Они осторожно пошли по кругу, и на лице "беглого" вновь появилась ухмылка, — поскольку жертва, вырвавшись, не пыталась убежать, происходящее казалось ему забавной игрой. Он не обращал внимания на то, что глаза юноши жутко сузились и блестят, как у дикого зверя.
Выбрав удобную позицию, Маоней остановился и присел, отставив левую ногу назад, а руки подняв к лицу. Он очень хорошо понимал, что второго шанса у него не будет.
Прежде, чем его противник успел отреагировать, он прыгнул на него, перекатываясь через левое плечо. "Беглый" был ошарашен тем, что юноша бросился ему в ноги, и не успел вовремя отскочить. В тот же миг босая ступня Талу с силой врезалась ему в пах. "Беглый" захрипел и согнулся, обеими руками хватая себя за промежность. Но его глаза зажглись жуткой, безумной злобой.
Не давая противнику опомниться, Талу лягнул его ещё раз, прямо по сцепленным пальцам, и "беглый" рухнул. Юноша поднялся, похромал к дереву, выдернул нож и вернулся к нему. Теперь оставалось лишь добить "беглого", но он медлил. Талу ещё никогда не убивал ножом, и это оказалось невыносимо трудно. Одно дело, — стрелять в атакующего, совсем другое, — добивать лежачего, стонущего от боли, пачкая свои руки в крови...
Оглядываясь, он опять увидел выпотрошенное тело Анкея, и его затошнило. Участь взводного была несравненно хуже смерти; и, в то же время, какая-то темная часть души Талу радовалась, что она миновала его...
Он замер, испуганный этим, не понимая, сошел он с ума или ещё нет. Лишь сейчас ему открылась вся чудовищная бездна ненависти, окружающей файа, и самым мучительным стало то, что ненависть эта была справедливой, — создание "бывших" было несравненно хуже увиденного сейчас им...
Наконец, сжав зубы, он вонзил лезвие в ямочку на затылке "беглого". Острая сталь вошла на два дюйма под основание черепа. "Беглый" дернулся и затих — для него всё кончилось в мгновение ока. Талу вытер нож и поднялся, осматриваясь и растирая пальцы поджатой ноги, отбитые об гениталии напавшего. Вокруг было тихо. У его ног лежал скрюченный труп "беглого", всё ещё судорожно сжимавший свои половые органы.
Заметив свой пистолет, Талу подобрал и перезарядил его, достав из кармана последнюю обойму. Сделав это, он сразу почувствовал себя увереннее, но это чувство оказалось преждевременным. Вновь услышав спокойные мерные шаги, Талу, вздрогнув, спрятался за дерево. "Бывший" шел к нему напролом через заросли, размеренно водя автоматом из стороны в сторону и нажимая спуск, хотя патронов у него уже не было. Когда он подошел к нему, Талу уложил его тремя выстрелами в грудь, а потом добил ещё двумя в шею, — оставлять умирать в лесу человека, пусть и "бывшего", ему не хотелось.
На сей раз, тот замер навсегда, но эти выстрелы во всех отношениях были лишними, — на дороге, вдали, показалось четверо "беглых" с оружием наготове. Увидев их, Талу сунул пистолет в карман и опрометью бросился прочь, в темноту. Тем не менее, его всё же заметили, — у дороги тоже раздались крики и стрельба.
Талу побежал, пытаясь не поднимать шума, и, ловко избегая препятствий, вскоре оторвался от погони. Когда крики позади утихли, он сел на поваленное дерево и задумался. Ему надо было выйти к своим, но он остановился уже далеко от дороги, и теперь не знал даже, где находится и в какую сторону идти, — проще говоря, заблудился. В лесу царил мрак, густые кроны деревьев скрывали небо. Ориентироваться по-другому Маоней Талу не умел, — вся его жизнь прошла в городе.
Он прислушивался как мог, но шума моторов до него не доносилось. Помощь не шла, и Талу окончательно растерялся, — он просто не знал, что делать дальше. Вдобавок, его грызло неотступное чувство вины. Он понял, что действовал как дурак, погубив всех доверившихся ему файа и людей. И даже ещё хуже, — экспедиция погибла, а командир жив, — как это называется? Но почему нет помощи? Ведь пост Внутренней Армии всего в десяти милях отсюда, — два бронетранспорта и не меньше взвода солдат. Почему не помогли хотя бы они?..
