Спасти химеру

— ...снова потерять сознание вы не бойтесь, у нас такие врачи — сразу приведут вас в чувство. Видите, даже от серого яда вас вылечили, а ведь обычно отравленные умирают в жутких мучениях...

— Серый яд? — не удержавшись, воскликнула я вслух.

Интересно, откуда он вообще знает, чем меня травили?

— О да... Кстати, в лаборатории должен оставаться запасец. Может, желаешь повторить? Наверняка ведь неизгладимые впечатления испытала.

— Да че там, давай начинать, а? — сказал бугай. — Ужинать скоро.

Я с грохотом вывалилась из постели. В глазах потемнело, раненую ногу пронзила жгучая боль. Только страх заставил меня вскочить и броситься к двери.

Сзади донеслись ругательства, но оборачиваться я не стала. Трясущимися пальцами повернула ключ в замке и кинулась вон из комнаты.

Перед глазами все расплывалось, но все же я узнала это место. Торжественные, устланные красными коврами коридоры ратуши.

— Держи ее! — прокричали мне вслед.

Я понятия не имела, в каком флигеле ратуши нахожусь, поэтому бежала наугад. Крики допросчиков сзади придавали сил.

Лестница! Я хотела спуститься вниз, но оттуда уже бежали навстречу мне двое людей. Я обернулась — путь назад был отрезан допросчиками.

Оставалось лишь побежденно сесть на ступеньку.

— Что здесь происходит, Слар?

— Да так, девчонка не желает с нами сотрудничать, — раздражительно ответил допросчик и схватил меня за руку. — Ну, вставай!

— И поэтому вы устроили пробежку по ратуше? — продолжал издевательский голос, а я вдруг поняла, что он мне чем-то знаком. — Новый вид пыток? Или ты просто предложил ей руку и сердце, вот она и понеслась, как угорелая?

Я подняла взгляд на толстоватого человека, в форме орденцев и теплом, отороченным беличьем мехом, плаще. У него было загорелое обветренное лицо — не думаю, что я его когда-то видела. А вот нотки в голосе определенно кого-то напоминали.

— Возвращайся к своим делам, Гитто, к сухарям и колбасе, — холодно сказал Слар. — А мы вернемся к нашим, к щипчикам да крючикам.

Гитто! Ну да, Невен же торговал с ним тогда ночью! Если б только мне удалось поговорить с ним наедине!

— Надеюсь, ты не применял к ней своих методов, Слар, — с подозрением спросил спутник Гитто, молодой парень с колчаном стрел за плечами.

— Конечно же я применял, Руден. Это моя работа. Если брезгуешь — не смотри, я не заставляю.

— Хорак приказал, чтобы ее допрашивал Верховный Дознаватель, не ты.

— Верховный Дознаватель сейчас валяется в постели с дыркой в животе и просит свою мертвую бабушку принести ему немного простокваши.

— Значит, нужно ждать, пока он выздоровеет.

— Руден, твои родители случайно не были близкими родственниками? Я вижу явные признаки вырождения ума... — процедил Слар.

— Повтори это ему! — Руден с красным, как спелый помидор, лицом, выхватил меч из ножен у пояса. — Ну, давай, защищайся!

В коридоре, откуда выбежали мы с дознавателями, кто-то хрипло рассмеялся.

— Убей его, палач!

Я приподнялась, чтобы рассмотреть говорившего. Им оказался другой старый знакомец — Кевер. Выглядел он не ахти — бледный, в грязной рубахе с засученными рукавами, штаны и сапоги заляпаны грязью. На лице его застыла злость и презрение.

Слар медленно обернулся, посмотрел на молодого градоначальника, потом снова повернулся к Рудену:

— Убери меч, паяц. Хорак прикажет высечь тебя перед солдатами, если узнает, что ты затеваешь драки со своими.

— Ты такая омерзительная дрянь, Слар, что я готов терпеть неудовольствие Хорака...

— Лучше замолчи, или я последую его совету, — допросчик кивнул в сторону Кевера.

Руден так сжал рукоятку меча, что побелели костяшки пальцев.

— Ну же, давай! Выпусти ему кишки!

