Перекрёстки времени

ПЛАНЕТА ЭЛЬФОВ

Книга восьмая, завершающая

Перекрёстки времени

ГЛАВА 1

Вальпургиева ночь! Он ждал приближения этого праздника. Это всего лишь вторая такая ночь в его жизни на Селембрис, хотя восемнадцатилетие уже давно миновало его — прошлым маем он так и не попал в этот изумительный весенний полёт. Дело было в Пафе.

Его друг после своего приключения по милости Лембистора испытывал какое-то болезненное отвращение к любому виду погружения в фантазии. Когда все дивоярцы разлетелись по Селембрис, Лён с Пафом тоже направились вниз, к волшебному дубу, где была раньше лесная школа Фифендры. Теперь тут тоже была школа, но хозяйничала в ней одна из учениц валькирии, дивоярская волшебница из прежнего выпуска.

Здесь было так же здорово, как в те дни, когда Лён и Паф были подростками и враждовали с верзилой Долбером. Так же чудесен лес, и так же вечно крепок и надёжен старый дуб. Опять ребята — мальчишки и девчонки: восторженные и очарованные видом взрослых дивоярцев — всё, как тогда, в тот день, когда прибыл на Селембрис летающий город.

Сварила тогда новая хозяйка лесной школы целый котёл волшебного зелья, и потащили его двое мальчишек на Лысую Горку — всё, как тогда! Собрались вокруг котла к полуночи тринадцать молодых и старых магов и налили в прозрачные бокалы волшебного вина.

Едва человек выпивает стакан такого зелья, как застывает на миг с очарованным выражением лица, а потом исчезает. Это похоже на обычный перенос, но все знают: выпивший ровно в полночь на колдовской горке волшебный напиток отправляется в весенний фантастический полёт. Это маги называли возвращением к истокам. Уж что каждому приходило испытать в таком полёте — большинство не рассказывали, да и как передать необыкновенные, чудесные впечатления от выбора древнего эльфийского волшебства, которое оживало на одну ночь в году.

В тот вечер на горке были также и друзья Лёна и Пафа — молодые жаворонарцы, второкурсники Пантегри, Очерота и Диян. Они испытывали первый раз такое приключение — это вообще было до того, как Лён провёл их в зоны наваждения. И вот все получили свои заветные стаканы с зельем, стали отпивать и уходить в Полёт. Остались на горке только двое: Лён и Паф.

Лён уже хотел пригубить волшебного вина, мечтая, как в прошлом году, снова попасть в чудесное место, где, может быть, он встретится с прекрасной незнакомкой. Но задержался, видя как Паф стоит со своим бокалом — застыл, словно окоченел.

— Ты что? — спросил его Лён.

— Я не могу, — глухо ответил тот, опуская бокал.

Он был чуть бледен, в глазах отсутствующее выражение.

— Мне страшно. Всё стоит перед глазами эта стеклянная стена, а потом всё красное — одна кровь кругом. И я — не могу ни шевельнуться, ни закричать, ни позвать на помощь. И эти сны — страшные, как самый лимб. Призраки тянули ко мне свои костлявые руки, звали меня к себе, и я умирал бесчисленное число раз, сходя в бездонную пропасть, и возрождался в новой жизни и в новом теле. И видел, что конца нет этой череде рождений, жизней и смертей. Итог же был один: я снова перед этой стеной, и она снова убивает меня, и я иду по кругу, как проклятый.

Первый раз Паф признался в том, что мучило его весь прошедший год. Понятен его страх перед зоной наваждения и даже перед весенним полётом.

Лён медлил, не зная, что сказать.

В тёплом, напоенном весенней сладостью ночном воздухе медленно пронёсся и растаял последний, двенадцатый удар колокола. С последним боем волшебство исчезало, и теперь в бокалах осталось простое красное вино.

В тот год он так и не побывал у истока.

Паф исчез внезапно, перед самым весенним полётом, накануне Вальпургиевой ночи. Теперь не было причины отказываться выпить волшебного вина, и Лён вместе с друзьями прибыл к Лысой Горке неподалёку от старого дуба.

Чудесная это была ночь, как будто проснулось всё древнее очарование Селембрис. Покоем и наслаждением дышала древняя страна, и простые люди в этот час ощущали чудесное состояние блаженства. Спящим снились дивные, фантастические сны, а бодрствующие испытывали единение со всей природой — это открывалось дыхание земли, и приходили в весеннее возбуждение ночные, воздушные, земные, водяные духи. Кикиморы, лешие, водяные, лесные жители преображались и, опьянённые колдовским зельем, носились по лугам, болотам, дебрям, угорая от кипящей страсти.

Глаза магов блестели в ожидании полёта, как будто из-под тёмных накидок с капюшонами мерцали слабым блеском звёзды. У младших дивоярцев жарким румянцем разгорались щёки — каждый о чем-то мечтал в такой момент. А что за желания могут быть у молодых людей и девушек в эту изумительную ночь?

Помягчело суровое лицо Пантегри — как знать, не о пленительной ли Ярославне думал он? Мечтательно смотрел в тёмные дали Очерота, и Диян глубоко вдыхал пьянящие запахи весны.

На диво хороша была Энина, расцветшая за этот год, как роза под лучами солнца. И Лён чувствовал себя, как жених накануне свадьбы — трепетал и волновался. Что принесёт ему этот полёт в ночи сегодня?

"Исток, исток, — звучало в мыслях, — Где мой исток? Откуда я и кто я? Раскрой мне, волшебная ночь!"

Как только издалека приплыл дрожащий, томный, протяжный звук — лишь раз в году поёт этот никогда и никем не видимый колокол — все подняли бокалы и выпили вино. Пока считали время гулкие удары, с вершины горки один за другим исчезали фигуры, роняя наземь тёмные плащи. И вот иссяк последний, долгий звук, и остался только ветер, ласкающий спящие леса и скользящий по макушке Лысой Горки. Земля дышала — сонно, тихо, блаженно и свежо. Да Луна, подобно глазу великана, смотрела с высоты небес на вершину древнего кургана, где остались только пятна сброшенных плащей, как пустые оболочки упорхнувших в майское раздолье мотыльков.

* * *

Живая, ощутимая, благоуханная тьма вокруг — как обещание, предчувствие, надежда. Чудеса открывали свои двери, как будто долго ждали к себе единственного гостя, без которого праздник — как печаль в разлуке. Исток — он здесь, хочет тебе сказать своё, особенное, потаённое, доселе скрытое от тебя. Ты узнаешь, кто ты, откуда путь твой начался, куда ведёт и кто ты на этой бесконечной дороге, ведущей в вечность...

Он застыл, очарованный восхитительной картиной, раскрывшейся перед ним.

Густая, пронизанная бесчисленными живыми связями, тьма, вначале вобравшая в себя его, стала расступаться, и там, впереди, забрезжило светлое пятно — как дрожащее утреннее марево, тающее покрывало ночи, прозрачная фата, укрывающая едва проснувшееся солнце. Яркий всплеск на полусонном небе. Рдеющие багрянцем облака. Упоительная свежесть уходящей ночи. Торжественная пышность девственно-нетронутой земли, не осквернённой суетой и алчностью беспокойных человеческих сынов.

Тайный лесной храм, где сосны — колоннада, высокий свод — утреннее небо. Пышные ландышевые покровы источают глубокий фимиам, в котором тонет восторженный рассудок и засыпает память. И в бледном утреннем тумане, среди россыпи жемчужно-нежных огоньков, среди прохладной полутьмы, сидит она — таинственно-волнующая, одетая в мерцающие звёзды.

Тонкое белокожее лицо, большие глаза переменчивого цвета — от густо-синего до бледно-голубого, воздушные пряди светлого, лунного серебра, на голове венок неведомых цветов.

Выходит он из тьмы и медленно вступает в лесной альков, едва ощущая ногами почву — так странен, дик и прекрасен этот ночной полёт. Испытывает лёгкий укол изумления, когда замечает на себе другую одежду — сон облёк его в белые, отдающие серебром и алмазом, тонкие одежды.

Как будто лесные феи соткали ему эту полупрозрачную рубашку, собирая лунными ночами сверкающие росами невесомые детские паутинки, летящие по ветру. Звёздным светом украшена рубашка по оплечью, светлыми тенями листьев и цветов расшита по подолу. Гладка тонкая материя штанов и невесомы лёгкие сапожки — кто придумал этот фантастический наряд...

Подходит он, медленно ступая, боясь вспугнуть видение, нарушить песню крохотных ландышевых колокольчиков, встревожить тонкий утренний туман, развеять волшебство. Глаза глядят в глаза, и ощутима связь, неведомое притяжение, как будто возвращение к забытому, растаявшему среди звёзд пути. Как будто бледный призрак прошлого, ушедшее в печаль ничто, минувшее "прости".

— Я здесь, мой Румистэль, — промолвили нежные губы, похожие на мягкий перламутр.

"Как я любил когда-то целовать тебя в эти бледные лепестки ночной розы...", — отстранённо подумал он и удивился своим мыслям. Чьи они — его или Румистэля?

Всплеснулась память, как будто проснулась, очнувшись от колдовского наваждения: кто она? Я её как будто помню... Да, это лицо, эта печаль в глазах, улыбка, волосы, запахи цветов. Неуловимая, как утренний туман. Губы, на которых ощущался вкус полыни — горькое ощущение разлуки. Бледный, хмурый цвет утра, мрачные, неприветливые тучи, низко висящие над исстрадавшейся землёй. Огромные каменные головы, поросшие мхами по уступам... Как призраки минувшего, вознеслись в памяти древние великаны... Наганатчима!..

— Это ты... — задохнувшись от волнения, хотел сказать он: Пипиха. Но губы произнесли иное:

— Нияналь...

Как очутилась ты здесь, эльфийская принцесса?! Ты в моём сне, в моём Полёте?! Что за место избрал для нас волшебный напиток? Ты меня ждала? И почему ты называешь меня Румистэлем?

Множество вопросов желали вспорхнуть с его губ, но растаяли, оставшись без ответа. Какой-то миг пропустила его память, какая-то минута потеряна рассудком, но вот он уже идёт с прекрасной девой ушедшего в неведомое чудного народа, ступает по пышным ландышевым лесным коврам, проходит сосновой колоннадой, минует, как в волшебном сне, громадные дубравы.

Как будто сверху, с высоты полёта, видит он густо-зелёные, плотные волны платанов, буков, грабов, и в то же время бесшумно скользит со своей принцессой под пышными покровами сомкнутых над головами крон — среди могучих древесных великанов, держащих корнями землю, столбами подпирающих высокий небосвод. И день, и ночь — всё сразу. Непостижимо, невозможно, нереально.

Густые чащи расступились — открылась среди нехоженых лесов небольшая укромная долина с рекой, вся сплошь в буйном, страстном цветении сирени. А среди этого весеннего безумства острыми шпилями вонзался в небо замок — древний и прекрасный.

— Наш дом с тобою, Румистэль, — промолвила эльфийка.

— Кто я... — он хотел сказать "Пипиха", но снова проговорился: Нияналь.

Она уклонилась от ответа и молча потянула его по черёмуховой аллее, под сводами которой у Лёна окончательно отбило память, и безрассудство овладело им.

— Ты помнишь, Румистэль?.. — шептала она, увлекая его по травяным дорожкам под ароматы грёз, под призрачное блаженство сиреневых садов, под сладкое сумасшествие черёмуховой кипени.

Я помню, Пипиха. Я помню как ты шла к Наганатчиме — надломленная своим страшным горем, убитая отсутствием надежды — как жертва, готовая к закланию. Что с тобой было, Нияналь? Кто из людей тебя обидел, кто посмел коснуться скверной рукой твоего вечного лица? Кто опустошил твою душу?

Не знаю, о чем ты говоришь, любовь моя. Я здесь, с тобой. Наши дни все впереди. Забудь разлуку, Румистэль.

Как я могу тебя покинуть, моё ночное солнце, Нияналь?! Мой бледный свет утра, тень моих снов, прощальный луч звезды?

Что за слова срываются с его губ, что за призраки всплывают в памяти, что за печаль тревожит его душу?

"Он Румистэль, не я!.."

Забудь всё, беспокойная, назойливая память. Оставь все свои подсказки. Я буду наслаждаться ночным полётом, неверным, обманчивым посулом волшебства, манящим зовом ночи. Я — Румистэль!

С приветственным, счастливым пением открылись двери в дом — его тут ждали. К его приходу вспыхивают под потолками гроздья винограда — плотно обвивают вечные лозы арочные переплетения крыльца. Зелёным, сиреневым, розовым сиянием окутывается сад. Золотистые лучи пробиваются в решётчатые окна. Яблони и вишни осыпают лепестками его путь. Ты дома, Румистэль.

Как дивно его старое жилище, как необычно и загадочно устроено. Снаружи закрытое стенами, внутри оно оказывается открытым всем сторонам. Отсюда виден сад, долина, лес и небо — через полукруглые арки, увитые сплошь виноградом. Одновременно цветут и плодоносят волшебные лозы. Шиповенные волны, густо цветущие дикие розы заглядывают через низкие перильца. Пышные бордюры первоцветов по периметру опочивальни, лесные орхидеи — ирисы, сиреневые колокольчики, синие звёздочки незабудок. У оснований витых столбов из драгоценной древесины, названия которой не помнит Румистэль, раскинули свои роскошные соцветия люпины — от густо-фиолетового, голубого, бордового, розового до нежно-белого. Вся спальня наполнена благоуханием, и времени как будто нет.

Он лежит в постели, изумительном творении неведомых мастериц, среди воздушных кружев и серебристо-пенных покрывал. Его рука на тонком, хрупком плече Нияналь — таинственной эльфийки, чей голос тревожил его беспокойными ночами, как пение забытой флейты. Сколько раз он отгонял от себя этот бесплотный призрак, эту горькую память непонятной утраты. Нияналь, которую он помнил как Пипиху, сегодня, сейчас с ним. Это подарок Вальпургиевой ночи.

Венки их, чуть привядшие, отчего пахнущие прощально-терпко, небрежно брошены на полированную древесину пола, на тёмные рисунки-руны, на цветное эльфийское письмо.

— Что там? — указывает Румистэль на сложную вязь символов.

— Песня, которую ты мне подарил, — отвечает Нияналь.

— Я не помню её слов, — признается он.

В ответ печальный вздох, как будто лёгкий ветерок тронул яблоневые кроны в саду.

Ночь, которую подарил ему Полёт, на исходе. И он спешит насладиться уходящим мигом, забвенно погружаясь в волну серебряных волос, в мерцающий тайной взгляд эльфийки, в пьянящие объятия её тонких, страстных рук, в чуть слышный шёпот и слова, произнесённые на утонувшем в памяти волшебном языке.

— Спой песню мне, Пипиха!

— Нет! — смеётся она.

— Спой песню, Нияналь!

И она заводит долгие, переливчатые рулады, где звук имеет цвет, слова видимы глазам, и совершается чудо преображения: распускаются тканные лилии на покрывале, выпукло-живыми становятся ромашки на подушках, разрастаются по полу зелёные блюдца речных кувшинок и распускаются над тёмными водами пахучие жёлтые цветы. Плывут видимые струи ароматов, пыльцы, опавших лепестков, и среди них кружат, порхают, тонко трепеща крылышками синие стрекозы.

— Теперь ты, — говорит, ласкаясь, Нияналь.

— Нет, — качает головой Румистэль, — Я не умею.

— Ты умеешь, — тонко улыбаясь, говорит она, и её голос, чарующее пение лесной флейты, пробуждает в нём желание говорить к стихиям.

Лёгкий шёпот, призыв к летучим духам воздуха, прозрачным девам ветра, несущим в тонких ладонях струи утренней прохлады, вздохи яблоневых и вишнёвых деревьев, страстный аромат черёмухи, рябины, липы, далёкий голос платанов, дубов и грабов, речную влагу, терпкую морскую соль, запах дальних странствий.

— Нет, — лукаво ограничила она его фантазию, и он согласился, оставив только дремлющие запахи долины, где плыл по розовым своим садам волшебный замок Ниянали.

Слова слетали с его губ, как тихий шелест трав, как трепет берёзовых крон в тонком утреннем потоке воздушных струй, и вот закружились над полом, чуть тревожа жёлтые кувшинки, прозрачные фигуры духов — нежных дев воздуха. Кругами они ходили вокруг ложа влюблённых и бросали на лилейное покрывало бледные, нестойкие цветы паров тумана.

— Ещё, Румистэль...

Тогда заговорил он к духам земли и потайных обитателей каменных глубин. Прямо из воды на полу опочивальни стали вырастать кротовые холмики, и вот вокруг ложа уже не тёмная вода лесного озерка, а мягкая зелёная трава, усаженная вулканчиками выходов из нор. Из темноты подземного жилища стали с кряхтением и скрипом выбираться маленькие, толстенькие человечки, одетые забавно и причудливо. С чуть недовольным взглядом вытаскивали они из своих нор плотные кожаные мешочки и высыпали на траву разноцветные драгоценные камни — сокровища гор. Через несколько минут весь пол беседки был усыпан ровным ковром сверкающих кристаллов.

— Чудесно... — шептала Нияналь ему в шею, и неземные звуки потекли с губ Румистэля: он говорил к воде.

Мгновение, и воздух за пределами беседки помутнел, а когда развеялась завеса, то оказалось, что вместо яблонево-вишнёвых садов, вместо сирени и черёмухи за увитыми виноградом столбами зелёная, пронизанная солнцем и трепетом теней морская стихия! И плывут среди прозрачной глубины морские девы с длинными хвостами, и трубят в витые раковины тритоны, и тучи разноцветных рыб несутся стаями, сверкая плавниками.

Заплясали неистовые солнечные блики, заплескали длинными руками морские водоросли, уходя на глубину, и под шипение воздушных пузырьков беседка всплыла на поверхность моря и закачалась на волнах, как лодка.

Пенные струи рассекала резвая дельфинья стая и несла за собой легко беседку-опочивальню, увитую виноградом. Под ярким и нездешним солнцем — чуть зеленоватым диском, под лазурным небом, на котором днём виднелись звёзды и плыли чередой призрачные луны, виднелся остров среди необъятного морского простора — высокая, коническая гора. Внизу — белый камень со следами морских наносов, а выше — зелёная пенная шапка.

— Пойдём, Нияналь, заглянем в гости к друзьям, — сказал возлюбленной своей Румистэль.

И вот они, держась за руки, оба в белом, поднимаются по крутой лестнице почти к вершине. Там, под боком увитой плющами и цветами макушки горы, уютно пристроился на выступе над бездной небольшой дворец, открытый солнцу и ветрам, продуваемый насквозь морским бризом.

— Здравствуй, Румистэль, — сказала ему прекрасная морская дева, сидящая на троне и окутанная зелёными, как водоросли, волосами.

— Мой дом, ваш дом, Нияналь, — произнесла хозяйка замка, радушно простирая в стороны руки. И тотчас откуда ни возьмись, толпы прекрасных обитателей морских глубин, похожих на людей и совсем не похожих. Сами собой среди зала появились широкие перламутровые раковины, наполненные с горкой изумительными плодами морских глубин, заиграла причудливая музыка, закружились в танцах пары.

Чудесное веселье длилось целый день и закончилось далеко за полночь, когда гости удалились в свою беседку-спальню, чтобы снова предаться волшебной любви под пение морских раковин.

Дни и ночи смешались в памяти Румистэля, проходя одной непрерывной чередой счастья и упоения. Он забыл, что должен возвратиться, откуда начал свой путь, и кто его друзья. Нежная обольстительница Нияналь околдовала его душу и забрала его сердце. Все дни и ночи проводили они друг подле друга, бродя по вековечным лесам, наслаждаясь бесконечной весной, купаясь в кристально-чистых лесных озёрах. Уносились они в далёкие миры, в которых побывал когда-то Румистэль.

— Хочешь, вызову духов огненной стихии? — улыбаясь своей любви, спрашивал Говорящий, — Огненные саламандры, бешеная конница пожара, дышащие плазмой красные драконы, разрыв-цветок, горюч-трава?

— Нет, не зови, — отказывалась Нияналь — ей были чужды стихии разрушения, она любила созидать.

Её среда — волшебство природы, вечная молодость и песни при луне. Сердцу Румистэля принадлежали гром победы, буйство стихий, покорение препятствий.

— Что выберем мы на эту ночь? — спрашивал он свою прекрасную возлюбленную и протягивал перед собой руку — красивую, но крепкую ладонь природного ваятеля и музыканта, и в то же время воина и укротителя драконов.

Она чуть улыбалась уголками губ и, ничего не говоря, накладывала поверх его руки свою ладонь — тонкую, с длинными пальцами, кисть лунной феи. Их пальцы сплетались, и соединялись воли. Желание отправляло их в путешествие по иным мирам, в просторы, где живёт и дышит страсть, где поёт песни нежная любовь, где томлением, как волнами, колышет океан, и небо смотрит звёздными глазами — неисчислимой россыпью миров, создания которых тоже смотрят в бесконечность и мечтают...

Их ложе было кораблём без парусов. Вдвоём на этом необыкновенном судне они плыли по миру, в котором вечно царит ночь.

Глубокие синие сумерки, в которых утонули острова, везде разлит густой индиго — основной цвет планеты-океана, где живут удивительные существа: крылатые русалки-сирены, обольстительные певуньи, голоса которых могут свести с ума человека. Сидя на маленьких и влажных скалах, которые есть вершины огромных подводных гор, они поют самозабвенно свои песни, сами себе играя на струнных раковинах. Их синие волосы полощутся на голубом ветру, и драгоценные жемчужины диадем светят в ночи, как звёзды, поднявшиеся из океанской глубины. Тихо потрясают они драгоценными браслетами из перламутровых раковинок, дополняя музыку и песни тихим, нежным звоном, и сами, очарованные своим пением, грезят...

Идите к нам, Нияналь и Румистэль, идите к нам... У нас покой, у нас чудесный, вечный, нескончаемый ночной покой. Наши морские арфы будут петь вам о долгих океанских волнах, катящих издалека и обходящих год за годом, век за веком, от начала времён и до конца времён нашу синюю жемчужину Вселенной, наш океанский дом, волшебную планету вечерних грёз. Останьтесь с нами, и мы одарим вас хрустальными потоками поющих вод и вечным шёпотом полночного прибоя у этих скал, которые есть пальцы океана, и руки его простёрты к звёздам, а звёзды смотрят с неба, улыбаясь и таинственно мигая и отражаясь в вечном зеркале планеты грёз...

Они переступали со своего хрупкого корабля на влажные, бархатные скалы и садились с сиренами под великим и бездонным небом Грёзы, ловя щеками ветер и слушая игру воздушных струй. Солёные брызги ласкающихся к скалам волн окропляли их священным благословением любви, и оттого их поцелуи были солоны и чуть горьки, как предчувствие неизбежной печали расставания.

Пение сирен возносилось к небу и растекалось над водой. Чуткие пальцы Румистэля ловили струны ветра и сплетали из них свою мелодию, она соединялась с голосами дочерей планеты Грёз. Заклинанием воды он обращался к волнам, и они, послушные зову Говорящего, начинали трепетать, рождая тонкие вибрации, идущие из глубины, от сердца океана.

Вокруг островов синими жемчужинами кипели воды, как мировая сокровищница, полная чудес. Выпрыгивали серебряные рыбки и стаями летали через острова, осыпая самозабвенно поющих сирен и пару эльфов искрящимися веерами брызг. И распускалась радуга над синими вершинами подводных гор, прозрачная ночная радуга, как будто кисея, сотканная звёздами, благодарными за песню.

Сирены умолками и сидели, очарованные, и смотрелись в притихшие ночные воды, ловя бездонными зрачками своё изображение в волнах. Тогда бесшумно выныривали прекрасные тритоны и манили к себе своих подруг. И те соскальзывали с каменных утёсов и молча уходили в воду.

Звёзды утопали в небе, как в перевёрнутом отражении вечно юного океана жизни. Сонная волна набегала на острова, разбивалась на потоки, проскальзывала между пальцами каменного великана, пенясь, выскальзывала прочь и начинала долгий путь к невидимому горизонту. Между огромным небом и бесконечным океаном грёз терялась крохотная группа островков, на крайнем из которых любили друг друга Нияналь и Румистэль.

* * *

Однажды Румистэль сказал, показывая рукой за пределы вечноцветущего вишнёвого сада:

— Я хочу знать, что там.

— Там мир, — сказала Нияналь.

— Я хочу пойти и посмотреть на мир, — сказал он Ниянали и посмотрел на неё тревожно, как будто ожидал возражения и недовольства.

Румистэль вдруг ощутил, что пресытился блаженством и его тянет прочь от тихих садов. Нежные песни ночи утомили его, хотелось ослепительного света солнца, каким оно бывает над облаками, когда летишь на крылатом лунном жеребце в холодной, яростно-пронзительной вышине, и ветер жёсткими руками треплет твои волосы и рвёт с плеч плащ, и ты смеёшься, потому что ощущаешь полноту жизни до дна.

Наверно, она всё поняла, потому что вместо мягких, невесомо-шёлковых одежд его облекла холодно сияющая небесная броня. Румистэль покидал её.

— Возвращайся ко мне, — сказала Нияналь.

— Я вернусь, принцесса, — кивнул он и растаял в воздухе.

* * *

Медленно и неохотно уходила тьма, как будто желала сохранить в себе все свои секреты и ночные тайны. Но с востока неудержимо катило утро, окатывая светлым всплеском небо и ласково обнимая землю.

Возвращение было для Лёна радостным и мучительным одновременно: он разрывался между привязанностью к другу и памятью волшебных ночей с эльфийкой Нияналь. Он снова был Румистэлем, на этот раз не испытывая никаких терзаний оттого, что присвоил себе чужое имя. Он слился с этим таинственным рыцарем стихий — настолько, что забыл спросить у Ниянали те важные вопросы, которые так важны для Лёна. Но воспоминания о череде волшебных дней и ночей с принцессой затмили все иные мысли. Это та женщина, о которой грезило его сердце, его идеал прекрасного. Она знала, кто такой Румистэль.

ГЛАВА 2

Он думал, в Дивояре о нём все забыли — никуда больше его не звали и никаких новых заданий не давали. Понятно, что ходить, как все студенты, в Университет и сидеть на ученической скамье он не может — это имея при себе медальон магистра! Неудобно, как будто этот знак отличия могут выдать просто так, кому попало. Но и на новое служение к королевскому двору мага-недоучку послать не могут. Ситуация возникла деликатная — он сам должен был закончить своё обучение, своими силами. Это же давало ему и преимущество: можно было днями просиживать в библиотеке, ни перед кем не отчитываясь, как настоящий посвящённый дивоярский маг, и искать по книгам любую информацию. Никто не спросит: господин магистр, что это вы тут делаете?

Все более его одолевала мысль, что пора что-то решать, надо определяться: или нацелиться на карьеру дивоярца, или вести тайную жизнь искателя эльфийских осколков. Последнее его привлекало гораздо меньше — всю жизнь потратить на то, чтобы собрать воедино разбитый некогда Гедриксом большой Живой Кристалл! А зачем? Что из этого последует? Делать это только из принуждения, только потому что предок некогда завещал ему это? Только потому, что его потомки-маги занимались этим? Нет, служение Дивояру и его принципам гораздо интереснее — ведь, несмотря на некоторые перегибы, небесное воинство держало порядок и мир на Селембрис и других мирах Содружества. Поэтому Лён обрадовался, когда однажды его позвали на дело, к которому он был предназначен. Была возможность убедиться, что между ним и его друзьями не пролегла разделительная линия в виде алмазной звезды магистра, и старшекурсники-жаворонарцы по-прежнему относятся к нему с уважением и симпатией.

Экспедиция во враждебные миры — вот куда пригласил его Гонда. Первый выход молодых охотников, нового выпуска боевого магического корпуса, лучших учеников Магируса. Непонятно в качестве кого приглашался туда Лён — то ли магистра, то ли ученика.

Помимо Вэйвэ Валандера, который, как известно, был частым напарником Магируса в экспедициях за монстрами, старшекурсников Пантегри, Очероты и Дияна, в группу вошёл ещё один человек — к удивлению Лёна, девушка. Странно, но в боевой группе Магируса не было женщин. Правда, никакой дискриминации в этом нет: в Дивояре имелись и воительницы, какой была Брунгильда, и с ней Гонда в былые времена не раз ходил в опасные походы. В этот раз в учебную группу Гонды не вошла ни одна девушка. Так что единственная, для кого сделали исключения, оказалась Энина.

Девушка-целитель за два года, проведённые в Дивояре, очень изменилась. Она не стала выше ростом, не нарастила мускулов, осталась всё такой же тоненькой, но теперь в её облике ощущалась странная хрупкая сила — мощь существа высшего порядка, сильного своей волей, умом и преданностью долгу. Теперь она не выглядела деревенской простушкой, широко распахивающей большие голубые глаза при всяком чужом слове и смущающейся, когда на неё обращали внимание мужчины.

В Дивояре к женщинам относились не то чтобы по-рыцарски — тут не делали упора на пол, а только на способности — но без всякой снисходительной фальши, ложного мужского превосходства, как к товарищу. Надо думать, в такой искренней обстановке невозможно никакое женское кокетство. Между волшебниками существовали только деловые и дружественные отношения. И причина не только в магическом роке, но, скорее, в общей преданности делу.

Вслед за Эниной принесли большую суму, чуть ли не сундук. Над этой кладью Вэйвэ произнёс заклинание уменьшения, и большая штука превратилась в маленькую, плотную сумочку. Оказалось, что целители часто сопровождают такие экспедиции — не только из-за возможного ранения бойцов, а ещё и потому что в таких походах часто собирали редкие растения и вещества, которые входили в составы зелий.

Для Энины это тоже был первый выход. Она отучилась на первом курсе и перешла в особую группу медиков, как Турайк к оружейникам. Для них не будет службы при королевских домах, и они много лет проведут в Дивояре прежде, чем останутся на земле и начнут собирать свою маленькую школу, чтобы искать природные таланты. Всё это ставило Энину и Турайка как бы вне обычных отношений дивоярской молодёжи, они даже в общую студенческую столовую теперь не ходили. Может, этим и объяснялась молчаливость Энины. Так, во всяком случае, думал Лён, видя строгое лицо Энины и то почтение, с каким встретили её старшекурсники. Дар целительства — необычайно редкий дар.

Как попадают в другие миры? Об этом думал Лён и представлял себе как Гонда проведёт их группу в некое тайное место в Дивояре, где будет, возможно, какое-то волшебное зеркало-портал, или ещё другой какой портал. Там заклинанием откроют проход сквозь пространство, и они нырнут в него вместе с лошадьми.

— Мы с вами отправляемся в опасное путешествие, — так сказал Магирус Гонда, когда группа покинула оружейную Дивояра с новыми мечами и другим оружием, и даже Энине дали лёгкий короткий клинок по её слабой руке.

— Нам придётся обходиться без наших крылатых коней, — продолжил учитель, — весь путь по чужому миру мы будем совершать собственными силами и обратно понесем много тяжестей, так что приготовьтесь к трудностям.

Все вместе они вышли на край облачного острова, несущего Дивояр, свистнули своих летучих коней и ринулись вниз.

Долгий путь над Селембрис — многие моря, горы, огромные пространства оставались позади, а неутомимые лунные кони всё несли своих седоков высоко над землёй, в холодных потоках воздуха, пронизанного бледными лучами осеннего солнца, потому что лето кончалось. И вот группа пошла на снижение вслед за двумя ведущими — Гондой и Вэйвэ. Те были во главе экспедиции: Магирус осуществлял боевое прикрытие, а Валандер возглавлял научную часть.

Кони остановились на крутом перевале — позади непроходимые, дикие и совершенно лишённые всего живого хребты, а перед глазами группы открывалась грандиозная картина. Огромная долина среди горных вершин, дно которой сплошь усыпано асфальтового цвета мелким камнем, так что казалось пепелищем с давно остывшими углями. А на противоположной от перевала стороне котлована чернело отверстие самой топки — низкий вход в пещеру.

"Граница Миров!" — вдруг понял Лён куда именно они попали.

А ведь точно! Это то самое место, куда его привёл Финист! Вот каким путём дивоярцы проникают в другие миры, не охваченные кольцом Содружества!

— Вот это вход в Границу Миров, — подтвердил его мысль Магирус, указывая на чернеющее отверстие входа.

— Когда-то здесь было очень опасно, — вступил Вэйвэ Валандер, — дивоярцы день и ночь дежурили у этой дыры, потому то отсюда лезли всякие непрошенные гости. Но потом наши маги сообща наложили на этот проход магическую преграду. Это высший вид защиты, теперь никто и ничто не может преодолеть этот барьер.

"Как не так!" — с внутренним смешком подумал Лён, вспоминая как они с Финистом простым пространственным прыжком миновали преграду.

— А если переносом? — тут же сообразил, словно в ответ на его мысли, Пантегри, который, как известно, был мастером пространственного переноса. Собственно, все бойцы Магируса владели этим умением — иначе ты не боевой маг. И даже Вэйвэ вполне умел делать это.

— Туда, может, и проскочишь, а вот обратно — нет, — ответил Гонда, — И будешь болтаться среди порталов, пока тебя куда-нибудь не затянет. Поэтому мы таких подвигов не совершаем и пиратских бросков не делаем, а очень даже прилично себя ведём и слушаемся стражей Границы Миров. Кому хочется приключений, тот идёт к Переходникам — они, по крайней мере, не забросят тебя в опасные миры, но зато и действуют без возврата, если что не понравится. А тут мы возвращаемся тем же путём, а не кочуем наугад из мира в мир. На это можно жизнь уложить, ведь действие Переходника случайное.

После этих слов магистр тронул своего коня, и тот перенёс его одним длинным прыжком на дно котлована, прямо перед входом в пещеру. А за ним следом махнули и остальные. Там, внизу, Гонда велел группе спешиться и взять вещи, а коней отпустить.

Глава экспедиции протянул руку к небольшому тёмному камню, который валялся среди множества мелких обломков. Камень тут же поднялся с места и влетел точно в ладонь Магируса.

— Смотрите, — кратко сказал учитель и запустил камнем в дыру входа.

Сверкнула вспышка, и снаряд отлетел в сторону, мгновенно раскалившись докрасна.

— За века их тут накопилось достаточно, — объяснял Гонда, обводя вокруг рукой и показывая на россыпь мелких камней.

Молодые дивоярцы подняли с земли несколько таких камушков и стали их разглядывать. В форме обломков и пористой их структуре обнаружился совсем не вулканический туф, как подумалось Лёну поначалу. Это были горелые обломки костей! Вся долина усыпана останками неведомых существ.

— Откуда это? — спросил он, потрясённый мыслью о чудовищном количестве сожжённых здесь живых тварей.

— Оттуда, — кивнул на вход Вэйвэ, — Время от времени приходится выключать магическую сеть и чистить портал. Но есть и отсюда. Находится много авантюристов, желающих поживиться кое-какими сокровищами в погибших мирах и даже демонской магией. Очень неосмотрительно позволять кому попало тащить на Селембрис некоторые вещи, особенно дающие огромную власть.

— А такие есть? — изумился Очерота.

— Есть, — коротко кивнул Гонда.

Этот разговор был внезапно прерван непонятно откуда раздавшимся громким голосом:

— Назовите себя, путники!

— Магирус Гонда! — громко и отчётливо произнёс куда-то в воздух магистр, поднимая свой дивоярский медальон.

— Вэйвэ Валандер! — тоже представился монстрозоолог, тоже демонстрируя отличительный знак магистра.

Оба обернулись к Лёну и короткими кивками предложили ему сделать то же самое.

— Лён! — громко провозгласил он, показывая свой знак магистра.

— Коротковато как-то для магистра, — со смешком заметил Голос, источник которого оставался неясен.

— Надо было фамилию назвать, — подсказал ему Гонда.

А он уже и забыл про свою фамилию! Не пора ли поискать другое имя?

— Остальные? — поинтересовался Голос.

— Учебная группа, — ответил за всех Магирус.

— Цель путешествия? — строго осведомился невидимый наблюдатель — наверно, именно о них говорил Лёну Финист.

— Охота на монстров, — ответил глава экспедиции.

— Даю открытие сети на три секунды, — доложил Голос.

Вся группа по сигналу Гонды подошла вплотную к черте, обозначенной на земле.

— По моему приказу — резко вперёд, — предупредил учитель.

Как он узнает, в какие три секунды можно пересечь черту? А если ошибётся? По лицам товарищей-второкурсников было видно, что те же сомнения одолевают и их. Страшно попасть на невидимую преграду и быть испепелённым, чтобы присоединиться к горелым костям, в изобилии валяющимся по всему котловану! Не проще ли прибегнуть к прыжку, ведь все в группе Гонды умеют это делать! Или почти все...

Он хоть и знал происхождение этой магической сети, но не представлял себе, что она так может работать! Почему барьер так странно действует? Что-то он не так пересказал в инструкции на драконовой коже? Откуда этот обжигающий эффект? Ведь аппараты, которые создают непроходимое поле, те же, что окружают и Дерн-Хорасад. Неужели объект вокруг области сжатия такой же? Как тогда проникнуть за него? Ведь ему придётся вернуться за осколками! Рано или поздно придётся сделать это...

Раздался продолжительный гудок, и Магирус резко крикнул:

— Вперёд!

Пантегри прыгнул первым, следом — Лён, Диян и Очерота, потом Вэйвэ и Гонда, который подтолкнул замешкавшуюся Энину. Трёх секунд оказалось вполне достаточно — хватило с избытком.

Гонда уже стоял с мечом наизготовку.

Все начали поспешно оглядываться, ища опасность, но всё было спокойно в этой тёмной дыре, и Магирус опустил меч.

— Тем и опасен этот проход, что прямо сразу за барьером можно встретить "гостей", — объяснил Валандер, — они бы видели нас сквозь прозрачный барьер, а мы их снаружи — нет. Твари не видят преграды и кидаются на сеть — вот их горелые кости, тут же, на полу. А некоторые недурно соображают и не попадаются в ловушку, вот они могут тут сидеть и ждать добычи с другой стороны.

Барьер откроется, и они мигом рванут наружу — вот почему Магирус всегда готов к бою!

— Собственно, сегодня я точно знал, что гостей нет, — скромно признался Гонда, — накануне я побывал здесь и переговорил со стражами. Я сам когда-то был здесь стражем Границы. А сейчас просто продемонстрировал вам как следует вести себя и чего стоит ожидать. Плох бы я был руководитель, если бы не обеспечил группе новичков максимальной безопасности.

Ничего себе, подумал Лён. Опасная это работёнка — охота на монстров. Можно сразу напороться на толпу "гостей". А Финист ни о чем таком не говорил и вообще вел себя беспечно — они легко, переносом миновали эту энергетическую преграду, сразу угодив в коридоры голубого света. А тут какие-то тёмные, низкие потолки, грубый камень, опалённый огнём, хрустящие под ногами горелые крошки. Неужели он сам подсунул дивоярцам эту эльфийскую штуковину, и они научились извлекать из неё такой эффект?! Не помнил он такого в той книге из драгоценной и редкой драконьей кожи!

Боевой руководитель двинул вперед по темной кишке пещеры, группа за ним. Дорогу освещали маленькие бездымные огни, которые умел создавать Магирус. Удобство быть магом состояло в том, что многих вещей им вообще не надо таскать с собой в дальних походах — всё им давало волшебство. Путь был коротким и быстро окончился перед глухой стеной, перегородившей путь — ничего подобного в своем прошлом путешествии через Границу Миров Лён не видел!

— А теперь — метаморфоза! — воскликнул Гонда и моментально обернулся серой лесной совой, воспарил над полом и стал медленно кружить над головами студентов, пышно трепеща крыльями.

Его примеру тут же последовал монстрозоолог и обернулся черно-белой сорокой. Пантегри тут же превратился в сапсана, Диян — в кречета, Очерота — в ястреба, Лён принял вид пятнистого сокола, и Энина стала серенькой трясогузочкой.

— Летите за мной и ничему не удивляйтесь! — скрипучим совиным голосом сказал Магирус, а затем бесстрашно бросился на каменную стену, а за ним с криками и вся компания.

Никакого удара не последовало — птицы пролетели сквозь непреодолимую преграду, даже не заметив момента перехода! В чем тут дело? Что позволяет преодолеть эту стену — скорость или птичий вид? Ведь огненный князь не раздумывал, а сразу одним сверхбыстрым рывком пронёсся сквозь сеть, и никакой стены на пути не было! Вот это тогда и видел Лён: огромное пространство коридора, состоящего из сплошного света! Теперь это была именно та картина, и они неслись сквозь потоки голубого ветра, не чувствуя ни тяготения, ни давления воздуха! Лететь было необыкновенно легко, и сова, которой вообще не свойственно летать быстро, не уступала в скорости стремительным пернатым хищникам. Успевала и маленькая трясогузочка. Возможно, важен лишь сам полёт. А это значит, что "гостями" могут быть только летающие твари, что делает ситуацию особенно опасной.

Гигантский шар, испещрённый множеством проходов в другие миры — огненными, дымными, чёрными, свинцовыми, голубыми и закатными — откуда и когда это зрелище предстало перед глазами?! В центре его повисла, трепыхая крыльями, маленькая птичья стая.

— Я не рассказывал вам на что похожа Граница Миров, чтобы вы сами могли каждый увидеть это, — заговорила своим скрипучим голосом серая сова, медленно колыхая пышными маховыми перьями. Она зависла в воздухе, без всяких усилий удерживая положение относительно группы, в которой только сокол и сорока держались ровно, а остальные то заваливались от непривычки набок, то судорожно вспархивали и пытались вернуться в общий строй.

— Здесь не работают привычные законы планет, потому что мы уже за пределами всех миров, — продолжала сова, — То, что вы видите вокруг — всё обман, видимость, настоящую сущность Границы глаз воспринять не в состоянии. Каждый из вас видит своё. Я вижу расходящиеся коридоры — примерно полсотни. Они наполнены светом или тьмой.

— Я вижу стену, без верха и низа, без краёв, — сказала сорока-Валандер, — Она пропадает в тумане, куда ни глянь, и только передо мной есть десятка два отверстий. Они кажутся маленькими, но на самом деле они огромные.

— Я вижу извивающегося спрута, у которого много ног, — глухо заговорил сапсан-Пантегри, — некоторые щупальца тянутся ко мне, из одних исходят чёрные дымы, а на других вспыхивают яркие кольца. И я понимаю, что-то говорит мне это, что если я попадусь на одно такое щупальце, то испытаю нечто такое, чего никогда не знал.

— Я вижу тёмный омут, в котором мерцают огни, — заговорил Очерота, — Вода не страшит меня, а манит. Она говорит, что я могу пройти сквозь некоторые огни.

— Я вижу дерево с огромными ветвями, — продолжил Диян, — его корни уходят на невообразимую глубину и теряются во мраке мироздания, а его ветви попирают само небо. На ближних ветках есть цветы — большие, даже огромные. Цветы дышат и зовут меня. Я знаю — это всё видимость, и цветы — это дорога.

— Я вижу тёмную пещеру без всяких коридоров, и единственный проход заложен камнем, — сказала Энина.

— Что ты видишь, Лён? — поинтересовался Магирус.

— Огромную голубую сферу, в ней много отверстий, — немногословно отозвался Лён, соображая, что ему видно гораздо больше проходов, чем даже Магирусу — на голубой сфере их были сотни, тысячи!

— Вы четверо, — сказал Магирус ученикам своего класса, — вы настоящие охотники. Вы видите пути, только они вам предстают в разной форме. Ты, Энина, ведомая, ты не можешь проникать через Границу.

— Что это значит? — огорчённо прочирикала трясогузка. — Меня отправят домой?!

— Тебя будут проводить через проходы, — со странно звучащей улыбкой в скрипучем голосе ответила сова.

А потом ринулась на бедную птичку и как схватила её своими острыми когтями! И порхнула в одно из тёмных отверстий, крича: за мной, дивоярцы!

В один момент вся группа устремилась к отверстию, которое внезапно резко увеличилось в размерах, и легко миновала границу мира.

— Ну вот, примерно так, — сказала сова, отпуская трясогузку по ту сторону Границы.

Странно красивый и явно враждебный мир предстал перед глазами: сухая и холодная тьма царила в атмосфере этого мира. Колючий, неподвижный, ледяной воздух слегка обжигал лёгкие и коварно проникал под перья, вцепляясь тонкими коготками в горячую кожу птицы. Наверху огромной, чистой, глубоко-чёрной чашей опрокинулось необъятное небо, и звёзд на нём — ошеломляющая яркостью бесконечность.

Внизу простирался далеко видимый пейзаж — сплошная, безжизненная равнина, изрезанная глубокими щелями, вдали — горные гряды, удивительно отчётливо видимые в ночном мраке, разгоняемом лишь светом звёзд. Кое-где поблёскивали, словно кристально-чистые зеркальца, ледяные поверхности. Поражали блестящие, словно облитые стеклом, поверхности невысоких скальных вершин, группами разбросанных по равнине — они покрыты ледяным панцирем, застывшим навеки в своей нерушимой красоте. Огромные натеки и наледи по краям разломов, гигантские сосульки, ледяные колонны, уходящие глубоко вниз — в темноту провалов. Но мало было снега — только кое-где, застряв в мелких расщелинах, скальных углублениях, белели редкие светлые пятна. В такой мир привёл их Гонда.

Разнородная птичья стая сделала вираж, идя за своим вожаком — крупной серой совой — и спланировала на равнину под прикрытие группы утёсов.

— Нам повезло, — сказал Гонда, принимая человеческий вид, и вся стая поступила так же.

Внизу было очень холодно — сухой ледяной воздух проникал под лёгкую одежду, в какой были дивоярцы, и все они тут же зябко застучали зубами, поёживаясь и оглядываясь в поисках убежища. Наверно, магистры знали куда их привели и как справляться с неприветливой природой этого мира.

— Такое затишье тут редкость, — продолжал Гонда, сбрасывая наземь с плеча походную суму, — обычно здесь лютуют снежные бураны — именно они сдувают с поверхности весь снег. Поэтому в виде птиц мы можем пребывать только в тихую погоду.

Он раскрыл плотно набитый баул и извлёк из него что-то маленькое — эта вещь тут же разрослась и оказалась овчинным полушубком с меховым капюшоном. Тёплые штаны, меховые сапоги, варежки — все это извлекалось из сумы, принимало нормальный вид и надевалось озябшими студентами. Сами магистры легко изменили свою одежду в удобный для этих мест вид — обоим была доступна бытовая магия, а Лёну пришлось надеть вещи из сумы вместе с прочими учениками.

Затем оба магистра показали высший класс бытовой магии, и под прикрытием скалы образовалась плотная палатка, внутри которой нашлись походные спальные мешки из меха, скудная походная утварь. Опытный в походных делах Гонда велел отыскать натаскать в палатку небольшие каменные обломки, которые валялись повсюду в избытке, и вот под дымоходным отверстием конической палатки загорелся маленький очаг, в котором горело без дыма прессованное топливо, которое изготовляли учёные Дивояра — своего рода синтез химии и магических приемов.

— Здесь есть хищники? — первым делом поинтересовался Пантегри, принимая в ладони чашку горячего бульона с кусочками дегидрированного мяса, разбухшего в кипятке.

— Есть, — охотно признался Гонда.

— Когда-то это была очень хорошая планета, — вступил Вэйвэ, приглаживая свою чёрно-белую бородку и приступая к горячему ужину. Хотя, кто знает, что сейчас за время суток?

— И что случилось? — поинтересовался Очерота.

— Не знаем, — пожал плечами Гонда. — Если оно случилось, то случилось достаточно давно — ещё до того как появился Дивояр, и начали писаться хроники миров.

Все расположились на толстых меховых полостях, среди подушек, набитых шерстью, вокруг маленького очага, который давал достаточно тепла, и не нужно было ходить искать дрова, которых тут, скорее всего и не найти. Все сняли с себя полушубки и чувствовали себя замечательно в этой уютной походной обстановке.

— Трудно сказать, что произошло, — задумчиво проговорил Валандер тем тоном, который предвещал, как знали студенты, начало интересного рассказа.

— Мы не первый раз ходим в этот мир, здесь мы отыскиваем некие важные ингредиенты для одной из наших машин. Судя по исследованиям, когда-то здесь был процветающий мир, а потом произошла катастрофа — все подверглось мгновенному и резкому оледенению. Всё живое тут погибло. Неизвестно, сколько столетий или тысячелетий этот мир стоит остывшим и безлюдным. Да, тут были люди, тут кипела жизнь. По некоторым признакам мы полагаем, что это был один из миров Содружества, который в незапамятном прошлом был исключен из кольцевого цикла. Нет смысла блуждать Дивояру над этими мёртвыми равнинами в течение столетий.

— Здесь найдены неработающие Переходники, — добавил Гонда, — эльфийские ворота выключены неизвестно кем. Но это хорошо, потому что тут поселились очень скверные виды животных. Ледяные драконы, белые медведи — не те, что известны вам. Холодные черви, которые ищут малейшие крохи тепла — оно составляет их пищу.

— Но как здесь сохранился кислород? — удивился Лён, — ведь нет растений, которые могли бы вырабатывать его.

— Сохранился, потому что некому потреблять его, — ответил монстрозоолог Вэйвэ, — немногочисленные виды, живущие здесь, имеют совсем иной метаболизм, что подтверждает инопланетное их происхождение. Очевидно, переходники тому виной — благо и несчастье для живого мира. Недаром их закрыли. Мы полагаем — эльфы.

— Мы будем охотиться на драконов? — спросил Пантегри, глаза которого горели при мысли о предстоящей боевой вылазке.

— Вообще-то цель путешествия другая, но если подвернётся удача — непременно поохотимся, — с улыбкой сказал Гонда — учитель знал, что молодые бойцы хотят именно этого.

— Мы здесь за опаловыми яйцами, — поведал Валандер таинственным тоном, впервые заговорив о том, что составляет большой секрет Дивояра.

Вот что узнали молодые дивоярцы, без пяти минут магистры.

Жизнепродлевающая машина эльфов, так называемый Источник Молодости, работает на особом топливе: опаловых яйцах, которые встречаются в таких вот холодных мирах. Крупные, до трёх ладоней в длину, вытянутые эллипсоидные кристаллы очень трудно добывать: они содержатся в глубине каменной породы на разной глубине. Иногда скалы рушатся под действием природных сил, и яйца выпадают — их находят в глубоких расщелинах. Иногда их поднимает ледяным смерчем и выносит на поверхность, где они катаются по корке льда, пока не попадают в замёрзшее русло реки. Так, перекатываясь под действием ветра, они выносятся на поверхность замерзшего океана. Некоторые проваливаются в гигантские трещины во льду — их не достать, а иные скапливаются в береговых ловушках. Вот там их и собирают охотники. Найденные яйца доставляют в Дивояр, где их перемалывают в тонкий порошок, который и есть готовое топливо для Источника Молодости.

— Мы будем собирать яйца! — с нотой разочарования протянул Пантегри — а он-то думал, что они будут охотиться на драконов!

— Ага! — весело блеснул глазами Вэйвэ, — Не мы одни — их обожают белые медведи, а также холодные черви. Так что у нас будут конкуренты в таком несложном деле.

Снаружи потихоньку разыгрывалась непогода. Начал подвывать ветер, полог палатки затрепетал, пропуская струи ледяного воздуха, от которого маленькое пламя очага билось и металось. Пришлось наглухо закрыть вход прикрыть дымоходный клапан, чтобы не выстужать палатку. Все забрались в походные мешки, застегнулись наглухо, оставив только малое отверстие для доступа воздуха. Это была первая ночёвка на холодной планете, для которой даже не было своего названия, и числилась она под регистрационным номером в реестре Границы Миров — существование этой карты было одной из стратегических тайн Дивояра. Нечего было и думать соваться в порталы границы без знания характеристик миров. Лён уже знал, что некоторые отверстия-порталы ведут в открытый Космос или на планеты, не имеющие атмосферы.

Всё в этом суровом месте сопровождалось трудностями: перемещение по заледеневшим камням грозило травмами: поднявшийся буран слепил глаза, а под ногами то и дело попадались трещины и намёрзший лёд. Утренний поход по нужде показал, насколько тяжёлым будет нынешнее предприятие. Первым из палатки вышел Гонда, обследовал каменные нагромождения, давшие укрытие охотникам, и показал уголки, где можно уединиться по своим делам. Такой поход — мужское дело, поэтому Энина создавала отряду трудности.

— Всегда надо быть наготове, — сказал Гонда, который все время, что молодые дивоярцы спали в своих мешках, провел снаружи, вместе с Вэйвэ, по очереди дежуря и охраняя отряд. Они были первой ночной стражей, а в следующие сутки дежурить будет следующая пара. Сейчас опытный проводник по враждебным мирам учил молодую смену приёмам бдительности. Им предстоит провести тут не менее недели по обычному счету времени, и всё это время они должны ожидать нападения в любой момент. Даже утренние дела требовали бдительности. Для этого экспедиция делилась на дежурные пары. Лёну выпало быть в пару с Очеротой. Сам Гонда дежурил с Валандером, который не был боевым магом и потому едва ли мог составить хорошую защиту своему напарнику. Третья пара: сильный, выносливый Пантегри и молчаливый, но надёжный Диян. Только Энина была освобождена от дежурства.

После завтрака пары по очереди отправились по нужде, охраняя друг друга — потом будет некогда.

— Мы не сможем летать в такую погоду, — укрывая лицо от колючего ветра, сказал ученикам Гонда, — будем двигаться пешком.

Прибегать к пространственному переносу в такую метель тоже невозможно — когда видимость в пределах десятка метров. Погода в этом мире была самой большой его странностью: что повелевало ветрами в атмосфере, где не было испарения воды и где солнце очень мало влияло на условия?

— Планетное ядро живо, существует нестабильное магнитное поле, — объяснял Валандер из глубины мехового капюшона, — здесь есть действующие вулканы, вокруг которых кишит местная жизнь.

Тут Лён узнал одну особенность порталов Границы Миров, о которой не рассказал ему в свое время огненный князь Финист — то ли забыл по беспечности, то ли думал, что собрат и так всё знает. Отверстие входа прочно привязано к одному месту — в их случае оно находилось точно над грудой скал, у подножия которых ночевал отряд. Для возвращения к этому месту Гонда оставил маячок — кристалл, вмонтированный в стальную капсулу. На обратном пути второй такой кристалл, в браслете-компасе, будет указывать отряду направление.

Поначалу двигаться было довольно легко, только мешал ветер, бьющий в спину, да видимость слишком мала — до десятка метров. Однако, Гонда, кажется, знал куда идти — он уверенно двигался в одном ему известном направлении. Время от времени он указывал на ориентиры, примеченные в прежних посещениях Планеты Бурь, как назвал Лён про себя это негостеприимное место. По каменистой, растресканной поверхности каменистого плато всё время несло длинные потоки снежной крупы, похожие на плотные белые волокна — позёмка летела совсем полого. Из-за этого ноги то и дело оступались и попадали в мелкие трещины. Иногда попадались глубокие щели, до десятка метров в ширину. Их отряд преодолевал легко, одним прыжком в пространстве — это было легко, поскольку все маги, за исключением Энины, владели этим способом перемещения, лишь бы видно было куда прыгать. Девушку-целителя переносил Магирус, крепко охватывая её за плечи.

Вскоре путь уже не казался таким простым: дорога пошла в горы, и прыжки на малые расстояния оказались затруднены из-за плохой видимости. Приходилось перебираться исключительно ногами. Но Магирус по-прежнему уверенно правил в известном ему направлении: путь отряда вёл к застывшему морю. Мороз крепчал, отчего дышать становилось трудно. Уж насколько скверно чувствовал себя Лён, а каково приходилось Энине? Острые, колющие потоки снега теперь несло прямо в лицо, ледяная масса забивалась под капюшон, проникала под застёжки тулупа, таяла на щеках и губах, тяжёлым грузом скапливалась на плечах. Забивалась под вещевые мешки, ставшие вдруг тяжёлыми и скользкими. А Магирус всё не объявлял привал. Да и негде было: кругом сплошные, едва преодолимые скалы да чуть приметная тропа. Если бы не магическая способность переноситься в пространстве, отряд ни за что не преодолел бы этот переход.

Энина изнемогала — силы быстро оставляли её, и девушка становилась настоящей обузой отряду. Изо всех сил, молча, стиснув зубы, она карабкалась по камням, цеплялась за выступы. У неё не было вещевого мешка — мужчины избавили её от этой ноши, но за отвороты меховых сапог набилось много снега, обувь стала тяжёлой, внутри сырой и неприподъёмной. Казалось, ещё немного, и девушка расплачется. Валандер явно выбивался из последних сил, и даже сам Гонда, который, кажется, был сделан из железа, всё чаще спотыкался и едва не падал.

Лён еле держался, его охватывал ужас при мысли, что придётся провести тут целую неделю! Он мельком глянул на Пантегри и изумился: на лице старшекурсника не было и следа усталости, в янтарных глазах его словно мерцал какой-то огонь — тот чувствовал себя прекрасно в этой бешеной среде. Так же спокойны были Очерота и Диян: эти невыносимые условия были вполне привычны для уроженцев холодного мира Содружества! Вот это охотники! Вот она, прирождённая черта жаворонарцев, делавшая их незаменимыми бойцами!

Наконец, Пантегри взвалил измученную и обессилевшую девушку себе на спину и продолжил путь с этой ношей, лишь едва замедлив движение — физическая сила его впечатляла. Да, в этом походе друзья Лёна показали высший класс выносливости.

Его сердце задрожало от радости, когда Гонда, наконец, дал знак остановиться. Небольшое углубление в боку горы, тесная каменная нора, но это было что-то. Тут можно передохнуть. На счастье ветер дул так, что миновал это убежище, оставалось только выгрести снег, набившийся в пещеру.

— Ни в коем случае нельзя использовать огонь, — сказал Магирус обветренными губами, — иначе привлечёте холодных червей, они чувствуют тепло за многие мили.

Снег пришлось выгребать руками, отчего меховые варежки совсем промокли и затем обледенели. Наконец, отряд кое-как устроился и затих в изнеможении, слушая рычание и дикий вой ветра, глядя на носящиеся в мутном воздухе крутящиеся вихри.

Вэйвэ о чем-то тихо говорил с Магирусом. Жаворонарцы сразу уснули, забравшись в меховые мешки. Энина мрачно смотрела на отверстие входа — глаза её окружили тёмные круги, лицо покрыли неровные пятна красноты. Лён чувствовал себя так же скверно.

— Скажи, Магирус, зачем надо было идти сюда в сезон бурь? — тихо спросил Гонду Валандер. — Какая необходимость? У нас закончился запас яиц?

— Приказы Совета не обсуждают, — утомлённо ответил глава экспедиции, не открывая глаз.

Глава 3

Подниматься было ужасно тяжело: всё тело ломило, мышцы болели. К счастью, никто не обморозился. Измученное тело требовало пищи и тепла. А развести огонь вне палатки из изолирующего материала нельзя: тут же нагрянут холодные черви. Гонда сотворил для всех холодные пироги, и проголодавшаяся команда накинулась на них с горячим рвением. Застолье, однако, было скудным.

— Нельзя вам наедаться, — чуть усмехнулся учитель, — здесь некуда отойти.

Условия становились всё более невыносимыми, а обязанностей с участников экспедиции никто не снимал. Они останутся здесь, пока не кончится буран. Однако в любую погоду здесь рыскают дикие твари, ищущие живой плоти и жаждущие тепла.

Выпала смена дежурить Лёну и Очероте. Магирус объяснил, чего следует опасаться и каковы признаки опасности, а затем забрался в свой мешок и мгновенно заснул — он отстоял две смены подряд, давая ученикам возможность отдохнуть после перехода, и не спал более двух суток.

Для наблюдения существовали два поста: один сбоку от входа в пещеру: это острый выступ, нависающий над пропастью, откуда было видно склон горы и подходы к нему. Второй на вершине, куда можно было взобраться по небольшим ступенькам, явно искусственного происхождения. Как объяснил Валандер, наверху когда-то, очевидно, существовало ритуальное строение, к нему и вела эта узкая каменная лестница. Оттуда, сверху, можно видеть обратный склон горы и заметить приближение с воздуха ледяных драконов. Первым на вершину отправился Очерота, а Лён уселся у стены, плотно привалившись к ней, и охранял сон товарищей.

Буйный ветер толкал его в бок, забивал снегом, жёсткой лентой скользил по лицу, пробивался между варежками и рукавами. Наверняка Очероте на вершине приходится ещё хуже — он открыт со всех сторон, а эти вихри кружат вокруг, как живые. Лён сидел нахохленный и неподвижный, разглядывая сквозь прищуренные ресницы полускрытый в буране склон горы. Кто может взобраться снизу по этим покрытым льдом скалам? Никогда ему ещё так плохо не приходилось. Даже приключения с Финистом проходили в куда более благоприятной обстановке. Даже на безвоздушной Луне так скверно не было.

На Луне? Да, на Луне! Его ведь оберегала своеобразная защита, созданная Гранитэлью. Волшебный кристалл делал возможным путешествие в любой среде. И как он теперь попадёт на Луну, если у него нет кристалла? Как будет искать эльфийские осколки? В каких мирах ему придётся побывать, чтобы собирать эти злополучные камешки! Он видел тогда, за спиной огненного князя те миры: ледяные, огненные, водные, безвоздушные. Как будет Лён делать это, ведь из всех потомков Гедрикса он один остался без волшебного кольца?!

Рука в обледеневшей варежке настолько замёрзла, что он засунул её под полушубок. Далеко просунуть не удалось — мешал рукав, и Лён уцепился пальцами за ворот рубашки, где надёжно сидела его заветная иголочка. Внезапная догадка осенила его, и Лён дрожащими пальцами вытащил наружу своё оружие. Провёл тонким, светлым лучиком по рукаву, и далее сияющая защита сама пошла распространяться по его одежде. Охватила его целиком и сомкнулась в непроницаемый кокон. Лицом он сразу ощутил тепло — ледяной ветер больше не доставал его. Под этим своеобразным панцирем тут же куда-то испарилась влага из одежды — теперь Лён чувствовал тепло и сухость. Ему стало необыкновенно хорошо. В глазах просветлело, на душе сразу полегчало. От иголки словно шли потоки силы, и она наполняла его тело, прогоняя прочь усталость.

"Но не могу же я один пользоваться этим благом!" — размышлял он. Да, как он мог скрывать от товарищей необыкновенные возможности своего уникального меча Джавайна?

С вершины спускался по каменной лестнице Очерота — пользоваться ею приходилось не как обычно, а сползать под резкими порывами ветра ногами вперёд и не видя того, что внизу. Но когда жаворонарец достиг площадки перед пещерой и обернулся, то в глазах его появился в первый момент испуг: сияющая ровным серебристым светом фигура заставила старшекурсника схватиться за меч. Но потом он разглядел под этой полупрозрачной оболочкой лицо Лёна.

— Очерота, это я, — сказал тот на всякий случай.

— Смотри, Очерота, — продолжил Лён, показывая свою иголку, — эта штука дает защиту. Сейчас я тебе помогу.

— Это твоя иголка? — изумлённо спросил тот, едва шевеля обмёрзшими губами — даже жаворонарцам в этом мире оказалось слишком холодно. — Та самая?

— Которой носки штопать, — со смешком напомнил Лён.

Он провел своей волшебной иглой по рукаву Очероты, скользнул по заледенелой груди, по мокрым пятнам на спине, и вот фигуру жаворонарца заволокло серебристое сияние. Его лицо выражало изумление, он прислушивался к ощущениям, неуверенно заулыбался.

— Лён, откуда у тебя такая штука?! Почему ты раньше не помог нам?

— Я не догадался, — развел руками тот.

В самом деле, что за идиотизм? Столько лет владеть этой удивительной вещью и даже не знать её поразительных свойств!

— Моих пассов не хватало на то, чтобы высушить одежду в таком холодном воздухе, — признался Очерота, — я всё время был в мокрой одежде, — а тут всё совершенно сухое и тёплое!

Теперь его очередь лезть наверх, чтобы охранять подступы к горе. Попытка преодолеть лестницу серией прыжков тут же едва не привела к несчастью: при первом же перемещении он не сумел поймать ногами обледенелую ступеньку и чуть не сорвался с горы. Упасть отсюда равносильно смерти: даже превратившись в птицу, он не сможет сопротивляться силе бурана и его бросит на камни. Так что Лён оставил всякое лихачество и преодолел подъем ступенька за ступенькой, прижимаясь к ним, как зверь, при каждом порыве бешеного ветра.

Наверху действительно оказалось разрушенное строение, сложенное из больших камней, скреплённых раствором. Четыре обломанных столба и часть ограды остались от того, что некогда тут было. Может, в самом деле, ритуальное строение, а, может, наблюдательная вышка. Ветер здесь бесновался особенно жестоко, сметая напрочь даже намёк на снег — вершина совершенно свободна от него. Видимость невелика — всё пространство заполнено хаотично мечущимися вихрями, но гладкий, покрытый толстой наледью склон горы выглядел неприступным. Какими были твари, которых следовало опасаться, Лён не знал и потому был готов встретить что угодно.

Сидеть тут никак нельзя: ничего не видно, и он принялся бродить от столба к столбу, заглядывая вниз и видя всё одно и то же — длинные снежные хлысты, мечущиеся по склону горы и сливающиеся далее в сплошное месиво. Ему не было холодно и сыро, но ветер бил его нещадно — приходилось цепляться за столбы. Реально можно улететь в пропасть. Глядя на эту дикую пляску стихии, он задумался: и сколько времени это может продолжаться? Ведь всё время, пока бесится ураган, они заперты в горе, как мыши. Нет возможности поставить палатку, нормально поесть, выспаться, обсохнуть, согреться. Положим, при помощи своей иголки он может несколько облегчить бедственное положение отряда, но это не продвинет их к цели.

Мысли текли однообразно-тягуче, как будто мрачная пляска урагана заворожила рассудок. Здесь, на вершине, среди бушующей стихии, под однообразный рёв ветра он чувствовал себя безнадёжно одиноким. Воспоминания скользили перед его внутренним взором, а он отстранённо рассматривал эти картины-мысли. То, что было, и то, чего не было. Память о Гедриксе, который вплавился в его личность, переживания тех дней, что был он с Финистом, бледная сон-память о королевиче Елисее, который говорил к ветрам и был дружен со светом солнца и бледным сиянием луны. Северный ветер, Борей, был его другом. Северный ветер, северный ветер. Здесь вечный север, на этой Планете Бурь. И вечный, вечный ветер. Ветер, ветер, ты могуч...

Ветер, ветер, злой скиталец, холод ночи, стужа дня. Ты когтями ледяными истерзал всего меня. Что ты рвёшься понапрасну, что тревожишь сон земли? Дай проглянуть звёздам ясным, свету утренней зари. Успокой свои порывы, усмири свой буйный нрав, песен дикие мотивы. Ветер, ветер, ты неправ. Расстелись струёю мирной, отпусти усталый снег, и лети потоком тихим над землёй, замолкшей ввек. Слушай, ветер, мою песню, внемли, буря, мой приказ: Говорящий-со-стихией останавливает вас!

Сидящий под боком у горы человек, окутанный непроницаемой магической защитой, внезапно встрепенулся. Он приподнялся, держась руками за выступы в стене, и принялся оглядываться, ища источник нового звука, вплетшегося в однообразный вой ветра: откуда-то неслись диковинные звуки. Тягучее, нечеловеческое пение словно наполнило пространство, сделало воздух густым и вязким. На мгновение пережало горло и тут же отпустило, а вместе с этим опали, словно лишились сил, тугие, плотные потоки ветра. Воздух очистился и стал прозрачен, сверху проглянуло призрачное небо, которое остро прорезали звёздные лучи. Дышать стало легко, хоть стужа не отступила. Необыкновенная тишина опустилась на землю. И в этой кристальной атмосфере, в видимой до самого горизонта дали, вдруг обозначилось неясное движение.

— Тревога! — закричал Очерота, бросаясь в пещеру и будя Магируса.

В первый момент Гонда опешил, увидев над собой сияющую фигуру, он даже протянул руку, пытаясь со сна определить: живой человек перед ним или призрак. Но в следующий миг пальцы Гонды словно обожгло, а руку отбросило. Он вскочил, вмиг проснувшись.

— Румистэль?! — глухо вскрикнул магистр.

— Нет, это я, Очерота! — прокричал ему сияющий человек, — Атака, Гонда! Приближаются драконы!

От этого крика все проснулись и кинулись на выход. Там, в свете бледного дня, Очерота уже явно просматривался сквозь диковинную защиту. В следующий миг на площадке возник Лён, окутанный такой же прозрачной плёнкой поверх своего тулупа — неведомое поле скрывало обоих целиком, от макушки до пят. Но рассматривать их и задавать вопросы уже некогда: внимание всех привлекло быстро приближающееся движение.

— Почуяли, — едва переводя дух, сказал Валандер, протирая глаза.

От одежды тех, кто спал в пещере, начал исходить пар — это испарялась в ледяном воздухе влага.

— Так, ситуация усложняется, — проговорил Гонда, вглядываясь в быстро приближающиеся бледные силуэты, напоминающие извивающиеся щупальца спрута. Только было их, этих щупалец, слишком много.

— А я что говорил?! — воскликнул Валандер, — В это время года!

— Тише! — пришикнул на него Магирус, — Это не обсуждается.

— Парни, у нас есть ещё минут десять, чтобы обсудить тактику, — обратился он к студентам.

— А что это с ними такое? — удивилась Энина, указывая на Очероту и Лёна.

Магирус снова обратил внимание на этих двоих — казалось, даже забыл про ледяных драконов, стремительным аллюром приближающихся к группе — для этих тварей горы не были преградой: они легко перемещались по отвесным поверхностям.

Учитель остро глянул на одного ученика, на другого, словно не знал, с кого спросить за их странный вид. Но Очерота легко развеял сомнения магистра.

— Оказывается, у Лёна такая особенная иголка! — с жаром заговорил он, — Помните, ребята, я вам рассказывал про его иголку, которая никак не хотела с ним расставаться?! Тогда ещё Брунгильда пришла и...

— Оставим это, — прервал его Магирус, — сейчас не время. Лён, что у тебя за иголка?

— Так это мой меч, который вы зовёте Карателем, — растерялся тот.

Разве Магирус не знает о свойствах его оружия? Разве Лён не проделал однажды такое со своими друзьями — в тот раз, когда они несколько лет назад отправились по наущению Вещего Ворона к этой чёртовой Верошпиронской башне? Или Долбер ничего не рассказал о том, как они вчетвером порубали войско вурдалаков? Вот странно.

— Мой меч может подарить вам защиту, — молвил он, понимая, что открывает то, о чем никто не догадывался. И лучше бы оно оставалось тайной. Хотя непонятно, почему он так думает.

На глазах у Гонды и Валандера он провел послушно выросшим в руке мечом по рукавам, груди и спине Пантегри, и тот моментально окутался такой же сияющей оболочкой, плотно охватившей его одежду. Лицо жаворонарца отчетливо виднелось под едва заметным мерцанием. Так же быстро одел Лён в невидимые доспехи и прочих, включая Энину. Назревала драка, и нешуточная, судя по лицам магистров. Каким-то образом они всё же привлекли к себе драконов. Теперь внимание всех обратилось к приближающейся массе, в которой — теперь с близкого расстояния было видно, что твари эти не то что огромные — гигантские!

— Лён, это очень опасные существа, — тихо предупредил его Гонда, — если твой меч действительно может что серьёзное, помимо того, чтобы отправлять монстров в лимб, дай ему всю волю. Иначе мы можем кое-кого недосчитаться.

Сам учитель обнажил свой длинный дивоярский меч, вспыхнувший, как холодное пламя.

— Слушаете внимательно. Мы не избавимся от них, пока не истребим всех до последней твари. Прятаться в пещере бесполезно: они будут ждать хоть вечность. Эти твари обладают магией, их способ нападения: создание зоны разреженного воздуха вокруг жертвы. Температура при этом понижается настолько, что не может выжить ничто! Если вы попали под прицел более чем трёх труб — вам крышка! Самое разумное: раскрошить мечом устье трубы. Отсекать головы бесполезно — она всё равно будет тянуть воздух. Выкачанный воздух они отбрасывают пространственным переносом далеко — достаточно, чтобы создать область разреженного пространства. У нас очень мало места — это беда. Мы стоим кучей и являемся прекрасной мишенью. Ваше спасение — непрерывные прыжки в пространстве: с горы на гору, с точки на точку. Нигде не задерживайтесь более чем на несколько секунд. Вэйвэ, Энина — в пещеру! Мы отвлечем драконов! Парни, это не учебный бой! Мы вляпались жестоко!

— А я что говорил! — взвыл слабосильный Валандер.

— Смотрите! — свирепо бросил Гонда. — Вот так действовать!

В следующий миг он исчез с места, и тут же малая искорка мелькнула в воздухе в непосредственной близости от извивающихся, призрачных гофрированных труб, переваливающих через ближайшую гору.

— Почему мы не можем перенестись отсюда прыжком? — вскричала Энина.

— Потому что они почуяли нас, — едва переводя дух, ответил Валандер, не отводя взгляда от вспыхивающей точки — та перемещалась непрерывно, и отчего-то движение драконов замедлилось.

— Идите в пещеру, магистр, — сказал Пантегри, также неотрывно наблюдая бой Гонды.

И испарился с площадки.

Не дожидаясь Дияна и Очероту, Лён задал себе точку обзора — вершину горы, где провел несколько часов в дежурстве — и в один миг пересёк пространство.

В прыжке его вынесло в непосредственной близости от гигантской шеи дракона — за долю секунды, что потребовалась на решение Лёну, эта чудовищная гофрированная труба стремительно переместилась. Вместо того, чтобы вынырнуть на достаточной высоте и оценить обстановку, Лён оказался слишком близко. Он не видел остальных и не слышал их. Широкая, как труба газопровода, шея оказалась необыкновенно подвижной — за счет колец, укрепляющих её полупрозрачные стенки. Шея дракона походила на шланг пылесоса, только чудовищно огромен был этот шланг.

Среди шей, извивающихся с лёгкостью щупалец анемоны, дивоярец почувствовал себя мухой, попавшей в аэродинамическую трубу. Он начал неудержимое падение к основанию, откуда выходили эти трубы. Он потерял ориентацию и не понимал, куда ему надо переместиться, чтобы выйти из опасной близости. Там, внизу, жадно разевали рты короткие отростки, в жерла которых он пролетит, как ласточка под пролёт моста. Где небо, где земля?!

Сработал внутри него какой-то предохранитель, и дивоярец в полёте мгновенно перевернулся и обратился соколом. Птица взмыла вверх, проскочила слепо мечущиеся жерла труб, в которые со свистом уходил воздух, ловко сманеврировала и пошла в атаку. На лету дивоярец обернулся человеком, вонзил свой меч Джавайна в кольчатую стенку драконьей шеи, и всей силой инерции его понесло вниз, а следом за ним расходился широкой щелью разрез. Потоком воздуха его отбросило в сторону, но он опять прямо на лету обернулся птицей и снова взмыл. И раз за разом он налетал на эту шею, разрезая её вдоль на полосы, пока она не потеряла прочность и не упала. Это было лучше: он расчетливо и прицельно атаковал одну трубу, доводя её до полной немощности. Сколько было там драконов — он не знал. Скольких порезал — неизвестно. Как заведённый, он брал цель и сотни раз в минуту оборачивался то соколом, то человеком. Внизу копошилась какая-то непонятная масса, хлюпали дыры, засасывая обрывки собственных тканей — дракон выбрасывал в пространство самого себя! Он давился собственными шеями!

В очередном взлёте острые глаза сокола увидели, что вокруг огромной массы, заполнившей собой глубокую впадину меж вершин, больше не мелькают вспышки — дивоярцы прекратили атаку. Откуда-то в воздухе взялась совсем рядом сова.

— Отлично, Лён! — хрипло проклекотала она, — Правь обратно на гору.

— Да, вот это Каратель! — едва переводя дух, воскликнул Пантегри, во все глаза рассматривая тонкий и узкий клинок, который никак не тянул на мощное оружие, а выглядел скорее изящной игрушкой.

— Что он сделал лучше, чем вы своими мечами? — удивился Лён.

— Скажешь тоже! — с жаром вступил Очерота. — Я едва мог с нескольких ударов перерубить одно кольцо, а ты на лету резал шею, как бумагу! Прямо ехал на своем клинке!

— Ты бился по-другому, Лён, — заметил Диян, — нас не так учили.

— Вас учили? — не понял он.

— Да, мы прошли тренировочные бои в монстропарке, — ответил Пантегри. — Мы знаем, что такое ледяной дракон.

— А почему я не знаю?

— Ты в это время служил в Сильвандире. Мы знаем теорию и отработали практику на живом драконе. Правда, он лишён магической железы и воздух не перебрасывал, а только мотал шеями. Да и рубили мы его деревянными мечами — очень трудно достать подобный экземпляр.

— Да уж, это очень старая самка, — подтвердил Валандер, — ей тысяч пять, наверно, а она все хоботами машет. Ну ты и здорово сражался, Лён! Я не утерпел и вылез из пещеры!

— Это новая тактика, — с явно потрясённым видом произнёс Магирус, во все глаза глядя то на лицо Лёна, то на его меч. — Но никому не советую следовать ей: так быстро менять образ не всякому под силу. Я вот не смогу — мне нужно время, чтобы обернуться птицей.

Его хвалили, а он был ошарашен. Такое чувство, словно его в чем-то предали те, кому он доверял безоглядно: любимый учитель и лучшие друзья. Его взяли в опасный поход и не предупредили о том, что может случиться в нём. Он знакомится с ледяными драконами только в момент их нападения. Краткий инструктаж Магируса едва ли мог восполнить нехватку практики. Он отстал от группы, а те проходили занятия в монстропарке. Не слишком ли Магирус понадеялся на его Каратель?

— Небо ясное! — воскликнул Вэйвэ, указывая вверх, — Мы можем лететь птицами! Так мы за пару часов достигнем моря!

В самом деле, воздух был чист, и земля просматривалась до самого горизонта. В это время, для которого характерны нескончаемые бури, ясная погода — чудо. Маленькое белое солнце висело в зените и давало максимум света, придавая сумрачному пейзажу сюрреалистический вид.

* * *

Стая птиц вспорхнула с тесного уступа перед пещерой и стала дружно набирать высоту. Воздух был лёгок, влажности не было. Просохшая под магической защитой таинственного Карателя одежда превратилась в оперение, и крылья поэтому тоже были сухими. Не будь так, дивоярцы не оторвались бы от скалы, и пришлось бы продолжать дорогу пешими.

Величественные и вместе с тем страшные пейзажи Планеты Бурь проплывали далеко внизу, а тонкие воздушные потоки прекрасно держали птиц на лету. Извилистая река, стиснутая каменными берегами, местами блестела из-под снежного покрова — кое-где ветер нанёс огромные сугробы и забил их под речные берега, а кое-где очистил и отполировал поверхность льда. Отсюда, с высоты, видны странные предметы, словно затопленные в прозрачной глубине — то ли лодки, то ли деревья. Местами встречались рельефы с геометрически правильными очертаниями, и Лён полагал, что это остатки городов. Как тогда, в поисках Дерн-Хорасада, когда он проходил слои времени от настоящего к прошлому. Он видел великий город в полной разрухе, он видел его в настоящем великолепии, в последний день его счастливого существования — в тот день, когда открыл он Северные Ворота и впустил в страну полчища сквабаров.

Замерзшее море, огромное пространство льда, за многие века гладко отполированного ветрами. Местами бледно-зелёный лёд напоминал замерзшее Грюнензее, которое вечным укором застряло в памяти Лёна. Эта боль при виде умершего моря, эти знакомые гигантские трещины, пропастями уходящие до самого дна. Они забиты спрессованным снегом. Местами же лёд необыкновенно прозрачен, и мрачные тайны умершего мира пристально следят за беспечной птичьей стаей из бездонных тёмных глубин. Застывшие в вечной неподвижности гигантские белые киты, и стаи дельфинов, и косяки рыб, остановившихся в беспокойном движении. И длинные полосы морских водорослей — всё сохранило в себе замерзшее море в первозданном виде, и только суша мертва и бесплодна. Наверно, это была красивая планета.

Яркая чёрно-белая птица подала резкий звук и пошла на вираже вниз — к группе мелких островов. Следом за Валандером полетела крупная серая сова, затем сокол, сапсан, ястреб, кречет и маленькая трясогузочка.

Облёт архипелага на низкой высоте открыл интересную картину: среди близко лежащих островков словно скопились муравьиные яйца — продолговатые белесые овалы. И вот отряд садится на лёд и двигается по поверхности моря среди скал. Мелкие островки стали как бы ловушкой, в которой скопилось множество вытянутых, правильной эллипсоидной формы жемчужно-опалесцирующих кристаллов необыкновенной красоты. Впервые Лён увидел опаловые яйца.

— Они выпадают из трещин в породе, — объяснил Валандер, возбуждённо бегая среди множества яиц, — они растут там и заставляют камень трескаться. Порода крошится, и кристалл постепенно освобождается. Ещё ветер рушит скалы, и лёд их раскалывает. Как бы там ни было, яйца высвобождаются. Многие остаются в трещинах, их засыпает снегом, замуровывает в лёд. Но некоторые скатываются и оказываются на ледяных поверхностях. Ветер гоняет их по руслам замёрзших рек и сносит к морю. Вот так их валяет по всем просторам, пока не застрянут они опять в какой-нибудь щели или не скопятся среди скал. Это естественные ловушки, и мы их периодически навещаем, чтобы собирать урожай. Это малая часть того, что скрыто в недрах этой планеты.

— А откуда они берутся? — спросил Лён, ловя одно такое яйцо.

— Этого никто не знает, — ответил Гонда. — Давайте собирать добычу, пока погода не переменилась. Нам предстоит обратный путь, и ясная погода — самое лучшее, что можно придумать на такой случай.

Он достал из своего мешка сделанные в Дивояре сети — специально на такой случай. Тонкие, невесомые паутинки обладали огромной прочностью. Но этого мало: они уменьшали вес груза, так что даже птица могла нести десяток яиц, каждое из которых в обычных условиях весило не менее килограмма.

— Что там внутри? — спросил Лён, пытаясь разглядеть на свет солнца яйцо: свет проникал сквозь минерал, а в центре виднелось небольшое тёмное включение.

— Субстанция непонятного свойства, — ответил Валандер, — сточив яйцо в порошок, мы её попросту сжигаем, как ненужный остаток.

Уложенные в волшебные сети яйца стали необыкновенно легки: такую сетку Энина шутя держала одним пальцем. Но, обернувшись птицей, она едва сумела приподнять сетку и тут же уронила её обратно. Ей оставили столько яиц, сколько она смогла нести. Хищные птицы были гораздо сильнее и могли нести полные сетки. Сорока-Валандер ограничился семью яйцами.

— Вот так, — грустно прострекотал он, — За один такой тяжёлый поход мы можем унести совсем немного яиц. А остальные гоняет ветер по всем морям и океанам, пока не загонит их в трещины. Я полагаю, все эти бездонные расщелины битком набиты бесценными опаловыми яйцами.

Тяжело груженая птичья стая взяла курс в обратный путь. Лететь было совсем не так просто, как вначале.

Сова внезапно резко взяла в сторону. Сорока со своей сеткой в лапках тут же последовала за ней, а потом и все остальные повторили манёвр. Объяснять было некогда: все слишком тяжело нагружены, чтобы разговаривать на лету. Наверно, Гонда знает что делает — он глава экспедиции и знает эти места.

— Холодные черви, — кратко сказал он, когда вся группа присела на плоской вершине горы. — Мы слишком хорошо видны в ясном небе, и эти твари учуяли наше тепло.

Холодные черви искали малейшие температурные аномалии в этом ледяном мире. Страстно изнывая от желания согреться, они присасывались ко всему, что было хоть на градус теплее окружающей среды.

— Мы не полетим обратно в пещеру? — спросил Лён.

— Нет, конечно, — мотнула головой сова, восседая на своей сетке, — там сейчас кишмя кишат эти паразиты, надеясь хоть погреться на насиженном местечке. Мы будем ночевать на этой вершине, и сегодня будут сторожить Пантегри и Диян. А завтра один перелёт, и мы вернёмся к исходной точке. Набирайтесь сил, завтра будет трудно.

Погода стояла такая, что радоваться только. Старшие дивоярцы удивлялись: летнее затишье в то время, когда вовсю должны бушевать ураганы. Всё это как-то неспроста.

Лён помалкивал, но лишь один знал, в чем тут дело. На прошлой ночёвке, когда он дежурил на вершине горы, его снова посетило состояние прозрения, и обстоятельства пути вынудили, как это уже бывало, его обратиться к родовой памяти. Он был в трансе, когда пел песню ветру. И хорошо ещё, что был в одиночестве, и никто его не слышал. Слова эльфийской песни проснулись в памяти, и заклинание ветров легло на его губы. Он говорил с ветром и велел стихии замолчать. Это ощущение до сих пор наполняло его внутренней силой и пело в каждой мышце. Необыкновенное могущество испытывал Лён в себе — всего какую-то минуту он снова чувствовал себя Румистэлем. И не помнит слов — все они ускользнули от него. Память предков закрыта от него.

Тишина снаружи, только лёгкий ветерок тревожит покрытую изморозью ткань палатки: разжечь огонь Гонда не рискнул, опасаясь привлечь червей, чувствительных к минимальным изменениям температуры. Мало ли кто надумает выйти наружу да выпустит кроху тепла.

"Спать надо!" — подумал Лён и повернулся в своем мешке набок — может, так заснётся? И наткнулся взглядом на чуть поблёскивающие в почти полной темноте открытые глаза Энины. Что-то всё время беспокоило его, что-то связанное именно с ней. Немного странное её молчание и выражение лица: упрямое, сосредоточенное, словно девушка носила в себе тайну.

— Чего не спишь? — спросил он шёпотом, чтобы не разбудить старших.

— Так, — чуть качнула она головой. Потом помолчала и заговорила снова — тихо, еле слышно, но слова её отозвались громом в ушах Лёна.

— Скажи мне, где ты скрываешь Пафа? — спросила Энина, чуть шевеля губами.

— Я... я не знаю... — растерялся он от такого прямого вопроса.

— Ты врёшь, — холодно ответила она.

И в этом голосе, в этих интонациях скрывалось что-то, что он до сих пор упускал из виду. Что-то давно не давало ему покоя, когда встречал он в коридорах университета Энину. Она попадалась ему чаще, чем следовало бы. Он встречал её в столовой, хотя знал, что целители со всеми не обедают. Она бывала в библиотеке, хотя у магов-врачевателей свой отдел литературы. Проходя мимо, целительница странно заглядывала ему в глаза, так что он подумал было, что нравится ей, и старался избегать разговоров наедине. А она явно искала этого. Между дивоярцами нет и не может быть личных отношений — всё это приводит к скверным последствиям.

— Я наблюдаю за тобой, — бесстрастным, каким-то бесплотным даже голосом продолжала она, и слова её не выходили за пределы того малого пространства, что разделяло их, как будто Энина обладала умением удерживать звуки, — Ты ведёшь себя неправильно. Паф был твоим другом, а в тебе нет скорби по его пропаже. Ты слишком быстро смирился с этим. Ты лжёшь всё время, играешь роль — я чувствую это, как чувствую боль пациентов. Ты скрываешь тайны, и одна из тайн — пропажа Пафа.

— Нет, ты не...

— Не лги, — тихо и сурово прервала она его, — я не ошибаюсь. Меня с Пафом связывает любовь.

Наверно, даже в темноте в лице Лёна отразилось такое изумление, что эмпатка Энина почувствовала это.

— Да, он меня не любит, — с горечью проронила она, — но я его люблю. Это безнадёжное чувство, и я должна с ним жить. Поэтому сердце не обманывает меня: я знаю, что он жив. Я чувствую возле тебя присутствие его запаха, след его слов в твоих мыслях. Я всякий раз знаю, когда ты видишься с ним, Лён.

— Замолчи, — одними губами ответил он, придя в ужас при мысли, что неосторожные слова Энины дойдут до слуха Гонды. Дивоярцы не должны знать ничего о том куда исчез Паф!

— Я не ошиблась, — с торжеством ответила она и отвернулась, перевернувшись вместе с тяжёлым мешком.

Ошеломлённый Лён остался лежать в темноте, тщательно прислушиваясь к дыханию спящих Гонды и Вэйвэ. Лишь бы дивоярцы не прознали про тайное убежище, куда он скрыл Пафа! Всё казалось ему таким надёжным, но вот интуиция Энины, её безошибочное чувство проникли под покровы этой тайны! Она следила за ним! Что может натворить ревнивое сердце, когда подозревает обман?!

Глава 4

Наутро Энина выглядела очень плохо: ей явно нездоровилось. Вроде, всё нормально — ни простуды от суровых условий похода, ни явной измотанности от перенапряжения. Но Магирус, едва бросил на неё взгляд, как тут же велел ученикам набрать побольше чистого снега и сам разжёг внутри палатки огонь. Поставил на него походный котелок со снегом и покинул палатку вместе со всеми, оставив девушку одну, только плотнее закрыл полог, чтобы тепло не просочилось наружу. Это отнимало у отряда время: надо было скорее двигаться, поскольку дни здесь очень коротки. Если бы отряд успел добраться до портала прежде заката солнца, то вернулись бы они на Селембрис в тот же день. Теперь же вместо того, чтобы двигаться тотчас же, лишь наскоро позавтракав всухую, они должны ждать, когда вскипит вода, и вообще, зачем оно нужно?!

Магирус стоял в стороне, на краю площадки, внимательно поглядывая по сторонам и бросая взгляды на небо. Жаворонарцы распределились по окружности вершины, каждый ведя свое наблюдение — спокойно, ни о чем не договариваясь, как будто точно знали, что нужно делать.

Лён подошёл к Пантегри, желая поговорить о странной задержке. Старшекурсник беспечно посвистывал простенькую мелодию, энергично похлопывая руками в варежках друг о дружку. Лицо его обветрилось, глаза чуть покраснели от бессонной ночи — он с Дияном выстоял ночную вахту, и сейчас ему явно требовался отдых. Однако, никаких протестов против задержки — внимание, выдержка и стойкость!

— Почему мы не отправляемся? — спросил у него Лён, словно у старшего.

— Женщины! — с шутливым философским стоицизмом воздел руки Пантегри.

— В смысле?.. — не понял Лён.

— Ну, то есть особенные женские дни, — чуть с досадой пояснил Пантегри.

О, Дивояр, а до него даже не допёрло! Вот почему Магирус велел набрать снега и согреть воду! Ну, чёрт, ну надо было им брать с собой Энину в такой период! Вот откуда этот бледный вид и быстрая утомляемость! Только этого не хватало, когда они настороже и ждут каждую минуту нападения!

Копалась она там, в этой палатке, бесконечно долго, как будто вздумала заснуть. Времени прошло чертовски много, и даже невозмутимые жаворонарцы начали нервничать. Гонда поглядывал на небо, как будто ждал нападения оттуда. Кто знает, что ещё за твари водятся на этой несчастной планетке! Наконец, девушка вышла, раздосадованная такой задержкой по её вине. Но тут случилось новое дело.

Едва Энина приподняла сетку с яйцами, как тут же опустила обратно наземь.

— Тяжело? — тут же догадался Гонда.

Учитель выкатил из сетки девушки три яйца, оставив ей четыре, но даже эта ноша показалась тяжела маленькой трясогузочке.

— Оставляем, — распорядился Магирус, бросая сетку Энины вместе с драгоценными яйцами.

Никто не возражал главе экспедиции, потому что десяток яиц в сетке — предел для самой сильной птицы.

— Энина, если тебе будет тяжело в полёте, опускайся ко мне на спину, — тихо шепнул девушке Пантегри, и она кивнула, опустив глаза в досаде за свою слабость. Видимо, женские боли одолевали её и лишали всех сил, а здесь нет лекарских зелий, чтобы облегчить страдание. Такая слабость была у хрупкой целительницы. И надо же накануне такого момента брать её в экспедицию!

Подхватив сетки, птицы тяжело взлетели с плоской верхушки горы. Оставлены все вещи, кроме сеток с яйцами. Пока стоит тихая погода, надо двигаться, а небо уже угрожает разразиться буйной непогодой.

"Остановиться бы где да поговорить с ветром!" — думал про себя Лён, тяжело и часто взмахивая крыльями и стараясь не выпустить из когтей драгоценную ношу. Только не уверен он был, что получится — наитие приходит само по себе, а не подчиняется его воле. И так уже погода продержалась слишком долго, и он всеми нервами ощущал, что в атмосфере копится сдерживаемое напряжение, и небо готово разразиться такими жестокими погодными судорогами, что наверстает упущенное стократ. Только бы долететь до портала засветло!

Порыв ветра налетел внезапно — ударил встречь, как будто птицы налетели на невидимую стену.

— Снижаемся! — проскрипела сова, делая крен на крыло.

Все последовали маневру, и вся стая опустилась до уровня гор. А впереди была ещё труднопроходимая равнина, на которой нет убежища.

Охотники лавировали между гребнями и вершинами гор, стараясь не опускаться до низинного тумана — на этой границе ветер ещё не достиг силы, поскольку его сдерживали горные хребты. А наверху уже начиналась сухая зимняя гроза: молнии сверкали всё чаще и били в землю.

Гигантские разряды на полнеба, невиданно разветвлённые, тысячеканальные световые корневища! Они потрясали небо своей мощью и оглушали землю, колебали горы. Фейерверки сверкающих частиц взлетали с тех мест, куда ударяли разряды — это выбивался лёд, мгновенно закипал прямо в воздухе и рождал оглушительные взрывы паров. Земля быстро заволоклась неспокойными клубами, воздух помутнел. Тьма заволакивала пространство.

Без слов Гонда пошёл на посадку, выбрав для этого единственное местечко, которое успел высмотреть среди утонувших во мраке скал. Тесная расщелина в стене. Ниже — узкое дно каньона, забитого ледяными осколками.

Негде примоститься! Некуда поставить ноги! Что за место?! Это просто вертикальная дыра, оставшаяся после отколовшегося куска скалы! Небольшое углубление внутрь монолита, узкой щелью уходящее наверх и так же вниз! Тут мог бы забиться в поисках убежища горный козёл, но никак не группа из семи человек! Что задумал Гонда?!

Учитель первым пошёл на посадку — впорхнул в дыру, как-то развернулся и превратился в человека. Ноги его едва держались на двух противоположных выступах, а далее вниз уходили почти вертикальные края расщелины. Туда поместилась сетка с яйцами, заклинив собой узкое пространство.

Гонда кратко мотнул головой себе на плечо, потому что разговаривать под оглушительные раскаты догоняющих друг друга громов было невозможно. Тогда сорока-Валандер без слов пошёл на посадку на плечо товарища. Одной рукой Гонда держался за стену, другой принял груз у зоолога и опустил его туда же — на первую сетку. Валандер не превратился в человека, а примостился на плече у друга, прижавшись боком к его голове. На оставшееся место уже шла на посадку другая птица, отдавая груз командиру. И вот уже в тесной расщелине, уперев руки в края, стоит человек, на плечах и руках которого сидят птицы, а ногами он умудряется придерживать сетки с опаловыми яйцами.

Шёл час за часом, а буря никак не прекращалась. Сильные порывы ветра проносились мимо ненадёжного убежища. Сидя на руке Магируса, вцепившись коготками в плотную кожу его тулупа, Лён явно ощущал дрожь, одолевающую учителя — тот устал, по-человечески измотался. Он не мог превратиться в птицу, чтобы прикорнуть на сетках с яйцами — те держались только за счет того, что Гонда придерживал груз ногами. Как бы помочь ему, как бы сменить? Это невозможно — в тесной щели негде повернуться двоим людям. Единственно доступно только ждать конца бури. Но собирается ли она заканчиваться вообще?!

Он мучительно искал в себе слова эльфийской песни, пытался найти контакт с бешеной стихией. Ничего, молчание внутри. Полный отказ в повиновении.

Внезапно сорока что-то прострекотала — не разобрать, что именно. Но Магирус опустил глаза и посмотрел вниз — на дно каньона, которое было метрах в ста под ногами.

Сильная, кипучая струя воды пробилась по узкому дну, прямо поверх ледовых глыб. Уровень воды поднимался с каждой минутой — стремительно и страшно. Откуда-то шла волна, неся в себе нерастопленные ледяные глыбы — те сталкивались в водовороте и производили дикий грохот, сравнимый с громовыми раскатами. А небо неожиданно разразилось мощным ливнем, хлещущим сразу во все стороны — ледяные струи пересекались и разлетались фейерверком. В воздухе творилась какофония. Вода в потоке мгновенно поднялась, вот ледяной поток уже почти у нижнего края расщелины. Ещё чуть-чуть, и собьёт ноги Магируса, вынесет сетки в этот мощный поток, а вместе с ним человека и беспомощных птиц.

Вся группа промокла насквозь, и вода мгновенно схватывалась льдом на одежде учителя, на перьях птиц. На плече учителя жалобно всхлипнула маленькая лёгонькая трясогузочка.

Отчаяние овладело Лёном — такое сильное, что его словно перекрутила страшная и неумолимая сила. Смерть была так близко — гибель тех, кто был ему небезразличен, кого он любил. Все эти люди дороги ему. Это товарищи, братья, дивоярцы.

— Стой! — хрипло обронил Гонда, когда с его руки, дрожащей от напряжения и усталости, сорвался серой молнией сокол и ринулся, как безумный, под сплошные стрелы ливня. Его тут же сбило, перевернуло, бросило в сторону и унесло прочь с глаз.

Все потрясённо молчали. Это первая смерть на их глазах. Что будет с остальными? Ещё немного, всего чуть-чуть.

Чудовище, чудовище! Проклятая Планета Бурь! Убийца, стихия-монстр! Остановись, вражина! Замолкни, подлый ураган!

Земля и небо смешались перед глазами. Его кидает, бьёт, швыряет в стены, в бешеный поток. Безумство смерти, последняя черта, порог, за которым тьма и неизвестность.

Что он кричит, зачем пытается спорить с мощью, у которой сорвало все заглушки?! Мёртвая сила одичалой планеты — она не слышит тебя, Румистэль!

Что за слова срываются с соколиного клюва, что за звуки издает его маленькое горло? Цепляясь онемевшими лапками за крохотный уступ, приникнув к ледяной стене над самым бешеным потоком, он что-то клекочет, закрыв глаза, чтобы не видеть близкой смерти. Насквозь мокрый, с проледеневшим оперением, он уже не полетит, а ливень хлещет и бьёт его, стараясь оторвать от ненадёжной опоры, и близко неизбежность — нет спасения!

Но что это? Стихия как будто утихает. Нет, всё так же идёт с небес, омрачённых тучами, сплошной поток воды, всё так же бурлит, клокочет и ворочает глыбы льда река. Сверкают молнии и гудят громы, но тише, медленнее, ленивее и глуше. Уже не рёв, а долгий гул заполняет пропасть. Схватывается и замедляется вода, несущаяся в узком русле. Гребни мощных волн, хаотично разбивающих друг друга, становятся вязкими, медленными и затихают, остановив движение, нацелив пенные гребни на обрушение в поток — застыли, как ледяные великаны. Растрёпанные копья дождя пронзают воздух — пронзают, пронзают и не могут двинуть с места, застыв, как картина. Разделяются на мелкие кусочки, словно бисер, и висят, подобно бусам, на невидимой нити. Далеко вверху ворочается и гудит гроза. Медленные молнии едва заметно прокладывают путь своим потокам, как будто рисуют огненными красками на мрачном холсте неба.

Промокший сокол отвалился от стены и упал спиной на неподвижно замерший поток — тот принял маленькое тело, чуть спружинив. Минуту-две птица хватала клювом воздух, словно никак не могла вдохнуть. Потом с усилием перевернулась, и вот на её месте оказался человек. Бледный, с блуждающими глазами, но живой! Он поднялся на дрожащие ноги, с него потекла вода и тут же застывала каплями в воздухе, никак не в состоянии упасть.

Тяжёлый тулуп, насквозь пропитанный водой, ледяными, трупными объятиями сжимал тело, и Лён сбросил его — тот застыл в воздухе, едва оторвался от руки, да так и остался висеть с растопыренными рукавами и распахнутыми полами. Ошеломлённое сознание никак не впитывало происходящее. Что это? Что вокруг?

Он протянул дрожащие пальцы к застывшему в воздухе, густом и вязком, к чему-то длинному, прозрачному, похожему на стекло. От прикосновения хрупкая полоса сломалась и разошлась кусками, а те медленно поплыли прочь. Лён провёл вокруг себя руками и расчистил место — потоки застывшего дождя улетали, словно в невесомости. Нет звуков, если не считать далёкого, низкого гула. Под ногами неровная поверхность водного потока, вспененного струями, с застывшими волнами и пышными гребнями поверх макушек. Он оказался словно в стеклянном лесу.

— Замедление времени, — очарованно проговорил Лён, и странно же зазвучал его голос — как будто сквозь трубу.

Осторожно пробираясь среди полупрозрачных водяных вершин, ступая по твёрдой, но слабо пружинящей поверхности потока, он отыскал убежище, где прятались его друзья. Они все были там: стоял Гонда, уперев руки в края расщелины. Лицо его застыло, как у восковой фигуры, глаза неподвижны, и выражение в них казалось безжизненным. На его плечах и руках ютились промокшие птицы. Раскрыла клювик в безмолвном крике трясогузка, приподнял обвисшие от воды крылья сапсан, словно собирался взять с места. Отчаянно глядит сорока-Валандер, поник головкой ястреб, страдальчески прикрыты внутренними веками глаза кречета-Дияна, как будто птица умирает.

Минуту Лён смотрел на эту неподвижную группу, не зная, что делать. Потом неуверенно дотронулся пальцами до бледной щеки Магируса. Тот мгновенно ожил, и глаза его глянули на ученика. Губы раскрылись, хватая воздух, и вся его фигура ожила.

Последовательно Лён касался каждого и приводил их в стихию замедленного времени. Одну за другой снимал он птиц с изнемогающего Гонды, опускал на молчаливый водяной поток, и те превращались в людей — ошеломлённых, растерянных, ничего не понимающих. Последним покинул убежище Гонда и молча повалился на мутную поверхность застывшей в своем буйстве реки, лишь мельком глянув на окружающие его водяные головы.

— Снимайте шубы, — говорил Лён друзьям и помогал избавиться от ледяных объятий тулупов.

Дивоярцы ничего не понимали, но повиновались — сбрасывали тяжёлые и мокрые вещи, с тупым изумлением лишь глядя, как те застывали прямо в воздухе, едва отрывались от руки. Они трогали пальцами длинные водяные струи, и те с лёгким сухим шуршанием ломались, обломки же рассеивались в воздухе, как в невесомости.

— Как это? — нашел Валандер в себе силы спросить.

— Не знаю, — соврал Лён.

Он достал свою волшебную иголку и провел ею по плечам и рукам Энины. Промокшая фигура девушки тут же облеклась серебристым сиянием, и Энина как будто воспрянула.

— Тепло, — кратко обронила она, проводя ладонями по бёдрам. Сквозь прозрачную, чуть серебристую оболочку было видно, что её одежда быстро светлеет, становится сухой. Щёки девушки быстро порозовели, глаза обрели здоровый блеск, волосы распушились.

— Как ты это делаешь, Лён, — с оживлением спасенного человека спросила она.

— Неважно, — ответил он, отлично понимая, что все объяснения тут будут лишними и даже вредными. Он раскрыл себя не лучшим образом. Его тайна переставала быть тайной. И он не знал чего в этом больше: хорошего или плохого.

— А это что? — просил Диян, обводя вокруг себя руками.

— Не знаю, — снова соврал Лён.

Последним поднялся Гонда.

— Большое спасибо мы должны сказать твоей иголочке, — молвил он, укрытый, как все, спасительным и живительным сиянием волшебной вещи.

