Врата учености. Цель неизвестна.

— Так тот уже старый!

— Пятьдесят шесть лет — не так уж и много.

— Может еще лет двадцать запросто протянуть.

— У Лещинского последний шанс вернуть себе корону, опираясь на поддержку своего могущественного зятя, — оживленно обменивались репликами офицеры.

Думаю, дело не в жарких родственных чувствах. Здесь скорее присутствуют веские государственные, и точнее, имперские интересы. Влияние в Польше требуется на будущее. Вмешавшись в спор трех великих держав и посадив своего человека на трон, Париж получит возможность и в дальнейшем вмешиваться в далекие от него дела, получив немалое влияние.

— Россия не допустит возвращения на трон своего врага!

Возглас поддержали пламенными выкриками.

— Война будет!

Еще бы. Тут и гадалка не нужна. Совсем недавно, в декабре 1732-го, подписан между Россией, Австрией и Пруссией договор, по которому договаривающиеся стороны обязались сохранять внутреннее устройство Речи Посполитой и не допускать на польский престол лица, выдвигаемого Францией. Правда, австрияки договора до сих пор не утвердили, зато для Петербурга вопрос окончательно решен.

— Тут и деньги шляхте не помогут!

— Поход скоро!

Ну вот, радости полные штаны. Глядишь, в сражении кого убьют и более высокая должность станет вакантной. А прочие соображения — в принципе мелочь. Для того офицеры и живут, чтобы храбрость на полях кровавых демонстрировать. Кого не пошлют, а хоть один гвардейский батальон из полка непременно в столице останется, добровольцем станет проситься. Слава и награды товарищей не дадут спать спокойно.

— Ты здесь по надобности? — спрашивает Густав, когда страсти слегка поутихли и толпа рассосалась, открыв меня пред его ясные очи. — Чего хочешь?

Про грубость Густава Бирона я наслышан и ничуть не удивлен. Это у них семейное.

— Предписание, — вручая бумагу из канцелярии Миниха, без особого счастья доложил. Как раз Густава видеть при предъявлении и не хотелось. Несвоевременно прибыл.

— Выдать по требованию сему господину Ломоносову пушки в количестве двух, с лошадьми, амуницией, зарядными ящиками, обслугой и офицером? — вчитавшись в немецкий текст, изумился. У него глаза полезли на лоб от подобного приказа.

Я специально попросил указать все подряд. Иначе недолго дождаться, что предложат самостоятельно катить ручками до потребного места и людей не дадут с порохом. А при стрельбе лучше иметь профессионалов. Мы с Геной и сами справимся, но то чужое ремесло. Каждый должен знать свое место и маневр.

С его точки зрения, безусловно, смотрится дико. Нормальное дело — заявился сомнительный человек и хочет для личных надобностей использовать полковую артиллерию. А для каких — не прописано. И бумага с самого верху, послать крайне далеко в пешее путешествие на три буквы нельзя.

Он ощутимо ворочал мозгами, размышляя на бессмертную тему, как бы и рыбку съесть, и в общем выполнить, и при том не дать ничего. Чисто из вредности и чтобы казенное имущество под рукой находилось, а не в неизвестном медвежьем углу. Особенно в преддверии горячих событий. Скоро двинутся полки, и артиллерия совсем не лишняя. А срок, на который одалживаю, в бумаге не прописан. И кто крайним окажется? Командир!

— А! — внезапно его осенило. — Это тот спор? Действительно нечто занятное выдумал?

Я заметил, как насторожились ближайшие офицеры.

— А что?

— Испытать нужно, — отвечаю по возможности нейтрально.

— А посмотреть на проверку? — спросил хищно, очень напоминая выражением лица старшего брата.

— Если выйдет, для всех демонстрацию устрою. А так... Неделя-две, не больше, — заявил я уверенно.

Если кто ставки делал, пусть радуются. В результате я уверен. Доводка, конечно, потребуется, за тем и на полигон в окрестностях отправимся.