Впрочем, он легко мог представить, почему, — сперва солдаты свяжутся со штабом, а там — "сил недостаточно, ждите подкреплений". А подкреплений нет. Черзмали в городе не сможет снять больше никого, — ни один командир не пойдет в наступление, зная, что за его спиной может вспыхнуть мятеж. Местные части Внутренней Армии блокируют Черми, здесь их достаточно лишь для дозора. Конечно, подкрепления будут, — но, пока они подойдут, пройдет не меньше суток. А за это время...
Маонея затрясло от ярости.
"Черми мог уже давно разделать их так, как они заслужили, — зло подумал он, — если бы я не вмешался со своими дурацкими!.."
Вспомнив, кто и зачем послал его сюда, он успокоился. Но сомнения остались: зачем держать пять миллионов солдат в двух армиях, если их нет там, где они нужны? Почему истребительные отряды из защитников превращаются в разрушителей и палачей? Почему народ, едва представляется возможность, выступает против власти с оружием в руках?
Ответ был простым, — разложение Фамайа, как считалось, обращенное вспять после Второй Великой Революции, продолжалось. Талу повидал уже достаточно, чтобы понять, — всего через несколько лет такие восстания станут повсеместными, а потом... вряд ли что-то будет потом...
Впрочем, сейчас его волновали более важные вопросы: у него осталось всего три патрона, босые ноги болели, он замерз, — и, к своему удивлению, проголодался.
С ногами было просто, — он отвязал от ремня чудом уцелевшие сандалии и обулся. С остальным...
Теперь Талу больше всего хотелось забиться поглубже в заросли и сидеть в них как можно дольше. Идея вполне разумная, но в них его никто не найдет, когда подойдет помощь. Сидеть же вот тут, ожидая неизвестно чего, было бессмысленно и небезопасно. Талу знал, что и кроме гекс в лесах Уарка водились существа, которым ничего не стоило прикончить даже вооруженного солдата. А побоище должно было привлечь множество подобных пожирателей плоти. Однако брести, — куда глаза глядят, — неизвестно сколько, вздрагивая от каждого шороха, испуганно оглядываясь, и не зная, что встретится ему за следующим деревом Талу тоже совершенно не хотелось.
Высоко над его головой шумел ветер. Ровный шелест листвы то отступал, то накатывал волнами. Талу бездумно впитывал этот успокаивающий звук, пока не сообразил, что он глушит другие, куда менее приятные, — шорох шагов, и, вроде, чей-то шепот. "Беглые" вовсе не думали прекращать погоню, а он ушел явно недостаточно далеко.
Талу поднялся и стал отступать, — быстро, но осторожно, стараясь не поднимать шума. Всё его внимание было обращено назад, и юноша замер, когда всего в десяти шагах впереди из-за деревьев вышли двое вооруженных мужчин. Талу оставалось лишь бросить пистолет и поднять руки, — единственная в таких обстоятельствах возможность избежать немедленной смерти. Сзади послышались шаги ещё двух. Загон и засада. Старый, как мир, прием охотников. В городе Талу не попался бы так легко, но в лесу он был беспомощен.
Четверо "беглых" сошлись. Прежде, чем Талу опомнился, его крепко взяли под руки.
— Кто ты? — спросил стоявший перед ним мужчина, судя по голосу, уже немолодой.
— Маоней Талу, — ответил окончательно растерявшийся Талу. Если им знакомо его имя...
У юноши возникло довольно противное ощущение в животе. Он не мог даже попробовать вырваться, — плечо отзывалось болью на малейшее движение.
— Очень приятно. Я — Окрус Ватпу, или просто — Философ, — представился "беглый". — Но меня интересует, откуда ты, и почему бродишь в этом лесу!
— Я... — начал Талу и сбился.
Ему уже не раз доводилось вдохновенно врать, но ещё никогда, — ради спасения своей жизни. Подумав, он решил, что чем ближе к правде, — тем лучше.