Кевер смотрел на орденцев с неприкрытой ненавистью.

— Что, мальчик, уже узнал, какую кандидатуру Хорак подобрал вместо тебя? — издевательски поинтересовался Слар. — Наверное, какого-нибудь конюха или кухарку, ведь даже они смогут управлять Карионом лучше, чем ты.

— Сегодня одна из банд разгромила ваш склад продовольствия, я слышал, — сказал Кевер. — Видимо, Хорак даже со своими управиться не может, чего уж говорить о моем городе.

Повисла напряженная пауза. Руден продолжал держать меч в руке, хотя выражение его лица уже не было таким решительным. Кевер прямо сочился ненавистью. А Слар, как мне показалось, хладнокровно обдумывал, на кого бы из них обрушиться.

— Я отведу девушку в ее камеру, — громко сказал Гитто. — Она будет там ждать, пока не поправится Верховный, или пока Хорак не изменит приказ. А вам всем я бы посоветовал успокоиться. Генералу не понравится, что его люди устраивают склоки, когда мы ведем войну.

Он взял меня за руку — крепко, но куда более мягко, нежели Слар — и повел назад. Я послушно шла за ним, хотя не отказалась бы посмотреть на дальнейшее развитие драмы...

Втолкнув меня в комнату, которая раньше была кабинетом работника канцелярии, а теперь — моей тюрьмой, Гитто переменился в лице. Из-под маски холодности и отстраненности проступила нескрываемая озабоченность.

— Ну и угораздило же тебя, Зандра! — сказал он.

— Так ты меня помнишь?

Он невесело усмехнулся:

— Еще бы. Сначала Вард мне сообщил, что ты сошла с ума, переполошила их всех. Тебе пытались удержать трое мужчин, но ты разбросала их в стороны, как тряпичных кукол и понеслась куда-то сломя голову. А вечером патрульные Ордена притащили тебя в бессознательном состоянии. Хорак приказал во что бы то ни стало выходить тебя, а я вынужден был караулить момент, но, как видишь, все равно опоздал. Так и знал, что Слар попытается добраться до тебя первым.

— Зачем? — содрогнулась я.

— Они пытаются выйти на Варда. В этом городе слишком много потайных местечек, многие горожане терпеть не могут Орден. А время дорого.

— Это правда. Мне нужно бежать, до того как поправится этот ваш Верховный Дознаватель.

Гитто нахмурился:

— Даже раньше. Слар оплошал недавно, важный свидетель умер после его, хм, допроса. Только поэтому Хорак не допускает его допрашивать тебя. Но кто знает, когда генерал решит, что проще рискнуть, чем дожидаться выздоровления Верховного.

— Так ты поможешь мне сбежать?

— Я бы и сам не прочь убраться отсюда. Старик проклял тот час, когда я связался с вашей бандой. Теперь, если выплывет правда — я труп, а уйти отсюда не так-то просто.

— Что же нам делать?

— Ждать. По крайней мере, тебе. Веди себя тихо. Никаких истерик, попыток проломить стены или распилить решетку.

Я послушно кивнула.

— Я прикажу солдату принести тебе поесть и мазь от ожогов, — продолжал Гитто. — Не разговаривай с ним, лучше всего — притворись спящей.

— Ладно.

Он ободряюще потрепал меня по плечу и вышел.

Ключ снова повернулся в замке. Послышались удаляющиеся шаги Гитто.

Я прилегла на кровать — не потому, что торопилась последовать совету, просто ноги уже подкашивались. По всему телу разлилась слабость, как то бывает после долгой болезни. Не представляю, как я могла только что стремглав нестись по коридору!

Комнату заливал ясный солнечный свет, порой доносились резкие крики чаек. Но все же, это была тюрьма, самая настоящая тюрьма. И мне теперь предстоит решить каким образом отсюда выбраться. Конечно, здорово, если Гитто все устроит, а если нет? Ох, но как же мне сбежать, когда, кажется, я и встать не смогу. И голова болит. На мгновение закрою глаза, может, легче станет...

Подозрительность и тревожные мысли не помешали мне уснуть крепким сном еще до прихода солдата с едой.