К великому облегчению Лёна товарищи не связали странное состояние среды с ним — слишком фантастично было предположить такие возможности даже у дивоярского мага. Они умели ускорять реакции своего тела, но чтобы останавливать время... Так что, группа поскорее двинулась в путь, пока странности этой планеты не очнулись и не возобновили пляску разнузданной стихии.

Люди шли, неся на плечах сетки с опаловыми яйцами, лавировали между водяными гребнями, сосредоточенно выбирали место на неровной поверхности воды. Замершая вода не ощущалась, как лёд, она пружинила под ногами, но держала надёжно. Впереди шли Пантегри и Лён, разбивая своими мечами препятствующие движению струи ливня — стеклянные полоски легко разбивались и разлетались в стороны, но не были острыми. Лёгкий сухой стук сопровождал движение отряда — это сталкивались в воздухе невесомо парящие осколки дождя. Странное зрелище, невероятное.

Все молчали, потому что ничем не могли объяснить такого явления. И торопились из всех сил покинуть ущелье. Лететь, как птицы, маги не могли — все пространство затянуто и пересечено этими застывшими струями, и птицам пришлось бы сбивать их своими телами. Перемещаться в пространстве тоже не могли: не видно, куда перемещаться. Направление указывали только стены каньона. Спустя несколько часов этого непростого пути, группа покинула ущелье и вышла на открытое пространство. Перед экспедицией открылась равнина, которую надо миновать, а там уже будет последний пункт: группа скал, среди которых они ночевали по прибытии в этот мир, а выше — выход в Границу Миров. Всем не терпелось покинуть этот кошмарный мир.

Отряд двигался по равнине, ориентируясь по компасу Магируса — кристаллу. Тот указывал точное направление. Видимость была плохая: всё застилали эти невесомые нити и плёнки застывшего дождя. Далеко наверху медленно и молчаливо разгорались и затухали молнии, тогда пространство озарялось призрачным светом, хаотичные стеклоподобные струи медленно впитывали сияние, а осколки их, отлетая от мечей идущих, тихо кувыркались, искрясь, как самый фантастический фейерверк.

Люди напряжённо молчали, лица всех выражали ожидание: когда, в какой момент эта странность прекратится, и вся мощь стихии обрушится на беззащитных дивоярцев.

Вздох облегчения дружно вырвался у всех, когда сквозь мерцающую завесу ливня проступили очертания группы скал — компас верно привёл их в исходную точку. Конец пути.

* * *

Что делать? Как подняться к окну портала? Всё пространство затянуто сеткой неподвижного дождя.

Гонда походил перед входом в палатку, где отдыхали уставшие участники экспедиции. Тёплых одеял и мешков больше не было — пришлось бросить всё на той горе. Только палатку сохранил он, неся её в своем мешке в уменьшенном виде. Ничего не берётся ниоткуда само собой, в пути дивоярцы просто имеют при себе запас минимизированных предметов обихода — вот откуда берутся палатки, самовары, пироги, подушки, кресла. Всё это создает иллюзию легкости и изобилия, на самом деле оно лишь общие наработки дивоярских магов.

Итак, они достигли места портала, но не могут подняться в воздух. Оцепенение стихии, это странное замедление времени почти до нуля, спасло их от гибели в урагане, но оно же теперь препятствует возвращению. Уж лучше бы всё это прекратилось. Пусть снова обрушится ливень, тогда можно ожидать, что он пройдёт, и тучи разойдутся, открыв дорогу к порталу.

Гонда мрачно бродил вокруг группы скал. Два дня по биологическому времени они уже ждут, когда восстановится течение времени, но ничего не изменяется.

* * *

"Что такое? Когда оно кончится?" — нетерпеливо думал Лён, раздражённо откалывая куски от висящих в неподвижности стеклянных струй. Всё замерло: даже молнии. Застывший свет озарял блестящую от воды поверхность камня. Дорога наверх закрыта множеством натянутых, наполненных неподвижным светом струн. В этой области нуль-времени живы и подвижны только участники экспедиции. Но в этом есть свои неудобства. Нельзя спать: воздух не поступает к лёгким.

Измученные дивоярцы упали на дно палатки, прямо на непокрытый пол — холодно не было, температура стала как бы нейтральной — и попытались заснуть. Не тут-то было: вскоре из палатки донеслись хрипы: это задыхались во сне люди. Выход нашёлся: надо спать по очереди: пока одни спят, другие гонят к ним воздух при помощи рубашек. Это полбеды. Но кончилась еда. А время, если можно так сказать, шло, и ничего не менялось. Румистэль словно заморозил эту планету. Остановил время. Сколько ни пытался Лён заговорить с упрямой стихией — она отвечала надменным молчанием.

Что он тогда кричал ей, когда помрачение смерти уже коснулось его рассудка? Какие слова сказал в ненависти и ослеплении?

Он машинально потянул за длинную прямую струну, свисающую с самых небес. Не дёрнул, не ударил, а именно потянул — просто так. Странно, но она легко подалась и сверху стала падать кольцами прозрачная верёвка, местами переходящая в ленту, местами истончающаяся в нить. Она падала и падала, послушная первичному натяжению. Её стало уже так много — целый ворох прозрачной гибкой, лёгкой субстанции застывшей во времени воды. И вот упал конец, вся плотная груда тяжело содрогнулась. Диковинное, странное состояние воды — ни одно из известных агрегатных состояний!

Лён тронул ногой эту блестящую груду, тяжело развалившуюся на земле. Ого, тяжело! Наверно, тонна — не меньше!

Он потянул наугад вторую нить, и та тоже пошла вниз, увлекаемая собственным движением. Пошла она неровно, видимо, цепляла собой другие нити, поэтому вскоре сверху пошёл настоящий обвал дождя. Открытое место быстро заваливало ниспадающими потоками, глухой шорох наполнял пространство.

На звук прибежал Гонда и зачарованно стал наблюдать за падением дождевых волокон. Потом присоединился к игре и тоже стал по примеру своего ученика осторожно тянуть нити.

— Они там к чему-то прикреплены? — удивлялся он.

— Нет, я думаю, они просто сохраняют положение, — отвечал Лён, осторожно потягивая за дождины.

Вся земля покрыта этими своеобразными канатиками, сложившимися в большие, легко колышущиеся груды. А над головой уже открылся узкий колодец, ведущий прямо к тучам. Странное состояние воды делало её одновременно и хрупкой, и эластичной: как прикоснуться к ней. Если ударить, она ломается, как тонкое стекло, если приложить длительное усилие с постепенным увеличением, то она становилась мягкой и податливой.

Прибежали остальные участники экспедиции и присоединились к необычному занятию.

— Ну что, давай попробуем взлететь, — сказал Пантегри, глядя вверх, в колодец свободного пространства.

Вместе с Лёном он совершил пробный полёт налегке. Поднялись они достаточно высоко, где висели оборванные нити дождя. На лету птицы хватали дождины, собирали их в горсти и обрывали. Наконец, поднялись до самых туч, тяжело провисающих и полных ледяной воды.

— Вот это уже сложнее, — проклекотал сапсан, ловко вывернувшись в полете и цепляясь когтями за мутный дымообразный край облака. Он усиленно забил крыльями и отделил от тучи порядочный кусок. С небольшой скоростью, приданной ему Пантегри, тот пошёл вниз и вкось, как будто под действием гравитации.

— Сойдёт, — сказал неунывающий жаворонарец, глядя, как кусок тучи (!) медленно врезался в стену неподвижного дождя и слегка смял её.

Так они ковыряли тучу, как густой кисель, и пробивали сквозь неё колодец. Потом уставших Лёна и Пантегри сменили другие птицы — сильный ястреб и ловкий кречет. Сова хорошо потрудилась — взмахи её широких крыльев давали хорошую тягу. Даже сорока неплохо приуспела. Только от малосильной трясогузки толку не было никакого — Энина сидела на земле и наблюдала как куски туч заваливают свободное пространство, падая, словно грузные куски серой ваты.

Наконец, после многочасовых усилий открылся доступ в чистое небо. Вся стая подхватила поскорее с земли сетки с яйцами и ринулась в чистый проход, сквозь сияющий коридор дождя, через длинный, неровный лаз в тучах, и выскочила в открытое, надоблачное пространство. Наверху ярко сияло маленькое белое солнце, и пронзительно светили звёзды.

Усиленно отталкиваясь крыльями от неподвижного воздуха, вся стая пробиралась к едва заметному окну портала — он выглядел на фоне звёзд, как прозрачная, заметная лишь одним абрисом огромная линза. С криком вся стая птиц, несущих в когтях большие сетки, ринулась в это отверстие, не веря в свое чудесное спасение.

В следующий миг Лёна ослепила пронзительно-чистая голубизна Границы Миров, и тут же его подхватила невесомость. Он оглянулся, не выпуская из когтей драгоценной сетки. Отверстие, откуда они вылетели, затянулось — портал захлопнулся. Всё, дорога на Планету Бурь закрыта.

* * *

Неизвестно как Гонда подал сигнал Стражам Границы, но едва участники экспедиции встали на твёрдую, испепелённую землю возле магической сети выхода, преграда исчезла, и Голос скомандовал: выходите!

Вся группа поспешно пересекла черту и оказалась на родной, любимой Селембрис!

— С возвращением! — сказал Магирус, и все бросились счастливо обниматься.

Ни о каком немедленном возвращении в Дивояр речи не было — не хватало сил. Неведомо откуда появились Стражи и проводили скитальцев в надёжно скрытые от чужих глаз убежища Наблюдателей. Там, наконец, нашлась возможность отдыха, нормального, здорового сна, сытная пища, тепло, баня, чистая одежда — все блаженства цивилизованного быта дивоярцев!

Несколько часов спустя Лён проснулся. Силы вернулись к нему, а вместе с ними и непростые вопросы. Он начал размышлять, лежа в чистой, хоть и скромной кровати, под сонное сопение жаворонарцев. Наконец, оделся и вышел из спальни. Убежище Наблюдателей, как и думал он, скрыто в горе — в естественной пещере, оборудованной под жильё.

Он пошёл по узкому коридору, ища кого-нибудь, и вышел в широкую галерею, одной стороной открытую наружу. Очевидно, тут имела место маскировка, поскольку во время путешествия с Финистом, ни с Магирусом, он не видел у основания горы такой ниши. Там он и нашёл учителя. Пока никого из товарищей рядом нет, Лён решил спросить кое-что.

— Гонда, скажи: зачем с нами в походе Энина?

— А ты против? — удивился тот, отвлекаясь от вида за окном.

— Нет, но я вижу, что она в нашей группе лишняя. Никаких функций, только обуза, — честно ответил Лён.

— Первый раз замечаю в тебе признаки типично мужского шовинизма, — ушёл от прямого ответа Магирус, — Ты же знаешь, что у дивоярцев нет никакой дискриминации по признаку пола.

В его интонациях звучала явно неискренняя нота, как будто любимый учитель шёл против совести или что-то скрывал. И отвечал он не на вопрос, а словно избегал прямых разговоров с бывшим учеником — вот так, без свидетелей.

— И всё же мне странно, — упрямо продолжал Лён гнуть свою линию, хотя на душе у него становилось всё муторней, — Она явно не приспособлена к тяжёлым переходам и испытаниям, для неё нужно создавать отдельные условия, поскольку она женщина.

— Она целительница, Лён, — напомнил ему Магирус, — а в походах, особенно таких тяжёлых всякое случается, и порой присутствие целителя спасает диворцев, таких сильных и бесстрашных мужчин, от верной смерти.

— Ты сам целитель, Гонда, — напомнил в ответ Лён.

Он точно знал что его учитель обладает такой же силой, как сама Энина. Это качество Гонды в сочетании с его боевыми качествами делали его самым удачливым охотником среди всех экспедиций Дивояра.

— Это тренировка, Лён, — с укором возразил наставник, — как ты не понимаешь, ей в будущем придётся ходить в такие же и даже хуже походы — не один же я вожу отряды в иномирье. Помимо боевого прикрытия, я ещё осуществляю наставничество. Ради будущего успеха предприятий неужели нельзя потерпеть немногие неудобства? Да что, в конце концов, с тобой — ты так агрессивно настроен против Энины! Да мне ещё не раз придётся брать её и других молодых целителей с собой и охранять их, и носить их на закорках, ибо они не воины.

То, что сказал Магирус, было совершенно справедливо, и была в этом истинная правда, о которой Лён не подумал, и ответить было ровным счетом нечего — Магирус был абсолютно прав. И всё же остался в душе какой-то непонятный осадок, как будто учитель не сказал настоящей причины, а только ловко обошёл вопрос. Этот неуловимый оттенок отстранённости от него, любимого когда-то ученика, порой быстрые, но пристальные взгляды, которые внезапно ловил на себе Лён, это чуть приметное, но странное выражение в глазах учителя, всегда открытого и честного! Так мучительно наблюдать это изменение в отношении к себе.

Лён извинился и отошёл, но в его настроении ещё больше укрепилось подозрение: что-то в этом походе было не так. Чувствовал он что-то неладное.

Глава 5

— Он сам или потомок? — спросили Магируса в Совете.

— Ну, не могу сказать, — устало покачал он головой, — Я видел-то его один лишь раз, и то мельком. Давно всё это было.

— Мы прочитали твой потрясающий отчёт, — Вольт Громур, глава дивоярского Совета, положил ладонь на стопку листков, исписанных мелким ровным почерком, — Всего ожидали, но чтобы такого... Собственно, если бы не слова всех остальных в твоей группе, мы бы не поверили. Это слишком даже для Румистэля. Мы ожидали, что ты расскажешь про то как Каратель проявил себя.

— Для чего и послали группу в такое неблагоприятное время? — сощурившись на членов Совета, спросил Гонда. — Я, между прочим, мог людей потерять.

— Ты знаешь, Магирус, дело стоит того, — ответил ему один седой маг.

На этот раз Совет был в полном составе, как будто собрался для торжественной церемонии. Маги сидели за круглым столом, наблюдателей возле экранов не было — Совет заседал личным составом. Только Магирус был призван для отчёта.

— Ты думаешь, это всё его проделки? — спросил Громур, — Все эти фокусы с застывшим пространством, с погодой?

— Не знаю, — покачал головой Гонда.

— Но он похож! — с нажимом сказал архимаг, поворачиваясь направо от себя.

— Не знаю, — тоже отказалась от прямого утверждения валькирия.

Брунгильда сидела вместе с членами Совета за круглым столом, но помалкивала.

— Похож, похож! — настаивал Глава Совета.

— Да они все похожи, — возразил другой пожилой маг, — Какая разница — у него Каратель!

— Ты видел, чтобы он что-нибудь искал, или отделялся от отряда? — спросили у боевого мага.

— Нет, он всё время был с нами, — твёрдо отвечал Магирус.

— Он не находил ничего странного? — допрашивали охотника.

— Да он сам есть странность, — обронил тот.

— Нет, ну маленького такого... — Громур пошевелил в воздухе пальцами, но тут же словил предостерегающие взгляды прочих членов Совета.

— Кроме драконов больше вам никто не попался в этом походе? — задали новый вопрос Гонде.

— Я писал в отчете: только драконы. Больше мы ни с кем не сражались. Но этого достаточно: я видел то, что было. Я не учил его сражаться с драконами, но он справился, как будто уже знал как это делать.

— Пантегри говорил, что ты дал краткий инструктаж.

— Что стоит краткий инструктаж?! — проявил чуть больше волнения Гонда, — Вы же знаете, какая нужна тренировка, чтобы справиться с ледяным драконом! Пока мои ученики резали одну шею, он распахал все остальные!

Магируса отпустили, а Совет продолжал обсуждения за закрытыми дверями.

— Жаль, Брунгильда, что ты не проявила раньше внимания к этому вопросу, — высказали члены Совета валькирии, — во время этого путешествия в заражённую вурдалаками область несколько лет назад был инцидент: он уже тогда применял Каратель особым образом. Только свидетелей сейчас невозможно отыскать. С ним ведь были два мальчика из земного мира?

— Да, Фёдор и Константин, — подтвердила валькирия.

— И Долбер, который сейчас тоже недоступен, — недовольно заметили в Совете.

— Вы слышали байку, которая ходит там, внизу? — смешался ещё один член Совета, — Кто-то из бардов воспел в поэме это беспримерное путешествие к этой так называемой Верошпиронской башне. Теперь эту историю распевают на ярмарках под мандолину и даже показывают в кукольных театрах.

Все рассмеялись.

— Я не о том, а то, что среди персонажей этой истории помимо Костика, Федьки, Долбера и, естественно, нашего рыцаря, традиционно присутствуют Вавила и Вещун. Они на самом деле были там, Брунгильда, или Вавила опять чего насочинял?

— Насколько мне известно, были, — подтвердила она.

— Так найти их и допросить! — воскликнули сразу несколько голосов.

— Допросите вы Вещуна! — покачал головой Громур, — А то не знаете, что он хоть врать не может, но умеет не сказать правду.

— Я давно не видела ни того, ни другого, — призналась валькирия, — они мне не слуги — приходят, уходят, не спросясь.

— Лембистор не нашёлся? — спросил у Брунгильды Вольт, когда Совет покинул помещение.

— Нет, свалил вместе со всем Сильвандиром в неизвестном направлении, — ответила та в явной досаде.

— Дубовый лист! Надо было брать мерзавца под микитки и тащить сюда. От нас бы не удрал! — в досаде выразился Вольт.

Валькирия мрачно промолчала.

Мерзавец демон ускользнул от внимания Совета, а Брунгильда слишком поздно распознала, что обманщик ловко провёл её. Заболтал, заморочил, отвёл глаза. Теперь он прячется где-то в недоступном месте от всепроникающих глаз дивоярцев. Вместе с бесследно пропавшим народом Сильвандира, вместе с королём Алаем Сильванджи. Чуяли в Совете, что как-то к этому причастен его друг Лён, и сам молодой дивоярец непрост, и друг его не прост. Какую-то тайну скрывают оба.

События, совпавшие с исчезновением огромного числа людей, очень странные, даже пугающие — в одну ночь на месте бывших поселений вырос громадный, вековой лес, непроходимый и враждебный человеку. Сами дивоярцы умели выращивать волшебные деревья, но чтобы огромными массивами! Простые желуди, обработанные действием Источника Долголетия, давали те самые волшебные дубы, которым и нужна была только вода.

Молодой волшебник не умел хорошо притворяться, в чем и был замечен зоркими членами Совета. Как правильно сказала Энина, он недолго выглядел скорбящим о потере друга и быстренько утешился. Бдительная валькирия подметила чувство девушки к другу Лёна и рассказала об этом в Совете. Тогда маги и придумали послать в поход вместе с Лёном Энину — полагали, девочка не утерпит и начнёт осаждать подозреваемого вопросами. Так оно и вышло, но ничего путного в ответ она не услышала.

Зато не напрасна была эта рискованная экспедиция за опаловыми яйцами, посланная в самый скверный сезон для усиления тяжёлой обстановки, хотя на Дикой в любую погоду сплошные трудности. Парни справились, все молодцы. И Гонда молодец. Но как вынудить Лёна показать, где он собирает зелёные кристаллы? Эти камни очень нужны Дивояру. Если он в самом деле Румистэль или хоть его потомок, он собирает камни. Да, много веков наблюдений и сбора данных подтвердили это. Потомки Гедрикса, короля Дерн-Хорасада, собирают кристаллы исполнения желаний.

— Он продолжает искать вход в область сжатого пространства? — спросил Вольт у Брунгильды, когда все остальные члены закрытого совещания разошлись.

— Да, он несколько раз летал к Дерн-Хорасаду, — подтвердила валькирия, — Думаю, искал способ проникнуть внутрь.

— Может, пора приостановить действие машин?

— Не могу представить, что мы там встретим, — усомнилась Брунгильда.

— Я думаю, он неспроста там шарит — в закрытой области скрыты кристаллы. Где-то Гедрикс хранил свою сокровищницу.

— Ты знаешь, Вольт, я потеряла на этом сына, — слабо улыбнулась валькирия.

— Я помню, — почему-то сухим тоном отозвался архимаг.

* * *

Хватит тянуть время! Пора отправляться в дорогу и делать дело, продолжать работу предков. Чем скорее он отделается от этого бремени, тем быстрее освободится. Практика показала: экстремальные условия вызывают в нём память Говорящего-со-Стихиями. Прав был Скарамус Разноглазый, когда высказал в своей книге догадку: Румистэль имеет власть над пятой стихией — временем! Нет более сомнений: это его воля остановила течение времени на Планете Бурь.

С чего начать? Взгляд Лёна всё чаще обращался к Луне — отражению Границы Миров, а меч упорно давал вспышку в направлении Дерн-Хорасада, вернее холмика, который остался от огромной области, в которой когда-то размещалось несколько стран и море.

Там, вокруг горки, спрятаны глубоко в земле эльфийские машины, он сумел однажды разобраться в том как включить эту таинственную технику исчезнувшего народа, но прочитать о том, как выключить её Лёну не дали. Эта книга до сих пор хранится где-то в тайных анналах Дивояра. Сейчас наверняка дивоярцы вполне могут прочитать её, ведь даже речь их изменилась, стала насыщена терминами, которых не было ранее в более архаическом языке магов. Вот Магирус говорит: дискриминация, шовинизм, агрессия, предприятие! Скоро так будут говорить и жаворонарцы. Раньше было всё проще. Или они нахватались слов от быстро растущей цивилизации Земли, за которой пристально наблюдают и в курсе дел которой пребывают? Это явно следует из лекций Брунгильды.

Сегодня утром он убедился, что кто-то ещё, помимо него, интересуется Дерн-Хорасадом. Едва он пришёл в библиотеку, то увидел, что на его обычном месте, которое находилось в самой глубине огромного помещения и было скрыто за книжными стойками, кто-то побывал. Рассеянный читатель забыл на столе книгу: большой красочный фолиант так и остался раскрытым посередине. Лён знал эту книгу, уже читал её: это Книга Славы Дивояра. И раскрыта она была как раз на том месте, где в скупых словах описывалась гибель мага Воронеро на службе у регентов Дерн-Хорасада.

Неприятное чувство кольнуло Лёна в самое сердце, он невольно стал оглядываться, как будто ожидал, что за ним наблюдают. Может, он действительно засветил себя, а, может, уже мерещится. Во всяком случае, решил кончать с этими бесполезными поисками в библиотеке. Он просто тянет время, вот и всё. Пора браться за работу, и, кажется, выбор уже сделан.

Размышления прервал сигнал: кто-то просился в его жилище. Лён быстро бросил взгляд по сторонам — нет ли чего такого, что не следует видеть посторонним?

— Лён, это я! — позвал голос от входной двери — он легко проник по всему жилищу молодого мага, таково было устройство дворцов в небесном городе. С любой точки такого дома можно дать приказ впустить гостя. Но Лён предпочёл выйти наружу.

— Здравствуй, Энина, — сдержанно поздоровался он.

Она чуть замялась, заглянула в дом через его плечо.

— Ты не пригласишь меня?

Чуть поколебавшись, он впустил её и провел в гостиную. В целом, он был готов к таким визитам — кто-то однажды явится как ни в чем ни бывало и будет уверен, что его непременно должны пустить внутрь, ведь так принято у магов. Собственно, только одна комната является секретной, а её так просто не открыть.

Он думал, она интересуется его жилищем, но девушка едва вошла внутрь, далее не проследовала, и ничего не разглядывала, не искала.

— Я хотела поговорить с тобой, — начала она тут же, за дверью, чем успокоила его сомнения: думал он, что она подослана шпионить за ним.

— Я знаю, вас с Пафом связывает долгая дружба, вы прошли вместе так много приключений, — нервно начала она, не глядя ему в глаза, вся покраснела, смутилась, начала бессознательно обирать с себя невидимые нитки.

— Ты прости, Лён, что я так резко наехала тогда на тебя — не знаю, что на меня нашло. Я в целом не о том хотела тогда сказать. Мне трудно признаться: нельзя и всё такое. Да чёрт с ним, с этим запретом, один раз живём!

Девушка подняла на молодого дивоярца отчаянные глаза, в которых стояли слёзы.

— Я люблю его, понимаешь! И я знаю точно, что он не был ко мне равнодушен. Сдерживался, ходит там с вами по девкам, отказывался от меня — всё из-за этого нелепого запрета. Ты знаешь, что старшие постоянно тайком нарушают его?! Природу не остановить, а все эти дурацкие правила придумывают дураки!

Её голос дрожал, но был настолько искренен, что взволновал и Лёна. Ведь в самом деле, блин, кто придумал этот идиотский даже не закон, а идиотскую традицию?! Всю жизнь прожить под сводом правил?!

— Я не требую ответа, но выслушай меня! — жарко говорила она, ухватив Лёна за рукав куртки, — Я знаю, что ты видишься с ним! Не знаю как, не знаю — где, но ты с ним видишься! Скажи ему, Лён, заклинаю тебя, передай, что я готова бросить здесь всё! Уйти в любую дыру, только бы с ним!

Он затряс головой, не смея ответить на эту безумную речь ни "да", ни "нет". Не может он ни одной живой душе выдать тайну Пафа!

— Не говори ничего! — наставила на него палец Энина, — Не отвечай! Ты выслушал — с меня довольно!

Она резко развернулась и выскользнула в дверь, а он остался, ошеломлённый этим нападением. Да, Энина опасна для их тайны. Неистовое сердце ведёт её безошибочно: не знает, но чует! Не удивится он, если обнаружится, что девушка шпионит за ним. Очень скоро её несдержанность будет замечена старшими дивоярцами, и тогда их с Пафом тайна повиснет на волоске. Нельзя, нельзя открывать им подземное убежище! Ведь дворец в горах Кентувиора Лён наметил как самое надёжное убежище для хранения кристаллов! Надо передать Пафу весть о том, что встречи их должны быть редки, по крайней мере, до тех пор, пока Лён не найдёт более безопасного способа связи.

Ночью он вышел на улицу Дивояра и пошёл к зданию Совета — не прямым путём, а как бы гуляя. Если кто и следит за ним, ждёт, что он отправится к Пафу, то наверняка думает, что он сядет на своего Сияра. А вот есть у небесного города одна тайна, которая наверняка неизвестна мудрым дивоярцам. Малый скутер из числа ста двадцати, всегда готовых к вылету. Румистэль, этот древний эльфийский воин, сверхмаг, приказывающий стихиям — пилот! Вот в этой голове, что на плечах у Лёна, скрыто некое знание, которое выдает себя по каплям и едва повинуется ему. Но скутер — скутер ему послушен, как своя рука!

Никто его не остановил, когда подошёл он к зданию Совета. Прислушался, словно обшарил пространство внутренним чувством, и просочился сквозь стену. Знают ли они, что он инициирован на прохождение? Как и когда оно случилось — неизвестно, но думал Лён, что это говорит в нём память Румистэля. Сложно всё как...

Тишина и слабый свет внутри кольцевых коридоров Совета. Была мысль попытаться проникнуть в главный зал, но Лён прогнал её. Кто знает, какие магические стражи тут понаставлены — дивоярцы мастера на такие проделки. Он собрался лететь к Пафу.

Колонна послушно открылась под его рукой, и внутреннее устройство приняло пилота в себя. Бесшумное движение вниз, и вот он уже за пределами Дивояра.

Видимость была великолепной: даже ночная тьма не препятствие для обзора на все четыре стороны, вверх и вниз! Прозрачная машина сама вела его в нужном направлении, как читала мысли. И точно знал он: никто его не может видеть сквозь это кристаллическое устройство! Он видит всё, а его — никто! Он мог бы сделать это и днём.

Сколько он не был тут? Наверно, месяца два — всё занят был, искал ответы на свои загадки.

Лес вокруг горы всё так же неприступен, но место входа для Лёна в любой точке под холмом. Да, так сказал Грифон.

Белый день встретил его в подземном мире. Тут вовсю шла работа, и Лёну даже жалко стало поваленных могучих древесных гигантов — но надо было строить жилища. Здесь расчищали леса под пашни, разрабатывали каменоломни, строили корабли. Ну что делать, если человеку не дано жить в согласии с природой!

Грифон прилетел к нему без зова — как будто все время ждал хозяина. На своем пернатом слуге Лён полетел над подземной страной, всюду видя картину освоения земель. И вот увидел он то, отчего дрогнуло его сердце — высокие башни Стовираджа! Разрушенный город строился заново!

— Привет, Лён! — обрадовался Паф, когда к нему примчались гонцы и донесли весть о возвращении волшебника.

Король был весь в работе — он руководил строительством города. Одет просто, словно рабочий. Отдав распоряжения, он велел подать коней, чтобы показать другу новшества подземного мира. Всё тут делалось толково, с размахом.

— Паф, ты знаешь, что ты выстроил? — спросил его Лён, глядя на башни королевского замка.

— Знаю, — усмехнулся тот, — это Стовирадж.

Лён изумленно посмотрел на него: откуда Пафу это известно?!

— Ты думаешь, я не догадался? — проницательно спросил друг, — Вон эти заснеженные горы вдали, это Кентувиор. На западе — центральное море Грюнензее. Да, я сразу как увидал эти места, так сразу понял: это то самое место, из моего сна. Здесь оно всё было. И этот разрушенный временем Стовирадж — замок короля Килмара. Я видел во сне историю, которая на самом деле имела место, и было это тут, в подземном мире. Они все были тут много веков назад: и Аларих, и Гедрикс, и Гранитэль. Был король Килмар, был Стауххонкер. Была Эйчвариана. Теперь их нет, и волшебная подземная страна опять свободна для жильцов. Спасибо тебе Лён.

— Паф, я только хотел сказать, — заговорил тот, несколько сбитый с мысли, — скажи своим людям, чтобы никогда не ходили на север, не пытались пересечь Кентувиор.

— Да, Лён, я уже сказал своим людям, — твёрдо отвечал Паф, — никто не попытается преодолеть северные горы и не вторгнется в Рагноу. Я знаю: там, далеко, стоит в горах замок эльфов. Никто из моих людей не посмеет даже помыслить вторгнуться в твоё жилище. Для этого я восстановлю северный форпост — башню Гоннерат, и стражи будут день и ночь охранять единственный горный перевал, которым можно пробраться к подземному проходу. Второй раз такого не произойдёт, история не повторится.

Они вернулись в заново отстроенные покои Стовираджа. Всё здесь живо напоминало ту давнюю историю, которую он пережил, как свою собственную жизнь. Вот этот зал, где стоит скромный деревянный трон: тогда, при короле Килмаре все было гораздо пышнее. Вот этот балкон, откуда он покинул королевский замок после того как обнаружил угасание этого мира. В одном ошибся Гедрикс: мир не исчез, он был выключен. Его выключила волшебница Эйчвариана.

— Я рад, что она навеки отправилась в лимб, — сказал ему Паф, узнав о кончине волшебницы, погубившей когда-то этот мир.

Проклятая, проклятая Эйчвариана.

— Послушай, я кое-что хотел сказать тебе, — вспомнил Лён наказ Энины.

Он передал другу слова молодой целительницы, рассказал о путешествии в ледяной мир Планеты Бурь, только, понятно, скрыл всё то, что было связано с его личными качествами мага. Зачем оно, ведь рассказывал он Пафу об Энине.

— Что думаешь?

Король немного помолчал, глядя на шею своего коня, потом поднял голову и проговорил:

— Не надо, Лён. Не открывай Энине наше убежище, не приводи её ко мне. Я всё уже решил: волшебница не будет матерью моих детей. Я буду пресекать всякое дело, относящееся к магии. Потому что там, где маги и немаги, там разделение на высших и низших, там борьба за власть. Я насмотрелся на дела Дивояра и не хочу повторения у нас того же самого. Мы будем жить без магов. Мои люди до смерти напуганы всяким волшебством. Я найду себе хорошую, добрую девушку и женюсь. Если среди моих потомков откроется хоть кто-то с такими данными, прошу тебя: забери такого от нас. Он никогда не получит доступ к власти. Ты будешь жить долго, Лён, ты дивоярец. А я проживу короткую жизнь человека.

— Что мне сказать Энине?

Паф тяжело вздохнул, закрыл лицо руками.

— Скажи, что-нибудь, Лён, — попросил он, — придумай!

Он умоляюще взял друга за рукав, как будто не надеялся сам справиться со своим сердцем, но тут же отдёрнул руку и вскрикнул:

— Чёрт, что это такое?!

На его пальце выступила крохотная алая бусинка — капля крови.

— Эй, постой-ка, что это у тебя на рукаве такое?!

Паф без церемоний схватил Лёна за запястье и развернул его, осматривая рукав и ища то, что укололо ему палец.

— Ого! Смотри-ка! — с непонятной иронией воскликнул он, при помощи платка вытаскивая из рукава товарища какой-то мелкий предмет.

— О, это у нас иголочка с красной ниточкой! — саркастически заговорил он, показывая тоненькую иголочку с короткой красной шёлковой ниточкой, продетой в ушко и завязанной мудрёным узелком.

— Вот эта штучка называется женской приворотной магией, она по сути своей связана с целительством, и пахнет эта штучка, дай понюхать... О да, мой чувствительный нос говорит, что пахнет это Эниной! Вот такие мастера наши дивоярцы, вот как ловко они провели тебя, мой друг! Вот почему я не хочу связывать свою жизнь с волшебницей — они так и норовят подействовать на твои решения тайной ворожбой! Да, девочка, ты ловко меня поддела! Получила каплю моей крови! Но меня ты не получишь!

Паф соскочил с коня и несколько раз чиркнул о землю концом иголки, сбрасывая чары.

— Вот, верни ей. Скажи, что не нашёл адресата. Только платок не передавай, чтобы она не завязала более действенные чары.

Хитрая, умная девочка Энина, она пришла к Лёну и горячо умоляла, признавалась в любви, отчаянно смущаясь! И он купился со своей мужской простотой на этот искренний тон! Осторожнее надо быть, дружочек! Знаешь ведь эту дивоярскую манеру действовать терпеливо, исподтишка, издалека.

— Я должен предупредить тебя, — сказал он на прощание другу, — не жди меня снова скоро в гости. За мной следят — всё пытаются дознаться, где ты спрятался со своими людьми.

Паф кивнул с пониманием. О, да, иголочка его очень убедила в этом.

Настоящую правду Лён скрыл от друга: он собирался всерьёз заняться поисками кристаллов.

Покинув Стовирадж и прося не провожать его, он уже двигался на выход пробираясь меж строительных лесов, какими был полон город, как вдруг среди криков и рабочей суеты женский голос позвал его по имени.

Изумлённо обернувшись, Лён увидел женщину, которую поначалу не узнал.

— Лён, здравствуй, — застенчиво прикрывая лицо ладонью, подошла к его коню просто одетая горожанка.

— Грета?!

А он забыл о ней!

— Как ты, Грета?!

— Я замуж выхожу, — смущённо призналась она, — Вон там строится наш дом. К осени думаем достроить, и тогда мы с Алеком поженимся. Он бывший гвардеец, а сейчас армия не нужна, и он опять стал плотником. У нас тут много свадеб намечается.

— Счастливой жизни, Грета, — растроганно ответил он, шаря в карманах, чтобы хоть что-то подарить ей, потому что она растеряла все свои сбережения.

— Нет, не надо, — отказалась она от подарков, — я просто так подошла. Думаю, мы больше не увидимся с тобой. Спасибо тебе, Лён!

— За что?.. — пробормотал он, глядя вслед убегающей девушке.

* * *

Дневное время на Селембрис. Сейчас вернуться в Дивояр — значит, напороться на кого-нибудь в Совете. Надо дождаться ночи, а пока он может беспрепятственно перемещаться по всей волшебной стране и может даже добраться до Луны. Когда-то надо начинать дело сбора камней.

Сидя в своей удивительной машине и паря невысоко над лесом, он вынул свою иголку из воротника и задумчиво повёл ею перед собой — слева направо. Иголка тут же дала сигнал — таинственный металл Джавайна указывал всегда на одно и то же место: Дерн-Хорасад.

"Как ни наведи меч на Селембрис, он всегда даёт вспышку на одно и то же место, а я не могу одолеть его!" — это слова огненного князя, сына Саламандры, Финиста. В последнее время таинственные знаки старательно указывают ему именно это направление.

Полёт на скутере над просторами волшебного мира куда удобнее полёта на летучем жеребце: машина дает полный обзор, по желанию показывает любое место в каком угодно масштабе. В ней не ощущается погоды. Можно вылететь в самый Космос и оттуда обозревать землю. Не нужно придумывать способы личной защиты от агрессивной среды: удобства эльфийского аппарата дают ему огромные преимущества. Не зря же он выходец из земного мира, где имеют понятия о космических путешествиях, но кто когда на Земле имел возможность вот так запросто пересекать огромные пространства без всяких перегрузок и посещать планеты, разбросанные по Галактике?! Дерн-Хорасад, великий город короля Гедрикса, дай только разобраться с тобой, и я оставлю мир Селембрис, уйдя в путешествие по множеству миров! Хватит ждать многие годы перемещения Дивояра в следующий мир, по раз и навсегда заведённой схеме! Хватит натужно пасти молодые и старые миры, как будто они не правятся без помощи магов со своими делами! Дайте им возможность развиваться, и они сами решат свои проблемы! Прав друг: дивоярцы слишком привязаны к своей власти.

Бескрайнее море зелени — густая тьма лесов, пересечённых длинными впадинами рек — их видно, только если смотреть прямо сверху. Вот тогда блестит под солнцем Селембрис речная гладь! Такие огромные, могучие ели и дубы растут по берегам рек, что нависают над водным полотном! Где-то там, в глубине, под этими непроницаемыми, пышными шапками крон, под платанами, грабами и буками, текут ручьи, питающие реки. Когда-то на Сияре он искал их, а сейчас голографический экран, послушно развернувшийся перед ним, показывает ему любые картины: он может запросить объемную карту рельефа местности, может затребовать водную систему — наземный и подземный уровень, кладовые минералов, руд, схемы дорог и городов! Он может видеть всё, происходящее в любом краю Селембрис!

Вот эта горочка внизу. Вот странный камень на её вершине — надкусанная посередине горбушка. Через этот странный проход он перебросил сюда однажды скитальцев из погибающей области Дерн-Хорасада. Где-то здесь под деревьями прячется племя Ровника, пожилого старосты покинутой когда-то деревни. Жив ли старый Горак? Как поживают отважный Любо и любящая Мара? Славный был это народец — бедный, но дружный. Как они все устроились за прошедшее время?

Высадившись у подножия невысокого зелёного холма, поросшего смешанной луговой травой, Лён взглянул наверх, к макушке холма — он выделялся среди густых окрестных лесов, как шишка на лбу, до того ярок был и гол. И ещё эта скала-горбушка.

Он сам не знал, чего думал тут найти, скорее просто так, одолели воспоминания. Тогда, почти три года назад, когда оказались они с Пафом на этой раздвоенной скале, которая была вершиной огромной горы на север от Дерн-Хорасада... Казалось ему тогда, что всё самое скверное уже позади, и самое большое дело своей жизни он сделал только что, а дальше всё будет прекрасно и безоблачно. Как он ошибся.

Не прибегая к свойству переноса, Лён неторопливо поднялся к скале, как обыкновенный смертный. Где-то там, глубоко под его ногами, скрыт в земле город Дерн-Хорасад. Не стоит ли он сейчас над дворцом регентов, над самым местом, где ждёт его каменный шар с запрятанными в нем волшебными кристаллами. Как добраться до него? Если и есть у Лёна свойство владеть стихией времени, то он не знает, как привести в действие свой дар. Попробовать снова побродить по лесным ручьям? Но что-то внутри противилось этой мысли и говорило о её напрасности. Сейчас этот таинственный ларчик таким простым способом не откроется. Чего-то ему недоставало.

Не зная, что предпринять, он сел у основания скалы. Может быть, как раз сейчас за ним наблюдают из Дивояра и ждут: что он сделает?

— Стой, кто идёт?! — неожиданно раздался звонкий голос над головой.

Дивоярец посмотрел наверх и обнаружил в развилке скалы чумазую физиономию, а грязные детские руки сурово направили на него маленький корявый дротик с наконечником из рыбьей кости.

— Свои, — с улыбкой поднял руки Лён.

— Свои дома сидят!

— Васян, кто там? — с явным страхом зашептали голоса, обладатели которых, очевидно, прятались за камнем.

— Шпион, понятно дело! — деловито ответил Васян, спрыгивая наземь. — Дозор, так держать!

— Есть! — пискнули из-за скалы, но никто не показался.

— Малышня! — презрительно бросил Васян.

— Я задержан? — шутливо осведомился Лён.

— Там посмотрим, — важно заявил дозорный, — ступай вперёд — пусть староста рассудит.

И повёл шпиона в лес, под густые кроны, куда наблюдение Дивояра заглянуть не в силах.

— Послушай, мальчик, — попытался договориться с суровым стражем задержанный, — ты должен меня помнить, несколько лет назад я привёл вас в это место.

— Разговорчики! — грозно рявкнул конвоир и ткнул арестованного дротиком в поясницу.

Он вывел незваного гостя к излучине небольшой лесной речушки, на берегах которой росли крепкие дубы и берёзы, и густо ветвилась ива. В воде по колено стояла женщина и резкими движениями полоскала бельё. Позади неё на грубой верёвке висело выстиранное бельё.

— Мамань, я поймал шпиона! — похвастался пацан, проходя мимо развешанных сорочек.

Женщина обернулась, расправляя усталую спину.

— Дивоярец! — изумлённо выдохнула она.

— Во-во, я говорю: шпиона! — деловито подтвердил дозорный, тыкая добычу в спину кривым дротиком.

— Ой, мама моя! — радостно завопила женщина, в которой Лён едва признал Мару, и выбралась на берег, вытирая фартуком руки. — То ж дивоярец! Да что ж ты долго так не шёл?! Тебя ж девушка твоя заждалась вся!

— Кто?! — обалдел Лён.

— Да ж Наташка!

К нему бежали с радостным гамом ребятишки, мужики, женщины, приковылял с палкой Ровник. А он ошалел настолько, что даже слов не находил, только пытался отыскать среди визжащей толпы Мару: что это она такое сказал, он не ошибся? Она точно сказала: Наташка?

Вот она пробилась сквозь толпу, раздавая затрещины направо и налево, охаживая кой-кого мокрой сорочкой, а остальные висели у неё на плече.

— Пошли орать! — сурово высказалась женщина, — Он к вам пришёл, что ли? К Наташке он пришёл! Пошли, Лён, я провожу тебя к барыне в дом. Она не тут, не в деревне: не любит запаха рыбьих потрохов!

— К барыне? — ещё больше обалдел дивоярец.

— Ага! — деловито подтвердила Мара, — Я вон ей бельё стираю. Она нас научила варить мыло. Уж и штука, я тебе скажу!

Мара была уже не та робкая женщина, безумно боящаяся за своего отважного мужа — она раздалась, отъелась, сделалась румяной, загорелой, и характер у неё изменился: стал более решительный. Она разогнала мужиков и детишек, властно отпёрла в сторону женщин и единолично распоряжалась обстановкой.

— Я горничная у барыни, — охотно объясняла пышная деревенская матрона, — сорочки вот стираю, еду ношу. Не выносит Наташка сырого духу рыбьего. Сидите все тут, лабазники! Не шастайте за мной! Сказано: барыня не любит шуму!

— Сидит, читает книжки, — пояснила она гостю.

Под умильными взглядами всей деревни важная Мара повела гостя дальше в лес.

— Вот тут мы ей построили дворец, — объясняла она на ходу, чем окончательно загнала дивоярца в состояние глубокого опупения.

— Да, ещё она бабам показала как надо шить трусы, — вспомнила Мара ещё один подвиг барыни.

Дивоярец выпал в осадок.

— А это мой лифтончик с кружавами, — охотно показала женщина через вырез грубой серой сорочки топорно сшитый лифчик.

Дворец располагался на нижних ветвях большого дуба и был крепко связан из жердей, поверх крыт дранкой, на коньке красовался щучий череп с пастью, полной острых зубов, кривая дверь прикрыта шторкой, сделанной из тонкой щепы, поверх нарисован охрой здоровенный смайлик с улыбкой. Дверь выходила на обрубленный конец ветви, который как бы выполнял роль порога. Лестницы к жилищу не было.

— Наташка, к тебе Лён явился! — громко крикнула Мара наверх.

— Давай его сюда! — отозвался изнутри знакомый голос.

— Ты, батюшка, прыгай прямо к порогу, — посоветовала горничная и с довольным видом сложила на грубом переднике руки.

В один момент он совершил прыжок и очутился прямо на ветви, перед шторкой, прикрывающей низенькую дверь.

— Гм, — подал он звук.

— Входите!

Отодвинув шторку, он вошёл и увидал Наташу. Она сидела на корявой табуретке и, задрав ногу на стол, штопала кружевной чулок.

— Ба, какие люди, — сказала она, перепиливая нитку большим ножом.

Глава 6

— Я тут в стороне поселилась, — стала объяснять она, — духу сырого рыбьего не переношу, знаешь ли.

— Уже слышал, — молвил дивоярец, отыскав ещё одну табуретку и устраиваясь на ней, поскольку потолок дворца был слишком низок, к тому же, под застрехой висели веники из пижмы.

— От мух, — пояснила Наташа.

Была она одета с комической роскошью: платье явно городского типа, но слишком архаичного фасона, будто купеческое. Материал богатый, но кое-где с пятнами и даже дырками. Чулки кружевные, но явно потеряли цвет от стирки. Шёлковые туфли утратили вид. И только волосы Наташи, её красно-медная грива горела ярким, сочным цветом. Лицо у неё чуть загорелое, с прекрасным румянцем, и вся она так же хороша, как нереальна в этой обстановке.

— Я многому их тут научила, — деловито излагала бывшая школьная подруга, объясняя совсем не то, что жаждал слышать Лён.

— Мыло варить научила — надо же чем-то бельё стирать! — рассудительно продолжала она.

— Слышал.

— Варить брагу из дички, носить трусы.

Он кивал, во все глаза разглядывая её.

— Крутить папиросы.

— ?!!

— Ну, это необязательно, — отмахнулась она.

— Наташа... — начал он.

— Вообще-то я не Наташа. Это я только так, перед ними назвалась, чтобы ты меня нашёл. Я знала, что ты сюда вернёшься, и надеялась, что не слишком долго буду ждать. А тот тут, в деревне, одичаешь. Дворец-то у меня, сам видишь, типа летней фазенды. Зимой-то тут не больно поживёшь, а то придётся снова отправляться на поиски задрипанного королевства и притворяться принцессой.

— И кто же ты? — совсем растерялся он. Знал ведь об авантюрном характере своей подруги, но чтоб так!

— Меня зовут Лиланда, — сказала она чётко и раздельно, глядя ему прямо в зрачки своими необыкновенными зелёными глазищами.

— Лиланда, — повторила она, словно внушала. — Я больше не Наташа, в этом мире я Лиланда.

— Откуда ты взяла такое имя?!

— Неважно, но впредь ты должен звать меня так, друг Румистэль.

— Я тут с апреля месяца, когда мы с тобой расстались, кое-что обнаружила, — она показала своей прекрасной рукой в слегка драных кружевах на скромную полку с книгами.

Да, он слышал: Мара говорила, что барыня читает книжки.

— Не знаю, случайно оно или есть в этом какая-то логическая закономерность — мне лично наплевать на это! — но однажды в городском архиве я нашла интересные материалы. Тогда я наряжалась бедным студентом, подрабатывающим ночами, чтобы не привлекать к себе внимания: учёных женщин тут не жалуют. Хотела сгоряча поднять феминистское движение, да плюнула: больно много возни. Студентом — проще. Кое-что я там упёрла, чтобы каждый день в библиотеку не шататься — надоедает, знаешь, ли бюст прятать. Да и вообще, тамошний бургомистр оказался любителем мальчиков. Чёрт, до сих пор нога болит, как вспомню, что врезала ему по жирным яйцам, как он, мерзавец, нащупал мои ягодицы!

— Ну вот, — сказала она, изящно перегибаясь назад в талии, чтобы достать одну из книг с полки, при том деликатно вытянув ножку в драной туфельке в сторону дивоярца — явно для равновесия, — это мемуары одного замечательного человека, который служил секретарём при герцоге, не скажу каком, а до этого был славным лучником, пока не лишился левой руки. Было сие достаточно давно, и история о том уже забыла. Фолиант пылился в библиотечном запаснике и его уже собирались отправить ффтопку, пока черви его не сожрали. Но внучек архивариуса был любознательный пацан и любил книжки с картинками, а в этой книжке картинок полно: наш лучник был очевидцем знаменательных событий и вдобавок талантливым художником, мир праху его. Он рисовал прекрасные карандашные рисунки, думал освоить литографию и продавать эстампы, но не вышло — не оценили. Идея заглохла на корню. А жаль: он написал величественную героическую эпопею о времени блокады Дерн-Хорасада. Белым стихом, между прочим. Ты дёрнулся, дружок? С чего бы это? Белый стих не любишь? Ну, ладно, я продолжу. Господи, когда здесь появится свой Гуттенберг?! Ну нельзя же так бессовестно тормозить процесс развития цивилизации! Все книги рукописные — кошмар! Я чувствовала себя преступницей, когда попёрла из библиотеки это антикварное творение. А, впрочем, дурак бургомистр всё равно собирался его пожечь — какой урон для истории Селембрис! Спасибо вам, дивоярцам: вы цените прекрасное.

Лиланда порылась на столе в груде всякой всячины, отыскала плоскую коробку, достала из неё толстую сигару, ловко откусила кончик, изящно плюнула в угол и извлекла из пальца огонёк. Элегантно раскурила и прищурилась на дивоярца.

— Дурацкая привычка, — призналась она, — досталась мне от боцмана, когда я плавала с пиратами. Но это ещё до того, как я была принцессой Лилианой. Было это ещё в тот год, когда мы заканчивали восьмой класс в среднеобразовательной школе. Надо же, до чего здесь не звучат эти слова — даже выговорить трудно! Да, я тогда обнаружила, что могу самостоятельно перемещаться в Селембрис и ночами частенько ускользала из дома. Ты был тогда чем-то очень занят. А потом мы вообще уехали: я пристроила родителей в хорошем месте, оставила им порядочно денег — спасибо эльфам! — и навсегда свалила в этот дивный мир. Думала я, что с моими способностями всё у меня будет в лучшем виде. И вот ошиблась: все мои начинания и все задумки заканчиваются крахом. Никак не удается устроиться по жизни! Вроде, всё при мне, волшебница тоже недурная, а вот не везёт. Я сплотила вокруг себя команду, думала основать такое плавучее королевство, а сама стать кем-то вроде новой мадам Вонг. Барк наш обстреляла береговая охрана одного королевства — прямо горящими стрелами испохабили все паруса. Посудина затонула, боцман был пьяный — тоже утонул. Команду взяли в плен, а я влюбила в себя молоденького лейтенанта, и он мне помог бежать. Потом мы с ним шатались по дорогам, пели "маму" — шучу. Пели "Очи чёрные", я была Кармен, он был Хосе. Вру опять. Мы просто грабили экипажи. Потом его убили, и я решила завязывать с грабежами и переквалифицироваться в принцессы. Предприятие обещало прибыль, но тут припёрся ты и испортил мне всю обедню. Вот почему я не люблю дивоярцев. Пить будешь?

— Нет.

— А я выпью.

Она достала из хлама на столе пузатую тёмную бутылку и налила себе рома.

— Дурацкая привычка, — опять призналась принцесса, — всё ты виноват, что я спиваюсь.

— Барыня! — заорала снизу Мара, — Обед!!

— На двоих! — зычно рявкнула барыня, не вставая с места — очень удобно, когда весь дом твой дырках!

— Наташка, рыбу будешь?!

— А выбор есть!!

— Нету!

— Тогда давай!

Снаружи что-то заскрипело, как будто через искривлённый блок поднимали груз. Лён выглянул наружу, поскольку сидел ближе к двери. Там на верёвке покачивалась корзина, а наверху, среди ветвей действительно прятался деревянный блок.

В корзине, надо думать, была рыба. Наверно, она тут только рыбу и ест — неудивительно, что её тошнит от рыбы.

— Если бы ты задержался, я бы наворовала где-нибудь курей — к зиме были бы с яйцами. Но ты явился, слава Дивояру, и спас меня, мой принц, — деловито сообщила барыня, доставая из корзины рыбу и бутылку с питьевой водой. — Пить будешь?

— Давай! — с досадой согласился он.

— Так-то лучше, — одобрила она, доставая ещё стакан.

— Иди ты со своим ромом! — рассердился он, — Пошлость какая!

Он налил в стакан воды, сделал пасс, и превратил её во вполне сносную мадеру.

— О, ценю! — приятно удивилась Лиланда, уж коль ей приспичило так называться.

— Дальше! — потребовал он.

— Ты не командуй тут, в моём дворце! Ну ладно, слушай дальше. Перенесёмся мысленно лет так на тысячу назад — это самое интересное. Художник наш о ту пору был дюжим молодцом и состоял в королевском войске при лучниках. Ты знаешь: это такие парни, вроде нашего Робингуда. Талантливый юноша, природный самородок. Когда началась блокада Дерн-Хорасада — из-за всякой нечисти, которая оттуда попёрла — он был послан, как многие другие из прочих мест, помогать дивоярцам держать осаду. Порядком он там повидал, о чем весьма художественно излагал в своём эпохальном труде. Да, время было суровое, много народу тогда полегло — шутить не хочется. Наш художник стоял на баррикадах и расстреливал из лука всех, кто приближался к заграждению. Паршивая работа, но кто-то должен её делать. Это было время, когда дивоярцы не брезговали помощью простых селембрийцев для решения общих стратегических задач. Потери были велики среди тех и других, и наш парень с дрожью описывал как стрелял по оживающим трупам, которые подверглись заражению ядом сквабаров. Да, такое вот кино.

Лиланда доела рыбу и небрежно выкинула хребет в окно вместе с берестяной тарелкой.

— Не майсенский фарфор, — с укором сказала она ему, намекая явно на то, что он помешал ей стать королевой.

Она снова потянулась за сигарой, но Лён отнял у неё курево и выбросил в окно.

— Ну ладно, — покладисто согласилась принцесса, — давай дальше. Итак, на протяжении примерно шестисот страниц наш летописец во всех подробностях живописал жуткую трагедию, что разыгралась вокруг обширной области, и те неимоверные усилия, которые прилагали сообща дивоярцы и вообще все те, кому грозило нашествие нечисти. Тут, знаешь, не до счётов: всем миром спасались! Однако всего за год обороны потери были уже так велики — людские и материальные! — что даже дивоярцы стали понемногу впадать в панику. Тут следует ещё примерно страниц двести белого стиха, я их пропускаю и перехожу прямо к переломному для истории моменту. Ходили глухо слухи о каком-то пророчестве, ждали какого-то мессию-избавителя. В момент глубокого отчаяния люди, знаешь ли, склонны уповать на мифы. Но оно свершилось: он действительно явился. Видел его тогда наш летописец, как тебя сейчас вижу. Некий Румистэль, эльфийский принц. Народ баял, что в момент смертельной опасности для волшебной страны эльфы приходят на помощь неведомо откуда, а потом уходят.

— С чего ты взяла, что это я?

— Дедукция, — кратко объяснила Наташа, — Недолго он был там с дивоярцами, шушукались они чего-то, но вскоре притащили из небесного города такие странные машины, зарыли их глубоко в землю по всему периметру, и началось интересное дело. Вся система военной охраны после этого оказалась не нужна: эти штуки, числом двенадцать (наш парень помогал рыть для них ямы и опускать туда эти конусы — тогда у него ещё было две руки), и после этого вокруг этой огромной области возник непроницаемый барьер — как стена! Всё стало снова хорошо, все разошлись по местам. Далее несколько исторических справок, целенаправленно нарытых мною по разным архивам. Всё говорит за то, что область вокруг Дерн-Хорасада неумолимо сжималась, и происходило это в течение ряда столетий. Всё так, но — опа! — попалась мне одна книжка, теперь в моей библиотеке уже две книги!

Изящным жестом она показала на плетёную книжную полку, где действительно лежала тонкая книжка — не чета первому фолианту. Принцесса опять изогнулась, показывая ногу в заштопанном чулке, и достала издание в розовой телячьей коже с истёртой надписью золотом: Воспоминания девицы Элизы де Вернон о лямурных похождениях графа Мондебриго, книга первая, часть семнадцатая.

— Не обращай внимания, — успокоила Лёна принцесса, — это только обложка, а саму книжку, вернее, её обрывок, я купила у торговки семечками в одном портовом городке. И вот что мне пришло на ум: книжка-то явно сработана типографским методом, то есть где-то было на Селембрис такое дело! Вот где, как думаешь?

Он ничего не мог предположить.

— Цитирую, — продолжила она, открывая первую страницу, — Изделие книгопечатного дома мэтра Гуггенхайма — очень похоже на Гуттенберга! — количество пятьсот две штуки, город Дерн-Хорасад!

Она подняла на Лёна свои умопомрачительные зелёные глаза и жестом фокусника приподняла книжку, показывая титульный лист.

"Ночные умертвия и бледные призраки грядущей погибели", — значила витиеватая надпись, знакомая ему до боли, и ниже мелкими буквами: "Записки монаха Скарамуса Разноглазого, живущего близ города Дерн-Хорасада".

Это была она, книга отца Корвина, точно такое же издание, какое лежит его в потайной комнате в Дивояре. Только была она тоньше: очевидно, более трети торговка семечками израсходовала на кульки.

— Я полагаю, мой экземпляр не последний из тех пяти сотен — ещё куда-то девались две штуки, — заметила Наташа, — Зная страсть дивоярцев собирать весь книжный хлам у себя наверху, могу предположить, что ещё один, более полный экземпляр из этих двух последних, хранится где-то в библиотеке небесного города.

"А ведь точно!" — так и грянуло в мыслях у Лёна.

Ему в голову не приходило, что где-то могут быть другие печатные экземпляры! Действительно, на Селембрис нет типографского способа распространения книг, а в закрытой области Дерн-Хорасада в самом деле могло развиться такое дело — недаром у герцога Кореспи была такая обширная библиотека печатных изданий! Вот на что не обратил внимания Лён, привыкший к печатным книгам в своем мире!

— И тут мы снова встречаем имя Румистэля, наглого претендента на трон Дерн-Хорасада. Пришёл сей принц, убил одного дивоярского мага, украл некую юную особу, открыл Северные ворота, чего никак не стоило делать. Коня его летучего звали примечательно: Сияр. И точно также звали коня другого Румистэля, который появился много позже под блокированной областью. Может, скажут: совпадение? Возможно. Но интуиция мне говорит, что это один и тот же Румистэль, как один и тот же Сияр. Учитывая же заключительные слова Скарамуса о том, что главным даром эльфийского принца Румитэля является дар перемещаться во времени, я делаю вывод о том, что это ты. Ибо, как сказал Скарамус много-много лет назад: однажды Румистэль явился за своей сокровищницей в город короля Гедрикса и забрал её. И вот ты здесь, мой друг. Лишь ты один можешь одолеть затворы времени и проникнуть в сомкнутую область. Мне эти люди рассказали о том как ты однажды вытащил их оттуда — вон через ту скалу, а обратно входа не было. И было это спустя не одно столетие после полного замыкания области. Так что, не отпирайся: ты Румистэль!

Она упёрла левую руку в бок, правой придерживая на колене тяжёлую книгу, и смотрела на него в упор своими яркими зелёными глазами.

— Не убедила, — кратко обронил Лён, хотя обороняться было нечем — припёрла она его.

В ответ раскрылся фолиант на заложенной закладкой странице, и Лён увидел действительно талантливо и очень реалистично сделанный рисунок, который изображал его самого с узким мечом в руке и в искусно нарисованных латах знакомого образца.

— Вот этот меч, — Наташа указала на рисунок, — называется Каратель. Примерно так же назвали дивоярцы твой меч тогда, в деревне, когда ты казнил ведьму Марию. О Карателе ходят на Селембрис легенды. Это меч, который способен обращаться в иголку, кинжал и прочее холодное оружие. Единственное такое оружие, о котором мне известно, принадлежит тебе. Перед уходом из земного мира я старательно расспросила Федьку и Костика: они мне рассказали о ваших приключениях в сказке про Коровьего Сына. Твой меч уничтожает чудовищ — это Каратель. Я тебя поймала, Румистэль. И если я смогла это сделать всего лишь методом простой дедукции, то твои дивоярцы давно держат тебя на крючке.

Да, возразить на эту безупречную логику было нечего: Наташа оказалась проницательна и, скорее всего, права в отношении дивоярцев.

— Так, — он прокашлялся, собираясь с мыслями, — чего ты хочешь?

— Идти вместе с тобой за сокровищами, — решительно ответила она.

— А если я не соглашусь?

— Куда ты денешься.

— Ладно, у меня есть условия.

— Давай.

— Бросай курить.

Она тут же взяла со стола коробку с сигарами и небрежно выкинула в окно. Шкатулка треснулась о дерево, развалилась, и сигары посыпались на землю.

— Барыня! — заорала снизу Мара, — Я папироски заберу?!

— Бери! — тоже криком ответила Наташа, не отводя нахальных глаз от Лёна.

— Второе: с воровством завязываем.

— А это видел? — она достала из кучи хлама в углу свернутую в рулон бумагу.

"Разыскивается зеленоглазая ведьма с рыжими волосами", — гласила подпись под портретом, отдалённо напоминающим Наташу.

— Гадала?

— Наводила порчу, — буркнула она, высекая пальцем искру и сжигая картинку.

— Зачем?

— Хотела женить на себе одного молодого дурака, которому богатый дядя не давал свободно жить.

Тьфу, что за чума это чёртова Лиланда! Дубовый лист, где та неприступная принцесса с благородным личиком и манерами оксфордской студентки?! Откуда в ней этот бешеный авантюризм — от ведьмы Марии, что ли?! Чем наградила её деревенская колдунья?

— Придержи, пожалуйста, свой криминальный талант, если не хочешь попасться дивоярцам, — искренне посоветовал он.

— Какой уж там талант! — скривила она губы, — Во всем неудача, прямо рок какой-то. Мне не хватает талисмана.

Двойственное чувство снова овладело им, как в тот раз, когда он встретил Наташу в королевстве Бреннархайм, где она подменила собой принцессу Лилиану. С одной стороны он рад снова обрести Наташу или Лиланду, коли уж ей так хочется. А с другой стороны явно ощутилось и даже усилилось то чувство досады, которое он испытал тогда, узнав о её хитроумных проделках. Теперь же, когда он понимал, что большая часть того, что она в такой шутливой форме изложила о самой себе — правда, ему стало снова неприятно. Он и так рад её видеть, и так не оставил бы её, но ей надо придумывать всяческие планы, чтобы шантажировать его — вот что скверно.

Она изменилась — это очевидно. Из простой, доброй девочки стала какой-то атаманшей-авантюристкой, и эта её деланная бравада вызывала досаду и, как ни странно, смех. Она хочет быть его спутницей, ищет опоры, защиты в мире, в котором так и не смогла найти себе места, несмотря на все свои способности колдуньи, ворожеи? Не это ли тогда, в спальне принцессы Лилианы, вызвало у неё такое бурное настроение? Она во всех своих несчастьях обвиняла дивоярцев, как будто они мешали ей спокойно жить.

А сам он кто? По сути, болтается между двумя позициями, прислуживая одной и не желая ссориться с другой. Пожалуй, мы с тобой одного поля ягодки, Лиланда. И всё же было в ней что-то неуловимо чужое, чем-то наградила её ведьма Мария. Может, это влияние той книги, на которую поспешно была инициирована Наташа? Может, именно это сделало её такой враждебной к нему в тот последний год, что провели они вместе на Земле? Здесь явно что-то было, и он должен разобраться — что именно. Нельзя оставлять её в таком виде, иначе она будет попадать из неудачи в беды, и закончится это плохо: на самом деле перейдёт дорогу дивоярцам и тогда...

Он поёжился. Да, не зря она всё время толкует об этой книге: чувствует, хоть не понимает. Чем наградила её ведьма? Что за чары на бедной девочке?..

— Тьфу, Наташка, ты пытаешься воздействовать на меня?! — рассердился он, очнувшись от своих мыслей.

— Лиланда! — наставительно подняла она вверх палец с ободранным маникюром.

— Да мне плевать как ты называешься! Не смей касаться моих чувств!

— Чувства Румистэля! — иронически произнесла она.

— Что ты знаешь о Румистэле?!

— А что ты знаешь о Лиланде? — вкрадчиво спросила она.

Фу, чёрт, возиться с ней совсем не сахар! Скользкая, как угорь, коварная, как змея! Зеленоглазая ведьма!

— Сказать просто было не фонтан? — с досады он прихватил словечко из забытого школьного жаргона. Случалось с ним такое.

— Фонтан, конечно, — чуть сникла она и тут же подколола: — только ты у нас теперь же дивоярец, представитель высшей власти!

Он помолчал, оглядывая убогое жильё — неприбранное, захламлённое. Вот такова, наверно, теперь её жизнь: попытки зацепиться за призрачные надежды и неудачи, облом во всём. Может, в самом деле, рок?

А у него самого всё получается? Он ищет вслепую, но загадки только множатся вокруг него.

— Как ты себе представляешь мою, как ты говоришь, власть над временем? Думаешь, я скажу, и откроется проход в Дерн-Хорасад? — горько спросил он.

— Как-то ты это делаешь.

— Я тебе скажу как я это делаю: оно происходит под воздействием экстремальных обстоятельств, на самой грани гибели. Я теряю друзей, милая. Ты не боишься такого опасного спутника?

— Я просто хочу быть с тобой, — ответила она.

Вот это, кажется, была правда, а вся остальная бравада — лишь поза. Это и повлияло на его решение.

Он всё же был с ней осторожен и решил не открывать без необходимости своих возможностей. Поэтому утаил, что у него имелась эльфийская летательная машина, и свистнул своего Сияра. У Наташи, то есть Лиланды, как она настойчиво требовала её называть, припрятан был поблизости справный вороной с многообещающим именем Гашиш, хотя она утверждала, что именно в таком виде он ей и достался — догадывайся, как!

То, что она ждала его и готовилась к походу, выяснилось тут же: из пиратского сундучка с картинками голых баб под крышкой она извлекла экзотичный костюм мужского типа — явно из её лихого прошлого. Кринолин небрежно брошен в угол и, кажется, скоро найдёт себе новую хозяйку: щеголять Маре в барыниных юбках.

Сама Наташа упорно называла его не Лёном, а Румистэлем, как будто решительно проводила глубокую черту между прошлым их житьем и неизвестным будущим. И чем больше было у них в дальнейшем приключений, чем больше скитались они вдвоём, тем более он убеждался, что она была права: оба они были не те, кем себя считали.

— Знаешь, всё что-то очень странное есть в том как мы с тобой встретились, — задумчиво сказал он. — Не верю я в совпадения. Откуда ты знала, что я прибуду к этому месту? У меня вообще-то были другие планы, и ты могла меня ожидать тут хоть до зимы, а то и дольше.

— Ты не поверишь, — она сделалась серьёзна, — но в этом действительно есть что-то мистическое. Такая история получилась, всё прямо одно к одному.

Вышло по её словам следующее. Конечно, можно было увидеть в этом некий перст судьбы, но Лёну показалось, что тут присутствует обычное совпадение.

Сбежав от Лёна по дороге в Сильвандир, Наташа вскоре очутилась в некоем городке. Надо было снова как-то устраиваться по жизни, а так просто оставаться путешествующей в одиночку дамой довольно опасно: к ней так и притягивает всяких нечистых на руку типов. И вот однажды она услышала как на ярмарке один слепой уличный шарманщик пел балладу — изумительно! — про похождение четырёх рыцарей к Верошпиронской башне! И имена все те же: рыцарь Константин, рыцарь Фёдор — правда, его переделали в Теодора, также благородный королевич Долбер и, само собой, рыцарь Лён со своим знаменитым Карателем. Получалось всё так, будто они героически порубали кучу вурдалаков и, конечно, освободили принцессу, спящую в башне. А потом слепой нищий музыкант предложил Наташе вытянуть билетик с предсказанием из его барабана с записочками. Она так и сделала и обнаружила в бумажке одно название: Дерн-Хорасад. На расспросы шарманщик ответил, что завтра обязательно исполнит другую балладу: о том как рыцарь Лён отправился спасать друга в заколдованный город Дерн-Хорасад и как нашёл там кучу сокровищ. Однако ни на следующий, ни в какие иные дни шарманщик на этом месте не появился. Но Наташа уже заинтересовалась и принялась искать сведения про этот самый Дерн-Хорасад, и поиски привели её в самое подходящее для этого место: в библиотеку. А там ей повезло наткнуться на бесценные хроники Скарамуса Разноглазого.

— Вот так я оказалась здесь. А то, что ждать тебя я могла довольно долго: оно и меня заботило. Но я твёрдо решила, что дождусь. И к моему удивлению, ты появился тут довольно скоро. Впрочем, я организовала у камня круглосуточное дежурство местных пацанов — такая игра в войнушку. Мне всяко доложили бы о твоем прибытии.

Глава 7

Конечно, ни в какой Дерн-Хорасад он её брать не собирался — место, в которое он отправлялся, опасно, и что он там ещё встретит — неизвестно. Ничего не сказав ей, Лён мирно двинул в сторону ближайшего города. Он также скрыл от рыжеволосой авантюристки то, что мог пользоваться эльфийской летательной машиной, и вызвал к себе Сияра. Так они вдвоём и отправились в дорогу: у Лиланды, уж коли ей так приспичило называться, имелся жеребец.

Ехали они лесами, невидимые с высоты, и он мог не заботиться о том, что сверху будет доступен дивоярским наблюдателям. Лён про себя решил, что пристроит свою авантюрную подругу где-нибудь в подходящем месте, каким ему казалось человеческое жилье. Надо снабдить её достаточным количеством денег, снять ей приличный дом и подумать о её дальнейшем будущем. Какие честолюбивые мечты гуляли в этой прелестной головке, какие дерзкие планы придумывала себе Лиланда — одно ясно, ему придётся за ней приглядывать. Ещё одна проблема к уже имеющимся. Не может он брать её с собой на поиски кристаллов — вот это совершенно точно! Так что путь был неспешным, увлекательным и приятным. Временами ему казалось, что он узнавал в ней свою рыжеволосую принцессу, а временами она была дерзка, насмешлива, несносна — с ней всегда надо быть настороже.

— Куда мы всё же едем? — удивилась она, когда они достаточно удалились от холма, в который стянулась вся некогда огромная область Дерн-Хорасада.

— Я еду по своим делам, — загадочно ответил он, потому что знал: признаться Наташе или этой авантюристке Лиланде в своих настоящих планах небезопасно.

Уже наступила ночь, и они коротали время у костра, не торопясь отправиться к ночлегу.

Чудны и прекрасны были эти ночи, что проводили они вдвоём среди блаженного безлюдья и безмолвия — одни под звёздами, среди лесной глуши, под вкрадчивыми прикосновениями ветерка, гуляющего меж могучих крон и чуть тревожащего дремлющих веками великанов. Изумительные погоды сопровождали это лето, как будто вся щедрость природы излилась на них двоих в напоенных теплом и солнцем днях. Ни следа бурь, ни проливных дождей, тепло насыщенного солнцем дня сменялось тёмной глубиной прозрачной ночи. И вот сейчас вздыхают сонно кроны вечных великанов, давно не слышавших ни голоса, ни поступи людской. Как сладок твой ночной покой, Селембрис.

Она полулежит напротив, облокотясь на седло, поверх которого мешок с вещами, и смотрит в мерцающий огонь костра. Так странно её видеть тут, такую. Уже не девочка, а молодая женщина — красивая, загадочная, непостоянная. Как будто притягивает к себе и в то же время отталкивает. Вот эти красно-рыжие кудри мерещились ему в снах и заставляли ошибаться не раз, искать её облик в других женщинах. Он почти смирился с мыслью, что навсегда потерял её, что она осталась там, в другом мире, который покинул. А потом обнаружил её, но уже совсем другой: всё в ней стало ему непонятно, и саму её он едва узнаёт. И теперь даже не может дать себе отчета: какая из двух Наташ ему желаннее — та или эта.

Огонь чуть трепещет, тихо поедая пищу — сухие ветки, воля дивоярца заставляет его гореть так, как желает Говорящий. Тот хочет, чтобы пламя горело ровно, тихо, долго, давая свет для того, чтобы дивоярец мог видеть лицо той, что полулежит напротив.

Не нужно им готовить пищу: всё дала путникам волшебная скатёрка. Не нужно искать укрытия от внезапного ночного дождя: дивоярец заговорил погоду, и всё время их пути светит днём ласковое солнце, а ночью тихо дышит ветер, принося прохладу и томные запахи земли. Лунный свет струится, обтекая кроны вековых деревьев, и роняет на сонную поляну безмолвный серебряный дождь, в котором искорками вспыхивают светлячки и бледно светится трава. И листья крон облиты лунным серебром, и тени как будто источают вздохи.

— Ты очень изменилась, — говорит он.

— И ты стал другим, — соглашается она.

Да, это так: они оба изменились. И теперь как будто присматриваются друг к другу, не решаясь к откровенности и прячась за словами.

Она ему не доверяет, и верно: он же собирается обмануть её. И в то же время сам не верит ей: кто знает, что за сумасшедшие фантазии таятся за этим лбом, скрываются в этих зелёных глазах.

— Скажи, Наташа, что ты хочешь получить?

— Не называй меня Наташей.

— Пытаешься избавиться от прошлого?

— Не в этом дело. Я — Лиланда.

— Давно ли? — спрашивает он.

Она пристально смотрит на него, как будто пытается через свет костра понять: смеется или не понимает?

— Ты себя часто ощущаешь Румистэлем? — неожиданный вопрос застал его врасплох.

— Я не знаю, какое отношение я имею к этой личности, — наконец, угрюмо признается он.

Возможно, это наваждение, вроде того, что испытал он от погружения в историю Гедрикса. Ведь было время, когда он едва ли отождествлял себя с ним.

— Я не придумала себе это имя, как ты не придумывал себе. Ты помнишь наши приключения в деревне Блошки? Тогда я попала на неделю в волшебную страну Эльфиру, и, как сказала мне королева эльфов, это не случайно. Она показала мне книгу, в которой наши имена были написаны рядом. Я не сказала, что это за имена. А было написано там: Лиланда и Румистэль. И вышло так, что мы связаны чем-то ещё до нашего рождения. Вот почему я больше не хочу называться Наташей — это не моё имя. Я точно также ищу себя, как ты. Есть в нас с тобой какая-то тайна. Поэтому могу сказать: сокровище для меня не есть цель, а только повод идти в неизвестность.

Так странно звучало то, что она ему сказала. Не слишком верил он и полагал, что Наташа придумывает, чтобы серьёзными причинами оправдать свои действия и свой авантюрный дух. Отчего же она ещё тогда, в деревне, не рассказала ему про эту эльфийскую книгу, и только теперь всплыли такие интересные детали. Нет, не было у него причин особо доверять ей, и было такое отчетливое чувство, что и она не доверяет ему.

Девушка заснула, мирно пристроив вместо подушки под голову седло — совсем, как он, в своих походах, когда приходилось нередко спать на земле, без всяких удобств, которые ему давал кристалл исполнения желаний. Любой дивоярец куда удобнее устроился бы в походе, а он по-прежнему не дружит с бытовой магией.

Звёзды загадочно блистали на бархотно-чёрном и глубоком небе. Всё это иные миры, которые ждут его. Там, далеко, ждут его прихода планеты, куда разнесло с веками волшебные эльфийские кристаллы. Дивоярец наугад повёл своей иголкой от звезды к звезде, и несколько раз его волшебное оружие давало вспышки: там, на планетах неведомых солнечных систем звали его зелёные осколки. Пора, пора делать свое дело.

Так думал он, погружаясь в дрёму, где сновидение тотчас подхватило его и увело в свою причудливую страну намёков, загадок и тайн. Приснился ему король Гедрикс, молча взирающий на своего потомка с каменного пьедестала над своей могилой. Пришёл к нему регент Ондрильо и долго смотрел печальным взглядом, не говоря ни слова. Была там и прекраснокудрая графиня Ираэ и тоже молчала, как будто упрекала. Прошёл в этой печальной череде и герцог Даэгиро, держа в руках книгу Скарамуса. Последним был сам Скарамус, то есть отец Корвин, он-то и сказал единственное слово, прозвучавшее в этом сне: Дерн-Хорасад.

Долгий и медленный порыв ветра пронёсся над землёй и тронул своими большими руками мощные кроны дубов, грабов, буков, платанов, под зелёными шапками которых надёжно скрывался путь двоих путников, заснувших у погасшего костра. Звёзды по всему небу пару раз мигнули, задрожали, чуть расплываясь, и снова приняли обычный вид. Но по поляне происходило что-то необычное, только видеть этого спящие не могли.

В траве вдруг зажглись крохотные капельки бледно мерцающих лесных горошин: это распустились тонкие, благоуханные веточки ландышей. Медовый аромат раннего первоцвета добавил в похолодевший воздух свежую струю. Тонкие, изящные венерины башмачки тихо заколыхали головками под ночной струёй. Поляна расцвела, как будто по желанию неведомой волшебной силы. И даже свет луны как будто изменился: он пронизывал насквозь поредевшие шапки деревьев и наполнил таинственным сиянием весь лесной дворец, где мощные древесные стволы казались древней колоннадой, а огромные кроны — шатровыми крышами.

* * *

Наутро он снова не узнал её: вчера, перед сном они так мирно говорили, и в голосе Наташи звучали прежние добрые, доверительные нотки. А сейчас он снова видит её острый взгляд, в котором таилось что-то насмешливо ледяное.

— Ну что, дивоярец, долго ещё будешь меня морочить? — спросила она невыразимо ядовитым тоном.

— Я наблюдаю за тобой, — продолжила Наташа, — и догадываюсь, что ты уже составил себе план: пристроить меня в каком-нибудь скромном городишке, натаскать мне из ваших небесных сокровищниц деньжат и иногда наведывать меня между своими подвигами, как глупую, жадную наложницу — нечто среднее между тайной женой и проституткой.

У него как бомба в голове разорвалась: да, были такие мысли! Отводил он Наташе такое незавидное место в своём будущем! Иногда с сожалением, иногда с досадой он думал о том, до чего же неудачно всё сложилось, что ему теперь придётся скрывать её от дивоярцев и гасить её откровенно нелепые и авантюрные планы.

— Мы едем третий день! — сделав большие глаза, продолжила она и поднесла к лицу букетик ландышей, собранных тут же, на полянке. — И уехали довольно далеко от того места, где ты мог бы попытаться проникнуть в закрытую область Дерн-Хорасада. В чем дело, милый мой? Ты передумал?

— Н-да? — в тон ей спросил Лён, садясь на остывшей за ночь земле и чуть поёживаясь от утренней прохлады, — Ты книгу Скарамуса хорошо читала? Там сказано, что у Румистэля, вернувшегося за сокровищами, была при себе спутница?

— У меня нет последней страницы, — сердито ответила Наташа, — как раз на этом месте оборвано. Чёртова старуха полкниги извела на кульки для семечек!

— А, тогда ты не знаешь! — тут же обрадовался он, хотя точно знал, что в кратких упоминаниях Скарамуса о даре Румистэля никаких подробностей не было.

— Что ты себе вообразила? — сухо отозвался он, раздосадованный тем, что она так проницательно угадала его мысли, — как ты представляешь себе мою жизнь здесь? Я, между прочим, дивоярец, и на мне лежат обязанности. Ты думаешь, я свободен в своих действиях? Дивояр — это целая организация...

— Полувоенного типа, — насмешливо продолжила она, — Не беспокойся, я знаю, какими сложностями регламентирована жизнь рядового дивоярца. И ты шагу ступить не можешь без одобрения Совета. Но даже в этом ты умеешь находить свои лазейки. В частности, поход в зоны Наваждения даёт относительную свободу, потому что там время течёт своим путём. Я помню как ты менялся, возвращаясь из Селембрис в наш грешный земной мир. За одну ночь на Земле ты проживал тут месяцы! Я наблюдала за тобой. Так отчего же не предположить, что по отношению к Селембрис зоны сказки — те же области изменённого времени?

И снова это было правдой: в наблюдательности и умении делать выводы Наташе не откажешь.

— Но путь, который ты избрал, ведёт нас не в сторону такой зоны, а прочь: ты уходишь от Дерн-Хорасада! — закончила она свою речь, в досаде бросая свой букетик и присаживаясь рядом, потому что дивоярец принялся рыться в своей суме в поисках эльфийской скатёрки, чтобы позавтракать перед началом дальнейшего пути.

Он сердился на неё. Да, она верно догадывается, и большей частью её выводы верны. Но только не понимает, насколько сложна его жизнь здесь. Как ему приходится изворачиваться и лгать, чтобы дивоярцы не проникли в его тайну. Чуяло сердце, что неспроста с ним происходит некоторые странности, что наблюдают за ним пристально, умело маскируя интерес. И в таких непростых условиях взвалить на себя новую обузу! Может, в самом деле, поселить Наташу где-нибудь в зоне сказки? Только в этом случае может случиться что угодно: зачарованные земли могут выкидывать непростые трюки и навсегда отнять у него Наташу. Так недоступен стал Долбер, превратившись в сказочного Еруслана — поди теперь, попробуй встреться с ним, напомни о себе: даже не узнает. Вот и Наташу зона может так затянуть в себя, включить в одну из своих историй, что обратно она уже не выйдет. Надо быть подлинным волшебником, владеть собой и своими чувствами, чтобы сохраняться в зоне наваждений. А то станет она опять Спящей Красавицей, как уже было с ней однажды. Поди да вызволяй её.

— Ты помнишь, как мы с тобой попали в сказку про Спящую царевну? — спросила Наташа уже иным тоном, присаживаясь рядом на траву и ожидая, когда он достанет волшебную скатёрку.

От неожиданности он вздрогнул и отпустил содержимое дорожной сумки, где всё хаотично перемешалось от ночного ворочания на ней, поскольку даже подушку он не мог себе сотворить. Как будто Наташа угадала его мысли!

— Потом, когда ты отнёс меня на своем Сияре в замок Гонды, — продолжала она тихим, мягким голосом, — я тогда увидала те чудеса, в которых ты жил, в которых пропадал, спасаясь от того тоскливого и серого мира, в котором мы с тобой родились. Тогда на прощание Брунгильда мне сказала особенные слова, и я их помню до сих пор. Наверно, у валькирии был момент пророческого прозрения, и она изрекла предсказание, которого сама, наверно, не поняла. Или не поверила в него. А, может, и забыла. Но я помню.

— И что же она сказала?

— Она сказала так: помни, девочка, однажды вы снова будете с ним вместе. Только это будет не скоро. Другое время, другие обстоятельства, и даже мир другой. Я думаю, она была права: мы с тобой уже бывали вместе.

Наташа подняла на Лёна затуманенные глаза, в которых не было и намёка на притворство: как будто девушка была в трансе и видела что-то особенное, недоступное ему. Но он опять ей не поверил: слишком уж быстро совершались в ней перемены, переходы настроений, как будто в ней жили и боролись два разных человека.

— Интуиция! — чуть насмешливо бросил Лён, намекая на особенности женского восприятия и имея в виду Брунгильду, которой точно иногда было свойственно прорекать будущее.

Но Наташа всё поняла иначе: она тут же пришла в себя и отгородилась от него чуть надменным взглядом.

— Завтракать, и в путь, — обронила она, опуская взгляд на суму Лёна — оттуда вывалились тщательно хранимые им вещи.

— Вся физиономия обветрилась, — с досадой заявила девушка, беря с травы маленькое эльфийское зеркальце и глядясь в него.

Впервые Лён видел, чтобы кто-то, помимо него, мог взять в руки его волшебные вещицы. Зеркальце точно ничего не отражало, кроме неба, уж это он знал.

— Дай-ка сюда, — испытывая что-то вроде шока, обронил он и протянул руку, чтобы забрать у неё зеркальце.

Ой, это уже совсем скверно: она может брать в руки его вещи! Чего ожидать от этого и как оно вообще может быть?!

— Свет мой зеркальце, скажи! — тут же поддразнила его Наташа, ловко вскакивая и отбегая в сторону, — Да всю правду доложи!

— Ко мне! — крикнул он, требовательно протягивая руку и пугаясь того, что его вещь ему не повинуется!

— Кто на свете всех милее, всех румяней и белее?! — закончила Наташа, задорно вертя маленькой вещицей.

— Ты прекрасна, спору нет. Ты, хозяйка, всех милее, всех румяней и белее, — запел под сводами деревьев призрачный голос.

— Дай сюда, — едва слышным от напряжения голосом сказал Лён, протягивая ладонь.

— Возьми, — нахально отвечала Лиланда, не делая попытки убрать руку.

Но одно неуловимое движение пальцами, и зеркало исчезло! Ещё движение, и оно снова появилось! Наташа играла с ним, как со своей вещью! Или это ловкость рук — воровка всё же!

— Отдай мне зеркало, — попросил Лён, чувствуя, что не может приказать вещице вернуться к нему.

Девушка вдруг посерьезнела, печально глядя на него, потом сделала едва заметный жест, и зеркальце само собой вдруг очутилось в его ладони.

* * *

Наскоро позавтракав, они собрались в дорогу. В планах Лёна по-прежнему было найти подходящий тихий городок, чтобы пристроить туда подругу хоть на время, а потом определиться с дальнейшим. Но то, что только что произошло у него на глазах, порядком сбило его с толку. Загадочное происшествие.

Воспользовавшись тем, что Наташа отвлеклась на своего Гашиша, он снова достал зеркальце и попросил его, даже сомневаясь в том, что оно по-прежнему будет ему повиноваться: показать ближайшую дорогу к людям. Вещица, которая давно была ему привычна, послушно дала вспышку и указала направление.

Так, оба в раздумьях, молчаливые, почти не разговаривая, они двинулись в путь, не замечая в своей отрешённости, что вид местности вокруг переменился. Спустя пару часов езды Наташа прервала молчание и вывела Лёна из погружённости в себя.

— Смотри! — кратко сказала она.

В первый миг он подумал, что какими-то путями угодил к дубу Брунгильды — так высоко и мощно было дерево, к которому привёл их путь. Титанический, великанский дуб разогнал вокруг себя все деревья и в одиночестве гордо возвышался посреди просторного круга. Его крона была столь велика, что покрывала тенью не только поляну, но и окружающий лес. Нет сомнения, это один из волшебных дубов-жилищ, в которых живут на Селембрис маги в отсутствие Дивояра.

Невольно подняв глаза к зениту, Лён увидал яркое сияние, пронзающее в одном месте большую тёмную тучу, которая двигалась с востока: наверху явно собиралась непогода, да и ветер начал задувать. Этот свет от города, плывущего своим путём выше обычной облачности.

Значит, он просто попал к лесной школе. Как у Фифендры. Нечётко задал вопрос зеркальцу, вот и попал не туда. Не людей надо было спрашивать, а ближайший городок. Эх, будь у него сейчас эльфийский скутер, он бы развернул карту местности и выбрал то, что нужно.

Похоже, Наташа никогда не видела волшебных дубов Селембрис, если не считать того смешного, который однажды вырос в спортивном зале их школы. С изумлённым видом девушка оглядывала теряющуюся в небе крону и огромный, в сорок охватов, мощный ствол лесного великана. А Лён уже приметил опытным глазом лесенку, приколоченную прямо к телу дуба. Она вела наверх. Следовательно, там, среди могучих ветвей располагались жилые помещения. Только почему не слышно голосов? Где дети?

— Вот в таком дубе мы жили у Фифендры, которую ты знаешь как Брунгильду, — с улыбкой заметил он, потому что нельзя было не улыбнуться, глядя на изумление, откровенно отразившееся в лице Наташи: для неё всё это было открытием. Скиталица по людским муравейникам, она не знала потайной жизни волшебной страны и скрытого быта дивоярских магов.

— Там, внутри дерева есть ходы, — продолжал он, наслаждаясь её растерянностью, ибо видеть самоуверенную Лиланду такой притихшей — истинное удовольствие!

И продолжал излагать про житьё-бытьё в волшебном дубе: про маленькие комнатки с самозагорающимися светлячковыми лампами. Про корзины-кровати, про погреба с волшебными запасами и пауками в банках. Про то как здорово путешествовать по этим громадным ветвям, по которым можно ходить, как по широким коридорам, держась за ветки. Про удивительную живность, которая гнездится в этих вертикальных джунглях: волшебных сов, дриад, горлиц, говорящих человечьим голосом, всяких чёрных котов и вещих воронов. А если залезть на самую верхушку, то можно видеть всю Селембрис, как на ладони.

— Пойдём посмотрим! — тут же загорелось ей.

Он тут же пожалел о своей болтливости: теперь Наташу не оттащить от дуба!

— Да ладно! — попытался отговориться он, — Небось, все разъехались на каникулы, и школу охраняет какая-нибудь старая кривельда.

Он точно знал, что в лесной школе не было никаких каникул, и старое жилье, скорее всего, оставлено по причине прибытия Дивояра — до следующего учебного сезона.

— Давай хоть раз поспим в нормальной кровати! — взмолилась она.

— Да ты что! — попытался он разубедить её, — Ты не представляешь, каким старым шмотьём мы укрывались!

— Дом, милый дом, — бормотала она, соскочив с коня и уже пробираясь вокруг гигантского тела дуба, среди лежалого древесного мусора, который копился тут веками.

Наверху уже солидно погромыхивало, и небеса явно намеревались разразиться грозой.

— Никаких матрацев, никаких перин, — толковал он, пробираясь за ней следом, — в корзинах обыкновенное сено! Подушки из дерюжки! Дорожки из рогожки!

— Да-да, я помню как ты являлся в школу с клевером в башке, — отзывалась она, — с мышами в сумке и орехами в карманах!

Первые капли дождя упали на молодую травку, а через минуту упругие струи воды уже резво забили в землю. Жеребцы заволновались и поспешили поближе к стволу, где было сухо. Мощный разряд потряс небо, и дождь перешёл в сплошной ливень. Грозный гул небес обрушился на притихшую природу и заставил разом вострепетать окрестные деревья, лишь дуб оставался гордо молчаливым: его величественную крону в силах был пронзить разве настоящий водопад.

— Давай, я подниму тебя на ветку, — сдался, наконец, Лён, потому что в такую буйную погоду только безумец мог продолжать путь.

— Ай, позволь, я сама, — любезно отказалась от помощи Наташа.

В следующий миг девушка исчезла прямо у него на глазах и возникла на нижней ветви дуба. Наверно, у неё имелись некоторые магические данные, если она владела переносом. Не догадался он тогда, когда увидел её жилище в деревне! Ведь она не пользовалась лестницей!

Кони нашли себе убежище под огромным корнем, аркой выходящим из земли — это было что-то вроде просторной пещеры, до того велик был волшебный дуб! Так что можно было не беспокоиться и воспользоваться услугами заброшенного жилища. Тут точно не было школы, потому что давно бы уже объявились обитатели.

— Ну ладно, — мирно согласился он, показывая провисающие ременные крепления, приделанные к верхней ветви — это была знакомая ему система для безопасного передвижения. Хотя пользоваться ею — нужна немалая ловкость! Как ни широка ветвь и как ни глубоки трещины в коре, порыв ветра мог легко сбросить человека с этого открытого перехода. К тому же, гроза уже не на шутку разошлась, и теперь косые струи проникали сбоку и начинали заливать водой трещины в коре.

Перехватывая руками держалки, Наташа ловко пошла вперёд — к вертикально возвышающемуся ответвлению. В таких как раз должны иметься входы внутрь.

Из густого переплетения ветвей над головой высунулось зелёное лицо дриады.

— Цыц! — сказал ей дивоярец, и древесная жительница поспешно скрылась.

— Ах, какая непогода! — томно проворковала горлица в гнезде, расположенном в соседней развилке ветвей.

— Весна идёт, весне дорогу! — гордо возвестил аист, устроившийся выше.

— Чего болтаете? — удивился дивоярец. — Какая весна?

Невидимая среди зелени, захихикала дриада.

— Они думают, что всех умнее! — ехидно объяснила она кому-то.

Ответом послужило утробное бульканье — откуда-то снизу.

— А я всегда говорила, что они слишком высоко себя держат! — по некоторым признакам в этом голосе Лён узнал русалку.

Понятно, в дождливую погоду они любили притаскиваться к волшебному дубу и располагаться среди корней и беседовать с дриадами, которые им приходились дальней роднёй.

Глянув на Наташу, увлечённо пробиравшуюся к входу, Лён догадался, что она не слышит разговоров лесных жителей.

— Дверь открывается вот так, — чуть не прыская со смеху, сказал он, останавливаясь за её спиной, когда девушка безуспешно пыталась открыть овальную дверь, явно видимую в огромной ветви.

И потянул за сухой обломанный сучок, торчащий поверх входа. Дверь послушно отворилась, чем вызвала разочарование дриады — та старательно трясла ветви, сбрасывая воду на двоих людей, осмелившихся посягнуть на заброшенное жилище.

— Приятно вымокнуть, — вежливо сказал дивоярец, закрывая за собой дверь.

— Спасибо, — польщенно отозвалась дриада.

Открывая дверку в ближайшую каморку, он ожидал встретить запах пересохшего сена, пыли, истлевшего рядна, заношенных одёжек. Но ошибся.

— Ого! — сказала Наташа, загородив собой отверстие входа.

— Здравствуйте, прелестная гостья, — сказали изнутри.

— Явление, однако! — с иронией отметился второй голос.

Лён отодвинул Наташу в сторону и заглянул внутрь тесного жилища.

За небольшим столом у круглого окна, по обе стороны от кипящего самовара сидели двое.

— Как дриада пропустила вас? — строго спросил один, бойкий черноглазый молодец, разглядывая Лёна.

— Здравствуй, дивоярец, — приветливо сказал второй, тоже брюнет, едва взглянув на алмазную звезду на груди гостя.

Небольшое помещение имело размеры больше обычной комнатки для учеников — тут вполне мог стоять, выпрямившись, рослый мужчина. Эти двое как раз такими и были. Вместо детских кроватей тут имелся стол, стулья, резные шкафчики по стенам. На полу ковёр. Круглое окно приотворено, чтобы выпускать пар от кипящего самовара. На столе, кроме того, была еда: жареные утки в большом блюде, мёд в расписном горшочке, прекрасная фарфоровая посуда, серебряные столовые приборы. Два незнакомца явно чувствовали себя тут, как дома, и собирались плотно пообедать.

— Мы тут проездом, — нейтрально признался Лён, не желая нарушать спокойствие незнакомцев — чем меньше он себя засветит, тем лучше.

— Присаживайтесь к нам, — проявил хозяйское гостеприимство тот, кто с самого начала говорил приветливо.

Лёна это не впечатлило: он всяких повидал людей. То, что человек вежлив и улыбчив, не значит, что он таков на самом деле.

Тот же поставил перед столом ещё два мягких стула с резными деревянными спинками — такая обстановка слишком хороша для обыкновенной лесной школы, где детям не позволялись бытовые излишества, а наоборот всё было слишком сурово и неприхотливо. А тут явно приукрашенный быт. Прекрасные покрывала на лавках, расшитая шёлком сафьяновая скатерть, слишком хорош ковёр, стильная мебель, посуда. Вместо грубо струганных стен — тонкая столярная обработка, прекрасно показывающая структуру древесины. Под скруглённым потолком живым бордюром идёт молодая дубовая поросль.

— Наверно, вас застала гроза, — продолжил тот, что заговорил первым, а второй в это время сверлил гостей острым взглядом. — Иначе, отчего вы тут?

— Гроза — да, — нейтрально согласился Лён, потому что Наташа безмолвствовала, застыв на пороге.

Он вошёл и потянул с собой девушку. При слабом свете естественного светильника — светлячков под потолком — обитатели жилища (или случайные бродяги, занявшие брошенную без присмотра школу!) обратили внимание на своеобразный костюм Наташи.

— Лиланда, — опередив его, представилась Наташа.

Раздосадованный её поспешностью Лён не успел её одёрнуть, но тут же сообразил: что настоящее имя его спутницы прозвучит здесь неестественно. Эти соображения отвлекли его, и он замешкал представиться.

— Меня зовут Юги Джакаджа, — учтиво поклонился тот, который вначале проявил недовольство появлением гостей.

— Меня зовут Фазиско Ручеро, — улыбнулся тот, кто первым приветствовал Наташу.

Голоса обитателей жилища легко различались: в тембре Юги преобладали резкие тона, а тот, кто назвался поразившим Лёна именем Фазиско, говорил мягко и певуче.

Фазиско Ручеро — это его именем назвался Лембистор в том памятном путешествии по Жребию! Это имя он взял себе поселившийся в теле Павла Андреевича, мага-самозванца из Кризисного Центра, демон! "Почему ты взял себе это имя?" — спросил его как-то Лён. "А нравится он мне", — небрежно отозвался Лембистор.

— Моего спутника зовут Румистэль, — обворожительно улыбаясь, сообщила Наташа, пока Лён соображал, что всё это значит.

Это имя ничего, кажется, не сказало двум обитателям комнатушки: их приняли в компанию, и только.

"Фазиско, Фазиско", — мучительно соображал Лён, пока ему накладывали на тарелку душистое жареное мясо лесной утки и наливали чаю в прекрасную фарфоровую чашку. Фазиско — это такой бойкий черноглазый молодец с медовым голосом — очень похоже на этого! Такой простой, но обаятельный парень, с которым вместе Лён и Долбер ходили освобождать трёх царевен, вросших в скалу!

— А вы недурно тут устроились, — уже совсем своим тоном заговорила Наташа, обводя рукой деревянную палату.

Те засмеялись, и Юги уже приветливее сказал:

— Это всего лишь одна комната, здесь их гораздо больше. Этот дуб — настоящий лесной замок!

— А посмотреть можно? — сделала она большие глаза, и Лён почувствовал лёгкое раздражение: она пытается очаровать этих парней!

— Наверно, мы своим внезапным появлением помешали вам? — попытался он приостановить слишком явное Наташино стремление овладеть обстановкой.

— А в чём вы могли нам помешать? — пожал плечами Фазиско, — Мы ничем особенным тут не заняты. Просто пока наши в отъезде, мы тут коротаем время.

Лён непонимающе посмотрел на одного, на второго, и Наташа тут же воспользовалась этой заминкой, перехватив инициативу.

— Так вы тут не одни? — спросила она наивным, но полным женского коварства голосом, ибо мужчины легко подкупаются на эту очаровательную простоту.

Глаза её в самом деле заблестели, волосы, как послушные, распустились и отблескивали медно-красным оттенком под приглушённым тёплым светом. Она чуть раскраснелась, и этот полумужской костюм из тонкой кожи с замшевыми прошвами так шёл к её лицу.

— Да, нас оставили стеречь сторожевую башню, — с непонятной стеснённостью признался Фазиско в то время, как Юги отчего-то принял недовольный вид.

— Это сторожевая башня? — повела рукой Наташа, явно намекая на весь дуб, а не на комнатку.

— Да, а вовсе не лесная школа, — подтвердил Ручеро, который в этой паре явно был главным, хотя Юги выглядел старше.

Одеты оба молодых человека были с некоторым щегольством, какое выдает людей не бедных. Костюмы обоих выглядели недёшево, но как-то не смотрелись в обстановке волшебного дуба. Как будто обитатели сказочного жилища обосновались тут ненадолго. Как вскоре выяснилось, так оно и было. Обворожительная Наташина настойчивость быстро помогла раскрыть картину, которая ошеломила Лёна.

— Стражи покинули башню по случаю майского полёта, — сообщил Ручеро новость так, словно было это что-то совершенно естественное. При этом он с хорошо прикрытым любопытством глянул на звезду магистра, висящую на шее Лёна.

— Какой майский полёт? — не понял Лён.

Какой майский полёт может быть в августе?

— Обычный майский полёт, — чуть пожал плечами Фазиско. — Меня не взяли, поскольку мне ещё нет восемнадцати.

— Всего неделя осталась! — воскликнул Юги, явно возмущённый, — Подумайте, парню осталась всего неделя до совершеннолетия, а его не взяли в полёт!

— Сейчас май? — с подозрением спросил Лён.

— Ещё нет, — объяснил Фазиско, — сегодня в полночь наступит первое число.

Лён и Наташа ошеломлённо переглянулись: вчера у них был август, а сейчас опять апрель?! И тут Лёну вспомнились те ландыши в её руках, и слишком свежее, не по-летнему прохладное утро. И вообще, какие-то странные ощущения во всем! Ландыши в августе!

— А что вы тут сторожите? — первой опомнилась от замешательства Наташа.

— А разве вы не знаете? — Фазиско посмотрел на Лёна. — Это закрытая область Дерн-Хорасада.

Боясь, что расспросы Наташи выдадут её неосведомлённость, Лён перевёл разговор в иное русло.

— Так вам тоже нет восемнадцати, Юги? — спросил он.

— Мне двадцать три, — ответил тот, — но я не дивоярец, потому и не летаю. А жаль: хотелось бы. А вы, я полагаю, думаете переждать грозу и полететь к вашим? — он бросил быстрый взгляд на медальон дивоярца.

— Ты студент небесного Университета? — догадался Лён, глядя на Фазиско.

— Нет, — покачал тот головой с явной печалью, — я не маг.

— Ну и что?! — с жаром вступил Юги, явно продолжая затронутую раньше тему, — Ты служишь им, они могли бы взять тебя в полёт! Дивоярцы часто приглашают гостей на этот весенний праздник.

— О чем вы говорите? — вступила Наташа. — Какой полёт, и при чем тут возраст?

Оба молодых человека отреагировали на её вмешательство недоумёнными взглядами: они внимательно посмотрели на неё, потом на Лёна.

— Моя спутница обычный человек, — успокоил их тот, прекрасно понимая причину их удивления: они решили, что он маг со своей ученицей. Думают, она тоже не достигла возраста, когда можно выпить волшебного зелья.

— А, тогда ты, конечно, можешь и не знать, — тут же всё понял Фазиско, — Сначала дубы были поставлены для дивоярцев, чтобы следить за состоянием магического ограждения вокруг опасной зоны, а потом, поскольку всё было спокойно, эту простую работу переложили на людей. За скуку здешней жизни нас раз в год награждают волшебным полётом в Вальпургиеву ночь. А меня не взяли, потому что я не достиг возраста восемнадцати лет.

— Вот это и возмутительно, — выразил свое мнение Джакаджа.

— А почему? — осторожно поинтересовалась у него Наташа.

— А потому, что он не простолюдин! — резко воскликнул тот, — Дивоярцы прячут своих детей, потому что стесняются их! Вот его запсочили в такую дыру, среди бывших дровосеков и увечных солдат!

— Ты знаешь, Юги, что это не так, — недовольно прервал его Фазиско, — всё дело в роке. Дивоярцы стараются поменьше встречаться со своими детьми, чтобы не навлечь на них беду. Очень скоро небесный город оставит нас и уйдёт в плавание по мирам.

— И тогда мне больше не попробовать волшебного зелья, — грустно подвёл итог Джакаджа. — Ибо останутся здесь, на Селембрис, запрятавшись в лесной или горной глуши, отдельные учителя. И будут они раз в год тайком собираться со служителями королевских дворов где-нибудь в диком и безлюдном месте, чтобы подняться в полёт. И уже не напроситься к ним в компанию. И ты, мой друг Фазиско, на всю оставшуюся жизнь лишён будешь этого удовольствия. Ибо не маг ты, Ручеро, не маг! Я ж говорю: несправедливо!

Печальный взгляд Фазиско был ответом: верно всё сказал Джакаджа.

Глава 8

Надолго затянувшийся обед, наконец, закончился. Гроза снаружи к тому времени прошла, и только прохладный ветер тревожил крону титанического дерева. В помещении было слишком жарко, и Наташа решила выйти наружу. Всё ей было удивительно и ново в этом месте, и она спешила насладиться впечатлениями. Лёну хотелось остаться с Фазиско, чтобы осторожно расспросить кое о чем, и он был рад, что Юги взялся проводить девушку в прогулке по дубу.

