Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Та лишь усмехнулась.
— Все они такие. Кто бы знал, чего мне стоит каждый раз вкладывать в голову Кирилла мысль об очередном увеличении расходов. Ему ведь ничего не надо. Он контролирует бизнес и подсчитывает прибыль. На год вперёд. А вытрясти из него лишнюю копейку на "красоту" — это подвиг. Правда, сейчас легче, сейчас он меня балует... — Ника довольно рассмеялась, а я невольно опустила взгляд на её округлившийся живот. — Так что, я пользуюсь ситуацией. После родов он меня дома запрет, так с Ванькой было.
— Скажет: ребёнком занимайся?
— Да. Я тогда полгода с ума сходила, а он на все мои претензии лишь удивлялся: у тебя ребенок грудной, чего тебе ещё надо?
Я лишь вздохнула, понимая, что Ника не жалуется, а скорее хвалится передо мной своими отношениями с мужем.
В конце концов, Ника убрала помаду в сумку и махнула рукой.
— Мужчины, что ещё сказать? — Повернулась ко мне, посмотрела оценивающе, и сказала: — Но ты не теряйся.
— Я не теряюсь, — с готовностью заявила я.
— Я заметила, что вы шипите друг на друга весь вечер. Это хорошо.
Я удивилась.
— Чем это?
— Отношения развиваются. Когда всё гладко, это настораживает. У Емельянова такой характер, что у него со всеми женщинами всегда всё гладко. Да и кому придёт в голову с ним ругаться? Они все ему в рот смотрят, чуть что — сразу по его делают. А ты не тушуйся. Пусть поволнуется.
Я почесала кончик носа, раздумывая.
— Я не уверена, что у нас с ним всё настолько серьёзно.
— Таня, ты с ума сошла?
— Ника, но это же Сашка, — сказала я, словно это всё объясняло.
— Вот именно. Так что, бери всё в свои руки.
Когда мы с ней за стол вернулись, мужчины взглянули на нас с подозрением. Словно тоже обсуждали отношения между полами, пока нас не было. Я даже заподозрила Емельянова в том, что он жаловался, но взглянула на Кирилла Филина, холённого и насмешливого, и задалась вопросом: а ему, в принципе, можно жаловаться и просить совета в личной жизни? Вряд ли. Но несколькими фразами, наверняка, обменялись, и они явно были не для женских ушей.
По дороге домой, сидя на переднем сидении автомобиля Емельянова, я Сашку разглядывала. Он весь вечер был не в духе, видно, я всё же умудрилась наступить ему на больную мозоль, хотя совсем этого не хотела, и он был молчалив и всем вокруг недоволен. Я, вообще, его впервые таким видела, до этого считала, что Емельянов настолько оптимист, что вывести его из себя практически невозможно. А вот сейчас он отворачивался от меня и выразительно сопел. А когда понял, что я с него глаз не спускаю, голову повернул, посмотрел на меня. Секунду мы друг к другу приглядывались, после чего он коротко спросил:
— Что?
Я едва заметно пожала плечами, а потом всё же спросила:
— Я тебе надоедаю?
— Конечно, — ответил он, не помедлив ни секунды.
Я кулаком в бок его не сильно ткнула, и Сашка, наконец, рассмеялся. Я руку протянула и погладила его по плечу, хотела щеки коснуться, но не дотянулась. Зато он меня за руку взял, и я почувствовала облегчение. Кажется, острый момент пройден.
Свернув в мой двор, Сашка привычно припарковал машину под моими окнами, помог мне выйти, дверь придержал, а я его обняла и поцеловала. Он с готовностью откликнулся, и я внутренне оттаяла: всё у нас хорошо.
— Ника говорит, что ругаться — это нормально, — зачем-то сообщила я Емельянову позже.
Он моим словам не на шутку удивился.
— Так мы, вроде, не ругались.
— Я образно. И она права — не может всё быть гладко и чинно. Правда ведь?
Сашка угукнул, но, кажется, мало заинтересовался моими словами. Выкладывал пальцами дорожку на моём бедре, и был весьма увлечен этим процессом. Мне даже пришлось потрясти его:
— Саша, ты меня слушаешь?
— Конечно.
— И что ты думаешь?