Мне снился мужчина. Он был обнажен по пояс, на мускулистом торсе играли багровые блики пламени. Он белозубо улыбался. Левая его бровь была рассечена надвое шрамом, отчего казалось, что он постоянно подмигивает...

В правой руке мужчина держал раскаленный прут, в левой — щипцы.

Я побежала. С потолка посыпались куски штукатурки, кирпичные стены обваливались, как только я пробегала. Рядом со мной скачками неслись серые крысы. Их усы топорщились в стороны, а глаза сверкали зеленым и красным. Меня это ни чуточки не удивляло... С писком они кинулись в круглую вонючую дыру в стене. Я подумала, что должна бежать дальше, но непослушные ноги понесли к лазу. За ним оказался мерзкий земляной туннель, из стен которого высовывались корни деревьев. Ориентируясь лишь на писк зверьков, я поползла вперед.

Наконец, в конце туннеля показался просвет, я рванулась и кубарем вывалилась на зеленую траву. Это был чудесный сад. Под цветущими липами стояли мраморные статуи прекрасных юношей и девушек, на клумбах пышно цвели розы, выложенная плоскими камнями дорожка вела к пруду. Этот пруд сразу привлек мое внимание, несмотря на то, что он был лишь скупо украшен камнями и раковинами — никаких водяных лилий или декоративной ряски. Его вода, чистая, прозрачная, казалась жидким лунным светом. А на гладком, покрытым золотистым песком дне, лежали пять мечей. Почему-то я сразу поняла, что это очень ценное оружие.

Крысы серой волной выплескивались из земляного лаза. Разбегались в стороны и начинали преображаться. Они вставали на задние лапки, вытягивались, увеличивались в размерах — и становились мужчинами или женщинами. Большинство были мне незнакомы, но черты других кого-то смутно напоминали.

Толпой мы двинулись к пруду, на дне которого покоились мечи. И тут статуи под липами ожили. Они пошли на нас, вытянув мраморные руки с растопыренными пальцами. Мы побежали, а изваяния окружили пруд плотным кольцом. Лишь одному мужчине удалось прорваться через их ряды. Он бросился в воду, готовый схватить меч...

Я вдруг поняла, что это Невен.

Я вдруг узнала, что вода в пруду — чистый яд.

Статуи вовсе не охраняли мечи.

Они кольцом стояли у водоема, защищая нас от отравы.

Руки Невена сжали рукоять меча... и тут же отпустили, а обмякшее тело медленно поднялось на поверхность.

Я закричала. Метнулась к пруду — и проснулась, очень, очень больно упав на пол с кровати.

Выругавшись, я выпуталась из одеяла, стараясь не тревожить обожженную ногу. Уже вечерело, за окном с пронзительными криками накручивали круги ласточки. Наверное, у них были гнезда под крышей.

Я подошла к окну. Решетка отсвечивала красным в свете закатного солнца. Карион казался таким далеким — меня поместили в одну из башенок ратуши. Пожалуй, даже если разорвать все простыни на веревки, до земли не достанешь. Да что там веревки — решетка прочная, пилить ее мне нечем. Ах, если б тут был мой набор реактивов! Там ведь были такие кислоты, которые растворяют металл, как вода — сахар.

Кстати, о сахаре. Видимо, решив меня не тревожить, солдат Гитто оставил еду на письменном столе, небрежно скинув бумажки на пол. Там был большой кувшин с водой, хлеб и вяленая рыба на тарелочке. Даже при взгляде на столь немудреный ужин у меня потекли слюнки. Я взяла рыбу и... она оказалась такой горькой, что я с трудом проглотила кусок. Хлеб тоже. И даже вода!

