4. Люди и нелюди

— Эй, батя! Ба-ать!

Двор ответил молчанием. Дверь в дом тоже открыта наполовину — это уже непорядок: Мильх за такое браниться не устаёт. Дескать, "хорош уже комарья в сени напускать". Но вот сейчас сам оставил широкую щель — налетай, мелкие кровопийцы, милости просим... Не похоже на него.

Рэлька вошёл в дом, как в холодную воду — непроизвольно задержав дыхание. Предчувствие поднималось в нём тёмной волной — нехорошее, недоброе.

— Батя.

Дом не отозвался. Ни шороха, ни шёпота. Омут безжизненной тишины, в которой слышен лишь стук собственного сердца, ускоряющийся с каждой секундой. Первым, за что взгляд зацепился, был топор, лежащий прямо посреди комнаты, у стола. Проглотив сухой ком, застрявший в горле, Рэлька шагнул через порожек...

— Ба...

Мильх сидел на полу, спиной подпирая печь. Глаза закрыты, крепкие руки бессильно раскинуты. Казалось — старый "коровий доктор" внезапно устал по дороге из горницы в гостевую и присел отдохнуть прямо там, где стоял. Опёрся спиной о тёплый камень, задремал...

— Батя!

Сердце двух раз не успело ударить, а Рэлька уже присел рядом, схватил приёмного отца за плечи и осторожно потряс, с испугом глядя в непривычно бледное лицо. Веки, словно вырезанные из старого пергамента, дрогнули и медленно, осиливая немыслимую тяжесть, поднялись. Рэлька ожидал увидеть взгляд, затуманенный болью, но глаза Мильха были пронзительно ясными.

— Бать, что... что мне делать? Что делать, а?

Губы — серые, ни кровинки — шевельнулись и Рэлька разобрал еле слышное:

— Судьба...

* * *

— Оставь его.

— Нет.

— Оставь, он умер. Обычный человек, таких на свете пруд пруди. Не ровня тебе, и даже не родня.

— Нет... он... он вырастил меня.

— За это ему спасибо. Он умер, не мучаясь. Ты доволен?

— Что? — Рэлька поднял голову и посмотрел на присевшего рядом Вильгу.

— Он не мучался, — повторил тот. — Ты доволен?

"Ты доволен? — тонко звенело в голове. — Ты должен быть доволен. Он был старый, он всё равно скоро ушёл бы от тебя. Немощный, страдающий, ненавидящий своё бессилие и всех, кто это бессилие видит. Неужели, ты хотел бы, чтобы это случилось так?"

— Прочь из моей головы, — глухо произнёс Рэлька, не глядя на Келию. — Плевать, правду ты говоришь или нет. Уйди!

— Ты сильный, — улыбнулся Вильга. — Я сразу догадался. Но только когда ты отказался с нами уехать, понял, насколько сильный. Фоль рассказывал, "чёрных" специально такому учат — сопротивляться чужим чующим, да сверх того ещё и ментатов в помощь приставляют. А ты сам умеешь, даже не обучаясь. От рождения. Это потому, что ты — один из нас.

— Фоль... кто он? Кто вы такие? Кто... я такой?

— Выродок, — в голосе Вильги не было ни насмешки, ни отвращения. — Полукровка. Сын выродка и человека. Как я, как она. А Фоль... Лия сказала, он мёртв. И тётя Эгра — тоже, и Сван. Это плохо, но могло быть и хуже. Главное — охотники тоже мертвы, а мы — живы. Мы втроём: ты, я и Лия.

— Нет, — выдохнул Рэлька. Мир — привычный, знакомый — уходил у него из-под ног, неумолимо скатывался в бездонную яму. Он боялся, что, упав на самое дно, разобьётся на множество мелких осколков, разлетится стеклянной крошкой, как тот ангел из Мёртвого города, перестанет быть собой.

— Ты — один из нас, — терпеливо повторил Вильга. — Тебе следует быть с нами. Уйдём вместе. Прямо сейчас.

— Зачем? Ну, зачем ты... его...

— Он держал тебя. Здесь, среди тех, кто никогда не признал бы своим странного подкидыша. Я просто освободил тебя. Сейчас ты не понимаешь, даже ненавидишь меня — пусть так. Ненависть перекипит, а понимание — лишь вопрос времени. Пойдём отсюда, Рэля.

— Нет.

— Ты нужен нам, а мы нужны тебе. Дело не в Лии, ты сам это знаешь, сам чувствуешь. Пойдём, пока кто-нибудь не заявился сюда, и мне не пришлось снова...

— Нет! — Рэлька заставил себя разжать пальцы и тело Мильха медленно завалилось на правый бок. Он встал, чувствуя внутри странную пустоту. — Убирайтесь! Проваливайте! Кто бы вы ни были, идите к бесам куда хотите! Я никому не скажу, что вы были здесь, но уйдите, уйдите же!

— Не глупи. Тебе незачем здесь оставаться. Тебя ничто здесь больше не держит. Ничто и никто.

"Я хочу заплакать, — думал Рэлька. — Почему я не могу просто заплакать? Это ведь и впрямь больше не Келия, это только Вильга и его слова. Я слушаю их... и мне хочется сдаться".

— Заба-авно, — Вильга вдруг замолчал, прислушиваясь, — кое-кто всё-таки припожаловал. Вот уж не ждал...

Он не двинулся с места, только Келия отступила за спину брату. А Рэлька, удивлённый и растерянный, обернулся на торопливый стук шагов в сенях. Если это не Фоль и не охотники...

— Ксана?!

Он узнал её с трудом. Растрёпанная, осунувшаяся, она задыхалась, словно пробежала без передышки несколько лиг и после этого хорошенько повалялась в пыли. Юбка, недавно выглядевшая чистой и нарядной, пришла в совершенную негодность. На левой скуле красовался огромный синяк.

"Может, её лошадь сбросила? — мелькнула в голове смутная догадка. — Ведь не бежала же она и впрямь от самого дома с этой штукой..."

В руках Ксана сжимала обнажённую саблю — не иначе, отцовскую. Держала она её неловко, неумело, но когда подняла оружие, выставив клинок перед собой, руки девушки не дрожали.

— Так и знала! — прошипела она. — Предатель! Гад!

Смотрела она при этом прямо на Рэльку, поэтому сомневаться, кому предназначены её слова, не приходилось. Впрочем, было у Ксаны что и остальным сказать.

— Твари проклятые! Выродки! Убийцы!

— Спасибо, — осклабился Вильга. — Так всё и есть. Но вот откуда ты здесь взялась, дурочка?

— Запах! — зло бросила ему Ксана. — Ваш мерзкий запах! От подкидыша тянуло не так, как обычно, нужно было только вспомнить, кто вонял похоже! И я всё-таки вспомнила, смекнула! Слышишь, ты, тварь?!

— Чующая! — улыбка паренька стала хищной, пугающей. — Вот так-та-ак!..

— Сдохните! — крикнула Ксана, замахиваясь тяжёлой саблей. — Сдохните все!

Вильга... уследить за его движением Рэлька не сумел — вроде, вот только что пепельноволосый ещё сидел, расслабленный, а вот он уже стоит, чуть пригнувшись, перед девушкой и протягивает вперёд руки, точно желая обнять нежданную гостью и закружить её в танце...

— Х-ха!

Сабля с грохотом покатилась по полу — прямо под ноги оцепеневшему Рэльке. Ксана тоже покатилась, но уже в другую сторону — к окну; докатилась до стены, чувствительно грянулась о неё и застыла, недвижимая. Едва моргнуть времени хватило, а Вильга уж стоял над упавшей.

— Когда-нибудь все мы сдохнем, — он не сдержал издевательский смешок. — Да, когда-нибудь. Но кое-кто — прямо сейчас.

Девушка не шевельнулась и не отозвалась даже стоном. Обеспамятела от удара? Или...

"Мертва", — сам себе сказал Рэлек... Нет, не сам сказал, и не Лия нашептала. Это поднялся из глубин души-омута живущий там "постоялец". Поднялся, выглянул из глаз мальчишки... и впервые за четырнадцать лет вдруг решил с ним заговорить.

"Мертва, — бросил он с хладнокровной беспощадностью. — Как Мильх, как чёрный пастырь, как Хан Кравиц, как, очевидно, и Норен Хель. А до них — ещё Рузка, Тереш, старая Наина. Кого-то ты знал лучше, кого-то хуже, кто-то тебе нравился, кто-то не слишком. Но теперь между ними есть одно неоспоримое общее — смерть. Ты доволен, малыш?"