— Смотри, осторожнее, — предупредил он.

Молодой человек почтительно кивнул: он понимает, что эта молодая дама избранница дивоярского мага, и тот не хочет, чтобы с его смертной спутницей что-нибудь случилось раньше времени. Печальная правда из жизни обитателей небесного города: этот решил уединиться со своей прекрасной спутницей, чтобы не показывать её собратьям. Вот такие они, эти дивоярцы: чужих возьмут в полёт, а своих избранниц — ни-ни! Чтобы никто не подумал. От таких союзов как раз и рождаются дети, которые потом мыкаются по жизни, как неприкаянные, хоть родитель-дивоярец потом втихую подкидывает им средства, устраивает по жизни. Но есть в этих несчастных какая-то безотчетная тоска и смутное сознание обманутости судьбой.

— Когда покинете нас? — спросил Фазиско, предваряя вопросы высокого гостя.

Он посмотрел в окно, откуда несло прохладой: день угасал, и наступал вечер.

— Мы думали переночевать тут, — пробормотал Лён, не зная, как подступить к вопросам.

— Тогда я покажу вам свободные спальни, — тут же поднялся с места страж, — Правда, у нас нехватка свежего белья. Наши парни люди простые и не привыкли к чистым простыням. Но вы, я полагаю, легко справитесь с этим.

— Конечно, — заверил его Лён, не подавая виду, что бытовая магия для него проблема. В конце концов, что он такое, как недоучившийся маг?

Парень называл его на "вы", чего не делают дивоярцы, потому что считают друг друга равными: студент и преподаватель говорят меж собой "ты".

— А почему Джакаджа не отправился в полёт с прочими? — спросил Лён просто так, чтобы завести разговор.

— Он не страж, — просто объяснил Фазиско, — он мой друг и пришёл навестить меня, пока прочих нет.

— Тоже сын кого-нибудь из дивоярцев? — проницательно подметил гость.

Выразительный взгляд Ручеро показал, что вопрос был прямо в точку: два отпрыска небесных магов сдружились по причине своего полулегального происхождения. Вот такова была оборотная сторона известной дивоярской проблемы.

— Где ты жил до этого, Фазиско? — спросил он, осторожно пытаясь выведать происхождение этого юноши.

Настойчивая мысль не давала покоя Лёну: Фазиско — это будущий Лавар Ксиндара! Что-то должно произойти в недалёком будущем! Румистэль превратит этого красивого черноглазого парня в камень! И Дивояр ещё на небе — всё сходится! И время по расчетам — тоже! Он ещё не знает, какая судьба ему предстоит, и кто пожаловал к нему в гости! Бедный Фазиско, как мне жаль тебя! Вот в чем твоя тайна! Как, каким путём этот добрый юноша превратится в исчадие ада — Лембистора! Не он ли, Румистэль, повинен в этом?!

— Я воспитывался у одного мага, — доверчиво сообщил дивоярцу Ручеро, — в самом детстве меня отправили в колдовскую школу. Но способностей у меня не оказалось, и обучение прервалось. Потом меня взялась опекать одна добрая купеческая семья. Они мне и дали свою фамилию — Ручеро. У них я научился некоторым ремёслам. А потом попал на эту службу.

Всё сходилось, и оттого Лёну становилось чуть не плохо. Зачем Лембистор открыл ему своё настоящее имя? Ничего тот не делал просто так, значит, был в этом какой-то его план. Чего-то он ожидал от своего врага, а Лён не знал, в чем именно должен он оправдать ожидания демона. Выходит, тот был когда-то обыкновенным человеком. И думал, что в нем нет магических данных! А оно ведь проявилось! Имел Ксиндара талант! И после того как Лён нанесёт ему тот роковой удар, пойдёт бедный малый плутать по жизни, ища и избегая своего врага, и будет всё более погружаться в свою страшную судьбу! Вот это разрывало ему сердце: Фазиско симпатичен ему, как был симпатичен тот парень, с которым его столкнул Поиск Жребия.

— Ты слышал когда-нибудь о таком человеке: Лавар Ксиндара? — спросил Лён.

— Нет, никогда!

А, может, все выводы Лёна не имеют оснований? Может, Лавар Ксиндара не Фазиско? Но лицо! Это знакомое лицо!

Но главный вопрос ещё требовал осторожного выведывания. И вот, наконец, ничего не подозревающий Фазиско выдал то, что нужно Лёну: с момента закрытия области Дерн-Хорасада прошло сто лет! Сто лет назад он был здесь!

Спаленка была точно не ахти. Правда, вместо детских корзин-кроватей крепкие деревянные топчаны — для мужиков все же! Поверх брошены матрацы, шерстяные одеяла. Пахнет ношеной одеждой, старой обувью. Вообще, вид солдатского постоя. Не слишком хорошо, наверно, парню в таком обществе.

— Ещё спальни есть? — обратился к Фазиско дивоярец.

— В другой ветви, — ответил тот и повернул обратно — на выход.

На воле уже совсем стемнело, и продвигаться по ветвям пришлось при помощи огней, которые Лён послал вперёд себя: те плыли по воздуху, чуть трепеща на влажном ветру, и освещали путь. Наташа присоединилась к нему, потому что гулять по дубу в темноте опасно. Фазиско проводил их к нежилой ветви, где пустовали запасные комнаты, и оставил вдвоем: дивоярцы умеют обставлять себя удобствами, а этот просто побрезговал запахами простецкого жилья.

— Увы, удобств не обещаю, — разочарован он свою спутницу, едва они остались вдвоем. — Мешок под голову — и баиньки.

— Послушай, Лён, — зашептала она, — ты знаешь, что мне рассказал Джакаджа?!

— Откуда мне? — удивился он, — Я с ним не гулял.

— Он мне рассказал как однажды попробовал летающее зелье!

— А, тогда понятна его досада: хочется ещё, — шутливо отвечал Лён, укладываясь на голые доски кровати. Куда лучше корзина с сеном!

— Послушай, это в самом деле так здорово?

— Это здорово, — со вздохом признался Лён.

Эх, попал в весну и не может присоединиться к дивоярцам, чтобы пуститься в Полёт! Это молодого Фазиско он ещё может обмануть, а настоящие дивоярцы, которые все знают друг друга, тут же спросят: откуда вы, господин Румистэль, явились и где пропадали?

Может, она не понимает, ещё не догадалась, но они уже попали в прошлое. Так вот, пусть лучше не знает!

— Лён, ты же дивоярец, — не дала она ему так просто заснуть, — ты можешь сделать это волшебное вино! Я видела как ты превращаешь воду в мадеру!

— Это не одно и то же, — сонно отозвался он.

Волшебное вино! Он не умел делать его. Только опытные, старые дивоярцы готовили такой напиток и знали заклинания, придающие ему особые свойства.

— Я не знаю формулы преобразования, — пробормотал он.

— А ты знаешь, что мне сказал Джакаджа?! — растолкала она его.

— Ну что тебе сказал Джакаджа?! — с раздражением отозвался он.

Вот приспичило ей летать в Вальпургиеву ночь! Ну, будет у неё такая возможность, и не раз — уж он-то позаботится об этом! Назад вернёмся и дождёмся следующей весны!

— Что здесь, в сторожевой башне есть книга, в которой описано заклинание превращения вина в летающее зелье, — напряжённо произнесла Наташа ему прямо в ухо.

Что?! Книга заклинаний? Откуда?

Он моментально проснулся и сел на голой кровати.

Наташа ловко умела наводить мосты: как-то она успела во время краткой экскурсии по дубу скоренько оболтать Юги, что тот выдал ей тайну: здесь, в дубе, скрыта волшебная книга заклинаний! И в книге той есть формула волшебного весеннего зелья! Ему Фазиско говорил: сам видел, собственными глазами в прошлом году, когда маги ещё были тут и готовились летать в Вальпургиеву ночь!

Молодой бастард явно был раздосадован тем, что ему не удавалось уговорить приятеля попробовать использовать формулы из этой книги. Он как раз этим занимался, когда явились незваные гости — вот это было причиной его недовольства. И друг его знает, где спрятана эта книга! И не хочет показать! Хотя, есть причины опасаться: говорят, магические книги сами себя защищают.

— Ты знаешь, что ночной полёт в Вальпургиеву ночь называют возвращением к истокам? — наступала она на Лёна, с которого слетел весь сон.

Это же возможность разобраться в том, кто она есть! Истоки! Это тайна, которую она силится постичь!

Это не совсем так, пытался объяснить ей Лён. Возвращение к истокам есть какой-то малопонятный иносказательный намёк. Большей частью это полное мистики любовное приключение, и непонятно каким образом происходит выбор.

— Остался день до наступления мая, — отвечала она ему.

Великий дуб! Ещё немного, и до неё дойдёт, что они в прошлом!

— Ты как хочешь, — заявила она ему, — а я пойду и побеседую с парнями.

И решительно покинула комнату.

Только этого недоставало! Он помнит её бзик по поводу "Гениус Алама", которой она была одержима ещё недавно. Ей заколодило непременно завершить своё обучение по книге, которую Магирус и Брунгильда изъяли у деревенской ведьмы! Наташа вообще не понимает, что такое магическая книга и как сложно ими пользоваться! И если она в самом деле обольстит молоденького стража, то действительно получит доступ к книге. А это уже не шуточки!

Лён соображал: Фазиско был учеником чародея. Значит, магический язык ему может быть знаком. А это означает, что он в силах привести заклинание в действие — некоторые из них доступны даже немагам. Но вот к какому результату это приведёт? Неопытный заклинатель может такого наворотить — потом магистры не расхлебают! Наташа вполне способна заморочить парня так, что он сдастся на её атаку.

Встревоженный этими соображениями, Лён покинул спальню и отправился на поиски Наташи. Вскоре он обнаружил всю троицу сидящей на удобном помосте, укреплённом на развилке — своего рода беседка с крышей. Как ожидалось, шло бурное обсуждение возможности изготовить зелье. Юги жарко уверял товарища, что тоже умеет читать магическое письмо, поскольку, как большинство дивоярских отпрысков, проходил обучение в лесной школе. О, это уже была настоящая катастрофа! Только стоическое упорство Фазиско препятствовало осуществлению великих планов. Но с поддержкой Наташи, по новой версии — Лиланды, решимость Ручеро быстро теряла устойчивость.

Имело место только одно существенное препятствие, о котором Джакаджа, кажется, ничего ещё не знал.

— Ничего не выйдет, Юги! — донёсся до Лёна голос Фазиско, — Эта книга написана на тайном языке. Я её видел! Никто не может прочитать её! Был, говорят, один сильный маг, который знал эту тайнопись. Но это было давно — сто лет назад!

Лён остановился, не дойдя до беседки, скрытый листвой. Слова Фазиско поразили его.

— Лиланда, ведь твой маг настоящий дивоярец! — заговорил Джакаджа, — Наверняка он может прочитать эту книгу! Ведь они умеют делать зелье! Подумай: Дивояр уйдёт с Селембрис, и мы никогда не отправимся в полёт!

Ещё немного, и она сопоставит факты — тогда поймёт, что они уже в прошлом! Каким-то образом состоялся перенос, и Лён может попытаться проникнуть сквозь магическую преграду, чтобы попасть в Дерн-Хорасад! Она думает отыскать там сокровище! О, сумасшествие!

На освещённой гроздью светлячков дощатой платформе возникла из пустоты фигура.

— Хорошо, давайте посмотрим, что у вас за книга, — нехорошим тоном сказал Румистэль среди возникшего молчания.

В одной из комнат главного ствола, куда был закрыт путь обитателям сторожевого дуба, в маленькой каморке, запертой сильным заклинанием, хранилась Книга. С первого взгляда Лён понял, что такое перед ним. Легко открыв затворы наговора, он проник в комнату без окон и увидел большой фолиант из драконьей кожи — тот самый, к страницам которого он однажды прикасался. Книга, написанная русским текстом. Отчего она здесь, а не в Дивояре? Есть ли в этом некий, скрытый от его понимания смысл?

Оба парня и Наташа стояли за его спиной и с волнением наблюдали как он отворил тяжёлую обложку. На первой странице имелось оглавление, написанное тем же чётким рукописным текстом, без всяких завитушек и украшений. Прошлый раз ему не дали рассмотреть толком эту книгу, позволили лишь видеть те страницы, в которых было описание магических туб.

Лён бросил взгляд через плечо и увидал Наташу. Зелёным светом светились её удивительные, как у кошки, зрачки. Расширенными глазами она смотрела на русский текст книги. Лицо побледнело.

Он обернулся через другое плечо.

Взволнованное лицо Юги и странная тревога в глазах Фазиско.

— Здесь написано про зелье? — спросил последний.

Палец Лёна беспрепятственно коснулся книги, ощутив лишь слабую вибрацию узнавания: он был инициирован на эту книгу. Но когда? И в прошлый раз, в те дни, когда был он тут и принимал участие в боевых действиях, книга его узнала — вот что было странно!

Румистэль провёл пальцем по оглавлению и остановился на строке, где значилось: Изготовление зелья для полёта в Вальпургиеву ночь. Вот так всё просто. И Наташа, которая смотрит через его плечо, тоже может прочесть это, а, значит, может прочитать и само заклинание. Если, конечно, книга позволит ей коснуться себя. Чем дальше, тем хуже: загадки множатся, а ответы где-то затерялись.

Деваться некуда: назвался лягухом, полезай в садок. Он открыл указанную страницу: на ней содержалось заклинание. Нет, кто попало прочитать такое заклинание не может, иначе вся Селембрис летала бы майскими ночами: тут требуется концентрированная воля и чёткое знание основных принципов преобразования. Для него-то нет в этом ничего сложного.

— Несите воду, — велел дивоярец.

Из-за его плеча тут же появилась Наташина рука, а в ней — бутыль с водой. Здорово придумано, ничего не скажешь.

Пусть ловят слова — они ничего не значат. Главное — он сам, и его способности. Чистая магия, никакой науки.

В воздухе ощутимо сгустилась энергия — у всей троицы дыбом встали волосы. Это вам не хухры-мухры.

— Кто боится, пусть выйдет вон.

Ни слова за плечами. Он оглянулся: в глаза бросилось выражение лица Фазиско: весь внимание, себя забыл.

В прозрачном штофе потемнела вода — образовалось крепкое красное. Как раз такое, как требуется. Сейчас невидимые силы преобразуют промежуточный состав — получится продукт совсем иного рода. Вот как оно делается у дивоярцев! Это уже не химия, а пространственные связи. Пригубляя подобное вино, кто угодно на одну ночь становится частью таинства эльфийской магии, древней системы знаний, которая есть владение скрытыми связями пространства-времени. Вы растворяетесь в невообразимом множестве тончайших нитей памяти Вселенной, в полотне которой продёрнута причудливым путём ваша линия жизни. И Нечто, далёкое от понимания смертных, читает вас, как открытую страницу, и открывает часть пути, которым шёл ты к своей судьбе. Которым ты идёшь. Которым суждено тебе идти. Пути, которые проложили те, кто дал тебе в этом мире жизнь. Дороги предков. И, если будет в этом смысл, ты сможешь увидеть свой Исток: причину своего существования. Если сумеешь понять, преодолеешь рок.

— Не прикасайтесь к зелью, — предупредил он, — Оно подействует не раньше, чем наступит полночь.

Двенадцать ударов, пока будет отсчитывать пространство, время откроет свои объятия, и пошлёт выпившего зелье в весенний полёт по небывальщине.

Не нужна никакая Лысая Горка — это лишь обычай. Уйти в Полёт можно с любого места.

Три часа до полуночи — уйма времени, и некуда спешить. Оставив Наташу под присмотром парней, Лён уединился с книгой в глухой келье. Хотелось полистать, посмотреть: что в ней такого? Может, вся её тайна в том, что написана она на языке, который ещё долго будет в Дивояре нечитаемым? Вот она, та книга, строка о которой записана в его кратком плане. Наскоро пробежав глазами оглавление, миновав список заклинаний, он обратил внимание на главу: Дивояр. Рука скорее перевернула твёрдые, глянцевые страницы из драконьей кожи, и вот открылась тайна, которую он жаждал знать.

"Дивояр, — гласил рукописный текст, написанный твёрдым, ясным почерком, но не его, не его! — это летающая крепость, настоящий космический корабль, построенный на принципах магии".

И далее описание его устройства. Предельно кратким, сухим и сжатым языком рассказывалось о назначении знакомых деталей. Здание Совета, облюбованное магами под собрания, было на самом деле командной рубкой, а овальный стол — панелью управления. Обзорные окна — визорами, которые могут показывать гораздо больше, чем картины Селембрис. На самом деле их устройство оказалось куда мощнее: они были настоящими порталами связи с мирами Содружества! Через них можно было держать постоянную двухстороннюю связь с любой планетой, населённой эмигрантами с Селембрис!

Всё разнообразие миров Содружества, все непохожие друг на друга племена были от одного корня — человеческого! Расселение произошло в незапамятные времена, и со временем обитатели планет изменились внешне, сохраняя некое общее родство! Долгое время они содержались изолированно, пока однажды не нашёлся в горах Планеты Эльфов заброшенный космический корабль ушедшей в неизвестность расы магов. Это и так известно из истории Селембрис, как её преподают в Дивояре. Но сами дивоярцы не понимают, что их летающий город, тысячелетия ходящий одним и тем же курсом, есть свободная летающая боевая единица. Что в колоннах, окружающих Зал Совета, заключены работоспособные малые суда — скутеры, числом сто двадцать штук.

По внешнему кольцу Дивояра расположены шлюзы для вывода крупных боевых машин, и мощные фигурные контрфорсы окружающей небесный город стены есть не что иное, как пусковые камеры. Прочитал он, что город может принимать любую из двенадцати базовых форм, а нынешний вид Дивояра, с его улицам и дворцами — лишь одна из возможных конфигураций.

Описание эльфийских магических машин, среди которых имелась и знакомая ему — по включению изолирующего поля и сжатия пространства. Рисунки страшных боевых машин, оперирующих такими категориями свойств материи-пространства-времени, о которых он понятия не имел. А в завершение огромного списка инструкций и описаний запись о том, почему эльфы отказались от использования своего мощного вооружения и оставили летающий город.

Они перешли на новый уровень знаний и научились напрямую использовать энергию Вселенной, минуя все вспомогательные фазы. Для этого им служит Великий Кристалл, который состоит из трёхсот тысяч одинаковых элементов. Древняя раса напрямую подчинила себе Вечность и пользуется ею как базовым конструкторским набором, из которого можно составлять любую мыслимую комбинацию явлений. Чрезвычайно опасное для смертных, это устройство нематериального порядка позволяет манипулировать созидательными элементами Вселенной. По сути, эльфы создали себе Бога. После чего оставили свои естественные оболочки и растворились в пространстве Духа, став бестелесыми существами. Но в любой момент они могут снова принять материальный вид, вселив в него свою бессмертную душу и так пребывать веками в неизменном виде, бродя среди сотворённых ими миров и наблюдая жизнь бесчисленного множества рас. Когда они видят, что миры приходят в негодность, то обновляют их. Для этого им служат локалы времени, переносящие их в прошлое, к истоку, к новому началу отсчёта, с момента ошибки. Тогда мир перезапускается по новой программе, учитывая недостатки. А прежнее состояние аннулируется.

В дверь постучали.

— Румистэль, до полуночи осталось полчаса! — позвал его голос Фазиско.

Он не заметил как пролетело больше двух часов, и его ждут к весеннему полёту. Ручеро, Юги и Наташа сгорают от нетерпения: для них вальпургиева ночь есть чудо из чудес, а Лён вдруг осознал, что эта ночь фантазий есть детская игра, снисходительный дар великого народа к блуждающему впотьмах человечеству, позволение взглянуть внутрь себя и осознать себя. А дивоярцы сделали из этого тайну, присвоив секрет, используя его себе на развлечение.

Теперь вопрос: что делать с книгой? Изъять её? Жаль будет, если Фазиско нагорит за это. Оставить тут? Но есть в факте существования этой книги что-то невозможное, логическое противоречие. Чувствовал он, что скрыта в этом тайна, напрямую связанная с ним. Была мысль, что сам он написал эту книгу, когда пробился в далёкое прошлое. Но почерк — почерк не его!

Наложив на дверь новое заклятие, он отправился к дощатой беседке среди ветвей, где ждали его, томясь в нетерпении, трое. Странно, он ненамного старше их, а почему-то относится ко всем троим, как к детям, которым не терпится попробовать увлекательную игру. Ещё три часа назад он предвкушал неожиданно выпавший ему билет: полёт в вальпургиеву ночь, а теперь это перестало быть главным. Главное: теперь он понимает, почему так важно собрать Живой Кристалл! Вот зачем он нужен!

Некто в незапамятные времена оставил его на сохранение в подземной стране, где всё сохраняет память эльфов. Но вот неведомым путём в предалёкие времена туда проникли люди, а вместе с ними и волшебники. Освоили благодатный край и забыли о том, что этот мир — подземный, и жизнеобеспечение его поддерживается за счет магической энергии. Время шло, и поколения сменяли поколения, и самозваные владельцы дворца Рагноу в непроходимых горах Кентувиора нарушили заведённый в древности порядок. Надменная Эйчвариана решила добыть священный Кристалл и вынудила своего племянника разрушить Вечность.

Каждое из трёхсот тысяч слагаемых необратимо опасно для любого смертного: так потеряла себя принцесса Гранитэль — из-за честолюбивых планов тёмной, ничего толком не знающей вандалки Эйчварианы. Та вздумала играть с эльфийскими игрушками, и тотчас была убита — есть в этом несомненная рука Судьбы. Но кто был Гедрикс и его потомки, если им не опасно прикосновение к кристаллу? Вот это вопрос.

Эти трое ждали его, волнуясь и боясь, что он в своей непонятной задумчивости опоздает. Медленно, шаг за шагом, размышляя о чем-то своем, Румистэль двигался к маленькой беседке, под свет живых фонариков.

Весенний ветер носился по просторам обновлённой весной Селембрис, шумел и хлопотал, ерошил гривы древних зелёных великанов, играл водой в реке. Природа будто волновалась в ожидании сигнала, готовая пуститься в неистовый ночной полёт. Сейчас по городам и сёлам, по малым хуторам застыли в ожидании люди: сейчас начнёт отсчитывать бой за боем протяжный, долгий, тянущий звук невидимого колокола — един на всей земле. Никто не знает, откуда прилетает он и где скрывается до будущего года. Тайна это, тайна. Застыли в ожидании лесные, полевые, водяные, чащобные, пустынные твари, древнее население Планеты Эльфов, вытесненное беспокойным человеком.

В горах, в подземных норах застыли тролли, гномы и множество прочих тайных обитателей Селембрис — наследие прошлого, живая память о былых временах. Всех объединяет этот гулкий пульс планеты, звучащий раз в год. Кто может, пьёт волшебное вино и уносится в фантазию ночи, а кто не может — празднует древний новый год, по забытому календарю ушедших властелинов. Сейчас начнутся песни, танцы, хороводы, поплывут венки по рекам, засияют огнями воды озёр. Весна по всей земле — таков мир Планеты Эльфов, такое странное её волшебство.

Его встретили на маленькой платформе, глаза троих блестят от нетерпения. Они оделись, как бы по обычаю, в тёмные плащи с капюшонами, и лишь Румистэль без него. Забыл, оставил на полу в той маленькой каморке, где хранилась книга. Он ещё вернётся и прочитает всё. Ладно, сейчас не надо разочаровывать Наташу и парней — для них это неожиданный подарок. Да и для него — тоже. Надо только очистить мысли и собраться.

Держа драгоценную бутыль с волшебным зельем обеими руками, Фазиско горящими глазами смотрел на дивоярца, слишком медленно поднимающегося по ступеням, вырезанным в громадной дубовой ветви. Юноша бережно прижимал сосуд к груди, словно опасался, что своевольный ночной ветер вырвет её из его рук.

Покачивались гроздья светлячков, кидаемые ветром, и тени метались по лицам всех троих. Как зачарованные, смотрели они на приближение волшебника. Сейчас, ещё минута, и раздастся первый звук невидимого колокола. Быстрее, Румистэль!

Тот сделал ещё шаг и ступил на шаткий пол дощатой беседки, поднял глаза. Да, слишком высоко. Гуляет ветер и колышет хрупкое строение. Вот почему для майского полёта выбирают горку: простору больше и ногам прочнее.

— Где стаканы? — спросил он, словно очнулся от сна.

Дубовый лист! Он забыл предупредить, что нужны стаканы!

— Вот стаканы! — жестом фокусника Юги извлёк из-под плаща четыре высокие серебряные стопочки и выставил их перед собой — по две в каждой руке.

Как признанный заправитель торжества, Лён принял драгоценную бутыль с волшебным вином и разлил по четырём стаканчикам, и Джакаджа развёл руки в стороны, предлагая каждому взять его сосуд. Наташа и Фазиско взяли по стакану, один взял Румистэль, и последний достался Юги.

Начальный удар колокола пронёсся над землёй, как будто пронзил сердце. Эти трое даже в лицах переменились.

Второй удар растёкся в воздухе и медленно иссяк, рассыпавшись на искры звуков.

— Пейте, — сказал им Румистэль и подал пример, опрокинув вино в себя — сразу, одним глотком, не смакуя.

Все трое мигом повторили, и третий гулкий удар застал пустое место на площадке — только упавшие плащи трепал прохладный ночной ветер, да с мелким серебристым звоном раскатились стаканчики.

Глава 9

Последний удар колокола растаял в воздухе, и воцарилась тишина. Но только на несколько секунд, а в следующий миг как будто тысяча чувств проснулась в нём: словно невидимые нити соединили его со всей природой. Вода и воздух, влажная земля, дыхание ветров, сонный лепет древесных крон, вздохи трав, песни медоносов, ночная перекличка птиц, беззвучное порхание стай чёрных бабочек и тонкий перезвон ручьёв, крадущийся в чащобе зверь и чуткий сон лесных оленей — таинственные связи как будто протянулись к сердцу Румистэля. Он чувствовал пронизывающие пространство токи, дрожащие, натянутые паутины неведомых полей. Затишье перед бурей, молчаливый испуг земли.

Собиралась гроза на горизонте, подтягивала насыщенные мощью ливневые тучи, готовые грозно разразиться огненными снопами и разметаться бурными громами. Высокие платаны, могучие дубы и грабы зашумели кронами, забили ветвями, теряя листья и производя великий шум — в предчувствии небесного буйства. То первый порыв ветра возвестил ночной разгул стихии.

Стоящий среди замершего в страхе леса Румистэль вдохнул всей грудью набрякший сыростью и ночной прохладой воздух, закрыл глаза, поднял руки к тучам и заговорил на языке властителя стихий. Слова стекали с его губ, как призрачное сияние, и вливались в тонкие каналы пространственных сетей. Пальцы чутко ловили рокочущие речи громов, которыми обменивались тучи. Серебристо-белые волосы Румистэля разметались, поднялись, как живые нити, и, словно тысячи проводников, соединили его с напряжённым в ожидании пространством. Он говорил к стихии, и она слушала его.

Уймись, гроза, уйди, ты не вовремя явилась. Сегодня Румистэль вернулся в своё жилище, в свой старый дом. Хочу, чтобы меня встретил покой, радость и тепло. Я слишком долго скитался по земле, искал себе печалей. Рассейтесь, тучи, успокойтесь, замолкните, громы. Остудите раскалённые копья небесного огня, идите прочь. Нынче не ваш день — на вашу долю хватит. Я возвращаюсь в тихий сад, где ждёт меня любовь.

С тихим рокотом туча согласилась, смутилась, отступила, решила подождать. Зачем своим неистовством нарушать ночной покой весны? Впереди всё лето — ещё успеет разгуляться.

Растаяли, истончились, истлели, расползлись неведомо куда занявшие всё небо гигантские полотна облаков. Поднялся в высоту мощный, ровный восточный ветер и, как пастух, погнал их прочь. Открылась бездна ночи, и проглянули безмятежно-ясные созвездия. Закат догорал последними зарницами, встречая ночь и распрощавшись с днём, и мрак ночной вступил в свои законные права. Быстрые шепоты легко пробегали под кронами зелёных великанов, играли в прятки мелкие смешки, протяжные вздохи, томные стоны наслажденья, тихие вскрики и вкрадчивый, обольщающе-неясный рокот. Лёгкий топот, стремительные прыжки в чащобе леса, дерзкие рывки среди огромных крон, речные всплески, игру волн. Мелькают тени, хохочут голоса, перекликаются, аукаются, обманчиво зовут.

Всё слышит Румистэль — как будто каждым нервом ощущает движение, дыхание, порывы, погоню, бег, игру, забаву, кокетство, озорство. Священный лес наполнен жизнью — вошла в пору вальпургиева ночь! Идёт он узким прогалом меж двух стен леса, а впереди открывается просторный коридор, в котором, как волшебные светильники, горели призрачным огнём высокие свечи каштановых соцветий. В густой траве вспыхивали светящиеся капли, дикие лилии источали нежный аромат, ландышевые колокольчики запели приветственную песню, и тысячи бархатных чёрных мотыльков закружили в лунном свете. Его встречали.

Румистэль уже хотел вступить на дорогу, зовущую его к волшебству, как вдруг остановился, замер, поднял руку, прося тишины. Потом вгляделся в подлесок и требовательно проговорил, протягивая руку:

— Выходи!

Под бледный свет луны вышел из укрытия человек. Он ошеломлённо озирался, как будто только что проснулся или, наоборот, внезапно провалился в сон.

— Ты? — удивился Румистэль, разглядев его лицо, — Откуда ты здесь, Юги?

Молодой человек, в котором легко было узнать Джакаджу, глянул на необычный облик Румистэля и не нашёлся что сказать. В самом деле, тот, кто был только что на огромном дубе, выглядит теперь несколько иначе. Изменились его волосы: стали серебряно-белыми. Его высокая фигура окутана бледным сиянием, под которым заметна странная одежда, как будто сшитая из света звёзд. Лицо Румистэля утратило загар странствий и приобрело лилейный цвет, что делает его глаза ещё более загадочными и странными: в них как будто сгустилась грозовая мощь.

— Как ты попал сюда, Джакаджа? — спрашивает Румистэль.

— Н-не знаю, — растерянно обронил тот.

— Постой, дай подумать, — наморщил лоб эльфийский рыцарь, — Ах да, как же я забыл. Ты держал два стаканчика в руке — наши чаши весеннего полёта соприкоснулись. О, выходит, и Лиланда отправилась в полёт не одна, а с Фазиско! Ну да, будем надеяться, что этот пройдоха не натворит ничего такого, за что мне стоило бы его обратить в камень.

— Я видел: ты заклинал грозу! — изумлённо воскликнул Юги.

— Да, мне не хочется пробираться к дому сквозь ливень, — отозвался Румистэль, возобновляя путь и проходя под арку леса.

На другом конце прохода светился назревающим утренним светом выход. Бледный туман скрывал очертания того, что таилось там.

— Что мне делать с тобой, Юги? — нетерпеливо спрашивает Румистэль, досадую на задержку.

Но кто виноват в том, что он не один оказался в этом древнем волшебном лесу? Юноша, мечтающий о волшебной вальпургиевой ночи и ждущий наслаждений, оказался не в своём месте.

— Знаешь, — на губах Румистэля появилась лёгкая улыбка, — ты можешь прекрасно провести сегодняшнюю ночь в этом месте. Сегодня тебе ничто не грозит — в иное время тебя бы растерзали. Но нынче священный мир, и ты можешь ничего не опасаться — нынче ты здесь гость, и моё слово тебе охрана. Сегодня все лесные, речные, воздушные, подземные, каменные, древесные и прочие духи празднуют весну, и ты можешь быть участником в их веселье. Никто не посмеет тебя обидеть. Дриады, лесовицы, синюхи, русалки, вербницы, ивухи, болотницы, змеёвки, огнёвки, полевицы — смело пускайся с любой в ночной полёт, не пожалеешь! Ты можешь славно повеселиться с гномами и пить их сладкое вино. Тебе покажут подземные сокровищницы и, если понравишься им, могут наградить дарами. Можешь посетить очарованные земли, и они одарят тебя приключениями как раз по твоему желанию. Не беспокойся ни о чем: когда придёт время возвращаться: духи весеннего полёта сами вынесут тебя обратно.

Сказав такие слова, он пронзительно свистнул, и из леса выбежала толпа весёлых девушек, со смехом ухватила Джакаджу за руки и утащила в чащу, а Румистэль продолжил путь, чуть улыбаясь.

Неспешным шагом он миновал лесной коридор, украшенный живыми светильниками, в котором бесшумно порхали тысячи чёрных бархатных бабочек и вспыхивали в траве крохотные звёздочки цветов. Вот вышел на открытое пространство и остановился, очарованный чудной картиной весеннего цветения вишнёво-яблочных садов, сирени, черёмухи, жимолости, бузины, шиповника, боярышника, рябины. Как будто безмолвное кипение происходило в ярком лунном свете, под шаловливою рукой ночного ветерка. Призрачное сияние наполняло воздух, и шёпот ветвей — как песня лунных духов. А за пенными волнами, источающими страстный аромат, плывёт, как корабль среди моря, высокий замок, из окон которого, как флаги, реют занавеси.

Он подошёл к дверям волшебного жилища и тронул колокольчик на крыльце. Дверь тихо отворилась, и Румитэль увидел стоящую на пороге Нияналь, таинственную свою возлюбленную, о которой он ничего не знает, и которая ни о чем не вспоминает.

— Я ждала тебя, мой принц, — промолвила она, но тайный смысл этих простых слов гласил: я не упрекаю, принимаю тебя таким, каков ты есть.

Он понял, что она всё знает: и увлечение его другой женщиной, и то, что покидая Нияналь, он забывает о своей принцессе. Они слишком хорошо знала Румистэля, а Румистэль о ней не знал ничего.

"Что с моей памятью? Почему она скрывает от меня моё же прошлое? Кто я и где я?"

Но беспокойные вопросы недолго тревожили рыцаря, потому что возлюбленная с улыбкой повернулась и повела его под сводами старого их замка.

"Я помню его. Все эти древние и вечно молодые стены, и этот сад, в котором нескончаемо правит бал весна. Смешение весны и лета, цветения и плодоношения. Я помню долгие, упоительные ночи и нескончаемый полёт по миру грёз, но самого себя не помню. Как будто искажающий барьер, полупрозрачная стена стоит передо мной, и вижу я лишь неясные тени, скользящие за ней — там, куда мне путь закрыт. Я силюсь расколоть преграду, но мой рассудок не велит: иначе ты погибнешь, как Аларих, под грудой пронзающих тебя осколков. Почему Аларих? Кто такой Аларих? О, Румистэль, оставь свой бред!"

— Ты не был тут три года, — сказала Нияналь, останавливаясь перед кисейной завесой, прикрывающей вход в спальню.

— Так долго? — удивился он.

— О, нет. Это совсем недолго. Но я ждала тебя: я знала, что ты ещё вернёшься.

"Так отчего же так печален голос твой, моя принцесса? Что ты такое знаешь обо мне, чего я сам не знаю? Не сердишься на ветренника твоего, не укоряешь за скорое забвение ночей, что провели мы с тобой вместе? Раскаяние мучает меня, как будто я дерзнул вновь позвать любовь, отправленную в изгнание".

— Ты непостоянен, и твои хлопоты снова отнимут у меня тебя, — с тонкой улыбкой заметила она, не спеша откинуть полупрозрачную завесь.

Что ж, с этим он не будет спорить, поскольку знает, что его занёс сюда беспокойный ветер весеннего полёта.

— Ты покинешь меня, — сказала Нияналь без малейшего упрёка.

— Уже покинул, — остановила она его жест протеста.

— Но я оставила себе лучшее, что было между нами, — и с этими словами откинула занавесь и провела его в спальню.

Две колыбели, увитые пенным газом, стояли на месте, где некогда пребывало их ложе. Пряные запахи ночных фиалок, томный аромат диких роз и возбуждающий дух винограда заменил лёгкий дух лесных ландышей и звёздочек черники. Весёлые и скромные садовые виолы гнездились у основания столбов, где ранее качали пышными гривами роскошные пахучие люпины. Проёмы, глядящие в сад, закрыты белыми кисейными шторами, и спальня похожа на затейливый волшебный фонарик.

— Мои малышки, — нежно прошептала Нияналь, подводя очарованного Румистэля к колыбелькам.

Он посмотрел в них, и подумал, что видит в двух кроватках одно лицо: девочки-близняшки. Два восхитительных ангелочка с нежной кожей и бело-серебристыми кудрями. Две крохотные эльфийские принцессы. Его и Ниянали дочери.

— Как ты их различаешь? — чуть слышно прошептал он.

Эльфийка беззвучно засмеялась.

— Вот эту я назвала Сивион-лиль — сердце моё. А эту малышку зовут Вивиан-лиль — радость моя. Ты можешь их звать Сивион и Вивиан.

Как ни тихи были слова Ниянали, Сивион чуть пошевелилась и открыла сонные глазки. Глубокая небесная синева в обрамлении длинных чёрных ресниц глянула в потолок опочивальни, отчего у Румистэля, гулко ударило сердце.

— Глаза её отца, — прошептала эльфийка.

Вторая девочка как будто почувствовала беспокойство сестры и тоже проснулась. Густая изумрудная зелень открылась в её глазах, таких же, как у матери её, Ниянали.

Эльфийка провела рукой над колыбельками, насылая мирный сон на дочерей, и вывела Румистэля из опочивальни.

Чудесным был этот весенний полёт — никогда ещё Румистэль не был так счастлив. День шёл за днём, и они упивались любовью друг друга. Весна как будто застыла, охраняя это священное место, не допуская сюда ни внешних гроз, ни беспокойные ветра. Ясными ночами уносились они летать в миры под иными небесами, где всё знало и помнило те дни, когда они были неразлучны. Старые друзья встречали их, и чудеса, забытые непостоянным Румистэлем, вновь открывали перед ним своё очарование. А утром оба возвращались в весеннюю долину Ниянали, где она безраздельно владела повинующимся ей силами природы. Там, среди нескончаемого цветения жизни, гуляли они с девочками на солнечных полянах, среди цветников, качались на качелях и плавали на лёгких лодочках по тихим прудам. Хлопотливые няньки-карлицы, в смешных бархатных платьицах и пышных чепчиках, играли с малышками. Весёлые белки скакали перед близнецами и бренчали погремушками. Приходили лесные лани и приводили своих детёнышей пастись в заповедном саду. Вишни, яблоки, груши, виноград, ягоды приносил к столу волшебный сад, а хлопотливые карлицы пекли чудесные хлебы и пироги. Свежее молоко и сливки, мёд и лёгкое вино. Чудесна волшебная обитель Ниянали. Но в её взгляде, обращённом на него, Румистэль ясно читал: однажды ты уйдёшь. Однажды так оно случилось.

"Как там Джакаджа?" — озабоченно подумал Румистэль.

Всё ли он предусмотрел, когда так поспешно избавился от юноши, отправив его в объятия лесных забавниц? Всё же Румистэль чувствует ответственность за молодого бастарда, которого случайно, по рассеянности, прихватил с собой.

Самый простой способ отыскать что-либо — посмотреть в волшебное зеркальце. И вот Румистэль отыскал свою суму, с которой не расстается в походе, достал зеркальце и вышел с ним в сад. Его жена в то время сидела там с малышками в окружении нянек — девочек качали на качелях, и звонкий детский смех летал, как птица, над поляной перед замком. Увидев в руках мужа волшебную вещицу, Нияналь чуть нахмурила тонкие свои брови, но он этого не заметил, занятый своим делом.

Держа зеркальце на вытянутой руке, Румистэль медленно поворачивался вокруг себя. И вот в круглом окошечке появилась картина. Лицо Джакаджи. Парень исхудал, потемнел, порядком оборвался, выглядел измученным, голодным и спал прямо на земле под кустом ракиты.

— Ох, вот это ночка получилась! — изумился Румистэль, понимая, что его случайный спутник не смог выйти из вальпургиевой ночи и скитался по зачарованным чащам весь месяц, пока дивоярец наслаждался домашней жизнью!

— Милая, — обратился он к жене, — я, кажется, совершил промах. Мне придётся отправиться искать своего случайного попутчика — судя по виду местности, занесло его довольно далеко! С кем же он скитался?!

— Конечно, — она кивнула, как будто ничего другого и не ожидала. Да и может ли её беспокойный муж подолгу оставаться на одном месте! Если Румистэль почуял приключение — все ветры будут дуть в том направлении.

Конечно, можно просто перенестись к тому месту, где нашёл приют бедняга Юги, приключение которого слишком затянулось оттого, что ушёл он в полёт на пару с Румистэлем, а беспечный дивоярец забыл про него! Но Румистэлю не хотелось такого простого решения. В конце-концов, он в прошлом — как оно у него получается?! занятно всё же, — так что, хотелось бы осмотреться. Но как?

Он словно проснулся и начал оглядываться, ища: на чем бы отправиться в дорогу. Сияр остался в будущем времени.

— Твой белый дракон тут, — напомнила ему принцесса, и тут же, словно призванный неслышным призывом, на поляну явился большой белый дракон, покрытый мягкой длинной шерстью и с огромными оперенными крыльями.

— Мой Лахайо! — обрадовался Румистэль, вскакивая на дракона.

— Я скоро вернусь, Нияналь! — крикнул он, взмывая с места над цветущими садами.

— Конечно, — ответила она, когда его и след простыл.

* * *

Земля огромна, и далеко внизу затерялась маленькая долина, охраняемая магией Ниянали — его жены.

Сколько лет мы не видались с тобой, Нияналь, и я уж думал, что забыл тебя и твои ласки, отдающие печалью. Второй раз волшебная ночь Полёта приводит меня к тебе, как к забытому в глухом лесу колодцу. Как путник, сбившийся с дороги и потерявший ясный путь, блуждающий в потёмках, я прихожу к тебе и вижу призраки былого, силюсь понять их тайный смысл, и не понимаю. Бледное дитя луны, ты как будто избегаешь яркого света и прячешься от мира в очарованном саду. Почему ночной полёт второй раз приводит меня в твою застывшую навсегда весну — не ворожбой ли искусной, в которой мастерица, манишь ты к себе того, с кем разошлись твои пути? Или моя дремлющая память, неуловимая, как свет в ладонях, перебирает угасшие воспоминания и путает живой цветок с сухим?

Летит в вышине небесной Румистэль и смотрит в зеркальце, пытаясь отыскать след затерявшегося в безумной весенней гонке юноши. Над землёй Селембрис плывёт огромный город на облаке — сияющий огнями Дивояр. Откуда ни посмотри — он виден с любой точки планеты. И Румистэль знает: там, на Аметистовой улице волшебного города есть его жильё. Он может войти в него когда угодно, минуя ворота, которыми проходят все, оставаясь невидимым для нынешних обитателей его, и проникая во все дома и помещения. К его услугам все лёгкие летательные машины, и тяжёлые боевые катера, но ему это не нужно, поэтому он предпочитает летать на белом драконе Лахайо, чтобы чувствовать холодный ветер поднебесья и купаться в ослепительном свете солнца.

Далеко же забрался наш пропащий! Эк его унесло в какую даль! Не иначе связался, бедолага, с девами воздуха, и те его мотали целый месяц по свету, пока несчастный не обессилел от их суматошных затей! Заповедные леса Ниянали остались далеко, и впереди по курсу начинались обширные места, заселённые людьми — города, тонкие ниточки дорог, поля, похожие на лоскутные одеяла. Море, и корабли, белогрудыми лебедями плывущие по водной глади — их путь лежит к обширной гавани, образованной каменной косой. У основания косы — большой, богатый город, защищённый с тыла неприступными горами. Мощная стена окружает город, и лишь двое ворот в ней: на юг — к гавани, и на север — к горам.

Зачем нужны ворота, открытые в пустующие горы, где нет путей, где даже птицы не живут? — подумал Румистэль, а в следующий миг понял, что видит он. Дерн-Хорасад, город-призрак, роковое место, откуда пошли все его беды. Северные ворота открыты! Это значит, что начался отсчёт гибели великого города короля Гедрикса.

Заложив крутой вираж, Румистэль стремительно пошёл в облёт огромной страны: как он проник в неё? Почему не было преграды? Он точно помнит, что когда погрузился в прошлое, то попал во время после установки преобразователей пространства! Должен быть барьер!

Он пересёк на своём драконе море и белой молнией понёсся над землями — к противоположному краю, где низкие горные гряды служили границей закрытой области — там должна быть заметна резкая перемена в рельефе. Румистэль взял ниже, чтобы видеть состояние земли, но нигде не заметил ни следа враждебного нашествия или болезни. Край был чист и свободен!

Теряясь в догадках, он хотел было снова пересечь область — пониже и помедленнее, чтобы рассмотреть получше, но вспомнил про потерявшегося Джакаджу. Оставить его и отправиться в облёт области? Или отыскать его, а город подождёт? Да кто знает, какую ещё шутку сыграет с ним время? В любой момент его может вынести обратно, и тогда он потеряет либо то, либо другое.

Он уже хотел достать зеркальце, чтобы точнее определить место, где пропадал юноша, как дракон Лахайо вдруг сказал:

— Не этого ты ищешь?

В малой лощинке, защищённой от солнца зарослями ракиты, спал Джакаджа.

— О, дивоярец, не оставляй меня! — горячо воскликнул Юги, когда проснулся и увидал над собой Румистэля.

— Прости, дружище, — смущённо отвечал тот, поскольку чувствовал себя виноватым за это затянувшееся приключение бедняги.

Вначале весенний полёт показался Юги настоящей сказкой. О, его приняли в волшебном лесу, как дорогого гостя, а имя Румистэля открывало перед ним все двери! Какие только диковинные создания не принимали его у себя в гостях, каких только чудес таинственных народцев Селембрис он не повидал! О, да, любовью он сыт по горло! И угощали его такими вещами, каких он сроду не пробовал! Превращали его в птицу, мышь, лису, нетопыря, лесовика, получеловека-полурыбу! Был деревом он, камнем, пнём лесным, кочкой луговой! Порхал с ночными мотыльками, спал в цветах! Сидел с лягушками в болоте, квакал хором. Был с гномами, мотыгой крошил камень в подземных штольнях! Всего уже не помнит, потому что память отшибло за столько дней! Наелся всякой дряни: жуков и червяков. А тут девы воздуха пообещали мёдом накормить и затащили в такую даль, что он потерял обратную дорогу.

— Ну, ладно, Юги, — едва сдерживая смех, проговорил дивоярец, доставая волшебную скатёрку, чтобы накормить оголодавшего, — набирайся сил перед дорогой. Не хотел бы я тебя сейчас тревожить, да дело есть. Ты тут посиди и подожди меня, а я слетаю кой-куда да к вечеру вернусь.

Джакаджа с набитым ртом панически затряс головой: не оставляй меня, дивоярец! Куда угодно, только не оставаться одному! А то эти чертовы воздушные девицы вспомнят о нём, вернутся да и утащат опять куда-нибудь!

Уж верно: Румистэль знал, что это за безмозглые создания воздушной стихии! Так что, дав Юги немного времени, чтобы ободриться, дивоярец посадил его позади себя на белого дракона и вместе с ним взмыл в воздух. Бедолага такого навидался за этот месяц, с такими чудами общался, что дракон ему показался ничуть не хуже обыкновенного дивоярского летучего коня.

Румистэль не сказал случайному попутчику, куда он направляется и что за местность внизу. Он надеялся закончить всё быстро.

* * *

Великие Северные ворота Дерн-Хорасада. Огромные, толстые каменные створки, держащиеся на мощных металлических петлях — чтобы открыть их, надо сотню народа! Они не должны были открываться, потому что по преданию, с гор придёт на великий город беда, и северными воротами войдёт в страну несчастье. Теперь одна гигантская створка приотворена, и холод из сердца гор втекает в образовавшуюся брешь.

Летит над северной окраиной Румистэль, пытаясь отыскать следы обрушения горных вершин, провалы, откуда должны вбираться чудовища дьявольских миров. И ничего не видит.

В раздумье он посадил дракона на уступ, выдающийся в боку горы: отсюда видно северную Башню: одну из двух, на которых крепятся створки ворот. Вот выпал ему случай войти в город, пробраться во дворец регентов и достать припрятанный там каменный шар с осколками Вечности. Как долго он стремился в этот город, и как долго этот призрак избегал встречи с ним.

— Чего ты ждёшь, Румистэль? — с интересом спросил Юги, который не знал, куда они прилетели и что думает найти тут дивоярец.

Вот Юги и был причиной, по которой Румистэль медлит войти в город. Не хотелось открывать ему цель путешествия: не надо юноше знать лишнего. Если бы не этот случайный попутчик, затерявшийся по вине Румистэля в весеннем полёте, он уже вошёл бы в город и погрузил на Лахайо тяжёлый каменный шар с заключёнными в нём кристаллами.

— Я думаю, нам стоит войти в город пешими, — изрёк, наконец, Румистэль, и при этом сказал не то, что думал.

Одним прыжком через пространство он перенёсся сам и перенёс Джакаджу к небольшой треугольной площадке у Северных ворот. Там было чисто от снега, только холодно. Сюда стекали с высокогорных склонов ледяные потоки воздуха. Вот этим путём умчался в горы отряд герцога Ондрильо — где-то там, высоко, среди горных перевалов, они стали пленниками времени, и год за годом, многие века будут преодолевать неприступную вершину горы, где спрятан Гедриксом Красный Кристалл. Отсюда начались и завязались неразгаданными узлами многие истории Селембрис.

Он оглянулся и посмотрел на уступ, незаметный отсюда, снизу: прикрытый снегом, он сливался с горой, и на этом фоне терялся белый дракон. Это тот самый уступ, куда он перенёсся с графиней Ираэ. Сейчас она ещё жива, и время не обезобразило её и не превратило в прах. Быть может. Быть может, ещё можно спасти её. Ему нет ничего миновать на своем драконе эти заснеженные горы, найти самого себя и сказать: ты совершаешь ошибку, Румистэль. И что тогда? Оставить друга в плену смерти, чтобы великий город и вся огромная окрестность остались живы? До сих пор он не может разрешить эту дилемму, и как надеялся, что никогда не придётся её решать.

Эти мысли одолевали его, когда миновал он приоткрытые ворота и вошёл в Дерн-Хорасад.

Никаких признаков нагрянувшей беды: кажется, город не подозревал, что пути погибели уже открыты. Высокая каменная стена сдерживала холод, идущий с гор, и здесь, внутри, было гораздо теплее.

Юги с живым интересом рассматривал прекрасные дома, изумительные улицы, великолепную аллею славы. Он явно потрясён: таких великих городов на Селембрис не так уж много, а юноша вырос в провинции и мало чего повидал за свою недолгую жизнь. Какие люди шли по чисто вымытым мощёным тротуарам, какие экипажи катили по дороге! Величественная архитектура, нисколько не напоминающая грязноватые и тесные улицы средневековых городов. Широкие и чистые каналы, мосты через которые — произведение искусства! Великолепные фонтаны, искусно устроенные сады — все здесь сделано с размахом и на века.

— Куда мы идём, Румистэль? — спрашивает юноша, раскрывая рот при виде великолепного выезда местной знати и прекрасных дам в открытых колясках.

Он не замечает насмешливых взглядов, которые бросают на его обтрёпанную одежду прохожие, не замечает и внезапного испуга, который испытывают те, заметив его пешего спутника. Румистэль меж тем стремительно идёт по улице. Голубой плащ его развевается за его спиной, как от ветра, и бело-серебряные волосы вздымаются в такт быстрым шагам.

— Куда мы так спешим? — недоумевает Юги, но нет ответа.

Вот он, дворец регентов! На миг Румистэль застыл, глядя на его монументальный фасад и не замечая роскошную толпу, которая наполняла центральную площадь города: здесь вечерами богатый и счастливый город устраивает празднества. Неужели никто ещё не знает, что герцог Ондрильо пропал, как исчезла графиня Ираэ?! Может, это последний день безмятежного незнания своей судьбы?

Джакаджа что-то хотел спросить и прикоснулся к рукаву дивоярца, но тот взял с места, как гончий пёс, почуявший добычу, и юноше пришлось припустить следом — бегом, потому что перемещался Румистэль необыкновенно быстро. Он думал, что их остановит многочисленная стража, охраняющая главный вход в этот величественный дворец — уж даже он, провинциал, знал об этом. И удивился, до чего же быстро расступились эти рослые гвардейцы с алебардами — как будто отшатнулись.

Быстрым шагом идёт Румистэль по дворцовым переходам, и кажется ему, что это всё во сне. Бывает так: снится, как будто к полной удаче. Летишь к цели и изумляешься: бог мой, как же всё просто, чего же я боялся?! Дорога сама открывается перед тобой, и никто не смеет препятствовать. И всё легко тебе и доступно, как будто невидимая рука выстилает перед тобой дорогу удачи. Ещё поворот, и он выйдет к своей комнате, двери которой заговорены!

Он вылетает за угол и точно попадает к дверям своего апартамента: там жил он в те дни, когда в Дерн-Хорасаде правил регент Ондрильо.

И вдруг едва не налетает на худощавого человека, одетого во всё чёрное. Тот оборачивается, и Румистэль видит перед собой... отца Корвина. Молодой священник с косым левым глазом чуть пятится, как будто растерян оттого, что оказался на пути дивоярца.

— Простите, отец Корвин, — бормочет дивоярец.

— А... да, — отчего-то смутился молодой служитель и во все глаза рассматривает Румистэля.

— Я к себе в комнату, забрать кое-что, — наконец, нашёл слова Румистэль.

Такое чувство, что говоришь с призраком. Не именно ли сейчас сочиняет главы своей книги Скарамус Разноглазый? Не ходит ли по коридорам, где видел Румистэля, не складывает ли в уме факты, ища стройные выводы?

— Ну-ну, — неопределённо отвечает священник и не делает попытки уйти.

Подошедший Джакаджа с интересом, ровным счетом ничего не понимая, рассматривает эту сцену.

"Ну, давай, иди отсюда!" — мысленно умоляет служителя Румистэль, но тому всё невдомёк. Совсем непохоже на застенчивого капеллана.

Дивоярцу всё это надоело, он приложил руку к двери и снял наложенный им много лет назад запрет. Затем легко открыл вход в комнату — без всяких ключей! — и вошёл в неё, оставив Джакаджу снаружи, как будто забыл о нём.

Отец Корвин чуть покосился на незнакомого ему молодого человека и прислушался, как будто ожидал чего-то интересного от возвращения дивоярца.

— Проклятье!! — энергично донеслось из-за неплотно прикрытой створки, и дивоярец выскочил наружу, весь пылая от непонятной ярости.

— Отец Корвин, где мой шар?! — рыча, как зверь, накинулся он на молодого капеллана.

— Смилуйтесь, Румистэль, — пролепетал тот, побледнев, — разве вы не забрали его?

— Как я мог забрать его, если я не был здесь много лет?! — закричал Румистэль, тряся священника за грудки.

— Что вы говорите, Румистэль, — слабо защищался отец Корвин, теряя очки, — только месяц назад вы явились и забрали ваш шар!

— Откуда вы знаете про шар? — мгновенно отпустил молодого священника дивоярец.

— Так вы же сами потребовали лошадь, и я помогал вам грузить на неё эту ношу! — тон отца Корвина заставлял в него верить, настолько искренне звучал.

— Вот я и удивился, что вы опять здесь и собираетесь доставать опять свой шар!

Шатаясь, как от страшной усталости, Румистэль отошёл к стене и сел там на стул.

— Я ничего не понимаю, — прошептал он, потирая лоб ладонью. — Месяц назад... Это был я?

— Да, вот как сейчас вас вижу.

— Куда же я направился тогда?

— В порт, там вы наняли корабль и отправились к Дюренвалю.

К Дюренвалю! Месяц назад! Кто-то похитил эльфийское сокровище и увёз его за море. И этот кто-то был сам Румистэль!

Месяц! Теперь следа его не найти, потому что область открыта со всех сторон, и похититель может выскользнуть в любой точке.

— Пойдём, Юги, — наконец, вспомнил о своем спутнике дивоярец, — нам здесь больше нечего делать.

Он поднялся и направился на выход.

— Постойте, Румистэль, — несмело остановил его отец Корвин, — скажите, что случилось с герцогом? Он велел открыть Северные ворота и ушёл туда с отрядом. Уже больше месяца не слышно ничего. Куда мог деться в этих горах целый конный отряд?

Дивоярец обернулся, в лице его выразилось замешательство: он явно не знал, что сказать.

— Он не вернётся, отец Корвин, — наконец, проронил он и поспешно удалился вместе со своим молчаливым спутником.

Глава 10

"Месяц! Кто бы ни был вор, он уже высадился на том берегу — плавание через небольшое море Неожиданностей при попутном ветре занимает три недели. Ведь это совсем не то море, через которое он плыл когда-то на корабле "Фантегэроа".

Погружённый в свои мысли, Румистэль медленно вышел на улицу и побрёл прочь от дворца, сопровождаемый молчаливым спутником.

— Что случилось? — наконец не утерпел юноша.

— Я стремился сюда много лет, — разбитый своим несчастьем, признался Румистэль, — здесь, в моей комнате, во дворце регента, много лет назад я оставил одно сокровище: каменный шар с заточёнными в него волшебными кристаллами. Я не знал как проникнуть в эту область, потому что она была закрыта магическим барьером.

— Не тот, который охраняет мой друг Фазиско? — медленно произнёс Джакаджа, как будто в его голову пришла неожиданная мысль.

— Он самый! — вдруг воспрянул Румистэль.

— И дальше что? — не понял Юги.

— Ах, дальше что?! — пришёл в неожиданное возбуждение дивоярец.

— Что дальше? — он начал оглядываться по сторонам, как будто сошёл с ума и не замечал взглядов толпы.

— А дальше вот что! — воскликнул он и пронзительно свистнул в небо, а в следующий миг люди с криками бросились врассыпную: сверху спускался огромный белый дракон.

— Садись, Джакаджа! — крикнул дивоярец, запрыгивая на спину своего волшебного зверя.

Полёт над морем, свист ветра в ушах — то дивоярец гонит диковинного белого дракона, одержимый мыслью: найти вора, поймать проклятого похитителя! Где ж найти его в этой огромной стране? Как далеко мог скрыться тот, кто дерзнул выкрасть таинственное сокровище Румистэля, увести тяжёлый камень? Так думал Джакаджа, пока сидел за спиной дивоярца, держась за его плечи.

Волшебный майский полёт, начавшийся не слишком удачно, получил такое необычное продолжение, и всё это было интересно молодому бастарду. Он стал невольным свидетелем диковинных, фантастических, таинственных дел небесных властителей Селембрис, недосягаемых, богоподобных дивоярцев. И вот уже не осторожное, почтительное изумление перед всемогущими волшебниками, а настоящий азарт погони испытывает он, желая догнать вместе с Румистэлем похитителя сокровищ и увидеть его жалкий конец. Он не сомневается, что месть дивоярца будет ужасной.

Вот край моря, вот портовый город, и с губ Румистэля срывается непонятное Джакадже слово: Дюренваль. Не снижаясь, дивоярец достает из сумы маленький предмет — изящное женское зеркальце в серебряной оправе — и выставляет его перед собой. Джакадже из-за спины дивоярца ничего не видно, да и ветер хлыщет в глаза, но слышит он радостный возглас Румистэля:

— Вот он!

И тут дракон круто берёт вниз и несётся прямо на скалы!

— Лавар Ксиндара! — оглушительным раскатом звучит голос Румистэля, а в следующий миг дивоярец исчезает со своего дракона, оставив Юги одного верхом на звере, и тот проносится мимо, победно трубя. Лишь краткий миг запечатлелся в глазах юноши: в узком проходе между скал лежит павший скакун, а над ним склонился человек.

— Лавар Ксиндара! — грянул голос, и человек, подняв глаза от павшей лошади, обернулся, растерянно глядя на приближающегося дивоярца. Тот идёт, как неумолимая смерть, которой некуда спешить, и вид его ужасен. Яростное сияние окружает его, и свирепый холод источает его смертоносный взгляд. На ходу он достает свой страшный клинок, и тот вспыхивает ненавистью своего хозяина.

— Ты, мастер иллюзий! — с невыразимым презрением бросает Румистэль, глядя на того, кто, как две капли воды, похож на Лёна.

— Не надо, Румистэль, — враз охрипшим голосом просит похититель. Но позади него, рядом с загнанной лошадью, лежит свидетельство его преступления — большой каменный шар. Слишком тяжела оказалась ноша для обыкновенного коня.

— Мы друзья с тобой, Румистэль, — говорит он.

— Предатель, — как камни, падают звуки с губ Румистэля. Не видит он того, что видно его врагу: сделав круг в воздухе, белый дракон развернулся и пошёл на посадку прямо за его спиной.

Лёгкий шум крыльев и воздушный поток, ударивший в спину, заставили Румистэля обернуться — всего на миг. А повернувшись снова, он видит как враг выхватывает меч.

Страшное зрелище увидел Юги, когда дракон опустил его на землю: Румистэль убил самого себя: тот, в которого ударили молнии, сорвавшись с рук волшебника, мгновенно оброс чем-то вроде коры да так и замер — с поднятым в замахе оружием.

Когда ошеломлённый страшной расправой Юги подошёл к дивоярцу, тот стоял, чуть покачиваясь, словно в тяжком горе. Глаза его были полны слёз, а лицо искажено мучением.

— Вот как оно случилось, — прошептал он, наконец.

Каменное изваяние, похожее на фигуру человека, грубо высеченную скульптуру, стояло перед ним.

— Я ошибался, — потерянно сказал он, — я думал, что убил его при входе, и всё гадал: чего же он такого сделал, чтобы мне его так жестоко наказать. За одно намерение достать эльфийские кристаллы? Теперь понимаю: он с самого начала обманывал меня.

Юги ничего не понимал: в словах дивоярца противоречие: он говорит о том, что сделал только что, как о давнем событии. Но спрашивать не стал: Румистэль явно не в себе. Да и с какой бы стати он стал что-то объяснять случайному человеку, который только волей непредвиденного совпадения оказался рядом.

Обойдя павшую лошадь, Румистэль лишь на мгновение задержал на ней взгляд, а потом протянул руку к большому каменному шару, который лежал тут же. Тяжеленная вещь, которую и лошади было нести невмоготу, вдруг взмыла сама собой и, как надувной шар, пошла следом за дивоярцем. Так, держа одной рукой массивный каменный шар, тот уселся на своего дракона и кивнул Юги: садись, полетели.

Глава 10

Позади остались низкие горы, где остался стоять каменной статуей наказанный похититель чужого добра. Джакаджа ничего не понимает, но догадывается: он только что наблюдал завершение какой-то старой трагедии. Юноша невольно поворачивает голову, чтобы посмотреть на это место, и вскрикивает, поражённый. Он видит не горы, а барьер! Магический барьер, непрозрачную стену, похожую на вставшую вертикально, колеблющуюся белую воду! Это именно то, что охраняют стражи, живущие в дубах! Огромная область охвачена этим заграждением — много лет назад, ещё до рождения Юги, дивоярцы поставили эту преграду, чтобы никто не входил и не выходил из этой области! Все знают, что там живут чудовища, а оказалось, что это не так!

— Мы вернулись, — Румистэль бросает через плечо непонятные слова.

Юги видит впереди то, чего минуту назад не было: громадное дерево, возвышающееся над древним лесом — волшебный дуб, который служит домом стражам барьера. На могучей пологой ветви, далеко простирающейся над кронами старого леса, на развилке, полускрытая пышными дубовыми волнами, видна дощатая беседка.

Зависнув над развилкой, белый дракон мощно забил крыльями, примериваясь к посадке. Затем аккуратно пошёл вниз и крепко вцепился оперёнными лапами в кору, выставив одно крыло, как пандус, а вторым удерживая равновесие.

Крепко держа обеими руками обмотанный ремнями каменный шар, Лён думал подняться с драконьей спины, но в этот момент раздались крики, и в него вцепились чьи-то руки. Какие-то люди накинулись на него и пытались стащить с дракона. Сзади раздался истошный вопль, и тут же радостные вопли бородатых мужчин — Юги буквально сдёрнули на пол беседки!

Он ничего не понимал, вспыхнула лишь паника. Что с Наташей?! Неужели она попалась?! Стражи вернулись на дуб и застали тут чужих. Вот об этом он не подумал!

Сноп молний сорвался с обеих рук дивоярца и раскидал нападающих, а в следующий миг дракон взял прямо с места и рванул вверх, вознося своего хозяина вместе с его шаром. Лишь Юги остался на полу беседки. Придавленный мужиками, что-то отчаянно крича.

Наташа! Где Наташа?! Только о ней были сейчас мысли Лёна. Почему их встретили так враждебно? Зачем это нападение? Что произошло?!

От мыслей, скачущих, как блохи, его оторвал голос дракона:

— Дивоярцы, — кратко сказал он и тут же нырнул в густую зелень леса. Как он догадался, что его хозяину сейчас совсем не нужно попадаться на глаза волшебникам небесного города?

На земле он чуть пришёл в себя, паника немного улеглась. Тогда достал он свое зеркальце и спросил его, испытывая страх:

— Покажи мне Наташу, где бы они ни была.

К великому его облегчению, она была в порядке: одна среди леса, прячась среди ветвей, девушка опасливо озиралась, прислушиваясь к звукам и поглядывая в небо.

Он воспользовался тем приемом, который некогда показал ему Финист: совершил скачок в место, которое показывало зеркальце, и в тот же миг перенёсся вместе с драконом под крону платана, на котором скрывалась Наташа.

— Ты должен был вернуться три дня назад, — сказала она ему немного позже.

Понятно, задержка произошла оттого, что он вместо того, чтобы сразу возвращаться из Полёта, заглянул в Дерн-Хорасад. Наташа вернулась утром, как и положено, а его нет. И Юги провалился неизвестно куда. Тут начали возвращаться мужчины, которые служили стражами при границе. Наташа не стала мешкать и тихонько свалила с дуба, спряталась в лесу и стала ждать. Она видела возвращение дивоярца, но он, понятно, не слышал её криков.

— А Фазиско? — сдержанно спросил тот.

— Он пропал, — глухо ответила Наташа.

Вот это Лён и ожидал услышать: его предположение оправдалось. Хитрец, который ловко прикинулся Фазиско, на самом деле был Лавар Ксиндара. Судьба снова свела Лёна с этим типом, приоткрыв ещё одну маленькую деталь из прошлого этого пройдохи. Всё верно: он охотился за кристаллами, он каким-то образом и сумел добраться до них. Но, как сам рассказывал, был настигнут Румистэлем и превращён в камень. Только не рассказал, подлец, как ловко он провёл всех во дворце, прикинувшись своим врагом! Но нестыковка есть в этом деле: Румистэль покарал вора ДО того как Лён отправился через море и добыл кристаллы! Или это опять время играет с ним в шутки? Вся область Дерн-Хорасада — это громадная зона нестабильного времени, и он может голову сломать, разгадывая её загадки. Некогда ему этим заниматься, у него при себе каменный шар с кристаллами, который надо срочно спрятать, потому что случись ему разбиться, и опасные сокровища его попадут в чужие руки. Надо возвращаться, добраться до дворца Рагноу и спрятать в этом недоступном месте эльфийские осколки.

— Слушай! — вдруг шепнула Наташа, настораживаясь.

По лесу бежал человек, шумно дыша в запарке — так бегут, спасаясь от смертельной опасности. Он уже шатался от изнеможения, оглядывался, задыхаясь и хватая себя за грудь, чтобы успокоиться. Оглянувшись в очередной раз, он бросился было вперёд, но вдруг наткнулся на препятствие, с криком отскочил, запнулся и упал.

— Не кричи, Юги, — шепнул ему дивоярец, во мгновение ока возникший на его пути.

— Это ты... — всё ещё задыхаясь, проговорил тот, радуясь спасению.

— Ты сумел сбежать?

— Да, я удрал! — утирая пот, ответил юноша. — Они отвлеклись: увидели в небе дивоярцев. Тут я воспользовался случаем и сиганул с ветви вниз — на другую ветку. Так и удрал. Но мне всё равно конец, Румистэль: они меня отыщут! Они знают меня, ведь я был другом Фазиско!

— Дивоярцы?

— Ну, да, — невесело кивнул он. — Стражи решили, что это я виноват в его пропаже и вызвали волшебников. Они будут гонять меня, как зверя, по всей Селембрис, и мне не спрятаться от них.

— Ну что уж они так встревожились? Может, парень погуляет и вернётся? — с шуткой заметил Лён, который прекрасно знал, кто такой Фазиско и как он умеет влезть в доверие к людям. Вот о пропаже Юги никто рыдать не будет, а сам Лён сколько времени оплакивал память Ксиндары! Ведь знал, что это за тип, а все равно сожалел!

— Всё хуже! — возразил Джакаджа, окончательно отдышавшись, — Пропала книга! Вот отчего все так переполошились: они третий день ищут похитителя, и теперь вызвали Дивояр!

Пропала книга! Всё одно к одному! Лембистор, скотина! Вот к чему велась эта игра! Ночной полёт, мы так хотим попробовать майского волшебства! Как искусно он подтолкнул дивоярца к тому, чтобы снять магические запоры с двери и открыть книгу! И вот Лён засветил себя в этом деле, потому что явился к дубу на весьма приметном белом драконе — не на крылатом жеребце! Юги сидел за его спиной, что в глазах дивоярцев лучше всяких слов доказывает причастность молодого человека к этой афере с пропажей книги и таинственным исчезновением Фазиско!

Джакаджа поднялся на ноги и пристально глянул в проём меж крон деревьев — там был виден кусок голубого неба.

— Летают, — дрогнувшим голосом проронил он и поспешно отскочил под прикрытие ветвей.

Лён крепко подставил парня, втянув его в дело, о котором тот понятия не имел. Но пойди, докажи это дивоярцам. А все тайны хитреца Ручеро сейчас вместе с ним впаяны в кусок кварца — крепко же ударил по нему Румистэль! И сам он вместе со своими тайнами теперь под надёжным прикрытием времени — спрятан за барьером!

Крупная крылатая фигура со всадником на спине вдруг шумно низверглась сверху и вторглась под полог леса. Издав неясный звук, Юги прямо впечатался спиной в дерево, с ужасом глядя на крылатый шлем, величающий голову всадника.

— Это она, Брунгильда! — с явным ужасом выдохнул он сквозь побелевшие губы.

Удирать надо! Только Брунгильде сейчас попасться не хватало! Лён и так наследил в прошлом так, что дальше некуда!

Валькирия не успела повернуть голову и рассмотреть источник слабого шума, как трое людей опрометью кинулись к белому дракону, и в тот же миг исчезли. Суровый взгляд небесной воительницы внимательно обшарил зелёную полутьму под пологом леса, затем конь безошибочно потянул её к тому месту, где только что стояли беглецы. Она сошла со своего Светанго, осмотрела землю и неожиданно обратилась белой волчицей. Зверь внимательно понюхал след и произнёс:

— Женщина!

* * *

Перенос он совершил хаотически, не представив себе места — просто мысль закинула его туда, где предполагалась безопасность: к эльфийскому холму, в недрах которого скрывалась его подземная страна. Это довольно далеко от Дерн-Хорасада, так что некоторое время, чтобы отдышаться, у них есть. Но что может быть скрыто на Селембрис от наблюдателей небесного города?!

Эта местность ему знакома. Вон там располагается королевство Сильвандир, а вот дорога, ведущая к Бреннархайму. Волшебных чащоб нет и в помине — до них ещё лет пятьсот-семьсот. Отсюда, с макушки холма, видна простирающаяся за речкой зачарованная земля. Стоит ли искать убежища там? Лёну срочно нужно что-то решать со своим каменным шаром, а на нём повисли эти двое, которых он тоже бросить не может. Спуститься вниз и попытаться войти через ворота? Но там, внутри, сейчас глухая тьма и безжизненный космический холод — ведь только спустя лет семьсот он отыщет летающую на орбите башню и проникнет в волшебный дворец!

— Летят, — дрогнувшим голосом сказал Джакаджа, и Лён тоже увидал белых птиц, стремительно летящих стаей. Они тут, на этом холме, все на виду. И поздно прятаться, их заметили: дивоярские крылатые жеребцы бросили летать кругами и взяли точный курс на вершину холма.

Что-то вдруг включается в нём в самый безнадёжный момент, когда поражение кажется неминуемым, и разум не видит никакого выхода. Во всяком случае все трое они начали уходить сквозь землю и быстро погрузились во тьму. А в следующий миг вспыхнул свет, и Лён увидел себя в волшебном дворце Рагноу. Все они были там, вместе с драконом. Величественный грифон — существо с головой гигантского орла и телом льва сидел перед ними и смотрел своими умными глазами.

— Хозяин, ты звал, — сказал он низким голосом и склонил прекрасную голову.

Невольно бросив взгляд в окно, Лён не увидал там ничего, кроме глухого мрака. Всё правильно, ведь он ещё не вошёл в это подземное обиталище и не "включил" природу. Но, выходит, проникнуть в нижний мир можно не обязательно через ворота! Да, ведь тогда, спустя сотни лет, слуга скажет ему: для хозяина везде вход.

— Здесь мы можем отдохнуть и поговорить, — сказал он своим спутникам, онемевшим от изумления.

Подземные покои Румистэля оказались фантастическими: это как бы маленький Дивояр со всеми мыслимыми удобствами. Про остальной мир, спящий во внешней тьме, он не рассказал Наташе и Юги. И так уж на них свалились такие приключения. Им кажется, что всё уже прекрасно, а он должен думать, как вернуться обратно — в свое время. Тут его будут искать — он точно знал это. Когда в далёкие века пропала книга "Гениус Алама", дивоярцы неустанно искали её, и в конце концов нашли.

Понятно, он сам открыл Лембистору доступ к книге. Вся игра этого тонкого актёра, горячие разговоры вокруг Полёта есть лишь хитрость, направленная на то, чтобы вынудить дивоярца открыть ему доступ к Книге. Ведь сняв чары, тот не наложил новые. А потом он ловко отправил всех троих в ночные приключения, а сам вернулся к дубу. Ускользнул от Наташи, как верно сказано. Теперь есть только один способ узнать правду: вернуться и спросить у самого Лембистора.

"Вот я и здесь, куда стремился", — думал Лён про себя, обходя помещения дворца. Надо спрятать камень с кристаллами, пока он не придумает, как вернуться обратно. Но неожиданная мысль поразила Лёна. Он в прошлом и вполне может оставить шар здесь, под присмотром Грифона! Здесь сокровищница будет храниться долгие века, пока однажды в будущем он не откроет двери в подземную страну! Он же не спрашивал Грифона: нет ли тут, в Рагноу, такого каменного шара? На прикид идея выходила правильной, и хоть эту проблему Лён мог решить прямо сейчас.

Меж тем, пока он так размышлял, между Наташей и отошедшим от страха Юги начался интересный разговор.

— Скажи, Лиланда, — заговорил юноша, глядя на неё с явным подозрением, — разве ты не оказалась в Полете вместе с Фазиско?

Этот вопрос застал её врасплох, и это замешательство лучше всего выдало: девушка о чем-то умолчала.

— Нет, — наконец произнесла она, — я была одна.

А ведь это неправда! Если Лён соприкоснулся с Юги стаканчиками, что и отправило их в одно путешествие, то сосуды с волшебным вином, которые взяли Наташа и Фазиско, тоже должны были отправить их в одно место! Если только хитрец Лембистор что-то опять не намудрил!

— Говори правду, — тихо сказал он девушке: не хочется прибегать к запугиванию, но ему сейчас важно знать всё, что связано с Фазиско!

— Да, мы отправились сначала в одно место, — призналась она, — это было какое-то дикое племя, и праздновали они свой весенний праздник. У этих берендеев вовсе не было так интересно, мне пришлось отбиваться от пьяных парней. И я не заметила как Фазиско исчез. Потом я оторвалась от них и убежала в лес. Потом меня вернуло обратно, и я ждала его. Но вместо этого на дуб стали прибывать незнакомые мужики. Я предпочла смыться, чтобы не задавали лишние вопросы. Потом, спустя ещё три дня явились вы.

Вроде бы она говорит всё складно, но у Лёна появилось какое-то странное ощущение: как будто его обманывают. Что-то было тут не так. И вообще, во всей этой истории очень многое было не так.

Она не стала ждать, пока ей выскажут недоверие, и в усвоенной ею в последнее время манере пошла в наступление:

— А что ты так всё говоришь об этом Фазиско?! — с явно подогретым раздражением воскликнула Наташа, — насколько я поняла, вас вообще никто не хватится, пропади вы в какую дыру! Я так понимаю, дивоярцы встревожились только из-за книги!

— Да-аа?! — язвительно отозвался Юги, — А ты не хочешь знать такую вещь: Брунгильда-то ему матерью приходится!

Если бы он бросил между них бомбу — эффект оказался бы гораздо меньшим.

— Как — мать? — охрипшим голосом спросила Наташа.

— Ну да! Она его пристроила на эту неплохую работёнку — и от родительницы далеко и всё же под присмотром! Это не я, никому ненужный подкидыш, которому самому приходится пробиваться в жизни! Как ты думаешь, они оставят нас?

Они ещё спорили о чем-то, говорили какую-то запальчивую чепуху, а Лён уже ощущал собравшуюся над своей головой тёмную тучу. Фазиско — сын Брунгильды! Выходит, Лембистор — ей сын! С ума сойти можно!

— Мы должны отыскать его! — горячо высказывал Юги, — Где он там застрял в Полёте? Мы же тоже с тобой застряли, Румистэль? Наверно, из-за этого города...

— Из-за какого города? — тут же подхватила подброшенную тему Наташа. — И вообще, что за камень у тебя с собой, и почему вместо Сияра — дракон?

— Молчи! — грохнул он таким гулким звуком, что обоих собеседников качнуло, как от удара.

Дивоярец вскочил с места и забегал по сияющему залу, такой нереальный тут, среди этой невообразимой роскоши, в своём дорожном костюме. И Юги был обтрёпан после месяца блужданий по лесам и болотам зачарованного леса. И Наташа выглядела совсем неуместно. Кучка оборванцев.

Дивоярец посмотрел на этих двоих, сидящих прямо на полу, на сверкающих хрустальных плитах прекрасного зала, под молчаливым наблюдением верного Грифона, и стало ему смешно. Вот кучка оборванцев! Сидят, лялякают о своих мелких делишках и ждут, когда он примет ту или другую сторону. Наташа убеждена, что он непременно должен поддерживать её: на правах старой дружбы. А Юги, этот простодушный провинциал, который ничего в своей жизни путного не видел, думает, что правда на его стороне. Они думают, все дело только в пропаже Фазиско. Знали бы они, кто такой Фазиско! Но говорить при постороннем парне не стал: чем меньше кто знает его тайны, тем лучше.

— Хватит препираться, — оборвал он обоих. — Грифон проводит вас и даст вам комнаты. Оденьтесь, приведите себя в порядок, выспитесь. А я пока буду думать, как нам отсюда выбраться наружу.

Притихшую пару принял в свои заботы Грифон и быстро развел их по апартаментам.

Комната, которую выбрал себе Лён, была одна из многих — случайный выбор. Но, едва войдя в неё, он испытал чувство дежавю: здесь плакал горькими слезами Гедрикс, раскаянием омывая память своего погибшего друга. Здесь всё осталось так же, ничего не изменилось. Сюда к нему пришла с разговором Гранитэль, и помнит он свой неподдельный гнев, который обуял его, когда принцесса изложила ему свои честолюбивые планы. Прост всё же был он тогда и не понимал всех сложностей женской души. Кто бы знал, какие диковинные вещи скрываются под иным намёком, интонацией, несерьёзным словом.

— Я нашла вот это, — вырвал его из забытья голос Наташи.

Стремительно обернувшись, как будто его застали за постыдным делом, он увидел в дверях опочивальни Наташу, но в каком виде!

Необычайное, волшебное платье было надето на ней: как будто сотканное из света звёзд, расшитое тайной, отороченное горным туманом! Алмазная диадема, как копия, похожая на ту, которую подарили ей цветочные эльфы в тот год, когда они последний раз были вместе! Яркие волосы Наташи убраны в усыпанную алмазами сетку, и оттого их природный цвет терялся под холодным блеском драгоценных камней.

— Где ты взяла это? — от волнения голос его охрип.

— Грифон показал, — удивилась она.

Платье самой Эйчварианы — вот что это было! Миг он не мог придти в себя, до того поразило его это появление. Смотрел на свою подругу и искал те, ненавистные черты. Но как ни была красива Наташа, волшебница Рагноу превосходила её красотой, как солнце превосходит светом луну. Нечего искать сходства — его нет. Это только платье.

Тот миг испуга, который он пережил — мысль, что Наташа и есть Эйчвариана, каким-то непостижимым образом она воплотилась в этот ненавистный образ! — этот страшный миг прошёл и оставил в сердце досаду. Ну, конечно! Женщина всё же: как не надеть на себя такое платье, раз случай выпал!

— Вот и прекрасно, — заметил он, стараясь вернуть себе душевное равновесие и не показать смятения, — давай сейчас, пока с нами нет Юги, поговорим.

Она уселась с видом королевы в роскошное кресло, расправила подол и крайне царственным тоном обронила:

— Да?

Она приготовилась к тому, что её будут в чем-то обвинять.

— Я хочу сказать тебе, — мрачно начал дивоярец, отойдя к окну и глядя в непроглядную тьму за ним, — кое-что о Фазиско.

— Я правда не знаю, куда он девался, — тут же ответила Наташа.

Не будь Лён так занят мыслями, он бы заметил на её лице неискреннее выражение.

— Я знаю, куда он девался, — подчёркивая "я", заметил дивоярец.

Если бы он посмотрел ей в глаза, то увидал бы испуг. Но она быстро взяла себя в руки.

— Послушай, ты ни в чем не виновата, — с мужским великодушием отнёсся он к её молчанию и даже попытался утешать!

— Я понимаю, это волшебная ночь, — продолжал он мягко, в пол-оборота обращаясь к ней, но тьма за окном привлекала его больше.

— Я сам, когда первый раз попал в полёт, такое испытал! — он покрутил головой, словно вспоминал что-то, в чем не желал бы признаться, но что помнил слишком хорошо.

— Это магия, она может бросить в объятия старых врагов, случись им вдвоем пуститься в ночной полёт. Но я должен сказать тебе правду о Фазиско.

— Какую, — хриплым голосом отозвалась она, что лучше всяких иных слов подтвердило догадку Лёна: между ней и Фазиско было любовное приключение! О, Дивояр, он нисколько не ревнует, но лишь бы это не нанесло Наташе беды! Проклятие, как он мог знать об этом!

— Я не знала, что он сын Брунгильды, — горько отозвалась Наташа. — Я... я попытаюсь всё исправить...

— Ничего уже нельзя исправить, — отозвался Лён, стараясь не смотреть ей в лицо. Он был уверен в правоте своей догадки, и смущение Наташи подтвердило это. Но ей следовало знать настоящую правду, потому что она здесь, на Селембрис, а враг их недолго останется заключённым в камень. И кто знает, какие приключения ещё выпадут на их пути. Одно лишь не вызывало сомнения: ещё не раз он или она встретят своего врага.

— Я ещё не всё сказал, самое неприятное...

Он повернулся к ней, чтобы она не подумала, что Лён презирает её за это случайное приключение по воле весеннего полета, или больше по хитрости Лембистора — вот в этом он был уверен больше.

Он рассказал ей то, что Наташе следовало знать, чтобы снова не попасться в ловушку. Кратко обрисовал их с Лембистором противостояние, затянувшееся во времени, и все обманы врага, все его очаровательные облики, и мерзкую правду о том как тот стал драконом. Всё это ещё последует в дальнейшем, и Лёна с его врагом ещё будет сводить вместе в разных временах и ситуациях. Сейчас же они застали самое начало его полного преступлений пути. Да, это страшная правда: Лембистор сын Брунгильды, но от этого суть не меняется. Жаль только Валькирию, которая не узнала в своем заклятом враге своего потерянного сына.

— Нет, — беспомощно сказала Наташа, отчаянно потрясая головой, отчего вылетели из волос шпильки и съехала сетка.

— Нет! — с внезапной яростью проговорила она.

Он молчал, потому что ожидал такого взрыва.

— Нет, ты ошибся, Румистэль! — жёстко сказала она, сверкнув зелёными глазами. — Вернёмся — я докажу тебе!

— Как?

— Я приведу тебе Фазиско! Ты кого-то другого обратил в камень, но не его!

Дубовый лист, она всё ещё его любит! О, женщины, о страсть! Ну, что ж, был ведь он красивым мужчиной — всегда, пока не провалился в огненный мир, и не сгорело там всё его очарование!

— Так, значит, он вовсе не пропал? — позволил он себе чуть усмехнуться над этой женской непоследовательностью.

— Нет, не пропал! Это я спрятала его! Но я не знала, что он сын Брунгильды!

— Какое это имеет значение?! — крикнул Лён, выведенный из себя этим слепым сопротивлением фактам.

— О-оо, ты не понимаешь! — она вскочила с места и принялась нервно мерить комнату шагами. А он уселся на её место и теперь следил за ней. Что ж, ему придётся выдержать эту сцену женского отчаяния. Как он понимал её и как хотел, чтобы этой чудовищной ошибки не было.

— Ты ничего не понял, дивоярец! — она бросила метаться и нависла над сидящим в кресле, сверкая глазами, как тигрица.

— Ты ничего не знаешь, Румистэль! — выкрикнула она, явно в истерике.

— Ты помнишь, я тебе рассказывала про эту ведьму Марию — тогда, летом, в этих Блошках?!

— При чём тут это? — изумился он такому внезапному переходу.

— При том! — отчаянно крикнула она, и он вдруг почувствовал, как трудно же ей говорить: там много придётся сказать — ещё больше, чем пришлось объяснять ему.

— Ты помнишь эту книгу, которую твои волшебники забрали у Марии?

— "Гениус Алама"? — изумился он, вспомнив, что только недавно эта книга пришла ему на ум.

— Он самый! Так вот, это та самая книга, которая пропала нынче из дуба!

— Откуда ты знаешь?!

— Потому что я сама её украла!

Может, она сошла с ума? Может, слух обманул его? Может, наговаривает на себя, чтобы выгородить случайного любовника, не верит в то, что Фазиско — Лембистор, и он украл эту книгу, обманув её доверчивость и чувство, внушённое ночным полётом?

— Я поняла, что это она, едва увидала её за твоим плечом, — мрачно продолжала Наташа, и глаза её сверкали, как у ведьмы.

— Я видела её — тогда, в деревенской бане, когда Мария инициировала меня на эту книгу. Удивительно, сказала она тогда, даже испугавшись, но до чего легко книга приняла меня. Она как будто признала во мне свою. Я листала страницы этой книги, и заклинания входили в мои руки, и я чувствовала силу. Но времени не хватило: явились твои волшебники и забрали книгу. Вот почему я с тех пор ищу случая добыть её. Это именно я сманила бедного Фазиско и уговорила его отдать мне книгу — благо ты, мой дивоярец, снял наговоры. Это я обольстила его и чарами заставила в себя влюбиться. Я унесла книгу так далеко, где дивоярцы не добудут её, и он теперь при ней служит стражем. Но я не знала, что он сын Брунгильды!!

— И где он теперь? — спросил Лён, поскольку иных слов у него не нашлось.

— На Земле, — с гораздо большим хладнокровием ответила Наташа, чем ожидал он. — Я, как и ты умею проходить между мирами и свободно перемещаюсь на Селембрис и обратно. Собственно, я тебе уже говорила, что весь последний год на Земле так и жила.

И снова подумалось ему, до чего же она похожа на Эйчвариану. Это сходство обожгло его рассудок. Она обладает волшебными силами, владеет колдовством "Гениус Алама", последние страницы которой — демонские заклинания! О, Дивояр, кто же его подруга?!

— Книгу надо вернуть, — сдержанно заметил он, не ожидая согласия.

— Да, я верну, — кивнула Наташа, — только дай мне немного времени, чтобы освоить оставшиеся заклинания!

— Да ты с ума сошла, — испытывая брезгливость, обронил он.

— Я возвращу также Фазиско. Можно будет придумать какое-то объяснение, но дивоярцы наверняка будут рады снова получить свою драгоценную книгу.

Да, таким тяжёлым вышел разговор. Воровкой оказалась Наташа, а вовсе не бедный Фазиско, на которого Лён навешал всех собак. Так кого он впаял в камень? Кто скрывался под его собственным лицом?

Глава 11

Тревожный взгляд Юги, сидящего за утренним столом, выдал опасения юноши: он боялся, что дивоярцу с его проблемами, будет не до него. А как в одиночку противостоять преследованиям могучих дивоярцев? Вот ещё одна задачка, которую следует решить.

Парень приоделся в найденные одёжки, причесался и выглядел очень симпатичным, если бы не это выражение лица. При появлении хозяина дворца он почтительно встал.

"Самое простое — забрать его с собой в моё время", — подумал дивоярец, и, кажется, это была самая удачная мысль: едва ли кто станет искать простого смертного спустя сотни лет. Здесь, во дворце, есть сокровищница — с настоящим золотом, драгоценными камнями. Можно прекрасно устроить Юги на новом месте. Уж чего-чего, а такой вопрос решить всего проще. Но вот как быть с Наташей? Он бы с удовольствием всё забыл и простил, лишь бы она больше не лезла в авантюры и не становилась поперёк пути Дивояру. В опасные игры вздумала играть его подруга.

Остался последний нерешённый вопрос: как вернуться в свое время? Все темпоральные переходы Лёна нестабильны: он не знает в какое время попадает, какая-то неведомая сила управляет этим, а его кидает, как шарик от пинг-понга по волнам. Может, как раз в этой книге "Гениус Алама" и описаны законы времени и способы пользоваться ими? Пока дивоярцы прочитать их не могут: они не знают языка, может, поэтому и спрятали книгу, не зная её ценности. Но во времени, которое про себя он называет настоящим, этот язык уже существует, и, следовательно, волшебники вполне могут освоить мудрость, ранее скрытую от них. Вот эта мысль не дает ему покоя. Сколько лет они уже владеют этой книгой? После того как отобрали её у ведьмы Марии? Лет пять уже, наверно? Ого, за это время многое можно постичь.

Дни, проведённые в волшебном замке эльфов под конец пребывания, сделались совсем скучны: все думали о своем. Выходить во внешний мир всё равно придётся, и нет надежды, что преследование троих беглецов прекратится. Когда снова проявит себя волшебный дар времени — сколько для этого придётся бегать от дивоярцев? Так что, скрываясь здесь, они просто тянули время, и все трое прекрасно понимали это. Но всё зависело от Лёна, и Наташа с Юги не решались тревожить его.

Вот однажды он вышел к завтраку, или обеду, ужину — это не имело значения, потому что за окнами царила непроницаемая тьма — он бросил на стол два замшевых мешочка.

— Здесь отборные драгоценные камни, — сказал дивоярец своим спутникам. — Это обеспечит вашу жизнь на многие годы. Я помогу вам перебраться в такое место, где дивоярцы появляются редко: они больше заняты крупными государственными делами. Есть много способов устроиться и неплохо жить.

Джакаджа сразу взял один мешочек — это его мечта: какое-нибудь солидное дело.

— Отпущу усы, перекрашу волосы, — практично рассудил он.

С Наташей было хуже: она пристально глянула на Лёна и прищурила свои зелёные глаза. Но мешочек всё же взяла.

Как всё это делается? — пока детали ускользали от него. Едва Лён решил выйти из подземного жилища тем же способом, каким попал в него, ему захотелось встать посередине зала, раскинуть руки, поднять к сияющим сводчатым потолкам лицо и пожелать — пожелать, чтобы потолки открылись! Не рассуждая, он так и сделал, и тут же сверху опустился прозрачный столб света.

— Идите сюда, — позвал он своих спутников, и те повиновались без вопросов — стали рядом с ним в этом сияющем потоке. В тот же миг всё вокруг изменилось. Под ногами появилась земля, поросшая травой — макушка холма. А вокруг — сплошные, без всякого просвета, могучие леса!

— Мы на месте! — возгласил Лён — он сразу понял, что вернулся в свое время, потому что в прошлом тут не было таких огромных лесов. Это бывшее владение Сильвандира, а теперь ничья земля! Если он захочет, он может спуститься и войти в холм, и найдёт там Пафа и его людей! Только никому об этом знать не надо.

— Юги, здесь уже никто не помнит о тебе, — сказал он молодому изгнаннику, — мы перенеслись на много лет вперёд. Даже Брунгильда уже о тебе не помнит. Ты можешь спокойно жить в любом месте, но советую на всякий случай взять себе другое имя.

Он указал юноше дорогу на Бреннархайм и пожелал ему удачи.

— Мы были в прошлом? — спросила Наташа, и в этом вкрадчивом тоне что-то Лёну не понравилось.

— Да, наши приключения уже в прошлом.

— Нет, мне нужен точный ответ: с того момента, когда мы уехали от лесной деревни и прибыли к сторожевому дубу, что-то изменилось? Ты совершил перенос в прошлое?

Её тон очень не понравился Лёну. Но он задумался: а сказал ли он Наташе, что они действительно побывали в прошлом? Ему казалось, что это само собой очевидно: ведь вместо раздвоенной верхушки скалы на месте пропавшей области там была сама эта область — порядком сжатая, но огражденная явно видимым барьером! Неужели она не заметила разницы?

Так он и сказал ей. А она ему ответила: откуда-де, она могла видеть тот барьер? Все их приключения ограничились дубом и последующим полётом. Да, кажется, она права: он действительно не поставил её в известность о том, что перенос всё же получился. Свои дела сделал, а ей не сказал. А зачем?

— Зачем? — переспросила она каким-то тусклым тоном, несвойственным её яркой внешности и авантюрному характеру.

— А затем, что твоя дурацкая скрытность и манера всё решать самому на этот раз подвели тебя, — ответила она.

То, что она изложила далее, повергло его в шок, и возразить против логики Наташи было нечего. Вместе с тем открылись его глазам некоторые особенности того, что было в их с Наташей земном прошлом. Детали мозаики выстраивались в единую картину и объясняли некоторые странности, которые он уже успел забыть. И картина рисовалась ужасной.

— Мне нужна была эта книга, но я бы не сделала того, что сделала, если бы знала, что ты перенёс нас на семьсот лет назад. Я не спрятала бы её на Земле, а вместе с ней Фазиско. Ведьма Мария рассказывала мне о том, что тот пространственный ухорон возле деревни Блошки, где мы с тобой побывали, создала очень давно, где-то лет тысячу назад, одна очень сильная колдунья из другого мира. Она оставила там свою волшебную книгу и нашла девушку из местных, инициировала её на некоторые страницы книги и велела стеречь до того времени, как возвратится. С тех пор прошло много времени, а ведьма так и не пришла. Ты знаешь, кто была эта ведьма?

— Т-ты, — едва проронил Лён.

— Да, — мрачно подтвердила Наташа, — я это сделала. Я же не знала, что я в прошлом, почти на тысячу лет. Мы с тобой здесь, а он там, в искусственном пространственном пузыре неизменного времени, который я создала при помощи книги. И то, что книгу нашли спустя ряд столетий, говорит о том, что мы с тобой за ней так и не пробились.

Это была ужасающая правда: прошлое не лжёт.

— И что с ним стало? — подумал он о несчастном Фазиско, попавшим между магических жерновов, крутящихся вразнобой.

— Спустя сотни лет пространство выпустит его из себя, и он как бы перенесётся в будущее. Вот почему он вышел оттуда беспамятным. Догадываешься, кто это?

Нет, он не догадывался.

— Это Сергей — неужели не заметил сходства?

Ведьмин любовник! Оживлённый мертвец! Он — Фазиско! Он сын Брунгильды! Не может быть!!

— Зачем же тебе эта книга, Наташа? — совсем жалко чувствуя себя, спросил он.

— Не знаю, — просто ответила она, — что-то внутри меня постоянно желает обрести эту книгу. Я придумывала себе объяснения, причины. Именно эта книга, едва ведьма приобщила меня к ней, открыла во мне мои магические способности. И я так поняла, что всё оно потому, что я ещё раньше была инициирована на книгу. Я её узнала, и она меня узнала. Не знаешь — почему?

Нет, он не знал, даже не догадывался, но в его памяти вдруг вспыхнуло, явилась такая явственная картина: вот он в Дивояре, студент небесного Университета. Идёт урок автопревращений, и Брунгильда одного за другим инициирует учеников на книгу. Вот он сам протягивает ладонь над книгой, и вдруг непонятное ощущение чего-то знакомого, с ним будто поздоровались — такая теплота в ладони. Произошёл как будто быстрый обмен чем-то. Он потом спросил других: каковы их ощущения. Не было ничего подобного.

— Возможно, мы с тобой как-то связаны, — наконец, проронил он. — Возможно, Наташа, во всех этих событиях есть какой-то скрытый смысл.

— Вот и я думаю то же самое, — серьёзно согласилась Наташа, — почему так и злилась, что ты смотришь на меня, как на несерьёзную авантюристку, у которой всякая чушь в голове. Прости, но не поиздеваться над тобой немного я не могла. У нас один путь, Румистэль.

Он вздрогнул, потому что она снова назвала его этим именем, которое он к себе не относил. Что с того, что время от времени он испытывает наваждение проникновения этим таинственным эльфийским воином? Разве он Румистэль? Разве это он был с Нияналью? Разве дочери эльфийки его дочери? Это наваждение.

— Я не Румистэль, — с горечью отказался он от этого имени.

— Вот в этом всё и дело, — покачала Наташа головой, — ты никак не хочешь признать этого. А я была в Эльфире, у порога Бесконечности, сидела с Императрицей под ветвями Мироздания и видела два лика Вечности: Ихенвара и Клемансо. Я видела в эльфийской книге два наших имени: Лиланда и Румистэль. Ты можешь называть меня при прочих как угодно, я тоже не буду афишировать твоё имя, но помни: я Лиланда, а ты — Румистэль! И эту загадку мы можем разгадать только вдвоём.

* * *

Они расстались с Наташей-Лиландой. Она сказала: когда надо будет, мы найдём друг друга.

Потом просто шагнула и исчезла. Она тоже владела пространственным переносом. Возможно, он не раз мог убедиться в этом, но не придавал значения деталям. Правильно она сказала: он слишком поглощён собственной персоной, чтобы что-то замечать вокруг.

Возвращаясь в Дивояр, он ждал какой-нибудь неожиданности. Эффект бабочки: то, что он сделал в прошлом, должно отразиться в настоящем. Но что, если оно уже отражено, а он ещё только узнал, что внёс изменения, делающие нынешний облик мира таким. Не надо больше совершать этих экскурсов в прошлое. Дерн-Хорасад с его закрытой областью должен быть исключением. Задача Румистэля — искать кристаллы, а они почти все собраны его предками. Где-то они лежат и ждут его.

Пролетая над серебряными мостовыми небесного города, он встречал друзей и невольно искал в их лицах что-то иное, результат изменения. Это была прямо какая-то паранойя — до того его потрясло то, что сказала ему Наташа. Вторгаясь в прошлое, он неизменно завязывает какие-то новые узлы событий.

Возможно, отгадки так и кружат вокруг него, а он не замечает их присутствия, не понимает знаков, которые они ему подают. Так думал Лён, входя в свой дивоярский дом — по настоящему времени он покинул его сегодня ночью, заглянул к Пафу в эльфийский холм и отправился к Дерн-Хорасаду. И вот нынче вечером он уже дома. Никто не заметил его долгого отсутствия. Съездил он не зря, и вернулся с хорошей добычей. А также кучей новых загадок.

Если он в самом деле Румистэль, то есть у него какая-то отдельная от нынешней жизнь в прошлом времени. Там у него есть жена и дочери — где они сейчас? Там у него есть дом, и он время от времени возвращается к нему. А промежутках между этими визитами он живёт тут, в образе человека с Земли, случайно унаследовавшего кровь древнего скитальца Гедрикса и потому владеющего магическими силами. Но вот что интересно: когда Лён вживается в образ Румистэля, он не ощущает себя Лёном. Когда он Лён, то личность Румистэля не присутствует в его сознании. Они как бы две независимые единицы, связанные лишь событиями. Такое нередко описывается в фантастике. Может у Наташи с Лиландой такие же сложные взаимоотношения? Вот почему она порой выглядит такой двойственной, только кто из них кто?

Его жена в прошлом Нияналь, прекрасная, таинственная эльфийка. Так почему же, когда у него возникает мысль о ней, то отчетливо возникает ассоциация с опавшими, сухими листьями? Что с ней? Куда она девалась за эти несколько сотен лет? Разве эльфы не бессмертны? Выходит, Румистэль бессмертен, но бессмертен ли Лён? Едва ли. Где его девочки? Что с ними? Ушли вместе с матерью в таинственную, закрытую от людей страну, куда дорога людям закрыта?

Он закрыл глаза, пытаясь вспомнить маленькие личики своих дочерей и их имена: Сивион-лиль и Вивиан-лиль, сердце моё и радость моя. Что может он узнать об их судьбе?

Мысли перескочили далее на сына Брунгильды — Фазиско. Никогда он не слышал, что у валькирии был ещё один сын, кроме Зигфрида, который, как он знал, был смертным и покоился на утесе возле Рейна. Имя этого героя древности было всем известно, он был эпической личностью. Но Фазиско — кто он и откуда? Почему Лембистор назвался его именем? Желал сбить с толку своего врага? Ему это удалось.

Осенённый внезапной мыслью, Лён отправился в библиотеку. И там, не надеясь на успех, он назвал поисковику это имя. К его удивлению, устройство не отказало и выдало справку, а также указание материалов по этому вопросу. Фазиско Ручеро — сын дивоярской волшебницы Брунгильды. Он отыскал литературу, названную поисковиком, и это оказался список ранговых повышений. На искомой странице содержались краткие сведения о последствиях пропажи Фазиско. Вот причина того, почему Брунгильда, самая близкая помощница тогдашнего архимага Корса Филфхариана, которую прочили на его место, оказалась в ряду членов совета, а кресло архимага занял Вольт Громур. Пропажа "Гениус Алама", вину за которую возложили на сына валькирии, который так и не нашёлся. И вспомнились Лёну слова, те непонятные слова, которые сказал ему Магирус в тот день, когда решился Лён отправиться на поиски пропавшего Пафа. Что-то о сыне одной дивоярской волшебницы, которого сманила одна особа да так, что он пропал.

Память отдавала то, что столько лет лежало в ней невостребованным грузом. Слова звучали так, словно сказаны только что и только ждали своего часа, чтобы быть понятыми.

"Однажды много-много лет назад случилось вот что. Жил некий человек. Его мать была волшебницей. А сам он — нет. Ты знаешь, о ком я говорю".

Боже мой, о ком ты говорил, Гонда? Я ничего не понял! Просто сидел рядом и слушал, а сам думал о своем! А ты говорил ко мне, как будто знал, что однажды твои слова достигнут меня! Откуда тебе известна эта тайна времени, Магирус?!

"И встретил он свою любовь. Он полюбил колдунью. Магия бывает разной".

Это о Фазиско и Лиланде?! Что было между ними?! Это же только краткий сон, наваждение ночного полёта!

"Источников силы только два: Дивояр и лимб. Селембрис — создание Дивояра. Изнанка любого мира — лимб. Они неразделимы, как две стороны одной монеты. Тот, кто живёт при свете солнца, не ищет тьмы, он всё имеет. Порожденье тьмы тоскует по живому, он лишён всего. Тот, кто соблазнится тьмой, несёт несчастье. Так было с той колдуньей".

Это о Наташе?! Она-то порождение тьмы?! О, Дивояр, чёрные страницы! Гонда, Гонда, что же ты молчал?!

"Ей было мало силы, она хотела больше. Для совершенствования нет пределов, но есть запреты".

Это точно о ней — её алчная манера!

"Мать юноши была против такого союза и предприняла попытку разделить влюблённых. Но вечно ведь не будешь его прятать. Колдунья пошла на дерзкий шаг. Неведомо как она сумела выкрасть одну книгу. Ты знаешь, о чём мы говорим".

