Цветик

Редькин посоветовал последовать примеру ветерана Цветкова, и в двух противоположных концах города появились ещё две большие детские площадки. А дед был нарасхват — всем хотелось чтобы и у них были деревянные зайцы или какие-то зверушки из коряг.

Дедовым умением вплотную заинтересовался Васька Бутузов. Приезжал, выспрашивал дотошно, что и как, и к концу лета у его палисадника тоже поселились Баба-Яга и две кикиморы, сделанные из коряг.

Алька потихоньку обживала свои хоромы, Серега отказался поехать к отцу — тот давно звал сына в гости, и Серега вроде бы хотел съездить на недельку. Но сейчас ему было интереснее обустраивать Алькину квартирку — поставил шведскую стенку, на которой часами висел Минька, выпилил и прикрепил ажурные полочки для игрушек, начал выкладывать плитку в ванной, навесил шкафчики на кухне, в доме хозяйничали три мужика Цветковых пока Алька была на работе.

В июле у Альки наконец-то должен быть отпуск, собирались побыть в Медведке, но опять удивил и озадачил дед: взял всем троим путевки на турбазу 'Хрустальная' — "через профком, дешево, не ворчи" отвечал на бурчание Альки. Стоядинович отпустил свою Валечку, вот и оторвались вчетвером на турбазе, июль выдался теплый, мужики не вылазили из воды, Мишук с разбегу плюхался в воду, и вытащить его можно было только, когда он начинал дрожать.

Отдохнули классно, потом ещё неделю в Медведке дружно собирали ягоды, Минька с дедом ходили на полянки за земляникой, дед леса побаивался и ходил только поблизости — на трассу, где на солнцепеке краснела земляника, приносили немного ягод. Минька больше ел, чем собирал, и постоянно был чумазый. Алька с Валюхой и Серегой уходили в лесосеки, оставшиеся после порубки деревьев, за малиной, или Васька отвозил их километров за десять на чернику, Валька ахала, она никогда так не собирала ягоды — ведрами.

Тонков, похудевший, сильно повзрослевший, прожаренный и подсушенный афганским солнцем и ветрами, стал совсем другим, вся безалаберность и разгильдяйство выветрились из него, теперь это был жилистый, жесткий мужик. Мало что осталось от того фейерверка, суровая действительность наложила на него отпечаток. Он стал осмотрительнее, внимательнее, научился не бросаться вперед очертя голову, как это было по-первости — сунулся сдуру, не проверив, так называемую, "зеленку", и прилетело ему и ещё одному солдатику. Хорошо, что пуля прошла по касательной — содрало кожу на предплечье, а солдатика ранило в руку. Мишка долго ходил мрачный, было не так больно от раны, как мучило осознание вины. Полученный урок усвоил крепко, теперь старался все предусмотреть, чтобы не попасть впросак и, упаси Боже, кого-то из своих потерять. Много чего довелось ему уже и увидеть, и испытать, но никак не мог привыкнуть к потерям, слишком уж тяжело было осознавать, что там, в Союзе, все живут мирно, а здесь надо быть настороже все двадцать четыре часа в сутки, "или ты его, или он тебя" — не уставал повторять их комполка Поветкин — справедливейший мужик, неудобный для начальства, но "отец родной" для подчиненных.

Сейчас же отец родной выражался трехэтажным на совещании:

-Закопай все на... и поглубже... эти.... прислали... Чтоб им там...

Вчера в полку был праздник по случаю прибытия из Союза партии замороженного мяса. Поветкин приказал начпроду приготовить праздничный обед от пуза, а потом на следующий день — все по норме. Суп был наваристый — в каждой порции по большому куску мяса, котлеты размером с руку, уплетали за обе щеки. А сегодня с утра начпрод прилетел к командиру — мясо, оттаявшее в жарком климате, оказалось стратегическим запасом "времен Очаковских и покоренья Крыма" — зачервивело, вот и выражался Поветкин на чистом матерном.

-Ё... кому война...!! — припечал напоследок Поветкин.

-Так, товарищи офицеры, к нам через два дня приезжает концертная бригада, чтобы все было на высшем уровне, встреча и особенно охрана — проверить все, чтобы не то что дух, муха не просочилась!

