Пёстрые перья, или вся правда на ночь

Карета стала замедлять ход, и вскоре остановилась. Я хотел было выглянуть в окошко, но Молль резким тоном велел сидеть и не двигаться. Потом он привстал, придерживая полы кафтана, и приоткрыл занавеску на окошке.

Снаружи слышались странные звуки. Молль некоторое время прислушивался, склонив голову. Потом открыл дверцу, и, прорычав мне: "сиди здесь!", выпрыгнул наружу.

Едва он вскрылся, я вскочил с места и прилип к занавеске. Я слышал только топот ног, глухой стук и лязг.

Потом раздался ужасный крик. Он длился, пока не поднялся до нечеловеческого визга, и внезапно оборвался.

Я сильно вздрогнул, потерял равновесие и судорожно уцепился за дверцу. Та раскрылась, и я вывалился наружу.

Мы стояли посреди реденького леса. Дорога здесь начинала сужаться, прорастала травой и пропадала в густом кустарнике. Немного в стороне темнели какие-то полуразвалившиеся постройки. Я огляделся.

Рядом с соседним возом лежал человек. Это был охранник. Оружие в неловко вывернутой руке упиралось ему в бок. Но его это уже не волновало. Ещё один, возчик, свешивался из телеги. С волос его текла тонкая тёмная струйка, пятная дорогу.

У дальних телег суетились люди. Я всмотрелся туда, и не сразу заметил, как из-под ближайшей телеги выбрался человек. Весь перепачканный и покрытый пылью, он бросился к нашей карете. Человек — это был один из возчиков — почти добежал до переднего колеса, как вдруг запнулся, взмахнул руками, и повалился ничком. Скребя скрюченными пальцами землю, он ещё пытался ползти. Из спины его торчало тонкое древко.

Вцепившись в ступеньку, я застыл на месте. Вразвалку подошёл Тим, наступил мужчине ногой на спину, и выдернул своё копьецо. Окинул меня диким взглядом, и так же неторопливо удалился.

Неощутимо переступая, я подобрался к лежащему на земле возчику. Наклонился, собираясь осмотреть рану. По его телу внезапно прошла судорога. Он дёрнулся раз, другой, и застыл.

Разрываясь между страхом и жадным любопытством, казавшимся мне самому ужасным, я пошёл вдоль обоза. Пройдя мимо телеги, вышел к карете наших попутчиков. Дверцы её были распахнуты насквозь. Она стояла, склоняясь на одну сторону. Обойдя карету, я понял, почему. С той стороны из дверцы, наполовину высунувшись наружу, лежало тело толстого торговца. Что это был он, я догадался по его сложению и одежде. Головы у него не было.

В глазах у меня поплыли лиловые круги. Я сложился пополам, и меня вырвало.

Когда во мне уже не осталось ничего, кроме желчи, я, скорчившись, отошёл от кареты. Пробрался мимо тяжело гружёного воза, затянутого грубым полотном, и увидел впереди собравшихся в круг разбойников. Направился к ним, и вступил ногами во что-то мягкое. В панике не сразу понял, что вижу. Оказалось, это меховая накидка давешней дамы. Немного поодаль белел полотняный комок — смятая нижняя юбка.

От группы собравшихся у телеги раздался гомон, и громкая брань. Они немного расступились: только что получивший рану Грач, держась за руку, отходил в сторону. В центре круга остался рослый мужчина. Это был начальник охраны обоза наших попутчиков. Камзол его в нескольких местах был распорот и пропитан кровью. У ног охранника лежал его товарищ, очевидно, выбывший из схватки.

Начальник охраны поудобнее перехватил тяжёлый офицерский палаш. В другой руке он сжимал короткий клинок. Лицо у него было отчаянное. Очевидно, он собирался дорого продать свою жизнь.

В круг вошёл Чеглок. В правой руке у него был охотничий нож, левая обмотана курткой. Он медленно пошёл к противнику, двигаясь по кругу. Зрители потеснились, освобождая пространство для боя, и закрыли мне обзор своими спинами.

Завертевшись на месте, я подбежал к возу. Уцепившись за обод колеса, попытался взобраться на ось. Потом в тесном круге зрителей снова появился просвет, и я увидел.

Всё было кончено. Рослый начальник охраны опустился на колени. Палаш выпал из его руки. Потом он медленно повалился набок. Зрители восторженно зашумели. Чеглок спокойно принялся вытирать окровавленный нож.

Круг распался. Оставшийся на месте схватки Бобр снял с поверженных охранников оружие, а затем добил двумя точными ударами.

Я стоял у воза, не решаясь ни пойти дальше, ни убежать. Меня заметили.

— Кажется, наша красотка решила принарядиться? — сказал Молль. Он улыбался. От дурного настроения не осталось и следа. Белые зубы его блестели, подчёркнутые курчавой бородкой.

Я опустил глаза. В моей правой руке была зажата меховая накидка.

— Мне хотелось отдать её хозяйке.

Хмурый Чеглок взял у меня накидку, и отбросил в сторону:

— Я тебе получше найду.

Заночевали мы в тех самых полуразрушенных строениях. Перед этим я увидел, как захваченный обоз — телеги и карету — загоняют в лес. Я ожидал шума и треска, когда они будут продираться через заросли. Но повозки исчезли тихо, только закачались, шурша, ветки густых кустов.

В путь мы тронулись затемно, а к полудню повстречали небольшое селение. В селении была гостиница, и пост солдат. Мы благополучно миновали их, и выехали на хорошо укатанный тракт.

Глава 23

Дорога теперь всё время шла вверх, прежде покатые холмы превращались в настоящие горы. По их склонам взбирались рощицы вечнозелёных растений.

В ближайшем городке, где проводилась ежегодная ярмарка, мы избавились от большей части нашего имущества. А ещё через несколько дней разбили лагерь в хвойном лесу, зажатом между гор.

Предводитель разбойников не дал никому отдохнуть ни минуты. Стоило остановиться, все принялись за дело. Были устроены землянки, отхожее место. К концу дня все валились с ног, но работа была закончена.

Мне понравилось на новом месте. Лес здесь был густой, дикий. Наверное, в некоторые уголки никогда не ступала нога человека. Иногда я уходил от лагеря, находя всё новые укромные полянки, и чудесные, освещённые солнечным светом рощицы. Воздух был такой, что кружилась голова. Его можно было пить, как вино. И почему-то я совсем не боялся заблудиться. Стоило мне отойти от лагеря, во мне словно раскрывалась карта, и я всегда знал, где нахожусь.

Однажды меня позвали к Чеглоку в землянку. Знакомая мне Хронография была разложена на ковре. В книге открыли новую страницу. Там были горы, реки и дороги, извивающиеся меж аккуратно нарисованных ёлочек.

Главарей интересовала одна дорога. Она тянулась от границы, проходя мимо городка, окружённого на карте миниатюрным частоколом. Потом дорога начинала петлять, входила в лес, пересекала горную речку, и выбегала на большой тракт.

Меня просили прочесть все относящиеся к ней надписи. Я старательно читал, мои слушатели водили вслед прочитанному пальцами. Они стали тихо переговариваться, а я присмотрелся к месту, где линия проходила через реку. Там не был нарисован мост, как я сначала подумал. Скорее, здесь было указано направление, в котором следует переправляться. Среди стилизованного изображения кустов у берега я увидел не замеченные мною ранее буквы. Они были вписаны вручную, и чернила местами расплылись. Там было маленькое о, п, ещё п побольше, и стрелка, указывающая вниз.

— Что ты там вынюхиваешь? — вырвал меня из задумчивости голос главаря.

Я показал. Они посмотрели, потребовали объяснений. Я ничего не смог сказать. Они немного подумали и махнули рукой.

Потом меня отпустили, и я ушёл к себе. Но загадочная надпись не давала мне покоя. Что могли означать эти буквы? И название речки показалось мне смутно знакомым. Я мучился, ворочаясь на своём лежаке, пытаясь вспомнить, пока не заснул.

Мне снился жуткий сон. Начинался он вполне невинно. Не так, как предыдущие. После случая с обозом мне долго не давали спать воспоминания. Стоило закрыть глаза, и я видел всех этих людей, наших попутчиков — сначала живых, а затем мёртвых. Только на новом месте, постепенно, впечатления стали бледнеть.

Этот сон был необычным. Сначала всё шло хорошо. Вот я сижу у реки, той самой, и смотрю на воду. Светит солнце, по реке бегут мелкие волны, искрясь на свету. Я смотрю на противоположный берег. Только что там никого не было. Теперь напротив стоит мой брат Петер. Я вижу его очень отчётливо. Он глядит на меня с укоризной и качает головой.

— Сестрица, сестрица, как же ты могла забыть это место?

И я вдруг понимаю. Река, переправа, сильное течение, подводные камни — место, где утонул Петер. Смысл надписи, сделанной вручную на карте, стал прост и очевиден.

Я вдруг замечаю, что одежда брата покрыта речной травой и тиной. Потом Петер берёт свою голову, поправляет её синими пальцами, и она свободно проворачивается в воротнике.

— Братик, что у тебя с головой? — в невыразимом ужасе спрашиваю я, и он отвечает:

— Меня протащило по камням. Думаешь, это просто? Посмотри, что стало с моей лошадью, — он показывает на стоящего рядом коня. Тот тоже покрыт тиной, а ноги его оказываются вполовину короче обычного.

— Обломились, вот так-то, — замечает Петер, и опять обращает взор на меня.

— Твой друг умрёт, — говорит он.

— Нет, — взмолился я, — нет, пусть это будет не он.

— Хорошо, — говорит брат, — пусть это будут они. Тебе тоже грозит смерть. Ты знаешь, что...

Он внезапно оборачивается, смотрит на что-то, невидимое мне, а я просыпаюсь.

Я подскочил на своём лежаке, хватая воздух ртом, и чувствуя, как колотится сердце. Опустил ноги на пол, и наткнулся на черепки разбитого кувшина. Тот стоял на сундучке у изголовья. Должно быть, я столкнул его, ворочаясь во сне. В ушах у меня ещё стоял звон бьющегося кувшина, и голос покойного брата.

В землянке показалось невыносимо душно. Я откинул тряпку, закрывающую вход, и выбрался наружу. Была глубокая ночь.

Я двинулся в сторону центральной землянки. В темноте ночи она выглядела только чуть более чёрным пятном. Я уже нащупывал вход, когда железные пальцы ухватили меня за плечо так, что я вскрикнул.

— А, это ты, Тайса, — это был наш ночной страж, Бобр. — Что, приспичило?

— Мне нужно срочно поговорить с Чеглоком...

— Что тебе нужно, я знаю, — перебил он. — Только не пущу. Сама знаешь, ночь накануне дела.

Это все знали. Перед тем, как идти на дело, главарь ложился засветло. "Мне не нужны сонные мухи", — говорил он. Поэтому обычно в таких случаях лагерь затихал очень рано.

— Если что-то срочное, скажи мне, утром будут выезжать, передам.

Я замялся. Постепенно ужас проходил, оставляя место сомнению. Я почувствовал себя глупо. Что я скажу? Что девица видела страшный сон? Все посмеются, только и всего.

— Я не могу тебе сказать. Подожду здесь, пока он выйдет.

— Тогда пойди к себе, оденься. Ночь на дворе, а ты в исподнем.

Я посмотрел на себя, и понял, что выскочил из землянки в одной ночной рубашке. Теперь влажная ткань холодно липла к телу. Направившись к себе, я услышал вслед:

— Эй, красотка! А где твои титьки? — и Бобр засмеялся.

Пока, сидя у землянки, я ожидал пробуждения лагеря, настроение моё успело смениться множество раз. То я решал ничего не говорить, и немедленно идти спать. То так же решительно собирался предупредить, и будь что будет.

Должно быть, я задремал. Потому что, когда, вздрогнув, поднял голову, уже светало. Участники дела уходили. Решившись, я бросился вслед.

Остановив главаря, я выпалил единым духом всё, что мог сказать.

