Устинья, дочь боярская - 3. Венчание

Посмотрела царица на Устинью, поняла, что в ближайшее время та от мужа не отойдет! А для Платоши-то каждая минута может важна быть! Зима ж на дворе! Мало ли что!

Лишь бы живым нашли, потом-то они с Варькой Платошу выходят...

Да и Сара с Евой молчат, но тех искать не попросишь, да и что ведьмам станет?

— Боярин Раенский по делам поскакал... только не для обсуждения это, государь.

— Что именно, Любава?

Потупилась царица, сюда-то шла она в расчете на простой приказ, а пришлось историю придумывать. Плохо получилось, ну уж как есть!

— Платон... мужчина он, а Варваре уж не требуется ничего. Была у него полюбовница, вроде как из иноземцев, вот она его о встрече попросила, к ней боярин поехал.

— Затяжелела она от него, что ль?

— Да кто ж знает, Боренька!? Прикажи искать!

— Как любовницу-то звали?

— Сара Беккер.

И то... пусть и Сару поищут! Взяла моду — не объявляться после важного дела! А Любаве теперь гадать, получилось ли!?

— Ладно, прикажу я, пусть ищут. Не сказал ли боярин, куда ехать собрался?

Любава руками развела. Но путь боярина описала, вроде как там должен он был с любовницей встретиться, да поехать куда?

— Хорошо, — не стал Борис спорить. — Искать прикажу, а далее все в руце Божьей.

— Спаси тебя Бог, Боря!

Вышла Любава, а государь на Устинью поглядел.

— Почему мне кажется, супруга любимая, что скрываешь ты от меня что-то?

— Не кажется, — Устя потупилась. Она уж от Агафьи знала все. — Ты, любимый, прикажи искать боярина, а только знай — не найдут его никогда.

— Почему же?

— Потому как мертв он. А баба, про которую говорила Любава — ведьма.

— Та-ак...

— Помнишь, Боренька, как на тебя порчу наводили? — Устинья бы всю правду мужу рассказала, да только о некоторых вещах лучше помолчать до поры. — Как коловорот обжег тебя?

— Поди, не запомни такое.

— Она это была. К ней боярин и поехал.

Борис невольно груди коснулся, потер там, где обожгло его.

— Зачем, Устя?

— Всех причин не знаю я, Боренька, но к ведьмам за добром не ездят. А Божедар, слышал ты о нем, ведьму и уничтожил. Ну, и боярина заодно.

Боря пару минут размышлял, как быть.

Ежели так подумать... и ничего страшного не произошло. Злоумышление на государя смертью карается, когда ведьма на него порчу наводила, а тут не врет ему Устя, это он видит, не умеет она ему врать, все одно ведьма смерти повинна. Кто ее убил, просто приговор исполнил.

Боярин Раенский?

Его Борис и вовсе терпеть не мог. И убрать не мог — родственничек государыни, и смотреть на него противно было, тошно, ползает по твоему дому гадина ядовитая, а ты и лопатой навернуть ее не можешь — нельзя! Тьфу, пакость, придумается ж!

И зачем к ведьме он поехал?

И кто порчу на Бориса наводил? Нет-нет, понятно, что ведьма, а просил ее кто?

Так что...

— Прикажу я боярина искать, когда можно, а потихоньку боярину Пущину укажу не сильно усердствовать.

— Пусть усердно ищут, Боренька, пусть. Не найдут они ничего.

— Уверена ты, Устёнушка?

— Да, любимый.

С тем государь и приказ отдал. Пусть ищут. Только вот права была Устя. Не нашли боярина. Вовсе не нашли. И не одного его.

Опустел домик травницы в Иноземном квартале.

А еще боярыня Евлалия Пронская пропала. Но то уж вовсе никто, окромя близких ее, и не заметил.

* * *

— Матушка!

Роман Пронский на мать смотрел даже чуточку растеряно. И то сказать!

Как лет пять-шесть тому назад вышла за него замуж Ева, боярин и вовсе головой своей думать перестал. А зачем ему такие сложности?

Жена и подскажет, и направит, и сама много чего сделает. А теперь вот нет ее рядом, и дальше-то что? Как быть?

