгружаем наверх медные и бронзовые ножи, топоры, наконечники копий, дурь, а сверху ниггеры отправляют древесину, крупы, овощи, мясо? -поинтересовался я, улыбаясь уголками губ.

Туз треф: -Ну?

Я осторожно развернул предусмотрительно прихваченный с собой сверток из грубой рогожи: -Вот, одолжил у литейщиков образцы наших готовых изделий. Это — наконечник копья, вот — три ножа. Медь. Прочные. Острые. Полезные. Но...

Туз треф: -Ну?

Бубновый король: -Чего "но"?

-Но как насчёт красоты?

Червонный король: -В смысле?

-В самом невинном. -успокоил я. -Мне кажется, что все эти вещи... эммм... в общем, внешне неказистые... поэтому ниггеры не считают нужным давать за них побольше продуктов.

Туз бубен: -С этого места — подробнее.

-Да чего тут "подробнее"? -даже слегка удивился я. -Если бы мы предложили что-нибудь эдакое, выпендрёжное...

Туз треф: -Ну?

-Да вот, поглядите. -я достал из рогожи хопеш.

Воспоминание...

Хопе́ш -(от древнеегипетского кхопе́ш, слова обозначав-шего переднюю ногу животного) — холодное оружие, имеющее сходство с серпом, с заточкой на выпуклой стороне клинка, состоящее из серповидной рубяще-режущей части (полукруглого клинка) и рукояти.

Имеющий форму полумесяца хопеш -не меч в строгом смысле слова, а, скорее, происходит от боевых топоров. В этом убеждают размеры и форма лезвия оружия. Длина хопеша составляет до 50-60 см., Клинок может иметь как внешнюю, так и двойную заточку. Основной рубящей частью служит внешняя выгнутая серповидная часть клинка. Хопеш отличается высокой пробивной способностью. Вес этого оружия (до 2 кг) и необыч-ная форма лезвия позволяют выбирать стиль атаки в зависимо-сти от условий — можно не только рубить, но и колоть, а так-же резать, оставляя раны, схожие с сабельными.

-Вот, вылепил из горного воска модель, -с притворной скромностью сказал я, -обмазал глиной, попросил плавильщиков медь залить в форму, гляньте, что получилось...

Хопеш пошёл по рукам. Тузам и, особенно, королям, изме-нила их напускная важность, глаза разгорелись, они цокали языками, разглядывали лезвие, узоры на удобной рукояти, взма-хивали оружием.

Туз бубен: -Отличная штука, чего уж там. Как понимаю, ты и других налепить сможешь? Таких же красавцев? Топоров там, мечей всяких?

-Чашек, -подхватил я, -браслетов, серёжек, колечек для ниггеров и их баб... Не только медных и бронзовых, но еще и зо-лотых и серебряных.

Трефовый король: -О, как! Не только художник, а ещё и ювелир, да?

Я со скромной многозначительностью склонил голову, внутренне ощущая, как курс акций моей личной ценности в гла-зах начальства устремились ввысь. А червонный туз Бурхард просто сиял, чуть ли не затмевая блеск лезвия.

-Понятно, что полной цены за такой товар нам не полу-чить, -продолжал я, -но, полагаю, то, что ниггеры дают сейчас — раз эдак в пятьдесят меньше ценности даже теперешнего наше-го товара. А высококачественные изделия можно оценить еще до-роже. Впрочем, в делах обмена и расценках вы смыслите куда больше моего.

Туз треф: -Смыслим, успокойся. Конечно, сразу взвинчи-вать наши запросы в сто раз нельзя, лучше это делать плавно. Но отчего бы не попробовать, скажем, сегодня потребовать за такой качественный товар вдесятеро. Конечно, за одно надо наращивать оплату побольше, за другое — поменьше. В зависимо-сти от спроса, так сказать...

Туз бубен: -Советуешь, поторговаться, стало быть? Ммм... А вдруг не получится?

Туз треф: -Получится. Чутьём чую.

Туз черв: -Значит, так... Попробуем... Но учтите, художник-ювелир — в червонной масти!

Пиковый король: -Сейчас начнёшь права качать?

Туз черв: -Уже начал. Всю прибыль с торговли делим на пять частей. Каждой масти — по части, червам — две.

Бубновый король: -Не жирно будет?

Туз черв: -Ювелир-художник — в нашей масти.

Туз бубен: -Ладно-ладно, обсудим, проголосуем.

Туз треф: -Эй... как тебя... Гай, пока можешь идти рабо-тать, мы тут потолкуем.

Червонный король (подойдя, прошептал на ухо): -Готовься вечером к сходняку масти, переговорю с Бурхардом будем тебя в десятки подымать.

04

Вот так я одержал вторую локальную победу в Этом Свете.

Да, оставался рабом-каторжником, заключённым Подгорья. Но не простым, а эдаким карикатурным подобием Леонардо да Винчи в подгорном исполнении. Да, работал по семь часов из десяти. Однако, не махал киркой в шахте, не таскал на загрив-ке тяжеленных корзин с рудой и сланцем, не ловил в ручьях ры-бу, норовящую откусить пальцы рыболова и не тыкал копьём в невесть откуда выползающих в поиске жратвы подземных мон-стров. Сидел в персональной мастерской, с завтрака до обеда колол тонкой медной иголкой в кожу татуируемых клиентов или расписывал стены в пещерных столовых мастей, а с обеда до ужина лепил из горного воска макеты оружия, посуды, украше-ний. Эти макеты литейщики осторожнейшим манером обмазывали глиной, потом заливали внутрь расплавленный металл или сплав. Получали эталонное изделие, с которого, в свою очередь делали глиняные формы для серийного производства.

Дебют по презентации авторской продукции художника и ювелира Гая оказался просто блестящим. Тузы и короли довольно долго совещались, сочиняя письмо наверх чёрным рабовладель-цам. Чем-то, кстати, напоминая при этом запорожцев, пишущих письмо султану, со знаменитой картины Репина. Наконец десять сочинённых ими строк улеглись на кожу подгорной ящерицы, в которую запаковали хопеш. Подъёмник с оброком подгорцев, скрипя, уполз наверх. Ждать ответа пришлось целые сутки. Зато ответная партия продовольствия, спущенная сверху, оказалась значительно больше. Особенно много в ней было коксовых оре-хов, из скорлупы которых изготавливали практически всю основ-ную посуду, а также желтой кукурузной муки мелкого помола.

-Сensored. -задумчиво сообщил червонный туз Бурхард, скребя толстыми пальцами щетину на щеках и пристально глядя мне в глаза. -Сensored), конечно, (censored)и(censored), но ты оказался прав. На твоё рукоделье спрос оказался огромным, сверху стали снабжать нас в разы лучше и больше.

-Оказался прав, угу-угу. -согласился я с ним. -Рад, что твоё величество изволило оценить Гая по достоинству. Защити-ло, десяткой сделало, спальное место определило просто заме-чательное, вот в гости пригласило после работы, за что низкий тебе поклон...

-...и беспредельная признательность. -перебил туз. -Полезный ты для масти мужик, Гай, вот только очень вредный. Ядовитый, когда молчишь и язвительный, когда рот разеваешь. Видать, совсем хреновой у тебя первая жизнь была. Ладно, да-вай выпьем, поговорим, получше друг друга поймем.

Он разлил по кокосовым чашкам перебродивший мутный сок пещерных опят, щедро сдобренный жгучим перцем, водрузил на столешницу из толстых тёсаных досок тарелку с кукурузными ле-пешками, маринованными мидиями и печёной рыбой.

-Понеслись! За здоровье!

На вкус грибовуха, сверх ожиданий, неожиданно оказалась вполне приемлемой: обожгла горло, приятной горячей струйкой скользнула в желудок.

-Это верно, прежняя жизнь шибко радостной никогда не была. -оставив ерничество, сказал я. -Хреновой первую полови-ну не назову, вторую половину весёлой тоже не признаю, так, тянул лямку помаленьку... Не поверишь, туз, но самое насыщенное событиями время началось после смерти на том свете и с нача-лом второй жизни на Этом. Вот только события такие, что никак не могу понять — хихикать или хныкать.

-Я тут сто двадцать третий год мотаю, -хмыкнул Бурхард, -а до сих пор с этим не определился. Да ты закусывай плотней, Гай, грибовуха, она того требует. На мидии налегай, сытно и вкусно.

Я кивнул и положил на лепешку слизистые тельца житель-ниц местных водоёмов.

-Спрашивай. -разрешил туз. -Вижу ведь, с языка рвётся.

-Рвётся. -признался я. -Только опасаюсь.

-Чего?

-Вопрос неделикатный, по живому резанёт.

-Валяй, режь по живому.

-На свободу вырваться не хочется?

-По живому резанул. -Бурхард, тяжко вздохнув, залпом опустошил чашку грибовухи. -Учти, никогда никого об этом не спрашивай, можешь сразу в ухо получить. Но сейчас отвечу. Тут об этом думает каждый и постоянно. Постоянно и безрезультат-но. Безрезультатно и мучительно.

-Попытки были?

-А как же. Десяток до меня, две — при мне.

-Подробнее можно?

-Можно,(censored).

Бурхард рассказал.

Я проникся.(Сensored)! (Сensored), (censored) и (cen-sored)-(censored)

Вариант "Монте-Кристо" отпадал сразу. Прорубить туннель в гранитной толще горы? Горький смех сквозь жгучие слёзы! Чтобы проложить ход, по которому можно продвигаться хотя бы на четвереньках, потребовалось бы от двух с половиной до трёх тысяч лет. И это при том, что на работу было бы замкнуто всё население Подгорья. Казалось бы, что такое три тыщи лет по сравнению со ста пятьюдесятью миллиардами, маячащими в пер-спективе... Но ведь эти три тысячелетия требовалось чем-то пи-таться. А весь корм подгорцам отпускали сверху чёрные хозяе-ва. И не за просто так, а за неукоснительное выполнение со-всем других работ... Вряд ли ниггеры согласятся снабжать пропи-танием шестьсот сорок трёх мужиков, прогрызающих путь на во-лю.

Были попытки обезумевших одиночек прыгнуть в протекав-шую под горой реку, чтобы вынырнуть за пределами подземной каторги. Но у любой психически здоровой особи эти шизофрени-ческие устремления вызывали лишь содрогание.

Вот, собственно, и все альтернативы единственному пути в Подгорье, по которому все сюда попадали и никто пока что не выходил. Да-да, она самая — Вертикаль, более чем стадвадцати-метровый вертикальный колодец с отвесными и до блеска гладки-ми гранитными стенами. Наверху Вертикали находится примитив-ное, но достаточно прочное подъемно-опускное устройство. При помощи рычагов и колёс на канатах вверх-вниз перемещается ограждённая перилами квадратная деревянная площадка. На ней опускают вниз новичков-рабов и продовольствие, поднимают про-изведённое подгорцами добро.

Туз поведал мне о нескольких попытках каторжников с оружием взгромоздиться на "лифт" и таким образом добраться до заветного выхода. Всё закончилось так, как и следовало ожи-дать.

-Самострелы? -догадался я.

-Да. -кивнул червонный туз. -Уже метров за двадцать сверху можно отлично разглядеть, что на площадке подъёмника вместо разложенного товара толпятся озверевшие рабы с ножами и кирками, не спеша, расстрелять всех из арбалетов и сбросить раненых вниз. Практически все проткнутые стрелами и шмякнув-шиеся на дно Вертикали за пару месяцев мучительно восстанав-ливались, причём отлично усваивали урок и категорически отка-зывались повторять упражнение.

Бурзард подлил в чашки грибовухи, мы выпили и закусили рыбой.

-Пробовали также цепляться за днище подымающейся пло-щадки, чтобы прикрыться ею от стрел. Однако у чёрных с чув-ством юмора всё в порядке: останавливали на пару-другую часов подъёмник на высоте ста метров. Так, чтобы у висящих снизу затекали и немели руки и они сами сваливались.

-Весело. -признал я.

-Обхохочешься. -подтвердил Бурхард. -Вырубить в стенах Вертикали что-то вроде ступенек тоже нельзя. Там жуткое эхо и стук кирки о гранит превращается в грохот, отлично слышный наверху.

Мы помолчали.

-Ещё раз предупреждаю, художник, -строго заметил туз, -не только в нашей, но и в других мастях очень не любят бес-предметной болтовни на эту тему.

-А если не беспредметной? -тут же поинтересовался я. Бурхард тяжело уставился на меня.

Круг 03 Caput mortuum

01

Да что это мне сегодня не спится-то? Воспоминания ни с того, ни с сего полезли, словно местные тараканы из-под лома-ных сталагмитов в Длинной Пещере. Я поворочался с боку на бок на тут же откликнувшихся тихим шелестом сушеных тонких водо-рослях.

...Прошло около месяца с повышения меня до десятого ран-га. Привычный режим работы (лепка воскового макета будущего серебряного кубка) был нарушен неожиданным визитом червонного валета Махалая. Он поставил меня старшим над бригадой, от-правленной в Вонюрную Нутрь.

-Знаю, что тебя приказано не трогать, художник, -хмуро сказал он, -да тут ситуёвина такая... совсем хреновая... Ну, не-кого больше назначить! Представляешь, вот совсем некого, все десятки, кроме тебя, хрен знает где на нижних ярусах, сам по-нимаешь, вернутся, в лучшем случае, к ужину. Так что давай, покомандуй малость часик-полтора. Заодно отдохнёшь от художе-ства.

Без особого восторга я согласился.

-Ты этого... в смысле — не того... -продолжал валет настав-ления, пока я обувался. -Там тебе — не тут, болтают, будто, было дело, Отшельника видали. Не то, чтоб я в него шибко ве-рил и боялся, дык ведь, хрен его знает... Без ума и осторожно-сти в Подгорье делать нехрен, а, как раз, у тебя и того, и другого до хрена. Вот и на всякий случай... того... поначальствуй толково над этими хренами, а то ж у них мозгов ни хрена не наблюдается, только и умеют, что кирками долбать. В общем, удачи, художник.

У меня сложилось мнение, что эпос об Отшельнике являлся более, чем стопроцентным продуктом извращенной фантазии оби-тателей Подгорья. В каждой из мастей рассказывали разительно противоречащие друг другу легенды о появлении этого персона-жа, его облике, характере, деяниях. Общим было лишь то, что он представал в байках существом совершенно сверхъестествен-ным, мистическим, непредсказуемым и неприятным. Отшельника, значит, там замечали... ну-ну...

Бригада состояла из дюжины червонных семерок и восьме-рок и невесть как оказавшейся там девятки. Все получили ин-струмент, светильники, сумки и рабочее тряпье и выдвинулись в указанном направлении.

Ага-ага, направленьице еще то, да и указанное местечко в полном соответствии с названьицем. Вонюрная Нутрь — верени-ца карстовых пещер на четвертом уровне с массой ручьев и озе-рец, мощными сталактитами, обильными зарослями бледно-зеленого мха и здоровенными слизнями, совершенно неопасными и абсолютно несъедобными. Бодрящим бонусом к обстановке стало достаточно яркое голубое свечение с потолка, испускаемое сплошным покровом фосфоресцирующих тараканов и густой серово-дородный аромат, источаемый ими же. Пару раз в сутки в каждую тараканью башку приходила свежая творческая идея: -"А не сва-литься ли с потолка?" Поскольку насекомых наверху было не-сметное число, редкий дождь из тараканов никогда не завершал-ся. Упавшие мгновенно устремлялись, шурша лапками, к стенам, чтобы по ним вновь взобраться на потолок и отыскать там стар-товую позицию для очередного падения. Именно в такой обста-новке бригаде предстояло наковырять из сталагмитов корзину-другую полупрозрачных опалов. За них сверху опускали щедрое по местным подгорным меркам вознаграждение, вплоть до крепко-градусной выпивки.

Я расставил подчиненную мне дюжину червонных восьмерок и семерок по рабочим местам, распределил задачи, а сам отпра-вился в боковой отнорок на разведку. Именно там и услышал за спиной громкий треск ломающегося камня.

Обрушение произошло (было устроено распорядителями Это-го Света?) с дьявольской изощренностью и сатанинской изобре-тательностью. Гранитные глыбы осели так, что размозжили мои ноги, придавили руки и тело, лишили всякой возможности дви-гаться, притом самым издевательским способом оставив невреди-мой голову, торчащую из-под глыбы.

Так что было больно. Адски. Однако же, в спасительную бессознательность я не впадал. Наверное, и это было преду-смотрено — чтобы сполна ощущал всю болевую гамму. Так же, как запланирована была невозможность сойти с ума от нестерпимой боли. Как неспособность даже кричать.

Я лежал, хрипя, давясь липкой кровавой слюной, слушая глухие голоса бригады по ту сторону завала. Насколько мог со-ображать раздираемой болью головой, подчиненные горячо обсуж-дали ситуацию, пока не сошлись во мнениях:

а)начальства нет, его завалило, вытащить нет возможно-сти

б)чего делать — неясно, разъяснить некому

в)придется вертаться взад и получать новое начальство с подробными инструкциями.

После чего голоса червонных стихли, надо полагать, они, последовательно исполняя принятое решение, покинули Вонюрную Нутрь.

Окликнуть удалявшихся кретинов я не мог, сил на шевеле-ние языком не было, багровая муть застилала глаза.

Вот они, жестокие чудеса Этого Света — через полчаса кровопотеря прекратилась, часов через пять неописуемых мук процесс регенерации моего размозжённого и раздавленного тела сравнялся с процессом его угасания и вытекания жизненных сил, стало чуть полегче. Еще через три часа восстановительные про-цессы возобладали. Боль сменилась полным онемением придавлен-ного тела. Но что толку, ведь выбраться из-под камня я по-прежнему не имел никакой возможности! Стонать и жаловаться уже получалось, вот только было абсолютно не к кому обращать-ся.

Далеко не сразу начал хоть как-то соображать и с воз-вращением этой способности ситуация представилась настолько ужасной и безнадежной, что поначалу я просто оцепенело пялил-ся в озаренный тараканьим светом неровный потолок. Каковы ва-рианты дальнейшего развития событий?

Первый. Смерть? Мне, уже умершему, она не грозила. Ско-рее, подобный исход следовало бы назвать исчезновением. Я мо-гу исчезнуть? Допустим, что да... Но как? Явно не от "несовме-стимых с жизнью ранений", как пишется в милицейских протоко-лах. Регенерация не позволит. В этом довелось убедиться на собственном опыте, получив стрелу в сердце. Несколько раз наблюдал уже здесь, в Подгорье, как приволакивали на стойбище искалеченных чудищами червонных, и как у пострадавших затяги-вались страшные раны, отрастали откушенные конечности. Жуткие отравления подземными газами и ядовитыми ископаемыми приводи-ли к более или менее длительному "отходняку" с рвотами и по-носами. То есть, можно предположить, что все внутренние орга-ны и конечности жизненно важными не являются, а их поврежде-ние или утрата с последующим неизбежным восстановлением — процесс крайне болезненный и нежелательный, но не грозящий исчезновением. А вот что касается головы... Откуда-то пришло глубочайшее убеждение, что ее следует всячески беречь, экспе-риментам на предмет регенерации не подвергая. И вот сейчас то, чем, в общем-то я мог пожертвовать, покоилось под зава-лом, а именно голова оставалась снаружи. Так что, если сюда заглянет свирепая плотоядная тварь...

Озарение!

Второй. Не менее (если не более!) жуткий. Меня не найдут и придется отпущенную мне вечность коротать в таком вот положении. А если на голову со сталактита начнет капать известковая вода, наращивая над моей черепушкой сталагмит и сатанински медленно замуровывая меня в окаменелость...

Третий. Наиболее желательный, а следовательно, наименее вероятный — меня раньше, или позже, все-таки найдут. Даже с учетом того, что подгорная братия очень не любит шарахаться по угрожающим обрушением отноркам, должен же кто-нибудь за-глянуть сюда и услышать мои призывы о помощи благо подать го-лос уже могу... Пусть даже это будут не червонные — согласно обычаю за спасение моя масть должна выплатить спасителям (трефам, бубнам или пикам) вознаграждение.

Четвертый. Настолько фантастический, что... Произойдет чудо и я каким-то невообразимым способом выберусь самостоя-тельно.

Я решил начать с четвертого варианта и принялся ждать чудес. Их не было. Время от времени безрезультатно пытался напрячь сплющенные чудовищной тяжестью мускулы и высвободить плечи хотя бы на долю миллиметра. Проходили дни? Недели? Ме-сяцы? Не знаю...

Вот и ответ на вопрос, которым, впрочем, я шибко-то и не заморачивался — ад, или рай. Ад! Причем, все, что происхо-дило до сих пор, настоящей адской жутью ну никак не являлось, а служило всего-навсего постненьким предисловием. А начало подлинно адских мук — вот оно!

Уверен, что прошел через все мучения и страдания, какие только переживают замурованные заживо. Через какое-то время уже не мог видеть постоянно торчащую перед глазами шерохова-тую поверхность гранитной плиты, каждую неровность и всякую трещинку которой выучил наизусть. Отвернуться также было не-возможно и я закрыл глаза — единственная степень моей свобо-ды. Тут же в мою несчастную башку полезли совершенно идиот-ские мысли. Например, каким я выползу из-под завала, если это невесть как получится? Широким и плоским, словно раскатанный в тонкую лепешку армянский лаваш?

В конце концов надежда умерла, а сумасшествие не роди-лось. Хотя... утратив все чаяния, я начал говорить в одиноче-стве, хрипло умолять. Кого? Да понятия не имею. Но не бога, точно! Я и до смерти-то не принимал эту чушь всерьез, а в по-смертии окончательно убедился в том, что нет никакого мудро-го, доброго всеведущего и всепрощающего существа на беско-рыстную помощь которого могу надеяться. Хотя, попав сюда, вполне допускал, что есть на Этом Свете некая бездушная сила, холодно забавляющаяся, играя мною и мне подобными. Возможно, у нее и просил, чтобы вынула из-под камня, пусть даже переме-стив в иное подземелье, пусть даже более мерзкое. Изменение, даже к худшему, все-таки означала бы возможность двигаться. Я плакал без слез, умолял, потом просто говорил, чтобы слышать собственный голос, однако потом от его звучания мне стало жутко.

Проклятое воображение постоянно подсовывало мне картины из повседневной жизни червонных. То, что раньше вызывало у меня тягостное уныние и хорошо скрываемое отвращение, теперь казалось желанным и почти родным.

Власть тузов, королей и валетов, нелегкая монотонная работа десяток, девяток, восьмерок и семерок — это подлинное счастье! Видеть хоть чьи-нибудь лица, перемещаться пусть даже по тесным норам и лазам, вести хоть с кем-то пусть даже тупые и бессодержательные разговоры — что может быть лучше? Я горь-ко завидовал позорной и тяжкой участи шестерок, забитых и униженных: те существуют среди себе подобных, счастливчики.

Отчаяние сменилось исступлением. Я изрыгал самые гряз-ные ругательства, которые мог вспомнить и сочинить. Потом ис-чезновение начало казаться самым желанным исходом, я пытался разбить голову, колотясь затылком о камень, однако не пре-успел. Следующей стадией стала угрюмая решительность в поиске других путей самоуничтожения. Эти мрачные мысли затягивали, подобно болоту, заросшему кувшинками и лотосами, привлека-тельному с виду, сулящему опьяняющее утешение, при том, заса-сывающему и губящего всякого, кто ступил в него. На дне боло-та оно, желанное исчезновение. Когда решение покончить с со-бой стало целью и смыслом, я стал жестче, собраннее, хладно-кровнее, принялся методично обдумывать, как исчезнуть. Не по-лучилось разбить голову? Пусть так! Но не может ведь не быть иных способов исчезновения. К примеру, уморить себя голодом.

Питание и пищеварение на Этом Свете — тема для отдель-ного разговора. Есть просто необходимо по совершенно очевид-ным причинам: 1)обеспечивать необходимыми веществами процесс регенерации поврежденных или утраченных тканей организма и 2)восстанавливать затраченную энергию. На регенерацию смятого обвалом тела я потратил почти все запасы, накопленные за по-следние дни и теперь чувствовал несильные рези в желудке и жажду. Отлично, вместо того, чтобы экономить энергию, начну ее активно тратить. Как? Шевелиться не могу, зато могу разго-варивать. Это истощит гораздо медленнее, чем мышечные усилия, но своего добьюсь — исчезну.

Полученное в прошлой жизни образование поможет в благом деле. Я написал три научно-популярных книги, восемнадцать ху-дожественных фантастических, семь учебников для средней шко-лы. Начну пересказывать их вслух, громко и с выражением, ста-раясь напрягаться как можно больше. Внезапно Этот Свет пре-поднес очередной сюрприз.

Озарение!

Стоило закрыть глаза и попытаться вспомнить свой школь-ный учебник "История первобытных времен", как передо мною услужливо повисла рамка меню, после чего я увидел внутри неё книжную обложку! Я уже успел сообразить, что тут любое "ж-ж-ж" — неспроста. Поэтому сразу же дисциплинированно принялся мысленно листать отлично знакомые страницы. Я мог воспроизве-сти все полностью, до последнего знака препинания! Дальнейшие эксперименты показали, что из глубин памяти в абсолютно пол-ном виде извлекаются все(!) мои книги! Вот это да! Вряд ли этот дар мне пригодится в дальнейшем (не будет никакого "дальнейшего"...), но напоследок использую его.

Закрыв глаза, начал вдумчивую и выразительную деклама-цию со страниц, услужливо всплывавших в памяти.

Оказалось, что данный процесс довольно энергозатратен, хотя, разумеется, не в такой степени, как размахивание киркой в медной шахте. Сколько прошло времени, сказать не могу — по-терял счет. Много. Прочел вслух почти все, добравшись до по-следней книги "Доримская Италия" и почувствовал, какое-то томное оцепенение, впрочем, довольно приятное. Резь в желудке почти не ощущалась; жажда перестала напоминать о себе. Это было предвестье желанного Исчезновения, ибо второго круга де-кламации я не выдержу. Вот и славно...

Закончив читать вслух "Доримскую Италию", не задумыва-ясь, перешёл к классике. Александр Сергеевич мне в помощь!

-"Я памятник себе воздвиг нерукотворный..." -внятно про-говаривал я, вслушиваясь, в то как звуки голоса вязнут в из-вестняковых стенах. Вдруг где-то позади за поворотом отнорка послышалось глухое шуршание.

Я пришёл к твёрдому убеждению, что змей и ядовитых насекомых на Этом Свете не водилось. Но и без них столько омерзительных тварей водилось в Подгорье, что мало-помалу здешние обитатели приучались инстинктивно отличать шумы, про-изводимые опасными тварями от звуков безобидных существ и да-же ухитрялись крепко спать, не смущаясь такими пустяками, как ничем не угрожающий шелест. Однако на этот раз, оттого ли, что мое восприятие было обострено упадком сил, или же потому, что шум был необычен, либо, наконец, потому, что в последние минуты перед Исчезновением все кажется важным и значимым, я замолк и прислушался.

-"Приближается? Что? Кто?!" -мысль, мгновенно пронзив-шая мой, начавшийся было отключаться затуманенный мозг. Монстр или человек приближался ко мне? И неизвестно, что ху-же...

Шум донесся именно тогда, когда все должно было навсе-гда затихать для меня, и я невольно подумал, что судьба все же милосердно подает некий, чтобы остановить на самой грани исчезновения, как знать... Или же, наоборот, это жестокая гал-люцинация напоследок? Вдруг просто померещилось?

Я продолжал прислушиваться. Кажется, не почудилось... Шум слышался длилось минуты три. Потом я услышал, как что-то небольшое упало, после чего все стихло. Кажется, не почуди-лось... Кто-то уронил что-то? Человек?

Что делать? Вдруг это шанс? Я уже не хотел Исчезать. Напрягая последние силы и собирая остатки энергии, почувство-вал, что ум проясняется и вновь может проверять догадки логи-кой.

Итак, окрыленный надеждой, решил я, продолжим чтение вслух, но теперь не в режиме повышенного расхода сил, а, напротив, всячески экономя их.

Прошло время... Сколько? Не могу сказать, потому что я весь превратился в слух и для меня оно тянулось изнуряюще медленно. Мне показалось, что пара суток, хотя, наверняка, меньше...

-"К нему не зарастёт народная тропа." -размеренно читал я.

-Неожиданно! -удивленно сказал кто-то позади.-Практически невероятно. И чрезвычайно любопытно. Просто не знаю, верить ли собственным ушам... Хотя... Чего только здесь не бывает... С другой стороны — чтобы такое... гм... поразительно...

Я почувствовал, что короткие волосы на голове зашевели-лись — человеческий голос! Причем не жаргон блатарей-шахтеров, а внятная речь!

-Значит, "Памятник"? -продолжали позади задумчиво и не-торопливо. -Позвольте полюбопытствовать, сударь, откуда у вас столь... гм... необычные для данного места и данных условий при-страстия? Кем были до кончины? Какой нации и вероисповедания? Ваше звание и степень? Как умерли? Как давно здесь? Как уго-дили в Подгорье? Ваше теперешнее имя?

-А вы кто?

-Правило номер девять, -мгновенно отвечал голос, -Спрашиваю я, прочие отвечают.

-Согласитесь, -осторожно заметил я, подстраиваясь под заданный стиль общения, -все же не совсем справедливо — мне предложено докладывать неизвестно кому. Я даже не могу повер-нуть голову, чтобы вас увидеть.

-Справедливо. -согласился голос. Послышались шаги и на плоский камень справа присел крепкий человек невысокого ро-ста, с проницательными глазами под густыми бровями. Вырази-тельные черты его широкого лица, высокий лоб с заметными за-лысинами указывали на то, что умственный труд утомлял его ку-да более физического. На вид ему казалось около двадцати пя-ти-тридцати лет, однако движения его были точны и энергичны, словно у хорошо тренированного зрелого спортсмена. Что каса-ется одежды, то ее, естественно, не было. А то, что имелось, следовало считать отлично продуманным защитным снаряжением, выполнявшим сугубо утилитарные функции: некое подобие башма-ков из грубой шкуры предохраняло ступни от острых камней, ру-кавицы, накладки на колени и локти. Объёмистая кожаная сумка висела через плечо, набитая чем-то до отказа. А самое главное — бронзово блестело зажатое в правом кулаке бритвенно отто-ченное оружие — что-то среднее между ятаганом, махайрой и фалькатой. В левой руке пришелец держал зажженный светильник.

-Жду.

-Гай. -послушно начал я. -Был русским, преподавателем университета, кандидатом наук, атеистом. Умер в две тысячи двадцать четвёртом от рака. Как долго нахожусь здесь, не знаю, потерял счет времени. В Подземье попал обычным путем — поймали разбойники почти сразу после переправы через Полынь-реку и спустили сюда. Здешние червонные, проведав, что я умею неплохо рисовать, зачислили в масть девяткой-татуировщиком. Как видите, попал под обрушение во время сбора опалов.

-А, вот оно что. -медленно выговорил странный незнако-мец. -Ну да, тот самый художник, как же, наслышан. А что это вы тут изволили цитировать, сударь? Отрывки из ваших прежних публикаций?

-Да, из моих книг. -осторожно ответил я. -Потом перешёл к Пушкину...

-Осмелюсь заметить, странные у вас увлечения: завали-вать себя совершенно неподъёмными глыбами, чтобы из-под них читать собственные произведения и высокую поэзию.

(Сensored), подумал я, (censored) тебя и (censored), однако благоразумно не стал озвучивать.

-Причём, на ум при этом пришёл "Памятник"?

-Exegi monumentum aere perennius, незамедлительно от-кликнулся я, -Regalique situ pyramidum altius, Quod non imber edax, non Aquilo impotens Possit diruere aut innumerabilis. В переводе Фета: -Воздвиг я памятник вечнее меди прочной И зда-ний царственных превыше пирамид... А вот — Ломоносов: -Я знак бессмертия себе воздвигнул Превыше пирамид и крепче меди...

Не дослушав, неизвестный удивленно спросил: -Державин?

-Я памятник себе воздвиг чудесный, вечный, -немедленно откликнулся я, -Металлов тверже он и выше пирамид...

-Эээ... Капнист?

-Я памятник себе воздвигнул долговечной; Превыше пира-мид и крепче меди он

-Никольский?

-Долговечней воздвиг меди я памятник И громад пирамид царственных выспренней...

-Поразительно... -еще раз повторил крепыш, разглядывая мою голову. -Просто до невозможности удивительное совпадение... Вам повезло, что читали наизусть именно это, еще большая уда-ча — то, что именно я оказался именно тут и именно в этот мо-мент.

Он опустился на колени рядом со мной потрогал пальцем татуировку на моем лбу: -Потрясающе. Невозможно, но факт!

-Могу ли я в свою очередь попросить вас представиться? -взмолился я, потрясаясь зашкалившему градусу абсурда: из-под завала торчит говорящая голова и изысканным стилем рассуждает с неведомым пришельцем на темы, не имеющие к Этому Свету ни-какого отношения.

-Безусловно. -любезно ответил незнакомец, ставя на ка-менный пол светильник, левой ладонью закрывая мне глаза, а правой покрепче сжимая рукоять фалькаты. -Здесь меня знают, как трефового валета Пи. Да, кстати, правило номер пять — во взаимоотношениях с десятками решения принимаю я. Как старший по рангу.

Больно! Опять ужасающе больно!! Только на этот раз боль охватывает раскаленным добела широким стальным ошейником всю шею.

Темнота.

02

Видение

На бетонном полу в глухой ватной тишине бессмысленно копошились совершенно голые люди. Они были отталкивающе бледными и расслабленными. Неуклюже переворачивались с боку на бок, пытались встать на четвереньки, снова валились. Я присмотрелся и тут же отвёл глаза. Все ворочавшиеся и тол-кавшие друг друга существа когда-то были моими одноклассни-ками. Но ведь сейчас они должны быть в моём возрасте?! Почти старики... Почему сейчас передо мной всё те же подростки?

-Какая разница? -возразил Кондратьев-старший. -Всё равно — сырьe.

Слева послышался ровный шум больших механизмов и тела стали исчезать. Откуда-то начали выкатываться пахнущие све-жей краской и маслом новенькие зубчатые шестерни. По одной вместо каждого пропавшего человека.

-Ладно, -сказал Кондратьев-старший. -Само доделается. Пора ехать.

Я попятился.

-Чего? -добродушно ухмыльнулся Кондратьев-старший. -Напугался, что ли? Лезь уж в автобус...

Что-то леденящее, зловещее почудилось мне в его доб-родушии. Огляделся в отчаянии, но другого пути, кроме дорож-ки от ворот цеха к автобусу не было. И летать, как прежде, я уже не мог.

В маленьком "ПАЗ"ике я попытался съёжиться на сиденье в углу в надежде, что не заметят, забудут.

Не забыли.

Автобус попрыгал козликом по кочкам, остановился и распахнул переднюю дверь-гармошку.

-Приехали. -сообщил Кондратьев-старший. -Место!

Я не просто оказался на принадлежавшей Кондратьеву-старшему лесопилке. Я лежал еловым стволом на медленно пол-зущей ленте транспортёра. Ко мне, покрытому смолистой тонкой корой, приближались четыре с диким визгом мечущихся вверх-вниз ленточных пилы. Нельзя было даже зажмуриться, потому что не было глаз. Не-ет!

Внезапно я перестал быть предназначенным к разделке бревном. Попятился прочь от конвейера, потом помчался со всех ног прочь от звенящего воя пил, из-под которых фонтана-ми били ароматные опилки. Бросился вверх по склону к склад-скому сараю, влетел в распахнутые широкие двери. Перевёл дух. Сердце бешено колотилось.

Огляделся.

И сообразил, что со мной всего-навсего играли. Словно кошка, позволяющая обречённой мыши отбежать, для того лишь, чтобы продлить её муки. Понял, для чего был отпущен. Для са-мого страшного.

В полутёмном складе смутно белели невысокие штабели досок, из-под которых с гнусным шорохом поползли, словно длинные белые вермишелины, шевелящиеся корни. Они стреми-тельно оплели ноги, впились в них, потом полезли в живот, бока, грудь, руки. Глубже, глубже... Это было почти не боль-но, но невообразимо омерзительно и неописуемо страшно.

Настолько, что я умер во сне и проснулся наяву. Или наоборот?

Раскалённый стальной ошейник причинял жуткую, но посте-пенно слабеющую боль. Тела я не чувствовал вовсе. Глаз рас-крыть не мог. Сквозь раздражающий лёгкий шорох в ушах протис-кивались размеренно выговариваемые Пи слова: -Ну, вот, вижу, что можешь слушать.

Молодчага, Гай, быстро очнулся. Итак, всё по порядку. Вытащить тебя из-под скалы никто бы не сумел и не успел, об-валы продолжились. Поэтому я принял единственно правильное, хотя и очень неприятное решение — отделить твою голову от те-ла и спасти её. Буквально через полчаса после того, как я это сделал, отнорок окончательно зажало сдвинувшимися скалами. Нет его теперь.

Голову принёс червонным королю и тузу. Как они орали на валета Махалая, пославшего тебя под обвал, как крыли — м-м-м! — я даже заслушался! Пришлось за беднягу Махалая замолвить словечко, заступиться.

Сейчас твоя голова лежит в "госпитальной пещере" чер-вонных. Тут в стенах специально для таких случаев выдолблен десяток ячеек, заполненных мелким красным песочком. Кровь уже запеклась черной коркой, которая через день начнёт отшелуши-ваться, под ней будет молодая кожа. Впереди у тебя приблизи-тельно двести семьдесят дней отращивания нового тела. Проце-дура, повторяю, малоприятная, вряд ли захочешь её регулярно повторять, но, в общем, пережить вполне можно.

Я договорился с червонными тузом и королём, что буду навещать тебя здесь. Очень хочется побеседовать с Гаем-художником... когда снова сможешь разговаривать.

Сейчас для тебя самое главное — питаться и спать. Да вот, кстати, пришёл ваш повар-девятка, принесет протёртую ка-шу с жиром и овощами, сейчас будет кормить. Глотать её неку-да, желудка пока нет, но не беспокойся, сама растворится. Ладно, мне сейчас некогда, загляну вечером.

Шум шагов... кто-то бесцеремонно сжал мои челюсти, рас-крывая рот, набил его тёплой мягкой массой, надо признать, неплохой на вкус. Шаги затихли.

Я по-прежнему не мог раскрыть глаз. Чувствовал лишь, как медленно уходит боль из обрубленной шеи, сменяясь, бла-женным онемением. Каша медленно всасывалась в язык и щёки, это очень было странно и необычно, но вполне вписывалось в природу Этого Света, странного и необычного.

Я уснул.

Цитата

"Если Бог таков, как полагают, он должен быть несчастнее всех во вселенной. Он наблюдает ежечасно миллиар-ды созданных им существ, испытывающих неисчислимые страда-ния. Он знает также о страданиях, какие им ещё предстоит пе-ренести. Можно о нём сказать: "Несчастен, как Бог" ".