— Думаю, что ты права, — проговорил он со сдерживаемым смехом. После чего попросил: — Перевернись на спину.
Я голову локтём подпёрла и в лицо ему глянула. После чего отказалась.
— Нет.
— Почему?
— Потому что.
Тогда он сам меня на спину завалил, быстро поцеловал, а я рассмеялась. Обняла его, поводила ладонью по широкой спине, щекоча. Что ещё мне оставалось? Прижалась губами к его подбородку.
— А со своим бывшим ты часто ругалась? — вдруг заинтересовался он.
Я глаза открыла, взглянула с недоумением.
— Причем здесь Вовка?
— Просто любопытно. Часто?
— Бывало.
— Ты расстраивалась?
— Саша, ты задаешь странные вопросы. Конечно, расстраивалась. Когда люди всерьез ругаются, это плохо.
Емельянов странно скривился, лёг на спину, задумался о чём-то.
— Наверное.
Чтобы окончательно помириться с ним, я пообещала.
— Не буду больше лезть в твою работу. Тебе, на самом деле, лучше знать, как правильно.
Он руку мне на затылок положил, пригибая мою голову к своей груди, пальцы приятно зарылись в мои волосы. А Сашка пообещал:
— Если выкуплю "Мир", он будет весь твой.
Я улыбнулась, но приказала себе слишком не радоваться, ни к чему Емельянову это видеть, но он всё равно почувствовал, что я улыбаюсь, и шлёпнул меня по ягодицам.
— Я сказал "если". Там проблем куча, я уже больше года валандаюсь и никакого толка.
Я губами к его груди прижалась, раз, другой, и заверила его, что всё, в итоге, выйдет так, как хочет он. Ведь он самый умный и самый прозорливый. Гений, в общем.
Сашка потянулся к ночной лампе, свет выключил и, усмехнувшись, проговорил в темноту:
— Это была грубая лесть, но всё равно приятно.
Среди ночи меня разбудил телефон. Мой мобильный вдруг заиграл избитую мелодию, да так громко, что я на постели подскочила, не в силах сообразить, что происходит, где я и сколько времени; почувствовала, как Сашка завозился рядом, затем что-то сказал в сердцах, и я, опомнившись, потянулась за телефоном. А услышав Ленкин голос, с возмущением поинтересовалась:
— Лена, ты с ума сошла? Сколько времени, вообще?
— Половина третьего, — сообщила мне сестрица грустно, а я нахмурилась.
— У тебя или у меня?
— У нас один часовой пояс, — едко сообщила она, а я догадалась поинтересоваться:
— Что случилось?
— Во-от! — сразу заныла она. — Вот с этого и нужно было начинать! А не орать на меня!
— Я не орала... Что случилось?
— Таня, — вдруг явственно всхлипнула она, — он сволочь!
— Кто? — перепугалась я. Затем вспомнила про спящего Сашку, из постели вылезла, путаясь в лёгком одеяле, наощупь нашла халат на кресле, и из спальни вышла, тихо прикрыв за собой дверь.
— Буров, кто! Скотина. Он собирается меня бросить!
— Подожди. Ты же говорила, что сама его бросила, ещё на прошлой неделе.
— Я об этом раздумывала. А сегодня... Сегодня он приехал, получил, что хотел, и сразу вскочил, давай одеваться. Чтобы к жене ехать! Таня, это чёрт знает, что такое. Я ему что, кукла надувная? Сделал дело и бежать?
— Лена, успокойся. В конце концов, он ни куда-то побежал, а к жене.
— И мне от этого должно быть легче? Он мужик или где? Если ты заводишь любовницу при живой жене, значит ты должен быть уверен, что потянешь обеих. Разве я не права? А если так пойдёт и дальше, он мне деньги начнёт на тумбочке оставлять?
Я невольно поморщилась.
— Ты говоришь какие-то ужасы.
— Я в этом ужасе живу! — вдруг рявкнула мне сестрица в ухо, и я трубку поторопилась отвести. Услышала подозрительные звуки и поинтересовалась: — Ты пьёшь?
— Я стресс снимаю. Разницу чуешь?