Уже договаривая, заметил изумлённые лица окружающих. Стоило мне замолчать, как Молль, укоризненно качая головой, зацокал языком. Я перевёл взгляд на Чеглока и увидел его ледяные глаза. Я совершил ужасную ошибку. Мне следовало всё сказать без свидетелей. Я опустил голову, ругая себя в душе. И оплеуху, отвешенную Чеглоком, посчитал вполне заслуженной.

Они ушли, а я всё стоял, глядя им вслед.

— Ну, и где же твой человек?

— Он должен подать условный знак, — секретарь, нахмурившись, посмотрел на солнце, сияющее сквозь ветки деревьев. — Ваше высочество, не стоит вам здесь находится.

— Мы можем спрятаться вон в тех кустах, — капитан указал на ближайший орешник. — Оттуда всё прекрасно видно.

Пробравшись сквозь кусты, они стали ждать. Свистали птицы. Шумел ветерок в высоких кронах деревьев.

— Сигнал, — капитан осторожно отвёл в сторону ветку.

— Я ничего не слышал.

Теренс вышел на середину небольшой полянки, покрытой густой травой и растущими повсюду молодыми деревцами. Из-за куста шиповника выскользнул человек. Постоял, озираясь, и двинулся к секретарю. Они обменялись несколькими словами, Теренс обернулся и помахал рукой.

— Этот человек сказал условные слова, — секретарь вернулся к ожидавшим результатов встречи беглецам. — Он обещает, что проведёт нас до самого места.

Они вывели лошадей на полянку. Проводник уже сидел на маленькой мохнатой лошадке. Это был крепко сбитый, ещё молодой мужчина. Потёртая, но добротная кожаная куртка его была украшена бляхами из чернёного металла, на широкой перевязи висел бывалого вида палаш. Неопределённого цвета волосы собраны сзади в короткий хвост.

Не дожидаясь, пока все подтянутся, проводник толкнул пятками лошадиные бока, и направил свою лошадку в просвет между кустами. Остальные последовали за ним.

Было ещё раннее утро. Неяркое солнце скользило вслед за ними, опуская прозрачные столбы света сквозь заслоняющие небо кроны деревьев. В густых зарослях орешника и дикой малины возились и посвистывали птицы. Раз впереди, на краю очередной полянки, они увидели большой тёмный силуэт.

— Олень, — сказал, приглядевшись и переведя дух, Леонел.

Двигались не останавливаясь. Перекусили хлебом и сыром, не слезая с седёл. Скудный обед запили водой из фляжек.

Вскоре дорога пошла через холмы, густо поросшие лесом. Солнце почти пропало из виду. Из густой травы, треща крыльями, вспархивали куропатки. Потом появились рощицы низкорослых, узловатых хвойных деревьев. Холмы стали теснится друг к другу. Маленький отрад выстроился гуськом, следуя за проводником.

На маленькой проплешине, образовавшейся после вывороченного с корнем дерева, проводник остановил лошадку и посмотрел на небо. Теренс подъехал к нему, они спешились и взялись внимательно рассматривать карту.

Остальные тоже слезли на траву, разминая онемевшие ноги.

— Вот эта рощица, и тропинка между холмами, — говорил проводник, тыча пальцем в карту. — Потом вот сюда, вдоль расщелины, видите?

— А как мы пройдём мимо крепости Контанс?

— Вот здесь. По этой тропе вдоль оврага.

— По этой тропе мы мимо крепости не пройдём, — это сказал незаметно подошедший Тайс. Во всё время пути он держался позади всех. Но теперь подошёл к шепчущейся парочке, и стоял рядом с ними.

Проводник обернулся. Глаза его округлились.

— Куда нас ведёшь? — резко, низким голосом спросил Тайс.

Проводник отшатнулся, вцепившись побелевшими пальцами правой руки в пряжку у горла.

— В Сухой лог, мы идём в Сухой лог, — сказал он сдавленно.

Последовавшего за этими его словами движения никто не уловил. Мелькнула рука Тайса, а проводник обмяк и тяжело осел на траву. Разбойник присел рядом, мгновенно стянул с него ремень, и деловито принялся вязать проводнику руки.