— Смотри, Лия, — Вильга склонился над Ксаной. — Ещё дышит. Живучая...

Его сестра не двинулась с места, но как бы подалась вперёд, и вид у неё сделался неуверенный.

— Нет, — резко мотнул головой пепельноволосый, отвечая на неслышимые слова. — Оставить "чёрным" ментата? Да я лучше сам себе палец отгрызу! Человечность — человечкам, милая. Милосердие Чёрного Лика не даруется врагам. Вспомни Глет, вспомни мать. Вспомни! И бросай уже мерить их нашими мерками.

Пока смолянин говорил, из его пальцев вытянулись острые, тускло блестящие когти.

"Она ещё жива! — Рэлька смотрел на лежащую девушку и пытался выкарабкаться из ямы собственных чувств. — Жива!"

Ксана, что вошла в его дом с саблей в руках, была ему не знакома. Куда подевалась привычная ехидница и вредина, зеленоглазая заноза, воображала и первейшая заводила в самых дурацких авантюрах ривецких подростков? Она явилась сюда одна, никого не позвав на помощь, ведомая лишь жаждой мести. Как гончая примчалась по тонкому следу, вместо того, чтобы оплакивать страшное в своей внезапности горе. Вместо слёз и заломленных в отчаянии рук — сухие глаза, недетская ярость и тяжёлая отцовская сабля...

"Глупо, — заявил "постоялец" уверенно и спокойно. — Глупый, необдуманный поступок, и столь же глупый конец. Как насчёт тебя, малыш? Ты тоже хочешь сделать глупость?"

Рэлек нагнулся и поднял с пола обронённое Ксаной оружие. Против ожиданий, рукоять удобно легла в ладонь, а сам клинок оказался куда легче, чем думалось.

— Не трогай её, — сказал Рэлька громко.

Вильга, уже примерившийся опустить когтистую руку на шею девушке, замер.

— Дуришь, Рэля, — голос его звякнул ржавым металлом. — Играешься в благородство. А нужно просто понять: она — враг. Сейчас — бестолковая и беспомощная, но уже через пару лет станет смертельно опасной. Врагам нельзя позволять подняться, вырасти и окрепнуть. Упавших врагов следует добивать.

— Не трогай, говорю, не то...

— Не то что? — Вильга выпрямился и повернулся, серые глаза его блеснули. — Что ты сделаешь, дружок?

Он не прыгнул, помнилось — просто шагнул к Рэльке, и тут пол под ногами подкидыша будто ожил: доски половиц встали вдруг дыбом и ахнули его по спине с такой силой, что в очах потемнело. Следующие несколько секунд дышать оказалось делом непривычно трудным, и пока он первый мучительный вдох делал, успел понять: вовсе не пол вздыбился и ахнул, а сам Рэлька ахнулся оземь. Не без помощи Вильги, само собой. Усевшись верхом на поверженного мальчишку, тот улыбнулся ему, показав жутковато заострившиеся зубы.

— Ты сильный, да, но это вовсе не значит, что ты можешь со мной тягаться, малыш.

Серые глаза под длинной пепельной чёлкой... как же Рэлька раньше не замечал, насколько они старше юного, мальчишеского лица?!

— Не трогай... её! — просипел он, безуспешно пытаясь вывернуть свои запястья из железной хватки когтистых пальцев. — Хочешь, чтобы я... пошёл с тобой... пойду... но её ... не трогай!

Страшную, хищную улыбку сломала судорога гнева.

— Дурак! Её я прикончу в любом случае! Ну, почему ты не хочешь понять, дурья голова, что если ты не с нами, тогда ты — с ними! С человечками! С этими вшами на теле земли! Сила бесовская, ты должен, должен уйти с нами! Не заставляй меня... Во имя Чёрного Лика, Рэлек, у тебя нет иного выбора! Я тебе его не оставил... Проклятье, Лия, сделай же с ним что-нибудь! У меня тоже нет выбора, он должен пойти с нами!

"Если ты не согласишься, то умрёшь, — деловито подсказал чужак, глядя глазами Рэльки в серый водоворот ярости и надежды. — Скажи ему "нет", и он тебя убьёт. Милосердно, как Мильха, без лишней боли и страданий. Но и без жалости, которую убил в себе много раньше".

"Кто... Кто ты?"

"Не меня спрашивай, а ему отвечай, малыш. Ты хочешь жить вечно?"