В первый момент я подумала, что меня снова хотят отравить. Но... Слар говорил о некоем сером яде. Вообще-то так называют с десяток совершенно разных веществ, но только одно настолько мерзкое, что даже вылечившись отравленный долгое время чувствует привкус желчи во рту. Правда противоядие очень, очень сложное. Хотя, не удивительно, что оно оказалось у орденцев, к их услугам самые лучшие лаборатории. Вопрос в другом — откуда негодяй, который подсунул мне это, мог получить сам серый яд. И — еще более интересно — когда он мне его подсунул. Этот яд обладает весьма специфическим свойством — он не действует сразу. Вы скармливаете его жертве и спокойно ждете. Проходит день, другой, человек чувствует себя вполне нормально. Пока в одно прекрасное мгновение он не сходит с ума и в ужасных судорогах умирает. Иногда перекалечив при этом своих близких в припадке безумия. Когда именно — зависит от того, как часто и что жертва ест.

Я села на пол, продолжая прокручивать в голове свою догадку. Значит, наш убийца-предатель вовсе не так уж прост. Он может подделывать чужие воспоминания, знает, где достать очень редкий и страшный яд... Поистине, талантливый человек. Стоп! А вдруг он отравил всех? Кто я такая, чтобы тратить на меня серый яд? Он мог подмешать отраву в еду и наблюдать потом, как солдаты Варда сходят с ума один за другим... Хотя, нет, Гитто же говорил, что общался с Вардом. И если предатель убил всех, почему он не доложил Хораку? Они ведь говорили, что все еще не могут найти наше убежище.

Несмотря на боль в ноге, я стала расхаживать по комнате.

Может, убийца ошибся? Хотел отравить кого-то поважнее, а я нагло съела ту порцию? Но не припомню я такого... Разве что хлеб, который я взяла по прибытии в подземелье — так он лежал на виду, приглашая любого проголодавшегося подзакусить. Такой хитрый убийца не стал бы легкомысленно разбрасывать отравленную пищу.

Значит, его целью была я? Но почему?

Потянулись долгие томительные дни. Даже воду я пила через силу — такой она казалась горькой. Но еще хуже было тревожное ожидание. Иногда я просыпалась ночью в холодном поту — потому что мне виделось, как Верховный Дознаватель, сам еще в бинтах, идет допрашивать меня. Или как Слар с мерзкой ухмылочкой сообщает, что Хорак изменил приказ. Самыми худшими были сны с Гитто — в них он вел меня к выходу из ратуши и, когда я уже готова была выбежать на свободу, с издевательским смехом всаживал в меня стилет.

В моменты бодрствования я строила догадки — кто бы мог быть странным отравителем. Может быть, это как-то связано с Лэйсом? Я ведь передала ему тхалакк без согласия Варда. Но орденцы ясно дали понять, что опознали меня как соратницу мятежников. Если бы не надежда на получение информации, разве стали бы они меня лечить? Если предатель посылал им сообщения, он мог написать и о том, что отравил серым ядом одну из помощниц Варда. Почему он не сообщил им об убежище? Хм, получается, что он отравил меня до того, как мы спустились в подземелье, а потом связь прервалась. Вероятно, те меры, которые Вард применял вслепую, наобум, все-таки оказались действенными.

С другой стороны, если убийца мог отравить всех, а он мог, почему не сделал этого?

Вопросы, вопросы... Как найти ответ, когда сидишь взаперти, каждую минуту ожидая прихода дознавателя?

В один из тех мрачных дней я сидела в зеленом кресле и тупо смотрела в окно. Там, на воле, начиналось на редкость хмурое утро. По небу медленно и важно ползли лиловые грозовые тучи, от порывов ветра дребезжали стекла в старых рамах. Ни единой капли дождя еще не пролилось — все замерло в ожидании. Я знала, что если подойти к окну вплотную и посмотреть вниз, можно увидеть солдат Ордена, патрулирующих улицы в непромокаемых накидках из кожи кракена.

На письменном столе стоял кувшин с травяным отваром и тарелочка с нарезанным хлебом. Есть я ничего не могла — от горечи в горле стоял спазм.

За дверью моей темницы прогрохотали торопливые шаги, затем послышался шум открываемого замка. Я лениво повернула голову — даже будь там Слар с железным сапожком наперевес, у меня не хватило бы сил бежать. Но это был не допросчик, на пороге стоял Гитто. Он был небрит, покрасневшие глаза свидетельствовали о бессонной ночи. Не входя, он швырнул мне свернутый серый плащ.