Пёстрые перья, или вся правда на ночь

В некоей стране, что так похожа на старую добрую Францию, во времена, когда благородные рыцари уже перевелись, а над паровой машиной ещё не задумались, и произошли события, которые описаны в этой книге. В маленьком городке, тёмной осенней ночью арестован беглый преступник, скрывавшийся под видом добропорядочного торговца.

Наследник короны, приставленный, наконец, отцом к государственным делам, любопытства ради велит доставить преступника к себе во дворец. Но средство от скуки оказывается слишком сильным и даёт неожиданный результат...

Пёстрые перья

Пролог

Сквозь неплотно прикрытое окно виднелась полоска тёмно-синего неба и яркая точка ночной звезды. Она всегда была здесь в этот час — час любви и забвения. Сонная тишина окутывала весь большой дом — от добротной, покрытой черепицей крыши, до сада с ещё не облетевшей осенней листвой.

В спальне горел маленький ночник. Его неяркий желтоватый свет лишь слегка развеивал густые ночные тени.

Он провёл рукой по её гладкой, горячей коже: "Тебе хорошо?" — "Да, любимый".

Она повернулась, запустила пальцы в свои густые, иссиня-чёрные волосы, развела ладони. Потянулась, выгнув спину. Его ладонь скользнула по атласной коже живота. Её ладошка легла сверху: "Скажи, почему каждый раз я думаю, что лучше уже не будет, и всякий раз ошибаюсь?"

Он наклонился к её губам, подыскивая ответ. Но слова не понадобились.

Полная луна то появлялась из-за туч, то пропадала. Беспорядочно мотались ветви деревьев, стряхивая последние листья. Небольшой отряд городской стражи свернул с главной улицы в узкую боковую улочку и растворился в густой тени домов.

Капитан рывком поправил перевязь, с силой одёрнул потёртый камзол.

— Кто там сзади брякает? Оправить сбрую! — Он был зол.

Если неприятности должны случаться, они случаются только в самый неподходящий момент. Капитан опять погрузился в свои мысли: "Такой вечер пропал".

Восхитительная Илоиза, жена булочника, которую он вот уже месяц окружал вниманием по всем правилам любовной осады, вывесила белый флаг. Сегодня вечером... сегодня вечером всё должно было свершиться. Теперь этого уже не поправишь.

Сержант появился сбоку, наклонился к уху:

— Следующий переулок, потом налево, капитан.

— Приготовиться!

В переулке царила темнота, контуры домов едва угадывались на фоне чуть более светлого неба. Тучи быстро шли по небу, на мгновение приоткрывая полную луну и снова погружая город во мрак.

— Сержант, бери Дубка и Лиса, пусть открывают дверь. Как откроют, пойдёшь со мной. В помещении пропустим вперёд Дубка.

— Будет драка?

— Меня предупредили — это опасный тип. Если попробует сопротивляться, не церемоньтесь.

— Подготовить пистолеты, капитан?

— Да. И передайте всем — возможна стрельба.

— Любимый...

— Подожди, я что-то услышал.

— Ничего не было.

— Какой-то шум.

Её муж сел на кровати, замер, наклонив голову.

— Я ничего не слышу. — Жена приподнялась, положила руку ему на плечо. — Всё в порядке?

В сумраке спальни она увидела, что муж, поднявшись, подходит к двери и прислушивается. Как он неожиданно быстрым движением отходит назад, подхватив с кресла свою одежду.

Дверь дрогнула от сильного удара. Удар, ещё один... Толстые доски, надежная защита от опасности в эти неспокойные времена, гнулись.

— Открывайте, именем закона!

— Отодвинь засов, Жанна, — муж торопливо натягивал камзол.

— Нет, я не могу!

Она сидела на постели, прижимая к груди тонкую ткань сорочки. Время словно замедлилось. Как в страшном сне, Жанна только смотрела, как её муж отодвигает засов, делает несколько шагов назад, к стене спальни. Как медленно и невесомо отлетает толстая дубовая дверь, и люди — стражники в кожаной броне, прошитой металлическими пластинами, почему-то их она видела очень отчетливо — пригибаясь, минуют низкий сводчатый проём. Как один, огромный рядовой в грубом, негнущемся обмундировании, делая большие, неслышные шаги, приближается к мужу и заслоняет его широкой спиной.

Как идущие следом, увешанные оружием, что-то кричат, но слов не разобрать... Затем, словно следующая картина — её муж на полу, огромный стражник сверху, завернул ему руки за спину. А другой, пониже, с седыми волосами, выбившимися из-под шлема, бьёт его сапогом в голову...

Кажется, она отключилась всего на мгновение, но следующее, что Жанна увидела, это спины стражников, исчезающие в дверном проеме, и мелькнувший белой чайкой край рубахи, сразу заслонённый кожаным камзолом...

И только тогда она закричала.

"Я знаю, что есть люди более занятые... Но почему я?" - молодой человек, которого близкие друзья звали просто Лео, единственный сын своего отца и, по прихоти судьбы, наследник престола, обречённо вздохнул, поёрзав в жарких глубинах бархатного кресла.

"Если ваш предок хочет, чтобы вы приносили пользу обществу не только фактом своего существования, кто может поспорить? Только не я. Бывали в своё время такие, но все вымерли по естественным причинам — от глупости".

Молодой вельможа тоскливо огляделся: "Что я здесь делаю?"

Кабинет для малых утренних докладов, изящный, как шкатулка кокетливой женщины, услаждал взор и радовал хозяина. Его высочество Леонел легонько вздохнул, обмахнул нос кружевным платочком, источающим тонкий аромат дорогих духов:

— Подойди, любезный. Каковы новости с утра?

Секретарь, терпеливо ожидавший, пока на него обратят внимание, приблизился, поклонился низко.

— Ваше высочество...

Утренний доклад шёл своим чередом, не задевая сознания. Леонел скучал.

"Опять рутина и скукотища... Чтоб им пусто было! Хочу в лес, на охоту, хотя бы на зайцев. Да и Матильда заждалась, наконец!" — Матильдой была борзая.

— И, наконец, криминальные новости...

Его высочество встрепенулся:

— Ну, ну, кого опять прихлопнули?

Секретаря покоробило — он был ещё молод и серьёзно относился к своим обязанностям. То, что его обязали докладывать принцу по утрам, казалось ему удачей.

— Пойман опасный преступник, ваше высочество.

— Продолжай.

— Преступник опознан и препровождён в местную тюрьму. Ведётся следствие.

— И что, опасный преступник?

— Говорят, это известный в южных провинциях Красавчик Тайс.

— Неужели тот самый?

— У властей города практически нет сомнений. Упомянутый преступник скрывался в городке Бассель длительное время под видом простого торговца. Наглость его дошла до того, что этот тип даже умудрился завести семью, женившись на местной уроженке, порядочной вдове, и открыть свой магазинчик.

— Да, наглость этих негодяев не знает предела! Жениться он задумал! Да ещё лавочку открыл — это уж вообще ни в какие ворота!

Секретарь незаметно вздохнул.

— Знаешь что, дорогуша... — а ведь это мысль! — Привези-ка этого преступника ко мне. Нужно изучать опасность на живых примерах.

"В конце концов, должен же я заботиться о своём народе" — подумал принц Леонел, предвкушая, как будет рассказывать об этом в узком кругу друзей. А малышка Сюзон, девица из дорогого заведения мадам Жанетт, будет испуганно ахать и широко раскрывать свои чудные голубые глазки.

— Когда бы вы хотели увидеть этого разбойника, ваше высочество?

— Чем скорее, тем лучше. Найди подходящий денёк в моем расписании.

— Всё будет сделано, ваше высочество.

Порасспросив ещё немного своего секретаря, его высочество решил, что на сегодняшнее утро довольно потрудился на благо отечества.

"Пора и о себе подумать..."

Солнце ласково грело широкую речную долину, зелёные, несмотря на начавшуюся осень, рощицы молоденьких деревьев и обширные лужайки, густо поросшие разнотравьем. Цветущая, плодородная земля вдоль поймы реки, озарённая неярким солнцем, открывалась взгляду вся, до тёмной полосы густого леса на горизонте.

Группа всадников въехала рысью на высокий, обрывистый берег и остановилась. Породистые лошади фыркали, нетерпеливо переступая тонкими ногами.

Развернув вороную кобылу, всадница в ярко-лиловом охотничьем костюме, с кокетливо белеющим в разрезных рукавах кружевом сорочки, сняла кожаный колпачок с головы ловчего сокола. Красивая птица переступила на рукавице, встряхнула головой, глянула вокруг, блеснув золотым глазом на людей.

— Эльвира...

— Гаррет, я занята.

— Я подумал, что тебе будут интересны вести из столицы...

Женщина, названная Эльвирой, искоса взглянула на мужа. Ещё молодой мужчина, худощавый, подтянутый, со вкусом одет. Слегка вытянутое, приятное, немного простоватое лицо.

Они были женаты уже не первый год, в горе и в радости, но муж всё никак не мог забыть её многочисленных поклонников, оставшихся безутешными после того, как она выбрала одного — и выбор был очень разумным. Не каждая девушка из знатной, но небогатой семьи может рассчитывать заполучить в мужья представителя королевского рода, пусть даже не первой очереди.

Тем не менее, когда после брачного обряда гости поздравляли молодых, никто не мог сказать, кому повезло больше — невесте или жениху, получившему в жёны роскошную, юную красавицу. Достаточно было видеть бледных от зависти молодых людей, и местных уроженцев, и столичных щеголей.

— Фидо вчера вечером привёз столичные новости и письма от семьи.

— Наш Фидо очень старается.

Герцогиня поджала красивые губы. Стремление мужа угодить забавляло и слегка раздражало её.

— Кстати, ты помнишь те глупые слухи, пятилетней давности? — голос её мужа звучал нарочно небрежно, но она насторожилась. — Тогда ещё речь шла об одном бандите, утверждавшем, что он член вашей семьи?

— И что?

— Говорят, его поймали, и не где-то, а в центральной провинции.

— Какое мне до этого дело, Гаррет?

— Видишь ли, Фидо хорошо знаком с личным младшим секретарём Леонела... Они родственники по матери.

— Как вы с Леонелом?

— Эльвира, это не смешно.

— Извини, я просто уточнила, — герцогиня улыбнулась мужу, на её щеках появились очаровательные ямочки.

— Ты же знаешь, как я не люблю подобные шутки, — сказал герцог слегка охрипшим голосом, всё ещё сердясь. — Так вот, секретарь говорит, что мой дорогой брат лично занялся этим делом. Скорее всего, просто от скуки, я знаю Лео... Но слухи, слухи — они могут возобновиться!

— Глупые слухи. — Она опустила голову, разгладила белоснежные кружева, нервно потеребила перчатки.

Подняла голову и взглянула в глаза мужа. Несколько секунд они пристально смотрели друг на друга.

— Слухов быть не должно, Гаррет. Мы не можем этого допустить.

Глава 1

В низком сводчатом подвальном помещении городской управы, иногда использовавшемся для содержания под стражей немногочисленных преступников, было холодно и неуютно. По случаю поимки известного в провинции разбойника, и предстоящему посещению городских властей, подвал был наскоро приведён в более-менее приличный вид.

Член управы города Басселя Улрех Бугер, которому поручили заниматься делом о разбойнике, пребывал в растерянности. Общественную должность он занимал не так давно, а уж беглых преступников встречал лишь в страшном сне, когда они пытались разграбить его хорошо налаженный бизнес. Тем не менее, секретарю управы (и заодно племяннику бургомистра), сопровождающему его с бумагами и писчими принадлежностями, знать этого не полагалось.

Улрех расправил на плотном брюшке добротный камзол и кивнул стражнику:

— Ведите!

Разбойник, о котором ходили такие разнообразные слухи, вызвал разочарование. Приведённый пред грозные очи члена городской управы человек не был ни велик, ни страшен. Бугер даже смутно припомнил, что видел этого типа в церкви среди общей толпы мелких торговцев, скромно одетых, почти неотличимых друг от друга.

Местный кузнец, взглянув на начальство и получив одобрительный кивок, принялся раскладывать на переносном верстаке металлические инструменты. Развёл огонь в маленькой жаровне.

Улрех Бугер поёрзал в специально принесённом в подвал высоком кресле, устраиваясь поудобнее. Кивнул секретарю, который взял в руку очиненное перо и приготовился записывать.

Развернув и тщательно расправив свиток с заранее подготовленными вопросами, явившимися плодом совместных усилий нескольких членов управы, чиновник откашлялся.

— Признаёшь ли ты, о презренный разбойник, что твоё имя — Красавчик Тайс?

— Да, признаю, — упомянутый разбойник ответил негромким, хрипловатым голосом, слегка откашлявшись на манер вопрошавшего.

— Признаешь ли ты, что, будучи разбойником, совершал противоправные действия, грабил, убивал, насиловал и творил прочие непотребства против честных, порядочных и законопослушных подданных?

Человек, названный Красавчиком Тайсом, опять откашлялся, вызвав раздражение чиновника.

— Я признаю всё, что вы сказали. Хочу только сказать, что лично я никого не насиловал. Всё остальное — признаю.

Улрех Бугер побагровел. Противоречия заготовленным вопросам он не ожидал.

— Может быть, ты скажешь, что ты — это не ты?

— Я отвечу на все ваши вопросы, господин Бугер. Я лишь только хотел уточнить...

— Тогда отвечай, несчастный правонарушитель! Отвечай... — Улрех разгладил список, мучительно вчитываясь в строчки, старательно выписанные витиеватым почерком секретаря. — Где ты спрятал награбленные тобой деньги? И где скрываются твои преступные подельники?

— Я давно отошел от преступных дел, господин Бугер. Сейчас я занимаюсь только легальной деятельностью. Все деньги, что у меня есть, вложены в торговлю. Чем занимаются бывшие мои товарищи, я не имею представления. Мы не виделись уже очень давно.

— Ты лжешь, негодяй! Ни один преступник добровольно не откажется от своих дел! Советую тебе не запираться!

— Но я говорю вам правду, господин член городской управы.

Улрех заговорил громче, стараясь, чтобы секретарь не заметил его неуверенности:

— Если преступник запирается, к нему применяют меры, которые развязывают язык самым упрямым. Тебе понятно, о чем я говорю?

— Мне не в чем запираться. Если вы хотите видеть мои деньги, то я могу их предъявить — часть их хранится у уважаемого господина городского банкира Вита Мокуса, а часть — у меня дома в сундучке.

— Не смеши меня! Все знают, что ты занимался грабежами не один год. У тебя должно быть очень много всякого добра!

— Торговля — не всегда прибыльное занятие, у меня были и неудачные сделки. То, что я сейчас имею — это всё, что у меня есть. Я прошу мне поверить. Вы можете обыскать весь дом, осмотреть всё моё имущество.

Господин Бугер почувствовал, что разговор заходит в тупик.

— Хорошо же, пеняй на себя, несчастный!

Чиновник кивнул кузнецу. Тот поворошил угли в жаровне, перебрал, позвякивая, разложенные перед ним железки.

Два здоровых стражника ухватили преступника, не давая ему пошевелиться. Кузнец повертел перед глазами подходящим, по его мнению, инструментом, проверяя степень нагрева на вид.

— Подумай ещё раз, разбойник, стоит ли запираться перед лицом правосудия! — торжественно провозгласил Улрех, чувствуя себя немного не в своей тарелке.

— Уверяю вас, мне нечего скрывать! Пожалуйста, обыщите всё, возьмите ключи от дома!

— Господин Фарне, приступайте!

Кузнец кивнул. Стражник задрал на преступнике рубашку. Раздалось шкворчание. Запахло горелым.

Преступник издал полувскрик, волувсхлип, и обмяк на руках у стражников.

Через какое-то время господин Бугер, потный и взъерошенный, диктовал секретарю:

— ...Также вышеупомянутые меры не привели к ожидаемому результату. Красавчик Тайс ("А на самом деле совсем не красавчик" — пробормотал себе под нос секретарь) не пожелал приходить в себя, несмотря на то, что и я, и господин Фарне... — Улрех поёжился, вспомнив старания господина Фарне. — ...господин Фарне, приложили все свои силы для приведения его в чувство. После чего я вынужден был отдать распоряжение отвести упомянутого Тайса в его узилище.

— Записал?

— Да, господин Бугер.

В подвалах городской управы сыро, темно. Воздух затхлый, ощутимо пахнет плесенью. Стражник подошёл к ржавой железной решётке, приподнял фонарь повыше:

— Вот он, можете подойти!

Женщина в тёмной простой одежде горожанки подошла поближе.

— Я оставлю вам фонарь, потом приду, заберу, — стражник постучал ногой по решетке. — Эй, Красавчик! К тебе пришли!

Человек, лежавший на соломе у стены, приподнял голову. Женщина взялась обеими руками за прутья решётки, позвала:

— Жан, Жан, это я!

— Жанна?

— Да, дорогой, это я.

Её муж поднялся, приблизился к решётке со своей стороны. Она горестно вздохнула, взглянув ему в лицо.

— Должно быть, ты хорошо им заплатила, — сказал он. — Они позволили тебе прийти, и даже оставили нас одних.

— Не думай об этом. Послушай... Неужели всё, что про тебя говорят — это правда?

— Думаю, что правда ещё страшнее.

— Дети не верили. Питер плакал. А Тео сначала тоже огорчился, даже есть перестал. Но потом сказал, что всё равно ты его отец. А вечером пришёл домой весь разодранный, и с синяком во весь глаз. Мне сказал, что побьёт любого мальчишку в городе, кто только что-то такое про тебя скажет... — Жанна всхлипнула.

— Мне очень жаль, что дети пострадали. Я не хотел этого.

— Что я могу сделать для тебя? Я найду денег, отдам сколько нужно...

— Ты уже достаточно потратилась на меня. Мне ничего не надо.

— Жан, — она опустила голову, тихо спросила, глядя себе на руки: — скажи, ты женился на мне только по расчёту? Как говорит господин капитан — "для прикрытия"?

— Ты ходила к капитану?

— Да, — она взглянула на него с вызовом, — я ходила к капитану!

— Не стоило тебе этого делать.

— Жан, ты разрываешь мне сердце. Пожалуйста, не говори так со мной. Я всё сделаю для тебя. Что мне капитан, я пойду куда угодно, лишь бы это помогло тебе.

— Мне уже не поможешь. Подумай о себе, о детях. Считай, что меня уже нет в твоей жизни, так будет лучше.

— Что ты говоришь! Я твоя жена, и я люблю тебя, неужели ты это позабыл?

Он потёр ладонями виски, сжал руками голову. Взглянул на неё:

— Ты должна забыть меня, и чем скорее, тем лучше. Так будет правильно. Ты ничего не знала о моей прошлой жизни, и теперь, как честная горожанка, откажешься от меня.

— Откажусь? От тебя?

— Да. Ты должна. Ради детей, ради самой себя.

Она помолчала, опустив голову. По щекам её побежали слезы.

— Я умом понимаю, что так было бы лучше... Послушай, я могу продать дом, лавку, продать всё. Мы подкупим стражу, убежим так далеко, где о нас ничего не знают!

Он прерывисто вздохнул.

— Ты сама не понимаешь, о чем говоришь. У тебя ничего не выйдет, ты только навредишь детям и погубишь всю семью.

— Но я не могу просто так смотреть, как ты гибнешь! — выкрикнула она отчаянно.

— Не надо так переживать из-за человека, который тебя не любит.

Она побледнела. Вцепилась пальцами в решетку.

— Неправда!

— Правда. Капитан прав — ты была только прикрытием.

Сдавленным голосом она тихо произнесла:

— Когда мы оставались вдвоём, я чувствовала совсем другое. Я знала, что ты меня любишь.

Он ответил резко:

— Это потому, что раньше я много времени проводил в борделях.

Жанна отшатнулась. Неуверенно, как слепая, нашарила фонарь. И пошла к двери, выводящей из подвала.

Глава 2

В кабачке "Синий кабан" к вечеру собралось немало желающих промочить горло и согреться. Худощавый, светловолосый молодой человек, чей нос изрядно покраснел от холода, с трудом нашёл себе местечко у двери. Заказав у служанки горячий грог, он стряхнул с плаща сухой жёлтый листок и осмотрелся.

За соседним столом собралась компания. Судя по покрасневшим лицам и весёлому гомону, сидели уже давно. Шла игра в кости — с громкими вскриками проигравших, солёными шутками и обычными в таких случаях присказками. Служанки с руками, полными кружек, сновали от столика до прилавка. Пиво лилось рекой.

Прихлёбывая принесённый грог, молодой человек наблюдал за игрой. Сидеть ему пришлось долго. Заказав ещё кружку, он согрелся, его худое, остроносое лицо порозовело, между белесыми бровями заблестели бисеринки пота. Однако молодой человек не снял плотного плаща, даже ещё плотнее запахнул его длинные края.

От стола с игроками донеслись звуки перебранки. Раздосадованный игрок, весь красный, поднялся на ноги и бросил на стол проигранное. Монеты со звоном покатились во все стороны. Высказавшись коротко и ёмко обо всех играх вместе и о каждой в отдельности, мужчина надвинул на лоб берет и вышел из кабачка. Молодой человек, наблюдавший за игрой, бросив на стол плату за так и не выпитый грог, поднялся и направился за ним.

Проигравший, крепкий мужчина в добротном кожаном камзоле, стоял, покачиваясь, недалеко от вывески кабачка, и подсчитывал на ладони оставшиеся от игры монеты. Бросил их в кошель и смачно выругался.

— Это вы Джанис, капрал городской стражи? — вежливо спросил молодой человек.

— Ну?

— У меня к вам дело, господин Джанис.

— Иди-ка ты, куда шёл, — неласково отозвался капрал.

— Я знаю, что вы работаете в городской страже, а сейчас охраняете содержащегося в ратуше опасного преступника.

Он даже не заметил стремительного движения капрала, просто вдруг оказался прижат к стене ближайшего дома. Его горло сжимала жесткая ладонь, а в рёбра упиралось острие ножа.

— Пикнешь — убью, — пообещал Джанис. Рука слегка разжалась, дав молодому человеку отдышаться.

— Вы меня не так поняли, — тот жадно вдохнул холодный ночной воздух. — Я не собирался просить помочь ему.

— Да ну?

— Я говорю от имени одной гильдии. Она занимается торговлей и производством разного рода товара. Человек, которого вы охраняете, в своё время принёс гильдии большие убытки. Мне поручено просить вас убить его.

— Не морочь мне голову, парень. Этого человека ждёт эшафот. Если кто-то в глухом лесочке остановил чей-то обоз, за это не убивают накануне виселицы.

— Вас не проведёшь, господин капрал. Преступник действительно принёс ущерб нашей торговле, но дело не только в этом. С одним из обозов путешествовала единственная дочь главы гильдии. Разбойники обесчестили бедную девушку.

— Ну что же, скоро он будет отомщён — с казнью тянуть не будут.

— Видите ли, в этом деле каждый день, прожитый нашим врагом, продлевает страдания несчастных родителей. Супруга главы гильдии дала обет не ложиться в супружескую постель, пока преступник ходит по земле. Вы понимаете, что господин... что наш глава весьма заинтересован в скорейшем завершении дела?

— Должно быть, господин... господин глава гильдии любящий муж.

— Да, господин Джанис. Мне поручено передать, что вас ждёт солидное вознаграждение, если вы решитесь помочь нам.

Капрал нагнулся к собеседнику совсем близко, и молодой человек увидел его сощуренные злые глаза. В лицо ему пахнуло запахом дешёвого пива.

— А теперь расскажи, с чего ты взял, что я занимаюсь такими делами? И что мне мешает сейчас взять тебя за шкирку и отвести куда надо?

— У нас серьёзные намерения, господин Джанис. Вы выполните нашу просьбу и получите хорошие деньги, без обмана.

— Сейчас ты мне скажешь, кто тебе рассказал обо мне.

Молодой человек почувствовал, что лезвие ножа проткнуло камзол и вдавилось в кожу между рёбер.

— Я не могу... — Лезвие проткнуло кожу, тепло растеклось по рубашке. — Хорошо! Один человек, торговец скотом. У него мясная лавка в городе... Господин Ик...

— Достаточно. Я понял.

Нож исчез. Молодой человек потёр освобождённое горло.

— Так вы не будете тянуть с нашим делом?

— Сначала я хочу увидеть ваши деньги.

— Вот задаток. — Увесистый мешочек перешёл из рук в руки.

Вскоре переулок опустел, лишь ветер гонял между каменных стен сухие осенние листья.

Глава 3

Секретарь городской управы Басселя старательно заточил перо, склонился над столом. Было раннее утро, в управе царила тишина. Секретарь любил тишину и не любил, когда ему мешали. Старательно выводя ровные строчки, он одновременно размышлял о своих делах, и даже не заметил постороннего присутствия. Рядом кто-то тихо кашлянул.

Секретарь сильно вздрогнул и выронил перо. Он увидел стоящего у письменного стола худощавого молодого человека в дорожной одежде — простого покроя, немаркой, но, как заметил машинально секретарь, из дорогой ткани и хорошо сшитой.

— Я из канцелярии его высочества Леонела, — отрывисто сказал неожиданный гость. — Мне поручено забрать находящегося у вас под стражей преступника.

Секретарь поспешно вскочил, оправляя полотняные манжеты.

— Но... Мы должны поставить в известность господина бургомистра? — запинаясь, выговорил он. Упоминание высоких имён повергло его в замешательство.

— Вот документы, — всё так же резко ответил столичный гость. — Взгляните. Я должен немедленно отбыть обратно, забрав арестованного. Со мной вооружённая охрана.

В помещение протиснулся крепкий вояка в отличном вооружении, одетый для долгой дороги. За дверью виднелось ещё несколько таких же бравых солдат.

— Но всё-таки, бургомистр... — пролепетал секретарь, невидящим взглядом просматривая предъявленные документы.

— Я сожалею, — вежливо, но твёрдо ответил чиновник, — но у меня совершенно нет времени.

Откашлявшись, секретарь выговорил:

— Сейчас я позову стражника и возьму ключи.

В сопровождении одного из прибывших солдат, столичный гость с секретарём городской управы двинулись вниз по тёмной, узкой лестнице, вслед за несущим фонарь стражником.

Капрал Джанис поставил фонарь на пол и подошёл к решётке. Заключённый тихо лежал в своём углу. Он не был похож на обычно ловимых городской стражей разного рода правонарушителей. Он вообще мало что делал — в основном лежал или молча сидел в углу камеры на своей соломе.

Капрал постучал по решётке:

— Эй, ты!

Лежавший на соломе человек приподнялся и посмотрел на него.

— Видишь меня? Я пришёл тебе помочь, — усмехнувшись, сказал Джанис. В руке он держал кусок тонкой верёвки.

Заключённый молча смотрел на него.

— Не веришь? А я вот думаю — если кому-то принесут верёвочку, и помогут удавиться, вместо того, чтобы окончить свою жизнь в руках палача, то это реальная помощь.

— Я закричу, — тихо сказал тот.

— Кричи. Никто не услышит.

— Я буду сопротивляться, и все поймут, что дело нечисто.

— Не смеши меня. Мне очень легко справиться с тобой. Просто я хочу, чтобы ты сделал всю грязную работёнку сам. Сейчас заберёшься на решётку, я подвяжу петельку, ты просунешь туда голову, и всё.

— И всё? — хрипло спросил его собеседник.

— Ну да.

Капрал принялся деловито скручивать принесённую с собой верёвку в петлю.

— А если поинтересуются, откуда у меня верёвка?

— А ты утаил её при задержании. Ну вот, всё готово, — капрал потряс завязанной петлёй. — Давай, лезь наверх.

Заключённый отступил вглубь камеры.

— Что, не хочешь? Быстро иди сюда, урод!

Но тот отошёл ещё дальше.

— Хорошо, пеняй на себя! — Джанис снял с пояса большой ржавый ключ и принялся отпирать решётку.

— Осторожно, здесь плохая ступенька. — Стражник приподнял фонарь повыше, освещая лестницу. Они подошли к двери, ведущей в подвал. Секретарь нагнулся, нашаривая ключом отверстие в замке.

— Вы хорошо запираете своих арестантов, — ровным голосом сказал столичный чиновник.

"Странно", — подумал секретарь, — "я был уверен, что замок закрывали вечером".

Он толкнул дверь:

— Прошу вас, проходите.

Охранник чиновника прошёл в подвал первым.

— Здесь кто-то уже есть! — зычным голосом крикнул он остальным.

Стражник, вошедший вслед за ним, воскликнул:

— Господин капрал? Что вы тут?.. — и запнулся.

Взгляду столичного чиновника предстала странная картина: за отпертой ржавой решёткой здоровенный детина в форме городской стражи одной рукой держал за шею человека, а другой сжимал тонкую петлю.

— Мешаю преступнику уйти от ответственности. Повеситься хотел, подлец! — браво отрапортовал детина.

Столичный молодой человек сдвинул светлые брови. Он успел оценить ситуацию, и она ему не понравилась.

— Благодарю вас, господин капрал, — холодно сказал он. — Вы можете идти.

Капрал посмотрел на секретаря управы. Тот отчаянно закивал. Джанис, немного помявшись, вышел. Стражник и дюжий охранник подняли осевшего на пол заключённого и вывели его из подвала. Двое молодых людей последовали за ними.

— Проводите меня до кареты, — попросил столичный чиновник молодого секретаря.

Выйдя во двор вслед за охраной, они приостановились. Неторопливо натягивая дорожные перчатки, белобрысый чиновник взглянул в моросящее мелким дождём осеннее небо и повёл плечами. Остро взглянул на секретаря управы:

— Ваш капрал всегда такой ретивый служака?

— Наш капрал? Да, конечно. Он один из лучших наших стражников... — вначале запнувшись, но с большой убедительностью ответил секретарь.

— Вот как? Хорошо. А скажите, любезный, — чиновник наклонился к собеседнику, — не было ли среди людей, недавно приехавших в ваш город, некоего молодого человека, худощавого, хорошо одетого, волосы и глаза светлые? Может называть себя Фредерик или Фидо?

Секретарь задумался. Покачал головой. Виновато пожал плечами:

— Извините, не припоминаю.

— Ну что же, не буду вас больше задерживать, — столичный гость склонил голову, прощаясь. — Извинитесь за меня перед бургомистром.

Карета, сопровождаемая конным эскортом, отъехала от здания городской управы, быстро набрала скорость и покатила по мостовой. На крыльце остался лишь секретарь с непокрытой головой, смотревший ей вслед. Затем он повернулся и, понурившись, вошёл в дверь.

Вечером капрал Джанис, покачиваясь, выходил из кабачка на бедной окраине городка, известной обилием различных полулегальных развлечений. Бормоча себе под нос, капрал неторопливо двигался по тёмному переулку. В своём городе он никого не боялся. Поэтому он изумился, почувствовав ловкую руку, скользнувшую к кошельку.

Выругавшись от изумления, капрал ухватил, вернее, попытался ухватить воришку. Тот ловко увернулся и бросился прочь. Ругаясь на чём свет стоит, Джанис кинулся за ним, оступаясь и поскальзываясь на отбросах.

Смутно различимая в темноте фигура завернула за угол дома. Лишь инстинкт, приобретённый годами работы стражника, помешал капралу сразу забежать следом. Но набранная скорость и выпитое пиво сыграли свою роль — инерция пронесла его дальше, чем следовало. Споткнувшись, Джанис упал, почувствовав одновременно резкую боль в груди.

Он попытался приподняться, но понял, что ноги его не слушаются.

Тёмная фигура возникла перед ним, тихий голос сказал:

— Вы не выполнили своего обещания, капрал. А мы так на вас рассчитывали.

— Это ты, мальчишка? Я не мог этого сделать, не было возможности!

— Это не оправдание. Вы не выполнили своего обещания, и нам придётся распрощаться с вами.

Неуклюже ворочаясь, капрал наткнулся левой рукой на что-то, подавшееся под ладонью — неподвижное тело воришки.

— Пришлось его угостить тоже. У вас ничья, господин капрал.

— Ах ты, ублюдок! — Джанис потянулся к тёмной фигуре, но упал на камни мостовой. — Что у вас за гильдия такая?

— Что за гильдия, вы сказали, господин Джанис?

Последнее, что он услышал, был сухой смешок белобрысого молодого человека.

Капрала нашли ближе к полудню. Он лежал, сжимая в руке горло молодого воришки, ударившегося головой о каменную стену дома. В руке воришка сжимал остро заточенный нож. Увесистый кожаный кошелёк валялся рядом.

"Поделом ему", — сказал капитан городской стражи. Остальные стражники закивали, глядя на неудачливого преступника.

Глава 4

Секретарь его высочества облегчённо вздохнул и откинулся на спинку сиденья. Карету слегка потряхивало на дорожных ухабах, но прекрасные рессоры смягчали ход. Скорость в дорогой карете из личного каретного двора принца Леонела почти не ощущалась. Они отъехали уже довольно далеко от городка, и сейчас молодой чиновник позволил себе слегка расслабиться.

Открыв дорожный сундучок, он, покопавшись в нём, достал шкатулку с припасами, откупорил походный графинчик и плеснул в рюмку. Выпил, налил ещё. Взглянул на сидящего напротив человека.

— Выпейте.

Недавний заключённый городской тюрьмы, зажатый между двух охранников, вопросительно посмотрел на протянутую рюмку, с трудом разлепив сухие губы.

— Выпейте, дорога дальняя. Думаю, вам это сейчас необходимо.

Тот взял напиток дрогнувшей рукой и жадно выпил, облив подбородок.

Некоторое время помолчав, секретарь негромко сказал:

— Хочу дать вам хороший совет, господин Тайс. Его высочество хочет поговорить с вами. Скорее всего, дело ограничится праздным любопытством и общими вопросами. Вряд ли его высочество будет спрашивать что-либо конкретное. Тем не менее, есть темы, которых я настоятельно рекомендую не поддерживать, и уж конечно, не развивать.

Сидящий напротив преступник, не отвечая, посмотрел вопросительно.

— Я знаю обстоятельства вашего дела, — продолжил секретарь. — Есть могущественные люди, господин Тайс, и эти люди не желают, чтобы их имена прозвучали рядом с вашим. Думаю, вы понимаете, о чём идёт речь. Недавно вы имели возможность убедиться, как легко заставить человека замолчать.

— Вы предлагаете мне противоречить его высочеству принцу Леонелу? — спросил его тот с неожиданным сарказмом. — Отказаться отвечать на его вопросы?

— Я предлагаю не поддерживать некоторые из них, только и всего.

— А что мне это даст? Я и так не жилец, как вы понимаете.

— Пока живу, надеюсь, господин Тайс. Кто знает, что вам сулит судьба, пока вы ещё живы?

Остаток пути до столицы они больше не разговаривали.

— Дорогой, мы собираемся в столицу, — герцогиня бросила на столик кружевные перчатки и, шурша юбками, прошлась по кабинету мужа. Опустившись в кресло, Эльвира расправила манжеты и посмотрела на супруга. Лицо её раскраснелось от плохо сдерживаемого волнения.

— Зачем? — спросил муж. — Всё под контролем. Нам нет необходимости куда-то выезжать.

— Не может быть под контролем всё. Я хочу наблюдать за событиями лично. К тому же нам лучше быть на виду.

— Фидо ещё не вернулся. Надо его дождаться. Возможно, нам не потребуется никуда выезжать.

— Что значит — не потребуется?

— Фидо удивительно пронырлив, дорогая. Все новости он узнаёт одним из первых.

— Хорошо. Но долго ждать мы не будем.

— Разумеется, дорогая. — Герцог поцеловал жену.

Охота была окончена. Принц Леонел бросил потроха загнанной дичи собакам. Вытер руки. Его человек, почтительно склонившись, протянул ему доставленное запыхавшимся гонцом тщательно свёрнутое послание.

Нетерпеливо развернув листок, его высочество одобрительно хмыкнул.

— Возвращаемся!

Он свистнул Матильде. Любимая борзая преданно взглянула на хозяина, показав испачканную кровью морду.

Войдя в свой кабинет для малых приёмов, принц опустился в удобное кресло, кивнув слуге.

За высокой резной дверью кабинета послышался тихий разговор, прозвучали торопливые шаги, и в кабинет вошёл младший секретарь. Вид у него был помятый, лицо и одежда, обычно сияющие чистотой, носили следы утомительного пути по пыльным дорогам.

Молодой человек склонился в поклоне:

— Разрешите доложить, ваше высочество. Ваше пожелание выполнено. Преступник, которого вы хотели видеть, доставлен.

— Давно вы приехали?

— Только что. Я прямо из кареты.

— А где он?

— За дверью. Я взял на себя смелость провести его сюда.

Принц улыбнулся.

— Ты умеешь предугадывать мои мысли, Теренс. Я доволен тобой. Иди и приведи его.

Секретарь склонился в поклоне, но уходить не спешил.

— Что такое?

— Если мне будет позволено высказать своё мнение, ваше высочество...

Получив одобрительный кивок, Теренс продолжил:

— Мы только что с дороги, и преступник имеет неприглядный вид. К тому же условия, в которых он содержался до этого, также не способствовали...

— Пустяки, любезный. Я тоже только что с охоты. Принесите горячей воды и полотенец, пусть приведёт себя в порядок. Я не хочу долго ждать.

Двое рослых гвардейцев ввели в кабинет человека и опустили на колени у входа. Принц с любопытством взглянул на того, кого ждал увидеть.

Человек стоял на коленях, опустив голову. Руки его были скованы. Несмотря на то, что слуги попытались придать ему приемлемый вид, выглядел он неважно.

Слегка кашлянув, принц сказал:

— Подними голову, любезный. Ты знаешь, кто перед тобой?

Преступник поднял голову. Его высочество увидел худое, бледное под загаром часто бывающего на солнце человека лицо. На вид ему было лет не многим больше, чем самому Леонелу.

— Да, я знаю, — ответил он хриплым голосом.

"Да он совсем даже не "красавчик", — подумал принц, невольно повторяя мысль незнакомого ему секретаря управы маленького городка. Человек, которого он сейчас видел, имел худое лицо с правильными чертами, средний рост — насколько можно было судить — и худощавое телосложение. Коротко остриженные чёрные волосы и простая тёмная одежда указывали на горожанина среднего достатка.

Лицо носило следы давних травм — нос явно был когда-то сломан, а на всей левой щеке кожа была покрыта множеством стягивающих её мелких рытвин, или давно заживших порезов, словно туда угодили мелкой дробью. Из-за этого левое веко было оттянуто вниз, почти закрывая глаз. По правой половине лица расплывался всеми цветами радуги уже заживающий синяк.

— Не буду ходить вокруг да около, — сказал принц. — Я хотел тебя увидеть, и я тебя увидел. А теперь послушай: я хочу знать о тебе всю правду. Мне надоели сплетни из десятых рук. Давай так — ты рассказываешь о себе все свои интимные тайны, а я буду милостив к тебе.

— В чём же будет заключаться милость вашего высочества? — спросил преступник.

— Я могу облегчить твою участь. Скажем, до самой казни с тобой будут обращаться, как с дорогим гостем?

— Чтобы тем тяжелее мне было потом? Прошу меня простить, ваше высочество, но это неравная сделка.

— Что значит неравная? — Принц даже привстал в кресле. — Не забывайся! Мы тут не в лавочке торгуемся!

— Ещё раз прошу прощения за мою дерзость, ваше высочество. Всё, что мог, я уже рассказал на следствии.

Несколько томительных мгновений принц Леонел сверлил взглядом лицо преступника. Краем сознания отметил неловкую позу и утомлённый вид.

Хмыкнув, он откинулся на спинку кресла:

— А ты хитрец. Что же, за настоящий товар — настоящую цену. Не так ли?

Насупив брови, его высочество, почесав нос с задумчивым видом, медленно проговорил:

— Насколько мне известно, за подобные преступления полагается обширная и весьма, гм, разнообразная программа на эшафоте. При большом стечении добропорядочных подданных. Думаю, не ошибусь, если предложу вот что: всемилостивейшим указом казнь раскаявшемуся во всех прегрешениях преступнику будет смягчена до, скажем, повешения? Учти, подданные будут недовольны.

Несколько секунд его собеседник смотрел на принца, словно не веря своим глазам. Наконец, облизнув губы, он хрипло сказал:

— Я согласен.

— Но учти, за своё одолжение тебе я потребую полный отчёт. И если так случится, что ты будешь пойман на лжи — пеняй на себя. Наш договор тут же потеряет силу.

Преступник повторил:

— Я согласен.

— Тогда начинай. Я тебя слушаю.

— С чего же мне начать?

— Начни с начала. Откуда ты? Кто твои родители? С самого начала.

— Тогда моя правда удивит вас, ваше высочество. Возможно, вы захотите разорвать наш договор, не успею я дойти до грудного возраста.

— Позволь судить об этом мне, милейший.

— Хорошо.

Немного помолчав, словно собираясь с духом, преступник несколько раз глубоко вздохнул, и начал:

— Родился я в местечке Лиезеле, в семье барона Герберта Лиезельского. Я был третьим ребёнком в семье. Мой отец — Герберт Лиезельский, моя мать — Эвергардия Лиезельская, урождённая Эвергардия Риусская, единственная дочь графа Данкана Риусского.

Несколько мгновений глотавший ртом воздух в немом изумлении, принц Леонел наконец обрёл голос:

— Кажется, я предупреждал! К чему повторять глупые сплетни не первой свежести?

— Выдумать я мог бы и поумнее, ваше высочество. И гораздо правдоподобнее.

— Вот как? Что же, продолжай. — Принц откинулся на спинку кресла, хмурясь и резко отряхивая манжеты.

— У меня был старший брат — Петер, и старшая сестра — Эльвира. Петер и Эльвира — погодки. Я — на пять лет младше Эльвиры.

— А вот тут ты врёшь, — перебил Леонел. — В семье барона Герберта был только один сын.

— А кто говорит, что это не так? Я — Эвелина Лилия Лиезельская, младшая дочь барона Герберта.

Глава 5

Принц широко открыл глаза. Молча открыл и закрыл рот. Махнул рукой — "продолжай".

— Мой отец всегда хотел иметь много сыновей. Но моя мать смогла родить только одного. Отца это очень огорчало. Он баловал Петера, как только мог. Когда я родилась, все ждали мальчика, но получилась я. Роды прошли тяжело, и детей у моей матери больше не было.

Я считалась хилым ребёнком, и меня не утруждали обычными для знатных девочек занятиями — различными видами рукоделия и прочей ерундой. Зато мне разрешалось тихонько сидеть в комнате брата, когда он занимался с учителями. К Петеру приглашали лучших учителей, каких мой отец только мог найти.

Ещё был Олвер — старый вояка. Он стал солдатом ещё совсем мальчиком, и служил при моём дедушке, поучаствовав во всех войнах, которые вёл отец нынешнего короля.

— Как звали дедушку? — резко спросил Леонел.

— С нами жил отец моей матери — старый граф Данкан. Мой дед по отцовской линии умер до моего рождения.

— Расскажи ещё о старом графе, — отрывисто бросил принц.

— Я его плохо помню. Он умер, когда мне было четыре года. Помню, он сидел в своём любимом кресле, с коленями, укрытыми тёплым пледом. Ещё помню, как он поносил в очень замысловатых выражениях современные порядки, новомодные нравы, и молодого короля в частности.

Принц хмыкнул:

— Старик всегда отличался крутым нравом.

— Моя мать приходила в бешенство от его манер. Она постоянно ругала своего отца, но тот не обращал на её гнев ровно никакого внимания. Думаю, мать напоминала ему покойную жену — судя по фамильным портретам, они были очень похожи.

Дед женился уже немолодым человеком. Уйдя с военной службы, он поселился в дарованном ему королём поместье. У них с бабушкой было несколько дочерей. Но все они умирали, не дожив до года. Моя мать была младшим ребёнком.

Так совпало, или по какой-то другой причине, но единственная из выживших дочерей была похожа на свою мать, и назвали её в честь матери — Эвергардия. Поэтому, когда выжила только она, дед взял слово с бабушки, а когда мать выходила замуж, то и с неё, что все женщины нашего рода будут носить имена, начинающиеся с одной и той же буквы.

Дед был сухощавым, среднего роста человеком, а бабушка, да и моя мать — высокими, статными женщинами, дышащими здоровьем. Моя сестра Эльвира пошла в мать.

— Эльвира... — пробормотал принц Леонел, поёрзав в кресле. — О, да.

— Эльвира была рослой, развитой девочкой. Сразу было видно, что из неё вырастет настоящая красавица. И она это прекрасно знала. Помню, сестра никогда не упускала случая показать мне, какая я дурнушка по сравнению с ней.

Я была маленькой, худой, черноволосой — точно галчонок.

Если сестра слишком надоедала мне, я знала, где спрятаться. Одним из этих мест была комната, выделенная моему брату для занятий с учителями. Я потихоньку забиралась туда.

Это были одни из самых прекрасных мгновений моего детства. Там были толстые книги в тяжёлых переплётах с металлическими застёжками. Тускло поблескивающие астрономические приборы, которые притягивали меня, как магнит. И карты мира, покрытые рисунками — там были и пальмы, и корабли под парусами, и киты, извергающие фонтанчики.

Можно было часами разглядывать эти пахнущие красками свитки, воображая себя на загадочных островах среди странных, прекрасных деревьев. Или отважным капитаном корабля, высматривающим безопасный проход между пенных рифов. В этих выдуманных странствиях встречались мне необыкновенные люди — люди со смуглой, гладкой кожей, расписанной красочными узорами. Они говорили со мной на незнакомом, красивом языке, а головы их украшали цветы и перья неведомых птиц.

Но потом открывалась дверь, входил мой брат, его очередной учитель — я уже различала их по обуви, потому, что сразу пряталась под стол, и видела лишь их ноги.

Как-то, во время очередного урока, когда учитель уже несколько раз кряду повторил одно и то же — я даже начала клевать носом — тот внезапно повысил голос так, что я проснулась.

— Может быть, эта девочка под столом нам расскажет?

Он нагнулся и заглянул ко мне. Протянув руку, помог мне выбраться. Я встала, отряхиваясь, чувствуя, что неудержимо краснею.

Брат смотрел с деланным безразличием.

— Вы ведь слышали всё, что мы говорили? — сказал учитель. — Может быть, вы повторите последний вопрос?

— Да, я могу ...

Я готова была провалиться сквозь землю.

— Тогда, пожалуйста, ответьте на него.

Запинаясь, я начала отвечать. Однако, уже почти дойдя до конца, взглянула на Петера. Лицо его ничего не выражало. Из-под одежды высовывался крепкий кулак. Говорить мне сразу расхотелось.

— Ну что же ты? — ласково спросил учитель.

— Прошу меня простить, — пролепетала я, — можно мне уйти?

— Конечно, — так же просто ответил он.

— Кстати, в следующий раз можешь не прятаться под столом. Это не совсем подходящее место для юной леди. Здесь есть места и поудобнее.

Я смотрела на него, не веря своим глазам — он показывал на место в кресле у окна!

После занятий брат прижал меня в уголке и с угрозой сказал:

— Только попробуй ещё раз туда притащиться, я тебе уши оторву!

Я поморгала с невинным взглядом:

— Ты не хочешь, чтобы я тебе помогала?

— Это как?

— Кресло у окна у учителя за спиной. Он меня не увидит, когда я буду тебе подсказывать.

Брат уставился на меня. Такая мысль не приходила ему в голову. Потом он улыбнулся и кивнул.

— Я всегда знал, что ты хитрюга.

С тех пор я спокойно занимала своё место у окна.

Глава 6

Так продолжалось довольно долго, пока моя мать однажды не решила, что пора положить этому конец. "Девочка из приличной семьи не должна забивать себе голову науками, это удел мужчин", — сказала она. Я видела учителя, выходящего из комнаты после разговора с родителями. Он увидел меня, ждавшую под дверью, улыбнулся и кивнул:

— Извини, Эвелина. Ты была моей лучшей ученицей.

После этого разговора он недолго пробыл учителем Петера. Незадолго до своего отъезда учитель подошёл ко мне, и протянул небольшой свёрток:

— Возьми, это тебе на память.

То была книга, завёрнутая в толстую ткань.

— Береги её. Это редкая вещь.

На следующее утро я уже сидела рядом с Меделин, нашей белошвейкой, с тоской наблюдая за сноровистыми движениями её пальцев. Её игла так и мелькала, то появляясь, то исчезая в складках ткани, таща за собой цветную нитку. Я перевела взгляд на свою работу — смятая тряпка с узлами нити.

— Я никогда не научусь, Меделин, — сказала я угрюмо.

— Ничего, научишься, — равнодушно ответила Меделин.— Перед замужеством любая девушка должна это освоить.

— Я пока не хочу замуж.

— Тебя пока и не отдают.

— Мне хотелось бы выйти за красивого, рослого парня — как Вит. — Вит был личным слугой Петера, и предметом обожания женского населения замка и его окрестностей.

— Вот как?

— Да, и ещё чтобы он был учёный, и разбирался в разных науках.

— Думаю, все красавцы достанутся твоей сестре, — сказала Меделин. — А тебе придётся повременить, чтобы накопить побольше приданого. Некрасивым девушкам оно понадобится.

— Я некрасивая? — Никто, кроме сестры, не говорил мне этого. Я подняла глаза на Меделин, и увидела, что она пристально смотрит на меня. Её губы медленно расплывались в улыбке.

Позже мне вспомнилось, что белошвейка была одной из поклонниц Вита. Её муж, за которого её выдали совсем девочкой, был гораздо старше, и спустя годы превратился в отвратительного старика.

Спустя несколько лет моя сестра вошла в брачный возраст. Ей заказали много новых платьев, а на всяческих учителей ушла уйма денег. Дома начали устраиваться званые вечера. Сестру теперь редко можно было увидеть дома. Она проводила всё своё время то у соседей, то на охоте, сопровождаемая свитой нарядных молодых людей.

Однажды наш городок посетил наследник престола. Принц оказался ровесником Эльвиры. Он приехал в сопровождении знатной молодёжи. В нашем замке начался переполох. Ближе к вечеру все знатные гости были у нас.

Помню, меня нарядили в новое платье, и велели Виргинии за мной присматривать, чтобы я не вертелась у гостей под ногами.

Столичные гости поразили своими вычурными — по сравнению с нашими провинциальными — нарядами и привычками. А ещё они практически все влюбились в Эльвиру. Одна она не оставалась — если не тот, так другой гость крутился возле неё, поедая сестру глазами.

Ей постоянно передавали надушенные записки, разрисованные цветами, птичками, и тому подобными вещами. Она, смеясь, читала мне некоторые из них. Это были стихи, полные любовных признаний. Думаю, тогда сестра и познакомилась с будущим мужем, хотя надежду она подавала всем, и все поклонники терзались неопределённостью.

Уже после отъезда гостей сестре принесли ещё одно послание. Она показала его мне. Помню, сестра нашла меня в саду, сунула в руку листок и сказала:

— Прочти вслух!

Я прочла. Посмотрела на сестру. У неё был одновременно довольный и раздражённый вид. Тогда мне казалось, что Эльвира показывала мне эти письма, чтобы похвастаться. Сейчас я думаю, что, может быть, она просто плохо разбиралась в орфографии?

Принц Леонел шевельнулся в кресле:

— Что это были за стихи?

— Кажется, там было так:

"Её любил, теперь я равнодушен.

Уж больше не заманишь в эту сеть.

На самом деле ей никто не нужен.

Забавно было на меня смотреть.

Ну, сущая сирена, право слово!

Сладчайший голос — лампа мотыльку.

Летишь поближе — и уже приколот,

Классифицирован, и номер на боку.

Я больше никого любить не буду,

И по расчёту, видимо, женюсь..."

— Дальше я не помню.

Принц почувствовал, что мучительно краснеет. Он был уверен, что этих стихов уже никто никогда не вспомнит. Из глубокой задумчивости его вывело осторожное покашливание секретаря.

— Что такое?

— Прошу прощения, ваше высочество. Уже поздно. Можно ли подавать к столу?

Леонел только теперь ощутил голод.

— Да, пусть подают. — Он посмотрел на собеседника, кашлянул.

— Тебя сегодня кормили?

Тот отрицательно качнул головой.

Принц сделал знак секретарю, указав на арестанта:

— Тебя накормят. Поговорим позже.

Леонел вышел из кабинета, бросив охране: "Глаз не спускать!"

Глава 7

По дороге двигались тени. Безлунная ночь укрывала их как нельзя лучше. Большие, горбатые, в ночной тьме похожие не на всадников, укрытых плащами, а на диковинных четвероногих чудищ, сменялись более низкими, пешими, повторяясь в ритме набегающих волн. Слышался лишь невнятный шорох, приглушённый топот тяжёлых копыт, позвякивание сбруи.

Вот мелькнул огонёк — это случайный путник пробирался ночной тропой, такой тихой и безлюдной в это время. От общей массы отделилось несколько быстрых теней, и огонёк погас. Тело незадачливого путника, оставшегося безвестным, оттащили в кусты.

Весной лесник найдёт то, что от него останется.

На дороге продолжалось безмолвное движение.

За столом принц сидел в глубокой задумчивости. Рассказ странного гостя разбудил воспоминания. Перед его глазами, устремлёнными в пространство, возник старый замок провинциального барона, который он посетил проездом. Он тогда только достиг совершеннолетия, и ездил по стране по желанию отца, посещая все более-менее крупные города. Ему вспомнились немного смешные в своей старомодности местные аристократы. Их наряды, их манеры, почтительные лица. Стремление угодить и наивная гордость.

Вспомнился и разговор с отцом перед отъездом.

— В городе Лиезеле ты встретишься с семьёй барона Герберта. Окажи им почтение, будь вежлив и внимателен. Это старинная семья, хотя и не богатая. Отец баронессы оказал неоценимые услуги нашей семье. Он служил ещё твоему деду, был с ним во всех опасных переделках на войне. Скажу больше — если бы не он, ни меня, ни тем более тебя на свете бы не было.

— Старый граф спас жизнь нашему деду?

— Можно сказать и так, — туманно ответил король. — Честь он ему точно спас.

— Почему же семья такого человека прозябает в провинции?

— У старика был трудный характер. После войны он разругался со своим лучшим другом — твоим покойным дедушкой. Дедушка тоже не стерпел и отправил бывшего друга с глаз долой, отобрав большинство земель и привилегий. Однако одну, очень редкую, всё же оставил. Думаю, ты должен об этом знать — старый граф, а после него — его прямой потомок по мужской линии — имеют право сидеть в присутствии короля, даже на любых, самых официальных церемониях.

— Это, конечно, большая честь, — с иронией сказал принц. — Дохода с неё, правда, маловато.

— Мой отец был строг, но справедлив, — сурово ответил король. — Надеюсь, это наследственное.

В кухне замка, служившего резиденцией принца Леонела, замирали последние послеобеденные хлопоты. Кухонный мальчик вытряхнул объедки в специально заготовленное для этого ведро. Шмыгнул носом, подхватил кадки для питьевой воды и направился к колодцу.

Неторопливо начерпал воды и, лениво загребая ногами, вернулся обратно. Воровато оглядевшись, подхватил пузатый кувшинчик. В него загодя было отлито вино, отлито виртуозно, натренированным не за один день движением. Вино, густое, бархатно-красное, было непривычно крепким, и подавалось на стол господину.

Предвкушая запретное удовольствие, мальчик скользнул в сторону старых погребов. На пути туда нужно было пройти несколько коридоров, обычно пустынных, которые использовались только в дни больших торжеств. В их толстых, каменных стенах кое-где попадались ниши замурованных или давно закрытых дверей. Сюда же сносили и развешивали старые, утратившие вид, но ещё прочные гобелены.

В конце последнего коридора было ещё две двери: одна вела в подвалы, другая выводила во двор, к задней стене конюшни. Мальчик, перехватив сползающий кувшин, другой рукой поднял ведёрко, и толкнул тяжело скрипнувшую дверь. Пробрался в пустую конюшню.

Расположившись на соломе, он разложил объедки на почти чистой салфетке. Вино, густое и крепкое, ударило в голову, повело в сон. Колючая солома показалась мягче шерстяного одеяла.

Когда, проснувшись от кошмара, мальчик подскочил на соломе, было уже темно. Нашарив проход в стене, там, где была вынута доска, он выбрался на воздух. И только отодвинув тяжёлую дверь, понял, что возвращается на кухню не двором, а тем же путём, что и накануне. Тем, что вёл к заброшенному коридору. И что дверь, так визжавшая накануне всеми своими ржавыми петлями, почему-то не издала не звука.

Пока он проворачивал эти туманные мысли в своей сонной голове, к нему быстро скользнула неясная тень. Последнее, что он успел увидеть — метнувшийся сверху мешок. Затем свет померк, а грубая ткань окутала лицо, и перекрыла дыхание.

Был уже полдень, когда принц вспомнил о вчерашнем собеседнике. Вызвав секретаря, Леонел спросил:

— Скажи, любезный, как поживает наш разбойник?

Секретарь замялся:

— В общем и целом неплохо, ваше высочество.

— Какие-то проблемы?

— Уже никаких, ваше высочество. Вчера, когда вы изволили уйти, преступника накормили, выполняя ваши указания. Затем его препроводили в местную тюрьму.

— В местную тюрьму? Разве у нас во дворце нет подходящих помещений?

— Соответствующих указаний не было. Обычно всех преступников в таких случаях отправляют ночевать в камеру. Ночью в тюрьме случился пожар. Загорелись помещения, в одном из которых содержался наш гость. Лишь по счастливой случайности он остался жив. Человек, содержавшийся с ним в одной камере, погиб в огне.

— Это просто восхитительно! — Его высочество был полон сарказма. — Какое совпадение! Или наши тюрьмы горят семь раз в неделю?

— Я уверен, этому есть простое объяснение, — сдавленно ответил секретарь.

— Надеюсь, — сухо сказал принц. — А теперь я хочу видеть нашего гостя.

Преступника привели. Со вчерашнего дня к его внешности прибавились плохо оттёртые пятна сажи на руках и одежде. Камзол кое-где прогорел насквозь.

— Ты нуждаешься в докторе? — спросил Леонел.

— Благодарю, я в порядке, ваше высочество.

— С тобой хорошо обращались?

— У меня нет причин жаловаться, — хрипло ответил преступник. — Прошу прощения, ваше высочество, у меня сел голос. Ночь выдалась беспокойная.

— Ответь мне вот на какой вопрос. — Леонел слегка подался вперёд, глядя в лицо собеседнику. — У вашей семьи есть наследственные привилегии? Такие, каких нет у других?

Преступник задумался.

— Я подскажу. Эта привилегия передаётся по мужской линии.

— Вы имеете в виду дарованное моему деду право... — медленно выговорил Тайс. — Право сидеть в присутствии короля?

Принц откинулся на спинку кресла.

— Да. Скажу тебе по секрету, я очень люблю ублажать свою драгоценную персону, и очень не люблю неудобства. Поэтому вид шатающегося от усталости преступника, хрипящего на каждом слове, меня раздражает. Пожалуй, я воспользуюсь дарованной вашей семье привилегией хотя бы частично, да простят меня церемониймейстеры.

Леонел хлопнул в ладоши.

Бесшумно вошедшие слуги принесли небольшой столик и стул. На столик был поставлен кувшин и кубок.

— Я разрешаю тебе сесть.

Посмотрев на изумлённого собеседника, принц тихо сказал:

— Не знаю, какой из тебя мужчина, да и я не король. Но так нам будет удобнее разговаривать.

Сделав несколько хороших глоток из кубка, преступник продолжил свой рассказ.

С уехавшими столичными гостями мы проводили и нашего Петера. Он уже был достаточно взрослым, чтобы начать службу при дворе. Принц взял его в свою свиту, и весь замок вышел провожать брата. Вместе с ним уезжал и его слуга Вит, опечалив большинство нашего женского населения.

А на следующий год случились два события: одно радостное, другое печальное. Первое было такое — моя сестра вышла замуж за знатного и богатого молодого человека из свиты принца.

Все были счастливы, а моя мать просто летала в радостных хлопотах. Потом Эльвира уехала в дом мужа, и в доме стало непривычно тихо. Я даже стала скучать по ней.

Потом случилось несчастье. Постоянные конфликты на южной границе нашего государства грозили перерасти в полномасштабную войну. Король отправил улаживать ситуацию отряд под командой опытного военачальника. С ним, в качестве представителя власти, поехал принц со своей свитой, при которой находился и мой брат.

Им пришлось участвовать в нескольких вооружённых стычках. В одной из них, при переправе через горную речку, лошадь моего брата оступилась и сломала себе ногу. Сапог брата застрял в стремени, и Петера вместе с лошадью унесло потоком. Вит пытался вплавь спасти Петера, но его тоже подхватило течением. Тело брата нашли спустя сутки застрявшим в прибрежных кустах, а тело Вита так и не нашли.

Сказать, что горе поразило нашу семью, значит, ничего не сказать. Атмосфера безысходности опустилась на дом как войлочное одеяло.

Для моего отца гибель сына означала конец всех надежд. Прежде румяный и жизнерадостный, он ходил с потухшими глазами, натыкаясь на предметы. Вскоре он начал пить, забросил все дела, проводя всё своё время с кувшинами вина, которые ему не успевали приносить.

Мать, хотя и разбитая горем, смогла взять себя в руки и заняться делами. Раньше ей не приходилось даже задумываться, откуда берутся деньги. Если бы не помощь Олвера, взявшего на себя львиную долю хозяйственных забот, дела пришли бы в полный упадок.

Олвер, который в своё время служил нашему деду, а после его смерти остался в замке надзирать за дворовым хозяйством, обладал большой долей здравого смысла, и умением обращаться с людьми.

Он был женат на Виргинии, которая стала нашей кормилицей, и наплодил с ней множество детей. Теперь некоторые его старшие отпрыски стали часто появляться в замке, помогая отцу. Так я познакомилась с Доротеей, дочерью Олвера.

Доротея была моей ровесницей. Я была очень одинока в то время, а взрослым было не до меня. Поэтому мы слонялись с моей новой подружкой по замку, по двору, забирались в разные уголки, где раньше мне не приходилось бывать. Доротея была во многом развитее меня, и её познания жизни были откровением.

Однажды мы сидели на нагретом солнцем обрезке бревна в дальнем уголке двора, и неторопливо беседовали, разморённые летним теплом.

В последнее время моя мать стала поговаривать о том, что пора бы мне подумать о грядущем замужестве. Конечно, было рановато, но... Огорчало её то, что фигура моя не обрела до сих пор подобающей девушке округлости. Скажу прямо — округлостями здесь и не пахло. Я даже ещё не могла считаться "девушкой", по большому счёту.

Мне приводили лекарей, всяких знающих женщин. Те советовали меня лучше кормить, меньше двигаться, прописывали всякие снадобья и травы. А одна знахарка делала мне втирания для увеличения груди. Заметных успехов втирания не имели. Я по-прежнему оставалась тощей.

— Скажи, что значит, я "ещё не девушка"? — повторила я услышанную случайно фразу.

— Ты ещё не девушка? — Доротея хмыкнула. — Ну конечно, ты ведь такая маленькая, и хлипкая к тому же.

— И вовсе не хлипкая!

— Ну, не хлипкая, — согласилась та. — Но у тебя ещё ничего нет.

— Чего у меня нет?

Доротея провела руками по платью:

— А вот чего!

Я посмотрела на заметные выпуклости груди и упитанные бёдра.

— У дочери барона Ральфа тоже фигура, как доска, а она уже замужем, и ждёт ребёнка!

— Значит, у неё уже были месячные, а у тебя...

— Месячные?

Доротея объяснила.

— Ну что же, значит, меня пока не выдадут замуж.

Однажды моя мать послала за мной, велев прийти в её кабинет.

— Познакомьтесь с моей дочерью, — сказала она, обращаясь к незнакомому мужчине.

Нас представили друг другу. Гость оказался младшим сыном мелкого дворянина. Его отец не отличался знатностью, но обладал деловой хваткой, позволившей ему содержать имущество в образцовом состоянии.

Сын пошёл в отца, и, хотя ему не досталось в наследство ни титула, ни больших денег, сумел так повести свои дела, что в короткое время приумножил своё состояние. Теперь он вёл различные торговые отношения во многих городах. В нашем хозяйстве он интересовался лошадьми. У нас всегда были хорошие конюшни. Лошади в своё время были гордостью отца, но теперь он ими совсем не занимался, и Олвер с матерью сочли за лучшее сократить поголовье.

На вид гостю было лет тридцать. Роста он был среднего, плотного телосложения, с округлым, приятным лицом. У него был крупный, породистый нос, редкие курчавые волосы, и пухлые губы. Приятным, мягким голосом он осведомился о моём здоровье, настроении, и прочем. Я отвечала, как полагается воспитанной девице.

— Мы закончили дела на сегодня, Эвелина. Думаю, тебе стоит показать гостю наш замок, — проговорила моя мать.

Гость с приятной улыбкой заверил, что будет очень рад.

Мать, любезно улыбаясь, проводила нас из кабинета.

Торговец лошадьми оказался неплохим собеседником. Он осматривал замок, но не очень внимательно. Казалось, он больше интересовался моим мнением по самым разным вопросам. Не избалованная вниманием, я забыла обычную сдержанность. Мы оживлённо говорили о самых разных вещах, не замечая, как летит время.

После отъезда торговца мать вызвала меня к себе. Выглядела она решительно.

— Эвелина, тебе понравился молодой человек?

— Не знаю. С ним интересно разговаривать.

— Он не очень знатен, конечно. Но зато богат. К тому же он довольно молод, и недурён собой. Думаю, он будет подходящим женихом для тебя.

— Я ещё не девушка, — ляпнула я, покраснев.

Но мать не воспринимала возражений. Она уже витала в мечтах о грядущей свадьбе её дочери.

Глава 8

— Итак, вам предписывается немедленно приступить к выполнению возложенного на вас... — Записал?

— Да, мой господин.

— Возложенного на вас поручения со всей ответственностью, вам присущей... — Закончи, как предыдущее письмо.

Секретарь тщательно выписал последние строки. Присыпал лист мелким песком. Аккуратно отряхнул. Взглянул на хозяина. Тот подошёл, наклонился, проверяя текст.

— Очень хорошо, Жерар. Теперь следующее.

— Вы просили напомнить, мой господин. К этому часу приглашён важный гость.

— Проси.

Гость, невзрачный молодой человек, одетый просто, но, как заметил хозяин, дорого, почтительно поздоровался, входя в кабинет. Присел в предложенное кресло. Взглянул на секретаря.

— Вы можете говорить при Жераре. — Хозяин кабинета вежливо улыбнулся и сел за стол.

— Прежде всего, мне хотелось бы уточнить, какую роль в этом деле вы отводите мне, ваше сия...

Его собеседник предупредительно поднял руку:

— Не надо титулов, дорогой мой. Все мы в одной лодке. Я могу объяснять задачу сколько угодно, для пользы дела, разумеется.

Хозяин говорил просто, убедительно, глядя в глаза собеседнику. Он говорил о долге. Долге перед страной, перед обществом. О чести и славе, которая ждёт смелых и предприимчивых. Молодой человек, слушая речь этого человека, невольно сравнил его с другими, по-своему не менее влиятельными людьми. И опять сравнение выходило не в их пользу. Слова о долге находили отклик в его душе. Ему даже пришло в голову, что они с собеседником имеют определённое сходство, как внешнее, так и внутреннее.

— Хорошо, — сдержанно сказал, наконец, гость, невзрачный молодой человек с амбициями. — Но я хочу повторить, что и у меня есть свои, совершенно определённые, условия. Без их выполнения я не смогу участвовать. Вы их знаете, они не изменились.

— Вы требуете гарантий, мой друг? Достаточно ли вам будет моего слова?

Молодой человек мгновение смотрел на хозяина кабинета.

— Да, — ответил он. — Вашего слова будет достаточно.

— Я не умею?

— Не умеешь!

— Я лучше тебя умею!

— Ничего подобного!

Мы с Доротеей яростно спорили возле породистой кобылы мышиной масти. Лошадь держал за повод мальчишка, один из помощников конюха.

Не так давно мне было строжайше запрещено ездить на лошади. Считалось, что это повредит моему здоровью. Доротея высказала предположение, что я вообще не справлюсь с самой смирной из них.

Кровь ударила мне в голову, я вырвала повод у мальчишки и забралась на кобылку. Ударила пятками по лошадиным бокам. Кобылка заплясала, Доротея громко взвизгнула. С ближайшей стены, хлопая крыльями, взлетели птицы.

Лошадь всхрапнула, крутя головой, и принялась брыкаться, вертясь и подбрасывая ноги. Я вцепилась в гриву, в глазах плыло, меня швыряло во все стороны. После очередного скачка руки мои вырвало из гривы вместе с пучком жёстких конских волос, я почувствовала краткий миг полёта, сильный удар в спину, и в глазах потемнело.

Очнулась я в своей постели. Около меня сидела Виргиния. Увидев, что я открыла глаза, она встала и торопливо вышла из комнаты. Вскоре появилась моя мать. Присев около постели, она сначала жёстко отругала меня. А потом, улыбнувшись, сообщила, что нет худа без добра: наконец-то я запачкала своё бельё, как это бывает у каждой женщины. Я должна лежать в постели, пока не оправлюсь.

Оставшись одна, я попробовала встать, но почувствовала боль в спине, и заныло в паху. В постели я пролежала неделю. Через неделю мать вызвала меня к себе, и сказала, что вопрос о моей свадьбе уже решён: "Я сообщила господину Ирвину о твоём состоянии. Господин Ирвин приедет, сейчас же, как только закончит свои дела в другом городе".

Вскоре начались приготовления к свадьбе. Моего участия почти не требовалось. Я бродила по дому, пытаясь что-то делать, но всё валилось у меня из рук. Из дома меня не выпускали.

Как-то вечером, когда я сидела у огня, перечитывая подаренную учителем книгу, меня нашла Доротея. Мы теперь редко виделись — Доротея всё время была чем-то занята.

— Эвелина, ты хочешь попасть в Брокенбург? — спросила она.

— Это недалеко, — задумчиво ответила я.— А зачем?

— Разве ты не знаешь? Через несколько дней там будет праздник, день основания города. Туда приедет сам король!

Я призналась, что ничего об этом не слышала.

— Тебе ничего не говорят, чтобы ты никуда не просилась. Я хочу поехать туда, и попробовать устроится служанкой к какой-нибудь знатной особе. Там их будет видимо-невидимо.

— Разве тебе здесь плохо? — спросила я.

— Подумай, что мне здесь светит? Крутиться между конюшней и кухней? А так я смогу попасть в столицу. Подцепить там замечательного парня — при хорошей должности, при деньгах, а, может, ещё и красавчика.

Поразмыслив, я согласилась с её доводами.

— А разве ты сама не хотела бы найти кого-нибудь получше своего торговца лошадьми? — спросила Доротея лукаво. — Неужели на нём свет клином сошёлся?

— Если я убегу из дома, я стану бесприданницей, — ответила я.

— А так ты проживёшь всю жизнь госпожой торговкой!

— И что ты предлагаешь?

— Послезавтра из соседней деревни уезжает обоз в Брокенбург. Они выезжают очень рано, пока не рассветёт. Мы можем выехать затемно, потихоньку подобраться к обозу, и пристроиться им в хвост. Если нас заметят, скажем, что мы служанки из замка, едем поглядеть на праздник.

— Служанки?

— Я найду тебе платье попроще. А хорошую одежду можешь взять с собой.

Позже мне стало очевидно, как глупа была наша затея. Но тогда логика Доротеи сразила меня наповал.

Вечером, уйдя в свою комнату, я легла, сделав вид, что уснула. Когда луна достигла определённой башенки на стене, я поднялась, взяла заранее приготовленный узелок с вещами, и прокралась вниз.

На кухне меня ждала Доротея. Она протянула мне свёрток со старым тряпьём, и я переоделась. Мы вышли во двор, подошли к небольшой крепкой двери в стене. Доротея вытащила из-под юбки ключ, и открыла замок.

Мы вышли. За дверью нас ждали две лошади, и мальчишка, помощник конюха. Он передал нам поводья.

Когда мы немного отъехали, я спросила:

— Как ты его уговорила?

— Попробовал бы он отказаться, — ответила она. — Я бы рассказала, что это он испугал ту лошадь, которая тебя сбросила.

— Но это неправда.

— Поверили бы мне. К тому же он в меня влюблён.

Она самодовольно ухмыльнулась.

Дорога до деревушки была мне знакома — когда-то мы учились ездить верхом под руководством отца, и частенько сворачивали сюда. Первая часть плана удалась: мы благополучно добрались до деревни. Дождались отбытия обоза и пристроились ему вслед.

Держаться следом за медленно тянущимся обозом было нетрудно. Всходило солнце, разогретая пыль стала подниматься, взбиваемая лошадиными копытами и колёсами гружёных товаром телег.

Пыль оседала на наших лицах, забивалась в горло. Мы достали свои фляги с водой и на ходу промочили горло. Потом солнце поднялось выше, и принялось припекать. Нас разморило, и мы уже с трудом держались в седле.

Так мы тащились почти весь день. Наконец наши провожатые расположились на привал. Мы свернули с дороги и тоже устроились на траве, расстелив одеяло. Я чувствовала себя ужасно усталой. Болела спина, и хотелось спать.

— Доротея, нам нельзя спать, а то могут уйти без нас. — Я толкнула подругу в бок.

— Ничего, они ещё долго будут стоять, — буркнула она и повернулась ко мне спиной.

Я открыла глаза. Было темно. Над головой шумели ветки деревьев, раскачиваемые ветром. Я подскочила, как ужаленная.

— Доротея!

Мы принялись лихорадочно собирать вещи.

Выехали на дорогу. Никаких следов обоза. Мы ехали, обмениваясь горькими упрёками. Было темно, только по границе ещё более тёмного леса было понятно, куда мы двигаемся. Внезапно моя лошадь задрала морду, раздувая ноздри, и издала тонкое, пронзительное ржание.

— Это волки! — взвизгнула Доротея.

— Здесь нет волков! — Возразила я, хотя душа у меня ушла в пятки.

Дорогу впереди загородил тёмный силуэт. Моя лошадь, фыркая, отпрянула назад. И тут же чья-то рука потащила меня с седла. Я услышала истошный визг Доротеи.

Вынув ноги из стремян, я безвольным мешком повалилась с лошади. Державшая меня рука, не ожидавшая такого поворота, ослабила хватку. Упав на землю, я перекатилась под ноги кобылы, и старая ткань платья разорвалась — о, благословенная скупость Доротеи!

Проскочив под брюхом лошади, я подобрала юбки и кинулась в сторону леса.

Никогда мне не приходилось бегать так быстро. Ветки хлестали по лицу, рвали одежду, краем слуха ощущался невнятный шум на удаляющейся дороге, и тяжёлый топот бегущего сзади человека. Я чувствовала, что меня нагоняют. В груди начало жечь. В отчаянии я попробовала прибавить скорость, но вскоре ноги ослабли, я запнулась, и с размаху полетела на землю.

Оглушённая падением, я не сразу опомнилась. Ногу мою что-то прочно удерживало. Наконец мои ощущения подсказали, что я лежу пластом на отвесном склоне оврага, с корнем, зацепившемся за щиколотку.

Я долго слышала хруст веток под ногами моего преследователя. Он обследовал ближайшие заросли, беспрестанно ругаясь. Слышно было, как он шарит буквально рядом со мной, как у него соскользнула нога, и он едва не поехал вниз. Он потыкал палкой в склон оврага, очень замысловато высказался, таких слов я не слышала ещё никогда, громко сплюнул в овраг. Потом раздались удаляющиеся шаги.

Долго ещё я провисела так, не двигаясь и не издавая ни звука. Наконец, упираясь руками, попыталась выбраться. Старалась извернуться, и ухватить росшие на краю кусты. Внезапно нога высвободилась, и, потеряв опору, я покатилась вниз.

На дне оврага скопились полусгнившие листья и ветки, они смягчили падение. Но выбраться оказалось совсем непросто. Стены оврага оказались крутыми и влажными. Раз за разом я скатывалась, оскальзываясь, и съезжая вниз. Потом решила идти по дну, туда, где стенки понижались.

Идти пришлось долго, но вот овраг сузился, дно стало каменистым, и я попробовала снова. Здесь наконец мне удалось выбраться наверх. У края склона, поросшего густой травой, я немного полежала, переводя дух. Потом поднялась и пошла в сторону дороги.

Глава 9

Я знала, где находится дорога, как отклонялся от этого направления овраг. И куда теперь надо вернуться.

Мне нужно было найти Доротею.

Наверное, это было простое везенье, но через какое то время впереди засветился огонёк. В стороне от догорающего костра стояли лошади. Я узнала среди них наших кобылок. Вокруг огня насчитала пять спящих, завернувшихся в одеяла. Шестой, караульный, сидел у огня. Он спал, свесив голову на грудь.

Наконец я заметила Доротею. Она лежала немного в стороне, руки и ноги у неё были связаны. Я знала, что могу потихоньку уйти, предоставив подругу своей судьбе, и добраться до ближайшего поселения. И могу попытаться освободить её.

Так страшно мне ещё никогда не было, ведь я поняла — уйти не могу. Меня едва не стошнило, когда я неслышно пробиралась между спящими. Думала, что, если кто-нибудь проснётся, то умру на месте.

Оказавшись рядом с Доротеей, зажала ей рот и тихонько потрясла. Она дёрнулась, глаза широко открылись, рот задвигался под моей рукой, готовясь закричать. Потом она меня узнала. Я приложила палец к губам.

Она не двигалась, пока я резала верёвки своим ножом. Этот нож достался мне от Петера — уходя на службу принцу, брат подарил мне на прощание один из своих. Он знал, что я давно заглядывалась на его вещи.

Нож был очень острый, верёвки быстро распались. Доротея поднялась на четвереньки, её пошатывало. Я потянула её, и она, с трудом передвигаясь, последовала за мной.

Нужно было увести хотя бы одну нашу кобылку. Мы пробирались ползком, и были уже почти у цели. Ползущая сзади Доротея задела воткнутый вертикально шест с надетым сверху пустым кувшином. Шест покачнулся, кувшин упал, глухо стукнув о землю.

Караульный у костра вскинул голову. Мы замерли. Караульный оглянулся по сторонам и приподнялся, потягиваясь. "Бежим" — зашипела я Доротее. Мы метнулись к кустам. И услышали сзади пронзительный свист.

Таща за руку подругу, я бежала так быстро, как только могла. Та с трудом поднимала ноги, пыхтела, и то и дело висла на мне. Наконец Доротея упала на колени, вырвав руку. Я оглянулась. Она сидела, уткнувшись лицом в юбку, и глухо кашляла. "Доротея, пожалуйста!" — крикнула я в отчаянии. Она только помотала головой.

Вдали за деревьями мелькнули всадники. Я озиралась по сторонам, ища укрытия. В глаза бросилось небольшое углубление в земле, на месте вывернутого пня. Подхватив подругу под мышки, я потащила её к ямке. Кое-как уложив тяжёлое тело, принялась в спешке набрасывать сверху прошлогодние листья и сухие ветки. Себе же присмотрела укрытие под торчащей среди мелкого кустарника изогнутой корягой.

Послышался конский топот. Всадник на гнедой лошади был уже так близко, что я видела его лицо. Медленно отступая от закиданной листьями Доротеи, я пятилась спиной к кустам.

Взрывая копытами влажную землю, лошадь остановилась. Незнакомый мужчина соскочил с седла и направился в нашу сторону. Я вытащила свой ножик.

— Вы не знаете, с кем связались! — крикнула сипло. — Вы пожалеете!

Мужчина, снисходительно усмехнувшись, потянул с пояса большой нож. В спину мне уткнулись упругие ветки кустарника.

Мой противник, всё ещё улыбаясь, шагнул вперёд. Вдруг глаза его выпучились, рот широко открылся. Он нелепо взмахнул руками и повалился лицом вниз. Из его спины торчало древко короткой стрелы с пёстрым оперением.

Говорят, в минуту опасности перед глазами проходит вся жизнь. А я как наяву увидела, как мы, ещё совсем дети, сидим в кружок возле Олвера. По вечерам он устраивался у огня. Не умея сидеть без дела, что-то чинил, или мастерил полезные в хозяйстве мелочи. Закончив с делами, вырезал нам из дерева игрушки, рассказывая истории из своей военной жизни.

Он любил возиться со своим арбалетом, всё время его настраивая и усовершенствуя. Помню, как тщательно он обрабатывал заготовки для стрел, неторопливо водя своим старым, очень острым ножом с истёртой рукоятью. Заранее припасённые пёстрые перья лежали рядом на особой полочке.

Ещё один всадник подскакал, его лошадь стала рядом с первой, и тут же крепкие руки подхватили меня сзади. Не помня себя, я вцепилась зубами в руку, втащившую меня в седло.

— Я нашёл её! — крикнул над ухом знакомый голос. И, уже тише:

— Госпожа Эвелина, не надо портить свои зубки, через перчатку всё равно не прокусите.

Это был Стефан, старший сын Олвера.

Я с трудом разжала зубы:

— Стефан, там, под листьями, Доротея.

Я привалилась к такому большому и надёжному Стефану. Меня начала бить дрожь.

Вскоре к нам присоединились ещё двое наших людей. Я узнала их — это были крепкие парни, работавшие под началом Олвера.

Один усадил к себе на коня Доротею, и мы поскакали. На небольшой круглой полянке, откуда мы с подругой так неудачно убежали, в окружении наших людей жались друг к другу трое мужчин. Ещё двое неподвижно лежали рядом.

Когда мы подъехали, всадник на большом сером жеребце развернулся, и я узнала Олвера. На нём был кожаный камзол с металлическими нашивками, на перевязи висело оружие. Никогда я не видела его таким суровым.

— Госпожа Эвелина, эти люди причинили вам вред? — спросил он голосом, от которого прежде у меня душа ушла бы в пятки.

Но теперь я только посмотрела на троицу в центре.

— Они отняли наше имущество и лошадей. Мне лично они ничего сделать не успели.

Я перевела взгляд на Доротею. Её вид говорил сам за себя. В свете наступившего утра видно было распухшее, в синяках лицо, и красные следы от верёвок на руках.

Олвер кивнул:

— Стефан, отъезжайте, мы вас догоним.

Стефан, и тот, кто вёз Доротею, развернули коней прочь с поляны. Я успела заметить, как один из конюхов снимает с седла моток толстой верёвки.

— Как вы нас нашли? — спросила я, когда мы отъехали немного.

— Да уж, наделали вы шуму. — Стефан ответил не сразу. — Отец душу вытряс из мальчишки, который вас выпустил.

Вскоре к нам присоединились остальные, и наш маленький отряд рысью поскакал по направлению к дому.

Глава 10

Тайс замолчал и налил себе в кубок вина из кувшина. Медленно выпил.

— Остаток пути до дома прошёл как в тумане. Стефан на руках внёс меня в комнату, и я потеряла сознание.

Леонел откашлялся:

— Я ничего не слышал об этой истории. А кто был хозяином того лесочка?

— Леса вдоль дороги принадлежали не нам. Но в наших краях хозяева не возражают против самосуда в подобных случаях. К каждому дереву стражу не приставишь, а разбойные нападения не приятны никому.

— Должно быть, поэтому о младшей дочери барона мало кто знает? — задумчиво предположил принц. — Приличные семьи сурово относятся к оступившимся девицам.

— Моя семья предпочла всё скрыть. Накануне свадьбы скандал был равносилен катастрофе. А брак с господином Ирвином существенно поправил бы наши дела.

— Так что же тогда произошло?

— А дальше всё пошло, как намечено. Но это только казалось...

Рассказчик отставил кубок, отёр губы салфеткой и продолжил свою историю.

Очнулась я у себя в постели, и какое-то время лежала, глядя на поднятый полог. Шевелиться совсем не хотелось. Потом в комнату вошли моя мать, и незнакомый мне толстенький господин. Он был добротно одет, и имел при себе дорожный сундучок.

Мать подошла, присела рядом, расправила юбки.

— Эвелина, дорогая, — начала она, заметно нервничая, — мы знаем, что ты ещё не совсем здорова...

Она запнулась, не зная, что сказать. Глубоко вздохнув, продолжила:

— Мы пригласили тебе хорошего доктора, чтобы он проверил твоё состояние перед свадьбой.

— Благодаря, я чувствую себя гораздо лучше, — ответила я. — Мне бы только немного отлежаться.

Моя мать принялась теребить манжеты, лицо у неё покраснело.

— Дорогая, ты не понимаешь. Доктор должен осмотреть тебя всю, с головы до... до ног.

— Не стоит. У меня всего несколько синяков.

— Эвелина! — Мать начала злиться. — Доктор тебя осмотрит, хочешь ты этого, или нет!

Толстенький господин деликатно покашлял.

— Госпожа баронесса, — он говорил спокойно и очень убедительно. — Позвольте мне поговорить с вашей дочерью наедине. Уверен, что госпожа Эвелина проявит благоразумие.

Помедлив, мать, недовольно поджав губы, поднялась и вышла из комнаты.

Оставшись одни, мы посмотрели друг на друга. Присев около меня, доктор ласково положил свою руку на мою, и сказал мягко:

— Не стоит ничего бояться, моя дорогая. Я опытный врач, и не причиню вам неудобства. Мне уже приходилось много раз осматривать юных девиц, и дам благородного сословия. И должен заметить, что гораздо лучше довериться мне сейчас. Ведь ваша матушка настроена весьма решительно. Боюсь, она может вернуться в сопровождении слуг, и попросит их подержать вас.

Всё это он говорил сочувственным тоном, мягко глядя на меня своими маленькими, круглыми, добрыми глазами.

Подумав, я поняла, что он прав.

— Хорошо, я согласна.

Раскрыв свой сундучок, врач покопался в нём. Потом приступил к моему осмотру.

Никогда меня ещё так не осматривали. Но я помнила о матери за дверью и не возражала.

Поначалу казалось, что всё идёт хорошо. Толстячок казался уверенным в себе, и спокойно делал своё дело. Потом он насупился, и задумался на стуле, обхватив ладонью подбородок. Хлопнул себя по лбу, вновь принялся за осмотр, но через некоторое время опять нахмурился, и отошёл к своему сундучку.

Покопавшись в нём, вытащил две книги — одну побольше, в красивом переплёте, и одну маленькую, в простой тёмной коже. Просмотрел большую, отложил. Взялся за маленькую. Её он читал дольше, водя пальцем по страницам. Я следила за ним, ничего не понимая.

Наконец доктор оторвался от своих книг, кивнул сам себе, и улыбнулся в пространство. Подошёл ко мне, потирая ладони. Он добродушно улыбался, но казался немного смущённым.

— Ну что же, госпожа Эвелина... Ваше здоровье не вызывает у меня опасений. Думаю, скоро вы сможете вставать с постели. Но не сейчас, не сейчас.

Собрав свои вещи, он попрощался и вышел из комнаты.

За дверью послышался приглушённый разговор. Очевидно, результата осмотра нетерпеливо ждали.

Потом разговаривающие удалились по коридору, и всё смолкло.

Через день мне разрешили вставать, но дальше моей комнаты не выпускали. Как не старалась я выскочить, как не уговаривала тех, кто приходил ко мне, всё было бесполезно.

Навещали меня лишь Виргиния, моя бывшая кормилица, да ещё престарелая служанка. За дверью комнаты всегда дежурил кто-то из мужчин. Те вообще не отзывались.

Изнывая от скуки и отсутствия новостей, я металась из угла в угол, роняя на пол вещи и расшвыривая их ногами. Принесённое для меня рукоделие полетело в угол, да так там и осталось. Мне даже не хотелось делать вид, что возьмусь за ненавистное занятие.

А ещё через день ко мне вошла моя мать.

— Приехал господин Ирвин, твой жених, — деловито сказала она. — Я должна поговорить с тобой.

Расхаживая взад-вперёд по комнате, мать говорила довольно долго. Я молча слушала. Она говорила о женских добродетелях. Часто повторялись слова: покорность, воспитание, бережливость, послушание.

— Помни, — сказала она напоследок, — жена принадлежит своему мужу душой и телом. Ты должна будешь подчиняться мужу в его пожеланиях. Покорность и благочестие — вот признаки хорошего воспитания.

Она вышла, и в комнате появилась Виргиния в сопровождении двух служанок, нёсших красивое платье.

— Госпожа Эвелина, — сказала Виргиния, — ваша матушка велит вам надеть это платье. Сюзанна сделает причёску.

В животе у меня сжался холодный ком. Я принялась одеваться при помощи Виргинии и пожилой служанки. Сюзанна, встав рядом на колени, занялась моими волосами.

В заключение Виргиния достала из резного ларчика диадему.

— Сюзон, беги, предупреди госпожу, что мы почти готовы.

Молодая служанка выскочила за дверь.

Прикрепляя диадему к моим волосам, Виргиния негромко сказала:

— Вот вы и выходите замуж, госпожа Эвелина.

Голос у неё был такой, что я повернулась и посмотрела на неё. На лице её была лишь злоба.

— Вы подбили мою бедную девочку убежать из дома, бросили её в лесу одну на потеху разбойникам. Теперь ей одна дорога — или в монастырь, или замуж за старого пьяницу, как у Меделин.

— Что ты говоришь, Виргиния!

— Зато вы пойдёте замуж, как ни в чём не бывало. Будете как сыр в масле кататься.

Я принялась было что-то говорить, но посмотрела на кормилицу и поняла — что бы я не сказала в своё оправдание, она не поверит ни одному слову. Переведя взгляд на престарелую служанку, слушавшую нас, увидела на её лице то же самое выражение.

Передо мной распахнули дверь, и, сопровождаемая двумя женщинами, я вышла из комнаты. В коридоре стоял Стефан.

— Ты тоже думаешь, что я заманила Доротею? — спросила я.

Он отвёл глаза. Но я продолжала смотреть на него, и он ответил:

— Не моего ума это дело, госпожа Эвелина.

Отвернувшись от него, я пошла по коридору.

В нашей маленькой семейной часовне нас ожидали моя мать, мой отец, господин Ирвин, священник, и Олвер. Вошедшие со мной женщины присоединились к ним.

Я давно не видела отца, и его вид поразил меня. Когда-то высокий, статный мужчина, он совсем ссутулился; волосы, прежде густые, повисли жидкими космами. Под тусклыми глазами набрякли фиолетовые мешки. Взгляд у него был рассеянный. Казалось, он не совсем понимал, где находится.

Мы встали рядом с женихом. Он взял мою руку в свою. Его ладонь была тёплой и влажной. Я смотрела перед собой, чувствуя, как дрожат мои пальцы, и почти не слыша слова обряда. Потом мой муж повернулся и поцеловал меня в губы.

Обряд был окончен. Мы перешли в столовую, где уже был накрыт стол. Есть мне не хотелось, и я сидела, слушая вполуха застольную беседу. Говорили в основном господин Ирвин и священник. Иногда слово брала моя мать. Отец почти не разговаривал, налегая на вино.

Наконец мы поднялись, и нас с мужем проводили во двор, где стояла карета, запряжённая сильными гнедыми лошадьми.

Всю дорогу я промолчала. Господин Ирвин пытался что-то говорить, но я отвечала односложно, и он тоже умолк.

Потом карета въехала в город, колёса застучали по булыжникам. Мы подкатили к небольшому, опрятному особняку.

Глава 11

У двери нас встретил слуга — высокий, плечистый мужчина. Он был уже немолод. Чёрные, сросшиеся на переносице брови, и крючковатый нос придавали ему угрюмый вид. Учтиво поклонившись, он провёл нас в дом.

В просторной, сияющей чистотой гостиной меня усадили в глубокое кресло у камина. Тут же появился столик полированного дерева, сервированный для ужина.

Налили вина в кубки. Муж внимательно проследил, чтобы я выпила до дна. Мои слабые возражения были заглушены в корне:

— Я заметил, что вы ничего не ели сегодня за ужином. Это вино приготовлено специально для вас, моя дорогая жёнушка. Я привёз его издалека.

Потом были разные блюда, тоже приготовленные для меня.

Всё это было необычно, вкусно, и льстило моему робкому самолюбию.

Вскоре внутри растеклось приятное тепло. Я почувствовала, как горят мои щёки. Огонь в камине стал ярче, гостиная — уютнее. А сидевший напротив меня за столиком господин Ирвин показался милейшим человеком.

Сжимая тёплыми ладонями кубок, я слушала господина Ирвина, взявшегося рассказывать мне всякие забавные истории. Он говорил не переставая. Я слушала, не замечая, что слуга то и дело подливает мне в кубок.

— Вам нравится моё вино? — спросил господин Ирвин.

— Да, оно неплохое, — важно ответила я.

— Прошу вас, покушайте ещё, не огорчайте меня.

— Я не хочу огорчать вас, господин Ирвин, — церемонно ответила я и неожиданно хихикнула.

Он улыбнулся.

— Вы, должно быть, устали, моя дорогая. Я совсем заболтал вас.

Встав из кресла, он принял из моей руки кубок и поставил на стол. Помог подняться из кресла.

— Я провожу вас, дорогая. Люси вам поможет.

Меня проводили в небольшую, хорошо обставленную спальню. Основное место там занимала кровать под балдахином.

В комнате дожидалась служанка, большая, красивая женщина. У неё было крупное лицо с правильными, немного грубыми чертами, и ярко-голубые глаза. Она старательно улыбалась, показывая белые зубы.

Люси, не переставая улыбаться, переодела меня. Я присела на кровать. В голове шумело. Мысли разбегались. Да что там, их вообще не было.

Потом рядом оказался мой муж. Он провёл пальцами по моей щеке, принялся гладить руки. По телу растеклось приятное тепло. От ласковых прикосновений я расслабилась. Мы поцеловались. Раз, другой.

Наконец я уже совсем перестала понимать, что делаю сама, и что делает он.

Через какое-то время мне почудилось, что муж чем-то недоволен. Он пропал на мгновение, и опять появился с какой-то баночкой тёмного стекла в руке. Почерпнул из баночки густой желтоватой мази. Его руки принялись сноровисто скользить по моему телу, забираясь всё дальше.

Захихикав, я сказала:

— Вы похожи на одного доктора.

— На какого доктора? — спросил он.

Смущённо смеясь, я рассказала о визите толстенького доктора. Описала его кругленький животик и церемонные манеры.

Ирвин посмеялся вместе со мной, и спросил озабоченно:

— Надеюсь, вы не сильно были больны? Может быть, нужно позвать его ещё раз?

— Нет, нет, со мной всё в порядке. Доктор так и сказал.

Вскоре наш разговор прервался. От пряного запаха, и выпитого вина мне казалось, что комната вращается вокруг меня, и я вращаюсь вместе с нею. Я совсем потеряла счёт времени.

В моей затуманенной голове крутилась странная мысль — или это был сон — словно чей-то голос монотонно проговаривает сказку на ночь: "странник, пришедший издалека, стучится в дверь. Дверь манит его, он устал. Но войти ему не удаётся. Он стучит в неё своим дорожным посохом, но напрасно. В изнеможении он прислоняется к стене, и видит другую, невзрачную, маленькую дверку совсем рядом. Он толкает её, и она подаётся. Облегчённый вздох вырывается из его груди".

Вдруг меня пронзило болью. Я дёрнулась, пытаясь освободиться. Но меня держали крепко. Я извивалась, вырываясь, но муж был сильнее.

Наконец он отпустил меня. Его губы благодарно прижались к моим. Он лежал рядом, обхватив меня рукой, и глубоко дышал. Я смотрела в потолок, не решаясь шевелиться. Наконец дыхание его стало ровным. Он уснул.

Я лежала без сна, слушая ночные звуки. Когда за зашторенным окном проявилась слабая полоска света, мне удалось задремать.

Глава 12

Оставив жеребца у хилой сосёнки, полковник поправил пустую перевязь. Условие — приходить без оружия — раздражало. Он оглянулся на своего товарища, лейтенанта его же полка. Тот с каменным лицом шагал поодаль. Узкие голубые глаза, как обычно, ничего не выражали.

В редких кустах орешника, покрытого незрелыми зелёными плодами, показались тёмные стены полуразвалившегося дома, и полковник слегка вытянул шею, вглядываясь вперёд. У остатков крыльца ждали двое. Лейтенант неторопливо поднёс сложенные ладони ко рту, и закрякал. Вот ещё одна глупость — откуда здесь утки?

На них посмотрели.

— Все уже в доме, — сказал коренастый коротышка. У него через плечо тоже висела пустая перевязь.

Двое сторожей отошли от крыльца, пропуская вновьприбывших.

В комнате с зияющим дырами потолком вокруг кособокого стола на разномастных стульях, табуретах, или просто бочонках расселся десяток не менее разных мужчин. Среди них полковник угадал несколько людей явно военных. Большинство выглядели сугубо штатскими. Но и среди них имелась большая разница. Если в том, который расположился на ветхом табурете, без труда можно было определить дворянина, то сидевший поодаль на потемневшем от времени бочонке заросший волосами до самых глаз тип был явный разбойник. Со скучающим видом тот время от времени запускал узловатый мизинец себе в ухо, проворачивал там, а затем тщательно разглядывал твёрдый пожелтевший ноготь.

При появлении последних гостей все придвинулись поближе. Собрание открыл сухощавый, седеющий на висках человек, одетый в простой, тёмный кафтан. Полковник хорошо знал этого человека, но сейчас было не время и не место для титулов и знаков внимания.

Сухо кашлянув, сухощавый председатель расправил и без того прямые плечи, и начал:

— Господа, нет смысла объяснять цель нашего собрания. Она нам всем известна. Речь идёт о судьбах нашей страдающей родины...

Слушали его внимательно. Сухощавый говорил коротко, отрывисто, но, отметил полковник, как человек, далёкий от военной службы.

Обрисовав общую ситуацию, председатель собрания перешёл к конкретным задачам. Пухлый дворянин, наклонив голову, ритмично кивал. Сомнительный волосатый тип, брюзгливо морщась, ковырял край бочонка. Председатель, перейдя к полковнику, слегка склонил голову, пригладил редкие волосы. На безымянном пальце блеснул синий камень.

Полковник слушал спокойно, как человек, знающий своё дело. Его лейтенант напоминал высеченную из камня статую. Кажется, он даже не моргал.

Потом поднялся шумный разговор между собравшимися. Как всегда, когда собирается разношёрстная компания, не обошлось без споров и перепалки.

Наконец, все вопросы более-менее утрясли. Стали расходиться — по одному, по двое. Полковник с лейтенантом выходили последними. Задержавшийся председатель любезно пропустил их вперёд, пройдя в дверь следом.

После разговоров, утомительных для военного, полковнику хотелось выпустить пар. Он посмотрел на сухощавого.

— Мрачное местечко.

Тот вежливо улыбнулся, а полковник решил, что шутить с ним не стоит. Повертев головой, он указал на край опушки:

— Это не олень там промелькнул?

— Олень, вы уверены?

— Тут надёжное место? Всё-таки вблизи от крепости...

— Место вполне надёжное. К тому же, — сухощавый опять улыбнулся — местные жители обходят этот дом как можно дальше.

Видя удивление спутников, он пояснил:

— Когда-то тут было поселение. А в этом месте жил старый колдун.

— Вот как?

— Вообще-то, что он колдун, узнали уже потом. А сначала это был просто пожилой человек. Его дом стоял в отдалении от остальных. Были у этого человека свои причуды. Например, он любил привечать всякое зверьё из леса. Подлечивал заболевших птичек, лисичек. Однажды даже поставил на ноги маленькую лань. Местные жители уважали его, и на чудачества смотрели сквозь пальцы. А потом случилась беда. Пришли солдаты — уже не важно, чьи. И сожгли селение. И вот, когда загорелся дом, в котором мы с вами сидели, а солдаты, вытащив во двор, расправились с его семьёй — у этого человека была семья — он наслал на врагов своих проклятье.

— И что это было? — заинтересовавшись, спросил полковник.

— Говорят, он пожелал смерти всем, причинившим вред этому месту. А тех, кто пришёл в его дом, проклял особо. Не только их, а и потомков до седьмого колена.

— А сейчас что, никто здесь не ходит?

Худощавый председатель, остановился, глубоко вдохнул лесной воздух и задумчиво ооглядел верхушки деревьев. Лукаво посмотрел на собеседника:

— Местные жители считают, что проклятье действует до сих пор.

Я открыла глаза. В спальне никого не было. В дверь вошла давешняя служанка — Люси. Она несла кувшин и тазик для умывания. Поставив их на столик у кровати, она подошла к окну, и раздвинула тяжёлые занавеси.

— Люси, где сейчас господин Ирвин? — спросила я, покончив с туалетом.

— Ваш муж уехал в город, госпожа.

Весь день я осматривала дом. Всё в нём было вычищено до блеска. Люси сновала по комнатам. Мои попытки вникнуть в хозяйственные вопросы вызвали вежливое недоумение. Мне стало ясно, что Люси не нуждается в чьём-либо вмешательстве. Увидев в окно небольшой садик при доме, я решила выйти. У дверей ждал хмурый крючконосый слуга.

— Вы что-то хотели, госпожа?

— Я собираюсь выйти в сад. Как тебя зовут?

Слуга недовольно пожевал губами.

— Маз, госпожа, — в конце концов ответил он, нахмурив брови. — Не стоит вам выходить одной, госпожа.

— Так проводи меня. Надеюсь, в сад я могу выйти.

Опять последовало небольшое замешательство, но в сад меня проводили.

Садик был маленький. Смотреть там было нечего. Но я упрямо ходила взад-вперёд, срывая листья с небольших, аккуратно постриженных кустов. Хмурый Маз топтался неподалёку. Потом мне это надоело, и я вернулась в дом.

Там я предприняла ещё несколько безуспешных попыток заняться хозяйством. Отвергнутая похожим на каменную стену вежливым нежеланием Люси, я опять принялась слоняться по комнатам.

К вечеру я уже изнывала от безделья. Господин Ирвин приехал, когда уже стемнело. За ужином я спросила, как он провёл день. Стала задавать конкретные вопросы, и он удивился:

— Дорогая, к чему вам забивать себе голову такими вещами?

— Меня интересует ваша жизнь, ведь вы мой муж.

— Но в моих делах нет ничего интересного для женщины.

— Это интересно мне. К тому же, — решила подольститься я, — торговля всегда казалась мне таким важным, опасным делом.

Это ему понравилось.

В конце концов муж спросил:

— Что же вы хотите знать?

— О, всё что угодно. Я могла бы помогать вам вести счета — так ведь это называется?

Господин Ирвин смотрел на меня в изумлении.

— Я умею писать и считать. У меня бы получилось.

Раньше я не позволила бы себе такой настойчивости. Но день, проведённый в одиночестве и жестокой скуке, придал мне силы.

Наконец он уступил.

— Мои книги покажутся вам непонятными, дорогая, — твёрдо сказал Ирвин. — Я дам вам тетради, которые помогали мне учиться в юности.

Я была рада и этому.

После ужина муж сказал озабоченно:

— Уже поздно, дорогая. Вам пора ложиться спать. А я ещё посижу. Мне нужно обдумать дела на завтра.

В эту ночь я уснула, не дождавшись его.

В следующие вечера повторилась та же история.

А потом мой муж пришёл домой гораздо позже обычного. Я услышала, как открылась дверь, но никто не входил. Подойдя к двери, я увидела, как Ирвин стоит, привалившись к стене. Одежда его была в беспорядке, шапка съехала на ухо. От него пахло, как из бочки с вином. Поддерживаемый Мазом, муж вошёл в дом, и обрушился в подвернувшееся кресло. Казалось, ноги его не держали.

— Как вы себя чувствуете? — спросила я его.

— Ах, это вы, моя дорогая! — он вдруг визгливо рассмеялся, глядя на меня. Смех перешёл в икоту.

— Маз, нужно отвести господина Ирвина в комнату. И пусть Люси даст ему умыться.

— Слушайся свою хозяйку, дорогой Маз, — проговорил сквозь икоту мой муж, и опять засмеялся.

Сопровождаемый слугой, Ирвин пошёл к спальне. У входа в комнату его вырвало. Вошедшая Люси бросилась на помощь. Я спросила Маза:

— И часто такое бывает с вашим господином?

— Никогда раньше я не видел его таким, — он смотрел огорчённо, и я ему поверила.

Утром муж встал с головной болью. Он сидел за столом, глядя перед собой мутными, красными глазами. Меня он игнорировал.

Потом муж уехал по делам, а я осталась одна.

После этого Ирвин стал регулярно являться домой совершенно пьяным. Он приходил, и валился мешком на кровать. Ко мне он больше не прикасался. С ним даже поговорить не получалось — он сознательно увиливал от общения.

Однажды, после его очередного прихода, я заметила на кафтане прилипший длинный рыжий волос. И пахло от него... Примерно так же, как пахла та мазь, которой он меня натирал однажды.

Люси, которую я спросила об этом, только смутилась. Толку мне удалось добиться от молодого слуги. Он мялся, отговаривался, но я загнала его в угол.

— Видишь вот эти деньги? — сказала я ему, показывая зажатую в руке серебряную монету. Ты её получишь, если расскажешь, где мой муж мог встретить другую женщину.

Он впился в монету глазами, жадно облизнув губы.

— Госпожа, в городе есть такие женщины, которые знакомятся с разными мужчинами... Ну, с самыми разными. Они платят им деньги.

— Кто?

— Мужчины, конечно. А женщины за эти деньги... женщины ложатся с ними...

— В постель?

Он кивнул.

Я молча протянула руку. Слуга проворно выхватил монету из моей вяло раскрывшейся ладони, и убежал.

Утром я сказала мужу:

— Мы совсем недавно поженились, господин Ирвин. Я ещё не старая и страшная, чтобы вас хоть что-то могло оправдать.

Муж покраснел:

— О чём вы говорите?

— Я говорю о женщинах, на которых вы тратите своё время.

— Вы что-то путаете, дорогая.

— Я из порядочной семьи, господин Ирвин, и мне кажется, могу рассчитывать на уважение.

Мне показалось, что в его глазах мелькнул испуг. Муж принялся уверять меня в своих добрых намерениях. Говорил он долго и убедительно, и пришлось ему поверить.

Глава 13

После этого разговора Ирвин притих. Он перестал приходить домой пьяным. Он вёл себя предельно вежливо. Он разделял со мной постель, и говорил, как я ему нравлюсь.

Правда, до самого неприятного для меня момента дело теперь никогда не доходило. На мой осторожный вопрос муж ответил, что ему хорошо и так.

А однажды Ирвин объявил, что мы едем навестить моих родителей.

— Они давно нас не видели, дорогая. Я думаю, нам пора их обрадовать визитом.

Нас действительно были рады видеть. Ирвин привёз небольшие подарки отцу и матери.

Отец реагировал вяло, а мать явно обрадовалась.

Нам предложили остаться поужинать и переночевать.

После утомительного застолья я ушла в отведённую нам комнату, а муж ещё остался.

— Иди отдохни, дорогая. Я ещё посижу, побеседую.

Муж долго не появлялся.

Услышав звук открываемой двери, я обернулась, ожидая увидеть Ирвина.

Это была Доротея. Она стояла и смотрела на меня.

— Думаешь, что хорошо устроилась? — она улыбнулась лишь губами.

— Что тебе нужно, Доротея?

Она перестала улыбаться. Подошла поближе:

— Хочу на тебя посмотреть. Пока тебя не заперли. Не веришь? А между прочим, только сейчас твой муж продал тебя за небольшую сумму.

— Уходи, Доротея, — сказала я ровным голосом.

— Он сказал твоей матери, что вы все его надули. Что ты неправильная женщина. Что он нашёл доктора, который тебя осматривал, и тот ему всё рассказал.

У меня внутри всё сжалось. Она внимательно посмотрела мне в лицо и усмехнулась:

— Бедненькая ты. Даже твой муж тебя не ценит.

— Если тебе есть что сказать, говори. Если нет, убирайся.

— У тебя никогда не будет детей. Ты всегда будешь такая хлипкая, как сейчас. Твоя мать это знала, ей доктор сказал. Она призналась. Господин Ирвин обещал не поднимать скандала, если ему увеличат сумму приданого. И если ты останешься здесь под замком до конца жизни.

Она показала мне большой ключ.

— Вот ключ от твоей комнаты. Я позаимствовала его. Думаю, что стоит запереть тебя прямо сейчас. Ты не хочешь попросить меня о чём нибудь? Возможно, я позволю тебе убежать, в память о нашей дружбе?

— У нас никогда не было дружбы, Доротея. Жаль, я только сейчас это поняла.

Она нахмурилась, кривя губы. Повертела ключ в руках.

— Ну что же, не хочешь просить, как хочешь.

Бывшая подруга стала поворачиваться, чтобы уйти. Моя рука, опустившаяся на покрывало постели, ощутила твёрдый корешок книги. Это была книга, подаренная когда-то учителем. Я взяла её, уезжая из родительского дома. И теперь читала, сидя на постели, ожидая мужа.

— Доротея.

Она повернулась, услышав мой голос. Губы её стали расползаться в улыбке. Я взмахнула рукой, и небольшой томик, вылетев из ладони, врезался Доротее в лоб твёрдым корешком.

Она упала. Я мгновенно вскочила, срывая покрывало с кровати. Скоро Доротея была им окутана. С усилием затянув в узел концы покрывала, я взяла в руку тяжёлый подсвечник и открыла ей лицо.

Доротея оглушённо ворочала головой, моргая глазами.

— Посмотри сюда, — я показала ей подсвечник. — Если попробуешь крикнуть, я разобью тебе им голову.

Она в ужасе посмотрела на мою руку. Губы её искривились, но она не издала не звука.

— Комнату охраняют? Можешь просто кивнуть.

Она отрицательно помотала головой. Шепнула:

— Но скоро сюда придут. Я просто пришла раньше.

Я засунула ей в рот угол покрывала.

Выйдя из комнаты, я закрыла дверь взятым у Доротеи ключом. Повернувшись, увидела стоящего за моей спиной Олвера.

— Могу я узнать, куда вы направляетесь, госпожа Эвелина? — спросил он негромко.

— Мне нужно идти.

— Куда вы пойдёте? — он стоял и смотрел на меня.

Я задумалась. Потом сказала:

— Мне следует быть в доме у моего мужа.

— Вы говорили с кем-то из слуг?

Мне стало ясно, что он не меня не отпустит.

— Здесь была Доротея.

— Где же она? — осторожно спросил Олвер.

— У меня в комнате.

— С ней ... всё в порядке?

— Да.

Он взял меня за руку, и со словами: "здесь дует, давайте отойдём немного", отвёл к лестнице.

— Что вам наговорила моя дочь, госпожа Эвелина?

— Я не хочу это обсуждать.

— Послушайте, госпожа. Я знаю, что она могла вам сказать. Но подумайте, что вас ждёт, если вы уйдёте сейчас.

— А что меня ждёт, если я останусь?

Он на мгновение смешался, но вновь продолжил:

— Родня остаётся роднёй, что бы ни было между вами. Кровь не вода.

— Я не хочу, чтобы меня заперли до конца моих дней в этом доме. Я здесь никому не нужна.

— Но это всё же не самое худшее, что может быть.

— А что может быть хуже? Доротея в роли ключницы?

Лицо Олвера потемнело.

— Не стоит слушать мою дочь.

— Но это правда! Я чувствую, что со мной что-то не так!

— Что именно она вам рассказала?

Я сказала. Мне показалось, что он облегчённо вздохнул.

— Всё равно я считаю, что вам лучше остаться здесь, госпожа Эвелина.

— Я не останусь здесь, Олвер. Лучше выброшусь из окна.

Он в сомнении смотрел на меня, и наконец медленно кивнул, скорее своим мыслям, чем мне.

— Ну что же... Может быть, действительно, так будет лучше.

Мы спустились вниз по тускло освещённым лестницам. Некоторые закоулки были незнакомы даже мне. Вышли к конюшням. Там нас встретил один из сыновей Олвера. Если он и удивился, увидев нас, то не подал вида. Тихо вывели лошадей, и мы выехали за ворота.

Было темно, и путь освещала лишь растущая луна, да слабый свет потайного фонаря. Его вёз Стефан. Когда мы миновали мост, пересекающий вертлявую, заросшую камышами речку, и уже приближались к городку, лошадь Олвера догнала мою. Он слегка кашлянул, прочищая горло.

— Что-то случилось, Олвер?

— Всё в порядке, госпожа. Скоро должны приехать.

Он вздохнул и тихо сказал:

— Как вы думаете, почему я решил помочь вам?

— Почему же?

— Потому что вы — единственный из родственников графа Данкана, кто действительно на него похож. Я в долгу перед вами, и я хорошо помню просьбу моего старого господина — заботится о его потомках. Поэтому я отвезу вас, куда вы скажете. Хотя по прежнему считаю, что лучше бы вам остаться дома.

— Я похожа на дедушку?

Он ещё раз откашлялся, и ответил:

— Будь вы мужчиной, я бы сказал, что вы просто его копия.

Я горько рассмеялась:

— Дедушка был герой. Он совершил множество подвигов на войне. Куда уж мне до него.

— Не обязательно быть рыцарем на лихом коне. Думаете, я не знаю, как всё было на самом деле с Доротеей?

— Тогда почему все посчитали меня виновной в том, что я не делала?

— Я мог бы сказать, что господин всегда несёт ответственность за своего слугу. Но я знаю, что такое моя дочь. Она с самых малых лет всегда умела добиваться, чего хотела. Думаю, теперь она получила по заслугам. Вам эта история не сильно бы повредила — вас всё равно бы выдали за господина Ирвина.

Олвер медленно проговорил:

— Я был совсем глупым мальчишкой, когда ваш дед, тогда ещё молодой дворянин, взял меня с собой в поход. В первом же бою он спас мне жизнь.

— Ты никогда об этом не рассказывал.

— Люди не любят слушать о поражениях. А в том сражении мы проиграли.

— Расскажи, как это было.

— Нечего особо рассказывать. Вражеская конница выскочила на наш отряд из засады. Они везли в сёдлах стрелков, которые дали залп, и многие наши повалились с коней. Началась паника. Подо мной убило лошадь, и участь моя была бы решена.

У вашего деда был прекрасный жеребец, он легко унёс бы его оттуда. Но он повернул коня, и вернулся за мной. Вокруг уже были враги, когда он втащил меня в седло. Казалось, что я для него — недавно нанятый сопляк, каких сотни? Но граф Данкан никогда не бросал своих. Сильный жеребец вывез нас в последнюю минуту.

Когда я спросил своего господина, зачем он рисковал собой ради меня, он засмеялся. И сказал, что хотел прикрыть мной свою спину, посадив сзади в седло.

— Может быть, так и было? — задумчиво спросила я.

— Может быть. Только у графа была прекрасная кираса — работы лучших мастеров. Такую враз не прошибёшь.

Олвер замолчал и придержал лошадь. Дальше мы ехали молча. Вскоре показался городок.

У дома я слезла с седла и передала поводья Стефану. Повернулась, чтобы идти. Тогда Олвер наклонился ко мне и тихо сказал:

— Госпожа, если вас спросят, одна ли вы приехали, скажите, что вас проводил я.

— У тебя будут неприятности.

Он усмехнулся.

— Я слишком нужен госпоже баронессе,— и повторил: — Скажите же, не забудьте.

Я пообещала, решив про себя, что не стану подводить Олвера.

Глава 14

— Зачем мы приехали сюда? — Угрюмого вида мужчина по прозвищу "Купец" поёрзал в седле, передёрнув плечами. — Место опасное.

— Сиди, не дёргайся, — буркнул ему другой всадник. Он перегнулся с седла, смачно сплюнул в кусты. Почесал густую, неровную растительность на подбородке. — Так уговорено.

— Не нравятся мне такие договора.

— Мне тоже не всё нравится. Зато деньги хорошие. Если дельце выгорит, можно будет сразу на покой уйти. Заживём, как господа живут.

— Голову бы не потерять сначала.

— Вот смотрю я на тебя, и думаю, — ехидно сказал бородач, глядя на своего товарища. — Откуда ты такой умный взялся? У своего бывшего дружка, покойника, набрался, или как?

— Никакой он мне был не дружок. — Купец поморщился.

Послышался негромкий свист.

— Едут. — Бородатый подобрался в седле, проверив оружие под курткой.

Закачались ветки шиповника, пропуская несколько верховых. У каждого всадника через седло были перекинуты объёмистые сумки.

Купец и бородач тронули с места, выехали на середину поросшего густой травой пятачка. Прибывшие спешились, и принялись сгружать на траву сумки. Один всадник, пожилой мужчина с грубым, побитым оспой лицом, явный предводитель этой маленькой кавалькады, кивнул на мешки:

— Ваша маскировка. Как договаривались.

Один из прибывших открыл мешок, вытащил оттуда и продемонстрировал ливрею с потускневшим, но ещё вполне узнаваемым позументом. Впереди у ливреи поблескивал вышитый золотой нитью вензель королевского дома.

Пожилой мужчина порылся за пазухой, вынул сложенный в несколько раз листок. Порылся ещё, и приложил к листку кожаный мешочек:

— Дело и задаток.

— Маловат мешочек. — Бородач оценивающе взвесил задаток в руке.

Купец, оттопырив губу, меж тем изучал листок, исписанный красивым витиеватым почерком. Глянул на бородача и кивнул.

— Как договаривались, — повторил пожилой всадник и развернул коня.

Дверь мне открыл слуга. Он изумлённо уставился на меня, но я отстранила его, и вошла в дом.

Люси ещё не спала. Я велела ей приготовить мои вещи, и села ждать своего мужа.

Ждать пришлось долго. Уже светало, когда, сопровождаемый Мазом, он вошёл в комнату и застыл на пороге, увидев меня.

— Эвелина! — в горле у него клокотало. — Как вы здесь оказались?

— Я решила, что мне лучше будет провести ночь в нашем доме.

Он смотрел на меня, словно не веря своим глазам.

— Но как вы здесь очутились? Одна, среди ночи?

— Мне удалось незаметно уйти из дома. Я увела лошадь из конюшни и приехала сюда.

— Одна?

— Меня никто не видел.

— Бедная молоденькая служанка... — медленно выговорил муж, внимательно глядя на меня. — Она рассказала, что вы набросились на неё, как безумная. Угрожали разбить ей голову.

Я усмехнулась.

— Это не первая ложь, которую я слышу сегодня. Надеюсь, бедняжка не умерла от страха.

— Эвелина! — Ирвин повысил голос. — Я требую, чтобы вы объяснились!

— Я всё знаю, Ирвин.

Он побледнел:

— Что вы знаете?

— Знаю, что вы нашли того врача. О чём вы говорили с моей матерью.

Он упал в кресло. Несколько раз глубоко вдохнул.

— Ну раз вы всё знаете... Вы должны бы были согласиться с предложением, которое я сделал вашим родным. Так будет лучше для всех.

— Только не для меня.

Я взглянула ему в глаза.

— Ирвин, мне очень жаль, что я не смогу родить вам ребёнка. Мне жаль, что я не доставляю вам той радости, которую вы получили бы у другой женщины. Но ведь не все семьи имеют детей. Не все жёны здоровы и красивы.

Я встала и в волнении принялась ходить по комнате. Он молча водил за мной выпученными глазами, откинувшись в кресле.

— Думаю, лучшее, что мы можем сделать, уехать отсюда. Я буду помогать вам в торговых делах. А если вам понадобится... Понадобится нормальная женщина... Возможно, я даже смогу закрыть на это глаза. Ради вас.

Он смотрел так, словно я сошла с ума. Потом осторожно спросил:

— Дорогая, вы, должно быть, что-то путаете. Что именно вам рассказали?

Я коротко изложила ему то, что знала.

Он обхватил руками голову, и некоторое время сидел, раскачиваясь.

Наконец выпрямился в кресле и спокойно сказал:

— Тогда не будем терять времени. Я велю собрать вещи. Мы уезжаем.

Когда всходило солнце, кони уже вынесли наш экипаж за окраину городка. Выехав на тракт, мы присоединились ещё к нескольким, двигавшимся в ту же сторону. С одним из них была группа вооружённых всадников.

— Этой дорогой обычно пользуются торговцы и зажиточные люди. Они выезжают в определённые дни, в сопровождении специально нанятой охраны. Так гораздо безопаснее. Нам повезло — сегодня как раз такой день.

Ближе к полудню слуга мужа Маз, на взмыленной лошади, догнал нашу карету. Они с Ирвином тихо, коротко поговорили, и муж одобрительно кивнул.

Вскоре солнце нагрело карету. Дорожная пыль проникала повсюду, забивалась в одежду, оседала на лице. Но мне всё было нипочём. Радостное возбуждение не покидало меня. Наконец-то я увижу новые места! Я не отрывалась от оконца, вглядываясь в проплывавшие мимо деревушки и редкие рощицы.

Солнце миновало самую высокую точку на небе и принялось опускаться ниже. Колёса протарахтели по старому, горбатому мостику через небольшую речушку. По другому её берегу протянулась полоса смешанного леса.

Наша карета остановилась. Мой муж с кряхтением приподнялся с сиденья и предложил мне немного прогуляться и размять ноги. Сначала мы прошлись вдоль дороги, затем Ирвин предложил завернуть в лесок.

— Я бы облегчил кишечник, — сказал он смущённо.

Мы зашли в лес. Я подождала мужа, а потом мы пошли между деревьев, наслаждаясь чистым, настоянным на древесной листве воздухом. Я шла впереди, вдыхая полной грудью и ни о чём не думая.

— Эвелина! — позвал меня муж.

— Да? — я остановилась и повернулась к нему. На душе у меня было безоблачно и спокойно. Я, улыбаясь, смотрела на Ирвина. Лицо его покраснело, он явно волновался.

— Я давно хотел у тебя спросить, — он запнулся.

— О чём?

— Зачем тебе понадобилось изучить мои торговые тетради?

— Тебе это трудно понять, ведь ты не женщина, — я помолчала, собираясь с мыслями. — Ты можешь ездить, куда захочешь. Увидеть другие города и страны. Познакомиться с интересными людьми. Если я смогу узнать тонкости ремесла, то стану полезна тебе в твоих делах. А мне это даст возможность увидеть всё то, что видел ты. Я хочу побывать там, где никогда бы не оказалась, выйдя за местного дворянина. Я даже надеюсь, что когда-нибудь мы разбогатеем настолько, что снарядим торговый корабль и отправим его за море. Я никогда не видела моря.

Я говорила, и голос мой дрожал. Я видела не Ирвина, а картины, порождённые прочитанными книгами. Я видела морские волны, бьющие в прибрежные камни, и морских птиц, парящих над ними, раскинув широкие крылья.

Наконец я замолчала и взглянула на мужа. Краснота на его лице пошла пятнами. Он, моргая, смотрел на меня, и явно не знал, куда девать руки.

Мне стало неловко за свою горячую речь.

— Может быть, нам пора вернуться в карету? — ласково спросила я.

Муж молча кивнул. Потом неловко повернулся, и пошёл к дороге, оступаясь на сухих ветках.

У кареты прохаживался угрюмый Маз. Увидев нас, он остановился, засунул руки глубоко за пояс и сощурился. Казалось, он чем-то удивлён. Слуга пристально смотрел, как мы подходим к карете.

— Мы отъезжаем, поторапливайся! — резко сказал ему мой муж. — Нужно догнать остальных!

Мы уселись, и кони рванули с места. Ирвин молчал. Лицо его было хмурым и озабоченным. Я решила не беспокоить его. И вскоре задремала, привалившись в уголке.

Местность постепенно менялась. По сторонам дороги начали подниматься зелёные холмы, поросшие непривычными в наших краях деревцами. В придорожном разнотравье замелькали яркие точки незнакомых цветов. И даже небо, казалось, изменило свой цвет на более густой и синий.

Муж мой выглядел успокоившимся. Он то дремал, сложив руки на животе, то принимался весело переговариваться с Мазом. А иногда пересаживался в карету кого-либо из наших попутчиков, и долго ехал там. "Так делаются дела, дорогая" — говорил он, возвращаясь.