Повар разбудил меня в обед, чтобы впихнуть очередную, несколько большую, порцию размазни, которая не только оста-лась во рту, но частично продвинулась вниз по горлу. После всё того же странного процесса переваривания я вновь заснул.

К ужину, как и было обещано, Пи заявился вместе с пова-ром.

_-Да ты совсем молодец, художник. — с некоторым удивле-нием констатировал он во время кормления. -Обрубок почти за-кончил затягивать кожей, веки дрожат, значит завтра уже гля-деть сможешь. Отлично. А ты, кашевар, не забыл, что следует растущий организм живописца переводить на пятиразовое пита-ние?

-Да помню. -буркнул повар, набивая меня едой, -забудешь, как же... мне туз уже всю плешь проел насчёт него.

-"(Сensored) всех вас вместе, -подумал я, погружаясь в сон, -и каждого по одному с вашей (censored) заботой...

03

Спать и не видеть снов — благо. Спать в первой, земной, жизни в полной комплектации и погружаться в сновидения — на любителя. А вот сны Этого Света, лезущие в отрубленную голо-ву... это, доложу вам...

Привиделось, будто стою перед странным барельефом, светло-кофейного цвета, фоном которого служат переплетенные стебли с крупными шарообразными плодами. А на переднем плане — фигура очаровательнейшей девушки с развевающимися длинными волосами. Словно завороженный смотрел я на изображение, никак не понимая, что нём не так. Пока не сообразил: тонкие пальцы рук были самым варварским образом отбиты, переломаны, сколо-ты...

Проснувшись, вызвал меню, чтобы узнать, который час. Вот нелёгкая — угораздило же проснуться ни свет, ни заря. Прислушался к собственным ощущениям. Боли нет, какое блажен-ство! И веки поднимаются, пусть даже с некоторым усилием. Смотреть правда не на что, вверху — каменный потолок, едва-едва освещаемый огоньком лампы-ночника.

Согласно пошлым сентенциям из прошлой жизни, во всякой гадости, можно найти крохотный элементишко радости, в любой куче дерьма — ма-аленькую жемчужинку, в каждой неприятности — микроскопический позитивчик. Возможно ли червонной десятке Гаю отыскать в его теперешнем распренаихреновейшем положении хоть что-то утешительное?

А вот-таки да! Моя башка получила свободное время, ко-торое не просто может, но обязана результативно использовать. Если угодно, внутренне ухмыльнулся я, она находится в сана-торно-лазаретных условиях. Ну да, красный мелкий песочек вме-сто белых простыней и наволочек, выдолбленная в скале ниша заменяет кровать, угрюмый повар — аналог нянечки, а в роли хирурга — крайне странный трефовый валет Пи с бритвенно нато-ченной махайрой. Но внешние отличия не отменяют главного: с десяток дней, пока не смогу разговаривать, меня никто не бу-дет напрягать ни общением, ни поручениями, кормя и обихажи-вая, чем не санаторий? Затем, когда отрастёт напоминающее куклу тельце младенца, надо быть готовым к обстоятельным бе-седам с тузом Бурхардом и валетом Пи. Потом регенерирующий организм станет детским, подростковым, юношескими, тут уж, очевидно, придётся работать, ибо в Подгорье дармоедам места нет.

Итак, следует организовать себе десять дней интенсивно-го самопознания, самоосознания, самоорганизации и самосовер-шенствования. Как? Усиленно и детально исследуя меню соб-ственной судьбы. Что ж, поехали, как выразился однажды Юрий Алексеевич.

Вот она, выводимая перед закрытыми глазами и зависающая на чёрном фоне рыже-багровая рамка в стиле причудливого ба-рокко...(censored), ну и вкус у уполномоченного по сектору No318... то есть у шефа Этого Света...

Вышеупомянутый уполномоченный, помнится, выяснял, в ка-кой форме мне желательно получать информацию об Этом Свете. Предлагал варианты голосовых сообщений, страниц книги, но, в конце концов, согласился с моей просьбой предоставить что-то вроде меню компьютерной игры. Согласие сопроводил занудливым втолковыванием того, что, дескать, Этот Свет под номером три-ста восемнадцать, это никакая(!) не(!!) игра(!!!), а, стало быть, и меню будет лишь внешне таким, к каким я привык, сидя за компьютером в первом существовании.

Ну, это я, не поверите, осознал в полной мере, особенно — сейчас, валяясь в виде отрубленной головы в скальной нише. Точно — не игра.

В частности, нет кнопки, при нажатии на которую появля-ется окошко с информацией о названии и версии игры, о послед-нем обновлении. А невообразимо полезны были бы ссылки на име-на, сайт и электронную почту разработчиков. Отсутствует кноп-ка "Оставить отзыв". Эх, жаль, что нет "Выхода" и "Сброса"...

Цитата...

Уж лучше надпись "Вход запрещён", чем "Выхода нет". (Станислав Ежи Лец)

И от кнопочки "Оставить отзыв" не отказался бы, ох, не отказался...

Чего ещё нет? "Настройка", "Звук", "Изменить имя", "Язык", "Автоматический режим", "Графика", "Погодные усло-вия", "Уровень сложности", "Статистика". Ну, и так далее...

А что есть? О-па! А что такое "Память"?

На исследование возможностей этой кнопки ушло полчаса. Еще столько же заняло ошарашенное обдумывание открывшихся возможностей. Его прервало первое на сегодня принятие пищи. Заявился повар, без церемоний набил меня невкусной варёной рыбой, тщательно очищенной от костей и размятой до состояния кашицы. Пробурчал, что помнит о пятиразовом кормлении. Уда-лился. Я же, впитывая необходимые для регенерации белки, жи-ры, углеводы, смотря во тьму, слабо озаряемую огоньком ночни-ка, продолжил размышления.

Цитата...

Страхомысль — это тщетное беспокойство о неизбежном или о маловероятном. (У.Черчилль)

И, наконец решился. -"Глупую я прожил первую жизнь, -подумал с ожесточением, -бессмысленную какую-то... Очень хотел быть нужным. А перед смертью окончательно убедился, что, кро-ме мамы, никому никогда не был нужен, и никто никому не был и не будет нужен. Был ли я, не было ли меня, работал ли, валял-ся ли на диване — всем было всё равно. Ничего мне не дано бы-ло изменить, ничего не поправить. Можно было только приспо-сабливаться, как таракану, лучше или хуже. А приноравливаться к дерьму было настолько противно, что я себя так и не переси-лил. Так что не сомневайся, Гай, за каким чёртом нужны беспо-лезные воспоминания? Умершему там, они, тем более, не нужны здесь!".

Мысленно отдал распоряжение стереть тщательно выбранные разделы памяти. Трижды подтвердил его, как того потребовало меню.

В следующее мгновение увидел, что три четверти ячеек на схеме меню опустели, а во мне теперь стало как-то пусто, словно не только тело отрезали, а ещё и из мозга выкромсали что-то большое и привычное, не то раковую опухоль, не то часть души... Как заказывал, сохранились в полном объёме все знания, которые получил в школе, университете, во время по-следующей работы. Напрочь исчезли радости и печали, лица и имена, события и происшествия, обстоятельства и детали, то есть всё, что не только не может помочь мне в ближайшие пол-торы сотни миллиардов лет, но, определённо, будет мешать, становиться сюжетами тоскливых и кошмарных снов.

Вот как-то так! Управление собственной памятью, созна-нием и подсознанием? Ай да Этот Свет! И уже привыкая к этому новому ощущению, в очередной раз услышал шаркающие шаги пова-ра.

-"Приятного аппетита!" -пожелал себе, осторожно вбирая приближающиеся запахи.

04

-Ну вот. -недовольно сказал я сквозь замысловатый зе-вок, -только бессонницы не хватало. Пропади она пропадом!

Потянулся в постели, сухие водоросли с готовностью отозвались хрустом. Стена спальной пещеры продрожала едва за-метной мелкой дрожью. В первые дни моего пребывания в Подго-рье это очень тревожило, наводя на мысли о всяких катаклизмах и землетрясениях, однако, после того, как меня завалило в Во-нюрной Нутри, я, как и все прочие, перестал обращать внимание на подобные мелочи. Снова зевнул. Ночь воспоминаний сегодня, что ли? Хотя да, есть, что вспомнить... вот, хотя бы, то, что было неделю спустя после обрушения...

...-Прекрасно, -довольно говорил трефовый валет Пи. -Жалко, что не можешь видеть себя со стороны. Так трогательно выглядишь!

Да мог я. Хотя и не полностью. Стоило опустить глаза, как ниже подбородка частично просматривалось тельце младенца с маленькими ручонками и ножонками, совершавшими беспорядоч-ные барахтающиеся движения. Теперь мой растущий организм уже находился не внутри ниши, наполненной дезинфицирующим красным песком, а на покрытой циновкой лежанке.

-Скоро сформируются лёгкие, -пообещал Пи, -сможешь го-ворить. А пока... Ну-ка подай голосок.

Я злобно пискнул.

Пи рассмеялся: -Специально для тебя туз заказывает сверху клубнику у чёрных. Цени!

Он присел на край лежанки, взял со стоявшей тут же гли-няной тарелки ягоду размером с кулак, аккуратно разрезал на четыре части, сунул четвертинку мне в рот.

На самом деле это ниггеры оценили медные и бронзовые изделия, отливаемые в подгорных мастерских по вылепленным ху-дожником Гаем формам, подумал я. И поощряют дополнительной жратвой.

Ягода оказалась невообразимо вкусной, я открыл рот, прося добавки. Пи верно понял мимику и скормил вторую и тре-тью четвертинки.

-Отличный собеседник. — с уважением сказал Пи. -Слушает, всё понимает и не может возразить. Сегодня выдалось полдня свободных, вот и воспользуюсь. Посижу тут, порассказы-ваю в долг. Почему "в долг"? Потому что, когда сможешь гово-рить, расплатишься — будешь рассказывать сам, а я буду слу-шать. Итак...

Пи оказался моим соотечественником, выходцем из бедной семьи, в двадцатилетнем возрасте поступившим на физико-математический факультет Санкт-Петербургского императорского университета, а в мае 1915 года с отличием закончившим учёбу. Был направлен в эскадру воздушных кораблей "Илья Муромец", ставшую первым в мире соединением бомбардировщиков, где рабо-тал в радиоэлектрической лаборатории. Второго ноября был сбит самолёт штабс-капитана Озёрского, на борту которого находился молодой прапорщик испытывавший аппарат радиотелеграфической связи. Так Пи оказался на Этом Свете.

В отличие от меня, истерзанного болезнью и готового принять кончину в любой её форме, для молодого атеиста и ма-териалиста Пи быстрая и внезапная смерть в рухнувшем аэро-плане оказалась страшным потрясением. Оказалось, что суще-ствует, как сказано в энциклопедии, некая "бессмертная сущ-ность, в которой выражена природа и сущность человека"... как ни называй её — душой или сознанием. Потрясение было усугуб-лено общением с Говорящей Иконой, которая исполнила ту же функцию, что и Судья в моём случае.

Затем старший уполномоченный Службы приведения пригово-ров в исполнение по триста восемнадцатому сектору вручил Пи книгу судьбы, аналогичную моему меню саморегуляции и выпихнул новичка в кирпичный двор, откуда его, естественно ждали путь на берег Полынь-реки и переправа на левый берег в ладье Харон

Три месяца Пи бродяжничал в горных джунглях, где был изловлен "стаей Сэйвиора" и отправлен на каторгу в Подгорье.

В трефовой масти Пи заработал авторитет немалыми теоре-тическими знаниями и практическими умениями, проявил себя блестящим геологом, изыскателем и разведчиком, выдвинулся че-рез пятнадцать лет в валеты. К дельным советам Пи прислушива-лись не только трефовые туз и король, но и верхушки прочих мастей.

При всех кажущихся успешности и благополучии подгорного бытия, Пи с каждым годом более чем векового пребывания в Под-горье испытывал всё большие тоску и раздражение. Среди причин такого состояния на первом месте стояли нехватка информации и отсутствие тех, с кем можно было бы ею обмениваться.

_-Такое чувство, -мрачно жаловался Пи, — что сволочи Сэйвиора тщательно отбирают среди перевезённых через реку са-мых умственно ущербных и обделенных образованием! Знаешь ли, Гай, каков среди нас процент бессловесных животных-шестёрок и косноязычных кретинов-семерок? За семьдесят! С оставшимися тридцатью можно беседовать лишь на бытовые темы! Вот отчего меня потрясло, как ты из-под завала декламировал "Памятник". Вот почему я, рискуя собой, вытаскивал твою голову в безопас-ное место. Вот зачем сейчас сижу тут и беседую, терпеливо до-жидаясь, когда сможешь отвечать.

Я очень постарался, чтобы издаваемый мною младенческий писк получился максимально саркастичным.

-Именно так. -назидательно поднял палец Пи. -Не пищи, ты интересен, это правда. А в качестве извинения за вынужден-ное обезглавливание прослушай лекцию о крови и мозге и пойми, что валет Пи был прав.

Заметив, что я вновь собираюсь пискнуть, Пи поспешно сунул мне в рот последнюю четвертинку клубники, а затем поде-лился в самом деле исключительно важной информацией.

В его изложении дело обстояло так:

-ј1. То, что в предыдущем существовании попы всех церк-вей и сект называли богом вложенной душою, а так называемые психологи блудливо именовали сознанием — существует. Хотя по всем стальным законам логики существовать никак не может.

Твоё, Гай, моё и всех остальных обитателей Этого Света сознания были помещены в тела и обречены на вторичную, по всем вероятиям, запредельно долгую жизнь. Что уже следует считать чудом. Не меньшим чудом надо признать вечность и неизменность телесной оболочки. Посмотри на меня: за сто с хвостиком лет не заметил за собой ни малейших внешних измене-ний. Не появилось ни морщинки, ни родинки, ни веснушки, ни бородавки... Регенерирует в прежнем виде почти всё — заживают пробитые печень и сердце, разорванные лёгкие, отрастают не только откушенные хищниками конечности, но, как ты сейчас убеждаешься, всё остальное — тоже.

Из факта регенерации совершенно очевидно вытекает вывод — раз всё, что расположено ниже шеи, может быть утрачено и восстановлено без малейшего ущерба для сознания, следователь-но, оно расположено выше шеи, то есть в головном мозге. Так что, Гай, паче всего береги голову, все травмы болезненны, очень болезненны, либо крайне болезненны, но не фатальны.

А вот что произойдёт, ежели — храни нас судьба от тако-го ужаса! — будет раздроблена голова с разбрызгиванием мозга во все стороны? Что произойдёт, если головной мозг сгорит в лаве вулкана? Подобное мне, по счастью, довелось наблюдать лишь однажды, когда на одну из бубновых шестёрок обрушился большой сталактит. От башки бедолаги ничего не осталось, а я заметил, как от кровавого студня взмыло что-то похожее на об-лачко белого пара, метнулось влево-вправо, куда-то шмыгнуло и... и всё... Можно предположить, что сознание, "выскочившее" из головного мозга становится... эмм... привидением... призраком... Как понимаешь, это всего лишь моя частная гипотеза, которая может быть в равной мере, как подтверждена, так и опровергнута. Мо-жет ли сознание вновь обрести тело? Не знаю.

А вдруг голову слопает местный хищник? Ну, тут всё во-обще на уровне слухов, баек и страшилок. Были в Подгорье та-кие случаи, причём немало, только вот с последствиями неясно... Опять же выскажу всего-навсего личное предположение, что со-знание сожранного переселяется в тело сожравшего. Что, заме-чу, тоже — никак не сладкая конфетка! Представляешь — перево-плотиться в ящера?

А вот обратный процесс невозможен! То есть мы вполне можем без опаски съесть мозг ящера (если, конечно, преодолеем отвращение) и не уступить ему собственное тело. Почему так — не понимаю, но искренне радуюсь этому очень мудрому ограниче-нию.

Озарение!

ј2.В общем, душа содержится в мозгу. А не в печени, как считали древние греки, и не в сердце, как уверены женщины. Ну, и, разумеется, не в крови, как полагали евреи.

Хотя... с кровью всё не так просто. Она тут исключительно важна. Не только потому, что, потеряв её чрезмерно много, ты без сил рухнешь в глубокий обморок на радость врагам.

Кто населяет Этот Свет? Мы, умершие на том. Ну, тут всё обстоит достаточно просто. Мы есть мы. Конечно же, повсюду бродят, плавают и даже летают тутошние животные, созданные невесть кем. По непроверенным и очень противоречивым слухам обитают также некие подобные нам человекообразные туземцы-аборигены. Интересно, правда?

Так вот, представь себе, что ты убил, к примеру, како-го-нибудь местного хомяка. Зажарил и съел его тушку. Приятно-го аппетита! Голову сохранил и принялся её откармливать так же, как это делают сейчас с тобой. Только добавляя при этом в пищу собственной крови. Зачем? О, есть выгода! Заново выра-щенный таким образом зверь станет не просто домашним питомцем он будет абсолютно искренне и неистово преданным тебе суще-ством, выполняющим любые приказания обожаемого хозяина.

Возможно, это применимо и к гипотетическим аборигенам... если те, конечно, существуют...

Озарение!

Чего так на меня уставился? А, сообразил. Успокойся, художник, на нас, вторично живущих такие штуки не действуют. Даже если червонный туз и король вместе взятые будут спаивать тебе свою кровь бочками, рабом не сделают.

05

...Перестать валяться и встать, что ли, раздумывал я, продолжая потягиваться и зевать, не раскрывая рта. Сходить в червонную столовку, выпросить чего-нибудь да зажевать, а по-том вообще отправиться в мастерскую, засесть за лепку воско-вой модели шлема? Или, наоборот, не заморачиваться? Прова-ляться оставшееся до подъёма время, предаваясь некстати нака-тившим воспоминаниям о временах недавних...

...Пребывание в "лазарете" оказалось очень полезным. Настолько, что я даже без раздражения и отвращения вспоминал причины, по которым попал туда.

Приблизительно на восьмидесятый день регенерации я об-ладал телом пятилетнего ребенка, сочетающимся с аппетитом здоровенного мужика, свободно передвигался, полностью восста-новил речевые способности, хотя и разговаривал тонким детским голоском. Правда, слабые пока что детские пальцы не справля-лись ни с татуировкой, ни с лепкой, но червонные туз и король с пониманием относились к моему состоянию и не торопили с полным возвращением в творческий процесс.

Пи заходил в "госпиталь довольно часто. Он потребовал "возврата долга" и теперь уже мне пришлось перейти в режим монолога. Трефового валета интересовал прогресс науки в поки-нутом нами Том свете. Краткое же изложение революционных со-бытий, посреволюционного могущества СССР, кризиса и уничтоже-ния Советского Союза с последующим разложением и вымиранием его огрызков, Пи воспринимал совершенно равнодушно, лишь как необходимый фон для понимания общей линии научно-технического развития. Зато, когда я дошёл до изобретения компьютеров, ва-лет оживился и потребовал подробностей. Особенно заинтересо-вало его, то, что я упросил старшего уполномоченного Службы приведения приговоров в исполнение по триста восемнадцатому сектору встроить в меня квазикомпьютерное меню управления личностью. Он потребовал, чтобы я не просто описывал экраны, всплывающие перед глазами, но и делал наброски палочкой на песке.

-У меня, -задумчиво сообщил он, -всё оформлено, как страницы мысленно перелистываемой энциклопедии. Похоже, не так удобно, как у тебя.

Двухсотый день регенерации я ознаменовал тем, что при-шёл в столовую червонной масти на завтрак и занял обычное ме-сто за столом. Опасения, что все будут бесцеремонно и брезг-ливо рассматривать урода с головой взрослого на подростковых плечах, не оправдались. Червонные десятки и девятки восприня-ли моё возвращение, как нечто само собой разумеющееся. Потом отправился в свою мастерскую и принялся усердно восстанавли-вать навыки рисования, лепки и резьбы по дереву. К вечеру удовлетворенно отметил, что работа идёт, как прежде.

На двести семидесятый день доложил тузу Бурхарду, что рассчитался с другими мастями, закрыл все задолженности по татуировкам и вылепил дюжину новых макетов топоров, ножей, чашек и шлемов для литейщиков. Удостоился похвалы и сотого строжайшего приказа больше не шляться по опасным штрекам и отноркам.

Возрождение завершилось, телеса были целиком и полно-стью восстановлены в прежнем виде, червонная десятка Гай, ху-дожник и мастеровой Подгорья был готов к дальнейшему отбытию подгорной каторги...

...Всё, что ли, раздраженно подумал я? Неожиданная бес-сонница с незваными воспоминаниями растянулась на всю ночь, заснуть так и не удалось. Я заглянул в меню, услужливо сооб-щившее, что сейчас полтретьего утра, температура — три граду-са, влажность воздуха — 80%, в воздухе 70% азота, 27% — кис-лорода и 3% — инертных газов и углекислоты... угу-угу... Вот они удобства Этого Света, вроде бы медный век на дворе, а в любой момент доступна безошибочная метеосводка. Потянулся, прошлё-пал босыми ступнями по коридору к журчавшему ручью, умылся тёплой кристально чистой водой. Отправился в столовую, настраиваясь на переругивание с поваром по поводу неурочного визита.

Круг 05 Sol lucet omnibus

01

Как оказалось — зря. Сегодня у плиты стоял червонная восьмерка Самбай, из старожилов Подгорья. В отличие от своего более молодого напарника до препирательств со столующимися он не снисходил. Увидев меня, припёршегося на полчаса раньше, молча выставил на стол четыре оловянных тарелки, чашку, бряк-нул медную ложку и вернулся к печи. Ну, вот и славно, о чём с ним беседовать...

Между прочим, я отлично понимал тех несчастных восьмё-рок, которые вкалывали, словно прóклятые в шахтах, на сборе или рыбной ловле, у литейных и кухонных печей. Ведь легче лёгкого спятить от осознания того, что выбраться из Подземья невозможно, что существование — лишено какого-либо резона. Вот они и уходили с головой в работу, создающую видимость смысла.

-Посмотри на них, -с презрительной скукой говорил Пи, -сами превратили себя в приставку к кирке, поварешке или кор-зине. Согласен, засушив мозг, куда проще существовать, только зачем?

Что там у нас сегодня на завтрак? Стандартный набор: каша с зажаренным луком и желудями, копчёное сало, ржаная ле-пешка, тёртая редька и подслащённый мятный чай. Самое главное тут — привычка, привыкни есть, не привередничая, и калорий вполне хватит до обеда. Я такую привычку успешно выработал. Проворно съел всё, как положено, тщательно вымыл посуду в ра-ковине с проточной горячей водой, поставил на деревянную пол-ку. Сказал: -"Спасибо!" и, как обычно, не дождавшись ответа Самбая, вышел.

Цитата...

Как хорошо себя чувствуешь, когда желудок полон. Ка-кое при этом ощущаешь довольство самим собой и всем на све-те! Чистая совесть — по крайней мере так рассказывали мне те, кому случалось испытать, что это такое, — дает ощущение удовлетворенности и счастья. Но полный желудок позволяет до-стичь той же цели с большей легкостью и меньшими издержками. После обильного принятия сытной и удобоваримой пищи чувству-ешь в себе столько благородства и доброты, столько всепроще-ния и любви к ближнему!

(Джером К. Джером Трое в лодке, не считая собаки)

В каждой масти была должность фонарщика. Их обязанно-стью были наполнение светильников сланцевым маслом и установ-ка в коридорах через каждые пятьдесят шагов. Назвать это освещением язык не поворачивался, но огоньки всё-таки разго-няли темноту и служили отличными ориентирами, лоб не расши-бёшь и ногу не подвернёшь.

Так что я добирался от столовой до своей мастерской в режиме "машинально-автоматически", думая о чём-то посторон-нем. Там уже шустрил, наводя порядок и подкладывая в очаг го-рючий сланец, потрёпанный семёрка-уборщик. Я жестом отпустил его, сунув попутно кусок лепешки.

Ну что, можно приступать. Растер в ладонях немного жи-ра, взял заготовленный вчерашним вечером кусок горного воска, принялся разминать

Наблюдения и размышления...

Горный воск — местный природный углеводород, возмож-но. из группы нефтяных битумов, очень напоминает пчелиный воск, слегка пахнет керосином.

Добывают его более чем в десяти локациях Подгорья в различных сортах — от светло-жёлтого мягкого (воскообразно-го) до тёмно-коричневого, более твёрдого.

Пи высказывал предположения, что залежи горного воска сложились в виде минеральных жил, вследствие испарения и окисления нефти и образования расплавленного парафина, кото-рый застывал в расщелинах.

По моей просьбе мастера растапливали только что добы-тый горный воск, очищали, после чего заливали в горшочки, изготовленные из скорлупы кокосовых орехов, чтобы было удоб-нее хранить.

Почувствовав, что воск стал податливым и пластичным, принялся лепить модель двухлезвийного боевого топора. Покрыл центральную часть особым узором "плетушкой". Полюбовался мо-делью, остался доволен. Отложив в сторону, тщательно промесил красную глину, принялся крайне осторожно облепливать восковую модель, оставляя так называемые литники — канальчики, по ко-торым литейщики вольют расплавленную медь.

Впоследствии полученное изделие в свою очередь станет образцом-матрицей. Уже с неё будут делать новые слепки-формы для серийного изготовления многих совершенно одинаковых топо-ров.

02

По окончании рабочего дня в мастерскую заявились Пи и с ним ещё три валета, причем — по одному от каждой расы! Что вызвало во мне худшие предположения: -Арестовывать пришли, граждане начальники?

-Зачем усложнять? -отмахнулся бубновый валет, -Просто сожрём сейчас тебя заживо, да и всех делов...

-Он невкусный. -возразил Пи, выставляя на мой рабочий стол неказистый, но объёмный кувшин с грибовухой. -Придётся закусывать тем, что вы приволокли.

-Ну вот, весь расклад обломал... -вздохнул валет пик, вы-тряхивая из видавшего виды кожаного заплечного мешка. -А я так надеялся отведать художниковой ляжки...

-Так кусни, если невтерпёж. -разрешил Пи.

-Трепачи. -заключил червонный валет. -Нож дайте сыр по-резать.

-Не громоздите там лепешки. -предупредил Пи. -На край не кладите, говорят вам!

-Не учи учёных. -гордо ответил валет бубен, тут же уро-нил лепешку и взмолился. -Ну, вот помолчал бы, чего под руку лезешь!

Пи фыркнул, раскрыв плетеную из камыша корзинку, приня-лась аккуратно выставлять на стол чашки из кокосовой скорлу-пы.

Я с трудом оторвал взгляд от праздничного изобилия на столе: -До новогодних праздников еще две недели.

-А предновогодние забавы пора начинать. -объявил Пи. -Игры разума. Битвы интеллектов. С гостей угощение, с хозяина Гая — развлечения.

С незваных гостей, мысленно уточнил я. Хотя, кажется, знаю, зачем он их сюда приволок. Моей отрубленной голове он обстоятельно жаловался, что за столетие пребывания в Подгорье отыскал здесь всего-то трёх достойных собеседников, "помогаю-щих умственно не заржаветь". Кажется, меня он тоже включил в антикоррозионную лигу.

-Съем-ка рыбку. -сказал я. -не стоит грибовуху натощак вливать. Вы хочете развлечений — их есть у меня. Рассказываю притчу, а вам предлагаю вывести мораль. Две морали. Три. Сколько захотите.

-Поехали. -согласился Пи, разливая брагу по чашкам.

-Жена приняла душ. — довольно начал я, -в ванную зашёл муж и тоже стал мыться. И тут в дверь позвонили. Жена в мах-ровом халатике открыла дверь и увидела соседа по лестничной площадке. Тот мгновенно отреагировал: "Снимешь халат за сот-ню?" и тут же достал деньги. Жена недолго колебалась. Сосед рассмотрел её голую, вручил деньги и удалился. Жена спрятала добычу в свой кошелёк. Вытирающий лысину полотенцем муж вышел из ванной и спросил: -"Кто заходил?". -"Ерунда, сосед" -ответила жена. -"А он не говорил, когда собирается вернуть должок — сотню?" Мораль?

-Всегда говори жене, когда одалживаешь семейные деньги. -неуверенно предположил Пи.

-Всегда говори мужу, когда добываешь деньги. -возразил червонный валет.

-Возвращать долги надо творчески. -предположил бубновый валет.

-Все бабы — (censored)! -сделал категорический вывод валет пик. -За наше здоровье!

-Продолжаю. -хмыкнул я. -Попали две лягушки — оптимист-ка и пессимистка — в крынку с молоком. Выпрыгнуть нельзя.

-Полная хана, -мрачно определила пессимистка, измерив взглядом расстояние до края горшка, -Чего мучиться понапрас-ну?

И быстро утопилась.

-О, нет! -квакнула оптимистка, -Недавно проповедник учил: -"Если сидеть, сложа руки, то ничего и не добьёшься да-же в стране таких огромных возможностей, как наша". А ещё я читала в книжках, что надо барахтаться, что есть сил, собью масло, образуется точка опоры, выпрыгну!

И стала барахтаться. Била, била лапками... пока тоже не утонула в полном изнеможении. Потому что молоко было обезжи-ренным, порошковым и по определению не могло сбиться в масло. Что с моралью?

-Дёргайся, не дёргайся, всё равно потопнешь... -вздохнул червонный валет.

-Не покупайте обезжиренного молока. -предостерег Пи.

-Оптимизм — (censored)! -выдал рифмованное ругательство пиковый валет. -Хряпнем!

-Жил, стало быть, был в одном селе тупой да склочный крестьянин. — с былинными интонациями загудел я. -И вот решил он однажды взять верх над всем селом. -"Пусть, -думает, -соседушки на меня спины-то погнут, а я над ними побуду!"

Легко загадать, да не просто сделать. Однако была у па-харя задумка. Прознал он, что в горах некогда водились драко-ны, да и подался туда. И точно — нашёл кладку яиц. Выбрал од-но, какое дотащить до дому мог и приволок в деревню. Уж как он яйцо укутывал да обогревал — то разговор отдельный. Но долго ли, коротко ли, вылупился трёхглавый змеёныш. Крестья-нин с рук его выкармливал, да при каждом кормлении всё втол-ковывал, как змей ему должен деревню подчинить, как непокор-ными, которых ему хозяин укажет, харчиться. Драконыш слушал, молчал, только глазки угольками поблёскивали.

И вот пришёл час, когда крестьянин явился на мирской сход не один, а со змеем. И объявил себя деревенским старо-стой с диктаторскими полномочиями. Перво-наперво дракону скормил недругов своих. Потом законы прописал для деревни. И вот ажно десять целых лет староста крутил-воротил селом, как похочет. Только вот однажды пришли односельчане к его хате за кажнодневным утренним приказом, ждут-пождут, а начальство всё не выходит. Стояли, покуда из-за хаты драконище не показался. Выплюнул он старостин лапоть, рыгнул, когтем в клыках поковы-рял, потом ткнул в одного мужика пальцем, да и говорит: -"С сей поры ты будешь старостой!" Как с моралью?

-Не будь идиотом, не вскармливай драконов. -пожал пле-чами Пи.

-Вскармливай, -оспорил червонный валет, -только сам не становись кормом.

Валет пик раскрыл было рот, но Пи проворно сунул туда огурец.

Я лучезарно улыбнулся: -Черепаху угнетало то, что на неё обращают внимание только когда спотыкаются: -"Всю жизнь пресмыкаться под лапами и копытами! -плакалась она. -Да и как в нашей плоской саванне возвысишься?" -"А ты собирай сушеный слоновий навоз в кучу. -посоветовал ей пробегавший мимо боро-давочник. -Правда, придётся много и упорно работать, но потом влезешь на вершину сооружённого холма и окажешься выше мно-гих". Черепаха принялась стаскивать сухой помёт слонов со всей степи и наконец забралась на сооружённый ею холм. -"О!" -удивился голодный дикарь и поджёг собранную черепахой навоз-ную кучу. А потом съел мечтательницу, запёкшуюся в собствен-ном панцире. Что скажете?

-Мораль: дикари никогда не научатся пользоваться печью. -пробурчал бубновый валет.

-Возня в дерьме часто помогает забраться на вершину, но не гарантирует, что там удержишься. -сказал червонный валет. Пиковый подозрительно покосился на бдительного Пи и промол-чал.

-А можно ли мне отомстить за оклеветанных дикарей, яко-бы не освоивших печи? -поинтересовался бубновый валет. -Вот индейская притча моих далёких предков. Скунс, увидев грифа, восседающего на вершине дерева, спросил его: -"Что делаешь?" -"Да вот как-то... ни хрена не делаю." -лениво ответила птица. -"А могу ли и я ни хрена не делать?!" -позавидовал скунс. -"Да как хочешь." — отвечал гриф. скунс, упав в тени у корней дерева, задремал. Там его и сожрала стая койотов. Мораль — чтобы ни хрена не делать, надо сидеть ну очень-очень высоко.

-Прямо мёдом по душе наших хозяев с Нагорья. -кисло за-метил Пи.

-Прозрачный такой намёк. -согласился я. -Как там в сказке? "Высоко сижу — далеко гляжу"? Гм... Но ладно, вновь бе-ру слово. Начальник, его секретарша и заместитель нашли араб-скую лампу. Потёрли. Естественно, оттуда выпорхнул джинн и пообещал исполнить заветное желание каждого. -"Я первая, пер-вая!" — защебетала секретарша. -Хочу оказаться на Канарах за-бесплатно в самом дорогом отеле на целый месяц! На год! Нет, на три года. И без идиота-начальника". -"Будет сделано!" Хлоп! И секретарша исчезла. -"Я! Я! -проорал заместитель. -Желаю сам стать хозяином собственной фирмы и не зависеть от шефа-дурака!" -"Исполняю!" Бах! -"А чего хочешь ты?" -"Пусть, -злорадно пожелал начальник, -эти твари вернутся и снова бу-дут вкалывать на меня, но в рыбозасолочном цехе и на втрое... нет, впятеро меньшем жаловании."

-Мораль: всегда давайте вашему начальнику высказаться первым. Правильно понимаю? -уточнил червонный валет.

-Правильно. Поэтому — римская байка. Древняя. И почти цензурная. -торопливо уточнил валет пик, грозя Пи кулаком. -Соловей зазевался и слишком поздно полетел на зиму в тёплые края. Замёрз на лету, свалился на дорогу. Проходивший бык нечаянно нагадил на него. Соловей отогрелся в тёплом навозе и на радостях запел. Кот услышал трели, откопал певца из бычьей лепёхи и слопал. Ну и?

-Не каждый нагадивший на вас — ваш враг. -мгновенно от-реагировал Пи.

-Не всякий вытаскивающий вас из дерьма — ваш друг. -пробормотал я, отметив про себя, что Пи, может принять ска-занное на свой адрес. Ну и хрен с ним, вообще-то, так оно и есть.

-Когда тебе стало хорошо — помалкивай об этом. -добавил червонный валет.

-Никогда не затягивай с отлётом на юг. -веско подытожил валет бубен.

-Надо запить притчу. -предложил пиковый.

-Запить — это хорошо. -одобрил Пи. -Без сомнений. Одна-ко, друзья мои, расширенное заседание нашей Лиги предполагает не только приятности, но и полезности. На повестке дня — два вопроса. Первый — внеочередной. Принятие в ряды Лиги червон-ной десятки Гая, выдающегося художника и моделиста Подгорья. Кто "за"? Единогласно. Поздравляю, Гай, ты принят под номером пять.

-Спасибо. -растроганно молвил я. -Правда, не понял, в какую именно Лигу принят и не помню, чтобы просил меня туда принять, но, всё равно благодарю.

-Как? -удивился Пи. -Разве неясно? В Лигу умственного выживания образованных людей Подгорья.

-В сообщество тутошних (censored) мыслителей. -поддакнул пиковый валет.

-Угу. -внёс лепту в пояснения червонный.

Я поперхнулся.

-Второй вопрос повестки дня. -невозмутимо продолжал Пи. -Он же — главный среди всех обсуждаемых Лигой. Что думает наш свежеиспечённый собрат на тему выхода на поверхность и осво-бождения?

-Да нич-чего не думаю. -мгновенно ответил я. -Туз Бурхард в специальной беседе (кстати, тоже во время выпивки) запретил насчёт этого думать. А еще предупредил, что, ежели я с кем на эту тему разговор затею, то мгновенно и от души по-лучу по морде.

-Правильно предупредил. -проворчал валет пик. -Ни с кем нельзя. С нами — можно. Сами же спросили.

-Ну? -подтолкнул в голый бок бубновый валет.

-Ну. -ответил я.-Правильно ли понимаю: предложения мо-литься и ждать чуда, а также просачиваться наружу сквозь гра-нитные толщи не принимаются? Ладно, не сопите, беру глупые слова обратно. Единственный путь сюда и отсюда — Вертикаль, правильно понимаю?

-Да.

-Помню, как там наверху. -задумчиво сказал я. -Был так-же на её дне. Больше, чем сто двадцать метров в высоту. Около шести метров в диаметре.

Валеты уставились на меня.

-Наверху, насколько запомнил, когда меня спускали, у самого подъёмника дежурят два ниггера. Они ведут непосред-ственное наблюдение за колодцем. За ними ещё четверо, попарно сменяющие часовых. То есть шестёрка бойцов. Этого вполне до-статочно для того, чтобы управлять деревянным "лифтом", опус-кая его вниз с новыми рабами и продовольствием, поднимая его с нашими изделиями.

Туз рассказывал о нескольких неудачных прорывах воору-женных рабов наверх, на захваченном "лифте" и я понял, почему любая такая затея была, есть и будет обречена на провал.

-Почему? -жадно спросил валет бубен.

-Не в "лифте" проблема. -задумчиво сказал я. -Даже если допустить, что мы отправим на площадке подъёмника шесть луч-ших бойцов, а еще двадцать шесть будут карабкаться наверх по гладкому, словно зеркало, граниту Вертикали при помощи каких-либо волшебных присосок или липучек, едва они преодолеют сто-метровую отметку, как их тут же обнаружат наблюдатели нигге-ров...

-...и подадут сигнал тревоги. -не спросил, а продолжил червонный валет

-Вот именно... -вздохнул я. -Ладно, пусть чёрные часовые успеют дать без промаха всего пару залпов из самострелов, пусть вынесут дюжину наших бойцов, пусть оставшиеся в живых наши искрошат эту шестёрку. Но за это время подоспеют ещё два-три десятка поднятых по тревоге вражьих арбалетчиков, вот в чём беда!

-И всем полный(censored)! -угрюмо подытожил пиковый ва-лет. -Вот-вот, и мы в это же (censored) уткнулись...

-Да, -подтвердил Пи, -додумались мы до этого в своих обсуждениях... давно...

-(Сensored). -подвёл итог пиковый валет. -Безнадёга...

-Нет. -я покачал головой. -Есть надёга, хотя и очень слабенькая. Сейчас я расскажу о ней, вы обгложете идею со всех сторон, раскритикуете её и осторожно расскажете своим королям... ну, и тузам...

Валеты, подпрыгнув на лавке и мгновенно протрезвев, уставились на меня выпученными глазами.