  Гостей ждали с воодушевлением. Отмыли и отскребли все, ребята, уходящие в охранение, откровенно завидовали остающимся, но утешали себя тем, что все послушают на магнитофоне. Артисты пели и плясали, а слушатели зачарованно замолкали при пении и восторженно орали и свистели во время танцев. Невысокий солист запел "Полчаса до рейса", и что-то дрогнуло у Тонкова в душе. Он вдруг четко, до мельчайшей детальки, увидел всплывшую перед глазами картину — по опустевшему летному полю идет с поникшими плечами Алька и вслед ей из динамиков несется именно эта песня...

-Мудак! — четко и ясно подумал про себя Тонков, — упустил. Как-то, интересно, ей там живется?Девчонка славная, наверняка замужем, муж кто-нибудь из её любимых одноклашек, про которых она взахлеб рассказывала, а он втихую злился... и пара детишек имеется, — отрезвил он сам себя. И ходил он после концерта задумчивый... но 'поезд ушел!'

А славная девчонка вытирала пот от жары — варили с Валькой варенье, и совсем не вспоминала Тонкова, другие заботы и проблемы волновали её, вот одна проблема только что забежала, канюча пеночек:

-Мама, Мине пенку надо!

-Иди сюда, чумазик, — Алька вытерла ему мордашку, — хватит тебе пенок, животик заболит!

-Миня с дедой поделится! — хитренько ответил сынок, любивший говорить про себя в третьем лице, точно так же когда-то говорил и его папа Тонков своему деду, но Цветковы об этом не знали...

На Петров день Елена Борисовна родила мальчика, в этот раз роды были быстрые, и через полтора часа новый Славин уже попискивал, назвали сыночка Павликом. А вечером заявились сияющие Стоядиновичи с тортом и вином — причина уважительная случилась, Валюха беременная.

-Вот, два года назад одна я рожать собиралась, теперь Борисовна меня обогнала, а Поречная догоняет, хорошо! Миньке столько друзей подрастёт.

Драган сказал, что ему все равно кто родится, Валька же соглашалась только на мальчика. -Валь, как говорит моя мамка: "Кто не родится, все в доме сгодится!" Тут Петя прозрачно намекает, что, вроде, не прочь жениться, как-то мои ребята 'в девках не засиживаются', ну, да хороших ещё зелеными срывают. Васька вообще перед армией, едва восемнадцать исполнилось, женился, Галя звонила, приедет с женихом, заявление подали, всех скоро отдам в хорошие руки, — засмеялась Алька.

-Цветик, а тебя когда-нибудь отдадим?

-Ну, если только за Франца, но там опять же: что русскому здорово, то немцу смерть! — опять засмеялась Алька.

-Чё, ты всерьез ждешь мифического Сашу? Мне, помнится, блюдечко имя мужа — Витя выдало.

-Ну, в какой-то мере правда же была — у тебя в тот момент воздыхателя так и звали, Драган-то в своей Сэрбии был. Валь, не забивай голову, у меня другие проблемы в голове. С дедом вот уперлись как два барана, он "хоча усю мебель куплять", а я против, истратит все свои сбережения, а папашка уже воняет — Сереге ругательное письмо прислал, что мы деда обираем.

-Якое такое письмо Мишка прислав? — всунулся в кухню пришедший с улицы дед, ребята его и не услышали — негромко играл магнитофон. — Колись, унучка!

-Дед, — вздохнула Алька, — оно тебе нужно?

-Я сказав — колись!

-Ужас, старый, а словечки у тебя...

-А ты не финти! Я с молодежью усё время, вот и нахватался. Чаго у письме?

-Ну чаго может твой Мишка написать: заманили, обманули, обираем.

-От жеж суккин сын, меня, батька свояго будеть учить!! Давай конверт с бумагой, сам отвечу!

Папашка сам себе оказал медвежью услугу, дед отписав "етому поганцу", больше никогда не общался с ним, письма, приходящие от него, не читал, сказал — как отрезал:

-Сын у мяне один — Ванька! Усё!