Дорога опять изменилась. Мы пересекли несколько добротных каменных мостов. По сторонам то и дело мелькали крыши поселений, уложенные редкой в наших краях черепицей. Навстречу всё чаще стали попадаться люди — на повозках и одинокие верховые. Потом показался город. Он выглядел гораздо больше и богаче нашего захудалого провинциального городка.

Наконец наш отряд втянулся внутрь, за городские стены. Карета двигалась медленно, пробираясь среди снующих людей. Я было высунулась в окошко, но мой муж сказал:

— Прежде чем показывать своё лицо местным жителям, не мешало бы слегка умыться, дорогая.

Я смущённо откинулась на сиденье, разглядывая свои покрытые пылью руки и платье. Мне не терпелось выйти, но мы ещё долго кружили по улицам. Когда уже казалось, что это никогда не кончится, лошади стали.

Слуга распахнул дверцу, и мы спустились на мощёную булыжником мостовую. Прямо напротив возвышался каменный особняк.

Похоже было, что мы подъехали не к главному входу. В кованой ограде для нас была открыта калитка. За ней оказался сад, состоявший из аккуратно постриженных кустов округлой формы, клумб с розами, и пары крошечных беседок.

Нас проводили в дом. Мы прошли чистыми, светлыми коридорчиками, стены которых были затянуты узорчатой тканью. Кругом висели картины в вычурных рамах. В воздухе стоял сладковатый запах, смутно мне знакомый.

Мы миновали несколько дверей и поднялись по лестнице с точёными перилами на другой этаж. Там стены были гораздо проще, и не было никаких картин. Нас пригласили войти, и мы очутились в небольшой комнате, обставленной простой, без украшений, мебелью. Единственной приличной вещью там было кожаное кресло у большого письменного стола.

Из кресла нам навстречу поднялась пухлая женщина. Её круглое, румяное лицо расплылось в приветливой улыбке. При этом голубые глазки женщины почти утонули в розовых щёчках.

— Дорогая госпожа Ивонна! — приветствовал её мой муж.

— Дорогой господин Ирвин! — она протянула руки и сжала ему ладони. — Какой счастливый случай привёл вас к нам?

И она обратила в мою сторону свои блестящие глазки.

— Я хотел бы представить вам мою жену Эвелин. Дорогая, — муж повернулся ко мне, — познакомься с госпожой Ивонной. Она моя дальняя родственница со стороны матери.

Я поприветствовала хозяйку дома. Госпожа Ивонна улыбнулась ещё шире, хотя это казалось уже невозможным.

— Как я рада вас видеть, моя милая девочка! Вы просто очаровательны!

— Я хотел бы попросить вас устроить нас ненадолго. Моя жена очень устала с дороги.

Госпожа Ивонна тут же кинулась отдавать распоряжения.

— Но я ничуть не устала, — тихо сказала я мужу.

— Дорогая, нам стоит сделать приятное хозяйке дома, и позволить ей позаботиться о нас. Вы можете умыться с дороги. Пойдите в комнату для гостей. Я поговорю с тётушкой и присоединюсь к вам.

Я вышла следом за рослым слугой. Комната для гостей оказалась небольшой, но очень уютной. Милая девушка в красивом платье и кружевном переднике принесла мне Горячев воды в кувшине, и помогла мне привести себя в порядок.

Ирвина всё не было. Я подошла к окну. Оно выходило в сад. Я забралась на подоконник и стала смотреть вниз. Сначала в саду никого не было видно. Потом показался мужчина с садовым инструментом. Он принялся возиться возле клумб, где росли роскошные алые розы. Поработав там, мужчина взял грабли и скрылся за кустами.

Сад опустел, и я хотела уже слезть с подоконника, но вдруг внизу мелькнуло розовое платье. Я с интересом принялась разглядывать появившуюся на усыпанной гравием дорожке молодую женщину. На женщине, вернее, молоденькой девушке, были яркие туфельки, пышное розовое платье, и румянец во всю щёку. Она обернулась и позвала кого-то. Смеясь, протянула руки, и положила их на плечи возникшего из-за кустов мужчины.

Я прилипла к окну. Они постояли, обнявшись, потом пошли к одной из беседок, и пропали из виду.

— Эвелина!

Мой муж стоял у меня за спиной, и мял в руках дорожные перчатки.

— Дорогая, я должен временно вас оставить. Я поговорил с тётушкой, и она рассказала мне местные новости. Думаю, что мне следует ещё сегодня решить кое-какие неотложные дела.

— Вы уходите?

— Да. Ни о чём не беспокойтесь. Госпожа Ивонна предоставит вам всё необходимое. Возможно, мне придётся задержаться, поэтому можете ложиться без меня.

— Я всё-таки подожду вас.

— Не стоит волноваться. Иногда дела требуют времени.

И он повернулся к двери со словами: "прощайте, моя дорогая".

Как и обещал, муж к ночи не явился. Немного расстроенная, я легла спать одна.

Утром его всё ещё не было. Я попросила слугу, принёсшего мне завтрак, проводить меня к госпоже Ивонне.

Она встретила меня в своём кабинете с прежним радушием. Пригласила присесть на стул с высокой спинкой. И принялась, улыбаясь, внимательно разглядывать меня, шаря глазами по моему платью, так, что мне стало неловко.

— Госпожа Ивонна, я приношу вам свои извинения за причиняемые неудобства...

— Какое неудобство, моя милая! — воскликнула она.

— И прошу вас сообщить, не знаете ли вы, где может находиться мой муж?

Она всплеснула руками:

— Милочка моя, но разве господин Ирвин не сообщил вам о своих планах?

Ничего толком не добившись от любезной хозяйки, я вежливо попрощалась и вышла из комнаты.

Муж не появился к вечеру. И комната госпожи Ивонны была заперта.

Утром ко мне вошла хозяйка. Я спала, и проснулась, когда она присела на краешек постели.

В испуге я взглянула в её улыбающееся лицо. Она смотрела на меня, разглаживая кончики лент на платье, и меня охватило странное чувство, что всё это уже со мной однажды было.

— Милочка моя, что же ты так испугалась? — ласково спросила госпожа Ивонна. — Всё хорошо, всё в порядке. Господин Ирвин прислал письмо. Он уехал в другой город по делам. Придётся тебе, дорогая, пожить у нас.

Пришлось мне воспользоваться гостеприимством госпожи Ивонны.

Я не могла выйти в город одна, и пришлось удовольствоваться садом.

В саду я встретила молодую девушку, которую видела в первый день из окна. Она приветливо улыбнулась и подошла ко мне. Мы разговорились.

Анни — так она назвалась — сообщила, что она дальняя родственница хозяйки. Живёт здесь уже давно, оказывая мелкие услуги по дому, и помогая принимать гостей. Очевидно, госпожа Ивонна была приветливой особой, любящей общество.

— У нашей хозяйки много друзей, — говорила Анни. — К ней приходят богатые господа, деловые люди нашего города. Бывают даже знатные особы.

Я, конечно, видела, что Анни выросла в простой семье. Её манеры и воспитание говорили об этом ясно. И всё же она была красива. От неё исходила радость жизни, а когда она разговаривала, её чёрные, миндалевидные глазки так и блестели.

Осмелев, я спросила её о мужчине в саду. Она засмеялась и не ответила.

Глава 15

Утром ко мне вошёл слуга и проводил в кабинет госпожи Ивонны. Хозяйка встретила меня, сидя в кресле. Против обыкновения, она не улыбалась. Предложила мне присесть, задумчиво хмуря брови.

Молчание всё затягивалось, и я заёрзала на стуле. Наконец госпожа Ивонна вздохнула и взглянула на меня.

— Дорогая моя гостья, — она говорила сухо, перебирая пальцами одной руки бумаги на столе. — Я более не могу содержать тебя без оплаты. Ты занимаешь хорошую комнату, которую я могла бы сдавать другим постояльцам. Ты ешь и пьёшь в моём доме. Ты даже не убираешь за собой постель.

Я смотрела на неё в полном изумлении. Так это гостиница?

Она угадала мои мысли.

— Милочка моя, наше с господином Ирвином родство сильно преувеличено. Короче говоря, мы не родня. Конечно, он желанный гость в моём доме, но всё хорошо в меру.

— Если это постоялый двор, то разве мой муж не заплатил вам? — едва выговорила я.

— Того, что он заплатил, явно недостаточно. И у меня не постоялый двор, как ты выражаешься. Это уважаемое, солидное заведение.

— Возьмите в уплату мои вещи. Потом вернётся мой муж и всё возместит.

Госпожа Ивонна решительно оборвала меня:

— Твои вещи, милочка, мало чего стоят. Ты должна отработать мои деньги.

— Каким образом?

— Таким же, как Анни. У меня много постояльцев. Ко мне в дом приходят посетители, многие из них солидные, уважаемые люди. Их нужно встретить, устроить. Сделать так, чтобы они почувствовали себя как дома.

— Я никогда не занималась ничем подобным, — с возмущением сказала я. — Для этого у нас были слуги.

— Совершенно верно, милочка, для этого существуют специальные люди. А кто не может ничего делать, тому место на улице.

Я поняла её намёк. Ничего, когда Ирвин вернётся, она заговорит по-другому.

— Хорошо. Что я должна делать?

Мне выдали набор метёлок и прочего для наведения чистоты в доме. Также я получила доступ в коридоры, прежде для меня закрытые. У госпожи Ивонн был большой дом с множеством комнат. В которых я теперь вытирала пыль, подметала полы — словом, выполняла всё то, что у нас делала Сюзанна.

Через несколько дней мне было сказано умыться получше и пойти встретить гостя. В комнате для гостей меня дожидался пожилой мужчина. У него было румяное, всё в морщинах лицо, полное брюшко, и унизанные перстнями короткие пальцы.

Я предложила ему располагаться поудобнее. Принесла прохладительные напитки, закуски, и встала поодаль, ожидая дальнейших пожеланий.

Гость неторопливо выпил из кубка, положил в рот немаленький кусочек ветчины, и посмотрел на меня.

— Как тебя зовут, голубка?

На этот счёт у меня имелись указания. "Не стоит называться своим настоящим именем. Пусть будет милый псевдоним — скажем, Эллина".

— Меня зовут Эллина. Вам что-нибудь угодно?

— Присядь-ка рядом. Я хочу с тобой поболтать.

Я послушно села на мягкий диванчик. Гость улыбнулся и предложил выпить из кубка. Я отказалась, но он стал настаивать. Из вежливости я сделала вид, что пью. Он спросил о погоде, я ответила. Он ещё что-то говорил, я вежливо отвечала.

Наконец гость предложил выпить на брудершафт. Я начала было отказываться, но мужчина принял обиженный вид. Я согласилась. Наполнили кубки, мы сплели руки, выпили. Но у гостя были, кажется, свои понятия о церемониях. Он отставил кубок, ухватил меня покрепче, и принялся тыкаться мокрыми губами мне в шею. Рука его полезла под платье.

Я попробовала дёрнуться, но хватка у него была медвежья. Тогда, дотянувшись, я стянула с ноги туфельку (туфли, выданные из хозяйских запасов, на изящном каблучке). Ухватив её покрепче, с размаху влепила гостю в лоб каблуком.

Раздался звонкий шлепок, глаза у мужчины округлились, он откинулся назад, ухватившись за голову.

Я встала. В голове была пустота. Повернувшись к двери, я натолкнулась на рослого слугу. За ним стояла госпожа Ивонна. Просверлив меня взглядом, она подбежала к гостю. Слуга ухватил меня за локоть и вывел из комнаты.

Вскоре я уже стояла перед хозяйкой в её кабинете. Та напомнила мне предыдущий разговор, упрекнув в низкой неблагодарности.

— Разве не делала я всё, как вы говорили? — возразила я.

— Милочка, я говорила об Анни. Что ты будешь делать, что и она.

— Но Анни говорила... — я запнулась.

Госпожа Ивонна усмехнулась. И тут мне всё стало ясно. И что делала Анни, и кто был тот мужчина в саду у беседки, и откуда берутся те женщины, с которыми проводил время мой муж...

Видя моё замешательство, хозяйка перешла в наступление.

— Милочка, — теперь она говорила мягко, вкрадчиво, — я не хотела тебя огорчать, но твой муж никогда не вернётся за тобой. Он сообщил это в своём письме, прося не быть к тебе слишком суровой.

Она покачала головой, её голубые глазки смотрели сочувственно.

— С кем не бывает, не ты первая, не ты последняя.

— Я вам не верю. Этого не может быть.

— Думаю, ты мне поверишь, если я расскажу что-то, что мог знать только твой муж? Например, о твоих женских проблемах?

— Моя родня не позволит ему так поступить со мной!

— Кстати, о твоей родне. Господин Ирвин поведал мне эту неприятную историю. Ведь его, кажется, попытались обмануть?

Я вспыхнула. Чувствуя, как горят мои щёки, я твёрдо сказала:

— Мои проблемы мы уже обсудили с моим мужем. Они больше никого не касаются.

Глазки госпожи Ивонн сверкнули. Она, сочувственно улыбаясь, посмотрела на меня.

— Твой муж, милая, сказал тебе не всё. Бездетная женщина — это полбеды. Но если жена вообще не женщина, вот это проблема.

— Что значит — не женщина?

— А то и значит. Припомни того умника — доктора. Твой муж разыскал его. И хорошенько выспросил. Доктор-то оказался знаток своего дела. И всё рассказал твоим родным. А они решили всё равно тебя спровадить замуж. Думали, никто не разберётся.

Она опять покачала головой. Вздохнула:

— Тебе не всё рассказали. Тот доктор определил не то, что ты плохая женщина. У тебя нет органов, что имеет каждая девица. Сначала он подумал то, что думаешь ты. А потом понял, что мужские-то дела у тебя есть! Просто они не развились, как следует. Кое-что внутри осталось, а что-то и не выросло. Вообще, не знаю я этих докторских словечек.

Я стояла оглушённая. Что-то во мне сказало — это правда.

Мне хотелось кричать и кататься по полу. Госпожа Ивонна говорила, я не слышала. Наконец я почувствовала, как меня трясут за рукав.

— Деточка, иди к себе, отдохни.

На деревянных ногах я пошла к двери. Но почему-то направилась не в свою комнату. Прошла мимо своей двери, миновала коридор. Спустилась по лестнице с резными перилами.

Дверь в сад была не заперта. Я миновала розовые клумбы, возле которых копошился садовник, и обогнула беседку. Увидела людей, входящих в маленькую калитку. Не успев даже подумать, я ринулась туда. Успела только увидеть изумлённые взгляды мужчин, когда протискивалась мимо них на улицу.

За калиткой была вымощенная булыжником мостовая. Сюда мы подъезжали с моим мужем совсем недавно. Я торопливо пошла вдоль домов. Улочка была узкой и проходила позади особняков. За каменными оградами виднелись лишь их глухие, почти без окон, стены, и верхушки пышных кустов.

Сзади послышались возбуждённые голоса, и мне пришлось прибавить шагу. Впереди был просвет, и я устремилась туда. Вскоре показался перекрёсток, и я вышла на широкую улицу.

Город был совершенно незнакомым, и я повернула наугад. Собственно, мне было всё равно, куда идти. Ноги сами несли меня вперёд. Должно быть, я выглядела как-то не так, потому что на меня постоянно оглядывались. Потом впереди показался мост. Он был сложен из камня, и соединял берега мутной реки.

Я подошла к входу на мост и остановилась. По сторонам от моста берег ограждали серые каменные блоки. На них сидели и удили рыбу местные мальчишки.

Я облокотилась о камень и стала смотреть вниз. Солнце припекало, и мутная речная вода показалась мне желанной. Сзади послышался конский топот. Я оглянулась — к мосту подъезжали всадники. Лицо одного из них показалось мне знакомым. Я вскарабкалась на шершавый камень. Мальчишки расступились, дав мне место.

— Никак прыгнуть хочет? — сказал один.

— Дурочка, здесь нельзя купаться! — пискнул другой.

— Вот она! — раздался голос за спиной.

Я прыгнула. Удар, шум в ушах, вода, сдавившая грудь — всё это было как во сне. Я погружалась, не делая попытки выбраться на поверхность.

Потом что-то с силой дёрнуло меня за волосы, едва не выдернув их с корнем. Я ничего не видела, только чувствовала, как меня хватают сильные руки. Как меня сгибает пополам, и из носа, изо рта льётся вода.

Меня подняли в седло и повезли.

Потом меня раздевали, растирали, поили. Уложили в кровать, и наконец оставили в покое.

Какое-то время я лежала, не желая шевелиться. Хотелось думать, что сейчас я открою глаза, и ничего этого не будет. Что был лишь глупый сон. И я проснусь в своей постели, в родительском доме.

Я немного потешилась этой мыслью. Потом открыла глаза, и оказалась в комнате для гостей, в доме госпожи Ивонны.

Госпожа была само сочувствие. Она пришла ко мне, подсела рядом и принялась гладить по голове.

— Дорогая, раз уж так получилось, не надо отчаиваться. Со мной в жизни такое бывало — волосы дыбом встают, как вспомню. И видишь — ничего, живу. Я ведь начинала простой девчонкой, вроде Анни. Только у меня, в отличие от многих, была голова на плечах. Я потихоньку копила денежки, а не тратила их на всякие глупости. Потихоньку, понемножку, а скопила сначала на маленькую лавочку на паях. А потом, глянь, и дело своё открыла. Главное, с умом за дело взяться. Да что я тебе говорю, ты ведь и сама умненькая. Ты ещё заживёшь, а о своём муженьке и думать забудешь. У меня девушки хорошо зарабатывают. Можно себе отложить на будущее. Вот хоть Анни — она уже себе кое-что накопила. Может, с ней и дело своё когда-то заведёте. Меня ещё добрым словом вспомните.

Я слушала, и слова её казались мне не лишёнными смысла. Видя это, она продолжила:

— А то, что ты не такая, как все — так это даже хорошо. Правда, правда. Обычных-то девушек пруд пруди, а особенных — не везде сыщешь. Ты ещё у меня зарабатывать будешь больше всех. И вид у тебя приятный, и манеры. А личико у тебя какое хорошенькое — вот, посмотри!

Она протянула мне круглое зеркальце на изящной ручке.

— Смотри, какие густые волосики, какой ротик, и носик аккуратный. А ясные глазки? Как цветочки! Да мы ещё с тобой лучше всех будем!

Госпожа Ивонна ворковала, как голубка. Я смотрела в зеркало. В чём-то она была права. Видя, что её слова находят отклик, она продолжила:

— Ты не представляешь, дорогая моя, каких трудов мне стоило замять скандал с тем господином, которого ты угостила туфлей! А твой прыжок с моста? Думаешь, городские власти одобряют такое? Хорошо, у меня обширные связи, но всё стоит денег, милочка. Я, конечно, понимаю, такая драма! Но бросаться в речку, не отдав долги не в чём не повинной старой женщине — это, право, нехорошо.

Я отложила зеркало. Действительно, нельзя не отдать свои долги. А покончить с собой я всегда успею.

Глава 16

С того дня началась моя новая жизнь в заведении госпожи Ивонны. Денежные вопросы мы обсудили с хозяйкой сразу. Мне сказали — я задолжала круглую сумму, и первое время буду работать бесплатно. Но зато потом начнутся вполне реальные деньги.

— Кстати, ты можешь хранить всё заработанное у меня, — сказала хозяйка заведения. — Я пускаю деньги в оборот и получаю неплохие проценты. Ты тоже можешь поучаствовать. Так многие делают.

В просторном особняке госпожи Ивонны проживало одновременно около десятка женщин. Каждой была отведена небольшая комнатка, где она жила и принимала гостей.

Мне тоже дали помещение. Анни, комнатка которой оказалась по соседству, взялась меня опекать. Кроме того, ко мне приставили Жюли, сухощавую, уже немолодую женщину — местного старожила. Та взялась обучить меня основам "ремесла". Не буду говорить об этом. Мне уже было всё безразлично. Я считала себя конченым человеком, которому незачем заботиться о своей репутации.

Однажды Анни пригласила меня к себе. Отмечалась некая удачная интрижка, на которые та была большая мастерица. На столике в комнатке подружки красовались фрукты, ветчина, кувшин с местным вином.

Мы выпили, отведали по очереди от всех блюд. Вино зашумело в голове, мы смеялись и подливали себе ещё. Говорила в основном Анни, рассказывая всякие забавные случаи из своей нескучной жизни.

Когда вино было уже почти всё выпито, а в тарелках красовались остатки ветчины, Анни спросила:

— Скажи, а кем ты себя чувствуешь — мужчиной или женщиной?

Я задумалась:

— Всегда считала, что я девушка. А теперь уже и не знаю.

— Но кто тебе больше нравится?

— Не знаю. Вот ты мне нравишься.

Она сощурилась:

— Смотри, поймаю тебя на слове!

Мы снова покатились со смеху. Но, отсмеявшись, Анни продолжила свою мысль:

— А всё-таки. Было у тебя что-то с женщинами? Жюли я не имею в виду.

— Нет.

— Хочешь со мной попробовать?

Я уставилась на неё.

— Так ты ведь деньги с меня возьмёшь? — попробовала я отшутиться.

— Брось, — серьёзно ответила она. — Тебе сегодня бесплатно.

И, видя моё сомнение, подзадорила:

— Давай поспорим. Если после этого ты скажешь, что тебе всё равно нравятся мужчины, я проиграла. Если женщины — я выиграла. Проигравший угощает обедом.

— Проиграть не боишься?

— Я? Да никогда!

Она подхватила меня за руку и отвела в постель.

Прошло время, которое показалось мне одновременно и коротким, и бесконечно длинным. Когда мы уже просто лежали, обнявшись, Анни, лениво водя по мне пальчиком, сказала:

— За тобой обед.

— Хорошо.

— Знаешь, когда-то я жила в маленьком городишке. Там было много хороших мастеров. Я жила на улице, где работали башмачники. Так у них было так заведено, что если мастер действительно настоящий, он имел право ставить на свои изделия именную печать. Чтобы все знали, кто эту обувь пошил. Думаю, я тоже могу печать ставить. Вот и тебе тоже.

Она прижала губы к моему плечу.

Последующие недели прошли как в тумане. Я потерял голову от девчонки. Короче, я вёл себя как последний дурак. Я не давал Анни покоя, признаваясь ей в нежных чувствах, и прося о встрече наедине.

Сначала она просто посмеивалась. Потом её это стало раздражать. Она заявила, что бесплатно больше не будет. В устах решительной девушки Анни это прозвучало как пощёчина.

Я направился к госпоже Ивонне. "Денег нет, и пока не будет", — заявила она. — "Сначала отработай потраченное, а потом приходи".

Я негодовал, но ничего поделать не мог. Думаю, всё-таки госпожа Ивонна тогда оказала мне добрую услугу.

Наконец, однажды я заметил Анни в приоткрытую дверь её комнаты. Она была не одна. Вышла безобразная сцена, в результате которой мужчина вышвырнул меня в коридор, порядком намяв бока. Анни же осыпала отборной бранью, ещё долго потом стоявшей у меня в ушах. Я бросился к себе, упал на кровать и плакал, пока не уснул.

Проснувшись, я понял, что больше не люблю Анни. А госпожа Ивонна вызвала меня к себе и отчитала, что я не забочусь о сохранении красоты и здоровья. "Это твой и мой капитал! Чтобы у меня не было драк, в которых может пострадать твоё лицо! И репутация заведения!"

Вскоре после этого я начал принимать посетителей. В основном это были пожилые, или среднего возраста мужчины, богатые, и очень богатые. Они составляли основной источник дохода госпожи Ивонны. У неё было действительно "солидное заведение". Молодому человеку, не заслужившему положение в обществе, не просто было получить сюда доступ.

Клиенты тоже относились ко мне по-разному. В основном это были пресыщенные жизнью люди, желающие новых ощущений. Один постоянный друг даже предлагал купить отдельный домик за городом и поселить меня в нём. Я подумал, и поинтересовался, способен ли он откупить меня у госпожи Ивонны безо всяких обязательств. Тот смутился, и идея завяла.

Тайс умолк и отпил ещё. Вошёл слуга. Склонился к принцу и что-то тихо сказал.

Леонел почесал кончик носа. Усмехнулся и согласно кивнул.

Распахнулись створки резных дверей. Шурша юбками, герцогиня стремительно вошла, пройдя положенное расстояние до его высочества. Склонила голову:

— Ваше высочество. Прошу простить мой неожиданный визит.

Принц помолчал, глядя на неё. Румяные щёки гостьи порозовели ещё больше. Она стояла, не поднимая головы, ноздри её раздувались.

— Герцогиня Эльвира. Вот поистине приятная неожиданность, — наконец сказал Леонел.

— Я никогда не решилась бы побеспокоить вас, ваше высочество, но обстоятельства потребовали нашего присутствия в столице. К сожалению, мой муж заболел в дороге. Он попросил меня увидеться с вами и сообщить новости из провинции.

— Уверен, это интересные новости. Я тоже занимался делами провинций. В некотором роде.

Герцогиня обвела взглядом кабинет. Она уже заметила сидящего в кресле напротив Леонела человека. Ей самой сесть не предложили, а венценосный кузен вёл себя пугающе официально. Глаза её сузились.

— Вы разрешите мне доложить вам, ваше высочество, о проблемах, которые мы сочли важными?

— Разумеется. Сегодня в малом зале будет приём. Там вы всё и расскажете. Не могу же я заставлять мою дорогую кузину сразу после утомительного пути стоять здесь и вести разговоры?

Эльвира очаровательно улыбнулась:

— Но я совсем не устала. Я могла бы присесть с вами и поговорить о неотложных делах.

— Боюсь, что я уже веду разговор, и это не терпит отлагательств. Прошу, подойдите, дорогая кузина. Если вы так интересуетесь состоянием наших провинций, вам будет интересно пообщаться с господином Тайсом? Это известный разбойник. Ну, вы знаете.

Герцогиня взглянула на сидящего в кресле человека.

— Простите меня, ваше высочество. Наверное, мне действительно следует отдохнуть с дороги, чтобы лучше подготовиться к приёму. Общение с подобными людьми меня пугает.

Леонел широко улыбнулся:

— Тогда не буду вас задерживать, прекрасная герцогиня.

Когда слуга прикрыл двери за герцогиней, принц хмыкнул:

— Чудное зрелище. Эльвира в замешательстве.

— Зря вы это сделали, ваше высочество. Сестра не любительница таких шуток.

— Пустяки. Я не боюсь её. Но продолжим. И, если можно, поживее. У меня сегодня действительно много дел.

— Я попробую.

Прошёл год. Он был полон событиями, но ничего судьбоносного они не несли. Помню только, что как-то узнал в садовнике, возившемся у роз, того румяного толстячка, которого я однажды угостил туфлей по лбу. Только теперь у него не было накладного брюшка, и щёки были не румяные, а просто загорелые. Раньше это повергло бы меня в шок. Теперь же я только усмехнулся про себя, дивясь хитрости госпожи Ивонны.

При заведении был устроен небольшой, уютный кабачок. Там обычно выпивали и закусывали постоянные посетители. Порядок в кабачке был идеальный, выпивка приличная, публика — вежливая. Наши девушки частенько там сидели, потягивая из бокальчика и болтая с посетителями.

Как-то мы с Урсулой, одной из девушек, пышной блондинкой, сидели в зале кабачка, ожидая своих постоянных "друзей". Урсула была не слишком умна, но полна житейской мудрости. Однажды заметив, что мы составляем с ней эффектную пару, основанную на контрасте, она стала присаживаться по возможности рядом со мной.

Мы сидели в уголке, неторопливо потягивая шипучее вино, и тихонько обсуждали немногочисленных пока посетителей.

Был ещё не вечер. Утро выдалось свободное, и у меня образовалось время подумать. Накануне случился неприятный разговор. Я решил узнать у госпожи Ивонны, каковы мои финансовые дела. По приблизительным подсчётам, у меня уже должны были быть выплачены долги и накопилась неплохая сумма.

Ответ госпожи Ивонны был неожиданным.

— Деточка моя, — говорила она, тяжело оседая в удобном кресле, — что ты такое говоришь? Разве ты не знаешь, как дорога нынешняя жизнь? Мне нужно платить буквально за всё. Я кручусь как белка в колесе, пытаясь сэкономить хоть немного. Вы ведь этого не знаете. Не знаете, как мне тяжело.

— Госпожа, но я тоже много работаю. И мои клиенты хорошо платят.

— А сколько из этого уходит на налоги? А ваше содержание? Думаешь, всё это с неба падает?

— Хорошо, так сколько у меня есть?

Названная сумма прозвучала траурной музыкой. Я посмотрел в честные, полные усталости и сочувствия глазки госпожи Ивонны, и всё понял. Никогда я не накоплю достаточно денег, чтобы уйти и начать своё дело. Скорей я умру от старости.

Я вежливо попрощался и ушёл. Спускаясь по лестнице, я вспоминал россказни хозяйки о нажитом трудом капитале. И тёмные слухи о том, как на самом деле был приобретён этот особняк.

Чёрные мысли одолевали меня в тот день. И теперь, сидя рядом с Урсулой, потягивая шипучее молодое вино, я думал, что мне делать дальше.

Между тем кабачок наполнялся посетителями. Я почувствовал, что Урсула толкает меня локтем, и поднял глаза от бокала. За столиком в противоположном углу, напротив двери, сидели двое незнакомцев. Урсула уже начала строить им глазки. Они реагировали спокойно, посматривая на Урсулу оценивающими взглядами. Вид у них был как у приезжих торговцев, только что с дороги.

Один из них был одет побогаче, в камзоле хорошего сукна. Он был высок ростом, на его смуглом, красивом лице курчавилась короткая тёмная бородка. Другой, пониже, выглядел правой рукой зажиточного торговца. Кафтан тёмного сукна натягивался на его широких плечах. Волосы у него были светлые, коротко остриженные. Он посматривал на нас исподлобья, и этот взгляд никак не удавалось поймать.

Потом за мной пришли. Нынешний клиент у меня завёлся пару месяцев назад. Он был не молод, но и не совсем стар. Наметившееся сытое брюшко не портило ещё крепкую фигуру следящего за собой человека. На округлом, благообразном лице выдавался крупный, породистый нос. В глубоко посаженных глазах светился живой ум, и когда он заговаривал со мной, в них был заметен неподдельный интерес.

Задав несколько осторожных вопросов, я понял, что клиент увлекается медициной. Однако господин Поль, как он попросил себя называть, показался мне безобидным чудаком. Я даже осмелился его спросить о вещи, не дававшей мне покоя: каким образом у меня, не являющимся существом женского пола, могли в своё время оказаться признаки женского взросления? Попросту говоря, каким образом я запачкал своё бельё?

Господин Поль с большим вниманием меня выслушал. Подумал, расспросил об обстоятельствах, и высказал своё мнение. Очевидно, причиной внутреннего кровотечения оказались падение с лошади, и удар о землю. Это ошибочно было принято за другое, объяснил он, за то, чего все ожидали.

Глаза его поблёскивали, когда он это говорил. Мне показалось, что это не всё, но не стал настаивать.

Сегодня, как обычно, он заехал в закрытой карете. На козлах сидел его доверенный человек. Очевидно, мой знакомый был личностью, известной в городе, и не хотел показываться в сомнительных местах. Меня подсадили внутрь, и дверца захлопнулась.

Карета, как обычно, какое-то время кружила по улочкам. Потом колёса загромыхали по мостику, пересекающему реку. Маршрут был мне уже знаком. За городом у господина Поля был небольшой, уютный домик.

Когда копыта лошадей стали издавать характерный звук, говорящий, что мы выехали на дорогу, ведущую к дому, я даже успел задремать. И вздрогнул, когда господин Поль, тронув меня за рукав, спросил:

— Что это был за звук?

— Какой звук?

— Должно быть, показалось, — с облегчением сказал он.

Мы подъехали к дому. Прислуги уже ушла. Всё, что нужно, обычно было приготовлено заранее. С остальным управлялись господин Поль и его человек.

Мы поднялись наверх, в комнату с камином, кучер остался внизу. Я принялся расшнуровывать платье, а господин Поль отлучился в соседнюю комнатку.

Вернувшись, он предложил мне выпить. Налил вина в бокал из принесённого им кувшина. Плеснул и себе. Потом, приняв смущённый вид, сообщил о пришедшей ему в голову фантазии. Он слышал, что... Словом, меня предлагалось привязать к кровати. Краснея, господин Поль сказал, что никогда не пробовал ничего подобного, и надеется на моё понимание.

Вскоре я был привязан к столбикам балдахина шёлковым шарфом. Правда, господин Поль не торопился в постель. Он опять вышел в соседнюю комнату, и вернулся оттуда с небольшим дорожным сундучком. При виде этого сундучка у меня шевельнулись смутные воспоминания. Где-то я уже видел похожий.

Мой клиент придвинул поближе столик на резных ножках, установил сундучок, откинул крышку. Аккуратно расстелил салфетку. Покопался в недрах сундучка, и принялся вынимать оттуда разные металлические предметы. Блестящие затейливые штуковины позвякивали, укладываясь рядами на салфетке.

— Что вы собираетесь делать? — спросил я.

Господин Поль помолчал, выкладывая на салфетку последний предмет. Отстранился, любуясь результатом. Поправил выбившуюся из ряда деталь. Вздохнул, удовлетворённый получившейся картиной, и наконец взглянул на меня.

— Тебе выпала редкая честь — возможность послужить науке, — сказал он, изогнув губы в подобие улыбки. И отвернулся, считая вопрос исчерпанным.

Я попробовал освободиться. Не получилось.

— Какую науку вы собираетесь осчастливить? — губы меня едва слушались. Я ещё надеялся, что всё это шутка.

— Ты представляешь собой редкий экземпляр человеческого существа, — господин Поль опять повернулся ко мне. — Как только я узнал о тебе, то сразу понял — тебя мне послала сама судьба.

— Что вы хотите со мной сделать?

Прежде чем ответить, он поднялся и тщательно проверил узлы на шарфе.

— Я собираюсь тебя препарировать. Мне необходимо изучить твоё внутреннее устройство.

— Но я не хочу, чтобы меня препарировали!

— Твоё мнение ничто перед наукой. Можно только радоваться, что такое ничтожное, падшее создание послужит великой цели. Принесёт хоть какую-то пользу обществу.

— Пожалуйста, не делайте этого, я ещё так молод! — я оттягивал время, отчаянно пытаясь растянуть связывающую меня ткань.

— Если ты будешь надоедать мне напрасными мольбами, мне придётся заткнуть тебе рот, — спокойно сообщил господин Поль. — Впрочем, ты можешь кричать сколько угодно, никто не услышит. И напрасно стараешься — это специальные узлы. Чем больше их дёргать, тем сильнее они будут затягиваться.

Мне приходилось слышать, как кто-то "облился холодным потом". Теперь мне пришлось убедиться на себе в верности описанных ощущений.

Деваться некуда. Остаётся только достойно встретить свой конец, всё равно ведь я собирался это сделать.

Господин Поль склонился над столиком, выбрал нужный инструмент. В руке его блеснуло тонкое, заострённое на конце лезвие. Он повернулся и наклонился надо мной. Я зажмурился и заорал так, что заложило уши. Все храбрые и правильные мысли улетучились как дым.

Внезапно я почувствовал, как вздрогнул господин Поль. Как скрипнул откинутый стул. Потом что-то тяжёлое с грохотом упало на пол. По комнате затопали сразу несколько пар ног. Кровать содрогнулась. Кто-то придушенно закричал. Кровать опять задрожала.

Потом стало тише. По комнате топтались люди. Я только хотел приоткрыть глаза, как на меня набросили покрывало. По всему дому ходили быстро, увесисто, так, что сотрясалась дощатая лестница. Слышался стук сдвигаемой мебели. Потом ко мне подошли. Тут же были перерезаны стягивающие руки и ноги узлы. Меня завернули в покрывало и понесли.

Глава 17

Леонел упал в кресло, бросив перчатки на овальный столик для писем. Предстоял ещё один утомительный приём, на этот раз для членов очередной гильдии. Весь день его не оставляло ощущение потерянного впустую времени. На малом приёме оно было затихло. Но вот сейчас вылезло из закоулков души и принялось терзать его снова.

— Да что же это такое? — сказал он вслух.

Матильда низко зарычала. Он перевёл взгляд на собаку, протянул к ней руку. За дверью забухали торопливые, тяжёлые шаги. Одна створка распахнулась, отлетев к стене. В кабинет ввалились, обнявшись, двое, и упали на ковёр. Один вскочил, а другой остался лежать неподвижно. Поднявшийся, дюжий лакей в потёртой ливрее с выцветшим позументом, шатаясь, обвёл выпученными глазами кабинет и уставился на принца.

Обернулся к дверям и крикнул:

— Он здесь!

Тут же в кабинет вбежали несколько вооружённых людей.

Леонел отчётливо увидел, что они одеты в цвета его дома, и что он их не знает. Увидел выражение их глаз. И так же отчётливо понял — эти люди пришли убивать.

Он попытался встать из глубокого кресла. Каблук модного в этом сезоне сапога скользнул по дорогому ковру. Принц опять повалился на мягкое сиденье. Зашарил рукой по столу в поисках ножа для разрезания бумаг. "Дотянуться бы до пистолетов, они висят на стене, совсем рядом", — мелькнула отчаянная мысль. Нет, не успеть.

Дюжий лакей занёс над головой палаш. Принц инстинктивно поднял руку, защищаясь. Матильда молча вскочила, мелькнули белые клыки, впились в руку с палашом. Тут же прогремели, один за другим, пистолетные выстрелы, и маленький кабинет заволокло пороховым дымом.

— Ваше высочество! — Леонела ухватили за плечо. — Скорее!

Кашляя, принц ухватился за руку капитана гвардии. Тот дёрнул его, вытащил из кресла. Зажмурившегося от дыма и страха Леонела протащили по ковру, вытолкнули через дверь, и вывели вслед за капитаном на галерею.

На ступенях лестницы, ведущей в галерею, лежало друг на друге несколько трупов. Принц огляделся. Всё было как всегда. Только трупы на полу. И пятеро гвардейцев вокруг. У некоторых кровь на мундирах и на лице.

— Капитан Фицпауль, доложите, что происходит, — голос Леонела сорвался и дал петуха.

— Ваше высочество, прежде следует убраться отсюда как можно скорее, — капитан тяжело дышал. Лицо его было в копоти от выстрелов. — Их здесь много.

Из-за поворота выбежала ещё одна группа в потёртых ливреях. Увидев гвардейцев, они закричали, бросившись вперёд.

— Прикрывайте! — Фицпауль указал двоим гвардейцам на противника, и повлёк своего господина в противоположную сторону. Сзади раздались выстрелы, звон оружия, и крики дерущихся насмерть людей.

Они пробежали по галерее, ворвались в одну из дверей, ведущих в комнаты, переходящие одна в другую. Миновали несколько пустынных помещений и вылетели на группу лакеев, накрывающих стол к обеду. Расшвыривая стулья и подносы, которые гремели и разлетались под ногами, побежали дальше. И, ввалившись в очередной проём, наткнулись на противника.

Секундное замешательство решило дело. Гвардейцы, подхватив принца под руки, успели развернуться и выскочить в дверь, ведущую в коридор. Прихлопнув створки и заклинив их подобранным светильником, капитан перевёл дух:

— Они повсюду. Нужно пробиваться к казарме.

— Мой капитан, — рослый гвардеец почти не запыхался. — Сейчас там никого нет. Все отосланы.

— Знаю! — капитан выругался. — Но там мы хотя бы сможем обороняться.

Но у выхода их поджидали. Они бросились бежать по коридору, ведущему вдоль внешней стены, оставив за собой одного из гвардейцев, раненого в грудь. Он попросил оставить ему оружие. Уже завернув за угол, они услышали звуки борьбы, и крик.

Круг сужался. Их отжимали от казарм.

— Сюда, — Леонел указал на узкую лестницу, уводящую вниз.

— Отсюда мы не попадём, куда надо.

— Мы в любом случае туда не попадём, я уже понял. Скорее.

Четверо загрохотали вниз по ступеням.

Лестница свернула раз, другой, и вывела в пыльный коридор. Они, торопясь, пошли вдоль заколоченных дверей, и выцветших гобеленов.

— Подождите, — капитан снял со стены потемневший светильник. Заглянул внутрь, поморщился.

— Там есть выход к конюшням. — Леонел откашлялся, прочищая горло. — Мальчишкой я иногда убегал от учителя.

Коридор сузился, светильники на стенах попадались всё реже, и сменились старыми факелами в покрытых пылью держателях. Капитан велел одному из гвардейцев идти вперёд. Зашарил по карманам в поисках кресала. Леонел схватил его за руку.

— Что там, впереди? — сдавленно спросил он.

В темноте коридора, заканчивающемся двумя дверьми, блеснул приглушённый свет фонаря.

— Стойте! — капитан вытащил палаш. — У Берга не было фонаря.

— Сзади, капитан! — рослый гвардеец указал им за спины.

Далеко позади по коридору раздался топот. Их нагоняли.

Они бросились вперёд. Их встретили двое в ливреях, очевидно оставленные сторожить проход. Последовала ожесточённая схватка у двери. Вскоре капитан уже оттаскивал трупы, чтобы открыть дверь. Гвардеец поднял с пола раненого товарища, обхватил за пояс, забросил его руку себе за шею. Тот громко застонал.

И тут створка тёмной, изъеденной временем двери, ведущей во двор, бесшумно отворилась. Блеснул яркий свет фонарей, и в проём сунулись с оружием. Рослого гвардейца спас раненый товарищ, повисший на его плече. Первый удар пришёлся по нему. В дверь попытались пройти сразу несколько человек.