На этот раз Густав долго не думал. Почти сразу принялся раздавать указания. Может, я чересчур предвзято к нему отнесся и правы офицеры, уверяющие: храбр, честен, снисходителен к мелким промашкам. А что образования особого нет и ведет себя иной раз хамски — так он таков не один в армии. Каждый второй ничуть не лучше. Тут еще столица и развлечения, а где-то в Воронеже и вовсе примешься с тоски через пару лет выть на луну и пить горькую. И то не самый худой гарнизон.

— Гена, а что ты думаешь про Польшу? — спрашиваю у своего верного телохранителя, прекрасно проведшего время в компании солдат снаружи. Его здесь уже знают не хуже меня или Лизы. И угостит при случае, причем спиртным из моих запасов, и байки травит про чужедальние края занимательные.

— А ничего не думаю: где Польша — а где я, — ответил он очень логично.

— Но ты же казак, должен ляхов ненавидеть...

— Никому я ничего не должен. Еще скажи — с басурманами за веру биться. Я сам слегка мусульманин. Был, — добавил, подумав. — Настоящий казак птица вольная. Допрежь на Дону и Яике и жениться запрещалось, дабы не привязывались к семье. Девку татарскую поймаешь, попользуешься, а как снег сошел — в реку ее.

— Вот так прямо. И за борт ее бросает в надлежащую волну...

— Чего?

Мы залезли в карету и поехали. Настроение бодрое, почему не развлечься. Исполнил почти целиком про Стеньку Разина. На этот раз без шуток, правильно: "в набежавшую волну". Все равно юмор с первого раза не дошел. Объяснять анекдот смысла нет. Кто не понял, тому глупо разжевывать.

А "почти" потому, что после бросания в волну еще нечто присутствовало. Или припев, или куплет. Наверное, с таким же успехом мог потерять и в середине. Я ее специально на манер Пушкина не разучивал. Так, привязалась. Почему-то по пьяному делу у бабушки во дворе обожали исполнять. Еще про камыш, который гнулся.

Она хоть и проживала в папашином особняке, однако прописку сохранила, и как бы та квартира мне в наследство не осталась. Случалось, заезжали проведать сохранность.

— Слышал я эту байку, — сказал Гена, — в народе ходит, как и про клады его, заговоренные на головы. — И хитро посмотрел.

Я переспрашивать не стал. Знаю я эти древние страшилки. Типа пока столько не замочишь, сколько прятавший, золото не откроется. Какие там сокровища, когда за сотни лет ничего толкового не обнаружили. Парень был простой: награбил, выпил, роздал — и на плаху. Кстати, его в Москве под следствием пытали. Будь чего — выдал бы. Ох, не верю я в закрытые рты при умелом палаче. Молчат, когда срок оттянуть надо. Дать спастись кому. А чисто запираться, проиграв, в чем смысл? На волю не выйдешь. Было бы что — отдал бы под раскаленным железом.

— А песню нет, — добавил после паузы разочарованно. — Не народная. Опять, что ль, выдумал? Ты того... не кажи другим. Опасно.

— Чего?

— Ну это... анафеме его предали, а здесь вроде как похвала звучит. Церковь поминает, а ты стихи творишь. Крикнет кто "слово и дело" — не отбрешешься.

— Пожалуй, ты прав, — согласился я после легкого обалдения от глубоко смотрящего вглубь Гены. Никак от него столь правильного анализа ситуации не ожидал. Одно слово — местный. А я опять носом в грязь. Договорюсь однажды без оглядки — донесут. — Не стану другим.

— А мне понравилось.

— Ну спасибо! — Еще немного — и попросит слова списать.

Хотя чего это я. Гена читать не умеет. Ни на одном известном ему языке. И учиться не желает. Ему без надобности, стар уже. Как с бабами — заставлять посредством битья по кошельку не выйдет. Он у меня без жалованья живет. То есть когда чего нужно, запросто попросит, а в целом что дам, то и ладно. Я типа брательник, и ничего зазорного не имеется за мой счет жить всласть. А когда понадобится, он за меня горой и всей душой.