Поупиравшись, дед и такая же упертая внучка пошли на компромисс, купили на дедовы деньги диван, телевизор и холодильник. Мамка смогла скопить на стиральную машинку, ребята опять же, скинулись на мебель в кухню — рабочий стол, обеденный стол и два навесных шкафчика, югославы приволокли два кресла:

-Аля, это мы от всего сердца для твоего героического деда, — Живко, не слушая бормотания Альки, легонько её отодвинул, и ребята занесли кресла, которые тут же опробовал Минька.

-Деда, иди к Миньке, — тут же похлопал ручкой по креслу, залез к присевшему деду на колени и сказал: -Спасибо, ребята!

Ребята с серьезными лицами пожали ему руку.

-Алья, многославный малиш у тэбья! — воскликнул Живко.

В сентябре дед собрался домой.

-Утрясу усё и приеду, не плачь, малец, — гладил он хныкавшего Миньку, — я скоро приеду!

Дед уехал, а Минька, скорее всего от потрясения, что любимый деда уехал, заболел — температурил, кашлял, пищал, плохо ел, Алька не знала что и делать, Мишук никак не выздоравливал... Оставив ненадолго сыночка с приехавшей и переживающей за внука бабой Рритой, побежала на почту, дозвонилась дядюшке, пояснила ситуацию, тот сказал, что дед уже билет купил, собирает усё нужное и через два дня выезжает. Дома сказала:

-Сыночек, вот мы с тобой три ночки поспим, и деда приедет, а ты гулять с ним не пойдешь, ты ж болеешь. Смотри, твои три пальчика, вот ночь пройдет, загибаем один пальчик, а ещё два загнем и деда приедет.

Сыночек встрепенулся:

-Деда? — что-то подумал про себя и попросил свое любимое пюре, поел неплохо и на удивление проспал почти всю ночь.

Приехавшего деда встречали Петька и Драган, закинув все многочисленные узлы в машину, поехали до дому.

-Дед, ты, как невеста, с приданым приехал, — съехидничал Петька.

— А як же! Унучек вот болеет, мядку яму и вам усем понямножку.

Унучек ждал у двери:

-Деда мой! — завопил, едва дед вошел.

-Стой, Минька! Дай, я одёжу сниму!

И всё — старый и малый не отлипали друг от друга, Минька заливался смехом, а у деда дергался глаз.

-Вот, Аль, сподобился я на девятом десятке жизни такую любовь получить, трясёть всяго унутри. Якого жеж ты мальца родила!

Мамка сердилась и ревновала Мишука к деду, на что тот, посмеиваясь, заметил:

-Мужик всягда тянется к мужикам, не серчай, он усех любить.

Научил Миньку загибать пальчики. На вопрос: "кого ты любишь?" — тот отвечал примерно так:

-Маму и деду — один, — загибая первый пальчик, — Серый и Дрррюня-два, Валя и Дрраган-пять, Петю и Тоновну — восемь...

Дед, улучив момент, когда Алька с Мишуком ушли "у кахве", говорил мамке:

-Ты, Ритка, не обижайсь, я ж вас не знав, и не догадался, старый дурень, раньше приехать. Этот жеж, суккин сын, много чаго писал, ну я и думав — усе нормально, просто не сошлися характерами, а оно вона как сложилося... Я жеж за них всех троих убиваюся, а уж горжуся... Алька такая же, как мы усе Цветковы, — упрямая, у батька пошла. А Сяргей — он жеж как Хвилипп и внешне и унутри, я на няго гляжу и вижу своего погибшего мальца. Ты, Ритка, привыкай, я без них не проживу. Они жеж мне сердце отогрели, вона Минька без меня заболел, а я там с ума сходив, как они тута .

-Дед, да я не против. Не слепая же, вижу, что и ты им, и они тебе по душе, но ведь обидно, ревность, как ты скажешь, заядаеть... Да ладно, ты мужик мировой, в отличие от сынка, будем поровну их делить.

-Я ж, Ритка, приглядываю пару Альке, вон, Живко, хорош мужик. А вона говорить: "Дед, а ты в заграницу поедешь?" — Зачем, Аль? — Ну как же, я замуж за Живко если пойду, то в Европы поеду жить, а ты?