Я присела на подлокотник кресла, поразмышляла недолго, ничего умного не придумала, в голове полная каша после столь резкого пробуждения, и, в итоге, предложила:
— Может, ты приедешь? Хотя бы на выходные. Дух переведёшь, успокоишься...
— Не знаю, — совершенно несчастным голосом проговорила Ленка. — Мне плохо. Может, ты ко мне приедешь? Мы с тобой в клуб сходим или ещё куда-нибудь.
— Я не могу, Лен. У меня работа и, вообще...
Дверь спальни приоткрылась, и показался заспанный Емельянов. Посмотрел на меня с недовольством.
— Тань, три часа ночи.
— Я иду, — одними губами проговорила я, но зря шифровалась, потому что Ленка всё равно расслышала мужской голос и тут же, совершенно другим тоном — трезвым и любопытным, потребовала ответа:
— Ты не одна? У тебя кто-то есть?
Я в тоске подняла глаза к потолку. Вот в три часа ночи как раз самое время признаваться. Сашке же показала свою руку с растопыренными пальцами и пообещала:
— Пять минут.
— Кто, кто у тебя? Ты с кем-то познакомилась? Где, когда?
— Перестань тараторить, — шикнула я на неё. — В самом деле, три часа ночи, Лен. У меня голова совершенно не работает...
— Конечно, ты же не одна! — с некоторой обидой воскликнула она. — И, наверняка, сейчас скажешь, что вы недавно уснули. А я уже несколько часов сижу, жалею себя и... и мартини заканчивается!
Сестрица меня откровенно шантажировала, ныла в трубку, но то и дело сбивалась на требовательное поскуливание. И тогда я призналась:
— Это Емельянов. Успокоилась? Никого и ничего нового.
— Какой Емельянов? — окончательно обалдела она.
— Сашка, — пояснила я шёпотом, вспомнив, что фамилия моего курортного возлюбленного ей неизвестна.
Повисла секундная пауза, после чего Ленка потрясённо выдохнула:
— Наш Сашка?!
— Ну, я не знаю, какой он наш, — проговорила я с ехидством, но Ленка этого не заметила. Она даже страдать в одно мгновение прекратила, голос звучал бодро и деловито.
— Значит, он всё-таки вернулся? Я же тебе говорила! Расскажи мне всё!
— Это долгая история.
— А ты в двух словах! Он же у тебя ночует.
Я даже злиться начала.
— Лена, я тебя убью сейчас. Приезжай на выходные, я тебе всё расскажу. Или, хотя бы, завтра мне позвони. Мы, правда, недавно легли, а завтра работать.
Я с ней поспешно распрощалась, на этот раз сестрица даже не возражала, молчала, видно, свыкалась с полученной информацией. Я телефон выключила, на этот раз полностью отключила, и вернулась в спальню. Емельянов ворочался и возмущённо сопел. Я его обняла, к спине его прижалась и шёпотом сообщила:
— Она в шоке.
— Переживёт, — пробубнил он и, наконец, затих.
А ближе к утру произошло событие покруче полуночного Ленкиного звонка. Не знаю, который был час, когда Сашка из постели осторожно выбрался, я лишь на мгновение глаза приоткрыла, на спину его посмотрела, и тут же снова провалилась в сон. Ничего не слышала, даже звука его шагов, когда он в постель вернулся. Обычно Емельянов громко шлёпает босыми ногами по паркету, а тут я сладко спала, ощущая полный покой и комфорт. Сморщила нос, когда Сашка меня поцеловать удумал, а когда он негромко проговорил:
— Тань, там кто-то приехал, — я даже не подумала вслушаться и вникнуть в смысл его слов. Его голос тоже был сонный, он зевнул, рядом со мной вытянулся, одеяло на себя потянул, затем добавил: — С чемоданом.
Глаза я всё-таки открыла. Потёрла их, больше всего на свете желая ткнуться обратно в подушку и уснуть, но Емельянов нёс какую-то чушь, и я не понимала, чего он этим добиться хочет. Посмотрела за окно — солнце светит вовсю, но чувствуется, что ещё достаточно рано; на часы посмотрела — половина седьмого утра. Ужас, ужас, ужас. И уже после этого своё внимание к Емельянову обратила.
— Кто приехал?