Гвардейцы попытались пробиться наружу, но их стали теснить в коридор. Тогда капитан с силой ткнул вытащенным из ржавого металлического кольца старым факелом, висевшим тут с незапамятных времён, и заклинил открывающуюся дверь. Образовался узкий проход, достаточный только для одного человека.

— Рой, ломай соседнюю дверь! — капитан отбил очередную сунувшуюся в проём пику.

— Дверь очень прочная, капитан! Нужен ключ! — Рой с трудом вытащил из дверного полотна засевшее лезвие.

— Ключ... — пробормотал, как в забытьи, Леонел. — Рой, подставь-ка мне колено!

И вскочил озадаченному гвардейцу на подставленную ногу. Пошарил по притолоке. Неловко спрыгнул, пошатнувшись. С торжеством поднял руку. В грязных пальцах, покрытых пылью и паутиной, был зажат большой ключ на истлевшем шнурке.

С трудом провернув ключ за толстое, шершавое кольцо в мерзко завизжавшем замке, Леонел толкнул тяжёлую дверь. Поднял фонарь и вошёл в темноту. Вслед за ним ввалились капитан и гвардеец, хлопнувший за собой дверью. Капитан тут же выхватил из рук принца ключ, дважды провернул. Отступил немного, и, размахнувшись, заклинил его в замке.

— Зачем вы это сделали, Фицпауль? — спросил Леонел.

— Теперь сюда никто за нами не войдёт.

— А мы теперь отсюда никогда не выйдем, — принц сполз по стене, тяжело осев на пыльные ступени.

Глава 18

Какое-то время они сидели у двери. Перед ними от порога в темноту подвала спускалась грубая каменная лестница. Старый фонарь освещал лишь несколько верхних ступеней. "Сколько мы ещё сможем тут продержаться?" — в который раз повторил про себя Леонел. — "Пока сами не запросимся наружу?" Потом он прислушался. Капитан и гвардеец тихо переговаривались друг с другом.

— Говорю же, это даже мне показалось странным, — перемежая свою речь чёрными словами, говорил капитан. — Отослать всех, кого можно, на какие-то дурацкие посты. Если бы я не плюнул на приказ... Да, я наплевал на приказ! Плевал я на такие приказы! И лично не проверил ту галерею...

— А ведь того типчика я раньше видел. Только не помню, где. Вот досада...

Потом они оба смолкли, и посмотрели на Леонела.

— Какие будут указания, ваше высочество? — хрипло спросил капитан.

— Фицпауль, вы знаете отсюда какой-нибудь другой выход? — спросил принц.

Тот помолчал, потом пожал плечами:

— Нет. Я не знаю ничего о другом выходе отсюда.

— Тогда нам остаётся только два пути, — сказал Леонел, кривя рот в попытке подавить рвущийся наружу истерический смешок. — Сдаться на милость. Или сидеть тут и ждать подмоги. Хотел бы я быть уверен, что она будет.

— А что там, дальше, мой капитан? — спросил Рой, указав вниз.

— Я отвечу, Фицпауль, — принц поднялся, отряхнул одежду. — Там только старые погреба.

В дверь заколотили. Толстые, окованные железом доски едва ощутимо содрогнулись.

Потом раздался твёрдый, приглушённый преградой мужской голос:

— Ваше высочество, принц Леонел? Вы здесь?

Леонел прислонился к двери:

— Кто это?

— Откройте, принц.

— Это вы, Филипп?

За дверью помолчали. Затем тот же голос ответил:

— Вы можете открыть нам дверь, Леонел. С нами вы будете в безопасности.

— Боюсь, что не смогу этого сделать, дорогой Филипп.

В дверь опять застучали. И другой голос, тоном выше, проговорил:

— Вы не можете сидеть тут вечно, Леонел!

— Вы не сказали — ваше высочество, — с усмешкой ответил принц.

— Послушайте, принц. Откройте дверь и выходите. Мы не можем стоять тут весь день.

— Милый Анри, я открою эту дверь только моему отцу. Мне здесь нравится.

За дверью надолго замолчали. Потом голос Филиппа глухо донесся сквозь доски:

— Ваш отец умер, Леонел. Выходите, если не хотите кончить тем же.

Фицпауль привернул фитиль. Масла осталось совсем мало. Потом вытащил из крепления на перевязи оружие, и принялся в который раз доводить его до зеркального блеска. Неторопливо водя тряпицей по широкому лезвию, замычал солдатскую песенку. Осёкся, и с тревогой посмотрел на своего господина. Тот лежал, заложив руки за голову, и задрав босые ноги на стену. Небрежно сброшенные щегольские сапоги лежали рядом. Нельзя было понять, дремлет он или нет.

Гвардеец, сидевший несколькими ступеньками ниже, вытянул с пояса флягу. Потряс. Подержал в руке, словно взвешивая, и засунул обратно. Вздохнул, взглянул на капитана и тоже занялся оружием.

Леонел шумно выдохнул и сел, стукнув по полу босыми пятками.

— Капитан, — преувеличенно бодро сказал он, — я иду смотреть на погреба!

Тот подхватился со ступенек.

— Оставьте капрала сторожить дверь. Возьмите фонарь, и идите за мной.

Новоиспечённый капрал вытянулся у двери, проводив глазами начальство.

Старый фонарь едва освещал дорогу. Пятно света скользило по неровным каменным стенам. Они проходили мимо глубоких ниш, давно пустых, мимо непонятного назначения углублений в полу. Миновали ряд одинаковых, заброшенных помещений с полками, покрытых наслоениями пыли, не тревожимой десятилетиями.

Коридор повернул, они нырнули под массивную арку, стены разошлись, и они оказались в комнате, заставленной до потолка нагромождением старых бочек. У противоположной стены комнаты громоздились пыльные полки пустых стеллажей.

— Что там, за бочками?

Капитан поводил фонарём, вглядываясь в неясные просветы.

— Там стена. Это тупик.

— Может быть, мы где-то пропустили коридор?

— Фонарь очень слабый. И мы шли по одной стороне.

— Поворачиваем. Светите во все углы, Фицпауль.

Они пошли обратно.

— Смотрите, — капитан опустил фонарь к самому полу. — Следы.

— Действительно, — принц присел на корточки. — Здесь недавно ходили, и это не мы.

Он огляделся:

— Ведите, капитан. Я за вами.

Почти уткнувшись носами в пол, они следовали за цепочкой следов в пыли. Через какое-то время следы завернули за угол, и закружились на пятачке возле одной из дверей. Эта, в отличие от других, была заперта. На уровне глаз в ней было проделано духовое отверстие.

— Вы можете открыть дверь, капитан? — заинтересованно спросил Леонел.

Тот осветил косяк.

— Да тут просто засов, только и всего.

Капитан налёг на загогулину в конце полосы из металла. Засов неожиданно легко отошёл в сторону.

— Недавно смазывали, — буркнул капитан.

Осторожно приоткрыл дверь.

— Отойдите, ваше высочество. И держите фонарь подальше.

Крикнул в темноту:

— Эй, есть здесь кто?

Они услышали неясный шорох, потом кто-то закашлялся. И знакомый голос произнёс:

— А я думал, обеда сегодня уже не будет.

— Тайс! Это ты?

— Ваше высочество?

— Ты один? — Леонел шагнул к двери, подняв повыше фонарь. Капитан поспешно просунулся вперёд.

— Да, я один, — Тайс щурил глаза, прикрываясь рукой от света. — Крыса не в счёт.

Они огляделись. Каморка была почти пуста. Лишь остатки старой деревянной полки у стены, да глиняный кувшин на полу. По полу прошуршало. Мелькнул голый серый хвост.

— Здесь есть крысы, — сказал капитан. Подошёл к кувшину для воды и заглянул в него. — Пусто.

— Простите, ваше высочество, — сказал Тайс, от которого не ускользнули эти действия. — Не ожидал вас здесь увидеть. Я предпочёл бы встретить слугу с подносом.

— Я тоже, — принц прошёл к стене и уселся на край полки.

— Здесь есть вода? — спросил капитан.

— Нет. Вся была в кувшине.

— Тебя закрыли здесь? — вяло спросил Леонел, проводя рукой по рассохшейся полке.

— Кажется, вы тоже не можете отсюда выйти?

Принц поднял голову. Тайс внимательно смотрел на него.

Капитан кашлянул:

— Ваше высочество, фонарь скоро погаснет.

— Мы возвращаемся. Не стоит оставлять капрала надолго одного.

— Запереть этого? — спросил капитан, указав на узника.

— Нет смысла. Он пойдёт с нами.

Гвардеец, сидя на пороге у двери, играл сам с собой в кости. Завидев приближающееся начальство, подобрал фишки и спрятал в карман.

— Докладывай. — Сказал капитан.

— Докладываю. Всё тихо.

— Никто с тобой не пытался говорить? — спросил принц.

— Никто, ваше высочество!

— Берут измором, — хмыкнул Леонел, усаживаясь на ступеньки.

Похлопал по полу рядом с собой:

— Усаживайтесь, господин Тайс. Будьте гостем.

— Ваше высочество..., — капитан оттеснил подошедшего было гостя.

— Ничего, Фицпауль. Я думаю, господин Тайс не опасен.

Капитан отстранился, просверлив разбойника взглядом. Тот уселся на ступеньку.

Долго они сидели молча, глядя, как догорает фитиль. Вот он мигнул раз, другой. Зашипел, выпустил струйку дыма, и погас. Какое-то время виднелась истлевающая бордовая точка. Потом и она пропала.

Раздался голос Леонела:

— Тайс? Ты здесь?

— Да.

— Помнится, нас прервали в прошлый раз.

— Помню, тогда вы торопились на малый приём.

— Раз у тебя такая хорошая память, может, продолжишь свой рассказ?

— Здесь и сейчас, ваше высочество?

— А что такое? Хотя бы проведём время.

— Я думал, у нас личный разговор, ваше высочество.

— Фицпауль! — Леонел повысил голос. — Вы можете отойти немного вниз по лестнице?

Раздался возмущённый голос капитана:

— Об этом не может быть и речи, ваше высочество! Я и так не вижу ничего вокруг. А если мы отойдём, то этот молодчик сотворит тут всё, что пожелает!

Принц зафыркал, подбирая слова для ответа. Тут послышался спокойный голос Тайса:

— Обратите внимание, вы видите эту светлую полоску под дверью? — и он постучал по полу. Мгновение все напряжённо молчали. Потом капитан воскликнул:

— Вижу! У самого пола!

— Это значит, там кто-то есть. Или они оставили фонарь.

— Если они ушли, — сказал молчавший до того Рой, — мы могли бы потихоньку выйти. Только бы дверь открылась.

— Потихоньку? — Леонел ударил кулаком по полу, и зашипел, отбив пальцы о гвардейский сапог. — Да мы с этим замком так нашумим, пока будем его открывать!

— Я бы попробовал его открыть, — сказал виновато капитан, — но в такой темноте вряд ли получится.

— У вас есть кресало, капитан? — спросил Тайс.

— Есть, а что?

— Возьмите вот это, — в темноте зашуршало, и рядом с капитаном раздалось постукивание. — Протяните руку.

Фицпауль зашарил возле себя, и наткнулся на другую руку, сжимавшую горсть палочек.

— Что это?

— Это лучинки. Такие щепочки. Зажгите одну у самого кончика.

Послышалось пыхтенье, потом капитан чудовищно выругался, едва не уронив кремень. Наконец полетели искры, а затем затеплился слабенький огонёк. Осветилась рука капитана, держащего тонкую, длинную щепку.

— Браво, капитан! — Леонел хлопнул в ладоши. Огонёк запрыгал, капитан зашипел.

— У меня есть небольшой запас, — сказал Тайс. — Потом можно нарезать ещё. Дерева здесь достаточно.

Они зажгли ещё несколько лучинок и воткнули их в щели, где только смогли. Потом капрала отправили собирать деревяшки, а капитан принялся возиться в замке.

— Как хорошо при свете, — Леонел вздохнул, и потёр глаза грязными пальцами. — Оказывается, темнота унижает.

Он посмотрел на Тайса. Тот наблюдал за работой капитана.

— Ну что же, теперь нам ничто не мешает поговорить. Я хочу услышать продолжение истории. Если хотите, это приказ.

— Хорошо, ваше высочество.

Меня протащили по лестнице и вынесли во двор. Мне вспомнился верный кучер господина Поля. Что с ним стало? Мы быстро миновали калитку, о которой я догадался, ударившись головой о дверцу. Меня стало трясти и раскачивать в коконе покрывала. Очевидно, какое-то время мы передвигались бегом.

Потом под ногами несущих меня людей зашуршали листья. Мы свернули в лес. Носильщики перешли на быстрый шаг, и так шли ещё долго. Наконец они остановились, а меня бросили на землю.

Край покрывала дёрнули, и плотный кокон размотался. Я упал на траву, жадно глотая холодный лесной воздух.

Меня тут же подняли, и бросили на колени, уткнув лицом в древесный ствол. Следом на голову свалилось платье.

— Одевайся! — приказали сзади.

Дрожащими руками я принялся натягивать платье. Никогда оно не казалось мне таким неудобным. Платье это было частью тщательно продуманного госпожой Ивонной образа. "Мне безразлично, кем ты там себя считаешь", — говорила она. — "Выглядеть ты будешь как прелестная юная девица. Поначалу". Под ним у меня было чудное кружевное бельё. Оно только и было на мне, когда господин Поль вознамерился полюбоваться моими внутренностями.

— Как тебя зовут? — резко спросил тот же голос.

— Эллина, господин.

Вопросы посыпались градом. Задавали их попеременно два человека. Один говорил резко, отрывисто. Другой — мягко, словно мурлыкал сытый кот.

Постепенно из меня выжали всё, что только можно было узнать о заведении госпожи Ивонны. Их интересовала каждая мелочь.

На вопрос о золоте я ответил, что деньги и драгоценности в особняке хозяйка не хранит. Только самую малость.

— А твои деньги? — вкрадчиво спросил мягкий голос.

Я не смог удержаться от горькой усмешки:

— Мои деньги там же, где деньги госпожи Ивонны.

— А у остальных? — вмешался резкий голос.

— Там же. Если и есть что, то какая-то мелочь. Или дешёвые безделушки от поклонников.

Вопросы всё продолжали задавать. Под конец я уже монотонно отвечал, уткнувшись лбом в шершавый древесный ствол. И даже не сразу заметил, что сзади замолчали. Затем на лицо легла тряпка и плотно затянулась на затылке. Меня, как мешок, погрузили на коня и повезли.

Мы остановились. Нечто, ещё утром бывшее прелестным созданием в миленьком платье, а теперь ставшее безвольным мешком с тряпьём, опустили на землю. Я только почувствовал, что тряпку сняли лица. Хотелось просто лежать и не шевелиться. Потом дали о себе знать камушки и ветки подо мной. У головы что-то глухо постукивало о землю. Разлепив слезящиеся глаза, я увидел верхушки деревьев и нависшее над головой брюхо гнедого коня. Его копыта топтали траву совсем рядом со мной. Я встал, цепляясь за седло гнедого. Ноги дрожали и подгибались.

Какие-то люди стояли полукругом и разглядывали меня. Я принялся рассматривать их, но тут что-то пёстрое, истошно визжащее, налетело, вцепилось в волосы, притиснуло к боку коня. Отдирая от себя чужие руки, я почувствовал, что сползаю вниз, прямо под копыта. Попытался выпрямиться, но визжащий противник ещё и наподдал коленом. Вдруг конь двинулся, переступая ногами. Под его шкурой перекатились тугие мышцы. Меня ощутимо толкнуло, я смог выпрямиться и упереться ногами в землю.

Обретя равновесие, я наконец отлепил от себя противника и отвёл его руки, удерживая их за запястья. Сквозь залепившие глаза волосы увидел девушку. По её раскрасневшемуся лицу метались чёрные локоны. Она скалила зубы, пытаясь пнуть меня ногой. Растопыренные пальцы с острыми ноготками тянулись к моему лицу, и я с трудом её удерживал.

Со стороны зрителей слышались подбадривающие замечания. Кажется, там заключались пари.

Я быстро подался в сторону, сведя руки скручивающим движением. Моя соперница пролетела вперёд и уткнулась лицом в землю. Я отступил, ожидая повторного нападения.

Но девушка не стала нападать. Она поднялась на колени, держась руками за голову. Повернулась, и все увидели кровь, стекающую по её лицу. Падая, он ткнулась лбом в оставленный кем-то топорик, и он распорол ей кожу до кости.

К девушке подбежали, приложили тряпицу к лицу. Потом подняли, и под руки увели.

Я стоял, тяжело дыша. Пропотевшее бельё липло к коже, бока сдавило сбившееся платье.

Хозяин гнедого коня отдал поводья стоящему рядом белобрысому парню, и подошёл ко мне. Взял за подбородок и взглянул в лицо. Это был тот человек из кабачка — "помощник торговца". Взгляд его светлых глаз почему-то вызывал желание немедленно спрятаться под кровать.

Твёрдые пальцы повертели меня вправо — влево, и отпустили.

Сказав что-то белобрысому пареньку, он взял меня за локоть и повёл за собой.

Между деревьев были вырыты землянки. На расстоянии их было совсем не видно. Лишь приблизившись, можно было рассмотреть узкий вход. В один из них мы и пролезли.

В землянке было совершенно темно. Повозившись в темноте, мой спутник зажёг маленькую лампу. Она осветила раскинутый по полу цветастый ковёр. Пол был посыпан чистым песком. Сам торговец двигался по тёмному помещению совершенно свободно. Распустив пояс с привешенным к нему оружием, он отнёс его к стене и аккуратно там повесил на колышек. Бросил мне:

— Раздевайся!

И принялся стягивать рубашку. Я узнал голос — это был один из тех двух, что расспрашивал о заведении госпожи Ивонны.

— Господин, — начал я осторожно, — позвольте объяснить вам...

— Заткнись! — он отвесил мне оплеуху, от которой я так и сел на ковёр. Я пытался ещё что-то сказать, но меня уже не слушали. Постылое плате было отброшено в сторону. Часть белья полетела туда же. Через некоторое время послышалась брань, и я получил ещё одну оплеуху. Я ожидал чего-то подобного, и, хотя голова у меня кружилась, пояснил особенность ситуации. Почувствовав внимание, повторил ещё раз.

Давно я не видал такого изумления на человеческом лице. Несколько томительных мгновений "торговец" смотрел на меня, потом выдал замысловатую фразу, из которой я понял только пару слов.

— Это ж надо так, — наконец сказал он внятно. — Что ж скажут: Чеглок девку не смог отличить от ...

Он скрипнул зубами. Потом положил руку на пояс, ощупал отсутствующий нож. Если бы пояс с оружием не был уже повешен на стену, тут бы и пришёл конец всей истории.

Мужчина встал, прошёлся по ковру. Подошёл к стене, положил руку на ножны.

— А что же тот старикашка, с которым мы тебя застали? Любитель? — спросил он, не оборачиваясь.

Должно быть, это копилось во мне после вчерашнего разговора с госпожой Ивонной. Внутри у меня заворочался тугой холодный ком. Подавив подкатившее раздражение, я ответил холодно:

— Это мой постоянный клиент. Кстати, пока вы меня ещё слушаете — должен вас поблагодарить. Вы спасли мне жизнь.

Он повернулся. В руке его был широкий нож. С такими в наших краях ходили на охоту.

— Когда это я спас тебя?

— Господин Поль знаток медицины, — сказал я, глядя ему в глаза. — Когда вы ему помешали, он как раз собирался выпустить мне кишки. — И добавил: — Видно, от судьбы не уйдёшь.

Лицо мужчины окаменело. Он стоял, поглаживая одной рукой рукоять ножа, а я смотрел на него. Потом он сел на ковёр напротив меня, поджав ноги, и положил оружие перед собой.

— Рассказывай. Всё про себя.

Говоря сухо и неестественно спокойно, я принялся коротко описывать свою короткую жизнь. Мужчина перебивал, задавая вопросы. Лицо его всё больше каменело. История с моим браком заинтересовала его. Он потребовал описать господина Ирвина и его слугу.

Потом этот человек сидел молча, поглаживая рукоять лежавшего перед ним ножа. Он всё молчал, и я решил пока припомнить хоть одну молитву перед смертью.

— Эй, ты, заснул?

Я вздрогнул. Мужчина стоял у выхода и смотрел на меня.

— Поживёшь пока в землянке Милли. Возьмёшь её вещи. Всем скажешь, что тебя зовут, скажем, Тайса. Это всё. Будешь болтать — отрежу язык.

Не веря своим ушам, я встал и подошёл к нему. Он усмехнулся, глядя на меня:

— Кому быть повешенному, тот не утонет.

Глава 19

Что-то лязгнуло, капитан тихо выругался. Ухватив двумя руками огрызок ключа, принялся поворачивать в замочной скважине. Дело шло туго. Фицпауль отступил от двери, выдохнул, отирая вспотевшие руки.

— Думаю, замок удастся открыть. Ещё бы знать, сколько человек они оставили сторожить дверь.

— Вы можете заговорить с ними, капитан? — спросил Леонел. — Хотя нет, подождите. Пусть это сделает капрал.

Леонел притянул к себе гвардейца, и тихо объяснил, что нужно делать.

Тот прижался щекой к двери и постучал в косяк.

— Эй, парни! Есть здесь кто?

Какое-то время ничего не происходило. Потом с той стороны что-то стукнуло, и грубый голос отозвался:

— А ты кто такой?

Капрал обернулся, посмотрел на Леонела. Тот кивнул.

— Я-то? Я солдат, из охраны. А ты кто?

— И я из охраны. Дверь вот охраняю. Чтобы ты не вышел потихоньку.

— А что так? Случилось разве что?

За дверью засмеялись. Потом другой голос сказал:

— А ты выходи, мы тебе объясним. Не бойся.

— Да неудобно одному, без остальных, выходить-то.

— А где твои дружки? Рядом?

— Нет, спят они. Тут, недалеко.

За дверью замолчали. Потом послышался неясный шум.

— Эй, вы там, заснули? — капрал опять постучал.

Ему ответил тот же голос:

— Слышь, ты давай выходи, не бойся. Тебя мы не тронем.

— А остальные как же?

— Ничего им не будет. С ними наши господа поговорят, да и отпустят.

Капрал опять оглянулся на принца. Тот сделал знак рукой.

— Ладно, я подумаю.

— Ну думай, думай. Только не долго.

Гвардеец отошёл от двери.

— Что скажете, капитан? — спросил Леонел.

— Они уже послали за подкреплением, — ответил тот.

— Сколько времени это займёт?

— Коридор длинный. Пока один добежит...

— Тогда мы можем рискнуть. Если у двери осталось хотя бы трое, надо попробовать.

За их спинами покашляли, и новый голос произнёс:

— Я не стал бы этого делать, ваше высочество.

Все разом обернулись.

Светловолосый молодой человек в тёмном камзоле и дорожных сапогах, стоял внизу лестницы. В руке он держал небольшой потайной фонарь.

— Теренс, разрази меня гром! — Леонел выронил сразу оба сапога, которые собрался было надеть.

— Рад видеть вас в добром здравии, ваше высочество, — секретарь поднялся по лестнице и посветил фонарём на дверной замок. — Думаю, стоит оставить тут всё как есть.

— Как ты попал сюда? — опомнившись, спросил его хозяин.

— Это долго объяснять. Но я могу вывести вас отсюда, если вы поторопитесь.

Через считанные мгновения все они уже бежали вслед за Теренсом по пыльному, тёмному коридору. Потайной фонарь бросал узкое пятно света под ноги бежавшему впереди секретарю.

У одной из ниш Теренс остановился, вошёл в густую тень. Что-то тихо звякнуло, раздался пронзительный скрип ржавого железа, и шорох камня о камень.

Секретарь появился из ниши и поманил из за собой. Они прошли туда, где коридор переходил в тупиковую комнату. В том углу, где старые стеллажи громоздились до потолка, одна из полок была отодвинута.

Секретарь пригнулся, поставил фонарь на пол. Опустился на колени, и поводил руками в густой тени. Потом раздался его голос из темноты:

— Путь свободен. Я пойду первым. Когда подам сигнал, идите за мной.

Несколько томительных мгновений они ждали. Затем тихонько замяукала кошка. Встав на четвереньки, они по очереди пробрались в тесное отверстие.

Лаз был узкий, пробирались гуськом, обдирая плечи и колени. Сверху сыпалась земля вперемешку с трухой.

Наконец, один за другим, они выбрались на поверхность. Это был склон, поросший густой травой. Вокруг росли редкие кусты, покрытые каплями утренней росы. Внизу, в предрассветном сумраке, виднелись тонкие деревца осиновой рощи.

Секретарь сжал руку своему хозяину, приложил палец к губам.

— Мы слишком близко от стен. Пригнитесь и молчите, — прошептал он. — Я сейчас.

Он неслышно исчез в клочковатом, редком тумане, стелившемся ниже по склону. Через минуты томительного ожидания появился вновь. Поманил за собой. Перебираясь между редкими кустами, они крались за Теренсом до рощицы.

Среди осинок, покрытых редкими, тёмными листочками, беглецы перевели дыхание.

— В том конце рощи, ближе к Старому лесу, — секретарь указал направление — нас ждут лошади.

— Не знаю, как ты это устроил, Теренс, но это было очень вовремя, — сказал Леонел.

— Подождите, ваше высочество. Мы ещё не выбрались. Если они догадались вскрыть дверь, и увидели, что вас нет...

— Не понимаю, почему мы должны убегать? — спросил капитан.

— Я всё объясню, только, пожалуйста, по дороге. Нас могут преследовать.

Они торопливо зашагали между осинок. Теренс, указывая направление, негромко говорил с хозяином. Остальные, как ни вслушивались, улавливали лишь отдельные фразы.

— Слишком неожиданно... одновременно и здесь, и во дворце... Гарнизон рассеян... здесь нечего... Король...

Принц внезапно споткнулся на ходу, секретарь поддержал его под руку.

— Вон там, видите? — Теренс указал вперёд.

Впереди, на самом краю рощи, в тумане едва различались очертания лошадей.

— Капитан, нас преследуют, — капрал догнал остальных. Они обернулись. Далеко позади, в просветах между деревьями мелькали всадники.

— Скорее, мы успеем, — секретарь припустился бегом.

Они неслись во весь дух, тонкие ветки деревьев сгибались, отлетали, хлестали бежавших позади Роя и Фицпауля. Леонел споткнулся и полетел с размаху на землю. Его тут же подхватили с двух сторон, и повлекли дальше.

Издалека послышался звонкий, прерывистый звук.

— Собаки! — задыхаясь, выговорил принц. Они прибавили скорость, хотя это казалось невозможным. Хрипя, из последних сил вылетели на опушку.

Леонел, ухватившись потными, трясущимися руками за упряжь, попытался вскарабкаться на гнедого жеребца. Стал заваливаться назад, но его подхватила рука Тайса и дёрнула, втащив в седло. Тайс уже сидел на сером, с белесыми хвостом и гривой, коньке. Последними в сёдла взобрались капитан и капрал.

Кони рванулись с места.

Последовавшая безумная скачка через Старый лес оставила в памяти Леонела только размазанные бурые стволы деревьев, да мелькающий впереди хвост рыжего коня Теренса. У края леса их ждала смена лошадей. Худой подросток, принявший от подлетевших беглецов поводья, устроился в седле гнедого, ударил пятками, поворачивая взмыленного коня на просеку. Они же свернули на утоптанную тропинку, ведущую к реке.

Лишь поздно вечером, посреди заросшего высокой травой смешанного леса, беглецы остановились развести костёр. Собрали сухие ветки, нарвали разлапистых, зелёных перьев папоротника. Тайс взялся развести огонь. Капрал с капитаном, раскладывая на листьях хлеб и сыр, скептически поглядывали, как он возится с собранными ветками, устраивая их замысловатым образом на расчищенном пятачке земли.

Все валились с ног от усталости, но лечь без часовых не решились. Гвардейцы вызвались дежурить первыми. Леонел настоял, чтобы их с Тайсом разбудили в следующий пост, и повалился на охапку листьев, не успев завернуться в заботливо накинутый секретарём плащ.

— Вставайте, ваше высочество,— капитан тянул край плаща, не решаясь прикоснуться к его хозяину. Ваша очередь, вы велели разбудить.

— А мне кажется, я только глаза успел закрыть, — пробормотал Леонел, садясь, и отчаянно зевая.

Тайс, с которым не церемонились, уже возился у костра, что-то там поправляя.

— Вояки, — сказал он тихо, усевшись на принесённый капралом трухлявый ствол, — огонь толком поддержать не могут. — Он поворошил прутиком в костре, язычок пламени на мгновение осветил его лицо, и пропал.

Леонел, зевая с риском вывихнуть челюсть, устроился на охапке листьев. Дрожа, запахнул плащ, и принялся смотреть на золотые и багровые огоньки, пробивающиеся сквозь конструкцию из веток.

— Никогда не думал, что из охотника стану дичью. — Принц посмотрел на разбойника, сидящего напротив. — Я-то думал, ты на ногах едва держишься, ещё кресло тебе предлагал. А ты так накануне улепётывал, с собаками не догнать. — И тут же помрачнел, вспомнив свою борзую Матильду.

— Просто вы никогда не были дичью, которую однажды уже ловили. Уверяю, бегали бы так же.

— Зачем ты вообще с нами увязался? Как говорится, враг моего врага, ну, и всё такое...

— Нравится мне ваше общество. Поближе к трону, и всё такое...

— Кажется, я начинаю понимать своего покойного дедушку, — буркнул с досадой принц. — Когда он в своё время спровадил графа Данкана подальше в провинцию.

Тайс, прищурясь, посмотрел на его высочество, но ничего не ответил.

Они помолчали, слушая, как шумит ветерок в верхушках деревьев, да кричит филин.

— Не заснуть бы, — Леонел повёл плечами, поплотнее закутался в плащ. — Давай поговорим. Может, расскажешь, что там у тебя дальше было?

— Если хотите.

Мне выделили землянку, где раньше обитала Милли — та самая девушка, что набросилась на меня с кулаками при встрече. Землянка была маленькая, но чистая. В одном её углу была устроена деревянная лежанка из толстых, выглаженных досок. Под полочкой с расписными глиняными кувшинчиком и кружкой стоял на полу небольшой сундучок, окованный полосами тёмного металла. У сундучка приткнулся веник, связанный из тонких веток. Казалось, выходя, хозяйка бросила его в спешке. В сундучке обнаружился запас белья, несколько платьев, новых и не очень, и немного денег.

Вместе с землянкой ко мне перешёл и статус новой подружки Чеглока. Всё это объяснил мне его правая рука и друг — так он назвался. Он зашёл ко мне ближе к вечеру. Постучал о косяк, откинул занавеску, прикрывавшую вход, и протиснулся внутрь. Для этого ему пришлось сильно пригнуться. Вежливо поздоровался и уселся на единственный табурет.

Это был второй из давешних посетителей кабачка, красивый, смуглый брюнет. Усевшись, он внимательно оглядел моё новое жильё, словно ожидал увидеть что-то необычное. Потом перевёл взгляд на меня. Посверлил глазами, и сложил губы в любезную улыбку.

— Радостно видеть, что ты уже устроилась на новом месте. Это всегда так хлопотно.

У него был негромкий, мурлыкающий голос.

— Спасибо за заботу, — ответил я, усевшись на лежанку. Сесть больше было не на что.

— Если тебе что-то понадобится, только скажи.

— Могу я узнать, что стало с предыдущей хозяйкой всего этого?

Он погладил кудрявую бородку и сощурился:

— Стоит ли об этом беспокоится?

— А всё-таки?

— Дорогая, тебе следует кое-что уяснить для себя. Здесь тебе не пансион госпожи Ивонны. — Он усмехнулся. — Наш предводитель иногда меняет подружек. Бывает — надоела, например. Ты ему понравилась, пользуйся этим, пока есть возможность.

— Пока есть?

— Да ты не пугайся. Главное, не показывать характер — наш предводитель этого не любит. Сумеешь подольститься — заживёшь как королева.

— А если не сумею?

— Я, как только тебя увидел, сразу понял, что ты девица разумная. И будешь прислушиваться к хорошим советам. А если нет — что ж, не поздно всё исправить. Тебе ведь интересно, что сталось с твоим престарелым дружком?

Он опять улыбнулся, словно вспомнил что-то смешное.

— Этот почтенный господин держал в своём загородном доме много самых разных вещей. В одной из комнат мы нашли настоящую мастерскую алхимика. Всякие хитрые устройства, переносные тигли, склянки с препаратами. Парочка заспиртованных уродцев в банках. Что-то не так? — спросил он, глядя на меня. — Да, странный был покойничек. Баловался, баловался, и вот результат — устроил пожар в мастерской. Какая жалость, погиб в огне. Со слугой вместе.

— Погиб? — повторил я.

— Вот именно. Кажется, с ним ещё девица должна была быть. Да не нашли пока. Ну что ж, — сказал он, поднимаясь, — не буду тебя утомлять. Если что, запомни — меня зовут Молль.

Глава 20

Утром я встал рано. В землянке было темно и душно. С трудом выбравшись наружу, я глотнул свежего воздуха, оглядываясь по сторонам. Ещё не рассвело, и утренние птицы не начинали петь. Стояла тишина. Я неуверенно сделал несколько шагов, вертя головой. Лес казался непроницаемой стеной. На сером небе зубчатой линией рисовались резные верхушки елей.

Чья-то рука легла мне на плечо, и я вздрогнул. Это был белобрысый, веснушчатый парень, на вид чуть старше меня. Он улыбался. Я мог бы поклясться, что только что его здесь не было.

— Что-то ищешь? — спросил он приветливо.

Я откашлялся.

— Мне бы.... Где тут у вас?

Он улыбнулся ещё шире. Негромко посвистал углом рта. Появился мужчина постарше — круглые сонные глазки, редкие волосы неопределённого цвета прилипли ко лбу. Он проводил меня вглубь леса, указав укромное место. Если бы мне не показали, я нипочём бы сам ничего не нашёл. Возвращаясь, я спросил, где взять воды.

Недалеко протекал ручеёк. Разливаясь на ложе из порыжевших, угловатых камней в маленькое, игрушечное озерцо, ручеёк зеркальной гладью переливался через плоский, широкий каменный порог. Тихонько журча в голышах, густо выложивших песчаное русло, бежал дальше и пропадал в густой траве.

В озерцо с одной стороны вдавался мысок из пары больших, и нескольких поменьше, шершавых камней. На них можно было взобраться, и, свесившись, зачерпнуть воды. Сюда не вела ни одна тропка, и я понял потом, почему. К отхожему месту и за водой полагалось каждый раз идти другой дорогой. Иногда делая хороший крюк.

На территории лагеря царила идеальная чистота. Если зажигался костёр, его складывали совершенно особенным образом. Так, чтобы не было ни дыма, ни искр. Только горячий воздух дрожал, да тянулся еле уловимый белесый дымок.

Скоро выяснилось, что статус подружки главаря и хорош, и плох одновременно. Мне оказывали всяческое уважение. У меня было имущество и дом, не хуже, чем у других. Я никому ничего не был должен.

Преимущества моего положения особенно стали видны, когда на другой день я повстречал Милли. Она шла с кувшином в одной руке, и ворохом грязной одежды в другой. Шла она медленно, и я хорошо рассмотрел её.

Милли была чуть повыше меня, и гораздо полнее. Густые чёрные волосы заколоты на затылке, отдельные пряди падали на спину и липли к мокрой от пота шее. Проходя мимо, она споткнулась, уронив свои тряпки. Поставила кувшин на землю, и утёрла ладонью потный лоб, на котором ещё багровела ссадина.

Я наклонился, поднял оброненную одежду и подал ей. Она, не делая попытки забрать вещи, смотрела на меня. У неё были тёмные, почти чёрные глаза слегка навыкате, округлые щёки, и ямочка на мягком подбородке.

— Тебе не нужно постирать что-нибудь? — спросила Милли.

— Нет, спасибо. Я сама.

— Не за что. Я просто так спросила, — она вдруг визгливо хихикнула, и я заметил у неё на шее, у отворота кофточки, свежий синяк. Я таких "синяков" в заведении мадам Ивонны достаточно насмотрелся.

— Где ты теперь живёшь? — спросил я.

— А тебе что за печаль?

— Если тебе негде...

— Когда-нибудь, — перебила она, — с тобой будет то же самое. Вот тогда и узнаешь.

Она вырвала у меня узел с одеждой, и ушла. Я смотрел ей вслед, и на душе было мерзко. Своей фигурой и повадками Милли напомнила мне Доротею.

Жители нашего маленького лагеря представляли самую разношёрстную компанию. Их было не так много, как мне показалось поначалу. Но каждый был неповторим. В первый же день ко мне подошёл невысокий, невзрачный мужичок. "Меня зовут Фикс", — сообщил он и умолк, глядя в сторону. Не дождавшись продолжения, я ответил: — " Тайса".

"Починить, наладить, принести?" — без выражения предложил он, переведя глаза на небо. Я тоже взглянул вверх. По выцветшему небу расползались серые с розовым брюхом закатные облака. Больше там ничего не было. Я вежливо поблагодарил, пока отказавшись. "Меня зовут Фикс" — повторил он, уходя.

Потом я видел, как он сидел, согнувшись, над лошадиной упряжью. Фикс сноровисто орудовал чем-то вроде шила. Шорный инструмент имел бывалый, но ухоженный вид. Движения мастера были экономными и уверенными.

У предводителя по кличке Чеглок была своя землянка в центре лагеря. Внешне она ничем не выделялась. Лишь у входа был воткнут гладкий шест с привязанным птичьим пером.

Правая рука предводителя, по имени Молль, как он мне представился, занимался хозяйственными вопросами. При всей холёной внешности, хватка у него была как у бульдога. Всё у него было прибрано, имело цену, и исполняло свою задачу. Встречаясь со мной у землянки, он всякий раз окидывал меня задумчивым взглядом. Будто оценивал заново.

Дисциплина среди жителей лагеря царила железная. Если и были у меня представления о разбойниках, как о вечно пьяном сброде, коротающем время за колодой засаленных карт и мордобоем, то они развеялись как дым. Наверное, это были не те разбойники.

Все занимались своими делами. Казалось, никто не обращал на меня внимания. Но стоило мне выйти за незримую черту, ограждающую территорию, как выяснилось обратное.

Когда-то давно, в прошлой жизни, отец устроил нам, детям, верховую прогулку. Время от времени, но нечасто, на него нападало желание заняться своими детьми. Я знаю, он очень любил нас. Только издали. Иногда мы ездили с ним по полям, по лесу, вдоль речки, и он говорил с нами обо всём на свете.

В тот раз отец рассказывал, как семейство диких пчёл охраняет свой улей. У них имеются для этого две сторожевые пчелы. Пока все остальные заняты повседневными делами, эти двое несут свою службу. Невнимательный человек ни за что их не заметит. Пока не вторгнется на охраняемую территорию.

Охранники лагеря неискушённому человеку были не видны.

Я забрался на камни у озера, и опустил в воду кувшин. Он понемногу наполнялся, а я смотрел вниз. Сквозь прозрачную воду виднелось песчаное дно. Просвечивали даже мелкие округлые камушки. Набрав полный кувшин, я утвердил его среди камней, и, скинув туфли, вошёл в воду. Ступни тут же пронзило ледяным холодом. Но прежде чем выйти, я опустил ладони в озеро, зачерпнул сколько мог, и ополоснул лицо.

Отфыркиваясь, принялся растирать загоревшуюся кожу. Потом надел туфли, поднял кувшин, и повернулся к лагерю.

— Может, помочь? Тяжело нести, небось, — у бережка стоял, небрежно опираясь на древко лёгкого копьеца, тип, которого я назвал про себя "котярой". Он был румян, круглощёк, имел русые кудри и вздёрнутый нос. И улыбался как мужчина, уверенный в своей неотразимости.

Я перехватил кувшин поудобнее.

— Как тебя зовут? — спросил "котяру", глядя тому в глаза. Так умела смотреть госпожа Ивонна на провинившихся девушек.

Улыбка красавчика немного поблекла.

— Тим. Тимас.

— Рада познакомиться, Тимас. Если мне понадобится твоя помощь, я непременно о ней попрошу.

Холодности моего голоса позавидовала бы даже моя матушка. Не оборачиваясь, я пошёл к лагерю. Сердце моё стучало, но я шагал так уверенно, как только мог.

Понемногу я познакомился и с остальными. В каждой землянке жило по три — четыре человека. Отдельные жилища были только у Чеглока и у Молля.

Люди здесь были самые разные. Причём далеко не все выглядели, как настоящие разбойники. Круглоглазый, плешивый мужчина, провожавший меня в первый раз по нужде, вид имел совсем не воинственный. Звали его странно — Сапог. Типичный подкаблучник — решил я. И пьяница — если бы здесь они были.

Ни драк, ни пьянства тут не существовало. Самый молодой разбойник, белобрысый, веснушчатый Жак, с которым мы привыкли беззлобно перешучиваться при встрече, на мой вопрос о выпивке только присвистнул. Потом, криво усмехаясь и делая страшные глаза, рассказал байку. Как двое парней выпили по случаю удачного дела. И что-то не поделили. Слово за слово, сначала руками, потом и за ножи схватились. И что с ними сделал подоспевший главарь. По всему выходило, что желающих побуянить с тех пор не было.

"Ты не смотри, что он с виду такой простой. Наш Чеглок кого хочешь за пояс заткнёт. Ну да что я тебе рассказываю". Здесь он невинно улыбнулся, щуря голубые глаза.