-Э, нет, я у Европах быв, половину повидал, больше, правда, прополз на пузе, но быв. Мяне и Урал ваш, до восьми десятков как заграница быв.

-Она и сказала: "Куда ж я вас с мамкой одних оставлю?" Я ж, Ритка, Ваньке велел хату продать, можа, Ванька Редькин поспособствует, и мяне угол выделит, надумал я возля вас доживать, нас с Минькой уже не разорвешь. Как ты смотришь?

— Ребята такое давно предполагали, что ты будешь у нас, да и Альке полегче с Мишуком, хоть высыпаться стала, но худющая, была-то в девках ядрёная, как ты скажешь.

Ешче, Ритк, я подумав, Мишука отец... Як ты яго называешь-то?

-Биологический!

-Он, наверное, на характер неплохой, вона какой у нас унук растёть, многа чаго в ём не нашего, от отца передалося, не писклявый, не упертый как мы, а ласково-хитренький, как ты скажешь, обаятельный.

-Да, наверное, вот ещё бы бабником не вырос, а так, пусть будет в отца.

Пришел ласково-хитренький, сразу с порога, едва раздевшись, полез обниматься:

-Сокучился!

-Когда успел, ведь недавно ушли?

-Сицяс и успел!

При его любимом деде и бабе Ррите, без писка отпустил маму в командировку, в Пермь, на семинар: — Плакать Миня не будет!

На семинаре было много нового и интересного, Алька с удовольствием ходила по всем предприятиям, совала любопытный нос во все дырки, встретила на макаронке двух одногруппников — Галку Гребневу из своей группы и Игорька Суханова из механиков. Все трое обрадовались встрече, договорились встретиться следующим вечером, посидеть в кафешке, пообщаться.

Борисовна посетовала, что не может пойти — Павлушка каждые три часа требовал маминого молока, и оставлять малышка Леночка не хотела. Двухлетняя Полюшка, с огромным вниманием и желанием покачать и потрогать братика, постоянно лезла к нему, за обоими был нужен глаз да глаз, но Борисовна не жаловалась, а наоборот, сказала Альке:

-Теперь я понимаю, что такое счастье. Для меня — это моя семья, никакая карьера не заменит любви и тепла.

-Аля, может, ты комплексуешь, как-то неправильно, что нет у тебя никого?

-Лена... Борисовна, ну не цепляют меня пока что мужики, не тянет ни к кому.

— А так и должно быть, обжегшись на молоке, дуют и на воду. Значит, время твое не пришло, я всегда верила в поговорку -"Судьба придет — на печке найдет!" — вступила в разговор баба Инна, — на всё надо время, переболеешь ты своей обидой, и все случится.

-Да я, как бы, и не обижаюсь уже давно, просто разные мы оказались люди, на расстоянии это быстрее осознаешь. Надеюсь, что больше и не встретимся никогда, не хотелось бы!

В кафешке посидели неплохо, только вот все испортил взявшийся из ниоткуда, какой-то приятель Игорька, Эдик, сразу ставший оказывать Альке знаки внимания, и как-то навязчиво предлагать себя в друзья. Он нечаянно касался то руки, то приобнимал за плечи, то полез к коленке... Алька молча скидывала его руки, потом не выдержала, достала деньги, положила на стол, и, извинившись и пояснив, что Борисовна волнуется, пошла на выход. Выйдя, огляделась, прикидывая, как быстрее добраться до остановки. А за углом её настиг "кавалер" и прижал к стенке: -Чё, недотрога такая, что-ли? Или цену себе набиваешь?

-Отстань! — пытаясь вырваться, пропыхтела Алька.

-Ну уж нет, ты меня своими ужимками завела, я тебя пока не оттрахаю, не отпущу!

-"Темнота, ни души вокруг и озабоченный... попала Алька!" — подумала она про себя.

Этот пакостник попытался расстегнуть пальто и полез под юбку...

-Фуу, гад! — накатила на Альку дикая злость, Васькины уроки опять пригодились — кое-как вытащив из захвата руку, она двумя пальцами ткнула насильнику в глаза, тот взвыл и выпустил её. А Альку уже несло, она лихо зарядила пендель между ног и, плюнув от отвращения, сказала: