Уймись, гроза, уйди, ты не вовремя явилась. Сегодня Румистэль вернулся в своё жилище, в свой старый дом. Хочу, чтобы меня встретил покой, радость и тепло. Я слишком долго скитался по земле, искал себе печалей. Рассейтесь, тучи, успокойтесь, замолкните, громы. Остудите раскалённые копья небесного огня, идите прочь. Нынче не ваш день — на вашу долю хватит. Я возвращаюсь в тихий сад, где ждёт меня любовь.
С тихим рокотом туча согласилась, смутилась, отступила, решила подождать. Зачем своим неистовством нарушать ночной покой весны? Впереди всё лето — ещё успеет разгуляться.
Растаяли, истончились, истлели, расползлись неведомо куда занявшие всё небо гигантские полотна облаков. Поднялся в высоту мощный, ровный восточный ветер и, как пастух, погнал их прочь. Открылась бездна ночи, и проглянули безмятежно-ясные созвездия. Закат догорал последними зарницами, встречая ночь и распрощавшись с днём, и мрак ночной вступил в свои законные права. Быстрые шепоты легко пробегали под кронами зелёных великанов, играли в прятки мелкие смешки, протяжные вздохи, томные стоны наслажденья, тихие вскрики и вкрадчивый, обольщающе-неясный рокот. Лёгкий топот, стремительные прыжки в чащобе леса, дерзкие рывки среди огромных крон, речные всплески, игру волн. Мелькают тени, хохочут голоса, перекликаются, аукаются, обманчиво зовут.
Всё слышит Румистэль — как будто каждым нервом ощущает движение, дыхание, порывы, погоню, бег, игру, забаву, кокетство, озорство. Священный лес наполнен жизнью — вошла в пору вальпургиева ночь! Идёт он узким прогалом меж двух стен леса, а впереди открывается просторный коридор, в котором, как волшебные светильники, горели призрачным огнём высокие свечи каштановых соцветий. В густой траве вспыхивали светящиеся капли, дикие лилии источали нежный аромат, ландышевые колокольчики запели приветственную песню, и тысячи бархатных чёрных мотыльков закружили в лунном свете. Его встречали.
Румистэль уже хотел вступить на дорогу, зовущую его к волшебству, как вдруг остановился, замер, поднял руку, прося тишины. Потом вгляделся в подлесок и требовательно проговорил, протягивая руку:
— Выходи!
Под бледный свет луны вышел из укрытия человек. Он ошеломлённо озирался, как будто только что проснулся или, наоборот, внезапно провалился в сон.
— Ты? — удивился Румистэль, разглядев его лицо, — Откуда ты здесь, Юги?
Молодой человек, в котором легко было узнать Джакаджу, глянул на необычный облик Румистэля и не нашёлся что сказать. В самом деле, тот, кто был только что на огромном дубе, выглядит теперь несколько иначе. Изменились его волосы: стали серебряно-белыми. Его высокая фигура окутана бледным сиянием, под которым заметна странная одежда, как будто сшитая из света звёзд. Лицо Румистэля утратило загар странствий и приобрело лилейный цвет, что делает его глаза ещё более загадочными и странными: в них как будто сгустилась грозовая мощь.
— Как ты попал сюда, Джакаджа? — спрашивает Румистэль.
— Н-не знаю, — растерянно обронил тот.
— Постой, дай подумать, — наморщил лоб эльфийский рыцарь, — Ах да, как же я забыл. Ты держал два стаканчика в руке — наши чаши весеннего полёта соприкоснулись. О, выходит, и Лиланда отправилась в полёт не одна, а с Фазиско! Ну да, будем надеяться, что этот пройдоха не натворит ничего такого, за что мне стоило бы его обратить в камень.
— Я видел: ты заклинал грозу! — изумлённо воскликнул Юги.
— Да, мне не хочется пробираться к дому сквозь ливень, — отозвался Румистэль, возобновляя путь и проходя под арку леса.
На другом конце прохода светился назревающим утренним светом выход. Бледный туман скрывал очертания того, что таилось там.
— Что мне делать с тобой, Юги? — нетерпеливо спрашивает Румистэль, досадую на задержку.