Нет, Гонда, нет, не знал я! Я думал, речь шла о чем-то далёком и слушал историю, как сказку! Так знали вы или не знали, что Лиланда и Наташа — один и тот же человек? Что Лён и Румистэль — двойники? Значит, история не оканчивалась одной ночью, было ещё что-то, о чем Лён не знает, и Наташа не сказала? Они встречались раньше, ещё прежде его исчезновения? Но кто ещё мог выкрасть книгу? Наташа сама созналась в этом. Всё сходится. Проклятье, всё сходится!

"Она хотела создать свой мир, в котором их не настиг бы Дивояр. И создала его, прибегнув к силе тьмы. Спрятав книгу, она вернулась за тем, кого любила. И похитила его с Селембрис".

Да, да! Именно так! Всё сходится!

"Но сила тьмы тем и страшна, что сама решает, как поступать ей. Это лишь иллюзия, что ею можно управлять. Принц исчез, как не было его. Парадоксы времени — любимая забава лимба. Он выпустил его спустя тысячелетие".

Да, она не совладала с властью времени и заточила своего возлюбленного на века в нору под миром, где время застоялось. И лишь когда этот иллюзорный мир, созданный чёрными страницами "Олэ Инфернас" — "Восходящего Ада"(!), стал иссякать и блекнуть, он выпустил юношу из своего нутра, и в мир вышел беспамятный, лишённый собственной личности Сергей. Страшные дела тогда творились в стране, гибли миллионы, и он попал под каток ГУЛАГа. Но ведьма Мария, которая его любила, подняла его из праха при помощи тех же страниц "Олэ Инфернас" и попыталась сделать для него новую клетку, полную иллюзий, куклами в которой должны быть живые люди. Но кто она — Мария?

"Тогда ведьма открыла чёрные страницы книги и воплотилась в новом человеке — она надеялась, что её власть спасёт обоих. Но чернота распространялась, как зараза, и оба пали её жертвой. А также многие другие"

Вот о чем говорила Наташа тогда, в спальне, где изображала принцессу Лилиану, невесту короля Алая! Она спросила: как ты думаешь, куда девала ведьма свою душу? Чья же теперь душа у Наташи? Неужели ведьмина? Круг завершился. Дивоярцы убили пустую оболочку — вот почему старуха смеялась. Ей не страшен лимб, в который её отправил Каратель! У неё уже не было души. И всё время они это знали — Брунгильда и Магирус! Вот что с Наташей, а она вообразила себя Лиландой! Создательница этого рокового круга сама стала его жертвой — правильно сказал Гонда. И вот она ходит всё ещё по этому замкнутому пути, ища эту книгу, и уже не знает — зачем. О, если бы не его ошибка, это случайное невнимание! О, что он натворил!

"И знаешь, что решила мать того молодого человека? Она решила, что больше никогда не будет препятствовать чужой любви. У неё свои законы, своя правда и свои пути".

Ну да, они отправили обоих в Сумрак: Сергея и его новую возлюбленную Марианну. Потому что любовь его к Лиланде была стечением случайных обстоятельств: ночного полёта майской ночью и хитрых чар одной чернокнижницы. А она, кажется, до сих пор его любит. Как они оба запутались между прошлым и настоящим, эти Лиланда и Румистэль.

Настоящей причиной всего, так сказать, истоком всех событий является Лембистор. С него всё началось для Лёна. Перед каждым настоящим бедствием всегда стоит Лембистор: с него началось нашествие Сидмура, и эта история более всех коснулась именно Лёна. Все прочие оправились и забыли, а он начал свой долгий путь во тьме, постепенно обнаруживая всё новые и новые петли этой запутанной истории. Потом проклятый демон хитростью заточил Пафа в Красный Кристалл, и Лён совершил серию разрушительных подвигов по спасению друга, как будто действовал по вложенной в него программе. А далее все цепляло друг за дружку, и ком истории уже катился, обрастая новыми неувязками и побуждая Лёна снова вмешиваться в процесс, который он остановить не в силах! Потому что не знает, где верх, где низ! И где-то сидит этот хитрый демон и посмеивается, время от времени подкидывая ему загадки. Он постоянно попадается на путях Лёна, стоит ему заглянуть в прошлое, и как уже надоело разгадывать эти загадки! Какая новость ждёт его завтра? Что он ещё узнает?

Бедная Наташа, откуда пошли её мытарства — с того момента как она познакомилась с Лёном. Тут же похищение, заключение в Сидмуре, с её помощью демон думал погубить своего врага. Потом осторожное прощупывание — подкидывались увлекательные истории, в которых увязали его друзья, а сам он шёл спасать их и тоже увязал. Кульминация тех зимних приключений: он попадает в мир-иллюзию, пузырь с воспоминаниями, в финале демон откровенно пытается погубить его, утопить в иллюзиях. Далее демон уже снимает сливки, просто используя, как рычаг, заключение Пафа, поскольку знает: выбора у его врага нет. И вот он идёт путём Жребия, частным случаем которого стала гибель его матери. Он вышвырнут с Земли, лишён всего и вынужден принять объятия Дивояра. К тому времени покинула их прежний мир и Наташа — из-за коварного рока, который губит родных любого сильного мага. Он тогда думал: судьба, расплата за могущество. А если подумать: подстроить аварию нет ничего проще.

Наташа попадает в странную область, закрытую от посторонних: Эльфиру, которая, судя по всему, действительно существует. Это говорила ему Брунгильда, которая сама в детстве побывала там. Императрица непонятно зачем ведёт девочку в совсем уже сакральное место, где сообщает тайну, от которой у Наташи перевернуло мозг: они с Лёнькой не просто люди, а какая-то ходячая тайна! Они ни много, ни мало — Лиланда и Румистэль! Тут же Ихенвар и Клемансо, две птички, которые своей важностью подтверждают истину. Наташе дарят алмазную диадему, Кате за компанию тоже, иначе неудобно. Такие добрые эльфы, которые не знают, что по земным улицам в таких коронах простые девочки не ходят. Но Наташины родители, да и учительница Лёна Антонина отлично умеют перевести эту бесполезную роскошь в деньги. Результат — расставание с Наташей, как будто это было запланировано. И вот они встречаются вместе, когда ком событий намотал уже такие витки, что остановить невозможно. Лён прочно втянулся в поиски кристаллов, у Наташи в голове сидит "Олэ Инфернас". Оба, как зомби. И где-то сидит этот чёртов Лембистор, с которого всё началось. Кто он: жертва или охотник?

Такое впечатление, что они все трое вслепую втянуты в необычайно сложную историю, растянутую на века. Внезапно, откуда-то у них появляются или исчезают совершенно фантастические качества — как в компьютерной игре. Шёл по клеточкам, нашёл жизнь, слопал её — стал прыгать выше. Только на первый взгляд выглядит всё хаотически и случайно, на самом деле чувствуется общий план, уж очень всё складывается в замкнутую схему. Тогда должен быть внешний наблюдатель, координатор игры.

До сих пор он был очень активной играющей единицей, по сути — настоящим мотором этой большой и сложной схемы. А что будет, если он откажется действовать? Есть ли у него такая свобода?

Лёжа на кровати в своей роскошной дивоярской спальне, он час за часом раздумывал над скоплением загадок, которые, несмотря на все его усилия, всё множились. Каждая разгадка оказывалась ларчиком, в который вложены одна в другую множество других загадок. Если он прав насчёт игры, то реальность должна начать рушиться с его саботажем. Если только Играющий не ушёл спать, оставив машину включённой.

Ничего не происходило, только захотелось есть. Можно, конечно, умереть с голоду, но не хочется. И в столовую идти не хочется. А вообще, кто знает, может, там, снаружи, уже гулкая непрозрачная пустота — как в тот раз, когда он попробовал перескочить в Селембрис, во время действия Жребия. Тогда он попал в туман, где не было ни верха, ни низа. Может, это один из таких онлайновых тупиков, вроде той "секретной" страницы, на которую иногда выносит пользователя, нажавшего на вполне вроде бы реальную ссылку?

Но с чувством голода поделать ничего не мог, поэтому достал из походной сумы свою заветную скатерку и хорошо закусил. Такое ощущение, словно он один остался, а все остальные вовне куда-то сгинули. Потом пошёл и поплавал в своем бассейне. Потом бесцельно отправился в обход своих владений. Забрёл в потайную комнату, которой так дорожил и полюбовался на четыре витража, за которыми не было реального выхода на улицу Дивояра — это обман. Заглянул в чашу, где сиротливо лежали два кристалла: один зелёный — тот, что оставила Гранитэль. Другой — голубой бриллиант, в котором заключена навек маленькая сиротка Мари. Вот всё, что успел добыть он за весь промежуток времени, что узнал о своем назначении!

На полочке лежала книга Скарамуса Разноглазого, который остался в далёком прошлом и с которым Лён виделся совсем недавно. С книгой он вернулся в свою спальню, поскольку больше делать больше нечего — саботаж, так саботаж!

Снова читал он о том, как путешествовал на корабле "Фантегэроа" по морю Неожиданностей им видел диковинные и страшные миры. Из описаний он узнавал планету Грёз, на которой любил бывать с Нияналью во время их любовных фантазий. И остров посреди планеты Океан, где встречали их старые, добрые друзья — морская царица предоставила измучавшейся команде свой дворец, чтобы моряки могли отдохнуть. Это случилось после того как он бросил в море свой каменный голыш. И другой остров посреди холодного моря, где, кажется, никогда не всходит солнце: обледенелая вершина горы, где многие века ждал его погребальный склеп с завещанием Гедрикса: как будто кто-то знал, что он непременно явится сюда.

Читал как убил мага Воронеро, о своих притязаниях на трон Дерн-Хорасада и о том, как похитил графиню Ираэ, вынудив тем самым отправиться герцога Ондрильо в горы, чтобы там он и погиб вместе с отрядом. В те поры Скарамус Разноглазый, хроникёр событий в Дерн-Хорасаде, не знал настоящей правды о наглом и коварном Румистэле, который заморочил голову благородному правителю и серией хитрых своих действий удалил последнего из дворца, задав ему цель отыскать похищенную невесту, графиню Ираэ.

Тем временем маг Румистэль вернулся во дворец и обманул доверчивого отца Корвина, убедив последнего в том, что явился лишь забрать свои вещи из комнаты с тем, чтобы убраться прочь. В тот момент священник ещё не знал какую роль сыграл коварный развратитель в деле графини Ираэ, и даже не знал о её похищении. Потому обрадовался, что этот опасный человек решил удалиться, оставив город в руках герцога Ондрильо. Торопясь, чтобы Румистэль не передумал, он сам призвал слуг и велел упаковать ту тяжёлую вещь, за которой, по словам дивоярца, он только и пришёл сюда. А далее тот погрузил ничем неприметный каменный шар на своего коня и отправился в порт. А ещё через месяц случилось нечто неожиданное: проклятый дивоярец снова возвратился.

Многие видели его в тот день, когда вошёл он в город злосчастными Северными воротами, несущими гибель. Шёл пешим, без своего дьявольского коня, по улицам Дерн-Хорасада в сопровождении всего лишь слуги, возможно, такого же оборотня, как Лавар Ксиндара, которого ловко втиснул в свое время в услужение графине, чем и погубил её. Ибо видели не раз слуги, как ходил по замку некто, как две капли воды похожий на благородного герцога Ондрильо, говоря его голосом и отдавая приказания.

Явившись второй раз за своим круглым камнем, Румистэль разразился проклятиями оттого, что не нашёл искомое. Отчего Скарамус Разноглазый полагает, что кто-то сумел обмануть того чёрного мага и чародея, каким являлся Румистэль. И не был ли то пронырливый Лавар Ксиндара, который исчез в тот же день, когда пропали все: графиня Ираэ, герцог Ондрильо и его отряд? Ученик чародея обманул своего учителя? Что ж, вполне возможно. Во всяком случае, Скарамус Разноглазый не скорбит о том, и только рад, что коварному Румистэлю не досталось таинственное сокровище, за которым он приходил.

Ибо известна в Дерн-Хорасаде старая легенда о том, что некогда король-основатель великой страны оставил тут целый клад с драгоценными волшебными кристаллами, которые могут исполнять любое желание. Читал Скарамус в старых хрониках описания, сделанные людьми, которые были очевидцами строительства города на месте, где некогда властвовали лишь горы. Как сказочно легко всё делалось, и как повелевал король Гедрикс камням, воде и воздуху. Как выламывались сами собой и обтёсывались гигантские каменные блоки, сами собой плыли по воздуху и укладывались в основание города. Как с необыкновенной быстротой возносились башни и дома, как строилась стена. И во всем был помощником у короля волшебный Перстень, изображённый в гербе города над аркой Главных ворот. Один всего лишь кристалл, а в кладе Гедрикса их много. Но никому не велел король касаться сего клада, ибо придти за ним должен был ни кто иной как только его прямой наследник — принц Румистэль. Сей обманщик один лишь ведает местами хранения кристаллов.

Далее шли уже описания, сделанные много лет позже, когда отец Корвин запечатлевал начало бедствий, обрушившихся на Дерн-Хорасад. Но не было в конце тех строк, где говорилось о догадках хроникера о природе Румистэля и о его таинственном даре времени.

Вот так. Он снова вторгся в прошлое и изменил его. Вместе с этим изменились и последствия. И кто знает, сколько раз происходили эти искажения, всякий раз всё более запутывающие картину.

Возникла перед его глазами картина Бесконечной Дороги, по которой Лён бредёт, не видя начала и не зная конца. И только стоящий на обочине Румистэль знает, что дорога эта ниоткуда не берётся и никуда не выходит: горы, испускающие этот путь, и горы, поглощающие эту прямую линию, одни и те же! Бесконечная Дорога — замкнутое кольцо времени!

Глава 12

"Что я — буду наказывать себя бездействием?"

Бессмысленно держать себя в заточении. Он вполне свободен и может жить так, как хочет. Для этого у него есть всё. Пешка он в этой игре или ферзь, у него есть свободная воля.

Отложив книгу в сторону, Лён задумался. Чего он хочет? Какой исход дела хотел бы видеть? И с удивлением понял, что хочет одного: разобраться в хитросплетениях своей судьбы. Он хочет видеть последний, завершающий акт, когда все актёры, добрые и злые персонажи, выйдут и раскланяются, а финал пьесы станет ясен и логично завершён. Но как приблизить этот конец?

Не зная, на что решиться, он взял со дна вазы два камешка и задумчиво стал рассматривать их. Один из этих камешков — кристалл исполнения желаний, второй — опасный для любого человека осколок, в котором провела столетия принцесса Гранитэль. Теперь он пуст — Лён растерял всех своих друзей.

Пришло на ум, как пылал он в своём последнем приключении желанием вернуться к эльфийскому холму, отыскать Лембистора, который скрывается среди сильвандирцев, и хорошенько допросить его. А теперь уже не хочет. И мысль преследует его, что за границами этого убежища нет ничего: туман, непрозрачное, всё поглощающее марево снаружи — оно ждёт его действий, готовое изменить свой сценарий по коррективам, которые внесёт он. Сделает что-то, и реальность изменит свой облик, а он знать о том не будет. Все будут те же: мир, друзья, Селембрис, Дивояр но какой-то вариант событий отомрёт, уйдёт в небытие, а он не будет знать об этом и станет действовать в соответствии со старым представлением. Вот как возникает хаос.

Навязчивая мысль: открыть дверь и посмотреть. И в то же время страшно. Никогда Румистэль так не боялся.

Книга, "Гениус Алама" — всё постоянно возвращается к ней, и вот она стала центром мысли Лёна. Наташа так настойчиво, так безнадёжно домогавшаяся этой книги, сама призналась, что её что-то влечёт к этому тексту, как будто в этих строках, написанных неведомой рукой, на языке, который знали в прошлом только они двое, что-то есть. А, может, в самом деле есть? Только он никак не может увязать факты в одну логическую нить — они разваливаются на варианты. Если бы Наташа под давлением случайных обстоятельств не призналась в том, что похитила эту книгу, а вместе с ней сына Брунгильды, и создала ту сеть обстоятельств, которые случились в деревне Блошки несколько лет назад — что, если существуют другие скрытые от него факты? Существует что-то, что может объяснить всё, что происходит с Лёном, с этим миром, с Дивояром. И у кого в руках ниточки судеб? Неужели они вручены таким слепцам, как он сам? С кем он борется — не с самим собой? Как некогда они с Наташей в этой деревне Блошки боролись с тем, что создала она сама?! Ужасна эта мысль. Парализует и лишает всякого желания действовать.

Как знать, может, само промедление его тоже влияет на течение событий. Он ветка, оторвавшаяся от дерева и упавшая в бурный поток времени. Ему только кажется, что путь его направлен последовательно прямо! Кто знает, чья рука выловит из воды прибившийся к берегу прутик, и кто пойдёт, помахивая им и отгоняя комаров, вверх по течению реки, чтобы небрежно выбросить находку! Может, птица подхватит его когтями, ошибочно приняв за рыбу — пронесёт и кинет! Может, попадётся он потом в рыбацкие сети, будет вынут, брошен на берегу, и снова какая-то неугомонная сила потащит его куда-то, чтобы неведомым образом потом снова вернуть в поток времени! Нет, больше он в прошлое не ходок! Нечего ему там делать, ведь кристаллы из Дерн-Хорасада он забрал, а больше нет причины забираться далеко назад. И, если вдруг случится так, что его опять туда забросит, он не будет предпринимать там ничего, а просто подождёт возвращения в настоящее.

Эта мысль принесла облегчение, а вместе с тем пришло решение начать немедленные поиски кристаллов. Полно миров, где его ждут эльфийские осколки, а то, что происходит в них, не имеет отношения к событиям на Селембрис.

Воспрянув от своих тяжёлых переживаний, Лён немедленно начал собираться в путь. Для начала надо переправить в подземный мир те два камешка, что хранятся у него в тайной комнате. Дворец Рагноу куда надёжнее дивоярского дома. Сигнал от входа прервал его мысли — кто-то искал с ним встречи.

"Наверно, опять Энина", — подумал Лён с неудовольствием, представив себе, какая сейчас разыграется сцена. Ведь он по возвращении не встретился с целительницей и не передал ей слова Пафа. А девушка наверняка ждёт результата своей хитроумной выходки. Если это вообще её затея.

Он открыл дверь и уже думал встретиться лицом к лицу с Эниной, но к удивлению своему никого на пороге не увидел. Кто звонил и почему ушёл? Перепутал дома? Или это шутка?

Вся экипировка была уже при нём — полная готовность к дороге. Осталось только выйти и свистнуть Сияра. Поэтому Лён прикрыл дверь и протянул руку, чтобы наложить затворяющие чары. В этот момент взгляд его упал вниз — на ступени. Перед дверью лежала знакомая ему вещь: табачный кисет Магируса.

Учитель не курил табак, но вещица эта напоминала о многом — в ней хранился некогда серебряный шарик с аквамарином. Талисман, связанный с воспоминанием о возлюбленной Гонды. Этот шарик Магирус подарил Наташе, и который она отдала маленькой Кате. В этом кисете оставил Гонда свое послание для Лёна и Пафа, когда пришло время встретиться у дуба Фифендры — для встречи Дивояра. И вот теперь один взгляд на эту простую вещь, вызвал у Лёна поток тяжёлых мыслей. Он любил своего учителя и всегда доверял ему, а теперь всё изменилось: Магирус душой и сердцем предан Дивояру, для него приказ Совета равносилен приказу совести, и долг для учителя больше дружбы — вот это теперь стоит преградой между ними. И нет более прежней открытости и доверия. Последний случай в походе убедил Лёна в этом.

Он поднял вещицу с порога и ощутил в пальцах небольшую тяжесть — в кисете была спрятана серебряная табакерка: как тогда, на вершине утёса на Шеманге. Так Гонда передавал какую-то новость. Зачем оно сейчас?

"Встретимся в музее", — кратко гласила записка.

Музей монстрозоологии, в котором было столько интересных уроков. Свет притушен, потому что посетителей в этот час тут не оказалось. Просторное гулкое помещение с высоченными потолками, уставленное рядами прозрачных камер с экспонатами. У колонны с запаянным в неё чучелом сквабара ждал его Магирус.

— Я хочу тебе кое-что сказать, — сразу, без предисловий начал учитель, лишь увлёк Лёна с главного прохода в глубину колонн, где имелся вход в крыло музейного здания.

Это помещение не имело рабочих экспонатов, и было заставлено всякой всячиной: устаревшими чучелами, кипами папок, ненужной мебелью, коллекцией камней, картинных рамок — как в запаснике обычного земного музея. Туда, в глубину этого редко посещаемого музейными работниками крыла, увлёк своего ученика Магирус, и остановился в самом конце, перед складной ширмой.

— Ты помнишь зеркало, какое было у меня в замке Зоряны? — спросил Магирус сразу. — Однажды мы при тебе вызывали в нём Пафа, а потом Лембистора.

Отдёрнув ширму, учитель обнаружил перед Лёном высокий тусклый овал в обрамлении искусных розеток из аметиста.

Да, он помнил это зеркало — оно стояло в библиотеке замка Зоряны. В этом зеркале можно увидеть на Селембрис кого угодно, нужно только назвать имя. Но с возвращением Дивояра замок Магируса исчез.

— Так повелось исстари, что это зеркало используется на Селембрис только в отсутствие Дивояра — его передают магам, остающимся на Планете Эльфов, чтобы они могли надзирать за делами. А по возвращении Дивояра его снова уносят сюда, наверх. Сейчас оно не нужно, потому что у нас есть большие обзорные экраны — они дают полную картину всей Селембрис. Но у этого старого артефакта есть свои преимущества и свои недостатки. Оно может показывать то, что недоступно большим экранам — ты видел их, когда попал однажды в помещение Совета. Это зеркало показывает даже то, что скрыто под крышами, лесами, прячется в пещерах. Но оно не может показать: где именно скрывается то, что нужно. Вот это его недостаток. То есть видишь происходящее, а где именно — оно не дает знать. Вот так мы когда-то искали Пафа. И вот я не так давно заглянул в него. Ты должен знать, Лён, кого я там увидел. Я узнал, что твоя школьная подруга, которую когда-то похитил Лембистор и удерживал в Сидмуре, находится на Селембрис.

Учитель замолчал, вглядываясь в лицо своего ученика. Похоже, то, что он увидел в этом лице, его не удивило. Он чуть вздохнул и продолжал:

— Я не знаю, что тебе известно, а что — нет, но на всякий случай хочу рассказать тебе. Ты помнишь те события на Земле, в деревне Блошки, когда нашлась Книга? Тогда тебе пришлось исполнить приговор и казнить ведьму-хранительницу.

Каждое слово Магируса падало на сердце Лёну, как раскалённый свинец, и ему казалось, что вот-вот прожжёт его насквозь. Сейчас обнаружится, что дивоярцы всё давно знают о Наташе и её участии в деле пропажи книги. Не зря же Гонда тогда рассказал ему перед Жребием историю пропавшего сына Брунгильды. Зря понадеялся Лён, что дело забыто и закрыто за давностью лет!

— Тогда мы думали, что свою душу ведьма переселила в Марианну, — продолжал Магирус, — но мы ошиблись.

— Да? — выдавил через силу Лён, понимая, что надежды нет — дивоярцы всё знают.

— Я понимаю как трудно тебе это слышать. Мы проверяли, Брунгильда и я, мы оба посетили Сумрак и обследовали Марианну. Душа ведьмы поселилась не в ней. Я уверен, что для этой цели Мария избрала твою девушку — Наташу. Вот почему она здесь: ведьма передала ей свой дар.

Он молчал, ожидая дальнейших слов, как удара палаческого топора.

— И я хочу тебе сказать, — тихо продолжал Гонда, — что обнаружить Наташу здесь, на Селембрис — это дело всего лишь случая. Если я догадался посмотреть в зеркало, то и Брунгильда может догадаться. На Селембрис Наташа нигде не может быть в безопасности — зеркало достанет её везде: для него нет ни крыш, ни пещер, ни нор. А уж потом настигнуть — просто вопрос недолгого времени. Я не знаю, какой тебе дать совет, чтобы укрыть её. Но ты подумай.

С этими словами учитель отошёл, оставив Лёна одного. Несколько минут тот стоял неподвижно, ожидая, когда пройдёт дрожь в руках. Он не услышал самого страшного и не знал: известно Магирусу, что именно Наташа похитила ту книгу, а заодно и сына Брунгильды? Действительно, валькирии только догадаться поискать Наташу в зеркале, коли уж она знает, куда вселилась душа ведьмы. Как понимать поступок Магируса: учитель хотел тайком от старших дивоярцев предупредить его и спасти Наташу от возможной расправы? Или это хитрость? Ужасно, но Лён не может доверять здесь никому — страшно ошибиться.

Сейчас, когда на нём звезда магистра, он может самостоятельно пользоваться этим зеркалом — не для того ли Гонда оставил его наедине с этой вещью?

— Покажи Наташу, — шепнул он в тусклую, ничего не отражающую поверхность металла.

В тот же миг плоскость прояснилась, и в ней обнаружилась объемная, совершенно реальная картина — кажется, можно протянуть руку и коснуться тех, кто находится сейчас за тысячи миль от Дивояра, в одном из городков Бреннархайма, в скромной таверне, где слышны пьяные возгласы и ругань — посетители гуляли. Вот там, у стены, под прикрытием полутьмы, заговорщицки склонились друг к другу Лиланда и Юги Джакаджа. Она ему что-то говорит, прикрывая лицо полями широкополой шляпы, одета снова по-мужски. А он слушает с горящими глазами — чуть не лопается от восторга! Опять она плетёт свои афёры! И дурачка Джакаджу подманила!

Лён приблизил лицо к зеркалу и услышал их разговор — о, как просто, оказывается, подслушивать! Как ожидал он, Наташа опять толкает речи про книгу и про то, что дивоярец может достать её! Она там, скрыта наверху, в небесном городе, куда им обоим путь заказан, и только Румистэль свободно входит во все закоулки летающей крепости.

О, дура ж ты, Лиланда — каждым своим словом сдаешь дивоярца! Сколько времени провел тут Гонда, наблюдая за ней?! Брунгильде только глянуть, как она тут же узнает в физиономии Юги сбежавшего дружка своего Фазиско! Сложить это с тем фактом, что за прошедшие столетия остался тот неизменен, и вывод напрашивается сам собой! А уж объединить эту пару с Румистэлем проще некуда! О, конспираторы чёртовы!

— Заткнитесь, идиоты! — прошептал Лён в невидимую поверхность зеркала.

Эти двое вздрогнули и панически огляделись.

— Покиньте таверну, — продолжал он, оглядываясь с мыслью, что его кто-то может подслушивать, и всюду видя ловушки.

Замотавшись в плащ и надвинув на глаза шляпу, Наташа поспешно поднялась с места. Хорошо, что Юги не растерялся и бросил на стол пару золотых, а то бдительный хозяин тут же поднял бы тревогу. Прославленная атаманша явно теряет квалификацию опытной разведчицы — такой промах!

Первая мысль: немедленно переместиться туда, к этим двоим. Вторая: скорее спрятать их в таком месте, где за ними не смогут наблюдать дивоярцы. Тут же подоспела третья: а куда? Немедленно перебросить их в эльфийский холм, к людям Пафа? Которого не больно обманешь по поводу магических способностей Наташи? И на которую Лён надеяться не может? или запереть их в Рагноу — на сколько времени?

Другая идея: перенести их в зону наваждения, но тоже рискованно: он может не найти их там. Время в этих зонах живёт по своим законам.

Он стоял перед зеркалом, застывший, как статуя, но мысли неслись, подобно бурному потоку, перебивая друг друга, споря и опережая — как будто сознание разделилось на несколько независимых потоков. В одном русле билась тревога: за ним наблюдают, только и ждут, когда он обнаружит себя. Он перенесётся к Наташе и Юги, и к зеркалу тут же бросятся дивоярские шпионы. И тут он выдаст себя с головой. А с другой стороны: пока он тут, никто не подойдёт и не увидит того, что видит он.

Как быть, как быть?! Что сделать ему, чтобы укрыть в безопасности своих друзей и не выдать себя: чуял он, что понадобится ему ещё не раз бывать в Дивояре.

Отдельно от панической мысли пришла другая — спокойная, как будто исследовательский интерес: а точно ли, что это зеркало не может обнаружить Пафа в подземном убежище? Ведь если так, то дивоярцы давно всё знают, только зачем-то дурачат Лёна.

— Покажи мне Пафа, — шепнул он зеркалу.

От сердца сразу отлегло, и на душе несказанно полегчало, когда увидел он с торжеством, что зеркало ничего не показало! Подземный мир эльфийского холма был надёжно скрыт от дивоярцев!

— Покажи Гонду!

Учитель входит в свой дом — один. Неторопливый, задумчивый, даже печальный. Магирус точно не подглядывает за ним! Хоть на него Лён может не думать плохо и подозревать учителя во лжи! Наверно, тот в самом деле искренне хотел помочь своему бывшему ученику и даже пошёл против своих коллег-дивоярцев.

Хотел он было попросить показать Брунгильду, но тут новая мысль пришла ему в голову: такая простая! Как же он раньше-то не догадался!!

— Зеркало, покажи мне места, где спрятаны кристаллы, которые собрали Финист, Елисей и Гедрикс!

То, что увидел он, его потрясло: зеркало показало ему потайную комнату в его дивоярском жилище! Так легко проникнуть туда постороннему взгляду! А он-то думал, что его секреты надёжно упрятаны! Там он оставлял свои магические сокровища и эльфийские кристаллы! Если кто-то до сих пор их не тронул, то это вообще лишь вопрос случая! Но если зеркало не показало места, где предки спрятали найденные кристаллы, то, наверно, потому, что они спрятаны в других мирах. Выходит, оно действует только в пределах Селембрис?

Так думал он, стоя неподвижно перед высоким овалом и не решаясь покинуть это место. Если бы найти способ спрятать это зеркало, чтобы никто более к нему не подходил. Или выключить его. Но как сделать это, Лён не знал.

Итак, остался единственный вариант, который обещает безопасность: перенести Наташу и Юги куда-нибудь в прошлое. Туда, где его подругу искать никто не будет, поскольку её тогда ещё не было. Таким же образом он может беспрепятственно искать кристаллы, ничем не выдавая себя в настоящем и не рискуя попасться на расспросы. Здесь он будет Лёном, дивоярцем, а в прошлом — Румистэлем, искателем эльфийских осколков.

— Зеркало, покажи мне Гедрикса! — наугад попросил он.

Молчание. Нет никакого Гедрикса, король-скиталец давно умер.

— Покажи Елисея!

Нет никакого Елисея.

— Где Фазиско Ручеро?

Никого не показало зеркало, потому что настоящего Фазиско уже нет — остался от него призрак, который не помнит своего имени и обитает в Сумраке.

Вполне довольный результатом, он напоследок, уже просто для того, чтобы убедиться в правильности своих догадок, сказал:

— Покажи Лембистора.

Бывший демон сейчас находится вместе с сильвандирцами в эльфийском холме, так что зеркало не должно его показывать. Но случилось нечто иное.

Гладкая поверхность тут же озарилась светом, и в металлической глубине обнаружился странный силуэт. Не сразу понял Лён, что именно в нём странно, и лишь когда изображение приблизилось и увеличилось, стало объёмным, отчётливым, то обнаружилась стройная фигура в чёрном, за плечами которой явственно виднелись большие чёрные же крылья. Горбоносое, бледно-смуглое лицо с резкими чертами, насмешливые глаза и кудри цвета воронова крыла. В тот же миг признал Лён в этом необыкновенно красивом незнакомце — кого бы? Бельфегора! Образ, который принял Лембистор, когда прятался во время Жребия в школе, где учился Лён! Это точно он, только выглядит моложе и с крыльями!

— Ты звал меня, Румистэль? — вкрадчиво-мягко спросил чёрный ангел, и зрачки его вперились в самые глаза Лёна.

— Сгинь, — невольно обронил тот, и зеркало погасло.

Что за сумасшествие? Как следует понимать это? Искать немедленно Лембистора и спрашивать, кем именно представился он? Среди всех обманов, которые он посмел проделать над своим недругом, этот самый дерзкий, потому что Лён явственно почувствовал огромную силу, исходящую от крылатого. Но какова она — не понял. Где оно сейчас, это таинственное существо, и какое имеет отношение к Румистэлю?

Последнее испытание зеркала.

— П-покажи мне Румистэля.

Окно-витраж в потайной комнате его дивоярского жилища.

Ещё долго он стоял неподвижно перед таинственным овальным зеркалом в закрытом от посетителей крыле дивоярского музея. То, что открылось, благодаря случаю, повергло Лёна в состояние полного отупения. Сказать, что он был растерян и ошеломлен — значит, ничего не сказать. Он чувствовал себя, как человек, который вслепую складывает сложную мозаику и не может понять не только всей картины, но даже и частей её. Загадки множились и множились, и цельная картина не только не складывалась, а даже ещё более дробилась. Чувствовал он, догадывался, что за этими деталями таилась какая-то совершенно невероятная, невообразимая истина, объединяющая собой все известные ему события, включающая в себя всё то, что до сих пор ничем не объяснялось, а также то, что ещё оставалось за пределами его осведомлённости. И — ужас! — чувствовал, что этих тёмных пятен на самом деле гораздо больше, чем мог он себе представить!

Но что же делать? Что делать прямо сейчас? Не может он так стоять вечность — нужно принять решение и действовать.

Он потёр лоб, вспоминая, из-за чего вообще оказался у этого зеркала, и что его совсем недавно привело в паническое состояние. Ах, да! Наташа и Юги Джакаджа! Вот эти двое его слабое место. Он должен где-то их спрятать, чтобы до них не добрались дивоярцы. И, кажется, он принял решение отправить их в прошлое.

По желанию Лёна зеркало вновь показало ему этих двоих. Скрывая лица под низко надвинутыми шляпами, они молча пробирались тёмными переулками портового города — наверно, искали убежище. Не думая, что делает, Лён шагнул к ним прямо сквозь зеркало — откуда только в нём взялась уверенность, что зеркало является порталом, таким же, как его маленькое эльфийское зеркальце? Но твёрдая металлическая поверхность не препятствовала ему и приняла его в себя. И в следующий миг...

...в следующий миг они выехали на мостик через речку, какая обычно служит границей зачарованных земель. Сияр остановился, чувствуя состояние хозяина — дивоярец был задумчив, как будто что-то забыл.

— Послушай, я хотел спросить! — вывел его из этого состояния глубоко внутреннего погружения голос товарища.

— Да? — молодой человек с длинными волосами несколько необычного цвета — светлого терракота — очнулся и поднял глаза на своего спутника: красивого брюнета с чуть приметными усиками над верхней губой.

— Скажи, зачем ты мне подсовывал того карлика? — поинтересовался тот.

Оба коня — ослепительно белый дивоярский скакун и стройный буланый жеребец — ступили с бревенчатого мостика на землю.

— Карлика? — недоумённо переспросил дивоярец, — Ты про Черномора?

— Ну да, — подтвердил друг.

— А, ну ты же знаешь! Это же зачарованные земли — тут что угодно может померещиться! На этот раз мы попали в сказку про Руслана и Людмилу.

— Это я понимаю, — возразил спутник, — Зона включила меня в образ Ратмира, а ты волшебник — ты оставался сам собой.

— Да, да... — не слишком уверенно отозвался дивоярец.

— Но зачем ты мне этого карлика хотел вручить? Зачем он мне нужен?

Светловолосый остановился, словно сам был неприятно поражён каким-то непонятным воспоминанием.

— Ты знаешь, я ведь тоже не всегда остаюсь сам собой, — признался он, — На этот раз на меня нашло наваждение. Мне чудилось, что я был кем-то другим.

— Так ты не знаешь, зачем подсовывал мне этого карлика? — удивился товарищ.

— Нет, не знаю!

Брюнет некоторое время смотрел на приятеля, как будто пытался понять: шутит тот или говорит серьёзно. Потом не выдержал и фыркнул. После чего уже откровенно расхохотался:

— А ведь как вручал мне его! Прямо настаивал: бери, бери! Мол, не знаю, зачем, но должен взять! Ну скажи, зачем мне нужен был этот уродец? Что я его — ха-ха-ха! — на палку должен посадить и носить с собой?!

— Ксиндара, отвали! — раздосадовал дивоярец, но потом не выдержал и тоже засмеялся:

— Ну, крыша съехала, говорю тебе!

Так смеясь, они поехали прочь от мостика, как будто хотели забыть те странные приключения, которые случились с ними в зачарованной зоне.

— Да, а ты помнишь, что мне там сказал перед выходом? — напомнил дивоярцу спутник, — Ты мне заявил, что я должен там остаться, потому что я персонаж этой сказки, а ты волшебник из внешнего мира!

— О! — совсем огорчился тот, — Вот это было бы скверно! Если бы ты меня послушался, то в самом деле остался бы там в качестве Ратмира. И вот бы я замучился искать тебя там. Я, между прочим, таким вот образом терял друзей в зонах наваждения.

— Ну ладно, хорошо, что я твоим советам мало внемлю, — утешил его приятель — таким тоном, что оба тут же опять расхохотались.

— Ладно, забыли, — наконец, угомонился Лавар, — У тебя, ведь, кажется, намечен путь? Или тоже забыл?

— Нет, не забыл. Я направляюсь к Наганатчиме — там, на вершине трёх окаменевших великанов находится вещь, которую я намереваюсь забрать.

— А, да, помню я таинственные намёки, которые ты подавал, пока мы с тобой мотались по сказке. Я знаю: ты выполняешь некий долг, который тебе достался от твоих предков. В этом утомительном деле ты собираешься провести весь остаток жизни. Вот отчего так трагически звучал твой голос, когда ты не знал, кто скрыт под обликом Ратмира. Выглядело очень эпатажно: ты мастер театрального эффекта, мой друг.

— Ксиндара, брось смеяться, — серьёзно отозвался тот, — мне самому странно, что я попал под влияние зачарованных земель. Такое дело происходит в одном случае: когда сам с собой встречаешься в одной и той же истории. То есть, в эту сказку я уже когда-то заходил. А я не понимаю: когда именно.

— Но ты был Румистэлем! — возразил товарищ, — Ты уже говорил, что иногда как будто переносишься в другую личность — таинственного эльфийского принца — и как бы проживаешь эпизоды из его жизни.

— Нет, там был ещё кто-то, — помолчав, ответил дивоярец. — К погружениям в Румистэля я уже привык. Но этот совсем другой. Он тоже дивоярец и тоже собирает кристаллы.

— Наверно, это один из твоих предков — они же иногда приходят к тебе через родовую память.

— Н-нет, я его не видел на бесконечной Дороге, — покачал головой волшебник. — И вообще, я как бы ощущал себя им. Представь, он из того же мира, в котором родился я. Но родился в другом месте, даже в другой стране. Эта страна называется Россия.

— Я не знаю географии твоей родной планеты, — улыбнулся Ксиндара.

— Откуда тебе знать — ты родился за семьсот лет до него! Но этот парень жил в странное время — насколько я понял, уже в начале двадцать первого века! Ты бы видел его воспоминания о земном мире!

— Расскажи! — загорелся друг.

Дивоярец покачал головой:

— Пересказать невозможно — для этого просто слов нет. В его время появились такие удивительные машины.

— Ты мне рассказывал про самоходные повозки в твоём мире.

— Нет, это не то, — дивоярец пошевелил пальцами, как будто отыскивая слова.

— Неужели это удивительнее тех эльфийских летающих лодок, про которые ты рассказывал? — изумлённо заглянул ему в глаза Ксиндара.

— Ну что ты! Нет, конечно! Сравнить нельзя! Я просто хотел сказать, как много изменилось с тридцатых годов, когда я ушёл с земли сюда, на Селембрис. И стал дивоярцем. Тогда, в годы второй мировой, когда весь мир был готов втянуться в страшную всеобщую войну. Когда по приказу Муссолини каждого юнца, едва достигшего шестнадцати лет, посылали в империалистическую бойню. Я бы тогда тоже погиб в окопах, если бы меня не отыскал и не спас Магирус Гонда. И странно, тогда Россия называлась Советами. Неужели за несколько десятков лет сменилось название такой старой страны? Или она была поделена союзниками? Нет, его память не сказала об этом.

— А как его звали? — поинтересовался Лавар.

— Этого русского? Его имя: Лён.

— Да, всё это странно, — подумав, обронил брюнет, — как думаешь, Лино, не пора сделать привал перед дорогой на Наганатчиму?

— Стоит перекусить после такого перехода, — согласился Лино Линарри, доставая из дорожной сумы эльфийскую скатерть-самобранку.

ГЛАВА 13

Ночная темень плотно охватила землю. Вековые леса, нехоженые места — кроме той узкой тропки, что вела от зачарованных земель. Два путника устроились по-походному, без всяких излишеств — сразу видно, что люди к путешествиям привычные. Догорал небольшой костерок, по обе стороны от которого устроились попутчики на походных одеялах, вместо подушек — сёдла. Хорошо, что вечер тих, и погода тепла — бывают такие погоды в преддверии мая.

Обоим не спалось — даром, что утром придётся вставать чуть засветло. Лавар Ксиндара беспокойно оглядывался и прислушивался, словно его тревожили звуки ночного леса. А дивоярец как будто ничего не замечал, лишь заворожено смотрел в угасающий огонь.

— Смотрю я, что-то ты печален, — заметил товарищ, — всё время, что ты говорил про Наганатчиму, в глазах твоих появлялось странное выражение. С чем связано это? С каким-нибудь воспоминанием? Я слышал, истории эльфийских кристаллов нередко бывают трагическими.

— Да, ты прав, — после недолгого молчания проронил Линарри, — это печальная история. Но самое скверное то, что истоков её я не понимаю.

Поскольку Ксиндара был терпелив и не принялся усиленно расспрашивать товарища о его тайне, тот сам не заметил как разговорился и поведал другу одну странную историю, в которую его занесла судьба.

— Я говорил тебе уже, что иногда по непонятным стечениям обстоятельств меня заносит в далёкое прошлое, где я оказываюсь не собой, а совсем другим человеком. Если его вообще можно назвать человеком, ибо, как я понял, Румистэль — эльф. Один из представителей странного и таинственного исчезнувшего народа, создателей мира Селембрис и других миров. Куда они ушли, и почему — по-прежнему для меня тайна, и моя память молчит о том, когда я обращаюсь в этот давно ушедший из этого мира образ. Даже в том далёком времени, куда меня переносит порой весенний полёт, я понимаю, что на Селембрис эльфов уже нет. По какой же причине задержались на ней эти двое, которые есть муж и жена — Румистэль и Нияналь? Нет на это ответа, и память Румистэля молчит о том. Он приходит к Ниянали лунными весенними ночами, когда восхитительно цветёт её волшебный сад, и время не властно над этой волшебной долиной, где стоит их вечный замок. Как-то в нынешнем времени я сумел отыскать ту долину и нашёл место, где был их дом — там нынче царит запустение. Дикие розы заполонили всю долину, и колючие лианы сделали подходы к руинам замка непреодолимыми. Я был там вместе с Румистэлем, если не сказать, что был там я сам, когда превращался в этого эльфийского принца. Но ничего не понял: память этого вечного бродяги не делилась со мной его прошлым. В одно из посещений Румистэль узнал, что у него родились две дочери. Но он не может оставаться подле жены долго — его всё время что-то манило, какие-то дела. Удивительно терпелива была к нему Нияналь и смотрела на все чудачества мужа с печальной снисходительностью — как будто давно, уже многие века привыкла к его отлучкам. В одну майскую ночь он опять прибыл к своей принцессе, и узнал такую новость: его дочерям судьбой была обещана скорая погибель. Эльфийка употребила всю свою магию, чтобы расстроить план Судьбы, но оказалось, что именно этот её шаг был роковым: она не предотвратила приговор, а как раз наоборот — сама его исполнила. Тогда она сама разрушила свой вечный дом и отправилась в длительное странствие. Всё дело в том, что я сам когда-то рассказал ей о том, что встретил в одном из своих путешествий девушку-эльфийку, которую звали странным именем Пипиха. Несколько раз она попадалась мне на моих путях. Первый раз я узнал о ней от бродячих артистов — вот они-то и рассказали мне о том, что на вершине Наганатчимы спрятан один из волшебных кристаллов, пленницей которого добровольно и по непонятной никому причине стала Пипиха. Мой путь ещё раз пересёкся с ней, когда я попал в закрытую область Дерн-Хорасада. Потом я ещё раз услышал о ней слухи, когда она предупредила регента Дерн-Хорасада о том, что к ним придёт Румистэль и заберёт клад, оставленный королём Гедриксом, который построил тот великий город. Вот об этой девушке и её непонятных мытарствах я рассказал однажды Ниянали. Не думал я, что она поймёт это по-своему. Моя жена сама приняла решение и сама взялась его исполнить — она покинула свой дом и отправилась на поиски Пипихи. Зачем — не знаю. И только потом я понял, что Пипиха — это была она сама, моя Нияналь. Меня носило на моих путях, пока я собирал кристаллы, и порой забрасывало в прошлое. Я двигался назад, а она шла вперёд, и мы встречались на пересечениях времени. В какие несчастья её заносило, какие страдания она приняла на своем пути — знаю лишь отчасти. Ибо видел я её в городе Дюренвале, когда после пыток её вели на казнь. Тогда мне удалось её отбить, но она снова покинула меня, сказав на прощание лишь два слова: холодное сердце. И я не понимал тогда, что это значит. Она была та самая Пипиха, которую подобрали бродячие артисты, когда нашли её умирающей у дороги. Тогда я встретил её в первый раз, а для неё это была последняя встреча с Румистэлем. В те дни я не понимал эту обречённость в её глазах, а она шла к месту последнего успокоения. Что тому причина — не знаю, но только было тогда у меня такое чувство, словно она меня простила. За что, почему — тогда мне это было невдомёк, потому что я ничего тогда не знал о Ниянали и ещё ни разу не был Румистэлем. Мне кажется, она что-то важное знала обо мне и не захотела сказать. Помню лишь её прощальный поцелуй, в котором не было страсти, но была горечь вечной утраты. И вот теперь иду я снова к Наганатчиме, чтобы забрать кристалл, в котором нынче обитает её душа. Хочу спросить и боюсь — захочет ли ответить? А если ответит, то что я о себе услышу? Не говори мне ничего, дружище Юги — никакие слова тут не помогут.

Дивоярец умолк, лёг на спину и стал смотреть на звёзды. Ксиндара промолчал, не стал говорить, спрашивать и утешать.

Сон, как всегда, пришёл внезапно, сон о Бесконечной Дороге. Снова дивоярец идёт вдоль этого пути по бесплодной и сухой местности, ограниченной горами с двух сторон. Оглянись назад: там исток нескончаемой дороги, прямого, как стрела, пути — идёт он из узкого горла меж двух скал, смыкающихся над ним, как челюсти времени. Посмотреть вперёд — там снова узкое жерло, куда стремятся все, кто идут по нескончаемой дороге. Их много там — мужчин и женщин. Идут они, молчаливы и бесстрастны, с глазами, устремлёнными в тот узкий промежуток, куда утекает вечный путь. Как будто ждут чего-то за этой гранью. И смотрит Лино: впереди всей процессии его мать. Такой он её никогда не видел — красавица из Палермо, рыжая Тереза бледна, как мертвец и худа, как умирающий от голода человек. Дахау, будь он проклят!

— Куда ты идёшь, мама? — позвал он с обочины пути, где стоял.

— Я иду в вечность, — потусторонним голосом, не оборачиваясь на зов, ответила она, и не было в её голосе ни покоя смерти, ни страдания жизни.

Он смотрит далее, ибо процессия проходит мимо него и устремляется в проход меж гор — торжественная, молчаливая. Идут толпы людей, которых он не знает. Но вот среди пешей толпы выделяется одна фигура — некто на белом крылатом жеребце, летит в облёт идущих. Синий плащ вьётся за его плечами, как будто тут, на Бесконечной Дороге есть какой-то ветер. Это обман — ветра нет, но всадник преодолевает пространство, и воздух сопротивляется ему.

Дивоярец знает кого видит: в лазоревых доспехах, в крылатом шлеме мчит мимо рыцарь-лебедь — Лоэнгрин. Мифический персонаж земных легенд, здесь он реален. Жил некогда, много веков назад на Селембрис этот таинственный герой, о происхождении которого пели барды. Одни говорили, что он сын самого Парсифаля, рыцаря Круглого стола. Другие говорили, что принесли его матери девы воздуха, и является он сыном восточного ветра и оттого так неуловим и непостоянен.

— Здравствуй, Лоэнгрин, — говорит Лино всаднику в голубом.

— Здравствуй, Румистэль, — ничему не удивляясь, произносит рыцарь. И быстрый конь его уносит. Дивоярская звезда блеснула на его груди — знак посвящения в магистры небесного города магов.

Смотрит Румистэль дальше и видит приближение второго всадника, на красном коне страшного вида — алые доспехи на воине, высокая шапка с платом, весь он как будто огнём объят. Вот близится, и видны становятся черты его — миндалевидные глаза горят, как пламя, и бронзовое лицо его дышит жаром.

— Здравствуй, Яхонт, — говорит дивоярец.

— Здравствуй, Румистэль, — кивает огненный всадник и уносится к воротам вечности.

Что там, за узкой горной горловиной? Стремится Лино туда, летит по воздуху, но лишь подлетает ближе, как вспыхивает свет и поглощает всё.

* * *

Дикая местность, в которой не селятся люди — здесь обитает древнее чудо Селембрис: лесным, чащобным, болотным духам принадлежит эта земля, и страшно тут, как в преддверии преисподней. Край мира, говорят, лежит далее, за неприступными горами — там начинаются владения вечной мглы, там теряет свой ход время и растворяется пространство. Там вход в мир вечной ночи, густая, непроницаемая тьма лимба. Там обитают проклятые души, которым нет прощения за злые деяния их. Лимб — обратный знак вечности — ничто.

Этими мрачными путями едут двое, отважившиеся забраться сюда, где люди не живут. Редкий человек решится проникнуть в это преддверие могильного мрака — здесь легко утратить разум и забыть самого себя — давит, давит что-то, гнетёт к земле. Страшно путнику, и видит он в густом тумане, стелящемся по сухой земле, призраки своих былых неправедных дел. Из живых тварей только воронам тут привольно, оттого летают в небе огромные их стаи и пророчат хриплыми своими голосами беду — только этот шум и нарушает молчание этих земель.

Наганатчима, древние, как сама Селембрис, великаны — ушли в землю, которая не может держать их тяжести. Погружены в почву до подбородков, и бороды их срослись с травой. Обросли сухими лишайниками их шлемы, сомкнутые затылками, как будто так и заснули великаны Наганатчима, охраняя землю. Заснули и окаменели. Нанесло на их макушки ветрами землю, засорило семенами трав. Моховые бороды свисают с ободьев шлемов, как зелёно-седые волосы, и вороны вьют гнёзда в мохнатых бровях навеки уснувших великанов. Но только приложи ухо к земле, задержи дыхание и вслушайся: уловишь долгий, глухой рокот, как будто далёкий вой ветра в диких горах — это дыхание Наганатчимы. Вдох, длящийся века, и выдох — столетия. Холодное дыхание их как будто выносит в воздух мертвенный дух лимба, оттого царит в том краю вечная осень и туманное безмолвие. Но говорят, что скрыто на вершине древних великанов некое сокровище, дающее могущество и власть — вот за чем стремятся в это страшное место иные люди, любители рискнуть. Но даже если кто преодолеет жуткую дорогу, не напугается призраков и умертвий, то ждёт его самое тяжёлое испытание. Взобраться на вершину Наганатчимы сам человек не может, потому что погубят его и сведут с ума страшные видения, и останется он лежать у подножия горы — в корм воронам. Много, много костей вокруг Наганатчимы. Лежат они, ни ветром не обдуваемые, ни дождём не омываемые, пока земля сама не поглотит их.

Кто и когда проточил нору в каменной голове — неведомо. Кто знает, какие чудные существа живут в волшебной стране. Говорят, есть такой ход через ухо спящего великана — прямо на вершину. Там, прямо середь трёх великанских макушек, стоит малый курган, сложенный из камней — с земли его не видать. А под камнями спрятан волшебный кристалл, дающий всё, чего только можно пожелать. Если кто сумеет взойти туда и забрать этот кристалл, тому, говорят, нет ни в чем преграды — любое желание исполнится. Ибо камень этот называется Исполнение Желаний.

Интересный попутчик Лавар Ксиндара — своеобразный ум у него: живой, насмешливый, наблюдательный. Так получилось, что не нашёл он в жизни своего места — беспокойный характер не давал ему осесть на каком-нибудь месте и заняться прибыльным делом. Оставил он отчий дом и ушёл скитаться в поисках приключений. Искал всё какое-то чудо, по его словам — судьбу. А в чем она, эта судьба — не знает. Только он недоучка — выгнали его из младшей школы волшебства. Не пришёлся он по вкусу учителю-дивоярцу. То ли почтительности не хватало, то ли шуточки его надоели, то ли натворил его, а сознаваться не желает. По всему выходило, что изгнание из школы не особенно печалило этого молодого пройдоху — он сам себе с усами, своим умом желает жить, а не прислуживать на скучной дивоярской службе. Это когда ещё до хороших чинов дойдёшь — сколько времени пройдёт! Нет, он не как другие, умнее оказался: не старался показывать свое умение наставнику. А то ведь есть у дивоярцев такое дело: если кто им неугоден, а способностями не обделён, они его могут и лишить таких сил.

— Никогда о таком не слышал, — удивляется дивоярец.

— А ты, наверно, ещё не дослужил до того, чтобы о таком слышать, — с нахальной небрежностью отвечает Лавар.

Он знает, что может себе позволить такой тон, потому что приятель его — Лино Линарри — сам кое в чём лукавит перед своими небесными начальниками. Между службами он тайком слоняется по Селембрис и отыскивает волшебные кристаллы. Вот и сейчас, когда они покинули зону наваждения, побывав в одной занятной истории, Линарри наверняка отыскал ещё один кристалл — не зря же он мечом там шарил.

— Как ты узнаешь, где они спрятаны? — спрашивает Ксиндара, удивляясь уверенности, с которой дивоярец направлялся к каждому месту.

— Мне показывает мой меч, — отвечает тот, — но тебе не советую его касаться, иначе рискуешь угодить в лимб. Этот меч предназначен только для потомков короля Гедрикса, который построил город Дерн-Хорасад. Этот наследник древней эльфийской крови, как и его прямые потомки, одни лишь могут без вреда для себя касаться как меча, так и кристаллов. А тебе не советую — страшная участь ждёт того, кто рискнёт сделать это. Он становится пленником кристалла навечно. Навечно — подумай! Ибо я знаю мысли, которые ты вынашиваешь в своей голове.

— И нет освобождения?! — потрясённо спрашивает Ксиндара.

— Не знаю, — покачал головой дивоярец, — таких кристаллов с жильцами у меня уже немало. И я не знаю, что с ними дальше будет.

— Где же ты их прячешь? — изумляется приятель.

— Э-ээ, — насмешливо тянет Лино, искоса бросая взгляд на своего не в меру любопытного попутчика.

— Ах, да — забыл! — отмахивается тот, — Мне их нельзя касаться — зачем же зря интересоваться!

Как бы ни было там, прибыли они к подножию таинственной горы, к которой нет троп. По солнцу узнать то место невозможно, потому что вечно затянуто хмурыми тучами небо. По той же причине и по звёздам нельзя узнать где какие стороны света. Путей человеческих сюда нет.

Невысока гора, но торчит посреди пустынной местности, покрытой чахлой травой, кочками да лишайниками. Мрачные еловые леса далеко отступили от Наганатчимы, и болота кругом окружают это неприветливое место. Вязнет звук и глохнет голос в неподвижном воздухе. И кажется, дыхание спирает в горле. Оттого замолкает разговор двоих друзей, и лишь оглядываются оба.

Лино смотрит как будто вспоминает: связано это место в его памяти с какими-то событиями. И, видимо, печальна эта память, потому что тоска видна в глазах молодого дивоярца.

Вот эти три головы, которые ему казались сказкой, привидевшейся в погружениях Жребия. Если не присматриваться, кажется эта массивная гора, обросшая травой, кустарником и мхом, естественным образованием. Но если всмотреться, то видны широкие носы, ушедшие в землю, брови и закрытые глаза. Вон под теми свисающими густыми вьюнами скрыт тайный лаз наверх — к вершине.

— Жди здесь, Ксиндара, — обронил Линарри, — не приближайся к горе.

А сам отступил чуть в сторону, резко крутанулся вокруг себя и в тот же миг обратился в птицу — резвый сокол взмыл в серое небо и, тяжело взмахивая крыльями в неподвижном воздухе, пошёл на вершину.

Едва птица очутилась посреди плешивой макушки Наганатчимы, она снова превратилась в человека, и вот дивоярец стоит перед невысоким курганом, сложенным из камней. Кто и когда натаскал сюда эти валуны? Зачем сложил горкой? Надо раскатать ему эту горку, чтобы добыть кристалл, в котором нашла свое упокоение эльфийская принцесса. Вот где мы встретились с тобой, Нияналь. Зачем этот твой долгий путь сквозь века и страны? Чего ты искала, милая? Нашла ли? Неужели это заключение в кристалле есть всё, что ты хотела? Или это жест отчаяния и разрушение всех надежд?

Откатывает Лино один валун за другим — где руками, где словом. И вот раскатал последний слой — самый нижний. Тогда открылась его глазам малая ниша, в которой лежал крохотный осколок, один из многих, которые он собирал уже не первый год. Но что это? В глазах дивоярца удивление: он выхватывает кристалл и изумлённо рассматривает яркую искорку в своей ладони.

— Зелёный! — шепчет Лино.

Кристалл пуст! Что произошло? Неужели Пипиха не окончила свою жизнь таким ужасным способом?!

Стоит в одиночестве далеко в стороне от горы Лавар Ксиндара и ждёт товарища — когда тот вернётся со своим кристаллом. Печать озабоченности лежит на лице юноши и смахивает он ладонью что-то с лица, трёт глаза — как будто сам не замечает своих движений. Ему явно не по себе — наверно, такое действие оказывает на человека близость каменных великанов. Кажется, сам воздух тяжёл и неподвижен, липнет к лицу, как невидимая паутина.

Непонятно откуда взялся рядом дивоярец — как будто вынырнул из ниоткуда — это такое свойство у волшебников: они с лёгкостью переносятся сквозь пространство.

Крылатый Сияр даже не встрепенулся, когда рядом возник его хозяин, а конь Ксиндары жалобно застонал, как будто испытывал сильный страх.

— Поехали отсюда, Лавар, — сказал волшебник.

— Мне не по себе, — ответил тот, — как будто призраки какие кружат вокруг меня и чудится мне что-то.

— Да, это место навевает дурноту, — согласился Лино.

— Нет, мне не плохо. Я просто как будто что-то вижу, — возразил попутчик, — как будто это было со мной, но я не помню — где и когда.

— Поверь, ты испытываешь то, что испытал бы всякий человек, очутись он здесь. Не зря же я тебе сказал не приближаться к горе — с каждым щагом действие древней магии усиливается.

Оба сели на своих коней и поскорее отправились прочь от мрачного колдовского места.

Вечером того же дня, когда остановились они на привал, снова пошёл разговор о Наганатчиме. Дивоярец явно был не в себе, что-то всё время мучило его, какая-то мысль не давала покою. Так разговор опять вернулся к таинственным каменным великанам.

— Расказывали мне некие бродячие циркачи про то как отвезли они Пипиху в последний путь — как она сама того пожелала. За то обещала она им указать место клада. На том месте они её и оставили, а в гору она пошла уже сама. Думал я найти её в этом кристалле, но ошибся. Кристалл пуст.

— Значит, она передумала? — оживился друг.

— Возможно, — кивнул головой дивоярец, — куда ж тогда она девалась?

Он умолк, рассеянно глядя в огонь костра — пламя всегда притягивало Лино, как будто околдовывало.

— Видение мне было в том месте, — глухо, словно пребывая в трансе, заговорил Ксиндара, тоже глядя в огонь, и дивоярец отвлёкся от своих мыслей, поднял голову и посмотрел на друга.

— Видел я как будто самого себя, но в таком странном виде: как будто я старик. И чувствую, что вид этот не мой настоящий, а наваждение, как в зачарованных землях, когда попадаешь в какую-то историю. Вижу я как будто с высоты: прибыли к трём каменным головам какие-то повозки, люди. все мужчины, и только одна женщина. Красивая, просто неземной крастоты, но печальная. Идёт она в сопровождении некоего молодца в то время как все остальные остались у кибиток. И был там ещё один человек — средних лет, чернобородый, похож на цыгана. Откуда-то я даже знаю его имя: Ганин Тотаман. Вот он идёт за этой парой, а самому страшно — как будто чувствую я его страх. И тут я ощущаю, что выхожу им навстречу, и этот предводитель шайки ждёт меня — у нас с ним договор.

Лавар замолчал. Опустив голову, как будто заснул.

— И дальше что? — полюбопытствовал Линарри.

— Дальше? — Ксиндара очнулся, — Дальше я ничего не видел. Ты спустился с горы и подошёл ко мне, а то бы я прямо с ума сошёл от этих грёз. Так явственно ощущалось всё это!

— Да, интересно... — проговорил дивоярец, укладываясь на одеяло и накрываясь плащом, — кому что видится у каменных голов.

— А знаешь кто был рядом с этой девушкой? — сверкнув глазом в свете угасающего костерка, спросил Лавар. — Это ты был, Лино! Но я не помню, чтобы мы с тобой встречались в такой обстановке.

Некоторое время дивоярец осмысливал внезапное заявление, но товарищ уже повернулся на бок и мирно задышал. Да, похоже, сильно подействовало на него путешествие к Наганатчиме — беднягу одолели такие диковинные видения! Лино точно знал, что никогда не был в таком приключении, и уж Ганина Тотамана точно помнил бы, случись им вместе побывать в том путешествии. Именно этот человек и рассказал Лино о последнем пристанище Пипихи.

Сон не спешил на выручку к уставшему от дороги дивоярцу — впору позавидовать Лавару, который всегда засыпал легко и скоро. Но нет у приятеля тех проблем, что лишали сна Лино. Лавар не дивоярец — он свободный путешественник по миру Селембрис. Он сам себе хозяин, совсем не то что небесный маг. Оно только кажется, что жизнь небесных магов сказка. На самом деле это трудная служба, и не всегда душа согласна с приказами Совета. Не зря Лино скрывал своих друзей от наблюдателей Дивояра: Лавар Ксиндара был косвенно причастен к пропаже одной волшебной книги. Но украла эту книгу старая приятельница Лино — рыжая ирландская ведьма Лиланда. И так все время получалось, что пути её и Лино пересекались.

Оба из земного мира, они встретились в разгар второй мирой войны, когда громадное количество народу было загублено в националистической бойне. Увидели друг друга в кошмарном водовороте военных событий и узнали сразу — как будто что-то столкнуло их. Маг почуял мага. Рыжеволосая девчонка обладала до невозможности авантюрным характером: она служила в разведке маки и выведывала у немецких офицеров сведения самым идиотским образом: опаивая их и соблазняя. На самом деле ей свойственна особая магия наваждения, какой обладают ирландские потомственные ведьмы. Тогда Лино сумел уговорить её покинуть этот мир и перенёс Лиланду в Селембрис. Но и тут проявился её неугомонный характер: она начала охоту за "Гениус Алама" — книгой, которую Дивояр потерял много лет назад, и которую Лино случайно обнаружил в земном мире. И вот выяснился странный круговорот событий, в которых они оказались завязаны втроем: Лино Линарри, Лавар Ксиндара и Лиланда.

Поиски кристаллов заносили Лино в разные миры и разные времена — не знает он чем управлялся перенос во времени, но стоило ему пожелать как через некоторое время его выносило туда, куда ему было нужно. Именно это бесконтрольное блуждание по времени и породило множество парадоксов. Так похитительницей дивоярской книги оказалась ведьма Лиланда. Она её украла и перенесла в глухое место на земле, у себя на родине — в некую ирландскую деревушку. Спрятать-то спрятала, а воспользоваться не смогла. Потому что не знала, что вместе с Лино побывала в далёком прошлом. Только по прошествии тысячи лет удалось добыть эту книгу, что и сопровождалось множеством драматических событий и кое-кому поломало судьбу.

Думал он и о своём друге, которого тоже спрятал подальше от глаз дивоярцев — Алае Сильванджи. Столько лет провели они вместе в приключениях, столько перевидали, и Лино подумать не мог, что его товарищ по волшебной школе окажется потомком королевской династии, самой настоящей! А в результате пришлось укрыть молодого короля вместе с частью его народа в подземном убежище, которое случайно открыл Лино.

Волшебный эльфийский холм на границе королевства Сильвандир оказался внутри целой огромной страной со своими землями, морями, небом и своим солнцем. Непонятно как всё это гигантское пространство умещалось под небольшим холмом. Но каково же было изумление Линарри, когда он понял, что огромный замороженный подземный мир есть настоящее место, где некогда разыгралась древняя трагедия короля Гедрикса — сына смертного и эльфийской волшебницы, жившей некогда в хрустальном замке Рагноу в горах Кентувиор, что на севере подземного мира.

Тогда произошла страшная трагедия — погибло огромное население огромной страны размером с целую Европу — никто не выжил, кроме Гедрикса. И не потому, что случилась война, а потому что волшебница Эйчвариана, жившая в замке Рагноу, выключила весь этот подземный мир. И сделала она это потому, что больше он был ей не нужен — она добыла то, что хотела: кусок разбитого Великого Кристалла, именуемого Вечностью.

И осколки разлетелись по множеству миров — страшные эльфийские кристаллы, не предназначенные для рук обыкновенных смертных. И стали они творить зло, потому что люди не понимали как надо обращаться с ними. Лишь мужчины из рода Гедрикса, прямые потомки, обладающие магией, могли без вреда для себя касаться этих кристаллов. На что и были рождены два героя древности: рыцарь-лебедь Лоэнгрин — властитель ветров и водных стихий, и огненный князь Яхонт — проходчик по горячим демонским мирам.

Третьим и последним по предсказанию был Лино Линарри — по виду обыкновенный человек, но владеющий всеми пятью стихиями — водой, воздухом, камнем, огнём и временем. Он должен завершить подвиг предков и собрать в подземном мире все рассыпанные кристаллы. Тогда на острове Рауфнерен снова будет собран Великий Кристалл — так завещал Гедрикс. Уже много собрано: найдены сокровищницы короля-мага, принца Лоэнгрина, князя Яхонта. Осталась самая малость, и вот сейчас несёт в своей заговорённой дорожной суме Лино ещё два кристалла — один добыл он в зачарованной земле, куда ходил со своим верным товарищем Ксиндарой, а второй только что взял он на вершине Наганатчимы. Надо собрать как можно больше прежде чем снова спустится Линарри в подземный мир и отнесёт свою добычу на неприступный остров Рауфнерен, чтобы приложить кристаллы к уже собранной сокровищнице.

Многими путями прошли они с Ксиндарой, и видели немало опасностей. Но даже другу Лино не может доверять всех своих тайн. Какие миры повидали они вдвоём, какие чудеса перед ними открывались. Путешествие через Границу Миров, через лунные порталы, переходники! Сколько диковин собрали в этих путешествиях — не хуже, чем в Дивояре! Много знаний вынес Лино из своей службы в небесном городе. Побывал с разведывательным отрядом Гонды на многих планетах. Сколько раз подвергались разведчики опасности, с какими чудовищами порой сражались, и если бы не волшебный меч Джавайна, который в Дивояре звали Карателем, не миновать гибели некоторым друзьям Линарри. Если бы не твёрдая боевая выучка, которой подверг Лино его учитель Магирус Гонда, не пройти бы молодому дивоярцу тех путей, которыми ходил он в поисках кристаллов. Осталось немного, совсем немного. Ещё несколько путешествий, и он снова зажжёт Великий Кристалл.

Смежились усталые глаза Линарри, и во сне снова он увидел маму: в полумраке Сумрака, под низко нависающим небом, вечно закрытым облаками, сидела она на краю утёса и смотрела в море, где белел далёкий парус — то возвращался на своей лодке домой с уловом её муж, Франко.

* * *

Наутро едва оба поднялись с ночлега, позавтракали и двинули в путь, произошло новое событие.

День был пригожим, лето в самом разгаре. Лесная дорога вывела путников на открытое место — к родничку, бьющему из-под камней.

— Давай напоим коней да наберём воды во фляжки, — предложил дивоярец, но тут на дорогу выскочило из-за дерева чудное видение.

— Мужественные рыцари! — завопила некая встрепанная особа, возникая прямо перед мордами коней, — Окажите честь прекрасной даме! Спасите меня от ужасной опасности, ибо за мной гонятся злые люди и хотят погубить меня! Я несчастная сирота, похищенная из родительского дома и брошенная в жестокий мир на страдание и мучение!

Дама была дивно хороша: похоже, она побывала в каком-то приключении, потому что дорогое платье зелёного бархата, что было на ней, оказалось порядком растерзанным, как будто за дамой гнались собаки. Прическа тоже пребывала в плачевном состоянии — пышные красно-рыжие волосы всклокочены, а в заколках застряла сухая трава, как будто дама спала на голой земле. Глаза же её зелёного цвета имели выражение донельзя плутовское: озорница явно знала, кого встретила на дороге.

— Привет, рыжая ведьма! — весело воскликнул Лавар Ксиндара. — Откуда, какими путями тебя к нам занесло в эту пустынную местность? Коня куда девала: съела или сам сбежал?

— Молчи, подлец, — огрызнулась дама, бросаясь к Лино.

— Прекрасный юноша! — снова завопила она, тряся его за рукав, — Не оставьте в беде благородную даму!

— Попалась на воровстве, — хладнокровно высказал Лавар новую версию.

— Кто бы говорил! — свирепо отмахнулась дама.

— Значит, была попытка снова стать принцессой, — глубокомысленно изрёк Ксиндара. — Не получилось, опять дивоярцы помешали?

— Ну что тебе на месте не сиделось? — наконец, подал признаки жизни Линарри, — Опять на авантюру повело?

— Фи! Вы не знаете, какие у меня новости! — заявила дама.

— О, представляю! — с иронией ответил Лино, потешаясь в душе над видом рыжей ведьмы — нет, её просто оставить одну нельзя, чтобы она тут же не вляпалась в новую облаву. Фантастическое невезение! Ещё бы она не охотилась за "Гениус Алама", в которой, как сама утверждала, скрыт секрет везения.

— Нет, не представляете! — горячо возразила Лиланда, от негодования тряся растрёпанной гривой, — Вот это не желаете посмотреть?

И извлекла из глубокого выреза платья сложенный лист бумаги.

"Разыскивается, — значилось на нём большими печатными буквами под литографическим изображением, — вор и мошенник Лавар Ксиндара, лет от двадцати трёх до двадцати семи, темноволосый. Обладает черной магией".

— Вот это да! — изумился Ксиндара, разглядывая свой портрет на бумаге, — И что я такого у кого украл?

— Не в этом дело, умник мой, — язвительно ответила Лиланда, — сама бумажка — фикция. Обман. Нас разыскивают совсем по другому поводу. А этот фоторобот я изъяла у одного дивоярского шпиона.

— Что изъяла? — не понял Ксиндара.

— Ай, забудь! — отмахнулась ведьма и свистнула в сторону леса: — Ко мне, Гашиш!

Дело оказалось вовсе не так забавно, как поначалу показалось. Неугомонная Лиланда, которую оставили в городе до возвращения дивоярца и его друга, ибо те обещали вернуться скоро, решила разведать обстановку и подцепила на крючок своего ведьмовского искусства некоего молодца. Решила просто так, чтобы не потерять квалификацию, поупражняться в изъятии кошелька. Вот наведя на парня чары, она выудила у него заначку и обнаружила в мешочке также любопытный документик, который и привёл её в панику. Никак не могла она ждать возвращения Линарри да ещё вместе с Лаваром — обоих могли замести ещё на подходах к городу. Пришлось бросать всё добро и тикать в чем была. Так она смотала в лес и ждала их, прячась под кронами деревьев целую неделю. Ободралась и оголодала, потому что скатёрки волшебной у неё нет.

Да, это в самом деле могло быть так, и Линарри мог лишь догадываться что оно означало. Оставалось лишь одно: отправляться наверх и попытаться выяснить ситуацию. А этих двоих пока придётся оставить тут, в лесочке, наказав не высовывать нос белым днём. Так дивоярец и поступил, оставив им волшебную скатёрку, чтобы хоть не голодали.

Была такая мысль, что не обошлось бесследно то приключение в прошлом, когда была похищена Лиландой книга "Гениус Алама" — случилось это неподалёку от барьера, который прикрывал закрытую область Дерн-Хорасада. Тогда Лино и встретил впервые Лавара Ксиндару. Служил тот в охране барьера и остался на недолгое время один, пока все остальные отправились в весенний полёт — это была своеобразная награда дивоярцев для простолюдинов, что исполняли возле барьера скучную работу. Вот тогда-то парень и попал случайно в приключение дивоярца.

В тот раз Линарри сумел проникнуть за магическое ограждение Дерн-Хорасада и наконец, мог забрать оттуда заветный каменный шар с кристаллами. Но вышло так, что надёжно спрятанное в его комнате во дворце регентов каменное хранилище кристаллов к этому моменту оказалось выкрадено! Вне себя от ярости Линарри помчался вслед за похитителем и догнал того на самой границе зоны. Не думал он, какую картину обнаружит и кто окажется тем самым обманщиком, которого дивоярец сам когда-то освободил из камня на этом самом месте. С кем путешествовал не один месяц по гибнущей области Дерн-Хорасада, кого оплакивал столько лет, кого сам погубил нечаянно, и кто по его неведению прошёл долгий и страшный путь превращения в демона-дракона Лембистора. Заклятого врага Линарри, принявшего вид самого дивоярца и сумевшего непостижимым образом снять особый наговор на комнату Лино. Юги Джакаджа его имя.

По возвращении в Дивояр Лино ждал каких-то событий. Если ищут Лиланду и Лавара, то знают ли в Совете, что он общается с этими преступниками? Надеялся он, перенеся невольно попавшего под действие его рока парня на тысячу лет вперёд, что тем самым избавил его от преследования магов — ведь имя Лавара оказалось замаранным пропажей книги — он был единственным стражем, оставшимся при дубе. Но кто иог знать, что именно Лиланда есть похитительница Книги? Вот эти загадки предстояло разрешить Линарри.

Войдя в свой дом на улице Аметистовой, он как бы очутился в фантастической сказке — как разительно отличается неприхотливый его быт там, внизу, на земле Селембрис, от его небесного жилища. Здесь царила роскошь, недоступная даже императорам. Оставив свою простую одежду, Лино переоблачился в то, что носят в Дивояре. Обошёл по привычке все помещения своего небольшого дворца и заглянул в тайную комнату. Здесь больше не хранятся эльфийские кристаллы — он их переправил в подземное жилище и сложил на острове Рауфнерен — до того момента, когда воссоединятся все триста тысяч и вновь зажжётся Вечность. Теперь это была просто его любимая комната, окнами которой служили четыре витража. Никуда не выходили эти окна — комната располагалась в самом сердце дворца, и только Лино знал их тайну.

Три из четырёх декоративных проёмов на самом деле были порталами, ведущими к местам захоронений эльфийских кристаллов. Кто их создал и когда — неизвестно, но за картиной, изображающей Гедрикса, лежал путь на планету, где король-скиталец оставил последние собранные им кристаллы — это уже после того как обнаружил он закрытым доступ к своему городу Дерн-Хорасаду. О чем и писал в своем послании потомкам. Нашёл его Лино в те дни, когда плыл чудовищным морем Неожиданностей к Дерн-Хорасаду, через множество пространственных дыр, многие миры и чудеса.

Второе окно, на котором был изображён в живых красках стекла рыцарь-лебедь Лоэнгрин, выходило в мир, где упокоился в последнем своем путешествии этот герой, всех приключений которого никто не знал. Потому что сказка содержит только малый эпизод из его долгой жизни дивоярца.

Третий — огненный князь Яхонт, с которым Лино однажды встретился в одном из своих погружений в сказочную зону. Тогда прошли они удивительные приключения, и многое из того, что знал и чем обладал теперь Линарри, было от этого удивительного потомка мира огненных духов — саламандр. Знал и его враг — Лембистор — что-то об этом, недаром рассказал однажды во время прохождения эльфийского Жребия занятную историю, которую Лино тогда принял за обыкновенную сказку: это была легенда о князе Финисте и тайне его рождения. Будто Финист был предком Яхонта.

Да, прошёл Лино сквозь все три портала и нашёл все захоронения кристаллов. Только четвёртое окно пока было недоступно — видно, не пришло его время. На нём был изображён сам эльфийский принц Румистэль. И вот что странно: чудилось Линарри в этом лице свое собственное — чем-то они были схожи. Иногда ему казалось, что он сам изображён на этом портрете.

Размышления дивоярца прервал сигнал от входной двери — кто-то пожаловал к нему в гости. Закрыв тщательно тайную комнату, Лино поспешил на выход, но никого там не обнаружил. Если кто и искал его, то себя не назвал и ушёл, не дождавшись. Подивившись такому нетерпению, дивоярец уже хотел закрыть дверь, как увидел на пороге маленький предмет. Он знал его — эта вещь была ему знакома. Кисет Магируса Гонды. Хоть магистр и не курил, но в этом маленьком замшевом мешочке он когда-то хранил свой талисман — искусно сделанный серебряный шарик с заключённым внутри аквамарином. Лино знал, что значила для учителя эта вещица — это была память о его погибшей возлюбленной — Зоряне, которая стала душой замка Гонды. В этом замке Лино со своим другом Алаем провёл несколько лет, пока они были воспитанниками магистра Гонды. Так что, этот кисет не просто так тут лежит — в этом явно есть тайный смысл.

"Встретимся в музее", — кратко гласила записка. Значит, что-то важное, если учитель прибегает к такой конспирации.

Музей монстрозоологии, любимое детище магистра Вэйвэ Валандера, преподавателя небесного Университета, экспонаты для которого Гонда и Вэйвэ собирали не одно столетие за долгий век дивоярских магов, ради чего не раз жизнями рисковали. Здесь, у колонны с чучелом сквабара, ждал Лино его любимый учитель.

— Мне надо с тобой поговорить, — сдержанно сказал Магирус, уводя ученика подальше, вглубь помещения, к закрытому от посещений крылу музея.

— Ты помнишь это зеркало? — спросил учитель минутой позже, подводя своего ученика к дальней, торцовой стене помещения, заставленного устаревшими экспонатами, старыми рамками, шкафами с книгами и прочим хламом, какими бывают полны запасники музеев. Там, за стопкой рамок, скрытое под покрывалом, стояло знакомое Лино зеркало — он помнит его с той поры как жил вместе со своим другом Алаем у волшебника Магируса. Были они тогда подростками и учились с другими учениками у дивоярского мага. Некоторые из однокашников теперь учатся в небесном Университете, и только Лино по стечению особых обстоятельств преждевременно получил диплом магистра. Да, он помнит это зеркало: оно позволяет отыскать в волшебной стране кого угодно, достаточно только представить его лицо и назвать имя.

— Несколько лет назад, когда мы отыскали книгу "Гениус Алама", — продолжал учитель, — открылись всвязи с этим некоторые факты. Тогда я не придал этому значения, а сейчас пришёл к выводу, что девушка, которая была замешана в этом деле, обманула нас — тебя и меня. Я знаю, Лино, что ты тайком переправил её на Селембрис и продолжаешь встречаться с ней. Но ты, возможно, не знаешь главного: твоя подруга вовсе не так проста и совсем не жертва в тех обстоятельствах, когда мы её спасли. Я не пришёл к окончательному выводу, но знаю, что она как-то связана с одним магом, похитившим эту книгу. Его имя Лавар Ксиндара, и похитил он её почти тысячу лет назад. Я должен бы сообщить Совету о своих открытиях, но хочу сделать это не ранее чем ты позаботишься спрятать свою девушку. Связь с Лаваром сразу поставит её в подозрение.

Поскольку молодой дивоярец молчал, не зная что ответить на такую откровенность, чтобы не сказать лишнего, магистр продолжил, простирая руку к зеркалу:

— Смотри, как просто это обнаружить. Если я догадался заглянуть в это зеркало, то и другие догадаются.

— Зеркало, покажи Лавара Ксиндару, — сказал он в тусклую металлическую поверхность, и она тут же озарилась светом.

В крупном овале показалась картина затенённого густой листвой убежища: в лесу скрывались двое, тут же неподалёку паслись под кронами деревьев два коня. Мужчина и женщина уютно устроились на траве, надёжно скрытые со всех сторон, и беспечно угощались, сидя возле накрытой скатерти. Рыжеволосая Лиланда и красивый брюнет Лавар Ксиндара. Наверняка они думали, что надёжно скрыты от поисковых экранов Дивояра, которые могут обнаружить что-то лишь на открытом месте и только днём. А вот про зеркало Лино и забыл!

— И что теперь? — потерянно спросил он, не зная, чем объяснить такой поступок учителя.

Хоть и знал он, что Магирус особо выделяет его среди своих учеников, но всё же не представлял, что преданный долгу дивоярец будет действовать как-то наперекор Совету. Но не успел Лино и подумать это, как магистр сам ответил на его мысленный вопрос.

— Тебя, наверно, удивляет мой поступок, — заговорил он, отходя от зеркала, — Я всего лишь исполнитель и должен делать то, что прикажет Совет. Но не слишком мне нравится то, что сейчас творится в Дивояре. Я уважаю Брунгильду как руководителя Совета — она много сделала с тех пор как возглавила правление Дивояра. Но её правление стало приобретать черты политической тирании — она стремится к контролю над всеми сферами жизни миров Содружества. Когда-то в давние времена идея поместить магов в каждый королевский дом казалась очень удачной, но теперь все населённые области Селембрис пронизаны сетью тайных агентов. Брунгильда ищет некие артефакты, о чем известно только членам Совета, и полагает, что ты причастен к этому. Поэтому ты, Лино, находишься под постоянным наблюдением. Ты и так слишком много загадок задаешь Совету. Ты с самого начала был загадкой, и я не спрашиваю тебя о настоящем положении вещей, поскольку подозреваю, что ты мне не скажешь правды. Возможно, у тебя на это есть причина. Ведь меч твой называется Каратель. Совет тщательно расследует всё, что связано с этим мечом и его обладателем, потому что этот меч не раз уже появлялся в течение веков в жизни Дивояра.

Лино продолжал молчать, а сам лихорадочно соображал, прокручивая в памяти разные события: где и в чем он выдал себя. Не зря он так осторожничал и опасался наблюдения, и оказалось, не ошибся. Властная и авторитетная глава дивоярского Совета, валькирия Брунгильда прибыла на Селембрис вместе с небесным городом.

Помнил он её молодую — было это в одно из путешествий в прошлое, вернулся он к тому времени, когда область Дерн-Хорасада была взята в окружение — всеми силами жители Селембрис и небесные маги сдерживали прорыв враждебной нечисти. Никто не знал, что причиной этого невиданного нашествия послужил другой визит Лино в прошлое Планеты Эльфов. Тогда архимагом Дивояра был Корс Филфхариан, а его ближайшими помощниками — валькирия Брунгильда и молодой маг Вольт Громур. Ей прочили пост следующего архимага, и вот она тут — на этой должности, верховный руководитель Дивояра. А Вольт понижен в ранге за то, что в свое время не сумел уследить за книгой "Гениус Алама". Он не отправился в плавание по мирам Содружества, а остался на Селембрис в качестве учителя лесной школы — воспитывал малышню, отбирал юные таланты. И вот теперь Лино снова увидел ту бесстрашную воительницу, которую помнил по защите Дерн-Хорасада — прошла почти тысяча лет, и Брунгильда стала иная. Теперь это жёсткий администратор, доводящий власть Дивояра на подвластных ему мирах до тоталитаризма. Многоходовой просчет вариантов, выверенная тактика действий, настоящий талант стратега, создание налаженной сети наблюдателей, фискальная система, дисциплина, создание действенной воспитательной системы — всё это характеризует Брунгильду как руководителя. Жаль, что планы Лино идут вразрез с её интересами.

Магирус ушёл, оставив своего ученика наедине с таинственным зеркалом, и тот задумался, глядя как двое его друзей беспечно болтают, думая, что никто их не может обнаружить в этом укрытии. Что делать и как быть? Прав Магирус: если он догадался заглянуть в волшебное зеркало, то и Брунгильда рано или поздно вспомнит о нём.

Куда девать эту злосчастную пару? Он-то думал, что надёжно спрятал их, перенеся в свое время. Тысяча лет достаточный срок, чтобы забыть о похитителе "Гениус Алама". Ну вернулась книга в Дивояр — разве не хватит? Но Брунгильде надо непременно отыскать похитителя — вот она и расслылает по шпионской сети приметы и портрет Лавара. Чистая случайность, что Лиланде удалось вовремя обнаружить слежку и добыть портрет. Но вот тогда откроется, что настоящим вором оказалась именно она, а вовсе не Лавар. Тогда и начнётся настоящая облава.

Остался один вариант: перенести их в прошлое — во время, когда Дивояр ещё не прибыл на Селембрис.

Возможно, уже сейчас за ним наблюдают — ждут, что он предпримет что-то. Может, Гонда хоть и был сам искренен — ему Лино верил — но мог не знать, что за ним тоже идёт слежка. Чего от него ждут: что он немедленно кинется за своим Сияром. А он сделает не так. Это зеркало точно такое же, как его маленькое эльфийское, через которое можно перенестись в любое место.

Собравшись с духом, Лино нырнул в прозрачный овал, и тот беспрепятственно пропустил молодого дивоярца. И в следующий миг...

Глава 14

... снова стоял перед зеркалом, держась руками за его овальную раму, как будто никуда не уходил. Как оглушённый, пытался он собрать в смятенном сознании мысли: что это с ним было, где он побывал и что всё это значит?

Когда Лён принял решение совершить бросок прямо через большое зеркало, он думал попасть прямо к своим друзьям, а вместо этого произошло нечто невообразимое. Как будто он побывал в варианте собственной жизни: он точно знает, что Лино Линарри, о котором Лён и понятия не имел — это он сам, но в другое время и в других обстоятельствах. Всё это уже как будто было — вот почему Лино преследовало отчетливое чувство дежавю. Об этом говорил и Лавар Ксиндара! Он и Лёну об этом говорил!

Это было, но в несколько ином варианте?! Те же люди, старые знакомцы, но как-то иначе! Брунгильда — архимаг Дивояра! Никакого сына Фазиско Ручеро — об этом говорила остаточная память Лино Линарри, двойника Лёна, который тоже был аватаром Румистэля — во времени! Он тоже встречался с Нияналью и тоже имел от неё детей! Дубовый лист, что происходит?!! Может, он попал в параллельное пространство, где обитает его двойник — нечто подобное, кажется, уже было.

Как-то во время Жребия он угодил в мир, странно похожий на его родную Землю, хотя планета и называлась иначе — Суммара. Думал он тогда, что юная Леночка, родившаяся в городе с названием, похожим на его родной, есть его физический двойник, только в иной ипостаси — женской. Может, существует целая ветвь родственных миров, в которых лишь меняются детали по мере удаления от первоисточника. Может, Земля не исходник, а такая же бусина в цепи вариативных миров! Может, он сам и иных обличьях ведёт свой нескончаемый поиск эльфийских кристаллов — и к чему всё это?

Он стоял неподвижно, держась руками за раму зеркала, и как будто пристально и напряжённо вглядывался в непрозрачную металлическую поверхность. На самом деле мысли Лёна словно разрывали ему мозг. Он вспоминал всё, что промелькнуло лентой перед его внутренним взором — как будто враз воспринял весь объем памяти Лино. И не всё в их жизни совпадало — иначе шли знакомые события.

Лавар Ксиндара — вот что поразило Лёна. Старый друг, под личиной которого скрывался Лембистор. Его встретил Лён во время путешествия в область Дерн-Хорасада, а Лино встретил там... Юги Джакаджу! Всё то, что помнит Лён как приключения с Лаваром у Лино были с Юги! И наоборот — у сторожевого дуба, где встретил Лён молодого бастарда Джакаджу, Лино встретил Ксиндару! Что-то скрыто в этом — точно! Самое решение просится в мозг, но никак не дается! Неужели и Джакажда имеет какое-то отношение к Лембистору?! Вот так неспроста он попался на глаза к Лёну — как будто судьба сама привела?!! Может, он тоже бесконечно меняется от облика к облику, от имени к имени и бесконечно идёт попутно с двойниками Лёна! И Наташа-Лиланда! С ней тоже связана какая-то тайна — всё неспроста! Зачем она всё время охотится за этой злосчастной книгой, которая породила столько проблем?! Ведь говорила же, что сама не знает, как будто что-то двигает ею, заставляя совершать ошибки, и она тоже движется по кругу!

Вот сейчас самое время отыскать одного мерзавца, который прикидывается простачком, взять его за горлышко, тихонько сжать и спросить ласково: а не перечислишь ли, мой голубок, все свои личины, в которые ты наряжался? Так скорее получится, а? Но нельзя торопиться. Если он сейчас кинется в подземный мир, то может запросто выдать Пафа — от него ведь только и ждут просчетов. Не сейчас, не сейчас.

Всё так же неподвижно стоя перед зеркалом, Лён просчитывал варианты один за другим и отвергал их. Разрывался между тревожным желанием немедленно броситься спасать Лиланду (о, он уже её называет Лиландой, а не Наташей!), и в то же время думал: кто же такой Юги? И хотел, очень хотел немедленно достать Лембистора и хорошенько тряхнуть эту подлую тушку.

Лететь на Сияре? Это выдать себя. Пробраться в здание Совета и вывести скутер? Надо ждать ночи. Едва ли кто прямо после его ухода бросится к волшебному зеркалу и начнёт искать Наташу или Юги. Как ни страшно было оставлять без присмотра это зеркало, Лён всё же прикрыл его покрывалом и заставил рамами, мебелью, всяким хламом.

Если кто и следил в тот день за молодым магистром, то наверняка был разочарован: он не предпринял ничего, а тихо и спокойно отправился в свой дом на Аметистовой улице.

* * *

Тот двойник, в образе которого побывал Лён, этот Лино Линарри — события его жизни в чем-то сходны с жизнью Лёна, но несколько отличаются в деталях. Такое впечатление, что он наблюдал вариант своей собственной судьбы. Но вместе с этим изменились и судьбы тех, кого он знает. Кто был задействован в его жизни. Как будто произошла зеркальная рокировка.

Поменялись местами Лавар Ксиндара и Юги Джакаджа, и настойчиво лезла в голову мысль, что эти двое на самом деле одно и то же лицо, только в разные периоды времени — Лембистор! Но кто же остался закованным в камень на границе заколдованной области, если Джакаджа в это время был с Лёном и восседал на драконе?! Вот этот парадокс никак невозможно было разрешить. Но есть один тип, который знает ответ на этот вопрос, и этот тип сейчас вместе со всеми сильвандирцами обживает новую землю. Заперт он надёжно и никуда не денется из подземного мира. Так что с допросом пока можно подождать: навещать свою собственную волшебную страну Лён будет только с достаточным грузом эльфийских кристаллов — чтобы зря не шататься. Кто знает, какие ещё приспособления для детального наблюдения имеются в Дивояре.

Он бесцельно слонялся по своему жилищу — просто так, потому что просто требовалось движение. И очнулся только у стены, скрывающей вход в тайную комнату. Да. ведь кое-что ему досталось в память от двойника! Неужели открылся секрет витражей-окон?!! Поразительно то, что за непрозрачными стеклянными картинами как будто есть свет! Сначала он думал, что это искусственная подсветка — для красоты, это в самом деле делало картины как будто живыми и создавало впечатление окон. Но кое-что до сих пор как-то проходило мимо внимания: свет за витражами менялся! Иногда то одно, то другое окно темнело, как будто терялась подсветка, и тени перемещались по полу, как будто источник света за витражом смещался! Лён точно знал, что это не свет солнца и потому не задумывался над этим.

Войдя в комнату, он окинул взглядом портреты. Ему сразу бросилась в глаза алая фигура Финиста, как будто источающая яркий свет — настолько насыщенным было красное стекло, которым выложены доспехи огненного рыцаря. Как у живого полыхали его пламенные волосы, и так же ярки вишнёвые глаза, в упор глядящие на Лёна. В глазах то же напряжённое, зовущее выражение, с каким Финист говорил к нему в последний раз — когда время неумолимо разлучало их. Князь завещал забрать сокровища, которые собрал он за всю свою жизнь. Ты найдёшь их, когда пройдёшь через меня, сказал он. И что это значило, Лён тогда не понял. А вот его двойник, Лино Линарри понял — он нашёл все клады, оставленные предками.

Двигаясь через комнату и обходя стоящую в центре вазу, Лён наблюдал за лицом Финиста — тот смотрел своими вишнёвыми глазами в самые зрачки Лёна с любой точки, как будто перемещал взгляд. Казалось, губы его чуть шевелятся, что-то беззвучно говоря, и так же как будто ветер развевает алые пряди его волос.

Зачарованный зрелищем, которое казалось игрой воображения, Лён подошёл вплотную к портрету и смотрел на него снизу вверх. Теперь взгляд князя был направлен вниз — к стоящему у подножия портрета человеку. Глаза его притягивали, и Лён приблизился к плоскости витража, чтобы заглянуть сквозь светлый кусок стекла: что там, за окном? Но глубокая ниша не дала приблизиться, и Лён поднялся на плоскость подоконника. Теперь он был с князем лицо в лицо и всматривался в эти незабываемые черты.

Вишнёвые глаза широко раскрыты, губы, казалось, чуть улыбаются. Как будто ощущает Лён горячий ветер, который колышет волосы князя и превращает в красный прах пустынный пейзаж за его спиной. Это огненный мир, испепелённый мрачным красным солнцем, и чёрные тени лежат в глубоких разломах земли. Но мало можно рассмотреть за плечами князя — он занимает собой весь проём арочного окна, а остальное занимает красный дракон, лежащий за ним. Но вот зрачки князя! Два глубоких непроницаемых кружочка, в которых ранее всегда таилась чернота — сейчас, когда они напротив глаз Лёна, вдруг стали как будто двумя оконцами, в которые просочился свет!

Изумлённый, он приник к зрачкам Финиста, силясь разглядеть то, что скрыто за окном, и в этот миг что-то изменилось вокруг. Отпрянув от портрета, Лён огляделся и сразу понял, что куда-то перенёсся. Это не его комната в дивоярском жилище. Вместо витража перед ним высокое арочное окно — тех же пропорций, что и в дивоярской комнате, но за окном незнакомый пейзаж. Та местность, что скрывалась за спиной Финиста, выжженный красным солнцем мир. Открытая равнина, утопающая в мрачном багровом свете, и тёмно-синее небо над ней, прочерченное широкими хвостами комет.

Стремительно обернувшись вокруг себя, дивоярец разглядел тёмные, мрачные своды помещения — размерами такое же, как его тайная комната, с четырьмя окнами и дверным проёмом-аркой. Сложенные из крупных блоков стены, шатровый потолок, простые плиты пола — всё без малейшего украшения, суровое и строгое. В окнах нет стёкол, но что-то препятствовало проникновению жара извне: шестым чувством Лён ощущал, что высунь он сейчас руку наружу, её вмиг испепелит без защиты. А внутри как будто прохладно.

Пройдя аркой, он вышел в широкий коридор, по обе стороны которого зияли окна. Здание высоко возвышалось над бесплодной местностью, но вид по обе стороны одинаков: на этой планете явно нет жизни. Не было дверей, ведущих наружу, и сам коридор находился высоко над поверхностью земли. Единственный проход привёл в новое помещение — обширное, прямоугольной формы, с массивными колоннами и возвышением посередине. Непонятно откуда шёл свет, что освещал его, и Лён с невольным содроганием понял, что нашёл могилу огненного князя. Так же, как Гедрикс, тот устроил себе тайное погребение, и также над гробницей Финиста возвышалась вместо надгробия каменная фигура в полный рост: сидел на кресле, опираясь одной кулаком о колено, совсем как живой, каким помнил его Лён, князь Финист — вся скульптура сделана из цельного куска красного камня. Второй рукой князь придерживал средних размеров сундучок, и пальцы его закрывали замок.

Снова дивоярцу предлагалась загадка: ясно, что так просто открыть сокровищницу не удастся — это проверка на истинность. Если кто чужой ненароком забредёт сюда, то не получит эльфийские кристаллы, что и подтверждали опалённые кости, лежащие вокруг трона. Кто же сумел проникнуть в эту неприступную цитадель на этой убийственной планете?! Всмотревшись в тленные останки, Лён ужаснулся: среди костей и остатков сгоревших доспехов виднелись несколько настоящих дивоярских мечей! Это небесные маги пытались добыть кристаллы! Побывали тут, помимо дивоярцев, и другие: по некоторым фрагментам испепелённых останков можно признать космические скафандры! Но были тут и другие кости — нечеловеческие! Трудно представить, что это были за существа, но охотников тут побывало немало. Знали ли они, за чем охотились?

Осторожно пробравшись среди рассыпающихся при малейшем прикосновении скелетов, Лён сумел встать прямо перед статуей и попытался посмотреть ей в глаза. Но, как тогда, на одиноко торчащем посреди ледяного моря острове, в гробнице Гедрикса, статуя не смотрела в лицо пришельца — её взгляд был сосредоточен чуть ниже.

Вишнёвые глаза каменного Финиста смотрели мимо лица гостя — казалось, князь смотрит на его шею.

Самый точный опознавательный знак принадлежности к потомкам Гедрикса — волшебный меч Джавайна. Но как его использовать? Нет на надгробной плите углубления, как на могиле Гедрикса.

Держа в руке свой меч, Лён раздумывал. Его взгляд притягивал кулак Финиста, которым тот без всякой надобности опирался о свое колено — ладонь сжата, но не до конца: в ней оставалось место, в которое могла бы поместиться гарда меча. Но что если Лён ошибается, и это не тот путь? Тогда — как все эти, он поджарится.

Он может прикрыть себя энергетическим полем, которое наверняка спасёт его от гибели в огне, случись ему ошибиться. Но это только в том случае, если он держит меч в руке — без него потомок Гедрикса открыт и беззащитен.

Это испытание на волю и веру, и ничего другого на ум не приходило.

Сияющий холодным светом серебра меч, единственное светлое пятно во тьме гробницы, скользнул торцом рукояти в кулак изваяния, и в тот же миг Лён понял, что не ошибся: каменные пальцы Финиста, придерживающие сундук и плотно держащие замок, вдруг отомкнулись. Тяжёлый короб шевельнулся, словно грозил упасть, и грузно лёг в руки дивоярца. На крышке имелась удобная ручка, чтобы можно было его нести, и сам он оказался вполне по силам Лёну.

Забрав из руки Финиста свой меч, он напоследок оглядел гробницу, как будто теперь уже навсегда прощался с огненным князем. И направился, переступая через горелые кости неудачливых охотников за камнями исполнения желаний, на выход — обратно, в ту комнату, куда попал вначале. Нет никакого понятия как выбраться отсюда, но была полная уверенность, что Финист позаботился об этом. Это непрошенным гостям одни препятствия. Так оно и вышло.

По возвращении в комнату с четырьмя окнами, Лён увидел, что одно из них больше не прозрачно: проем его заполнял цветной стеклянный витраж, на котором был изображён сам Лён. Уже не сомневаясь, дивоярец вскочил на низкий подоконник и приник к своему изображению. Мгновенная перемена обстановки — и вот он снова в своей потайной комнате в Дивояре, на этот раз с добычей — с сундуком, полным эльфийских кристаллов.

Открыв сокровищницу, он увидел россыпь пронзительных зелёных огней, среди которых вкраплениями выделялись тёмные включения — это кристаллы, в которых заключены чьи-то души. Сколько ж лет эти несчастные томились тут и дожидались своего часа? На этот вопрос у Лёна не было ответа, потому что он не знал, что делать с такими кристаллами. И сумеют ли их жильцы когда-либо освободиться из своего плена, как некогда сумела это сделать Гранитэль. Но это уже потом, а сейчас он должен без промедления забрать ещё два клада — от Елисея и Гедрикса.

Как просто всё оказалось! Его предшественники всё уже сделали, и ему только остается пройти сквозь витражи-порталы и забрать собранные ими кристаллы!

Нисколько не сомневаясь в успехе, Лён поднялся на подоконник того витража, на котором был изображён прекрасный юноша со светлыми волосами и волшебным взглядом синих глаз — это был Елисей. Точно также приник Лён к его лицу, и заглянул сквозь зрачки королевича в тот мир, где тот оставил свое послание. И вот минует неощутимую преграду — тот витраж, границу между мирами.

Чудесный замок встретил его на той стороне портала. Прекрасные светлого, пронизанного светом камня, стены и широкие окна, в которые льётся мягкий свет, играющий отблесками моря. Здесь веет свежим ветром и слышен шум волн, доносящийся снаружи. Блестящий полированный пол как будто залит стеклом, под которым живым узором трепещут водоросли. Коралловые кружева покрывают сводчатые потолки и оплетают тонким узором мраморные колонны.

За великолепной аркой открывается второй зал, за ним — третий, и вот очарованный гость попадает в место, которое пробуждает в нём воспоминания. О, он помнит его! Он знает где это! Он был тут! Да, эти увитые каменными цветами арки и фигурные столбы, поддерживающие ажурную крышу! Эти раковины вместо ваз, и рисунок пола! И этот трон, искусно сделанный из жемчуга и кораллов! В это место некогда попал он, когда плыл на каравелле с названием "Фантегэроа" через море Неожиданностей! И был он тут ранее — вместе с Нияналью, когда пускались они в ночные плавания по волнам любви! Да, это морской замок, где жили его старые друзья, морские обитатели — планеты Океан! Но где они все? Почему его никто не встречает?

В волнении Лён обежал залы и вышел на открытую террасу, где и увидел лестницу, ведущую вниз — беломраморную ленту, извивающуюся среди уступов и бегущую к воде. Всё было так, как в тот день, когда высадился он тут с моряками с "Фантегэроа"! Но пусто нынче здесь, и нет следа той весёлой толпы, в которой веселились они с Нияналью. Лишь ветер всё тот же, и солнце светит так же ласково и нежно, и воздух так же чист и свеж.

Печальный, пошёл он вниз по лестнице, надеясь увидеть резвящихся в воде русалок и тритонов. Ступени привели его к воде, и уходили дальше, вниз — в прозрачную аквамариновую глубину — там что-то неясно светилось среди колышащихся водорослей и беспечно плавающих рыб.

Чем больше всматривался Лён, тем больше понимал: ему нужно туда — вниз. Спустившись по ступеням, он погрузил в воду лицо и попытался рассмотреть — что же там, куда ведёт эта узкая лестница? Да, там что-то было, но длинные водоросли, плавно колышащие по течению своими зелёными листьями, мешали рассмотреть.

Оттолкнувшись от ступеньки, он нырнул и что было сил принялся грести ко дну. Здесь не слишком глубоко — для опытного ныряльщика, но Лён не настолько хороший пловец, чтобы достичь дна и продержаться без воздуха хоть пару минут. Прежде чем вынырнуть, он успел рассмотреть очертания человеческой фигуры, сидящей на кресле перед большим предметом, а дальше пришлось скорее выгребать наверх. Там, на беломраморных ступенях, он отдышался и стал думать как быть ему.

Случилось как-то раз, когда он обратился в рыбу, но было это в момент сильного душевного напряжения, когда ему грозила смертельная опасность. Вот тогда, в подземном ходе Дерн-Хорасада, к нему пришло неожиданное умение обращаться в нужную форму. Тот, кто иногда внезапно просыпался в душе Лёна, вот он владел превращениями в любую форму. Чем сложнее обращаться в рыбу, нежели в сокола, ёжика, сову?