— Девушка какая-то. — И весомо повторил: — С чемоданом.
— Ленка, что ли? — С сестрицы ведь станется, из любопытства принесётся из Москвы среди ночи, нечего делать.
— А то бы я Ленку не узнал. Иди сама посмотри.
Я подумала, подумала, потом спустила ноги с кровати.
— Какая девушка, — пробормотала я в расстройстве, а Сашка добавил:
— У неё ключи.
И меня словно кипятком окатило. Даже проснулась в одно мгновение. Вскочила и поспешила проверить свою догадку. Так и есть — на кухне обнаружилась Дашка, подъедавшая мой йогурт. Увидела меня в дверях и хмыкнула.
— Предупреждать же надо. Я дверь открываю, а тут чужой мужик в трусах.
Я смотрела на неё, рот открыла, но четко сформулировать свои мысли не могла. В конце концов, просто поинтересовалась:
— Ты что здесь делаешь?
— Домой приехала. Нельзя?
Я плечом к стене привалилась, потёрла лицо рукой. Выдохнула наконец.
— Можно, конечно. — Взглянула на сестру. — Кстати, ты тоже могла бы предупредить. — Повернулась, чтобы уйти, и наткнулась взглядом на её вещи в коридоре. Это был непросто чемодан, как Сашка мне сказал, это было три чемодана и ещё парочка каких-то коробок. Обычно, если Дашка приезжала навестить родителей, она привозила с собой небольшой фирменный чемоданчик на колёсиках, а тут... В дурном предчувствии я обернулась и вновь поинтересовалась: — Что случилось?
Она разозлилась, я видела, как вспыхнула — и от возмущения, и от смущения, бросила в раковину грязную ложку, а когда мимо меня проходила, остановилась и выдохнула мне в лицо:
— Я вернулась домой. Что в этих словах тебе не понятно?
Я молчала, а она прошла в свою комнату и громко хлопнула дверью.
8.
Этим утром, подавая Емельянову завтрак, я чувствовала неловкость. То, что Дашка без конца дефилировала из ванной в свою комнату и обратно, нервировало. Она раскладывала свои вещи, а во мне, с каждым новым тюбиком крема, что она извлекала из огромного чемодана, лишь крепло плохое предчувствие. Признаться, я давно отвыкла от присутствия сестры в нашей квартире. И даже в мыслях называла её своей, ведь родители уже не первый год безвылазно проживали на даче, Дашка в Москве, а я была сама себе хозяйка. А теперь, кажется, пришли перемены. Да ещё сестрёнка ехидно посмеивалась, глядя в мою сторону, а я всё мрачнела и мрачнела. Только Сашка веселился, и я совершенно не понимала, по какому такому поводу. Он улыбался, правда, глаз от тарелки старался не поднимать, видно, понимал, что нарвётся, я же, в очередной раз приметив любимую сестрёнку, руку в бок упёрла.
— Прекрати, — шёпотом попросил меня Сашка. — Будь гостеприимной.
— Я гостеприимна. Даже очень. Только она не в гости приехала.
— Ты же сама говорила, что это и её квартира.
— Я и не спорю. Но когда я это говорила, она собиралась замуж за москвича.
— Да? — заинтересовался Емельянов. — И что случилось?
— Мне тоже очень интересно, что же случилось!
Он почесал за ухом, хмыкнул, после чего спросил:
— Сегодня в Яблоневку?
— Наверное, — вяло отозвалась я.
Сашка вздёрнул брови.
— Что такое? Ещё скажи, что тебя мой дом не устраивает.
— Я не об этом. Просто у меня такое чувство, что моего дома у меня больше нет. Ты Дашку не знаешь, она ведь всё под себя подомнёт. И от моей самостоятельной жизни ничего не останется.
— Я твоя самостоятельная жизнь. Забыла?
— С тобой нельзя быть самостоятельной, — вроде бы удивилась я. — Ты мне туфли дорогие покупаешь.
— Я и забыл, — ухмыльнулся он. Кофе допил, рот салфеткой вытер и поднялся из-за стола. Ко мне потянулся, поцеловал в щёку. — Я поеду. А ты, как только выяснишь подробности, позвони.
— Какие подробности? Про её планы или про москвича?
Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |