Сначала драконы оставляли в живых тех, кто не сопротивлялся, но когда одного из воинов Эли убила женщина, вогнав ему в спину узкий стилет, а другой чуть не погиб в заготовленной ловушке, сирин озверели. Даже Яир стал действовать по-другому: сразу плел смертельное "пламя дракона" и зашвыривал его в комнату с затаившимися людьми. Огонь всего на мгновение превращал комнату в пекло преисподней, но этого времени хватало, чтобы в ней не осталось живых. Да и не-живых тоже. И все бы ничего, если бы среди тел боулу иногда не попадались маленькие обгорелые трупы. С каждой такой находкой Эли в сердце колола ледяная игла. И не его одного — Яир почти сразу перестал заглядывать в комнаты, чтобы проверить работу заклятья. Он даже в глаза Эли смотреть перестал: то ли боялся в них увидеть то, на что отказался смотреть, то ли — что Грэзу сам заглянет в душу друга глубже, чем надо. А вот Эли не мог устоять, его неудержимо тянуло в почерневшие от копоти комнаты. Это было не болезненное любопытство, а что-то совершенно отвратительное... Как юродивые в приступе падучей раздирают свои раны, так и Грэзу мучил душу зрелищем смерти, повторяя "сами, сами виноваты!", пока внутри все не умерло. В конце концов, у дракона осталось только одно желание — закончить с заданием, и как можно скорее убраться из этих проклятых нор!
Когда силы Яира закончились, Эли отдал приказ об отдыхе, отправил гонца на поиски Рои, а сам свалился в изнеможении под деревом во дворе последнего дома. Юноше даже амулет уже не помогал — душа превратилась в безжизненную пустыню. Где-то в ее мертвой глубине рокотали барабаны, раздавались крики ярости и рассекали воздух железные крылья. Это было намного, намного хуже, чем после Восточного Зифа.
И не ему одному: Вэлвиль, который так хорошо продержался весь день, неожиданно простонав "не хочу так!", выдавил:
— Вы мне теперь ближе братьев! Я за вас жизнь отдам.
-Я, — тихо шепнул Яир. — Я хочу... Мы ведь, правда, теперь как братья. Я готов принести тебе клятву брата, Грэзу.
— И я, — решительно тряхнул головой Вэлвиль.
Грэзу чуть не поперхнулся от того что услышал: связать себя клятвой побратимов, быть готовым шагнуть хоть к демону в лапы, умереть — это же... это слишком щедрый подарок! Эли хотел отказаться, но, наткнувшись на серьезные взгляды друзей, неожиданно для себя кивнул:
— Согласен.
Трое сильнее, чем один. Вместе они обязательно выстоят в этом свихнувшемся мире.
* * *
Еще до того, как солнце село и стало темно, на пустых омертвевших от страха улицах раздались громкие голоса воронов, по-хогарски вещавших о том, что людей, которые принесут клятву не нападать на сирин и встретят рассвет на поверхности, помилуют. Маги ходили, заглядывали в дома, швыряли туда белые листки указов, кричали с надрывом, усиливая магией голоса.
Когда один из драконов, чей отец приторговывал с людьми и знал их язык, перевел смысл непривычно тягучих и грубых для слуха сирин слов, Грэзу зарычал от ярости, а Вэлвиль разразился ругательствами:
— Вонючие падальщики! Трупоеды проклятые... Чтобы их крыльям неба не трогать! Чтобы у них мозги через клюв вылезли, все одно от них толку нет! Какого... они это утром не сделали?!
На этот раз Эли был полностью с другом согласен — сколько ненужных смертей избежали бы. Ладно люди — Эли их было уже не жалко — но своих-то могли поберечь! Каменные головы, бараны откормленные.... Надо было их с утра засунуть в эти норы, может, быстрее поумнели бы!
