— А-а, Гриша, — с подозрительной благосклонностью, даже улыбаясь, пропел Великий Инквизитор, и вышепоименованного Гришу словно ошпарило с ног до головы ледяным кипятком, бросило в жар, а потом в холод. За считанные мгновения он перебрал в голове все, что могло бы считаться у шефа прегрешением, ничего такого не нашел и несколько успокоился. — Принес что-нибудь интересненькое? Ты говори, говори, я же вижу, что тебе не терпится...

— Простите, Юрий Валентинович, вы сами указали, что все, связанное с делом "Ушкуйников" доводить непосредственно вам, не исключая мелочей...

— А как же иначе, Григорий Фролыч. Дело-то важное. Тем более, что на настоящий момент раздобыть мы не смогли даже и мелочи. Аналитики — работают, создается некоторая общая картина того, что и куда идет, для чего используется, а раздобыть — нет. Не получается... Так что там у тебя?

Второй референт, бывший у всемогущего шефа чем-то вроде порученца по нетиповым, под личный контроль взятым задачам, почтительно положил перед ним извлеченную из новенькой папки бумажку. Юрий Валентинович, поправив очки, углубился в чтение, а референт, затаив дыхание, ждал реакции. Наконец, тот дочитал и аккуратно сложил очки, хотя обычно носил их постоянно.

— Сотрудник "Крест", значит... У него достаточная квалификация по э-э-э... основной специальности?

— Сколько-нибудь прямо использовать наше влияние вы запретили после случая с "Провизором", а плохих "ушкуйники" не берут вообще. Никуда. Словечко замолвил папа сотрудника, ответработник, но и без этого... Говорят — вполне грамотный терапевт...

— Ответработника, — задумчиво повторил видный поэт, — а на чем же его тогда прихватили?

— Ее, — деликатно поправил молодой человек. — На аморалке, на третьем курсе Второго Московского... Оч-чень темпераментная была особа: ее, понимаете, засняли одновременно с тремя, во время...

— Без подробностей. — Брезгливо проговорил хозяин кабинета, бывший по натуре аскетом. — Так вы говорите, — этому можно верить?

— Выводы очень грамотно обоснованы. "Крест" вообще работает не за страх, а за совесть. Но ведь все равно — мелочи...

— Не скажи, не скажи... Склероз — он ведь у мно-огих... — он безотчетно потер руки, — а эскулапа этого надобно этак осторо-ожно зацепить. Подумай. А насчет любящего сына надо бы озаботиться, чтобы до Бравого Полковника совершенно случайно дошли бы косвенные сведения о его деяниях. Пусть подергается, поперетряхивает свою хваленую службу, глядишь, — и ошибется в чем... Слушай, — а насчет почек они там ничего не выдумывают?

— Так-так-так... В-вот ведь мер-рзавец! Чего уду-умал! Сокрушу, ушатаю, на ноль помножу!

— Не так быстро, — угрюмо отреагировал Иртенев, — у меня не так много композиторов с такой специализацией. Все на счету. Так что Завалишина я вам не отдам...

— Но-но-но! Не слишком-то...

— А ничего не слишком! Вломим, накажем, а сожрать — не дам. Пусть на рабочем месте отбывает, если уж вам так неймется хватать и тащить. Был бы он шпионом... А так... Знаешь, — а ведь я не знаю, как поступил бы на его месте! А ты?

Гаряев издал странный звук и отвернулся.

— Ага, — догадался Иртенев, который мно-огому научился, тесно общаясь со своим глубокоуважаемым шефом, — не хочешь про папу? А как насчет мамы?

— Есть принципы, — железным тоном отчеканил полковник, — о которых мы четко условились. Есть должностные инструкции, нарушение которых равносильно измене! Поняли? Всего-навсего государственной измене!

— Плевать, — с мертвым спокойствием ответил Иртенев, — выдумывают себе правила, а потом говорят, что изме-ена! Га-асуда-арственная!

— Так что вы тогда можете предложить в данной ситуации? На них же гэ-бэшникам довели, и они теперь врачишку — трогают. Понимаете? Как рыбка — наживку. Было — так нарушение, преступление, а не было — так сокрытие существенных сведений, представляющих особый государственный интерес... Шефа моего бывшего, заклятого, в чем угодно можно обвинить, но только не в глупости, он утечку допустит, чтобы дошло до... заинтересованных лиц с сердечными заболеваниями. Сказать — каких?

— Уважаемый Дмитрий Геннадьевич! Вы прямо-таки славитесь как мастер создания совершенно безвыходных, — на слух, — ситуаций, равно как и специалист по блистательному выходу из них...

— Лично я предлагаю расширить лабораторный блок медсанчасти, новые помещения — наглухо отделить и отдать этому сукину коту в качестве... специального отдела, занятого медицинскими исследованиями. Натянем полный объем режима — на медсанчасть, благо, что она все равно на территории, и сегодня же официально доведем до начальства, что, мол, в связи с государственной необходимостью организовали специальную контору по... всяким, короче, таким штукам. Тогда во, — он показал общепринятый жест Пятидесятипроцентного Исполнения, — они нас достанут...

— Ну вот. Так-то лучше, чем людей без толку хватать... Теперь, насколько я понимаю, ту самую утечку допустим мы?

По меркам еще трехлетней давности "доска-фиксатор" была истинным чудом технологии, по нынешним... А — неизвестно. Может — да, а может — нет, устаревшее изделие, древность седая, вот-вот перестанут использовать, спишут процесс ко всем чертям, и его, Витю Мохова, — с ним вместе. В одну канализацию спустят, да потом забудут через месяцок.

С виду, впрочем, ничего особенного: что-то вроде неглубокого лотка с отлогими краями, внутренняя поверхность — полирована зеркально и отливает радугой. Слой этот — бездефектный метаморфизированный нитрид бора, более твердый и стойкий, чем алмаз. Гладкость этого слоя по всем обычным меркам превосходила всякое вероятие, и все-таки смысл этого зеркала составляли именно миллиарды регулярных, совершенно одинаковых углублений. В них, повинуясь энергетическому импульсу, фиксировались "сборщики", до этого момента — взвешенные в слое синтетической воды. Все, оставшееся после импульса во взвеси, считалось заведомо-непригодным для дальнейшего использования и безжалостно утилизировалось. Еще импульс — и "сборщики", всплыв, оказывались готовы к дальнейшему использованию. Проверенные, надежные. Безупречные. Только после появления "досок-фиксаторов" молекулярная сборка стала тем, чем являлась в настоящий момент: способом получения безукоризненных изделий. Не имеющих вообще никаких дефектов. Настолько, что после долгих сомнений решено было устранить службы, контролирующие качество серийных изделий.

Но до того, как поступить в работу, "доска" (в просторечии их все именовали попросту "подносами"), трижды промытая той же синтетической водой, вместе с зафиксированными сборщиками шла под настоящий контроль: в вакуумной камере испарялись последние остатки воды, а на "поднос" падал поток жесточайшего ультрафиолета. В фиксированном положении сборщики не повреждались излучением, но все вместе давали совершенно особую дифракционную картину. Если она соответствовала шаблону, заложенному в памяти ЭВМ, то загоралась зеленая лампочка, и порция "сборщиков" шла в дело. Если нет, — вспыхивала лампочка красная, и на экран выводился, — не всегда, — тип брака, а "поднос" возвращался на исходную позицию. Процедура была организована так, что рабочий "поднос" и "сборщики" ни единого раза не контактировали с открытым воздухом. И тем более, — с руками работяги. Не достойны, значит. Когда делали и пробовали все эти тр-реклятые навороты, — годились, а вот теперь — нет. Разгодились. Хотя, казалось бы, именно для нештатных ситуаций и существовала должность, именуемая на конторском языке "техник-контролер сборочных массивов". Нормальные люди, понятно, называли их "наборщиками", а чаще — так и просто "кассирами". Они — первыми начинали работу во всех цехах основных производств.