Ну, как-то так. Совсем другая психология. Не удивлюсь, коли однажды все надоест, встанет и, ни слова не говоря, уйдет опять в неизвестность. Потому и стараюсь отправлять с поручениями куда подальше, когда нужно съездить в Москву, например. Самому неудобно, а ему хорошо — отвлечется и развеется от сиденья.

— Ты давай, вертайся к бабам. Делись сказками.

— Зря смеешься. И посейчас казачки в церквях ставят свечки в память о бабке Гугнихе. Первый атаман — ее муж, воспротивившийся бессмысленному смертоубийству. Люди такого зря делать не станут. Сохранилось от прежнего.

А может, и правда, лениво подумал. Жили те казаки на краю обжитых территорий, без власти и законов. Существовали набегами, постоянного дома не имели, чтобы выследить труднее. Со всех сторон враги, и у каждого обида. Где скот угнали, кого обчистили или убили. Украдут при удачном налете бабу, попользуются, а оставлять одну, пока вновь грабить отправился, боязно. Сбежит к родичам и лежку секретную выдаст.

Вот и выдумали правило. Вроде как не от страха, а от идейности. Ну а как число казаков увеличилось до поселков, что уже пожечь непросто и добро кто-то стеречь нужен в отсутствие хозяина, — тут и поломали старые правила. Причем не удивлюсь, ежели разругались вдрызг ревнители старых обычаев с новым поколением. Как бы не до рубки насмерть.

— Не за слова красивые казаки воюют, а за добычу, — провозгласил Гена между тем. — Послушать стариков — так чего не вытворяли раньше. Помимо походов на Каспий и Черное море, купцов щипали на Волге. А в Смуту и вовсе до Москвы и дальше ходили, разоряя земли православные.

— Ну это когда было...

— Да все когда-то было. И Хмель, и Булавин с Разиным, и разорение Батурина. Я вот никогда не забуду, как к нам на Яик царский указ пришел о выдаче беглых и возврате на прежнее жительство. Мы бунтовали всерьез, да мало казаков в тех местах. Не сдюжили.

То есть, подумалось трезво, он запросто мог царских воевод с солдатами мочить пачками.

— И давно?

— Да лет тому не меньше десятка станет. Многих тогда казнили, выборность атаманов запретили. А мы с друзьями утекли в Поволжье. Там места богатые да заселенные. Долго не протянули. Вольному человеку тесно под присмотром ходить. К башкирам подались.

— И не побоялись?

— Чего?

— Ну что прикончат.

— Люди везде люди. Надо уметь с ними договариваться. Жить по обычаям и не лезть куда не звали. Тем более что война шла не первый год. Умелые бойцы всем по сердцу. А что чужаки — так оно и лучше. Не придется ответ держать перед родственниками, сгинь в степи.

— В Сибири война? — Нет, я чего-то не догоняю. Там сплошная тайга.

— Да по всей степи. Джунгары...

А это еще кто?

— ...ударили по казахским жузам.

А, так то южнее. Какая же Сибирь. Или это потом разделение пошло, а в наши годы все восточнее Урала — Сибирь?

— Сбили их орды с привычных мест, и пошли они искать новые пастбища. Иначе ведь смерть. Степняк жив, пока у него скот имеется. Он с него кормится и все нужное получает. А без пастбищ он никто. Смертник. Думаешь, почему у них городов не бывает? Да все в округе моментально животные съедят и затопчут. А дальше падеж начнется. Есть роды даже, сеющие рожь, но они там не задерживаются. Овцы и лошади важнее. Возвращаются через срок и собирают оставшееся зерно. А чтобы постоянно на одном месте — такого не бывает. Потому и степь огромна, а все знают границы чужой территории. Ничейного там не случается. А джунгары их погнали прочь. И что делать?

— Что?

— Одни казахские роды на Ишим и Тобол направились, напав на башкир, другие перешли реку Эмбу и сцепились с калмыками. А те вроде как под рукой царской.

