— Пан подполковник! Дядя! Это не моя инициатива! Майор Качинский приказал. — Капитан выдохнул воздух. — Вы же его знаете?
— Я его прекрасно знаю! — Подполковник усмехнулся. — Но майор Качинский уже два дня отчитывается перед Сатаной. А перед смертью он так старательно рассказывал обо всех своих делах!
Капитан, в очередной раз, судорожно вздохнул.
— Ты что, недоумок, всерьёз думаешь, что я пойду по оставленному вами следу? — Подполковник подтащил к себе своего пленника. — Ты забыл, что я полтора десятка лет служил в армейской контрразведке?
— Дядя Анджей, майор Качинский приказал! — Предпринял последнюю попытку капитан Витковский, окончательно отбросивший свой псевдоним.
— Я тебе сказал, что майора уже нет. — Подполковник старался сохранить спокойный вид. — Пришло время отвечать и всем остальным! Чем ты оправдаешь себя?
Подполковник с трудом сдерживался. С тех пор, как он обнаружил в придорожном лесу "распяленное" между соседними берёзами тело своей шестнадцатилетней дочери, подполковник "тронулся умом", ожидая только одного — наказания убийц своей любимой Стаси. Чего бы ему это не стоило! И кто бы это не сделал!
А на всё остальное ему наплевать!
Пришлось отбросить красноармейские звездочки, которые ему подбросили в качестве "улики". Закрыть глаза на вырезанные на спине и грудях пленницы "красные звёзды". Достоверные сведения указывали, что большевики не балуются такими знаками своего присутствия, предпочитая сожжённые танки и разгромленные рубежи обороны.
А в последнее время добавили повешенных любителей позверствовать, прикрываясь именем советских солдат. Причём, вешали этих тварей со всеми нужными комментариями, поясняя на табличке — кто повешен, кого, когда и каким образом убил. Эффект был просто потрясающий!
Пытались там визжать, оскорблённые в своей "непредвзятости" свободные средства массовой информации англоязычных стран, но мерзкие русские опять-таки обнародовали "грубую бухгалтерию" этих действий, вызывая у цивилизованных европейцев пренебрежение и непонимание своей "тупой славянской наивностью".
Всё это подполковнику Вилку было прекрасно известно. Приходилось вынимать из, вполне заслуженной, петли всяких деятелей "сопротивления". Причём, некоторых из них подполковник, с превеликой радостью, повесил бы сам. Главной интригой этого действа было то, что "рукой божьей", в данном случае, выступали безбожные большевики.
Подполковник отвернулся от пленника. Всё, что его непутёвый племянник пытался привести в своё оправдание, было подполковнику прекрасно известно. Он сам, в аналогичном случае, привёл бы более убедительные оправдания. Подполковник кивнул своему помощнику. Хорунжий извлёк из своего бездонного вещмешка веревку и кинулся искать ближайшее подходящее дерево.
Не стоило нарушать традицию, взятую на вооружение большевиками.
Пленник дёрнулся, но понимая, что для него всё уже закончилось, смирился.
Вскоре вернулся хорунжий, молча кивнул, поясняя, что задание выполнено.
— Что писать, пан подполковник? — Спросил он, протягивая своему командиру заранее заготовленную "табличку висельника".
— Пиши, что "казнён убийца и вор Адам Пшегота". — Ответил подполковник.
— Что, дядя, боитесь опозорить своё благородное имя? — Попытался подать голос пленник.
— Заткнись идиот! — Мрачно бросил подполковник Вилк. — Я пытаюсь позаботиться о твоей матери, которой неприятно будет слышать, что сына повесили за убийство троюродной сестры. И спасаю от общего презрения и ненависти твоих братьев, не виноватых в том, что старший брат оказался убийцей и садистом.
— А если мы одержим победу? — Привёл последний повод капитан Витковский.
— Идиот, ты что не видел реакцию местных хуторян на нападение большевиков?