03

Цитата...

"Можно ли выйти из ада? Иногда да, но никогда в оди-ночку, никогда без того, чтобы принять жёсткую зависимость от другого человека".

(Ф.Бродель.)

За два года подгорной каторги уже второй раз удостаива-юсь чести стоять пред очами обожаемых вождей и лидеров, думал я, оглядывая Пещеру Большого Совета, которая на общем фоне быта Подгорья смотрелась настоящим дворцом. Тяжёлые деревян-ные скамьи вдоль стен, бронзовые факелы, в чашах которых, по-трескивая, горел сланец, посыпанный солью для яркости. Пол, мощёный плоскими плитами шлифованного гранита, бронзовые куб-ки (моей работы!) на полках.

Заседание на этот раз было расширенным: само собою си-дели тузы и короли каждой из четырёх мастей, но кроме них присутствовали валеты шутовской "Лиги умственного выживания образованных людей Подгорья", сообщившие непосредственным ше-фам о проектах художника Гая. Заседание было секретным, охра-на из вооружённых мечами валетов перекрыла коридор так, чтобы уши низкоранговых не поймали ни единого звука из сказанного в пещере.

-Ну, что ж, -врастяжку сказал пиковый король, -то, что мы, дураки тупые, всё делали неправильно, ты нам хорошо объ-яснил. Все допёрли, каждый усёк, как не надо. Переходи теперь к тому, как надо.

-Почтенные тузы и короли, уважаемые валеты, -тут же го-рячо возразил я, -никогда и никого дураками не называл! По-пытки прорыва наверх, которые предпринимали вы и ваши предше-ственники достойны только искреннего восхищения! Если бы не этот бесценный опыт...

-Короче. -прервал бубновый туз. -Язык меньше полощи. К делу.

-К делу, так к делу. Итак, в чём главная причина не-удач? В часовых. В ниггерах-караульщиках, которые уже на глу-бине в двадцать метров видят в колодце Вертикали нас, пытаю-щихся выбраться наверх. Стрельбой из арбалетов они задержива-ют нас, поднимают тревогу и вызывают подкрепление... ну, а дальше — результат предсказуемый

-"Нас"... -недовольно пробурчал пиковый король. -Можно подумать, он тоже пробовал и падал вниз со стрелой в брюхе.

-Надеюсь, попробовать. -вежливо парировал я. -Уважаемые вожди мастей, кто из вас попал сюда после или во время первой мировой войны... ну, то есть, после 1914 года по прежнему ка-лендарю? Так, только один Пи... ну да, в пятнадцатом... Следова-тельно, о газовых атаках вы не успели узнать...

-О чём? -спросил трефовый король.

-Поясняю. Несколько раз я побывал на дне Вертикали. Дважды участвовал в разгрузке продовольствия с опущенной сверху платформы "лифта" и загружал на неё нашу дань нигге-рам.

И вот что заметил. Там весьма сильное движение воздуха. Не знаю, можно ли это назвать сквозняком, но что-то вроде сильного ветра, дующего снизу вверх. Это просто здорово, та-кая вентиляция, без неё дышать было бы труднее. Ветер даже иногда гасит факелы и быстро уносит дым наверх.

-И чего? -не понял туз пик.

-Дурь не употребляю, -продолжал я, -поэтому прошу по-править, если ошибаюсь. Правильно ли понимаю — после несколь-ких затяжек курящий начинает шустрить и веселиться, но если вдохнёт дыма побольше, то отключается, ложится, начинает пус-кать слюни и сопли, видеть что-то своё, нежное и трогатель-ное? Сеанс продолжается около часа, да?

-Точно! -хохотнул червонный туз Бурхард. -Ай да Гай, ай да придумщик!

-Э? -не понял туз пик.

-Натаскаем на дно Вертикали как можно больше сушёной дури. -пояснил я. -Три больших копны... лучше пять... Когда свер-ху ниггеры спустят "лифтовую платформу", подожжём дурь. Сухая трава, да ещё на таком сквозняке мгновенно полыхнёт, клубы дыма быстро улетят наверх. Здесь будет чисто, а караульщики наверху попáдают в сладких грёзах.

-Нам-то какой прок? -саркастически поинтересовался туз треф. -Кто ж там наверху будет барабаны крутить, "лифт" с нашими бойцами подымать?

-"Лифтовая" площадка держится на шести толстенных кана-тах, каждый из которых спокойно выдержит крепкого мужика с медным мечом или топором. -безмятежно ответил я. -Шесть путей наверх.

-Нихренасе — путь! -бурно возмутился туз пик. -Сто два-дцать метров вверх по веревке! Да ты, живописец, совсем охре-нел?!

-Во-первых, я не призываю всё это делать сегодня-завтра. -возразил я. -Надо накопить и насушить достаточно ду-ри, отлить оружие для бойцов и хорошенько потренировать первую шестёрку десантников лазать по канату. Во-вторых, обеспечу всех надёжными страховочными поясами с креплениями к канату. Если боец сорвётся, повиснет на поясе и не упадёт. Сошьем перчатки и тапочки с медными шипами, чтобы не скользи-ли и захват был крепче.

-А что дальше? -трефовый король был сосредоточен и за-думчив.

-Пока шестеро десантников лезут наверх, пьянящий дым выветрится. Им ничего не сделается. Выберутся, прирежут оду-ревших часовых, поднимут "лифт", на котором будут стоять сле-дующие шесть бойцов. С такими силами уже можно удерживать верхнюю площадку и поднимать остальных.

-Хорошие предложения. -задумчиво сказал червонный ко-роль. -Мне нравится. Что, попробуем?

-Давайте. -бубновый туз задумчиво пожевал губами. -Что, в конце концов теряем? Но Гай дважды прав: готовиться надо всерьёз и на этот раз права на ошибку у нас нет. Такого нам чёрные не простят.

-Поэтому! -червонный туз Бурхард внушительно потряс сжатым кулаком. -Не болтать! Держать в тайне, что к чему!

-в тайне это как?

-Это так. -червонный король обвёл всех цепким взглядом. -Первыми полезут по канату присутствующие здесь валеты, я, как командир...

-Мне позвольте. -сказал я.

-И Гай, -согласился король. -Что, начинаем подготовку?

Все молча закивали

04

Сегодняшний день выдался обычным по расписанию и осо-бенным по результатам. Во-первых, обнаружилось, что временно прервалась очередь на татуировки, так что до обеда даже выпа-ло полчаса свободных.

Послеобеденное время провел в литейной. Вообще, Этот Свет — очень тёплое место, в котором одежда и одеяла отсут-ствуют как таковые. Но литейная Подгорья отнюдь не тёплая. Она жаркая. Неописуемо, несказанно и непередаваемо. Причин объяснять не нужно. Перед входом туда я каждый раз попутно окунался в ручей, что, впрочем, помогало только на первые полминуты. Потом пот начинал струиться ручьями. Безусловно мне хватало ума не жаловаться на это десяткам, девяткам и восьмёркам разных мастей, литейщикам, вкалывающим у печей в кожаных. фартуках, рукавицах и башмаках.

Понятно, что подобные условия работы отнюдь не способ-ствуют формированию хорошего настроения и изысканно-церемониальной вежливости. Литейщики вообще не склонны к об-щению, молчаливы и сдержанны.

Я махнул рукой старшему по смене. Тузы и короли на вре-мя наделили меня особыми полномочиями по организации работ. Я передал мастерам восковые модели мечей-махайр, которыми было решено для готовящейся атаки вооружить всех валетов, десяток и девяток.

Старший мастер смены, бубновая десятка, отошёл вместе со мной за угол литейной пещеры. Прохладнее там не было, од-нако, хотя бы, можно было разговаривать, не перекрикивая гул печей.

-Всё готово. -лаконично доложил мастер. -По твоим фор-мам сварили восемнадцать бронзовых мечей, столько же ножей, десять шлемов... ну и прочую мелочь...

Под "прочей мелочью" старший по смене имел в виду крюч-ки, пряжки и шипы, которыми я собирался оснащать пояса, пер-чатки и обувь десантников-верхолазов.

-Отлично. -кивнул я. -Пока что не будем отгружать это наверх, пусть полежит в кладовых тузов. Сейчас носильщиков пришлю, пусть оттащат. А как там мой особый заказ?

-Ну, дык... над особым пришлось особо помурыжиться. -скупо усмехнулся мастер, протягивая полуметровый медный меч с удлинённым остриём. -Держи красавца. Осторожнее, не порежься!

Что красавец, то красавец, слов нет. Для себя я целую неделю изготавливал модель древнеримского гладиуса, тщатель-нейшим образом отделывая восковое лезвие. Но я, конечно, не в точности, копировал по памяти оружие легионеров. Поскольку гладиус использовался исключительно в паре со щитом, на кото-рый целиком возлагалась функция защиты держащей меч руки, пе-рекрестие (гарда) на нём так и осталось слаборазвитым. Я же старательно вылепил гарду, покрытую узором, рукоять, заботли-во отлаженную под мою правую ладонь и шарообразный противовес на конце рукояти.

По моей просьбе после отливки меч закалили при темпера-туре 435-445 местных градусов, с выдержкой и последующим остыванием на спокойном воздухе. В результате резко возросла твёрдость медного лезвия и повысились упругие свойства глади-уса. Рукоять перед закалкой покрыли пастой, превратившейся от жара в алую эмаль.

Так я получил самое лучшее оружие из всего что можно было пожелать в Подгорье.

-Спасибо! -я не мог оторвать взгляда от оружия, взвеши-вал в руке, поворачивал, завороженно любуясь отблесками света факелов на зеркальном розовом лезвии.

-Для кого такой? -равнодушно спросил мастер. Он явно не предполагал, что татуировщик и моделист собрался фехтовать чудо-оружием.

-Перед своим тузом собираюсь выслужиться. Подарю. -бесстыдно соврал я, покидая литейную. Ага, щас-с, стану я так прогибаться перед всеми тузами Этого Света, сколько их ни есть!

Вот, кстати, еще вопрос, озабоченно думал я, добравшись до своей татуировочной студии — где найти место для хранения красавца? Оставлять его ни в мастерской, ни в спальне не со-бирался — либо сопрут шестёрки-семёрки, либо отберут высоко-ранговые. Придётся всё время таскать с собой. Но как? Сделать ножны? Смешно: всем, кроме валетов, королей и тузов. ношение оружия категорически воспрещено. Решение пришло само собой — в моей татуировочной мастерской имелась заплечная котомка из кожи голубой ящерицы. Все привыкли к тому, что я таскаю в ней длинную доску-палитру. Тщательно замотав меч в циновку и стя-нув сыромятными ремешками, сунул в сумку. Закинул котомку за спину. Под ней начало потеть и чесаться. Но, видимо, иного выхода пока нет.

05

Так, будучи при оружии, займёмся теперь... эмм... собствен-ным внутренним миром.

На днях я сделал важнейшее открытие.

Время от времени со мной происходят та называемые оза-рения. Когда я что-то узнаю, неважно путём ли самостоятельных наблюдений, от других ли, или подсказывает интуиция, происхо-дит внутренняя вспышка. Словно внутри головы на какой-то миг включается прожектор — раз и погас!

Озарение!

То, что всякое "ж-ж-ж" неспроста, великий Винни-Пух внушил мне ещё в детстве, какового завета из собственной па-мяти я не вычистил. Маленькие значки вспышек накапливались в пустующей подвальной рамке Меню Судьбы. До поры они там валя-лись, ожидая своей очереди. Так вот, вот позавчера я обнару-жил, что Меню появился большой-пребольшой отдел. Что-то вроде организованного по алфавиту словаря: "Активность", "Бод-рость", "Выносливость"... ну, и так далее, вплоть до "Ясновиде-ния". И значки вспышек можно переносить в любую статью этого словаря.

Вот сейчас и поэкспериментируем.

Меню, мысленно пожелал я. Перед закрытыми глазами сразу с готовностью выскочила вычурная оранжево-вишнёвая рамка в стиле барокко. Да, действительно, словно в компьютерной игре... И чем дальше, тем сильнее крепнет во мне подозрение, что кто-то мной и другими прочими, переброшенными в Этот Свет, именно играет. (Сensored!)

Так, цепляем значок озарения, рисуночек вспышки и акку-ратно перетаскиваем в раздел "Выносливость". О, как! Получи-лось! За считанные минуты все 359 накопленных за два года значков были раскиданы из расчёта 910 — в "Выносливость", а 110 — в "Силу". Почему именно так? Для того, чтобы вырваться с каторги, понадобятся именно эти качества. Ну, а там, наде-юсь, приоритетными станут буковка И(нтеллект),И(нстинкт), И(нтуиция) и буковка Л(огика). А вот и подтверждение, что по-ступил правильно. Шаги. За мной идут. Да ещё не хухры-мухры плюгавые, а коронованная особа...

-Двигаем ужин жрать, живописéц. — червонный король за-глянул в татуировочный салон. -Потом — бегом на тренировку. Не забыл?

Какое там, если вдруг забуду — напомнят! В Больших Раз-ломах устроили тренировочный центр. Три толстых, сплетенных из водорослей веревки укрепили под потолком. Ста метров там, конечно, не набиралось, но добрых тридцать было. Червонный король сам лазал по ним и немилосердно гонял будущий десант, то есть четверку валетов и меня. Несмотря на рукавицы и обувь, наши животы, руки и ноги были немилосердно расцарапа-ны, но каждый был способен трижды подряд взобраться-спуститься без перерыва и отдыха. Что уже было весьма непло-хо.

-А что это у тебя за спиной?

-Доску рисовальную таскаю. Палитрой называется.

-А то не знаю, что такое поллитра. Зачем, спрашиваю.

-Наверх же придётся с мечом лезть. Вот за спину его и прилажу. -почти не соврал я. -Надо привыкать с грузом лазать.

-Дело придумал. -одобрил король. -Надо и мне так же ра-ботать.

Сделал. Да ещё и валетов заставил. Так что сегодняшняя (она же — ежевечерняя) тренировка прошла в усложнённых усло-виях. Причём я с радостным изумлением отметил, что недавние манипуляции с Меню Судьбы оказались на редкость результатив-ными. Раз — скорость карабканья по канату чуть ли не удвои-лась. Два — усталость не приходила гораздо дольше. Три — одо-лел дистанцию четырежды. Аллилуйя! Теперь можно считать Вер-тикаль если не покорённой, то, по крайней мере доступной. Именно в этом смысле выразился удивлённый король, ставя меня в пример. Кажется, у Пи возникли на мой счёт какие-то догад-ки, но озвучивать их он не стал.

-Как полагаешь, -задумчиво спросил он, когда после ак-робатических упражнений потенциальные спецназовцы уложили потные телеса в мелкий тёплый ручей, -когда будем полностью готовы?

-Как получится... -уклончиво ответил я, с наслаждением моя голову. -Надеюсь, через месяц... Сам понимаешь, мы ведь только авангард, тузам нужно вооружить подкрепление из прочих валетов и десяток, а это целый отряд, которому мы должны про-ложить дорогу.

-Да всё понимаю. -Пи встал отряхнулся по-собачьи, -но как-то слегка побаиваюсь.

-Всем не по себе. -я тоже нехотя поднялся. -Если вдруг не получится, мне придётся отвечать перед тузами и королями по полному счёту, за всё и за всех.

-Значит, должно получиться. -припечатал Пи. -Всё, пора по постелькам и баиньки. Спокойной ночи.

Пещера-спальня, как всегда, была погружена в полумрак, разбавляемый светом ночников. Я пробрался к своей спальной нише, взбил сушёные водоросли, завалился на них, блаженно по-тянулся зевну-у-ул и сразу же засн...

06

Видение

Рыжая пыль под ногами. Чёрно-багровая темнота до го-ризонта и за ним. Яркие оранжевые пузыри, очень похожие на резиновые воздушные шарики плавают в черноте, светятся, но ничего не освещают. Хотя, нет... в их свете вырисовывается фи-гура молодой женщины. Свет от пузырей обливает её фигуру ни-же плеч чем-то вроде апельсинового сока или лака, она кажет-ся искусственно блестящей. В правой руке женщина держит один из пузырей. Её глаза закрыты? Нет, просто смотрит под ноги.

-Здравствуй. -говорю я, когда она оказывается рядом.

-Здравствуй. -отвечает женщина. -Рада видеть. Ты тоже должен радоваться, что находишься здесь.

-Почему?

-Потому что здесь можно искать и найти.

-Что?

-Всё, чего у тебя не было.

Я ошарашенно молчу.

-И ты правильно сделал, что стер всё ненужное из па-мяти. Немногие так делают, а зря. Ни к чему оглядываться назад, когда ступени впереди. Много ступеней. Иди. Ищи.

-Это сон... всего лишь...

-Уверен? -внезапно тихо смеется она.

Я проснулся. Наверное, от того, что ворочался, а котом-ка с завернутым в ней мечом подлезла под зад. А чего вы хоти-те, с такой вещью расставаться нельзя даже во сне. Что ближе лежит, то дольше служит, вот как-то так.

А что, бывают здесь вещие сны? Наверное, те, после ко-торых голова, словно ватная, как у плюшевого медведя. Как сейчас.

Вздохнул, сел, почесал затылок. Вот еще один финт Это-го Света — за два года ни разу не приходилось стричься. Когда я спросил Пи об этом, тот пожал плечами: -Кто желает, чтобы волосы росли — у того растут там, где хочет и столько, сколь-ко хочет.

Ну да, меня вполне устраивали постоянно чисто выбритые щёки и подбородок плюс коротко стриженые волосы.

Подгорная каторга своим укладом всё же больше напомина-ла мне не тюрьму, а казарму. С шестёрками я не общался никак, одна мысль о содомии вызывала отвращение до тошноты. Контакты с семёрками ограничивались распоряжениями "сходи-принеси-подай-придержи". Поэтому их надрывно-болезненный и вывихнутый образ жизни с феней и тараканьей вознёй воспринимался мною как-то отстранённо. Вместе с восьмёрками, девятками и десят-ками поднимался в установленный час, ложился спать по "от-бою". Трижды в день приходил в столовую. Работал. Однообра-зие, рутина и монотонность существования несколько скрашива-лись относительно творческим характером моей работы — разри-совка стен, татуировка, лепка восковых моделей всё-таки были какой-то отдушиной. А вот у прочих подгорцев... Я иногда с ужа-сом представлял себе, каково это — на протяжении десятков лет, а то и целого века долбить породу медной киркой, таскать корзины с рудами и горючим сланцем...

Кстати, по поводу сланца... Погас один из светильников-ночников. Непорядок. Я нащупал его в темноте, поставил перед собой, вытащил побольше фитилёк наружу, прижал медное кресало к куску сланца и с силой шаркнул. Послышался знакомый треск, сноп жирных жёлтых искр метнулся в сторону светильника. С второй попытки фитиль разгорелся.

Казарма... Во время завтрака в общей червонной столовой, к тузу Бурхарду подбежал трусцой дежурный посыльный и что-то зашептал на ухо, прикрываясь ладонью. Туз сморщился, нехотя встал поманил пальцем валета-"десантника" и меня.

-Чай не успел допить! -возмутился я, подойдя. -Война войной, а завтрак по расписанию.

-Нехрен разжираться, фигуру блюди. -отрезал Бурхард. -Вот сделаем валетом, вообще о режиме забудешь. Придётся бе-гать, когда прикажут и куда укажут.

-Не хочу ни в какие валеты! -попробовал было возмутить-ся я.

-Кто бы тебя спрашивал? -успокоил туз. -Только что раз-грузили лифт сверху. Продовольствие, как обычно. Один связан-ный новичок, вот он — совсем необычный.

-Что значит "необычный"?

-А вот это ты и объяснишь

-Я?

-Угу. Кто ж ещё? Ты у нас — самый свеженький и самый умненький, вот и разберёшься, чего тот лопочет.

-Как это "лопочет"?

-Ну, посыльный сообщил, что вроде как все слова по-отдельности — понятные, а в целом разобрать нельзя.

-Хм... -озадачился я.

За разговорами добрались до Вертикали. Да, сквозняк тут знатный, пламя факелов трепетало, силясь погаснуть, но каким-то чудом не гасло. "Лифтовая" площадка покоилась на дне Вер-тикали, где-то далеко вверху едва слышался скрип подъёмного механизма. Семёрки проворно собирали разгруженную провизию в корзины и растаскивали по кухням.

-Эй, куда прибывшего дели? -окликнул туз одного из но-сильщиков.

-Да вон там, за поворотом в коридоре.

-Развязали?

-Толку-то? Как валялся, так и валяется.

-А ну-ка, глянем!

Новичок оказался тощим белобрысым голубоглазым парнем, лежащим, свернувшись калачиком, и бессмысленно уставившимся на низкий сталагмит. Я склонился над прибывшим и ободряюще похлопал по плечу: -Добро пожаловать, дружище!

Тот вдруг мелко задрожал, да так, что я даже не понял сразу, что это беззвучный истеричный смех: -Что, это всё? Уже всё, да? Всё?

07

Цитата...

"Сармат" — ракета, танк — "Армата". С названиями как-то слабовато. Фантазия у Путина не та, весь путинлянд — сплошная "Срамота"

(Погребальный фольклор т.наз. Р.Ф.)

-Бурхард, -я крепко схватил червонного туза за руку, -надо срочно начинать! Сейчас, сию минуту!

-С ума сошёл?! -только и смог полюбопытствовать туз, когда к нему вернулся дар речи. -А ну, объясни, какая (cen-sored) тебя укусила!

-Обязательно объясню! -лихорадочной скороговоркой тара-торил я. -Только скажи сначала, сколько времени "лифт" стоит здесь на дне?

-Полчаса — на разгрузку, полчаса — на погрузку.

-Ай-ай-ай, как плохо, значит полсрока уже потеряно! Ну ничего, справимся. Быстро отправляй кого-то за тузами, коро-лями и валетами-штурмовиками, пусть идут... нет пусть бегут сю-да с оружием. Семеркам прикажи не погрузкой дани на подъёмник заниматься, а стаскивать сюда всю имеющуюся в наличии сушёную дурь.

Бурхард побагровел.

-Давай так, — продолжал я горячечным шепотом, -потом ты мне по морде надаёшь, за то, что сейчас командую. В шестёрки опустишь! Но сейчас, ради всего святого поверь и сделай так, как прошу! Другого такого случая не будет!

-Точно, свихнулся. -поставил диагноз туз. -Но, навер-ное, это заразно, я тебе поверил, так что будь по-твоему, ху-дожник.

Он повернулся к семёркам и великолепно отработанным за более чем сто лет тузовым рыком раздал семёркам соответствую-щие приказания.

Всё-таки отказать тузам и королям в адекватности было нельзя. Вместо того, чтобы надуться, сделать пальцы веером и накинуться на какую-то паршивую червонную десятку, созывающую их чуть ли бегом в Вертикаль, все прибыли сразу. Но по волчь-им взглядам заговорщиков я понял, что права на ошибку у меня просто нет. Неудача выйдет зарвавшемуся Гаю таким боком, что... Что никакой (censored) неудачи просто не должно быть!

-Ну? -задал свой фирменный вопрос туз пик.

Конечно же, я не стал отвечать не менее фирменным "Ну!": -У нас нет времени.

-Почему? -лязгнул пиковый король.

-Поясняю. -для пущей убедительности я обулся в тапочки с медными шипами, надел широкий кожаный пояс и просунул в прорези на нём вытащенный из котомки медный меч-гладиус и приготовил шипастые же рукавицы. Меч произвёл впечатление, все уставились на него. -Только что я переговорил с новичком, спущенным сверху. Не скажу, что это было легко, он почти невменяем. Немудрено — погиб во время атомной войны.

-Какой-какой? -спросил бубновый туз.

-Много лет спустя после ваших смертей было изобретено оружие страшной разрушительной силы. Один небольшого размера заряд мог превратить миллионный город в пепел и оплавленные фундаменты, а его население было обречено исчезнуть в жутком огне, оставляя после себя ишь тени. Нет времени подробно рас-сказывать о том, как удерживали обладателей этого оружия от его применения. Но через восемьдесят лет после изобретения, то есть сейчас, адские бомбы были пущены в ход. Тот Свет по-гублен! За первые три недели мировой войны миллиард человек сожжен заживо! Как раз с одним из них, лежащим вон там, в ко-ридоре, я только что пытался побеседовать. Ещё четырём милли-ардам суждено в ближайшие полгода погибнуть от смертельных болезней.

Я перевёл дыхание. Собравшиеся слушали молча, внима-тельно, не пытаясь перебивать.

-Вы скажете: -"Это, конечно, ужасно, однако, какое нам дело до апокалипсиса на Том Свете, в котором мы умерли? Сей-час-то мы живём здесь!" Верно, здесь. Но конец Того Света означает начало нашей свободы на этом.

Всё-таки, недаром в первой жизни сорок три года препо-давал. Чему-чему, а красноречию выучился. Пока я пылко ора-торствовал, семёрки перетаскивали в Вертикаль высушенную дурь. Пряно пахнущего сена оказалось три плотных копны, высо-той в человеческий рост и диаметром метра в три. Эх, будь оно всё неладно, мало! Мало!

-На том свете произошла мировая бойня? Что это значит для нас? Начался массовый приток сюда убитых там. Их должно быть много, это первое. Полагаю, подавляющее большинство но-восёлов душевно сломлены, разбиты и подавлены, это второе. А это на руку старожилам Этого Света! Особенно — рабовладельцам из "стаи Сэйвиора". Почему?

Внимание, приближаюсь к главному! Итак, из-за Полынь-реки прибывают толпы мало что соображающих, растерянных и пришибленных судьбою людей, не видящих, куда бежать, где спрятаться. Да лучше добычи для мародёров не найти! Так что все... ну, или почти все бандюки Сэйвиора там, на берегу, на отлове белых рабов и в поиске будущих чёрных подельников. Ар-балетчики — вне посёлка! Драться придётся не более, чем с де-сятком ниггеров, вооружённых мечами: шестеро над шахтой, ну, и три-пять в личной охране вожака.

-Ох, ты ж! -не выдержал бубновый туз. -Ну да, так оно и есть!

-Осталось восемь минут! -в отчаянии предостерёг я. -Потом "лифт" поднимут до следующей недели! Ну?!

-Надо обмозговать. -набычился пиковый король. -Тут ре-шаем мы, если кто забыл.

-Мы. -покладисто согласился Бурхард, подходя к копнам сухой дури и тыкая одну за другой факелом. Наркотическое сено занялось мгновенно, даже с каким-то гулом. Все, встревоженно галдя, дружно бросились прочь в галерею, я, разумеется, тоже. На бегу червонный король ободряюще хлопнул по моему плечу, подмигнул и поднял указательный палец вверх. Я кивнул. Такая вот пантомима.

-Никто не нанюхался, уважаемые? -словно ни в чём не бы-вало, осведомился туз Бурхард. -Вот и славно.

Пока тузы и короли, препирались, я завороженно смотрел, как серо-сиреневая дымовая пелена, гонимая сквозняком, быстро уходит вверх. Стоявший рядом с так же задранной головой Пи судорожно сглотнул: -Время стоянки прошло. "Лифт"-то не под-нимают! Неужели, Гай, неужели?

-Подождём ещё минут пять. -пробормотал я.

Подождали.

От галдящих и препирающихся вожаков Подгорья отделился червонный король, махнул рукой валетам-"десантникам" и мне, приглашая вернуться в Вертикаль.

-Вроде дурью не пахнет, все унесло наверх. -пробормотал он, принюхиваясь. -А "лифт" не подымают, похоже, охранники и впрямь там наверху в отключке. Значит пора лезть, нефиг время попусту терять. А вожаки пусть пока проорутся...

Я первым взбежал на подъёмную площадку, влез на перила, пристегнул бронзовый зажим пояса к толстому канату. Ухватив-шись шипастыми рукавицами и такими же колючими тапочками за канат, полез наверх, размеренно подтягиваясь и стараясь не глядеть вниз. Червонный король и четыре валета из "Лиги ум-ственного выживания образованных людей Подгорья" последовали моему примеру.

Путь наверх показался бесконечным. Дважды срывался, по-висал на поясе, горячо благодаря себя за предусмотрительность и изобретательность. После секундного замешательства вновь двигался по канату. Сказались и старательные тренировки, и особое внимание, уделенное мною к таким характеристикам орга-низма, как сила и выносливость. Сто двадцать метров страшного пути к свободе были преодолены.

Наркотический дым полностью выветрился и здесь, но своё дело сделал вполне успешно. Залпом арбалетных стрел нас не встретили. Я оказался четвертым на верхней площадке у дере-вянного барабана для накручивания канатов — червонный король, Пи и бубновый валет обогнали меня. Они отцепили пояса от ка-натов, скинули перчатки и обувь и сразу принялись за дело. Сноровисто отрубили бронзовыми мечами-хопешами кисти рук и ступни двум передовым караульщикам, блаженно скалившимся в наркотическом забытьи, потом та же участь постигла две другие пары часовых, тщетно пытавшихся что-то сообразить — похожа дымовое облако накрыло их слабее. Тревоги, слава богине уда-чи, чёрные не подняли.

-Крутим барабан! -скомандовал червонный король и мы в двенадцать рук привели подъёмное устройство в движение.

-Тяжело! -пропыхтел Пи.

-Давай-давай, -тяжело дыша, ответил король, -хорошо, что тяжело, значит, подкрепление везём.

Но вообще не поднять шума было невозможно, барабан скрипел и потрескивал. Неудивительно, что кто-то со двора проорал в адрес "лифта", что-то неразборчивое, но с явно во-просительной интонацией.

-Ниггеры что-то заподозрили, -прохрипел червонный ко-роль, -тащи, живее, ребята!

И мы-таки втащили! Успели! Снизу показался "лифт", на котором находились целых семь валетов разных мастей! Воору-жённых, свирепых, жаждавших смертного боя за свободу. Обни-маться с пополнением и радоваться его прибытию не было време-ни: во дворе уже раздавались крики и шум.

Мы, торопливо побросав на "лифт" изуродованные туши сэйвиоровых бандюков, спустили деревянную площадку вниз по Вертикали за очередной группой. Новоприбывшие валеты неистово завращали барабан "на подъём".

Червонный король и Пи вопросительно посмотрели на меня. Это что же получается, меня признали военачальником-самородком? Народным полководцем? Маршалом революции? Что, будем соответствовать, Гай? Отчего нет, смог же один художник возглавить вермахт и осуществить блицкриг... правда, потом, плохо закончил... Хотя, против нас же не Красная Армия, думаю, одолеем.

-Видите, плетёные корзины валяются? -спросил я. -Пусть не настоящие щиты, но какая-никакая заслонка от арбалетных стрел. Хватайте их левой рукой, прикрывайте голову и тело. Один залп выдержат, а второго не будет, не дадим времени пе-резарядить самострелы. Взяли? Ну, повстанцы, вперёд, пусть удача нас не покидает!

И мы ринулись во двор. Хрясь-хрясь-хрясь! Корзины вы-держали. Я вздрогнул, увидев торчащий из тесно сплетённых прутьев острый наконечник стрелы, отшвырнул корзину и с мечом яростно бросился на негра, панически пытавшегося вставить в арбалет новую стрелу вместо того, чтобы встретить меня с ко-пьём наперевес. Тупость бандюка, по счастью, спасла меня. Гладиус рассек левую ключицу чернокожего и глубоко вошел в его тушку. Хрипя, стражник повалился наземь.

Я быстро огляделся? Как, это всё?! Мы уделали семерых и больше никто не выбегал навстречу? Потерь среди нашего "де-санта" не было, легкие ранения трёх валетов — небольшая плата за первую победу.

А в том, что это победа, не было никаких сомнений. Сверху сбегали тузы в шлемах и с топорами, за ними спешили валеты с мечами в правых руках и ножами в левых. О, даже де-сяток начали вывозить, вон несколько с кирками. Бойцы из них, конечно, так себе, но нехватку боевых умений с лихвой возме-стят их ярость и выплёскивающееся через край желание ото-мстить рабовладельцам... теперь уже бывшим.

Поверженные валетами стражники либо валялись в беспа-мятстве, либо корчились и стонали. Страшное, всё-таки, оружие — хопеш. Не случайно египетские фараоны вооружали им плохо обученную пехоту из крестьян. Чтобы орудовать таким мечом, не нужно долго обучаться фехтованию, хватало бы силы для удара наотмашь.

Что можно подводить первые итоги? Я остановил червонно-го короля, готовящегося отрубать руки и ноги последнему пока что не изуродованному негру: -Погоди, давай допросим. Батюш-ки-светы, какая встреча! Старый знакомый! Кулак!

-Какой кулак? -не понял король.

-Эта сволочь меня больше чем два года назад подстрелила у Полынь-реки, потом пригнала сюда и засунула в шахту.

-А, тогда он — твой. -с готовностью согласился король. -Долги — святое, их обязательно надо возвращать. Давай, шин-куй гада на шашлык.

Я склонился над Кулаком и с наслаждением отметил боль и ужас в его выкаченных глазах. Меня, конечно, чернокожий бас-мач не вспомнил. Да я и не собирался освежать его память.

-Встать. -нарочи-то бесстрастно скомандовал я. -Показывай, где тут у вас прячется главная сволочь, а главное — где склады.

Негр угодливо закивал, поднялся на подкашивающиеся но-ги, зажимая рану на боку, заковылял по посёлку куда-то вбок.

-Куда волочёшь? -деловито осведомились у меня тузы, спустившиеся во двор и алчно озиравшиеся.

-Да вот, страстно хочет показать, где искать Сэйвиора.

-Где?! -хором рявкнули тузы.

Кулак дрожащим окровавленным пальцем указал на большую хижину под скалой. Тузы в сопровождении валетов ринулись ту-да, на ходу готовя мечи. Мда-а... не завидую вожаку "чёрной стаи"...

Круг 06 Omnia mea mecum porto

01

Бурный день пронёсся как-то незаметно. Какого-то бурно-го празднования с демонстрациями и речами или хотя бы стихий-ного ликования и веселья совершенно неожиданно не случилось. То ли просто не хватило на это времени, то ли у каторжников, отбывших десятилетия, а то и целый век на работах в Подгорье уже просто не оставалось сил радоваться столь долгожданному освобождению.

Впрочем, некоторым торжественным актом стало обнаруже-ние прятавшегося в личной хижине вожака чёрных рабовладель-цев. Невероятно жирного негра выволокли за ноги на централь-ную площадь посёлка, кастрировав, привязали к столбу, разожгли под ногами небольшой костёр, за которым тщательно следили. Когда негритянская туша была достаточно прожарена во многих местах, огонь погасили, ожоги натёрли солью и пообеща-ли, что теперь оставят его в покое для регенерации обожжённых участков кожи. Заверили, что будут, не отвязывая, кормить и поить, чтобы по выздоровлении возобновить экзекуции... Так что при подобном расчётливом подходе Сэйвиру впереди светило, как минимум такое же количество лет пыток, какое провели в Подго-рье белые каторжники. Вот это я понимаю! Вот это "око за око, зуб за зуб" в полный рост!

Цитата...

Раб не борется за свободу, он бьётся за то, чтобы за-нять место хозяина

(Источник неизвестен)

Потом тузы и короли объявили, что наверх будут подняты не все подгорцы, а только десятки, девятки и восьмёрки. Ше-стёркам же и семёркам предоставлялось право самим повышать себя в рангах и занимать места с восьмёрок до королей и тузов включительно. На роль же шестёрок и семёрок предназначались все чернокожие, как из "стаи Сэйвиора", так и те, что будут попадать в плен в будущем. Взамен каждого спущенного в Подго-рье чернокожего, один белый подгорец будет получать право подняться на поверхность.

Должна была произойти также коренная революция в эконо-мике Подгорья. Перед эвакуацией мастера восьмёрки, девятки и десятки разрушили, залив водой, все печи. Отныне чёрные ка-торжники должны были только добывать полезные ископаемые и отправлять их наверх, а освободившимся мастерам предстояло на поверхности выплавлять их руд и самородков металлические из-делия. Разумно, одобрил я, вот разрешили сэйвиоровы ниггеры нам производить под горой вооружения и чем всё закончилось?

Цитата...

...Египет подвержен недугам,

Прогнил он насквозь изнутри.

Подобно гончарному кругу,

Земля повернулась, смотри:

Кто в тонких ходил одеяньях,

Рубищем прикрыл наготу.

Кто ведал дворцовые тайны, —

Сегодня познал нищету...

...Смотри, кто богат был и знатен,

Тот жаждет поесть что-нибудь.

Кто спал на кедровой кровати,

На камне мечтает уснуть...

...Везде потасовки и драки,

Выходят из дома с щитом.

На улице злая собака

Стоит с окровавленным ртом.

...Не станут покорными слуги,

Воистину — дерзость вокруг!

Подобно гончарному кругу

Земля повернулась, мой друг..."

(С.Померанцев Речения Ипувера)

Стерев из памяти всё, что касалось меня лично, я сохра-нил, однако, всё, чему учился в школе, вузе и после. В том числе и текст папируса о восстании рабов в древнем Египте. "Земля повернулась подобно гончарному кругу"... точнее не ска-жешь...

Тузы также провозгласили, что отныне все победители имеют право на семейную жизнь. Честь и достоинство всех белых дам и дев, которые в будущем пожелают добровольно и без при-нуждения примкнуть к общине будут защищены. С этими женщинами можно будет заключать браки и образовывать семьи с равноправ-ным положением мужа и жены. Зато обслуживавшие "стаю Сэйвио-ра" двести пятьдесят три наложницы-рабыни были объявлены "утратившими стыд и нравственность низкими и грязными шлюхами скотов-ниггеров" и оставлены в общинной собственности. Всякий мужчина-общинник имел право отдать каждой из работниц любое приказание или удовлетворить с ней похоть. Вот как-то так.

Сразу после выступления тузов с разъяснениями осатанев-шие за десятилетия без баб подгорцы, вынужденные довольство-ваться замызганными содомитами-шестёрками, превратились в аб-солютно неуправляемую скотскую массу, вламывающуюся в бабьи бараки, где началось неистовое массовое совокупление. Никто даже не пытался остановить "катания вусмерть", тузы, короли и валеты были числе веселящихся.

Я с беспокойством смотрел на Пи, нервно кусавшего губы. Похоже, моего знакомца обуревали самые противоречивые стра-сти. Как бы и он не сорвался с катушек, обеспокоился я. Нужен мне трефовый валет, ой как нужен.

-Хреново. -сказал я. -Крайне.

Пи вопросительно посмотрел на меня.

-Сколько времени будут "кататься вусмерть"? -мрачно по-интересовался я. -Полчаса? Час? На вышках не выставлен ни один часовой. А вдруг в это время заявятся отряды ниггеров, посланные на охоту за рабами? Самая настоящая потеха пойдёт, когда возвращенцы начнут снимать наших с бабья и резать оду-ревшим от наслаждений глотки. Впрочем, возможно, будут ре-зать, не снимая.

-А ведь и верно... -протянул Пи, -Что же делать?