Тогда, три года назад, его вызвали. Жали ручку. Ах, Виктор Трофимыч-Виктор Трофимыч. Только вы, с вашим опытом... Да: "Решающее значение для самого дальнейшего существования М-С технологий..." А он, придурок, вел себя с этаким хмурым достоинством человека, знающего себе цену. Кивал сдержано. Дело-то, спервоначалу, и впрямь было куда как не простое. И вышло, в отличие от всякого-разного другого, далеко не сразу. И в том, что вообще вышло, — немалая его, Мохова, заслуга. А потом попросили проследить пока что, чтоб работа с "подносами" — была бы доведена и стала бы привычной. Зарплату да-али! Она и по сю пору такая же. Вот только у остальных категорий работников — выросла. Все выросло. Все, с кем он начинал — выросли в Большое Начальство, первачами заделались, а он — он остался прежним. Его не обижают. Поздравляют на празднички лично товарищи Феклистов и Гельветов. Помимо общей премии к тем же праздничкам подносят довольно-таки толстенькие конвертики. За ручку не брезгают здороваться, спрашивают, как дела. Уж лучше бы не здоровались и не спрашивали. Больше было бы возможности считать виноватыми их, забуревших вконец и забывших старых друзей тварей. А так получается, будто он сам в чем-то виноват. Самолично не справился с тем, чтоб выйти рылом, — и не вышел. Они здороваются, и не намекают ни на что, но он все равно чувствует, кто он, и кто — они. Рукой не достанешь. И было ему уже давным-давно скучно, и паче того — обидно, что он вроде бы как ни на что больше не способен.

Нет, он, понятное дело, и раньше раздобывал для дома сколько-то специализированных "сборщиков": ну не горелкой же ему железяки-то скреплять, на самом-то деле? Цилиндры-поршня-днище на "Жигулях" под лейкосапфир. "Вечную" смазку. И прочее по мелочи. И не он один, кстати. Но вот сегодня уже четвертый день подряд участок занят заказом другого рода: в дело пошли так называемые "универсалы". Это такие же "мосы", но только хитровыгнутые таким образом, что могут любые типы химических связей. Поэтому они, понятно, куда-а сложней, а работают — гораздо-гораздо медленнее любых "спецур". Без композиции — они вообще ни на что не годны, а поскольку композиций он не умеет даже и самых простых, то по хозяйству они не нужны ему вовсе. Но! Когда их делали, то имели ввиду, чтоб могли сделать изделие любой сложности. Справиться с любой задачей, в том числе — восполнить собственное недостаточное количество. Дальше-больше, решили, что когда "универсалы" не делают никого, то пусть, по крайней мере, делают себя. Точнее — друг друга. Для этого в конформации "G" они каждый имеют в своем составе фрагментик, вроде программы, цепляясь за который, "мосы" делают и делают свои копии. Процесс аж в четыре стадии, которых никто из непосвященных толком не знает. Когда "универсалы" готовят в дело, их переводят в конформацию "S", при которой фрагментик этот — теряется... Или не переводят, но такие дела к ним, простым смертным, не попадают. А вот "эски" — те бывают. Когда заказ и сложен, и не то, чтобы уж очень велик. Как сейчас, когда предполагается делать (Только тс-с! Никому-никому! Да мы и не знаем ничо...) моноблочную РЛС типа "Циркуль" для новых самолетиков. Запустят параллельно массивов десять, они и дозреют неспехом, зато, говорят, с композициями мудрить сверх меры не придется. Неспехом, но и не медля, как тут делается все. Он никогда не забудет, как несколько лет тому назад занесла откуда-то нелегкая мудака-погонялу из сфер уж вовсе заоблачных. Было это совершенно явным недоразумением, поскольку в этом деле случайные люди, и, тем более, такие вот анекдотичные идиоты, словно вышедшие из сценок Аркадия Исакыча Райкина, не попадались вовсе. Похоже, что он вовсе не был в курсе, куда именно его занесло, понятия никакого не имел о специфике Комбината, наверное — он толком не разбирался ни в каких производственных вопросах и, как многие, многие другие, выезжал на обычной магии безотказных заклинаний про выполнение и перевыполнение, атмосферу высокого трудового подъема, ударный труд на благо любимой Родины, трудовую вахту ко Дню Взятия Бастилии... Короче, как в том анекдоте: "Шестисотой годовщине Куликовской битвы — Шестьсот Ударных Недель!!!". И тоже начал гнать, что, мол: "Медленно, медленно работаете, товарищи..." — и что-то там еще про встречный план, и как Иртенев, чуть приподняв веки, глянул ему в глаза и сказал тихо-тихо:

— Перевыполнение плана есть его нарушение. Так что мы, — извините, — сделаем ровно столько, сколько необходимо. И ни шпулькой больше! И ни единой колыбашки Притвица сверх заказанного! Ни одной передненижней вуали, которая валялась бы, дожидаясь подвески! Но только насчет колыбашек Притвица, — давайте строго между нами, — вы же понимаете...

На беду, у идиота оказался мало-мальски нормальный секретарь, который догадался, что над шефом издеваются. Вернувшись в Москву, они попробовали устроить скандал с требованием Согнуть В Бараний Рог. Гаряев тогда, помнится, самолично отправился в столицу нашей великой Родины Город-Герой Москву, напал на всех врасплох с требованием выяснить, кто именно, вопреки требованиям установленного на предприятии и утвержденного Режима, направил к ним совершенно ненужного человека. Некомпетентного, не имеющего понятия и т.д. Подвергая опасности, ставя на грань срыва и т.п. Придурок, хоть и оставался мил сердцу иных из Вершителей, как социально-близкий и до слез понятный, но, однако же, вылетел на пенсию по состоянию здоровья быстрее поросячьего визга, а перед этим по нему еще всласть потоптались компетентные органы.

Так или иначе, — четвертые сутки подряд приходилось набирать "универсалов", а такое случалось вовсе нечасто. Так что давний соблазн — раздобыть некоторое количество не просто "универсалов", но — "универсалов" комплектных, в данном случае оказался непомерно велик. Другое дело, что он пока не имел ни малейшего понятия, что стал бы делать с такой добычей: хоть он и не отдавал себе в этом отчета, но по большей части интересовал его сам процесс: раздобыть то, чего остальным раздобыть не под силу. И ничего смешного, — совершенно подобные побуждения владели искателями Грааля а также восходителями на восьмитысячники и изыскателями обоих полюсов: все они в поте лица своего и с риском для жизни искали вещи, которые им были, вообще говоря, вовсе не нужны. А так, для самооправдания справного мужика, у него существовали некие смутные представления о том, что спустя какое-то время он непременно изыщет для похищенного добра надлежащее применение. Вот покумекает малость — и найдет.

План его был прост до гениальности: среди не прошедших "кассу" универсалов непременно есть "висяки". По-другому просто не может быть: наука не допускает. Среди "висяков" непременно встретятся такие, которые висят по причине того, что не сумели выйти из "G"-формы. В таком массовом заказе просто обязаны — быть. Не могут — не быть, когда счет идет на триллионы единиц.

Он — никакого представления не имеет о последовательностях как одного, так и другого фрагмента, но седиментационную и флотационную, — совершенно случайно, — конечно, знает и про то, и про это. Так что с разделением и концентрацией все будет в полном порядке.

А если со всем старанием, с надлежащим кряком, постараться отщепить, — оно и отщепится. Как непременно откроется заржавленный замок, ежели его — смазать, промыть керосинчиком, а потом по нему, — со смыслом, вдумчиво! — постучать.