— А причём тут их реакция? — В свою очередь удивился капитан.
— Ты видел кого-нибудь, кто бы вас поддержал? — Начал пояснения подполковник. — И давно уже никого не видел! — Продолжил он вдалбливать своё мнение племяннику. — Везде вас только терпят. Подобострастно кланяются и плюют в спину, стоит только отвернуться.
— Хлопы всегда такими были! — Ответил ему капитан Пшегота.
— Значит нужно делать выводы из этого, кретин. — Вспыхнул вдруг подполковник. — А вы начали их зверски резать, выставляя виноватыми русских. Вы что, действительно, поверили, что они не узнают, кто это сделал на самом деле?
— А кто собирается спрашивать их мнение? — Бросил капитан Пшегота.
— Ну всё! Хватит! — Решился, наконец-таки подполковник. — Хорунжий, найдите для него подходящее дерево и не забудьте повесить табличку!
Подполковник отвернулся и пошёл вдаль от места казни, страшась поменять своё мнение.
Старший лейтенант Аникушин прикидывал потери своей роты после этого боя. Погибло не так уж и много, учитывая внезапность нападения. Ранено, конечно, было больше, но вполне терпимо. По крайней мере, он ожидал от исхода этого боя намного более худших результатов. Но пронесло!
Всех "своих" решено было вынести с поля боя, чтобы похоронить в отдельном месте, в том числе и одного поляка. Польского подполковника больше всего поразила "странная логика" красноармейцев, согласно которой погибшие в одном бою считаются союзниками и должны быть похоронены в одном месте.
— Матка Бозска. — Шептал поляк. — А может так и должно быть?
Спешили по ночному лесу русские бойцы и польские жолнежи, кричали команды сержанты и капралы. Наконец, выскочили к тому месту, где русские бойцы, получив пароль, разрешивший им расслабиться, решили оторваться, но возникли новые проблемы и всем, без исключения, командирам пришлось бежать к командному пункту русских. Оказывается, немцы решили устроить очередную проверку своим польским союзникам.
Ждала их впереди полноценная засада, пройти которую могли только отряды Армии Крайовой.
— Должен вам сказать, подполковник. — Начал разговор майор Смирнов. — Что кто-то из ваших солдат продал нас "с потрохами". И выход у нас только один — повесить эту тварь на виду у противника и прорываться на восток.
— Пан майор, позволит мне высказать своё предложение? — Ответил ему польский офицер.
— Конечно, пан подполковник. — Русский майор успел убедиться в деловых качествах польского командира.
— Давайте обойдём этих "гансов", и посмотрим, что на самом деле, они из себя представляют?
— Вы что-то подозреваете? — Майор Смирнов не хотел штурмовать никакие рубежи обороны.
— Вы знаете, пан майор, но день назад тут никого не было. — Подполковник Витковский сделал непонятный жест рукой. — А это значит, что никакие серьёзные части перебросить в данное место не могли. А несерьёзные мы пробьём насквозь и забудем!
— Пан подполковник, никак не может забыть польскую самоуверенность! — Ответил русский майор. — Напомнить тридцать девятый год?
— Не нужно! — Усмехнулся поляк. — С тех пор я изрядно поумнел! Я!— Подполковник задумался. — Но не немецкие генералы! А значит есть шанс их обмануть.
Затем была организована демонстративная переброска, на виду у немцев, живой силы и техники, в лице "двух танковых рот", состоявших из трёх БТ и одного Т-26, гоняемых вдоль дороги, и батальона стрелков, который демонстративно путешествовал по шоссе, показывая возможность ввязаться в бой в любом месте фронта. Немецкие генералы тихо охреневали от переброски русских резервов, которых в данном месте не могло быть ни в каком случае, но, получив данные разведки, торопливо перебрасывали на данный участок фронта всё, что у них было.