Но кто виноват в том, что он не один оказался в этом древнем волшебном лесу? Юноша, мечтающий о волшебной вальпургиевой ночи и ждущий наслаждений, оказался не в своём месте.
— Знаешь, — на губах Румистэля появилась лёгкая улыбка, — ты можешь прекрасно провести сегодняшнюю ночь в этом месте. Сегодня тебе ничто не грозит — в иное время тебя бы растерзали. Но нынче священный мир, и ты можешь ничего не опасаться — нынче ты здесь гость, и моё слово тебе охрана. Сегодня все лесные, речные, воздушные, подземные, каменные, древесные и прочие духи празднуют весну, и ты можешь быть участником в их веселье. Никто не посмеет тебя обидеть. Дриады, лесовицы, синюхи, русалки, вербницы, ивухи, болотницы, змеёвки, огнёвки, полевицы — смело пускайся с любой в ночной полёт, не пожалеешь! Ты можешь славно повеселиться с гномами и пить их сладкое вино. Тебе покажут подземные сокровищницы и, если понравишься им, могут наградить дарами. Можешь посетить очарованные земли, и они одарят тебя приключениями как раз по твоему желанию. Не беспокойся ни о чем: когда придёт время возвращаться: духи весеннего полёта сами вынесут тебя обратно.
Сказав такие слова, он пронзительно свистнул, и из леса выбежала толпа весёлых девушек, со смехом ухватила Джакаджу за руки и утащила в чащу, а Румистэль продолжил путь, чуть улыбаясь.
Неспешным шагом он миновал лесной коридор, украшенный живыми светильниками, в котором бесшумно порхали тысячи чёрных бархатных бабочек и вспыхивали в траве крохотные звёздочки цветов. Вот вышел на открытое пространство и остановился, очарованный чудной картиной весеннего цветения вишнёво-яблочных садов, сирени, черёмухи, жимолости, бузины, шиповника, боярышника, рябины. Как будто безмолвное кипение происходило в ярком лунном свете, под шаловливою рукой ночного ветерка. Призрачное сияние наполняло воздух, и шёпот ветвей — как песня лунных духов. А за пенными волнами, источающими страстный аромат, плывёт, как корабль среди моря, высокий замок, из окон которого, как флаги, реют занавеси.
Он подошёл к дверям волшебного жилища и тронул колокольчик на крыльце. Дверь тихо отворилась, и Румитэль увидел стоящую на пороге Нияналь, таинственную свою возлюбленную, о которой он ничего не знает, и которая ни о чем не вспоминает.
— Я ждала тебя, мой принц, — промолвила она, но тайный смысл этих простых слов гласил: я не упрекаю, принимаю тебя таким, каков ты есть.
Он понял, что она всё знает: и увлечение его другой женщиной, и то, что покидая Нияналь, он забывает о своей принцессе. Они слишком хорошо знала Румистэля, а Румистэль о ней не знал ничего.
"Что с моей памятью? Почему она скрывает от меня моё же прошлое? Кто я и где я?"
Но беспокойные вопросы недолго тревожили рыцаря, потому что возлюбленная с улыбкой повернулась и повела его под сводами старого их замка.
"Я помню его. Все эти древние и вечно молодые стены, и этот сад, в котором нескончаемо правит бал весна. Смешение весны и лета, цветения и плодоношения. Я помню долгие, упоительные ночи и нескончаемый полёт по миру грёз, но самого себя не помню. Как будто искажающий барьер, полупрозрачная стена стоит передо мной, и вижу я лишь неясные тени, скользящие за ней — там, куда мне путь закрыт. Я силюсь расколоть преграду, но мой рассудок не велит: иначе ты погибнешь, как Аларих, под грудой пронзающих тебя осколков. Почему Аларих? Кто такой Аларих? О, Румистэль, оставь свой бред!"
— Ты не был тут три года, — сказала Нияналь, останавливаясь перед кисейной завесой, прикрывающей вход в спальню.
— Так долго? — удивился он.
— О, нет. Это совсем недолго. Но я ждала тебя: я знала, что ты ещё вернёшься.