Сам главарь пришёл ко мне на следующий день после нашего первого разговора. Я как раз решился подогнать под себя кое-какие платья, оставшиеся от Милли. Платье, бывшее на мне, для повседневной жизни не годилось.

В сундучке нашёлся набор для рукоделия. Вспомнив уроки, преподанные Меделин, я протолкнул нитку в иголку, и углубился в работу. Платья предшественницы оказались проще и грубее моих, но зато гораздо удобнее. А больший размер давал свободу для творчества.

Я как раз ушивал первое из выбранных платьев с одного бока, когда в землянку протиснулся Чеглок. По-хозяйски придвинув табурет, присел напротив меня, и принялся наблюдать за моими стараниями. Прямо скажу, дело продвигалось не очень. Нитка завязывалась в узлы, иголка норовила выскользнуть из рук. А когда я приподнял работу, чтобы взглянуть на результат, то понял — все мои мучения не стоили того, что получилось.

— Швея из тебя никудышная. Или руки не тем концом воткнуты? — сказал мой гость. Лицо его кривилось, как от кислого.

Я опустил шитьё на колени.

— С этим делом у меня никогда не ладилось.

Он поёрзал на табурете, подергал себя за ухо. Потребовал:

— Расскажи-ка о себе ещё.

Слушал внимательно, как в первый раз. Переспрашивал, уточняя незначительные, на мой взгляд, детали. Потом опять сидел, глубоко задумавшись. Наконец Чеглок поднялся и пошёл к выходу. У двери обернулся и проговорил:

— А ты правду сказал. От судьбы не уйдёшь.

Я понял, что брошенные мной накануне слова его задели.

— Твой муженёк ведь не просто так тебя из дома увёз. Ты думаешь, вы тогда в лесок зашли цветочки понюхать? Закопали бы, и следов не нашли.

— Почему же он меня не тронул? — горячо возразил я.

— Ошибся он, — спокойно ответил Чеглок. — Думал, сам справится. Да кишка тонка оказалась. Если б слугу послал — всё бы сладилось.

Вскоре после этого разговора в лагере началось шевеление. В землянку к главарю по очереди потянулись люди. По одному и группами. Сначала там уединились Чеглок с Моллем. К ним присоединился ещё один — по прозвищу Грач. Он был невысоким, жилистым, угрюмым. Смеялся Грач редко, словно вырывал из себя веселье. Глаза при этом выражения не меняли. В негласной иерархии лагеря он был далеко не последним человеком.

Потом в землянку просочился, к моему удивлению, Сапог. Под конец там собралась небольшая компания.

Заседали они долго. Потом разошлись, остались только двое предводителей. И просидели ещё какое-то время.

А потом лагерь внезапно опустел. Пройдя между землянок, я увидел Комарика. Наверное, его прозвали так, потому что он любил тихо петь себе под нос длинные, заунывные песни — как комар жужжал. Он сидел у костерка, помешивая деревянной ложкой в горшке. По мутноватой поверхности похлёбки завивался парок. Комарик зачерпнул, дунул в ложку, осторожно отхлебнул. Глянул в мою сторону хитрым глазом:

— Что, девка? Кого потеряла?

Я присел у костерка, подоткнув юбку. Стал смотреть, как маленькие язычки огня лижут круглые бока котелка.

— Почему так тихо, Комарик?

Он ещё шумно потянул из ложки кипяток. Выплеснул остаток обратно. Повернулся ко мне:

— А ты не знаешь?

Я не ответил. Он хмыкнул.

— Коль не сказали, значит, и не надо тебе этого.

Мы опять сидели молча. В лесу было тихо, только в ветках щебетали птицы. Да где-то в бездонном синем небе кружила пустельга. Иногда сверху доносился её характерный, похожий на смех крик.

— Скучно тебе здесь?

Задумавшись, я не сразу услышал вопрос.

— В городе, небось, развлечения всякие были? Кавалеры гурьбой?

— Комарик, скажи, как можно здесь остаться? Что для этого нужно? Вот ты — чем ты здесь занимаешься?

Он в изумлении уставился на меня. Рот у него приоткрылся, рука с ложкой опустилась в золу у костра.

— Даже не думай, девка. Бабам тут делать нечего. Кроме одного дела — вот и занимайся.

Комарик даже заикаться начал. С покрасневшим лицом он отвернулся от меня, и принялся яростно помешивать похлёбку.

Обитатели лагеря вернулись на следующий день. Я как раз решил нагреть воды и устроить большую стирку. А ещё вымыть волосы. Конечно, у меня были не такие роскошные локоны, как у моей сестры. Но всё же довольно густые и длинные.

Я несколько раз сбегал к озеру. Потом попросил Фикса развести костерок: "Никто лучше тебя не разводит огонь, Фикс". Узнав, зачем мне столько горячей воды, он принялся было ворчать о бабьих глупостях. Но похвала сделала своё дело. Он самолично перетаскал кувшины ко мне в землянку, добавив от себя один, новенький, буркнув: "Тебе мало будет".

Возился я гораздо дольше, чем ожидал. Это не команда опытных служанок у нас дома. Солнце уже начало склоняться к горизонту, когда я взял гребень и принялся причёсываться. Сидя на табуретке, я водил гребнем по волосам, тихонько мурлыча любовную песенку. Её любила напевать Анни, когда была в настроении. Ни слова, ни музыка по отдельности ничего не представляли собой, но пелись хорошо.

— Красоту наводишь?

Ну почему они все так неслышно появляются? Я посмотрел из-под волос, и увидел нашего предводителя. Он сидел на лежаке, а в руках у него был большой тряпичный свёрток.

— Вот. Принёс тебе кое-что, — он показал свёрток. — Примеришь.

— Благодарю, — тихо ответил я. — Я не стою такого внимания.

— Это точно, не стоишь. Скажи-ка, а правда, что ты в вашем борделе получал побольше некоторых девиц?

— Ненамного. Но, вообще, правда.

— Что же такого в вас находят, что столько дают? Ведь девица, как не крути, лучше!

Я услышал раздражение в его голосе.

— Господин, у вас был тяжёлый день, но вы пришли сюда. Я хочу отблагодарить вас хоть немного.

— Даже не думай! — перебил он. Лицо его пошло пятнами.

Я испугался до дрожи. Но терять было нечего.

— У меня в мыслях не было ничего такого.

Я проворно установил тазик на пол, и вылил туда оставшуюся воду. Пока шла уборка, вода остыла, и пришлось её греть ещё. Чему я теперь был несказанно рад.

— Это ещё что за?.. — буркнул он.

— Просто так хорошие деньги не платят. За одни красивые девичьи глазки. Позвольте снять вам сапоги.

Вскоре я уже установил ему ноги в горячую воду, и принялся осторожно массировать. Массаж у меня получался не так хорошо, как у моей наставницы. "Ничего, ещё научишься" — бодро говорила неунывающая Жюли. Но на главаря разбойников это подействовало безотказно.

Я услышал вздох, и Чеглок подвигался, устраиваясь удобнее.

— Вы все так умеете?

— Почти все. Заведение солидное.

— Ох, хорошо. Был бы ещё девкой...

Я аккуратно разложил на колени чистую тряпицу. Должно быть, Милли держала её для своих целей. Я собирался вытереть ею волосы. Ну что ж. Положил ногу главаря на тряпицу, и принялся просушивать. Потом взялся за другую.

— Если у вас болит голова, я могу помочь.

— Ты и голову так же можешь?

— Что хотите. Могу даже суставы вправить. Если нужно.

— Ну, костоправ у нас имеется, — буркнул он. Но голос был довольный.

Когда я закончил, он опустил ноги на пол, хмыкнул.

— Нет, руки у тебя как надо вставлены.

Нагнулся, и взял меня твёрдыми пальцами за подбородок.

— Что же мне с тобой делать? — спросил глухо, глядя мне в глаза.

Когда он наконец ушёл, я устало вздохнул, отыскал гребень, и принялся заново расчёсывать волосы.

Глава 21

После этого обитатели лагеря так же исчезали ещё несколько раз. Каждый раз после этого Чеглок приносил мне подарки. "Наденешь, пройдёшься. Чтобы все видели". А как-то после очередного возвращения меня нашёл возле землянки Комарик.

Я наблюдал, как работает Фикс. Ворча себе под нос, он чинил мои туфли. Повертев одну в руках, сказал:

— Каблук совсем никуда. Менять надо.

Комарик, сопя, критически оглядел работу Фикса, и кивнул мне:

— Красотка, твой зовёт. Беги скорей. Да не к себе, а к нему.

В землянке предводителя было светло от нескольких масляных ламп с серебряными полированными отражателями. Сам он вместе с Моллем склонился над разложенными на ковре... книгами. Завидев меня, Чеглок кивнул и поманил к себе. Я присел рядом, впившись взглядом в корешки книг. Взял одну в руки. Осторожно открыл, полистал плотные страницы.

— Ну, — нетерпеливый голос предводителя вывел меня из задумчивости, — что скажешь?

— Это очень ценные книги. Прекрасные книги.

— Хочешь сказать, дорогие?

— Они редкие. Мало кто может себе их позволить. Вот эта — это же "Хронография" Жерара Крамма.

Я поглаживал корешки книг, предвкушая, как буду их читать. Но мои мечты развеялись от трезвого голоса Молля:

— Что же, теперь мы сможем взять хорошую цену.

Чеглок кивнул.

— Пожалуйста, не стоит их продавать! — не увидев понимания в их глазах, я сказал умоляюще:

— Ну хотя бы "Хронографию" оставьте! Это в наших интересах!

Сбиваясь и торопясь, чтобы не перебили, я принялся превозносить достоинства книги, упирая на её несомненную пользу. Что достоверное и кропотливое описание всех известных и малоизвестных обитаемых мест, данное автором, очень ценно, и не подлежит никакому сомнению.

Главарь и его правая рука переглянулись. Чеглок кивнул.

Секретарь Теренс, остановив коня, вытащил из-за пазухи аккуратно сложенный лист бумаги, осторожно развернул. Вгляделся внимательно, водя пальцем по листу.

— Судя по карте, мы почти прибыли. Здесь должен быть сосняк. Мы его проезжали, вот он. Так, эта дорога осталась по правую руку. А дальше, ближе к северу, начинается горная гряда...

Они остановили лошадей посреди редкого, пронизанного насквозь солнцем леса. Пели птицы. Ветра не было, воздух был полон запахами разогретых древесных стволов и душистой травы.

Тайс тронул коня, подъехал к Теренсу и заглянул в карту:

— Что именно мы ищем, господин секретарь?

— Одно место, — ровно ответил молодой человек, — на карте его нет. Но его можно найти по отметке, которую я поставил. — Он указал на небольшую галочку.

— Можно поближе взглянуть на вашу карту, дорогой Теренс? — любезно спросил его Тайс.

Секретарь, засомневавшись, покосился на своего хозяина. Тот пожал плечами.

Разбойник повертел лист в руках. Зачем-то перевернул, осмотрев пустой оборот, и вернул молодому человеку.

— Ну же, Теренс, — нетерпеливо сказал Леонел. — Веди нас, наконец.

Они выехали на небольшую возвышенность, поросшую низкорослыми дубами и густыми зарослями шиповника, сплошь усыпанного спелыми красными плодами.

— Вот оно, это место! — сказал секретарь, указывая рукой в гущу орешника.

Впереди виднелся, скрытый за кустами, угол полуразрушенного дома.

Они подъехали поближе. От дома остались лишь потемневшие стены, да полуобвалившийся потолок.

Беглецы спешились и, ведя коней в поводу, подошли ближе.

— Капрал, проверь внутри, — сказал капитан.

— Всё в порядке. Там никого нет. — Рой появился на крыльце, отряхивая прилипшую паутину.

Внутри дома царило запустение. Сквозь дыры в стенах просачивались полосы света, освещая крутящиеся в воздухе клубы невесомых пылинок.

— Здесь никого не бывает? — спросил Леонел, оглядывая остатки того, что когда-то было комодом и широкой кроватью.

— Я слышал, что эти места практически не посещаются, — ответил секретарь, почёсывая небритый подбородок. Он сморщился и чихнул. — Здесь пыльно, но безопасно. Мы можем здесь пробыть довольно долго, и никто этого не заметит.

Они перекусили добытым Теренсом в одном маленьком селении сыром и хлебом. Потом капитан и капрал выбрались наружу и принялись осторожно обследовать близлежащие заросли.

— Теренс, — сказал Леонел, устроившись на остатках кровати. — Ты говорил, что тебя здесь будет ждать верный человек. Где он?

— Мы прибыли раньше, чем я думал, ваше высочество. Я послал голубя с сообщением, что появлюсь не раньше следующей недели. У него есть ещё два дня.

— Тогда нам стоит подумать о ночлеге.

Леонел ворочался на трухлявых досках старой кровати. Тайс с Теренсом, завернувшись в плащи, лежали на полу.

Леонел наконец слез с со своего жёсткого ложа, присел возле них на свёрнутый плащ. Секретарь мерно посапывал. Принц покашлял. Покашлял ещё. Наконец нетерпеливо толкнул лежащего к нему спиной Тайса.

— Эй, ведь всё равно не спишь.

Тот вздохнул и повернулся на другой бок. Спросил сонно:

— Что-нибудь случилось?

— Ничего не случилось вот уже полночи. Я не могу заснуть, вот и всё.

— Не могу ничем помочь. Только посочувствовать.

— Давай хотя бы поговорим.

— Простите, ваше высочество, нам всем нужно отдохнуть.

— Я всё равно не усну. Буду ходить по дому, скрипеть половицами и вздыхать, как замковое привидение.

Тайс, обречённо выдохнув, поднялся и сел, обхватив колени.

— Хорошо, давайте поговорим. Но потом всё-таки лучше лечь спать.

— Согласен.

Прошло время, и на деревьях стали желтеть листья. По воздуху полетели тонкие паутинки. Воздух ночами стал заметно холоднее. А Жак сказал мне, повстречав у озерка:

— Скоро снимаемся. Место будем менять.

И больше ничего объяснять не стал.

Как-то Чеглок позвал меня к себе. Он был один. Засветил лампу, достал аккуратный свёрток толстой ткани, и развернул. С замиранием сердца я увидел ту самую книгу.

— Читай! — велел главарь.

Я сел, поджав ноги, на ковёр. Открыл книгу.

— Что читать?

Он сел рядом. Назвал несколько мест далеко на юге. Его интересовало всё.

Я принялся читать вслух. К тексту прилагались карты. Они были цветные, с игрушечным изображением городов. А также людей и животных, характерных для тех мест. Я долго читал, попутно объясняя непонятные слова. Чеглок переспрашивал, водил пальцем по картам. Я понял, что читать он не умеет.

Наконец главарь отпустил меня, приказав не болтать о том, что сейчас было. Я выбрался из землянки, щурясь от яркого света. Значит, мы собираемся перебираться на новые места.

Погружённый в размышления, я дошёл до края лагеря. Там, как всегда, собиралась компания любителей пометать ножи и топорики по цели. И, как всегда, оставался один победитель — Жак. Который потом и демонстрировал восхищённой публике свои таланты. Я подошёл как раз к главному моменту.

Белобрысый, худенький Жак, весело скаля зубы, кидал сразу два топорика. Цель — старый глиняный кувшин — косо висела на порядком обтрепанном предыдущими бросками шесте.

Оружие летало из руки в руку, да так, что мелькало в глазах. Броска никто не заметил. Глухой стук разбившегося кувшина, и тут же — восторженный крик зрителей. Один топорик валялся на земле, среди осколков, другой торчал из покосившегося шеста.

Я постоял в сторонке, наблюдая. Потом, когда все разошлись, и остался один Жак, подошёл к нему. Тот стоял у шеста, сосредоточенно осматривая последнюю зарубку. Уж не знаю, что он там увидел.

— Жак, — робко позвал я.

— Чего тебе? — отозвался он неласково.

— Ты так здорово это делаешь.

Он повернулся ко мне, глаза его блеснули пониманием. Я понял по его лицу — откажет.

— Научи меня, пожалуйста.

— Нет.

— Но почему?

— Нет, и всё, — он повернулся, чтобы уйти.

— А я скажу, что ты ко мне приставал, — зло сказал я.

Жак обернулся так резко, что я не успел испугаться. Ухватил меня за шею жёсткими, как прутья, пальцами, встряхнул. Совсем близко я увидел его злые глаза.

— Попробуй, — прошипел он. — Пожалеешь.

Тряхнул меня ещё раз, и отпустил. Я понял, что разговор окончен.

— Я могу научить тебя читать, — бросил я ему в спину. Без особой надежды.

Он остановился. Впервые на его веснушчатой физиономии появился интерес. Жак шмыгнул, постучал пальцем по носу, оглядывая меня с головы до ног.

— А ты можешь?

— Ещё как! — важно ответил я.

— Тогда так. Увижу, что от твоей учёбы толк есть — буду и тебя учить. А угрожать мне даже не пытайся. Зубы обломаешь.

Надо ещё сказать, что говорили обитатели разбойничьего лагеря на своём, малопонятном языке. Освоил я всё это далеко не сразу.

Поначалу я мог только улавливать приблизительный смысл. Почти все члены нашей разношёрстной компании были уроженцами разных мест со своим говорком. Даже Молль, претендовавший на благородные, как он их себе представлял, манеры, говорил нечисто. Меня смешили его потуги выдать себя за дворянина. Но показывать ему этого я не стал. Шутить с Моллем было опасно.

А ещё через несколько дней я пошёл на озерцо набрать воды. И увидел у берега Милли. Она лежала, опустив голову в воду, и не шевелилась.

Отшвырнув кувшин, я бросился к ней. Оттащил от воды и перевернул на спину. Лицо у неё было синее. Она не дышала. Холодея, я стал трясти её, хлопать по щекам. Потом в отчаянии приподнял, пытаясь вытряхнуть из лёгких воду.

Меня взяли сзади за плечи и оттащили в сторону. Милли подняли и куда-то понесли. Я всё смотрел на её посиневшее лицо, её остановившиеся, широко раскрытые глаза.

— Не убивайся ты так.

Сзади стоял Молль. Рядом с ним опирался на своё копьецо Тим. Против обыкновения, он не улыбался.

— Она сама так захотела. Вот и всё. — Молль хмурился, покусывая губы.

Я поднялся, стряхнул с одежды прилипший песок.

— Хотите сказать, что она сама утопилась?

Мне никто не ответил.

Потом начались дожди. Мелкие, холодные капли падали непрерывно, методично заливая землю. Все вещи, необходимые в дороге, были собраны. Ненужные — оставлены. Землянки сровняли с землёй. Места кострищ и вытоптанные участки перекопали, и прикрыли принесённым их лесу дёрном. Когда мы снялись с места, ничто уже не говорило, что здесь были люди.

Сначала мы придерживались мест, поросших густым лесом. Затем деревья стали понемногу редеть. Здесь отряд разделился. Часть его, в котором был я, продолжила неторопливо пробираться среди деревьев, а другая, свернув на дорогу, прибавила скорость.

Вечером мы тоже вышли на дорогу. И увидели медленно двигавшийся обоз. Несколько телег, гружённых мешками, прикрытыми от дождя плотной тканью, и карета. Рядом ехали всадники — охрана.

Грач, оставленный при нас за старшего, прямиком направился к ним.

— Куда он? — прошептал я.

На меня шикнули. Наш старший приблизился к одному из всадников. Они остановились, обменялись несколькими словами. Потом Грач обернулся, и коротко свистнул. Наша маленькая группа тронулась с места, последовав за ним. И я увидел, что на лошадях, под видом охраны, наши парни. С телеги мне помахал рукой Фикс.

Я не стал спрашивать, куда делись люди, ехавшие с обозом прежде. Мне дали другое платье, и я переоделся в карете. Со мной устроился Молль. Чеглок с Жаком на лошадях поехали рядом. Тим с видом заправского кучера сидел на козлах.

Молль бросил мне на колени свёрнутые в трубку бумаги.

— На, прочти. Это документы владельцев кареты.

Прочтя, я отложил свёрток:

— Это безумие. Тех людей могли запомнить.

Молль скривил губы:

— Наша маленькая красотка хочет быть самой умной?

— Я подвергаюсь опасности вместе с вами. Я должна знать, на что иду.

— Хорошо, деточка, я тебе объясню, — он наклонился поближе, горячо дыша мне в щёку. — Эти люди нездешние. Они появились здесь недавно, и прибыли по другой дороге. Так что можешь уже сейчас начинать изображать из себя дворянку, госпожу Барбариссу.

— А вы господина Барбарисса? — невинно глянул я на него.

Молль сжал зубы, по челюсти прокатились желваки. Отвернувшись, он уставился в окошко.

Потом впереди показался перекрёсток. Рядом возвышался грубо обтесанный столб. К столбу были прибиты доски — указатели. В стороне виднелся дом с пристроенной коновязью под дощатым навесом. Вывеска гласила: "Постоялый двор "У перекрёстка". Чьи-то лошади уже стояли под навесом.

Мы остановились. Несколько наших всадников слезли с коней, и вошли в дом. Их пришлось подождать. Потом они вышли, сопровождаемые человеком в фартуке. Человек часто кивал, потирая руки. Молль глянул на меня.

— Посмотри сюда, — он распахнул полу кафтана. За поясом у него виднелись рукояти пистолетов. — Не вздумай строить глазки симпатичным парням. И тем более не распускай язык без надобности. Мне позволили тебя пристрелить, если что.

— Посторонних людей это может удивить, вы не подумали?

— Но тебе-то уже будет без разницы.

Я хмуро кивнул.

Мы вошли в дом. Там было тепло. В разожжённом камине ярко горел огонь. К огню протягивала руки худая, белобрысая девица. Оранжевый свет камина бросал блики на её острый носик и угловатые скулы. Её мать, судя по сходству, расположилась рядом, закутавшись в меховую накидку.

Ближе к стойке пила вино группа мужчин. Это было сопровождение обоза, и с ними тройка торговцев в добротных дорожных кафтанах.

Едва мы вошли, все повернулись к нам. А дама у камина приветливо кивнула мне, указав на место рядом с собой. Несмотря на недовольный вид моего спутника, я подошёл и поздоровался с женщинами.

— Дорогая, это просто ужас, — пожаловалась старшая дама. — У нас сломалась карета, и мы сидим здесь со вчерашнего дня. А наглец хозяин за всё запрашивает невозможные цены.

Её дочь скорчила рожицу.

— Прошу прощения. — Молль ухватил меня за локоть. — Мы устали с дороги.

И так сжал мне руку, что женщина обеспокоено сказала:

— О, конечно. Дорогая, вы так побледнели.

Мы поднялись наверх. Если и была у меня мысль кому-то рассказать о себе, то она усохла. "Муж" велел мне ложиться в постель. Потом вышел и запер дверь снаружи.

Глава 22

— Вставай! Живо! — хмурый с утра Молль сдёрнул с меня потёртое одеяло.

Было ещё очень рано. Я сунул ноги в туфли и наскоро пригладил волосы при свете тусклой лампы.

Мы спустились вниз. Там суетились вчерашние торговцы. Обе женщины были здесь. Они сонно зевали, кутаясь в дорожные плащи. Во дворе уже стояли осёдланные лошади. Повозки были запряжены. Возле нашей кареты, похлопывая свёрнутым кнутом по сапогу, прохаживался Тим. Последовала минута предотъездной суеты, возницы и охрана занимали свои места.

Мои новые знакомые забрались в простую, носившую следы починки, карету. С ними устроился один из торговцев, крупный, плотного сложения мужчина. Вскоре мы все потянулись по дороге, разбивая подсохшую за ночь грязь.

Взошло солнце и согрело людей и животных. Лошади пошли веселее. Я высунулся в окошко кареты. Свет тут же загородил гнедой конский бок. Жак насмешливо пожелал мне доброго утра. Невозмутимый Чеглок ехал поодаль. Он молча кивнул.

Ближе к полудню мне невыносимо захотелось на воздух. В карете было душно. Молль дремал, мотая опущенной на грудь головой. То он вдруг просыпался, и отчаянно зевал, рискуя свихнуть себе челюсть, посматривая на меня мутным взглядом.

Я опять высунулся наружу:

— Я хочу сесть вперёд.

Жак присвистнул. Проснувшийся Молль выругался и потянул меня сзади за юбку. Я решительно выдернул подол, приоткрыл дверцу, и, цепляясь, перебрался на козлы к Тиму.

Тот уставился на меня округлившимися глазами.

— Смотри на дорогу, Тимас! — весело сказал я, устраиваясь поудобнее.

Поравнявшись с козлами, главарь склонился с седла:

— Вы что вытворяете?

— Я просто немного посижу здесь, пожалуйста. Там душно.

— Быстро лезь обратно! — прорычал Чеглок.

Впереди послышался короткий птичий посвист. Навстречу нашему обозу двигался небольшой конный отряд.

Вскоре десяток кавалеристов приблизились, и обоз стал. Всадники неторопливо следовали вдоль телег, переговариваясь с возницами и осматривая груз. Предводитель отряда, в дорогой кирасе и с цветастой перевязью на груди, поговорил с пассажирами другой кареты. Кивнул на прощанье, и подъехал к нам.

Приветливо улыбающийся Молль подал наши документы. Нарядный всадник, сосредоточенно нахмурив брови, просмотрел бумаги. Поднял голову и встретился со мной взглядом. Я увидел, как расширились его глаза. Сунув свиток Моллю, офицер тронул коня в мою сторону.

— Прошу прощения, госпожа, — он взялся пальцами за край лёгкого шлема. — Вы меня не помните?

Я посмотрел внимательнее. Он был совсем молодым, моложе моего брата, если бы тот был жив. Из-под шлема выбивались тёмные, кудрявые волосы. На подбородке лиловели заживающие прыщи. Карие глаза смотрели с радостным восторгом.

— Мы останавливались в доме вашего отца. Ваша сестра, прекрасная Эльвира, потом вышла замуж...

Я вспомнил. Это был один из свиты молодых дворян, сопровождавших принца.

— Прошу прощения, молодой человек, — даже сестра не смогла бы отшить его лучше. — Не имела чести быть вам представленной.

Краем уха я услышал сдавленный вздох Тима. Улыбнулся собеседнику:

— Рада была встретить столь любезного офицера. Будьте добры, развейте наше недоумение. Что послужило причиной вашего появления в этот час?

Офицер покраснел, лицо его приняло виноватое выражение.

— В последнее время в наших краях неспокойно, госпожа. Поступили сведения о разбойных нападениях на проезжающих путников.

— О, я уверена, что вы сумеете нас защитить, — я мило улыбнулся, похлопав ресницами.

— К сожалению, мы не можем сопроводить вас, нам нужно проследовать дальше. Рекомендую устроиться в одном из ближайших поселений до наступления темноты.

Молодой дворянин учтиво поклонился в седле, и, позвав своих людей, двинулся по дороге, прочь от нас. Тим щёлкнул кнутом, возницы понукнули лошадей, и наш обоз тронулся.

Некоторое время мы ехали молча. Потом Тим шумно вздохнул, снял шапку и вытер потный лоб:

— Пронесло...

Посмотрел на меня широко раскрытыми глазами:

— Ну ты, красотка, даёшь!

Всё это время молчавший Чеглок бросил:

— Полезай в карету.

Он был бледен. Я взглянул на него, и беспрекословно повиновался.

В карете я уселся на жёсткие подушки сиденья, и перевёл дух. Руки тряслись мелкой дрожью. Молль хмуро посмотрел на меня:

— Вы и правда знакомы с этим молокососом?

— Он обознался.

Я отвернулся, принявшись разглядывать обивку кареты.

За день мы миновали несколько указателей, установленных на развилках дороги. Наши попутчики хотели преодолеть как можно большее расстояние за день, чтобы восполнить упущенное время. Когда солнце стало клониться к горизонту, всадники стали внимательно вглядываться в столбы у обочины.

Потом обоз замедлил ход. Я увидел в окошко, как возницы и парочка охранников собрались кружком, и стали горячо спорить, показывая руками то на солнце, то на дорогу. Наконец один плюнул, махнул рукой и отошёл к телеге. Остальные, обменявшись несколькими словами, тоже заняли свои места.

Мы снова тронулись. Вскоре показался очередной указатель. Наши попутчики при виде его повеселели. И обоз свернул на дорогу, отходившую влево от указателя.

Карета прибавила ход, и колёса принялись подпрыгивать на неровностях грунтовой дороги. Я облегчённо вздохнул в предчувствии скорого отдыха на постоялом дворе. На указателе, мимо которого мы сворачивали, значилось: "Постоялый двор "Свинья и поросята".

Карета стала замедлять ход, и вскоре остановилась. Я хотел было выглянуть в окошко, но Молль резким тоном велел сидеть и не двигаться. Потом он привстал, придерживая полы кафтана, и приоткрыл занавеску на окошке.

Снаружи слышались странные звуки. Молль некоторое время прислушивался, склонив голову. Потом открыл дверцу, и, прорычав мне: "сиди здесь!", выпрыгнул наружу.

Едва он вскрылся, я вскочил с места и прилип к занавеске. Я слышал только топот ног, глухой стук и лязг.

Потом раздался ужасный крик. Он длился, пока не поднялся до нечеловеческого визга, и внезапно оборвался.

Я сильно вздрогнул, потерял равновесие и судорожно уцепился за дверцу. Та раскрылась, и я вывалился наружу.

Мы стояли посреди реденького леса. Дорога здесь начинала сужаться, прорастала травой и пропадала в густом кустарнике. Немного в стороне темнели какие-то полуразвалившиеся постройки. Я огляделся.

Рядом с соседним возом лежал человек. Это был охранник. Оружие в неловко вывернутой руке упиралось ему в бок. Но его это уже не волновало. Ещё один, возчик, свешивался из телеги. С волос его текла тонкая тёмная струйка, пятная дорогу.

У дальних телег суетились люди. Я всмотрелся туда, и не сразу заметил, как из-под ближайшей телеги выбрался человек. Весь перепачканный и покрытый пылью, он бросился к нашей карете. Человек — это был один из возчиков — почти добежал до переднего колеса, как вдруг запнулся, взмахнул руками, и повалился ничком. Скребя скрюченными пальцами землю, он ещё пытался ползти. Из спины его торчало тонкое древко.

Вцепившись в ступеньку, я застыл на месте. Вразвалку подошёл Тим, наступил мужчине ногой на спину, и выдернул своё копьецо. Окинул меня диким взглядом, и так же неторопливо удалился.

Неощутимо переступая, я подобрался к лежащему на земле возчику. Наклонился, собираясь осмотреть рану. По его телу внезапно прошла судорога. Он дёрнулся раз, другой, и застыл.

Разрываясь между страхом и жадным любопытством, казавшимся мне самому ужасным, я пошёл вдоль обоза. Пройдя мимо телеги, вышел к карете наших попутчиков. Дверцы её были распахнуты насквозь. Она стояла, склоняясь на одну сторону. Обойдя карету, я понял, почему. С той стороны из дверцы, наполовину высунувшись наружу, лежало тело толстого торговца. Что это был он, я догадался по его сложению и одежде. Головы у него не было.

В глазах у меня поплыли лиловые круги. Я сложился пополам, и меня вырвало.

Когда во мне уже не осталось ничего, кроме желчи, я, скорчившись, отошёл от кареты. Пробрался мимо тяжело гружёного воза, затянутого грубым полотном, и увидел впереди собравшихся в круг разбойников. Направился к ним, и вступил ногами во что-то мягкое. В панике не сразу понял, что вижу. Оказалось, это меховая накидка давешней дамы. Немного поодаль белел полотняный комок — смятая нижняя юбка.

От группы собравшихся у телеги раздался гомон, и громкая брань. Они немного расступились: только что получивший рану Грач, держась за руку, отходил в сторону. В центре круга остался рослый мужчина. Это был начальник охраны обоза наших попутчиков. Камзол его в нескольких местах был распорот и пропитан кровью. У ног охранника лежал его товарищ, очевидно, выбывший из схватки.

Начальник охраны поудобнее перехватил тяжёлый офицерский палаш. В другой руке он сжимал короткий клинок. Лицо у него было отчаянное. Очевидно, он собирался дорого продать свою жизнь.

В круг вошёл Чеглок. В правой руке у него был охотничий нож, левая обмотана курткой. Он медленно пошёл к противнику, двигаясь по кругу. Зрители потеснились, освобождая пространство для боя, и закрыли мне обзор своими спинами.

Завертевшись на месте, я подбежал к возу. Уцепившись за обод колеса, попытался взобраться на ось. Потом в тесном круге зрителей снова появился просвет, и я увидел.

Всё было кончено. Рослый начальник охраны опустился на колени. Палаш выпал из его руки. Потом он медленно повалился набок. Зрители восторженно зашумели. Чеглок спокойно принялся вытирать окровавленный нож.

Круг распался. Оставшийся на месте схватки Бобр снял с поверженных охранников оружие, а затем добил двумя точными ударами.

Я стоял у воза, не решаясь ни пойти дальше, ни убежать. Меня заметили.

— Кажется, наша красотка решила принарядиться? — сказал Молль. Он улыбался. От дурного настроения не осталось и следа. Белые зубы его блестели, подчёркнутые курчавой бородкой.

Я опустил глаза. В моей правой руке была зажата меховая накидка.

— Мне хотелось отдать её хозяйке.

Хмурый Чеглок взял у меня накидку, и отбросил в сторону:

— Я тебе получше найду.

Заночевали мы в тех самых полуразрушенных строениях. Перед этим я увидел, как захваченный обоз — телеги и карету — загоняют в лес. Я ожидал шума и треска, когда они будут продираться через заросли. Но повозки исчезли тихо, только закачались, шурша, ветки густых кустов.

В путь мы тронулись затемно, а к полудню повстречали небольшое селение. В селении была гостиница, и пост солдат. Мы благополучно миновали их, и выехали на хорошо укатанный тракт.

Глава 23

Дорога теперь всё время шла вверх, прежде покатые холмы превращались в настоящие горы. По их склонам взбирались рощицы вечнозелёных растений.

В ближайшем городке, где проводилась ежегодная ярмарка, мы избавились от большей части нашего имущества. А ещё через несколько дней разбили лагерь в хвойном лесу, зажатом между гор.

Предводитель разбойников не дал никому отдохнуть ни минуты. Стоило остановиться, все принялись за дело. Были устроены землянки, отхожее место. К концу дня все валились с ног, но работа была закончена.

Мне понравилось на новом месте. Лес здесь был густой, дикий. Наверное, в некоторые уголки никогда не ступала нога человека. Иногда я уходил от лагеря, находя всё новые укромные полянки, и чудесные, освещённые солнечным светом рощицы. Воздух был такой, что кружилась голова. Его можно было пить, как вино. И почему-то я совсем не боялся заблудиться. Стоило мне отойти от лагеря, во мне словно раскрывалась карта, и я всегда знал, где нахожусь.

Однажды меня позвали к Чеглоку в землянку. Знакомая мне Хронография была разложена на ковре. В книге открыли новую страницу. Там были горы, реки и дороги, извивающиеся меж аккуратно нарисованных ёлочек.

Главарей интересовала одна дорога. Она тянулась от границы, проходя мимо городка, окружённого на карте миниатюрным частоколом. Потом дорога начинала петлять, входила в лес, пересекала горную речку, и выбегала на большой тракт.

Меня просили прочесть все относящиеся к ней надписи. Я старательно читал, мои слушатели водили вслед прочитанному пальцами. Они стали тихо переговариваться, а я присмотрелся к месту, где линия проходила через реку. Там не был нарисован мост, как я сначала подумал. Скорее, здесь было указано направление, в котором следует переправляться. Среди стилизованного изображения кустов у берега я увидел не замеченные мною ранее буквы. Они были вписаны вручную, и чернила местами расплылись. Там было маленькое о, п, ещё п побольше, и стрелка, указывающая вниз.

— Что ты там вынюхиваешь? — вырвал меня из задумчивости голос главаря.

Я показал. Они посмотрели, потребовали объяснений. Я ничего не смог сказать. Они немного подумали и махнули рукой.

Потом меня отпустили, и я ушёл к себе. Но загадочная надпись не давала мне покоя. Что могли означать эти буквы? И название речки показалось мне смутно знакомым. Я мучился, ворочаясь на своём лежаке, пытаясь вспомнить, пока не заснул.

Мне снился жуткий сон. Начинался он вполне невинно. Не так, как предыдущие. После случая с обозом мне долго не давали спать воспоминания. Стоило закрыть глаза, и я видел всех этих людей, наших попутчиков — сначала живых, а затем мёртвых. Только на новом месте, постепенно, впечатления стали бледнеть.

Этот сон был необычным. Сначала всё шло хорошо. Вот я сижу у реки, той самой, и смотрю на воду. Светит солнце, по реке бегут мелкие волны, искрясь на свету. Я смотрю на противоположный берег. Только что там никого не было. Теперь напротив стоит мой брат Петер. Я вижу его очень отчётливо. Он глядит на меня с укоризной и качает головой.

— Сестрица, сестрица, как же ты могла забыть это место?

И я вдруг понимаю. Река, переправа, сильное течение, подводные камни — место, где утонул Петер. Смысл надписи, сделанной вручную на карте, стал прост и очевиден.

Я вдруг замечаю, что одежда брата покрыта речной травой и тиной. Потом Петер берёт свою голову, поправляет её синими пальцами, и она свободно проворачивается в воротнике.

— Братик, что у тебя с головой? — в невыразимом ужасе спрашиваю я, и он отвечает:

— Меня протащило по камням. Думаешь, это просто? Посмотри, что стало с моей лошадью, — он показывает на стоящего рядом коня. Тот тоже покрыт тиной, а ноги его оказываются вполовину короче обычного.

— Обломились, вот так-то, — замечает Петер, и опять обращает взор на меня.

— Твой друг умрёт, — говорит он.

— Нет, — взмолился я, — нет, пусть это будет не он.

— Хорошо, — говорит брат, — пусть это будут они. Тебе тоже грозит смерть. Ты знаешь, что...

Он внезапно оборачивается, смотрит на что-то, невидимое мне, а я просыпаюсь.

Я подскочил на своём лежаке, хватая воздух ртом, и чувствуя, как колотится сердце. Опустил ноги на пол, и наткнулся на черепки разбитого кувшина. Тот стоял на сундучке у изголовья. Должно быть, я столкнул его, ворочаясь во сне. В ушах у меня ещё стоял звон бьющегося кувшина, и голос покойного брата.

В землянке показалось невыносимо душно. Я откинул тряпку, закрывающую вход, и выбрался наружу. Была глубокая ночь.

Я двинулся в сторону центральной землянки. В темноте ночи она выглядела только чуть более чёрным пятном. Я уже нащупывал вход, когда железные пальцы ухватили меня за плечо так, что я вскрикнул.

— А, это ты, Тайса, — это был наш ночной страж, Бобр. — Что, приспичило?

— Мне нужно срочно поговорить с Чеглоком...

— Что тебе нужно, я знаю, — перебил он. — Только не пущу. Сама знаешь, ночь накануне дела.

Это все знали. Перед тем, как идти на дело, главарь ложился засветло. "Мне не нужны сонные мухи", — говорил он. Поэтому обычно в таких случаях лагерь затихал очень рано.

— Если что-то срочное, скажи мне, утром будут выезжать, передам.

Я замялся. Постепенно ужас проходил, оставляя место сомнению. Я почувствовал себя глупо. Что я скажу? Что девица видела страшный сон? Все посмеются, только и всего.

— Я не могу тебе сказать. Подожду здесь, пока он выйдет.

— Тогда пойди к себе, оденься. Ночь на дворе, а ты в исподнем.

Я посмотрел на себя, и понял, что выскочил из землянки в одной ночной рубашке. Теперь влажная ткань холодно липла к телу. Направившись к себе, я услышал вслед:

— Эй, красотка! А где твои титьки? — и Бобр засмеялся.

Пока, сидя у землянки, я ожидал пробуждения лагеря, настроение моё успело смениться множество раз. То я решал ничего не говорить, и немедленно идти спать. То так же решительно собирался предупредить, и будь что будет.

Должно быть, я задремал. Потому что, когда, вздрогнув, поднял голову, уже светало. Участники дела уходили. Решившись, я бросился вслед.

Остановив главаря, я выпалил единым духом всё, что мог сказать.

Уже договаривая, заметил изумлённые лица окружающих. Стоило мне замолчать, как Молль, укоризненно качая головой, зацокал языком. Я перевёл взгляд на Чеглока и увидел его ледяные глаза. Я совершил ужасную ошибку. Мне следовало всё сказать без свидетелей. Я опустил голову, ругая себя в душе. И оплеуху, отвешенную Чеглоком, посчитал вполне заслуженной.

Они ушли, а я всё стоял, глядя им вслед.

— Ну, и где же твой человек?

— Он должен подать условный знак, — секретарь, нахмурившись, посмотрел на солнце, сияющее сквозь ветки деревьев. — Ваше высочество, не стоит вам здесь находится.

— Мы можем спрятаться вон в тех кустах, — капитан указал на ближайший орешник. — Оттуда всё прекрасно видно.

Пробравшись сквозь кусты, они стали ждать. Свистали птицы. Шумел ветерок в высоких кронах деревьев.

— Сигнал, — капитан осторожно отвёл в сторону ветку.

— Я ничего не слышал.

Теренс вышел на середину небольшой полянки, покрытой густой травой и растущими повсюду молодыми деревцами. Из-за куста шиповника выскользнул человек. Постоял, озираясь, и двинулся к секретарю. Они обменялись несколькими словами, Теренс обернулся и помахал рукой.