В конце концов, немцам "помахали ручкой" и спустя два дня пробили фронт в другом месте, где по мнению генералов рейха — "ничего быть не могло в принципе". Но в торопливо расширяемый прорыв устремились все, кто оказался в данном месте котла окружения. Батальон 513 полка под командованием майора Смирнова. Остатки второго батальона 14 танкового полка тридцать шестой механизированной бригады, почти в полном составе полёгшей в бесполезных контратаках. Сводная рота конников седьмой кавалерийской дивизии, которой удалось уйти на второй день немецкого прорыва, только отдельные всадники остались в немецких тылах. Артиллеристы пятого дивизиона сороковой бригады резерва Прибалтийского фронта. И много других бойцов, подобранных батальоном майора Смирнова при выдвижении к линии фронта.
Самым удивительным было то, что из тысячи ста сорока бойцов сводного полка майора Смирнова, вышедших в прорыв, более двухсот пятидесяти составляли поляки, решившие что "с немцами им не по пути".
19 августа 1941 года Москва
Затрезвонил будильник и Виктор моментально подскочил на кровати, спустя мгновение остановил беспокоящий звонок. Посмотрел по сторонам. Стась продолжал спать на своей раскладушке, сладко посапывая носом. Удивительно, но подростку нудный шум звонка не помешал видеть продолжение сна. Оставалось только позавидовать этому свойству молодого организма, которое постепенно утрачивается по мере взросления.
Виктор зевнул, потянулся за гимнастёркой, сложенной на соседнем с кроватью стуле. Натянул бриджи, намотал портянки и надел сапоги, стараясь как можно меньше шуметь. Мальчишка за вчерашний день сделал работу, по крайней мере, трёх взрослых мужиков. Не стоило поднимать его раньше времени.
На кухне толпилась почти вся их "коммуналка". Раскланивались соседи с неестественными улыбками, привыкли за это время к его отсутствию. Ещё бы, больше года он не беспокоил их своим существованием. Пара подобострастных поклонов обозначила тех идиотов, которые пытались занять его жилплощадь, сочиняя нелепые подробности про подрывную деятельность "этого врага народа". Виктор поклонился с такой же идиотской улыбкой. Остались дома? Вот и тихо радуйтесь своему везению! А то, на Колыме мест много, не на одну Москву хватит.
Поставил на газовую плиту чайник, закурил папиросу, ожидая, когда вода вскипит. Можно, конечно, уйти к себе в комнату, но не стоит вводить соседей "во искушение" отправить к тебе в чайник изрядную горсть соли. Приходилось с этим сталкиваться на "заре проживания" в данном месте. Пришлось тогда применить все возможности воздействия своего мундира. Попробовал принесённый с кухни суп, скривился от дикого количества соли, насыпанной в его кастрюлю нежадными соседями, и пришёл к выводу, что решать данный вопрос нужно немедленно, иначе жить здесь будет невозможно.
Радостная соседка, воспринимавшая нового жильца, как очередную жертву, тихо млела от счастья, представляя рожу этого совслужащего, не понимающего в какой "гадюшник" он попал. Она даже репетировала различные степени возмущения, на тот крайний случай, если этот идиот придёт разбираться. Поэтому, когда вместо "цивильного дурака" в их комнату вломился командир в фуражке с синим околышем, а, самое главное, со злополучной кастрюлей в руках, она испытала такое "послабление" желудка, что не решилась встать из-за стола. Дальше было ещё страшнее. Этот НКВДэшник нашёл тарелки, налил им по полной миске, терпеливо дождался когда они всё это сожрут. Заботливо убрал кастрюлю и сообщил им с мужем, что вечером придёт проверить, как они доедят оставшееся!
Рассказов об этом "мерзавце" хватило всем кумушкам не на один год. По крайней мере, Виктор не находил идиотов, желающих "усовершенствовать" содержимое его кастрюль уже семь лет. Но последний год его тут не было и соседи могли подзабыть опасное соседство.