"Так отчего же так печален голос твой, моя принцесса? Что ты такое знаешь обо мне, чего я сам не знаю? Не сердишься на ветренника твоего, не укоряешь за скорое забвение ночей, что провели мы с тобой вместе? Раскаяние мучает меня, как будто я дерзнул вновь позвать любовь, отправленную в изгнание".
— Ты непостоянен, и твои хлопоты снова отнимут у меня тебя, — с тонкой улыбкой заметила она, не спеша откинуть полупрозрачную завесь.
Что ж, с этим он не будет спорить, поскольку знает, что его занёс сюда беспокойный ветер весеннего полёта.
— Ты покинешь меня, — сказала Нияналь без малейшего упрёка.
— Уже покинул, — остановила она его жест протеста.
— Но я оставила себе лучшее, что было между нами, — и с этими словами откинула занавесь и провела его в спальню.
Две колыбели, увитые пенным газом, стояли на месте, где некогда пребывало их ложе. Пряные запахи ночных фиалок, томный аромат диких роз и возбуждающий дух винограда заменил лёгкий дух лесных ландышей и звёздочек черники. Весёлые и скромные садовые виолы гнездились у основания столбов, где ранее качали пышными гривами роскошные пахучие люпины. Проёмы, глядящие в сад, закрыты белыми кисейными шторами, и спальня похожа на затейливый волшебный фонарик.
— Мои малышки, — нежно прошептала Нияналь, подводя очарованного Румистэля к колыбелькам.
Он посмотрел в них, и подумал, что видит в двух кроватках одно лицо: девочки-близняшки. Два восхитительных ангелочка с нежной кожей и бело-серебристыми кудрями. Две крохотные эльфийские принцессы. Его и Ниянали дочери.
— Как ты их различаешь? — чуть слышно прошептал он.
Эльфийка беззвучно засмеялась.
— Вот эту я назвала Сивион-лиль — сердце моё. А эту малышку зовут Вивиан-лиль — радость моя. Ты можешь их звать Сивион и Вивиан.
Как ни тихи были слова Ниянали, Сивион чуть пошевелилась и открыла сонные глазки. Глубокая небесная синева в обрамлении длинных чёрных ресниц глянула в потолок опочивальни, отчего у Румистэля, гулко ударило сердце.
— Глаза её отца, — прошептала эльфийка.
Вторая девочка как будто почувствовала беспокойство сестры и тоже проснулась. Густая изумрудная зелень открылась в её глазах, таких же, как у матери её, Ниянали.
Эльфийка провела рукой над колыбельками, насылая мирный сон на дочерей, и вывела Румистэля из опочивальни.
Чудесным был этот весенний полёт — никогда ещё Румистэль не был так счастлив. День шёл за днём, и они упивались любовью друг друга. Весна как будто застыла, охраняя это священное место, не допуская сюда ни внешних гроз, ни беспокойные ветра. Ясными ночами уносились они летать в миры под иными небесами, где всё знало и помнило те дни, когда они были неразлучны. Старые друзья встречали их, и чудеса, забытые непостоянным Румистэлем, вновь открывали перед ним своё очарование. А утром оба возвращались в весеннюю долину Ниянали, где она безраздельно владела повинующимся ей силами природы. Там, среди нескончаемого цветения жизни, гуляли они с девочками на солнечных полянах, среди цветников, качались на качелях и плавали на лёгких лодочках по тихим прудам. Хлопотливые няньки-карлицы, в смешных бархатных платьицах и пышных чепчиках, играли с малышками. Весёлые белки скакали перед близнецами и бренчали погремушками. Приходили лесные лани и приводили своих детёнышей пастись в заповедном саду. Вишни, яблоки, груши, виноград, ягоды приносил к столу волшебный сад, а хлопотливые карлицы пекли чудесные хлебы и пироги. Свежее молоко и сливки, мёд и лёгкое вино. Чудесна волшебная обитель Ниянали. Но в её взгляде, обращённом на него, Румистэль ясно читал: однажды ты уйдёшь. Однажды так оно случилось.
"Как там Джакаджа?" — озабоченно подумал Румистэль.
Всё ли он предусмотрел, когда так поспешно избавился от юноши, отправив его в объятия лесных забавниц? Всё же Румистэль чувствует ответственность за молодого бастарда, которого случайно, по рассеянности, прихватил с собой.