Ночевать в городе не хотелось, но выбора не оказалось — иначе все пришлось бы начинать сначала. Рои выставил дозорных, слава Небесной матери, не из стило Эли, и юноша, даже не поев, заснул. На этот раз ему приснилась безумная гонка в призрачной свите Борра, подломившиеся крылья, падение в черную дыру без дна, ледяную и бесконечную. Лишь под утро кошмар сменился тревожным сном, в котором юноше чудился плеск воды. Проснувшись, Грэзу так и не понял: то ли он снова блуждал по берегу озера с зеркальной водой, то ли просто слышал, как спасаются вплавь перепуганные горожане -драконы устроились на ночлег недалеко от реки.
Следующий день оказался немного легче: большая часть людей все-таки поверили сирин. Особенно самки боулу, в чьих семьях выжили дети, но не осталось мужчин. Некоторые из этих самок были весьма привлекательные. Не такие, конечно, как женщины сирин, но... симпатичные. Особенно те, что помоложе.
Воины, опоенные чувством власти над этими существами, ощупывали их внимательными взглядами. Жрецы давно объяснили, что скверна Ансуре затрагивает лишь сущность людей, а не их тела. Поэтому они... как скотина в хлеве, как вещи — без души, но их можно использовать во благо высших народов.
И хотя сирин брезгливо морщились, при встрече с боулу, а нет-нет, тянули руки, проверить, не прячут ли самки за пазухой оружие, не таят ли ножи под подолами. Покорные клятве верности женщины не сопротивлялись, расстегивали рубашки по первому требованию, позволяли тискать обнаженное тело. Такая доступность и вседозволенность приводила к тому, что сами сирин теряли разумный облик, превращаясь в объятых похотью зверей. Те, кто совсем обезумел, брали покорных, не сопротивляющихся боулу тут же во дворах, не удосуживаясь даже скрыть этот срам за стенами домов.
Грязь насилия низводила сирин до уровня людей. Нет! Делала их намного хуже: крылатый народ не имел права забывать о своей божественной сути!
Именно поэтому командира пятого стило, когда он наткнулся в одном из дворов на "героя" со спущенными штанами, затрясло от желания уничтожить ублюдка, позорящего род сирин. Позорящего его, Эли Грэзу, и тех, кто пал от рук порождений демона.
Юноша сунул меч в ножны, одним рывком поставил на ноги насильника и изо всей силы врезал ему кулаком по морде, затем еще, и еще, превратив за три удара лицо в кровавое месиво. А когда поганец вздумал сопротивляться, и вовсе чуть не убил. Грэзу опрокинул сучонка на землю и принялся его пинать, изрыгая проклятия и брызгая слюной. Оторопевшие от гнева командира драконы в этот момент опомнились, повисли у него на плечах и оттащили от жертвы. К окровавленному насильнику тут же подбежали товарищи.
Один из них зло крикнул:
— Рехнулся?! Это же крысы, боулу!!
Эли в ответ прохрипел:
— Зато вы — сирин!
Обвел тяжелым взглядом своих бойцов и припечатал:
— Застану кого за подобным... убью на месте!
— А ну — пшли вон!! — зарычал на насильников Вэлвиль, и те шустро порскнули со двора, прихватив избитого товарища.
Яир помог женщине подняться, махнул в сторону дома:
— К себе иди!
А Эли уже шагал прочь. У него было чувство, словно его только что в дерьме изваляли — никто, никто из сирин не смел уподобляться бескрылым крысам!! Иначе все жертвы Эли и Иски теряли смысл!
В воротах юноша наткнулся на своего командира. По его напряженному настороженному взгляду понял, что сотник видел всю сцену от начала до конца. Эли не стал останавливаться, ему было наплевать на то, что думает командир майджа. Даже короткое, брошенное в спину "все правильно", оставило Эли равнодушным. Он убил бы и Рои, вздумай тот измараться в подобной грязи.
К вечеру Сырт был свободен от враждебных боулу и от нежити. Правда, оставалось еще подземелье, куда сирин не посмели сунуться. Даже дома людей вызывали у крылатого племени приступы страха — слишком отличались эти темные подземелья от легких, открытых солнцу башен — что уж говорить о смертельно опасных коридорах, которые, казалось, уводили прямо в лапы самого Ансуре. Поэтому маги попросту оплели смертельными заклинаниями каждую из дверей, ведущую в утробу горы.
Майдж драконов разместили в большой норе, похожей на ту, где убили женщину и мальчишку. Только в этом доме хозяева выжили: сирин встретили униженными поклонами женщина и девушка. Эли хотел их прогнать, чтобы не будили в душах его соплеменников грязную похоть, но сотник не дал:
— А стирать и готовить кто будет? Ты, Грэзу?
Опытный Рои был не столь бескомпромиссен, как его солдат. Он не стал отказываться от рабынь. А через несколько дней и Эли привык к их присутствию. Оценил, когда по возвращению из дозора или с очередной зачистки его ждали горячий суп и свежий хлеб, а наутро — выстиранная одежда.
Какими усилиями это давалось боулу, Грэзу не задумывался, пока не наткнулся на младшую из них в коридоре. Она сидела на полу и тихо поскуливала, совсем как раненый звереныш. При виде мрачного Эли, испуганно вскрикнув, попыталась спрятать что-то под передником.
— Покажи! — зло потребовал Грэзу.
Девушка от страха оцепенела и уставилась на сирин. Этот испуганный взгляд неожиданно отозвался болью в сердце Эли: так смотрела Иска в тот последний день, перед тем как стать Айелет.
Не дождавшись от боулу ответа, Эли схватил рабыню за руку и дернул на себя. Девушка болезненно вскрикнула, а в следующее мгновение командир пятого стило почувствовал себя полнейшим дураком: девчонка прятала потрескавшиеся, стертые до крови руки.
Подняв глаза, он увидел затравленный взгляд, по-ребячьи трясущиеся губы, и неожиданно для себя приказал:
— Пошли!
Эли отвел боулу к Яиру, чтобы тот залечил ссадины. Маг не отказался помочь: осторожно обмазав руки девушки какой-то мазью, отправил спать. Утром Грэзу рассказал сотнику о проблемах со здоровьем боулу. Тот в ответ хмыкнул, позвал старшую из женщин и разрешил ей найти еще пару помощниц, готовых работать за еду. Это оказалось легко: привычная жизнь города была нарушена, и в нем поселился один из неизменных спутников войны — демон голода. Все запасы продовольствия оказались в руках победителей, и люди были вынуждены обходиться попрошайничеством, мародерством да охотой на настоящих крыс. А если учесть, что большинство жилищ обчистили еще во время эпидемии, людям приходилось туго. Чтобы хоть как-то обеспечить себя пропитанием, выжившие боулу стали возвращаться к прежним занятиям в надежде, что сделанные вещи удастся обменять на продукты. Лучше всего это получалось у детей и старух — некоторые сирин начинали потихоньку жалеть боулу. Крепко повязанные клятвой верности, они больше не представляли угрозы.
И все-таки люди оставались людьми, готовыми ходить по трупам своих же соплеменников, лишь бы выжить: в Сырте участились грабежи, и его буквально наводнили продавцы любовных утех с женщинами боулу. В завоеванном городе это оказалось одним из самых востребованных товаров.
Эли тоже тосковал без женской ласки, но не хотел марать себя связью с боулу. И в то же время — хотел! Чтобы Иска увидела, поняла, каким он стал, и выкинула из своей жизни. Теперь, на расстоянии, связь с великой Айелет казалась Грэзу тяжелыми кандалами. Что-то в ней было не так. Что-то неправильное. И это "что-то" корежило душу Эли, заставляло каждую ночь падать в черную дыру, до верха заполненную липким холодом.
А в один из вечеров случилось странное... Старшая женщина решила, что командир пятого стило, которого уважают и побаиваются его же товарищи, вполне годится на роль покровителя для бывшей госпожи (молоденькая боулу оказалась хозяйкой дома). Сама служанка уже давно и по собственной воле согревала постель сотнику Рои. Видно женщина, поразмыслив, решила, что лучше один любовник, чем проблемы с сотней охочих до женского тела мужчин.