Поднявшись с места, он снова нырнул в воду и грёб вниз до тех пор, пока не кончился в лёгких кислород, и в тот момент, когда начало темнеть в глазах, пришла неожиданная лёгкость и вместе с тем новое ощущение своего тела. Вода стала для него естественной стихией, как воздух для человека. И, оглянувшись назад, он увидел вместо ног широкий сильный хвост — он стал морским тритоном!

Сильными гребками рук и ударами хвоста он легко достиг дна и обнаружил там то, что искал. Вырезанная из голубого камня фигура в рост человека, сидящего на каменном сидении в окружении живописного морского сада — в этом склонённом лице Лён без труда узнал Елисея, сына двух стихий — воды и ветра. Но изумляться прекрасной, как живой скульптуре было некогда, потому что внимание привлекло кое-что другое.

Тритон, парящий над маленьким морским садом, окружающим скульптуру, выпустил изо рта гроздь пузырьков и вместе с тем под водой раздался невнятный вопль. Хвостатое существо ринулось к огромной раковине, лежащей у ног статуи — к ней был направлен задумчивый взор таинственного каменного человека. Большая двустворчатая раковина, похожая на тринидадского моллюска, была полуоткрыта — верхняя створка сдвинута. Вцепившись в неё перепончатой ладонью, тритон с силой рванул её и сбросил на песок. Внутри раковины было пусто.

Выползающий на ступени лестницы получеловек-полурыба быстро претерпевал изменения: его блистающий чешуей хвост быстро расходился на две ноги, и вот под мягким солнцем планеты Океан уже сидит на ступенях голый человек.

— Она пуста! — ошеломлённо говорит он непонятно кому, машинально потирая быстро сохнущие под ветром руки.

Его опередили! Кто-то похитил клад Елисея! Вспомнились ему те горелые кости, что валялись внутри гробницы Финиста, и были там даже дивоярские мечи! Вот оно что, добрались, выходит! Охотились дивоярцы за эльфийскими кристаллами. Значит, знали что это такое. Вот откуда эта непрерывная, осторожная слежка за ним! И все же: как? Как сумели преодолеть магические затворы? Но Говорящий-С-Ветром-И-Водой не оставил никакого препятствия, кроме глубины! Неужели думал, что на этой пустынной планете, где нет людей, его клад надёжно спрятан?

Надевая на себя сброшенную на ступени одежду, он мрачно молчал. Такого исхода дела он не предвидел — что-то пошло не так.

Вернувшись тем же путём в свою комнату в Дивояре, Лён задумался. Теперь снова будущее представлялось ему неопределённым. Только что он видел ясно свой путь, и вот опять что-то вмешалось в его планы. Взгляды молодого дивоярца обратились к третьей картине: к портрету самого Гедрикса. Мрачный вид короля-скитальца вселил тревогу в его последнего потомка.

Встав на подоконник и приблизившись лицом к лицу изображения, лён уже не сомневался в том, что обнаружит он на той стороне портала. Откуда такая уверенность? Непонятно, но картина представала такой ясной, что когда он перешёл границу, уже ничему не удивился. Гробница Гедрикса.

Да, он был тут и видел этих двух огромных каменных орлов по обе стороны от сидящей в задумчивости фигуры. И этот каменный склеп без дверей, и раскрытая гробница, откуда он когда-то извлёк книгу. Вот только тогда он не понял, что не только книгу с жизнеописанием и наставлением оставил ему Гедрикс, но и сам клад. С прибытием Дивояра на Селембрис все три ухорона должны были стать ему доступны, но что-то пошло не так. И вот в раскрытой могиле, где не было тела, теперь нет ничего. Книгу он забрал отсюда, но кристаллов тут уже не было — кто-то опередил его уже тогда.

Вернувшись с пустыми руками в свою комнату, Лён задумался, глядя на единственный сундучок с кристаллами. Да, его опередили — непонятно кто и как. Так что, тайна его дивоярской комнаты теперь стала бесполезной. Но вместе с этим пришла ему в голову такая мысль: все отгадки в прошлом, там исток всех тайн. Вернувшись в прошлое, к предыдущему Дивояру, он снова войдёт в свою комнату и снова попытается проникнуть сквозь порталы. Тогда он опередит похитителя кристаллов. Да, здесь ему больше делать нечего — тут он взял всё. И никаких сомнений — теперь он знал, что делать. И каков будет его путь.

Теперь, когда он знал, что Юги Джакаджа вовсе не случайный человек, попавший в круговорот событий, а такой же аватар Лембистора, как Лавар Ксиндара, Лён решил не избавляться от молодого бастарда (в чем сомнения), а наоборот — сделать его своим спутником. Так скорее откроется тайна. Пусть этот молодой хитрец путешествует рядом с дивоярцем — так он скорее проболтается. Была такая уверенность, что Юги пока неведом тот путь, который он пройдёт, прежде чем станет демоном-Лембистором. Что он ищет, зачем всё время пересекается с Лёном? Откуда это чувство непонятного притяжения к этой неуловимой личности, и в то же время отторжение и враждебность?

Надо переправить сундучок в нижний мир — пусть сокровища пока хранятся в волшебном дворце Рагноу. А когда он всё соберёт, то переправит кристаллы на остров Рауфнерен. А заодно отыщет этого лекаришку, который хитро прикрылся именем Фазиско. Вот скотина! Как подставил парня!

Уже нисколько не сомневаясь в своих действиях, испытывая истинное наслаждение от сознания своих возможностей, подлинного могущества, несравнимого с возможностями дивоярцев, он достал свое маленькое зеркальце и вызвал видение эльфийского холма. Он может перемещаться любым угодным ему способом — в этом власть и свобода. Пусть соглядатаи Совета следят за ним, пусть ломают головы верховные маги!

Мгновение — и перенос совершился: прямо на голую вершину холма на границе Бреннархайма, торчащего, как лысая макушка, среди величественных и непроходимых чащоб волшебного леса, воздвигнутого таинственным артефактом эльфов — магическим гребешком, найденным в походе во время Жребия. Да, помнил Лён из памяти своего двойника, что Лино тоже прошёл это испытание, чтобы спасти друга, попавшего в плен Красного Кристалла — всё это было!

* * *

— Есть! — кратко сказал наблюдатель возле большого экрана зала Совета.

— Значит, там... — отозвался Вольт Громур, стоя за спинкой кресла и пристально глядя на экран.

— Как он туда попал? — спросила Брунгильда, стоящая рядом, — Ведь Сияр не покидал облачный луг, и к машине своей он не обратился, иначе магические стражи из коридора тут же подали бы знак.

— Неважно, — ответил Громур, — главное: мы знаем, где он прячет свои кристаллы.

Все трое затаили дыхание и продолжали наблюдать за молодым дивоярцем, как только он возник на вершине холма. Как он проникнет внутрь?

Одинокая фигура на холме вдруг окуталась призрачным светом и исчезла.

— Зато теперь мы знаем, что он — Румистэль, — искоса глянув на валькирию, обронил Громур.

Та промолчала, и выражение её лица трудно было определить: то ли она грустила, то ли испытывала досаду.

* * *

— Грифон, мой дракон Лахайо здесь ещё?

— Куда ему деваться, хозяин, — пригнул тот пернатую голову, явно выражая удовольствие от вида своего владыки.

На белом пернатом змее он отправился в облёт своих владений, чтобы увидеть как далеко расселились по его миру поселенцы Сильвандира. Увидел он дома, построенные ими, деревни, пашни, мельницы, лесопилки, медные и железные копи, строящиеся на Грюнензее корабли, верфи, порт и многое другое. Здесь вовсю строилась жизнь, и его друг Алай Сильванджи был главной движущей силой освоения земли. Выстроился величественный Стовирадж, и башни королевского дворца украсились флагами Сильвандира. Мог ли догадываться его друг, с которым прошёл Лён столько дорог и столько повидал приключений, что у него есть двойник, который так же поселился в подземном королевстве и строил новое королевство взамен утерянного.

Таким Лён его и помнил памятью, усвоенной от Лино: Алай был тот же. Только без Пафа — не было в приключениях Линарри того периода, когда они вдвоем жили в дубе у лесной колдуньи Фифендры. Встретились друзья прямо в замке Магируса и других учителей не имели. Тогда отправились они на поиски пропавшей принцессы Натины и нашли её в мрачном Сидмуре, жилище демона Лембистора.

Не было у Лино приключений в школе — он просто перенёсся на Селембрис и остался жить в волшебной стране, поскольку прежний его мир был разрушен и погиб под пятой победившего фашизма. Да, это просто альтернативная реальность — вариант истории. Так узнавал Лён всё новые подробности жизни двойника, заглядывая в его память, как заглядывают в зеркало: сначала в упор, потом все больше забирая вбок и наблюдая противоположное изображение того, что есть там, в глубинах зазеркалья. А там была совсем иная жизнь.

— Давно тебя не видел! — обрадовался дивоярцу молодой король.

— Так ли уж давно, — улыбнулся другу тот, потому что отсутствовал насилу месяц.

— Ты был здесь год назад, — напомнил товарищу Алай. — Видишь, сколько мы выстроили с тех пор!

Год?! Он не был тут целый год?! Или время в подземном мире течёт иначе. И сутки тут короче? Вполне может быть, потому что управляется время тут не естественным ходом, а программой смены дня и ночи. Но как нужно укоротить сутки, чтобы этого никто не заметил? Или тут иные законы времени?

Да, его друг выглядел несколько иначе, нежели месяц назал: он изменился, стал взрослее. Или это заботы наложили свой отпечаток?

— Я женился, — рассказывал тот, проводя товарища переходами дворца — тут пока всё было просто, без королевских церемоний. — Жаль, что тебя не было на свадьбе. Но я не знал, когда ты вернёшься, а народу для уверенности в завтрашнем дне требуется нследник.

Всё тот же Паф: больше для других, нежели для себя. Он хоть любит свою избранницу?

На этот вопрос ответа не было, но Лён увидел супругу Алая, молодую королеву. Красивая девушка благородного происхождения, она вполне подходила на свою роль. Наверно, правильно: не следует более связываться с волшебниками. Себе спокойнее.

Причину, которая привела Лёна в Стовирадж, оглашать не следовало, и не надо расспрашивать о некоем докторе Фазиско, а то как бы чего не вышло. Он надеялся сам отыскать фальшивого зубодёра. Да-с, помнит он, что у Лавара Ксиндары был талант лекаря. Так что молодой король и знать не знает, что у него под боком приютился самый настоящий маг. Придёт время, и Лён изымет из быта сильвандирцев этого пройдоху. А то ещё, не приведи Дивояр, женится и наплодит тут мелких заклинателей!

Так, посмеиваясь своим мыслям, он отправился как будто на осмотр города, на самом деле ища знакомую вывеску. Осторожные расспросы дали результат, но не тот: в Стовирадже доктора Фазиско не нашлось. Зеркальце тоже подтвердило: Лембистор в подземном мире отсутствовал. Все попытки обнаружить бывшего демона ничего не дали. Проклятый Лембистор как сквозь землю провалился.

"Вот это да! Удрал, стало быть! Почуял неладное и смылся перед самым переселением!"

Всё это было очень плохо, потому что Лён не знал на что ещё способен бывший враг. Не очень-то верилось, что он лишился всех своих магических способностей. Наверняка затевает новую пакость. Эх, зря он так расслабился и поверил мошеннику!

Волшебное зеркальце ответа не дало: нигде на Селембрис Лембистор не обнаружился.

Глава 15

Да, всё же прозорливый отец Корвин не ошибся: дивоярцу действительно повиновалось время. Постепенно Лён сумел освоить этот простой для него приём переноса. Теперь этот процесс для него стал контролируемым, как всякий его дар, унаследованный от великих предков.

Отпускать от себя Джакаджу теперь Лён не собирался — наоборот, намеревался держать его при себе и наблюдать за ним. Юноша очень обрадовался, когда ему выпало удовольствие путешествовать с Лёном — это сулило многие приключения. Правда, как всегда, скрытный дивоярец не объявил своей настоящей причины, а сослался на дела.

Он понял, как именно совершал перенос в прошлое — до сих пор оно было бессознательно, и приходилось много и упорно думать и желать этого переноса, чтобы он совершился. Оказалось, что при этом Лён впадал в незаметное для себя состояние транса и явственно видел время, в которое стремился попасть. При возвращении то же самое. Диковинный и мощный дар достался ему от предков. Но кто владел им? Ни один из великих предшественников, собирающих кристаллы, такого не умел. Был кто-то ещё — откуда-то пришли эти магические силы к потомкам Гедрикса. Родство с волшебницей Эйчварианой — вот тот источник. Не зря же она говорила, что ей мало досталось магических сил, а настоящим волшебником был её отец. Вот эта мысль засела в голове Лёна — отыскать этот наследственный источник: деда Гедрикса. Для этого надо далеко забраться в прошлое, но прежде переделать все дела.

Как-то надо всё так устроить, чтобы Джакаджа всё время был при нём — так легче наблюдать за этим парнем. Вопрос: куда спрятать Наташу, чтобы дивоярцы не добрались до неё? Узнав о проблеме, она только усмехнулась.

— Не бери много в голову, дивоярец, — насмешливо сказала она, — Тебе не надо пасти меня, как бедную овечку. Иди спокойно по своим делам, а я умею защитить себя от твоих небесных покровителей.

О, верно! Он в самом деле забыл, что она свободно перемещается среди миров, а где побывала рыжая ведьма — из неё никто не вытянет, пока сама не пожелает сказать. В последнее время она выглядела чем-то озабоченной, и обратилась к нему с осторожным вопросом:

— Лён, а ты не мог бы дать мне ненадолго то самое зеркальце?

Тут вспомнилось ему как однажды она поиграла с этой магической штучкой, свободно взяв её в руки. И, что особенно странно, зеркальце отвечало ей голосом, чего никогда не делало для него, своего хозяина. Нет, доверять ей такую вещь нельзя, потому что едва ли можно предвидеть, что может из того получиться. И он решительно отказал, на что Наташа изобразила только краткую гримасу: я так и знала. Узнав о предстоящем отъезде Лёна и Джакаджи, она не выразила никакого огорчения. Если бы Лён не был так занят своими заботами и отнёсся внимательнее к ней, возможно, сумел бы предотвратить трагедию.

Вот едет он со своим спутником — Юги Джакаджей — по направлению, указанному мечом Джавайна. Там, в зачарованных землях, ждёт дивоярца ещё один волшебный кристалл. С тех пор как был вынесен из Дерн-Хорасада каменный шар с кристаллами и спрятан в подземелье, стало возможным отыскивать кристаллы на Селембрис — теперь меч работал исправно, указывая с большой точностью места, где спрятались эти опасные осколки. И вот вместе с Юги Лён едет за одним таким. Его спутник не знает настоящего имени дивоярца и называет его так, как впервые услышал: Румистэлем.

— Скажи, Юги, не известно ли тебе, почему дивоярцы спрятали свою книгу в таком ненадёжном месте, как волшебный дуб? — спросил он попутчика.

— Толком не знаю, — покрутил черноволосой головой Джакаджа, — Помню, тоже спрашивал об этом у Фазиско. Что-то такое он сказал: вроде хотела его мать сама заняться этой книгой и разобрать тайный язык. Промолвилась она, что черные страницы этой книги содержат страшные заклинания, и опасалась валькирия, что кому-то из дивоярцев удастся разобрать их. Из этой книги вынесли дивоярцы способ оградить пространство Дерн-Хорасада и остановить вторжение чудовищ.

— И о чем те заклинания?

— Фазиско говорил, что с их помощью можно невредимым пройти через лимб, — ответил Юги.

Это было так неожиданно, что молодой магистр остановил своего Сияра.

— Проникнуть в лимб? — изумился он, — Зачем?

— Меня что ли спрашивать? — усмехнулся Джакаджа. — Дивоярцам виднее.

Все на Селембрис знали, что волшебная страна расположена на плоском диске земли, который окаймлялся странной субстанцией — лимбом. Никто никогда не ходил через широкое кольцо пустынных земель, отделяющих населённую область от мрачного и враждебного лимба. Никто даже толком не знал как выглядит лимб, и Лён видел его только с Луны, куда занесло его в скитаниях вместе с Финистом.

Широкая полоса густо-серого, металлического цвета, похожая на застывший дым. Но однажды он прошёл через лимб — вместе с Гранитэлью, когда она спрятала его в своём чёрном бриллианте, в котором была заключена её душа. Это было в те дни, когда был он сам подростком и попал в приключения, навязанные демоном Лембистором. Вот тому лимб родная среда, он даже выбрался оттуда, когда Лён скинул красного дракона, в теле которого скрывался искалеченный Ксиндара, в воды того ничто, что зовётся лимбом. Даже имя Лембистора происходит от слова лимб. Как-то связан демон с этой средой, куда попадают души тех, кого убил волшебный меч Джавайна. До сих пор это представлялось Лёну чем-то вроде ада — холодного, мертвого, безмолвного, полного оледеневших душ, проклятых навеки. Где-то там влачит свое несуществование Эйчвариана. И там же скитается ведьма Мария. Там обитают полные бессильной злобы мерзкие души сквабаров и прочей нежити.

— Зачем тебе лимб? — спрашивал Джакаджа, видя как задумался его могущественный спутник.

— Мне? Мне он не нужен, — опомнился дивоярец. — Я никогда не буду искать туда путей.

Они неспешно ехали уже три дня, не прибегая к силе переноса, потому что время теперь не имело для Лёна значения — он стал им пользоваться так же легко, как своим мечом. Оставив Лиланду, он вместе с Юги совершил бросок назад на пару лет. Закончив свои дела, он вернётся с кристаллами — спустя минуту после того как они с Юги тайком покинули рыжую ведьму, и она даже ничего не узнает. Вот почему они могли теперь свободно ехать по безлюдным местам Селембрис — больше всего любил Лён эти длинные переходы в поисках очередного приключения. Если бы не тихоходный приятель со своей обычной лошадью, он сразу бы махнул в нужное место и наскоро переделал все дела.

Ночной привал, костерок. Скатерть-самобранка. Звёздное небо над головой и походное одеяло, постеленное наземь — всё так привычно. В который раз он совершает такое путешествие — всякий раз с друзьями. И странно ему знать, что в этом симпатичном парне скрыт враг — демон Лембистор.

Пытаясь разговорить Джакаджу, чтобы выведать у него что-то относительно тайных его намерений, Лён с печалью убеждался раз за разом, что этот юноша чист и невинен — все прегрешения его в будущем, и причиной тому, несомненно, стал сам молодой магистр. Несчастье Джакаджи состояло в том, что он повёлся с дивоярцем — всё, как и говорил Лавар Ксиндара. Наверно, такая же история произошла и с тем, кто был в пути с Лино Линарри и попал под отдачу странных и роковых событий. Ночью же приснился Лёну необычный сон, который ему напомнил одно забытое видение, которое явилось ему на Бесконечной Дороге.

— Скажи мне, Гонда, кто вручил этому подростку Каратель? — спросил строгий и холодный голос, не предвещающий тому, к кому обращался, ничего хорошего.

— Я говорил тебе, Брунгильда, эту вещь ему вручил филин Гомоня, — прозвучал знакомый тенор учителя, и картина перед глазами спящего стала проясняться.

Открылся вид главного библиотечного зала Дивояра, в той его части, где обычно собирались преподаватели по случаю совещания — это отдельный кабинет с большим столом и креслами. Мягкий свет потолочных светильников и настенных бра озаряет благородно-уютную обстановку, большие кресла, стопы книг, скульптуры, отражается в полированных полах. На маленьком диване сидит Брунгильда в роскошном одеянии дивоярской волшебницы, напротив, за письменным столом — Магирус Гонда.

— Я спрашивала Гомониила, зачем он это сделал, но ты же знаешь: от ангела ответа не дождёшься — он себе на уме. Но хоть какие-то причины должны быть — неужели ни разу не спросил?

— Я сразу понял: что-то в этом есть, — задумчиво проговорил Магирус, — Пытался наблюдать за ним. Но, кажется мне, он сам тогда не знал, что за вещь у него в руках. И ничему не удивлялся — как будто так оно и надо. Ты думаешь, что он — Румистэль?

— Я ничего не думаю, — холодно отозвалась валькирия, — Во всяком случае, это дело Совета, а не рядового магистра. Но у тебя он до возвращения Дивояра жил несколько лет с этой своей иголкой, и ты так и не выяснил его происхождение.

— Я полагал, что Румистэль слишком древний герой, чтобы быть подростком, — почтительно возразил Магирус. — Возможно, он потомок.

Валькирия не спешила с ответом — видно, это соображение и ей не давало покою.

— Какова природа его способностей? — продолжила она, — Я слышала от учеников, что во время занятий боевой магией он проявил особенное умение.

— Я не могу определить источник, — склонил голову Магирус, — возможно, это врождённое умение.

— Не дури меня, Гонда! — рассердилась валькирия, — Будто я сама не обладаю приемами магического боя! Здесь имело место не простое перемещение в пространстве! Кто из бойцов не обладает этим! Как можешь ты, опытный боевой маг, не заметить такой странности?! Я спрашивала учеников: что он сам сказал об этом? По их словам, он проговорился: это замедление времени. Кто из нас умеет управлять временем?!

— Я не знаю, что сказать, — опустил голову магистр.

— Ладно, не переживай. Но всё же необходимо осторожно наблюдать за ним. Я думаю, надо создать ему такие условия, чтобы он раскрыл себя. Вот что, давай собирай своих ребят в учебную экспедицию на Дикую. Предположительно — за опаловыми яйцами.

— В сезон бурь на Дикую?! — изумился магистр, — Да в такую погоду я даже опытных бойцов не повёл бы! Неужели у нас кончилось топливо для Источника?

— Магирус, — сурово отвечала валькирия, — мы не в игрушки тут играть собрались. Может, ты не знаешь, что всякое пришествие мага с Карателем означает близость страшной войны? Тебе напомнить, что случилось с Дерн-Хорасадом и огромной областью вокруг него, когда Румистэль нагрянул туда со своим Карателем?! Да, потом он явился снова и помог установить ограду вокруг погибающих земель! Да, тогда мы были ему несказанно благодарны и надеялись, что он останется с нами и будет верой-правдой служить Дивояру! И только потом из вывезенных хроник Дерн-Хорасада мы поняли, что он сам и был причиной всех ужасных событий! Вот эту последовательность ты уяснил? Мы не знаем, с какой целью он сюда явился, и, делая добро одной рукой, он может другой наносить вред. Вот почему все средства хороши для наблюдения за ним. Если случится война, твои ребята вместе с опытными магами пойдут первыми в бой, так что не пренебрегай возможностью испытать их в более мягких условиях.

— Да. Хорошо, — отрывисто сказал Магирус, — Я понимаю. Сделаю так, как велит Совет.

Валькирия поднялась с места, но не спешила покидать библиотеку — некоторое время она молча смотрела на Гонду.

— У меня создается впечатление, — заговорила она вновь, и голос её звучал глуше и мягче, — что ты в душе противишься моему решению. Но, если бы ты был руководителем Дивояра, и на тебе лежала бы ответственность за сохранность всех наших достижений, миров Содружества, мира на Селембрис, ты совсем иначе смотрел бы на это дело. Иногда для пользы дела приходится приносить жертвы, Гонда.

— Я не подведу тебя, Брунгильда, — ответил боевой маг, вставая. — Мы отправляемся на Дикую, и Лино Линарри пойдёт с нами.

Но, видно, что-то в его чуть прищуренных глазах не понравилось главе Дивояра. Она ничего не ответила, чуть вздохнула и удалилась.

Тут в ночном видении Лёна всё заволокло темнотой, как будто опустился занавес. И через некоторое время открылась новая картина.

Он видит сам себя. В Дивояре ночь, и игра огней от призрачного купола бликует в камнях мостовой, отражается от стен домов, играет в водах рек, разделяющих сектора. Изумительное по красоте зрелище. Большинство небесных магов ночью спит, так что улицы летающего города пустынны. Здесь нет сторожей и наблюдателей — небесная крепость неприступна.

Возникнув на крыльце своего роскошного жилища, молодой дивоярец огляделся по сторонам. Машинально он наложил на дверь запирающее заклятие и ступил на мостовую. Один на всей улице. Случись кому тут оказаться — никто бы не спросил, что он делает ночью вне дома: мало ли у кого какие дела. Но всё же?.. Куда он собрался?

Молодой дивоярец достал из кармана маленькую вещицу — это оказалось круглое зеркальце в тонкой фигурной оправе из лунного серебра. Как будто хочет посмотреться в него? Но, едва глянул в него, как тут же пропал с места.

У стены здания Совета прямо из воздуха появилась фигура человека. Светло-серебристая одежда хорошо маскировала его на фоне белого с искрой камня, из которого сделано здание Совета. Не теряя времени, человек приложил руку к стене и словно растворился в ней — так быстро его втянуло внутрь. И вот молодой дивоярец идёт внутренними переходами. Там пусто, и только неяркий, рассеянный свет наполняет кольцевые коридоры. Миновав первое и второе кольцо коридоров, юноша подходит к плотно сомкнутым дверным панелям, ведущим в центральную часть — в зал Совета.

Снова достав свое маленькое зеркальце, он что-то ищет в нём. Маленький кружок как будто глазок, в котором видна внутренность помещения, скрытого за дверями — это зал Совета. Он пуст, и закрыты наблюдательные экраны. В следующий миг человек исчезает с места и переносится за стену — прямо в зал.

Уверенно ориентируясь в полутьме, он обходит большой овальный стол и кресла — двенадцать штук, по числу членов Совета. Зеркало ведёт его к дальней стене, на вид совсем пустой. Поглядывая то в зеркальце, то на стену, он водит по ней рукой, как будто что-то пытается нащупать. Шепчет какие-то слова. И вот под его пальцами начинает расходиться щель — это открывается тайник. Глубокая ниша, в которой хранится Книга — "Гениус Алама"! Знакомый переплёт из толстой, прочной драконовой кожи. Схваченные металлом уголки.

Руки дивоярца достают книгу из ниши, он поворачивается к столу, чтобы разложить на нём и открыть тяжёлый фолиант, и в этот миг раздается грозный голос:

— Что делаешь ты здесь, Лино?!

Дивоярец вздрогнул и отшатнулся: прямо перед ним непонятно откуда взялась валькирия. Одной рукой сильная женщина-воин вырвала у него книгу, а другой в момент выхватила меч.

— Как смеешь?! — яростно вскричала Брунгильда и занесла оружие.

Спящий вздрогнул и проснулся с лёгким вскриком.

Тихо курится слабый дымок от погасшего костра, напротив спит, мирно дыша, Джакаджа. Слабый ночной ветер несёт приятную прохладу. А сон пропал.

То, что видел он, было не с ним, а с двойником — Лино Линарри. Вот, оказывается, какой момент наблюдал Лён в кратком видении на Бесконечной Дороге! Эта картина тревожила его: Брунгильда замахивается на него мечом, и на лице её гнев. Тогда он думал: что нужно сделать, чтобы вызвать такую ярость в валькирии, которая всегда относилась к Лёну очень хорошо. Вот как оно открылось. Линарри думал похитить книгу — ту самую "Гениус Алама", в которой черные страницы демонской магии. Книгу, за которой охотится Лиланда. Книгу, котоую он однажды уже видел и читал.

Остаток ночи прошёл без сна, и Лён еле дождался наступления рассвета. Когда Джакаджа, наконец, открыл глаза, дивоярец уже весь извелся от нетерпения. Наскоро позавтракав, они собрались и пустились в путь, и Юги удивлялся молчаливому рвению своего товарища — тот погнал, как в погоню.

Да, думалось Лёну на остатке пути: скорее возвратиться во время Дивояра. Неужели книга действительно там — в зале Совета! Как он не догадался посмотреть в зеркальце — оно бы точно указало, где скрыта "Гениус Алама"!

Понял он в эти бессонные часы до рассвета, что придётся ему спускаться в лимб! Вот это настоящий кошмар! Потому что там, в лимбе, ждёт его один кристалл! Тот кристалл, который потерял дракон-Лембистор, когда угодил по милости своего врага в лимб! Было это там, в Сидмуре, во время боя! Об этом говорил ему чёртов демон! Рассказал однажды как стал он обладателем волшебного кристалла и как потерял его, лишившись всей своей силы! На это намекал он в образе Кирбита в те дни, когда шатались они путями Жребия и занесло их в зачарованные земли, где потерял Лён друга — Долбера! Он думал, что Лембистор плетёт небылицы, рассказывает сказки. А тот говорил правду! Значит, был он вместе с Лёном на этом пути в лимб! Наверно, Лино прошёл через подобные приключения, иначе чем объяснить его попытку выкрасть книгу. И Лёну тоже придётся как-то добывать её. Но, учитывая ошибку Лино, он сделает это иначе.

— Румистэль, куда мы едем? — спросил его Джакаджа.

— Вот видишь речку впереди? — оторвался от своих дум дивоярец.

— С мостиком?

— Да, это переход в зачарованные земли.

— И что у тебя за дело там?

— А вот это тайна! — смеется дивоярец.

Где-то там, среди зыбких пейзажей зоны сказки, ждет его эльфийский кристалл. Некий молодой витязь носил его на пальце в виде перстня, не умея пользоваться им и ничего о нём не зная. Печальную его смерть показало волшебное зеркальце. И к этому моменту торопился дивоярец, чтобы снять с мертвой руки роковое кольцо, пока русалки не утащили тело в воду и не похоронили его на темном, илистом дне вечного Днепра.

— Держись меня, — сказал он своему попутчику, беря того за руку и вместе с ним, держась вровень въехал на мостик, и пропали оба, сойдя на другой берег.

Ближе к вечеру пара верховых замаячила за мостиком в дрожащем мареве воздушных потоков. Секунда-другая, и картина на той стороне реки обрела чёткий вид: нарисовались мрачные горы и хмурое небо, по дороге же мчали к реке два всадника. Вот взошли кони на мост, и снова изменилась картина на той стороне: там появился луг и дальний лес.

— Скажи мне, Румистэль, — заговорил молодой брюнет, восседавший на буланом жеребце, — а зачем ты мне подсовывал этого карлика?

— Что? — отвлёкся от своих дум волшебник.

— Кажется, его звали Черномор, — вспомнил спутник, — Противный лысый старикашка. И ты зачем-то пытался мне его вручить.

— Да? — озадаченно спросил Лён. — И зачем?

— Тебя хочу спросить. Ты разве не помнишь, Румистэль? — изумился Джакаджа.

— Нет, я помню, — не сразу ответил тот, пребывая в странном замешательстве.

— Ну и зачем?

— Джакаджа, это же зона наваждения! Тут такое привидится! Ну попал я под влияние сюжета!

— Какой сюжет! — опешил тот, — Это же сказка про Руслана и Людмилу! По сюжету Руслан должен эту карлу привезти в стольный Киев-град!

— Слушай, сюжет имеет общую канву, а в деталях может разниться! — с досадой объяснял дивоярец. — Карла тут вообще не главное, так что вышла маленькая накладка: Долбер забыл про Черномора!

— Какой Долбер? — тут же прицепился любопытный Юги.

— Ой, забудь! — замахал руками дивоярец. — Это вообще из другой оперы.

— А мне-то он зачем? — изумлялся Джакаджа, — Ты так приставал ко мне, прямо настаивал: бери, мол, бери! Чего я с ним должен был делать? Надеть на палку и ходить по ярмарке?

Молодой человек засмеялся, но дивоярцу отчего-то было не до смеха. Он выглядел так потерянно, как будто утратил что-то. Вот это уже было: почти точно так же.

Продолжая пребывать в растерянности, он машинально шарил в кармане и извлёк оттуда крохотный пузырёк темного стекла с запломбированным воском горлышком — капли две могло вместиться в этот мелкий сосудик. Добыв его из кармана, дивоярец оторопело уставился на него.

— А это что? — тут же заметил находку Джакаджа.

— А... это мне дал один колдун в горах, — пробормотал Лён, как будто отсутствуя мыслями на этом месте.

— Это пока я объедался блинами у той девицы? — уточнил приятель.

— У какой девицы? — не понял дивоярец.

— Н-да, — пристально глянув на него, обронил Джакаджа, — печальный случай — отшибло память. Кажется, тебя околдовали. Не тот ли таинственный чародей? Мы с тобой побывали в недурных приключениях и очень славно повеселились. И что же: этот колдун тебе вручил зелье, а для чего — не объяснил?

— Он сказал, что это эликсир любви... — всё так же рассеянно проговорил маг, пряча свой фиальчик.

Дальнейший путь лежал к Наганатчиме — каменным великанам, ровесникам Селембрис, свидетелям её таинственного прошлого. Там, на трёх сросшихся макушках, ждал Лёна ещё один кристалл, а в заговорённой суме лежал перстень с жёлтым камнем — тот, что снял он с руки мёртвого Ромуальда, и в этом камне скрыт теперь навеки отец Долбера — царь Лазарь. Вот как свели их пути-дорожки. Тогда, во время погружения в эту сказку, был Лён в образе Румистэля, и вот он под этим именем выходит из зачарованной земли. Он снова пересёкся сам с собой. А сейчас, как видел он из куска жизни Линарри, поедет он с Джакаджей к Наганатчиме и знает, что там встретит. Под грудой камней на вершине горы лежит пустой кристалл — в нем нет Ниянали! И кто ему скажет, что с ней произошло!

Через три дня прибыли они на край населённой Селембрис, где у начала пустынной области, окаймляющей волшебную страну, торчали над землёй три головы, сросшиеся затылками. Три навеки заснувших стража.

— Останься здесь. — сказал Джакадже Лён, оставив приятеля за чертой, где тот мог находиться в безопасности от тяжёлого влияния наваждения.

Сам он прикидывал как перебраться на вершину. Не стал он обращаться птицей, как Линарри, а направился к одной голове — там, сбоку, под нависшими густой гривой плющами, таился вход — нора, прогрызенная непонятно кем в незапамятные времена.

Поднявшись по плющу, Лён в самом деле обнаружил скрытое отверстие — ухо Наганатчимы. Так сказала ему Пипиха в тот день, когда Жребий привёл её и Лёна к этому месту. Тогда он не понимал всей подоплёки дела и полагал, что этот эпизод навсегда канул в прошлое. Непонятное решение Пипихи — это финал, к которому пришла его Нияналь. Но почему — по-прежнему тайна.

— Наганатчима! — позвал он, пройдя вглубь прохода.

Молчание.

— Наганатчима!! — требовательно крикнул дивоярец.

"Чего тебе?" — неохотно отозвалось в голове.

— Скажи, Наганатчима, куда девалась Пипиха?

"Не называй её Пипихой! — гневно загудел низкий голос. — Это Нияналь, твоя жена, Румистэль!"

— Я знаю! — настойчиво продолжал он, — Но она передумала и не тронула кристалл. Где она, Наганатчима?

"Беспамятный Румистэль! — грянул рёв, едва не сжёгший ему мозг, отчего дивоярец схватился за виски и чуть не забился в корчах, — Она тронула кристалл! Ниянали больше нет! Если хочешь знать больше — спроси Кречета!"

— Кто такой Кречет?! — дерзнул крикнуть Румистэль и приготовился получить такой удар, что мозг мог лопнуть. Но каменные великаны мрачно промолчали: на Румистэля сердились так, что больше не хотели говорить.

Под это враждебное молчание прошёл он на вершину, и там давящее чувство охватило его с полной силой: Наганатчимы гнали его прочь. С трудом разворошил он курган из валунов и достал маленький зелёный огонёк. Зажал его в ладонях и огляделся.

Думал он ранее о том моменте, когда придёт однажды к этому холму и достанет с вершины кристалл. Думал он как спросит принцессу о том, почему она избрала такой путь. Верил, что ответит она ему, и тогда многие тайны откроются. Почему, что случилось? Или было повторение того, о чем говорил Лино Линарри своему другу Лавару Ксиндаре: случилась беда с дочерьми Ниянали. С его, Румистэля, дочерьми. Сивион-лиль и Вивиан-лиль, сердце моё и радость моя — что с ними? Когда он снова сумеет попасть в прошлое и выяснить всё?

Не по себе было Юги Джакадже, пока стоял он и ждал дивоярца. Всё виделось ему что-то: как будто какие-то тени. Люди, повозки. Сам холм стоит мрачный и как будто распускает вокруг волны недовольства — древние силы Селембрис не хотят видеть тут чужих. И голос, как будто кто-то безмолвно говорит ему: "Сколько ещё вы будете меня тревожить, беспамятные? Сколько будете ходить по кругу и приносить одни и те же жертвы?"

— Не бурчи, Наганатчима, — отвечает Джакаджа, — Лучше скажи мне: как достать кристалл? Я не могу ни одного добыть, потому что дивоярец всё время меня опережает!

"Ты думаешь поправить дело кристаллом? Что сделаешь ты с ним?"

— Это по крайней мере сила, и я смогу быть равным возможностями с Румистэлем.

"Нет, Лембистор, это тебе не поможет. Ты не там ищешь причину ваших неудач. Вы слишком закружились в ваших воплощениях, и всякий раз теряете себя всё более. И вот опять Нияналь пришла сюда, чтобы раствориться в Вечности — это значит, что вы опять промахнулись и не нашли ошибку".

— Я ничего не помню, Наганатчима, — пожаловался Юги. — какие-то обрывки памяти тревожат меня, но я так же далёк от истины, как в начале пути.

"Знал бы ты, несчастный, какой путь тебе предстоит! Не знаю я, чем помочь вам — нет у меня знания о том. Вы будете крутиться в колесе воплощений, и с каждым поворотом Судьбы будете сокращать Селембрис! Смотри, лимб наступает! Смотри, как перекручено время и всё более сминается пространство! Лавина искажений зажёвывает древнюю страну, и волны лимба накатывают, заглатывая великое творение бессмертного народа!"

— Я знаю, Наганатчима, — шепчет Юги, и звук его голоса теряется в неподвижном воздухе, — Эти чудовищные зоны наваждения, отнимающие память! Эти пространственные дыры, в которые лезет всякая нечисть! Зоны перевернутого времени, которые дивоярцы берегут, как святыни! Они не знают, что этого быть не должно! Они думают, что плоский вид Селембрис — это нормально! Но Румистэль тоже этого не знает! Он думает, что всё всё так и должно быть! Ему это внушили дивоярцы, которые сами ничего не знают.

"Он слепец! Он потерял свой путь! Ищи, Лембистор, ищи причину! Где-то должна быть точка разрыва причин и следствий!"

— Мы ходим по кругу! Я чувствую в себе отголоски прежних воплощений! Всё перепуталось, Наганатчима! Я иду рядом с ним и боюсь назвать его другим именем. Мне нужен кристалл, Наганатчима!

"Ты думаешь исправить при помощи кристалла то, что вы наворотили? Не получится, Лембистор. Следи за Румистэлем, жди, когда обнаружится причина, и тогда открой ему правду. Слушай меня, Лембистор. Ты пройдёшь ужасный путь самопотери, вы станете врагами с Румистэлем..."

— Нет... — в ужасе прошептал Джакаджа.

"Но на этом пути будет момент, когда ты снова начнёшь помнить себя. Вот отсюда ты начнёшь видеть взаимосвязь событий. Тебя должен найти Гомониил — он знает больше, потому что я стою тут в неподвижности и вижу

только то, что события повторятся".

Джакаджа хотел сказать что-то, но сдержался: на землю опустился серый сокол и тут же обернулся в Румистэля.

— Не по себе? — спросил тот, заметив бледность спутника и выражение тревоги в его глазах. — Да, Наганатчима всегда так действует на людей. Здесь опасное место для человека — мутится разум.

* * *

Оставив Джакаджу в номере гостиницы, где обычно скрывал он своих друзей, Лён отправился в Дивояр, чтобы забрать оттуда свои последние сокровища: книгу отца Корвина и послание Гедрикса. Чувствовал он, что вскоре его пребыванию в небесном городе приходит конец. Он перестал доверять дивоярцам и, похоже, вообще перестал кому бы то ни было доверять.

После ухода дивоярца Наташа обратилась к Юги со странным предложением. Тот выслушал, сделал удивлённые глаза, но согласился. Только спросил:

— А зачем тебе это нужно?

На что Лиланда ответила с усмешкой:

— Ещё не дорос до понимания.

ГЛАВА 16

В портовом городке Бреннархайма в один из выходных дней гуляли дивоярцы. Рослые, красивые, нарядные парни с туго набитыми кошельками — это студенты небесного Университета, без пяти минут магистры. Нездешние ребята выделялись среди простого народа необычной мастью: почти все они были очень светловолосы, почти белые. Резкие черты их горбоносых лиц своеобразно красивы, в них присутствует гармония особенной человеческой породы: сочетание силы и ума. Благородны и просты, они любили и умели веселиться.

Худощавый Очерота, похожий на него Диян и выделяющийся среди прочих богатырь Пантегри. Жаворонарцы везде привлекают к себе взгляды, где бы ни появились — настолько очевидно отличаются от урождённых селембрийцев. Особенный народ, живущий на суровой планете Содружества, они природные воины и бесстрашные бойцы. Вот это привлекает к ним женский пол, и девушки стремятся с познакомиться с щедрыми и весёлыми парнями. Вот и сегодня они сидят в окружении компании, и замечательно проводят время.

— Как жаль, что с нами нет Лёна и Пафа, — говорит Дияну Пантегри.

Эти слова доходят до ушей женщины, сидящей в одиночестве у окна. Одетая в дорожный плащ, почти скрытая под капюшоном, она молчит и, кажется, не слышит шума, царящего в заведении. К вечеру тут собирается много народу, всё больше гуляют компаниями, и одинокой даме, если она не явилась сюда с определённой целью, делать тут нечего.

Услышав разговор дивоярцев, она окинула обоих внимательным взглядом. Но тут её вниманием завладел кабатчик.

— Простите, благородная дама, — с тонким оттенком насмешки сказал он, отгораживая своей фигурой девушку от остальных посетителей, — Вы довольно давно уж так сидите, не заказываете ничего и целый столик занимаете. Прикажете ещё чего-нибудь вам принести?

Тарелка перед дамой действительно давно была пуста, пуст был и стакан.

— Извольте расплатиться, — осклабился хозяин.

Она чуть пригнула голову, словно желала спрятаться за капюшоном, заторопилась и принялась рыться в кошельке.

— Вот, пожалуйста, — сказала девушка, выкладывая на стол монету, затем встала и направилась на выход, но сделала это довольно неловко: пола её плаща зацепились за стул одно из гуляк, резкий рывок чуть не уронил изрядно пьяного мужчину.

— Куда летишь, голуба! — гавкнул он и ухватил барышню за плащ.

Накидка слетела с её головы и открыла яркие каштаново-красные волосы, густыми локонами рассыпавшиеся по плечам.

— Простите! — спохватилась девушка, но не тут-то было — отцепиться от пьяного не получилось. Цепкие лапы ухватили её за талию, и мужик грубо потащил её к себе на колени. Остальные в той компании захохотали.

— Отпусти женщину, мужлан! — надменный голос враз оборвал веселье, и подвыпившие мужики с удивлением оглянулись. Увидев же того, кто говорил, насторожились и притихли.

У стола возвышалась рослая фигура молодца, одетого экзотично и богато, на боку у него крепился дивоярский меч. Но меч в этом случае был явно лишним — просто так, как бы намёк на возможные осложнения. Сама фигура дивоярца выражала такую грозную силу, что возражать этому повелительному голосу мог бы лишь безумец. Бесстрастному лицу Пантегри особенную выразительность придавали ястребиные глаза тёмно-оранжевого цвета.

Едва подвыпивший мужик отпустил девушку, как жаворонарец потерял к нему интерес. Он подал даме плащ и тихо заметил:

— Что делает порядочная женщина в такой час в таком месте?

Она хотела что-то сказать, но лишь глянула на него своим необыкновенными глазами цвета густого малахита, осенёнными длинными ресницами. Красивое, нежное лицо, аристократически тонкое, никак не вписывалось в простую обстановку портового кабака. Она опять прикрыла волосы капюшоном и молча двинула на выход, а дивоярец остался стоять, глядя ей вслед, как поражённый этими зелёными глазами. Не сразу понял он, что обидчик молодой дамы что-то больно скоро расстался со своими собутыльниками. Но тут опомнился и кинулся на улицу.

Всё точно так и произошло: нагнал Пантегри наглого молодца вовремя, а то ещё миг, и ищи несчастную по тёмным ночным проулкам!

— Вам незачем меня бояться, — сказал он даме, когда незадачливый ухажёр в испуге убежал в ближайшую подворотню, — вы можете догадаться, что я из Дивояра, и мой долг: защита слабых и помощь страдающим. Позвольте, я провожу вас до вашего дома, и не стоит без особой нужды ходить в такое время по таким местам.

— Мне нужно было... — пролепетала дама, едва пережив испуг от нападения пьяного преследователя, — Меня должны были встретить...

— И он не пришёл? — с пониманием спросил Пантегри. — И сколько дней вы ждёте его в этом кабаке?

— О, нет, не в кабаке — в порту, — неловко оправдывалась она. — Я ждала его сегодня дотемна, но, видно, он опять не приплыл. Не знаю, что и думать...

О, старая, как мир, история: неверный возлюбленный, напрасные надежды, совращённая неискренней любовью неопытная девушка.

— Возможно, он уже не вернётся к вам, — тронутый несчастьем прекрасной незнакомки, мягко проговорил Пантегри, чувствуя головокружение от тонкого запаха, парящего вокруг неё.

— Вы неверно меня поняли, — возразила девушка, — я жду брата. Уже неделя как он должен возвратиться из рейса и привезти деньги.

Так, провожая девушку до её бедного дома, Пантегри узнал печальную историю разорённой долгами семьи, нищей смерти отца сестры и брата. Последний должен был получить патент морского офицера, как наследник достойной фамилии, но нехватка денег всё решила: благородный молодой дворянин отправился в плавание простым матросом, чтобы заработать денег на содержание сестры. Он должен был вернуться неделю назад, но новостей о торговом судне так и нет.

Не решившись предложить ей деньги, Пантегри обещал постараться что-нибудь узнать о её брате. Назавтра он не пошёл гулять с друзьями, а предпринял попытку поговорить с владельцем торговой конторы, где и узнал, что судно, которое должно было прибыть неделю назад, бесследно исчезло — скорее всего, затонуло во время шторма. Следующий вечер он провёл возле разбитой горем Изабэли, которую всё же сумел уговорить взять немного денег, чтобы не оказаться на улице. Потому что ранее следующих выходных дивоярец не сможет прибыть к ней.

Так у Пантегри появилась тайна от его друзей. Бесхитростный жаворонарец влюбился в молодую аристократку, очарованный её необыкновенной красотой, глубоко сочувствуя её бедственному положению, испытывая желание оберегать этот благородный цветок от злых ветров судьбы. Впервые такое сильное чувство коснулось его сурового сердца. Он словно потерял голову, терзаясь противоречивыми мыслями. Как дивоярец, он знал, что брак с любимой девушкой для него невозможен: дама дворянского происхождения не согласится на пошлый мезальянс тайного брака. Искусство лёгкого флирта и та свобода отношений, естественная ранее для раскованного жаворонарца, вдруг оказались бесполезными перед силой чувства, захватившего его: он не смел коснуться своей возлюбленной, и в мыслях не смел представить её на месте тех развратных и легкодоступных девиц, с которыми привык общаться. Но всё чаще посещал его страх перед властью рока, губящего тех, кто имел несчастье стать избранником любви дивоярца.

Два дня в неделю он проводил возле своей возлюбленной, сидя с ней в её бедной мансарде или гуляя вечерами по набережной. Оба они надевали длинные плащи, чтобы скрыться от любопытных глаз. Когда иссякали все слова, которые они друг другу говорили, наступало долгое, выразительное молчание, и Пантегри лишь ловил обострённым чувством удары сердца той, ради счастья которой был готов на всё.

— Эти подлые законы Дивояра! — не выдержала однажды Изабэль, — Кто их придумал?!

— Их не придумали, — отвечал Пантегри, — это реальность, плата за могущество. Я пренебрёг бы условностями, если бы дело было лишь в них. Я не боюсь осуждения от дивоярцев, но брак принесёт нам несчастье. А я не хочу потерять тебя.

Ну да, намерения намерениями, а жизнь жизнью. Сколько можно отодвигать миг близости, когда счастье так близко! Ни одна женщина никогда не была так желанна жаворонарцу, и ни одну доселе он не боялся оскорбить своей страстью. Но Изабэль одинокая сирота — воспользоваться её слабостью и беззащитностью невыносимо тяжело для честного и благородного дивоярца! И всё же дело неумолимо шло к тому, что однажды эти тщательно возводимые бастионы должны рухнуть и позволить влюблённым их непродолжительное счастье. Видел он в глазах Изабэли, что она готова сдасться и принебречь честью благородной леди. И кто осудит её за это, поскольку нет никого, кто бы мог бросить упрёк её избраннику. Страшась и надеясь, думал Пантегри об этой минуте. Но вот однажды, бегом взбираясь по темной лестнице на ветхую мансарду, он услышал за дверью мужской голос!

Гнев и ревность овладели им, рванув дверь, Пантегри увидел в комнатке Изабэль незнакомого мужчину: они смеялись, сидя рядом на диване и держась за руки.

— Пантегри! — вскричала девушка при виде него, — У меня радость! Вернулся мой брат! Представь, возле каких-то островов они сели на мель со своей шхуной, оттого и задержались на целый месяц!

Черноволосый и черноглазый молодец возле неё был очень хорош собой, и сходства между братом и сестрой при самом большом старании обнаружить было сложно. Но сама та мысль, что это брат, а не любовник, утешила Пантегри. Не стала бы его возлюбленная встречаться с любовником в тот час, когда ждала прихода дивоярца. Уж надо быть совсем глупой, чтобы так забыться.

Айген Борц — так звали молодого матроса. В том как на него смотрела Изабэль, не было ни капли того выражения, какое бывает в глазах женщины, охваченной страстью — уж это Пантегри мог понять, потому что немало имел возможности видеть такое. Да, это были настоящие брат и сестра, охваченные оба радостью от встречи, на которую Изабэль уже не надеялась. Но под взглядами Айгена Пантегри начал испытывать смущение. Моряк сразу понял, что избранник его сестры дивоярец, и, похоже, особой радости ему это не доставило. Так прямо он не показал своего недовольства, но при обращении к дивоярцу тон его становился все более сух и неприятен. Взгляды, которые молодой человек обращал к своей сестре, наполнялись тревогой и укором: он догадался, что отношения его сестры и этого господина едва ли дружеские, но избегал прямо показывать свой гнев. Короче, у бедного Пантегри болезненно защемило сердце, когда он начал понимать, что брат Изабэли решительно против их брака, не говоря уже о более лёгких отношениях. Наконец, и она заметила эту буквально повисшую в воздухе напряжённость.

— Мы бедные люди, — с едва ощутимой ноткой вызова говорил Айген, — но честь рода не зависит от состояния. Я благодарен вам за защиту моей сестры за время моего отсутствия. Вы благородный человек, Пантегри. Примите мои заверения.

Дивоярца мягко, но решительно выдворяли вон. Он надеялся переговорить с возлюбленной, думая, что она хотя бы проводит его. Но Айген с изысканно светской обходительностью сам навязался в провожатые — для прямого разговора, естественно. Уже внизу, у самой наружной двери, брат оставил свой любезный тон и заговорил совсем иначе.

— Не буду ходить вокруг да около, — прямо заговорил он, — я догадываюсь, какие намерения вы имели относительно моей сестры. Я верю, что вы искренни в своем чувстве, поэтому не буду бросать вам оскорбительных для вашей чести упрёков. Если бы вы не были дивоярцем, я с радостью благословил бы ваш союз. Но ваша принадлежность к магам решительно, раз и навсегда лишает вас этой возможности. Вы не можете жениться на моей сестре, а иную связь я даже не обсуждаю.

— Вы думаете, я не могу на ней жениться? — проронил Пантегри, возвышаясь своей массивной фигурой над более тонким Айгеном, который был ниже него на полголовы, но при этом держался с той уверенностью, какую дает сознание своей безусловной правоты.

— Насколько я знаю — нет!

— Вы ошибаетесь, именно это мы с Изабэль и намеревались сделать. Конечно, я был бы не слишком хорошим мужем, поскольку дела заставляли бы меня слишком часто отсутствовать, но я мог бы обеспечить ей вполне комфортный уровени жизни.

— Господин дивоярец, давайте не будем доводить дело до дуэли — я знаю, что в этом случае я проиграю. Возможно, вы как раз на это и рассчитываете — тогда моя сестра вновь станет девушкой одинокой и беззащитной, и вы снова сможете предложить ей свое покровительство. Но я хочу вам объяснить, что дело вовсе не в моей личной вражде именно к вам, а к проблеме вашего происхождения.

— Уже понял! — гневно ответил Пантегри, — Недостаточно родовит!

— Нет, не поняли! — возразил моряк, — Я прямо вам скажу: всё дело в роке, который преследует близких дивоярцев. И я не хочу, чтобы с моей сестрой что-нибудь случилось.

— И вы верите в это? — с усмешкой проронил дивоярец.

— О, нам бы да не верить! — с язвительностью воскликнул Айген Борц, — Ведь мы сами и есть потомки магов! Да, мрачной тайной нашего семейства является тот факт, что некогда одна наша пра-прабабка вышла замуж за дивоярца. С тех пор и начались в нашем доме смерти и разорение. Наше нынешнее бедственное положение есть результат того союза, несчастье которого преследует нашу родню уже четвёртое поколение. Теперь прикиньте, каков будет результат от нового скрещения с кровью мага!

— Послушайте, — пробормотал Пантегри, потрясённый и уничтоженный этим откровением, — вы думаете, это рок?

— Это рок, мой друг, — с искренним сочувствием сказал ему моряк. И в голосе его звучала не вражда, а только боль. — Поверьте, мы знаем, что это такое.

— Но она тоже знает...

— Она наивна и очень романтична, — грустно улыбнулся Айген, — К тому же, первая любовь, а вы очень необыкновенный герой.

Держать вражду к брату Изабэль — это совершенно невозможно, ведь он лишь заботится о своей сестре. Но, судя по всему, дальшейших её отношений с дивоярцем он не допустит.

Совершенно разбитый, Пантегри вышел на улицу. Тут над его головой растворилось с легким скрипом окошко, и голос Изабэль позвал его. Из мансарды вылетела записка, обвязанная кружевным платком.

"Встретимся завтра, когда брат уйдёт в судоходную контору", — гласил краткий текст.

Как ни уговаривал себя Пантегри не совершать нечестного поступка и не нарушать слова, данного Айгену, на следующий день он наблюдал за выходом молодого моряка из дома. И, как только убедился в том, что брат ушёл, тут же бросился в дом. В дверях он тут же наткнулся на Изабэль.

— Не сердись на моего брата, Пантегри! — кинулась к нему с мольбой девушка, и в лице её отчетливо виднелись следы слёз и бессонной ночи.

— Но он прав, любовь моя, — печально и ласково сказал ей дивоярец, — наш союз в самом деле обречён на неудачу.

— Нет, это не так! — живо возразила девушка. — Айген просто боится пересудов и мнения толпы. А мне всё равно! Я хочу быть с тобой!

— Ты знаешь, рок — это неизбежность.

— Вовсе нет! Мне мать говорила, а ей — бабка! Есть средство избавиться от рока! Мой пра-прадед собирался сделать это, просто не успел. На самом деле есть заклятие, которое может отвести судьбу!

И она поведала ему предание, которое передавалось в их роду женщинам. Много поколений назад действительно случилось такое дело, что одна из девиц рода Борц решилась сочетаться тайным браком с дивоярцем. И он открыл ей тайну, что существует такая волшебная книга, в которой записано заклинание, отменяющее рок. Но сам он не мог воспользоваться этой книгой, потому что в то время она была утрачена для Дивояра — её похитили много раньше.

Случилось так, что одна довольно влиятельная волшебница хотела при помощи этой книги спасти от рока своего сына. Для этого она вынесла книгу из небесного города и поместила её в одном тайном месте. Но не успела воспользоваться, поскольку книга была украдена. Но тот дивоярец, принесший рок в семью Борц, сказал, что по пророчеству книга вернётся в Дивояр, когда сам Дивояр вернётся на Селембрис. Так что, сейчас волшебный список заклинаний должен быть снова в небесном городе. Но эту книгу и самый факт существования такого средства дивоярцы держат в тайне, потому что иначе станут возможны браки между магами и простыми людьми. А это означает потерю власти! Если Пантегри добудет такую книгу, то они могут быть свободны от рока!

— Я понятия не имею, где искать эту книгу! А если и найду, то как вынесу?! — в ужасе от самой мысли о подобном святотатстве, проговорил Пантегри.

— Если бы ты любил меня, ты сделал бы это, — печально ответила Изабэль, — ведь я готова бежать с тобой, предав брата и бросив тень на честь семьи, которуй он дорожит, как последним сокровищем. Я ко всему готова, кроме одного: несчастья для наших с тобой детей.

— Как называется эта книга? — спросил он, сломленный этими словами.

— Её название "Гениус Алама".

— Никогда не слышал, — покачал он головой, но уже знал, что с этого момента становится преступником и предателем Дивояра. Как бы ни была спрятана эта книга, он её найдёт, потому что нет сил разорвать ту любовь, что связала навеки его и Изабэль.

С тяжёлым сердцем вернулся Пантегри обратно в Дивояр. Он разрывался между преданностью долгу и поработившей его любовью. Его мучила стыдом и одновременно малодушно обнадёживала мысль о том, что, скорее всего, ему никогда не удастся добыть такую книгу. Ведь, если она на самом деле существует, то действительно должна охраняться более всех самых тайных книг, потому что поистине дает невиданную власть. Но идея запала Пантегри в голову и овладела им до такой степени, что он ни минуты не мог забыться. Поиск в библиотеке, надо думать, не дал результата. И тогда он вспомнил, что никто в Университете не читал так много, как Лён. Его друг виртуозно пользовался библиотечным поисковиком.

* * *

Сигнал от входной двери известил, что к Лёну просятся в гости. Неужели это опять Энина?! Он ведь не передал ей иголку и ничего не сообщил про Пафа! А сколько дней прошло? Или это ей не нужно, и она только исполняла чьё-то поручение?

С неприятным ожиданием Лён открыл дверь и обрадовался, увидев на пороге Пантегри.

— Здорово живёшь! — с восхищением заметил тот, увидев великолепие помещений, в которых жил теперь, как настоящий дивоярский магистр, его друг.

Играть в скрытность у Пантегри получалось плохо — жаворонарец был слишком открыт — так что вскоре он перестал таиться, и разговор пошёл по прямому руслу.

Услышав, что именно занимает товарища, Лён на секунду онемел от изумления. "Гениус Алама" — откуда Пантегри вообще может знать такое название? Ведь сведений о ней в библиотечном поисковике нет — уж Лён это точно знал! Но подтверждение того, что говорила Наташа — что в этой книге содержится рецепт избавления от рока! Два разных источника говорят об этом! А он-то думал, что Наташа просто так это сболтнула — для пущей убедительности.

— Да, существует такая книга, — задумчиво проговорил он, сопоставляя в мыслях факты и пытаясь найти смысл.

— Где она может быть? — с надеждой спросил Пантегри.

— Зачем тебе? — спросил у друга Лён.

Тот замялся, явно не желая выдавать правду.

— Ты знаешь, Лён, — глухо заговорил Пантегри, — Оно только кажется, что можно всю жизнь прожить, слоняясь по девкам. Но вот встретишь ту единственную, и всё готов отдать, лишь бы с ней быть. Я бы согласился жизнь прожить простым человеком, не магом, лишь бы избавиться от рока.

То как он сказал это, поразило Лёна: видать, припёрло человека!

— Если бы такой рецепт существовал, — размышляя, заговорил Лён, — то кто-нибудь из старших магов непременно воспользовался бы им. Одно дело — запреты, а другое дело, когда лично тебе дорогой человек в опасности. Быть у такой возможности и не прибегнуть к ней?

— Когда-то одна волшебница попыталась сделать это, — усмехнулся Пантегри, — она вынесла и спрятала книгу из Дивояра и хотела изучить заклинания. Но не успела, потому что книгу украли. Только было это давно — ещё в то время, когда Дивояр был над Селембрис. И было пророчество о том, что книга вернётся в Дивояр, когда вернётся сам Дивояр. Не та ли это книга, которую вернул ты? Так здесь ли "Гениус Алама"?

Одна волшебница вынесла и спрятала книгу, после чего книгу украли! Дубовый лист, ведь он говорит про Брунгильду!

— Кто эта волшебница?

— Не знаю, — признался Пантегри, — но полагаю, немалого ранга, если могла взять такую книгу.

— Откуда такие сведения?!

Жаворонарец не ответил, и взгляд его ясно говорил: источник он не выдаст. Но поразительно, до чего совпадали факты!

Нет смысла ставить его в известность о том, где хранится книга. Возможно, она в том самом месте, какое Лён видел во сне, когда приснилось ему видение: как Лино Линарри попался на хищении. Лён и сам думал, что придётся доставать эту книгу, но по другому поводу. Пантегри ни за что не достать её, так что лучше не вселять в него ложных надежд. Даже если необходимость в самом деле так велика.

— Я не могу сказать, где хранится эта книга, — промолвил Лён.

— Не можешь или не хочешь?

— Тебе не преодолеть преград.

— Это моё дело, только скажи — где.

— Ну, в здании Совета! Тебе легче, что ли?

— Спасибо, Лён, — неожиданно откланялся Пантегри.

— Даже не надейся, — покачал тот головой. — Совет огромен, где ты искать будешь?

Когда он вышел от Лёна, то едва сдерживал отчаяние. Конечно, ответ Лёна ничего ему не дал — Совет действительно огромен, и там есть множество мест, где может быть спрятана книга. Наверняка её охраняют, так что второй раз похищения не допустят. Он был там один раз — когда его допрашивали насчёт этой истории с Дикой, где были они с экспедицией и наблюдали ряд странных явлений. Тогда старшие придали этому такое огромное значение, что выслушивали его показания всем Советом. В одном только этом зале тысяча мест, где можно спрятать книгу.

* * *

После ухода Пантегри Лён почувствовал настоящее беспокойство. С чего он решил, что жаворонарцу не под силу добыть книгу? Откуда он вообще знает, насколько тот вхож в Совет? Судя по всему, этому боевому магу с выдающимися способностями вообще оказывают большое доверие и прочат его на место ещё одного водителя экспедиций в иномирье: были такие разговоры среди бывших сокурсников. Ведь Лён слишком удалился от товарищей и потому многое упустил из виду. Не получилось бы так, что Пантегри умыкнёт "Гениус Алама" до того как Лён доберется до неё.

* * *

Едва молодой жаворонарец покинул дом друга, как буквально через минуту его окликнули.

— Пантегри! — позвал его Вольт Громур, остановив молодого мага, бредущего по Аметистовой улице.

В первый миг Пантегри показалось, что его уличили в предательских мыслях, и расплата последует немедленно. Но голос Вольта звучал дружески — он обращался к студенту, почти как к равному, выказывая свое расположение и доверие.

— У совета есть задание для тебя и твоих товарищей, — продолжил ректор, — я полагаю, ты будешь рад. Это хорошие новости. Но пойдём в Совет — там тебе всё объяснят.

У жаворонарца от сердца отлегло: он-то думал, что Громур всё прочитал в его грешной душе!

Вольт сам провёл его в здание Совета, куда Пантегри так стремился, и даже более!

— Я задаю тебе право постоянного прохода, как доверенному лицу Совета, — предупредил молодого мага ректор, — Это для того, чтобы ты не терял понапрасну время, разыскивая нас.

О, это уже звучало интригующе! Интересно, что за задание приготовили старшие для Пантегри и его друзей? Но всё складывалось пока прекрасно — лучше не пожелать! Здание Совета открывает для него свои двери — в любое время!

В главном зале сидели в своих креслах возле огромных окон молодые магистры, но никто не обернулся на шаги двоих и даже не поздоровались с архимагом, как будто рассматривание окон поглощало всё внимание дивоярцев. Но сам Пантегри был поражён, впервые он увидел такую картину: через окна были видны не улицы небесного города, а панорамная картина Селембрис! Отдельные участки как бы двигались: они то увеличивались, то уменьшались! Изображение то представало в общем плане, то глубоко детализировалось! В некоторые окна видно городское гуляние, а в другом — просматривались плывущие по морям корабли!

— Это одна из наших тайн, — с улыбкой заметил ректор, видя изумление студента, — так мы можем наблюдать за жизнью Селембрис и всегда быть в курсе происшествий. Вот отсюда мы искали твоего друга — Пафа. И, знаешь — нашли!

— Вы нашли Пафа?! — обрадовался жаворонарец.

— Да, представь! — загадочно сверкнул глазами Вольт. — Как мы и предполагали, его вместе со всем народом затянуло в зону наваждения.

— Мы сможем встретиться?! — радостно воскликнул жаворонарец.

— Не всё так просто, — покачал головой Громур, — он не просто попал в зону наваждения, а угодил прямо в эльфийский холм. На земле Селембрис осталось много чудес, помнящих своих создателей. Такими удивительными артефактами являются эльфийские холмы. Бывало, туда попадали люди и, многие века спустя выходили обратно, всё такие же молодые, и говорили, что пробыли в подземном царстве всего три дня. Это одно из самых удивительных явлений Селембрис. Вот мы полагаем, что в момент прохождения колонны переселенцев мимо холма произошло внезапное движение зоны, и людей захватило — отсюда и тот в одну ночь возникший лес на месте поселений Сильвандира. Всё говорит за то, что люди короля Алая попали в холм.

— Но что тогда с ними будет?! Жив ли Паф вообще? — огорчился Пантегри.

— Вот в этом всё и дело, — заметил ректор, — Поэтому мы и не хотим привлекать к делу Лёна. Он слишком тяжело переживает потерю друга, и мне не хотелось бы прежде времени тревожить его напрасной надеждой. Я хочу отправить тебя и твоих товарищей в наблюдение за холмом на месте. Видишь ли, наши экраны всем хороши, кроме одного: по ним не видно то, что творится ночью. Но предание говорит, что время от времени в волшебном холме открываются ворота, и тогда можно войти в него или, наоборот, покинуть его. Вот я и хочу поручить тебе и некоторым твоим друзьям наблюдение за холмом. Я знаю, тебе очень хочется немедленно бежать к Лёну и всё ему рассказать. Послушай меня, сынок, не делай этого, ибо нет ничего хуже несбывшейся надежды. Мы знаем, что твой друг не перестает искать Пафа. Он тайком продолжает ходить в зону сказки и разыскивает там Пафа. Но ищет он не в том месте. Но и мы не знаем, что увидим в случае удачи. Так что, имей терпение, повремени с тем, чтобы извещать Лёна. Мы так решили в Совете: чтобы вы не могли нарушить тайну, вас оставят по окружности у подножия холма наблюдать.

С резонными рассуждения ректора не согласиться было трудно, поэтому Пантегри подавил в себе желание немедленно бежать к товарищу и всё ему рассказать. Кроме того, была у него такая не слишком порядочная мыслишка: а ну как тот в благодарность поможет Пантегри достать книгу! Ведь ненадолго, всего лишь только найти заклинание! Но вот как будет здорово, если дельце выгорит, и они в самом деле сумеют отыскать Пафа! Поэтому дальнейшие инструкции Громура жаворонарец выслушивал с напряжённым вниманием. Радость портила только одна маленькая загвоздка: а как он будет встречаться с Изабэль? Не подумает ли она, что он её бросил?

— Дело непростое, требует мужества и решительности, и лучших кандидатов, нежели жаворонарцы, мне не найти. Уж я-то знаю вашу удаль и отвагу, — торжественно вещал Громур, явно желая польстить молодому дивоярцу, и в этом, кажется, не промахнулся: боевой маг, каким, без сомнения, был Пантегри, тут же навострил уши.

— Мы видели через эти волшебные окна как некий молодец высаживается на вершину холма и каким-то неведомым образом проникает внутрь, — продолжал архимаг, — Когда увидите такое — днём ли, ночью ли, — не мешкайте ни секунды! Бросайтесь вперёд и хватайте его! И тут уж, друг мой, от вас требуется мужество немалое, ибо может так случиться, что этот маг утащит вас в свою подземную страну. Но вы не теряйтесь и спросите его: говори, где Паф?! Если сделаешь ты это, Пантегри, то сделаю тебя своим приближённым лицом.

Пока слушал Пантегри эти слова, в его голове быстро образовалась мысль: быть доверенным лицом самого Громура! Фактически его адьютантом! Ведь это беспрепятственный пропуск в Совет! Тогда, может, он обойдётся и без помощи Лёна, чтобы не подводить того своим опасным делом, ибо кто знает, какое наказание постигнет того, кто дерзнёт похитить книгу!

Архимаг Дивояра меж тем как будто читал мысли молодого жаворонарца и заговорил о его друге:

— Вы пока не говорите Лёну о нашем плане, а то как бы не сорвался да не натворил чего, — озабоченно наставлял жаворонарца Глава Совета, — А чтобы он чего не подумал насчёт вашего отсутствия, мы ему скажем, что ваша группа боевых магов отправилась на учебное задание в иномирье.

ГЛАВА 17

Сидя в засаде на своем месте, темной ночью, в одиночестве, Пантегри думал о Изабэль, а больше занять мысли было нечем. Он смотрел на вершину холма из глухих зарослей подлеска, заполонившего всё пространство меж титанически громадных стволов волшебного леса. Эта окраина зоны наваждения, захватившая территорию Сильвандира в одну только ночь, и было в этом что-то страшное, как будто древние силы давали знать о своем недовольстве.

Лысая макушка холма отчётливо выделялась на фоне усыпанного звёздами неба — как будто чёрная тень, поглотившая луну — крупный желтый диск тяжело висел над горизонтом с той стороны горы.

Шёл час за часом, и ничего не происходило, а в мыслях Пантегри была лишь Изабэль. Прикидывая так и сяк, он подумал: до городка, где живёт она. конного ходу по хорошей дороге всего день, а он даже без своего летучего коня может пространственными бросками передвигаться гораздо быстрее. Так с наступлением утра, когда по графику ему положен отдых, он может добраться до города и предупредить свою возлюбленную.

Так он и поступил. Когда утром зевающие дивоярцы собрались в условленном месте, забрались в палатки с припасёнными вещами, запасами пищи и мирно уснули, Пантегри тихо поднялся с ложа и выскользнул вон. А далее он поступил как и собирался: длинными быстрыми скачками сквозь пространство, от одной видимой точки до другой, он двигался по направлению к портовому городку. Это было настоящее дарование, какое присуще не всякому дивоярцу, а уж Пантегри владел им в совершенстве.

Так всего за час он одолел большое расстояние, какого хорошему коню хватило бы на целый день, и с началом утра уже был под окном Изабэли. К несчастью, девушки дома не оказалось, но соседи сказали, что она с утра пошла на рынок. Ждать Пантегри не мог и потому написал своей возлюбленной записку. Он объяснил, что поставлен в круглосуточное и безотпускное дежурство возле горы на краю Сильвандира, но зато следующая неделя у него будет полностью свободной, и они смогут встретиться. Так, не повидав к большой досаде, свою Изабэль, он был вынужден быстро отправляться назад, чтобы никто из товарищей ничего не заподозрил.

* * *

Изабэль не было дома всю неделю — видать, поход на рынок дело очень промедлительное и требует уйму времени. Но к кануну субботы девушка вернулась в свой жалкий дом и обнаружила в щели двери записку.

— Ах, чёрт! — энергично выразилась она и опрометью кинулась прочь от своего дома.

Домчавшись со скоростью лани до вполне приличной гостиницы на совсем другой улице, она вихрем ворвалась в комнаты, снятые дивоярцем для его друзей.

— Юги, вставай! — растолкала она спящего Джакаджу.

— Что, опять? — сонно поинтересовался тот.

— Полный пипец! — воскликнула благородная молодая дама.

— Фу, ну и словечки у тебя, — поморщился Джакаджа. — Что, брат не согласен на ваш брак?

— Ты идиот! Читай записку! Это Пантегри оставил!

Потирая глаза, Джакаджа пару раз перечитал записку и, плохо врубаясь в суть дела, спросил:

— Ну и чего?

— Кретин! Они его там сторожат! Он отправится в подземный мир с очередной партией кристаллов, а тут его и заметут!

— И, думаешь, сделают что-то очень нехорошее? — усомнился Юги.

— Джакаджа, ты или туп феноменально, или притворяешься дебилом, — прищурив зелёные глаза, процедила Лиланда. — Соображай: если он попадётся и его узнают, то путь в Дивояр ему закрыт — на него будут ставить западни, как на зверя. А книга, между прочим, всё ещё там!

— А запасной твой вариант, очевидно, выбыл из игры, — досказал мысль Джакаджа.

Проблема была та ещё: им двоим приходилось скрываться, и днём выходить на улицу они не могли. И связи с дивоярцем никакой не было. Как сообщить ему об операции, которую задумали хитрые дивоярцы?

— За что я их и не люблю, — зверски поморщилась Лиланда.

— Я сам их не люблю, — признался Юги. — Но хочу сказать, что считаю твою затею с книгой бесполезной. Не знаю, что ты там думаешь выудить, поскольку заклинания написаны цветным письмом, который мы с тобой, подруга, увы, не знаем!

— Зато он знает! — гневно ответила Лиланда, — А ты по-прежнему делаешь ставку на кристаллы?

— Кристаллы вернее, — рассудил Джакаджа, — кристалл — это могущество, сила, с его помощью можно решить любую задачу.

— И которые не попадают тебе в лапу, как бы ты ни старался! — насмешливо закончила за него Лиланда.

— Да, он со своей подозрительностью меня с ума сведёт, — признался со вздохом Юги, — Я не могу даже намёком намекнуть. Но есть у меня одна идея...

— Ты со своими идеями в лимб попадёшь, — усмехнулась Лиланда.

— Это всё равно практически очень сложно осуществить, — продолжал предаваться мечтам Джакаджа, — Для этого надо попасть в прошлое.

— Ну да, — глядя в угол, обронила девушка, — до будущего праздника ночного полёта чуть больше полугода, а всех делов-то — чокнуться стаканами. Ловко ты тогда его провёл.

— Тогда я не попал, потому что кто-то опередил меня, — хмуро проговорил Джакаджа. Я почти добрался до Дерн-Хорасада — заметь, всё пешим ходом!

— Беспримерное мужество, — серьёзно заметила Лиланда.

— Вот именно, — с достоинством подтвердил Джакаджа, — Но какая-то другая рожа добралась до кристаллов прежде меня, и вот это мне покою не дает.

— А сам он что думает? — жадно поинтересовалась рыжая ведьма.

— Он назвал какое-то незнакомое имя: какого-то Лавара Ксиндару. Правда, этот тип был похож на Румистэля, как две капли воды, и даже одеждой. И тем не менее, наш дивоярец так саданул его, аж в камень обратил. Жуть какая, до сих пор страшно вспомнить!

— И что ты надумал?

— Надо опередить того нахала. Ещё раньше добраться до Дерн-Хорасада.

— Мысля что надо, — одобрила Лиланда, — один пустяк: со временем ты управляться не умеешь.

— А, — сказал Джакаджа и возвёл глаза к потолку.

— Что? — насторожилась ведьма.

— Идея.

— Ну?

— Создать ситуацию грозящей нам опасности!

— Клёво! — восхитилась Лиланда, — Куда уж больше? По наши души рыщут толпы шпионов, я уж бумажки на столбах поджигать устала. Ты знаешь, подожди: нам только бы его дождаться, а там уж как-нибудь сообразим.

* * *

В соседнем помещении на кровать свалился пожилой толстяк, ухо которого покраснело и слегка распухло от усилия, с которым он прижимался к стене. Полуголый господин в ночной рубашке выглядел усталым, но счастливым. И на лице его, одутловатом и широком, блуждала светлая улыбка.

— Попались, голубчики, — с блаженным взором прошептал он, и рука сама потянулась к стулу за штанами. Но вместо штанов он подцепил бумагу. Затем нашарил на тумбочке гусиное перо, отыскал под кроватью чернильницу и напялил на нос треснутые очки.

— Сим извещаю, — ознобно дрожа в сладостном предчувствии, прошептал он, выводя неверной от вчерашней пьянки рукой строки, — ...хотят похитить книгу, враги Дивояра, прячутся, воруют драгоценности, зовут Джакаджей, по описанию он самый, с ним рыжая чертовка, хотят там чем-то управлять, я богат!

Написав бумажку, он свернул её конвертом, лизнул нездорово белым языком, накапал свечного воска и припечатал добытым из груды одежды тайным перстнем соглядатая. Затем высунул рыло в коридор, нетерпеливо пырснул мальчишке-коридорному, всучил ему конверт и прошипел на ухо какие-то слова. Мальчик коротко кивнул и испарился. А господин вернулся в номер, залёг на смятом покрывале и мечтательно уставился в потолок.

* * *

Мальчик, в обязанности которого входило чистить ботинки постояльцев, получая за это в сутки полную тарелку вчерашних макарон с огрызками фрикаделек, резво домчался до полицейского участка. Он надеялся получить там мелкую монетку, как сказал ему тот жирный жлоб.

— Дядинька, письмо! — жалобно пропищал он в окошко сторожевой будки, поскольку в само полицейское управление его никто пускать не собирался.

— Давай, — высунулась в окошко заскорузлая лапа.

Ребёнок положил в широкую ладонь конверт и выжидательно замер.

— Да не бумажку, деньги давай! — нетерпеливо несколько раз схлопнулась жадная лапа.

— А... кто должен дать? — испуганно всхлипнул мальчишка.

— Ну не я же тебе! — возмутился невидимый тип, скрывавшийся в дыре.

— А... а уменя нет...

— Тогда вали, — кратко инструктировал его стражник.

Несколько часов ничего не происходило, и только ближе к вечеру, когда настало время смены караула, обладатель лапы выбрался из своей засады. Плотная фигура, облачённая в полицейский мундир, выдралась из-за узкой дверки фанерной будки и совершила ритуал сдачи поста.

Уставшие от постоянного сидения на лавке ноги едва несли их обладателя, благо, идти недалеко — всего за угол. От души помочившись на здание полицейского комиссариата, слуга закона решил зайти и со стороны парадного входа. В слабом свете уходящего дня он пару раз промахнулся сапогами мимо ступенек, но сумел мужественно преодолеть крыльцо.

— Господин полковник где? — осведомился он, с триумфом прорвавшись в дежурку.

— Ушёл домой, скотина, — зевая, ответил только что заступивший на пост дежурный. Все остальные просто дрыхли.

— Кто скотина? — с надеждой спросил вошедший.

— Ты, — шмыгнув носом, известил его сменный.

— Письмо кому тут передать?

Маленькие злые глазки внимательно посмотрели на нахала, давая понять, что шутки тут неуместны. Но письмо уже было извлечено из-за пазухи и, благоухая запахом немытых подмышек, уже призывно маячило перед носом дежурного. Официальная печать недвусмысленно сообщала, что дело государственное и сугубо архиважное.

После недолгих размышлений широкая ладонь дежурного оставила такое приятное занятие, как чесание зада, и легла на стол загребущей стороной вверх. Намёк был ясен.

Почему-то этот простой жест донельзя поразил свободного от вахты стражника, да так, что он немедленно впал в продолжительный ступор.

— Не хош — как хош, — хладнокровно констатировал сменщик и выхватил письмо.

— Свободен, — мрачно уточнил он и отвалился на спинку стула, давая понять, что аудиенция окончена.

Свет раннего утра встретил в караулке дружный храп, и только явление полковника прекратило эту чудесную идиллию.

— Все дрыхнут, мерзавцы! — яростно возвестил он с порога.

— Никак нет! — бодро отрапортовал дежурный, который умудрялся спать с открытыми глазами. Он бойко вскочил, отдавая честь, но распахнутый мундир и мятая физиономия мало соответствовали официальному моменту.

— Уволю тварей! — взревел полковник, поскольку сам был плох после вчерашней встречи с однокурсниками кадетского корпуса — справляли тридцатилетний юбилей выпуска. Все были при чинах и службах, а он один, как бедный родственник, заведует дежуркой! Ну, мерзавцы ж все!

— Смею доложить! — в самом деле доложил дежурный, — Всю ночь не спал, охранял государственный документ!

Он молодцевато выставил на вид упомянутое письмо. Но при этом произошло что-то странное. Вторая его рука его, поросшая рыже-седой шерстью, как-то сама собой выползла вперёд и нагло протянулась к полковничьему носу.

— Что?! — неуместно тонким голосом воскликнул начальник караула, — Взятка?!

— Никак нет! — отрапортовал дежурный, — Жест почтения!

В заскорузлой грязной лапе, воняющей дешёвым пивом и жопой, в самом деле не было ничего.

— Уроды! — невыносимо страдая от похмелья, простонал полковник и выхватил письмо.

На лице дежурного произошло задумчивое выражение. Он внимательно осмотрел одну, вторую руку и, ничего в них не найдя, впал в крайнюю тоску.

— Ужасно, ужасно... — бормотал полковник, сидя в кабинете и подпирая голову обеими руками.

В голове залпами била канонада, неслись, нещадно топча копытами мозг, с клинками наголо и криками "урр-ааа!" бравые кавалеристы, ломила пехота, протыкая штыками каждую клетку содрогавшегося в позывах тошноты полковничьего тела, и целый полк свихнувшихся барабанщиков всей дурью лупил в барабаны.

Сглотнув тягучую и горькую слюну, полковник вскрыл саблей конверт и уставился на прыгающие строки. Затем придвинул к себе чернильницу, макнул перо и вывел дрожащим почерком на обороте: "Милая моя Мари, я безумно припадаю к вашим очаровательным ножкам и пламенно мечтаю о том моменте, когда вы сдадите ключи от вашей крепости, ибо ..."

Полковник грохнул в стол кулаком и грянул командным рёвом:

— Ведро, подонки!

Проблевавшись, он продолжал карябать на обороте доноса: "Ибо ваш покорный слуга от продолжительной осады рискует перейти к прямым подрывным действиям".

Открыв ящик стола, полковник отыскал коробку с сигарами и далее продолжал уже бодрее: "Прорвавши шлюзы мой любви, я затоплю вашу неприступную репутацию своей безрассудной страстью, ибо ..."

Тут атака снова захлебнулась, поскольку высокопарное "ибо" нашему полковнику явно не давалось, и он закончил послание решительным ультиматумом: "Сдавайтесь, мадам, на хрен!"

После чего, почти в обморочном состоянии сложил письмо доносом наружу и прочно припечатал огрызком сигары. Прожжённое насквозь боевое послание он вручил курьеру с приказом: отнеси. И выпал из реала.

Курьер среди всей этой полицейской машины был единственным трезвым винтиком. Однако ж, для успеха дела его следовало снабдить указаниями, а так он потоптался бестолково, не зная что предпринять, и направился дорогой, которой бегал чаще всего: к мадам полковнице. В лице мадам полицейское управление имело самого проницательного шифровщика, потому что ей ничего не стоило с первого взгляда разобрать смысл полуобгоревших строк тайного донесения.

— Что такое? — с интересом вникала она, — "Известная вам особа проживает в номере... по улице..."? Рыжая? Драгоценности? Искренне ваш — фамилию не разберу. Я так и знала!!!

Праведному гневу её не было предела. И она понеслась на всех парах в притон, именуемый полицейским участком, чтобы вывести на чистую воду этого мерзавца.

Атака полковничьей жены была стремительной и победоносной. Своим могучим телом она сломила слабую оборону в лице дежурного и прорвалась в святая святых — в самый штаб армии. Там пара мощных оплеух вернули главнокомандующего фронтом в боевое состояние.

— Да ты с ума сошла! — визгливым тенором воскликнул он, узрев драгоценное послание растерзанным, пробитым и полусожжённым. — Тупая самка, ты уничтожила шпионскую шифровку! Мы полгода вели эту операцию, а ты со своей дебильной ревностью разрушила все наши труды!

Он рыдал так натурально, что женщина растерялась. К несчастью, полковник настолько вошёл в образ, что забылся и высморкался в шифровку, отчего чернила поплыли.

— Постой, Альберт, — вразумляла начальника разведки его верноподданная супруга, вызволяя из полковничьего кулака вконец заморканный клочок бумажки, — подожди, я постираю его, и всё снова будет хорошо!

— О, Аделина, если бы ты знала, как я устал от всего этого! — патетически стенал полковник, ломая руки, поскольку за годы службы при своей мадам, он точно знал все слабые места этой большой крепости и успешно пользовался лазейками.

— О, Альберт, мужайся! — взволнованно отвечала она ему, свято веря в его мученический героизм.

Зелёная полковничья сопля уничтожила шпионскую шифровку, зато не тронула оставшееся на обороте послание Мари. Аккуратная рука супруги привела послание в приличный вид, насколько оно возможно было.

— Куда нести, Альберт? — вопрошала она, горя желанием исправить свой неосторожный промах и послужить отечеству.

— П-придворному м-магу, — промычал тот, вновь осознав свой высокий долг защитника порядка и закона.

Благоразумная мадам всё же позаботилась уложить истерзанную шифровку в розовый конвертик, который был у неё с собой на всякий случай в сумочке. Меж голубков и сердечек она вывела красивым почерком отличницы дамского пансиона для благородных девиц: господину придворному магу, срочно.

* * *

В канцелярию при королевском дворе Бреннархайма среди множества прочей корреспонденции поступило розовое письмецо. Конторский клерк взял в руки игривый конвертик и на минуту задумался, глядя на голубков и сердечки. Затем легким движением послал его в большую корзину, полную разномастых конвертов. Это была шпионская корреспондения, предназначенная для придворного мага Бреннархайма — недавно назначенного Лаки Брайка.

Прочитав далеко за полночь послание мадам Мари, придворный маг уронил голову на руки и застонал. За последние полгода он получал каждый день по сотне таких писем и разбирал корявые почерки корреспондентов. Но это его просто доконало.

Наутро, невыспавшийся и злой, он вскочил на своего летучего коня и ринулся в Дивояр — просить помощи. Влетев в ворота, он понёсся над серебряной мостовой, как метеор, и едва не налетел на одного знакомца.

— Привет, Лаки, куда ты так несёшься? — удивлённо просил его молодой магистр, с которым он познакомился в прошлом году во время церемонии бракосочетания принцесы Лилианы с королём Алаем Сильванджи.

— Я сдохну, Лён! — простонал тот, весь во впечатлении от своего служения при королевском дворе, — Меня завалили шпионскими донесениями! Ищут какого-то пройдоху и его рыжую шалаву, а я один должен с этим разбираться! И это обязанности придворного мага?! Эти прохвосты надеются подцепить кучку монет и пишут всякую чушь! Но это всех круче!

Он выхватил из сумы целую пачку донесений, среди которых красовался и злополучный розовый конвертик. С язвительным выражением Лаки зачитал дурацкое послание полковника своей обожэ.

— Ну-ну! — с большими глазами посочувствовал ему коллега, разглядывая на уголке доноса полковничью козявку, пропущенную мадам Аделиной, и догадываясь, что где-то в этой пачке прячется опасное для его друзей послание. Но ему и в ум не пришло, что это и есть единственный верный шпионский донос. Всё остальное было просто враньём.

— Послушай, Брайк, — взял он за рукав отчаявшегося придворного мага, — Сейчас по многим королевствам разосланы ориентировки, но ты единственный, кто явился сюда с письмами. Всё это просто пробуксовка огромной и плохо налаженной шпионско-полицейской машины. Делай как все: просто кидай эту бумагу в камин.

— Да? — медленно доходило до Лаки.

— Говорю тебе: не позорься, — дружески наставлял его приятель.

Ободрённый Лаки Брайк удалился, а Лён пошёл к себе.

Ведь собирался он отправить Наташу и Юги в прошлое — в те дни, когда Дивояр ещё не прибыл на Селембрис! Но потом чего-то передумал. Отвлекли его другие события. Может, шпионы внизу и идиоты, а вот дивоярцы точно не дураки. Им только малую ниточку дай, они терпеливо и осторожно её начнут раскручивать и никакие уловки не спасут Наташу.

Придя к себе домой он достал маленькое зеркальце и стал смотреть в него. Он принялся перемещать ракурс обследования вокруг номера, который снял для своих друзей, и обнаружил занятную картину за стеной. Некий толстый пожилой господин то неистово скакал по кровати, то прижимался ухом к стене, то бегал к двери и спрашивал: не пришли?

— Не, — хмуро отвечал ему мальчишка-коридорный.

* * *

— Знаешь, что? — по некотором размышлении проронила Лиланда, прекратив беспокойно слоняться по гостиничной комнате и грызть ногти.

Сидящий на диване Юги вопросительно поднял бровь.

— А мне, пожалуй, надо смыться, — хмуро обронила девушка.

За стеной, кажется, от души гуляли: слышался недвусмысленный треск старой кровати и возгласы: да, да!

— ?!!

— Я должна остаться тут, а то наш дивоярец в самом деле сволочёт меня в прошлое, а мне там делать больше нечего. Я надеюсь, что у Пантегри что-то получится.

— Почему ты не можешь просто сказать Румистэлю?

— Я говорила ему, что книга нам необходима, но он мне не верит.

— Ещё бы... — иронично проронил Джакаджа.

— Но с некоторых пор что-то мне не хочется, чтобы он сам достал эту книгу, — продолжала Лиланда, не обращая внимания на реплику и как будто размышляя наедине.

— ?

— Мне было видение, — как бы с усилием вспоминая, говорила она, и выражение неподдельной тревоги омрачило её ангельски прекрасное лицо. — Видела я во сне, как подходит он в пилотской рубке Джавайна к стене и открывает её. Достает оттуда "Гениус Алама", и тут, в этот самый момент откуда-то возникает Брунгильда — взбешенная, в ярости. Без всяких слов достает свой меч и рубит по Румистэлю. Всё настолько реально выглядело, как будто по-настоящему.

Девушка поёжилась, как от сквозняка, и это произвело на Юги впечатление.

— Она его убила? — шёпотом спросил он.

Лиланда обернулась и кивнула.

— Одним ударом — и насмерть, — подтвердила она.

Оба заговорщика непритворно побледнели — настолько ужаснула их такая перспектива, будь она даже простым видением во сне.

— Теперь ты понимаешь, почему я пытаюсь действовать через Пантегри? — спросила Лиланда, машинально прислушиваясь к наступившей за стеной внезапной тишине.

— И более того, сегодня ночью мне снова снился тот же сон, но только события шли несколько иначе. Но конец один: Румистэля убивают. Такое впечатление, что я просматривала одну и ту же сцену в разных вариациях.

— Тогда смывайся поскорее, — прошептал Джакаджа. — Я тебя прикрою.

— Плети ему, что хочешь, но мы должны добыть эту книгу до того как он соберёт весь Кристалл, — промолвила она, открывая окно, потому что в коридоре уже слышались знакомые шаги.

Серая ворона вспорхнула с подоконника гостиничного номера и стремительно взмыла в небо, когда в комнату вошёл дивоярец.

* * *

— Что там такое? — кивнул Румистэль в сторону соседнего номера, откуда отчётливо доносилась кроватная возня и счастливые вскрики, — Новобрачные?

— Нет, это наш шпион старается, — озабоченно ответил Юги, поглощённый какими-то мыслями, — накапал на нас в комиссариат и теперь ждёт вознаграждения. А по кровати прыгает, я думаю, для маскировки.

— Откуда тебе это известно? — изумился дивоярец, поражённый столь точным совпадением фактов.

— А я мальчишке коридорному заплатил, тот мне все и рассказал, — признался Джакаджа.

Тут Румистэль заметил отсутствие Лиланды.

— Она не стала тебя дожидаться, — известил его Юги, — мы заметили слежку ещё три дня назад, а тебя всё не было. Вот она и смылась, а я остался тут — до твоего прихода.

— Мы не можем уйти без неё, — тревожно проронил Румистэль, прислушиваясь к шуму в коридоре.

За дверью усиливалась кутерьма: слышалось приглушённое лязгание металла, осторожный топот нескольких пар ног, кто-то засопел в замочную скважину.

— Ты прибыл на Сияре? — спросил Джакаджа, поднимаясь с дивана и подходя к полуприкрытому окну. Он взглянул вниз и увидел крадущийся вдоль стен отряд алебардщиков. — Фи, городская стража!

— Скоро прибудет подкрепление из Дивояра, — утешил его Румистэль.

"Видно, неправ я был, когда сказал Брайку, что все шпионские донесения идут в камин", — подумал он.

Да, обложили их нешуточно.

Похоже, вокруг него стягивается давно заброшенная, тщательно продуманная сеть слежки. Он так и чувствует на своем затылке дыхание Совета. Они очень терпеливы и изобретательны в средствах.

— Нам надо уходить, Юги, — наконец, проронил дивоярец.

— Куда? — одними губами спросил тот.

— Для начала в эльфийский холм.

— Ни в коем случае! — забыв о маскировке, вскричал Джакаджа.

Дивоярец изумился: что такое?

— Нет, нет, туда нельзя, — поспешно ища оправдания своей несдержанности, заговорил Юги, — Я не успел тебе сказать: Лиланда мне передала, что заметила вокруг холма слежку: тебя там поджидают!

— А она откуда это знает?! — был поражён дивоярец.

— Понятия не имею, но она так сказала. У неё своя какая-то разведка. Послушай, Румистэль, драпать надо! Хотя, куда бежать — нас обложили по всей Селембрис!

На миг страх коснулся сердца Румистэля — он почувствовал затылком холод. Сражаться против всего Дивояра — немыслимо! Ему не будет покоя ни в одной точке огромной волшебной страны. Даже без достаточного подкрепления фактами он уже ощущал стягивающуюся вокруг него ловчую сеть. Чисто машинально он достал из кармана зеркальце и глянул в него, ища Брунгильду. Почему именно её? И в тот же миг вздрогнул, увидев как из зеркала прямо ему в душу глядят алмазно-голубые, яркие глаза валькирии. Она смотрела на него сквозь аметистовый овал всевидящего зеркала в библиотеке! Наблюдала и все слышала!

— Уходим, Юги! — крикнул он.

В ту же секунду вылетела от сильного удара дверь гостиничного номера.

Он хотел совершить бросок-перенос куда-нибудь подальше, а там сконцентрироваться и убраться в прошлое — туда, где безопасно! Но Юги неверно его понял.

Он вдруг крутанулся вокруг себя и моментально обернулся чёрным вороном, а затем стремительно вылетел в окно. И тут же снаружи раздались громкие вопли, в которых потонул одинокий крик боли. Туча стрел взметнулась с земли, на секунду расчертив тонкими полосками небо, и какая-то одна из них прошила тельце ворона.

В помещение вваливались гвардейцы, сопя и мешая друг другу в тесном дверном проёме. Но более мешал им страх, ибо они знали, что точно ввязались не в свое дело, и, если бы не желание полковника Альберта Совара отличиться, следовало бы дождаться дивоярцев. Те, что успели застать преступника, увидели страшное и незабываемое зрелище.

Человек, одиноко стоящий у окна, вдруг обернулся, и в руке его неожиданно вырос сияющий страшным светом меч.

— Полундра, братцы! — заорал кто-то из алебардщиков, напрасно делая попытку прорваться обратно в коридор и создавая панику в дверях, — У него Каратель!

Толпа замерла в ужасе, наблюдая превращение дивоярца. Его фигура вдруг озарилась тем же пронзительным серебряным светом, и диковинные латы закрыли мятежного Румистэля с головы до пят. А затем он вдруг развел в стороны огромные, непонятно откуда взявшиеся крылья. И мощный ветер ударил в стены, потолок, повалил на пол солдат и вышиб окно вместе с большей частью стены. В образовавшийся проем выскользнул этот страшный волшебник и плавно опустился на землю возле распростертого тела своего друга. Длинная стрела торчала у того под ключицей, изо рта текла кровь. У стены же дома, осыпанные дранкой, щепкой и извёсткой, прижимались испуганные лучники.

Сияющий нестерпимым светом крылатый человек поднял голову и посмотрел в небо — оттуда уже неслись всадники на летающих конях Дивояра. Тогда он встал, легко поднял тело раненого друга и в одно мгновение испарился.

— Ушёл... — только и могли сказать обомлевшие лучники подоспевшему из небесного города десанту.

* * *

Плевал он на облаву возле холма! Туда, на вершину лысой горки перенёс он бесчувственное тело Джакаджи. Только что Лён убедился, что его друг тот, о ком он думал: Джакаджа выдал свое умение оборачиваться птицей. Конкретно — вороном, а это любимый образ Лембистора. Но сейчас Джакаджа был ему нужен.

Он возник на вершине холма среди бела дня, не заботясь о том, что его видят в овальном зеркале. Путь в Дивояр теперь ему закрыт — наверняка и его жилище наполнено непрошенными гостями. Может, и затворы тайной комнаты уже сдались перед силами магов.

Прилежные наблюдатели, сидящие под горой, видели как на её голую вершину высадилось сверкающее существо с огромными крыльями, с какой-то ношей на руках, напоминающей обвисшее в бессознательности тело человека.

— Атака, братья! — громовым голосом рявкнул Пантегри, явный лидер среди своих сородичей, и в тот же миг совершил мгновенный перенос туда, на макушку горы.

Он был мастером пространственного переноса, этот отважный жаворонарец, и настоящим воином, ибо страх был ему неведом — Пантегри рвался к победе. Бросок его был таким чётким, что вышел он предельно близко от сияющего существа и тут же охватил его руками, не давая скрыться. Жуткая боль пронзила тело жаворонарца и как будто выжгла его внутренности, но он успел прошептать немеющими губами: где Паф? Но глаза его, зоркие его соколиные глаза увидели то, что скрывалось под серебристым туманом, окутывающим незнакомца тонким слоем, как самая мощная броня на свете. В белом лице крылатого ангела, как будто светящиемся лунным светом, в его пронзительно-диких глазах Пантегри узнал черты своего друга! Он уже видел его в таком виде! Тогда, на ледяной планете, где собирали они опаловые яйца, Лён спас их всех, закрыв магической защитой своего диковинного Карателя! Но тогда он выглядел под этой непроницаемой серебристой бронёй, как обыкновенный человек, теперь же в его лице не было человеческого выражения — лишь неописуемый гнев сверхсущества!

Падая с холма, Пантегри потерял сознание и покатился безвольным кулём на руки своих племенных собратьев, замешкавших с переносом.

Он очнулся от резких ударов по щекам — братья приводили его в чувство, и вот Пантегри сел на землю, одурело крутя головой.

— Эх, проворонили! — с досадой выразился Очерота, — Надо было всей кучей кидаться! Повисли бы на нём, так просто он бы не отделался!

Отупевший от мощного удара неведомой силы, Пантегри молчал, лишь поочерёдно растирая ладонями руки от плеча до кисти. Он не знал, что говорить и только пытался разобраться в мыслях. Тот, кого он знал как Лёна, оказался кем-то иным — жаворонарец точно видел в глазах того диковинного существа выражение узнавания. Возможно, только это спасло Пантегри от смерти. Крылатый замешкал только потому, что признал в нём знакомца. И в этом сверхчеловеческой красоты лице явно узнавались простые черты Лёна — вот так оно невероятно совпало! Так что, было о чем Пантегри думать.

Едва успели придти в себя жаворонарцы, как пришлось снова открывать в изумлении рты: с неба на них обрушились крылатые кони. Дивоярские боевые маги стремительно закружили вокруг холма, отыскивая следы необычного явления, а предводитель направился к наблюдателям.

— Что вы видели?! Как оно выглядело? — допрашивали их.

Те едва могли описать, настолько необычно было зрелище. Выслушав, маги снова унеслись наверх — что это было, непонятно.

— Похоже, наша вахта завершилась, — проговорил Пантегри, напрасно ища глазами след исчезнувших летающих коней и их седоков.

ГЛАВА 18

На севере великого подземного царства, на самой границе неприступных гор Кентувиора, шли работы по восстановлению башни Гоннерата, северного форпоста, охраняющего подходы к перевалу.

Как обещал владельцу волшебного эльфийского дворца король Алай, так и сделал. Он приказал отремонтировать обвалившуюся крышу сторожевой башни, вставить двойные рамы в зияющие провалы окон, наполнить провиантом и фуражом хранилища в нижней части башни, очистить колодец, вымести мусор, накопившийся на этажах за сотни лет, наносить дров и вообще приготовиться к долгому зимнему периоду охраны единственного пути, которым можно пробраться через горы.

Зачем оно было нужно, и кому вообще взбредёт в голову лезть в Кентувиор, который и летом походил на замерзший ад, — неизвестно, но рабочие старательно выполняли приказ. И вот кровельщики увидали странную картину, от которой у них чуть не оледенела кровь в жилах, хотя и без того на воле было не тепло — близилась зима, и с севера постоянно несло ледяным ветром.

Высоко в небе бесшумно проплыла сияющая ярким серебряным светом крылатая фигура, неся при себе тёмную ношу, в которой без труда можно было признать человеческое тело.

Рабочие в ужасе переглянулись: вот оно что! Вот почему король Алай настрого запретил ходить на север! Нечисто тут дело, и маг, который провёл их в эту подземную страну и дал им всё, чего душа пожелает, начинает снимать свою жатву! То-то в народе удивлялись и поговаривали тайком: как, мол, король Алай не понимает, что ничего просто так не бывает? Неужели просто так, из доброго сердца пустил их в эту великую землю дивоярец?

— Не просто дивоярец это, — шепнул своему напарнику плотник Алекс, — мне жена по секрету говорила, что знала она его, ходил он к ней.

— И что? — замирая от ужаса под холодным ветром Кентувиора, спросил напарник.

— А то, что лишилась Грета всех своих денег, что он ей дал, — продолжал шептать Алекс, хотя кто мог слышать его, кроме того, кто рядом, — Всего лишилась — дома, денег! Что дают эти волшебники, то и забирают. С пустыми руками ушла сюда.

— Ну и?.. — нетерпеливо зашептал напарник, глядя на товарища круглыми от ужаса глазами, словно предчувствуя услышать самую страшную и ужасную правду.

— А то, что он совсем не тот, за кого себя выдает! Грета по секрету мне сказала, только ты, смотри, никому не говори!

— Сдохнуть мне! — убеждённо ответил Ганс.

— Она говорила, что он во сне разговаривал на незнакомом языке!

— ?

— При этом она видела как комната в гостинице менялась!

— ?!

— Да, она там видела совсем другое — не то, что было в комнате! Она рассказывала мне, что всё будто исчезало, и появлялось незнакомое место!

— Какое же?! — вырвалось у Ганса, которого захватила таинственная история, похожая на сказку. Он не больно верил Алексу, но слушать было интересно.

— Не знаю, как сказать, — тот покрутил головой, как будто испытывал затруднение с подбором слов, — Такой как будто дворец, но такой, какого у нашего короля сроду не бывало. Как будто всё из алмазов и хрусталя... Огромный дворец такой!

— Такого не бывает, — не поверил Ганс, — столько алмазов нет на всей Селембрис!

— Да ладно, не в этом дело! — отмахнулся Алекс, и Ганс снова прилип к нему алчущим взглядом, ибо что же может быть ещё важнее, чем целая гора алмазов!

— А то, что она видела тогда, почему и хотела от него сбежать! Она-то думала, ей это примерещилось, а было-то всё правда!

— Ну, ну! — торопил его приятель, но Алекс вошёл во вкус рассказа и не хотел скорого финала.

— Короче, видит она как будто во сне, а на самом деле взаправду, — упершись взглядом в горизонт, вещал Алекс, — Как будто этот дивоярец стоит посреди того огромного зала из хрусталя и алмазов, а в руках у него меч такой особенный — не как у магов. А перед ним женщина неземной красоты.

— Врёшь, — с замиранием сердца проронил Ганс, но Алекс уже ничего не слышал и продолжал переживать видение, как наяву.

— Идёт она к нему, такая красивая, что прямо дух захватывает! А он тут — раз! — и снёс ей голову одним ударом!

— Не может быть! — восклицает Ганс.