— Чего тебе — матушка! Вон уж, седина в бороде проглядывает, а ума как не было, так и нет! Искать твою женку надобно, только тихо!

— Да?

— Чтобы не было нам никакого урона! Когда случилось чего...

— Да что с ней могло случиться-то? Маменька?

Проглотила слово ядовитое боярыня Степанида.

Что могло с ведьмой случиться? Ой, лучше тебе, сыночек и не знать про то, и не думать даже, чаю я, целее будешь!

— Ты бы поговорил с кем из Разбойного приказа. Вот, хоть и с боярином Репьевым, чай, послушает он тебя! Объясни ему, что неладное с женой случилось, искать ее надобно...

Хотя как ты ее найдешь, когда уж государыня не может? Но лишним оно и впрямь не будет.

— Поговорю, матушка. Сей же день и поговорю. А... когда не найдется Евлалия?

— В церковь пойдешь, там ее рано ли, поздно, мертвой признают, а ты еще раз женишься. Чего спрашивать?

— Но я... я Евлалию люблю!

— Ну и люби себе на здоровье, а только наследник тебе надобен!

— Жестоко это, маменька!

— А не жестоко вот так пропасть, неведомо где? Мы за нее волнуемся, переживаем, а ей и горя нет?

Горя Еве действительно не было, хорошо ее прикопали, на три метра под землю, еще и кол осиновый в грудь вбили, и рот чесноком набили, какое уж тут горе? Упырицей — и то не встанет, нечисть лютая!

— Хорошо, маменька, поеду сейчас к боярину Репьеву, поговорю с ним потихоньку...

— Вот и ладно будет, сынок.

Боярыня Степанида сама едва за голову не хваталась, и была у нее для горя очень веская причина.

Пропала невестушка любимая, ровно и не было ее на свете. И у иноземцев нет ее, никто и не видел, и государыня Любава не знает ничего... куда бежать? За что хвататься?

У боярыни-то и своя беда неотложная, и без ведьмы не решится она никак!

Андрюшенька! Боярина Ветлицкого сыночек младшенький!

ЛюбЫй ее!

Имя-то какое у него сладкое, Андрюшенька, и сам он, ровно пряничек сахарный, так и хочется его всего облизнуть, надкусить...

Сейчас-то с ней он! Зелье у Евы крепкое, хорошо оно действует!

А потом его где взять?

Обещала ведьма новое сварить, да не поспела, омелы не было у нее! А что теперь боярыне делать?

Ой, горе горькое бабье...

* * *

Когда уехал сын, отправилась боярыня в покои невестушки. Знала она, где у той тайничок есть малый, на самый крайний случай.

Нет-нет, е будет она со злом лезть, ей другое надобно. В тайнике этом такие вещи хранятся, которые ни одна ведьма не бросит, бежать вздумает, так или с собой их заберет, или за ними вернется, Ева сама о том говорила. Сколько могла, она свекровь ценила, доверяли они друг другу, когда так вообще о ведьме сказать можно.

Под сундуком в любимой ее горнице тайничок тот... вот и посмотрит боярыня, надобно только дверь запереть, не помешал бы кто!

Провела боярыня рукой по дощечкам пола, поддела одну из них, на другую нажала посильнее, тайничок и открылся малый.

А в нем...

Задохнулась боярыня, кулак ко рту прижала.

Среди самых важных настоек, среди вещей, которые не вдруг и найдешь где, лежал и он.

Клинок с алой рукоятью каменной. Искусно он сделан, не вдруг и распознаешь, что не шпилька это. Ева говорила, бабка его чудом сохранила, когда бросить пришлось ей все нажитое, в волосы клинок у нее заткнут был, так и остался. Вроде как прабабка его заказывала у мастера какого... да неважно это!

Важно, что бабка его Еве и подарила в обход дочери, та с клинком и не расставалась, считай. Или в тайнике хранила, или с собой брала, платье скалывала, а тут...

Ежели клинок в тайнике, значит, Ева за ним не вернулась. А может, и не вернется, когда в живых ее нет. А тогда как же...

Ох, что ж бедной боярыне-то дееееелать? Где ж зелья-то брать?!