-Что? -хмыкнул я. -Только ждать, пока не(censored)ся, в смысле, "накатаются вусмерть"... да надеяться на "авось"... Лад-но, раз пошла такая гулянка, давай-ка оббежим склады, кое-что нужное поищем и поговорим о важном, время приспело.

-О каком таком "важном"?

-О нашем, девичьем. -я повернулся к сидящему на земле Кулаку. Тот был сосем плох, морда посерела, губы мелко тряс-лись. -Так где, говоришь, кладовые? Ах, вон там? Спасибо, бро.

Пинком повалив ниггера на землю, всадил ему гладиус в сердце. Помнится, именно в это место он стрелял мне из арба-лета. Отличный всё-таки смастерил себе меч, закалил хорошо — одним ударом отрубает кисть руки и ступню.

02

-Можешь объяснить, -раздражённо спросил Пи, -зачем это делаешь?

-Странный вопрос. -удивился я с набитым ртом. -Зачем люди едят? Гм... Чтобы восстановить силы. Для удовольствия, наконец. Сыр-то вкусный, согласись.

-У тебя талант, -кротко сказал Пи, -так отвечать на во-просы, что хочется тебя пришибить.

-Это у тебя дар задавать такие вопросы, на которые так и тянет ответить с вывертом. -устало отмахнулся я. -Формулируй точней, учёный-естествоиспытатель

-Формулирую: зачем мы собирали эти вещи? -Пи кивнул на два объёмистых мешка, стоявших у стены.

...Я, Пи и Улььяна сидели в кладовой, располагавшейся у скалы на восточной окраине посёлка. День подошёл к концу. Можно было подвести его итоги. Повстанцы "накатались ву-смерть" часа через два. Короли первыми пришли в себя и приня-лись стаскивать валетов и десяток с баб и разводить по сторо-жевым вышкам и постройкам посёлка. Началось шевеление и наме-тилось некое подобие порядка. Обрубленных негров погрузили на "лифт" и в несколько приёмов отправили вниз, в Подгорье. Там их ждала сердечная встреча со стороны бывших шестёрок и семе-рок, стремительно повысившихся в рангах. После того, как чёр-ные дней через пять отрастят конечности их сладострастно по-святят в шестёрки-рудокопы и семерки-шахтёры, эмоционально вручат в свежевыращенные руки кирки и лопаты и приставят к рабочим местам. Из Подгорья начнутся поставки руд и самород-ков, горючего сланца, горного воска... ну и дури, наверное...

...За то время, пока победители приходили в норму, я и Пи обыскали все строения, набивая пару кожаных мешков вещами, в которые я тыкал пальцем. Пи порывался потребовать с меня объ-яснений, но я отмахивался, горячечно перебегал из казармы в кладовую, из хижины в грот, из погреба в склад. Грабил, маро-дёрствовал, присваивал, реквизировал.

В последней кладовой при доме Сэйвиора выяснилось, что толстая сволочь скупилась на собственные нужды, всего было навалом. Чаще всего попадались банальные глиняные горшки-тарелки, но было немало изготовленной подгорцами оловянной и серебряной посуды, ого, вот и золотые вещички, тоже наших рук работа. Встречалось и другое: веники целебных трав и кухонных приправ, оружие. Очень ценные ресурсы, правда их присвоение не входило в мои планы. Но я с наслаждением обнаружил также съестные припасы. Завороженно уставился на штабель жёлтых сы-ров, от вкуса которых за два с половиной года отвык напрочь. А в горшках что? Неужто мёд? А вот в этих больших бочках в углу? Соленья? Там-то у бочек в дальнем углу "склада" и замер от не слышанного ещё на Этом Свете звука. За бочками тихо, но искренне и безутешно плакали. Хм?

Осторожно ступая, с мечом наготове, приблизился, загля-нул за деревянные цилиндры и увидел сидящую на полу молодую женщину... скорее даже девушку. Именно она и плакала, уткнув лицо в ладони. Загорелая. Телосложение — безукоризненное. Чёрные волосы спускались почти до пояса. Сзади приблизился Пи, тоже уставился на девицу и оцепенел.

-Отставить! -как можно мягче рыкнул я. -Доложить причи-ну рёва!

Девушка вздрогнула, подняла голову, всхлипывая и глядя сквозь пальцы, пролепетала: -А вы кто?

-Кто мы? Законный вопрос. -признал я. -Как старшие по возрасту обязательно ответим. После того, как младшая пред-ставится. Валяй, начинай.

-Юлиана...

-Ага, вот и хорошо. Я -Гай, добрый и отзывчивый чело-век. А это — Пи, такой же, хотя и математик.

-Вы... не чёрные? -содрогнулась девушка

-До сих пор, -с достоинством ответил я.-не были. С это-го момента лично я начинаю сомневаться, потому что прежде ни-кто из окружающих не уточнял моей расцветки. Объясни, в чём дело, сделай милость.

-Я умерла...

-Угу... Значит, из-за этого весь водопад? Боюсь, что этим тут никого не поразишь, все такие.

Юлиана горестно всхлипнула, шмыгнула носом, вытерла за-плаканное лицо ладонью.

-Так вы тоже мертвецы?

-Нет. — с достоинством ответил я. -Мы... особенно те, ко-торые сейчас бурно резвятся снаружи... в общем, каждый — живее живых.

Юлиана молчать не умела, и я заподозрил, что ее плач был вызван, в основном, нехваткой адекватных собеседников в жилетках, впитывающих пару-другую вёдер слёз. Она принялась торопливо рассказывать, что ей было восемнадцать лет, что она жила в румынской столице и училась в медицинском колледже, с началом войны отправилась к родителям в город Хунедоару, но так и не доехала, когда выходила из поезда на вокзале, без-звучно вспыхнуло, она успела увидеть гигантский огненный гриб в небе, очнулась в тёмном лесу, огромный медведь, который по-чему-то назвался Судьёй, долго допрашивал и наконец отправил в какой-то триста восемнадцатый сектор, а там ей объяснили, что она вроде как умерла, но не умерла и посадили в кирпичном тюремном дворе, где бродили голые люди, не обращавшие ни на что внимания, потом из этого двора её выпустили, переправили позавчера на лодке через широкую реку, где в кустах поймали злые негры, которые долго спорили изнасиловать ли её или по-дарить нетронутую какому то боссу Сэйвиору, наконец, решили, что лучше подарить, привели вчера сюда, посадили на складе и, очевидно, забыли, потому что...

-Стоп! -прервал я, оберегая мозг от губительного пере-грева. -Понял-понял! Задаю вопросы, а ты отвечаешь только "да", или "нет". Ясно?

-Да.

-Умница.

-Ты на днях погибла в атомной войне?

-Д-да-а... наве-ерное

-Не реветь, сказано! Много ли народу переправлялось с тобой через Полынь... ну, через горькую реку?

-Да.

Я хотел было перемолвиться парой-другой слов с Пи, но поглядел на него и потерял дар речи. Тот не отрываясь смотрел на Улььяну и его глаза подозрительно блестели. Растрогался?! Трефовый валет, деловито отрубавший мне голову? Разведчик, прошедший чуть ли не все закоулки лабиринтов Подгорья? Боец, только что самолично прирезавший пару гвардейцев Сэйвиора? Охренеть, какая реакция... Хотя... мне ли судить о реакциях по-гибшего на первой мировой парня, проведшего на подземной ка-торге более ста лет, всё это долгое время брезгливо избегав-шего извращений и не прикасавшегося к замызганным шестёркам? Почему не допустить, что все эти годы Пи мечтал не только о свободе, но и о встрече с единственной и неповторимой? Ведь не бросился же сейчас вместе с прочими повстанцами спаривать-ся с каждой обнаруженной в поселке самкой...

Видение

-Я уже видел тебя.

-Да. -отвечает молодая женщина.

-Ты здесь не случайно?

-Разумеется. Тебе нужна поддержка.

-Нужна

Она закидывает руки за голову, потягивается. Исчеза-ет.

-Не понял... -бормочу я.

-Как всегда... -затухает её голос.

Тряхнул головой, отгоняя наваждение.

-Значит, тебя притащили в подарок Сэйвиору? Вчера?

-Да.

-Но сунули сюда и забыли?

-Да.

-Угу... -я прямо ощущал, как на Пи обрушивается цунами романтизма. Отважный рыцарь и красавица, ага-ага... Впрочем, отчего же, вполне себе красавица, аппетитнейшая девица.

-Даже не накормили?

-Не-ет...

-А сама пошарить тут и поесть, конечно, не сообразила?

-Не-а...

И тут я внезапно сообразил, как заставить романтическое цунами вращать лопасти моей личной гидроэлектростанции. Ну. в смысле, как обратить ситуацию на пользу себе любимому.

-Пи? -укоризненно взглянул я на валета треф.

Тот, покраснел и кинулся шарить по бочкам, заглядывать в кувшины, стучать тарелками.

Тут за дверью сарая послышались шаги. Я прижал палец к губам и скорчил свирепую гримасу. Девица понятливо затихла, свернувшись незаметным клубочком в своём углу. Дверь распах-нулась, на пороге образовались два хмельных повстанца. Зави-дев меня и Пи, разом остановились.

-Эй, орлы! -закричал левый. -Чего сюда влезли? А ну, брысь! Что распоряжения тузов не слыхали? Никаких грабежей, все склады — общинные! Мы тут щас-с осмотр и учёт производить будем!

-Мелочёвка! -внезапным медным голосом выдал Пи. -Восьмёрки! Вы как с валетом и десяткой разговариваете?

Поигрывая мечом-хопешем он вразвалку двинулся навстречу инсургентам. Ну хоть пару затрещин, было написано на его ли-це, так хочется сбросить гигантский взрывной потенциал, нако-пившийся с утра и так и не обрушенный на врага, ан нет, ка-жется, ничего не получится. Как бы не рубанул их, с беспокой-ством подумал я и, стараясь продемонстрировать блеск гладиу-са, также направился к двери. Полагаю, всё-таки сильна под-горная закваска, струсят, с облегчением подумал я, побоятся нарушить иерархию. Так и есть, мнутся... Успокаивающе похлопал Пи по голому напряжённому плечу. Останься снисходительным, валет, извини и успокойся, ты выше. Пусть они грабят, мстят, оскверняют, совокупляются. Тебе суетиться и мелочиться неза-чем, впереди сто пятьдесят миллиардов лет для великих дел и мыслей...

Мы подошли вплотную. Повстанцы неуверенно опустили то-поры, попятились.

-Н-ну? -спросил я.

-Дык, значит, чего? -оторопело сообразил левый повста-нец. -Дык, тута, значит, валет Пи и червонный художник Гай, да?

Правый бунтарь сейчас же каким-то похабным галопом умчался прочь. Левый все пятился, опустив топор.

-Извиняюся, — скороговоркой зачастил он. -Обозналися. Ошибочка приключилася. Дело-то сложное, сами понимаете, все стараются, чтоб как лучше, а непонятки всё ж случаются... Неже-лательно бы нам, чтобы жалобы у вас были тузам или королям...

Пи повернулся к нему спиной, ну как спиной... голым за-дом.

-Успехов вам! -с облегчением сказал борец за свободу Подгорья и проворно удалился.

Я захлопнул дверь, подвязал изнутри, чтобы никто снару-жи больше не мешал, после чего проворчал: -Как там насчёт по-жрать?

-А я уже всё собрала, ребята! -внезапно прощебетала Ульяна. Садитесь есть!

Мы ошарашенно переглянулись.

02

Так началась наша совместная "на троих" трапеза.

-А вы сколько времени здесь находитесь?

-Пи — с тысяча девятьсот пятнадцатого.

-Ой!

-Я -три года. -слегка преувеличил я.

-Всего-то? А знаете, какие-то вы — странные. Даже очень странные.

-Не поверишь, Ульяша, но мне и Пи это тоже приходило в голову не знаю сколько раз. Наверное, на этой почве мы и нашли общий язык.

-А я почему-то вам верю.

-И зря. Здесь никому верить нельзя. -я внезапно вспом-нил симпатичного группенфюрера Мюллера из сериала про семна-дцать мгновений, и, подражая ему, хохотнул. -Нам — можно. Ещё сыра хочу.

-Да пожалуйста. -Пи щедро отхватил хопешем янтарный, упоительно пахнущий ломоть. -На здоровье! Заслужили.

-Хочу спросить... -девушка замялась. -Здесь все так хо-дят?

-Голые, что ли? -сообразил я. -Вот абсолютно все. Даже животные. И не потому, что безнравственные развратники впере-мешку с аморальными распутниками. Просто жарковато, плюс два-дцать пять по земному градуснику Цельсия на Этом Свете уже считается лютым морозом. Зачем при таком раскладе одежда? Вот обувь при ходьбе по бездорожью, да, мера вынужденная и необ-ходимая. Так что успокойся, привыкни и не комплексуй, тем бо-лее, что сама выглядишь умопомрачительно. Пи вон вообще язык проглотил от восторга, сидит, на тебя таращится и молчит.

Валет треф сердито глянул, подавился вяленой рыбой и закашлялся. Я тут же услужливо подвинул к нему кувшин с лег-ким пивом, изготовленным из непонятного продукта.

...-Повторяю: на кой мы стащили все эти вещи? -Пи указал на два пузатых мешка, приставленных нами к стене.

-Наше приданое. -серьёзно пояснил я. -Более того, сей-час ещё долю Улььяны добавим.

Поясняю: всем здесь сидящим и едящим сейчас придётся покинуть посёлок. Причём навсегда. Согласитесь, уходить с го-лыми задами, на которые только что указала наблюдательная Ма-рьяша, не просто непрактично — самоубийственно.

-Почему покидать? Зачем уходить? -взорвался Пи. -Прекрати издеваться и объясни по-человечески!

-Да не издеваюсь я. Начну с себя. Не потому, что само-влюбленный эгоист, так удобней. Как ни крути, но повернулось всё так, что местная революция произошла по плану и под неко-торым руководством червонного живописца Гая.

-Ну да, так и есть. -Пи прожевал луковицу, деликатно выдохнул в сторону и пожал плечами. -Герой. Вождь и всё та-кое...

-Вот именно, -криво усмехнулся я, -"и всё такое". Худо-бедно — я историк по прежнему образованию — помню что сказал Камил Демулен: -"La Révolution est comme Saturne, elle dévore ses propres enfants", в смысле — революция, словно Сатурн, пожирает собственных детей. А уж он-то знал в этом толк. Как думаешь, четыре туза, столько же королей и куча валетов про-стят Гаю, что он сделал то, чего за сто с гаком лет не сдела-ли они, вместе взятые? Туз Бурхард уже намекнул мимоходом, дескать о героях должны слагаться легенды... у надгробий геро-ев... Так что, полагаю, меня даже назад в Подгорье не вернут, предварительно опустив до шестёрок. Скорее всего, произойдёт несчастный случай: какой-нибудь кузнечный молот случайно вдребезги разнесёт героическую головушку Гая. Так, чтобы мя-тежный дух революционера-освободителя безвозвратно вылетел в пространство

-(Сensored)— поражённо пробормотал Пи -(Сensored).

-Именно так. -согласился я. -Ну, как теперь считаешь, нужно ли мне уходить.

Пи не ответил.

-Продолжаю. В первых рядах героев сегодняшней революции стоят червонный король и валеты из Лиги умственного выживания образованных людей Подгорья.

-Ну а нам-то что может угрожать? -Пи скептически фырк-нул. -Ты же и для меня мешок беглеца приготовил.

-Вот как раз вам-то ничего и не грозит. -успокоил я. -Станете командирами дружин, будете охранять посёлок, совер-шать рейды по округе. Отдельная жилплощадь, усиленный продо-вольственный паёк

-А зачем тогда склоняешь меня к бегству?

-Да оставайся на здоровье. -безмятежно ответил я. -Попытаешься заодно Улььяшу защитить от попадания в общинную собственность... если получится...

Ух, какой я расчётливый негодяй. Удар ниже пояса! И сразу нокаут. Пи побледнел, потом покраснел. Закусил губу. Я притворился не замечающим его эволюций.

Ульяна растерянно моргала во время беседы, очевидно не понимая, о чём идёт речь.

-Хорошо. -тяжело выговорил Пи. -Куда же предлагаешь уходить и как выживать? Должен же быть у героя и мудреца ка-кой-то план.

-У какого мудреца? -невинно осведомился я. -Ах, это ты так меня поддел... Эхма, бедного, слабого, глупого художника всякий обидеть может. Вы хочете планов? Их есть у меня.

Я выдержал для пущего эффекта короткую паузу: -Вот как бы ты поступил? Куда бы направился?

-Очевидно же. -на одеревеневшем лице Пи проступило не-кое подобие улыбки. -Уходить надо туда, где, как минимум, можно уцелеть, и, как максимум, добиться успеха. То есть сле-дует выйти к одному из притоков Полынь-реки и двигаться вверх по течению. В джунглях, конечно, придётся нелегко, но просу-ществовать можно.

-Во-от! -восхитился я. -Стальная логика! Нет, алмазная! Несокрушимая! Но не обижайся, друг мой Пи, чем логичнее схе-ма, тем большему количеству людей она приходит на ум.

-И?

-И это значит, что так сейчас поступит очень-очень большая масса и новичков, и старожилов здешних мест. Все по-дадутся в том же направлении. Не просто толкаясь локтями, пи-наясь и кусаясь. А ещё и охаживая друг друга мечами в брюхо долбя топорами по башкам и тыкая копьями в задницы. Ибо и в прежнем нашем бытии, и на Этом Свете человек человеку — кто?

-Волк. -всё с той же кривой улыбкой признал валет треф. -Продолжай.

_-Да, собственно, всё -удивился я, -Сейчас выберемся через пока что не охраняемые воротца в частоколе прямо у гор-ного склона и начнём подъём в г-о-р-ы. Когда стемнеет, зано-чуем. "Уходить надо туда, где, как минимум, можно уцелеть." -сказал ты. Полностью согласен. Да, в горах в десятки, если не в сотню раз меньше съедобной растительности, чем в приречных низинных джунглях. Но на троих по пути следования кое-как хватит. Да, раз мало растений, значит будет мало травоядных, питающихся ею, значит с охотой будут проблемы. Но из этого вытекает и то, что будет куда меньше хищников, питающихся травоядными... а, значит и нами, грешными. И, самое главное, среди хищников очень надеюсь не встретить самых опасных — двуногих, двуруких и говорящих. Вдобавок у нас в отряде будет специалист по геологии гор и вообще естествовед, набравшийся приличного опыта в Подгорье.

Я выразительно ткнул пальцем в солнечное сплетение Пи.

-Выдвигаемся. -решительно сказал возможный... нет, теперь уже будущий партнёр и попутчик.

-Мы куда-то уходим? -встревоженно спросила Ульяна.

-Тебе тут нравится? -ответил встречным вопросом Пи.

-Нет! -решительно ответила девушка. -Тут злые негры и вообще плохо.

-Ну, -утешающе заметил я. -злых негров заменили злые белые, только лучше от этого для местных женщин вряд ли бу-дет. Давайте сейчас решим важнейшую проблему. Вон там лежат неплохие кожаные сандалии. Ульяна, примеряй. Твоя задача найти три подходящих пары, потом мы себе подберем по столько же.

-Зачем три?

-Про запас. -пояснил Пи. -Пригодятся. А еще поищи хоро-ший медный нож, так, чтобы рукоять удобно лежала в ладони.

Воистину, женщина останется женщиной в любом из мысли-мых миров! И даже немыслимых, поправил я себя, увидев, с ка-ким увлечением Юлиана начала примерку. Кажется, на это время она даже о невзгодах забыла.

-Тут с мороженым и шампанским, наверное, не очень-то. -прошептал я на ухо Пи. -Букеты по дороге будешь собирать из полевых цветов. А вот золотые и серебряные колечки, браслети-ки и серёжки обязательно выбери вон из той коробки. Только дари поштучно, а не сразу.

Пи пристально и не мигая посмотрел мне в глаза, покачал головой. Прошёл к коробке, ссыпал украшения в пустую кокосо-вую скорлупу и спрятал в мешок.

Через десять минут мы, обутые и экипированные вытаски-вали тяжёлые мешки через маленькие воротца в частоколе.

-Как же тащить такой груз? -ужаснулась Юлиана.

-Тебе — никак. -лаконично ответил Пи. -Видишь эти четы-ре жерди? Сделаем волокуши, в одну впряжется Гай и двинется впереди. За ним пойдёшь налегке ты. Будешь внимательно наблю-дать за тем, что творится вокруг и предупреждать, если вдруг заметишь что-то нехорошее. Сзади потащу груз я.

-Рационально. -признал я, закидывая ремень волокуши на плечи. -Удачи нам в пути!

-Счастья. -конкретизировала Юлиана.

-И забесплатно. -уточнил Пи

03

-Интересно, -удивлялась Ульяна, -отчего здесь нет ни Солнца, ни Луны.

-Это пусть физик и математик объясняет. -устало отмах-нулся я, разминая затёкшие от ремня плечи. Без волокуш, разу-меется, вообще не смогли бы тащить припасы, но и жерди нагрузку снижали не особенно-то сильно. -Пи вообще полагает, что на Этом Свете мы не на шарообразной планете находимся, а на плоском блине.

-Это как? -поразилась Ульяна.

-Вовсе не так я полагаю. -возмутился Пи и принялся в который раз излагать гипотезы мироустройства. Мне они были отлично знакомы, поэтому слушал вполуха, оглядывая окрестно-сти места, выбранного для второго ночлега.

Рыжий небосвод, как всегда, был сплошь затянут багровы-ми, быстро чернеющими тучами. Замолкло птичье пение, закончи-лись скрипучие концерты саранчи и стрекочущие песни цикад, затихло жужжание мух, ос, шмелей — лишь задумчивый шум теку-щих вод и старых лесов тихо разносился над засыпающим краем...

Где-то высоко над нами, в гуще зеленых папоротников и тростника между серых камней выбивался родничок. Серебристые струи кристальной воды проказливо перепрыгивали через гальку, устилавшую узкое русло, журча торопились с горного склона к перевалу на хребте высоких гор, где мы остановились на ноч-лег.

Горы, через которые вёл перевал, до середины были по-крыты богатой ярко-зеленой растительностью, а выше поднимали высоко в небо голые, серые и унылые, неподвижные и мертвые скалистые вершины. Они безмолвно застыли в вышине, словно уснувшие навсегда очевидцы минувших веков, прошедших и навеч-но забытых.

Столетия проходили одно за другим, землетрясения дроби-ли утесы, разрушали и превращали в валуны, скатывавшиеся по крутым склонам, создавая необозримую каменную осыпь. Так что повсюду валялось множество глыб и казалось, будто здесь лежит покинутое поле битвы каких-то сказочных гигантов, сражавшихся в жестоком бою. Порою на горы обрушивались ураганы. Валуны при сильных ливнях звенели и стонали от ударов тёплых водяных потоков. Порою нерушимая тишь спокойных дней сменялась гулом и грохотом ревущих бурь и смерчей. Неистовые штормы проноси-лись мимо их вершин, грохотали раскаты грома, разносилось устрашающее, многократно повторяющееся эхо.

Величественно выглядел этот край горных хребтов, надо признать.

Пи вдохновенно рассказывал о том, как размышлял насчёт формы этого мира: является ли Этот Свет сферической планетой, либо плоский, как столешница.

По его мнению, проще всего было бы проверить это при помощи компаса. Намагниченный кусочек железа, показывающий одним концом на север, другим — на юг, убедительно доказывал бы, что существует магнитное поле. А оно, как известно созда-ётся железным ядром находящимся внутри шарообразной планеты.

В этом месте повествования я скептически хмыкнул.

Да, Пи был очень образован. Вот только его образование находилось на уровне начала двадцатого века, когда бытовало заблуждение, будто бы магнитное поле Земли создается внутрен-ним железным ядром планеты (подобием постоянного магнита). В одной из "антикоррозийных" бесед, рассказывая о достижениях физики двадцатого века, я как-то возразил валету, что магнит-ные свойства железа исчезают при высоких температурах, а зем-ное ядро раскалено до гораздо больших показателей. Однако Пи, похоже, пропустил иноформацию мимо ушей.

Всё бы хорошо, да вот ни намагниченного, ни даже обыч-ного Всё бы хорошо, да вот ни намагниченного, ни даже обычно-го железа на Этом Свете, похоже, вообще в помине не было. Так что надеяться на компас не приходилось, трагически щал Пи и внезапно сделал многозначительную паузу.

-Однако, -хвастливо провозгласил он, -путешествуя по подземным лабиринтам, я обнаружил вот это!

Он продемонстрировал самозабвенно слушающей его Юлиане маленькую серебристо блестящую гранулу, искусно перевязанную тоненьким кожаным шнурком. Я оторопело разинул рот.

-Просто невероятная редкость! -хвастал Пи. -Крохотный самородок никеля! А, как известно, этот металл также может намагничиваться, хотя и слабее железа. Вот, смотри — повора-чивается, словно стрелка компаса.

Сначала я онемел и оцепенел. Затем, кипя от возмущения, подобно чайнику, постучал пальцем между лопаток лектора. Тот недоуменно повернулся в мою сторону.

-Ты. Мне. Об этом. Ни-че-го! Не. Рассказывал.

-Да как-то случая не подвернулось. -безмятежно ответил отсекатель моей головы.

-Дай-ка посмотреть. -невероятно мучительным усилием по-давив соблазн дать ему пинка, попросил я.

Зажав большим и указательным пальцем шнурок, уставился на кусочек металла, медленно, словно нехотя разворачивавшего-ся в нужном направлении. Попробовал сбить с толку — раска-чать, покрутить шнурок. Нет, медлительный природный компас всё равно указывал... а куда, собственно? Где тут север, а где — юг? Да, собственно какая разница, как назвать стороны све-та, важно, что их можно определять! Куда важнее, чем доказы-вать шарообразность Этого Света. Каковой шарообразности, кстати, поведение компаса ни фига не доказывает. Да мне и по-фиг, пусть даже здешняя бессолнечная, безлунная и беззвёздная Вселенная ещё и плоской окажется... А вот знать, туда ли топа-ешь, сейчас жизненно необходимо. Та-ак, смотрим на волшебный никелевый самородочек. Пусть "север" будет с этого конца, а "юг" — с противоположного. Тогда выходит, что Полынь-река те-чет с "севера" на "юг". Сейчас она позади нас, следовательно, на западе, а нам тогда следует целиться на "восток".

Озарение!

Ульяна завороженно слушала Пи. Процесс обворожения де-вицы математиком шёл уверенно и результативно, что, без со-мнения, радовало, грех было не воспользоваться.

-Раз уж иду первым, -как можно небрежнее сказал я, -пусть компас пока побудет у меня.

И надел шнурок с бесценным приборчиком на шею.

-Ага... -невнимательно согласился Пи и продолжил ворко-вать.

Я развязал мешок, грустно достал остаток провизии, быстро сервировав походный "стол", пригласил к нему Юлиану и Пи.

-За двое суток, -сказал я, -нами успешно слопано почти всё прихваченное с собой съестное. Сейчас поужинаем послед-ним... эх, хорош был сыр... С завтрашнего дня переходим на под-ножный корм. Вижу, Уле непонятен термин? Это означает, что идущий впереди я буду внимательно обозревать окрестности. Причём, не только для того, чтобы вовремя заметить желающего съесть нас, но и затем, чтобы увидеть того, кого сможем съесть мы. Летающего, ползающего, плавающего. Как его добыть? Гм, посмотрим... но, надеюсь, арбалет с запасом стрел не зря захватили. Другим занятием нашего первобытного быта является собирательство. Зоркие глаза Юлианы должны будут не только сканировать местность и обнаруживать угрозы, но и отмечать кусты с ягодами, гнёзда с яйцами, грибы и тому подобных ули-ток с устрицами. Пи, замыкающий нашу экспедицию, также будет время от времени отрывать взор от восхитительных юлиных форм (не пыхти, Пи, присутствующие тебя не боятся) и также обнару-живать потенциально съедобные объекты. Вопросы возникли?

-Давно и много. -девушка вздохнула. -Куда идём? Зачем? Сколько ещё идти?

-Отличные вопросы! -восхитился я. -Просто замечатель-ные! Удивляюсь, что ты столько терпела, прежде, чем их за-дать.

Ну, то, как мы будем идти, только что постарался объяс-нить.

Зачем? Излишне напоминать, откуда мы... нет, не уходим — бежим. Из сумасшедшего дома. Из-за Полынь-реки хлынули толпы погибших в ядерной войне и ужас, что будет твориться в при-речных регионах Этого Света, я несколько раз пытался вам предсказать и описать. В подробностях. Надеюсь, вы проник-лись?

Далее. Куда мы направляемся? Туда, где можно поселиться с удобством. Если точнее — на восток.

Сколько придётся идти? О, вот тут могу ответить совер-шенно точно и определённо: а фиг его знает. Пока не увидим места, где хотели бы остановиться. И боюсь, этого нам захо-чется не скоро.

Видение

-"Собственно, что произошло с бухгалтеришкой — толком не известно. Но будто подменил кто его. Подставил ногу охраннику, тот с размаху своей толстой рожей приложился об оледенелые ступени, да так и остался примерзать. А счетовод подхватил ментовский наган, из расстегнутой кобуры вылетев-ший, подбежал к "черному воронку", который у стены стоял. Вскочил на подножку, с неё — на капот, с капота — на кабин-ку. Водитель обалдел, ничего сообразить не может. Бухгалтер между тем уже с кабины "воронка" на стену сиганул и — в су-гроб на ту сторону"...

...Внезапно мои Тени закрутились быстрее, еще быстрее, их молчание стало воюще-шипящим. Потом вдруг откуда-то свер-ху грузно осели новые жалоносцы, крутящиеся вокруг перламут-рового шара. Столкновение с этой группой было нелепым и явно неожиданным. Жала сопровождавших меня Теней задергались в разных направлениях, кажется, они проявили замешательство. И тут... И тут, совершенно неожиданно для себя я бросился на ближайшую Тень, врезался в неё, с омерзением захлебываясь гадкой ледяной густотой, ухватил за Жало, резко рванул на себя и метнулся вверх. Туда, только туда, как можно быстрее! После мгновенного замешательства вслед хлестнули многоголо-сые визг и шипение. Левее! Теперь правее, чтобы сбить пре-следователей с толку! И наверх, наверх, наверх! Не хватает сил... Не можешь? Нет, мужик, можешь! Вверх, и только туда. Мучение, боль! А-а-а-а!.

... Раскрытый кратер высокого вулкана смотрел в рыжее небо, сплошь затянутое багровыми тучами.

Я лез по склону, обдирая в кровь ноги, срывая ногти на пальцах рук, разбивая о камень колени. За мной гнались. Желанный верх приближался, вот, наконец, я вцепился в гра-нитный карниз, подтянулся, из последних сил вытянул себя... И в ужасе замер — как в огромном котле кипела передо мной рас-каленная лава, которая при страшных извержениях переливалась через края глубокого кратера и мощными потоками катилась по склонам, разливалась по округе, проникала между огромными валунами у подножия гор и текла дальше в котловину, где сжи-гала травяной покров, зажигала кустарники и поглощала боль-шие участки первобытных лесов. Все, чего она касалась и за-хватывала в свои жгучие объятия, мгновенно превращалось в пепел. Лишь в болотах и топях с шипением, в облаках белого пара останавливались эти смертоносные потоки раскаленной ла-вы.

Вместе с излияниями раскаленной лавы из глубин вулка-на вырывались густые тучи ядовитых газов, которые рассеива-лись далеко вокруг, душа все живое. Поднимались столбы чер-ного дыма, в котором поблескивали красные языки пламени и огромные вихри искр. Со клубами дыма, полыхающими красным заревом, к потемневшему небосводу со скоростью артиллерий-ских снарядов взлетали тучи раскаленного пепла. Он кружился в воздухе, а затем падал на землю, нагромождая все более и более мощные пласты, от которых полыхало таким жаром, что воздух над ними трепетал как над пылающим костром.

Преследователи не торопились. Им всё было известно заранее. С тоской и ужасом я смотрел на них сверху. Я знал их — у каждого было моё лицо.

Цитата

Как нелегок и тернист

Путь до сказочного мира,

Я не просто эскапист...

Я прикончил конвоира.

(Евг. Лукин)

04

Тридцать девятые сутки похода по горам.

Волокуши пришлось бросить. Во-первых. потому что, как я и предсказывал, запасы захваченных на складе Сэйвиора продук-тов закончились, а мы перешли на подножный корм. Которого по-ка что вполне хватало: много отличной ягоды, некоторое коли-чество съедобных грибов, чуть-чуть сверхпитательных орехов... ну и всякие невкусные выручалочки вроде условно-съедобных па-поротника, кореньев, трав. Изредка запекали на костре мясо мелких зверьков, имевших несчастье замешкаться при встрече с нами. Во-вторых, местность стала настолько пересеченной, что длинные жерди волокуш не только не помогали, но начали изряд-но мешать. Так что мы теперь тащили за плечами вьюки с покла-жей. Причём Юлиане тоже достался груз, хотя, разумеется, в разы меньший, чем у меня и Пи.

-Вон там — вулкан? -спросила Юлиана.

-Потухший. -успокоил Пи.

Да, подумал я, притом, похоже, давно. Такой себе Везу-вий Этого Света. Когда давным-давно бушевавший вулкан затих, область вокруг него первоначально была большой братской моги-лой. Под мощным слоем пепла покоилась загубленная жизнь: не-счётные пучки трав, кустарники, также обгорелые стволы дере-вьев, прожженных насквозь пламенем и рухнувших на землю, жи-вотные, не успевшие спастись бегством. После катастрофы из ти-хих и темных убежищ, из нор и берлог вылезли те существа, ко-торых не убили ни лава, ни вулканический пепел, ни удушливые газы. На самом краю огромной вулканической могилы у подножия гор вновь возродилась бурная жизнь, упрямая и настойчивая, словно никогда и не было ужасов извержения. Окрестности снова покрылись зеленым ковром, и в тёплом воздухе разносились стрекот, скрип, жужжание и шелест насекомых, причём всякое шестилапое упорно стремилось заглушить остальных.

-Пи, что-то давно не слушали твоих лекций. -я, как мог, смахивал с усталых плеч и спины струи пота. Пи было легче, подобную интимную процедуру проводила его молодая супруга. Я же был вынужден довольствоваться ожиданием очередного ручья по пути следования. Благо, жаловаться не приходилось: источ-ники чистой тёплой воды встречались часто.

-Твоих — еще дольше. -парировал Пи. -Выдай на бис что-нибудь про грозящие беды и напасти, прорицать всякую хрень — твой профиль и призвание.

-Извольте, мои юные пофигисты. -утомлённо парировал я. -Да, в сотый раз повторяю и буду повторять, долбить, словно дятел, пока не вдолблю в ваши безмятежные головы: нельзя рас-слабляться. Наоборот, феноменальное везенье должно с каждым днём настораживать всё сильнее. Ничего плохого не случилось? Это плохо! По закону перехода количества в качество с каждой прошедшей спокойной секундой растут масштабы приближающейся неприятности.

-Пессимист. -щебетнула Юлиана.

-Пессимистом быть офигенно удобно. Всегда или прав, или приятно разочарован. -ухмыльнулся я. -Что это, Юля? А, земля-нички собрала по дороге, спасибо, подкрепиться никогда не лишне... Позвольте, однако, классифицировать все потенциальные хрени по категориям.

Хрень первая — наиболее страшные и наименее частые. К ним отнесем масштабные природные катаклизмы. Бояться их не стоит по двум причинам. Раз: бойся — не бойся, а ничего не поделаешь. Землетрясение там, падение гигантского метеорита, цунами или вон тот вулкан проснётся. Шарах! — и нет нас, только вылетевшие из тел бесплотные души будут с беззвучными воплями незримо витать в небе. Как сказано, А? Оцените — Гай не просто пессимист, но еще и талантливый мастер слова... Два: Такие потрясения очень-очень редки и маловероятны, мы можем ни с чем подобным не столкнуться во время перехода через го-ры.

Вторая хрень — более частые мелкие природные неприятно-сти и связанные с ними возможные несчастные случаи. То есть обвалы-оползни, а также простые дожди и грозовые ливни. Кста-ти, невероятным везением я склонен считать и отсутствие до-ждей. Конечно, под тёплой водичкой мы никак не замерзнем, но и костра не разведём. Несколько суток сырости снаружи и сыро-ядения внутрь вряд ли обрадуют. Ну, и не будем сбрасывать со счетов возможные травмы-переломы на скользкой, грязной почве. Конечно, всё само заживёт-срастётся и будет лучше, чем преж-де, но потери времени и сил нам ни к чему. При соответствую-щей бдительности и соблюдении правил здешней дорожной без-опасности следует этого избегать.

Хрень номер три -угрозы со стороны флоры и фауны — тоже вполне можно минимизировать: не жри ничего опасного и не дай себя сожрать никому опасному. Должен с удовольствием при-знать, что некоторые защитные навыки и умения в этой катего-рии нами выработаны.

И, наконец, хрень четвёртая. Люди. Нет нужды распро-страняться об этой угрозе, страшной и непредсказуемой. Причём хочу заметить, что кроме переправленных из-за Полынь-реки, подобно нам, по непроверенным слухам на Этом Свете проживают некие аборигены. Вот, Пи, к примеру, о них слышал. Так ли? Кто они? Каковы? Сколько их? Где? Встреча с любым хомо сапи-енсом должна мгновенно приводить нас в полную боевую готов-ность.

Хао! Я закончил.

-Можно мне? -неожиданно серьёзно спросила Юлиана. -Раз уж ты заговорил о людях... Всё-таки у меня медицинское образо-вание, хотя и незаконченное. А в школе очень интересовалась биологией. Но многого тут просто никак не могу понять.

-М? -спросил я.

-Вот, допустим, наши годы. "На входе" каждому из нас дали тело, причём не того возраста, в котором мы умерли. Ну ладно, мне было восемнадцать, а теперь около двадцати двух — двадцати пяти. Пусть Пи было двадцать три, а сейчас он выгля-дит на тридцать. Но ты, Гай! Шестидесятипятилетний на момент смерти, а сейчас — лет сорока! И почему никто не стареет?

-А, возмущает несправедливость? Что именно? То, что ме-ня омолодили? Или самой очень хочется стать старухой?

-Не болтай чепухи! Просто непонятно, как так может быть.

-Да не заморачивайся. -недовольно посоветовал Пи.

-Правильно, не надо. -поддержал я. -Да и откуда же нам, грешным, знать? Кстати, о грехах и о природных загадках: Пи объяснил тебе, что у попавших на Этот Свет из-за Полынь-реки не рождаются дети?

Юлиана покраснела от смущения, а её муж -от злости.

-Объяснил. -буркнула девушка. -Хотела ещё сказать...

-Пожалуйста, Ульяша. -любезно разрешил я, наконец-то вытерев пот со спины. -Всегда рад усвоить информацию.

-Ребята, вы заметили, что здесь, в горах нет животных, которые просто обязаны быть?

-Например? -спросил Пи.

-Тепло. -внушительно произнесла Юлиана. -Влажно. Много лягушек. А где змеи?