— Нет... — выплюнул Рэлька в кривящееся нечеловеческим оскалом лицо. — Мне ни к чему...

Бах!

Грохот выстрела слился со звоном разлетающегося вдребезги оконного стекла.

Бах! Бах! Бах!

При каждом "бах" Вильга вздрагивал всем телом и из его груди на Рэльку щедро брызгало красным и горячим. После четвёртого выстрела серые глаза погасли, пепельноволосый приоткрыл рот, но сказать ничего не смог — лишь судорожно всхлипнул и повалился вперёд, накрывая своим телом ошалевшего и оглушённого подростка.

Собрав все силы и едва не крича от накатившегося волной ужаса, Рэлька столкнул его с себя и ещё увидел, как Келия спугнутой белкой бросается к дверям; а потом услышал, как указывающий ей в спину воронёный "палец" издаёт лишь разочарованное "щёлк"...

— Т-туча... — Даймир тяжело опёрся о карниз, заглядывая в комнату через разбитое окно. — В этой штуке ещё должно было остаться три патрона... Какого...

Рэлька ничего ему не сказал. Он откинулся на спину, закрыл руками окровавленное лицо и наконец-то дал волю слезам. Первый и последний раз в своей жизни.

14.

Лик, огромный и багряный, похожий на огненный апельсин, садился в тёмно-синие разводы облаков — значит, завтра будет дождь... или не будет? Бес их разберёт, эти деревенские приметы.

Человек, сидящий на крыльце, поправил плащ на плечах и поморщился. Вместе с вечером пришла зябкая сырость и обосновавшаяся в правой руке боль сделалась совершенно невыносимой. Конечно, болели и ссадины на лице, половина которого превратилась в сплошной синяк, ныли опухшие колени, едва сгибалась ушибленная шея, но в сравнении с рукой всё это казалось сущими пустяками. Раздробленная кисть скрылась под плотным лубком повязки, бинты рядом с чёрной одеждой казались особенно белыми.

В Бастионе отличные целители, они способны сотворить чудо, если для чуда ещё осталась хоть малейшая возможность. А он, по крайней мере, жив — это уже немало.

В ворота заглянул пожилой мужичок — кажется, сосед Мильха — увидел пастыря, поклонился торопливо и тут же исчез. Здесь Даймира по-прежнему боялись. И теперь, кажется, даже больше, чем прежде.

— Иногда я тебя тоже боюсь.

— В самом деле?

— Да.

Из-за угла дома вышел невысокий, но очень мускулистый мужчина лет тридцати, длиннорукий, загорелый и голубоглазый. Опрятно одетый... Малеш всегда опрятно одет.

— Выбраться с раненой рукой из колодца — такое даже для тебя чересчур.

— Я об этом не думал, когда выбирался. Просто жить хотел.

Малеш фыркнул, покрутил от избытка чувств коротко остриженной головой и спросил:

— Может, хоть теперь объяснишь, за каким лядом ты поехал в Фарбунг один? Почему мне пришлось изнывать от безделья и неизвестности в этой дыре, Штолене?

— Потому, что я хотел дать ему шанс.

— Не понимаю, — нахмурился ментат, присаживаясь рядом с напарником. — Зная тебя, не думаю, будто ты собирался дать Кравицу возможность избежать наказания. Тогда шанс на что?

— Шанс уйти самому. Избежать публичного позора. Я знал Хана несколько лет. Он был отличным охотником, лучшим среди многих. Жаль.

— Сочувствие? От тебя? Дайм, мне кажется, это кто-то другой говорит, не ты.

— Не сочувствие... ладно, забудь. Теперь уже неважно. Лучше скажи, смог взять след?

— Не смог. И никто бы не смог. Отставая на три часа, не имея отпечатка эмоауры, не зная даже примерного вектора поиска... Чего ты вообще от меня ждал? Чуда?

— Не кипятись, я ведь не упрекаю.

— Ещё бы упрекал!

Помолчали, глядя на закат. Последний ломтик огненного "апельсина" быстро тонул в подёрнутой багрянцем синеве, истончаясь на глазах.

— Я видел трупы, — нарушил тишину Малеш, ущипнув себя за острую щегольскую бородку. — Признаться... мне стало не по себе. С чем ты тут столкнулся, можешь сказать?

— С мимиками, — голос Даймира звучал глухо.