— И тогда всё стало меркнуть, — как в состоянии сомнамбулизма, продолжал молодой плотник, — звёзды стали гаснуть, солнце потухло, и такой холод начался везде. Море замёрзло, и люди стали умирать.

— Такого не бывает, — авторитетно заявил Ганс, — чтобы враз погасли солнце и звёзды!

— Я не сказку тебе рассказываю! — рассердился Алекс, — Это видение, которое видела Грета!

— Ну, мало ли, что бабе привидится!

— Я вообще думаю, что она видела его сон. Это его сон, понимаешь? И вообще, ты обещал никому не рассказывать.

— Сдохнуть мне, — без убеждения проронил Ганс, и явное разочарование в его голосе выдало, что он как раз и собирался всем рассказывать.

Ставший внезапно молчаливым Алекс вернулся к своей работе, и Ганс вернулся, но был задумчив и беспокоен.

* * *

— Грифон, нужна помощь! — крикнул Румистэль, врываясь во дворец с бесчувственным телом Джакаджи на руках.

Невозмутимый слуга скорее принял раненого из рук хозяина и заскользил по алмазным полам куда-то вон из главного зала, а Румистэль поспешил следом.

— Ты знаешь, что можно сделать? — вопрошал он.

— Конечно, — отвечал Грифон, — простая рана от оружия смертных лечится без всякого труда.

Он донёс друга хозяина до помещения, где имелось что-то вроде хрустального саркофага.

— Немного сна, и он восстанет, как новенький, — пророкотал своим низким голосом слуга, — Его можно было бы собрать даже из кусочков.

Собрать из кусочков?! Это просто к слову пришлось или в самом деле Грифон говорит правду? Разве можно воскрешать умерших?!

— Конечно, — невозмутимо ответил Грифон, как будто находил это невозможное на Селембрис дело самым обычным.

— И сколько времени должно занять в таком случае исцеление?!

— Как обычно — шесть дней.

Наверно, в голосе хозяина отразилось что-то необычное, потому что Грифон вдруг оставил свою невозмутимость и заглянул в лицо дивоярцу своим удивительными, теплыми глазами цвета мёда.

— Значит, не надо было разбивать Живой Кристалл, чтобы оживить Алариха?.. — прошептал тот, словно разговаривая с призраком.

— Живой Кристалл вообще не надо было разбивать, — ответил Грифон.

Лён очнулся и посмотрел на своего доброго слугу, в глазах дивоярца стояли слёзы. Теперь ему открылась невероятная низость и злоба Эйчварианы, и ненависть к ней вспыхнула в сердце с новой силой. Как будто снова он стоит со своим мечом перед этой змеёй, и руки чешутся снести ей голову ещё раз.

Войдя в свои покои, он рухнул на широкое роскошное ложе, весь уйдя в мысли, и были они невеселы. Кажется, период его блистательного служения Дивояру подошёл к закономерному финалу, о чем он, кажется, не сожалеет — до того ему надоели хитроумные игры небесных магов. Тревожило лишь то, что он так и не нашёл Наташу, которой снова приспичило вести свою игру. Опасно это — заигрывать с дивоярскими магами. Что она задумала — узнать можно только от Джакаджи, и надо ждать чтобы он проснулся.

— Потерпи немного, Лембистор, — сказал своим маловыразительным голосом Грифон, наведавшись к саркофагу среди ночи, когда рана Джакаджи затянулась, и лишь остатки боли тревожили спящего.

— Где мы, Грифон? — сквозь сон прошептал больной.

— Ты в Рагноу, всё хорошо, — утешил его слуга.

Спящий замолк, и черты его лица, осунувшиеся от ранения, разгладились. Красивое смуглое лицо приняло выражение покоя, и чёрные кудри вольно раскидались вокруг его головы. Походил он на прекрасного тёмного ангела, не хватало лишь больших крыльев, крытых твёрдым вороновым пером.

— Не называй меня Лембистором, — произнесли вдруг губы спящего. — До времени ему не надо знать.

— Хорошо, — согласился Грифон и уменьшил освещение покоя.

— Скажи ему, — донёсся до слуги голос, когда он уже собрался покинуть помещение, — скажи ему, что он не должен возвращаться к Ниянали.

Грифон вернулся к саркофагу и удивлённо переспросил спящего:

— Что ты сказал, Лембистор?

— Его дочери... — прошептал тот в забытьи, — нельзя...

* * *

Длинными пространственными прыжками Пантегри перемещался по дороге — быстрее, чем мог бы сделать это на обыкновенной лошади, но медленнее, чем позволял летучий дивоярский конь. На миг выныривал он в реальном пространстве, намечал тренированным взглядом следующую точку и снова исчезал в прыжке. Таким образом всего за час он покрыл большое расстояние до портового городка королевства Бреннархайм, где ждала в своей бедной мансарде его любимая.

Домчавшись до окраины, Пантегри был вынужден снизить темп, чтобы не привлекать внимание прохожих, и припустил бегом, благо, что тренированное тело его выдерживало многие нагрузки.

Под крышей дешёвой гостиницы в бедном районе приморского городка, где жили в основном торговцы рыбой и прочими морепродуктами, а также моряки и их семьи, было открыто маленькое оконце — как будто возлюбленная ждёт его.

— Изабэль! — чуть задыхаясь от продолжительного бега, крикнул в это окно Пантегри.

Сидящая в комнатке на старом диванчике серая ворона вздрогнула и обернулась к окну. А в следующий миг, едва отстучали по ветхой лестнице торопливые шаги молодого человека, на диване с тревогой в глазах уже была красивая девушка с яркими каштаново-красными волосами.

— Пантегри! — бросилась она навстречу входящему. — Откуда ты так рано? Что случилось?

— Ты получила мою записку?

— Да, получила. Но брат мой опять оправился в море, и мы с тобой можем не опасаться его гнева!

— Неважно! — бросил дивоярец, кидаясь на диванчик.

— Как твоя служба? Ты оставил самовольно пост? — встревожилась девушка.

— Не знаю, — немного невпопад ответил жаворонарец, глядя перед собой невидящими глазами, как будто видел что-то особенное, а вовсе не бедное убранство дешёвой гостиницы.

— Скажи, — вдруг обратил он к Изабэли свои блестящие глаза удивительного янтарного цвета, — А что такого в этой книге?

— Если судить по преданиям нашего рода, — словно впав в транс, заговорила девушка, — то в ней записаны многие откровения, открывающие необычную правду этого мира. Там настоящая правда о том, кто есть кто, и описания того, что может быть, что было и что будет.

— Это книга пророчеств? — живо спросил Пантегри.

— Можно сказать, что — да.

— И кто написал их?

— Те, кто создал этот мир.

Изабэль очнулась, как будто до сего момента не сознавала, что говорила, и с тревогой посмотрела на жаворонарца.

— Сегодня я видел кое-что, — ответил тот на невысказанный вопрос, и глаза его горели каким-то странным выражением, — я уже видел нечто подобное! Я видел там, в жестоком мире Дикой, как он боролся с ледяным драконом, и голову даю на отсечение, что и сегодня видел именно его!

— Кого?

— Неважно! — мотнул Пантегри головой.

— Скажи, что только знаешь! — стремительно придвинулся он к своей возлюбленной и жарко взял её за руки, — Что говорили тебе твои предки, что тебе известно?! Где именно в Совете скрыта эта книга?!

Он даже забыл, что Изабэль ему не говорила, что "Гениус Алама" спрятана в Совете! Это говорил ему Лён! Но и девушка, захваченная моментом, тоже не вспомнила об этом!

— Ищи у дальней стены в главной рубке, — проговорила она, околдовывая дивоярца своими необыкновенными зелёными глазами.

— Я вернусь! — бросил ей Пантегри, пулей вылетая прочь.

Высоко в небе Селембрис, в небесном городе Дивояре, в помещении музея монстрозоологии, а именно в его боковом крыле, занятом старыми экспонатами и всяким хламом, стояла у большого овального зеркала валькирия Брунгильда, и её алмазный взор жёстко и немигающе был направлен на сцену, которая отражалась в зеркале, как в экране. Там в обстановке дешёвой гостиничной меблирашки были двое: дивоярец Пантегри и девушка с яркими волосами.

Отойдя от зеркала, которое тут же погасло, валькирия со странным выражением посмотрела в окно — на панораму монстропарка.

— Да, я не ошиблась, — прошептала волшебница, — Это она. Надо же, как им удалось обмануть нас. Ох, как права ты оказалась, Вероника... До чего ж порой бывают прозорливы низкие души, и как слепы в своих высоких порывах иные мудрецы!

* * *

Добравшись до своих товарищей, которых оставил под волшебным эльфийским холмом, Пантегри на ходу придумал историю, чтобы оправдать свое отсутствие. Впрочем, изобретать особо не пришлось: товарищи и сами придумали ему повод для отлучки. По их мнению, стойкий дивоярец влюбился и тайком смотался, чтобы встретиться со своей зазнобой. Это было совсем близко к правде, и Пантегри не стал возражать. Но сообщил, что должен слетать наверх, чтобы узнать: что там насчет них дальше решат в Совете? Продолжать тут сторожить или возвращаться?

Высадившись на краю облачного острова, Пантегри вовсе не кинулся в Совет, а прошёл к себе в комнату, которую занимал с друзьями-жаворонарцами в общежитии Университета. Там он неспешно принял ванну, переоделся и завалился в кровать, чтобы хорошенько отоспаться.

Уже в ночной тиши он вдруг проснулся и прислушался. Затем поднялся, оделся в тёмный костюм и вышел на улицу Дивояра. Длинным пространственным прыжком он пересёк площадь Звезды, и так же скоро очутился возле здания Совета. Проникновение внутрь произошло без проблем — действовала инициация, оставленная ему Вольтом Громуром. Как удивительно всё складывалось.

В полутёмном коридоре внешнего кольца не было ни души, и Пантегри тихо дошёл до дверей самого ядра здания Совета — главного зала. Он ожидал встретить вход запертым. И очень удивился, когда обнаружил, что препятствий нет. Неужели внутренние помещения здания не запираются? Впрочем, от кого? Здесь, в Дивояре, у дивоярцев нет врагов.

Тихой тенью просочился рослый жаворонарец в святая святых небесного города — при необходимости такой прирождённый охотник и воин мог ходить бесшумно, как муха. И вот идёт он по полутёмному залу в обход большого круглаго стола в центре, обзорные экраны — тайна Дивояра! — закрыты, и места перед ними пусты. Как во сне, сам не веря своему предательству, он подходит к дальней стене, где стоит небольшой столик с наклонной столешницей, закрытой прозрачным стеклом — как раз под книгу. может, здесь она и хранилась ранее? А теперь её прячут в тайнике.

Рука Пантегри скользит по стене, где нет ни малейшего следа самой тонкой трещинки. Губы его шепчут открывающее слово, но это заклинание не действует — слишком простое. Тогда он начал тихо выстукивать стену, надеясь по звуку определить пустоту. Звук действительно выдал наличие некоторой ниши внутри стены. Вдруг что-то словно треснуло под его чуткой ладонью, и гладкая поверхность открылась. Там, внутри, наклонно стояла большая книга с окованными металлом уголками. Была ли это заветная "Гениус Алама", неизвестная, но большего взять негде, и Пантегри вынул книгу из ниши.

С бьющимся сердцем он положил её на столик-подставку и открыл обложку, ожидая, что книга нанесёт ему увечье, потому что волшебные книги без заклинания не открыть. Но вместо этого вдруг вспыхнули под потолком лампы, и яркий свет залил всё помещение.

Пантегри дёрнулся и тут же налетел на кого-то за своей спиной. Его развернули резким движением, и прямо перед собой он увидел бледную от гнева Брунгильду с мечом наголо.

— Кто надоумил тебя, Пантегри, похитить "Гениус Алама"? — зловеще спросила она, и от звука её голоса невыносимая судорога ужаса скрутила жаворонарца. Он вдруг осознал, что только что разрушил свою жизнь.

— Тревога! — неестественно громким голосом сказала валькирия, не отрывая от преступника своего жёсткого взгляда.

И тут завыли сирены и замигали на стенах, потолках — везде! — крутящиеся огни. Откуда-то набежал народ, и Пантегри со своей неопровержимой уликой оказался на виду у всех, а впереди были члены Совета, за ними — молодые магистры-бойцы — стража Совета. Где они все были, когда Пантегри крался через пустое здание?!

Вперёд пробился запоздавший Вольт Громур — один среди всех наспех одетый.

— Что произошло? — недоумевал он, и тут увидел книгу, раскрытой лежащую на столе.

Он огляделся. Члены Совета с интересом смотрели то на него, то на книгу, то на жалко поникшего преступника. Стража хранила невозмутимое молчание.

— Как Пантегри оказался инициирован на вход в Совет? — спросила валькирия среди ощутимо повисшего молчания.

— Я ему дал проход, — заявил Вольт Громур. — А что такое, почему тут книга лежит открытая.

— А ты не догадываешься? — остро глянула на него воительница.

— Нет, не догадываюсь, — с искренним удивлением ответил архимаг.

— Вольт, ты решил провести эту операцию, не советуясь со мной, — с укором сказала ему валькирия.

— А кто ты такая, Брунгильда, чтобы мне спрашивать твоего разрешения! — возмутился Глава Совета, оглядывась на прочих членов и ища у них поддержки.

— Вольт, ты неправ, — сказал ему белобородый маг, почётный член Совета. — Брунгильда в свое время пострадала за эту книгу, а ты позволяешь кому-попало шататься тут в любое время.

— Вопрос: как ему удалось открыть сейф?! — язвительно обратился ко всему Совету его Глава.

— Я сняла заклинание, — бесстрастно ответила Брунгильда, внимательно наблюдавшая за Вольтом, — Иначе как можно было бы открыть намерения этого молодого безумца?

— Ах, ты сняла?!..

— Да, я сняла! Но я-то здесь — сидела и бдила! А ты вложил в руку неопытного мальчишки долгий ключ и ушёл себе спать!

Вольт вдруг что-то сообразил, он окинул взглядом членов Совета и заметил, что все они одеты, как будто только и ждали, когда их позовут.

— Копаешь под меня, Брунгильда! — сверкнул он чёрным глазом из-под лохматой брови.

— Ты бездарен, Вольт, — бесстрашно и дерзко заявила ему валькирия, — за все годы твоего правления не было ничего, что сделало бы Дивояр сильнее — всё, что служит нам сейчас, добыл не ты. В том числе и эту книгу.

— Которую ты и потеряла благополучно семьсот лет назад! — язвительно заметил Глава.

— Которую я и нашла, — твёрдо договорила за него Брунгильда.

— Ну ладно, — заговорил один из членов Совета, — всё это мы можем обсудить позднее и в другой обстановке, а вот как быть с этим молодцом?

Взгляды всех обратились на столбом торчащего Пантегри.

— Что делают у нас с преступниками и предателями? — задал вопрос другой член.

— Их казнят у нас, — мрачно и резко бросил Вольт, взглянув на меч Брунгильды.

— Возможно, вы не стали бы судить поспешно, если бы знали кое-какие факты, касающиеся случая, — загадочно обронила та.

— Что-то такое, что оправдает этого молодца? — насмешливо бросил Вольт.

Стоящий молчком Пантегри, не смеющий даже подать голос в свою защиту, внутренне вспыхнул от гнева: Вольт старается лишь оправдать себя, а на того, кого он подставил, ему откровенно наплевать! Жаворонарец стал невольным свидетелем какого-то давнего раздора между валькирией и главой Совета.

— Возможно, что и так, — с лёгкой улыбкой отвечала Брунгильда, чуть выходя вперёд и тем как бы незаметно скрывая незадачливого похитителя в своей тени.

— Это давняя история, — продолжила она под заинтересованными взглядами, при том жестом отпуская стражу, — и наш молодой жаворонарец случайно попал под удар. На его месте мог оказаться любой.

— Так, так, — полуодетый Вольт язвительным жестом сложил руки поверх халата — на исподнем.

— Та ведьма, что украла когда-то книгу, снова охотится за ней, и Пантегри попал под сильнейшие чары.

— Нет! — невольно вырвалось у него.

— Мы сами с Магирусом не смогли избегнуть в свое время такого сильного обмана и по себе знаем, каково очарование этой ведьмы. Только недавно у меня стали открываться глаза, и факты стали ложиться в ясную картину. И я могу сказать вам, дивоярцы: мы живём в опасный период, когда всё могущество Дивояра висит на волоске. И откровенно слабый руководитель в такой ситуации может привести всё дело к краху.

— Вон как ты заговорила! — разразился гневом Вольт Громур.

"Меня никогда не помилуют, — отрешённо подумал Пантегри, — я свидетель внутренних разборок в Совете".

— Не во мне дело, — презрительно ответила валькирия, — а в Дивояре. И не время сейчас предавать суду и казни самых преданных и сильных из будущих магов. Послушайте меня, и вы поймёте, почему я настаиваю на сохранении жизни Пантегри!

— Так, подожди, — вмешался один из стариков, — пусть-ка этот молодой оболтус пока посидит под замком, а мы решим, в чем он виновен, а в чем — нет.

На это согласились все, и безропотного жаворонарца заточили в маленькой комнатушке без окон тут же в здании Совета.

Спустя несколько часов за ним пришла Брунгильда и выпустила узника из заточения.

— Идём, Пантегри, — сказала она без всякого осуждения, — идём, и ты поймёшь, что с тобой случилось.

Лишённый малейшей надежды на какое-либо будущее, он покорно пошёл за ней. Но понимал, что едва ли можно найти ему оправдания: его поступок ужасен. А поскольку тюрем в Дивояре нет, то единственный исход его — смерть. Никто и никогда не предавал Дивояр таким чудовищным образом.

Валькирия привела его в одно из помещений музея — в закрытую комнату, заставленную старьём. Там она открыла перед ним большое зеркало и нажатием какой-то детали на ободе включила эту странную вещь.

— Эта старая эльфийская машина работает также и на запись, — говорила Брунгильда, что-то подстраивая в управлении. — Ты сам сейчас всё увидишь.

Матовая поверхность зеркала вдруг осветилась, и в ней, как в окне, открылась картина внутреннего помещения — какая-то комната, в которой находились два человека. В молодом и красивом брюнете Пантегри сразу же признал брата Изабэли — Айгена Борца, моряка, который, как сказала девушка, ушёл в плавание. Вторым человеком в той комнате была сама Изабэль.

Не понимая, что это может значить, жаворонарец обернулся к Брунгильде: ну, может, Айген снимает комнату в том же доме? И что такого, если встретились брат и сестра?

— Ты слушай, — кивнула на зеркало валькирия.

— Я надеюсь, что у Пантегри что-то получится, — сказала Изабэль.

Молодой жаворонарец вздрогнул.

— Почему ты не можешь просто сказать Румистэлю? — спросил развалившийся на диване Айген Борц.

— Я говорила ему, что книга нам необходима, но он мне не верит.

— Ещё бы... — усмехнулся брат.

— Но с некоторых пор что-то мне не хочется, чтобы он сам достал эту книгу, — продолжала девушка, как будто делилась мыслями.

Мужчина на диване явно заинтересовался.

— Мне было видение, — мрачно продолжала Изабэль, глядя в окно, — Видела я во сне, как подходит он в пилотской рубке Джавайна (пилотской рубке! — вдруг вспышкой памяти обожгло сознание Пантегри. Эти слова она уже как будто говорила, только он не обратил на это внимания!)

— ...к стене и открывает её, — продолжала Изабэль, не зная, что за ней наблюдают, — Достает оттуда книгу, и тут, в этот самый момент откуда-то возникает Брунгильда — взбешенная, в ярости. Без всяких слов выхватывает свой меч и рубит по Румистэлю. Всё настолько реально выглядело, как будто по-настоящему.

— Она его убила? — спросил тут же утративший показное легкомыслие Айген Борц.

— Одним ударом — и насмерть, — подтвердила Изабэль.

Заговорщики переглянулись.

— Теперь ты понимаешь, почему я пытаюсь действовать через Пантегри? — сказала прекрасная Изабэль фразу, которая доконала Пантегри и разбила его сердце.

Он обернулся к валькирии, бледный, не в состоянии сказать и слова. Такое чудовищное предательство от той, ради которой он был готов предать Дивояр и погубить свою жизнь!

— Ещё не всё, — сказала ему безжалостная валькирия, что-то делая с ободом зеркала, отчего в его плоскости быстро замелькали тени, и вот установилась новая картина.

Комната Изабэли. До боли знакомая старая обстановка дешёвой меблирашки, каждый предмет в которой был дорог Пантегри. Окно открыто, но комната пуста, только топчется на диване и оглядывается залетевшая в пустующее помещение серая ворона.

— Изабэль! — доносится как бы издалека, и Пантегри признает в этом крике свой голос!

В один миг ворона изменяется и на диванчике уже появляется человеческая фигура, в которой с ужасом жаворонарец признает свою возлюбленную!

— Да, она весьма сильный маг, — кивнула валькирия отключая зеркало и возвращая на место плотную накидку. Она аккуратно задвинула назад тумбочку и стол, поставила наверх пустую птичью клетку — как будто наводила порядок.

— Тебя обманули, Пантегри. Тебя использовали. Эта рыжая ведьма — та, что похитила "Гениус Алама" много столетий назад. Она так стара, Пантегри, и так хитра. Она даже нас провела, ведь мы с Магирусом поверили однажды в её беззащитность. А она нас обхитрила — нас, опытных, старых магов! Что же от тебя ждать, ведь тебя поймали на самую сильную приманку: любовное заклятие.

Он слушал молча и не мог поверить. Вспоминал нежную юную красоту Изабэль, пленительную свежесть её щёк, чудесный запах её румяных губ, её изумительные зелёные глаза, с нежностью глядящие на него.

— А этот её брат — он тоже старый маг? — глухо спросил он, стыдясь смотреть в глаза валькирии.

— Юги Джакаджа? — спросила та.

— Нет, Айген Борц.

— А, — чуть усмехнулась валькирия, — я не все застала, оказывается. Нет, он ей не брат, но сообщник. Но сегодня, благодаря случайности, ты оказался свидетелем одного события. Я слышала о твоей храбрости, Пантегри — ты один решился прыгнуть на вершину эльфийского холма. Кого ты увидал там, скажи?

Пантегри думал, а валькирия его не торопила. Что толку скрывать свои наблюдения, когда тут лучше него всё знают — он не сомневался, что Брунгильда прощупывает его и хочет выяснить, насколько он верен Дивояру.

— Я видел его раньше в этой магической защите, — заговорил жаворонарец, испытывая стыд при мысли, что сдает товарища, чья помощь (теперь Пантегри в этом не сомневался!) спасла всю экспедицию во время путешествия на Дикую.

— Это Лён? — прямо спросила она, и жаворонарец лишь кивнул в ответ.

— Кто он такой? — спросил Пантегри.

— Неважно, — ушла от ответа валькирия, выводя его из помещения, — много знать тебе тоже ни к чему, а то будешь сидеть безвылазно в Совете, а тебе ещё учиться и магистром становиться. И в экспедиции тебя прочат, как даровитого боевого мага. Всё у тебя впереди, Пантегри.

— И всё это возможно после того, что я натворил? — горько усмехнулся юноша.

— Совет признал тебя невиновным. Моё слово тоже не пустяк, и на моей стороне большинство, — ответила Брунгильда, и сильно поумневший в последнее время жаворонарец понял, что она ловко сыграла на этом случае, и что ему будет гарантирована жизнь, свобода и карьера, если он будет верен валькирии и не будет задавать вопросов.

Странно, он должен чувствовать блаженство, как приговорённый к казни, которому высочайшим указом было подарено помилование. А он ощущает только горечь и боль разбитого сердца.

* * *

В тот же день, поздним вечером произошло свидание валькирии и архимага Вольта, но случилось оно без свидетелей. В опустевшем зале Совета сидела Брунгильда над книгой "Гениус Алама", когда к ней подошёл Громур.

— Чего ты хочешь, Брунгильда? — спросил он.

— Хочу, чтобы ты подал в отставку, — ответила она, не поднимая головы от книги.

— Копаешь под меня? — горько спросил Вольт, — А ведь было время, когда мы были друзьями и соратниками. Я помню, ты даже нравилась мне.

— Не время для сантиментов, Вольт. Дело не в тебе или мне, и уж никак не в твоей карьере. Ты стал ленив. Ленив и беспечен. А я тебе говорила: ещё до ухода Дивояра в плавание: грядут тяжёлые времена!

— Ты про Каратель? — скривился архимаг, — Знаешь, мне уже надоели твои беспочвенные каркания. Пока не вижу оснований для паники.

— Я говорила тебе, Вольт: ты обленился. Слишком много хорошей жизни тоже не в прок. Я нашла эту книгу и изучала её очень внимательно — сейчас её язык стал доступен мне. И каждый год в мае я наблюдаю приближение Рагнарёка — его черты становятся всё более отчётливы.

Она поднялась с места и встала перед Громуром — прямая, напряжённая, с жёстким взглядом ярко голубых глаз. Облик валькирии неуловимо вдруг потёк, и вид её сменился: теперь перед главой Дивояра стояла худая и седая старуха, но такой силой тащило от её несгибаемой фигуры, одетой в дивоярские шелка.

Сам Вольт вдруг тоже изменился: искусственная молодость сошла с его лица, и стал он таким, каким был на самом деле: старым, с выпуклым брюшком.

— Есть два способа сменить власть в Дивояре, — вкрадчиво заговорила та, которая ранее звалась Фифендрой, внушительно нависая над более низкого роста архимагом, — культурным способом: сложить с себя полномочия и объявить преемника. Второй способ древний, не слишком красивый, но по-прежнему эффективный: поединок. Как думаешь, долго ты выстоишь против меня с мечом? Я в абсолютной форме, потому что никогда не раскисаю. А ты отрастил брюхо и лелеешь свою драгоценную карьеру. Корс Филфхариан совершил тогда ошибку, когда поддался слабости и нервам. Не стоило ему указывать на тебя, как на преемника, потому что ты бездарен. Эта твоя дешёвая затея: отправить парней под эльфийский холм — просто идиотизм! Чего ты добился этим? Даже не посоветовался с умными людьми. Сам всё думал провернуть, да? И в Совете выставить как свою удачу? И что получилось: два боевых отряда направлены на одну операцию, а дело, которое требовало немедленного реагирования, оказалось без поддержки? Сегодня мы могли взять Джакаджу тёпленьким! И уж он много мог бы нам сказать о тайнах "Гениус Алама"!

Они постояли напротив друг друга — такие, какие они есть: старые, полуторатысячелетнего возраста маги. Затем вид обоих снова преобразовался.

— Какой толк в этой книге? — заговорил Вольт, снова подтянутый, с лицом почти без морщин, — Заклинания "Олэ Инфернас" по-прежнему нам недоступны. А читать пророчества сейчас, когда они сбылись — какой смысл? Ну узнала ты из этой книги, что она вернётся после возвращение Дивояра — а что в этом? Узнала бы ты раньше, лет семьсот назад, тогда — да!

— Смешной ты, — пожала пышными плечами валькирия, — У меня было время изучить язык этой книги, а ты и сейчас не хочешь заняться этим. Поэтому и не понимаешь, что здесь написано. Они писали эту книгу сами для себя. Это вовсе не список пророчеств, а напоминание самим себе о том, какова реальность на самом деле. Самим себе, потерявшимся во времени и свихнувшейся истории, они писали послания. Вот почему Лиланда так рвётся за этой книгой. Тысячи лет они ходят кругами, тасуя одни и те же ошибки, и всё бессмысленно, потому что они не могут найти выход из этого лабиринта времени — он каким-то образом сомкнулся со входом. И Румистэль идёт по бесконечному пути вновь и вновь, меняя имена и времена — могучий и бессильный. О, если бы я знала как разорвать это порочное блуждание во тьме — разве я бы не была на их стороне?! Но я на стороне Дивояра, на стороне нашей власти. А всё, как я полагаю, возвращается к истокам — все дальше по времени, к самому началу, когда мы подняли в безлюдных горах Селембрис покинутый волшебный город — вот откуда наше могущество, Громур!

— Мы не скрываем этого от наших учеников, — самодовольно ответил тот, — Мы честны и не присваиваем себе достижений эльфов, но гордимся нашей преемственностью!

Валькирия усмехнулась.

— Ты знаешь, почему я не убила сегодня Пантегри, когда застала его за кражей книги? Потому что вот здесь я прочитала, что уже убила вора в этом самом зале. И я тогда была Главой Совета и старшим архимагом Дивояра.

ГЛАВА 19

Неделю Джакаджа будет лежать в восстановительной ванне — всё это время он будет недвижимо пребывать во сне. Как ни прискорбно, но беспамятство Юги давало Лёну возможность свободы действия. Не надо всё время думать, куда девать своего спутника и как изловчиться, чтобы он ни о чем не догадывался. Сюда дивоярцам не проникнуть — это он точно знал. И также знал — непонятно как! — что может выйти из этого убежища в любое нужное ему время.

Когда он в первый раз побывал в прошлом и попал к ограждению области Дерн-Хорасада, то в тот же раз он побывал и в Дивояре. Его приняли тогда с распростертыми объятиями, как спасителя. Ведь он нашёл в книге описание машин, сворачивающих пространство. Осталось у него такое впечатление от этого посещения небесного города, что бывал он ранее в нем не однажды — встретили его так, словно был он там редким гостем, но всё же был. Вот этим и следовало воспользоваться.

— Грифон, — позвал он своего слугу, — Мой дракон Лахайо ещё тут?

— Он во дворце, — ответил Грифон.

Сияра он не мог вызвать, так что в прошлое придётся отправляться на драконе. Так, оседлав оперённого змея посреди тронного зала главной башни, он посмотрел вверх — на сияющие потолки, и те бесшумно растворились. Дворец Рагноу был послушен своему хозяину.

В прорыв глянуло ясное небо, и в образовавшуюся брешь величественно всплыл дракон Лахайо. В потоке серебристого света он поднимался над верхушкой горы, а потом внизу всё закрылось, а летающая рептилия стремительно пошла вверх.

Чувство времени безошибочно сказало Румистэлю, что он в прошлом. Не удивился он, когда обнаружил на себе белый плащ, крытый перьями, и серебряно-алмазную одежду, и чувствовал себя он не тем, кто звался Лёном, а подлинным Румистэлем, Говорящим-Со-стихиями.

Воспаряя в кристально-ледяных потоках, он ловил открытыми глазами слепящий свет солнца и дышал всей грудью, наслаждаясь холодом зимы. Его идеальное тело прекрасно чувствует себя и в летнем зное, и в трескучие морозы. Этим он отличен от человека, что перепады температур ему безразличны.

Его летающий дракон Лахайо — разумный биомеханизм, как и слуга Грифон. Эти старые слуги остались, как память о старых временах, когда эльфы пользовались разными искусственными приспособлениями. Теперь им это не нужно, они вышли на иной уровень существования. Но как приятно порой вернуться к прошлому и почувствовать под собой мощное тело этого восхитительного и никогда не устающего создания!

Его цель — летающая крепость, старая боевая машина, которой он когда-то был командиром, его любимый Джавайн. Как давно он не управлял своим Джавайном! Руки соскучились по управляющим полям! Как был послушен он воле Румистэля, какие перелёты совершал!

Летит навстречу солнцу белый дракон Лахайо — туда, откуда приходит на Селембрис утро. В той стороне плывёт по небу небесный город, летающая крепость, великий эльфийский Джавайн. На этот раз не войдёт Румистэль в твою рубку и не отдаст приказа. Принцу нужно только заглянуть в свое жилище. Там, в любимой его комнате, хранящей память о многих славных днях, есть то, что нужно Румистэлю.

На плотной облачной подушке плывёт над землями Селембрис величественный город, небесная летающая крепость — Джавайн. Населяющие его маги дали ему другое имя, как сами понимали: Дивояр. Это правильно, потому что древнее детище эльфийского народа удивительно. Даже сейчас Румистэль им восхищён.

Дракон Лахайо садится на край облачного острова, и лунные кони приветствуют его, вздымая крылья. А Румистэль идёт к великим воротам своего города. Через арку видит одну из двенадцати возможных конфигураций Джавайна. Люди-волшебники не знают, что корабль может принимать самые разные виды. Сейчас, когда он плывёт в воздушной среде, он выглядит, как город — плоский, разделённый на секторы пятью речными руслами.

Войти воротами и шагать по серебряным камням лунной мостовой в своём пернатом плаще, или раскинуть крылья и полететь над сияющими крышами домов, слушая музыку речных струй?

Кого-то удивит скорое появление Румистэля после того как он сказал, что снова уходит в странствие? Было это в тот раз, когда попал он к осажденному Дерн-Хорасаду и помог дивоярцам закрыть эту область магическим барьером. Да ему-то что за дело, что подумают о том маги летающего города.

Так он вошёл в великий летающий город-корабль, которому когда-то был капитаном, и зашагал по серебряной мостовой, ожидая удивлённых взглядов и недоуменных вопросов от его нынешних обитателей, потому что дивоярцы все друг друга знают. А кто он им, которые считают себя хозяевами небесной крепости, если видели его в прошлый раз два-три человека? Он собирался молча проходить мимо, не обращая внимания ни на кого — добраться только до своего жилища, забрать что нужно и уйти, а больше ему тут ничего не надо. Но к удивлению своему никого не встретил на улицах и беспрепятственно прошёл до своего дома в Аметистовом секторе.

По входе в дом его посетило острое чувство дежавю: здесь всё так, как всегда было в его доме. И странно: он испытывает привязанность к своему жилищу. Однако, не позволяя себе промедления, Румистэль направился в комнату с четырьмя витражами.

Вот интересно: если он не нашёл клады Гедрикса и Елисея в будущем, то не потому ли, что сам забрал их сейчас — в прошлом? А если так, то куда он их девал в тот раз, когда бывал здесь в прошлом? То есть, если он их сейчас забрал, то не следовало их искать в подземном мире? И, если во дворце их не было, то оставалось одно место для хранения: остров Рауфнерен. А ведь его Лён тогда не обыскивал, потому что полагал пустым. А что, если сейчас он заберёт оба клада и отправится в подземный мир прямо отсюда, из прошлого, и сложит кристаллы в Рагноу — тогда следует ожидать изменения в будущем. Но играть с временем в загадки Румистэль не собирался, поэтому быстро вспрыгнул на подоконник к портрету Елисея и приник к витражу.

Стекло пропустило его сквозь себя, и вот он снова очутился во дворце, только была тут нынче чудная лунная ночь, и лёгкий ветер гулял по изумительным покоям морского замка и развевал вуали занавесей, играл тонкими струнами, натянутыми на раковины, звенел гирляндами жемчужин. И Румистэль с внезапным острым ударом сердца понял, что замок нынче не покинут, а обитаем — они здесь, таинственные хозяева волшебного жилища, только оставили высокие чертоги, чтобы плескаться в ночном море и петь свои изумительные песни. Как он хотел бы оставить все свои заботы и сидеть у подножия острова-горы, внимая голосам сирен и пению тритонов. Хотел бы плыть в лёгком челноке по ласковым волнам, ловя рукой течение и ощущая взгляды звёзд всей кожей.

Собравшись с духом, он вышел на беломраморную лестницу, бегущую к воде — вот тут они спускаются вечернею зарёй, когда последние огни заката заставляют весь замок светиться, как коралловый фонарь. Идут они своими стройными ногами по сияющей лестнице, сбегают весёлой гурьбой наперегонки и продолжают спуск подводными ступенями, и далее уже плывут, обратясь русалками, прекрасные певуньи ночи. Это их пение сейчас он слышит — ночные хоры сирен, которые не в состоянии выдержать обычный человек, ибо сойдёт с ума, желая невозможного. А ранним утром они снова выйдут из воды и поднимутся на освежённые ночной влагой и бризом ступени, поднимаясь на человеческих ногах, чтобы весь день до заката веселиться во дворце.

— Я приду к вам, прекрасные девы моря, — шептал он, украдкой спускаясь к воде, чтобы не потревожить самозабвенное пение морской царевны, которым призывала она ночь.

Едва виднелись под водой верхние ступени лестницы, уходящей на глубину, всё остальное терялось в лунных бликах. Но Румистэль, не боящийся стихии, нырнул и задышал водой. Здесь, под поверхностью моря, всё казалось пронизанным волшебным лунным светом, и краски дня превратились в ночные тени, и только светлым пятном светилась раковина гигантского моллюска да играла пятнами света фигура Елисея, склонившегося в своем каменном кресле над сокровищницей. Плотно сомкнуты створки тяжёлой раковины, словно губы великана — ждёт она того, кому единственному предназначался этот клад. И вот рука морского царевича — как будто крепко держит пустоту. Скользит рукоять таинственного меча Джавайна в каменную ладонь Елисея, и тут же створка раковины начинает подниматься, приотворяя в лунном свете свое сокровище. Всё как должно быть.

Вернувшись с сундучком в свою комнату в Дивояре, Румистэль сбросил с себя мокрую одежду — ночной ветер слишком прохладен, чтобы высушить её. Конечно, можно было воспользоваться заклинанием высушивания, но хотелось ощутить себя дома. Поэтому он прошёл в свой гардероб, уверенный, что всё здесь ждёт его, как ждёт его дворец Рагноу. Перед тем как посетить могилу Гедрикса на ледяном острове среди вечной ночи, следует одеться потеплее.

Большая комната, пустая с виду, открыла перед ним шкафы с одеждой на все случаи жизни, и Румистэль задумался, глядя на разнообразие одежды: она явно делилась на четыре стиля. Плотные кожаные куртки, меховые плащи, тяжёлые сапоги — всё преобладающе тёмного цвета, с обилием металлических деталей — в этом явно угадывался характер Гедрикса. Лёгкий шёлк, атлас, расшитый бархат всех оттенков синего — это принадлежало Елисею. Интенсивно красный, алый, багровый, карминный — выбор Финиста. И типично дивоярский стиль одежды — больше некому его носить, кроме как Лёну, которого в этом времени быть не должно. Каким же образом эта комната собрала всех четверых? На этот безмолвный вопрос ответить было некому, и Румистэль отправился обратно к витражам. Зимняя одежда и плащ из чернобурки был на нём.

Хотел бы он услышать от этих плотно сжатых уст: здравствуй, Румистэль — как тогда, на Бесконечной дороге. Но яркие, грозовые глаза Гедрикса глядят на него, и такая отчуждённость видится Румистэлю в этом взгляде. Не то печаль, не то укор.

"Возможно, в последний раз я вижу эти четыре портрета — больше мне делать в Дивояре будет нечего. Осталось только понять, что скрывает за собой четвёртый витраж — где изображен этот дивоярец — Лён".

Но это потом, когда будет сделано главное дело — добыт последний ларец с кристаллами. Совсем немного отделяет Румистэля от свободы.

Они схожи ростом и строением — король-скиталец и эльфиец Румистэль. Когда приник он лицом к лицу портрета и заглянул в зрачки его глаз, то почувствовал на миг себя Гедриксом — вернулось острое чувство утраты и потерянной любви. Как будто держит он в руках истекающий последними парами бриллиант и слышит плач принцессы, попавшей в плен вечности. С каким безумным рвением он бросился тогда собирать кристаллы, как верил, что сумеет собрать всё и вернёт обратно к жизни погибший мир, оживит друга и вернёт принцессу! Как долго продержалась в нём эта надежда, и как горька была мысль, когда он понял, насколько велик тот труд — собрать воедино все кристаллы! Какое отчаяние его коснулось, когда увидел он как мал собранный им клад, и как ужасно было осознать, что часть его утрачена для него навеки, ибо её поглотила таинственная завеса, укрывшая Дерн-Хорасад. Тогда покинул он опротивевший ему Дивояр и опостылевшую ему Селембрис и ушёл скитаться по мирам, отыскивая разлетевшиеся кристаллы. Пусть потомки завершат то, что он начал, и пусть последний из них зажжёт умершее солнце родного ему мира.

"Это не мои мысли и воспоминания — это того, другого, который из будущего. Он странно прилепился ко мне и временами ощущает себя мною, а я порой вижу себя в нём, как в зеркале, хотя не понимаю этого. Возможно, эта призрачная связь прервётся, когда я снова соберу Кристалл. Тогда, возможно, ко мне вернётся вся моя память, и я узнаю кто я. Разрозненные воспоминания подобно великому Кристаллу сложатся в стройную картину, и все странности моего существования найдут какое-то объяснение".

Мрачная полутьма холодного, как ледяная могила, склепа предстала глазам. Он снова тут, на вершине каменной горы, плывущей среди вечной ночи на планете, лишённой всякой иной суши. Здесь нет жизни — это мир мёртвых.

Проникнув сквозь портал в каменный дом без дверей и окон, Румистэль оглянулся на ложные ворота входа — они вырезаны вместе со склепом из цельного куска камня. Там вместо резного узора на одной из створок светился мягким светом витраж с изображением Гедрикса, и сквозь его прозрачные зрачки можно было видеть комнату в дивоярском жилище. Здесь ничего не изменилось, всё так же как в тот день, когда попал он на этот неприютный остров, и было это во время путешествия через море Неожиданностей в великий город Гедрикса — Дерн-Хорасад. Но помнит Румистэль это как-то странно: как будто чужой памятью — того, кто есть его смертный двойник, дивоярец по имени Лён, пришелец из другого мира, последний потомок короля, последний лист на длинной лиане времени, проросшей в те дни, когда король-скиталец покинул разрушенный им подземный мир и вышел в Белой Башне на селембрийскую орбиту. Он не знал, что башня Рагноу есть летательный аппарат, и принял всё за чудо, колдовство. Всё это Румистэль прочитал в той книге, которую обрёл во время путешествия в Дерн-Хорасад, когда юноша по имени Лён проник в гробницу короля и вынес оттуда книгу. Кристаллов к тому времени там уже не было, потому что сейчас Румистэль их заберёт. Но вот чего не понимает Румистэль: как именно произошло это странное слияние его и этого земного человека, отнюдь не эльфа, а просто мага? Он постоянно ощущает в себе это чужое присутствие, которое приводит его в раздражение. Он словно размыт между временами: как только попадает в прошлое Селембрис, как обретает самого себя, а как возвращается в будущее, принадлежащее молодому дивоярцу, как становится им и вспоминает о себе его памятью и чувствами. И точно так же испытывает неудобство, пугаясь сам себя. Этот потомок Гедрикса — как связан он с Румистэлем?

На все эти вопросы ответа не было, и Румистэль подошёл среди бездымно горящих светильников к ступеням, ведущим наверх — гробнице Гедрикса. И начал подниматься в полутьму, царящую под двускатной крышей, и там уже зажёг белое пламя в своих руках и пустил его свободно парить в воздухе, ибо стихия огня повиновалась Румистэлю.

Знакомая ему скульптурная группа. Всё так же по обе стороны каменного трона смотрели незряче орлы Джаунго и Вейхорн, торжественно расправив крылья. И также пребывал у подножия трона молчаливый каменный Грифон. И неподвижно сидел на своем троне украшенный драгоценными камнями король Гедрикс, задумчиво глядя на собственную надгробную плиту и указывая на неё пальцем, на котором красовался ложный перстень Гранитэли. И не было в этом для Румистэля никакой тайны, поскольку настоящей великой тайной был он сам.

На гладкой плите красноватого базальта выделялось продольное углубление в форме меча Джавайна, и Румистэль знал, что последует дальше — всё это он уже прошёл и видел глазами своего смертного двойника.

— Гедрикс, — нарушил молчание гробницы звучный голос Румистэля, и тут же изваяние пришло в движение — всё, как тогда!

— Говорящий-Со-Стихиями, — сказал мощный нечеловеческий голос. — Скажи слово камню. Вели раскрыться надгробию, если ты тот, кто должен быть.

— Камень, раскройся, — послушно сказал эльфийские слова Румистэль, и надгробие с шумом стало раздвигаться — тяжёлая плита разошлась посередине, прямо через изображение меча — и глазам посетителя гробницы предстало прямоугольное углубление, в котором находился плоский ящик, окованный металлом, с большой ручкой для удобства переноса. Да, на этот раз Румистэль нашёл то, что искал, и его скитаниям скоро придёт конец. С богатой добычей вернётся он в Рагноу.

Он протянул свою сильную руку к ящику и легко достал его из ниши, и в тот же миг на глаза ему попалась книга — она скромно лежала в углу, скрытая до сего момента тенью от сокровищницы. Да, это она — та, что ждёт прихода Лёна.

— Возьми её, потомок Говорящих, — вдруг снова заговорил король, и Румистэль вдруг понял, что это голос простейшего автомата, настроенного на определённые сигналы.

— Прочти её, — сказал каменный Гедрикс. — Я изложил в ней то, что следует знать моим потомкам — кто бы из них ни посетил меня. Закончи мною начатое дело.

"А я-то что здесь делаю?! — прошило Румистэля мыслью, как молнией. — Разве я потомок Гедрикса?! С какой стати я собираю эти камни?! Кто вложил мне в голову подобное безумство?! Какое мне-то дело до того, что натворил этот сумасшедший, разбивший великий кристалл Вечности?!"

На миг ему показалось, что он сам сошёл с ума — такое множество видений вдруг пронеслось перед его мысленным взором: всё множество путей, исхоженных им для того, чтобы собрать воедино рассеянные осколки. И приоткрылась ему правда о том, что он несвободен: им что-то руководит, как та программа, вложенная в уста каменной статуи!

— О, что со мной?! — вдруг повалился он со стоном на ступени и в слабости оперся рукой о раскрытые створки тайника — как будто те ждали его и не спешили закрываться. Взгляд Румистэля упал на книгу. А что, если это послание ждало именно его, а не того смертного самозванца, который время от времени воображал себя Румистэлем?

Что там есть ещё, чего не помнит он с тех пор как этот дивоярский маг впитал в себя слова сей книги, и вообразил, что именно ему предстоит завершить великое дело короля?

Рука сама собой потянулась к книге и открыла её жёсткую обложку, нащупала страницу, и мозг Румистэля отстранённо заметил знакомый материал: драконовая кожа, прочнейший из прочнейших, практически неуничтожимый. Взгляд скользнул на первые строки, и знакомое чувство того, что испытываемый момент уже однажды происходил с ним, снова посетило Румистэля.

"Я, Гедрикс Вероньярский, причина гибели целого живого мира, истребитель чудовищ, наследник меча Джавайна, изгнанный волшебник Дивояра, завещаю моим потомкам свою волю и свою ношу", — пробежали глаза по первым строкам, и бледная улыбка посетила губы Румистэля. Всё это уже было, эти строки он прочитал тогда в этом самом склепе — тот, которого зовут Лён. Но это ещё только будет, поэтому Румистэль не может взять книгу с собой — точно такая хранится во дворце Рагноу в его подземном мире. И незачем вообще читать её сейчас, но сам этот момент приносил ему такие особенные ощущения — встреча с самим собой через века.

"Если ты держишь в руках эту книгу, то знай, что ты мой подлинный потомок, владелец Меча Джавайна и причастник эльфийских даров — Говорения-К-Стихиям", — эта фраза вызвала у Румистэля болезненный смешок. Он не потомок Гедрикса, и уж в куда большей мере причастен тех даров, о которых говорит король — он сам эльф, и вся сила Говорящего-Со-Стихией — это его собственная сила. Каким образом она развеялась настолько, что попала к четырём смертным и стала служить им?! Вот что занимает его мысли!

"Прочти её и сам реши, идти ли тебе этим путём, искать ли тебе вход в Джавайн, нести ли на себе ту ношу, что нес я до самой смерти. Но помни, мой неведомый потомок: всё, что ты делаешь во благо своей цели, может принести беду. Это родовое проклятие Говорящих — до той поры, пока узы времени не расторгнут тайну, познать которую я тщился все века, что выпали на мою долгую жизнь".

— Да не было этого! — в ярости грохнул кулаком по книге Румистэль, — У меня не было потомков среди людей!

"Возможно, многое, что ты узнаешь, раскроет тебе твои собственные тайны и ответит на вопросы, которые доселе оставались без ответов".

— О, да! — саркастически воскликнул Румистэль.

Конечно же, она ему откроет все тайны, которые до сих пор не находили ответа и мучили его своей неразрешимостью — точно так же, как мучился всё нарастающим комом непонятностей его двойник! Он с верой и надеждой окунулся в откровения короля Гедрикса, и к нескольким открытым тайнам получил огромную массу побочных загадок, ибо что мог открыть ему человек со примитивным сознанием варвара, который даже не понял, что жил в ограниченном пространстве искусственного мира, а вовсе не на планете! Ах, впрочем, это наш дивоярец уже сказал себе однажды, но, потрясённый до глубины души величественной и непостижимой личностью Гедрикса, принял его наказ, как цель жизни и следовал ему до самой смерти, как раб!! Как все они — Финист, Елисей! И как он сам!

— И почему, почему я должен брести той же дорогой?! — зарычал в бессильной ярости Румистэль, понимая, что не отступит и пройдёт эту дорогу до конца, потому что финиш уже близко.

Какой глубокий провал в его сознании, как много в нём затемнённых мест, как будто кто-то похитил часть его личности и наделил ею чужого — того смертного, наверно! Он сделал над собой усилие и изгнал из своего ума недостойные и тёмные мысли, гнев, ярость, и вернулся к чтению. Наверно, что-то случилось, размышлял Румистэль, рассеянно листая страницы книги со строками, которые помнил наизусть — благодаря тому смертному. Да, наверно, в будущем что-то произошло, если его там нет, а есть этот неприкаянный скиталец, который несёт на себе чужую ношу, вину того, кто совершил эту страшную ошибку, человека, который разбил Вечность — Гедрикса.

"Нигде я не имел приюта и вечно странствовал в поисках кристаллов. Они разлетелись по множеству миров, когда жилище Ока Вечности было разрушено. Они сеяли зло, когда попадали в человеческие руки, ибо нет человека, который бы не пал душевно перед властью эльфийского кристалла, перед вседозволенностью и всевозможностью. Второй болью, точившей моё сердце, была мысль об Аларихе и Гранитэли, потому что я понял, что не в силах соединить этих двоих, поскольку воскрешение его..."

Взгляд Румистэля, скользящий по страницам книги, словно прощающийся с этой частью его жизни, машинально перешёл на новую страницу, и лишь через несколько секунд он понял, что читает что-то, чего ранее не было в этой книге. Он очнулся, вернулся к предыдущим строкам, прочел их снова, и память послушно отдала воспоминания того, кто ещё не родился ни в этом, ни в другом мире, кого ещё нет на свете — дивоярца Лёна. На этом место была вырванная страница! Но теперь эта страница на месте!

Торопливо перебросив плотный лист драконовой кожи, Румистэль глянул дальше и тут же узнал текст:

"...огромное пространство, незанятое никем. Это было даже удобно, потому что никто не стал бы претендовать на это место, когда вокруг полно земли. Да, я решил, что создам сам будущее королевство, не желая ни у кого отнимать земли. Я создам его на месте гор, а сами горы послужат для строительства города. Те, что пришли со мной, были мне преданы, потому что я обещал им, что сделаю их жизнь и их потомков богатой и безопасной. Что они будут жить в королевстве и править от моего имени, если послушают меня и будут свято выполнять мои заветы".

И далее всё то, что уже было ему хорошо знакомо.

Долгий звук гонга пронёсся по холодной гробнице, и Румистэль понял, что его просят удалиться — это место жаждало покоя. Одно мгновение он хотел забрать книгу с собой, чтобы почитать получше, но потом сообразил, что она спустя века должна попасть в руки Лёну — не стоило искажать будущее, ибо неизвестно, как отзовутся в нём эти изменения. И в тот же миг его посетило чувство, что он уже однажды сделал это, но что получилось потом — неизвестно.

Второй долгий удар возвестил о завершении визита. Надо торопиться, иначе, кто знает, не закроется ли портал? И Румистэль, более уже не сомневаясь, плотно приложил лезвие меча к сгибу страницы и потянул лист через режущий край — таким образом он вырвал страницу из книги и положил её обратно. Каменные плиты тут же сомкнулись, не оставив и щели, два орла по краям изваяния снова повернулись к дверям, а Гедрикс опустил голову.

Да, так оно и было — смертный нашёл книгу без одной страницы, следовательно, Румистэль делает то, что должен делать. С этой мыслью он подхватил ящик, сбежал по ступеням вниз, вернулся к двери и проник сквозь портал обратно в свою комнату.

Итак, он снова у себя, и при нём почти все кристаллы, чтобы составить Великий Кристалл. Зачем он нужен, Румистэлю неизвестно, но почему-то его толкает в поиск непонятно-упорное желание делать это. И, как бы ни противился он своему предназначению, свободы не увидит, пока не сделает всего.

Оставив оба сундука в потайной комнате, он прошёл в свою спальню и утомлённо растянулся на широком ложе.

"Второй болью, точившей моё сердце, была мысль об Аларихе и Гранитэли, потому что я понял, что не в силах соединить этих двоих, поскольку воскрешение его...", — вызвал он из памяти последние строки перед обрывом страницы и начал читать то, что было запечатлено рукою Гедрикса на добытом куске.

"...невозможно без освобождения Гранитэли, заключённой в кристалле. Это свое пожелание она высказала мне сама, и я изумился своей тайной радости, с которой принял эту просьбу. Да, я любил принцессу преступной любовью того, кто должен служить ей и её избраннику — будущему королю Алариху Сильвандирскому".

Как будто сильный удар в голову поразил Румистэля, и он сел в своей постели. Аларих Сильвандирский... Сильвандир. Сильвандир — это название того королевства, которое расселили дивоярцы в далёком будущем, во время Лёна. Алай Сильванджи — это имя друга того смертного, Лёна. Что-то странное во всем этом есть — странное и непонятное. Может, этот Алай дальний потомок герцога Алариха? Ах, нет, у герцога не было детей, и вообще, из подземного мира вышел только один человек: Гедрикс. Возможно, в нём действительно текла смешанная кровь, ведь тётка Эйчвариана, обманувшая его, была явно из рода высших, хотя и весьма слаба магически — такое бывает. Что-то было давно в прошлом, которое он не застал, и эти события прошли мимо его внимания, когда он явился на Селембрис ради выполнения миссии, которую, к своему великому прискорбию, забыл и теперь понятия не имеет, в чем она состояла. Дурацкое забытье, превратившее его память в обрывки несвязных фактов, вот как этот лист из книги.

Румистэль снова обратился к чтению.

"По истечении многих столетий и скитаний меж мирами я обрёл понимание своего пути. Вернувшись на Селембрис, я застал плывущим в небесах великий город, обитель волшебников — Дивояр. Лишь потом я понял, что эта встреча была предопределена, ибо там ждала меня разгадка — предопределённая, как всё в моей и моих потомков жизни. Попасть в великий город магов помог мне ангел Гомониил, живущий в Дивояре не одну тысячу лет. Он ввел меня туда и представил магам, и те приняли меня, поскольку не смели спорить с ангелом.

Так я увидел потайную комнату с четырьмя портретами, искусно исполненными из волшебного стекла. Среди трёх незнакомцев я увидал самого себя. Гомониил же объяснил, что предстоит мне тайное дело, которое следует совершать скрытно от дивоярцев — собирать кристаллы от разбитого мною Великого Кристалла. Я много совершил подвигов для Дивояра и был первым среди боевых магов, ходящих в Иномирье, но только я и Гомониил знали, что настоящей целью моих подвигов было собирание кристаллов. Покинув Дивояр, я стал искать достойное пристанище для собранных мной кристаллов и решил основать собственное государство и построить свой город, для чего нашёл... — заканчивался текст на вырванной странице, а далее память послушно выдала то, что не раз уже читал он в книге:

"...огромное пространство, незанятое никем. Это было даже удобно, потому что никто не стал бы претендовать на это место, когда вокруг полно земли. Да, я решил, что создам сам будущее королевство, не желая ни у кого отнимать земли. Я создам его на месте гор, а сами горы послужат для строительства города".

Он не заметил как губы его сами собой зашептали:

— В одном из путешествий я нашёл Джавайн и в нём обрёл волшебные вещицы, которые и взял, чтобы оставить затем моим потомкам, чтобы облегчить им дело, которое сам не доделал. Триста тысяч кристаллов надо было отыскать среди миров, куда их разнесло. В одном из миров я потерял перстень Гранитэли, а в одно из возвращений понял, что произошло несчастье, — говорил он, оставляя взглядом лист и поднимая глаза к переливающимся потолкам опочивальни.

О, зря он вырвал этот лист из книги! Если бы он не сделал этого, то Лён уже давно бы знал, что следует ему искать Гомониила! Вот это имя всплыло в памяти Румистэля, как будто яркая вспышка озарила его потерянную память. Гомониил — координатор их миссии! Дивоярцы его называют ангелом, наверно, из-за его бессмертного века. Но что за этим — тьма и провал в памяти!

Бездействие и апатия несвойственны Румистэлю, поэтому он быстро собрался, переоделся и, забрав оба сундука, открыл дверь своего дома, собираясь покинуть навсегда великий город.

Едва ступил он на порог, как был словно ослеплён.

— Здравствуй, Румистэль! Где ж ты пропадал столько лет?— сказал ему прекрасный золотоволосый человек в необычной для дивоярцев одежде — длинной белой с золотом тунике.

ГЛАВА 20

— Идём скорее, — заторопил его Гомониил, увлекая к воротам потерявшего дар речи Румистэля и беря у него из рук один ларец.

— Не так уж много у тебя времени, чтобы вынести кристаллы, — продолжал он, — Народ собрался на площади Звезды — нынче умер Корс Филфхариан, Глава Дивояра. Сейчас все ждут решения Совета и обнародования воли Корса: кого он рекомендует на свой пост Главы Дивояра и Ректора университета.

— Могу сейчас тебе сказать, — усмехнулся пришедший в себя Румистэль, — его заменит Вольт Громур.

— Откуда ты можешь это знать?

— Потому что я пришёл сюда из будущего.

— Насколько простирается твой охват времени? — спросил его ничуть не удивившийся тому Гомониил.

— Я думаю, последние события отстоят от этого дня лет на пятьсот-шестьсот, — ответил Румистэль, несколько обескураженный поведением Гомониила.

— То есть, ты снова в Дивояре? — уточнил тот. — А почему не доложил?

Наверно, в лице Румистэля отразилось смятение: он понятия не имел, что должен докладываться Гомониилу, он о существовании его вспомнил только что!

Меж тем оба вышли за городскую стену, так никого и не встретив на своем пути, и там, на облачном луге ждал Румистэля его белый дракон Лахайо.

— Я потерял тебя на долгие годы, Румистэль, — говорил ангел, — зеркало не отражало тебя. Ты знаешь, где Лиланда? Что-то знаешь о её путях?

Поражённый Румистэль окончательно утратил речь и уничтоженный своим беспамятством, лишь сумел пролепетать нечто невнятное:

— Нет, я ничего не слышал...

Он испугался: неужели через столько лет после исчезновения книги дивоярцы всё ещё помнят про Лиланду, и наташины проделки даром ей не прошли.

— Лиланда должна искать Книгу, — продолжал ангел, помогая грузить на Лахайо оба сундука и привязывать их ремнями. — Дивоярцы спрятали её, и я напрасно все эти годы пытался выяснить, куда она девалась.

Дубовый лист! Так он не знает, что Лиланда похитила "Гениус Алама" и запрятала её в таком месте, что сама не могла достать, потому что само время стало ей препятствием! Помрачневший Румистэль продолжал слушать, делая вид, что занят погрузкой сундуков — он теперь не знал: что может доверить Гомониилу, а чего лучше утаить. Он не хотел бы, чтобы с Лиландой что-то случилось, и не понимал своего места в неком плане, который вырисовывался со слов Гомониила. Надо бы выяснить побольше, а потом вернуться.

— Скажи, Румистэль, выяснил ли ты что происходит с этим миром? Каковы причины искажений? Я исследовал эту землю вдоль и поперёк не один раз — за тысячелетия! — но причина его деформации по-прежнему скрыта от меня. Пространственно-временной континуум меняет свою метрику, и лимб наступает со всех сторон. Ещё немного, и мы потеряем Селембрис.

— Да?! — поражённый этой вестью, Румистэль повернулся к Гомониилу, и тот впервые внимательно посмотрел ему в глаза. — А, может, это потому, что дивоярцы включили машину изменения пространства, чтобы замедлить развитие людей?

— Конечно, нет, — уверенно ответил Гомониил, — это не может быть причиной нарушения, и ты это должен знать. Причина свёртывания пространства в том, что где-то нарушена причинно-следственная связь, и именно этот факт я никак не могу обнаружить. Ты занят только сборами кристаллов — Око Вечности должно быть восстановлено, но это лишь средство исправления, а сама поломка нами пока не обнаружена.

— Да-да, конечно, — смутно пробормотал Румистэль, не желая обнаружить перед Гомониилом свою неосведомлённость и собираясь поспешно удалиться, чтобы выполнить, как оно верно сказано, свою работу — его миссия собирать кристаллы. А Гомониил координатор — ему и искать причину искажений.

— Постой-ка, Румистэль, — не оставил его в покое ангел, беря за подбородок, как ребёнка, и поворачивая к себе. — Скажи мне, Румистэль, ты помнишь, зачем мы четверо явились в этот мир, и какова наша задача?

Ангел вздрогнул, словно наткнулся глазом на острие: в глазах Румистэля не было понимания того, о чем сказал Гомониил.

Белый дракон уже растворялся в прозрачной голубизне неба, а Гомониил всё ещё стоял на краю облака и смотрел ему вслед.

— Боюсь, не слишком ли поздно и на этот раз мы узнаем правду, — проговорил он словно в ответ своим мыслям.

* * *

Как он устал от всех этих загадок! Как хочется ясности и простоты! Когда закончится эта миссия, о которой он ничего не знает?! Ему понятно лишь одно: он должен собрать воедино весь Великий Кристалл и вновь зажечь на острове Рауфнерен зелёное солнце Вечности. Тогда эта мощная эльфийская машина даст им ответы на все загадки!

С этими мыслями, сжигающими ему мозг, летел Румистэль на своём белом драконе Лахайо над цветущей землёй Селембрис и не понимал, в чем заключается её болезнь. Он видел внизу великолепные пейзажи и огромные просторы, величественные горы и чудесные леса. Он видел зачарованные чащи, в которых обитали сказки и легенды, он видел мирные поселения и прекрасные королевства — нигде не было и следа войны, потому что дивоярцы замечательно выполняют долг, который взяли на себя. Не зря он когда-то подарил им свой великий Джавайн.

— О, ваэвви лайн Джавайн! — невольно прошептал он, и быстрый ветер унёс его слова. О, великий мой Джавайн! Мой корабль, свидетельство великого прошлого бессмертной расы!

Его внимание привлекло светло-розовое пятно внизу — углубление среди гор, окружённое кольцом непроходимых лесов, дорога в которые для людей закрыта. И Румистэль засмеялся, довольный тем, что, увлекшись мыслями, он не следил за своим Лахайо, и тот сам выбрал путь, ведя седока к обители Ниянали. Давно же он не посещал свою жену, и девочки, наверно, уже выросли!

Обрадованный дракон заложил вираж, как будто прочитал желание хозяина, и вот пернатая белая рептилия садится на поляну перед замком, среди вечно цветущих фруктовых деревьев и диких зарослей шиповника.

Здесь хоть всё у Румистэля прекрасно, потому что мудрая Нияналь не допустит никаких случайностей в своем маленьком налаженном королевстве вечной весны!

Весёлый перезвон колокольчиков возвестил обитателям замка возвращение скитальца Румистэля, и вот вокруг непоседы с тихими возгласами суетятся пухлые карлицы в своих больших крахмальных чепцах, больше создавая паники, нежели способствуя делу, но всё это безумно веселит непоседу Румистэля. Взбалмошно звенят сотни крохотных колокольчиков, передавая весть по этажам, из башни в башню и тревожа тихий сон волшебной долины.

Он слышит смех и вскрики — о его прибытии узнали, и девочки торопятся бежать навстречу. Сивион-лиль и Вивиан-лиль, сердце моё и радость моя!

И вот он слышит быстрый топот маленьких и лёгких ног, и смеющийся голос Ниянали, бегущей следом за близнецами. Взлетает по витой лестнице Румистэль и в объятия ему падают обе девочки, маленькие эльфийские принцессы с бело-серебряными волосами и глазами, подобными драгоценным камням — аквамарину и сапфиру. Только это различает их, а в остальном они полные копии друг друга. Как два белых облака в своих газовых платьицах, налетают они на него — совсем взрослые, пятилетние малышки! О, как давно он не был у себя дома!

— Ещё немного, Нияналь, — шепчет он с сияющими глазами, — Ещё немного, и я соберу все кристаллы, и тогда освобожусь, чтобы вернуться к тебе, Нияналь!

В глазах её улыбка и непонятная грусть, как будто она не склонна верить его словам, но в этом вся она — мудрая и прекрасная, загадочная и непостижимая Нияналь.

— Ты вовремя поспел, — шепчет она, заглядывая ему в глаза, — я уже собиралась отправляться без тебя — всё уже готово.

— Что такое? — беспечно удивляется Румистэль.

— Девочкам настал срок узнать свою судьбу. Мы собирались отправиться к Источнику в древний сад нашего народа. Я уже думала, что ты не прибудешь, но получилось замечательно.

— Конечно! — с великолепной уверенностью отвечает Румистэль, хотя прекрасно знает, что угодил в этот вечный рай случайно — благодаря своей забывчивости и прихотливости дракона.

Наутро карлицы собрали целый караван, погрузив на смирных белых кобылиц плетёные короба со множеством дорожных вещей. Деловитые карлы, восседая на белых осликах в высоких сёдлах со спинками и забавными лесенками вместо стремян, важно правили движением грузовых лошадей при помощи длинных посохов. Отдельно запрягли в карету шестёрку смирных ланей, и странное, но забавное существо, сплошь покрытое шелковистым белым мехом, устроилось на месте форейтора, чтобы править смирной шестёркой.

— К чему такие сложности? — изумлялся Румистэль, — Я донесу вас до места на своем Лахайо всего за час!

— Ты забываешь, что девочки слишком малы, чтобы летать на твоём Лахайо на такой безумной высоте! — возразила Нияналь, одним движением руки подавляя бунт среди семьи, и все смирились. Девочки впервые выезжали за пределы тихой долины и любой способ путешествия казался им чудесным.

Внутри кареты всё было прекрасно обустроено, и замечательные рессоры обеспечивали мягкий ход, поэтому Румистэль подавил в себе стремление скорости и подчинился неторопливому удовольствию путешествия столь примитивным способом. Он вошёл во вкус и оценил заботы Ниянали, умеющей из быта сделать сказку.

Они ехали среди первозданного безлюдья, по местам, не заражённым людской алчностью и суетой, среди древних обиталищ Селембрис, по владениям удивительных существ. Их встречали таинственные лесные жители, сохранившиеся в дебрях неприкасаемого края Ниянали. Речные нимфы помогали карете пересекать глубокие потоки вод, и горные тролли переносили на своих мохнатых плечах кладь и даже саму карету, а гномы проводили лошадей через свои тайные переходы. И каждый вечер завершался устройством шатров и последующим весельем, где принимали участие звери, птицы. Нияналь и Румистэль разворачивали перед диковинной публикой чудесные представления, показывая видения иных миров, и всё завершалось танцами в ночи. Надо ли говорить, какой восторг испытывали девочки, впервые за свои пять лет покинувшие тихую обитель розовой долины!

И вот кортеж вступил в область самых древних эльфийских лесов, и седые от мхов дубы встретили путешественников. Здесь обитали древние лесовики, не любящие шума и веселья — они грезили великим прошлым волшебного края. Оставив всех сопровождающих за пределами священной дубравы, семья эльфов вступила под густую сень древнего святилища и миновала молчаливые леса. Румистэль нес на руках одну дочь, а Нияналь — вторую. Торжественно они вышли на поляну, сплошь усыпанную алыми головками маков, и пошли через это благоухающее забвением кольцо к кряжистому дубу, возвышающемуся в центре — мощное дерево было так широко в обхвате и так старо, что в трещинах его коры мог спрятаться взрослый человек. Под его раскидистыми ветвями царил полумрак, и не росло ни единой травинки, и только толстый рыхлый слой опавших частиц коры, веточек и сухих листьев мягко пружинил под ногами.

— Эльфийский Жребий, — с улыбкой напомнила Нияналь мужу, который отчего-то растерянно оглядывался, как будто силился что-то вспомнить.

Он промолчал и подчинился, когда Нияналь показала ему путь, скользнув, как лёгкая тень, в одну из глубоких щелей в коре. На мгновение ого окутал мрак, а в следующий миг открылось мягкое сияние таинственного сада, в котором росли неведомые, диковинные деревья наравне с обычными плодовыми. Удивительно тихая погода стояла в этом месте, и не было солнца на небе, а только низкие облака, светящиеся изнутри.

Они шли по едва заметной тропке под грузными ветвями вишен, где цветущие деревья чередовались с плодоносящими.

— Не трогай, детка, эти вишни, — ласково сказала Нияналь близняшке на своих руках, — их нельзя есть — тот, кто вкусит их, станет мишенью Судьбы.

— Что это значит? — спросил Румистэль, которого посетило скорое видение: как будто он уже шёл однажды этим садом вместе с кем-то очень знакомым, и тот сорвал горсть вишен и попробовал их вкус.

— Лучше не знать, — уклонилась от ответа Нияналь, потому что сад кончился, и они вышли на открытое место, где располагалась прямо в земле небольшая каменная чаша, полная прозрачной воды, а вокруг чаши вырастали прямо из земли три каменных кресла, очень-очень древних.

Нияналь указала мужу на одно кресло, сама села в другое и стала ждать. Внезапно на пустующем сидении занялось слабое сияние, которое затем усилилось, заполнило собой место между подлокотниками, и вот перед супругами сидит в кресле прекрасная женщина, настоящая фея.

— Мы пришли, чтобы узнать судьбу наших дочерей, — с кратким поклоном сказала королеве эльфов Нияналь.

— Пусть будет по твоему желанию, дочь моя, — сказала та и провела над зеркалом воды прекрасной рукой второй же приглашая Нияналь взглянуть в чашу.

Держа на руках малышку, Румистэль тоже склонился к чаше, думая, что он там увидит. Но ничего, кроме щербатого, слегка тронутого желтизной дна под прозрачным слоем воды, он не увидел. Он удивился и хотел спросить жену, но та вдруг вскрикнула и отшатнулась от чаши, прижимая к себе девочку.

— Не может быть! — сдавленно прошептала она, оборачиваясь к третьему креслу в поисках королевы, но сидение уже было пусто.

— Что ты увидела там, Нияналь? — с тревогой спросил Румистэль, но она лишь взглянула на него, и в этом взгляде появилось нечто, чего он никогда не видел в её глазах.

Не обращая внимания на его расспросы, она поспешно покинула эльфийский сад, прошла опять сквозь дуб, миновала круг седой дубравы и вышла к кортежу, где встретили её поздравлениями и радостными вскриками, которые, впрочем, скоро и утихли. Молчаливая Нияналь поспешно забралась в карету и прижала к себе обеих девочек, погружённая в глубокое раздумье.

— Дома расскажу, — кратко обронила она на вопросы Румистэля, и он понял, что при малышках лучше не говорить — плохая новость касалась их. Что-то увидала она там, в этом водоеме.

— А почему я ничего не увидал?— горько спросил он, когда понял, что упрямого молчания жены ему не переломить.

— Беспамятный, — бросила она ему, как обвинение в измене.

Возвращение в долину прошло совсем иначе: все как будто уже знали, что путешествие к Источнику Судьбы прошло неблагоприятно. И вот они вернулись обратно в свой замок в Розовой долине, и Румистэль, наконец, приступил с вопросами к жене.

— Что ты увидала там? — спросил он, когда они остались наедине.

— Смерть, — кратко обронила она.

— Кто из них умрёт? — содрогнувшись от ощущения близкого несчастья, спросил он, и снова неспокойная память выдала ему слова, которых он не говорил и никогда не слышал: "в одну майскую ночь он опять прибыл к своей принцессе, и узнал такую новость: его дочерям судьбой была обещана скорая погибель".

Кто сказал эти слова? Не Лён, но кто-то иной. Великий дуб, как же всё запутано!

— Обе, — сказала Нияналь так жёстко, что он понял, что больше не дождётся от неё ни слова.

В ту ночь они ночевали в разных спальнях, а наутро она ему сказала:

— Твой дракон ждёт тебя, отправляйся в дорогу, Румистэль. Я знаю, что мне делать.

— Ты знаешь как спасти наших девочек от гибели?!

— Да, я знаю средство обмануть твой рок, — твёрдо ответила она, — Насильственная смерть от людей — вот что я видела в Чаше Предсказаний. Я укрою наших дочерей, и у людей не будет возможности приблизиться к ним.

— А разве здесь, в твоих майских садах, они не в безопасности? Подходы сюда охраняются лесными и горными обитателями, и нет пути сюда человеку.

— Увы, ты ошибаешься, — ответила она, — сюда нет ходу человеку, но кто удержит юных девушек от того, чтобы воспрепятствовать им покинуть материнское гнездо? Сорок лет надо ждать, чтобы миновал срок опасности — неужели они утерпят! Подальше от людей и той заразы суетливости и беспокойства, которую они несут и которой заражён и ты, мой Румистэль. На некоторое время нам придётся расстаться, за это время минует полоса опасности, ибо рок есть лишь время несовершенства. Но я знаю место, где они будут укрыты от человеческой злобы. Это дворец Рагноу.

— В подземном мире? — изумился он, представив каково же будет там близняшкам — в обществе малоразговорчивого Грифона и пустынных, хоть и роскошных зал. Непроглядная темень за окнами великолепного дворца будет тридцать пять лет печалить их сердца и напоминать о покинутой весне.

— Я не отправлю их туда сейчас же, — успокоила его Нияналь, — надо подготовить девочек к новой жизни, научить их читать наши книги и петь наши песни. Обещанная гибель настигнет их не скоро, и у нас ещё есть время. Иди, Румистэль, тебя ждут твои дела. Я извещу тебя, когда настанет время.

Когда прощался он с Нияналью, то посетило его странное чувство: как будто она с ним уже давно простилась и только делает вид, что ждёт его.

Едва белый дракон с седоком и грузом растворился в небе, Нияналь сказала кратко своим служанкам:

— Собираемся.

* * *

Если девочки поселятся в Рагноу, то нельзя там оставлять кристаллы — всё опасное должно быть убрано из дворца. Также следует вывести оттуда Юги Джакаджу, потому что он человек. И вообще, в этом времени Румистэлю заказан путь в подземный мир, потому что по тону невысказанных слов Ниянали он понял, что она именно с ним связывает причину рока — он слишком много имеет дел с людьми.

Так думал он, направляясь к эльфийскому холму на своем драконе и прикидывая как лучше исполнить свой план. Нельзя выйти из дворца в будущее с двумя сундуками в руках и Джакаджей за плечами — он знает, что хитрый Юги ищет возможность приобрести кристалл. Единственный разумный выход: сложить весь груз на необитаемом Рауфнерене, который ещё не один век вместе со всем подземным миром будет пребывать в холоде, близком к космическому, и только неразрушимый Рагноу, охраняемый верным Грифоном, будет единственным светом в этом обледеневшем мире. И эти два сундука дождутся его в будущем, ибо никто из людей не в силах преодолеть преграды Рауфнерена. Ему следует вернуться в будущее и оттуда продолжить сбор кристаллов.

В ледяном мраке подземного мира зажглась высоко под невидимым куполом яркая звезда, от неё отделился сноп света и направился вниз — к высокой башне дворца Рагноу.

В тронном зале, закрытом для посещений, вместе со своей кладью высадился Румистэль и кликнул Грифона.

— Как наш больной? — спросил он слугу.

— Давно проснулся и ждёт тебя, — ответил тот.

Да, он задержался — думал слетать в Дивояр и обратно, но по пути залетел в весеннюю долину. И вовремя, а то ничего бы не узнал.

— Грифон, готовься донести меня на Рауфнерен, — сказал он слуге, обводя себя волшебной иголкой по рукам, плечам, груди. Серебристое сияние занялось на его теле и быстро охватило его, сомкнувшись вокруг его тела непроницаемой бронёй, которой не страшен никакой холод и никакой огонь.

Холодные сухие скалы Рауфнерена осветились белыми огнями, которые послал вперёд себя Румистэль. Открылась безрадостная картина разрушений, оставленных тут после Гедрикса: на вершине горы лежали обломки каменного обиталища, в котором должен находиться Великий Кристалл. Недолго думая, начал Румистэль собирать раскиданные камни и складывать их друг на друга — хоть и глупо это, а как-то не хотелось ему оставлять сундуки без укрытия. Камень повиновался ему, и по мановению рук Говорящего-С-Камнем разрозненные глыбы подбирались по форме и размерам, и вскоре сложилось вполне сносное убежище. Сюда он поместил все четыре клада, собранные его предшественниками: круглый каменный шар, который остался тут после посещения Дерн-Хорасада, сундук от Финиста, ларец от Елисея и ящик от Гедрикса — осталось собрать совсем немного. Когда вернётся он в будущее, то найдёт эти сокровища на этом же острове — время переправит их гораздо надёжнее, нежели сделает это он сам.

— Грифон, слушай мой приказ: никогда и ни под каким предлогом не допускай на остров Рауфнерен моих дочерей! — настрого задал он приказ слуге, зная, что этот запрет тот не нарушит во веки.

Он обошёл все помещения дворца, ища, не оставил ли тут какого напоминания о себе, и подумалось ему печально: как будут жить тут его девочки в этом угнетающем молчании и пустоте?

— Хозяин, тут много есть чего для твоих дочерей, — невозмутимо ответил Грифон, когда Румистэль задал ему этот вопрос, — есть биоформы, специально созданные для игр и обучения. Я могу задать им любую программу.

И он показал хозяину хранилище зародышей, из которых можно вырастить любое существо. Здесь можно было видеть в голографических картинках множество удивительных существ, которые вырастают из яиц, хранящихся при температуре наружного холода в практически вечном состоянии — от великолепных гигантских горных орлов до крохотных домашних мартышек. Узнал Румистэль и то, что сам Грифон не вечен, а есть сменяемая череда биомеханизмов, в которое вложена память всех предыдущих поколений. И что он сам способен продолжать себя в любой жизнеспособной среде — грифон сносит яйцо, из которого потом вырастает новый биомеханизм.

Проверил Румистэль надёжность выхода в глубокие пещеры проходящие под горами Кентувиора и перекрыл проход надёжной стеной из хрусталя. Проверил исправность регенерационной камеры, где неделю назад лежал Джакаджа. В случае ранения и даже смерти эта прозрачная ванна спасет жизнь близняшкам.

— Джакаджа, не хочешь ли отправиться со мной на поиски кристаллов? — спросил он у своего спутника.

Ещё бы не хотел!

Его приятель так и не узнал, что снова побывал в прошлом.

* * *

На небольшом каменистом островке, отделённом от большой суши водными просторами, среди неприхотливой северной растительности и множества птичьих гнёзд скрывалась глубоко в скале теплая пещерка. Горячие источники подогравали землю и делали пребывание на этом острове довольно сносным, даже несмотря на холодные ветра, постоянно дующие с моря. В этой пещерке обитал некий господин довольно хлипкого вида. С утра он отправлялся на сбор птичьих яиц, иногда при помощи нехитрого инвентаря ему удавалось подловить и птицу. Тогда он возвращался с хорошей добычей и разводил небольшой костерок, в котором горели жёсткие деревянистые стебли многолетних растений, которых хватало на островке. Но прогорали они быстро, хотя и давали много жара — в костерке человек умудрялся испечь птицу. Но большей частью он предпочитал варить яйца в горячем источнике, припахивающем серой. Наевшись, он выходил на берег островка, садился на камень, закутавшись в чёрное пальто, поверх накидывал тёплую женскую шаль и молча смотрел в море, как будто что-то ждал. Через несколько часов, так никого и не дождавшись, он покидал свой наблюдательный пункт и отправлялся на сбор сухих стеблей для костра и травы для своей постели.

Но вот однажды молчание узника необитаемого островка было нарушено. Звонкий голос позвал его, когда он собирал в полу пальто крапчатые яйца местной птицы.

— Ну, наконец-то! — воскликнул человек, небрежно высыпая яйца обратно на землю и неуклюже припустив на человеческий голос.

— Ну, ты совсем забросила меня! — воскликнул он, приблизясь к молодой женщине в красивом платье, неведомо как появившейся на пустынном берегу маленького острова, ибо до горизонта во все стороны не наблюдалось ни следа какого-либо судна, которое могло её сюда доставить.

— Я не могла вырваться, он всё время следит за мной, — сказала она, смеясь и опуская наземь тяжёлую корзину, прикрытую поверх салфеткой.

— О, харч богов! — восхищённо объявил человек, обнаруживая в корзине аккуратно уложенные пироги, колбасу, фрукты и другие лакомства, — А я тут уж одичал на яичной диете!

Тут же на берегу оба уселись на камни, и мужчина принялся с аппетитом уписывать свежую снедь, женщина ему компанию не составила — она явно не была голодна.

Когда первый голод был утолён, человек отложил кусок и вздохнул.

— Ну что, Джакаджа всё ещё с ним? — спросил он.

— Да, пока с ним, — последовал ответ.

— Как жаль мне бедолагу, — заметил человек, — он ещё не знает, через что ему придётся пройти.

Женщина хмыкнула и бросила прутик, которым чуть похлопывала себя по ноге.

— Можно подумать, это было не с тобой, — насмешливо заметила она.

— О, для меня всё это позади, — небрежно заметил господин, обветренные щёки которого от сытной пищи порумянели и стали выглядеть свежее. Сам он явно был не молод — лет сорока, сутул, плешив, с лица некрасив. А женщина, напротив, молода и очень хороша собой — с копной ярких, необычного цвета волос — каштаново-красных, и глазами изумительного изумрудного цвета.

— У нас дела идут всё хуже, — заговорила она, — приходится скрываться. Дивоярцы облавы устраивают на нас.

— Я помню, — спокойно признался человек, — Как только Джакаджа спечётся в этом Дерн-Хорасаде, то смогу вернуться — тогда и попробую поговорить с Румистэлем, а до той поры он мне не поверит. Нужно выбрать момент.

— Скажи, у тебя есть какие-то предположения: в чем причина аномалий?

— Лиланда, есть что-то, что мы всё время упускаем из виду. Наверняка и Румистэль не догадывается об этом. Какой-то скрытый фактор. Гомонил излазал всю Селембрис вдоль и поперёк, но так ничего и не нашёл.

— Лембистор, я полагаю, причина в том, что Румистэль слишком много скачет по времени — разрыв причинно-следственной непрерывности произошёл по этой причине.

— Несомненно, несомненно, — пробормотал Лембистор, — но это лишь догадки, а нам нужны факты.

— Ну, ладно, я пойду, — сказала Лиланда, поднимаясь с места, — Я жду Пантегри — может быть удастся с его помощью заполучить книгу. Хотя, не очень-то надеюсь.

— Ты подставила парня, — заметил Лембистор, — За это ведь можно и головы лишиться.

— Пусть лучше он лишится головы, чем Румистэль, — мрачно ответила она, направляясь вдоль берега, как будто собралась куда-то уходить. На ходу она обернулась и помахала рукой, а потом её фигура словно испарилась с открытого места.

Лембистор опять остался один на своём необитаемом островке в безлюдном мире чужой планеты, где владычествовали на пространствах суши лишь громадные пресмыкающиеся да мелкие травоядные. Только на маленьком островке, затерянном достаточно далеко от материка, где обитали только колонии птиц, было достаточно безопасно. Умеющая ходить между мирами Лиланда перенесла Лембистора в этот скрытый от чужих глаз уголок. Пока с Румистэлем находится Юги Джакаджа, Лембистору дорога на Селембрис закрыта. Такие вот дела вытворяет с ними время: никто не может находиться сам с собой в одном пространстве, иначе жди причинно-следственных искажений.

ГЛАВА 21

В овальном зале Совета Дивояра собрались все двенадцать членов главного управляющего органа небесного города. Во главе стола восседал в кресле Глава Дивояра и одновременно ректор Университета Вольт Громур — средних лет человек с полосатой бородкой — посередине белая полоса, по краям же сохранялся исконный цвет его волос, смоляно-чёрный. Прочие члены Совета, уже довольно пожилые маги, некоторые изрядно седы, так что вид искусственной молодости уже не скрывал их возраста. Единственная женщина Совета — валькирия Брунгильда выглядела среди них самой молодой, хотя и была старше Вольта. В стороне от стола сидел единственный человек, который не принадлежал влиятельному органу управления, и это был Магирус Гонда.

— Брунгильда, ты настояла на собрании полного Совета, — не слишком любезно обратился к валькирии Громур, — Какую повестку дня ты предлагаешь, и почему настаиваешь на присутствии в Совете постороннего?

— К чему такой официоз, Громур? — поинтересовался один из сидящих за столом. — Будто ты не знаешь, кто такой Магирус.

— Меня удивляет та таинственность, которой Брунгильда обставила это собрание, — с заметным раздражением отозвался Глава. — И вообще, почему меня в последнюю очередь поставили в известность о предстоящем разговоре?

— Назрела необходимость, вот и собрались, — с чуть заметной усмешкой ответил один из стариков, нисколько не смущаясь начальственным тоном Громура.

— И что же, всякий будет собирать Совет всякий раз как только ему вздумается?! — всё больше приходил в раздражение Глава Совета.

— Ну, хватит, давайте к делу, — отозвался другой пожилой дивоярец, — насколько знаю, на повестке дня вопрос об отставке, а такой вопрос по традиции требует полного состава Совета.

— Да, мне пора выйти в отставку, — подал голос совсем седой и старый маг, сидящий дальше всего от Главы. — И я считаю, нечего тянуть с этим делом — пора давать место новым кадрам.

Все согласно закивали и повернулись к Магирусу Гонде, смирненько сидящему у стены. Тот чуть привстал и слегка раскланялся, как будто отдавал небрежную дань традиции — все тут хорошо друг друга знали, и к церемониям не слишком тяготели.

— О, да, я понимаю, — чуть растерялся Вольт Громур, глядя то на пожилого мага, то на Гонду, молчаливо ждущего решения Совета. — Возраст, состояние здоровья и всё такое... И всё же, почему Магирус? Есть другие кандидаты, а Гонда у нас лучший ходок в Иномирье.

— Да ему сколько лет уже, — чуть осуждающе подал голос ещё один член Совета, — до пенсии ему, что ли, в походы-то ходить? Всё в мальчиках держишь его, Громур?

— А что касается походов в Иномирье, так новая смена наросла, вон каких молодцов воспитали. Хоть этот молодой герой наш — Пантегри, кажется? Между прочим, магирусовой выучки.

Громур немного растерялся под напором своих подчинённых, молчала лишь Брунгильда. Вопрос замены слишком пожилого члена Совета на более молодого Магируса был решён быстро, и старика с почётом и поздравлениями проводили, а его кресло занял боевой маг и ходок по Иномирью.

Когда состав Совета снова обрёл полноту, с места поднялась валькирия и сказала негромко, но веско:

— С согласия всех двенадцати членов Совета ставлю на рассмотрение вопрос о следующей отставке.

Она обвела взглядом магов, сидящих за круглым столом, и они все кивнули, в том числе и Гонда, как будто уже заранее знали, о чем пойдёт речь.

— Кто ещё задумал подать в отставку? — удивился Вольт.

— Я думаю — ты, — твёрдо сказала Брунгильда и холодно посмотрела своими яркими синими глазами в чёрные глаза Громура.

На минуту Вольт опешил, затем обвёл взглядом свое собрание, в котором каждый смотрел на него, и в этих лицах не заметно было удивления, как будто они все уже знали, о чем пойдёт речь.

— Раньше у нас не было такого дела как совмещение двух главных должностей: Главы Совета и ректора Университета, — подал голос один из магов, — Так что, не пора ли вернуть прежние обычаи?

— Я тоже нахожу, что наш коллега прекрасно справляется с должностью ректора, — поддержала его Брунгильда, — он прекрасный преподаватель, студенты его уважают.

— Постойте-ка, вы что — уже сместили меня с должности?! — растерялся Глава Совета, — Это не по правилам! Вы не имеете права решать такие вопросы! Кого вы надумали посадить на моё место? Брунгильда, это твои интриги!

— Полным составом Совета мы можем сместить тебя с должности Главы, — свысока глядя на Громура, ответила валькирия и продолжила, обращаясь уже к членам Совета:

— Вы все знаете причину, по которой прежний Глава Дивояра Корс Филфхариан отказался от первоначального намерения выдвинуть меня своим преемником. По этой же причине я не ушла вместе с Дивояром в плавание по мирам и осталась тут, на Селембрис, чтобы искать пропавшую "Гениус Алама". Вдвоём с Магирусом мы многие века вели настойчивый поиск, и наконец, нашли эту книгу. Во времена Корса Филфхариана язык этой книги был нам недоступен. Сейчас многое изменилось, и мы с Магирусом можем читать её. Мы единственные двое, кто знает эту письменность, вот почему я предложила ввести Гонду в состав Совета — слишком накладно было бы рисковать его жизнью, отправляя его в экспедиции по Иномирью в то время, когда, как правильно было замечено, подросла новая смена.

— Магирус твой ставленник! — бросил ей Вольт Громур, — Ты заранее продумала эту операцию!

— Из-за тебя, Вольт, мы чуть не потеряли его! — гневно воскликнула валькирия, — Его и всю молодую смену охотников! Ты ради своих неясных соображений отправил их на Дикую в сезон зимних бурь! Что выяснил ты в результате? Что такого открыл, чего я не могла бы найти в "Гениус Алама"?

— Я вовсе не уверен, что ты верно трактуешь эту книгу! — крикнул Вольт, — Кто, кроме твоего Магируса, может подтвердить это? Вы двое сговорились против меня!

— Мне дела нет до тебя, — холодно ответила валькирия, — я даже спорить с тобой не собираюсь, потому что в данный момент есть вещи, которые меня занимают гораздо больше, нежели твоя личная карьера. Среди пророчеств этой книги есть одно самое важное, которое решает судьбу не только Дивояра. Но и всего мира Селембрис.

Она обвела своим ледяным взглядом притихший Совет и произнесла раздельно и чётко:

— Нас ждёт инопланетное вторжение.

— Но мы застрахованы от вражеских армад! — воскликнул Вольт Громур, — У нас включено особое поле, не допускающее работу электрических цепей!

— Мы все знаем это, — утешающее кивнула ему валькирия, — но мы также знаем, что наш Гомониил есть представитель некой мощной внешней цивилизации, посланный сюда в качестве наблюдателя. Формально он не вмешивается ни во что, и мы привыкли к его нейтральной позиции. На самом деле его присутствие есть контроль за нами, за тем как мы используем наследие эльфов, а именно Дивояр. Вы знаете, что десять тысяч лет назад мы не были небесными магами и вообще не были объединены. Именно этот летающий город сделал нас тем, что мы есть: властителями Селембрис. И случись так, что мы будем вынуждены оставить этот город, мы снова станем тем, чем были: разобщёнными магами, неспособными к глобальному наблюдению и быстрой связи. А появление Карателя говорит о скорой войне.

— Но именно Гомониил вручил мальчишке этот Каратель! — подал голос Вольт Громур.

— Послушай, Вольт, не перебивай меня, — терпеливо обратилась к нему Брунгильда, — ты оперируешь разрозненными фактами, а общей картины не можешь знать. Послушайте, коллеги: история, изложенная в этой книге, началась очень давно — в те поры никого из нас ещё не было, как не было и наших предшественников. Группа внешних наблюдателей явилась на Селембрис по своим вопросам, и тут у них случился некий сбой в процессе — в деле оказались замешаны такие категории реальности, о которых мы понятия не имеем, настолько это сложно для нас. Насколько я поняла, течение времени для них не является прямолинейным. Отсюда возникает путаница: мы воспринимаем некоторые моменты нашей истории как последовательные события и пытаемся понять их связь, а она имеет совсем иную схему. Вот почему я сказала о категориях реальности, которые нам трудно понимать.

— Куда ты клонишь? — поинтересовался Вольт, — Какое отношение это имеет к инопланетному вторжению? И почему мы должны тебе верить? Может, ты неправильно поняла написанное в книге? Или вообще сочиняешь, чтобы добавить себе важности? Где доказательства?

Брунгильда оперлась рукой о стол и обвела многозначительным взглядом всё собрание. В лице её, красивом и суровом, читалась немалая душевная сила, воля и ум. Она явно превосходила силой духа всех присутствующих, и авторитет её был несомненен. Оттого никто не послушал слова Громура, который среди стариков-архимагов явно веса не имел, а внимательно смотрели на Брунгильду, не сомневаясь, что каждое её слово имеет значение.

— Я предоставлю доказательсва, и ещё многое расскажу вам из того, что обнаружила за то время, пока Дивояр плавал меж миров, — проговорила она в наступившей тишине, — но не раньше, чем переизберут Громура — я не доверю Вольту такую информацию. Уже был случай, когда он воспользовался предоставленными мной данными настолько неразумно, что мне просто стыдно за него. Это та глупая засада возле эльфийского холма. Было чистым идиотизмом посылать туда целый отряд жаворонарцев да ещё наставлять Пантегри на то, чтобы этот отчаянный храбрец бросился к Румистэлю и пытался схватить его. Я говорила с Пантегри и мне известны все подробности этой нелепой операции. Полный дебилизм пытаться схватить Румистэля в его магической защите! И ради чего? Что ты хотел выяснить таким дурацким способом, Громур? У тебя хоть какая-то сознательная тактика припасена была на этот случай? Или просто наугад тыкал во что придётся?! Этого поля, которое вырабатывает Каратель, боятся даже сквабары! Мы были с тобой, Вольт, в небе Дерн-Хорасада и видели как эти твари испугались Румистэля! А ты приказал Пантегри броситься на него с голыми руками! Я зла на тебя, Громур! Ты нипочем гробишь лучших наших парней! Поэтому я говорю вам, коллеги, Вольт годится в руководство Дивояром только в обстановке мирного существования, когда нет необходимости решать сложные стратегические задачи. А сейчас не время торжественных парадов и базарных фокусов.

— Я предлагаю кандидатуру Брунгильды, — тут же выступил один из архимагов, и остальные тут же поддержали его: видно, что тут явно имел место сговор, и отстранение прежнего Главы Совета являлось уже простой формальностью — он потерял авторитет среди коллег.

Когда Брунгильда заняла место во главе стола, а Вольт отправился на дальний конец, валькирия снова заговорила.

— Некогда наши предшественники получили в пользование этот великолепный летающий город, — сказала она, обведя рукой зал, — но за прошедшие тысячелетия многое из знаний о Дивояре было утеряно. В книге, о которой я говорила вам, содержатся указания по использованию эльфийских машин, которые хранятся здесь. Однажды вы уже имели возможность видеть работу некоторых из этих устройств. Я полагаю, вам трудно сейчас понимать меня, потому что все годы, что Дивояр перемещался меж миров, вы не могли наблюдать того, что наблюдали мы с Магирусом. За это время на известной вам Земле произошло очень многое, их мир изменился, и мы внимательно изучали его. Там ускоренным темпом шло техническое развитие, о котором большинство из нас имеет лишь теоретические понятия. Мы ограничили себя магией и пренебрегли наукой. Мы внушаем нашим студентам, что в этом наше преимущество. Настало время признать, что это не так. Отказываясь признать пользу научных достижений, мы обрекаем себя на темноту и суеверие. Мы искусственно противопоставляем магию и технику. Так вот, Дивояр есть совокупность того и другого. Отсюда можно сделать вывод, что возможно развитие цивилизаций в направлении именно такого сплава интеллектуальных достижений. А теперь посмотрите, какие возможности веками были скрыты от дивоярцев — это всё было забыто нами.

С этими словами она отошла от своего места во главе стола и направилась к одному из стенных экранов, закрытых по случаю собрания Совета, а все архимаги развернулись, чтобы посмотреть, что же такого интересного им покажет Брунгильда.

— Мы считали чудом то, что можем отсюда видеть любое место на Селембрис, — с усмешкой обратилась к магам валькирия, встав возле консоли управления. — А теперь посмотрите настоящие возможности этой техники эльфов.

Она уселась в кресло и уверенно принялась касаться пальцами разноцветных огоньков, спокойно светящих на гладкой панели молочного цвета. Под её руками вспыхнули целые россыпи цветных знаков, и панель заиграла, подавая при этом тихие мелодичные звуки. Экран открылся, но вместо мирной панорамы Селембрис в огромное окно глянул миллионами звёздных глаз Космос. Из нижнего угла выплыл яркий белый месяц и начал увеличиваться. Чернота космоса вытеснилась серебристым полем спутника, стали различимы детали рельефа: впадины, горы, широкие равнины. Невидимый глаз, который запечатлевал эту удивительную картину, ровно заскользил над лунной поверхностью, а навстречу ему быстро неслись резкие тени от скал, пятна темноты в углублениях круглых кратеров.

— Я никогда не думал: а что там такое, на этой Луне? — с интересом заговорил один из магов, которые уже успели покинуть свои места за столом и собраться за спиной у валькирии.

— Там нет воздуха, — обронила она, деловито отыскивая что-то на панели. — Там очень сильный холод, и никакие наши магические защитные средства не помогут уберечься от него. Это идеальный плацдарм для инопланетного нападения.

— Опять ты о том? — недовольно заметил Вольт, с интересом разглядывая картину.

— Вот, смотрите, — ответила Брунгильда, останавливая движение камеры.

На экране довольно чётко и объёмно значилось странное сооружение, состоящее из кубического тела, окружённого массивными контрфорсами — само сооружение располагалось на чем-то вроде платформы, у одного края которой имелось круглое углубление. Валькирия стала увеличивать изображение, и показала отчетливые следы, оставшиеся на лунном грунте — что-то очень странное, но вся равнина вокруг строения оказалась разрисована такими отпечатками.

— Следы гусеничных луноходов, — пояснила она, продолжая двигать картинку.

— Как можно узнать, каковы размеры этого... гм, здания? — спросили за её спиной.

— Оно огромное, можете не сомневаться, но я сейчас вам покажу кое-что другое, — пообещала Брунгильда.

Картина на экране двинулась и понеслась с необычайной быстротой, минуя горные пики, огромные впадины, множество кратеров.

— Сейчас я перевожу визор на невидимую сторону Луны — именно там находятся базы пришельцев. Они скрывают свое присутствие, но сами наблюдают за нами. Я не удивлюсь, если обнаружится, что они уже давно тут обосновались. И даже думаю, что их агенты рыщут по нашему миру.

Камера перевалила за край огромного кратера и на экран выплыла величественная картина множества огней, высоченных зданий, снующих мелких летательных аппаратов и многого другого, совершенно непонятного. Одно лишь было ясно: Луна давно и основательно населена, и пришельцы явно нацелены на Планету Эльфов. Брунгильда показала коллегам многие вещи: пусковые шахты, летающие со страшной скоростью огни, непонятные строения.

— Как они выглядят? — потрясённо спросил один из магов. — Это вообще люди?

— По тем материалам, которые мне удалось раздобыть на Земле, — ответила Брунгильда, — можно предположить, что их несколько рас. На нашей планете-двойнике давно уже идёт массовая паника по этому поводу. Средства информации населения нагнетают страх и гонят слухи, а правительства упорно отмалчиваются, ничего не отрицая и ничего не подтверждая. Но, судя по огромным вложениям в исследования, относятся к этому серьёзно.

— И что же делать?! — потрясённо спросил Вольт, который вдруг сообразил, что он действительно мало чем может быть полезен в такой ситуации. Он забыл про свой скепсис, поскольку реальность, открывшаяся сегодня перед глазами магов, оказалась просто чудовищна.

— Хотите сказать, как защищаться? — откликнулась валькирия.

— Мы с нашими мечами и летающими конями против них... — дрогнувшим голосом проговорил один маг.

— Почему они не напали раньше? — спросил другой.

— Вот на этот вопрос я, пожалуй, могу дать ответ, — сказала валькирия, закрывая экран и возвращаясь на свое место к столу.

— Видите ли, все время, пока мы с Гондой были тут во время отсутствия Дивояра, мы выходили на поиск в Иномирье через Границу миров. Мы искали те магические кристаллы, о которых говорят легенды. Часть из них, как вы знаете, находились в закрытой области Дерн-Хорасада, но мы слишком поздно узнали об этом. А часть разлетелась по мирам. Вот их мы и пытались отыскать. Наверно, нелишне будет для Дивояра иметь на своем вооружении такие вещи. Мы нашли гробницу Гедрикса, но она уже была пуста. Отыскали захоронение Елисея, но оно тоже было пустым. И везде, где бы мы с Магирусом ни проходили, нас всё время опережали. Это очень опасное дело — собирать кристаллы, и мы видели множество погибших. Среди останков тел мы видели нечто похожее на пришельцев: на погибших оставались особенные одежды для прохождения во враждебных средах, эти искусственные шкуры называются скафандры. Мы много времени провели в земных библиотеках, изучая массу информации, отсюда и термины почерпнули. Среди инопланетян имеются разные расы. Мы видели рептилий и странных существ с огромными глазами — похожих на тех, что изображают в земных источниках. Наверно, близко к правде. Так вот, минуя прочие доводы, я полагаю, что пришельцы ищут тут эльфийские кристаллы. Для того они и ждали прибытия Дивояра, что надеялись обнаружить в нём кристаллы. Вот почему я считаю, что война близка.

— Кто же собрал те кристаллы из захоронений? — спросили маги. — Выходит, кто-то уже обладает этой массой силы?

— На этом мы возвращаемся к тому, что мы до сих пор называли внешними наблюдателями. Сейчас этот термин нам придётся оставить, потому что настоящие внешние наблюдатели базируются на Луне. Мы до сих пор считали, что Гомониил является как бы следящим оком эльфов — он вел себя нейтрально, ни во что не вмешивался, демонстрировал миролюбие. Я уже привыкла считать его своим, поскольку он обосновался на моём волшебном дубе в лесной школе. На самом деле, сейчас я уверена в этом, он ведёт свою игру. Как заметил наш дорогой Вольт Громур, Гомониил вручил мальчишке единственный в своем роде меч — Каратель, возвестник большой войны. Он сделал это тайно от нас, и прошло немало времени, пока мы с Магирусом поняли, что за иголочка такая у нашего Лёна. Так выяснилось, что он потомок Гедрикса, короля Дерн-Хорасада. А это значит, что он с определённого момента начнёт собирать эльфийские кристаллы. Вот это был случай подобраться к ним поближе. Но у этого юноши оказалось слишком много тайн, и мы никак не могли обнаружить хранилище кристаллов. Но лишь в последние четыре года мы имели возможность прикоснуться к "Гениус Алама", она-то и открыла нам чрезвычайно важную деталь относительно этого юноши с Земли. И так, довожу до вашего сведения, коллеги, тот непостижимый уму факт, что эльфийский рыцарь Румистэль, которого мы знаем по событиям прошлого, и нынешний наш дивоярец Лён — одно и то же лицо.

— Как это может быть? — вопросили маги. — Ведь ему всего лет двадцать.

— Вот в этом всё и дело. Если верить книге, он обладает даром свободно перемещаться во времени. Так что, я полагаю, все опустевшие хранилища кристаллов он посетил в прошлом. И бесполезно их искать сейчас.

— Брунгильда, я так понял, что Гомониил не единственный тайный эльфийский наблюдатель?

— Да, вы правы, — ответила она, — их четверо. Второй из этой группы — та особа, что похитила в прошлом "Гениус Алама", некая Лиланда. И тут мы снова, как в случае с Румистэлем, сталкиваемся с противоречием: мы с Магирусом знаем эту юную персону как некую девочку из земного мира. Двадцать лет назад оба они родились в земном мире. И мы с Гондой были свидетелями некоторых приключений этой пары. До определённого времени мы ничего не знали, и лишь потом, сопоставляя факты, я пришла к выводу о том, что девочка Наташа и есть та Лиланда, что похитила "Гениус Алама". Третий член группы — знакомый нам ангел Гомониил, который никогда не покидал Селембрис и пребывает в Дивояре лишь в то время, пока наш небесный город плывёт над Планетой Эльфов. И четвёртый член группы... только не спешите ужасаться. Это Лембистор.