-Свят-свят-свят, благодарим судьбу за то, что нет! -перепугался я. -Тьфу-тьфу, не сглазь!

-А других пресмыкающихся полно: черепахи, ящерицы. Но так ведь не может быть!

-На том свете не может. -философски заметил Пи. -А на Этом — вполне...

-С насекомыми, -глубокомысленно продолжала жена Пи, -та же ситуация. Всех много, а всяких скорпионов, москитов, кома-ров и прочей нехорошей гадости не видно. Сейчас Гай скажет: — "И отлично!"

Я злорадно промолчал.

-И, наконец, о совсем мелкой гадости. Мы пьём без вся-ких вредных последствий воду из ручьёв. А как же паразиты, микробы и бактерии?

-Подтверждаю. -солидно кивнул Пи. -За более, чем век, поведённый в Подгорье, ни у кого, даже у распоследних шестё-рок, никакой заразы не наблюдалось, а уж чего они только не жрали и не пили.

Чета Пи уставилась на меня, ожидая комментариев. Напрасно. Я молча закинул за плечи вещмешок, выразительно по-смотрев на обоих, перевёл взор на восток.

05

Из густого переплетения корней вывороченного камнепадом дерева выглянула длинная узкая голова хищника. Короткие уши стояли торчком, черный влажный нос подрагивал. Зверь приот-крыл пасть, несколько раз облизал верхнюю губу и нос длинным языком. затем резкий звук. Это было скорее раздраженное фыр-канье, чем короткий рев. Вслед за этим горная росомаха вылез-ла из своего логовища и грозной тенью встала перед его темным входом. Она пару раз лениво потянулась, потом мягкими краду-щимися шагами направилась в обход берлоги. Шаг за шагом кра-лась она, ступая осторожно и тихо, так что травинки едва ше-велились, раскачиваясь не сильнее, чем от слабого ветерка.

Зверей Этого Света принято называть земными названиями просто потому, что невозможно было бы придумать общепринятые новые. Но, хотя существовали очень большие сходства местных животных с земными, имелись гораздо большие различия как во внешнем виде, так и в повадках.

Местная горная росомаха смотрелась крупным, и вместе с тем довольно примитивным хищником, крепкого сложения, провор-ным, быстрым и кровожадным, но не обладающим большой хитро-стью и коварством. Тело выглядело длинным и сильным, с тонки-ми конечностями, причем задние были длиннее передних. Узкая вытянутая голова сидела на длинной шее, той же ширины, что и череп. Красновато-коричневая шерсть, почти такого же цвета, как окружающие скалы, была испещрена темными пятнами, перехо-дящими на длинном хвосте в кольцевые полоски.

Иногда росомаха останавливалась и принюхивалась. Не чувствуя никакого приятного или подозрительного запаха, она продолжала свой путь, направляясь вдоль крутого горного обры-ва.

Вдруг она остановилась, неподвижно залегла в траве. Зе-леноватые глаза с вертикальными зрачками пристально смотрели прямо перед собой, кончик длинного хвоста дергался короткими рывками.

Перед хищником был ручей. Земля у него была изборождена следами немногочисленных животных, которые приходили утолять жажду. И не только привычных обитателей гор. Здесь оставили отпечатки обутых ног мерзкие создания, отвратительно воняющие самым мерзким из возможных смрадов — дымом. Их было трое, два самца и одна самка.

Конечно, хищник не намеревался преследовать их и напа-дать, по опыту зная, что его сил не хватит для того, чтобы одолеть такую большую добычу. Это была бы смертельно утомляю-щая схватка, которая, совершенно предсказуемо, не принесла бы победы. А зачем транжирить силы на то, что, как известно за-ранее, будет безрезультатным? Поэтому зверь через некоторое время встал, повернулся и тихо побрёл вдоль кустарников. Вни-мание росомахи привлекло нечто иное. Между крупными обломками скалы, к которым он направлялся, валялось несколько сухих ку-стов, уже давно вырванных бурей, а их сучья создавали хаоти-ческое переплетение, поросшее мхами и лишайниками. Кажется, там спрятались ящерицы, неплохая добыча.

А те трое... пусть себе идут... Страшное Ущелье с нетерпе-нием ждёт их...

06

Юлиана не приходила в сознание. Пи нёс её на спине, а мне пришлось тащить сразу три вещмешка. Удивительно ли, что приходилось останавливаться через каждую сотню метров, пре-одолённых по склону, редко заросшему скудным серо-зелёным ко-лючим кустарником. Слева и справа на расстоянии около кило-метра высоко в небо поднимались отвесные скалистые стены, пе-чальные, неподвижные и мертвые. В унылом молчании застыли о ни, словно окаменевшие свидетели далёкого геологического про-шлого. Сейчас над ними, гремели раскаты грома и разлеталось многократно повторяющееся гудящее эхо. Страшное Ущелье озаря-лось яркими оранжевыми зарницами.

Жаркое, горячее безветрие... Жару чувствовала вся моя несчастная шкура, покрытая замешанной на поту грязью. Ноющей болью сводило мышцы. И, что хуже всего — разламывалась несчастная башка. Казалось бы, чему там страдать, мозгов-то всего ничего...А боль была сильной... Вот опять где-то далеко ударил гром. Какого чёрта "далеко", будто дубинкой по макуш-ке!

Зарница необъяснимо медленно погасла, и снова стало пасмурно. Тёплая жёсткая галька шуршала под ногами. Однооб-разные поросли столбообразных кактусов сменялись редко расту-щими колючими кустами, которые были в пять раз меньше, но их ветви были оснащены не меньшими шипами. Твёрдые, словно же-лезные, корни расползались во всех направлениях, переплета-лись, зловредно лезли под усталые ноги.

Дышалось крайне тяжело, воздух был сух и густ. Каза-лось, будто глотка забита песком и пылью, а язык превратился в шершавый точильный брусок. Горячий ветерок поднимал над ку-стами облачка коричневатой споровой пыли. Споры попадали в нос, щекотали, заставляли жадно раскрывать сухой рот, судо-рожно зевать, чихать.

Обмякшее горячее тело Юлианы всё сильнее давило на спи-ну Пи, но он нёс жену, стиснув зубы и ме говоря ни слова.

Идти, мучиться... Может быть, думал я, сесть и отдохнуть, вытянув обессилевшие ноги? Или — ещё лучше! — лечь и заснуть? Нельзя! Потому что будет очень нехорошо: тогда я не встану, А это самое главное и самое плохое. Вперёд!

Да, пальцы онемели, руки отнялись, я перестал их ощу-щать, мешки с вещами стали втрое, впятеро тяжелее. Это от жа-ры? Наверное... перед глазами висел коричневатый туман... тошни-ло... Вперёд!

Споткнулся, упал на колени, оранжевая зарница просеяла на меня и окружающие кусты неверный мерцающий свет. Странно, на этот раз свечение не угасло — впереди разгорелось зарево апельсиново-абрикосовых оттенков, пылая, охватило полнеба. Я, обессиленный и измотанный, через почти сомкнутые веки увидел собственную неуклюжую тень с огромным горбом, вяло подёргива-ющуюся и шатающуюся... Упал на колени... Встать! Вперёд!

Пи потерял сознание и упал, очнулась Ульяшка и тут же поползла бросаться в пропасть, чтобы не обременять нас. Пи как раз вовремя пришёл в себя, ухватил девку, дал ей несиль-ный подзатыльник, взвалил на загривок и потащил. Я вцепился в мешки. Вперёд!

Небо теперь было сплошь затянуто оранжево-бурыми туча-ми. Слева над горами извивались узкие воронки смерчей. Но мы дошли!

Выход из ущелья обнаружился не сразу. Я остановился, разглядывая склоны низких пригорков, редкие рощи акаций. Неподвижно стояли старые двадцатиметровые гиганты с развеси-стыми кронами, а между ними тянулись молодые деревца, кроны которых раскачивались и тихо шелестели под горячим ветерком.

Я, оставив Пи, Юлиану и поклажу под деревом, долго бро-дил в поисках дальнейшего пути, несколько раз терял сознание, вдруг обнаруживая себя лежащим на тёплой гальке. И ведь нашёл! Узкая расщелина, заросшая колючками, выглядела зловеще и угрюмо. Вернулся к спутникам, свалился рядом. Силы таяли, словно мороженое в духовке.

Пи медленно опустился на колени и, кряхтя, поднял на руки стонущую и вновь обеспамятевшую жену. Ага-ага, оказыва-ется, идти больше не может. Зато может ползти на четвереньках и тащить девку на спине. Это гораздо легче, чем нести её на руках. Я с тремя мешками пополз вниз по склону. Впадая в за-бвение, рухнул и покатился, из последних сил удерживая кожа-ные завязки мешков...

Круг 07 Ad limina apostolorum

01

Закончился день. На вишневом небе среди багровых обла-ков затухало зарево, свет которого размытыми золотыми и пур-пурными полосами стекал к горизонту по темневшему небосводу. Вечерняя тишина понемногу опускалась на весь здешний низинный край.

Сорок четвёртые сутки великого путешествия на восток. Умножаем на них преодолеваемые ежедневно приблизительно пят-надцать километров и получаем около шестисот шестидесяти ки-лометров! Мы совершили немыслимое! Горная страна была преодо-лена!

"Горная страна была преодолена" — всего четыре слова. На каждое приходилось по одиннадцать дней

-жары и пыли,

-стёртых на бездорожье ног,

-скудного питания, главным образом, мякотью кактуса опунции и жёсткими ягодами,

-беспокойного, вполглаза, сна на глине, гальке, или, в лучшем случае, на сухой траве.

Причём последний день, проведенный в Страшном Ущелье, стоил сорока трёх предыдущих, вместе взятых.

Не хотелось даже открывать глаза и подниматься из ру-чья, где лежал, настолько невообразимо хорошо себя чувство-вал, да куда деваться... Место, куда мы попали после Страшного Ущелья, по сравнению с ним, конечно показалось просто раем, только вот ангелиц-горничных с подносиками всякой вкусной снеди и с бокалами охлажденного шампанского здесь не было. По-прежнему заботиться о своих безопасности и благополучии предстояло нам самим.

Я сел, с наслаждением ощущая задом мягкий донный песо-чек. Огляделся. Пи и Юлиана лежали чуть ниже по течению в та-ком же блаженном полузабытьи.

Пейзаж здесь был воистину сказочно красив — заворажива-ющая картина тропического ландшафта, исключительная красота и великолепие.

Там, позади в покинутых горах остались места, куда те-перь не было возврата. А здесь в центре долины извивался и блестел широкий мелкий ручей. Серебристые струйки проказливо перепрыгивали через округлые камни узкого русла и с веселым журчанием спешили дальше по низине, сжатой невысокими холмами и скалами. Сырые берега заросли коврами зеленых мхов, чешуй-чатыми слоевищами сочного лишайника, которые рыхлыми подушка-ми покрывали даже валуны, выступающие из воды.

Ручей впадал, приблизительно в полукилометре в реку, в водах которой обитали рыбы и черепахи. А галдёж массы водо-плавающих пернатых и шум их крыльев звучал в стоявшей тишине, будто отзвуки далеких водопадов.

Тёмные кроны гигантских тропических дубов, пальм голо-вокружительной высоты, кипарисов, фикусов, орешников отража-лись в лениво-спокойных водах реки, словно в зеркале. Пучки ароматнейших орхидей паразитировали на старых ветвях, покры-тых мхами и лишайниками. Лианы канатами и верёвками обвивали высокие и толстые стволы вековых деревьев, В подлеске раски-дистые папоротники высотой в человеческий рост распускали сочные зеленые листья. На ярко-зеленом ковре трав пестрели цветы самых различной форм и окрасок.

Дул настолько слабый ветерок, что стволы и ветви сто-летних деревьев вообще не шевелились. Только листья легонько трепетали, издавая слабый шелест, почти неслышный в тишине густолесья.

Хорошо тут, подумал я, вставая.

-Хорошо тут. -сказал Пи, лениво и садясь в ручье со сплетёнными по-турецки ногами.

-Хорошо тут. -Ульяна была того же мнения. Она, тоже се-ла в воде, прижимаясь к спине Пи и во все глаза восхищённо разглядывая окружающий новый дивный мир. -Ой, смотрите!

Несколько белок выбрало это место для веселой игры впе-регонки. Они носились по стволам вверх и вниз, мелькали в гу-стой листве, исчезали и появлялись снова. Ловкими прыжками перепрыгивали с дерева на дерево, качались на тонких ветвях. Их красивые рыжие шубки с белым брюшком, мелькали в воздухе словно стрелы. Веселая и беззаботная игра сопровождалась ра-достным визжанием или удивленным писком, когда в неистовом хороводе серебряные зверьки едва не налетали друг на друга.

-Сколько валялись? -спросил Пи.

-Почти полчаса. -укоризненно покачал я головой. -Не устаю удивляться нашему везенью и счастью. Подходи, кто хо-чешь и ешь всю троицу с пяток, не торопясь и хорошо прожёвы-вая.

-Да, -признал Пи. -Даже не безобразие, а не знаю что.

-Мы же, как выбрались сюда, попадали в воду и отключи-лись. -напомнила Юлиана.

-Это не оправдание. -строго заметил её муж.

Я склонился над мешками.

-Что? -встревожилась Юлиана.

-Необходима ревизия. -пояснил я. -Когда ползли по уще-лью, ничего не соображал, едва-едва тянул за собой груз. Не потерял ли чего?

Высыпав на траву содержимое, тщательно осмотрел, облег-чённо вздохнул: -Нет, всё на месте. На каждого -по паре но-жей, огниво, моток верёвки, три кокосовых чашки. На меня и Пи — дополнительно по топору и мечу. Арбалет сломался, давно вы-кинули. А вот с обувью надо как-то решать. По одной паре сно-сили, вторую донашиваем, в запасе остаётся на каждого одна ненадёваная. Надо было больше брать.

-Тут камней меньше, -заметила Юлиана. -Можно босиком.

-Даже нужно. -кивнул я. -А сандалии попытаемся почи-нить.

Аккуратно уложив вещи, затянул мешки ремнями.

-Что дальше?

Воистину, мужской вопрос позволяет задуматься, а жен-ский требует немедленного ответа. Пи напрягся было, но его супруга сама же предложила: -Давайте здесь отдохнём. Всё-таки пришлось полтора месяца пробираться по горному бездорожью...

-М? -Пи вопросительно глянул на меня.

-Согласен, вода под боком, густой орешник рядом, пола-гаю с грибами-ягодами проблем также не будет... ну и поохотить-ся сможем. Но прежде всего найдём безопасное место для стоян-ки. Хорошо бы что-то вроде пещеры или грота.

-Вроде такого?

Проследив, куда Юлиана указывала пальцем, я и Пи онеме-ли от изумления.

02

-Ну, Юля, наблюдательность у тебя — потрясающая! -восторгался Пи, оглядывая неглубокий горизонтальный грот со сводчатым потолком и широким входом. -Мы, мужики, словно сле-пые кроты, в двух шагах ничего не заметили... Стыд!

-Позор и срамота! — с готовностью поддакнул я. -В нака-зание за это кроты сейчас будут заготавливать хворост. Вот здесь, прямо на входе разожжём костёр.

-Зачем? -поразилась Юлиана. -Неудобно же!

-Именно поэтому. -совершенно серьёзно пояснил я.-Нам будет слегка несподручно, а для желающих нами позавтракать — просто непроходимо. Думаю, что и на том свете, и на Этом ни один, даже самое свирепый, идиот не полезет через огонь и дым.

Заготовка сухого хвороста совершенно неожиданно пере-росла в совершенно разнузданную вакханалию чревоугодничества. На этот раз отличился Пи. Он обнаружил дерево, которое мы по-сле краткого, но бурного обсуждения решили назвать "какавным" (два голоса — мой и Пи — против одного Ульяниного варианта "шоколадное"). Вкус крупных, тёмно-коричневых дынеобразных плодов привёл нас в неистовый восторг. Под жёсткой кожурой оказалась восхитительная мякоть со вкусом самого настоящего горького шоколада!

Когда я и Пи умяли по две "дыньки", Юлька тут же назва-ла нас обжорами. В ответ Пи молча, но очень выразительно вы-удил пару хвостиков из кучи очищенных шкурок рядом с женой и безмолвно продемонстрировал воображаемой аудитории.

-Соберите семечки. -попросил я.

-Зачем?

-Ну, не вечно же нам оставаться примитивным обществом собирателей и охотников. -пояснил я. _-Будем надеяться на то, что эволюционируем в земледельцев и скотоводов. Вот и заложим какавные плантации.

-Ну, некрасивое же слово. -взмолилась Юлиана. -Пусть будут "шоколадные"!

-Не-а. -неумолимым хором отозвалась мужская часть экс-педиции. -Какавные.

В тёплом ручье мы умылись, помыли круглые семена. До-ставили в грот вязанки хвороста и с полдюжины лакомых плодов.

-Похоже, мне сегодня не захочется обедать. -с удивлени-ем заметил Пи. Юлиана непроизвольно икнула и сконфузилась.

-Очень сытная пища. -задумчиво согласился я. -И вкус-ная. Первый раз пробую тут подобное. Как только осядем сами, тут же высадим семена поблизости.

Как оказалось, запасы какавных дынь были сделаны крайне предусмотрительно. Внезапно небо потемнело, всё смотрелось серым, монотонным и неконтрастным, посеялась мелкая водяная морось, тут же сменившаяся уверенным мелким дождём.

-На целый день. -предположил Пи и оказался неправ. Ве-чером дождь уверенно перешёл в ночной ливень. Сверкнула вет-вистая молния и почти сразу же прорычал гром. Тут же небесные электрические разряды засверкали один за другим, непрерывно грохотало. Из черных туч ударили струи воды, с неистовой си-лой хлеставшие по листве, ручью, известняковым скалам.

Юлиана, клевавшая носом под монотонный шум льющейся из туч воды, уснула на песке у дальней стены грота. Всё-таки вы-мотал девку переход через местные Альпы...

-Понимаю, что у молодых — медовый месяц. -извинился я. -Но сегодня вам уединиться не получится. Неохота старику Гаю выходить в джунгли в ночную грозу. Скользко, да и мало ли кто в темноте бродит.

-Дурак. -беззлобно отругнулся Пи. Мы сидели у костерка и экономно, по одной, подкладывали веточки, так, чтобы огонь не погас. -Но раз уж съехидничал, получи ответ: обиды не та-ишь?

-За что? -поразился я.

-За то, что я нашёл Юльку, а ты — один.

-Во-первых, -я понизил голос, -предлагаю втихаря, тайно и преступно сожрать по половине какавины... пока упомянутая Юлька дрыхнет...

-А давай! -Пи не пришлось долго уговаривать. Мы сноро-висто очистили плод, разделили пополам и с наслаждением съе-ли.

-Во-вторых, ещё в первой жизни меня приучили к одиноче-ству. Даже посреди многолюдства. Как там в стихах?

-"Когда в толпе ты встретишь человека,

Который наг;

Чей лоб мрачней туманного Казбека,

Неровен шаг;

Кого власы подъяты в беспорядке;

Кто, вопия,

Всегда дрожит в нервическом припадке, —

Знай: это я!"

Пи рассмеялся и с готовностью подхватил:

-"Кого язвят со злостью вечно новой,

Из рода в род;

С кого толпа венец его лавровый

Безумно рвет;

Кто ни пред кем спины не клонит гибкой, —

Знай: это я!

В моих устах спокойная улыбка,

В груди — змея!

-Вот поэтому-то твою голову, рискуя своей я и вытаски-вал из-под завала в Подгорье. -довольно сказал он. -Понимающий с полуслова собеседник — величайшая ценность и огромнейшая редкость.

-Вот именно. -искренне согласился я, мысленно отмечая, да, совершенно верно — собеседник, компаньон, попутчик. Друг? Вряд ли. Молнии перестали сверкать, гром не гремел. Пи вслу-шался в шум дождя, оглянулся на безмятежно спящую Юлиану.

-В-третьих, -усмехнулся я, -старик Гай никогда не был и не будет завистливым. Напротив, он очень-очень рад, что Пи наконец нашёл опору, подругу... жену...

Про себя же отметил, что, действительно рад, вот только совсем не уверен, что Юлиана будет опорой и подругой. Женой — пожалуй.

-В-четвёртых, времени впереди, надеюсь, достаточно, кто-то и у меня появится.

Мы помолчали.

-И всё-таки, -неожиданно спросил Пи. -какая картина ми-роздания сложилась у тебя после попадания на Этот Свет? Долж-но же было что-то появиться, хоть какие-то предположения. По-делись.

-Сырость подвигает к высокой философии? -усмехнулся я, осторожно подкладывая ветку в огонь. -Что ж, да, и в Подго-рье, и во время похода размышлял об этом.

-До чего доразмышлялся?

-До того, что Этот Свет изучать надо обязательно, а ис-толковывать не следует даже пытаться.

-Гм... Поясни.

-Изволь. Нам было обещано около ста пятидесяти миллиар-дов лет существования здесь? Отлично! Чтобы не просто суще-ствовать, но жить, нужно быть сильным. Кто-то из великих ска-зал; -"Знание сила!"

-Фрэнсис Бэкон. -важно подсказал Пи.

-Вряд ли, хотя приписывают ему -поправил я. -Кто бы ни изрёк, я полностью согласен. Изучать — запоминать — использо-вать. А объяснять... Лично я постараюсь обзавестись подробными картами мест проживания, но не стану понапрасну тратить время на размышления о шарообразности или плоскости Этого Света. Буду изыскивать полезные ископаемые, совершенно не ломая го-лову, почему одни присутствуют в большом количестве, а других нет вовсе, хотя должны бы быть. Возьмусь за приручение живот-ных и одомашнивание растений, не озадачиваясь соображениями, откуда они взялись и почему просто не могли здесь взяться. Вот как-то так...

-Что ж, -задумчиво сказал Пи, -тоже позиция, отчего нет... Ну, а всё-таки, каковы общие соображения?

-Давай так, -предложил я, -я их сейчас изложу и больше никогда не буду к ним возвращаться.

-Излагай.

-Насколько помню, уточнил я, -до самой смерти ты был убеждённым материалистом, но посмертные эволюции... эмм... не-сколько нарушили твоё мировоззрение?

-Не нарушили, а разрушили. -мрачно поправил Пи.

-И как материалист, к учению солипсизма ты относился в лучшем случае с юмором?

Цитата...

Солипсизм (от лат. solus — "одинокий" и ipse — "сам") — мудрёный термин, который многим известен, но мало кто по-нимает его суть. Это философское учение может рассматривать-ся как крайняя форма субъективного идеализма. Оно утвержда-ет, что на самом деле существую я. Все, что меня окружает — люди, предметы — лишь плод моего сознания. Ощущения порожде-ны нашим же сознанием, а окружающий мир вовсе не существует. Поскольку личный опыт является частным и не выражаемым, об опыте другого существа можно узнать лишь по аналогии.

Проще говоря, моя жизнь — моё воображение, всё проис-ходит только в моём разуме, это фрагменты моего воображения. Бред? Отнюдь! А вдруг я — писатель, а мир — это страницы мо-ей книги, плоды воображения? Разве это делает мой рассказ менее реальным для меня? С точки зрения солипсизма, моя жизнь — это рассказ, порождённый моим же собственным созна-нием.

Вдобавок, если принять солипсизм за истину, то многие моральные и этические нормы теряют смысл. Зачем заботиться о других, если они всего лишь проекция моего разума? А такое соображение делает мою жизнь удивительно гармоничной и осво-бождает от очень многих тягот и переживаний

-С каким ещё юмором? -возмутился Пи. -Бессмыслица!

-"Верую, ибо бессмысленно!" — парировал я. -Солипсизм — теория, против которой нечего возразить и которую невозможно подтвердить. В юные годы я обожал читать сочинения фантаста пана Станислава Германа Лема.

-Поляка?

-В большой степени. -хмыкнул я. -Написал он в 1969 году потрясший меня рассказ "Странные ящики профессора Конкорана". Жуткий, жесткий рассказ. Сильный, пронзительный, впечатляю-щий. Блестящая идея. Впечатляет размахом научной и философ-ской мысли. Одно из самых гениальных произведений, которые я читал. Кратко, безумно интересно и очень оригинально изложена проблема возможности познания этого мира.

Перескажу сюжет в сильно укороченном и упрощённом виде. Что, если я — единственный кто есть? Что, если весь этот мир — пещера, костёр, дождь... ты и Ульяшка... вкусные какавины — всего лишь плод моего сознания?

А что делать, если это так? Как быть кто поймёт, что его сознание находится в виртуальном окружении несуществующих объектов? Кричать об этом, обращаясь к нереальной толпе выду-манных им же обывателей? Смысл? В худшем случае, приедут ил-люзорные санитары, наденут на прозревшего нереальную смири-тельную рубашку и отвезут в психушку-мираж. В лучшем — ты сейчас обсмеешь.

Нельзя познать устройство мира, находясь внутри него. Такой вывод следует из рассказа пана Лема. Но ведь снаружи я никак оказаться не смогу. Никогда. А и не нужно, в принципе. Лучше всего просто смириться, считать абсолютной реальность своей виртуальной жизни, атеистически предполагать полную свободу воли или верить в богов и духов — как угодно.

Но можно пойти и дальше.

-Куда уж дальше-то...

-Есть куда. -заверил я. -У солипсизма есть, на первый взгляд ахиллесова пята, логическая уязвимость. Можно спро-сить: -"Но, если признать мир плодом собственного сознания, отчего я не контролирую его всецело силой моего разума? Поче-му, будучи созданным мною, он не подчиняется мне?"

Допустив, что все существующее — плод моего сознания, то есть фактически признав себя богом-творцом, я ошарашенно спрашиваю себя: -"Но если я существую (а в этом сомнений у меня нет), следовательно, я тоже плод чьего-то сознания?!" То есть некий творец меня? Я — плод его сознания. Этим отлично объясняется независимость от меня окружающего мира — его дви-жет и изменяет создатель.

-Религия. -разочарованно заметил Пи. -Бог. Не ново.

-Старо.— согласился я. -Но помнишь, как отращивая себе новое тело, я рассказывал тебе о том, что такое компьютеры и компьютерные игры?

-Да. Конечно, лучше бы один раз увидеть, чем сто раз услышать... Но объяснял ты неплохо, да и зарисовывал хорошо. Так что в общих чертах представляю.

-Угу... Вот и вообрази теперь, что я — создатель такой игры. Но в тоже время — персонаж аналогичной игры, созданный кем-то... А этот кто-то — шустрит в игре, смонтированной ещё кем-то... Вот такая бесконечная матрёшка из нескончаемо вложен-ных друг в друга нереальных транслируемых миров, а, заодно, и их создателей.

Пи разгорячился: -Ты начал с того, что декларировал полное отстранение от всяких абстракций и заумных мудрствова-ний! Дескать, исповедуешь материалистический рационализм, утилитарный практицизм и прагматизм... А сам изложил остроумно-жуткую мистическую концепцию и докатился до богоискательства.

Я невесело посмеялся: -Так это и есть важнейший сугубо практический вопрос. Помнишь, как я долго втолковывал тебе разницу между телевизором и компьютерным монитором?

-Помню. -саркастически ответствовал Пи. -А Юлиана разъ-яснила за пять минут.

-Естественно. -вздохнул я. -Молодость, энергия... опять же интимность процесса разъяснения... Так в чём различия?

-По телевизору смотришь то, что тебе показывают, по мо-нитору — отслеживаешь, что делаешь сам.

-Именно! -я поднял палец. -Вот и было бы крайне неплохо понять, чем является Этот Свет для его хозяев и, возможно со-здателей — телевизором, по которому они смотрят наши приклю-чения, либо монитором, где они эти приключения нам устраива-ют. Улавливаешь?

-Да. -Пи скопировал мою кривую улыбку. -Нам бессмыслен-но в принципе молиться богу Телезрителю. А богу Игроку — мо-жем. Впрочем, без особой надежды на то, что тот откликнется...

-Вот именно. -вспомнилось, как (censored) уполномочен-ный по сектору No318 заверял меня, (censored), что никогда и ни при каких обстоятельствах не будет со мной контактировать(censored).

Помолчали.

-Чего спать не ложишься? -спросил Пи.

-Сна ни в одном глазу. А ты? Шёл бы к Юльке под бочок.

Пи пропустил дежурную шпильку мимо ушей.

-А что, если напрасно сбежали? -вдруг спросил он. -Вдруг после революции в шахтёрском поселке сплошные благоле-пие, высокая нравственность и процветание?

-Самому не смешно? -поразился я. -Умный же человек. Ма-тематик! Сколько раз я тебе втолковывал, что в приречье сей-час ад кромешный! Наплыв из-за Полынь-реки погибших в атомной войне. Кавардак в Подгорье, где бывшие шестёрки-семёрки пере-дрались с отрастившими конечности, но не желающими работать ниггерами. Постоянные нападения на посёлок соседей, которые просто хотят отобрать у металлургов их изделия, ничего не да-вая взамен. Неспособность тузов и королей наладить маломаль-скую организацию. Ну и, наконец, вспомни о национализации баб — хотел бы видеть Юльку в общественной собственности?

Последний аргумент всегда был для Пи неотразимым, отче-го я и пользовался им без стеснения.

-Так что не нужно сомневаться и печалиться об оставлен-ном позади.

Раз уж об этом зашла речь — обратил ли ты внимание, на то, что, произошла цепочка событий, косвенно свидетельствую-щих, что нас поместили именно в некое подобие игры:

-А именно?

-Маловероятно, чтобы произошло чудо, а уж три дива див-ных подряд... Считай по пальцам: вырвались с каторги — раз, прошли горы и не сгинули -два, вышли в долину — три.

-Да, признал Пи, -следует насторожиться.

-Теперь о настоящем. Итак, наша троица в долине. Если не заморачиваться поисками высоких материй, не решать фило-софских проблем и не пытаться создавать шедевров материальной и духовной культуры, тут вполне можно существовать. -сказал я. -С голодухи не пропадём. Одичаем, потом расчеловечимся, разучимся говорить, станем животными, сытыми и вполне доволь-ными макаками.

-Пророк. -уважительно сказал Пи. -Провидец. Отличная перспектива. Других не видишь?

-Сам всё отлично просчитываешь, не глупее меня. А ну-ка давай теперь ты порассуждай о будущем, а я послушаю.

-Идти дальше в поисках нормальной общины и сделать всё, чтобы не нарваться на какую-нибудь другую "стаю Сэйвиора". Вариант так себе, ничтожно низка вероятность найти дружелюб-ную группу людей, которая приняла бы нас, оценила и в которой мы заняли бы достойное место.

-Согласен. -кивнул я. -Дальше.

-Всё-таки остаться здесь, однако не деградировать. За-крепиться, обосноваться, начать отлавливать одиночек, которые неизбежно прорвутся сюда с перенаселённого берега Полынь-реки. Сколотить из них собственную сплочённую общину, возгла-вить, выстроить посёлок...

-...и основать цивилизацию. -завершил я. -Могучую, мудрую и высококультурную. Или даже "Цивилизацию-IV", "Цивилизацию-V", "Цивилизацию-VI"...

Пи непонимающе уставился на меня.

-Не обращай внимания, ассоциации из прошлой жизни... За-мечательная идея. Радует, что в мою голову взбрело то же са-мое. Правда, несколько настораживает соображение, что без же-леза созданная на Этом Свете цивилизация дальше бронзового века не продвинется и максимум, что тебе, друг мой Пи, светит — быть великим фараоном местного Египта, либо тутошним Ахил-лесом, воспетым слепенькими-пьяненькими Гомерами.

-Полагаешь, без железа, пара и электричества сделается скучно? -нехорошо улыбаясь, полюбопытствовал Пи. -Не будет первой мировой войны, никто, вроде Пи, не будет разбиваться в падающих аэропланах. Не грянет третья мировая и Юля не сгорит заживо при взрыве... как её... атомной бомбы. Не будет богаделен, в которых подыхают никому не нужные преподаватели от бога, такие как Гай.

-Достаточно. -поспешно перебил я. -Быть может, ты прав. Даже скорее всего — прав.

Мы помолчали.

-Помнишь, -сказал я, -ты как-то упоминал, что на Этом Свете кроме нас, пришедших из-за Полынь-реки, имеются еще некие туземцы, аборигены, автохтоны, то есть...

-...коренные жители. -Пи осторожно сгрёб прутиком тлеющие угольки костра и положил сверху большой кусок коры. -Да, ви-дишь ли, это всё на уровне слухов и баек. Фольклор Подгорья: кто-то болтал кому-то, что слышал от кого-то...

-А хорошо бы проверить. -мечтательно протянул я. -И как славно, если бы это оказалось правдой...

03

Растительной пищи у реки оказалось даже в избытке, по-падалось и много ценного белкового корма — большие упитанные улитки, которые в запечённом виде просто восхитительны. Тол-стая зелёная лягушка, гревшаяся на камне у подножия скалы, пробудившись от дремоты, попыталась удрать. Но густая трава мешала ей, и достаточно было короткого прыжка Ульяны, чтобы добыча оказалась в её руках. Бродя в поисках пищи, мы не за-бывали набивать рты ягодами, которыми были усеяны кусты, от-дали должное и сочным корням лотоса.

Достигнув вершины поросшего кустарником и пальмами хол-ма, мы спустились по пологому склону в большую плоскую котло-вину. Подсохший ил покрывал её дно. Здесь повсюду росли мощ-ные хвощи, достигавшие трёхметровой высоты. Пустотелые члени-стые стебли, у которых в нижней части появлялись лишь не-сколько ветвей поднимались от корней, пробивающихся через ил почти горизонтально. Эти ветви удалялись от главного ствола, но далее выпрямлялись и росли параллельно ему вертикально вверх. Каждый членик стеблей был украшен венцом многочислен-ных узких и заостренных листочков, сросшихся внизу пояском. Под вершинами главных и ближайших к ним стеблей располагались споровые шишки.

После недавних дождей здесь накопилась большая глубокая лужа, которую, однако, быстро высушил зной. Лишь на середине котловины оставалась зловонная жижа, но и та постепенно высы-хала.

Никакого смысла соваться к луже не было, поэтому мои попутчики туда и не сунулись. Меня же туда погнала и застави-ла опуститься на колени проклятая интуиция. Как выяснилось, вовсе не напрасно и совсем не зря.

-Чего ты вонючую грязь нюхаешь? -сморщила нос Юлиана, приблизившись.

-Он молится. -серьёзно объяснил Пи. -Бога коленопрекло-ненно ищет. С вчерашнего вечера.

-Чего-о?!

Я, не отвечая, рассматривал и ощупывал следы в засыхаю-щей чёрной массе. Как видно, с таким выражением лица, что Пи оставил шутки и присел рядом на корточки: -Ого! Бегемот, что ли тут потоптался? Вроде какие-то копыта, только вот размеры не бегемотьи, а, скорее, слоновьи. Силы небесные, а вон те отпечаточки-то чьи?!

Он стал измерять пядями большие трёхпалые следы: -В полметра лапка, а длина шага — метр с лишним. Да и грунт про-давлен на пяток сантиметров! Вот это птичка!

-Не птичка. -мрачно возразил я. -Юля, если не ошибаюсь, биология — твоё увлечение. Помнишь такие выражения: "ящерота-зовые" и "птицетазовые"?

-По... помню... -Ульяшка сглотнула и до синевы побледнела. -Нет... быть не может... Гай, скажи, что ошибся! Это же не они!

-Они, проклятые... -я выпрямился, прислушиваясь, огляды-ваясь и сжимая ручку ставшего совершенно бесполезным топора. -Первый — травоядный четвероногий и ящеротазовый, размером со слона. Точнее не скажу, не специалист. А вот второй... Судя по следам — двуногий птицетазовый хищник высотой до трёх с лиш-ком метров.

-Мне страшно! -юлькины губы задрожали, на девку жалко было смотреть.

-Да объясните, что происходит! -взорвался Пи. -О ком вы?

-О динозаврах! -в отчаянии взвизгнула Юлиана.

-И что?

-А то, что подробности о их образе жизни стали известны уже после твоей смерти, друг мой Пи, так что ты не в курсе. И исходя из этих подробностей, можно уверенно утверждать — большого вегетарианца здесь отслеживал очень крупный и голод-ный плотоядный зверь. Предположительно — аллозавр или что-то вроде того. Вот такой.

Я веточкой нарисовал на сырой грязи контуры аллозавра, а рядом с ним для наглядности в том же масштабе набросал че-ловеческую фигурку. Пи наконец-то проникся: -Охренеть! А мы-то расслабились, в ручьях валяемся, по лесу разгуливаем, словно по столичному парку. Тогда как, выходит, надо поскорее убираться из этого местечка? Причём, на цыпочках?

Я, вспомнив крокодила, увиденного в первые же дни пре-бывания на Этом Свете, подумал, что и другие места вряд ли окажутся безопаснее. Постарался как можно деликатнее довести мысль до Пи.

04

Пасмурное жаркое утро пришло в Этот Свет. Густые сырые туманы в межгорной долине не спешили таять. В залитом туманом закоулке лежал огромный зверь. Его застывшее большое тело с массивной башкой, карикатурно коротенькими передними лапами и сильными задними, с длинным хвостом покоилось между стволами упавших могучих деревьев.

Грубую и толстую голую кожу не защищали ни чешуя, ни костные пластинки, ни шипы. На спине и боках кожа ящера была полосатой. Отличная маскировка — зеленоватые полосы, как буд-то обросшие мхом, чередовались с серыми, словно покрытыми ли-шайником!

Аллозавр лежал неподвижно, словно окаменевший сказочный дракон, не очнувшийся еще от ночного сна, подобного мертвому оцепенению. Такое состояние объяснялось экономией энергии, которую он пополнял, безжалостно охотясь и жадно пожирая плоть жертв.

Утренний свет, наконец, осторожно тронул веки хищника. Сначала они лишь тихонько затрепетали, но свет становился яр-че, веки открылись, и в свете рыже-розового утра блеснули зе-леные глаза очнувшегося зверя.

Некоторое время аллозавр лежал лениво, неподвижно и безвольно, словно паралич сковал его конечности. Потом все-таки поднялся и медленными шагами покинул убежище.

Выйдя к реке, он встал на широком скальном выступе, круто уходящем глубоко в воду, высоко поднял голову с приот-крытой клыкастой пастью и зелеными глазами осмотрел просторы изгиб реки, берега которой были его охотничьими угодьями.

Аллозавр стоял не шевелясь, только зорко рассматривал водную поверхность, которая покрылась легкой зыбью от дунове-ния тёплого ветерка. Хотя зверь достаточно долго наблюдал за берегами и уходящей в лесную даль полосой реки, он не заметил ничего, что могло бы привлечь его внимание и стать его добы-чей. Раздражённый хищник поднял большую голову, грубый хрип-лый рык с шумом вырвался из горла через ряды острых зубов.

Аллозавр стал потихоньку спускаться со скального высту-па к близлежащей отмели. При этом недовольно открыл большую пасть. В ней угрожающе блестели ряды крупных острых зубов, которые легко могли раздробить кости любого противника.