— Так ведь в году... — я напрягся, вспоминая. — Да, в одна тысяча семьсот тридцатом казахи просили принять их в русское подданство.

— Потому и умоляли на коленях, — гордо заявил Гена, — что война не заканчивалась. Сзади их джунгары подпирают, спереди — мы на каждый налет отвечали двумя. И мало того, резали всласть, и вконец их племя в голод загнали. Думаешь, баранта лучше убийства?

— А это что?

— Да тот же угон скота, — ответил он после паузы. Похоже, с трудом поверил в незнание. Каждый приличный удалец такие вещи с детства обязан впитывать. — Когда за обиду мстят, но бескровно. Даже оружие иной раз не берут. Но тут счеты водят не между отдельными людьми и не со случайно попавшейся семьей. Между родами. Нередко идут на нее не скрываясь — открыто. Тем больше чести в захвате чужого имущества и угоне скота.

— Ну а потом, естественно, ограбленный отправляется на ответную баранту, и процесс становится бесконечным.

— Так и есть. В степи обиды помнят поколениями.

И дешевле всех сразу убить, подумалось, чем разводить в стороны, становясь между ними. Озвучивать не стал. Неизвестно, не обидится ли на такое пренебрежение к старинным обычаям и традициям. Ишь, как раздухарился, аж руками принялся махать.

— У нашего Ибрагима часом к русским счет не накопился?

— У любого азиата незазорным считается обмануть, — сказал Гена после запинки. — Обвести вокруг пальца чужака. Но открыто нарушить слово непозволительно — потеряет лицо. А это чревато неприятными последствиями. Он не обманет, пока рассчитываешься честно.

— Ну и ладно. Просто скажи мне, как человек бывалый, тех людей изучивший на практике и все насквозь повидавший, как Сибирь под Россию нагнуть? Они же так и станут поколениями драться, невзирая на подданство. И побежденные станут жаловаться, а победившие находить тысячу оправданий. А через пару лет случится обратное, и жаловаться станут другие, изображая удивление. С чего это на них чужой род-племя налетел?

— Ведь издавна так делают, — ответил Гена, показательно удивляясь. — На границе со степью, в важном месте у реки или у традиционной кочевки ставят острог-крепость. Сразу народ оказывается отрезанным русскими заставами. И куда им деваться? В любой момент путь перекрыть запросто. Так и движутся русские с давних пор, ставя городки и на них опираясь.

— Засечная черта?

— Раньше под Тулой была. А теперь где? Когда-нибудь доползем до Крыма и возьмем их за глотку, затыкая окончательно дорогу. Потому и существуют, что не одни татары. Много разных орд служат Гиреям, и самые подлые — ногайцы.

Ну, это уже личное отношение. По мне, и остальных под нож при первой оказии. Благодатные просторы, чернозем, будущая житница страны и хлеб на экспорт. А пропадает все бессмысленно под копытами. Даже на Кубани кочевники. Разрезать степь укрепленными заставами и избавиться навечно от набегов с потерей населения, уведенного в рабство. Жена султана из "Великолепного века" то ли украинка, то ли полячка была. Ну, ей повезло. А скольким нет?

К черту всяких болгар и сербов. На юг двигаться надо и за Урал. Там основное богатство будущего. От Донецкого угля, Криворожского железа — до Магнитки и золота. А оные крепости станут охранять русское население от ужаса степного нападения и внушать страх кочевникам. Деньги? Ну, придется потратить. А как иначе. Поднимать огромную территорию дешево не обойдется. Но я видел результат! Это возможно и без потемкинских деревень!

Глава 13

ПРИГОВОР ПО СПОРУ

Слуги при моем виде поспешно кланялись и вели себя чрезвычайно нервно. На их месте я бы тоже постарался не отсвечивать и забился куда подальше в угол. Скинул верхнюю одежду, швырнул шапку и прошел без обычного осведомления о происшествиях в дом. Не до всякой мелочи в данный момент. Только усилием воли сдерживаюсь, чтобы не заехать кулаком в морду лакею. Даже Гена держится от меня в стороне.