За время его перекура из кухни исчезли все мужчины призывного возраста, находящиеся в данный момент не на работе, впрочем и их жёны, остался только сердитый вахтёр какого-то совучреждения, Виктор никак не мог запомнить название, Капитоныч.
— А скажи мне, товарищ командир, почему ты здесь? — Торжественно обозначил цель своего присутствия вахтёр.
Виктор только усмехнулся столь примитивной проверке. Загасил окурок в громадной пепельнице, "верой и правдой" служившей всем мужчинам их коммуналки не один год.
— Иван Капитоныч, а тебя не удивляло то, что меня здесь не было больше года?
— На то ты и командир Красной Армии, чтобы служить Отечеству, куда тебя пошлют! — Сделал вывод Капитоныч. Посмоктал свою самокрутку и продолжил. — Но счас-то война идёт, а ты дома?
— А со всей коммуналки никто, кроме меня, на фронт не ушёл? — Поразился Виктор. — Тебя это не удивило?
— Так то же, народ больше по торговой части. — Пояснил ему вахтёр. — Куда им воевать! Пусть своим делом занимаются.
Виктора вдруг взяла злость. Оказывается, чтобы не попасть на передовую, нужно устроиться "по торговой части". Старательно пересчитывать на складах кальсоны и портянки, обмывать, вместе с проверяющими, "недостачу", пропитую по разрешению вышестоящего интенданта. Клясться и божиться, что всё на складе было, но захватил супротивник, неожиданно перешедший в наступление. Устраивать поджоги складов и клятвенно утверждать, что проклятые немцы, или кто там на должности супротивника, применили зажигательные мины и снаряды.
Насмотрелся Виктор на подобных индивидов. Больше всего этих интендантов поражало то, что их смогли вычислить. Они продолжали тупо тыкать пальцами в свои цифры, утверждая, что всё нормально. Что всё сходится, на их бумагах. Ну, а тот кретин-лейтенант, утверждающий, что майор интендантской службы Рабинович пустил "налево" половину отпущенных его части продуктов, всего лишь душевнобольной. Даже, когда находились проданные продукты, появлялся ещё один "Рабинович", но повыше рангом, советующий подполковнику не совать нос не в свои дела, а поискать другое место приложения "своих скромных возможностей".
Результатом подобного "наезда" тогда стала полная смена интендантского состава проверяемого корпуса, даже тех, кто не пытались "поставить на место" подполковника Зайцева. Отправлялись эти воры пилить лес, лелея смутную надежду, что придёт время и они смогут оправдаться и доказать, что обкрадывая советские войска, вносили свой вклад в победу Передовой Европы над грязным российским коммунизмом.
Столь мягкое наказание возмущало солдат, но, когда дело касалось интендантской службы, законы, даже военного времени, становились странно мягкими и человеколюбивыми.
И только в том случае, когда ослеплённые жадностью интенданты умудрялись продать оружие или боеприпасы, ожидал их штрафной батальон. Но оказалось, что и там они умудряются найти лазейку, позволяющую пересидеть в тылах все три месяца официального приговора. Виктор тихо зверел и прикладывал всё своё влияние для доведения дела до "логического конца". Но вмешивались военные прокуроры армий и фронтов, пытаясь оправдать своих соплеменников. Виктор махал своей корочкой личного представителя наркома НКВД и слетали со своих постов, с изрядным понижением, данные товарищи. Но оказывалось, что для изменения самого сурового приговора достаточно незаметных клерков, тупо перекладывающих бумажки из одной стопки в другую. Самое главное, чтобы им вовремя сообщили какую бумажку и куда именно переложить!
С этим что-то нужно было делать?
Самый кардинальный вариант предполагал отправить всех военнослужащих интендантского управления в Сибирь — пересчитывать кубометры спиленной древесины и перелопаченного грунта. Как советовал в своё время, согласно анекдоту, генералиссимус Суворов: "После двух лет службы интендантом — сажать без суда и следствия!" Но возникал риск остаться вообще без тыловых служб.