Она обвела притихший Совет жёстким взглядом.

— Тогда что же получается, — забормотал один из магов, — тогда это уже совсем другая история получается. Выходит, этот Лён сражался с Лембистором и победил его, а сам, оказывается, в сговоре с ним.

— Теперь вы понимаете, почему я отношусь к этому юноше с такой осторожностью, — ответила Брунгильда, — мы не знаем кого имеем в его лице: врага или друга. И на чьей стороне он стоит в предстоящем нападении. Слишком много тайн и странностей. Ведь и Гомониил до сих пор не открыл перед нами настоящей своей миссии, хотя не одно поколение магов сменилось на его бессмертном веку. Но я полагаю, он здесь находится, как и все эти четверо, ради сбора кристаллов. Если бы они были действительно полномочные представители исчезнувшей эльфийской расы, наблюдающей за сохранностью Селембрис и использованием Дивояра, они бы открыли нам присутствие враждебных инопланетных сил и помогли бы нам всей своей мощью. Не сомневаюсь, что для великого народа было бы совсем несложно справиться с этими окопавшимися на Луне пришельцами. Возможно, причина промедления последних именно в том, что они опасаются возмездия со стороны эльфов — всё же созданная ими планета. Но эти четверо делают свои дела втихомолку, не делясь ни с кем, а силой обладают весьма немалой. Какой же я должна делать вывод относительно их намерений? Нет, наши и интересы Румистэля расходятся. Нам нужны кристаллы, с ними мы будем обладать великой властью.

— Брунгильда, неужели мы действительно так слабы, что вся наша магия против пришельцев лишь игрушка? — отчаянным голосом спросил Громур.

— Боюсь, мы всё время заблуждались насчет своих возможностей, — ответила валькирия, — Космос полон мощных древних цивилизаций, а мы ещё только нащупываем пути владения его энергиями. Мы обезьяны, подобравшие брошенную кем-то вещь, но сами создавать что-то подобное не умеем. Я готова признать, что мы совершили ошибку, когда-то приведя в действие в мирах Содружества эльфийские машины, которые исключают возможность использования электричества. Мы остановили прогресс. И думаю, что пошли тем путём, которым однажды прошли эльфы — на Земле. Только они давно отказались от этой идеи.

* * *

— Не думал я, что ты будешь так враждебно настроена против Лёна, — сказал валькирии позже Магирус, когда Совет покинул помещение, эти двое остались одни. — Я помню его ещё мальчиком, и какие большие надежды ты связывала с ним.

— Думаешь, мне легко? — с горечью ответила Брунгильда, — Я сама его любила. Я до сих пор его люблю. Великий дуб, я бы согласилась ещё раз потерять сына, чтобы только Лён не был Румистэлем! Но факты, Гонда, факты! Он уже сейчас действует против нас, и ты знаешь это, мой друг. Но ты не знаешь самого ужасного — того, о чем я не сказала в Совете, ибо не знаю, смогут ли они понять это. Мой разум едва постигает страшный смысл, заключённый в этой книге. Ты не изучал её, как я, Магирус, я только для лучшего эффекта сказала в Совете, что мы с тобой вдвоем исследовали её — чтобы утвердить твою кандидатуру. А ты мне нужен, Гонда, потому что ты умеешь мыслить. До прибытия Дивояра и последующих событий изложенное в "Гениус Алама" казалось мне бессмыслицей, а теперь, когда исполнились некоторые события, я вижу их место в общей картине нашего мира. Ничто не случайно, Гонда, ничто! Наши архимаги думают, что нет ничего хуже внешнего вторжения, войны — только это я им и открыла. На самом деле всё гораздо страшнее: сама реальность нашего существования под вопросом. Мы и наш мир есть лишь один из возможных вариантов истории, и он может быть аннулирован в любой момент, и в корне этого вопроса находится наш молодой друг — Лён. А все мы с нашими задачами, делами, историей, амбициями, с нашим летающим среди миров городом и всей нашей Планетой Эльфов есть следствие его ошибки, некоего событийного сбоя. И когда он найдёт её и решит исправить, то что будет со всеми нами и нашим миром?

— Ты знаешь, в чем его ошибка? — затаив дыхание, чуть слышно спросил Гонда.

— Да, знаю, — тихо, но твёрдо ответила Брунгильда, — поэтому я не позволю, чтобы эта книга попала в руки кого-то из этих четверых.

ГЛАВА 22

— Ну что, Джакаджа, не пора ли нам отправиться на поиски приключений? — с едва заметной усмешкой спросил Румистэль, обращаясь к гостю эльфийского дворца Рагноу, что непостижимым для смертного ума образом скрывался в огромном мире под небольшим холмом на границн Сильвандира.

— Давно пора. Желал бы я посмотреть иные миры, — охотно согласился Джакаджа, чем подтвердил мысль Румистэля о том, что его непростой спутник знает гораздо больше, чем говорит.

Ну что ж, в дорогу, так в дорогу. Всё равно путь Румистэлю один: собирать кристаллы, а своего скрытного спутника он от себя отпустить не может.

Оба они встали в центре главного зала, где располагался величественный трон, как будто созданный из застывшего лунного света и алмазов.

"Я покидаю тебя, мой Рагноу".

Румистэль поднял голову и посмотрел на сияющие потолки. Наверху зажглась яркая звезда, и от неё медленно отделился столб света. А далее сияние упало вниз, закрыв собой две фигуры, стоящие в центре зала. Как будто осязаемое вещество, свет захватил обоих и моментально вознёс наверх, где приоткрылась на мгновение иная картина: усеянное звёздами ночное небо и плывущая над тёмным горизонтом полная луна.

— Где мы? — очарованно спросил Джакаджа, стоя на вершине холма и словно облитый волшебным лунным светом. Рядом с ним стоял Румистэль в своих серебристых одеждах. Вокруг холма простиралась равнина, местами лишь занятая перелесками, а настоящий лес начинался далее — к границе зоны наваждения. Высоко в небе плыло источающее внутренний свет большое облако с венчающей его короной разноцветных лучей и освещало землю не хуже луны — это летающий город, вотчина небесных магов — Дивояр.

— Мы всё там же, — успокоил его спутник.

Да, они всё в том же времени — в тех днях, где молоды ещё Брунгильда, Магирус Гонда, Вольт Громур, где правит Дивояром Корс Филфхариан. Когда небесные маги ещё понятия не имели о волшебных кристаллах и не охотились на них. Когда на Румистэля ещё не устраивали облавы и не выслеживали его.

"Пока я не соберу все кристаллы, не вернусь в будущее", — подумал Румистэль.

Здесь было проще, тут его не преследовали дивоярцы, и тут гораздо больше вероятности собрать все осколки: чем дальше во времени, тем больше находится охотников на эти опасные камушки.

Ночью путешествовать невозможно, А Румистэлю ещё следует решить: на чем он и его спутник отправятся в иные миры. Были самые разные соображения, но сам он был уверен, что так или иначе решит этот вопрос. Сейчас же его занимало другое.

Была у Румистэля одна идея, а для этого надо на время чем-то занять Джакаджу. Ночной сон вполне подходящее занятие. Так что приготовления к долгому путешествию начались с отдыха — а что ещё делать ночью?! Вот это дело он любил: костерок тёплой летней ночью, непринуждённая беседа после поздней трапезы. Надо накормить Джакаджу до отвала, чтобы сон сморил резвого молодца. И волшебная скатерть, повинуясь желанию хозяина, развернула перед обоими такой обильный стол, что не объесться было невозможно.

Расстеленные на тёплой сухой земле плащи неплохо выполняли роль постели. А вещевые мешки сгодились под подушки. Одеяла же не требовались, потому что теплынь стояла просто дивная.

"Если бы не все мои заботы, лучше спутника для путешествий не найти", — грустно подумал Румистэль, вспоминая своего потерянного друга Лавара Ксиндару. Что-то неуловимо общее было между тем и этим образом его старого врага-друга. Джакаджа как будто более молодая версия Ксиндары — ещё не настолько опытен, но так же обаятелен. Как будто какое-то родство существовало между ними — то же ощущение, что и в бытность с Ксиндарой, что всё больше убеждало, что это одна и та же личность, только в разных обликах.

"Каким я только ни повидал Лембистора", — печально размышлял Румистэль в то время как продолжал спокойную беседу. Но в какой момент этот друг предаст его и пойдёт по своему трагическому и непонятному пути превращения в демона-дракона? Какие мысли таятся за этим чистым лбом, за умными и честными глазами?

"Как я хотел бы ошибаться".

Нелепая привязчивость к друзьям-попутчикам и неугасимая память о потерях. Чем полон долгий век Румистэля? Не оттого ли потерял он самого себя, что слишком много утрат было в его жизни?

— Скажи, чего ты ищещь в своих скитаниях? — простодушно спрашивал Джакаджа, но Румистэль, обманутый много раз всеми, кому доверял и кого любил, не верил этой простоте и во всем искал подвох. Но вот как странно: сам как будто стремился обмануться и хоть на миг поддаться этой теплоте общения, непринуждённости и дружественности.

"Я сам лелею свой обман и сам готовлю себе предательство", — с горечью думал он, а вслух говорил:

— Такая моя участь: вечное скитание и поиск неведомого.

— Тебя манит неизведанное? — с оживлением спрашивал Джакажда, который и не думал клониться в сон от обильной пищи.

— Нет, меня тяготит мой рок, — мрачно отвечал эльфиец.

— Тебя гонит в дорогу необходимость? — изумился лживый молодой мерзавец, искусно делая вид, что ничего-то он не знает, а только наивно раскрывает глаза при виде чудес мира.

— Пожалуй, так, — согласился Румистэль, внутренне потешаясь над попытками будущего врага проникнуть в его планы.

— Я помню, — тут же согласился тот, — ты говорил что-то подобное в тот раз, когда мы с тобой побывали в зоне наваждения. Правда, я тогда был в образе Ратмира и воспоминания о нашем разговоре предстают передо мной как бы сквозь его образ. Но ты и тогда был довольно сдержан и говорил загадками. Насколько помню из того, что было между нами ранее, ты ищешь некие волшебные кристаллы.

"Когда я говорил о том?" — вполошился внутренне Румистэль, лихорадочно припоминая, когда и какому аватару Лембистора он выдал свою тайну.

— Ты знаешь, был мне сон, когда я спал в твоём дворце под холмом и удивительный твой слуга заботился обо мне, — продолжал меж тем Джакаджа, не замечая в тусклом свете догорающего костерка, выражения лица своего собеседника.

— Мне снилось, будто мы с тобой едем через какую-то местность. Потом плывём морем. И множество удивительных миров встретил наш корабль в этом необычном плавании — опасных, страшных, прекрасных, непонятных. Я даже помню название корабля: "Фантэгэроа"! Потом приплыли мы в славный город с названием Дерн-Хорасад, владение исчезнувшего короля-мага, и ты явился туда искать его сокровища — те самые волшебные кристаллы. Был там регентом герцог Ондрильо Росуано — вот, помню имена! — и была там прекрасная графиня Ираэ. Надо же, всё как будто в тумане. И всплывают в памяти только отдельные куски.

Джакаджа вздохнул и лёг на спину, подставив звёздному небу свое красивое лицо с чеканным профилем. Он зевнул и начал потирать глаза — кажется, обильное снотворное начало действовать, а вот Румистэлю разсхотелось, чтобы его спутник поскорее заснул.

— И что же было дальше, Юги? — спросил он засыпающего юношу.

— Что дальше... — сонно отозвался тот, лёжа с закрытыми глазами. — Дальше было всё плохо. Кажется, я попал в беду. Мне часто снится, что я попадаю в огонь.

— Эй, погоди-ка засыпать, — начал тормошить его Румистэль, — а дальше что — после того как ты попал в огонь?

— Лино Линарри... — пробормотал окончательно ушедший в сон Джакаджа и мирно задышал.

Это же имя, которое звучало в памяти, что оставил после себя тот, кто был копией второй личности Румистэля — молодого дивоярца Лёна! Некто Лино Линарри, родившийся на Земле, как и его двойник, но с совсем иной судьбой — это его память, неведомым способом обменявшаяся информацией с памятью Лёна, выдала те же события, но в несколько ином варианте. Нечто страшное приоткрыло свою завесу перед Румистэлем — некоторый пласт бытия. Доселе скрытый от него. Необычайная сложность устройства реальности, которая оказалась вариантной.

Лино Линарри — вариант Лёна, альтернативная линия развития событий, существующая самостоятельно. И сколько их, таких инвариантных состояний истории? Смутно представлялось Румистэлю, рисовалась некая картина удаляющихся в бесконечность схожих, но всё же чуть различных колоссов — пластов реальности. До сих пор они существовали раздельно и независимо. А теперь начали проникать друг в друга, смешивая события прошлого и будущего, внося путаницу в логику последовательности и окончательно всё запутывая. И виделось Румистэлю: как будто не выдерживая нагрузки противоречий, распадается известный ему мир, раскалывается на куски и разлетается в глухой тьме Космоса, и каждый кусок воображает, что он-то и есть истинная реальность, а все прочие не существуют. И среди этого исчезающего мира парит он, Румистэль, в ужасе созерцая следы испаряющейся жизни — как Гедрикс!

Он вздрогнул, сел на своём плаще и одурело потряс головой, прогоняя остатки наваждения. Джакаджа мирно спал по другую сторону прогоревшего костра, и был его сон неподдельно настоящим — уж это Румистэль чувствовал. Это спокойное, тихое, глубокое дыхание невозможно имитировать человеку, который затаился в ожидании, когда за ним перестанут наблюдать.

Теперь, когда план сработа, и Юги крепко спит, можно осуществить ту идею, ради которой, собственно, все и замышлялось. Эта мысль давно уже зрела в рассудке Румистэля, если вообще не пришла от Лёна. Дерзкий замысел, который мог завершиться успехом. Тому, кто способен перемещаться во времени так же легко, как ходить по земле, стоит попытаться.

Затея такова: вместо того, чтобы усердно и нудно собирать кристаллы штуку за штукой, мотаясь по мирам, разве не проще вернуться назад и проникнуть в подземную страну до того как Гедрикс явится на остров Рауфнерен и расколет Великий Кристалл? Как такое ему не пришло в голову прежде? Можно даже придти к несчастному герою и рассказать ему, что не следует слушать слов коварной тётки. Что тогда будет? Возможно, произойдёт нарушение причинно-следственных связей. Гедрикс не разрушит кристалл, мир не погибнет, и герой не выйдет из подземного убежища. Тогда не будет его потомков и вместе с ними не будет Лёна. А вот это занятно, ибо Румистэлю хотелось избавиться от своего смертного двойника и обрести полное сознание и память.

Встав с места на вершине того холма, где они расположились с Юги — и лететь никуда не надо, всё тут! — Румистэль закрыл глаза и начал мысленно гнать события назад, посылая самого себя против течения равномерного потока реальности. Он видел сквозь закрытые глаза восходы и заходы солнца, смену времён года. Ушёл с неба Дивояр, и потекли вспять годы. Мелькание лет слилось в однообразный поток, пока на небе Селембрис снова не засияло светящееся облако летающего города — он переместился в период третьего Дивояра, как назвал Румистэль про себя то время, ибо годы и вёрсты на Селембрис немеряны.

Первый Дивояр — это тот, куда пришёл Лён, второй — тот, в котором правил Корс Филфхариан, а третий — предшествующий тем двум: в это время явился в него скиталец Гедрикс. Несчастный эрл, напрасно обвиняющий себя в гибели целого мира, выплыл в башне Рагноу на орбиту Селембрис и перенёсся на планету смежного пространства — Землю, где и скитался несколько веков. Затем он возвратился обратно на Селембрис и примкнул к Дивояру, в чем помог ему некий таинственный обитатель Дивояра — ангел Гомониил! И в силах Румистэля, в его удивительной власти над временем разобраться в этом — вот что задумал он!

Ему надо приблизиться к тому моменту, когда эльфийский холм выпустит из своих недр сияющую иглу Белого Принца — главной башни Рагноу, самостоятельной летающей единицы. От этого момента отсчитать назад по времени совсем немного, ибо жизнь Гедрикса в подземном мире была коротка — не более восемнадцати лет исполнилось ему к тому моменту, когда он разрушил Великий Кристалл. И тогда Румистэль проникнет внутрь, чтобы сказать ему: не делай этого.

И вот он увидал то, что ранее пытался представить в мыслях. Эльфийский холм вдруг словно разнесло вырвавшимися из него лучами зелёного света. Множество ярких вспышек как будто зажгли воздух, и далее произошло мгновенное рассеивание — со страшной скоростью кристаллы устремились в разные стороны, пронизывая атмосферу — это разносились по множеству миров осколки. Часть из них зарылась в землю и начала странный и непредсказуемый путь по Селембрис, оседая где придётся, сея гибель неосторожным людям, застревая в самых разных местах. Остальные же понеслись к звёздам, рассеиваясь по планетам.

Он уже думал увидеть зрелище выхода из подземных недр сияющего корабля — башни Рагноу, Белого Принца, как вдруг произошло нечто иное — Румистэль почувствовал, как его будто что-то толкнуло. Не просто тело, а совершился перенос во времени — словно чья-то властная рука толкнула его прочь во времени, ещё дальше, не позволяя увидеть выход башни. Упорствуя, Румистэль снова попытался вернуться, и его снова кинуло.

Вне себя от изумления и тревоги он огляделся. Да, это эльфийский холм, Да, это Дивояр в небе! Но сам он в том времени, когда выброс кристаллов ещё не произошёл. Он там, где ему надо — в предшествующем периоде и можно сделать то, что он собирался. Но что и почему воздействовало на него?! Что выбросило его прочь? Какая-то неведомая ему сила, превосходящая его собственную? На этот вопрос ответа не было, и Румистэль вынужден был оставить попытки понять это — не до того, следует начать с задачи, которую он поставил перед собой, а уж потом разбираться в причинах происшествия.

Стоя на вершине холма, он приказал ему раскрыться, ожидая привычного повиновения — Рагноу всегда беспрепятственно принимал своего хозяина. Он представлял себе в своём рассудке как проникает внутрь, переносится на Рауфнерен и создает всеми своими силами такую ограду для Кристалла, чтобы Гедриксу, который потом родится, сюда не было ходу ни одним возможным способом! Закрыть, замуровать, заточить в скалу, окружить ловушками, насобирать в дворце такие биоформы для охраны, чтобы ни единой живой твари не подобраться к проклятому кристаллу!

Вместо светящегося столба света, который комфортно провожал его внутрь дворца, произошло другое. Он словно провалился, но не встретил ногами опоры.

Безвоздушная ледяная тьма равнодушно приняла его в себя, и острые иглы вакуума вонзились в его незащищённые глаза, лицо и принялись раздирать его лёгкие.

На вершине холма, обдуваемой весенним ветром и потому уже подсохшей, хотя внизу местами лежал в прогалинах снег, на серой прошлогодней траве возникла фигура человека. Обхватив руками горло, он с глухим стоном повалился наземь, хватая воздух раскрытым ртом. Лицо его бледно, глаза широко распахнуты, как будто пытаются покинуть свои орбиты, белые волосы стремительно стали покрываться инеем, как и одежда. Но под тёплым ветром иней быстро сошёл, оставив лишь влагу.

Человек сел в своей мокрой одежде и ознобно начал растирать окоченевшие руки. Это был Румистэль. его попытка проникнуть внутрь холма едва не окончилась гибелью. Там, внизу, всё снова было темно и пусто. Он угодил без всякой защиты в космический холод отключённого мира. Там должен быть мир Гедрикса, где-то в самом конце своей жизни, но ещё способный давать тепло и поддерживать дыхание. Румистэль чётко ощущал, что время между выходом кристаллов и моментом погружения вполне достаточно, чтобы не попасть в ледяную тьму отключки. Но ошибся.

Продышавшись и придя в себя, он предпринял новую попытку, ибо упорство его было нечеловеческим. На этот раз он защитил себя при помощи своего волшебного оружия — меча Джавайна и вошёл в подземное пространство несколько ренее. Сейчас Гедрикс должен плыть на корабле по Грюнензее или ещё раньше — преодолевать горы Кентувиора. Но Румистэль обязан опередить его и попасть на Рауфнерен первым.

Спустя некоторое время на вершине холма возник человек в светящейся оболочке защитного поля. Задумчиво проведя по себе руками, он стёр оболочку и уселся на землю, глядя невидящими глазами вдаль, как будто хотел увидеть нечто, что скрывалось за этим горизонтом и этой весенне улыбающейся землёй.

У него опять ничего не получилось. Там, внизу холма, в ограниченном пространстве подземного мира не было ничего. Не было замороженных холмов и оледенелого Грюнензее, не было гор Кентувиора и не было дворца Рагноу. Там вообще не было ничего. Логики в этом нет, и объяснений тоже никаких не имелось. Здесь содержался парадокс, какое-то нарушение причинно-следственных связей.

Он чувствовал, как будто видел внутренним зрением, что сиди он так смирно на этом холме и не пытайся никуда убежать, ровное течение времени снова принесёт его к тому моменту, когда гора озарится вспышками уносящихся кристаллов, затем должна выплыть башня Рагноу с Гедриксом внутри. И пространство под холмом снова должно сотни лет стоять печально молчаливым и оледенелым. Гедрикс отправится в свое долгое путешествие: сначала на Землю, потом спустя века — снова на Селембрис. Потом начнёт собирать кристаллы, построит свой город, потеряет его и на многие годы отправится в поиск по мирам, собирая разлетевшиеся осколки. Вернётся он на Селембрис ненадолго: только чтобы переговорить с Оракулом, а потом снова уйдёт — строить свою гробницу, ибо к тому времени он уже не ощущал Селембрис своей родной страной, а стал скитальцем по мирам. Вот так, следовательно, тот момент, когда гора испускает из себя кристаллы, есть рубеж между жизнью и смертью подземного мира. Сейчас, когда Румистэль сидит на его вершине, над самой высокой башней Рагноу, внизу должен идти к своей цели эрл Гедрикс. Он должен, но его там нет. Там вообще ничего нет.

Насидевшись вдоволь в одиночестве, Румистэль поднял глаза к небу. Там плыл сияющий Дивояр, и снопы света отражались от его башен, играя разноцветной короной поверх облака, которое скрывало от селембрийцев драгоценные стены его дворцов, хрустальные мосты и арки. Там, в этом могучей небесной крепости живёт ангел Гомониил. Здесь, глубоко внизу под сидящим на вершине Румистэлем, под высоким и огромным искусственным небом подземелья, бьются в последней агонии и умирают люди. Удушье и холод сковывают землю, а Гедрикс летит на своем Грифоне во дворец Рагноу. Окружённый оболочкой из редеющего воздуха, он пока защищён — пока есть остатки атмосферы под сводами огромной лакуны под поверхностью Селембрис. Он летит в надежде оживить своего друга Алариха, который должен был жениться на принцессе Гранитэли и принять корону и возложить на себя звание короля Сильвандира. О. это странное и необъяснимое противоречие! Он верит, бедный эрл, что спасет своего друга, и клянёт себя за то, что его подвиг стал причиной гибели великого множества людей и смерти целого мира. Да, здесь, наверху, светит солнце, щебечут птицы, и плывёт в небе Дивояр — великий и безмятежный. А там, внизу, во мгле угасшего мира, Гедрикс идёт к Эйчвариане, чтобы отрубить той голову своим страшным мечом Джавайна, прозванным Карателем за то, что отправляет душа навеки в ледяной ад лимба. Ещё немного, ещё совсем чуть-чуть. Проклятая, проклятая Эйчвариана!

Он встал с места и посмотрел наверх, на плывущий безмятежный Дивояр. Там Гомониил, у которого можно узнать ответы. Он что-то знает, этот ангел. Не зря же он говорил с Румистэлем так, словно речь шла о хорошо известных тому вещах. И как отшатнулся ангел, когда увидел, что Румистэль ни черта не понимает!

Быстрый сокол стремительно стартовал с вершины холма и начал стремительно забирать вверх. Сильными взмахами своих крепких крыльев он резко посылал свое крепкое тельце выше и выше. Никакой птице не долететь до Дивояра — слишком высоко! — но силы Румистэля подпитывали соколиные крылья, и сообщали мышцам невиданную крепость. И вот порядком уставшая птица падает на облачный луг, на котором пасутся крылатые кобылицы с жеребятами, и мощные белые жеребцы носятся по пышным сизо-голубым клубам, взметая серебряными копытами клочья тумана. И вьётся тот невесомо и медленно оседает обратно.

Встал на ноги Румистэль и медленно, собирая силы, двинул в обход стены — к огромным воротам Дивояра. Но тут случилось нечто неожиданное.

Далеко внизу, вдруг вспыхнула звезда, и стремительные потоки зелёных огней пронизали атмосферу, уносясь в разные стороны. Длилось это всего одно мгновение, но человека, который только что шёл в обход стены, уже там не было, и только пасущиеся кони подняли головы и встревожено стали осматриваться. Крылатые жеребцы снялись с края облака и бросились искать необычное явление. Но всё было спокойно на Селембрис. Таинственный звёздный дождь, противоестественно извергшийся из земли, непонятно куда исчез.

Его стремительно уносило. Он чувствовал как время выталкивало его прочь — в некую безматериальную и безпространственную область. Длилось оно момент, но показалось вечностью, и вот испуганный и сбитый с толку Румистэль снова оказался на облаке возле Дивояра. Это было лучше, чем вылететь в космическое пространство.

Что было — непонятно, но он опять на том же месте, и те же кони мирно пасутся на пышных лугах. Только удивлённо приподняли головы и посмотрели на человека, а потом снова потеряли к нему интерес. Уже сомневаясь в своих ощущениях и самой память, Румистэль направился ко входу. Обойдя стену, он приблизился к воротам и вошёл в вечный город дорогой, мощёной восьмиугольными серебряными плашками. Здесь было всё как всегда, как будто время не касается Дивояра своими руками. И только маги, летящие по воздуху и идущие по дорожкам, были незнакомы. Чувство времени говорило за то, что он в периоде третьего Дивояра.

Скрывая лицо от посторонних, он направился к своему дому на Аметистовой улице, и всё тут было неизменно, как будто ждало его века. Знакомый дом. Он ждёт его и открывает двери, как будто Румистэль покинул его только вчера. Внутри ни пылинки. И та же стена, за которой скрывается его потайная комната. С болезненным чувством узнавания обходит он свои владения, заглядывая в каждый угол, и завершает обход, зайдя в комнату четырёх портретов. Это тайна, пока скрытая от него. Вот они, порталы, ведущие к захоронениям кристаллов. Если он вздумает сейчас проникнуть сквозь них, то может забрать клады. Тогда в будущем, во время посещения второго и третьего Дивояров, он не найдёт сокровищ и будет ломать себе голову, куда же они подевались. Осторожнее со временем, Румистэль!

Он остановился перед последним портретом, где был изображён тот юноша, его смертный двойник по имени Лён, присвоивший себе имя и подвиги Румистэля. Это последняя загадка, хранящаяся в этой комнате, ибо по логике это тоже должен быть портал.

Привстав на широкий выступ, Румистэль приблизил лицо к лицу портрета, и казалось ему, как ранее, что он сливается с изображением и растворяется в нём. Сквозь тёмные зрачки двойника он смотрит через стекло, и что же видит?! Не зрелище иного мира, не тайная гробница, а точно такая же комната, что за его плечами! Те же тёплые тона — персиковые, розовые, и разноцветные полосы света на полу, как будто солнце пробивается сквозь витражи! Но главное не это! Главное, с той стороны сквозь зрачки портрета смотрит на себя он сам!

Ошеломлённый Румистэль отпрянул от витража и заметил движение с той стороны, как будто его двойник сделал то же самое. Он снова приблизился к портрету и попытался тронуть ладонью стекло. И тут же заметил, как с той стороны приблизилась пятипалая тень, как будто тот, другой, делал то же самое!

Он уже хотел вскочить на подоконник и — будь, что будет! — пробиться сквозь портал, как вдруг его остановил звук от входа. Кто-то искал с ним встречи.

На пороге его ждал Гомониил, чему Румистэль почему-то нисколько не удивился и молча потеснился, пропуская прекрасного золотоволосого ангела к себе.

— Ты редко навещаешь меня, — сказал ему ангел, едва устроился в гостиной. — Как твоё исследование? Новые данные есть? У нас проблема, Румистэль.

— Скажи, Гомониил, — оставил тот без ответа эти вопросы (может, и сказал бы что, если бы понимал), — ты знаешь Гедрикса?

— Как раз хочу сказать тебе, Румистэль, по этому поводу. Не знаю как, но кристалл Вечность оказался разбит. Я пытался проникнуть в Рагноу и разобраться в этом. Но попал в непонятное что, еле выбрался оттуда.

— Тьма и холод? — спросил Румистэль, соображая, что ангел попал в то же странное пространство без измерений, где сам он еле не погиб.

— Да, но это совсем не то, что выключенная среда. Это что-то совсем иное, как безвремение и беспространственность. Я думал, может, ты знаешь ответ.

— Я не знаю, что произошло, — мрачно отвечал Румистэль. — я сам пытался туда проникнуть и тоже потерпел неудачу. Потому и спрашиваю про Гедрикса — это он разбил Кристалл.

— Как туда попали люди? — изумился ангел.

— Меня спрашиваешь? — усмехнулся эльфиец.

— Да, я видел его, — подтвердил Гомониил, — он явился непонятно откуда и я узнал его только по мечу. Не понимаю, как твой меч попал к нему и как он может вообще держать его в руках. С ним был один осколок с заключённой в нём душой — его возлюбленной, которую звали Гранитэль. Кажется, кроме Гедрикса, это единственная душа, спасшаяся из хранилища Кристалла. Он что-то бормотал о чувстве вины и горел желанием непременно собрать все разлетевшиеся осколки. Знал бы, несчастный, что это за задача. Ему всего бессмертного века не хватит, чтобы выполнить её. Его кристалл был к нему расположен и наградил его долгой жизнью, но я ввел его в общество дивоярцев, чтобы он получил настоящую подпитку от Источника Жизни. Обучил его пользованию Переходниками, ориентированием в Границе Миров и отправил собирать кристаллы. Сейчас он скитается среди чужих миров. В нём есть какая-то сила, Румистэль, но я не знаю, кто он.

— Иди сюда, Гомониил, — позвал ангела эльфиец и открыл перед ним двери в тайную комнату.

— Смотри, — показал он на четыре портрета-витража.

— Вот он, — тут же узнал Гедрикса ангел, — а кто эти трое?

— Его потомки, — ответил эльфиец, — они родятся позже. Один за другим и в продолжение веков будут собирать кристаллы. Вот этот рыжий будет последним. Они придут с моим мечом и перстнем Гранитэли, вооружённые моими дарами Говорящего-Со-Стихиями. Но не спрашивай меня, Гомониил, как это возможно, потому что я сам схожу с ума от всех этих загадок. Я пытался проникнуть в Рагноу, где по моим расчетам истекали последние дни жизни большого народа, который тоже не понимаю — как туда попал! И не сумел! Там пустота! Нет логики, Гомониил! Это вообще невозможно! Откуда-то там взялись эти люди, кто-то родил Гедрикса! Там веками шла своим ходом изолированная история, и люди даже не знали, что живут не в обычном мире, а в искусственном ограниченном пространстве Хранилища с ложным солнцем!

— Откуда ты знаешь это?

— Из памяти моего двойника — вон того, с рыжими волосами. Каким-то образом меня расщепило. И я как бы живу в двух временах: один я тут — с утраченной частью памяти, второй я в будущем — смертный, родившийся спустя тысячелетия после этого нашего разговора. Это парадокс, Гомониил! Я видел вот этого, сына Саламандры, потомка Гедрикса — каким-то чёртом его занесло в огненные миры и каким-то чудом он не погиб там! А эти двое разделены веками! Так что моя способность ходить сквозь время прижилась у простого смертного! Как это может быть, Гомониил?! Я пришёл сюда с нашей миссией, вместе с вами, и я же родился там, в будущем! Потомок Гедрикса! Смертный!

— Ты нашёл Лиланду? — прервал его молчащий доселе ангел.

— А с ней-то что? — изумился эльфиец.

— Она пропала. Мы обыскались её по всем закоулкам Селембрис — нет, как нет.

— Постой, я встретил на своем пути в будущем одну авантюрную особу, которая уверяла, что она — Лиланда.

— Ты встретил?

— Ну не я, а этот Лён! — в досаде воскликнул Румистэль. — Не этого не может быть, потому что эта девушка родилась тогда же, когда и этот смертный. Они жили в одном мире — на Земле, которую мы оставили. И оба переместились на Селембрис, потому что оба явно были одарены магическими дарами. Но это вовсе не сенсация — с Земли много пришло в этот мир людей, одарённых в той или иной мере магическими способностями. С некоторых пор эта девица стала утверждать, что настоящее её имя — Лиланда и даже попыталась украсть книгу "Гениус Алама".

— Когда? — бесцеремонно прервал его Гомониил.

— Лет через тысячу от нынешнего дня, когда Дивояр снова будет над Селембрис.

— И куда её девала?

— Спрятала так, что сама не смогла к ней подступиться, — усмехнулся Румистэль. — опять сыграл свою злую шутку парадокс времени.

Он рассказал Гомониилу о той истории, которую хорошо знал, поскольку память двойника была ему открыта. Это были приключения последнего и его девушки в некоей глухой земной деревеньке, где свила свое гнездо одна местная ведьма. Именно туда запрятала Лиланда эту книгу и спустя века дивоярцы добыли её.

— Значит, она всё же сумела добыть "Гениус Алама", — удивлённо проговорил ангел. — Пусть не удержала, но добыла. Эх, если бы тогда мы получили её! Почему она не отдала тебе эту книгу? Почему вы не доставили её ко мне?!

Румистэль изумлённо воззрился на Гомонила: не такой реакции он ожидал.

— Послушай, Румистэль, отвлекись от поисков кристаллов и займись поисками книги! Там главное. Прислушайся к Лиланде — она не напрасно так нацелена на Книгу. Я обыскал весь Дивояр, но маги прячут её. Ничто, даже Зеркало не помогает мне открыть её местонахождение!

— Что такого в этой книге? — сдержанно спросил эльфиец, который полагал, что все затея с этой "Гениус Алама" есть пустая трата времени, просто ещё одна волшебная книга, ещё какие-то заклинания. Он не понимал маниакальной страсти Лиланды в поисках этого старого хлама.

— Наша память, наши возможности, ибо мы потерялись в этом мире, утратившем свою целостность и логику. Пример тому то, что случилось с Рагноу.

— С Рагноу всё в порядке, — ответил Румистэль. который знал, что по возвращении в свое время, он снова найдёт подземную страну доступной. Его жена, Нияналь, собирается поместить туда их дочерей, а как это стало бы возможно, если бы эта область утратила существование?

— Это и есть то, о чем я говорю, — сказал ангел, выслушав рассказ Румистэля о событиях в подземном мире. — Разорвана целостность пространства. Ведь именно выяснение причин этого неестественного явления и есть цель нашего визита на Селембрис. А мы потерялись. Ты расщепился на две личности и скитаешься между эпох, Лиланда угодила в будущее и родилась там, вообще выпав из процесса. Только я и Лембистор идём последовательным путём времени.

— Лембистор?! — вскрикнул Румистэль, уставясь горящими глазами на Гомонила.

— Да, он четвёртый в нашей группе, — удивлённо ответил ангел.

— Не может быть, — весь напрягшись, сказал Румистэль. — Лембистор мой враг. Он враг всей Селембрис и Дивояру. Он демон и разрушитель. Я укротил его и лишил всякой силы. И он постоянно преследует меня, строит всяческие козни! И, хотя я встречал его в таком множестве обличий, всякий раз умел разоблачить его!

— О, да, — помолчав, ответил Гомониил, — Он, несомненно, отнюдь не ангел, вроде меня. И не эльф, как вы с Лиландой. Совершенно верно, он — демон, порождение тёмных миров. И всё же он в нашей исследовательской группе, послан с мисиией. И знаешь, почему? Потому что он может проходить сквозь лимб и оставаться невредимым. Это его среда — отрицательное пространство. Отчего-то произошло сцепление мира Селембрис с областью отрицательных пространств — вот это мы и стремимся выяснить. Для чего и посланы в таком составе. Я координатор группы, а вы специалисты каждый в своей области. Ты обладаешь самыми обширными дарами, ты Говорящий-Со-Стихиями, тебе подвластно время, которым ты и пользуешься так неосмотрительно по причине утраты памяти. Лиланда ходок по иномирью — ей открыт путь на любую планету. Лембистор специалист по свойствам лимба. В нашем галактическом объединении есть выходцы из разных миров. И я с горечью слушаю твои воинственные слова и представляю, каким ударам ты подверг Лембистора, который действительно малый непростой и характером скверен. Вы были друзьями, Румистэль.

— Не может быть, — прошептал тот, не желая верить. — Чего ж он всё вокруг да около ходит да вынюхивает?!

— Боюсь, у него отшибло память. Мне бы знать, чего вы в будущем там натворили.

Да, кажется, они действительно там много натворили — все представления Румистэля о действительности оказались ложными, а все действия ошибочными.

— Я схожу с ума, Гомониил, — мрачно обронил он, — моя память и сознание дробятся, я вижу реальности, которых не было.

— Нам нужна книга, Румистэль, — с состраданием ответил тот. — Ищите книгу. Из любой точки времени мы можем внести коррективы в последовательность событий. Вот для чего тебе дан дар времени! Кристаллы дело второго плана.

— Что это за книга, откуда она?

— Не знаю, — опустив золотоволосую голову, ответил красавец ангел, — я не помню. Перекрученность времени и на меня имеет влияние.

Они расстались у ворот Дивояра. Ангел оставался собирать сведения и следить за событиями на Селембрис, выстраивая в своей обширной памяти и занося в эту огромную картотеку все события Селембрис, как в мощном компьютере, и ища в этой гигантской ткани реальности логические прорехи. Он был мозг операции, затянувшейся во времени, а они трое были исследователями, которые должны были собирать эти сведения для Гомонила и прилежно носить к нему добычу. Должны, да не сумели, потому что мощный вихрь искажений пространства-времени захватил их и закрутил в своем колесе, забивая ложными данными их сознание и искажая память.

— Когда я приду к тебе в следующий раз, а будет это не скоро, — криво усмехнулся Румистэль, — то буду совершенным идиотом — без памяти и полным всяких подозрений. Не теряйся, Гомониил, для меня это уже прошло.

Он обратился в сокола и нырнул с края облака, раскинув крылья. Он летел на холм, где оставил Джакаджу, чтобы сказать ему, кто он такой и вообще, кто они все такие. Совершив посадку на вершину, сокол обратился снова человеком, и вот на лысой макушке горки стоит красивый высокий человек с серебряно-белыми волосами и таким же светлым лицом. Яркие синие глаза его уже совсем с иным выражением смотрят на весеннюю картину. Он уже не в том полубезумном состоянии, в каком покинул этот холм утром. За несколько часов душевное состояние эльфийца успокоилось и пришло в норму. Теперь он знает, что делать.

В наступающей темноте на пустынной вершине горки произошло маленькое событие: стоящий там человек неожиданно окутался слабым сияние и испарился. Лёгкий хлопок воздуха последовал за этим и далее всё успокоилось.

Он чуть промахнулся и попал ногами в прогоревший костёр. Но это было то время и то место: вот его плащ, который служил ему в качестве постели. Вот сумка под ним вместо подушки. А где Джакаджа?

Некоторое время Румистэль звал с холма своего попутчика, потом сел и начал ждать. Утром, на рассвете он обернулся соколом и начал облетать пространство вокруг горы, ища следы Джакаджи. Тот не оставил своих вещей, но не тронул вещи Румистэля. Если бы здесь были посторонние, они бы, скорее всего, забрали всё. Неужели парень снова попал в переделку? Да что ему с его-то способностями оборачиваться хоть птицей, хоть пнём, хоть кипарисом?! Не было сомнений, что его хитрый приятель ушёл сам, своим ходом и по своим соображениям. Может, даже хитро подыграл Румистэлю, сделав вид, что объелся и заснул. Вполне в характере его лукавого дружка — Лембистора.

До вечера Румистэль сидел на горе, только потом догадался достать зеркальце.

— Покажи мне Джакаджу, — попросил он.

Никакого ответа. Если и был где Юги, то уж никак не на Селембрис. Вот такая загадочка.

ГЛАВА 23

Сидящая за столом в бедной меблирашке девушка с яркими медно-красными волосами вдруг встрепенулась и подняла голову со сложенных рук. Посреди комнаты возникло слабое сияние, раздался чуть слышный хлопок воздуха, и возникла фигура человека.

— Меня ждёшь? — спросил высокий юноша с волосами необычного цвета терракот, который можно было с натягом назвать рыжими или увереннее — светло-каштановыми.

— Нет, не тебя, — отрицала Наташа.

Она действительно ждала не Лёна, а Пантегри. Что-то случилось, и пылкий влюблённый не пришёл к ней в условленное время, вот отчего невесёлые думы одолевали Лиланду.

— Ты Юги не видела? — задал вопрос дивоярец.

Это было странно: разве он сам не забрал с собой их общего приятеля? Конечно, глупо спрашивать об этом, но так уж с языка сорвалось, уж больно был Лён обескуражен исчезновением Джакаджи. Он думал, что пройдёт с этим парнем немало путей прежде чем тот обнаружит свою настоящую сущность.

— Ты потерял его? — догадалась девушка.

— Да, мы были в прошлом, и он ускользнул от меня, — хмуро буркнул Лён, разглядывая на обивке старого дивана следы давленых клопов. Он передумал садиться и теперь медленно расхаживал по комнате, скрипя рассохшимися половицами — гостиница была дрянной и неопрятной, зато стояла в удобном месте, откуда видно подходы ко входам — чтобы второй раз не проморгать городскую стражу, вздумай на них опять объявлять облаву.

Кажется, она успела подружиться с Юги, и даже не знает, что этот молодой бастард должен пройти долгий путь и, в конце концов, стать Лембистором. Лучше было ей не знать этого, уж больно памятны должны быть ей те приключения в Сидмуре. Джакаджа тот, кто должен был далее стать Лаваром Ксиндарой, и по логике событий должен оказаться в том камне на краю области Дерн-Хорасада. Когда Лён его освободил во время путешествия за Красным Кристаллом, тот помнил Румистэля, как своего врага. Да, Румистэль запаял его в этот камень, и этим Румистэлем был сам Лён. Так спрашивается, как оно могло так получиться, что сам Джакаджа в это время был свидетелем своей же участи? Вот это никак не складывалось в голове. Или встречи с Лембистором в прошлом ещё не закончились?

Он отвлёкся от своих невесёлых мыслей и посмотрел на Наташу: как она отнеслась к вести об исчезновении Джакаджи. И поразился: в её лице не обнаружилось ни удивления, ни сожаления, а даже вроде бы какое-то не слишком хорошо скрываемое удовлетворение. Быть этого никак не должно, не такая же она подлюка, чтобы радоваться неприятностям Лёна или беде с Юги.

— Я видел Гомонила, — проговорился он, слегка сбитый с толку этим таинственным выражением её лица, — И он сказал мне, что надо искать книгу.

— Да что ты говоришь?! — искренне изумилась девушка. — Так-таки и надо? А я-то, дура, думала, что это всё мои фантазии! Хочу стать страшно сильной ведьмой и покорить себе весь мир!

— Ну ладно издеваться! — смутился дивоярец, — Тут такое дело запутанное с этим Румистэлем...

— А, то есть, это он виноват, не ты! — догадалась Наташа.

— Если будешь насмехаться, ничего не расскажу!

— Я вся внимание! — уверила она.

— Ну ладно, в другой раз, — передумал он, соображая, что рассказывать всё слишком долго, а реакция слушательницы будет слишком неоднозначной и потому это займёт не меньше времени, чем его разговор с Гомониилом.

Состояние Лёна объяснялось тем, что он стал слишком долго пропадать в образе Румистэля, при том как бы утрачивая себя. Раньше переход из прошлого в настоящее происходил без потерь, а теперь он чувствует себя, как замороженный. Известия о странностях, связанных с его личностью, подействовали на него угнетающе — примерно так же, как воспринимал своё раздвоенное состояние и Румистэль. Им никак не удавалось соединиться.

— Лён, отдай мне моё зеркальце, — внезапно обратилась к нему Наташа.

— Какое твоё зеркальце? — испугался он, вспомнив вдруг как однажды она взяла в руки его эльфийскую вещицу и, пока не согласилась отдать, он не сумел приказать зеркальцу.

— Ну, дай зеркальце хоть на минуту, — попросила она, — я отдам тебе, просто кое-что глянуть нужно. Неужели ты мне не веришь?

Мучаясь от сомнений, он достал заветную вещицу и отдал ей. И не ошибся: дальнейшее произошло мгновенно.

Едва взяв в руки зеркальце, девушка глянула в него и произнесла одно лишь слово: Пантегри. А в следующий миг исчезла, и дивоярец лишь уловил долю мига, когда на её месте образовался быстрый вихрь и в один момент всосался в зеркальце. Наташа испарилась вместе с эльфийской штучкой.

* * *

В весёлом заведении шла гульба. Субботний день, и дивоярцы неплохо проводят отпуск. Хорошая компания собралась тут: молодые маги из небесного города и местные красотки. Все искренне развлекались, и только один рослый красавец экзотической внешности хранил задумчивое молчание. Он сидел со стаканом местного вина, но не пил, а только катал его в ладонях.

— О, нашего полку прибыло! — весело воскликнула разбитная девица, сидящая на коленях одного из дивоярцев. Она указала на пробирающуюся среди столов красивую девушку в небедном платье. Та явно направлялась к сидящему в задумчивости Пантегри, и, кажется, на этот раз приунывший жаворонарец найдёт себе пару. Тот в самом деле поднял глаза и увидал незнакомку. Он взрогнул и уронил стакан, разлив вино. Вскочил с места и с высоты своего богатырского роста уставился на хрупкую, изящную незнакомку.

— Зачем ты здесь? — сдавленно спросил он, и звук его голоса потонул в весёлом шуме.

— Я ждала тебя, — проговорила она, делая попытку взять его за руку.

— Не жди, — отрывисто бросил он, — я больше не приду.

— Эй, Пантегри, что-то ты невежлив с дамой! — закричали жаворонарцу подвыпившие девицы.

Он двинул на выход, ведя за собой девушку. На улице Пантегри заговорил:

— Я верил тебе, а ты меня обманула. Я всё знаю о тебе. Мне Брунгильда показала.

— Что же она тебе показала?

— Я слышал как ты договаривалась с тем типом, которого выдала за брата, чтобы подставить меня с этой книгой. Ты отправила меня под меч валькирии на безнадёжное дело. Но будь спокойна, дорогая, уж не знаю как тебя называть, эта книга надёжно спрятана, и тебе не добыть её с твоим сообщником. Дивоярцы не идиоты, чтобы держать её в таком доступном месте, как здание Совета. А в том месте, где ты указала, лежала обыкновенная книга из библиотеки! Вас ждали там и подложили вам обманку! Они знали, что вы попытаетесь украсть книгу! А настоящего хранилища вам ввек не найти!

Всё это он выкрикивал, забыв о том, что на них могут смотреть, и явно потеряв самообладание. Душа Пантегри страдала от предательства той, которую он любил. Он столько раз в мыслях представлял себе эту сцену встречи с Изабэль и воображал себе те презрительные слова, которые он бросит ей в лицо. Но в то же время мечтал, чтобы она опровергла всё и уверила его в ошибке. Брунгильда ведь тоже может заблуждаться. И теперь его сорвало, потому что в глазах Изабэль или как её там, он не видел ни малейшего раскаяния. И более того, она казалась слишком хладнокровной.

— Спасибо тебе, Пантегри, — неожиданно сказала она, отступая прочь.

— За что спасибо?!

Но она не ответила и быстро стала удаляться и потерялась в вечернем сумраке.

— Зеркало, покажи мне "Гениус Алама", — попросила она волшебную вещицу, достаточно удалясь от разгневанного жаворонарца.

— Её нет на Селембрис, — ответило зеркало детским голоском. — Ни в Дивояре, ни на земле, ни в пещерах, ни под землёй.

* * *

— Всё очень скверно, — сказала она, возвращаясь к ожидающему её Лёну.

Вести были хуже некуда. Их ходы заранее предвидели в Дивояре и устраивали контрмеры. Несомненно, в этом чувствовался тактический талант Брунгильды — иметь её врагом никому не пожелаешь.

Вспомнилось тут Лёну смутно как напал на него на вершине эльфийского холма не кто иной как Пантегри с криком: где Паф?! Тогда Лён был как бы не в себе, внезапно перейдя в другую свою сущность — Румистэля, когда в гостинице случилось нападение, и он выносил раненого Юги. Только замешательство из-за того, что помнил кто такой Пантегри и доброго отношнения к нему своего двойника, Румистэль не уничтожил жаворонарца. А почему они его там ждали? Вот оно: дивоярцы перешли в атаку. Но даже эти соображения не остановили бы его: он ждал только возвращения Наташи, чтобы затем решительно отправиться наверх и прорваться в главный зал Совета. Уж он бы все сделал, чтобы добыть книгу. И вот в очередной раз Наташа добыла важную весть: ему не стоит делать этого, потому что там ждёт засада. Она направила вместо него туда Пантегри, и тот попался Брунгильде на краже Книги.

События завязывались так, что Лён даже не стал упрекать Наташу, что она так жестоко обошлась с жаворонарцем. Бедняга угодил под перекрёстный огонь, и теперь даже неизвестно как сложится его дальнейшая судьба. Не пощадили же дивоярцы ведьму, у которой хранилась книга. А ведь не она её украла. О, нет, тут такая битва происходит, так что не до сантиментов!

Дорога в небесный город ему закрыта, это ясно. И хорошо, что он вовремя успел унести оттуда всё ценное. Но там оставался Гомониил, который пока вне подозрений, и к нему можно обратиться! Он осторожен и не действует сам, так что обвинить его в чем-либо будет сложно.

— Да, это верно, — согласилась Наташа, выслушав соображения Лёна, — Гомониил наши глаза и уши в Дивояре. Только хотела бы я знать, как именно Брунгильда подслушала наш с Юги разговор, когда я рассказывала ему о своей задумке добыть книгу через Пантегри.

— Чего уж проще, — усмехнулся Лён, — примерно так же, как я услышал как вы с Джакаджей шушукаетесь в таверне.

И рассказал об овальном зеркале в музее, тайну которого много лет не знал.

— Здорово! — обронила ошарашенная Наташа, — И, зная о такой штуке, ты молчал? Да мы, как на ладони, с этой шпионской гляделкой! Вот откуда твои дивоярцы всё знают! О, мы перед ними, как цыплята в корзинке — все на виду! А мы тут разводили конспирацию, старались!

— Сдается мне, что эта штука была оставлена в Дивояре как раз для нас, — с горечью обманутого простака ответил Лён, в самом деле ощущая себя идиотом.

Да, память их крепко подвела, и расщепление личности привело к забвению самих себя. Лиланда тоже испытывает недостаток знаний о самой себе, поскольку лишь недавно стала понимать кто она такая на самом деле. Причиной тому служило то, что оставляя книгу на Земле, она подселила в одну из деревенских девушек, которую избрала на хранение книги, часть своей личности. Вот именно эту частицу и передавали болотные ведьмы на смену друг дружке. Это что-то вроде инициации. Последняя болотная ведьма из Блошек вернула Наташе утерянную часть её души. Это была не ведьмина душа, а Наташина. Вот именно тогда она начала вспоминать себя. Но до чего же всё запутанно оказалось: ведь этим своим поступком она закрутила временной парадокс!

— Мне нужно отыскать Лембистора, — глухо сказал Лён, теперь ясно понимая необходимость встречи с тем, кого долгое время считал врагом. Да они и были врагами, по сути дела, настолько развела их искажённая память. Лембистор прошёл через мучения Унгалинга и окончательно утратил понимание своей настоящей личности. Он уже тогда, когда был Лаваром, испытывал недостаток памяти. Только какие-то остатки прежнего сознания заставляли его неосознанно идти по избранному им пути. Он пытался отыскать хоть один кристалл, надеясь тем вернуть себе исходное состояние личности. А Лён как раз этого и не допускал. Джакаджа, как предварительное его воплощение, знал больше, но не решался в открытую поговорить с самоуверенным Румистэлем, только вел за ним наблюдение и выжидал момент. Чего-то такое он дождался, раз испарился — не просто так. Им надо собраться всем вместе и возможно полно обменяться данными.

Теперь он понимал поведение Лембистора после того памятного поражения в небе Сидмура, когда Лён отправил зарвавшегося и совершенно обеспамятевшего дракона-иноморфа в лимб, родную среду демона. Вот почему тот не погиб, а только лишился тела. Духовная сущность, он мог существовать и без материальной оболочки, что и доказал, обретаясь в школе Лёна в виде астрального духа Бельфегора. Эта хитрая интрига на случайном совпадении событий, на том несчастье, что произошло с Пафом, пути Жребия Судьбы, были лишь поводом быть рядом с Лёном. Наблюдать за ним и потихоньку подкидывать ему догадки.

Да, демон необычайно хитёр и всё время был начеку. Ничего не подозревающего дивоярца вели, как на верёвочке, ожидая, когда он откроет ошибку, причину нарушения следственно-причинных связей. Наверняка, ещё тогда Лембистор обменивался информацией с Гомониилом, который тоже ловко влез в дружбу к Лёну, прикинувшись добрым филином Гомоней, и даже навестил его в земной школе. Недаром же Гранитэль заметила ночные отлучки Кирбита во время путешествия по царству Лазаря, только неверно истолковала. Дубовый лист, как стыдно-то, что он оказался таким растеряйкой! Но где и что он натворил такого, из-за чего закрутилась на многие века эта непрерывная чехарда перевоплощений?!

Пока он так казнился и придумывал себе вину, Наташа взяла со стола зеркальце, которое честно вернула Лёну, и которое он забыл убрать. И тут он увидал, как много возможностей упускал, не являясь настоящим владельцем этой милой штучки, ибо в затейливых завитушках обрамления чувствовался женский характер — вот чего он не заметил!

— Зеркальце, покажи мне Гомонила, — попросила Наташа, и тут же в ничего не отражающей поверхности возникла картина какого-то помещения явно дивоярского вида.

— Говори, Лиланда, — отозвался знакомый голос, и в овале появилось знакомое лицо Гомониила, каким Румистэль его видел в Дивояре — не пожилым и худым стариком, как в школе, а крепким молодым мужчиной, необычайно красивым, с гордой посадкой головы — настоящий ангел, только крыльев не хватает! Вот с кем разговарилали Вольт и Брунгильда в тот день, когда в библиотеке Лён подслушая разговор про то, что ангел отдал Каратель подростку! Только он был так занят мыслями о Пафе, что вообще забыл о том надолго!

— Он вернулся, — сказала Наташа, и прозвучало это так, словно у неё уже было всё договорено с Гомониилом, отчего у Лёна возникло неприятное чувство: какая-то игра шла за его спиной.

Она повернула зеркальце к Лёну, и тот встретился взглядом с ангелом.

— Ну, здравствуй, Румистэль, — сказал тот, на что Лён покачал головой, чувствуя, как к глазам подступают слёзы.

— Ты ни в чем не виноват, — сказал ему Гомониил. — Ты был храбр и самоотвержен. Причина ошибки не в тебе, а в Румистэле.

Вот это ничего не объяснило Лёну, потому что он не мог ни ассоциировать себя с эльфийцем, ни отринуть его полностью. Они были связаны примерно так же, как Лиланда и Наташа, только у его бывшей школьной подруги было гораздо больше мира между двумя своими половинами.

— Ты что-то выяснил, Гомониил, насчёт того, что является причиной искажения? — спросил он, продолжая тот, начатый пару тысяч лет назад разговор.

— Нет, — ответил ангел, и Лён почувствовал глухое отчаяние: что же это может быть такое, если за столько лет мощный ум Гомонила, который способен переработать огромную массу информации, не в состоянии был выявить причину искажений?

— Возможно, мы только сейчас подходим к этой самой причине, — сказал тот, — возможно, причины событийных завихрений лежат ещё в будущем. То, что процесс всё ещё происходит, можно видеть по скорости наступления лимба. Поищи в зеркале Наганатчиму.

Лён попросил показать ему каменных великанов, которых посетил совсем недавно. И увидел страшную картину: полоса запустения захватила край, в котором царила странно прекрасная, хотя и мистически пугающая атмосфера. Древнее волшебство умерло, и теперь в зеркале можно было видеть только голые осыпающиеся останки каменных голов, а всё вокруг уже подверглось тлению.

— Это не всё, — продолжал Гомониил из своего дивоярского дворца. — Лимб наступает по краям, но настоящая беда в том, что землю Селембрис проедают червоточины пространственных ходов. Здесь происходит то, что некогда началось в Дерн-Хорасаде. Граница Миров, которую дивоярцы используют для путешествий по другим планетам, есть аномалия — её не должно тут быть. Для безопасных путешествий созданы переходники, но их настройки тоже сбиты, и они стали односторонними порталами. Зоны наваждений, или земли сказок, как называют их дивоярцы, есть территории искажённого пространства-времени, зоны аномалий — они заглатывают земли Селембрис, затягивая в себя и людей. Это есть настоящий морок, наваждение, где в малом объёме происходит то, чему подверглась вся Селембрис — постоянно обновляющееся прокручивание одних и тех же событий. В норме зоны сказок и мифов должны служить для оживления придуманных историй, а не судеб реальных людей! Это воплощение творческого замысла, своего рода театральная площадка, а не зоны бесконечно повторяющихся событий. Это скомканное пространство, в котором пропадают люди. Дивоярцы не замечают, что происходит медленное стягивание волшебной страны, перерождение её метрики и искажение пространства. Селембрис создана как настоящая планета, а превратилась в плоский блин с закипающим по краям лимбом. В конце концов, она вся уйдёт в область отрицательного пространства. И тогда души всех живущих на ней станут обитателями лимба. Этого нельзя допустить, потому что в нижнем мире обитают призраки чудовищ и навеки проклятые души самых чёрных злодеев, которых нельзя выпускать в миры живых, ибо они безнадёжны и сами давно убили в себе человеческое начало. Ты знаешь об этом, Румистэль и потому ни разу не обнажил свой грозный меч Джавайна против простых смертных.

Он опустил голову, потому что знал, что одну-то человеческую душу точно отправил в лимб — болотную ведьму Марию. Но сейчас, когда назревает страшная опасность для целой населённой планеты, укорять себя за это не имеет смысла.

— Гомониил, возможно, наш разговор сейчас подслушивают дивоярцы, — вмешалась Наташа.

— Нет. Я выключил зеркало. Довольно с них того, что они открыли тайну обзорных экранов. Это говорит о том, что они научились читать Книгу — сейчас её язык им стал доступен. Ещё немного, и они начнут осваивать управление малыми судами. И тогда станут поистине могущественны. Брунгильда вынудила Вольта уйти в отставку и сама возглавила Совет Дивояра — тут она в своей тарелке.

— И они спрятали Книгу так, что обнаружить её невозможно, — добавила Наташа.

— Скорее всего, воспользовались Границей Миров и перенесли её на одну из планет Содружества, — ответил Гомониил.

— Откуда она вообще взялась, эта книга? — вмешался Лён, — Кто написал её? Ведь она известна дивоярцам издревле, а язык её — современный русский.

— Вот это тот ещё вопрос, — пробормотал ангел. — У меня есть лишь предположения. Когда накапливается критическая масса искажений, происходит как бы перезагрузка этого мира. И всё возвращается к исходному моменту, откуда начинается новый виток ошибочных событий. Я полагаю, это происходит с неумолимой регулярностью, где остальные искажения лишь частные случаи. Отсюда вывод, что главная причина от нас всё ещё скрыта, а все прочие получаются как следствие наших попыток исправить положение вещей. Когда этот мир приходит в полную негодность, он теряет материальность. Тогда для нас есть единственный способ напытаться всё исправить: с твоей помощью, Румистэль, мы вернёмся в прошлое и снова начать поиск. Если бы знать, что принесёт нам будущее, мы могли бы заранее предпринять меры.

— Я не могу проникать в то, чего ещё нет, — покачал головой Лён, когда подумал, что было бы проще перескочить вперёд во времени и увидеть результат. Да, он мог ходить только в прошлое — будущее было для него закрыто, если только не видения...

— Мне кажется, это было с нами уже не раз, — вступила Наташа, — я видела в снах что-то странное. Нашествие нечеловеческих существ и горящую землю Селембрис. Я видела битву Дивояра с неведомыми силами и гибель небесных магов. И видела огромную звезду, зажёгшуюся на том месте, где была Селембрис, и пламя её опалило лица всех планет Содружества, и Земля погибла, уничтоженная тем огнём.

Страшная картина, высказанная тихим и маловыразительным голосом, повергла Лёна в шок: он не сомневался, что Наташа говорит правду, это в самом деле ей привиделось. И это тот окончательный финал, к которому они придут, если не найдут причину искажений пространства и времени.

— Нам нужна эта книга, — сказал Гомонил, — в ней мы пишем послания самим себе и в неё вкладываем свои магические силы, чтобы передать их своим новым воплощениям. Но это лишь мои выводы, и не забывайте, что я сам подвержен искажению. Вот этот самый мозг в моей голове может использовать искажённую логику и перерабатывать неверный материал. Книга скажет нам всю правду.

— А если я попробую договориться с дивоярцами? Ведь когда-то Брунгильда была мне другом, — предложил Лён.

— Не знаю, едва ли, — усомнился ангел, — видишь ли, у них в этой обстановке свои планы. Для них перезагрузка происходит незаметно — они не знают иных вариантов, а изложенное в книге для них чисто умозрительная теория. Сейчас они заняты увлекательной охотой на кристаллы, заново открывают для себя Дивояр. Власть взяла Брунгильда, а это не сговорчивый мягкий Вольт, способный к компромиссу. Она слишком долго была в пережатом состоянии, униженная тем, что обещанный ей пост Главы Дивояра уплыл от неё из-за пропажи Книги. Теперь она будет нагнетать свой авторитет, для которого нужна независимость, и будет искать врага даже там, где его нет. Это испытание властью, и нужно время, чтобы остановиться. Не тот момент, Румистэль. Ладно, хватит разговоров.

— Что мне делать, Гомониил? — спросил Лён.

— Завершай свою работу по сбору кристаллов, — ответил тот, — необходимо выловить все разлетевшиеся осколки, потому что дивоярцы под руководством Брунгильды будут искать их с особым рвением — они жаждут могущества. Представь, какие жертвы будут приноситься на этом пути. Среди нынешних дивоярцев есть такие, что способны на самопожертвование, вот тогда они действительно принесут Дивояру великую мощь, только вот боюсь, что не на пользу — очень уж честолюбивы эти маги.

Да, это так, Лён сам понимал эту опасность: навидался он в гробнице Финиста костей — не только дивоярцы отчаянно ищут магические осколки, но и многие другие. Видел он ту битву, что устроили между собой два кристалла Исполнения Желаний: принцесса Гранитэль и серая тролльчиха грау. Его Перстень тогда оперировал ни чем иным как пространством, показывая огромную силу и чудовищные возможности. Так то ведь принцесса, а попади эти осколки в руки научно образованных небесных магов, кто знает, какие силы космоса они начнут использовать?

Снова за кристаллами — немного их осталось, всё остальное в подземном мире, который он так и не навестил, чтобы посмотреть, как там сохранились на Рауфнерене сложенные им сокровища. Очень скоро ему придётся собирать большой шар, который назывался Вечность.

Совсем необязательно перемещаться через Границу Миров, как делал это Финист — гораздо проще сделать это прямо через Луну. Оттуда можно вызывать видения планет, на которые угодили рассеявшиеся кристаллы.

На память вдруг пришла та картина, которую он наблюдал, будучи вместе с Финистом на Луне: плоская поверхность Селембрис, окаймлённая толстой свинцовой волной лимба. Да, именно с Луны он сможет увидеть всю картину целиком — в прошлый раз он не разглядел её, потому что думал, что так оно и надо, что это и есть удивительное свойство Селембрис. Эта сращённость с лимбом. Ох, как же он ошибался. И никто в этом волшебном мире, кроме них, этого не знает — все полагают, что это особенное, уникальное свойство Планеты Эльфов.

Он провёл по телу своим удивительным мечом, серебристое поле защиты охватило его, и маленький портал открыл близкий вид на поверхность луны. Да, ведь говорил же ему Финист, что сквозь зеркальце можно перенестись в любое видимое место. Ничего удивительного, это он сам отчего-то решил, что через око можно только наблюдать.

Мгновенный перенос, и вот он в своём уникальном, невесомом, неощутимом и абсолютно защищённом скафандре стоит на поверхности Луны. Отсюда можно видеть всю Селембрис, и он с горечью замечает, что толстое кольцо лимба заметно увеличилось с тех пор, когда бывал он тут в последний раз. Рассматривая землю через зеркальце, он увидел как близко подобралась убийственная среда к Наганатчиме. Как воды моря, оказавшегося на краю мира, стремительно текут в направлении серой волны. Как пересыхают реки и озёра. Наверняка дивоярцы видят это в свои наблюдательные экраны и не понимают, что это близится конец их мира. Они покинут Селембрис и вычеркнут её из кольца Содружества, но гибель миллионов... Или оно происходило не один раз? И вспомнил он гибель мира Гедрикса: всё повторяется, только в неизмеримо более грандиозном масштабе. Да, это правда: точка невозврата близко. Снова произойдёт перезагрузка, и снова они начнут свой беспамятный путь, ведущий в лимб.

Ноги Лёна ощутили заметную вибрацию, и он удивлённо оглянулся на безжизненный пейзаж Луны, пытаясь понять, что это такое: лунное трясение? И тут увидел удивительную картину: неподалёку открывалась в сером лунном грунте дыра. Сначала появился чёрный узкий месяц. Затем он быстро начал расширяться, и образовалось круглое отверстие диаметром примерно метров пятьдесят. Затем оттуда начало подниматься нечто вытянутое, и вот над лунной равниной выбралось длинное сигарообразное тело. Оно вспыхнуло ярким белым светом и стремительно сорвалось с места, взяв курс по дуге. С огромной скоростью оно пересекло равнину и удалилось за горизонт. Отверстие закрылось, зато сверху спускалось другое светящееся тело — оно плавно приблизилось к поверхности луны и нырнуло в открывшийся шлюз.

Изумлённый Лён вспомнил то, о чем вовсю изошрялись СМИ в то время, когда он жил на Земле и обретался в Интернете: об опасности инопланетного вторжения, о пришельцах, окопавшихся на Луне, о сговоре правительств Большой Восьмерки, которые скрывали от землян правду об инопланетянах. И вот оно, оказывается, правда! Это в самом деле так! Но за кем наблюдают эти пришельцы: за Землёй или Селембрис?

Он снова обратился за помощью к зеркальцу и начал обследование Луны, передвигаясь пространственными прыжками, и вскоре обнаружил, что разговоры земных СМИ о лунных базах вовсе не выдумка фантазёров. Они были тут, на обратной стороне спутника — огромные строения, шахты, лесом стояли корпуса космических кораблей, цепочки огней юркими змейками сновали во всех направлениях, взлетали над поверхностью, ныряли в отверстия шахт. Не зря они все тут собрались, не ради единственно научного интереса. И сколько лет они тут торчат? Вся эта мощная техника, нацеленная на Селембрис — есть ли у Дивояра возможность противостоять ей? И почему нападение не произошло ранее? Неужели причиной тому то изменение свойств пространства, о котором говорила Брунгильда — невозможность электрических цепей? И пришли ему на ум слова Наташи, вернее — Лиланды, о том будущем, которое привиделось ей: о гибели Селембрис и Дивояра в страшном катаклизме. Что может быть причиной такого грандиозного взрыва, который исковеркает пространство настолько, что уничтожит соединённые кольцом миры? Приходили на ум ему только собранные в подземном мире кристаллы — огромное, почти полное собрание осколков, силы которых он даже толком не представляет. Какое-то воздействие на эту колоссальную концентрацию проводников, связанных с тайными энергиями Космоса — вот отчего может произойти этот катаклизм.

Так он стоял на краю огромного кратера, глядя на движение огней внизу, и понимал, что вся эта суета внизу не просто так: это готовится вторжение.

* * *

Прыжок за прыжком он уходил в поиск и возвращался на Луну с добычей — в его сумке скопилось несколько десятков кристаллов. На некоторых планетах он находил по нескольку штук — это была добрая охота, и Лён почувствовал тот подъём настроения, какой видел у Финиста во время путешествий за кристаллами. Да, это было интересно, он видел удивительные миры и говорил себе, что когда всё закончится, он обязательно посетит их снова. И вот в один из переносов он попал на холодную планету, напоминающую ту, где он побывал с Гондой и отрядом охотников за опаловыми яйцами.

Ледяной мир, похожий на сказочные просторы Снежной Королевы. Огромная, бескрайняя равнина с едва выступающими торосами вдали, освещённая светом ясных звёзд, неисчислимо мигающих в абсолютно прозрачной атмосфере, не замутнённой ни единым облачком. Лишь глубокая тьма ночи, опрокинутая, как огромная чаша, от края и до края горизонта. Вверху мигающая миллиардами глаз полоса галактики, а внизу сверкающее первобытной чистотой безмолвие снегов. Он стоял среди оледенелых гор и смотрел с высоты на расстилающийся внизу прекрасный мир, в котором не было ни единой души, способной увидеть и ощутить его вечную красоту.

Одним прыжком он пересёк гигантское пространство, ибо воздух здесь был кристально чист, и видимость совершенно идеальна. И вот огромные горы, принятые ранее им за ледяные торосы, подножия которых утопают в темноте. Там, в глубокой пропасти, куда указывал волшебный меч, ждал его ещё один кристалл. Не видя куда прыгать, потому что внизу царила непроглядная тьма, он велел своей силой Говорящего-К-Стихии сгуститься воздуху и начал неторопливый спуск на облаке.

На дне глубокого каньона был ровный лёд, из прозрачных глубин которого вздымались острые иглы огромных скал. Внизу уже не было так темно, как казалось с края пропасти — лёд отражал свет звёзд, и снег, лежащий на любой мало-мальски выделяющейся неровности скал, тоже давал слабые отблески. И красота в этом была неописуемая.

Он шёл по ледяному полу среди высоченных острых скал — где-то тут должен быть кристалл. Он мог вмёрзнуть в лёд, а мог застрять в трещинах в почти отвесных стенах. И вдруг увидел.

Нет, это был не кристалл — это был большое овальное, похожее на мяч для гольфа, опаловое яйцо. Вот это да, значит, опаловые яйца могут быть не только на Планете Бурь! Он взял в руки эту диковину и стал рассматривать, не зная, что с ней делать. Эти удивительные минералы, кажется, служат топливом для источника Молодости в Дивояре — они продлевают жизнь. Да, так говорил Магирус.

Так, двигаясь в направлении, которое ему указывал меч, он оглядывался, ища кристалл. Сияние меча становилось всё ярче — это означало близость цели. И тут до слуха достигли какие-то звуки.

— Вон ещё, — сказал кто-то в тихом воздухе ледяной планеты.

— Ага, сейчас, — ответил другой голос.

Звучали эти голоса глухо, как будто говорилось оно сквозь толстый слой ткани. Лён задержал дыхание и осторожно выглянул из-за скалы.

Небольшие огоньки плавали над поверхностью льда, как лампочки, освещая пространство меж двух высоченных каменных стен. А в этом свете бродили среди скал-игл две с ног до головы укутанных фигуры с сетками в руках, а в сетках были опаловые яйца. Оба сборщика были очень заняты — они неуклюже двигались в ту сторону, куда намеревался пройти Лён.

— Смотри, что это такое? — один нагнулся над чем-то.

Второй подошёл, некоторое время продолжался невнятный разговор, но тут на коньках подкатил ещё один — высокий, тоже укутанный в меховой тулуп с глубоко надвинутым капюшоном, лицо его скрывал толстый шарф и большие очки, вроде водолазной маски.

— Пантегри, мы что-то отыскали, — сказали ему те двое. — Какой-то зелёный огонёк.

Они нашли эльфийский кристалл! Это наверняка дивоярская экспедиция за опаловыми яйцами — очевидно, эти штуки обитают только в холодных мирах. И вот случайность — они тут встретились!

— Парни, не трогайте эту штуку! — воскликнул Лён, выходя из укрытия. — Это опасно!

На его голос все трое обернулись, стоящие ближе достали дивоярские мечи — разобрать, кто под этими толстыми мехами невозможно.

— Это я, Пантегри, Диян, Очерота! — сказал он приветливо, разводя безоружные руки. Они должны его узнать — серебристое защитное поле не скрывает его лица.

— Уходим! Броском — наверх! — резко бросил Пантегри, который успел что-то сделать за спинами товарищей.

И тут все трое моментально испарились — такая слаженная была у них команда.

Он выскочил на край пропасти лишь секундой позже, но увидел лишь мелькнувшие тени — жаворонарцы снова совершили прыжок в пространстве. Куда — неизвестно. Где-то тут у них был лагерь.

Вне себя от неудачи Лён метался с места на место, пытаясь обнаружить дивоярцев, и вот увидел. Вот их лагерь, вот палатки, вот оставленные вещи, брошенные сетки с яйцами, а самих нет. Он упустил их. Сейчас они наверняка уже нырнули через портал в Границу Миров и несутся изо всех сил к выходу. Там их встретят стражи, и отбить унесённый кристалл будет невозможно. Дивоярцы наконец-то нашли то, за чем столько лет охотились.

Он вернулся к их лагерю и обыскал его. Судя по запасам, они только вышли на охоту за опаловыми яйцами, и эти сваленные в кучу сетки — их вторая или третья ходка. Сегодня дивоярцам повезло, это самый большой подвиг за всю историю небесного города. Несомненно, Пантегри знает, что за камушек попал ему в руки, и знает, кто такой Лён — вот почему они так быстро удирали.

Он прихватил с собой сетки с опаловыми яйцами. Может, сумеет как-то использовать их для удлинения своей жизни, ведь к дивоярскому Источнику Молодости ему путь закрыт. Может, Гомониил подскажет как пользоваться этим. Или Грифон.

Обратный путь его был скор, но невесел. Прямо от лагеря дивоярцев он перенёсся снова на Луну, а оттуда совершил точный скачок к эльфийскому холму. Как просто ему путешествовать между мирами, насколько всё открыто — совсем не то, что у дивоярцев. И он проиграл. Нет никаких сомнений, дивоярцы не успокоятся одной находкой. И, если они сумеют правильно её использовать, то дальше их охота будет куда быстрее и удачнее. Кто из магов принесёт себя в жертву, ради силы и славы Дивояра, и будет камнем Исполнения Желаний — вот о чем говорил Гомониил!

ГЛАВА 24

Проникнув сквозь вершину холма, он тут же оказался в своём дворце Рагноу. Добыча у Лёна была большая, но потеря одного кристалла умаляла всю удачу. Как отобрать у магов этот кристалл? Это вообще возможно?

Так, мрачный от своих мыслей, он даже не навестил Пафа в заново отстроенном Стовирадже, а наскоро передохнул, переоделся и вызвал Грифона. Хотелось поскорее навестить Рауфнерен и убедиться, что кристаллы все в порядке. Захватил с собой и сетки с добытыми яйцами, чтобы сложить их в неприступном месте.

Пролетая над землями нового Сильвандира, он видел с высоты селения, дороги, рудники, поля. По морю уже плавали корабли, отстроился порт и судоверфь. И вот предстал перед ним с высоты неприступный Рауфнерен, и снова кипит бешеный прибой среди скал-игл и клокочет море на самых подступах к каменным стражам острова. Там, внизу, тянут воду и изрыгают её огромные воронки, и ничто живое не проникнет на Рауфнерен с моря — это непреодолимое препятствие. За пенным бурлением, рождающим вечно стоящую над Рауфнереном радугу, за частоколом грозных скал, находится широкая полоса круглых островков, омываемых вечным биением прибоя. А уже в центе этого ансамбля находится сам Рауфнерен — гора с плоской макушкой, куда ведут скальные уступы. На каменном монолите острова стоит сооружение. И видит Лён, что на безжизненный остров принесло ветром какие-то семена, и те за несколько лет дали всходы и лианы с разлапистыми кожистыми листьями и крупными цветами сплошь затянули переплетением своих ветвей то сооружение из камней, что он собрал тут в прошлом. Такая вот картина.

Он озадаченно смотрел на эту увитую зеленью гробницу и думал: что с этим делать? Положил сетки с яйцами на землю и в сопровождении Грифона начал обходить кругом, ища вход, потому что под этой растительностью ничего не поймёшь.

— Вырубить или пожечь? — спросил он у слуги.

— Красиво, — совсем не в тему ответил тот.

— Ну да? — усомнился Лён, а сам подумал: в самом деле как-то экзотически необычно.

Он представил себе внутренность этого склепа и совершил прыжок вместе со своей сумкой. Внутри всё было так, как он оставил несколько сот лет назад — стояли три сундука с кристаллами и один каменный шар. Никто не мог потревожить его в этом месте, и Лён наконец, сделал то, что давно мечтал сделать: он высыпал на пол зелёные кристаллы, среди которых виднелись редкие тёмные вкрапления — это заселённые осколки. Он брал их в руки, прислушивался, и чувствовал одному ему доступным образом, что пленники кристаллов как бы впали в длительное оцепенение — одинокие и бесполезные. У них нет ясной и глубокой цели, которой они могли бы служить. И поэтому эти кристаллы Исполнения Желаний были самым бесполезным источником могущества, какой только можно придумать. Им ничего не нужно.

Сложив всё в одну горку, Лён принялся перекладывать кристаллы в круг, образованный лентой символов. Ему хотелось знать, сколько ещё тут не хватает. Осколок за осколком перекладывая внутрь круга, он считал вслух, чтобы не ошибиться. Перевалило за первую сотню тысяч, и он устал произносить слова. На второй сотне тысяч у него село горло, и он уже только шевелил губами, а оставшаяся куча была немаленькой. Чем дальше шёл счет, тем более он испытывал радости, а под конец к нему пришло ликование.

— Двести девяносто девять тысяч девятьсот девяносто девять, — прошептал он пересохшими губами.

Не хватает всего одного! Того-единственного, что унёс Пантегри! Вот это здорово! Не думал он, что этот момент наступит так скоро! На волне радости его осенила гениальная идея.

— Вы не представляете, ребята, как я вас обставлю! — проговорил он слегка охрипшим голосом, представляя себе ликование в Совете Дивояра.

Затем проскочил прыжком стену из камней, увитую лианами, и уже на ходу обернулся и послал пасс, превративший всё это растительное богатство в камень — не нужно ему, чтобы эти растения раскачали и развалили со временем блоки хранилища.

Улетая на своем Грифоне с Рауфнерена, он уже раздумывал о том как поступит дальше — он обставит дивоярцев, вернувшись в прошлое, и добудет последний кристалл на той замороженной планете до того как на свет родится Пантегри и его приятели-жаворонарцы!

* * *

По выходе из убежища в холме, особенное ощущение времени, которое становилось ему с каждым разом всё более доступно, подсказало, что в той точке, откуда и покинул прошлое. То есть по времени он снова там, откуда ушёл — почти в тот же час. Он может, если пожелает, отправиться и остановить Юги от проникновения в Дерн-Хорасад, чтобы тот не похитил шар с кристаллами. Но не сделает этого, чтобы не нарушить уже сложившихся событий, иначе покатится ком изменений, наматывая на себя новые витки перемен, и кто знает, что получится в результате там, в будущем. Он пришёл сюда за последним кристаллом, чтобы проникнуть на ледяную планету из прошлого и надёжно опередить Пантегри. Но была ещё причина. Которая побудила его забраться так далеко: он не посетил Нияналь в прошлый раз. Тогда разговор с Гомониилом настолько отвлёк его, что он забыл про своих девочек. Теперь же он пришёл в тот срок, как договорился со своей женой.

Сначала к ней, потом уж за кристаллом — никуда тот не убежит. И Румистэль свистнул в небо, зная, что зов будет услышан — его дракон Лахайо всегда настроен на зов своего хозяина. И вот крупный белый дракон опускается перед ним на холм, и далее несёт своего хозяина к волшебной весенней долине, где ждёт его Нияналь. Он снова её видит — она выбегает из замка и машет ему белым шарфом: как встреча вечно юных влюблённых, которых время не касается. Они никогда не состарятся и не умрут, но придёт день, и будет это не скоро, ох не скоро! когда они решат рука об руку начать новый жизненный цикл и воплотятся в новых бессмертных телах.

— Я знала, что ты не опоздаешь! — воскликнула она с оживлением, которому предшествовало сорокалетнее терпеливое ожидание.

— Да, и мой дракон готов нас нести! — ответил он, глядя в эти яркие зелёные глаза. Он не хочет снова долгого путешествия на лошадях — это так скучно! К чему это промедление?! Летим прямо сейчас!

Она села на оперённую мягкую спину дракона позади него и крепко обхватила его руками. Он не позволит ей упасть с высоты и охватил себя и её серебряной пеленой защиты, связав их двоих одной нерасторжимой сетью. И сам смеялся, слыша её веселый смех.

Поплыли внизу знакомые уже пейзажи — он столько раз летал между садом Ниянали и горой! На востоке занималось утро, и величественный Дивояр плыл в небе на своем волнующемся светом облаке. И всё было чудесно. Их девочки уже взрослые девушки к этому времени. Он сам будет их обучать всему. Когда всё окончится, он оставит все дела и будет с семьёй.

— Нет, Румистэль, — смеялась Нияналь у него на спиной, — они обе новые, молодые души. Они только народились, они не могут обладать нашими силами в той мере, в какой ими владеем мы. Даже по меркам людей-магов они слабые волшебницы. Им предстоит прожить несколько воплощений прежде, чем они станут подобны нам, древним бессмертным.

— Ну пусть так, — соглашался Румистэль, видя перед собой конец пути — вершину холма.

Это всё равно прекрасно, потому что они с Нияналью родили для эльфийской расы целых две новых души! Это так редко происходит у них, у эльфов.

Они высадились на холм, сияющие от ожидания встречи. И Румистэль приказал порталу дворца принять их. Когда он утром вышел отсюда, то совершил перенос из будущего. Теперь же, когда он снова войдёт в холм, там будет прошлое: холодное, неосвещённое пространство за окном, и лишь дворец будет жить своей жизнью, ибо Грифон сумеет обставить жизнь девочек весело и интересно. Он отличный учитель и воспитатель, этот старый слуга, хотя и просто биоформа.

Когда ничего не произошло, он немного растерялся: может, думал о другом и плохо сосредоточился? Тогда собрал волю и приказал захватам главной башни раскрыться и принять их. Ничего.

— Что случилось? — удивилась Нияналь и попыталась сама раскрыть холм.

Что-то препятствовало им, и проход не открывался — ни сверху, ни снизу, и вообще ни с какой точки. Холм наглухо перекрыл им путь в Рагноу.

Он только утром беспрепятственно пользовался им! Отчего же теперь этот древний его дом не повинуется ему. И пришло на ум то страшное воспоминание, которое он пытался изгнать из памяти, как нечто совершенно невозможное: та враждебная жизни пустота, которую он ощутил, когда пытался проникнуть в холм, чтобы остановить Гедрикса. Как оно вообще могло быть?! Это был не просто выключенный мир и даже не холод космического вакуума. Это было отсутствие пространства — там не было ничего! Как лимб!

— Я ничего не понимаю! — застонал он, в бессилии садясь на сухой макушке горы и обхватывая голову руками. Была уже ночь, и звёзды молча смотрели на двух растерянных и оглушённых несчастьем эльфов, бессмысленно бродящих по вершине своего подземного жилища.

Нияналь уселась рядом, свесив с колен тонкие руки, и широко открытыми глазами смотрела на освещённый луной ночной пейзаж. Она замолчала и ушла в себя, как будто пыталась своей волей разрешить постигшее их несчастье.

— Где ты провёл все эти годы? — спросила она, наконец.

— Я выполнял задачу, собирал разлетевшиеся кристаллы Вечности, — признался он.

— Кристалл распался? — удивилась она и повернула к нему мерцающие зеленью глаза.

Он вздохнул: предстояло многое объяснить.

— Значит, этот герой Гедрикс разбил Великий Кристалл и убил Эйчвариану? — спросила она спустя некоторое время, когда Румистэль завершил печальный рассказ о гибели подземного мира и о том как именно случилось рассеивание осколков по мирам. И звучало в её голосе такое небывалое напряжение, как будто Ниянали было известно что-то, чего не знал Румистэль. и это что-то было самым ужасным, что только можно представить.

— Я правильно поняла: этот Гедрикс убил свою тётку мечом Джавайна, который отправляет свои жертвы в лимб? — вкрадчиво спросила она, глядя на него своими необыкновенными глазами, и в голосе её начали звучать яростные нотки тигрицы, защищающей свое потомство.

Перед внутренним взором Румистэля явственно предстала картина. которую он видел столько раз во снах и словно наяву: преследующий его образ Гедрикса, убивающего Эйчвариану. Как голова её скатилась с плеч, и подогнулись ноги, и как упала она обезглавленным телом на сверкающие алмазные полы и потекла алая кровь из перебитых артерий. И голова, откатившись в сторону, смотрела на него несколько мгновений полными разума и ужаса глазами, а потом свет в них потух. И ненависть свою, с которой он проклинал Эйчвариану, которую смертельно ненавидел Паф — всей памятью своего чудовищного сна.

— Да, он отправил её в лимб, — и про себя подумал: "проклятая, проклятая Эйчвариана".

— Эйчвариана, — голосом, в котором пробуждался гром, сказала Нияналь, и этот мрачный рокот подступающей убийственной стихии, собирающей все силы, чтобы обрушить свой гнев на несчастного, посмевшего пробудить её, начал собирать вокруг неё зловещие огни, — Эйчвариана... Ты знаешь, Румистэль, что значит это имя?

Он не нашёлся, что сказать, но сердце уже сжалось.

— Это значит "папина дочка"! Она бредила тобой и мечтала стать похожей на тебя! Я рассказывала им, какой великий у них был отец! Я рассказывала им о твоих великих подвигах, и девочки играли в нашу с тобой жизнь! Вививан наряжалась тобой, а Сивион изображала меня! Они плакали обе, отправляясь в это заключение в темном мире подземелья! Они умоляли не делать этого, обещая прилежно учиться и овладеть нашей письменностью, прочитать все наши книги! Я едва сумела объяснить им, что это не наказание, а спасение! Гедрикс твой внук, Румистэль! И он убил твою дочь!

Словно бездна разверзлась в его рассудке, и он снова, раз за разом видел свистящее лезвие меча Джавайна, легко срубающее голову Эйчварианы. Вивиан-лиль, сердце моё! Её глаза, с ужасом смотрящие на него, и смачное чавканье перерубаемой плоти, и кровь... Проклятая, проклятая Эйчвариана! Сердце моё!

Если бы он был человек, он потерял бы сознание, и был бы хоть на время погружён в спасительную бездну бесчувственности. А так ему пришлось всё перенести — секунда за секундой, час за часом, день за днём. Но что-то ускользяло от разбитого беспамятством сознания, что-то важное, такое, что не укладывалось в логику событий. Было что-то ещё, очень важное, а его ошеломлённый открывшейся правдой рассудок никак не мог собраться и найти ответ.

— Но Сивион тоже умерла, — бессознательно ища себе оправдание, говорил он. — Её убили осатаневшие орды крестьян, когда она решила стать женой графа Гебриана.

— Простая смерть — такое случается с нами, когда мы вздумаем иметь дела со смертными, — непримиримо отвечала Нияналь, — это просто перевоплощение, начало новой жизни. Жаль, что она оборвалась так рано, но сейчас юная душа её витает среди звёзд и забывает свой ужас. Судьба даст ей новое воплощение, и мы встретимся. Но Вивиан погибла навеки — её душой владеет лимб, нижнее измерение, обиталище призраков чудовищ и проклятых навеки душ.

Он опустил голову. Если его проклятия что-то значат, то сейчас душа Вивиан корчится от ужаса в чудовищных снах лимба. И так навеки.

— Как всё случилось? — допытывалась Нияналь, и в этом её упорстве чувствовалась нечеловеческая порода: она не предавалась безудержной скорби, а упорно пыталась найти выход. — Как там оказались люди? Почему в нашем локале оказалось столько народу?

Он не мог дать внятного ответа на этот вопрос, потому что сам ничего не понимал. Только бились в мозг какие-то разрозненные детали, которые должны были сложиться в ясную картину, но никак не складывались — память отказывалась служить ему. И вспомнил он презрительное слово Ниянали, брошенное ему неизвестно по какому поводу: беспамятный!

Да, беспамятный! Это то, о чем сказал ему Гомониил: он жертва перекрученного времени и перетасовавшихся событий. Он сам есть искажение.

И снова пришло ему видение: как он пытается одолеть Бесконечную Дорогу. Как видит он своих предков и наблюдает шествие Лёна, последнего потомка на этом пути, ведущем в узкую горловину меж двух гор. А там опять начинается всё та же Бесконечная Дорога, и он снова видит ту же долгую процессию! Он видит свою дочь — Сивион-лиль, а следом Гедрикса. Но всё было непонятно ему на этом пути. Он силился увидеть того, кто предшествовал матери Гедрикса. И никак не мог пробиться. Но однажды Дорога приоткрыла перед ним свою тайну, и он видел... Румистэля! Самого себя! Вот когда мог он догадаться! Он сам был своим предком и сам завертел всю эту круговерть со временем. И сам был повинен во всех последствиях! Гедрикс выйдет из локала, полный гнева на Эйчвариану, и будет проклинать её каждую минуту своей жизни. И начнёт свой долгий путь, собирая разлетевшиеся по его вине кристаллы! Будет скитаться по мирам, оставляя потомков в надежде вырастить сильного мага. И будет собирать осколки, к которым будут устремляться его потомки, чтобы обрести могущественное наследие. Века, века будут они гибнуть в Дерн-Хорасаде! И только трое достигнут степени могущества своего предка — Румистэля! Не Гедрикса, а Румистэля — вот откуда источник власти над стихиями! Он корень, а не Гедрикс! И последним придёт в этот мир Лён, в котором соберутся все дары Говорящего, ибо он сам и есть Говорящий! И он овладеет самым страшным даром Румистэля — временем! — и начнёт свой путь. Пытаясь разгадать собственную тайну и множа тем все бедствия Селембрис и своей собственной судьбы! О, ужас! Он замкнул время на себе — вот отчего случился этот катаклизм! Он и есть причина нарушения логических связей! Вот эта ошибка была скрыта от глаз проницательного Гомониила, который искал её на Планете Эльфов, а она всё время пряталась в глухом локале Рагноу! Вот почему они столько раз крутились в этом бесконечном круговороте перезагрузки, сами не зная своих прошлых судеб и отчаянно пытаясь послать известие самим себе!

— Я знала, что нельзя нам снова быть вместе, — горькие слова Ниянали, словно яд, капали ему в душу.

— Почему?

— Потому что нельзя возвращать прошлого, — подтвердила она его мысли, — Мы расстались. И ты прошёл новое воплощение, избрал себе новую любовь. А я осталась в прошлом. Я ушла сюда, чтобы забыть о тебе. И удивилась, когда ты явился снова — как будто ничего не произошло, и нашего разрыва не было. И чувства снова всколыхнулись во мне, когда пришёл ты светлой лунной ночью, весь горящий от весеннего полёта. Я знала, что это ненадолго, и ты лишь выкроил время между своими многочисленными и интересными делами. Ты снова посетил Селембрис, где я уже не думала тебя увидеть, и снова вошёл в Рагноу, наш старый пост предыдущей службы. Я отошла от дел и хотела лишь покоя. Какие же дела привели тебя, Румистэль. обратно на нашу Селембрис?

Он молчал.

— И я решила родить двух дочерей — прощальный твой дар мне в память былой любви. Новые души юных эльфов. Да, видно, нельзя воскрешать прошлое, ибо судьба наказывает за это. Что случилось с Великим Кристаллом, Румистэль, что ты снова открыл хранилище? Как туда попали люди?

Он сам бился над этим вопросом. Но не находил ответа: не хватало каких-то утраченных знаний, и он всё более ощущал недостаток и неполноту своей души.

— Однажды я путешествовал по лимбу, — размышлял он вслух, пока несвязные видения прошлого-будущего посещали его и проходили перед глазами бледными призраками полузабытых эпизодов. — Инициированный кристалл провёл меня по закоулкам лимба, и видел я тени душ и призраки чудовищ. Где-то там скрыта и наша дочь.

— Кристаллы разлетелись по мирам.

— Да, но уже собраны почти все. И сложены к этому времени на Рауфнерене — я сам носил их туда, находясь именно в этом времени. Вынес из Дивояра клады Гедрикса и Елисея. Клад Финиста пока скрыт. Шар, оставленный в Дерн-Хорасаде, пока путешествует неизвестно где, и, возможно, я сам сейчас гонюсь за ним, чтобы превратить одно из воплощений Лембистора в каменную статую.

— Ты и его убил? — спросила Нияналь, и в этом голосе звучало столько унизительного для Румистэля сочувствия его беспамятности, что ему стало тошно. Наверно, Нияналь знала Лембистора.

Одного он не понимал, но чувствовал, что в этом кроется самая главная тайна: смерть его дочерей должна стать событием будущего — неизвестно сколько ни проживут в Рагноу прежде чем герой по имени Гедрикс обезглавит Эйчвариану и покинет подземный мир, открыв тем самым дорогу для кристаллов. Это случилось в прошлом, века назад. Много лет уже как умер Гедрикс и собрал свою добычу Елисей. Это было в прошлом, во времена предшествующего Дивояра — третьего. И это было нелогично, ибо события в холме тогда должны двигаться вспять по времени, назад, а не в будущее! Вот что никак не достигало поначалу его сознания — слишком уж запрыгался он между временами! Причина должна предшествовать последствию, а не наоборот!

— Это значит, что был включён локал, — объяснила Нияналь, и её слова прозвучали так, словно были чем-то само собой разумеещимся. — ты забыл, зачем он нужен?

Он забыл! Он вообще ничего не знает о том, зачем был нужен этот подземный мир в холме! И она ему сказала — то, что едва не свело его с ума, приводя, тем не менее, все события в порядок и задавая смысл их странной, извращённой последовательности.

Эльфийский холм, иначе локал, был машиной времени, которой пользовались эльфы в те далёкие времена, когда не овладели напрямую энергиями Вселенной. Они оставляют каждый в созданных ими мирах, чтобы можно было корректировать неудачные сюжеты развития жизни. Если мир терял нормальный ход развития, то его возвращали в исходное состояние, аннулируя порочный ход истории и начиная всё заново, уже с поправками. Этим можно было достигнуть многого без больших затрат.

Иногда грозящая мирам опасность предотвращалась тем, что дежурящие эльфы перемещались в прошлое и уничтожали опасность в зародыше. Потом, по мере присоединения к великому кругу духократических цивилизаций, после слияния с другими мощными силами Вселенной, эльфы оставили это занятие и предоставили мирам развиваться самостоятельно. Но использовали пустующие локалы как жилье, когда время от времени возвращались, чтобы проведать миры. Вот так некогда вернулись сюда четверо наблюдателей: ангел Гомониил как глава экспедиции, Лембистор — представитель тёмного измерения, некоторые из которых присоединились к Великому Кругу, Лиланда — из последней формации прежних эльфов, новая избранница Румистэля в его последнем воплощении, и он сам, как бывший некогда командир космической техники эльфов предшествующего Объединению периода — Джавайна.

Дальнейшие их действия Ниянали неизвестны, потому что она не видела никаких особенных перемен в Селембрис, тихо живя в своей весенней долине. Она ничего не знает о перезагрузках, но явно видит забвение Румистэля, которое отнесла на счет его нового воплощения. Зачем же было возвращаться к прежней любви, когда нашёл себе новую — так думала она, когда он пришёл к ней. Но не устояла, потому что разрыв их был непрост. Она не желала служить новому объединению древнейших рас Космоса, а желала оставть я той реальности, где эльфы были повелителями миров, отчего и вернулась на Селембрис.

Да, теперь многое стало на свои места, но многое так и осталось непонятным. Теперь он знал, почему не мог застать Гедрикса в том времени, когда искал его: внука не было тогда, он уже покинул подземный мир. События в локале шли обратным времени ходом — назад, в прошлое, а не в будущее. Включённая машина времени дала ход обратному развитию событий, унося развязку этой истории назад. Само по себе это не давало искажения времени, ибо совершалось в локале. Выйди оттуда кто другой, не Гедрикс, он включился бы в общий ход истории, как обычный человек. Но вышел предок Лёна, его же потомок, это и замкнуло цепь событий, пустив историю Селембрис по вариативному, но повторяющемуся кругу. Вот она, причина. Но где начало этой подземной эпопеи? Откуда пошли и размножились народы?

Догадка просилась в рассудок Румистэля, но он боялся верить ей. Килмар Сильвандирский — вот было звание короля Стовираджа. Неужели народ Пафа, вернее, Алая Сильванджи, и был тем корнем, откуда пошло население локала? Заселив беглый народ Сильвандира в пустующий подземный мир, Лён запустил тем самым процесс в прошлое? Но как, если кристалл ещё не полон! Это надежда — ведь пока он не соберёт Вечность полностью, локал не может закрыться! Он может вернуться в будущее и вывести народ Алая из подземелья! Тогда не случатся эти события прошлого, и его дочери спокойно дождутся своего сорокалетия в подземном мире и бедная Эйчвариана — папина дочка! — не погибнет!

Как он неверно понимал её намерения! Наверно, в закрывшемся локале прошло гораздо больше сорока лет, и сёстры не понимали, почему их не навестили родители. Наверняка они жили обе долго, сохраняя неиссякаемую молодость, даруемую им дворцом Рагноу и его великолепными машинами. Они успели стать легендой подземного мира и его страхом, поскольку скучали в затянувшемся заключении и искали себе развлечений. Наконец, Сивион решила выйти замуж, чтобы родить мальчика своего рода — пусть полукровку, но всё же он мог наследовать дары своего великого дела, волшебника Джавайна! Да, так говорила Эйчвариана, и он не понимал, что это говорится о Румистэле, капитане корабля, который нынешние маги назвали Дивояром. Это рассказывала ей мама — о подвигах Румистэля, когда вёл он свой звёздный крейсер среди множества миров, созданных великой расой эльфов! Она научила дочерей эльфийскому языку, а Сивион обучила ему же Гедрикса. Но был он туповат, как полукровка. И не сразу обрёл свои дары.

Кто объяснил бы Эйчвариане, что нельзя играть с людьми, как с игрушками, что они младшая раса, которой ещё предстоит расти тысячелетия, чтобы выращивать внутри себя особо даровитых, которые начнут постепенно накапливать силы и возможности общения с энергиями Космоса. Они идут своим путём ошибок и порой творят безумства в слепоте своей. Тогда эльфы приходят к ним на помощь и тихо отбирают опасные игрушки, перезагружая события истории и давая новый шанс развития. Но будет время, когда эти полуслепые и неразумные существа приобретут понимание своего назначения, и тогда им откроются глубины древних путей великих цивилизаций, и они войдут в гигантское Объединение, а пока играют в своё Содружество. Да, вот такой путь предназначен живым человеческим мирам, и эльфы курируют именно эти планеты. А сейчас Румистэль должен найти Гомониила, чтобы доложить о своей находке.

Надо ли делать это прямо сейчас, или вернуться в будущее? По логике, не стоит нарушать картины прошлого, чтобы не внести новые коррективы в и без того запутанную картину. Он должен выполнить то, за чем пришёл сюда: достать в холодном мире кристалл, который в будущем похитил Пантегри. Но как он мог оставить страдающую от горя Нияналь? И он отложил своё дело и вернулся с ней в её долину, к карлицам, которые кинулись к ним с радостью, ожидая встретить девочек.

Горе, которое испытывала Нияналь, заставило облететь все цветы в весеннем её саду, и небо над долиной закрылось мрачными тучами. Она закрылась в своей опустевшей спальне и целыми днями сидела за задернутыми занавесками, погружённая в молчание.

Насколько проще, думал Румистэль, вернуться сейчас в будущее и предотвратить эту трагедию. Он понимал, что творится в душе Ниянали: она видела, как сама ощущала, страшную участь Эйчварианы. И сейчас вся ненависть, которую испытывал Лён к волшебнице Рагноу, била по сердцу Румистэля, как безжалостный таран. Он никак не мог её оставить. Он и его беспамятство виновны в её несчастье, и этот разрыв между разумом и чувствами приносил ему мучения.

Однажды рано утром, когда она спала, измученная своим страданием, он вышел в сад — собрать созревших вишен к завтраку. Карлицы подоили козьего молока и наготовили сливок. Он надеялся, что Нияналь поест. Так, бредя по саду с плошкой, он наткнулся на то, чего раньше тут не видел.

У садовой горки с цветами увидел он чужого человека.

— Кто ты? — изумился Румистэль, разглядывая коленопреклонённого мужчину, который словно застыл над карликовыми вересковыми кустами.

Тот обернулся — так стремительно, как будто ждал этого голоса.

В глаза Румистэлю бросилось чем-то очень знакомое лицо — такие лица видел он, но — где? Эти прямые, белые, пушистые, с лёгкой желтинкой волосы, это аскетическое лицо с суровыми чертами, тонкий, с горбинкой нос, худощавое сложение и яркие, хищные глаза густого оранжевого цвета.

— Ты... — пытался вспомнить Румистэль.

— Меня зовут Кречет, — холодно обронил незнакомец.

— Ты с Жаворонара?

— Да, это моя родина, — всё так же враждебно ответил человек.

— Что ты здесь делаешь, Кречет? — надменно спросил мгновенно охваченный гневом Румистэль.

— Я здесь садовник, — отвечал тот.

Садовник? Зачем Ниянали, которая повелевает травам, деревьям и цветам, садовник?

Когда он вернулся в замок с прозрачной чашей, полной вишен, эльфийка уже не спала. В лёгкой утренней одежде она сидела возле своего туалетного столика и расчёсывала длинные серебряные волосы.

— Кто такой Кречет? — требовательно спросил Румистэль, и огонь ревности горел в его глазах. Он видел — да, точно понял! — в лице жаворонарца выражалась острая неприязнь, это был взгляд соперника.

— Это мой ученик, — невозмутимо ответила Нияналь.

— Как он попал к тебе? — проводя ладонью по лицу и как будто отгоняя наваждение, спросил он.

— Он дивоярец, — кратко обронила эльфийка.

Как мало знал он о её жизни, постоянно носясь где-то со своими огромными заботами! А у неё был ученик, дивоярец по имени Кречет. Этот выходец из мира Содружества — Жаворонара, напросился к ней, чтобы овладеть некоторыми умениями, и она учила его различать свойства растительных экстрактов, тонкости эльфийской химии в начальной её части. Румистэлю не надо было разглядывать Кречета, чтобы понять, что не химия держит здесь дивоярца, а любовь: тот был глубоко влюблён в прекрасную эльфийку и видел в Румистэле врага. Смешно всё это, потому что между ними не может быть союза. Смешно и печально, ведь любовь Кречета безнадёжна. Но это всё же лучше, чем ничего. Он мог оставить Нияналь на заботы живого человека, а не положить её на хлопоты карлиц, которые всё, что умели, это нянчить детей, доить коз и делать сливки. Поэтому он простился с ней, зная, что возвращение его всё переменит, только надо вывести народ Алая из локала.

Кажется, она немного успокоилась и легко отпустила его.

* * *

— Кречет, я ухожу, — сказала Нияналь, когда непоседа Румистль исчез прямо с места, отправившись при помощи своего зеркальца по своим делам.

— Что ты хочешь сделать? — спросил её белоголовый садовник, подходя ближе.