Внезапно зеленые глаза аллозавра уставились на мелково-дье под скалой, через которую он в этот момент пробирался. Между валунами и кустиками водорослей он заметил останки крупной рыбы, которую мимоходом поймал вчера и спокойно со-жрал на месте. Голову рыбы, повинуясь инстинкту, выкинул, та упала в воду и застряла между валунами. Сейчас вокруг объед-ков скопилось много членистоногих, очень похожих на раков. Они лакомились лохмотьями рыбьей кожи и мяса, смешно шевелили глазами на стебельках, принимали угрожающие позы, когда один хотел вырвать у другого аппетитный кусочек.

Аллозавр недолго с равнодушием рассматривал копошащихся раков, потом снова продолжил свой путь. Маленькие членистоно-гие, конечно, не были для него сколько-нибудь стоящей добы-чей: крепкий панцирь и ничтожно мало мяса.

Спустившись на песчаную отмель, аллозавр внезапно оста-новился и стал пристально смотреть на прибрежные заросли. Вы-соко подняв голову, он напряженно наблюдал за трицератопсом.

Воспоминание...

Именно из-за своих рогов (два больших над глазами и один, поменьше, на носу) трицератопс получил свое название, означающее "морда трехрогая" и стал одними из наиболее узна-ваемых динозавров.

У трицератопса Этого Света огромная голова также увенчана еще одним оружием самозащиты — жестким костяным "воротником". Кроме того, "воротник" покрыт мышцами, помога-ющими движению челюстей при пережевывании плотной раститель-ной массы.

Грозные рога и костный "воротник" над шеей нагоняют страх одним своим видом. Но мирный растительноядный зверь сам ни на кого не нападает, только защищается. Однако, не стоит умиляться его миролюбием и пытаться погладить. Как там в поговорке: -"У носорога плохое зрение, но при его массе и скверном характере это не его проблема, а ваша".

Шкура этого животного толста и груба, чешуйки образу-ют на ней узор, напоминающий мозаичную плитку.

Крючковатым узким клювом трицератопс отрывает даже очень жесткие растения, после чего отправляет пищу в глубину пасти, где восемь сотен зубов перемалывают всевозможные ли-стья, травы и стебли. Время от времени некоторые из них сти-раются вследствие пережевывания жесткой растительности. Ко-гда это случалось, на месте стершегося зуба вскоре вырастает новый. Трицератопс умеет двигать челюстями не только взад-вперед, но и вбок, измельчая даже толстые ветки. Голова три-цератопса расположена довольно низко, поэтому он питается, главным образом, папоротниками.

Длина зверя — около семи метров, более крупные экзем-пляры встречаются редко. Высота динозавра достигает трёх метров. Вес трицератопса колеблется от семи до десяти тонн.

У трицератопса короткие передние ноги, расположенные как у современного носорога, почти под туловищем и слегка согнутые в стороны. На них пять пальцев, три из них полно-ценных и два рудиментарных, без копытец. Задние мощные четы-рехпалые ноги на нижней части каждой ступни имеют особую по-душечку, защищающую ступню при передвижении по неровной твердой почве. Конечности животного напоминают массивные столбы. Зверь передвигается недостаточно проворно, поэтому при нападении хищников обычно не убегает, а вступает в бой.

Трицератопс осторожно ступал по берегу реки до тех пор, пока не остановился под зеленым балдахином пальмовых листьев и какое-то время внимательно изучал густой папоротниковый подлесок. Кажется, качество молодой поросли его вполне удо-влетворило, он приступил к трапезе.

В этот момент аллозавр бросился в атаку. Хотя он не был лёгок и стремителен, тем не менее довольно быстро настиг жую-щего папоротник и ничего не подозревающего трицератопса и вонзил похожие на пилы ряды острых крепких зубов в его хре-бет, снова и снова кусал, раздирая все сильнее кровоточащую спину, с неистощимой силой разгрызая его позвонки, а длинным хвостом без устали наносил по телу трицератопса резкие и сильные удары.

Животное, подвергшееся внезапному нападению, потеряло единственный шанс на отражение атаки. Если бы трицератопс успел повернуться к аллозавру головой, выставить вперёд рога и прикрыться костяным воротником, то смог бы, пятясь, отсту-пать. Но теперь аллозавр, ведя себя спокойно и уверенно, не обращал внимания на рывки жертвы, а лишь крепко удерживал ее на месте. Почувствовав, что сопротивление трицератопса слом-лено, внезапно разжал челюсти, в один миг продвинул пасть по его шее к голове и там снова сжал их. Пасть хищника, словно огромные стальные острозубые тиски сдавила хребет добычи. По-слышался хруст раздробленных шейных позвонков, после недолгих судорог туша трицератопса обмякла, затем безвольно рухнула на землю.

Некоторое время аллозавр неподвижно отдыхал над добы-чей. Зеленые глаза по-прежнему холодно блестели, не выражая никаких эмоций. Победитель осмотрел поверженного трицератоп-са, несколько раз обошел вокруг, будто ища, с чего лучше начать набивать голодный желудок.

Склонился, издал рокочущее рычание, вцепился зубами и начал с жадностью пожирать тёплое мясо. Ел торопливо и долго, пока, наконец, не насытился. Снова осмотрел растерзанную ту-шу. Впервые в глазах аллозавра мелькнуло какое-то выражение — смесь жадности и сожаления, что не сможет съесть всего.

Медленно уходя, хищник часто останавливался, словно был донельзя утомлён. Но причина заключалась в ином: полное брюхо замедляло возвращение.

Напившись из реки и вернувшись в логово, аллозавр улёг-ся отдыхать, от удовольствия пощелкивая окровавленными челю-стями, в которых блестели большие зубы. Он унул, и ничто его совершенно не беспокоило.

05

Пятьдесят пятый день путешествия.

-Ну вот, -подытожил я, -вроде бы всё на сегодня обсуди-ли. Ещё раз хочу отметить, что главная опасность для нас сей-час — дождь. Сезон ливней — совсем плохо. Потому что даже са-мый тупой и свирепый динозавр в пещерку не сунется, пока пе-ред ней горит и, самое главное, дымит, костёр. А вот ежели дождь намочит хворост, а мы не успеем сделать запасы топлива...

-Не продолжай. -быстро сказала Юлиана. -Будем набивать пещеру сушняком.

-То есть, -задумчиво сказал Пи, раскладывая на раска-ленном в костре камне куски добытого им толстого сома, -оставаться в долине и сколачивать тут собственную общину — крайне рискованно и даже опасно? Гораздо надёжнее уйти и при-биться к достаточно многочисленной группе, способной отби-ваться от крупных хищников? Да?

-Да. -ответил я. -Переверни рыбину, чтобы не пригорела.

-Не пригорит, на собственном жиру жарится. Когда посо-ветуешь выдвигаться?

-Сразу после того, как накопим съестного, сколько смо-жем поднять.

Юлиана горестно вздохнула.

Первая половина дня ушла на набивание пещерки топливом, на размещение там собранных орехов, на раскладку для сушки грибов, корней лотоса и ягод.

-Рыбу больше не лови. -попросила Юлиана мужа, когда по-сле обеда мы вновь вышли на промысел.

-Отчего? — удивился Пи. -Вкусный же был сом.

-Очень. -ответила Юлиана. -Только сырую рыбу есть не хочется, а жарить и вялить не надо.

-Почему? А, сообразил, запахи, верно?

Юлиана молча кивнула, а я с досадой подумал, что утром мог бы сообразить и сам. Оно дело, когда костёр, потрескивая, горит, дымит и отпугивает, совершенно другое — когда от него плывут ароматы копчёностей, завлекая и приманивая.

Крадучись, мы через пяток минут пробрались густым ку-старником к тому месту, где река изгибалась подковой, охваты-вая большую поляну.

-Смотрите! -указала пальцем Юлиана.

Осторожно выглянув из густой листвы, увидели нечто жут-кое: зелень бешено вытоптана, обильно забрызгана кровью, ва-лялись клочья кожи, рваные ошметки мяса и раздробленные ко-сти. А запах!

Переглянувшись, мы опасливо двинулись на поляну. Там на истоптанной траве лежал растерзанный здоровенный зверь. И тут пришло время в очередной раз замереть и онеметь. Пострадавшим обитателем здешних мест оказался крупный... наверное я сплю... нет-нет всё это наяву! Трицератопс! Настоящий! Взаправдашний, вовсе не вымерший!

-Давайте поскорее уйдём отсюда! -взмолилась Юлиана. -Вдруг те, кто его убил, вернутся!

-Думаю, пока сытые — не вернутся. -успокоил насторожен-но оглядывающийся Пи. -Успеем срезать столько мяса, сколько сможем утащить.

Озарение!

-Стоп, ребята! -поражённой собственной идеей, я поднял ладонь. -Забудем о мясе. Пи, оцени вес башки вместе с рогами и воротником.

-Ммм... ну, метра два в длину... В полтонны, по-моему бу-дет...

-Можешь вот так, с ходу, придумать способ, как двум му-жикам и девушке доставить пятьсот килограммов отсюда до нашей пещеры?

-Зачем?

-Без вопросов. Повторяю -можешь, математик и физик?

-Могу. -задетый за живое сказал Пи. -Катки и рычаги.

-Архимед! Действуй, Юлиана права, надо торопиться.

Пи пожал плечами, но пошёл рубить бамбук вместе с помо-гавшей ему перепуганной Юлькой. Я же с топором в руках подо-шёл к истерзанной туше.

Приблизительно через полчаса Пи и его супруга поднесли три длинных бамбуковых ствола и с дюжину коротких толстостен-ных труб из зелёных стеблей этого исполинского злака. К этому времени я отделил голову трицератопса от тела.

-Ой! -ужаснулась Ульяшка, рассматривая меня, с макушки до пят покрытого потёками быстро сохнущей трицератопсовой крови.

-Забудем об эстетике и косметике, -отмахнулся я, -потом помоюсь, а сейчас впрягаемся.

Пи разместил в ряд трубы, на них уложил стволы. Сверху мы с немалым трудом взгромоздили голову зверя. Опутали ворот-ник и рога веревками и потянули за них.

О, колёса! О, катки! О, вечная слава первобытному изоб-ретателю, додумавшемуся до этих гениальных приспособлений. Полагаю, Пи не ошибся, полтонны в башке трицератопса таки бы-ло. Мы обливались потом, но всё же, надрываясь, волокли. Юль-ка суетилась рядом, подхватывая высвобождающиеся сзади катки и проворно подсовывая их впереди.

На путь к пещерке потратили полтора часа местного вре-мени! После того, как втащили башку зверя в жилье и уложили у задней стены, обессиленные попадали навзничь с трясущимися руками и ногами.

-Но для чего? -простонала Юлиана.

-Кажется, догадываюсь. -Пи с трудом сколол верхушки трёх кокосовых орехов, самый большой протянул жене, меньшие достались мне и ему. -Пейте, приходите в себя. А потом Гай будет ставить выдающийся эксперимент.

-Какой?

-Биолого-психолого-медицинский. -устало усмехнулся Пи. -Помнишь, дорогая, что я тебе рассказывал о здешней регенера-ции?

-До сих пор не понимаю, как такое может быть. -Юлиана выразительно пожала плечами.

-Необъяснимо, -согласился её муж, -но факт. Так вот, сейчас Гай проделывает то, что я когда-то учинил с ним, а именно — начинает отращивать трицератопсу новое тело. Верно, приятель?

-В точку. -признал я. -Вот только молоко допью и в ру-чье выкупаюсь.

Сок кокоса в сочетании со смыванием крови, грязи и пота произвели магическое воздействие — после них почувствовал се-бя просто идеально.

Вернувшись в пещерку чистым и бодрым, с охапкой сорван-ных у ручья и вымытых там же листьев подорожника, услышал ожидаемый вопрос Юлианы: -Скажи на милость, зачем задумал вы-ращивать в жилище дикого динозавра?

-Отчего же дикого? -Пи не смог отказать себе в дешевом удовольствии поинтриговать супругу. -Домашнего.

-?!

-А вот посмотри, что собрался делать Гай. Только сразу предупреждаю — зрелище будет не для слабонервных.

Я хмыкнул, подбирая в куче дров палку попрочнее, скло-нился над головой трицератопса, осторожно вставил её в боль-шой клюв, бережно нажал. Клюв приоткрылся. Я глубоко вздох-нул, приставил нож к левому предплечью, закусил губу, отвер-нулся и нажал.

-Ай! -взвизгнула Ульяшка. В чём я был с ней абсолютно согласен. Ещё какая "ай"! Жгучая боль! Тонкая алая струйка потекла по руке на тёмно-розовый язык, видневшийся в клюве.

Озарение!

-Не перестарайся. -озабоченно предостерёг Пи. -Оставь себе хоть немножко.

-Цыц... -невнимательно ответил я, роняя нож и зажимая ра-ну большим листом подорожника. -Юля, Сделай одолжение, из-мельчи пару какавин и засыпь в клюв, а то у меня руки некото-рое время будут заняты... пока царапина не затянется.

-"Царапина"... -пробурчал Пи, -Не меньше стакана выпу-стил...

-Кто-нибудь пояснит, что за сумасшедший дом тут с утра открылся? -неожиданно кротко поинтересовалась Ульяша.

-Можно мне? -спросил Пи. -Итак, Гай решил лечить и от-кармливать динозаврову башку. Зачем? Да чтоб на месте ее от-деления вместо полусъеденной хищником туши выросло новое те-ло. Но ты, дорогая напрасно испугалась, что это тело будет буйным, неконтролируемым и опасным. Однако Этот Свет полон необъяснимых чудес. Вот, к примеру, все уверены, что если в пищу, перевариваемую регенерирующим аборигенным организмом, добавлять кровь пришельцев, то есть нашу, организм этот будет предан донору. И чем больше крови будет потреблено в процессе регенерации, тем крепче привязанность.

-То есть он, -Юлиана указала на голову трицератопса, -вырастет послушным домашним зверьком?

-Если верить слухам. -ухмыльнулся Пи.

-Слухи кто-то проверял? -настаивала его жена. -Ты ви-дел?

-Где? -искренне удивился Пи. -В Подгорье? На каторге? Да кого там таким образом одомашнивать? Пещерных ящериц и ле-тучих мышей? На кой?

-А сколько времени будет отрастать его туша? -не унима-лась Юлиана. Бац! Нокдаун! Удар ниже пояса! Кто объяснит, по-чему в женщинах, если изредка и пробуждается логика, то все-гда строго по Пушкину — бессмысленная и беспощадная? Пи с изумлением уставился на меня: -Вот дураки! Прежде, чем тащить сюда тяжеленную башку, могли бы и подумать о том, что вскоро-сти уходить собрались.

-А вот пусть сама любительница биологии и ответит. -вывернулся я. -Моё тельце отросло от отсеченной головы за двести семьдесят дней, то есть за срок, соответствующий нор-мальной человеческой беременности в той, земной, жизни. Дино-завры — яйцекладущие. Насколько короче срок развития внутри яйца?

-Ну... -задумалась Юлька. -В три-десять раз... наверное...

-Хорошо, будем считать — в шесть. Значит, надо рассчи-тывать дней на сорок пять-пятьдесят.

-У быстро растущих животных, -не сдавалась неугомонная жена Пи, -обмен веществ должен быть очень быстрым. Раз стре-мительно растёт динозавр, естественно, еды для восстановления огромной туши потребуется ой-ой-ой сколько.

Бац! Бац! Нокаут? А вот фиг тебе, дорогуша: -Уж чего-чего, а папоротника тут хватит на прокорм целого стада. Вон, сразу за порогом заросли.

-Только вот зелень придётся косить, таскать сюда и вкладывать в клювик пациента.

-Это да, придётся. -развёл я руками.

-Ещё вопрос: затевая приручение, был ли ты уверен, что хватит донорской крови? Лично я свою сдавать не намерена... да и Пи, уверена, тоже.

У-у-у, подумал я, как всё заезжено, как накатано, уже за своего мужика говорит, а тот помалкивает. Видно, впрямь придётся скоро расставаться с попутчиками...

-Правильно, придётся расходовать расчётливо и экономно. -я потёр исчезающий на глазах розовый шрамик на левом пред-плечье. -Ну и питаться пообильнее.

-И, наконец, последнее. -Юлиана сделал многозначитель-ную паузу. -Зачем вообще нужен рогатый?

Вот сейчас и разовьём тему расставания. Причём крайне осторожненько: -Значит, уходить подальше от аллозавров не пе-редумали?

Юлиана и Пи посмотрели на меня, как на сумасшедшего.

-Куда? Какие-то соображения имеются насчёт дальнейшего движения?

-Вниз по течению реки. -уверенно ответил Пи. -Шанс вый-ти к крупному поселению гораздо выше.

-Намного. -признал я. -То есть, и дальше пойдёте через тропический лес...

-Ну да... -удивился было Пи и тут же осёкся. -Гай, что значит — "пойдёте"? А сам?

— Помните, перед тем как спуститься с последней высокой горы, осматривали горизонты? С северо-востока желтело что-то похожее на пустыню, с юго-восточной стороны зеленел вот этот тропический лес. А строго на восток смутно просматривалось что-то вроде саванновой лесостепи. Вот и продолжу движение на восток.

Пять секунд звенящей тишины.

Юлиана: -Гай, ты что?!

Пи: -Рехнулся?!

Я: -С чего бы? Там как нельзя лучше пригодится приру-чённый трицератопс. Если одомашнивание пройдёт, как надо, из него получится отличный транспорт, возможно даже — боец. Что-то вроде ездового и боевого слона, только лучше.

Молчание.

Пи: -Юля, давай минут пять подышим у входа свежим воз-духом, на солнышке погреемся.

Я оценил юмор Пи насчёт свежего воздуха, солнышка и со-гревания.

Юлиана: -Конечно, дорогой.

Они вышли из пещерки и зашушукались. Пусть пообсуждают, подумал я, склоняясь над головой динозавра. Силы небесные! Его наполненные болью и недоумением глаза медленно открылись. Он смотрел только на меня.

-Придётся потерпеть, Топсик. -сказал я.

Видение

Почти всегда здешняя пустыня была... пустыней и сейчас на ее просторах не замечается каких-либо признаков жизни. Серое однотонное небо, полное безветрие. Небо накаляет без устали пыль пустыни и превращает ее в огромный раскаленный горн, адский зной которого высушивает воздух, нагревает и приводит в колебание. Сухая, серая каменистая равнина до са-мого горизонта и за ним являет собою иссушенную локацию, где всюду только раскаленная пыль и тяжелая, умерщвляющая духо-та.

Шелестящая щебёнка и мелкая пыль под босыми ногами. Везде и повсюду. Одно и то же... хотя... В нескольких шагах впе-реди что-то поблёскивает красным. Подхожу, склоняюсь.

Озарение!

Мелкое углубление. В нём, словно в гнезде лежит боль-шой, неожиданно чистый, кристалл, не то рубин, не то гранат. Форма странная — в виде стилизованного сердца... или червонно-го туза. Беру его в руки, прикладываю к левой стороне груди. Кристалл наливается пульсирующим ярким светом и впитывается в меня.

Ну вот, можно бежать дальше. Куда? Абсолютно всё рав-но... "Всякая сволочь спрашивает, куда я бегу, но ни одна сво-лочь не спросит, откуда..."

О, вот и Пи с Юлианой. Уставились на меня, поглаживаю-щего клюв динозавра. А смотрит-то Юлькин мужик, отнюдь не как выпускник дореволюционного вуза. Как настоящий валет из Под-горья смотрит. Как бы он в очередной раз своим хопешем башку с плеч не снёс и рядом с топсовой не положил.

-Мы тут всё обсудили, — -сказал Пи, -и решили так...

Круг 08 Abiens, abi!

01

Семьдесят шестые сутки путешествия, поздний вечер. Сыт-но поужинав печёными улитками и половинкой рыбины, оставшейся с обеда, запив родниковой водой, принесенной в кокосовой скорлупе, я вкушал честно заработанный отдых.

Каковой отдых в последние времена резко сократился в своей продолжительности. Не мудрено — я выхаживал Топса...

..."-Мы тут всё обсудили, — -сказал Пи, -и решили так..." Что именно они обсуждали и какое решение приняли, я, в общем-то, безошибочно предполагал. Супруги-молодожёны постановили уходить из долины аллозавров как можно раньше и как можно дальше. Насев на меня с двух сторон, постарались убелить, что Гаю следует отказаться от неразумного плана и идти вместе с ними. Поняв, что уговоры тщетны, с сожалением упаковали в мешки свою долю скудного добра плюс провиант в дорогу и стали прощаться.

-Держи. -буркнул Пи и сунул никелевый "компас". -Тебе нужнее.

Взамен я отдал Юлиане свою запасную пару сандалий, по-догнанную под размеры её ноги. Мы обнялись, Юлька по-сестрински чмокнула меня в щёку, прослезилась.

Чета Пи ушла в сумерках. Не удивительно — мы успели убедиться, что крупных ночных хищников в этих местностях нет. Аллозавры вечером залегают спать, а мелочь вряд ли осмелится на нападение. К полуночи Юлиана и Пи будут уже достаточно да-леко.

Они обернулись перед тем, как скрыться в зеленой стене леса, мы помахали друг другу, я вернулся в пещеру.

С этого дня и начались мои исполненные непрестанного труда будни. Вставал ещё затемно, завтракал приготовленной с вечера пищей и кормил Топса. Обеспечение этой процедуры и стало моей главной задачей. Поначалу я помещал в клюв будуще-го питомца пяток килограммов мелко нарезанного папоротника и тот растворял его своей слюной приблизительно за час, после чего требовалось повторение, потом опять... и опять... Ночью, Топс, по счастью, спал.

Поначалу таких порций хватало. Жутко выглядевшее место ампутации головы покрылось коркой запёкшейся крови, когда она ртшелушилась, я увидел молодую кожу.

Строение головы "трёхрогомордого" отличается от устрой-ства человеческого черепа тем, что воротниковые мышцы позво-лили ему слабо двигать челюстями едва лишь снизились болевые ощущения. Чем трицератопс не замелил воспользоваться. Пережё-ванная пища растворялась значительно быстрее, размеры порций возросли, соответственно, кормить потребовалось чаще и боль-ше. Аппетит взрослого слона? Нет, пожалуй, покруче...

Так что после нашего общего завтрака я выбирался в лес в поисках пищи насущной для себя и Топса. Пропитание себе отыскивал дольше, но его и требовалось меньше. Молодой же па-поротник для динозавра рос у самого порога пещеры, однако же заготавливать его при помощи ножа приходилось ежедневно чуть ли не копну, по моим грубым прикидкам около центнера. Благо, папоротник отрастал достаточно быстро, да и было его полным-полно.

Так что трицератопсоводство превратилось в тупую заго-товку кормов, их измельчение и закладывание в клюв. Впрочем, Топс, едва смог, стал помогать: жевал и разевал пасть. Так что вскоре нарезать папоротник я перестал и просто совал в рот питомца целые кусты. Дополнительные калории поначалу да-вали какавы и орехи, но, очевидно, их сезон проходил, так что приток этой еды иссяк.

Каждый день я с нетерпением и надеждой фиксировал успе-хи в регенерации. Поначалу на месте будущего тела появилась выпуклость. Затем она стала преобразовываться во что-то похо-жее на огромный, слегка пульсирующий бурдюк. Чуть позже на бурдюке начали формироваться четыре ножки и хвостик. Добави-лась еще одна проблема — уборка навоза. Я с ужасом прогнози-ровал прирост навоозпроизводства по мере наращивания объёма динозаврового тела.

Итак, я только тем и занимался, что косил папоротник, кормил Топса и убирал за ним. Справляться-то с этим я справ-лялся, но даже минуты свободной более ни на что не остава-лось. К вечеру хотелось только одного — спать.

Силы быстро таяли еще и потому, что после каждого ужина я надрезал многострадальную левую руку и орошал кровью по-следнее угощение будущего питомца. Приходилось восстанавли-ваться, наращивая собственный рацион за счет запечённых на раскалённом камне молодых побегов все того же папоротника... редкостная гадость... Помогало не до конца, просыпаться утром стало труднее, накатывали вялость и апатия.

Но "кровавая магия" действовала! С каждым вечером взгляд Топса менялся. Он уже глядел на меня с доброжелатель-ным любопытством и растущим доверием. Отлично, образ хозяина-кормильца и вожака начал формироваться, следует приступать к созданию образа друга. Я постоянно разговаривал с ним. Разу-меется, трицератопс был не способен понять смысл речи, но, кажется, привыкал к её звучанию и интонациям.

Озарение!

Особо важно было приучить динозавра к огню. На постоян-но горевший у входа костер он смотрел с нескрываемым ужасом. Поэтому я, кормя Топса, стал брать с собой тлеющую веточку и класть её рядом. Успехи были налицо: зверь по-прежнему отно-сился к пламени с глубоким недоверием, но страх в глазах по-степенно исчез.

Конечности питомца отрастали, он начал упираться ими в пол пещеры, пытался вставать на ноги. Разумеется, ничего не получалось — поднять тяжелейшую голову с воротником и тремя рогами не мог.

Но позавчера питомец устроил настоящий праздник хозяи-ну. Состоялся первый вывод Топса из пещеры. Ковыляя рядом со мной с напряжением всех сил, спотыкаясь, постоянно тыкаясь клювом в сырую землю, динозавр добрался до ближайшего куста папоротника и слопал его. Вчера во второй половине дня он во-обще кормился самостоятельно, охотно потребляя не только па-поротник, но и многочисленные грибы, густо полезшие в послед-нее время. Впрочем, "праздник первой прогулки" оказался весь-ма относительным — нервы мои были взвинчены до предела. Ведь зверь, хоть и достиг размеров приличного бегемота, однако, пока что был всё еще непропорционально сложен, слаб и совер-шенно беззащитен. Появись здесь его обидчик и... Вот и приходи-лось мне тревожно прислушиваться и вглядываться в зелень, чтобы при первом же подозрительном шуме загнать Топса в пе-щерку.

Как оказалось, это не было манией и паническим психо-зом. Топс, безусловно наследил, оставив манящие хищников за-пахи на подходах к гроту и вот сейчас, поздним вечером сквозь шелест дождя я разобрал глухой, мерный топот. Мне послыша-лось? Нет! Какое-то животное пробиралось в чаще, осторожно ступая по грязи тяжелыми лапами. Оно медленно поднялось по склону холма к пещерке, и остановилось у входа. Я теперь от-чётливо услышал размеренное свистящее дыхание. Только разожженный костёр да ряд бамбуковых кольев отделяли меня от чудища. Странно, но я не был напуган, скорее обозлён. Да! Точно! Аллозавр! Исступленная сила и свирепость ощущались в этом припавшем к земле звере. Только у сверхмощного организма могло быть такое дыхание — наполненное, ровное, как работа большого компрессора. Чудовище шевельнулось, я теперь видел страшные, блестевшие зелеными огнем глаза. И тут же послышал-ся шорох — аллозавр медленно двинулся вперед.

-Сейчас полезет! -сказал я с истерическим смешком, под-ложив в костер несколько длинных и очень смолистых веток, за-благовременно срезанных именно для такого случая. -И нам (censored), Топсик! Или попробовать? Была, не была! Сиди в углу и не смей высовываться! Понял?

Нагнулся, выхватил из огня веник из горящих веток, вы-скочил. Хищник с грозным рычанием двинулся вперед. С сума-сшедшим отчаянием я подбежал к нему и несколько раз хлестнул пылающей метлой по чешуйчатой морде, по огромной пасти. Горя-щие листья угодили на язык динозавра. Послышался короткий рев, страшный гость попятился и исчез в чаще.

Нет свидетелей подвига, пришла мне в голову идиотская мысль, никто не посмотрит восхищёнными глазами, как Юлиана на Пи.

Кто-то подбадривающе ткнул меня в спину, от какового дружеского тычка я пошатнулся. Оглянулся и напустился на Топ-са: -Тебе же сказано было не вылезать наружу!

-"А вдруг тебя бы обидели, хозяин?" -было написано на трёхрогой морде.

02

Девяностые сутки путешествия, полдень. Первый выпас Топса завершился, я не без труда загнал его в пещерку. И во-все не оттого, что питомец был непослушен, напротив, дресси-ровка проходила просто идеально, скорее всего благодаря моему ежевечернему донорству. Дело в другом — в размерах. Топс до-стиг габаритов крупного слона и когда он входил, внутри ста-новилось... эмм... тесновато. Особенно, когда зверь укладывался спать. Кстати, у него появилась привычка изредка всхрапывать во сне, словно лошадь. Вот уж не подозревал о такой особенно-сти динозаврового организма. А при моём-то обостренно-чутком сне...

Топс дремал, переваривая объеденную за ручьём молодую бамбуковую поросль, а я свершал технологический переворот в индивидуальном бытии.

При виде зеленого бамбукового царства взбрело мне, ста-ло быть, в голову изготовить лук из бамбук... лука из бамбука... Тьфу! Лук из бамбука!

Итогом непродолжительного лазания по зарослям стало об-ладание двумя отличными сухими бамбучинами диаметром шесть-семь сантиметров, плюс тремя плоскими чистыми длинными щепами трёхсантиметровой ширины. Дары жарких тропиков... вот как-то так...

Медным ножом, я со всеми мыслимыми и немыслимыми предо-сторожностями расколол бамбучину вдоль, отщепив прямые полосы длиной чуть менее двух метров и шириной в те же три сантимет-ра. Начал осторожно состругивать дальше, снимая тонкую вьющу-юся стружку — вскоре полоса была совсем гладкой. Из обрезка заготовил вставку под рукоять, плавно сточенную с обеих сто-рон на клин.

Получасовая эпопея склеивания выпуклой пластины-спинки, плоской средней пластины, вставки под рукоять и выпуклой пла-стины-брюшка ознаменовалась лавиной такого сквернословия, ка-кого сам от себя не ожидал. А чего вы хотите, если желчь пресноводного мехового осьминога из омута в местной реке ока-залась мощнее всех клеев, с какими я сталкивался в предыдущей жизни. Манипуляций "оторви и заново склей" это вещество не допускало в принципе.

После склеивания и шлифовки я, вырезав ножом зарубки под тетиву, стянул концы плеч шнурком из сыромятной кожи до образования четкого и красивого выгиба. После чего лук отпра-вился сохнуть на ночь.

Девяностые первые сутки путешествия, полдень. Ого! Натягивание тетивы из сухой жилы пещерного червя, которую я запасливо хранил на всякий случай, превратилось в проблему — лук оказался очень тугим.

Озарение!

Настоящих стрел с наконечниками и оперением у меня не было, пришлось проводить пробные стрельбы тонкими бамбуковыми палочками с заострёнными концами.

Все не просто прошло гладко — результат потряс! Хотя по понятным причинам я не мог оценить в цифрах мощность, натяже-ние легонькой бамбуковой палочки в полтора сантиметра толщи-ной оказалось весьма трудоемким делом.

Озарение!

Выпущенные четыре пробных стрелы даже не стал выковыри-вать из глинистого откоса оврага, поскольку они засели не ме-нее, чем на треть. Только стоял, смотрел и счастливо-глупо хихикал. Неужели мне повезло? Вот за просто так и ни за что? Неужели теперь я — обладатель по-настоящему грозного оружия?

Озарение!

Топс переминался рядом с ноги на ногу, искренне недо-умевая, зачем хозяин мается всяческой хренью, вместо того, чтобы просто съесть бамбук.

02

Сотые (юбилейные)сутки путешествия, утро.

Вот какое совпадение. Именно сегодня отправляюсь в путь. Ну, что пора выдвигаться? Куда? Поднял кусочек никеля на шнурке. Он выдержал полуминутную паузу, после чего повер-нулся. Ага, вон она, восточная сторона, надо же... рифма...

Вымытый в ручье и накормленный Топс терпеливо ждал. Че-рез его спину были переброшены два тяжелых мешка с моими ве-щами и припасами. На своей-то спине мне и одного было не под-нять.

Бросив прощальный взгляд на так долго служивший приста-нищем грот, я ухватился за край воротника трицератопса, под-тянулся и влез на его шею. Надо бы продумать, как упростить сие акробатическое упражнение. Уже сейчас питомец достиг сло-новых размеров, а, похоже, ещё чуток подрасти намеревается.

Похлопал ладонью по воротнику Топса. Флегматично сопя, он зашагал в сторону окаймлявших долину холмов. Я раскачивал-ся на его шее. Удивительно понятливый, однако, зверь, даже не буду называть его воспитание дрессировкой. Последний десяток дней ушёл на отработку правил и приёмов верховой игры, что динозавр, похоже, воспринял как некую интересную игру. Оста-навливался и начинал движение по моей команде, повиновался нажатиям моей ладони на правый или левый рог для поворота. Но в отличие от какой-нибудь неразумной железки вроде мотоцикла его невозможно было загнать в болото или заставить свалиться в обрыв — останавливался и начинал отрицательно похрюкивать.

Слева от меня была прикреплена связка бамбуковых мета-тельных дротиков метровой длины, справа — лук и стрелы. В лю-бой момент я мог превратиться в верхового охотника... или бой-ца. При всём том нашей общей ахиллесовой пятой было полное отсутствие каких-либо доспехов: царившая на Этом Свете жара делала их ношение невероятно затруднительным.

Невысокие пологие холмы, к которым мы приближались, бы-ли усеяны цветущими алыми маками и розовыми тюльпанами, крас-ноцветным имбирём, клевером и агавами. Они колыхались под легким ветерком, словно разноцветные волны набегали друг на друга. Кактусы и что-то, напоминавшее папоротники, охватывали тёмной каймой края оврагов. Между растениями кишели разнооб-разные крупные насекомые. На склонах темнели россыпи больших валунов.

На гребне цепи холмов у ручья, стекавшего вниз пришлось устроить привал. Пожалуй, я поторопился объявить единственной ахиллесовой пятой неимение доспехов. Второй уязвимостью яв-лялся аппетит Топса. Ему требовалось подкрепляться через каж-дый час движения. Кстати, именно по этой причине я отверг го-раздо более безопасный пустынный маршрут движения — есть ди-нозавру там решительно нечего. Во время остановки мой транс-порт не побрезговал даже кактусами. Я содрогнулся от хруста толстых колючих стволов, исчезающих в большом клюве, однако Топс поглощал их совершенно безмятежно. Ай да пасть, ай да желудок!

Растительность за холмами оказалась несколько иной по сравнению с флорой оставляемой долины. Пышные, ветвистые де-ревья с тёмно-зелёными кронами сменились узколистыми засухо-устойчивыми породами. Колючие кусты с приплюснутыми мясистыми стеблями росли среди каменных глыб. Их странные короткие рас-топыренные ветки напоминали клешни крабов.

Во время следующей остановки Топс восстанавливал силы грибами, а я обнаружил гнездовье какой-то пернатой скальной мелочи, откуда удалось набрать вдоволь яиц. В общем, голод мы пока успешно утоляли, жажду — тоже. Но мне вдруг подумалось, что славно было бы отведать хлеба...

И, наверное, следует, начиная с сегодняшнего вечера, вдвое сократить, а через некоторое время совсем прекратить донорство. Кровь, которую я добавлял в ужин Топса, продолжала действовать. Кажется, у меня появился на этом свете настоя-щий... нет не питомец, а друг — пусть не шибко затейливый в смысле интеллекта, зато немереной силы, искренне преданный, доверяющий. Но ежесуточные сбросы крови плохо сказывались на моем здоровье. Постоянная слабость, частое гудение в ушах и рябь перед глазами могли оказаться роковыми в чрезвычайной ситуации.

В очередной раз достав подарок Пи, сверился по никеле-вому "компасу" с намеченным направлением. Всё верно, в ту сторону.

-Смотри, Топсик, -сказал я, -впереди — саванна. Ты тут бывал? Похоже, что нет.

Озарение!

Да, саванна... Открытые просторы с твердой сухой землей, поросшей низкорослой травой, где стрекотали бесчисленные ци-кады, тогда как прочие насекомые прятались от жары. Стада ко-пытных, шмыгающие кролики, тявкающие шакалы, степенно гуляю-щие упитанные дронты.

Наблюдения и размышления...

Саванна Этого Света совершенно непохожи на до отвра-щения плоские и лишенные каких-либо ориентиров степи, вроде калмыцких. В отличие от земных степей, здешняя саванна -лесостепь, кроме трав, изобилующая также кустарниками и де-ревьями.

Травянистая растительность саванны довольно густа. Луковичных, клубненосных и мясистосочных растений неожиданно много. Кустарники местами разрастаются на больших площадях в сотни квадратных метров. Деревья саванн низкорослы, с кривы-ми стеблями и ветвями. Часты светлые, редкие леса, где можно свободно передвигаться в любом направлении. Почва в таких лесах покрыта растительным травянистым и полукустарниковым покровом до метра высотой.

Здесь климат обычно сухой. Однако бывает, что стано-вится очень жарко и часто идут дожди. Длительность дождливо-го периода составляет от трёх до пяти дней.

Фауна саванн отлично приспособлена к выживанию в та-ких условиях. Крупные травоядные животные способны совершать переходы на большие расстояния: если в каком-то месте стано-вится слишком сухо, откочёвывают туда, где дождь и много растительности. Хищники охотятся на мигрирующие стада. Мел-кие животные предпочитают впадать в спячку на всё время су-хого сезона.

03

Очередная остановка у ручья. А что, если начать молить-ся придумщикам Этого Света? Вдруг это и есть рай? Если поду-мать, насколько же лучше здесь, чем там, где прежде я суще-ствовал и умер! Вот журчит вода, её можно пить без всякой опаски, что в тебя ринутся несметные полчища бактерий и гли-стов.

-Хлюююпппссс! -подтвердил Топс, вбирая в клюв едва ли не половину тёплой прозрачной влаги. После чего приступил к исследовательской деятельности: осторожно надкусил лист ага-вы, пожевал, глубокомысленно закатив глаза. Решение было при-нято, динозавр скусил куст под корень и захрустел им.

-Его пример — другим наука. — хмыкнул я, доставая нож. Еще одно доказательство в пользу гипотезы рая: на вкус мякоть сочного листа здешней агавы очень напоминала нежный цветочный мед, только гораздо менее сладкий... или карамель с приятным послевкусием. А хорошо бы сейчас попить чая, вновь подумалось некстати. А, кстати, почему "некстати"? Пора бы начать пред-метно мечтать о благах цивилизации, например, о том, как по-ливать выпечку, блины и оладьи вареньем из агавы. О самоваре и чашках на столе, а?

Вздохнул и оглянулся. Пока жевал три листа агавы, Топс успел сделать круг у ручья и умять полдюжины кустов.

-Обжора. -констатировал я. Четвероногий проигнориро-вал.

М-да... совпадение мнений, однако... Не только я счёл эти места раем — у водопоя послышался шум: прибыли слоны. Их не-довольное хрюканье невольно вызывало дрожь в коленках. Я вце-пился в воротник Топса, проворно влез на его шею и слегка нажал на левый рог. Зверь понятливо двинулся прочь от ручья.