— Этот человек сказал условные слова, — секретарь вернулся к ожидавшим результатов встречи беглецам. — Он обещает, что проведёт нас до самого места.

Они вывели лошадей на полянку. Проводник уже сидел на маленькой мохнатой лошадке. Это был крепко сбитый, ещё молодой мужчина. Потёртая, но добротная кожаная куртка его была украшена бляхами из чернёного металла, на широкой перевязи висел бывалого вида палаш. Неопределённого цвета волосы собраны сзади в короткий хвост.

Не дожидаясь, пока все подтянутся, проводник толкнул пятками лошадиные бока, и направил свою лошадку в просвет между кустами. Остальные последовали за ним.

Было ещё раннее утро. Неяркое солнце скользило вслед за ними, опуская прозрачные столбы света сквозь заслоняющие небо кроны деревьев. В густых зарослях орешника и дикой малины возились и посвистывали птицы. Раз впереди, на краю очередной полянки, они увидели большой тёмный силуэт.

— Олень, — сказал, приглядевшись и переведя дух, Леонел.

Двигались не останавливаясь. Перекусили хлебом и сыром, не слезая с седёл. Скудный обед запили водой из фляжек.

Вскоре дорога пошла через холмы, густо поросшие лесом. Солнце почти пропало из виду. Из густой травы, треща крыльями, вспархивали куропатки. Потом появились рощицы низкорослых, узловатых хвойных деревьев. Холмы стали теснится друг к другу. Маленький отрад выстроился гуськом, следуя за проводником.

На маленькой проплешине, образовавшейся после вывороченного с корнем дерева, проводник остановил лошадку и посмотрел на небо. Теренс подъехал к нему, они спешились и взялись внимательно рассматривать карту.

Остальные тоже слезли на траву, разминая онемевшие ноги.

— Вот эта рощица, и тропинка между холмами, — говорил проводник, тыча пальцем в карту. — Потом вот сюда, вдоль расщелины, видите?

— А как мы пройдём мимо крепости Контанс?

— Вот здесь. По этой тропе вдоль оврага.

— По этой тропе мы мимо крепости не пройдём, — это сказал незаметно подошедший Тайс. Во всё время пути он держался позади всех. Но теперь подошёл к шепчущейся парочке, и стоял рядом с ними.

Проводник обернулся. Глаза его округлились.

— Куда нас ведёшь? — резко, низким голосом спросил Тайс.

Проводник отшатнулся, вцепившись побелевшими пальцами правой руки в пряжку у горла.

— В Сухой лог, мы идём в Сухой лог, — сказал он сдавленно.

Последовавшего за этими его словами движения никто не уловил. Мелькнула рука Тайса, а проводник обмяк и тяжело осел на траву. Разбойник присел рядом, мгновенно стянул с него ремень, и деловито принялся вязать проводнику руки.

— Ну-ка, отойди, приятель, — острие ножа капитана ткнуло Тайса в шею.

— Объясните ваши действия, милейший, — сказал раздражённо Леонел. — И побыстрее.

— Сначала нам стоит как следует связать этого человека.

— А может, начать с тебя? — рыкнул капитан.

— Подождите, Фицпауль.

— Ваше высочество, — секретарь переводил взгляд с одного на другого, — я готов поручится за этого проводника!

— Прежде чем ручаться, стоит сперва изучить местность, по которой идёте! — фыркнул Тайс.

— У меня есть карта!

— Пустите её на папильотки!

— Замолчите все! — крикнул Леонел.

Лицо его пошло пятнами. Он обвёл всех взглядом. Остановился на Тайсе.

— Ты. Говори.

— Ваше высочество, мы идём не той дорогой.

— Продолжай.

— Мне приходилось бывать в этих краях. Я не знал сначала, куда мы идём. Но когда услышал разговор вашего секретаря с проводником, и увидел, как он указывает путь...

— А ты знаешь, как пройти?

— Сомневаюсь, что это знает даже наш проводник. Мы там раньше не ходили. Но в любом случае, я бы не стал ему доверять.

— А я теперь не знаю, можно ли доверять тебе, — ответил Леонел, тяжело глядя на бывшего разбойника.

Леонел, Теренс, Фицпауль, и Рой сидели кружком, глядя на язычки пламени, трепещущие над маленьким костерком. Лица их были хмурыми.

— Что теперь делать, Теренс? — в сотый раз спросил принц осунувшегося секретаря.

Тот глубоко вздохнул, зябко охватил себя руками:

— Я был так уверен в этом человеке.

— Но карта, карта не может обманывать?

— Это хорошая карта. Вопрос в том, как найти нужный путь.

Они посидели молча, в тяжких раздумьях.

— Рой, — окликнул Леонел гвардейца, — приведи сюда нашего разбойника.

Рослый капрал неслышно поднялся и исчез в темноте. Вернулся, ведя за собой связанного Тайса.

— Присаживайся, — Леонел указал на ворох листьев рядом с секретарём.

Разбойник послушно уселся. Повозился, устраиваясь поудобнее. Взглянул на принца. Тот задумчиво наблюдал за ним. Наконец спросил:

— Ты уверен, что не знаешь безопасный проход через горы?

Разбойник отрицательно покачал головой.

— Скажи, почему ты ударил нашего проводника?

— Я же сказал, мы шли ...

— Это я слышал.

Тайс пожал плечами. Повертелся на месте, подвигаясь ближе к костру:

— Этот человек опасен. Когда-то мы были в одной шайке. Я видел его в деле. Вы бы глазом не успели моргнуть, как он кого-нибудь прикончил бы, и удрал.

— Я его знаю? — тихо спросил Леонел. — Из твоих рассказов...

— Не слишком хорошо.

— Теренс, господа гвардейцы, — принц оглядел маленький лагерь. — Осмотрите ещё раз всё вокруг, и выставьте караул. Мы с господином Тайсом пока побеседуем.

Несколько дней прошли после ухода отряда под предводительством Чеглока. Всё это время я убеждал себя, что ничего страшного произойти не может.

— К чему волноваться? — говорил я себе. — Ведь эти люди — разбойники. Ты ничего им не должен. Во всём виновато твоё преувеличенное чувство ответственности. Чем меньше таких людей в стране, тем лучше.

И я в который раз принимался выбивать уже совершенно чистый коврик, или отдраивать подаренный Чеглоком пузатый расписной кувшинчик.

Фикс, оставленный в лагере, смотрел сочувственно, и то и дело предлагал свою помощь по самым пустяковым поводам. А я-то считал, что держусь превосходно. Наконец я рявкнул на него. Но он не обиделся, а лишь отошел в сторонку.

— Эй, осторожнее! — раненого опустили на землю.

Как ни ожидал я их возвращения, момент появления отряда всё равно пропустил. Они вдруг оказались в лагере.

Бобр сидел на земле, баюкая ногу, прикрученную к ровно выструганной палке. Голова Чеглока была обмотана тряпкой с присохшим бурым пятном. Предплечья Жака были покрыты глубокими ножевыми порезами, уже слегка подсохшими. А когда он повернул голову, я заметил кровавые ссадины на его подбородке.

Вернулись не все. Не хватало двоих человек.

Потом меня позвали в землянку предводителя.

Когда, пригнувшись, я забрался внутрь, там уже собралось много народу. В землянке были те, кто обычно собирался перед выходом на дело. Все молчали, пока я шёл к свободному месту. Я уселся на пол, поджав ноги.

Речь шла о неудавшемся деле. Участники по очереди брали слово и высказывались. Говорили разное, но все сходились в одном: неудачи никто не ждал. У речки, казавшейся быстрой, каменистой, но не опасной. Никто не ждал, что в ответственный момент нападающих собьет с ног сильное течение. И что жертвам, казавшимся беззащитными, удастся нанести ответный удар.

— Раньше такого не было, — говорил Филин. — Чтобы за раз таких парней потеряли.

— Раньше у нас и бабы знали своё место, — это был Грач.

Этого я от него не ожидал. Мне всегда казалось, что Грач мне симпатизирует.

А он продолжал:

— Хотелось бы знать, что эта девица на самом деле хотела? Все знают, нельзя тревожить людей перед походом. Мы не собираемся больше терять людей.

— Ни одна девчонка не стоит того, — промурлыкал Молль. — Но, мы уверены, она не хотела ничего дурного.

Чеглок сидел, опустив глаза, и водил рукой по ножнам, висящим на поясе. Теперь он оглядел собравшихся. Остановил взгляд на мне и отвернулся.

— Это я виноват, — говорил он негромко, но его все услышали. — Мне следовало ещё накануне прислушаться к её словам о переправе. Эта глупая девчонка пыталась о ней рассказать, а мы, умные парни, не обратили внимание.

Поднялся шум. Говорили все, перебивая друг друга. Я случайно взглянул на Молля, и заметил странное выражение, промелькнувшее в его глазах. Казалось, он был чем-то доволен.

Потом снова заговорил главарь, и все стихли. Он упомянул некую Сизую гору. И что по пути назад собирается посетить "старуху". И возьмёт с собой меня. При этих словах повисло молчание.

На этом всё и закончилось. Землянка опустела. Вскоре в ней остались лишь я и Чеглок. Потом он посмотрел на меня.

— Ты ещё здесь?

Я поспешно выбрался наружу.

Глава 24

— Стоило ли тащиться в такую даль? — я краем уха услышал приглушённый голос Молля.

— Лишний раз таскаться по Южной дороге?

Полуденное солнце пекло невыносимо. Узкая просёлочная дорога, по которой мы ехали, вилась между редких сосновых рощиц. Стояла весна, но жарко было по-летнему.

Детство моё прошло в более суровых местах, и весна у нас означала не столько жару, сколько грязь и пронизывающий ветер. Я скоро полюбил солнце, и вечнозелёные леса. Но сегодняшнее пекло утомило даже меня.

Нас было пятеро. Мы выехали с утра, и приближались к выезду на большой тракт. Там должны были свернуть с дороги, и тогда нам оставался недлинный, но извилистый путь — лесами до лагеря.

Накануне мы побывали в маленьком селении в горах. Селение это состояло всего из несколько домов. Собравшееся там общество нельзя было назвать приятным. Как я понял, в нём время от времени сходились для ведения дел и решения разнообразных вопросов такие же разбойники, как мы. Чеглок с Моллем были здесь хорошо известны. На меня косились, но вопросов не задавали.

Я ехал на своей лошадке под полуденным солнцепёком, и вспоминал, как мы побывали в селении впервые. Наши главари, а также Жак, Сапог, Бобр и я прибыли туда поздно вечером, и Чеглок с Моллем сразу ушли вместе. Мы с Жаком и остальными пошли устраиваться на ночлег. Заночевали в одном из домов.

Наутро произошла неприятность. Мы уже собирались уезжать. Мои товарищи отправились к лошадям, а я присел на лавку у двери. Поодаль сидели несколько мужчин. Они покосились на меня, и отвернулись.

Потом я услышал, что речь идёт о некой девице. Разговор пересыпался пошлыми комментариями, и игривыми предположениями. Вскоре я начал подозревать, что говорят обо мне. Я уже собрался встать и уйти, когда к компании прибился ещё один человек. От него сильно несло дешёвым бренди. Разговор стал громче. Я решительно встал с лавки, и услышал:

— Постой, девочка, — это был вновь прибывший. Он ухмылялся, пьяные глазки щурились. — Это не тебя я встречал в борделе в городе Маассе? Ты там никому не отказывала.

Он ухватил меня за локоть. Мне в лицо пахнуло, как из бочки. Я попытался вырваться, но он держал на удивление крепко.

— Отпусти девку, — это был Чеглок. — Она не хочет.

— В чём дело, парень? У нас правило — любая девчонка может здесь поменять кавалера. — Мужчина ухмылялся, и я понял, что он не так уж и пьян.

Я заметил только размазанное движение, и тот, кто держал меня, осел в пыль, держась за живот. Его стошнило.

— Не хватайся за чужое, — Чеглок неторопливо повернулся спиной и поманил за собой меня. — Мы уходим.

Я оглянулся. Мужчина, которого только что тошнило, поднял голову. Глаза его злобно блеснули. Рывком он вскочил на ноги. Выхватил небольшой арбалет, торопливо взвёл и направил в спину сопернику.

Я прыгнул к нему под руку. Тетива щёлкнула. Короткая стрела, прогудев шмелём у меня над ухом, ушла в небо.

Тут же меня толкнули. Я полетел на землю, больно ударившись коленками и локтями. Поднялся, собирая с лица рассыпавшиеся волосы, и увидел конец стычки. Зачинщик спора держался руками за горло. По рукам бежали, проталкиваясь меж пальцев, кровавые ручейки. Его товарищи попытались было вскочить со скамьи, но осели на место — Молль, качая головой, положил руки на рукояти пистолетов.

Потом мы уехали. Я, пугливо оглядываясь, подъехал к Жаку, и тихо спросил, не будут ли нам мстить. Он ответил равнодушно, что такие вещи случаются постоянно. Почему он сам не вмешался? Когда спор из-за женщины, никто не вмешивается. И я отстал, размышляя о том, что бы случилось, если бы всё пошло по-другому.

Сейчас путь наш из селения пролегал по совершенно глухим местам. Лес здесь был дикий, густой. Только иногда проглядывало солнце за кронами деревьев. Потом сосны стали сменяться дубами. Под ногами вились нити стелющихся трав, топорщились низкие кусты, усеянные молодыми листочками. Здесь во множестве попадались непролазные заросли шиповника и спутанной малины.

Наконец мы спешились и пошли, ведя лошадей в поводу. Потом Чеглок передал Жаку поводья коня, и мне велел сделать то же.

Мы двинулись дальше вдвоём. Забрались в казавшийся совсем непролазным куст шиповника. Чеглок продирался впереди, я за ним вслед. Потом ветви разошлись, и мы оказались на круглой поляне. В её середине стоял деревянный домик. Совсем низенький, с крышей, густо заросшей травой. Возле трубы торчало даже небольшое деревце.

Рядом с дощатой дверцей дома стояла вместительная бочка с дождевой водой. К ней прислонился треснувший глиняный кувшин. Чеглок порылся у себя за пазухой, вытащил тряпичный свёрток, и бросил в кувшин. Свёрток глухо звякнул.

Мы постояли у двери. Потом послышался кашель, и дверь, пронзительно скрипнув, отворилась. Такой же скрипучий голос произнёс:

— Ну, входите, коль пришли.

Внутри было темно, лишь мерцала масляная лампа на лавке у окна. В единственной комнатке нас встретила старуха. Выглядела она настоящей ведьмой. Впустив нас, она отошла к стене, увешанной пучками сушёных трав, остановилась там, засунув руки под передник, и принялась разглядывать гостей птичьими глазками.

Мой спутник вежливо поклонился:

— Любезная Матильда. Прости за беспокойство.

— Ах, это ты, птицелов, — старуха говорила насмешливо. Голос у неё был хоть и скрипучий, но бодрый.

Я тоже присел в поклоне. Она перевела взгляд на меня. Её серые глаза, окружённые сеткой морщин, сощурились.

— А это кто ещё? Я же просила не таскать ко мне девок!

— Это...

Матильда махнула на него рукой.

— Подожди. Подойди ко мне, деточка.

Я подошёл к ней поближе. Старуха склонила голову, разглядывая меня. При этом лицо её совсем скрылось под спутанными прядями не то светлых, не то совсем седых волос. Хорошенько насмотревшись на меня, она перевела взгляд на Чеглока.

— Зачем ты притащил сюда это?

Я похолодел. Чеглок ответил хрипло:

— Я хотел спросить твоего совета, мудрая Матильда.

Она помолчала, постукивая пальцем по носу. Потом сказала:

— Деточка, выйди. А ты останься. Я дам тебе совет.

Я вышел за дверь. После темноты дома рассеянный свет леса показался мне ярким. Чеглок долго не выходил, и я пошёл вокруг домика. У задней стены обнаружился маленький огород, засаженный овощами. В отдельном его уголке росли пряные травы. Дотянувшись, я сорвал и растёр в пальцах листик душицы. Поднял голову, и увидел слепой глаз окошка, прорубленного в задней стене. Окошко было затянуто бычьим пузырём.

Что-то потёрлось о мои ноги. Это был тощий чёрно-белый кот. Я почесал его за ухом. Он ещё покрутился около меня и ушёл. Я вернулся к входу в дом. Мирно щебетали птицы, солнце грело круглую поляну.

Я уже начал беспокоиться, но тут из двери вышел Чеглок. По его виду ничего нельзя было понять. Кивнув мне, он пошёл прочь от домика. Мы снова пробрались через кусты, и вышли к нашим лошадям.

По нашем возвращении в лагерь в центральной землянке собрался совет. А потом на отшибе лагеря была устроена ещё одна землянка. Чеглок отвёл меня туда и велел устраиваться на новом месте. Достал из-за пазухи тряпицу, осторожно развернул. Это был стеклянный шар. Он вручил его мне, и усмехнулся:

— Вот теперь я знаю, что с тобой делать.

Я молча смотрел на шар у меня в ладонях.

Чеглок сказал:

— Будешь у нас вроде Матильды.

— Я не смогу.

— Тогда ты умрёшь. — И он вышел.

Удивительно, как много человек может, когда у него нет выхода. Через небольшое время я привык к своему положению, и даже приобрёл авторитет. Суеверие и неграмотность большинства разбойников сделали своё дело. Теперь, если даже они сами, по моему убеждению, могли с чем-то справится, они прежде бежали ко мне. Я смотрел в стеклянный шар, если нужно, использовал лечебные травы И всё ждал, когда все засмеются, и скажут: "Хорошая была шутка! Ну, хватит, поигрались и будет!" Но этого не происходило.

Так прошло несколько лет. Мы кочевали с места на место, нигде подолгу не задерживаясь. За это время состав нашего маленького отряда почти не изменился. Чеглок был хорошим командиром. Менялись только его любовницы, приходили, оставались некоторое время, потом исчезали. И всё начиналось сначала.

На исходе второго года я заметил, что подрос. Окреп. Однажды я со смешанным чувством ужаса и радости увидел на своём лице признаки отрастающих усов. В панике тут же кинулся к главарю. Ворвавшись к нему в землянку, спугнул оказавшуюся в тот момент с ним очередную его девицу. Та в страхе забилась в угол. Все его девицы почему-то меня боялись. Отослав девушку, Чеглок выслушал меня, порылся у себя в сундучке и вручил бритвенные принадлежности.

Глава 25

Вздрогнув, я выпрямился в седле и вцепился в поводья. Предавшись воспоминаниям и задремав под жарким солнцем, я не заметил, как мы выехали на тракт. Самый короткий и опасный участок пути. Ни впереди, ни позади нас никого не было видно. Я снова прикрыл глаза, собираясь ещё немного подремать. И тут у развилки показались верховые.

Это был патруль. Уходить с дороги было поздно, и мы продолжали двигаться вперёд. Обычно нас мельком оглядывали, и пропускали.

Мы их уже почти миновали — несколько конников в цветах местного гарнизона, когда один патрульный положил руку на поводья моей лошади.

Я взглянул ему в лицо. Это был рыжеволосый молодой человек, весь в веснушках. И я узнал его. Тот переход с чужим обозом казался мне уже нереальным. Я почти забыл всех этих людей, и рыжего мальчика в новеньком мундире рядом с командиром. Теперь он был в офицерских нашивках.

Я смотрел, как на его мальчишеском лице бледнеют веснушки. Он сказал срывающимся голосом, глядя мне в лицо:

— Это вы. Как странно. Каждый раз, как мы видимся, происходят неприятные события, вам не кажется?

Я открыл рот, мучительно подыскивая ответ. Но он не дал мне вставить слово.

— Кто-то тогда поменял указатель на дороге, и целый торговый обоз исчез на заброшенном участке пути. А вы ведь тогда были с ними? Рад, что вы в добром здравии! Может быть, вы ответите на мои вопросы?

Он повернулся к рядом стоящему всаднику, и сделал знак рукой. Одновременно произошло сразу несколько событий.

Я услышал тихий, переливчатый свист охотящейся хищной птицы. Невольно поднял голову. Тут же Молль выстрелил из обоих пистолетов.

У меня заложило уши. Веснушчатый офицер повалился с коня. Другой всадник рядом с ним клонился в седле, на боку у него расползалось кровавое пятно. Выстрелить больше не успел никто.

В оцепенении я смотрел, как две группы вооружённых людей молча и страшно режут друг друга. Слышен был лишь лязг, топот кружащихся коней, и тяжёлое дыхание.

Никто не мог взять верх, когда на дороге показались конники, сопровождающие чью-то карету. Заметив издали схватку, они поспешили к нам. Я видел, как взлетала пыль из-под копыт их лошадей. Мы рванулись с дороги.

Оставшиеся в сёдлах патрульные бросились за нами. Молль бросил мне пистолет: заряжай. Но наши преследователи успели выстрелить первыми. Отставший Филин взмахнул руками и повис, зацепившись за стремя. Наш главарь, перегнувшись с седла, вцепился в его ремень. Тут же подоспевший патрульный ухватил Филина с другой стороны.

Они тянули раненого каждый в свою сторону. Ещё один патрульный подскакал, стреляя в упор. Лошадь Чеглока, отчаянно заржав, рухнула на землю. Мы с Моллем выстрелили одновременно. Преследователи приостановились, Жак втащил главаря к себе в седло. И мы, бросив товарища, оторвались от преследователей, влетев в сосновый лесок.

Добравшись до лагеря, Чеглок велел сниматься с места. Меня, Жака, и Комарика позвал к себе. Вскоре поспешно сворачиваемый лагерь покинули несколько всадников, мчащихся во весь дух.

Подъехав к ближайшему городку, мы спешились. Мы знали, где размещаются казармы. Туда, по нашим расчётам, и должны были привезти Филина. На окраине остановились у неприметного, чистенького домика. Жак постучал в окошко, выглянула женщина. Потом дверь отворилась, и нас пригласили войти.

Скоро на улочке напротив казармы давала представление группа уличных артистов: два жонглёра и музыкант, играющий на нескольких инструментах. Немного поодаль расположился лоточник с расписными куклами и марионетками.

— А если они уже проехали? — тихо спросил я, перебрасывая в руках цветные шарики.

— Не должны, — прошипел Жак, ловко крутя вокруг себя горящий факел.

Комарик усердно мучил флейту, одновременно качая ногой барабанную колотушку.

Нам повезло — в это время здесь проходила ежегодная ярмарка, и городок был наполнен самыми разными людьми. Вокруг нас собралось несколько человек — в основном ребятишки. Миновал полдень, обеденный час прошёл, и прохожих было немного.

Наконец наше ожидание было вознаграждено — из казармы показались несколько солдат. И они несли с собой на одеяле человека. Наши зрители тут же обратили своё внимание на новое развлечение. Мы тоже изобразили вялое любопытство, не прекращая своего занятия. Наш музыкант воспользовался передышкой, прочистив флейту. Только у лотка с куклами какой-то горожанин торговался с разносчиком.

— Говорю тебе, слишком дорого за эту куклу. Я бы взял вот эту — в красном, для своего мальчишки.

Зеваки, загораживающие обзор, наконец потеряли интерес к солдатам, и немного расступились. Лоточник продемонстрировал покупателю куклу в ярко-красном кафтане. Комарик продул флейту, извлёкши из неё несколько звуков на пробу.

Солдаты подняли нашего Филина, неподвижно лежащего на носилках, и потащили дальше по улице.

Мы же продолжили представление. Но вскоре обошли немногочисленных зрителей по кругу, собрав скудную плату, подхватили свой инвентарь, и ушли.

Какое-то время за нами тянулись мальчишки. Потом, когда мы присели в тени перекусить, отстали, и вскоре мы уже поднимались на крыльцо неприметного домика.

Там же оказался и купивший куклу горожанин. Он снял шапку и вытер вспотевший лоб, поросший редкими бесцветными волосами. Это был Сапог.

Появилась давешняя женщина. Она принесла узел с одеждой. Все, кроме Сапога, быстро переоделись и ушли. Он же сунул мне в руки узел с тряпьём, велев одеваться. Это была одежда мальчика, простая, но добротная. Сам он уже успел переодеться, и превратился в солидного аптекаря.

— Ты мой ученик, запомни.

Потом он взял ножницы, и с хрустом обрезал мне волосы. Отдал срезанные пряди вошедшей женщине, и сказал, глядя на меня:

— Не плачь. Так надо.

Мы уезжали вдвоём. Когда вместе с толпой местных крестьян, покидающих городок, мы с Сапогом пересекали мост, у ворот я увидел новенькую виселицу. На ней качался повешенный. Ветер повернул его, и я узнал Филина.

Наконец, кто поодиночке, кто по двое, мы собрались в условленном месте. Когда все устроились в новом лагере, я, мучимый одним вопросом, зашёл к Комарику, который делил одну землянку с Сапогом. Он, по обыкновению мурлыча себе под нос, устраивал лежанку в дальнем углу. Не разобранные ещё вещи лежали на земле.

— Скажи, зачем мы всё это делали? Ведь всё равно его повесили?

Комарик бросил заниматься лежанкой, и присел над своим походным мешком. Достал флейту, повозился с ней. Потом приложил к губам. Раздался лёгкий звук, похожий на хлопок. Из прислонённого к покатой стене землянки обрубка древесного ствола торчала неприметная стрелка. Она была похожа на шип колючего кустарника.

— Нельзя отбить, так можно помочь. А повесили они уже мёртвого.

— Скоро будет одно местечко, там есть постоялый двор. Мы сможем там остановиться.

— Я давно твержу, что надо ночевать в гостиницах.

— В здешних лесах неспокойно. Не хотелось бы попасть в лапы грабителей, лучше уж наткнуться на патруль.

— Вы считаете, сюда уже добрались гонцы из столицы? — спросил Леонел.

— Я не исключаю такую возможность, ваше высочество, — ответил секретарь.

Постоялый двор, да и само местечко оказались совершенной дырой.

Хозяин в потрёпанной простой рубахе, едва прикрытой не менее потёртым жилетом, принёс тарелки с омлетом. Поставил кувшин сидра.

Усевшийся крайним на скамье у стены капитан с тоской оглядел стол из плохо струганных досок.

— Эх, сейчас у нас в казарме обед. Окорок, только с огня, шкворчит, а уж запах... И настоящее вино, а не это пойло.

Горячая еда и слабенькое вино оказали магическое действие. Лица у давно недосыпавших и недоедавших путников раскраснелись. Грубая скамья стала мягкой, а жизнь показалась простой и приятной.

— Хозяин, ещё кувшин! — гвардеец указал на стол.

— Я всё же не понимаю, как это наш проводник сумел развязаться и сбежать. — Леонел повторял этот вопрос уже не раз. Все старательно отводили глаза. — Вроде хорошо связали, охраняли, старались...

Разлили по кружкам, и выпили остатки вина из второго кувшина. Отвалившись к стене и ковыряя в зубах, капрал сонными глазами обвёл маленькую комнатушку. Взгляд его упал на окошко.

— Там во дворе солдаты, капитан, — деревянным голосом сказал он.

Со стуком распахнулась щелястая дверь. Пригнувшись под низкой притолокой, вошли несколько солдат. За ними появился офицер. Оглядев маленький тёмный зал, направился прямо к обедающим.

— Лейтенант Сиггел. Прошу ваши документы.

Теренс поспешно вытащил из-за пазухи связку бумаг.

Лейтенант принялся неторопливо их просматривать. Обвёл невыразительными голубыми глазами всех сидящих за столом. Немного задержался взглядом на Тайсе, сидевшем в углу с надвинутым на лицо капюшоном.

— Это ваши лошади, там, под навесом?

Получив утвердительный ответ, продолжил рассматривать документы. Потом так же неторопливо свернул их, и отправил к себе в сумку.

Секретарь, уже протянувший к ним руку, принялся было возражать, но офицер прервал его:

— Прошу вас всех следовать за мной. К нам поступили сведения о пропаже лошадей. Те, что под навесом, подходят под описание. Если выяснится, что вы невиновны, вас сразу отпустят.

Путники переглянулись. У стола, кроме офицера, стояло уже четверо солдат. Бежать было невозможно.

Окружённые молчаливым конвоем, все вышли во двор, забрались в сёдла и выехали на дорогу.

Солнце садилось. Пыль, поднимаемая копытами, медленно оседала в воздухе, окрашиваясь в мутно-багровые цвета заката. Ехали молча, пока впереди не показались стены башни. На её крыше ярко горело уже невидное с дороги солнце.

— Крепость Контанс, — пробормотал Леонел, зачарованно разглядывая высокие стены.

Проехали по узкому, дощатому мосту через глубокую расщелину, по дну которой бежал горный поток. Шум волн, прыгающих по камням далеко внизу, здесь был почти не слышен.

За воротами лейтенант отправил задержанных под замок. Их заперли в маленькой тёмной комнатушке с узкой прорезью под самым потолком, не пропускавшей прямого света.

Через некоторое время в комнатку вошли давешний офицер, и с ним невзрачный человечек в простой одежде.

— Ты узнаёшь этих людей? — спросил офицер.

— Да, да, это они! Они украли моих лошадок! — человечек часто закивал.

— Мерзавец! — крикнул капитан Фицпауль. — Ты проклятый лжесвидетель! — Он бросился было к обвинителю, но был отброшен к стене.

— Лейтенант Сиггел, мы требуем, чтобы к нам пришёл комендант крепости, — твёрдо сказал Леонел. — У нас конфиденциальная информация государственной важности.

На лице офицера ничего не отразилось. Скучным голосом он ответил:

— Комендант будет позже. Он обычно присутствует при казни.

— Какой ещё казни?

— Согласно последнему распоряжению, лица, уличённые в краже крупного скота, особенно лошадей, подлежат смерти через повешение.

И, забрав лжесвидетеля, он вышел, оставив узников в бессильном бешенстве смотреть друг на друга.

— Ваше высочество, ещё не всё потеряно. Мы поговорим с комендантом, объясним ситуацию...

— А если он не придёт? Вдруг ему желудок прихватит? — Леонел метался по тесному помещению, пиная стены. Руки он уже отбил. — Этот тупица лейтенант ничего не хочет слышать!

— Ваше высочество, разрешите обратиться? — сказал капитан.

— Какие церемонии, Фицпауль! — рявкнул принц.

— Мне тут капрал нашептал на ушко, что до утренней поверки с нами ничего не случится. А он попытается передать весточку коменданту. Кажется, заметил среди солдат своего старого дружка.

— Ну что же, тогда подождём до утра. — Леонел уселся на пол, обхватив голову руками.

Время тянулось невыносимо медленно. Свет в узком окошке пропал окончательно. Лампу им так и не удосужились принести.

— Опять темнота, — сказал с нервным смешком Леонел. — Мне это начинает надоедать.

— Ничего, ваше высочество, — сказал у него над ухом голос Тайса. — Это ненадолго.

— Ненадолго?

— Скоро утро. Выйдем во двор, проветримся.

— Проветримся? — прошипел принц. — Дурацкая шутка!

— Простите. Если хотите, можете продолжать истерику.

Леонел скрипнул зубами.

— Ну, тебе-то как раз грех жаловаться. Я обещал тебе виселицу. И вот пожалуйста.

— Это точно.

Его высочество несколько раз глубоко вздохнул. Уже спокойнее сказал:

— Я веду себя как дурак. Раз уж у нас выдалось время, можно провести его в интересной беседе. Ты знаешь, что хороший разговор — одно из самых больших удовольствий на земле? Всяко лучше, чем биться головой о стену. Надеюсь услышать окончание твоей истории. Другого случая уже может и не представится.

— Ну что же, до утра ещё есть время.

Глава 26

Однажды я услышал разговор между Моллем и Чеглоком. Это было окончание некоего спора.

— Я уже говорил, как это будет выгодно для нас. — Молль говорил, тщательно скрывая раздражение. — Подумай, сколько это нам даст преимуществ.

— Я уже подумал. И всё сказал.

— Настают другие времена. Никто уже не работает по старинке.

— Я ни на кого не работаю. И не собираюсь.

Оба они были раздражены. И спорили уже не впервые. Но в этот раз Молль был настойчив. И опять ничего не добился.

Потом он пришёл ко мне. Наговорил комплиментов, намекнул, как важно дружить с влиятельным человеком. Всё это я уже слышал не раз. Увидев скуку на моём лице, Молль перешёл к делу.

— Наш Чеглок отличный парень, но слишком упрям, и не понимает своей выгоды. Но ты — другое дело. У тебя светлая голова.

Он ещё долго распространялся, что в нашем мире не прожить без поддержки. Что одиночки обречены на вымирание, и надо уметь вовремя найти поддержку у сильных людей. Что сейчас другие времена. Наверное, он говорил разумные вещи. Но, думаю, тогда у меня была не такая уж светлая голова. Я холодно ответил, что не собираюсь противоречить нашему главарю. И тем более подбивать его на всякие авантюры.

Отказав Моллю, я нажил себе врага. Но меня это не испугало.

Вскоре у нас наступила чёрная полоса. Кругом было неспокойно. Поговаривали о грядущей войне с соседями, кругом сновали военные патрули.

Как-то поздней осенью, накануне очередного дела, ко мне в землянку зашёл Тим. Я удивился, увидев его. Тим отличался завидным здоровьем, и никогда не приходил ко мне за советом.

Опустив глаза, и дёргая себя за короткие усы, он мялся, не решаясь заговорить. Потом сказал:

— Вот говорят, ты сны хорошо разгадываешь. Может, и мой объяснишь?

Говорил он долго и путано. Что приснился ему родной брат. И будто бы собирается он уехать в соседнюю деревню. А за околицей бродит жуткое чудовище, и всех подряд жрёт. И хочет Тим удержать брата от поездки, да не может. И что — тут рассказ становился совсем невнятным — если удержать брата, то чудовище тогда самого Тима отыщет и сожрёт вместо него.

Он закончил, весь красный, и сидел, опустив голову. Я поднялся, поставил на маленький складной столик стеклянный шар. Разжёг лампу с ароматной травой. В глубине прозрачного шара засветился мягкий огонёк.

Я долго молчал, думая, что ответить.

Наконец сказал, глядя Тиму в глаза:

— Если ты мучаешься этим, значит, ещё не поздно всё исправить. Если не знаешь, как поступить, поступи, как должно.

Тимас заморгал. Покраснел ещё больше. На лбу у него выступили бисеринки пота. Потом он встал, кивнув в знак благодарности, и положил на стол серебряную монету. Помялся немного, положил сверху букетик жёлтеньких лесных цветов, и быстро вышел.

А уже поздно ночью, когда лагерь давно затих, ко мне пришёл Жак. Он был бледен. Ввалившись в землянку, он опустился на сундук, держась за живот обеими руками.

— Ох, мочи нет, как крутит. Дай мне что-нибудь, да поскорее.

Я заметался. Когда было испробовано всё, а Жаку легче не стало, уже начинало светать. Рассвет мы встретили, сидя у входа в землянку. Я — обхватив голову руками в мучительных раздумьях, он — придерживая ремешок сползающих штанов. Готовый снова вскочить и убежать в ближайшие кусты.

Так что среди тех, кто покинул лагерь с первыми лучами солнца, были и мы с Жаком.

Когда впереди показалась гряда невысоких гор, густо поросших у подножия хвойным лесом, отряд разделился. Большая его часть отправилась дальше. А остальные — я, Жак, и взявшиеся проводить нас Бобр с Зябликом свернули в извилистую расселину.

Матильду мы нашли в огороде. Стоя на коленях, она пропалывала грядки. Отведя белые волосы со лба перепачканными в земле пальцами, сощурилась на нас. Вид у неё был недовольный.

Оглядываясь на бледного Жака, я объяснил суть дела. Она слушала, сопя и хмурясь. Потом встала, отряхнула юбку, и поманила нас за собой в дом.

Там она завозилась у полок, уставленных всякой всячиной. Перебирала один за другим маленькие горшочки, что-то смешивала, пересыпала, бормоча себе под нос. Маявшийся Жак, наблюдавший за ней с лавки, сказал:

— Уважаемая, нельзя ли побыстрее?

— А ты куда-то торопишься, голубь? — ответила она, не прекращая своего занятия.

— Мне нужно успеть ещё кое-куда... — мой товарищ взялся за живот, икнул, и нетерпеливо закончил: — Дело у меня. Важное.

— Ну, если важное... — Матильда наконец нашла искомое.

Бормоча под нос непонятные слова, накрошила в чайничек загадочной сухой смеси из холщового мешочка. По комнатке поплыл пьянящий аромат.

Сунула в руки Жака кружку с отваром и велела пить. Потом положила ему ладони на голову, прижала пальцами виски и взглянула внимательно в глаза. Прикрикнула:

— Сиди, не дёргайся!

Тот замер. Хорошенько наглядевшись, старуха отошла к полкам, сняла с одной из них круглый предмет. Это был такой же, как у меня, стеклянный шар. Усадила меня рядом с собой на лавку. Вложила шар мне в руки, накрыла своими.

— Смотри. Что видишь?

— Ничего, — ответил я, недоумевая.

Она покачала головой.

— Глаза закрой.

Я закрыл глаза, начиная злиться. Всё это казалось мне глупым розыгрышем.

— Ну, что видишь? — повторила она.

— Темноту, — усмехнувшись, сказал я.

— Хорошо. Ещё что?

Я хотел ответить резкостью, но запнулся. Мне показалось... Показалось, что в темноте, клубящейся у меня перед закрытыми глазами, что-то мелькнуло. Я напрягся, пытаясь понять, что это было.

— Не суетись, — раздался голос Матильды. — Расслабься.

Я ещё какое-то время силился увидеть то, что мне померещилось. Потом старуха сняла свои руки с моих.

— Ну всё. Хватит тужиться.

Я заморгал слезящимися глазами. Она смотрела, странно улыбаясь.

— Думаю, нам пора. — Я поднялся, отдал шар Матильде. Оглянулся на Жака. Тот лежал на лавке, приоткрыв рот. Он спал.

— Спит твой дружок, до вечера не проснётся. — Матильда не спеша поднялась. — Пойди, скажи дружкам своим, что в кустах сидят, задержитесь вы.

Когда я вернулся в дом, Матильда колдовала у очага, помешивая ложкой в котелке. По домику витали заманчивые запахи.

Бобр и Зяблик нисколько не удивились известию. Они лишь переглянулись, и продолжили игру в кости.

Матильда сняла котелок с огня и разлила похлёбку по двум расписным тарелкам. Пока я, обжигаясь, медленно хлебал её варево, она не столько ела, сколько смотрела на меня, подперев кулаком острый подбородок

Спросила:

— Скажи, деточка, у тебя в роду таких как ты, раньше не было?

— Нет.

— Точно?

— Уважаемая Матильда, — сухо сказал я. — Я прекрасно знаю всех своих родственников — как покойных, так и ныне здравствующих. Уверяю вас, что...

— Ну будет, будет, — она отмахнулась, смеясь, — ишь раскипятился! — Собрав тарелки, старуха унесла их, продолжая хихикать.

Жак проснулся действительно только к вечеру. Поднялся, держась за стену. Провёл ладонью по лицу. Шумно выдохнул. Щёки его порозовели. Он перевёл взгляд на приоткрытую дверь и крикнул:

— Ах ты, старая карга! Вечер на дворе!

Матильда, сложив руки под передником, спокойно наблюдала за нашим торопливым уходом.

Когда я выходил, пригнувшись, в низенькую дверь, она сунула мне в сумку маленький свёрток и шепнула: "Возьми, там травки всякие, пригодятся".

Глава 27

Всю дорогу Жак на чём свет стоит костерил старую Матильду. Пока Бобр наконец не проворчал, что всё едино они бы никуда бы не поспели. С такими засранцами. И Жак умолк.

В пути я вытащил из сумки и развернул подарок старухи. Там оказался небольшой амулет на шнурке — полупрозрачный камушек цвета солнца. Камушек грел ладонь. Он понравился мне, и я повесил амулет на шею. Ещё там был пучок высушенной травы. Я пригляделся и увидел, что это кровохлёбка. С досадой я сунул её обратно в сумку.

— Как это могло случиться?! — вновь и вновь спрашивал Бобр.

Стоя на коленях, он дрожащими руками в который раз перебирал сваленные в кучу на грязном плаще разряженные пистолеты. Рядом, на полотне, лежали семь наших товарищей. Чеглок лежал с краю. Лицо его было спокойно, словно он спал. Лишь две страшные раны на груди, там, где разодранная и пропитанная спёкшейся кровью рубашка прилипла к телу, говорили о смерти. Жак сидел рядом. В лицо ему я старался не смотреть.

Молль, с перевязанной головой, прохаживался поодаль. Изрядно потрёпанный Сапог оказывал помощь уцелевшим. Я помогал ему. Когда мы перешли к Тиму, он молча протянул руки. Оба его предплечья и часть плеча были покрыты глубокими порезами. Сапог обработал его, а я принялся бинтовать, накладывая тугую повязку из разорванных на длинные полосы кусков полотна.

Потеря семерых человек, и каких, была ужасной для банды. Когда все раненые были осмотрены, мы собрались в круг. Собрание было общим. Вместе со мной нас осталось десять человек.

Слово взял Молль. Он был бледен. Чёрная бородка топорщилась.

Отдав должное погибшим, он указал на сложившееся бедственное положение. И предложил, не теряя времени, присоединиться к банде Кривого.

Кривого я знал заочно. С его людьми мы сталкивались в селении в горах, где обычно собирались такие, как мы. Это один из них как-то попытался ко мне прицепиться. И, честно говоря, нашим парням не нравились установленные Кривым в своей банде порядки.