Андрюшенька! Радость моя...

* * *

— Любушка... нет нигде Платоши!

Варвара Раенская и слез уж не сдерживала. И будешь тут — шестой день от супруга ни весточки, ни волоска какого — ничего! Искали уж всех троих, и Платона, и Сару, и Еву искать просил потихоньку боярин Пронский, так ведь ничего нет! Ровно в воздухе трое человек растворились, а считая холопов, так даже и пятеро! Шестеро, Илью Заболоцкого хоть и не искали, а только не видел его никто с той поры! Вот и думай, что приключиться с ними могло? И Платон за себя постоять мог, и холопы у него боевые, а уж про двух ведьм и вовсе помолчим, все вместе они б от кого угодно отбились!

Нет никого!

Ни весточки, ни знака, ни даже веточки надломленной. Все Божедар хорошо сделал, не нашли ни могилы, ни следов каких.

Вот и выла Варвара, что та белуга, вот и лила слезы что ни час. Любава ее понимала, самой плакать хотелось, да нельзя ей слабость показывать. Разорвут.

— Я человека послала на Лембергскую улицу, Беккеров расспросить приказала. Пропали и Сара и Ева. Вещи оставили все оставили и пропали. Понимаешь, что это значить может?

Ох как хорошо понимала это Варвара. Только вслух произносить не хотелось. Пока не сказано, живой он... наверное. А вдруг? Ну, бывают же чудеса на свете... а что чернокнижников они стороной обходят, потому как чудо — от Бога, а ведьмовство вовсе даже с противоположной стороны... о таком даже и думать не хотела Варвара Раенская!

Не хотела, а только Любава по ране полоснула безжалостно.

— Мертвы они. Обе мы это понимаем. Когда б похитил их кто, давно б нам чего передали, весточку какую, когда б своей волей они ушли... Сара никогда от Книги не ушла бы далеко!

— А ты... спрашивала?

— Книгу?

— Да.

— Книга говорит, что мертвы обе, — нелегко Любаве эти слова дались. Понятно, не любила она ни сестрицу сводную, ни племянницу, да и чего их любить? Не о них разговор сейчас, о планах порушенных, перспективах упущенных! — Вчера я спрашивала...

Уж такое-то Книга чуяла. Жива ли ведьма, что с ней связана, мертва ли... все ведьмы Книгу кровью своей поили, все ей душой и телом принадлежали.

А ответ прост был. Ни Сару, ни Еву не видела больше Книга, а значит, нет их в живых. Нет ритуала такого, чтобы ведьму чернокнижную от Книги отрезать, его и монахи-то не придумали. Разве что сжечь обеих. А ежели ведьм нет, то и Платона тоже. Про холопов тут и вовсе думать нечего...

Осела Варвара на пол, как будто из нее кости вытащили, в волосы свои вцепилась, заголосила, тихонько покамест...

— Любушка!

Так и дала ей царица мужа оплакивать! Подняла, встряхнула, пощечину отвесила, чтобы в чувство вернее привести.

— Варька, не время сопли размазывать! Думать надо! Действовать!

Варвара лицо вытерла, на царицу посмотрела.

— Легко тебе говорить...

А все ж прекратился плачи вой, Любаве того и надо было.

— Легко?! Да они, считай, мои надежды на внуков похоронили! От меня, сама знаешь, не получатся дети, от Федьки тоже... а кому еще наш род продолжать?! Кому Книгу передать?!

— Ох, Любушка...

— Есть, конечно, способы, когда другого выхода не останется, использую я их.

Варвара головой покачала. Знала она про те способы, по доброй воле на них никто бы не пошел. Опасно это... и можно не выжить, и можно попасться легко... нет, на такое лучше не решаться.

— Любушка, так придумала-то ты что?

— Не так, чтобы придумала, спервоначалу за Платошу и сестру мне отомстить надобно, потом уж думать будем. А то и остальные планы мои сорвутся.

— А кому мстить-то? Любушка, ведь не знаем мы вовсе ничего, не ведаем!