— Я родился в Товии и вырос в приюте для детей арестованных врагов Фамайа, — стоявший справа от Философа хмыкнул. — Кем были мои родители, я не знаю, — когда их расстреляли, мне не было и года. Сейчас мне двадцать три, — так всё и было на самом деле, но Философ тоже хмыкнул.
— И как же ты сюда попал? — желчно спросил он.
Талу раздумывал, какую роль ему принять. Наконец, он решил, что роль "наивной овечки", попавшей случайно в неприятную ситуацию, подойдет как нельзя лучше.
— Я учился в товийском институте, сочинял стихи. Стал культурологом, очень любопытным. Однажды сочинил стихи про Вэру — они ему очень не понравились (это было чистой правдой). — Меня взяли "черные", допрашивали, потом отвезли в "Золотые сады" — показали, что бывает с теми, кто выступает против них, — он всем телом изобразил содрогание. — Я... испугался. Они сказали, что я должен искупить вину — уговорить сдаться беглых заключенных. Меня привезли в Кен-Каро, потом сюда. Я был в автобусе. Когда началась стрельба, я сбежал в лес, заблудился, наткнулся на вас. Это всё.
— Всё ли? — спросил стоявший справа. Он поднял с земли пистолет Маонея, разрядил его, понюхал дуло. — Откуда оружие? И ты сейчас стрелял из него, если не ошибаюсь?
— Я взял пистолет у убитого солдата. В лесу на меня напал "бывший" — я убил его. Вы слышали выстрелы?
— Да. Я вижу, тебе досталось. Ты не ранен? — спросил Окрус, тронув окровавленную грудь юноши.
— Нет. Это его кровь. Он упал на меня... — Маоней Талу вздрогнул вновь, на сей раз непритворно. Стоявшие по сторонам "беглые" отпустили его.
— Я вижу, тебе действительно досталось. На, держи, и стреляй лучше, — здесь осталось всего три патрона, — сказал стоявший справа, протягивая ему оружие. Талу решил, что сможет застрелить его, и, вырвав автомат, уложить остальных прежде, чем они успеют опомниться.
— Постой-ка, я его вроде уже видел, — сказал человек, державший Талу слева. — Ну-ка, дай мордашку... — он взял юношу твердыми пальцами за подбородок, и, запрокинув ему голову к небу, долго разглядывал его лицо.
Сжавшийся Талу видел рваный клочок тускло-бледных небес, рассеченных острой синей полосой света Нити. Но перед его глазами стояло выпотрошенное и корчившееся в бесконечной агонии тело Анкея.
— Да, видел. Ты был на площади, рядом с этим "черным", которого едва не подстрелил Ами. Простого заключенного не посадили бы в кабину вертолета, а? Ну-ка, выкладывай, кто ты, и что делал в компании этих уродов. Ну!
Талу промолчал, не зная, что ответить.
— У юноши очень правильная речь, — сказал Философ. — Совершенно без акцента. Он действительно товиец. Их манеру говорить ни с чем не спутаешь. Наверняка, он приехал с тем отрядом. Они не очень-то жалуют Черми.
— Ты слишком хлипкий для истребителя, — сказал стоявший впереди. — Боевой оператор?
Если бы Талу мечтал о мучительной смерти, он бы сказал "да". Но "беглый" попал в точку, и найти ответ было трудно.
Решив, что он слишком задумался, "беглый" ударил его в живот. Талу задохнулся от боли и обвис на вновь схвативших его руках. Плечо моментально вспыхнуло огнем, и ему пришлось плотно сжать зубы, чтобы не заорать.
— Я Наблюдатель. Младший, — сказал он, едва смог набрать воздуха. Отпираться было унизительно и бесполезно, — ни одному его слову они всё равно не поверили бы.
— Скольких людей ты убил сегодня, недоносок? — Похоже, "беглого" не очень интересовал ответ, поскольку он снова ударил Талу в живот. Юноша молча вынес очередной приступ боли.
— Двух "бывших". Они все словно спятили. Больше никого, клянусь!
"Беглый" ударил его ещё раз. Задыхаясь от боли, Талу услышал, как заговорил мужчина, державший его справа.
— Ты должен был следить за Черми, да? Выкладывай, что вы задумали. Иначе... сам понимаешь.
— Единый Правитель приказал отстранить Черми от командования. За зверства. Мы должны были обеспечить это...
— И что тогда ты делаешь здесь?
— Нам было приказано вступить в переговоры с... вами. Чтобы избежать кровопролития.
— И что вы хотели нам предложить?
— Жизнь и хорошее обращение. Разве мало?
Талу получил ещё один удар. Такая манера разговора уже совершенно перестала ему нравиться, и он решил молчать, — в точном соответствии с Полевым Уставом.
— Он может пригодиться нам, Нэркис, — сказал вдруг Философ. — Наблюдатель, — это почти как ротный старшина. Если мы дойдем до границы, нам могут очень много дать за него. В конце концов, его всегда можно будет убить.
— Похоже, ты прав, — сказал Нэркис. Они оба вели себя так, словно Талу был каким-то неодушевленным предметом. — Дай-ка веревку, — я свяжу ему руки.
"Беглый" сделал это грубо, однако не стараясь причинить пленнику нарочитой боли.
— Надеюсь, ты сможешь идти достаточно быстро и не будешь шуметь. Иначе я перережу тебе глотку, понял?
— Да, — ответил Талу, несколько удивленный тем, что ненависти к нему он пока не чувствовал...
* * *
Пробираясь по лесу в компании "беглых", Маоней изо всех сил старался убедить себя, что видит страшный сон. Такое, конечно, вполне могло происходить, — но, свет, не с ним же!.. Хотя, после всех совершенных им ошибок, эта участь казалась ему вполне заслуженной и даже справедливой. Смерти как таковой он почти не боялся, — это была слишком абстрактная вещь. Зато Талу очень боялся пыток, — не того, что выдаст какие-то тайны, а просто боли. Шагая в центре маленького отряда, он пытался составить план побега. Но пока он не видел ни малейшей возможности к этому.
Талу не знал, куда они пробираются, и лишь заметив просвет между деревьями, понял, что в Ахрум. Однако, к его удивлению, "беглые" не стали выходить из леса. Присмотревшись, он понял, — почему. Там, где дорога выходила на расчистку, стояло несколько бронетранспортов, окруженных солдатами. Посмотрев на продолжение дороги за низкими белыми постройками селения, он увидел то же самое. Ещё один бронетранспорт с ревом проехал мимо опушки, где они укрывались, высаживая на ходу бойцов. Увидев на его борту государственный герб на щите, — эмблему Внутренней Армии, Маоней понял, что она решилась, наконец, на прямую блокаду. Высоко в небе кружило две пары черных боевых вертолетов. Они не спускались вниз, напоминая стервятников, поджидающих добычу. Здесь его миротворческая миссия потерпела полный провал.
"Будет штурм, — понял он, — и нелегкий". Бывшая резиденция президентов Ирмии была настоящей крепостью с замаскированными дотами. Под её роскошными когда-то строениями прятались глубокие бункера.
Поглядев на своих спутников, он заметил, что те следят за приготовлениями с малоприятным выражением мрачного ожесточения на лицах. Наконец, самый пожилой, который назвался Философом, сказал:
— Им мы уже не поможем. Давайте пойдем дальше на запад, — сто семьдесят миль, и мы спасены!
— А они погибнут! — крикнул самый молодой. — Нельзя бросать товарищей!
— Мы тоже погибнем, и ты даже не сможешь им отомстить, Ами, — очень мягко сказал Философ.
— Я понимаю, — ответил Ами. — Но они! Они!..
— Пойдем, — приказал Нэркис.
Обойдя селение, они вновь углубились в лес. Здесь были уже почти непролазные заросли, из-под ног то и дело что-то с шорохом бросалось прочь. Наконец, им пришлось спуститься в глубокий овраг, скрытый сплетенными кронами, где было почти совсем темно. Впрочем, Талу оценил выбор пути, — теперь ИК-детекторы вертолетов не могли их обнаружить.