Разумеется, Топс был крупнее и сильнее каждого отдельно взятого пришельца. Но в конфликте с целым стадом слонов шан-сов на победу не было. Слонов? Гм-гм... Великаны бежевой рас-цветки с хоботами, шерстью на загривке и лбу и рогами вместо бивней настолько же были похожи на земных слонов, насколько от них отличались. Как, впрочем, всё на Этом Свете.

Бежевые рогатые слоны осознавали численный перевес и оттого снисходительно не обращали внимания на Топса отошедше-го на отдалённый от ручья холм.

Внезапно новая волна трубных звуков перекрыла шум, под-нятый рогачами. Словно фанфары, они возвестили о приближении новых существ Кого? Да слонов же! Только в полтора раза круп-нее Топса, чёрных, с панцирной шкурой, покрытой вкраплениями чего-то похожего на камни. И бивней у них было в избытке — по четыре на каждого самца.

Кажется, именно чёрные гиганты были здесь полновластны-ми и неодолимыми хозяевами. Он внушали страх даже на уважи-тельном расстоянии.

-А не удалиться ли вообще отсюда, дружок? -предложил я Топсу. Тот по достоинству оценил мою мудрую предусмотритель-ность и начал осторожно пятиться с холма в сторону, противо-положную ручью.

Выпало так, что вожаки светлых и чёрных слонов почти одновременно подошли к ручью. Чёрные, привыкшие к тому, что все, всегда и везде уступают им дорогу, надменно следовали вперёд.

Вся беда была в том, что их светлые более мелкие и мно-гочисленные сородичи, мягко говоря, не отличались умом, их молодой вожак плохо знал чёрных, да и, терзаемые жаждой, светлые хоботные были раздражены. Увидев, что чёрные слоны безмятежно и невозмутимо хотят занять водопой, вожак бежевых рогачей шумно и угрожающе засопел.

Настроение вожака передалось всему стаду светлых сло-нов. Они с налитыми кровью маленькими глазками свирепо потря-хивали хоботами и склоняли головы, демонстрируя острые рога. Они инстинктивно чувствовали грозную силу и превосходство чёрных соперников, но настрой вожака разжигал у стада нерас-чётливую враждебность.

Вдруг один из рогатых бежевых зверей в слепом бешенстве бросился на крайнего чёрного гиганта. Внезапность и сила уда-ра были таковы, что чёрный слон, зашатавшись, упал на колени. Четыре его бивня сразу оказались бесполезными, он мог отби-ваться только хоботом. Бежевый бодал и бодал упрямо и непре-станно, стремясь использовать временно полученное преимуще-ство, стремясь опрокинуть чёрного так, чтобы тот подставил брюхо, вспоров которое можно сразу победить.

-"Германия и СССР. -потрясённо подумал я. -Блицкриг."

Пена бешенства вскипела на губах бежевого слона, он трясся от ярости, нанося удар за ударом. Однако, чёрный пан-цирный слон не собирался расставаться с жизнью. Собирая все силы, не упал на бок. Ему требовалась хотя бы пятисекундная передышка, чтобы одним рывком вскочить и наставить бивни на врага.

Похоже, драка заставила замереть оба стада. Бежевые и чёрные слоны неподвижно замерли друг против друга во враждеб-ной напряжённости. Никто не пытался вмешаться в единоборство. Вместе с тем ощущалось, что это оцепенение — затишье перед бурей.

Вожак чёрных панцирных слонов с раздражённым ворчанием хлопнул ушами-лопухами, шагнул вперед. Как раз в этот миг обороняющийся чёрный слон сильно ударил хоботом по ногам нападающего бежевого рогача. Тот зашатался, утратив темп ата-ки.

Чёрный панцирник, воспользовавшись заминкой, вскочил. Два громадных хоботных млекопитающих сызнова встали лоб в лоб. Неистовая ярость нахлынула на избитого чёрного слона. Опустив бивни в сторону врага, он злобно затрубил и устремил-ся на наглеца. Острые бивни отшвырнули бежевого назад да так, что даже я услышал хруст ломающихся рёбер. Не дав противнику очнуться, чёрный панцирный слон с разгона вонзил бивни в его живот, затем принялся топтать ножищами-колоннами. Я с отвра-щением увидел, как бежевый слон превращается в окровавленную груду мяса и внутренностей. Топс, с беспокойством втянув воз-дух ноздрями, нервно затоптался на месте — происходящее ему также весьма сильно не понравилось. Трогательное единство мнений...

Запах и вид крови послужили сигналом к началу дикого побоища. Слоны — как чёрные, так и бежевые — ринулись в бой. Гиганты сбились в бурлящую кучу, откуда доносились исступлен-ный рёв, вопли боли, хруст и треск раздираемых шкур и дроби-мых костей...

Бежевые рогачи поначалу одолевали: совместными усилиями повалили одного Чёрного великана. Но соседи упавшего тут же набросились на противников и буквально раздавили жуткой тяже-стью сомкнутых рядов.

Рогатые слоны не выдержали, их стадо дрогнуло. Чудовищ-ная чёрная живая стена с торчащими из неё бивнями мгновенно смяла почти всех бежевых, трое, хромая, попытались спастись бегством. Слепой панический страх придавал им ускорение.

Чёрные панцирники не снизошли до преследования убегаю-щего врага. Стадо выстроилось у ручья и принялось пить. В очередной раз они продемонстрировали не только мне и Топсу, но и всем возможным очевидцам силу и превосходство над обита-телями саванны. Намёк был понят. Только свирепый вепрь, гор-деливо пил воду на о-очень почтительном расстоянии... Остальные звери благоразумно решили утолять жажду после ухода чёрных слонов.

И вот победители удалились. Когда они оказались на су-хих просторах саванны, пыль, которая облаками поднималась вверх и клубами вилась вокруг огромных тел, закрыла их со всех сторон красноватой пеленой, так что, наконец, резкие очертания слоновьих тел расплылись в ней в неясные черные те-ни. В этих неясных тучах пыли исчезала сначала одна тень, а потом и все остальные. Поднятая пыль понемногу опускалась на землю.

Я похлопал ладонью по воротнику Топса: -Малыш, давай, всё-таки глянем, что там оно, где и как...

Очень осторожно приблизились к месту битвы. У ручья, там, где дрались великаны, зелень была почти полностью уни-чтожена, высокие колючие кусты изломаны сильными телами. Всю-ду, где ступала слоновья нога, тростники были раздроблены тя-жестью зверей и превращены в желто-зеленую кашу, перемешанную с желтоватой песчанистой землей. И этот погром, этот хаос из-мочаленной растительности протянулся вдоль всего ручья. Охо-хонюшки...

Топс красноречиво пыхтел. Мне хотелось ответить ему тем же. От хозяев здешней природы лучше держаться подальше. -"Слабые должны жить с постоянно включенной бдительностью!" — первое правило Этого Света.

Мной сейчас владели сразу три идеи, три желания, три позыва к действию. Все они были связаны с процедурами, кото-рые могли травмировать психику любого травоядного существа. Поэтому я снял со спины Топса мешки, отвёл на склон ближайше-го холма и выразительно указал на росшие там кактусы и агавы. Поняв жест правильно, четвероногий друг и слуга принялся об-стоятельно потреблять местную флору. А я вернулся к месту слоновьего побоища, достав меч-гладиус и топор, принялся за дело. Выбрал две наименее изуродованных туши бежевых слонов, срезал с их спин квадраты шкур. Естественно, об изготовлении первобытной одежды или жилища и мысли не было, а вот обувь и некое подобие защиты от дождя не помешало бы.

Озарение!

Из туши вырезал печень и кусок мяса. Собрав достаточно дров из искореженных слоновьей битвой кустов, развел костер и в скором времени наелся... нет, не так — торопливо нажрался... слонятины буквально до одурения. Вегетарианец от природы и по убеждению Топс так и не смог принять плотоядных пищевых при-страстий друга-хозяина, именно поэтому я и удалил его.

Как оказалось, поспешность, с которой насыщался, оказа-лась весьма уместной. Запихивая в рот предпоследний бифштекс, заметил, как неподалёку заструился воздух. Вообще говоря, в жарком климате Этого Света подобное явление не должно было вызывать удивление, наоборот, следовало удивляться тому, что миражи (вроде "луж", возникающих в очень жаркую погоду на раскаленном шоссе) и фата-морганы ("парящие в воздухе" объек-ты) не возникают тут десятками по всему горизонту.

В той, прошлой, жизни мне доводилось видеть похожие яв-ления, также нередко называемые тепловой инверсией, однако сейчас явно имело место нечто иное.

Озарение!

Струящийся воздух закрутился маленьким беззвучным вих-рем, образовав что-то вроде совершенно прозрачного стеклянно-го цилиндрика, искажавшего все видимые сквозь него предметы. Этот воздушный столбик описал изящную кривую и замер над ко-стром, где допекались остатки печени. Что за новости? Я попя-тился. выставив на всякий случай перед собой меч.

А тут еще, вдобавок послышались многообещающие тявканья и подвывания — к месту слоновьих междоусобиц и моего последу-ющего ужина уверенно приближались две стаи гиенообразных су-ществ, каждое из которых было ростом мне по пояс.

Нет уж, увольте, ночевать будем в другом, более без-опасном месте!

Я трусцой направился к Топсу, ощущая тяжесть в животе — итог очень серьёзного пережора. Ну да ладно, не так уж часто доводится наедаться мяса до отвала и даже впрок. Зато исчезли слабость и головокружение, зажаренная слоновья печенка, как и следовало ожидать, в какой-то степени восстановила вызванную донорством нехватку клеток крови.

С некоторым трудом взгромоздив на Топса багаж и забрав-шись на шею динозавра, спросил: -Ну что, поищем для ночлега местечко поспокойнее?

Подтверждая моё предложение, со стороны недавнего побо-ища послышался омерзительный хруст костей, дробимых гиеньими челюстями.

04

Сто восьмой день путешествия.

Движение по саванне на восток продолжалось. Я постепен-но приближался к невысокому кольцу известняковых скал и утё-сов, образующих что-то вроде лунного кратера не менее десяти-двенадцати километров диаметром. На фоне рыжего неба, как всегда затянутого багровыми тучами, отчетливо вырисовывались унылые палевые со слабыми разводами каменные стены, потрес-кавшиеся, выветрившиеся, обросшие тоскливым лишайником. Среди округлых каменных вздутий, походивших на огромные волдыри, на этих стенах стали встречаться ноздреватые впадины и массивные вкрапления из какого-то темно-зеленого стекловидного веще-ства. Глубокие расщелины местами зияли в голых скалах. Немно-гочисленные корявые и колючие кусты цеплялись за камень длин-ными узловатыми корнями. Игра природных сил, несомненно, но при некотором напряжении фантазии можно было вообразить руины давнего циклопического сооружения мифических аборигенов. Вот это — большие кривые колонны, здесь — подобия каменных извая-ний с плоскими безобразными физиономиями и уродливыми фигура-ми.

Гай велик и гениален, значим и бесподобен, думал я, иронично посмеиваясь и покачиваясь на шее Топса в такт его шагам. Едет, аки эпичный герой из американских фэнтезийных комиксов, верхом на трицератопсе с луком в руках. Всего лишь навсего после трёх лет пребывания на Этом свете!

Подвести, что ли, в очередной раз итоги? Раскидать направо все достижения-свершения-успехи, налево — провалы-косяки-неудачи? А давай, друг Гай, как раз хватит на те мину-ты, что осталось ехать до кратера.

Итак, справа:

-ничего непоправимо плохого со мной не произошло. Теку-щие неприятности разной величины (плен и каторга, обезглавли-вание, тяготы бегства и странствий) — не в счёт;

-накоплена определенная база знаний и умений, которая позволяет, если не преуспеть, то, хотя бы уцелеть на Этом Свете.

-и, наконец, самое главное — приручен какой-никакой пи-томец.

Вывод: выжить, просуществовать, уцелеть, хотя и с пре-великим напряжением сил Гай может.

А что слева? Хм-хм:

-по большому счёту я одинок, сиротлив, беззащитен и по-лагаюсь, в основном на везенье, запасы коего, как общеизвест-но, не бесконечны.

-полная неизвестность насчёт "ачтотамвпереди", продви-гаюсь практически наугад, предположения — не в счёт;

-до сих пор не найден ответ на вопрос, как, всё-таки, вести себя на Этом Свете, чтобы от выживания перейти хотя бы к благополучию... не говоря уж о преуспевании...

Вывод: выжить, просуществовать, уцелеть, Гай может только и исключительно с превеликим напряжением сил.

Топс взобрался на гребень кольца холмов, образующих не-кое подобие кратера и остановился, шумно втягивая ноздрями слабый ветерок, который волновал ветви низких кустарников на широкой равнине внутри кратера, колебал кустики широколистных растений, шумел листьями деревьев и кустов.

Пейзаж здесь был поистине сказочен и восхитителен. Пе-ред "трёхрогомордым" и его хозяином открылась волшебная кар-тина тропического ландшафта, где слились все творческие силы природы, чтобы создать исключительную красоту и великолепие.

Внутренние склоны картера были покрыты зарослями корич-ных деревьев, лавров и (Топс довольно заморгал) высокого па-поротника. Чем дальше и ниже, тем сильнее буйные заросли зе-леных хвощей и высоких раскидистых папоротников формировали дикую непроходимую чащу, чем-то напоминающую хлопья зеленой мглы, клубящейся низко над землей.

В центре кратера, словно громадное полированное сереб-ряное блюдо, сверкало круглое мелководное озеро. Ручьи, в во-дах которых водилось много рыб, амфибий, черепах, вливались со всех сторон в водоём. В спокойных водах отражались широкие кроны вековых кедров, мощных дубов, высоких пальм, эвкалиптов и гинкго, стройные свечи кипарисов, пирамиды серебристых то-полей, достигавших головокружительной высоты. Бессчётные сети лиан оплетали высокие крепкие стволы старых деревьев, ползли между ветвями до самых вершин, где распускали свои глянцевые зеленые листья. Туда-то мы и направились.

Мелкие тёплые болота простирались около озера и вдоль текущих водных потоков. Их покрывало поразительное переплете-ние осоки, тростников, высоких зеленых мхов и больших пучков различных болотных растений. Однако, виднелось гораздо больше открытых, поросших низкорослой растительностью пространств с твердой сухой землей. В таких местах на малахитово-зеленом ковре низких растений пестрели цветы всех оттенков спектра.

-А вот тут и заночуем! -объявил я, когда Топс ступил на одну из таких площадок. -Удачно зашли, а?

Пока грех жаловаться, действительно удачно. Во всяком случае, давно я не ел не просто сытно, но вкусно. К ужину за какую-то четверть часа натаскал с мелководья и запёк целую кучу крупных раков, набрал малины, орехов, дикого чеснока и каких-то отдалённо похожих на зеленый инжир кисло-сладких плодов. Топс, словно огромный комбайн, двигался по папоротни-ковым зарослям, оставляя за собой внушающую трепетное уваже-ние пустошь. Одним словом — хорошо поели, теперь можно хорошо поспать. Когда начало быстро темнеть, "трёхрогомордыый", по-догнув ноги, грузно опустился у угасающего костерка и почти сразу начал тихонько похрапывать. Хотя... как сказать... это с его трицератопсовой точки зрения — "тихонько"...

-Часовой... -вздохнул я. -фрагментами — даже караульный... Сторож,(censored)! Бдительность и внимание, чуткость и наблю-дательность. Просто (censored)!

Подбросив в огонь гнилую корягу для дыма, расстелив между храпящим питомцем и костром одну поверх другой подстил-ки из слоновьих шкур, с наслаждением растянулся на них сам.

Хороший день: меня не съели, сам наелся, отыскал тихое и, по меркам Этого Света, прохладное место для сна... чего ещё требовать для счастья... Хотя, вот если бы ещё засыпать, глядя в звёздное небо... Но нет — наверху всё было оформлено в неиз-менных чёрно-багровых тонах.

Покидать оазис в кратере на следующее утро очень не хо-телось. Нет, если бы целью моего существования на Этом Свете было отшельническое прозябание и полное одичание до состояния сытого травоядного, то лучшего места было бы не найти Топс, кстати, не возражал бы навсегда остаться у озерца.

05

Сто одиннадцатый день путешествия обогатил ещё одним открытием. В прошлой жизни бытовало множество мифов и легенд.

Цитата...

"Много в мире лжи и хуже всего то, что половина её — правда."

(У.Черчилль)

Одна из таких легенд — "кладбища слонов". Якобы, старый слон, почувствовав, что часы его бытия сочтены, уходит в определённое его предками место, дабы там тихо умереть среди скелетов предков. Так вот, на Этом Свете, я содрогнулся, наткнувшись на такое совсем не мифическое кладбище, ибо вы-глядело оно ну очень зловеще. Порывшись в скелетах, я обнару-жил отличный бивень, из которого можно было вырезать нужную вещь. Чем я и займусь, едва появятся свободные минуты.

Сто девятнадцатый день путешествия. Топс ничего не по-нимал: Гай внимательно изучил окрестности и выбрал для оста-новки и ночлега самое неудобное из всех возможных место — до-вольно глубокий, извилистый и сыроватый овраг. Там было не-уютно, при возможном нападении хищника сверху пришлось бы от-биваться в невыгодных условиях, однако друг-хозяин был неумо-лим. Он, недовольно поглядывая вверх, хмурясь и бурча, ухва-тил Топса за носовой рог и завёл под нависшую козырьком из-вестняковую плиту. Где и заночевали.

Рассветное небо внезапно потемнело и упало так низко, что скрыло верхушки одиноких высоких деревьев. Кто-то непода-лёку вдруг тревожно завыл. Вдалеке на севере послышался гул, громкое шипение и свист. Топс собрался было выбраться наверх и посмотреть, что творится у оврага. Гай поймал того за всё тот же рог на носу, сердито скалясь, знаками приказал лечь как можно плотнее вжаться под плиту известняка. А потом за-чем-то единственным кожаным ремнём привязал заднюю ногу Топса к торчащим из земли корням.

Недоумевая непривычной свирепости обычно приветливого друга-хозяина, "трёхрогомордый", тем не менее, подчинился.

А попробовал бы не подчиниться, подумал я, зря, что ли столько кровушки на тебя потрачено, да и до сих пор дважды в неделю угощаю. Взобрался на известняковый навес и осторожно выглянул. Увиденное навсегда осталось в памяти. Чудовищный пылевой столб вращался километрах в пяти к западу. Подошва его ходила ходуном по земле, жадно всасывая в себя всё, а ма-кушкой он упирался в грязно-бурую клокочущую тучу. И столб этот не просто приближался — стремительно нёсся к нам. Ска-тившись вниз, я прижался Топсу, изо всех сил вцепился в его воротник, мысленно взмолившись: -"Мимо! Пожалуйста, не сюда!"

Взревело. Да так страшно, что холмы, казалось, жалобно-жалобно застонали, хрупкие валуны на их склонах начали трес-каться и взлетать. Небо тоже затряслось и заныло, кудлатая туча яростно понеслись над оврагом и скоро за поднявшимися клубами пыли ничего не было видно. Я с трудом дышал, глаза пришлось закрыть. Холмы содрогались от страшного грохота. Смерч принялся яростно ломать и всасывать в себя всё с такой силой, что даже наши прижавшиеся к глине тела начали подпры-гивать. Топс испуганно захрюкал. Потом в овраг налетели сразу со всех сторон разъярённые мелкие вихри и принялись стегать нас вырванными и летающими в воздухе кустами.

Я ни о чем не думал, словно ослеп и оглох, судорожно хватаясь за пыльный топсов воротник, и молясь неизвестно ко-му, чтобы смерч не всосал и не погубил. Огромная известняко-вая глыба, под которой мы прятались, тряслась до основания. Топс оцепенел от ужаса; заметив, что стихия может оторвать нас от скалы, невольно напрягся, воткнул рога в землю и за-крыл глаза. И мы оставались так, не смея даже поднять голов. К безмерному счастью, хобот смерча прошёлся совсем рядом с оврагом, но не попал в него. Яростный рёв начал удаляться, лютые вихри и тучи унеслись вслед за ним, а небо опять стало рыжим в сплошных тёмных тучах. Только тогда я и питомец бояз-ливо подняли головы и стали оглядываться, отряхиваясь от красноватой пыли.

Я первым выбрался из оврага, подал разрешающий знак "трёхрогомордому" и огляделся. Мда-а-а... Большой Смерч уходил, оставляя ужасную картину хаоса и разрушения. Стихал страшный, режущий слух свистящий треск и скрип камней и выдранных с корнем кустов, подхваченных вихрем и трущихся друг о друга. В тех местах, где все уничтожающий смерч вырвал из сухой почвы кусты, в образовавшиеся глубокие ямы струился мелкий песок. Повсюду на холмах валялись даже деревья, поломанные и обо-дранные. Некоторые древесные стволы были сломаны пополам, у других крон совсем не имелось. Там и сям виднелись брошенные смерчем с высоты и убитые ударом о землю животные. И звенела тишина.

Этот (censored)Свет...

Ежечасно сверяясь с подаренным Пи "компасом", я продол-жал ехать на восток. Дважды Топс переплывал мелкие речушки, попадавшиеся на пути. Но вот мы оказались на берегу Большой реки. Во всяком случае я её сразу так мысленно окрестил. Она, извиваясь как змея, была такой ширины, что безумная мысль о её форсировании на спине Топса даже не пришла в голову. При-шлось сменить направление движения на юго-восточное, двигаясь по берегу вниз по течению.

От илистого дна прибрежных вод поднимались большие кра-сивые лотосы и кувшинки. Они расползались во всех направлени-ях корневищами под водой в иле, выставляя над речной гладью разделенные на доли листья с длинными черенками. Перед неглу-боким оврагом, вытянутым к реке, большой омут блестел светлым зеркалом, в зеленой раме осоки

Какая красота! По течению реки зеленые ленты кустарни-ков, лавр, бамбук и огромные папоротники, олеандровые и маг-нолиевые заросли, вербовые и ореховые чащи сменялись тонкими стройными кокосовыми пальмами, прекрасные, расходящиеся вее-рами, кроны которых блестели влажной зеленью и трепетали на тёплом ветерке.

Что, задумался я, вновь начинается зона тропического леса, или такая густая зелень окаймляет только реку?

Жизнь кишела и в воде, и на дне реки. В известковых подводных приютах, лежали тысячи съедобных моллюсков, бесчис-ленные ракообразные глубокомысленно ползали по дну, перестав-ляя обутые в хитиновые панцири суставы. Стремительно проноси-лись стайки быстрых рыбок.

Птицы считали себя хозяйками реки: величественно и не-торопливо плавали, стремительно пролетали, деловито плеска-лись и крякали, суетливо и неутомимо метались во все стороны, ловя насекомых.

Семьи слонов и быков неторопливо проходили к водопою, травоядный зауролоф демонстрировал гребень на голове. Време-нами, неуклюже переваливаясь, кто-то грузный, но мирный груз-но плюхался на мелководье.

06

Цитата...

"Неприятность происходит именно тогда, когда накап-ливается максимум доказательств её невозможности"

(96-й закон Мэрфи)

Сто пятьдесят девятый день путешествия. Я продолжал ехать вниз по течению Большой реки по огромному тропическому лесу, казалось, не имевшему конца-края. Топс вчера переел грибов на ночь. Только этим я мог объяснить густой сероводо-родный запах, время от времени накатывавший сзади.

Прекрасные крупные бабочки перелетали с кувшинок на ло-тосы, не в силах преодолеть соблазна заманчивых запахов. Бе-рега реки стали охотничьими угодьями больших стрекоз. Понача-лу я удивился, поскольку привычной для стрекоз добычи не бы-ло, кровососущей мелочи на Этом Свете не существовало 9Ещё одна загадка). Но потом всё понял, увидев, как стрекозы стре-мительно носились за бабочками, а затем садились с добычей на листья высокого тростника и жадно ее пожирали, роняя распис-ные крылышки. Жужжащие шмели сгоняли с магнолий толстых лес-ных клопов, чтобы самим насосаться сладкого нектара. Жуки — усачи и рогачи, долгоносики и дровосеки — ползали по деревьям и кустам.

Топс шумно втянул ноздрями полный запахов свежий воз-дух. Река казалась "трёхрогомордому" такой же живой, как он сама, как друг и хозяин Гай. Полная жизни река сама постоянно порождала неиссякаемую жизнь. Вот как тут, в лесу. Река то несколько сужалась, то крепла и ширилась. Не зная устали, трудолюбиво приносила песок, глину, ил. Питалась, как и вся-кой живое существо, только не тростником и папоротниками, а ливнями с неба и подземными родниками. Где-то далеко в склад-ках гор зарождались и сбегали тёплые ручьи, неутомимо подта-чивая и размывая известняки и песчаники, текли вниз, сварливо шумели на водопадах, клокотали на порогах и стремнинах. Из-под лесов стекали подпочвенные воды, уносили камни, песок, глину. Тучи в небесах, словно душевые воронки, сеяли из себя дожди.

При этом река, большая и полная неиссякаемой жизни, со-храняла спокойное величие. На плодородных наносных почвах она питала влагой заросли олеандров и магнолий, рощи орешника, бамбука, леса из фиговых деревьев, тенистых кедров, каменных дубов, каштанов, фикусов, кокосовых и финиковых пальм. В реч-ных глубинах водилось множество моллюсков, усердно обрастав-ших перламутровыми раковинами, плавало бессчетное число рыб.

Но та же река, равнодушная и сильная, была щедрой, уто-ляя жажду растений и зверей... и беспощадной, топя их, подмывая корни столетних зелёных великанов, до которых могла добрать-ся, те со страшным и жалобным треском и так тяжело падали в воду, что мощные стволы ломались, словно тонкие камышинки. Поверженные рекою лесные гиганты постепенно истлевали в воде, на их стволах расползались покрывала густых мхов, а в сплете-нии их затонувших гниющих ветвей находили себе убежища много-численные мелкие существа.

Я вывел Топса на неровный берег. Наводнения, дожди, ветры сгладили здесь склоны, превратили образовавшиеся в глине овраги в заросшие тростником лощинки. Водную гладь украшали великолепные круглые листья. среди которых желтели кувшинки, испускающие одурманивающий аромат. На листьях кув-шинок устраивали свои концерты крупные зелёные лягушки, кото-рых было великое множество Над водой летали всевозможные пер-натые. Птицы-рыбоедыс высматривали добычу. Над прибрежными скалами парили коршуны. Блестели спины и башки мамаши гиппо-потамихи и её дитяти, скользили у берега выдры, плавали обая-тельные капибары.

Идиллия? Гм... Я и Топс смотрели на то, как серо-зеленые струи омывали острова и берега, закручивались, образуя мутные водовороты. По быстринам медленно плыли стволы деревьев, опавшие листья, корневища и ветви.

-Что-то мне это не нравится... -пробурчал я. Топс паро-возно вздохнул.

Впечатлений добавил треск веток поблизости. Трещало не зря. Это я с содроганием понял, когда рассмотрел источник шу-ма: молодой грациозный леопард втаскивал на дерево только что умерщвлённую добычу. Каковой добычей являлся — ага, ага! — большущий орангутан, почти такого же роста, как я. Огромный пятнистый котяра перекусил тому шейные позвонки и теперь, ухватив за ключицу, волок наверх. Подальше от более сильных конкурентов, понял я, чтоб не отобрали. Зрелище, отмечу, про-сто матерь божья коровка!

Вот как-то так. Наглядный урок на тему "не расслабляйся ни на минуту и не обольщайся скоростью рефлексов". У того, кем сейчас будет вдумчиво питаться леопард, тоже с быстротой реакции было, видимо, всё в порядке. Однако у леопарда "всё в порядке" оказалось на порядок больше.

Я похлопал Топса по клюву, молча указал направление, мы удалились, уже привычно сочетая поспешность с бесшумностью. Хотя, конечно, для "трёхрогомордого" бесшумность — понятие весьма относительное.

Густые, зловеще чугунного цвета, тучи затянули небо. Воздух сделался густым и тяжёлым, тяжкая духота накрыла лес внизу под утёсом, на который мы вышли. Кругом стало черно. Внезапно резкий порыв сырого ветра рванул вершины деревьев. Сверкнула ветвистая молния, вспоров теперь уже сплошное тём-ное покрывало низко нависших туч. Басовито раскатился тяже-лый, оглушительный гром, от которого лес содрогнулся. Хлынул мощный ливень.

Топс не испугался грозы. Напротив, питомец излучал удо-вольствие от проливного дождя. Я снял с него оба вьюка, пучок дротиков, сложил всё под деревом, чтоб меньше намокло. Лук со снятой тетивой и стрелы тщательно завернул в шкуры. Всё это накрыл пучками торопливо нарезанного камыша.

Вдруг прямо над нами так ярко сверкнуло, что мы оба за-жмурились. Страшный треск заставил вздрогнуть. Молния расще-пила гигантское дерево внизу под утёсом, по разбитому стволу запрыгали красные огоньки. Топс передёрнулся, сердито зафыр-кал в сторону быстро гаснущего под дождём пламени, привлекая моё внимание. Ему гроза казалась куда более страшной, чем са-мые ужасные хищники. Всегда известно, чего ждать от аллозавра или стаи гиен, но когда одновременно грохочет и сверкает, ко-гда отовсюду обрушиваются потоки воды... Как тут понять, что творится?! Я успокаивающе похлопал питомца по боку.

Густо серый день сменила непроглядно-черная ночь беше-ного грохота и блеска молний. Она полностью скрыла лес.

Я и Топс поели на ночь мокрой зелени, устроились под деревом и уснули.

А потом настал тёмно-серый безрадостный день. Молний и грома не было. Ливень не только не прекратился, но усилился. Мокрые я и Топс смотрели на заливающую лес воду и меня поне-многу начало охватывать беспокойство: трава и даже низкие ку-старники внизу постепенно тонули, а вода подымалась все выше и выше. Мы видели воду, воду и только воду — наступающую, грозную, заливающую лес все выше и выше. А дождь все продол-жал лить и лить. Тревожные крики птиц умолкли, уже не слыша-лось ничего, кроме плеска и хлюпанья.

Нехорошо было то, что было невозможно развести огонь. И дело вовсе не в отсутствии печёной пищи и уж никак не в про-хладе — наоборот, порой даже возникало ощущение, что сижу в турецкой бане-хамаме. Дело было в другом костёр надёжно защи-щал от хищников.

Круг 09 Abiit, excessit, evasit, erupit

01

Всё плохое заканчивается, важно уметь его пережить. На третьи сутки тучи ушли. Вода спадала; открывались нижние вет-ки деревьев, потом стволы, затем раскисшая в грязь земля.

Температура ещё повысилась. Отсыревшие трава и кусты испустили густые клубы тёплого пара. Длинные тонкие тени, по-змеиному извиваясь, протянулись от ветвей по молочному тума-ну. Воздух звенел: тысячи цикад усердно застрекотали повсюду.

Я решил покинуть убежище. Спуститься с утёса по узкому и скользкому склону для тяжеленного трицератопса оказалось гораздо труднее, чем взбираться.

Оказавшись внизу, мы осторожно двинулись к реке, внима-тельно глядя под ноги. Естественно, по скользкой грязи я и не думал ехать на Топсе — если тот поскользнётся и упадёт, а я окажусь под ним... Три слона придавят сверху... эмм... как-то не привлекает...

Ливень, ливший без перерыва почти двое суток, прекра-тился, но лесу он обошёлся очень дорого. Когда наконец, гроза утихла, разлившаяся река была усеяна плывущими трупами живот-ных. Среди раздутых тел утонувшего зверья, бессчетно рассеян-ных по реке, мелькали черные спины омерзительных крокодилов. Они лениво разевали зубастые пасти, хватали первую попавшуюся тушу и утаскивали на дно. Ах, Этот милый, добрый Свет!

Топс с отвращением косился на крокодилов. Очень толстая окостеневшая кожа защищала их тела, прикрытые, вдобавок, на спине и боках четырьмя продольными рядами костяных пластин четырёхгранной формы с низкой вершиной и глубокими ямками. Сплющенные головы рептилий оканчивалась короткой широкой па-стью, вооружённой многочисленными острыми зубами, которые ни-когда не выпускали то, во что вцеплялись.

Крокодилы лениво спорили из-за большого дохлого игуано-дона, тело которого принесло потоком. Вяло шевеля хвостами, отрывали от трупа куски. Но вот игуанодон был доеден. Один из крокодилов с последним куском мяса исчез в глубине реки. Едва поверхность воды успокоилась, оставшиеся пресмыкающиеся при-нялись устраиваться на песчаной отмели для обычной дремоты и переваривания съеденного. Когда крокодилы, внимательно осмат-риваясь вокруг, удостоверились, что им ничто не грозит, они медленно и спокойно легли на песок, повернув голову к сине-зелёной глади реки. Удобно улёгшись друг около друга, а ино-гда и навалившись один на другого, они лежал и без движения, похожие на зеленоватые заплесневелые брёвна, вынесенные водой на берег и беспорядочно разбросанные по песку. Рептилии по-койно дремали, от приятного чувства сытости прикрывая жёлто-зеленые безжалостные глаза.

Стволы деревьев, сломанные ветви, корни растений, опав-шие листья проплывали гораздо реже. Вода с яростью шумела и пенилась на порогах ниже по течению, с грохотом низвергалась со скал, кипела и бурлила в стремительных водоворотах. А ещё ниже величаво и неспешно текла по широкому руслу.

Дождевую воду, скопившуюся и блестевшую в луже, пил ма-ленький чебурах, мысленно названный мною так за его необычную лопоухость, делавшую его похожим на всемирно известного героя сказки и мультфильмов. Маленький, слабый, с тонкой шкуркой, которую зубы хищников могли легко разорвать, зверёк был очень пуглив, так как не имел никаких средств защиты. Единственной защитой от нападения было его умение быстро покидать опасное место, которое не один уже раз спасало ему жизнь.

Оттого-то, едва чебурах переставал пить, то сразу же поднимал голову и чутко настораживался. Он был таким осторож-ным, что все время крутил головой и поворачивался во все сто-роны, лишь бы убедиться, что к нему ниоткуда не приближается коварный враг.

Неожиданно, как раз в тот момент, наклонив голову для нового глотка, он замер, услышав шорох, и этого незначитель-ного звука было достаточно, чтобы чебурах не остался на месте ждать крадущегося врага. Он отскочил и исчез.

В сильном возбуждении от неудавшегося нападения павиан все еще стоял на том месте, где его выдал слабый треск веточ-ки, на которую он наступил, когда начал приближаться ползком к чебураху — он был вынужден ползти, так как хотел мощным прыжком броситься на чебураха и свалить его на землю. Теперь павиан стоял разочарованный и с бешенством смотрел на убегаю-щую добычу, которая уже исчезала вдали, так как безумный страх перед страшной смертью заставлял чебураха мчаться с са-мой большой скоростью, на которую он только был способен.

Внезапно павиан перестал хлестать хвостом, прижался к земле и повернул голову в сторону, откуда услышал какой-то приближающийся шум. Вскоре он увидел, как из чащи между ство-лами старых деревьев показалось большое животное с тремя ост-рыми рогами на морде и большим зубчатым воротником, прикры-вавшим шею. Такого зверя павиан ни разу не видел, но не это было удивительным. На спине животного были увязаны два вьюка, а рядом с гигантом, как ни в чём не бывало вышагивал человек!

02

Сто девяносто первый день путешествия. Выдающийся!

Ну, прямо-таки время для послеобеденной сиесты в тени скалы! Белизна известнякового обрыва склоняла к отдыху, покою и неге. Я вздохнул, уселся поудобнее и зажал в левой руке кремневую заготовку. Направляя на то или другое место кремня твёрдую гранитную гальку, тщательно примерившись, с силой от-калывал от кремня осколок. Внимательно исследовал действие удара и взвешивал кремень на руке. Кремню этому предстояло стать лезвием ножа. Зачем? Да затем, что медных вещей у меня было всего три — меч-гладиус, нож да топор. И беречь их сле-довало, словно зеницу ка, применяя лишь в самых экстренных ситуациях. Вот и пришлось возвращаться в буквальном смысле слова в каменный век. Благо еще в прошлом бытии в далекой студенческой молодости был старостой кружка исторических ре-конструкций и на практике освоил технологии изготовления из камня разнообразных инструментов.

Готово! Полюбовался лезвием, горестно вздохнул. О желе-зе и стали уже забыл, медь была (надеюсь, временно) недоступ-на. Да и кремень — не ахти какое сырьё, лучше бы, конечно горное вулканическое стекло, обсидиан... Тьфу, мечты нищеброда, грёзы голытьбы...

Топс сосредоточенно пасся рядом под деревьями, в ку-старнике и густых зарослях молодого бамбука, а также между скоплениями буйных трав. На его большой туше появлялись при-чудливые картины, созданные переплетением темных и серебряных пятен, хаотическим отражением теней ветвей и листьев, через которые проникал оранжево-жёлтый свет бессолнечного неба, как всегда усеянного толстыми кучевыми облаками. Это мягкое рас-сеянное свечение рассыпало желтые блики по листьям и морщини-стой коре. Цветы широко раскрылись и среди изумрудной зелени трав полыхали красным, оранжевым и желтым.

Крупные, красиво окрашенные бабочки летали в благоухаю-щем воздухе, садились на цветы, выпивали сладкий нектар, опять исчезали в пестрой палитре красок. Из крон деревьев до-носилось задорное чириканье пернатой мелочи и солидные беседы крупных птиц. Не смолкал грубый пронзительный скрежет цикад и саранчи, без устали повторявших скрипучие симфонии.

Топс, дыша сыто, а, следовательно, удовлетворённо, при-близился, внимательно огляделся, улёгся так, чтобы держать окрестности в поле зрения. Молодец. Пора подкрепиться его другу-хозяину. Надавив медным кресалом на заветный кусок го-рючего сланца, с оттягом шаркнул. Громко треснуло, пучок больших оранжевых искр прыснул на заранее подготовленный су-хой мох, тот вспыхнул. Огонь перекинулся на тонкие веточки и хвою, занялся хворост.

Мне внезапно подумалось, что, всё-таки, нужно быть справедливым по отношению к Этому Свету. Голову мне отрубали, на каторгу отправляли, ноги на горных тропах сбивал, под тя-жестью тюков и волокуши горбился, под ливнем сутками сидел, от хищников отбивался и прятался... всякое бывало... Однако нико-гда не мёрз, скорее — наоборот, и не голодал. Насчёт делика-тесов и вкусностей не скажу, но желудок был полон всегда. Вот и сейчас за полчаса промыслил себе на обед кусок отлично про-печённой лягушатины (лягушки в этой реке — размером с индю-ка!) с яйцом-глазуньей, а также упитанную рыбину в собствен-ном соку и жире. Всё это было щедро заправлено диким укропом и чем-то вроде мелкого красного стручкового перчика. Хлебца бы, конечно, но, кажется, я от него успешно отвык...

-Сегодня посуду моешь ты. -сказал я Топсу. Дежурная шутка, как и следовало ожидать, была пропущена мимо ушей.

Едва ароматные дымки взмыли полупрозрачными струйками над костром, как произошло Оно. Великое Откровение.

Из бамбуковой рощи выскользнул вертикальный столбик струящегося воздуха. Подобное я уже видел и счёл тепловой ин-версией, миражом, вполне объяснимым для жаркого климата.

Прозрачные воздушные струйки быстро крутились вокруг вертикальной оси, так что сквозь них всё виделось искривлён-ным и искажённым. Это не было миражом, более того, вызывало ощущение чего-то непонятного и неприятного, а оттого — опас-ного.

Как в прошлый раз я выставил медный меч-гладиус в сто-рону "миража", а тот отпрянул.

Вот тут-то меня и осенило!

Цитата...

"В религии и верованиях фигурирует два понятия — дух и душа. Они могут быть как синонимичны, так и различать-ся в зависимости от культуры или принятой концепции.

... Душа — источник энергии и жизни в физическом теле, который может воздействовать на материальный мир посредством тела. По сути, она является таковой, пока заключена в обо-лочке. Покидая её, она перестаёт быть непосредственно душой и переходит в разряд духа. Также душа — это энергетический сгусток, принадлежащий или принадлежавший живому существу и отражающий его естество. Она имеет определённую зависимость от тела, когда связь с ним не утеряна, и всегда внешне явля-ется его отражением. Душа может находиться в живом или нежи-вом теле (заточена в предмет). Но также она может существо-вать и вне тела в некотором ином виде. Тогда она нематери-альна и практически не имеет возможности воздействовать на материальный мир.

...У каждого человека есть душа... она нематериальна и невидима... Душа обладает бессмертием. Это значит, что после смерти тела человек продолжает существовать, но уже в иной форме, бесплотной, отправляясь дальше. И это самое "дальше" представлено в различных религиях. "

Очевидно, какое-то смутное представление об этом Свете всё же существует и в том, земном мире, который мы покидаем. Иначе откуда бы взялись все эти многочисленные легенды элли-нов и римлян, которыми я зачитывался в школе и над которыми позже задумывался, учась в университете?

Озарение!

Если коротко, все эти сказания гласили следующее.

А)После смерти душа навсегда покидает телесную оболоч-ку.

Б)Душа питается дымом сжигаемой пищи (кровавых и бес-кровных жертв)

Г)Душу нужно пригласить (произвольной фразой или закли-нанием) и можно отпугнуть (например, отведя лезвием холодного оружия)

Озарение!

На Этом Свете сознание (душа) исчезнуть не может. Оно (она)покидает бесповоротно разрушенный мозг (всё остальное буйно регенерирует без каких-либо ограничений) и бесплотно шарахается повсюду.

Озарение!

Вот как-то так.

Ну что, проверим, подумал я, чувствуя, как пулемётно застучало сердце. Медленно опустил меч, и раздельно прогово-рил: -Не знаю, кто ты, но приглашаю к столу. Если понравится то, чем питаюсь — отведай!

Озарение!

У меня пересохло во рту, когда прозрачный столб из спи-рально переплетённых воздушных струй дрогнул и, проплыв к ко-стру, замер над ним, вбирая ароматный дымок. А вот Топс, по-хоже, вообще ничего не видел.

Через несколько минут призрак медленно поплыл прочь. Наелся?

-Погоди! -взмолился я._ -Давай договоримся: если ответ "да", коротко подвинешься в любую сторону. Если "нет", дважды колебнёшься в другую. Ты меня слышишь?

-"Да".

Озарение!

-А видишь меня?

-"Нет".

-Ты был... или была... человеком?

-"Да".

(Сensored), в ужасе подумал я, вот же (censored)и (cen-sored)!

Озарение!

-Давно в таком состоянии?

-"Да"... "Нет"... "Да"... "Нет"...

-Хочешь сказать, что забыл... или забыла...?

-"Да".

Призрак решительно направился к бамбуковым зарослям, откуда появился.

-Ещё придёшь?

-"Да"... "Нет"... "Да"... "Нет"...

-Буду рад снова встретиться. -соврал я.

Озарение!

Призрак скользнул в бамбуковую чащу. Впервые за всё время пребывания в жарком Этом Свете я чувствовал что-то вро-де легкого озноба. Что ж, разрешена одна из важнейших загадок и отныне ясно, как себя вести дальше по отношению к молитвам, магии и колдовству, алтарям и жертвенникам, к прочей религи-озной хрени. Ну, вот нет на Этом Свете "сверхъестественных сущностей, способных творить чудеса". Нет их и всё, хоть рас-шибись! И ни в какой "компьютерной" фэнтезийной игре я не нахожусь — вполне себе материальный мир со своими законами и правилами, хотя да, согласен, крайне диковинными. Вот один из них — выскочившее из тела сознание (оно же — душа) ведёт бес-плотное существование

Озарение!

И следует, не откладывая, предметно думать, как налажи-вать с бесплотно существующими взаимоотношения. А что-то из-нутри настойчиво мне подсказывает, что сотрудничество сие можно сделать очень полезным. Так что думай, Гай, думай и ещё раз думай! Нет, не так — не "ещё раз" и даже не "много-много раз", а постоянно и непрестанно!

"...ни в какой "компьютерной" фэнтезийной игре я не нахо-жусь"... ну да, ну да... "...что-то изнутри настойчиво подсказыва-ет"... ага-ага... загляну-ка в меню самоуправления.

Перед глазами услужливо повис вычурно оформленный оран-жево-вишнёвый коврик. (Сensored), за полтораста миллиардов отпущенных мне здесь лет, наверное, так и не перестану раз-дражаться по поводу полного отсутствия вкуса у контролёров Этого Света.

Неожиданно для самого себя и совершенно непроизвольно тихонько взвыл от счастья. Топс с недоумением глянул на дру-га-хозяина. Задался день! Во время размышлений и выводов по поводу здешних призраков и бестелесных душ постоянно вспыхи-вала сигнальная лампочка озарений. Однако я не ожидал, что с учётом уже накопленных их окажется так много!

Следовало определяться, в каком направлении самосовер-шенствоваться. Впрочем, чего тут определяться? В Подгорье я все приобретённые навыки вбухивал в силу, выносливость и лов-кость. Что, замечу, оказалось правильным и очень пригодилось во время освободительного восстания трудящихся каторжников против ига чёрных рабовладельцев. Теперь же приоритетными становились разделы меню, обозначенные буквами "И"(нтуиция) и "Л"(огика). Их я и пополнил, распределив навыки, соответ-ственно: две трети — треть. Кстати, такой подход уже работал: к примеру, при взгляде на представителя флоры я всё чаще ин-туитивно определял, что передо мною — ядовитое растение, ле-карственное или просто съедобноеусловно съедобное. Благодаря этому, в значительной степени не голодал во время путеше-ствия, постоянно срывая и жуя что-нибудь, пусть не очень вкусное, зато питательное. И ни разу не получил не то, что отравления, но даже несварения!

Настроение было приподнятым, стоит ли удивляться, что я не выдержал:

-А калтэ нахт, а нэплдикэ, финцтэр умэтум.

штэйт а ингэлэ фартроерт ун кукт зих арум.

фун рэгн шицт им нор а вант,

а койшикл хальт эр ин хант

ун зайнэ ойгн бэтн йедн штум:

их хоб шойн нит кейн койех мэр арумцугейн ин гас,

хунгерик ун опгерисн, фун дэм рэгн нас .

И тут на меня одновременно обрушились ещё четыре потря-сения:

Во-первых, как я мог воспроизвести песенку на идише, когда на Этом Свете существует один-единственный для всех язык, причём каждый убеждён, что этот язык его родной, а все окружающие уверяют в обратном?

Во-вторых, как я мог воспроизвести песню, услышанную мною всего лишь раз в прошлой жизни? Не надо забывать также, что все личные воспоминания я тщательно стёр из собственной памяти.

В-третьих, и главных, как я мог вообще воспроизвести песню?! Да, я полностью уничтожил в своей памяти воспоминания личного характера, но помню, что в прошлой жизни был абсолют-но лишен музыкального слуха и не мог спеть даже про родившую-ся в лесу ёлочку. Однако же, сейчас пел весьма недурно... гм... Впрочем, я и рисовал-то до смерти прилично, но отнюдь не как Леонардо или Микеланджело, а в Подгорье мои накожная живопись и лепка макетов из воска были, без ложной скромности, высоко-художественны. Откуда таланты?

И, наконец, в-четвёртых. Топс отреагировал на пение друга— хозяина совершенно неожиданным способом. "Трёхрогомор-дый" насторожился, повернулся ко мне и внимательнейшим обра-зом выслушал. А ну-ка попробуем ещё разок! Теперь я напел ме-лодию без слов, погромче и отбивая такт шлепками ладоней по стволу ближайшей пальмы. Питомец принялся переминаться с ноги на ногу. Выглядело это донельзя комично, но я не смеялся — потрясение было слишком сильно. Матерь божья коровка, да он же танцует! Пляшущий динозавр?!

03

Двухсотые сутки путешествия. Ну, и чем же нас порадует к юбилею Этот Свет? Он, надо признать, порадовал...

Заканчивалась обычная жаркая ночь, было туманно, но уже не очень темно кругом. Поэтому я и заметил, что с деревьев начала припорашивать мелкая светло-серая пыль. Потом ветер целыми тучами понёс её по небу, размётывая и рассыпая по джунглям. Порошок попадал в ноздри, отчего мне приходилось непрестанно чихать и кашлять. При этом у меня мучительно свербела в мозгу какая-то очень важная мысль. Очень-очень. А я никак не мог ухватить её, проклятую, за хвостик!

Вскоре излучина реки, где ночевали я и питомец, была окутана тучей этой пыли, непрестанно сыплющейся сверху, при-дававшей небу серый цвет. Потом запах усилился и в нем появи-лась какая-то особая резкость и тут-то я всё понял. Пепел,(censored)его в (censored)!

Поспешно забросив на спину встревоженного трицератопса оба вьюка и закрепив их, а потом забравшись на вершину дере-ва, увидел, что горизонт, засветился отдалённым малиновым от-блеском. Но это не был рассвет. Небо свинцовело, закрываясь дымом, а багровое сияние усиливалось, охватывало лес подковой с юго-востока. Красные отблески играли всё сильнее, пока го-ризонт не превратился в яркую огненную черту, словно загоре-лось само задымлённое небо.

Кровавое зарево бросило свои отсветы на лес, который вдруг загудел от топота ног и лап тысяч больших и малых жи-вотных. Звери хлынули широким потоком — все устремились напе-регонки, даже не глядя друг на друга, туда, куда дул ветер, туда, куда их гнал самый страшный из всех мыслимых врагов. Все спешили обогнать огненную стихию, отблески которой уже дрожали на спинах, топтали друг друга, стремясь опередить, но никто не нападал и никого не пожирал.

Птицы вылетали из листвы, зловеще крича, сбивались в громадные стаи, потом улетали в направлении ветра, а их вопли медленно замирали вдали. Низко летя, они отбрасывали тень на спины несущихся прочь животных, а их вопли сливались с шумом живого потока.

Я оцепенело глядел с дерева, как голова потока исчезла вдали, а сам он продолжал изливаться из озарённых кровавыми отсветами джунглей. А чудовищный пожар позади, раздуваемый ветром, все разрастался. Ветер посылал вслед бегущим клубы тёмного горького дыма, будто предзнаменование общей гибели.

Но следовало действовать! Выбираться в безопасное ме-сто. В то, которое определил ещё до того, как влез на дерево. Но как? Топс, конечно, большой и сильный, но стоит даже моему гиганту споткнуться, как он будет растоптан или растерзан обезумевшими крупными и сильными животными.

О, сообразил! Они двигались мимо по равнине как раз под Холмом. Именно на него я и завел Топса. Теперь прямо подо мной тёк шумный поток самого разнообразного зверья.

Острый запах гари душил и рвал горло кашлем. Клокочущее огненное море заливало склоны ближайших гор. Всё, медлить нельзя.

Я глянул вниз. "Адъ и Израиль" — вот что там творилось! Сплошной поток убегающих животных иссякал. Шла последняя вол-на, арьергард, хвосты которому уже подпаливал огонь. И среди них были те, на кого я делал ставку — мои долгожданные, ми-лые, славные, тупые и могучие буйволы.

Похоже не только я, но и мой питомец ощущал дрожь в но-гах, глядя со скалы на движущиеся серые глыбообразные спины и крутые рога. Мы чуяли смешивающиеся со смрадом гари крепкие запахи грязных тел.

Самое фантастическое в этой ситуации — то, что я потом вспоминал вспоминаю с неослабевающим изумлением — поведение Топса! Он ждал команды с выражением беспредельного доверия и с уверенностью в том, что друг-хозяин обязательно спасёт, вы-ручит, найдёт выход, потому что иначе и быть не может.

-Ну, Топсинька, -сказал я, сейчас всё зависит от твоей силы и моей сообразительности. Ну, и от бычьей тупости тоже...

Я буквально взлетел на шею "трёхрогомордого", покрепче уселся, прикрывшись воротником, ухватился за лобные рога, словно за рычаги управления танком, ударил его пятками, пода-вая сигнал к движению. Друг-питомец ринулся вниз с холма.

Именно в этот момент прямо передо мной повис цилиндри-ческий сгусток скрученных в вихре воздушных струй. Призрак! Что ему надо?

Буйволы, теснимые последними животными, даже не замечая внедрившего в их ряды великана Топса и прикрывая его своими телами, на что я и рассчитывал, продолжали двигаться вперёд. Стадо неслось прочь от огня и минуту-другую призрак висел прямо над клювом Топса. Но потом, всё быстрее раскручиваясь вокруг своей оси, он стал отклоняться налево в сторону реки. Приглашает следовать за ним? Поверить в то, что в трудной си-туации у нас нашёлся бескорыстный доброжелатель? А поверить пришлось: возьми быки правей, они упёрлись бы в стену леса, которая вот-вот занялась бы огнём. Но движение быков оказа-лось прямолинейным — именно в том направлении, где находился глубокий овраг. Передовые быки кувырком полетели вниз и нель-зя было теперь задержать общую катастрофу. Взбесившиеся жи-вотные, охваченные стадным чувством, мчались во весь карьер,

-(Сensored)! -ахнул я, с ужасом увидев, что Топс тоже движется в сторону глубокого провала. Призрак метался слева, подпрыгивал, явно приглашая свернуть.

Водопад бычьих тел хлынул в коварно подготовленную са-мой природой ловушку-могилу. Не просто жуткое, но и безумное виделось в этом нелепом самоистреблении сотен животных, спа-савшихся от ужасной погибели в огне.

Овраг быстро заполнялся. Быки, коровы и телята ревели, бились и вскакивали, топча копытами живые тела собратьев, чтобы тут же быть задавленными, погребенными под очередной волной жертв, падающих сверху.

Я, взвыв от напряжения, принялся поворачивать рога Топ-са, словно руль мотоцикла. Питомца, отделившегося от общего потока животных, стало на бегу заносить всё левее, в направ-лении речного берега. Призрак, торжествующе подпрыгивая: -"Да"! "Да"! "Да"! — вёл именно туда.

Вспыхивающая отблесками пожара водная ширь, открывшаяся прямо перед взором динозавра, заставила Топса отпрянуть назад. Он захрипел и остановился, мотая рогатой башкой и по-казывая, что не переплывёт. Но позади огненная стихия, испе-пеляя джунгли, превращая их в уголья, дым и пепел, охватывала весь берег. Пылающие деревья осыпали синюю воду искрами, оку-тали дымом. Река отразила багровое пламя, в глубине заиграли огненные языки, будто загорелась сама вода.

Так что нам предлагает призрак? Лезть в воду и там пе-режидать пожар? Увольте, сгореть мы там, конечно, не сгорим, думал я, разглядывая многочисленные пары крокодильих глаз и ноздрей, торчащих над водой, а вот сожрут, это как пить дать...

Призрак, словно досадуя на мою тупость, заплясал над мокрой зелёной осокой. Я направил Топса туда и...

...и увидел застрявший на мелководье большой плот. Такой, что вполне мог выдержать вес трицератопса и его хозяина!

Обнаруженное по наводке призрака плавсредство Топсу не очень понравилось. Я его понимал: мало того, что бревна были скользкими, так ещё и щедро обрызганными кровью... лучше не за-даваться вопросом — чьей... Но другого-то выбора у отчаянных странников не было!

В той, предыдущей жизни довелось прочесть массу научно-популярных сочинений о динозаврах. Во всех единодушно отмеча-лась их исключительная тупость и безмозглость. Так вот, всё это не имеет никакого отношения по крайней мере к моему кон-кретному и отдельно взятому "трёхрогомордому" другу-питомцу. Ха-ха-ха. Хо-хо-хо. И даже местами где-то хи-хи-хи. Топс, ши-роко расставив три ноги на плоту, четвёртой с силой оттолк-нулся от берега, чем и снял плот с мели.

Течение подхватило наш бревенчатый линкор и понесло прочь от обдающих огненным жаром джунглей.

Я снял с топсовой спины вьюки, жестом показал, чтобы он лёг, позволил себе усесться рядом и смахнуть с лица грязный пот. Призрака рядом не было.

04

Двести первый день путешествия.

Всё бы хорошо, да вот ни шестов, ни вёсел на плоту не оказалось. Загребать хвостом Топсу тоже категорически воспре-щалось — всё те же проклятые рептилии, (censored) крокодилы. Вода здесь была непрозрачна, так как медленное течение позво-ляло ей застаиваться у берегов, покрытых мощным лесом, ку-старником, зарослями тростника и папоротников. Вот и плыли час за часом по фарватеру, тудыть его, по тальвегу...

Горящие джунгли были оставлены позади. Ближайший берег, на расстоянии трех-четырех километров от реки, внезапно круто поднялся вверх цепью отвесных гор, увенчанных голыми ярко-красными утесами. Потом так же неожиданно снова стал умеренно всхолмлённым, сплошь заросшим пальмами, раскачивающихся и грузно склонявшихся при каждом сильном порыве ветра, точно по ним проезжала исполинская колесница.

Я заметил, что над лесом кружили странные птицеподобные существа с длинными клювами, снабженными частыми, острыми зу-бами, с крыльями метров четырёх в размахе. Матерь божья ко-ровка! Вот только птеродактилей не хватало для абсолютного счастья!

Крокодил, лежавший в прибрежной грязи, не обращал вни-мания на летунов. А зря! Поднявшись над водой на высоту около двадцати метров, птеродактиль кинулся в сторону берега, издав резкий, пронзительный крик, в одно мгновение сомкнул крылья и камнем упал на башку рептилии. Как ни стремительна была эта неожиданная атака, лапы нападавшего цапнули лишь грязь да ти-на, фонтаном поднявшиеся на том месте, откуда отпрянул кроко-дил. Тут же на десяток метров кругом вода вскипела и забурли-ла, появились другие крокодилы и кинулись на неудачливого воздушного охотника. Через мгновение от того ничего не оста-лось.

Миновали несколько лагун, окаймленных буйной зеленью, гряды разбросанных известняковых утесов, ступенчатыми высту-пами спускающихся к водам реки. Проплыли мимо нескольких ост-ровков, поросших бамбуком, папоротником и разнообразными де-ревьями. Эх, вот бы причалить к какому-нибудь, потому как в животе Топса началось громогласное бурчание, вегетарианцу настоятельно требовалось подкрепиться.

К обеду выплыли к дельте реки, над которой местами сто-ял плотный туман, что вызвало у меня настоящий шок и панику: это что же — сейчас в море вынесет? Караул, однако!

Сквозь туман я различал контуры берегов реки, видел ни-зинные луга, окаймленные камышом, кое-где на лугах смутно виднелись пятна кустарников. Со стороны лугов едва уловимо тянуло сыростью и ароматами цветов. Впрочем, туман разошёлся, высокие травы и прибрежные кусты обвисли под грузом росы, неподвижно застыв в полном покое. Воды реки спокойно омывали берега, поросшие осокой, между которой вклинивались заросли тростника. Блестели глянцевые блины листьев кувшинок, некото-рые бутоны, свечами отражаясь в темном зеркале омутов, уже приоткрыли зеленые створки и показали ярко-желтую середину.

Плот потащило в крайний левый рукав дельты. Я уже был готов пойти на риск и броситься верхом на Топсе в воду, чтобы достигнуть берега. Но как раз в том месте, где речной рукав впадал в огромный водоём, плот, наконец-то снова прочно сел на мель метрах в пятнадцати от серого песчаного пляжа.

Мешкать не следовало, я, грязно сквернословя, затащил на спину Топса тюки, спрыгнул с плота и побрел по пояс в тёп-лой воде. За спиной послышался скрип разваливающегося плота и умопомрачительный всплеск — Топс последовал моему примеру.

Выйдя на пляж, оглянулся. Брёвна бывшего плота уплывали прочь... куда? Ладно, через час-полтора узнаю, а пока отправлю друга-питомца в вон те папоротники, пусть поест. Да и самому потребить последние печёные жёлуди не мешало бы.

Не уверен, существует ли на Этом Свете что-нибудь срав-нимое по монументальности и эпичности с аппетитом трицератоп-са. Наверное, нет. Целый местный час (равный по протяженности 2,4 земным) за моей спиной слышался хруст методично пережёвы-ваемого папоротника, напоминающий шум работающего комбайна. Я же тем временем пытался осмыслить первую за всё время путеше-ствия находку, созданную руками людей. Плот. Из срубленных топором бревен. Скрепленный распиленными досками.

Вывод No1: очевидно, где-то рядом — люди. Не просто оби-тающие, но ведущие достаточно развитое хозяйство с уверенным использованием разнообразных металлических инструментов.

Вывод No2: совершенно неочевидно, что эти люди с распро-стёртыми объятиями, восторженно и гостеприимно встретят чужа-ка, прибывшего верхом на трицератопсе с бамбуковым луком в руках.

Вывод No3: мне крайне необходима как можно более подроб-ная информация (желательно в виде подробной карты) о том

-где я нахожусь;

-где расположены необходимые мне ресурсы;

-где находятся люди, так или иначе могущие мне пере-крыть доступ к жизненно важным ресурсам;

-где мне безопасно обосноваться так, чтобы расстояние от меня до ресурсов было оптимальным.

Вот как-то так.

Ну что ж, цели сформулированы, приоритеты определены, пора навьючивать сытого и довольного Топса для продолжения путешествия. Или для завершения? Где, всё-таки, мы? У места впадения реки в совершенно бесполезное для нас море или в озеро?

Ответ был получен, когда мы не просто увидели безбреж-ную водную гладь до горизонта, но и попробовали воду на вкус. Пресная. Значит — озеро. Что не может не радовать.

Итак, дано: обширная плодородная равнинная дельта боль-шой реки. Вопрос: есть ли смысл здесь оставаться? Ответ: только войдя в уже обосновавшуюся здесь самым прочным образом группу. Для одиночки же идеальным была бы небольшая, защищен-ная горами или холмами, уютненькая долина с речушкой.

Какие-то возвышенности просматривались на северо-востоке, куда я и направил мерное движение Топса.

За нами увязалась семья небольших — размером с чайник -всеядных пытавшихся найти что-нибудь подходящее для еды. Они очень напоминали лягушек, только бежевых и покрытых густым мехом. При такой-то жаре!

Их очень широкая и низкая голова по сравнению с мощным телом смотрелась забавно большой, а маленькие с тупым взгля-дом глазки были выдвинуты далеко вперед. Кости черепа, пред-положил я, тяжелы, очень толсты, внутричерепные полости — ма-ленькие, поэтому и мозг у них маленький, а значит и сообрази-тельность их очень слаба. Но это были чрезвычайно миролюбивые создания, так что я не возражал против забавной свиты.

Отца и мать семейства сопровождали несколько детенышей. Они уже умели разыскивать вкусных личинок и больших червей и во весь дух нетерпеливо гонялись за быстрыми жуками, которых вспугнули в густых зарослях травы. При этом они не забывали про осторожность и страх и соображали, что, следуя за могучим трицератопсом, избегут опасности, грозящей от хищника.

Впрочем, скоро самец мелкими шажками побежал к колючему кусту и скрылся в густом переплетении ветвей. За ним, озира-ясь, побежала самка, за семенили детеныши. В середине куста они приникли друг к другу и вся семья, сжавшись в комок, за-дремала.

Мой же день впечатлений и открытий продолжался.

Вот это да! Чьих трудолюбивых рук творение? Перед гу-стым кустарником возвышался грубый каменный идол, очень похо-жий на общеизвестные изваяние острова Пасхи. Я объехал его кругом, всмотрелся в угрюмые пустые глазницы. М-да, взбрело же кому-то не просто вытесать фигурищу из камня, но, главное. Припереть её сюда и поставить вертикально... Зачем? Где-то ря-дом находится обиталище глубоко верующих особей? Или смысл фигуры — другой, не связанный с религиозными культами?

Дважды вот это да! За зарослями кустов обнаружилась це-лая аллейка точно таких же четырехметровых хмурых фигур... раз, два, три... пять... восемь, девять... Топс отнёсся к ним с полным равнодушием: ну, торчат каменья в ряд, ну, высокие, эка неви-даль.

Если у идолостроителей нашлось свободное время — и не-мало! — для вытёсывания и установки, можно предположить, что они достаточно многочисленны, сильны и развиты. Недооценивать врага — самый дорогостоящий и болезненный вид самоубийства. Поостережёмся же, правда, Топсик? Готовность номер один! Под-тянул тетиву лука и подвинул пучок стрел поближе.

Избранный нами дальнейший путь оказался нелёгким: меша-ли крупные валуны и преграждал дорогу колючий кустарник, че-рез который "трёхрогомордый" пёр, словно танк... нет, маловато... словно бронепоезд...

Ещё через пару километров, сделав короткий привал, мы огляделись. И я почувствовал себя Русланом из пушкинской поэ-мы:

-"Найду ли краски и слова?

Пред ним живая голова.

Огромны очи сном объяты;

Храпит, качая шлем пернатый,

И перья в темной высоте,

Как тени, ходят, развеваясь.

В своей ужасной красоте

Над мрачной степью возвышаясь,

Безмолвием окружена,

Пустыни сторож безымянной,

Руслану предстоит она

Громадой грозной и туманной.

Да-да, вот именно: прямо по курсу "громадой грозной и туманной" высилась вырубленная из целой скалы голова. Все стандартные признаки наличествовали: опущенные в многовековом сне веки, плотно сжатые тонкие губы. Подкачал только нос кар-тошкой, критически отметил я. -"О вы, каменные стражи владе-ний неведомого народа! Вам не сдержать героя! Устремлюсь впе-рёд, вонзив мужественный взор в мрак неизвестности!"

Все чаще и чаще стали попадаться пустоши, или вовсе безлесные, или с растущими кое-где тощими, редкими, болезнен-ными и погибающими деревцами.

Сначала горный кряж высился по правую руку ровной, гладкой, отвесной стеной. Потом крутой склон сменился грядой отдельных глыб, затем россыпью камней, а дальше — мелкой галькой. Так что к восьми часам вечера мы были уже в предго-рье. Тучи здесь не ползли над самой землёй, а поднялись выше. Постепенно небо посветлело впереди, где тучи затягивали его не столь густой пеленой. Их края приобрели золотисто-оранжевые оттенки, а вскоре ниже их, под тёмной плотной поло-сой тумана, более светлой чертой обозначился новый подъём.

Там землю покрывали корявые и приникшие к почве стволи-ки непонятных кустов. Часто этих стволиков даже не было вид-но, потому что их покрывал густой мох, из которого наружу вы-глядывали лишь пучки тонких веточек, густо усаженных малень-кими, не больше ногтя мизинца, листочками. Зато острые шипы были длиной чуть ли не с палец! На одном и том же кусте можно было разглядеть и мелкие белые цветочки, и жёлтые неспелые ягодки. Постоянно попадались большие и маленькие лужи.

Ну надо же! Перед нами открылась выжженная широкая пу-стошь. Кое-где на ней торчали черные обгоревшие стволы. Веро-ятно, несколько лет назад гроза разыгралась в сухой сезон, молния ударила в смолистое дерево, то вспыхнуло, как свеча, от него загорелись кучи валежника. Ветер раздул лесной пожар, подобный тому, от которого мы спаслись. Выгорел большой уча-сток.

Радостные сюрпризы в этот день сыпались как из рога изобилия. Последним выпал самый большой подарок — я въехал в долину овальной формы между горными отрогами.

Я спрыгнул с шеи Топса и пошёл впереди, озираясь и бук-вально захлёбываясь от восторженного изумления. Потрясающее место! На западе зазубренными утесами, разбитыми тысячами трещин, серели крутые скаты холмов. Восточные холмы переходи-ли долину постепенно, широкими и пологими склонами. Почти в центре долины, занятой прекрасным редколесьем, кустарником и сочной травой. От первых горных уступов и далее вверх, к ши-рокому плато, тянулись лесные заросли, и среди них тёмными пятнами выделялись купы высоких кипарисов, финиковых и коко-совых пальм, фиговых деревьев, тропических дубов. Кроны боль-ших деревьев можно было различить достаточно ясно, даже в наступившем сумраке. Ниже редколесье уступало место поросшей травой широкой полосе, по которой были прихотливо раскиданы маленькие пятна орешника. Здесь на поверхность пробивался ру-чей, обтекал валуны и переливался через них маленькими водо-падами. Не обращая внимания на преграды, с веселым журчанием он спешил неустанно вперед, как будто не мог дождаться, когда его кристальные воды вырвутся прочь из долины. О! Три неболь-ших углубления (озерца? прудики?), заполненных нагретой во-дой: горько-солёной, минерально-газированной и пресной. Над источниками поднимался пар, вода слабо бурлила. Чистейший пе-сок, мягкая трава, пальмы вокруг. Парадиз, честное слово.

Безусловно, такое место не могло не привлечь чьего-то внимания кроме моего — вот и плетни. Заборы из оплетённых прутьями кольев охватывали несколько неправильной формы участков. Я ещё больше насторожился, сердце забилось чаще, дыхание перехватывало.

Ого! Полсотни крепких брёвен, вертикально вкопанных в землю. Настил из таких же брёвен на двухметровой высоте круг-лая хижина без окон со стенами их толстых бамбуковых труб и конической тростниковой крышей.

Где дом — там и хозяева, да? Я указал на угловую сваю. Топс понял правильно, подошёл и легонько боднул бревно. От его "легонька" постройка вздрогнула. Если бы внутри ожидала коварная засада, выскочили бы, рассудил я. Подтянулся на ру-ках, влез на помост и осторожно заглянул в хижину. Внутри, к моему вящему разочарованию, было совершенно пусто, пыльно и, кажется, заброшено. Хотя, если бы всё было завалено нужными мне вещами, да ещё и меблировано, вот тут бы я всерьёз засо-мневался на предмет галлюцинаций.

Как бы то ни было, я собирался объявить это место своей собственностью. Домом? Эмм... вряд ли... Интуиция подсказывала: пока что лучшим местом для ночлега слабого одиночки является то, с которого можно быстро улепетнуть. И это отнюдь не хижи-на с единственным входом (он же выход). Так что ночевать буду снаружи, а свайная постройка послужит чем-то вроде склада.

Сказано — сделано. Я снял оба тюка с спины Топса и за-тащил их в хижину. Потом мы поужинали: "трёхрогомордый" объел траву, которой заросли подходы к свайному дому, а я с удо-вольствием отведал спелых фиг, собранных по дороге. После че-го разжёг ставший обычным ночной дымный костерок, мы улеглись — Топс у свай хижины, а я — на шкурах, брошенных на бревна помоста

-Спокойной ночи! -пожелал я.

-Хр-р-р... -донеслось снизу.

Видение

Серый известняк, неровная стена. На ее фоне неспешно сначала появляется силуэт, потом очертания фигуры молодой женщины приобретают чёткость. Тёмно-каштановые волосы падают на плечи, на щеке — изящный рисунок тонкими золотыми линия-ми.

-Здравствуй. Рад снова встретиться.

-Здравствуй. Счастлива видеть. Ты пришёл?

-Точнее — дошёл.

-Хорошо! Замечательно, что ты здесь! Осталось совсем немного!

-Немного чего? -не понимаю я.

-Немного — до чего. -улыбаясь, поправляет она.

-До чего? — послушно повторяю я. -И кто ты?

-Не знаю... Помоги узнать...

Она исчезает.

05

А не объявить ли мне вчерашний день праздничным, поду-мал я, проснувшись и сладко потянувшись. Отмечать ежегодно, как День Удачи. И вообще сделать первым днём личного календа-ря? Новым годом Гая?

Сказано — сделано. Смена календаря в меню судьбы заняла менее двух минут. Удобная всё-таки штука, жаль такого инстру-мента управления собой не было в первой жизни. Итак, сейчас 2.30 утра первого дня первого года Новой Эры. А всё, что предшествовало, называется временем До Новой Эры.

-И что же в сей знаменательный день нам предстоит сде-лать? -спросил я, спрыгнув с настила вниз.

-"Начни с того, что пообещай больше не сваливаться мне на клюв!" -было написано на физиономии разбуженного трицера-топса.

-Не ври, не на клюв, -отмахнулся я. -Пойдём умоемся.

Купание в списке телесных удовольствий Топса стояло на втором месте после еды, так что уговаривать друга-питомца не пришлось. Отправляясь к трём бассейнам, я, на всякий случай прихватил с собой медные меч, нож и топор, а также лук со стрелами. Оставлять в новоприсвоенном складе не рискнул, вдруг жульё заберётся, не человеки, так обезьяны-клептоманы какие-нибудь.

Топс тут же завалился в пресный бассейн совершенно за-полнив его своей тушей. Я залёг в водоём с газированной мине-ралкой. Хорошо-то как! Мы блаженно затихли на целых полчаса!

В горячей минеральной ванне почувствовал прилив сил и бодрости, а когда вышел, обдувший ветерок даже показался вос-хитительно прохладным. Что еще нужно человеку для счастья?

-"И трицератопсу!" -всем видом показал подымающийся из воды с шумным плеском Топс.

-Мудрить не будем, -строго сказал я другу-питомцу, -назовём это место Парадизом.

Возражений у "трёхрогомордого" не было.

-Объявляю Парадиз нашим владением.

Нет, всё-таки. Этот Свет никакая не компьютерная игра, а я — не игровой персонаж. Ни звуков фанфар, ни всплывающих в воздухе поздравлений. Странный, но вполне материальный Этот Свет. Такой же, как тот, прежний и покинутый.

Детальный обход и осмотр Парадиза был продолжен сразу после завтрака. Я шёл с мечом в руке перед благостно сопящим Топсом, мысленно просчитывая потенциальные ресурсы долины.

С водой просто отлично, замечательно и превосходно. Пресная, целебно-минеральная и кулинарно-горячая. С рыбой, правда, прокол получается — нет в ручье. Впрочем... если во-он там соорудить плотину, вполне может получиться пригодный для зарыбления прудик.

Плодородной почвы достаточно для будущего огородниче-ства, только придется аккуратно расчищать её от кустарника. Отдельный участочек выделим под какавы. Грибы растут сами, семена лекарственных трав, собранные по дороге, тоже есть где разбросать. Пастбища для Топса? Гм, с его-то аппетитами, по-жалуй, особо не разгуляешься, придётся выпасать его вне доли-ны... Или рассеять споры папоротника во-он там.

Древесные и каменные стройматериалы? Не знаю, не знаю, местного быстрорастущего бамбука хватит, но думаю, что сво-дить многолетний лес на брёвна явно не следует.

А теперь — минералы.

Сейчас со мной случится счастливая истерика, буду пры-гать на одной ножке и визжать от восторга, думал я, разгляды-вая крутые внутренние склоны холмов, окаймлявших долину. В них виднелись тёмные норы приблизительно метрового диаметра! А цвет горных пород в точности такой же, как возле посёлка ниггеров-рабовладельцев. Что наводит на робкие догадки о наличии такого же изобилия и разнообразия полезных ископае-мых. Правда, встаёт вопрос вопросов — как с топливом? Если найдём горючий сланец, всё сложится сказочно хорошо. А если нет? На дровишках шибко не развернёшься. Ладно, там видно бу-дет.

В низовьях ручья, по-моему, есть глина, пригодная для будущего гончарства.

Подведём итоги. Не ошиблись с названием — настоящий Па-радиз.

Цитата...

Дольме́ны (от бретонских слов taol maen — "каменный стол") — первобытные погребально-культовые постройки, сло-женные из больших каменных плит, приподнятых на опорах, что отдалённо напоминает конструкцию стола.

Простейшие дольмены — один камень большого размера и массы, поставленный на несколько других. Более сложный доль-мен состоит из пяти или шести каменных плит и представляет закрытую каменную "коробку" из шести плит: четыре стенки, крыша, пол. В лицевой стене, как правило, имеется отверстие, чаще всего — круглое.

Дольмены строили как открыто, на поверхности земли, так и на вершине кургана, или даже под курганом.

Именно дольмен мы и обнаружили. Постройка располагалась в противоположной входу стороне долины.

Озарение!

Три необработанных плоских известняковых глыбы служили стенами, четвёртая — крышей. Перед дольменом имела место яма явно искусственного происхождения, заполненная чистой дожде-вой водой.

Прежде всего я тщательно осмотрел походы. Зачем? Ну-у... нельзя сказать, что находка меня обрадовала. Не хватало толь-ко, чтобы в Парадизе стоял часто посещаемый толпами паломни-ков "объект культурно-религиозного предназначения"!

Озарение!

Осмотр несколько успокоил. Никаких следов недавних ви-зитов не наблюдалось. Даже протоптанных тропинок не было, всё вокруг поросло травой.

Воспоминание

В трилогии Дж.Р.Р.Толкиена "Властелин колец" имеется отличная сюжетная задумка. Однажды могучий злой дух Саурон решил создать великое магическое Единое кольцо. Оно было золотым, без вставленных камней, с тайной надписью на чёрном наречии, проявляющейся лишь при нагреве в огне.

Саурон собрал всё волшебство мира и вложил в Кольцо. Но в это кольцо Саурон поместил три четверти собственной сущности. Таким образом, надетое на палец, Кольцо беспре-дельно усиливало мощь Саурона, однако, в то же время, со-рванное с руки делало его почти бессильным.

Ну, и к чему это пришло на ум?

Топс рассеянно поклёвывал грибы, не ради заполнения же-лудка, но развлечения для. Я рассеянно обошёл дольмен. Теперь он казался на таким уж высоким и большим. Само собою, внутрь полез не сразу: какой-нибудь медведь вполне мог бы устроить себе берлогу. Сначала пристально вглядывался в тихую темноту, потом, нагнувшись и втягивая носом запахи, пополз на четве-реньках внутрь.

Надо же, когда свыкаешься, то тут вовсе не темно, поду-мал я, света сквозь вход проникает достаточно. Большая куча мусора, веток и листьев, всего-то... лезть не стоило... Или стои-ло? Из кучи выглядывала рука — жалостная ладошка с тонкими пальчиками.