Самый простой способ отыскать что-либо — посмотреть в волшебное зеркальце. И вот Румистэль отыскал свою суму, с которой не расстается в походе, достал зеркальце и вышел с ним в сад. Его жена в то время сидела там с малышками в окружении нянек — девочек качали на качелях, и звонкий детский смех летал, как птица, над поляной перед замком. Увидев в руках мужа волшебную вещицу, Нияналь чуть нахмурила тонкие свои брови, но он этого не заметил, занятый своим делом.
Держа зеркальце на вытянутой руке, Румистэль медленно поворачивался вокруг себя. И вот в круглом окошечке появилась картина. Лицо Джакаджи. Парень исхудал, потемнел, порядком оборвался, выглядел измученным, голодным и спал прямо на земле под кустом ракиты.
— Ох, вот это ночка получилась! — изумился Румистэль, понимая, что его случайный спутник не смог выйти из вальпургиевой ночи и скитался по зачарованным чащам весь месяц, пока дивоярец наслаждался домашней жизнью!
— Милая, — обратился он к жене, — я, кажется, совершил промах. Мне придётся отправиться искать своего случайного попутчика — судя по виду местности, занесло его довольно далеко! С кем же он скитался?!
— Конечно, — она кивнула, как будто ничего другого и не ожидала. Да и может ли её беспокойный муж подолгу оставаться на одном месте! Если Румистэль почуял приключение — все ветры будут дуть в том направлении.
Конечно, можно просто перенестись к тому месту, где нашёл приют бедняга Юги, приключение которого слишком затянулось оттого, что ушёл он в полёт на пару с Румистэлем, а беспечный дивоярец забыл про него! Но Румистэлю не хотелось такого простого решения. В конце-концов, он в прошлом — как оно у него получается?! занятно всё же, — так что, хотелось бы осмотреться. Но как?
Он словно проснулся и начал оглядываться, ища: на чем бы отправиться в дорогу. Сияр остался в будущем времени.
— Твой белый дракон тут, — напомнила ему принцесса, и тут же, словно призванный неслышным призывом, на поляну явился большой белый дракон, покрытый мягкой длинной шерстью и с огромными оперенными крыльями.
— Мой Лахайо! — обрадовался Румистэль, вскакивая на дракона.
— Я скоро вернусь, Нияналь! — крикнул он, взмывая с места над цветущими садами.
— Конечно, — ответила она, когда его и след простыл.
* * *
Земля огромна, и далеко внизу затерялась маленькая долина, охраняемая магией Ниянали — его жены.
Сколько лет мы не видались с тобой, Нияналь, и я уж думал, что забыл тебя и твои ласки, отдающие печалью. Второй раз волшебная ночь Полёта приводит меня к тебе, как к забытому в глухом лесу колодцу. Как путник, сбившийся с дороги и потерявший ясный путь, блуждающий в потёмках, я прихожу к тебе и вижу призраки былого, силюсь понять их тайный смысл, и не понимаю. Бледное дитя луны, ты как будто избегаешь яркого света и прячешься от мира в очарованном саду. Почему ночной полёт второй раз приводит меня в твою застывшую навсегда весну — не ворожбой ли искусной, в которой мастерица, манишь ты к себе того, с кем разошлись твои пути? Или моя дремлющая память, неуловимая, как свет в ладонях, перебирает угасшие воспоминания и путает живой цветок с сухим?
Летит в вышине небесной Румистэль и смотрит в зеркальце, пытаясь отыскать след затерявшегося в безумной весенней гонке юноши. Над землёй Селембрис плывёт огромный город на облаке — сияющий огнями Дивояр. Откуда ни посмотри — он виден с любой точки планеты. И Румистэль знает: там, на Аметистовой улице волшебного города есть его жильё. Он может войти в него когда угодно, минуя ворота, которыми проходят все, оставаясь невидимым для нынешних обитателей его, и проникая во все дома и помещения. К его услугам все лёгкие летательные машины, и тяжёлые боевые катера, но ему это не нужно, поэтому он предпочитает летать на белом драконе Лахайо, чтобы чувствовать холодный ветер поднебесья и купаться в ослепительном свете солнца.