Подгадав, когда Эли окажется в комнате один, женщина втолкнула к нему свою госпожу. Та сначала, съежившись, застыла на месте, а потом глубоко вздохнула, сделала несколько шагов и принялась расстегивать пуговицы рубашки. Некоторое время Эли оторопело разглядывал, как оголяется боулу, когда же снимать стало нечего, опомнился: вскочил, хотел вытолкнуть девушку прочь, но коснувшись горячего, нежного тела, не удержался, привлек боулу к себе, нашел мягкий, послушный рот. И снова, как тогда в коридоре, она напомнила прежнюю Иску. Своей нерешительностью, покорностью, неумелостью и шелковой гладкостью кожи. И так же как Иска, девушка оказалась невинна. Только Иска, в отличие от боулу, Эли не боялась. У этой же девчонки страх из глаз так и не исчез. Ни в первую ночь, ни в последующие. Боулу боялась своего диковатого, молчаливого любовника, хотя исправно приходила каждый вечер к нему в кровать, краснея и смущаясь — Грэзу делил комнату с Яиром и Вэлвилем. И если Вэлвиль только насмешничал и зубоскалил по этому поводу, то маг сразу уходил, возвращаясь лишь, когда уже все спали. В один прекрасный день Эли застал его мастерящим из бусин зеленоватого сердолика женскую сережку.
Грэзу сразу понял, кому предназначалось украшение — он часто видел Яира в обществе боулу — но предпочел не задумываться на этот счет.
Ночами Сырт оставался таким же опасным, как и прежде: нежить выбиралась из подземелий тайными тропами, которые отследить пока не получалось. Патрули прочесывали город днем в поиске убежищ, и когда находили — сжигали дотла и оплетали заклятьями. В один из таких рейдов Эли наткнулся на развороченный особняк, который привлек его внимание. Грэзу потянуло в него, как вставшую на след собаку.
Пустой дом хранил следы борьбы и колдовства. Давние. Полторы луны, а то и больше. Но в одной из комнат этого дома Эли нашел страшненькую, корявую игрушку, выточенную из узловатого корня. Она валялась у самой стены конюшни и несла на себе следы рук нескольких существ. Грэзу мог бы поклясться, что хозяином этой неказистой игрушки был птенец сирин, а вот тот, кто ее сделал...
Еще до конца не осознав, зачем он это делает, Эли подобрал коряжку и сунул ее в карман. Ему показалось очень важным выяснить, кто ее вырезал.
3 глава
Кобыла уверенно ступала след в след за впереди идущей лошадью, позволяя седоку сосредоточиться на думах. А думы были определенно невеселые. Очень меня беспокоил девиз сирин.
"Время не имеет значения, важен лишь результат, важна лишь судьба сирин..." — эта фраза стала ключом ко всем последним событиям. Она билась в голове беспокойной птицей, отвлекая и не давая сосредоточиться на происходящем вокруг.
Если целый народ в состоянии поставить общий интерес выше личного... такого можно наворотить! Век не расхлебаешь. А сирин, похоже, уже наворотили. Возня с кочевниками хорошо укладывалась в объявленную стратегию. Обхаживать и пестовать чужое племя на протяжении нескольких веков, исподволь готовя сделать их своим оружием в борьбе за империю — это... попахивало массовым сумасшествием среди пернатых.
Я сплюнул — ну и мерзавцы... Ладно сами помешались, так еще умудрились заразить безумством другой народ!
Кобыла нервно всхрапнула и мотнула головой, заставив пристально вглядеться в ночь. Степь только с первого взгляда казалась ровной, как стол. На самом деле ее то тут, то там разрезали глубокие трещины, из которых тянуло сырой прохладой, а то и вовсе попадались круглые ямы, глубиной не меньше чем в человеческий рост или черные провалы, дна которых в темноте было не разглядеть. Приходилось следить за дорогой, чтобы не налететь на неприятный сюрприз.
На этот раз причиной беспокойства кобылы стала обычная летучая мышь, мелькнувшая прямо у морды животного. Погода по-прежнему баловала почти летним теплом, и ночные охотницы еще не ушли в спячку. Я погладил лошадь по шелковистой шее, успокаивая, и снова погрузился в раздумья.