Глаза у Любавы алым блеснули. Когда б видел ее Макарий, мигом понял бы, чем ведьмы от волхвов отличаются, у Любавы, казалось, сейчас и клыки изо рта полезут, и когти блеснут, так лицо исказилось!

— А вот послушай, Варенька. Обряд, который мы провести хотели... ну, ты и сама все знаешь. Кому он помешать мог? Не так даже, кто его почуять мог?

Варвара подумала чуточку. Так даже и лучше было чтобы горя своего не осознавать покамест.

Выходило так, что в лесу особо людей зимой не водится. Тати?

Э, нет, не тот случай. Рядом с Ладогой татей и нет, считай, Борис за этим хорошо следит. Разъезды посылает... допустим, наткнулся разъезд на Платона. Что, не смог бы боярин им зубы заговорить, да в другую сторону отослать?

И смог бы, и... Борису доложили бы. Что-то да просочилось, а тут — тишина. Не разъезды.

Не тати.

А кто тогда?

Илья освободился, напал на всех, сам помер... домой-то не вернулся он? Так, получается? Нет, тогда б следы какие нашли. А нет следов, ничего нет... на такое только Они способны, более никому такое не по силам, а им земля-матушка подчиняется, им все стихии покорны, тут и понятно, почему следов не осталось. Какие уж там — следы, ежели Эти вмешались! Слово тяжело упало, глухо...

— Волхвы.

— Правильно думаешь, Варька. Только волхвы, только они. А где у нас пакость эта гнездится?

Ежели о ведьмах говорить, то на Лембергской улице. А ежели о волхвах...

— Роща Живы?

— Правильно. Поговорила я тут кое с кем, нашли мне отряд наемников. Даже не наемники... шваль перекатная, правду сказать, иноземная шваль. Со всего квартала, с кораблей, считай, собирали.

— И зачем они тебе надобны?

— Рощу Живы сжечь, волхву убить. Одна она там, точно знаю.

Знала.

Была Добряна одна, все верно, до недавнего времени. Да и сейчас люди Божедара к себе внимания не привлекали. Провизию они в Ладоге покупали, в деревни не лезли, лишний раз не показывались никому — вот и не знала о них Любава. Откуда бы?

Чтобы точно знать, надобно было за рощей следить долго, а кто б ей сейчас это делать стал?

— Хммм... а получится?

Ужаса эта мысль у Варвары не вызвала, ради статуса своего она бы и десять рощ сожгла. Только вот...

— Получится.

— А нам в том какой смысл? Допросить волхву ни у кого не выйдет, хоть ты жги ее, хоть что делай, да и опасно это, что с Платошей — не узнаем мы от волхвы, ну так и к чему начинать раньше времени?

— Предупреждение будет, — Любава глазами сверкнула. — Пусть твари, которые Платошу убили, узнают, что и мы сильны, и мы готовы ударом на удар ответить!

Может, и не полезла бы Любава в драку, и не поступила б так опрометчиво. А только... первый мужчина. Для ведьмы это связь важная, а Платон еще и друг ее, и поддержка в делах любых... и ярость голову туманила, вздохнуть не давала.

— А когда прознают про наше участие?

— Кто им скажет? Не сама я договаривалась, брат Сары помог.

— А он тебя не выдаст?

— Побоится. Да и Сара... нет, не рискнет он.

— Ну, когда так...

— Только так, Варенька.

Варвара руки сложила.

— Пусть это будет началом искоренения язычества на землях росских. Я за это помолюсь.

— Помолись, сестричка. Пусть у нас все получится...

Главное в любом деле — его правильное и благочестивое название, конечно. И сразу все становится намного пригляднее.

* * *

Кто бы боярича Заболоцкого в гриме-то признал? Да никто! Волосы ему в черный цвет выкрасили, бороду окладистую приклеили, в сапог орешек подложили, чтобы прихрамывал, вот и не признал Илью никто. По Ладоге Илюша прошел спокойно, да и в палаты государевы провел его слуга доверенный.

— Илюшенька, наконец-то!

Устинья брата встретила, на шее у него повисла с радостью. Илья сестру к себе привлек, по волосам рыжеватым погладил, потом чуточку отстранил, хотел было, Борису поклониться, но государь рукой махнул.