Молля слушали с хмурыми лицами. Но никто не решался возразить. Положение, в его описании, казалось безнадёжным.

В конце речи он предложил немедленно сниматься с места. "За нами могли организовать погоню", — сказал он. Нужно поскорее сложить покойников в ближайшем ущелье, и убираться в горы. На соединение с другой бандой.

— Ты предлагаешь бросить наших людей, как собак, у обочины? — сказал я. — Чеглок никогда не бросал своих. Он и тебя бы не оставил вот так валяться!

При этих словах все зашевелились. Жак поднял голову и посмотрел на меня.

— Говорят вам, за нами след, как от обоза! — повысил голос Молль. — А ты не бойся, Кривой тебя не обидит. Он таких тоже любит, тощеньких.

— Что-то я не заметил погони, когда мы по Южному пути проходили, — заметил Бобр.

— Если начнём прямо сейчас, мы успеем похоронить мёртвых, и уйти, — сказал я упрямо. — А потом решим, что делать дальше.

— С каких это пор бабы здесь командуют? — рыкнул Молль.

— Тайса дело говорит, — сказал Грач.

Все вскочили. Грач, которого мы посчитали мёртвым, лежал, опираясь на локоть. Лицо его покрывала сплошная корка засохшей крови, вытекшей из раны на лбу. Он даже не мог разлепить глаза.

— Что тут у вас творится, Молль? — слабым голосом, едва шевеля губами, спросил он.

Молль тут же предложил оказать помощь раненому, а нам велел приниматься хоронить мёртвых.

Мы нашли участок пригодной земли, и вырыли могилу, одну для всех. Мы всё-таки торопились, и яма вышла неглубокая. Потом положили сверху столько камней, сколько удалось принести.

Когда мы закончили, и собрались уходить, из леса вышла группа вооружённых людей. Это была банда Кривого.

Сам главарь восседал на пегом коне. Морщась, оглядел нас всех единственным глазом. Другой закрывала потёртая кожаная повязка. Вооружён он был до зубов.

Молль вышел к нему. Тот слушал, усмехаясь, и обводил нас насмешливым взглядом. Его прищуренный глаз остановился на мне, и я поёжился. О Кривом ходили разные слухи.

Переговоры закончились. Кривой кивнул. Молль вернулся к нам, и объявил результаты. Кривой обещал оказать посильную помощь, и дать всем новеньким равные права. Я опять почувствовал на себе взгляд чужого главаря. Неожиданно для самого себя сказал:

— Я остаюсь.

— И куда ты пойдёшь? — презрительно спросил Молль.

— Не твоя забота. Не пропаду. — Я говорил твёрдо, но это было мужество отчаяния. Я понимал, что идти мне некуда. Но попасть в лапы Кривому было ещё страшнее.

Я увидел, как наш главарь переглянулся с чужим. Тот двинулся было в седле, желая отдать какое-то распоряжение, но его опередил Жак. Он шагнул ко мне и встал рядом.

— Я тоже остаюсь. — Это были его первые слова, с тех пор, как мы вернулись в лагерь.

Жак подвигал плечами, поправив на себе, как бы невзначай, оружие.

К нам вразвалку подошёл Бобр, за ним — Зяблик.

— Вы просто кучка жалких глупцов. — Бросил нам Молль. — Вы ещё прибежите обратно, поджав хвосты!

— Ничего, — подал наконец голос Кривой. — Набегаются, сами придут. А мы подумаем.

И, засмеявшись, повернул коня.

— А куда бы ты хотел пойти, Бобр? — Спросил Зяблик, поправляя ветки над костром.

Мы сидели в наспех сложенном шалаше.

— Подамся на север, если здесь не выгорит. Есть там у меня кое-какие знакомства. А ты, Зяблик? Чего с Кривым не остался?

— Бывал я у них. Ничего хорошего.

Зяблик был ещё совсем молодым, но уже успел послужить в армии, дезертировать оттуда и попасть в дурную компанию. Примкнув поначалу к группе таких же, как он, юнцов, он скитался с ними до тех пор, пока столкнувшийся с ними отряд стражи не разделался со всеми. Зяблик уцелел чудом. После этого он пытался прибиться к другим бандам, пока не попал к нам. У нас он был новичком, и я ещё толком не знал его.

— А ты сам, Бобр? — спросил Жак.

Тот сплюнул на землю. Повертел головой, словно ворот душил его.

— Есть у Кривого пара — тройка ребят, которым я бы спину не подставил.

Уже давно перевалило за полночь. Устроив временное жилище, мы собирались дежурить посменно. Но засиделись у костра.

Запал предыдущих часов прошёл, ему на смену пришло сомнение.

Наверное, я всё-таки задремал, потому-то и не заметил появления Сапога.

— Спите, вояки! — сказал он, разглядывая нас. — Бери вас голыми руками.

— Я тебя ещё издали засёк, — ответил Жак.

Сапог опустился на землю, тяжело отдуваясь. Выглядел он неважно. Одежда его была покрыта пятнами и вываляна в грязи. На лбу краснела свежая царапина. Когда он протянул руки, грея их у костерка, я заметил, что пальцы его дрожат.

Наконец он собрался с силами, и мы узнали, что произошло.

Поначалу всё шло хорошо. По прибытии в лагерь Кривого раненого Грача устроили в отдельной палатке. Остальных тоже как-то устроили. Один только Молль не пошёл с остальными. Главарь пригласил его с собой на совет. Потом туда же позвали Сапога. Тот в это время находился при раненом.

Надо сказать, Сапог происходил из добропорядочных горожан. Его отец передал ему по наследству солидную аптеку. Дела шли хорошо, Сапог женился, и, казалось, ему предстоит прожить спокойную, сытую жизнь.

Всё изменилось, когда в городе прошла волна заразной болезни. Власти издали распоряжение оказывать заболевшим врачебную помощь бесплатно, в любое время дня и ночи. В довершение всего заболела единственная дочь. Недолго проболев, ребёнок умер.

Эпидемия закончилась, унеся множество жизней, и заодно подкосила владельца аптеки. Потом рядом объявился удачливый конкурент, и покупатели потянулись к нему.

Наконец к Сапогу, который ещё не был тогда Сапогом, пожаловал и сам конкурент, предложив продать заведение за хорошую цену. Тот отказался. Дела шли всё хуже, и аптекарь стал пить. Немногочисленные оставшиеся клиенты стали покидать его. И однажды ночью, пьяным поднявшись в супружескую спальню, аптекарь застал свою жену в объятиях соседа. В застлавшем голову тумане Сапог помнил только, как стоял над трупами обоих. Придя в себя, он немедля бежал из города.

Скитаясь по окраинам, голодая и побираясь, он в недобрый час попал в поле зрения выехавшего развлечься с собаками отпрыска богатого вельможи. Интересы юного охотника не ограничивались одними птичками и зверюшками. Вельможный мальчишка не брезговал и бродягами.

Тут бы и пришёл конец незадачливому бывшему аптекарю. Но на этот раз не повезло охотникам. Оторвавшийся в пылу погони от свиты дворянин расстался с жизнью, а заодно и со всем, что у него было. А Чеглок заполучил человека, разбиравшегося в лекарствах, и умеющего при необходимости пустить кровь больному.

Придя в палатку к Кривому, Сапог был ласково принят. Но в последовавшем разговоре оказалось, что для упрочения своего положения следует кое-что сделать. Он должен был дать раненому Грачу некое снадобье, облегчающее переход на тот свет.

Поняв, что отказываться нельзя, Сапог согласился. Выйдя из палатки Кривого, он встретился с Комариком. Тот тоже успел побывать у главаря, и они поняли, что положение ещё хуже, чем они думали. Примкнувшим к банде новичкам предлагалось заслужить доверие, выследив, и уничтожив отколовшихся. Так же поступили бы с теми, кто попробовал отказаться. Для этого с ними должны были отправиться люди Кривого.

Сапог, Комарик, ещё трое наших, не захотевшие резать своих — даже не представляю, как они ухитрились не только уйти живыми из лагеря, но в кромешной тьме отыскать наш шалаш в лесу.

Нет нужды говорить, что теперь мы убрались как можно дальше от этого места.

На первом же привале я отыскал у себя в сумке одежду мальчика, хранившуюся с того времени, как мне обрезали волосы. И чтобы не было недомолвок, рассказал о себе почти всё, лишь не называя никаких имён.

Выслушали меня молча. Жак сделал вид, что всегда это знал. Бобр заметил: "А я-то всё смотрю, у тебя платье в плечах расползается". И больше вопросов мне не задавали.

Вопреки моим мрачным прогнозам, дела у нас пошли хорошо. Мы провернули пару — тройку мелких, но удачных дел. К нам даже присоединилось несколько человек со стороны. И нам до сих пор удавалось разминуться с объявившей нам войну бандой Кривого.

Наши люди были довольны. Даже Бобр перестал говорить о том, чтобы сбежать на север.

Но некоторые понимали, что не всё так просто, и скоро так и вышло.

Местность, где мы промышляли, с одной стороны граничила с соседним государством. С другой — возвышались горы, затрудняя проход вглубь страны. Среди местных жителей ходили упорные слухи о скорой войне.

Раньше мы без особого труда проезжали в этот район. Но теперь ситуация изменилась. Сюда стали прибывать войска. На дорогах стало не повернуться от военных. В лесах кишели заготовители дров и провианта. И конкуренты не давали спуску.

В последнее время банде Кривого удалось подчинить себе ещё одну крупную разбойничью группу, и теперь он сделался практически единовластным хозяином здешних угодий. При сложившемся неравенстве сил мы просто не могли с ним столкнуться открыто. А разминуться становилось всё труднее.

Мы решили уходить. И тут же выяснили, что уйти не можем.

Известные нам пути, которые обычно использовались для тайного прохода через горы, в это время года были недоступны, или контролировались нашим врагом. Общедоступный же тракт, которым мы раньше частенько и ходили, теперь тоже нам не светил. Власти резко ограничили проезд по тракту, пропуская в основном военные обозы. При этом все путешественники тщательно проверялись. К каждому обозу была приставлена вооружённая охрана с офицером во главе.

Рисковать при нашей малой численности и неважном составе мы не хотели. Но и положение становилось всё отчаянней.

Глава 28

Появился Сапог. Он протиснулся ко мне в землянку и привёл за собой остальных членов "малого круга". В него входили он сам, Комарик, Жак, и я. Несмотря на мой новый облик, отношение остальных членов нашей группы оставалось всё тем же. Каждый раз на новом месте оказывалось, что я живу один. И как-то вышло, что все заседания малого круга проходили у меня.

На этот раз Сапог выглядел взволнованным. Он потирал руки и хмурил лоб, собирая глубокие параллельные складки под редкими волосами.

Когда мы все расселись, он начал:

— Кажется, я нашёл способ вытащить нас отсюда.

Мы переглянулись. В последнее время Сапог часто навещал ближайший торговый городок. Тот был удачно расположен, на пересечении нескольких торговых путей, а сейчас, с наплывом людей, стал ещё оживлённее. Наш бывший аптекарь представлялся лекарем, ищущим место для открытия своей практики. На самом деле он продавал кое-что из добычи, и покупал для нас необходимые вещи.

Дела у него шли хорошо, и Сапог почти всерьёз начал поговаривать, что мог бы и вправду открыть своё заведение.

Сейчас речь шла об одном новом знакомце, с которым Сапогу удалось провернуть парочку удачных сделок. Этот человек владел в городке несколькими доходными предприятиями. И, что самое важное, добился для себя удобного положения единственного поставщика для армии в этом крае. Его обозы проходили по тракту в первую очередь, и почти не досматривались. И он согласен провести нас. "Но", — тут Сапог оглядел всех, — "за сумму, которую я даже не решаюсь вам назвать".

Когда он наконец назвал её, мы зачесали в затылках. Таких денег не было. У нас не было и половины.

Мы обдумывали проблему и так и сяк, но способа быстро получить такую сумму денег придумать не могли. Жак высказал несколько предложений, но они были слишком опасны. И пока мы ломали головы, постепенно склоняясь к мысли о необходимости рискнуть, ведь выхода всё равно нет, Сапог продолжал говорить о делах в городке. Я уловил конец его фразы, и поднял голову.

— И ведь какой хитрец этот господин Альтшурр. Я говорю ему: "господин Альтшурр, Ирвин, ну как же можно продавать такой негодный товар за такую цену!" А он мне: "так ведутся дела, дорогой мой..."

Я поднял руку. Все смолкли и посмотрели на меня.

— Сапог, — сказал я, — как выглядит этот твой господин Альтшурр? Среднего роста, лицо полное? Нос с горбинкой, кудрявые волосы?

— Насчёт волос сильно сказано, скорее это кудряшки вокруг лысины, — сказал Сапог. — Но в остальном всё в точку.

— Что ты задумал? — с подозрением спросил Жак.

— Кажется, я знаю, как заставить господина поставщика снизить цену.

Когда всё уже было решено, и остальные разошлись, Жак вернулся ко мне в землянку:

— Ты хоть знаешь, во что влезаешь?

— Это не опаснее, чем всё остальное. Зато здесь рискую только я.

— Вот именно. Не строй из себя героя. Ты не обязан.

— Послушай, Жак...

— Нет, это ты послушай! Я же знаю, как ты попал к нам. Тебя взяли против воли. Если ты сейчас откажешься, никто тебя не осудит.

— Если бы не вы, я уже давно лежал бы расфасованный в баночках со спиртом. По частям, и даже на разных полках.

Я насупился, рывком вытащил из-под лавки сундук, и принялся доставать женскую одежду.

— Ты просто безмозглый сопляк, — сказал Жак, направляясь к выходу. — Если с тобой что-то случится, я себе этого не прощу.

— Это уж как тебе будет угодно. — Сухо ответил я.

Прекрасным солнечным днём к гостинице "Гнедая и вороной" подошли двое — молодая дама под вуалью, одетая немного смело, в сопровождении слуги с дорожным сундучком. У дверей она слегка замешкалась. Поправила вуаль, посмотрела вдоль улицы, заполненной в этот час до краёв. Потом оглянулась на слугу, кивнула, и вошла внутрь.

В полутёмном холле у стойки слуга протирал лампу. Дама решительно направилась к нему.

— Любезный, мне нужна комната, и побыстрее. Я устала с дороги.

Выяснилось, что мест нет. Гостиница переполнена. Если только комнатка на самом верху, под крышей... Но приезжая отвергла это предположение. Ей нужна была лучшая комната. Наконец слуга попросил её подождать хозяина.

Хозяин вошёл, отдуваясь и вытирая тонким платком пот с облысевшего лба. При виде женщины он недовольно поморщился.

— Дорогая гостья, слуга должен был объяснить вам, что мест нет.

— Я это уже слышала. Осталась какая-то ужасная комнатушка наверху. Я в это не верю. Может быть, вы мне её покажете?

Хозяин обречённо вздохнул и предложил даме следовать за собой.

Они поднялись наверх, и он распахнул дверь, пропуская её.

— Вот, посмотрите, вас никто не обманывает.

— Вижу. Но для меня местечко всё равно найдётся. — С этими словами женщина подняла вуаль.

Хозяин гостиницы сглотнул и взялся за грудь.

— Эвелина.

— Ирвин.

Ирвин проводил меня в свой кабинет и прикрыл двери. Прошёл за письменный стол дорогого дерева, заваленный бумагами. Тяжело опустился на стул. Я непринуждённо расположился напротив. Он помолчал, глядя на меня.

— А ты располнел. — Сказал я.

— Ты тоже подросла. — Он откашлялся. — Послушай, если тебе нужны деньги, или комната, я могу тебе помочь. Но твоё появление меня совсем не радует.

— Вот как? — вставил я.

— Моя жизнь устоялась. Дела идут неплохо. Да, неплохо, — повторил он, видя мой скептический взгляд. — К тому же я недавно встретил прекрасную, порядочную женщину, с которой собираюсь связать свою судьбу.

— Да ты, милый, двоежёнец! — насмешливо протянул я.

Ирвин покраснел. Надеюсь, мне известно, что он официально вдовец. Его жена Эвелина, вследствие душевного расстройства при известии, что она не сможет иметь детей, покончила с собой, бросившись в реку. Поэтому я могу изложить свою просьбу, и он постарается её удовлетворить. Но после этого просит меня исчезнуть из его жизни.

Я изложил свой вопрос. Он слушал меня, сопя и всё больше потея. Потом позвал слугу, и велел принести нам что-нибудь выпить.

Пока слуга расставлял приборы, мы говорили о погоде. Когда слуга выходил с подносом, мне показалось, что он странно посмотрел на меня. Я вспомнил, что забыл опустить вуаль.

Потом решил, что косой взгляд мне померещился.

Мы ещё долго проговорили. Господин бывший муж оказался действительно тем ещё выжигой. К концу разговора я уже весь вспотел в тесном платье. К тому же амулет на шнурке нагрелся, и буквально жёг мне кожу.

Когда мы уже в полном изнеможении пожали друг другу руки, добившись соглашения, и Ирвин предложил обмыть это дело, за дверью послышался невнятный шум. А вслед за тем — резкий, пронзительный свист. Я вскочил. Потянул за рукоять спрятанный в складках платья заряженный пистолет. Ирвин побледнел. Мы посмотрели друг на друга. В дверь заколотили. Затем створки распахнулись, и в кабинет ввалились стражники. За их спинами маячила фигура давешнего слуги. Вперед протиснулся офицер.

— Сопротивляться бесполезно, — сказал он, глядя на пистолет в моей руке. — Отдайте оружие и сдавайтесь. Дом окружён.

— Всё равно я уже покойник, — сказал я чужими губами, поднял пистолет и приставил дуло к виску.

Глава 29

Офицер прыгнул, ухватил за локоть. Я выстрелил. Меня оглушило, в лицо ударило тугим, горячим комом. Пистолет выпал из вывернутых пальцев. Руки тут же заломили за спину, вытолкали из кабинета. Когда меня вели по коридору, я споткнулся обо что-то мягкое. Это был мёртвый Зяблик.

На улице меня при скоплении зевак затолкнули в закрытую карету, и увезли.

Так я попал в особняк белого камня, превращённый одновременно в казарму прибывших в городок гвардейцев, обиталище военной и охранной служб, а также их начальников.

Следствие вели сразу трое. Один человек от городских властей, один от стражи, и один от военных, расположившихся в городе. Поимку такой птицы, как я, представили крупным достижением в борьбе с преступностью, а меня объявили самым страшным разбойником в этих местах.

Они никак не могли решить, кому возглавить и вести это важное дело, да так и не смогли определиться. Может, поэтому следствие так затянулось и запуталось. Во всяком случае, это помогло мне дожить до весны. Дело было окончено накануне ежегодного весеннего праздника, отмечаемого городком одновременно с днём его основания. Тогда же проводилась большая ярмарка, на которую съезжалось множество народу.

Казнь преступника была лакомым блюдом на этом фуршете.

Незадолго до этого мероприятия ко мне привели дорогого врача. Он должен был придать надлежащий вид главному участнику представления. Врач оказался хорошо одетым средних лет человеком. Он ощупывал меня чуткими, ухоженными пальцами, недовольно покачивая лысеющей головой. Я слышал его бормотание:

— Ну, эти зубы можно будет потом вставить. Думаю, коллега Феликс будет любезен...

Когда доктор вышел, я услыхал его слова, сказанные кому-то у двери:

— Не забудьте, вы обещали мне тело.

Послышался невнятный ответ, и снова голос врача:

— Ну череп-то, я думаю, не пострадает?

В день казни ко мне приходили священник и врач. Священник пробыл у меня некоторое время, потом ушёл. Посещение врача я запомнил плохо. Всё было как в тумане. Я был вялым, сонным, и воспринимал окружающее сквозь какую-то дымку. Потом меня подняли, одели в грубый балахон и повели во двор, где ждала телега, на которой полагалось отвозить преступников к эшафоту.

Мои чувства вели себя странно. Я не принимал участия в происходящем. Тело моё двигалось словно само по себе. Я лишь наблюдал со стороны, не имея возможности, да и желания что-то сделать. Помню, что влезал в повозку. Что она проезжала по улицам, подпрыгивая на булыжниках мостовой. Кажется, я даже расслышал гул толпы на площади. А потом мои чувства окончательно отказались мне служить.

Темнота. Она была вокруг, внутри, и повсюду. Кроме неё, больше ничего не было. Я парил в темноте, не чувствуя ни рук, ни ног, вообще ничего. Пришли слова, они покрутились, и оформились в мысль: "Наверное, я умер. Умер, и тогда всё правильно. Может быть, доктор — ведь был какой-то доктор? — уже разложил меня на части, и мой череп, со вставленными зубами, отмытый и отполированный, украшает сейчас полку над камином?"

Потом я почувствовал, что куда-то проваливаюсь, и опять перестал что-либо ощущать.

Может быть, прошла вечность, а может, нет, я опять увидел темноту. Но на этот раз она не была абсолютной. И я почувствовал пространство вокруг себя. Вот, определённо, сейчас было движение. Я попробовал пошевелиться, и понял, что у меня есть тело. И что-то ему мешало двигаться. Словно тенёта опутывали меня с головы до ног. Ну что же, значит, это саван, и я хотя бы целый. Эта мысль рассмешила меня. Какое-то время я упивался ею, перетряхивая её на все лады. Я наслаждался осознанием своего остроумия. Потом это утомило меня, и я заснул.

— Осторожнее, держи голову.

— Не учи меня.

Меня поили из кружки. Что-то тёплое переливалось в горло, и растекалось внутри согревающей волной. Было очень светло, словно перед глазами держали лампу, и я щурился, не различая возившихся со мной людей.

Пить было утомительно. Кружку убрали, и я облегчённо вздохнул.

В следующий раз свет был уже не так ослепительно ярок. Я увидел смутный силуэт, сидящий поодаль. Какое-то время разглядывал его. Это была женщина.

— Мама, — произнёс ясный женский голос, — я всё сделала, как ты сказала.

Силуэт качнул головой.

— Когда они уходят? — тот же голос.

— Скоро. — Ответила Матильда. Это была она.

— Пусть поторопятся. Я не могу укрывать их так долго.

— Не беспокойся.

Матильда расправила вязание у себя на коленях.

— Я не стала бы подвергать опасности свою новорожденную внучку. Как думаешь, пойдёт это ей?

— Всё равно, у меня душа не на месте.

— Видишь ли, дочка, у меня совесть не спокойна.

Старуха глубоко вздохнула, пересела ближе к огню, так, что стал виден её острый профиль.

— Совесть? У тебя? — сказал молодой голос. Я не видел этой женщины, она сидела в углу комнаты, куда не достигал свет камина.

— Потише, девочка. Была когда-то и я молодая. Красивая была, статная. Тогда ещё старый король воевал с соседями. Через наши края проходили войска. И как-то остановились у нас на постой. Да не простые вояки, а сплошь гвардия, и сам принц с ними. Кто попроще, ночевали на соломе. А самые главные — у нас в доме. Дом хороший был, большой. Отец наш не последний был человек.

И приглянулся мне один дворянин. Очень уж он ухаживал красиво, да страстные речи хорошо говорил. И ещё сказал, что жениться на мне не может, потому что уже женат. Этим он тоже меня покорил, что правду сказал.

— А что ж только один? От военных не больно-то отобьёшься!

— У других девушек так и было. Их не особенно и спрашивали. Да ведь мне не простой дворянин попался. Сам принц у него в закадычных друзьях ходил. Да и тот подкатился было, да мой его отогнал. Такой вот был, никого не боялся.

А потом армия наша ушла, и любовник мой с ними. Уж как я его умоляла, чтобы меня с собой взял. Хоть служанкой, хоть кем. Не взял. А я ведь сказала ему, что беременна, что жизни мне теперь в родном доме не будет. Отец у меня очень строгий был. Нет, не взял, и велел к повитухе сходить, плод вытравить. Этого я ему простить не смогла. А я тогда уже силу в себе почувствовала. И к бабке одной, что одиноко жила, потихоньку ходила, училась. И прокляла я его страшно. Пожелала Данкану, чтоб род его пресёкся, чтоб сыновей жена ему никогда не родила. Зла я была очень.

Матильда опять вздохнула и расправила вязание.

— Почему же ты раньше этого не рассказывала? — спросила дочь.

— Случая не было. А теперь говорю, что бы ты поняла. Я для себя это делаю. Для своей совести.

Старуха, покряхтев, встала и вышла. Я закрыл глаза. Молодая женщина поворошила огонь в очаге, подошла ко мне, наклонилась так низко, что я почувствовал её дыхание. Потом тоже ушла.

Глава 30

Уже потом, когда мы были в относительной безопасности, наши парни рассказали, не вдаваясь в подробности, как всё это провернули. Как вытащили меня буквально из-под эшафота. Как провезли вместе с багажом по долгому пути, через все посты. Не знаю, что там было больше — удачи, или отчаянного риска. А может, и того и другого.

Осталось сказать совсем немного. Пути наши скоро разошлись. Я взял положенную мне долю, и подыскал себе тихий городок недалеко от столицы для спокойной жизни. Мне хотелось остепениться.

Я пошёл к местному священнику. Рассказал ему, что я много воевал, странствовал по свету, и скопил немного денег. Сказал, что собираюсь стать примерным прихожанином. И попросил помочь мне. Мне нужна была женщина, которая нуждалась бы в поддержке. И которая согласилась бы выйти замуж за человека, который не сможет быть для неё полноценным мужем вследствие полученных увечий. Но который станет ей опорой в жизни.

Священник сначала с сомнением отнёсся к моей просьбе. Но потом, когда я поселился рядом и стал усердно посещать службы, а также жертвовать на церковь в меру сил, пообещал помочь.

И такая женщина нашлась. Это была вдова лавочника, оставшаяся после смерти мужа с двумя детьми на руках. Муж её был грубый человек, любивший выпить в весёлой компании и в пьяном виде поколотить жену. Пьянство в конце концов его и сгубило.

После смерти мужа вдова обнаружила, что дела в лавочке совершенно расстроены. Она была в отчаянии. Но тут появился я. Жанна выслушала священника, и согласилась выйти за меня. Она не ожидала от жизни уже и такого. Впрочем, она не пожалела о своём решении. Мы были счастливы. Пока всё это не закончилось.

Загремел засов. Дверь распахнулась, пропустив солдата с фонарём. Раздался голос лейтенанта Сиггела:

— Выходите. Все.

Щуря привыкшие к темноте глаза от внезапного блеска фонаря, арестанты поднялись. Вышли в сопровождении солдат под рассветное небо. На фоне серых туч чернели зубцы массивных стен крепости Контанс. Впереди угадывался прямоугольник утоптанной площадки для строевых занятий.

— Разве уже была утренняя поверка? — спросил Леонел.

— У нас свой режим,— ответил офицер. — Не задерживайтесь.

По верху крепостной стены прохаживались, вдыхая свежий утренний воздух, двое. Один, крепкий, средних лет мужчина с повадками военного, неторопливо шествовал давно привычной дорогой, твёрдо ставя ноги в прочных военные сапогах. Другой, молодой, то и дело обгонял его, выглядывая между зубцов стены и освежая припухшее после весело проведённой ночи лицо холодным горным ветерком. Его щегольские сапожки тонкой кожи шуршали по грубому камню под ногами, заставляя молодого человека болезненно морщиться.

По каменным ступеням они спустились на площадку у плаца. Молодой щёголь откинул полы шерстяного плаща:

— Здесь не ветерка.

Полковник понимающе оглядел его помятое лицо:

— Рекомендую носить военную форму. Удобно, практично. Никакая погода не помешает...

— Погодите. Что это там, у казармы? Ваш лейтенант опять кого-то вешает?

— Приходится. Развелось ворья в округе, как крыс.

Они подошли ближе, несмотря на явное нежелание коменданта крепости. Он не любил подобных экзекуций, считая их унизительными для его гарнизона. Армия воюет — палачи вешают, считал полковник. Но местный граф, владелец всех земель в округе, и личный друг полковника, с недавних пор поселился в крепости, и принялся решительно искоренять местных бандитов. Так что виселица на плацу теперь редко пустовала, к досаде коменданта.

Молодой щёголь вытянул шею:

— Как странно, если бы я не был уверен, то подумал бы, что это одна очень знатная особа там упирается. Он, кажется, даже что-то кричит эдакое...

Комендант усмехнулся:

— Не беспокойтесь. К нам накануне пришла депеша. Объявились преступники, выдающие себя за знатных дворян. Как сказано, пользуясь большим внешним сходством.

— Да, сходство явное. Я даже не решаюсь сказать, с кем. Что там у вас в депеше?

— Документы секретные. Но вы же сами видите.

За разговором они подошли ещё ближе. И один из людей, которых вели к перекинутым через грубо отёсанный брус верёвочным петлям, белобрысый, тощий молодой человек, вдруг вывернулся из рук оступившегося солдата и бросился к ногам коменданта. С разбега упав на землю, ухватился за его сапог:

— Господин полковник! Ваша милость, господин Ноэль, спасите моего хозяина!

— Силы небесные, — воскликнул щёголь, — да это же скромняга Теренс!

Он живо обернулся к своему спутнику:

— Господин комендант, немедленно остановите казнь!

— И вы туда же, — проворчал полковник.

— Господин комендант, — еле сдерживаясь, сказал тот. — Вы можете получать какие угодно депеши, но некоторых людей надо знать в лицо.

— Я привёз с собой кувшинчик прекрасного вина. Думал, пригодится. Как в воду глядел. Осторожно, ступенька.

Придерживая Леонела под локоток, щеголеватый спаситель, ведя его высочество вглубь крепости, говорил не переставая. Принц, бледный до синевы, едва переступал за ним ватными ногами. Наконец, ухватив молодого щёголя за рукав в одном из коридоров, сказал, с трудом переводя дух:

— Дорогой Ноэль, я ваш должник. Просто передать не могу, как я рад вас видеть. Я ведь уже чувствовал петлю на своей шее.

— Пожалуйста, не будем об этом, ваше высочество. Это досадное недоразумение, которое счастливо разрешилось.

— Нет, это не просто недоразумение. Кто-то за это ответит.

Распахнув дверь, Ноэль почтительно пропустил принца вперёд.

— Это наша штаб-квартира, так сказать. Скромно, но уютно.

Воскликнул, обращаясь к человеку, который перебирал бумаги за большим дубовым столом:

— Дорогой граф, вы не поверите, что сейчас было!

— Милый мой барон, вы опять одним выстрелом сбили птицу на лету? — человек, что сидел над картами, задумчиво почесал бровь письменным пером. Пальцы его руки, украшенной крупным перстнем с печаткой, были перепачканы чернилами.

Леонел прошёл к оббитой бархатом кушетке у стены и сел.

— Я хочу знать, как давно вы покинули столицу, господа.

Сидящий за столом человек поднял голову и пристально взглянул на принца.

— Мы здесь уже довольно давно... — начал было барон.

— Кто это? — сказал граф.

— Как это, кто? — возмущённо воскликнул Ноэль. — Разве вы сами не видите, Симон?

Граф встал, и, выйдя из-за стола, прошёл к двери. Взялся за ручку.

— Дорогой барон, вас ввели в заблуждение. У меня имеются достоверные сведения, что принц Леонел никоим образом не может находиться сейчас с нами. Охрана!

И сказал вошедшему солдату:

— Позовите сюда коменданта.

Леонел сидел на кушетке и смотрел, как барон Ноэль бегает по кабинету, препираясь с графом Симоном.

Вошёл комендант в сопровождении лейтенанта Сиггела. С собой они ввели в комнату Теренса и Тайса.

— Я решил привести ещё и этих. На всякий случай. — Сказал полковник. — А те двое здоровых молодцов пока посидят под замком.

— И вы утверждаете, барон, что эти люди — те, за кого себя выдают? — граф скептически оглядел вошедших.

— Но уж секретаря вы не можете не знать! — запальчиво выкрикнул барон.

— Допустим. Но это ещё ничего ни доказывает.

Ноэль задохнулся, не находя слов.

Молодой секретарь, глядя сузившимися глазами на графа, сказал:

— Я подтверждаю личность своего господина. Я готов повторить это где угодно, и перед кем угодно.

— А чем вы объясните своё пребывание в этих местах, в глуши, в компании подозрительных типов и явных разбойников, господин секретарь? Может быть, вы устали от своей службы?

— Я могу всё объяснить, господин граф. Меня удивляет ваше недоверие. — Медленно выговорил Теренс. Лицо его заострилось, на лбу выступила испарина.

— Господа, — сказал граф Симон, обращаясь к присутствующим, — посудите сами, как можно доверять человеку, шатающемуся по лесам в компании известного разбойника, дважды приговорённого к смерти?

Все посмотрели на Тайса.

— Действительно, — в сомнении протянул барон, вглядываясь в разбойника, — это лицо мне кажется знакомым.

— Ещё бы, господин Ноэль, — проворчал Тайс. — Помнится, в последний раз, когда мы виделись, вы интересовались здоровьем мой сестры, прекрасной Эльвиры.

Барон широко раскрыл карие глаза.

— Вашей сестры?

— Мне жаль, что так получилось с вашим рыженьким капралом, господин барон. Ему просто не повезло.

— Проклятье! — крикнул Ноэль. — А вы ещё тогда сказали, что мы не знакомы!

— Не мог же я признаться, что внук графа Данкана Риусского шляется по дорогам с бандой головорезов. — Сухо ответил Тайс.

Ноэль и Леонел переглянулись. Лейтенант Сиггел внимательно посмотрел на разбойника.

Граф Симон прошёл к столу, опёрся на карты испачканными в чернилах пальцами. Мгновение постоял молча, утомлённо прикрыв глаза. Потом повернулся к коменданту:

— Полковник! Пользуясь известными вам полномочиями, я требую предать немедленной казни находящихся здесь преступников. Немедленной.

— Что вы говорите такое? — растерянно пробормотал, не веря своим ушам, барон Ноэль.

— Это нечестно, мы так не договаривались! — крикнул секретарь. — Вы не держите своего слова, господин граф! Вы мне обещали, что он останется жив!

Полковник в растерянности посмотрел на своего лейтенанта. Тот не двигался с места, задумчиво щуря голубые глаза.

— В чём дело, полковник? — Резко сказал Симон. — Выполняйте!

— Сиггел, сопроводите задержанных в камеру. — Нехотя сказал комендант.

— Не в камеру, на плац! — поправил граф.

— Но помилуйте, Симон, это чересчур. Надо же разобраться.

— Никакого от вас толку, от военных, — проворчал граф Симон. — Всё приходится делать самому.

С этими словами он вытащил из ящика стола пистолеты.

— Не мешайте мне, полковник, — сказал дёрнувшемуся было коменданту, и выстрелил в метнувшегося к нему Теренса. Секретаря развернуло на месте, он согнулся пополам и повалился на пол.

Граф поднял второй пистолет, и, наведя на Леонела, тщательно прицелился.

— Вы не посмеете. — Сказал принц, пятясь к стене.

— Не двигайтесь. А то попаду неточно, будете умирать долго и мучительно.

Граф Симон спустил курок. Выстрел прозвучал неожиданно громко. Леонел ощутил сильный толчок в плечо, и упал, ударившись головой о кушетку.

Сверху что-то навалилось, и придавило его.

Он лежал некоторое время, оглушённый падением. Потом тяжесть убрали. Прерывающийся голос Ноэля звал его.

— Ноэль, скажите, что я жив.

— Вы живы.

Его подняли и усадили на кушетку. Леонел огляделся. На полу у его ног лежал Тайс. Рубашка, камзол, и пол вокруг разбойника были забрызганы кровью.

— Он вас оттолкнул, ваше высочество, — дрожащими губами выговорил барон. — Я бы сам это сделал, клянусь. Но я стоял слишком далеко.

Лейтенант Сиггел присел возле Тайса, перевернул на спину. Приложил пальцы к жилке на шее. Потом запустил руку под забрызганный кровью камзол и вытащил короткий нож с наборной рукояткой. Повертел в руках, поднёс к глазам:

— Глядите, какая вмятина от пули на лезвии.

— Это нож нашего проводника, — удивлённо сказал принц. — Так вот кто его тогда отпустил. А где граф Симон? — спросил он, оглядывая комнату.

— Когда господин граф увидел, что не попал в вас, ваше высочество, — спокойно ответил лейтенант, — он схватил запасной пистолет. Я всегда говорил, что оружие надо держать в чистоте. Вот он и разорвался у него в руках.

Граф Симон лежал, повалившись в разбросанные по столу бумаги. На лице его застыло удивление. По переносице стекала чёрная струйка крови, разливаясь в неровную лужицу у виска.

Принц отвернулся и посмотрел на неподвижно лежащего у стены Тайса:

— Это была моя пуля.

И горько прибавил:

— А он ещё говорил, что кому быть повешенному, тот не утонет.

— У вас ещё будет возможность это сделать, Лео, — прошептал Тайс, не открывая глаз.

Леонел встал на колени рядом с ним:

— Ты живой?

— Сам не знаю. Пока да.

— Сиггел, подайте сюда шпагу графа.

Взяв из рук лейтенанта дорогую, украшенную россыпью камней по эфесу шпагу, принц опустил её на плечо разбойника:

— Дарую вам титул барона Эверта, с землями, подтверждающими это право. Также подтверждаю вашу привилегию сидеть в присутствии короля, независимо от места и времени.

Поднялся и посмотрел на коменданта:

— Господин полковник, немедленно пришлите сюда врача и священника. И прошу вас ко мне с докладом о состоянии дел в вверенной вам крепости.

Эпилог

Вдоль стен, вокруг каменных зубцов крепости вился белёсый туман, заползая в узкие бойницы. Его постепенно сдувал утренний ветерок. Над зазубриной ближайшей заснеженной гряды разгорался багряным огнём краешек поднимающегося солнца.

— Скоро зима. — Леонел прислонился к стене и оглядел расстилающиеся далеко внизу земли.

— Это хорошо. — Его спутник зябко кутался в толстый плащ. — Снег закроет перевалы.

— Как твои рёбра?

— Что с ними сделается.

— Хотел отдать тебе кое-что. — Леонел отвернулся от ветра, и вытянул из-за обшлага рукава небольшой свёрток. — Твои ножи. Мне пришлось хорошенько надавить на нашего сурового лейтенанта. Он нипочём не хотел признаваться, почему от разорвавшихся пистолетов образуются такие аккуратные дырки.

Принц поморщился, вспоминая разговор с лейтенантом.

— Получается, что я не заметил оружие при аресте. Это повредит моей карьере.

— Обещаю, что вашей карьере гораздо больше повредит, если вы будете запираться.

Офицер пожал плечами. Пошарил в сумке на боку, протянул руку. На его ладони лежал узкий нож с наборной рукояткой. Только, в отличие от другого, точно такого же ножа, найденного на Тайсе, его лезвие не было помято. На рукояти темнели следы подсохших бурых пятен.

— Метательных ножей меньше двух не бывает, — сказал Сиггел. — Ваше высочество, мне бы не хотелось, чтобы об этом узнал господин Ноэль.

— Понимаю. Не беспокойтесь. Мы будем придерживаться официальной версии: небрежное обращение с оружием. Как вы говорите, это до добра не доводит?

— Да, — с облегчением ответил лейтенант.

Тайс положил свёрток за пазуху.

— Это ведь был Жак? Тот проводник? — спросил Леонел. — Ты его отпустил, и он отдал свои ножи тебе.

— Нет, конечно. С чего бы Жаку меня бояться?

— Но я подумал...

— Нашего проводника звали Тимас. Когда он меня увидел, подумал, его смерть за ним пришла. Так напугался.

— Чего же?

Тайс помолчал, глядя в пространство. Плотнее запахнул плащ.

— Тим был доверенным лицом Молля. Его правой рукой. Молль давно столковался с Кривым, и всё искал удобного случая. Это они подстроили засаду, в которой погибли Чеглок с остальными. И теперь наверняка люди Кривого хотели завести нас в ловушку. Думаю, это граф Симон заплатил им.

Леонел задумался. Почесал кончик носа. Сказал:

— Понимаю. Есть такие мудрые слова: сделай доброе дело, и брось его в реку. Ты сделал доброе дело, а Тимас...

— Я рад, что ты обо мне такого хорошего мнения. Но представь, что скажет Кривой, когда Тим вернётся с проваленным делом? И без своего оружия?

— Представил.

— И вовсе я не добрый.

Они прошли до конца площадки, и повернули обратно.

— Я сегодня просто сыплю мудрыми изречениями, — сказал Леонел. — Как тебе вот такое: всё, что ни делается, всё к лучшему? Стоило походить по краю пропасти, чтобы в конце концов оказаться здесь. Нас хотели убить, меня выгнали из столицы, но мы остались живы, и даже заняли крепость. Это место прекрасно подходит для обороны. И для нападения.

— Кому теперь принадлежат земли вокруг?

— Поскольку граф Симон не оставил прямых наследников, а наш дорогой Ноэль был его единственным племянником, то теперь практически вся земля здесь принадлежит барону. Думаю, это его хоть немного утешит.

— А могу я поинтересоваться, где находятся земли, которые ты мне так щедро выделил? Просто ради любопытства.

Леонел ехидно усмехнулся:

— Должен сказать, что твои новые владения находятся довольно далеко отсюда. Словом, их придётся ещё отвоевать.

— Я так и знал. А ещё другом называется.

— Назови меня королём. И этим всё сказано.

— И этот титул...

— И этот титул тоже ещё придётся отвоевать.

Они спустились по каменным ступенькам во двор, куда ещё не заглянуло солнце, уже залившее своим светом стены и загоревшееся огнём на вершинах башен крепости Контанс.