— Я пойду искать кристалл, — ответила эльфийка, — Где-то на Селембрис должны быть затерянные кристаллы. Я слышала от него, что где-то в одном городе, называемом Дерн-Хорасадом, хранится целая сокровищница этих осколков. Я воспользуюсь кристаллом и проникну в лимб, чтобы спасти свою дочь.

— Нияналь, ты говорила, что это опасно! — воскликнул Кречет.

— А тебе задание, мой друг.

— Я слушаю, — склонил он голову, чтобы скрыть жгучие слёзы сердечной боли, ибо она обращалась с ним, как со слугой.

— Я знаю, ты варил тайком любовное зелье, чтобы очаровать меня, — продолжала Нияналь, — но прощаю тебя, ибо страсть безрассудна. За то ты выполнишь мой наказ. Ты войдёшь в зачарованную зону, которую я тебе укажу, и будешь жить там, ожидая прихода Румистэля. Я знаю из его рассказов, что однажды в будущем он войдёт туда в поисках своих кристаллов. Найди себе в безлюдных и глухих горах пещеру и придумай историю создания для того эликсира, который сейчас прячешь в рукаве. Когда он придёт к тебе, отдашь ему этот пузырек, и тогда я награжу тебя. Сделай это, Кречет, ради меня.

— Какой толк?! — воскликнул он, возжигаясь гневом, — Он покинул тебя! Он всё время покидал тебя! Он погубил самое дорогое, что было у тебя, и кого любил я! Он разрушил твою жизнь, и теперь ты собираешься пожертвовать собой ради него!

— Не будет этого! — гордо ответила Нияналь. — Я всего лишь собираюсь спасти свою дочь. Для этого мне и нужны кристаллы. Сделай это, Кречет. Иначе я обойдусь без твоей помощи.

— Я сделаю это, — сдался он перед этой твёрдой волей.

— Прощай, мой дом, — окинула взглядом Нияналь свой весенний сад, и за деревьями, усыпанными спелыми плодами, послышался тихий плач карлиц.

ГЛАВА 25

Он снова там, на этой безжизненной планете, застывшей в своем ледяном молчании. Снова идёт он длинным извилистым ущельем меж двух высоких стен, наверху которого сквозь бледное мерцание прозрачной атмосферы сквозь дневной свет отчётливо мигают звёзды. Незнакомые созвездия и чужой участок Галактики. Под ногами ровная, выглаженная веками поверхность льда, вокруг него возвыщаются иглами всё те же скалы, и кажется, что вот ещё секунда, и он увидит собирающих яйца дивоярцев. Кто знает, сколько веков они наведываются сюда, чтобы собирать это топливо для машины Жизни, которая спрятана в небесном городе.

Ему не нужны эти овальные яйца — Румистэль бессмертен, потому что эльфы давно оставлили эту малопродуктивную магическую технологию продления своего века, сейчас они напрямую пользуются дарами Вселенной. А эти яйца, в изобилии валяющиеся вокруг, сдерживает лишь лёд — в этом их свойство. Камень их не держит — они постепенно прожигают его и погружаются в породу. Веками эти яйца дрейфуют сквозь твёрдые оболочки планеты, иногда вываливаясь из горных образований и продолжая свой путь по поверхности льда. Ледяные миры слишком холодны для них, поэтому эта компактная яйцевидная форма есть способ закукливания. Они были убийцами планеты, пожрав и уничтожив всё вокруг, эти обитатели огненных миров. И, погубив этот мир, они закуклились, чтобы ждать подходящего случая. Ибо это их особенность. Они — сквабары, порождения горячей преисподней.

Эти прекрасные опаловые яйца есть семена сквабаров, магических тварей адских миров, нижних измерений Вселенной. Если хранить их в холоде, они могут вечно пребывать в состоянии покоя. Если они почувствуют живое тепло, то очень скоро начнут раскрываться. Дивоярцы перерабатывают их в порошок, чтобы кормить машину Жизни — тем самым они лишают оболочки тёмное ядро, хранящее в сжатой форме информацию о сквабаре. В таком случае живое тело сквабара не восстанавливается.

Румистэлю не нужно собирать эти яйца, и он проходит мимо, ища то, за чем пришёл — зелёный огонёк кристалла. И вот в затемненном углу, под самой стеной, находит его — он светит оттуда, словно завёт его к себе. Вот так в прошлый раз нашли его дивоярцы. Он берёт в свои руки, защищённые от дикого холода планеты только прозрачной, чуть серебристой пеленой универсального поля, этот маленький зелёный огонёк.

Взгляд Румистэля падает на опаловые яйца. Так и будут они лежать тут ещё много столетий, пока не придёт момент, и не явятся за ними дивоярцы, но тогда уже будет всё иначе: они не найдут то, за чем безуспешно охотились много лет. Может, они уже не раз находили эти зелёные кристаллы, а потом он уходил в прошлое за своей добычей, ничего о том не зная, и тем самым переводил ветвь возможной истории в область нереализованных событий.

Потом явится сюда Лён, и что тогда будет? Он не найдёт кристалл, или вовсе не станет его искать? Вот это трудно для понимания Румистэля, потому что важная часть его знаний о сложном устройстве времени и связи его с пространством вероятностей для него закрыта. Он по-прежнему лишён части самого себя. И догадывается, что причиной тому расщепление на две личности — его самого и Лёна.

И тут ровный ход мыслей Румистэля прервался, и страшная догадка осенила его. Как очутились сквабары на Рауфнерене?! Ведь он помнил сквозь память, доставшуюся ему от Лёна, видение, которое видели глаза Гедрикса: вылупляющиеся из камня чудовища! Так происходит, когда чувствуют они приближение живого — они почуяли людей! Почему-то минуя самого Гедрикса, как будто он был заговорён от них, они выкарабкались из камня, где провели в ожидании сотни лет, и бросились вниз — к войску, которое привёл Стауххонкер! Вот откуда взялись сквабары на Рауфнерене! Лён сам принёс их яйца на этот остров! Попытка Румистэля исправить неудачу Лёна дала лишь частичный результат! Она нарушила непонятным путём логику событий и создала ложные предпосылки, а отсюда пошли те необъяснимые обычной логикой последствия, которые не мог понять Румистэль: сквабары на Рауфнерене! Надо срочно возвращаться и убрать с острова занесённые туда Лёном яйца!

Он выскочил на Селембрис на границе волшебной, вечно хранящей весну долины — обиталище Ниянали. Он поспешил в свой старый замок, чтобы обрадовать её вестью: у них есть кристалл, который может помочь исправить ошибку! Пока Румистэль не знал, как можно это сделать — память упорно скрывала от него нечто очень ценное — но, может, Нияналь знает?!

В весеннем саду его ждала неожиданность: плодовые деревья увядали, словно подчинились общему настроению природы, ведь на Селембрис стояла осень. Опадали листья, и ковёр потемневших сухих останков весны устилал поникшую траву. Падали яблоки и высыхали вишни, и цветы на ухоженных клумбах потеряли свою свежесть, поникли стеблями, опустив к земле увядшие головки.

Он поспешил к замку и увидел, что вечнозелёный плющ на его стенах скрутился в сухие, спутанные бороды, и нет белых занавесей на окнах, с плотно захлопнутыми ставнями. Отворив заскрипевшую дверь, он вошёл в опустевший холл и увидел лишь обветшалое тряпьё и мусор на полу. Пуста была опочивальня, и старые сухие лианы висели на поддерживающих крышу столбах. Занавеси оборвались и висели старыми серыми тряпками.

Он стоял посреди разрухи, растерянно озираясь, и тут услышал старческое шарканье за своей спиной. По разорённому замку бродила старая карлица.

— Где Нияналь?! — набросился на неё Румистэль.

— Она ушла! — испуганно ответила та.

От последней обитательницы замка он узнал, что Нияналь покинула весеннюю долину сразу после его ухода, вместе с ней ушёл и садовник Кречет.

— Куда она пошла?!

— Я слышала название, — пролепетала в страхе старенькая нянька, — Они говорили о городе с названием Дерн-Хорасад. Хозяйка думала найти там какие-то кристаллы.

Всё ясно: она ему уже не доверяет, и сама решила отправиться на поиски осколков Вечности. Значит, она знает как пользоваться ими.

Он сел на неопрятном пороге дома, который прежде всегда сиял уютом и чистотой. Сидел и смотрел на умирающий сад, которого коснулось тление. Смотрел, но не видел, потому что перед глазами проносились видения. Он видел, как воочию, Нияналь, преисполненную гнева и обиды на него, ввергшего их дочерей в узилище смерти, каким стал для них их Рауноу. Она думала спасти девочек от смерти и вместо этого послала их прямо ей в пасть.

Видения, как реальные, рисовались перед глазами Румистэля: шествие Ниянали по области Дерн-Хорасада, долгий поиск, долгий путь. Она шла по людским местам, она, которая предпочитала не связываться с людьми, как с существами жестокими и неразумными. Шла по обширным областям Дерн-Хорасада, плыла через море и достигла владений герцога Росуано. И там обнаружила страшную правду: она не может добраться до сокровищницы Гедрикса. Потому что камень не её стихия! Её власть распространяется на живое — растения, разные биоформы! Это её творения те фантастические лесные существа, населяющие леса вокруг долины! Водные, болотные и луговые обитатели.

Он видел, словно сам там был, её горькое разочарование и гнев, охвативший её сердце, и ожесточение говорило в ней, заглушая прочие чувства и убивая любовь к нему. Она проклинала тот день, когда весенний полёт вернул ей простившегося с ней Румистэля. И в горечи она рассказала Ираэ о его будущем приходе, предупредив о том, чтобы семейство регентов не допустило ему достичь цели — сокровищницы Гедрикса.

Она пыталась помешать ему! Ведь он сам рассказал ей о путешествии своего двойника в поисках Дерн-Хорасада! Он рассказал ей о том странном разделении между своей смертной ипостасью и настоящей бессмертной сущностью. Не найдя возможности добыть кристаллы в городе Гедрикса, она двинулась дальше, надеясь отыскать таинственную Пипиху, о которой он ей тоже рассказал. И в те поры она ему не верила, полагая, что это какая-то ошибка.

Шла она годы и годы, отыскивая след таинственной родственной души, шла через горы, земли и моря. И спустя сто пятьдесят лет встретилась с ним в Дюренвале. Она увидела не Румистэля, а Лёна, его вторую половину. И убедилась, что всё, что говорил ей Румистэль — правда! Не в силах ни принять его, ни оттолкнуть, она лишь наблюдала за ним, а он в порыве радости от встречи, рассказал ей о путях Пипихи. И поняла тогда Нияналь, что он рассказывает ей о ней самой, что это её путь мучений и страданий в поисках хоть одного кристалла. Но он всегда опережал её, вооружённый волшебными вещицами, которые делали его поиск лёгким, ходящий сквозь время, летающий на крылатом жеребце.

Вот почему она оставила свои поиски и направилась к Наганатчиме — он сам подал ей эту мысль, ибо только там лежит кристалл, не тронутый им за все это время. Она надеялась забрать его прежде, чем вообще начнётся поиск — он сам поведал ей об этом её будущем успехе! И достигла цели: пришла к застывшим в вечном сне каменным великанам в те дни, когда Лён был занят Жребием и понятия не имел о том, что ему придётся продолжать утомительное дело предков. Но к тому времени она прошла столь долгий путь и повидала столько жестокости и человеческой злобы, что перестала обвинять Румистэля и примирилась с его тяжёлым долгом. Её отношение к Лёну выражало лишь усталось и печаль: она сдалась перед Судьбой и стремилась лишь к покою. Он тогда чувствовал что-то, как будто горечь прощания и спокойствие прощения. Что произошло, если она отказалась от борьбы?

Помнит Румистэль как Лён нашёл на горе Наганатчима пустой кристалл. Что дальше было с Нияналью? Он не знает.

Так сидел и думал Румистэль: как быть, что предпринять? Броситься за ней следом в Дерн-Хорасад, отговорить от безумного решения? Да, обладая зелёным кристаллом, она может спуститься в лимб и отыскать потерянную душу Эйчварианы. Но почему-то не сделала этого. Чем больше размышлял об этом Румистэль, тем отчётливее понимал, что не следует ему вмешиваться в ход уже произошедшей истории, чтобы не вносить коррективы в будущее. Иначе, кто знает, насколько затянется этот поиск. Надо возвращаться и попытаться исправить то, что может произойти далее. Сквабары в локале — этого нельзя так оставлять. Лён, понятно, ничего не знает, но Румистэль-то знает!

Как удобнее переправиться к подножию холма, чтобы там же совершить перенос во времени? Но тут слуха Румистэля достигло такое знакомое тёплое дыхание — оно, кажется, давно уже доносится из-за башни, а он так погрузился в свои мысли, что пропустил его мимо сознания.

— Лахайо, я рад что ты не оставил меня, — повернувшись к башне, ласково сказал Румистэль.

— Она велела мне ждать тебя, — тут же вышел из своего укрытия дракон.

Она велела! И горький спазм сжал горло Румистэля.

Сел он на своего белого дракона и взмыл в небо, где плыл величественно и неприступно Дивояр. Ему надо было прямо лететь к холму, но мысль о том, что больше он не вернётся в прошлое, заставила Румистэля изменить маршрут.

Думал он о том, как Нияналь однажды оставит свое блуждание по области Дерн-Хорасада и каким-то образом выйдет вовне, чтобы направить свой путь к Наганатчиме и отыскать там кристалл. Спустя много лет она встретится там с Лёном, чтобы в последний раз увидеть, во что превратился её непоседливый Румистэль. и тут странное двойственное чувство овладело им, и неясная тоска наполнила сердце. Время как будто множило перед ним свои пути, и разные реальности сталкивались и пересекались перед его внутренним взором. Он видел, как наяву, как посещает он Наганатчиму с горьким воспоминанием в душе и ощущением несчастья, с памятью о несчастной участи Ниянали. Он видел Лёна: как тот пришёл к Наганатчиме вместе с Юги Джакаджей, сбежавшим от него позднее, и как забрал Лён пустой кристалл. И он видел там же, в той же обстановке другого себя: того Лино Линарри. Со своим спутником — Лаваром Ксиндарой! И оба помнили о Пипихе! И оба знали Нияналь! От этого кружилась голова Румистэля и смятение овладело его душой. Он не понимал связи этих двух, отдельно друг от друга реальных событий, происходящим в общем плане схоже, а в деталях по-разному. С ума можно сойти от этого!

Очнувшись, он увидел, что дракон, повинуясь невысказанному желанию всадника, опять унёс его в сторону от цели. И теперь внизу проплывают сумрачные пейзажи, предшествующие каменным великанам. И вот он уже видит возвышающийся холм среди пустоши, а далее туманную дымку, скрывающую край земли, за которым медленно надвигается на Селембрис лимб.

Странная мысль посетила Румистэля: ему вдруг нестерпимо захотелось убедиться, что кристалл на месте и ждёт прихода Ниянали. Среди изменчивых обликов времени и предательски искажающихся событий Румистэлю хотелось обрести мгновение уверенности, некую точку неподвижности, за которую мог бы уцепиться разум. Он подчинился внезапному импульсу и направил своего дракона к макушкам великанов, на малую площадку, похожую на трилистник, где в центре возвышался маленький курганчик, сложенный из булыжников. Там должен прятаться кристалл, который он трогать не собирался: в будущем его заберёт Лён.

Испытывая противоречивые чувства, Румистэль приказом воли раскатил камни: он хотел видеть зелёный огонёк. Когда все валуны отступили в стороны и открыли пустое подножие курганчика, на голой земле, утрамбованной весом валунов, не оказалось ничего.

Он смотрел на серую поверхность, отмеченную следами камней, и чувствовал подступающий ужас. Что-то изменилось. Каким-то образом он внёс коррективы, и кристалл не нашёл своего места. Это значит, что дальнейшие события уже пойдут совсем иначе.

— Наганатчима! — позвал он в отчаняии, — Скажи, куда девался с вершины кристалл?

— Здесь не было ничего! — загудел в ответ подземный голос.

Разбитый от сознания чего-то непоправимого, в отчаянии от того, что смысл всех вещей по-прежнему ускользает от него, Румистэль свистнул своего дракона, молчаливо парящего в воздухе над горой. И бросился с обрыва ему на спину, совершив короткий скачок в пространстве. Он должен улетать. Скорее в будущее, чтобы узнать, каковы последствия!

И тут в витке на заходе в высоту, на него обрушилось нечто. С неба упали на него два крупных тела, и два голоса закричали:

— Кто такой?!!

Сильный удар сбил его вместе с драконом обратно на вершину Наганатчимы, и он ударился о вновь сложенные камни и упал вниз, лицом в сухую землю. Вне себя от ярости он вскочил, ослеплённый прилипшим к векам прахом, одной рукой смахивая пыль, а второй нашаривая на вороте свою волшебную иголку. Гнев и отчаяние слились в нём.

Крик Лахайо возвестил о том, что в небе началось неравное сражение: его дракона атаковали! Верный друг отвлекал на себя врагов, пока хозяин протирал глаза и искал оружие. Рука его шарила по вороту и не находила иголку. Он стряхнул с век землю и протёр глаза, тогда увидел, что его Лахайо атакуют два крылатых белых скакуна с всадниками меж огромных белых крыльев. Дивоярцы! Они наверняка увидели в свои экраны нечто необычное: человека на белом драконе! И тут же бросились в нападение. Это просто случайность.

Вскочив с земли, Румистэль свистнул к себе своего дракона, и тот ловко спланировал на вершину Наганатчимы, ускользнув от преследователей — тем доступ на площадку был закрыт. Люди по происхождению, они физически не могли вынести давящих энергий, испускаемых древним стражем Селембрис.

Усмехаясь про себя их беспомощности и ярости, с какой они кружили вокруг неприступной для них вершины, он вскочил на своего Лахайо и взлетел над плоской площадкой трёх сросшихся затылками голов и ушедших в землю великанов. Он не заметил как из его кармана вылетел маленький зелёный огонёк, упал на сложенные холмиком валуны и провалился внутрь.

Чуть поднявшись над Наганатчимой, всадник на драконе моментально испарился, оставив дивоярцев растерянно кружить в воздухе.

* * *

Он вынесся из прыжка прямо над вершиной эльфийского холма, высадился на неё и отпустил дракона.

— Лети, верный мой Лахайо, — ласково сказал он пернатому другу, — найди себе пристанище и живи. Не выдавай себя дивоярцам. Летай ночами, а лучше спрячься на краю земли.

Печальный крик дракона замер в небе, а Румистэль окутался бледным сиянием и испарился с места. Если и видели что дивоярцы в свои экраны, то ничего предпринять не успели.

И вот он снова на холме, но в том времени, когда оставил настоящее — спустя несколько часов, чтобы не пересечься с самим собой. Горя от нетерпения, Румистэль сунул руку в карман, ища кристалл — так ему хотелось поскорее закончить дело. Пальцы не нашли ничего. В растерянности он осматривал вершину, думая, что выронил осколок. Но ничего. Как быть? Как сможет он собрать Великий Кристалл без одного осколка, ведь это последний до трёхсоттысячного! Где он мог выронить его?!

Потерянно оглядываясь по сторонам, Лён машинально шарил по себе ладонями, не в силах поверить, что так бездарно потерял то, что добыл Румистэль. Он щупал свой воротник и не находил в нём иголки, и это его привело в состояние паники. И тут дошло до него, как именно он оказался без иголки! Когда Румистэль перенёсся в прошлое, он переоделся в своём дворце, оставив меч Джавайна в Рагноу!

— Раскройся, холм! — воскликнул он, посылая своё желание туда, вниз, где ждал его дворец.

Ничего не произошло — вершина не раскрылась.

Он скатился вниз по склону, забыв о том, что умеет пользоваться переносом. И снова попытался из тени огромных деревьев, которые сам тут насадил при помощи волшебной гребёнки, заставить холм открыть ему дорогу в подземную страну, где обитали сильвандирцы. Ему нужно вывести оттуда народ Пафа!

И ничего! Ничего не произошло! В отчаянии он начал обходить холм по окружности, продираясь сквозь чащобы, и взывая с новых мест: откройся, холм! Он помнил, что сказал Грифон: для хозяина вход везде. Но теперь все пути были перекрыты — локал не пускал его в себя. Что-то произошло, и народ Пафа застрял в его недрах. Вместе со сквабарами на Рауфнерене и двумя его дочерьми во дворце Рагноу. Вместе с мечом Джавайна, который мать Гедрикса, Сивион-лиль, подарит своему сыну, и которым тот обезглавит свою тётку Эйчвариану!

Сидя в густых зарослях подлеска, в разодранной одежде и с исцарапанным лицом, он напряжённо думал.

Вот откуда всё началось. Всё в комплекте: его меч остался во дворце, сквабары зарылись в камень на Рауфнерене, и Великий Кристалл почти собран — без одного кристалла? И тут до него дошло: он собран полностью, потому что на вершину Наганатчимы кристалл не занесло — он сам уронил его туда во время неожиданного нападения. И это недостающий кристалл! Он просто ошибся на один, когда считал их в хранилище!

Это был конец. Найдена ошибка и понятна стала причина искажения времени и пространства на Селембрис, но сделать-то ничего нельзя! Программа уже запущена! Вот там сейчас, в холме, время открыло свой обратный отсчёт, унося народ Пафа в прошлое — отсюда начался ход истории подземного мира. Их уносит всё дальше во времени, и однажды они встретятся с двумя скучающими в своем дворце эльфийскими принцессами. Народ Пафа размножится и займёт все земли, кроме гор Кентувиора. Много поколений потомков Алая сменят его на троне Сильвандира, пока однажды не появится король Килмар и не родится его дочь — прекрасная Гранитэль. К тому времени Гедрикс, сын его дочери, Сивион-лиль, уже будет служить своему господину — Алариху. Мать передала ему тот меч, что Румистэль забыл в своей опочивальне, и научила его чтению эльфийского письма. А далее произойдёт всё то, что видел Лён в том наваждении, что послал ему Лембистор.

Ничего не знающий о настоящем положении вещей Гедрикс разрушит Вечность, чтобы добыть один кристалл, а Эйчвариана выключит мир, чтобы побудить его искать выход наверх — в мир, который столько лет был закрыт для его дочерей. Она ждала возвращения отца, великого волшебника Румистэля, а он не пришёл. И девочки решились на дерзкий шаг, но одна из них погибла почти сразу, а вторая — спустя тринадцать лет. Он вышел из подземелья, ничего не знающий герой. И начал свой путь назад — в будущее, чтобы породить в итоге Лёна. И тогда история сомкнулась в круг.

Разомкнув свое оцепенение, он вспомнил о Гомонииле — тот так и не знает, что обнаружил Лён на Луне, и какой сценарий развития событий ждёт Селембрис.

В Дивояр он не мог вернуться, поэтому достал зеркальце и хотел вызвать Наташу. Но вдруг вспомнил: Джакаджи в этом времени больше нет! А это значит, что последний продукт превращений демона может находиться на Селембрис!

* * *

В пустынной местности, вдали от городов и всяких человеческих троп, среди громадных валунов, разбросанных по местности Орорума, горы-оракула, пробирался тощий лис с ободранным хвостом. Доковыляв до скалы, нависающей одним краем над землёй, он забился в щель под камнем, где получилось что-то вроде небольшой пещеры. Там почему-то стояла аккуратно накрытая чистым полотенцем корзинка. Тогда лис бросился на землю и перевернулся вокруг себя, и с ним произошла занятная перемена.

Плешивый человечек неказистой внешности и такого же строения поднялся с земли, потирая поясницу. Он уселся в укрытии и отогнул край полотенца, заглянул в корзинку. Внутри лежала свежая еда и бутылка с молоком. Тогда человечек расстелил на земле полотенце, вынул припасы и начал есть, запивая снедь молоком из горлышка бутылки. Он так увлекся этим занятием, что едва не подавился, когда прямо у камня возникла с легким хлопком тень, и чей-то голос произнёс:

— Приятного аппетита.

Человечек едва проглотил прожёванную пищу и в страхе уставился на гостя, но тут же успокоился и произнёс:

— Дело пытаешь, али от дела лытаешь?

— Пытаю, пытаю, — согласился гость, припав на одно колено, чтобы легче было проникнуть в низкое убежище, рукой при этом он деликатно взял человечка за тонкую шейку.

— Скажи, дружок, где ты прятался от меня всё это время?

— А я не от тебя скрывался, — невозмутимо заметил тот, — А от Брунгильды. Валькирия выследила меня и поймала в Ворнсейноре перед самым переселением. Я понял, что ещё немного, и она меня расколет. Потому и удрапал.

— А не потому, что знал, куда должен уйти с народом Паф?! — гневно спросил Лён.

— А куда он должен был уйти? — непонимающе возвёл на него блеклые глаза демон.

— В эльфийский холм!

— Туда? — словно осмысливая новость, произнёс Лембистор.

— А ты не знал?!

— Вот уж не знал, — покачал тот головой. — Нет, право, новость.

Лён смотрел ему в глаза, пытаясь понять: врёт тот или говорит правду. Что-то он не продумал такой вариант событий, привыкнув думать, что демон всегда ищет способ обмануть и подгадить ему.

— Ты был Лаваром Ксиндарой, — проговорил он, взвешивая слова, — А до этого Юги Джакаджей.

— Да, — кивнул тот.

Теперь Лёну стали понятны слова Ксиндары, когда он вспоминал о том, что сделал с ним Румистэль.

— Ты удрал от меня в прошлом, чтобы отправиться Дерн-Хорасад и выкрасть кристаллы?

— Да, — не отрицал своей вины Лембистор, — но только тут гораздо больше путаницы, чем ты можешь думать.

— Ага, — сосредоточенно обронил Лён, вспоминая о своих сомнениях по поводу последовательности событий в том, что было связано с Дерн-Хорасадом. Не вязалось что-то. Он отпустил горло бывшего врага.

— Дело в том, что за Красным Кристаллом я шел не с тобой, а с Лино Линарри, — сказал как убил его Лембистор.

Некоторое время Лён смотрел на него, и смысл этих слов не доходил да мозга.

— Да, именно так, — выставил на него тусклые глазёнки демон, и на вороте его рубашки повисли крошки — так забавно и обыденно!

— Дело в том, что весь путь свой я прошёл не с тобой, а с этим молодым итальянцем. Я побывал в его мире и видел его жизнь. И я проделал всё то, что было здесь, на Селембрис — устроил Сидмур, похитил Лиланду, устроил тебе путешествие в прошлое при помощи Перстня Гранитэли, прошёл пути Жребия, но не с тобой, мой друг, а с Лино. Он точная твоя копия, но в другом времени, и родился в другой стране. И Лиланда — Натали — прошла аналогично другой путь, а в результате мы все оказались на Селембрис, и были все события, которые ты помнишь. При мне они были с Лино Линарри. Было немного по-другому: но все ключевые моменты сохранились, и результат был тот же. Ты точно так же пошёл на поиски Наташи и точно так же с Пафом попали в Сидмур.

Да, он помнил из того, что вынес из памяти Лино: тот попал не в школу в дубе в Фифендры, а сразу угодил к Магирусу, а дальше то же: поиски Натины и все приключения с Пафом. Только Пафа звали не Паф, а Алай — его настоящим именем.

Лён чувствовал, что теряет разум и лишь одна надежда билась в его разбитом сознании: демон врёт! А память говорила: это правда, потому что он помнил Лино, этого непонятно откуда взявшегося двойника.

— Мой путь начался от встречи с тобой у дуба, где Лиланда украла книгу, — продолжал Лембистор. — Ты перенёс меня в будущее, и я узнал в твоей спутнице потерявшуюся Лиланду. Её искали мы с Гомониилом много лет в прошлом. Ты время от времени появлялся, а её и след простыл. Мы поняли, что происходит какая-то инверсия событий, тем более что ты проявлял поразительную неосведомленность, как будто забыл, зачем вообще мы все явились на Селембрис. И я, обнаружив вас двоих, повёл себя очень осторожно: наблюдал и пытался разобраться. Ты своей конспирацией сильно сбил меня.

— Так ты вовсе не был сыном кого-то из дивоярцев, и Фазиско не был твоим другом?

— Нет, я не был никому из дивоярцев сыном, я просто взял эту версию, чтобы сдружиться с Фазиско. Я чувствовал, что где-то в этом месте прячется Книга, и уже подбирался к ней. Но тут Лиланда опередила меня, и я решил не вмешиваться в это. А далее пошёл с тобой, наблюдая твои манёвры по сбору кристаллов — так я узнал, что Великий Кристалл разбит. Это было скверно, но главное другое: что явилось причиной инверсий времени и пространства, сжатия Селембрис и многих весьма противоречивых событий. Кое-что было результатом твоих блужданий по времени, но главное так и оставалось нераскрытым. От Гомониила я узнал что натворил сам в твоём прошлом: как, лишившись памяти, я начал этот идиотский поход против Селембрис и был побит тобой. Как устроил тебе экскурсию в прошлое и познакомил с Гедриксом, как сам подкинул тебе Перстень Гранитэли. Этот клубок противоречий следовало размотать, и я выслеживал тебя.

— И потому устроил мне этот Жребий?

— Это идея не моя, а Брунгильды — я вообще не ожидал такого поворота. В то время я только начал понимать, что мы с тобой связаны чем-то большим, чем вражда. В тебе начали просыпаться дары, и среди них владение временем.

Да, думал Лён, в точности, как с Гедриксом: тётка устроила ему нечеловеческое испытание, и это пробудило в нём наследие Румистэля. И демон устроил ему сражение с Судьбой, благодаря чему он открыл в себе Румистэля.

— Тогда я подумал в своём неведении, что дело может решить эльфийский кристалл. И начал охоту за ними, что меня в итоге и погубило. Начал я прямо от того холма, где ты меня оставил, и удрал в Дерн-Хорасад, в котором, как я понял, спрятаны кристаллы.

— Но это всё было не со мной, а с Лино! — вспомнил Лён.

— Да, да, — согласился демон, — это было не с тобой, а с этим двойником. Я пробрался в город, который построил тот, кто разбил Великий Кристалл, и, приняв вид самого Румистэля, как помнил его у дуба, где Лиланда украла книгу. Я вынес шар, погрузил на корабль и попытался с ним добраться до Гомониила, чтобы расколоть. Тут ты меня настиг и шарахнул по мне своим заклинанием. Я обратился в камень и стоял так невесть сколько лет. А потом явился некто Лён, симпатичный такой дивоярец, в котором я и признать не мог Румистэля, и вместе с ним я отправился в путешествие по области Дерн-Хорасада, которая к тому времени стала закрытой.

Нас пронесло сквозь время и вынесло к великому городу, который построил Гедрикс. Там я имел удовольствие наблюдать путь, который проделал мой двойник прежде того, как угодил в пекло Унгалинга, встретил там Румистэля, которого к тому времени боялся, как самого чёрта, спаялся с драконом-иноморфом, отчего порядком спятил, попал в лимб и вылез оттуда, окончательно потеряв рассудок и обзаведясь громадной злобой, потом прошёл сквозь несколько Переходников, всюду ища врага и сея смерть, ибо по натуре я демон из низших миров, потом меня вынесло опять в Селембрис, и я принялся клепать свой мир Сидмур, где ты и отправил меня обратно в лимб, где я лишился тела.

Но, поскольку лимб моя среда, я не лишился души, а наоборот — начал возвращаться в разум. Когда я вылез оттуда в виде бестелесого духа, всякие гормональные помутнения оставили меня, и я начал выслеживать тебя, полагая, что ты мой враг. Чем больше я делал тебе гадостей, тем больше понимал: что-то тут не так. Но мне позарез требовалось тело, и я начал искать случай. Тут до меня дошло, что твой друг Паф застрял в той истории, куда я так коварно заманил его, чтобы понять тебя: он остался в Красном Кристалле, в котором по идее должен бы находиться Аларих — ума не приложу, в чем тут дело!

Путём хитрых махинаций я вынудил тебя отправиться в поиск, но тут Брунгильда подгадила мне, придумав обратиться к Жребию. Пришлось и мне следовать тем путём. Не скажу, что было скучно. И в дороге я многое понял о тебе. В частности, это путешествие в зачарованную зону, в сказку про Еруслана Лазаревича и Радмилу — вот уж не думал я, что в ней примет участие Долбер! Ведь однажды мы с тобой уже прошли эту сказку — вот почему меня посетило отчётливое чувство дежавю. Только я думал, что это оттого, что мы с тобой вошли в эту историю дважды с разных времён. На самом деле трижды, если не четырежды! Два раза это было с тобой, и два раза с Лино! Тут я и понял, что время закольцевалось. И искал причину. Я понимал, что она лежит, скорее всего, в твоих действиях, и начал наблюдать за тобой более пристально, чему очень способствовали наши приключения с Лино в его школе. Когда же всё закончилось, и я получил это дрянное тельце, то устроил на радостях учителям хорошенький полёт в весну.

Я думал, что это очень остроумно, но вместо весеннего полёта угодил в такое странное место, где ждал меня один ангел по имени Гомониил. Это был древний сад эльфов, а источник, возле которого мы говорили — зеркало предсказаний. Ангел допросил меня и кое-что объяснил. А далее дал мне инструкции вести себя тихо, магией не пользоваться, на глаза дивоярцам не попадаться, а в случае встречи с тобой умненько и деликатно подталкивать тебя к моментам прошлого, чтобы ты попадал не куда-нибудь, а к точкам главных событий — так он думал отследить искажение событий.

Я устроился лекарем в тихий городок, и слишком поздно понял, что залез в самое пекло: к Пафу в королевство. Тут меня вычислила Брунгильда, взяла за глотку, как ты любишь это делать, и принялась вытрясывать из меня сведения. Я отболтался, чем мог, и сделал ноги. Не зная, где укрыться от всевидящих дивоярцев и от твоего гнева, я обратился к Гомониилу, а он передал меня Лиланде, которая умеет ходить из мира в мир. Назревало время, когда тут появится моя ранняя копия — Джакаджа, и мне надо было скрыться, чтобы он мог находиться с тобой. И она спрятала меня в одном из безлюдных миров, где бродят только динозавры. Приносила мне еду и, когда Джакаджа отбыл, чтобы украсть твой шар, она меня вернула. Вот здесь я жду, когда ты найдёшь меня и по своей дивоярской привычке возьмёшь меня за горло.

Лембистор окончил свои речи, доел пирог, стряхнул крошки с себя и уставился на Лёна честными глазками: мол, ещё вопросы есть?

— Я не понял, при чём тут Лино? — угрюмо признался тот. — Я думал, мой двойник Румистэль.

— А, в этом всё и дело, — отозвался демон. — Произошло сцепление версий. Лино — это предыдущее твое рождение в земном мире, где вы начинаете свой с Лиландой путь. Не из прошлого, а из будущего. Это, как думает Гомониил, означает, что колесо воплощение начало крутиться давно. Но что есть причина перезагрузки — он так и не знает. И я не знаю. До Лино был кто-то другой, а до него тоже кто-то был. Всё дальше и дальше во времени назад — до того момента, пока не произошла инверсия. Ты не удивился, услышав о Лино, значит, ты его как бы уже знаешь. Это означает по версии Гомониила — он у нас мозг! — что началось взаимопроникновение версий. Это очень скверно, потому что дальше начнётся такая путаница, что ещё сложнее будет разобраться. Так вот, мой друг, начав со встречи именно с Лино, с того памятного дуба, где Лиланда украла книгу, я был Лаваром Ксиндарой, а не Джакаджей. Когда же я так бездарно своровал шар с кристаллами, а ты впаял меня в породу, я вышел из него через много лет и встретился уже с тобой, с Лёном, мальчиком из земного мира, последним воплощением двойника Румистэля, вот почему я и назвался Ксиндарой — я им и был! Витки истории начали переплетаться, и я перепутался с Джакаджей. Меня перебросило во времени с самим собой — я поменялся со своей собственной версией. Голова пока не лопнула?

— Сейчас лопнет!

— Ага. И всё это я должен был носить в мозгу и ничего не перепутать! Если этот виток опять завершится прежде, чем мы узнаем причину инверсий, в следующий раз у тебя прибавится ещё один двойник из прошлого, и всё ещё больше запутается.

— И чем закончилось всё это? В смысле: что будет дальше? Ведь ты уже прожил это!

Демон глянул на него и покачал головкой.

— Всякий раз, когда ты уходишь в прошлое, ты изменяешь его, и реальные последствия становятся нереализованными вариантами. Я не могу сказать, каков исход этого витка. Я даже не знаю настоящую причину всех этих множественных инверсий.

— Я знаю причину, — глухо сказал Лён.

Демон так и подпрыгнул.

— Ты разобрался? — с надеждой спросил он.

— Да, но слишком поздно — процесс запущен. Нас снова крутанет.

Выслушав долгий рассказ Лёна, Лембистор помолчал, потом почесал плешивую башку и сказал:

— Нам надо всем встретиться и решить, как сохранить эти данные для будущего оборота.

— Ты думаешь, нельзя исправить мою ошибку? — с отчаянием спросил Лён.

— Боюсь, что нет, — честно ответил демон, — не знаю, сколько времени у нас до перезагрузки. Но Гомониил сказал как-то, что и ошибка может совершить ошибку. Искажения могут в сумме либо усилить последствия, либо нивелировать их. Это просто вероятности, и перебор возможных исходов должен в конце концов бросить кости Судьбы в удачном порядке.

ГЛАВА 26

— Магирус, я хочу посвятить тебя во все тонкости предстоящего дела. Мне нужен умный и преданный помощник, и ты единственный, кому я могу доверять.

Так сказала Брунгильда, когда очередное совещание в Совете закончилось. Старики-архимаги, обдумав после предыдущего собрания слова нового Главы Совета и всего Дивояра, то есть теперь главного лица на всём Содружестве, снова явились за разъяснениями. Тогда валькирия выложила им слишком много ошеломляющей информации, теперь же они хотели знать её конкретные планы по защите Селембрис от космической агрессии.

По её словам выходило, что пока время есть, потому что их защищает поле. Но то, что можно включить, можно же и выключить — не зря Брунгильда говорила о шпионах. И вот она ошеломила архимагов новым известием: благодаря книге она может привести в действие боевую технику Дивояра, а это вам не мечами махать. Тут все преклонились перед её военным гением и только просили назвать сроки демонстрации. Они верили ей. Потому что альтернативы не было: лишь они двое могут читать "Гениус Алама". Лишь Магирус и Брунгильда освоими язык этой книги и узнали её тайны.

На самом деле это было не совсем так. Магирус, хоть и изучил русский язык, пока Дивояр отсутствовал, но саму книгу не читал. И вот теперь Брунгильда намеревалась открыть ему то, что сама успела понять. Один ум хорошо, а два всё же лучше. Ей был нужен толковый и преданный помощник.

— Мы должны сами во всем разобраться, — продолжала она развивать свои планы, — и обучить необходимым навыкам нашу молодёжь — это твои ученики, боевые маги из жаворонарцев, передовой отряд. Мы должны освоить боевую технику Дивояра, те лёгкие разведывательные катера, которые скрыты в колоннах коридора, и те боевые машины, которые прячутся в наружных конрфорсах. Мы создадим передовой отряд, а потом я снова подниму вопрос переизбрания — на этот раз всего оставшегося состава Совета, потому что старики мыслят слишком архаично, они уже сейчас дрейфят. Мы должны научиться защищать свое право и свою свободу, а не следовать замшелым догмам обленившихся на сытной должности архимагов. Как только старики сообразят, что их владычеству пришёл конец, они быстро объединятся и попытаются вернуть прежнюю власть. Но этого не произойдёт, если мы зримо и весомо продемонстрируем наши новые достижения — скрытую силу Дивояра. Читай, Гонда, и вникай всеми силами души и тела. Но сначала прочти последнюю главу первой части — в ней объяснение всего.

Так говорила она, и всё в её словах выглядело очень убедительно. Действительно, новое время и новые задачи, а старый Совет состоит из магов, привыкших жить прежними навыками. Неофициальный лидер жаворонарцев, доблестный Пантегри, после того как валькирия так умно отстояла его перед Советом и спасла от расправы за кражу книги, стал самым верным её адептом и горел желанием послужить Дивояру, а вместе с ним и все его друзья.

Сильная команда сплотилась вокруг Брунгильды. Обладая острым политическим чутьем, она точно выбрала момент, когда нанести удар и перевернуть ситуацию. Она сумела даже Вольта привлечь на свою сторону — после того-то как при всём Совете разгромила его! Громур был всё же преданным дивоярцем и отбросил все обиды, потому что валькирия сумела очень тактично представить дело в глазах всех небесных магов. Как будто совмещение двух должностей было делом временным, и Вольт совершил чуть не подвиг, взвалив на себя сразу две ноши. Теперь же все вернулось в норму, и он занимает почётнейшую должность Ректора Университета. Гордость Громура не пострадала, и он был благодарен за это валькирии.

Книга больше не хранилась в зале Совета — слишком явно показал случай, что это место больше не секрет. Никто, кроме самой Брунгильды, не знал нового хранилища бесценной "Гениус Алама", и сейчас валькирия посвящала Магируса в эту тайну. Новым местом хранения она избрала тайное убежище в горах, где обитали в тщательно скрытом помещении стражи Границы Миров. Пустынное место на краю мира. Там, где работала бесперебойно многие века та самая машина, которая вырабатывала для Планеты Эльфов особое поле, которое делало невозможным работу электрических приборов.

Сейчас оба главных архимага Дивояра — Глава и Первый заместитель — находились в этом тайном убежище, в нижних этажах, где едва слышно гудел могучий генератор поля. Издревле тут сохранились разветвлённые ходы и полные древнего, неведомого назначения, оборудования. Входы на нижние этажи были прежде замурованы, и лишь в отсутствие Дивора, во время его плавания по мирам Содружества, своенравная и бесстрашная Брунгильда раскопала их и нашла множество артефактов, значение которых было ей неизвестно. Всё это она думала открыть в "Гениус Алама", которую так удачно они с Магирусом нашли в земном мире.

И сейчас, сидя в оборудованном для этого углу, в одном из помещений подземелья, при свете плавающего огня Гонда приступил к чтению тайной и легендарной книги Дивояра.

В толстой сшивке из плотных листов драконьей кожи, выделанной с удивительным искусством, выделялсь четыре раздела, озаглавленных четырьмя именами. Первый носил название, написанное непонятными знаками квадратного письма, исполненными так необычно: каждая буква как будто переливалась из цвета в цвет, вместе с тем меняя и очертания. Второй раздел был озаглавлен знаками, горящими огнём. Третий похож на первый, а знаки последнего заголовка напоминали извивающихся чёрных змей. Так же соответственно разделялись по виду и страницы: первая и третья четверть — светлые, вторая — красная, последняя — черные страницы, которые в Дивояре издавна называли "Олэ Инфернас". То есть чёрная демонская магия. Оглавление всей книги располагалось на четырёх страницах, и первая была написана на русском языке, который Гонда и Брунгильда изучили за годы, что следили за мальчиком по имени Лёня Косицын. Этот странный ребёнок был тот, на кого указал Гомонил, проживающий в виде обыкновенного лесного филина на дубе Брунгильды. Тогда-то, стараясь уяснить обстановку, в которой жил этот будущий сильный волшебник, они и взялись за изучение его мира, устройства, родного языка. Как оказалось, всё не зря.

Гонда пробежал взглядом перечень глав, написанный чётким крупным почерком. Содержание делилось на главы, описывающие получение тех или иных магических вещей, далее шли инструкции по пользованию приборами, хранящимися в Дивояре. Среди них указывалось овальное зеркало, что много лет хранилось в замке Гонды — Зоряне. Упоминались преобразователи пространства, которые в далекие времена спасли Селембрис от нашествия чудовищ. Здесь было описано как надо пользоваться летательными машинами, о которых дивоярцы даже не подозревали, настолько естественно те были встроены в основные структуры небесного города. Так столбы внетри здания Совета оказались легкими разведывательными катерами. А контрфорсы наружной стены — тяжёлыми боевыми машинами. Было и многое другое, как описание работы обзорных окон. Большей частью Гонда ничего не понял, потому что язык описания был сугубо технический. Но не это его заинтересовало, а последняя глава этого раздела, где было написано тоже по-русски: "Истекший вариант Селембрис, или ошибка Румистэля".

"В последние моменты рушащегося мира, вместе с гибелью Джавайна, мы уходим в прошлое, к самому тому моменту, откуда начали свой путь — к исходной точке, откуда началась перезагрузка. Вся история Селембрис готовится к очередному обнулению. И нам предстоит начать новый виток реальности — кто знает, может быть, на этот раз нам повезёт.

Когда-то эльфы оставили мир Селембрис за ненадобностью, ибо вся наша цивилизация их перешла на иной уровень существования и присоединилась к Великому Кольцу, объединяющему множество галактик. Духократические высоты, в которых обитают самые древние расы Вселенной, пока недоступны нам, но мы идёт по пути, который однажды приведёт нас к Высшим. Поэтому сейчас мы выполняем надзор за младшими мирами, которые ещё только начали свой путь, и помогаем им оставить первобытную дикость и приобщиться к мирному разуму Вселенной.

Одним из таких миров является планета Селембрис, прозванная населившими её новыми племенами Планетой Эльфов. Нам стало известно, что в состоянии планеты начались странные изменения: сферическое её тело стало вырождаться в плоскую поверхность, обратной стороной которой она сомкнулась с областью отрицательного пространства, то есть нижними мирами. Помимо этого начало искажаться и пространство, окружающее её, втягивая в область изменений и связанные порталами миры. На изучение явления была послана группа из четырёх исследователей. Возглавил группу один из представителей духократических миров, называемых Ангелами — Гомонил, для чего он принял форму материальности. Второй — беглый демон из низших измерений, который был необходим по причине знания физической основы лимба. Это Лембистор. Оставшиеся двое — представители расы эльфов из разных подвидов: Румистэль и Лиланда. Задача этих четверых: выяснить причины искажений и по возможности исправить.

Мы не ожидали, что задача окажется такой сложной, с таким множеством побочных эффектов. Но самое скверное то, что мы сами оказались пленниками ситуации. И мы уже не можем вырваться с тем, чтобы вызвать помощь. Вот поэтому сейчас, собравшись вчетвером в самом конце пути, мы снова, в который уже раз, пишем сами себе послания, надеясь, что они дойдут до нас самих вовремя. Мы делали это много раз, и всегда происходит одно и то же: наша Книга волей обстоятельств ускользает от нас в то время, пока мы снова ищем причину замыкания времени, в которую попала земля Селембрис, и мы с ней вместе. Мы снова и снова проходим путь, который ведёт к единственному результату: разрушению Планеты Эльфов с сопутствующими мирами. Потом начинается очередное обнуление времени, и мы возвращаемся к началу, откуда вошли в эту историю.

Развитие событий всякий раз происходит по новой схеме, как будто запущена машина слепого выбора Судьбы, но в общих чертах мы наблюдаем одно и то же: узловые моменты сохраняются. Именно в них и заключается искомая ошибка. И мы всякий раз пытаемся донести её до самих себя. Когда мы обнаруживаем причину искажений, уже бывает слишком поздно, и у нас нет ни сил, ни возможности исправить гибельную ситуацию.

Мы пишем эти главы на языке будущего воплощения одного из нас, поскольку именно его судьба есть та ось, на которой вращается колесо истории Селембрис. Румистэль стал жертвой собственных даров. На миг перед гибелью мира нам открывается завеса будущего, и мы видим, откуда начнёт свой новый оборот История. Мы видим планету, страну и облик нового воплощения Румистэля. Поэтому мы пишем заново нашу книгу, в надежде, что он сумеет получить её в руки прежде, чем совершит ошибку. Много раз он оказывался в непосредственной близости к книге, но обстоятельства опять лишали его возможности понять себя.

Последний раз Румистэль родился на Земле — так поступила с ним та сила, скручивающая время, которую мы назвали Судьбой. До этого он рождался много раз в мирах Содружества — круга планет, по которым плывёт Дивояр, который мы называем Джавайном. Он родился в 1930 году в городе Палермо, в Италии. Лиланду искажение времени занесло в Ирландию, в те же годы. Лембистор воплотился на Селембрис примерно через сто лет после замыкания области Дерн-Хорасада — никаких иных дат мы привести не можем, потому что жители Планеты Эльфов даже не подозревают, что нормальное летоисчисление на их планете стало невозможно по причине разрыва измерений. И только Гомонил всегда возвращался к началу, поэтому он и стал координатором событий.

Родившись в Палермо под именем Лино Линарри, Румистэль снова перенёсся на Селембрис, где попал в обучение к некоему волшебнику, который принадлежал к небесному братству магов — так называли себя обитатели Дивояра, о чем надо сказать подробнее.

В те далёкие времена, когда Селембрис оставили её создатели эльфы, на опустевшую планету стали проникать люди из параллельной ей Земли. Это были обладатели магических свойств, которым был доступен переход. Со временем эта немногочисленная группа разрослась и освоила прекрасную страну. Потомки же их большей частью оказывались лишёнными магических свойств, как часто это бывает в среде волшебников. Таким образом происходило неизбежное разделение на магов и немагов. Спустя много времени в одно из посещений Селембрис эльфы открыли младшим братьям оставленный в горах древний корабль — Джавайн. Они сделали это для того, чтобы ускорить развитие магов, потому что эльфы и люди родственны. В подарок быстро растущей расе людей были даны благодатные планеты, созданные эльфами для себя и оставленные по причине перехода на иной уровень существования. Это так называемые миры Содружества, подобно Великому Кольцу нашей новой объединённой цивилизации.

Лино Линарри присоединился к дивоярцам, поскольку дарования его были несомненны. Ничего о своем настоящем прошлом он не помнит с момента нового воплощения, точно так же, как Лиланда, его жена. Но ей открылось её настоящее естество гораздо раньше, и тому есть причина. В каждом новом воплощении они оказываются разделены и ничего не знают о подлинных своих отношениях.

Другом Лино на Селембрис становится юный принц Алай Сильванджи, с которым вместе они воспитывались в школе у Магируса Гонды до прихода Дивояра. По прибытии небесного города оба неразлучных друга стали дивоярцами. И вот в результате некоторых событий, детали которых следует опустить, ибо они за некоторыми вариантами обычно одни и те же, Алай Сильванджи попадает вместе с группой народа из своего королевства в подземный мир, который мы называем локалом времени, или просто Рагноу. Вход в этот мир находится под холмом на границе королевства Сильвандир.

Служа у дивоярцев, Лино исполняет тайную миссию: сбор разлетевшихся некогда по множеству миров осколков Великого Кристалла, который должен храниться в локале, и который нужен нашей группе. Физически Лино есть потомок некоего древнего героя, разбившего этот кристалл, фактически он есть временное воплощение Румистэля. Собирая осколки, герой то и дело углубляется в прошлое — сначала неосознанно, потом целенаправленно, ибо владение временем есть основной его талант. И там в силу потери цельности своей личности он встречается со своей прежней женой — Нияналью.

Две дочери, рождённые от этой связи, отправляются в пустующий Рагноу, чтобы там пережить опасный период Судьбы. Так думала Нияналь, но ошиблась, потому что своими действиями во спасение детей она привела в действие поток ошибок. Вот этот момент всё время был скрыт от координатора Гомонила — до самого конца, когда исправить уже было ничего нельзя. И так происходило много раз — одно и то же: Румистэль стал истоком длинной цепи своих потомков, чтобы родиться в будущем от последнего из них. Этим замкнулась цепь рождений, постоянно заставляющая его приходить в мир в смертном человеческом теле. Он расщепился на две личности — Румистэля и Лино. И так оно повторяется уже много-много раз: с каждым рождением его забрасывает всё далее вперёд по шкале времени, а вместе с этим расширяется область искажений. Мы полагаем, ранее это была только Селембрис, теперь в искажение вовлечена Земля и прочие планеты Содружества.

Но этого мало. В последнем витке искажения приняли новую, всё более разрушительную форму. И мы полагаем, что последствия будут ужаснее, чем было до того.

В конце круга, перед самой перезагрузкой, Румистэль открыл такой факт: произошло сцепление соседних воплощений. В некий момент событий он пересёкся с будущим своим образом и увидел черты будущего. На некоторое время их поменяло с тем, кто родится в следующем повороте колеса Судьбы: с неким Леонидом Косицыным, который родится на Земле в 1990 году, который для нас пока не наступил. По времени Земли у нас сейчас 1955 год. Это новое воплощение Румистэля придёт в городе Нижний Новгород в стране Россия. Вот почему мы пишем нашу книгу на языке той страны в надежде, что каким-то образом она попадёт к нам до того, как ходом событий мы сами откроем подлинную причину искажений времени-пространства.

Сцепление колец времени коснулось так же и Лембистора: он испытал инверсию самого себя, что ещё более запутало картину искажений. По нашим рассуждениям, логика повторений должна скрестить обоих с их будущими версиями. Если же этого не произойдёт в следующем круге, это означает лишь одно: следующая перезагрузка событий не произойдёт, вместо неё будет иметь место обнуление всей области искажений. То есть история Селембрис и всех прилегающих областей перейдёт в область нереализованных событий, чему подтверждение быстро наступающего лимба.

Мы обращаемся сами к себе в надежде, что получим эти записи ранее, чем захлопнется локал, и история народа Сильвандира начнёт свое движение вспять по времени, ибо локал есть не что иное, как машина времени, которой пользовались эльфы прежде. Там же мы расположили запас энерго— контантов, называемых Великий Кристалл, или Живой Кристалл, или просто Вечность. Его и разбил по незнанию Гедрикс, внук Румистэля, сын одной из его дочерей — это был финал полуторатысячелетней истории народа Алая Сильванджи, который оказался заперт в локале по непонятным нам причинам. Поэтому сам Алай есть одна из основных точек стабильности событий. Мы насчитали несколько таких точек, которые повторяются в той или иной форме в любом колесе времени.

Это: возвращение Румистэля к Ниянали, рождение им дочерей и отправка их в подземный мир локала.

Это: встреча Румистэля в области Дерн-Хорасада с Лембистором.

Это: похищение Лиландой Книги в одно из путешествий в ранний период.

Это: переход сильвандирцев вместе с Алаем в локал.

По нашим соображениям нарушить зацикленность времени можно только путем изменения одного из этих пяти пунктов стабильности.

Утеря Румистэлем памяти связана с нарушением целостности личности: он расщепился надвое. То же самое постигло Лиланду и Лембистора — их разметало во времени. Только Гомониил сохранил личность в пределах одного витка времени.

В настоящее наше, которое скоро станет нереальным, мы имеем следующее: Лино Линарри убит при попытке забрать Книгу из Джавайна. Его убила Брунгильда, Глава Совета. Мы сидим втроем в укромном месте и пишем послание самим себе, записывая сюда всё, что помним, в том числе заклинания, инструкции по пользованию Дивояром и приборами — всё, что помним на этот момент. Может, в следующем витке нам повезёт, и мы получим эту книгу прежде, чем события перейдут точку невозврата. Потому что, как говорит Гомониил, ошибка тоже может ошибаться. Надо остановить Румистэля в какой-то точке его пути. Но для этого мы должны знать, что же именно случилось.

Сейчас же Планета Эльфов подверглась нападению извне. Занятые поисками причины искажений, мы слишком поздно узнали о присутствии на Луне враждебных сил из тёмных миров, не входящих в Великое Кольцо цивилизаций. Мы думаем, что они находятся тут давно и уже много веков наблюдают за жизнью Селембрис. Полагаем, что они сюда явились с решением добыть спрятанный тут запас энергоконтактов, именуемых осколками или эльфийскими кристаллами. Возможно, до сих пор нападение сдерживалось блокирующим полем. Но очередное смятие пространства вывело из строя генератор поля, и Селембрис лишилась своей защиты. После этого корабли объединившихся рас агрессоров двинули в наступление.

Они не знают где искать пакет энергоконтактов и громят всё подряд. Первый их удар обрушился на Дивояр, в котором, очевидно, думали найти кристаллы. Румистэль затем и рискнул собой, отправившись в небесный город, чтобы привести в действие его машины. Ему требовалась Книга, в которой записаны инструкции по пользованию штурмовыми судами. Но его приняли за лазутчика и шпиона. Мы видели в компакте связи его смерть — у него не было при себе меча его меча, и он не смог окружить себя полем индивидуальной защиты.

Румистэль не успел поднять поле над Джавайном, и корабль был уничтожен. Он упал на Селембрис, и это падение пробило землю насквозь — сейчас в центре её огромная расширяющаяся дыра, в которой вскипает лимб. Нет ни одного кристалла, которым мы могли бы воспользоваться, и он перенёс бы нас сквозь отрицательное пространство — скоро мы тоже сгинем в лимбе. Одно лишь утешает: вместе с нами лимб поглотит и агрессоров, они ещё не знают, что вместе с нами и всей Селембрис вращаются в колесе времени, и смерть Селембрис повторялась уже много раз. Скоро лимб захлопнет свою пасть, и случится новая инверсия времени — перезагрузка. И мы вернёмся туда, откуда начинали: к новому воплощению.

Мы вложили в эту книгу нашу память и наши магические данные. Сейчас же её спрячем в обломок дивоярского жилища Румистэля, в его тайную комнату, которая перенесёт наше послание в прошлое. Портал испорчен, и мы не знаем, как он сработает, и куда вынесет нашу Книгу. Но мы будем надеяться, что нам повезёт в будущем. Может быть, Лиланда в следующий раз отыщет её в более подходящий момент и спрячет не так надёжно. А, может, Лембистор сумеет добыть кристалл до того, как станет драконом-иноморфом. Может быть, Гомониил сумеет разобраться в этой запутанной истории прежде, чем захлопнется локал. А, может, Румистэль избегнет гибели. Но сейчас, среди утекающего в небытие последнего витка мы знаем лишь одно: локал времени неуязвим. И он уносит сейчас народ Алая в прошлое, чтобы выпустить однажды Говорящего-К-Стихиям, и тот начнёт свой путь к самому себе — через цепь своих потомков. Он построит свой великий город и поставит его охраной Красному Кристаллу, в котором будет заключён его погибший друг Аларих, и будет собирать кристаллы по всем мирам, куда их разнесло. Он оставит послание своим потомкам, и будет неумолимо приближаться к своему последнему воплощению на границе времени — в каком-то из миров. И всё начнётся снова — один виток нам ещё гарантирован, мы видели его. Мы уходим и примем наш конец мужественно".

Оторвавшись от чтения, Магирус долго сидел неподвижно, глядя перед собой и ничего не видя — настолько он ушёл в свои мысли. Его оцепенение прервала Брунгильда.

— Ты прочитал?

— Да, прочитал, — кивнул Гонда.

— Теперь ты знаешь, что мы можем привести в действие боевые машины эльфов. Здесь есть описание того, как можно поднять над Дивояром защитное поле, и тогда пришельцы не собьют его.

— Я видел картины гибели Селембрис, — проронил Магирус.

— Это потому, что мы ничего не предприняли в прошлый раз, а сейчас мы атакуем пришельцев прямо на их базе на Луне! Я уже пробовала вывести штурмовик, и у меня всё получилось! Управление простое!

— Это не исчерпывает все проблемы. Я так понял, что каким-то образом должна случиться перезагрузка, и всё опять пойдёт сначала, только в несколько ином варианте. В итоге мы придём к тому же.

— На этот раз Дивояр не будет разгромлен, — ответила валькирия. — Не зря Гомониил сказал, что ошибка тоже может ошибаться: на этот раз мы получили книгу, а вместе с ней технику эльфов.

— Откуда ты знаешь, что мы в прежние разы не читали такую же книгу? Что уже не шли этим путём?

— События меняются, — возразила Брунгильда. — возьми хотя бы то, что в этот раз я не убила Румистэля. Вместо него Лиланда подослала Пантегри. Если бы не это нападение пришельцев, мы дотянули бы до того момента, когда родился бы новый аватар нашего героя, и я, уже зная результат, не допустила бы его пришествия в Селембрис. Путь сюда ему был бы закрыт. А этим самым прервался бы порочный ход событий. И следующей перезагрузки бы не состоялось. Сам Гомониил сказал о том: эта версия последняя.

— Да... — согласился Гонда, — есть ли у нас в такой ситуации иной выход?

— Вот именно, — победно заключила валькирия. — Ты только что прочитал эту книгу, а я над ней уже четыре года раздумываю. Поверь, Магирус, я взвесила все варианты.

Запечатав помещение самым сильным заклинанием, оба архимага отправились в Дивояр, чтобы осваивать технику полёта на эльфийской боевой машине. Им предстояло передать это умение молодым магам-охотникам, воспитанникам Гонды — жаворонарцам Пантегри, Дияну и Очероте. Этой пятерке предстоит совершить налёт на базы пришельцев на Луне прежде того как произойдёт вторжение. Имея Книгу и весь удивительный комплект техники эльфов, они смогут защитить Дивояр и Селембрис, ибо разве не за этим в далёком прошлом эльфы подарили им этот корабль? Теперь же некогда ждать, когда древний герой очнётся и соберёт себя среди рассеянных во времени и пространстве своих аватаров. Они обойдутся и без эльфов.

ГЛАВА 26

— Мы должны поставить дивоярцев в известность, — сказал Румистэль, когда они собрались снова все вчетвером, включая Гомониила.

Он уже рассказал про свое открытие: присутствие враждебных сил на обратной стороне Луны и готовящемся вторжении на Селембрис. Сейчас они обсуждали дальнейшие планы.

Хорошо, что перед уходом Гомониил успел выключить предательское зеркало, через которое дивоярцы могли отследить каждого из них. Но появляться на открытом месте днём они избегали, потому что всевидящие экраны Дивояра по-прежнему нацелены на их обнаружение.

— Ты полагаешь, они уже сейчас всего не знают? — спросил Лембистор, ковыряясь вилкой в тарелке. — У них ведь наша книга, и мы со всеми нашими тайнами у них, как на ладони.

Сидели они в трактире за столом в углу за отдельным столом.

— А мы разве знаем, что именно писали в прошлый раз сами себе? — возразила Лиланда. — Может, в прошлый раз пришельцев не было?

— Не это главное, — прервал эти дебаты Гомониил. — Сейчас мы знаем, что является причиной закольцованного времени. И, пока не произошла перезагрузка, у нас есть возможность разрушить ход событий. Вопрос в одном: как именно?

— Мне кажется, я должен подняться в Дивояр и включить защиту, — хмуро ответил Румистэль.

— Не делай этого, — покачала головой Лиланда, — тебя убъют. Я уже видела такой вариант — мне было видение.

— Это не видение, — заметил ангел, — это пересечение с предыдущим витком. Каждый из вас в какой-то момент испытал слияние со своей предыдущей версией.

Румистэль подумал, что сам он уже много раз испытывал такие пересечения с самим собой — это и видения Бесконечной Дороги, и пророческие озарения, и встреча с самим собой в зоне наваждения. Всё это в разной форме означало прорыв из предыдущего воплощения. Одно видение лишь осталось неразгаданным — может, оно принадлежит следующему воплощению? Он помнит своё изумление, когда во сне попал он на Бесконечную Дорогу — это в самый первый раз — и увидел жуткую картину: он разбивает своим мечом Великий Кристалл! Но сейчас доступ в локал закрыт, и меча у него тоже нет. Что же это: предыдущий или следующий вариант?

Они сидели и обсуждали: как им следует поступить, чтобы разорвать круг событий — в какой точке вмешаться, чтобы предотвратить новое воплощение Румистэля, ибо где-то в мирах сейчас ходят потомки Гедрикса, точнее — самого Румистэля, — и от кого-то из них произойдёт следующий вариант Говорящего-К-Стихиям.

Вернуться в прошлое и остановить Нияналь от ошибочного решения упрятать дочерей в локал? Но не факт, что в последующем за тем варианте новый Лён не предпримет нового путешествия назад и всё не повторится в другой последовательности.

Если бы можно было не приводить Алая Сильванджи с его народом в подземное пространство — вот отсюда началась беда. Но Румистэль не может войти туда, где он сам уже есть. Единственный случай, когда это было возможно — это когда он наблюдал самого себя в виде деревянной куклы, Щелкунчика. Только так. Но между его исчезновениями в прошлое и возвращениями практически не было зазоров — ему не вклиниться в то время.

Вернуться во время Гедрикса, когда тот вышел из локала и попытаться что-то предпринять оттуда — невозможно, не получается! Время не пускает Румистэля в тот период.

Он не может вернуться в земное прошлое Лёна и объяснить ему, что не надо искать встречи с истоком — именно это желание перенесло его к Ниянали!

Время шло, а они никак не могли найти выход. Решение должно быть радикальным — без вариантов. Сам Румистэль пребывал в глубокой подавленности: любое решение вело к тому, что девочки его и Ниянали — Сивион-лиль и Вивиан-лиль — никогда не появятся на свет, ибо речь шла о надёжном удалении из следующей реальности Гедрикса. Какой-то компонент этой плотно завязанной игры Судьбы следовало исключить. Не будет Гедрикса, не родятся все его потомки, и в итоге не будет следующего аватара Румистэля.

Он давно заметил сидящего поодаль за столом молодого человека приметной наружности: судя по внешности это был жаворонарец, но что-то не помнит Румистэль таких в Дивояре, а жаворонарцы там все наперечёт. Занятно то, что молодой человек также поглядывал исподтишка на Румистэля, как будто знал его.

Красивое лицо с явными признаками высокой породы, какой отличались обитатели того мира — белые волосы с чуть приметной желтинкой, тонкий нос с горбинкой, пронзительные глаза. Да, несомненно, это жаворонарец, но одет не в дивоярском обычае. Отбился от стаи разве? Откуда он вообще тут взялся, если все молодые парни с той планеты появились тут с последним прибытием Дивояра?

— Пойду, подышу, — бросил Лён своей компании и вышел на улицу, где уже царила темень. Он не сомневался, что этот парень последует за ним.

Оставшиеся трое проводили его взглядами.

— Придётся сделать это, — тихо проговорил Лембистор.

— Нет, должен быть другой выход! — нервно дернулась Лиланда.

— Единственная и гарантированно надёжная точка — там, — покачал головой Гомониил.

— Я не могу! — девушка закрыла лицо руками, и по её щекам из-под ладоней потекли слёзы.

— Не плачь, ты разрушишь его решимость, — тронул её за плечо Лембистор.

— Он уже сам знает, что нужно сделать это, — поддержал его Гомониил.

Из-под ладоней послышался тихий, горький плач.

— Мы будем помнить его, — сказали демон и ангел.

Выйдя на свежий воздух, Лён вздохнул всей грудью. Он знал, то тот белоголовый появится. Что-то смутно припоминал он сам, как будто среди множества событий упустил важный момент.

Когда на улицу выскользнула стройная фигура и на секунду застыла, привыкая к темноте и отыскивая притаившегося дивоярца, тот позвал тихо от угла:

— Я здесь!

Жаворонарец подошёл, уже нисколько не таясь.

— Ты меня помнишь, Румистэль? — спросил он.

Тот слегка поколебался, потом неуверенно сказал:

— Кречет?

Как поверить своим глазам? Столько лет прошло, сколько дивоярцы не живут, а садовник Ниянали всё так же юн!

— Тебе, наверно, стоит кое-что узнать, — поблёскивая в темноте глазами, не слишком дружелюбно произнёс жаворонарец. — Кое-что такое, чего тебе никто не расскажет, кроме меня. Мне тебя не жалко, но ради памяти о ней...

Его голос прервался, как будто горло Кречета сдавило подступившими слезами.

— Я выполнил всё, что она велела, хотя не понимаю, откуда она могла знать, что именно так всё произойдёт. Ты помнишь как однажды ты побывал а земле наваждения и в поисках Еруслана тебя занесло в горы? Ты разговаривал там со Старым Финном, и тот рассказал тебе трагическую историю своей любви, а потом подарил тебе флакончик с эликсиром?

Да, Лён это помнил, но не мог понять связи.

— Это был я, — просто сказал Кречет.

— Н-не понимаю, — растерянно проронил дивоярец.

— Догадываюсь, — кивнул жаворонарец, — Не ломай голову, это был её приказ. Я добровольно отдал себя ей в услужение, ради обучения премудрости, я покинул ради этого Дивояр, и было это очень давно. Но настоящей причиной было то, что я её любил. А она любила лишь тебя. И вот, когда ваши дочери оказались в ловушке, а ты просто покинул Нияналь, чтобы продолжать свои дела, она решила сама искать кристалл, для чего и отправилась в Дерн-Хорасад. А мне она сказала: пойди в то место, что я укажу тебе, и проживёшь там остаток жизни. Ты состаришься, но в один прекрасный день ты встретишь в горах Румистэля — он придёт к тебе в твою пещеру, где ты будешь отшельником. И ты расскажешь ему печальную историю твоей любви, чтобы вручить ему под этот рассказ флакончик с зельем. И объяснишь ему, как именно надо использовать его. Так вот, Говорящий, я сделал всё, кроме последнего: я не объяснил тебе, зачем она послала тебе тот флакончик. Я был к тому времени глубоким стариком, но та болезнь, что называется любовью, сожгла всё мое сердце. Я ненавидел тебя, Румистэль. Я и сейчас проклинаю тебя, ибо ты был причиной смерти Ниянали.

Он не нашёлся что сказать, и только ждал дальнейших слов. Всё это было уже много раз, и тяжкий груз вины испепелил душу Румистэля. Ему нужны те последние слова, которые подтолкнут его к решению, которое он уже принял. А ничего не подозревающий Кречет продолжал:

— Я не знаю тех путей, которыми она шла в поисках кристалла, но, очевидно, так и не нашла его. Ты все собрал их, Румистэль. все до единого, не оставив ей ни одного шанса спасти детей! Ты служил какой-то своей задаче, которой отдал всё время и все силы, а про неё забыл, оставив её скитаться среди жестокой человеческой толпы! Она умирала от мысли, что её дочь, её сердце, Вивиан-лиль, томится в лимбе, куда отправил её ты сам! ты убил Эйчвариану, Румистэль! Тебя она видела в чаше Откровений в заветном эльфийском саду! Ты своей рукой разбил Кристалл, и ты выпустил демонов наружу! Ты породил всю череду ошибок, которые вы исправляете и не можете найти причины! Ибо Гедрикс — это ты! Ты разорвался на несколько частей и расщепился во времени, отсюда все твое беспамятство! Ты забыл, какой жены ты муж, и вернулся к той, с которой давно расстался! Когда спустя многие века она сумела отыскать единственный кристалл, который ты не успел прибрать, сердце её уже сгорело от боли и страданий, иначе не могу объяснить её поступка! Она не отправилась в лимб спасать Эйчвариану, а вернула к жизни твоего друга — Еруслана! Она велела мне потом отнести кристалл обратно к Наганатчиме, чтобы ты мог забрать его и присоединить ко всей куче собранных осколков! И больше её не стало! Ибо тело она утратила, когда коснулась кристалла, а душа её исчезла неизвестно куда, ибо после этого кристалл оказался пуст. Но она сделал то, что обещала: вернула мне молодость. И вот я здесь, перед тобой, всё тот же Кречет! Лишь затем, чтобы сказать тебе, что делать с эликсиром. Выпей его, Румистэль, и ты обретёшь всю память, а вместе с тем ты вспомнишь твою жизнь с Лиландой. Ибо та, что сидела сейчас рядом с тобой, твоя нынешняя жена, с которой вместе ты пришёл на эту землю, чтобы навести на ней порядок.

Кречет замолчал, жадно глядя в лицо Лёна и ожидая ответа. Он много раз, наверно, произносил в уме эту речь, и теперь хотел увидеть хоть тень боли в глазах Румистэля. Ненависть терзала его, неутолимая и нескончамая, как весь его долгий век.

Что скажешь Кречету — не станет же Румистэль упрекать его за то, что тот, ослеплённый ненавистью, не исполнил главного, за чем посылала его Нияналь, и тем самым нарушил все её надежды. Пусть он не узнает никогда, какой ценой заплатила Нияналь за его обиду. Она велела вручить флакон Лёну и объяснить действие зелья до того как он совершит все свои фатальные ошибки. Тогда, когда ещё не совершил свой путь в весеннюю долину, к истокам самого себя, когда ещё не нашёл локал и не ввел туда народ Сильвандира. Когда ещё не собрал на Рауфнерене кристаллы. Была у него масса времени для того, чтобы не совершить того, что он совершил позднее. Нияналь за время своих скитаний поняла, что Румистэль сделает то, что должен будет сделать: он разрушит замкнутый круг времени, Тогда бы это всё услышать. А теперь что говорить, теперь он сам всё знает.

— Спасибо тебе, Кречет, ты сказал последнее, чего мне недоставало, — кивнул он напоследок и отступил от жаворонарца — хотел вернуться к своим друзьям, но тут из темноты выступила фигура, которую доселе не замечали ни тот, и ни другой.

— Постой, — сказал некто третий, сбрасывая с головы капюшон.

— Постой, Румистэль, — сказал он, подходя ближе, и в свете Луны в лице незнакомца обнаружился Магирус Гонда.

Он достал из-под плаща какой-то предмет, и под бледным светом ночного светила блеснула гладкая кожа книжного переплёта.

— Это "Гениус Алама", — сказал Магирус, — Может, ещё не слишком поздно. Если бы я догадался прочитать её раньше...

* * *

Четверо стояли над раскрытой книгой и молчали, в каком-то трепете глядя на неё и не решаясь прикоснуться. Они не знают, что в ней скрыто: вдруг все их домыслы и догадки неверны.

— Я первый, — сказал ангел и наложил обе ладони на страницы. Под руками вспыхнул свет и охватил нестерпимым сиянием его высокую фигуру, высветив на секунду большие белоснежные крылья за плечами. Красивое лицо ангела вдруг приобрело вид совершенно нечеловеческой красоты, а глаза стали страшны, как близко ударившая молния. Он оторвал ладони от страниц и отошёл, уступая место следующему.

— Лиланда, — указал он следующего.

Девушка с яркокаштановыми волосами, почти красными, подошла к книге и положила на неё ладони. Хрупкое тело её содрогнулось, словно от сильной боли, но она выдержала этот удар, и далее все увидели как изменился её вид: какой силы исполнился её облик и какой свет появился в глазах. Мгновенно переменилась и одежда — из наряда, в каких приняло женщинам ходить на Селембрис, она облачилась в необыкновенные доспехи поверх яркой, лёгкой ткани. Лицо её приобрело черты законченного совершенства.

— Лембистор. — кивнул Гомониил.

Маленький человечек с плешивой макушкой, очень мало подходящий компании своих рослых и стройных друзей, приблизился к книге шаракающей походкой и на миг застыл. Потом протянул свои пухлые ладошки и наложил их на страницы. Мощный черный свет грянул из раскрытой книги и облаком окутал слабую фигуру с нездорово круглой спиной — тело лже-мага из Кризисного Центра, доставшееся Лембистору по Жребию Судьбы, совершенно не подходило ему по характеру. Когда облако впиталось, глазам присутствующих предстал совершенно иной облик Лембистора. Теперь это был сумрачный красавец с порочно-прекрасным лицом и большими чёрными крыльями за спиной.

— Теперь я в своей шкуре, — обронил он чарующе-мелодичным голосом и посмотрел на Лёна насмешливыми чёрными глазами.

Все молчали, потому что настала очередь последнего. Лён подошёл к книге и прикоснулся к ней, забирая из волшебных страниц самого себя.

Белый свет окутал его, а когда развеялся, то перед глазами троих уже стоял подлинный Румистэль — такой, каким видел его Лён на Бесконечной Дороге — грозным и беспощадным звёздным воином в пернатом плаще и крытых лунным серебром доспехах.

— Я всё помню, — сказал Говорящий-Со-Стихиями.

Комната в простой гостинице вдруг стала им мала — до того величавы теперь были фигуры этих четверых.

— Есть один кристалл, который ты не нашёл, — сказал Лембистор. — Тот, который я потерял, когда ты отправил меня в виде дракона-иноморфа в лимб. Он до сих пор там.

— Да, я ошибся в счете, — согласился Румистэль, — их по-прежнему недостает до трёхсот тысяч — всего одного. Вот она — ошибка ошибки. Тот кристалл, с которым ты сотворил Сидмур.

— И ты можешь достать его оттуда, — сказал Лембистору Гомониил.

Да, теперь, когда демон был в полной своей силе, лимб не был ему препятствием — это его среда.

— Вот почему я помню как однажды ехал с тобой к Границе Миров, — сказал он торжествующе, — а обратно возвращался один. Ты не вернулся в тот раз — лимб поглотил тебя, Румистэль. И только перезагрузка вернула тебя нам. То было неверное решение, идти тем путём должен был я.

Да, были они тогда слепы и беспомощны. Лембистор до ужаса боялся прикоснуться к кристаллу, хотя и пытался овладеть им. Сумей тогда царь Лазарь задеть его своим перстнем с камнем — всё тогда бы уже и кончилось, пока Лембистор был хоть не в памяти, так хоть в рассудке. А уж когда его скрестило с иноморфом — вот тогда он окончательно съехал с ума, и кристалл ему уже не был в пользу. Да, был момент, да пропал. Ведь они все четверо могут касаться кристаллов — это им предназначены проводники энергии.

Все четверо бесшумно вознеслись над полом и пронзили, как бесплотные видения, гостиничную крышу и вышли в воздух. Их тела теперь были чистая энергия, а внешний вид — лишь дань вкусу и привычке. Теперь они чистые сущности, без примеси телесных слабостей. В любой момент они могли принять любую форму и перемещаться любым способом. Они могли быть невидимы среди людей, но им всё же следовало поспешить, потому что безжалостная Судьба по-прежнему отсчитывала минуты до полной инверсии этого мира — до перезагрузки.

Они разделились: Гомониил с Лиландой отправился в облёт луны, чтобы видеть, что там готовится плохого для Селембрис. А Румистэль и Лембистор двумя молниями дунули к краю мира, к той норе, которую дивоярцы звали Границей Миров, не подозревая, что быть её тут не должно, и всё это просто ошибка.

— Иди сюда, если хочешь видеть, — сказал Лембистор тому, кто раньше был его другом, ибо так странно сложились их пути, и долгое время они вместе несли службу на окраинах нижних миров, выходцем из которых был беглый демон. Услуги таких предателей родной для них среды тоже требовались Сообществу высоких миров.

И он окутал Румистэля своим широким чёрным крылом, как будто замотал в кокон. Это своеобразная магическая защита против убийственной среды лимба, от которой не спала бы эльфа его заветная иголка. Вместе со своим старым товарищем по службе демон нырнул в дыру, сочащуюся смертью.

Однажды Лён плыл вместе с Гранитэлью сквозь лимб и видел серую пелену, в которой чудились ему чудовища. Сейчас же он видел глубины ада, в котором обитали призраки самых страшных существ Вселенной. Он видел тени сквабаров, которым некогда сам тысячами отправлял своим мечом в вечное изгнание. Орды и орды плыли перед его глазами, моря и океаны низких сущностей, которые некогда были людьми или другими обитателями верхних миров. Это те, кто соблазнились злом и поддались ненависти, совершали бессмысленные убийства и наслаждались чужой болью. Чудовища, живущие в них под оболочкой человека, были снова изгнаны в обиталища свои — их место в лимбе, где их нищие души перемалываются, мельчая. И так, пока не изотрутся в прах и не распадутся на первичные основы. А дальше их путь никому из их четвёрки неизвестен — это уже знание Высших, их воля творит души и пускает их в свободный полёт в поисках пристанища — тела. Задача ангелов — сохранить эти драгоценные ростки и направлять их рост к добру и свету. А эльфы — младшие служители порядка.

Так плыли они между скалящихся рож, разевающих пасти в напрасной жажде убийства. Вскоре это жуткое однообразие начало приобретать объёмность и пространство, и вот из теней сложилась одноцветная картина. Это было как бы наложение разных видений, они сливались и плавно переходили друг в друга. Панорама как бы удалялась, вместе с тем открывая искажённую перспективу: если вглядеться в детали, то видно, что вся картина состоит, как из мельчайших частиц, из атомов, из тех же корчащихся физиономий — страдание и мерзость переполняли их. А в целом открылось многомерное явление, в котором сливались, порождали друг друга и перетекали из формы в форму чудовищные откровения минувшего мира и грядущего его.

Глазам Румистэля представилось бесконечное шествие религиозных и захватнических войн. Обманов, насилия, коварства, надменности, предательства, безумия и помрачённости — таков был путь Земли, последней эры, времени, покинутого эльфами. Тысячи лет чудовищных плутаний во тьме и самоубийственных войн в защиту ложных истин. И вот предел, черта, за которой ждёт погрязшие во тьме вражды души. Лимб приготовил им объятия, ворота готовы открыться и поглотить несчастный мир Земли. Создания тьмы и слуги низших миров прибыли и ждут обещанного часа. Они уже тут, приготовились на Луне, нацелили свои корабли на планету и ждут сигнала. Когда всё будет покончено, преисподняя заберёт себе этот мир и сделает души живущих в нём рабами.

— Да, мои братья таковы, — подтвердил чёрный ангел, легко паря в безвоздушной, обжигающей среде лимба, одним крылом обняв Румистэля, а вторым тихо колебля.

Да, вспомнил Румистэль, как были они охранителями на границе измерений и следили за сохранением равновесия. Дьявольские миры тянули лапы к плодам светлых творений и соблазняли тёмными посулами непроснувшиеся души, тем самым уводя их от предписанных светом путей и тем самым склоняя судьбу мира к падению в бездну лимба. Таким образом происходила борьба Света и Тьмы, полем битвы которых является вся Вселенная, со всем множеством своих измерений. Когда-то и эльфы дошли до уровня развития, на котором присоединились к светлым мирам Объединения, оставив часть своего племени в добычу лимбу. Это была долгая и страшная борьба, и много жертв было на этом пути. Но тем и непроста картина этой идущей от основания вселенной битвы, что возможно и обратное: сыны лимба покидают его и переходят на сторону светлых сил. Таков был и Лембистор, с которым свела Румистэля в дружбе Судьба. И вот только теперь, через множество пустых прокруток, он понял, каков был первоначальный план, с которым они четверо сюда явились — на Селембрис и связанное с ней множество миров. Вот только теперь Судьба оставила им возможность разобраться во всем, как должно было случиться изначально, если бы не случилось этой трагической ошибки: скрутки времени.

Среди бесчисленных видений нескончаемых страданий идущего к гибели человечества и приготовленного в жертву лимбу следующего мира — Селембрис — засияла сначала робким светом, а затем всё более уверенным зелёная звезда: последний осколок Вечности, Живого Кристалла, утерянный безумным драконом-иноморфом энергопривод. То, о чем они забыли во всех перипетиях своих запутанных путей. То, до чего не добрался и не мог добраться без помощи своего заклятого врага и старого друга Лембистора отважный Румистэль, веками собиравший осколки Вечности. То, что губило его из раза в раз в напрасных попытках достать из лимба последний кусочек мозаики — пакета энергоприводов.

Хоть один такой был нужен им, чтобы обнаружить причину пространственно-временного парадокса, постигшего Селембрис и смежные миры. Вот почему Лембистор так усердно охотился на эльфийские кристаллы, сохраняя в глубине своей разбитой памяти какие-то крохи. Вот почему так стремилась Лиланда найти Книгу — потому что остатки личности, развеянной во времени и между воплощениями, стремились найти выход. И тщетно Гомониил веками собирал информацию и складывал её в картину — она являлась целиком только перед самым концом времени. Настоящий путь здесь, и вот сейчас Румистэль и Лембистор идут им.

Пальцы Румистэля коснулись последнего кристалла, который избежал участи быть спрятанным в недоступном на века локале — кто знает, что произошло там, и как включилась эта машина времени! По прибытии на Селембрис наблюдатели должны были достать из локала один из энергопорталов — кристалл, хранящийся в пакете на острове Рауфнерен. При помощи Лембистора, беглого демона из нижних миров, они должны были спуститься в лимб, и тогда открылась бы изнанка мира — настоящие его логические связи, ибо лимб есть область отрицательного пространства.

Повинуясь воле Румистэля, кристалл начал открывать настоящие причины, держащие этот мир в состоянии парадокса.

Он думал, что знает уже всё, но ошибался. Теперь он ясно видел, как сильно разметало его по временам, и какова настоящая глубина его забвения. Он видел самого себя в состоянии разбросанной во времени личности. Он ошибся, думая, что его разделило надвое: на самого себя в прошлом и двойника в будущем. Это не так. Он сам был всеми воплощениями Говорящих-со-Стихиями, своими собственными потомками: огненным князем Финистом и его прообразом — Яхонтом в прежнем витке. Он был Елисеем и его двойником — Лоэнгрином. И кто знает, сколько героев прошлого, реальных на очередном витке истории, перешло в область мифических фантазий. Он сам был Гедриксом — вот почему Лён так ясно помнил его жизнь и временами отождествлял себя с ним. Вот почему священный меч Джавайна повиновался потомкам Гедрикса, как ему самому — он сам был всеми этими потомками от самого себя! Вот почему Румистэль не мог приблизиться ни к одному своему воплощению, и его отбросило в попытке проникнуть в локал, когда там был Гедрикс — он не мог встретиться с самим собой! Но Лён мог, как часть личности Румистэля, поэтому он и сумел пройти часть пути Финиста вместе с этим древним героем. Да, эти четверо, в каком бы воплощении они ни были — они четыре составляющие части Румистэля.

Он видел и другое, что изумило его и ужаснуло: как много он не понимал в событиях, участником которых был, которые творил сам! О, вот теперь он понял, как понял и сам демон — тоже изумляясь открывшейся истине! Да, это многое ему сказало и открыло тайну его друга — Алая Сильванджи! Кто этот трагический спутник его жизни в каждом воплощении? И Румистэль в трепете наблюдал последовательность перевоплощений Алая в замкнутом пространстве мира локала: от короля Алая до его последнего потомка — Алариха! Эти двое тоже были одно! Вот почему красный кристалл объединил их, и почему освобождение Алая высвободило и Алариха! Часть души Пафа находилась теперь в Сумраке! Вот почему видения гибели Алариха никак не отпускали Пафа, и он говорил о множестве, бесконечной череде жизней, которые оканчивались там — у входа в Рагноу! Он в самом деле это пережил — всю череду рождений из витка в виток, неизменный спутник аватаров Румистэля! Ужасная судьба.

Увидел он и тайну Гранитэли, которую тоже замотало в этот клубок Судьбы. Увидел разделённую её сущность и настоящую картину взаимосвязанности событий. Ничто не случайно.

Видел он многие судьбы в этой призрачной картине несбывшейся истории Селембрис. Видел он Долбера, который был вовсе не Долбер, а попавший в противоестественный водоворот парадокса царевич Еруслан Лазаревич. Никакого рока, преследующего дивоярцев или от рождения наделённых магией людей, не должно быть, и поэтому никто не должен стремиться отдались от себя детей, одарённых этим талантом — это нормальный путь развития человечества, в итоге ведущий к новому уровню развития разума тем путём, каким когда-то шли и эльфы. Дорогой очищения себя от тьмы и отделения тёмных сущностей. Это Бесконечная Дорога, на которую вступают новые народы и идут путём новых воплощений, делая выбор между тьмой и светом. Аналогичные процессы происходят и в мирах лимба, только наоборот — они тоже отделяют от себя чуждых им сущностей, какой для него является Лембистор. Всё происходит до времени окончательного разрыва, когда измерения разорвутся на две независимые вселенные.

— Ещё не поздно, — сказал ему Лембистор, и Румистэль понял смысл этих слов, когда увидел ту, которую погубил в своем трагическом неведении.

Одинокий плач достиг слуха Румистэля, пока они с Лембистором миновали исходящие рёвом ярости и злобы океаны человеческих пороков.

— Папа, забери меня отсюда! — стонал и плакал голос затерявшегося существа.

— Ты ничего не слышишь, — сказал ему Лембистор. — Здесь нет звука, как в материальной среде. Это вопль души Эйчварианы. Она в целом заслужила это, но совершила свой поступок по глупости и недомыслию.

И вот Румистэль увидел душу своей несчастной дочери. Как безобразна была она и как страдала! Он видел как проживает Эйчвариана миг за мигом и смерть за смертью каждого убитого ею человека, когда легкомысленно она выключила мир Рагноу.

— Папа, забери меня! — кричала она раз за разом, отбиваясь от одолевающих её видений.

— Нет ничего этого, — утешающе сказал Лембистор, — это совесть её мучит. Оттого она и не превратилась в чудовище, что осознала свой поступок. Лимб не её среда, это твоё проклятие послало её сюда. Ты, Гедрикс, Румистэль. Ты ненавидел её слишком долго. И все твои потомки слали ей проклятия.

— Я хочу забрать её отсюда, — страдая, ответил Румистэль.

— Тогда летим, пока мои братья-демоны нас не учуяли и не примчались. Ты без своего меча, Румистэль, и не можешь противостоять им в их среде.

В отрицательном пространстве лимба не было ни глубины, ни направлений — всё здесь обман. Поэтому полёт с Лембистором не был настоящим полётом, но картины изнанки событий менялись перед глазами Румистэля, создавая ощущение движения сквозь несуществующее тут время и нереальное пространство. И вот увидели они в серой мгле светлое окно Границы Миров и вынырнули сквозь него, уже преследуемые демонами проклятий. Живой Кристалл, осколок Вечности был им охраной.

ГЛАВА 27

Невидимые никем, четверо собрались возле дуба Фифендры, где нынче тоже была лесная школа, и бегали по поляне ребята — от десяти до пятнадцати лет. У них был перерыв между уроками, и ученики спешили насладиться последними тёплыми осенними деньками перед наступающей зимой. Дети простодушно веселились, проскакивая совсем близко от четвёрки, просто бессознательно обходили это место, а стоящие там с улыбкой наблюдали за детским весельем. Вот так когда-то бегал по поляне вокруг дуба Лён, а филин Гомоня наблюдал за ним с ветви. Но долго так стоять и смотреть эти невидимые четверо не собирались — им предстоит сделать то, что все четверо делать не хотели.

Мальчишка, который вместе со всеми играл в прятки и притаился под изогнутым корнем дуба, вдруг вздрогнул и растерянно начал оглядываться: что-то почудилось ему. Но ничего не нашёл и успокоился, снова войдя в азарт игры.

Те четверо, что стояли плотной группой совсем рядом, вдруг окутались невидимым светом и исчезли — это и создало слабый хлопок воздуха, который коснулся слуха мальчика.

Отсюда уходить в земной мир всего проще — отсюда уходил сам Лён. Они попадут прямо в то место, где жил некогда тот, в ком обреталась часть личности Румистэля. И этот образ был дорог Лиланде, потому что он был последним воплощением её мужа. Здесь они пришли в последний раз в жизнь, и Судьба, как обещала, снова свела их вместе — так было обещано в Книге Эльфов.

В первый момент после переноса они ничего не поняли и только растерянно озирались, стоя среди незнакомой им картины. Они думали увидеть оставленный Лёном мир — его двор, его дом, школу, магазин. Но вместо этого увидели дымящиеся развалины, напоминающие о строениях, груды мусора, сожжённой техники — машин и танков, сочащиеся зловонием кратеры и испепелённые останки прежней жизни.

На миг Румистэлю показалось, что он снова попал в уничтоженный орангами мир Суммары, варианта Земли. Но тут же понял, что всё ужаснее: над головой медленно проплыла армада летающих тарелок, прочёсывая истерзанную землю мертвенно-синими лучами. Четверо, стоящие среди развалин, были им невидимы, и потому поисковые автоматы удалились. Наверно, они искали уцелевших и прочёсывали местность методично, тщательно, безжалостно.

Едва опомнившись от первого впечатления, Румистэль бросил взгляд на останки дома, где прожил свои четырнадцать лет. Теперь здесь была большая груда обломков, и в ней осталось прошлое Лёна.

Это было вторжение, панически возвещаемое прессой и телевидением последние десятилетия. Пророки всех времён и народов не ошиблись: мрачный финал Земли приведён в исполнение. Они ничего не могли поделать — противостоять мощному вооружению превосходящей их тёмной цивилизации?

Здесь они все остались, под этими обломками: все планы землян, их ненадёжные и противоречивые пути, надежды, их войны и национальные амбиции, битва за ресурсы и политические игры. Раздавлены, как слизняки. Здесь, в этих смердящих мертвечиной развалинах, похоронены годы труда простых людей и неправедно накопленные миллионы чиновников и олигархов. Всё рухнуло в одночасье.

Под мрачным, тусклым светом, пробивающимся сквозь пыльные облака, шли они через обломки прежней жизни, ища хоть одного, кто мог бы им сказать, как оно произошло. Бессмысленный поиск, хотя бы потому, что этот вариант развития событий вскоре будет изменён. Но всё же... человеческая память Румистэля, память Лёна, нетерпеливо и гневно требовала знать подробности вторжения. Рядом с ним шла Лиланда и тоже испытывала те же страдания неотделённой от неё памяти Наташи. Где-то далеко отсюда погибли те, кто был ей в этом витке истории родителями — их не спасли денежные средства, оставленные перед уходом в Селембрис. Да и ничто не могло спасти. Где-то далеко отсюда дымится в развалинах Прага, повержены все столицы мира, сожжены все города.

Вот этот финал истории наблюдатели не предвидели, сосредоточенные только на постигшей их проблеме: сбросе реальности и возврате событий к новой исходной точке. Область захвата постоянно расширялась, и всякий раз реальность простиралась всё дальше, и вот достигла того момента, когда издавна готовящийся захват извне реализовался. Вот чего им следует ожидать, когда они, наконец, распрямят течение времени и выведут Селембрис и сопутствующие ей миры Содружества на прямую линию развития истории. Едва выключится эта гигантская невидимая мешалка времени, тотчас вторгнутся инопланетяне.

Тихий звук достиг острого слуха Лембистора, и он жестом подал сигнал наблюдателям.

Среди развалин случилось слабое движение, послышался едва уловимый скрежет металла. И вот какое-то истощённое существо выбралось на гору искрошенного кирпича, вылезая из дыры канализационного люка.

Измождённый человек покачивался в напряжённой позе на четвереньках, оглядываясь полубезумными глазами, а потом начал осторожно всползать на кучу щебня. Он не видел наблюдателей — они по-прежнему были вне досягаемости его зрения. Но Румистэль вдруг содрогнулся и сделал шаг к нему. Поле невидимости потекло по его фигуре, и он вышел в область видимого диапазона.

— Костик! — потрясённо вскрикнул он.

Человек рухнул, прижимая руками седую голову, и едва слышно заскулил.

— Чугун! — отчаянно затеребил его за костлявое плечо Румистэль.

Тот перевернулся и уставился на того, кто был некогда его одноклассником и другом — на Лёна. Это было нереальное видение: Косицын, взрослый и совершенно целый, без всяких признаков голодания и несчастья, как будто из другого мира!

— Коса... — чуть слышно прошелестел Костик Чугунков.

* * *

— Они пришли четыре года назад, — торопливо глотая горячую пищу и едва прожёвывая её изъеденными цынгой зубами, ронял Костик. Он сидел на развалинах, сгорбившись над тарелкой каши, которую сотворили для него наблюдатели.

Да, они пришли четыре года назад. Почти сразу после того как Лён покинул Землю и закрылся портал связи. Дивоярцам больше не было дела до Земли, потому что последний маг с неё ушёл — они и приходили сюда только за Лёном. В один ужасный день Костик увидел то, о чем столько лет трепали СМИ и показывали фантастические фильмы: с неба спустилась громадная штуковина и заняла небо над половиной города. Всё, как в фильмах: из неё вылетели тысячи быстрых тарелок, и начался конец света. Он спасся только потому, что в этот день был на рынке и торговал с матерью картошкой. Это была суббота.

У инопланетян всё было четко выверено, они знали, что делали. Им нужны люди, и они знали, где места их скопления. Молодое мясо серым и рептилоидам нравится больше всего, и школы, детсадики, родильные дома первыми подверглись атаке — детей выводили и грузили в транспортёры. А взрослых отделяли и загоняли в огороженные площадки. Стариков тут же сжигали, мужчин и женщин разделяли.

Первое время ещё работали частные радиостанции, и те, у кого были приемники, могли слушать известия о ходе захвата Земли. Всё произошло в один день. Но потом стали появляться сообщения о том, что тайное правительство Земли вступило в сговор с пришельцами и попросту сдало им население планеты за уговоренную плату. Всё это звучало и раньше, но только кто мог подумать, что оно правда. Потом всё сдохло, и о событиях в остальном мире Костик уже ничего знать не мог. Его бросало из беды в беду, и он прошёл концлагерь, работал на рытье котлованов и хоронил останки съеденных, потом бежал и пытался найти своих, зачем и приполз туда, откуда для него всё началось. Здесь, в подземных катакомбах стоков, сохранилось несколько человек. Здесь они умирают, потому что будущего больше нет.

Голова Костика с клоками седых волос поникла, а сам он бессильно свесил с колен костлявые руки с раздутыми болезнью запястьями.

— Всё напрасно, Лёнька, — проговорил он глухо, — вам тоже там на этой Селембрис не выжить. Вы следующие.

Он даже не заметил, что рядом с ним стоят ещё трое, а не только его школьный друг-волшебник, Лёнька Косицын. Ему уже было всё равно.

Бесполезно как-то помогать сейчас Костику — его дух был сломлен неверояной жестокостью событий, постигших его мир. Не имело смысла что-либо объяснять ему, потому что выход был не в этом. Наблюдатели пришли сюда за другим делом. Они тихо отошли от замершего человека — в его неподвижности ощущалось присутствие смерти.

И вот четверо встали плотно, обхватили друг друга руками за плечи и приготовились к переходу.

Неожиданно пришли в движение руины, и поверх них замелькали тени. Замигало сменой света и темноты небо, начали носиться огни. Огромные машины безмолвно скользили над развалинами, а те как бы сами собой стали собираться, и поползли вверх стены, выстраиваясь из разбитых груд кирпича. Бледные тени мелькали по призракам домов. И вот гигантская тарелка прошла над домами и заняла полнеба. В неё влетели тысячи и тысячи мелких тарелочек, каждая из которых была размерами чуть меньше школьного двора. А призрачная жизнь наполнялась цветом и гудящим звуком: вернулись деревья и оделись летней зеленью, снова поднялись щитки школьного стадиона, поднялись дома, выровнялись дороги. А потом снова пропал стадион в школьном дворе, а вместо этого выросли громадные тополя. Быстро как-то начал уменьшаться дом, в котором когда-то жил Лёнька, и на его месте образовалась домушка с забором и сараем. Район менялся на глазах: часть высотных домов исчезла, появился частный сектор. Улица стала иной, и только школа была похожа на прежнюю. И вот обратный отсчёт времени начал замедляться, дрожание света прекратилось и остановилось на теплой ночи, освещённой только светом из окон спортивного зала школы. Послышалась музыка и многоголосый смех. Потом входные двери школы распахнулись, и на улицу вылилась толпа — это закончился школьный бал.

Девочки в белых платьях и юноши в торжественных костюмах выходили на традиционную встречу рассвета. Они собирались стайками, щебетали, смеялись, перебегали от группы к группе, а потом стали покидать школьную площадку, выходя за её пределы. Они направлялись к набережной Оки. Сейчас весь город выпускает из школьных стен натанцевавшуюся молодёжь, и те идут к реке. В верхней части города к Волге, а нижняя — к Оке. Там собираются выпускники всех школ, чтобы напоследок полюбоваться просыпающимся городом.

Никем невидимые, наблюдатели шли вместе с весёлой толпой, с интересом разглядывая весёлую и уставшую от танцев молодёжь. Тут шёл вовсю невинный флирт, и одни девчонки гордо шествовали под ручку с парнями. А другие с легкой завистью поглядывали на них, идя в парах с подружками. Ещё молодые люди демонстрировали независимость и гордо шли мужской компанией.

— Где твой парень?! — весело крикнули подружки тоненькой и симпатичной девушке со светло-рыжими волосами, которые выбились из причёски.

— Это кто? — с озорным смехом осведомилась девчонка и завертела головой, демонстративно не замечая топчущегося возле парня. Тот был нескладен, худ, как-то блёкл.

— Да не теряйся ты! — ободрили его девчонки, нарочно подталкивая упирающегося парня к рыжекудрой хохотушке. А сами смеялись.

Он вырвался и красный от обиды отбежал к группе одноклассников — те ржали над каким-то анекдотом.

— Иди отсюда, суслик! — вытолкали его прочь. И он пошёл один-одинёшенек, чужой среди своих. Все веселились, а он был мрачен и напряжён, как будто всё время ждал тычка или оскорбления.

Так и шли они весёлой толпой, по дороге соединяясь с толпами из других школ. Веселье царило в этой разбредшейся по всей улице толпе юных выпускников, и такая наполненность ожиданием будущего счастья, удачи и уверенности в завтрашнем дне. Наблюдатели невидимо и бесшумно скользили между них, прислушиваясь к разговорам, ловя слухом имена.

Набережная возле старинного Дома Торговли встретила их бледным рассветом, и тихая Ока катила свои глубокие воды на встречу с Волгой, и Мочальный остров, обросший диким ивняком, как длинная баржа, нацелился в утреннем тумане в высокий пролёт моста.

Играла музыка — кто-то догадался принести с собой магнитофон. И снова начались танцы, и группы выпускников из разных школ начали перемешиваться потихоньку.

— Зой, можно пригласить тебя на танец? — потея от смелости, спросил рыженькую тот неуклюжий парень, которого откровенно гнали одноклассники.

Не обладая яркой и выразительной красотой, девушка всё же была очень привлекательна — наверно, из-за весёлых искорок в глазах. Но куда ей с этой тонкой фигуркой против признанных красавиц класса — физически созревших, полногрудых, сознающих свою несомненную женскую привлекательность. Кажется, она понимала, что тех парней в гогочущей группе она не привлекает, но и этот ей не нравился. С неохотой она приняла приглашение и уступила танец.

— Только лапами по мне не ёрзай, — серьёзно предупредила она парня.

Куда там лапами по ней ёрзать! Колян едва дышал от страха! Неуклюже держа девушку вспотевшими ладонями, он сосредоточенно и неуклюже топтался вокруг неё, стараясь не наступить ей на ноги. И, конечно, наступил. Оба не замечали, что вокруг них образовалась пустота, но в ней скрывались четверо наблюдателей — те обступили пару и прислушивались к разговору.

— Коль, ты куда пойдёшь после школы? — спросила Зоя, стараясь придерживаться ритма.

— В институт, — буркнул Коля, в очередной раз придавив подошвой носок её туфли. — А ты?

— Я тоже в институт! — восторженно ответила она, — На математику! Хочу быть программистом!

Он недоверчиво фыркнул ноздрёй, как будто осуждал. Хотел сказать ещё что-то, но тут услышал оброненные кем-то из девушек слова:

— Колян Косицын-то за Зойкой как приударяет! Жених прямо!

Танец кончился, и Зоя упорхнула — все побежали встречать восход солнца и облепили перила ограды. А Колян Косицын остался в одиночестве. Он не видел, что вокруг него образовалось кольцо из четырёх наблюдателей. Они заглядывали ему в глаза и с любопытством рассматривали его нелепую фигуру. Потом трое отделились от него и направились к толпе выпускников, облепивших перила и восторженно галдящих при виде восходящего светила. Остался рядом с Колей один, с чёрными крыльями, растущими из лопаток, с хитрой физиономией и нахальными чёрными глазами.

Едва Коля попытался тронуть с места, как невидимые ладони легли ему на плечи, а к уху его припали губы и начали нашёптывать что-то.

— Не делай этого, Коля, — вкрадчиво шептал невидимка, — Она не для тебя. Ты жалкий, Коля, ты неудачник.

У Косицына поникли плечи, плетями повисли руки, и чёрная тоска стала заполнять его неглубокую душонку.

Всю жизнь он завидовал другим и хотел быть таким сильным и удачливым, как все эти самоуверенные парни. Он хотел этих девчонок с их пышными формами, но они его за парня-то не принимали. Они не стеснялись поправлять при нём чулки и болтали о таких вещах, что он понимал: его оскорбляют. Не обладая никакими способностями, он мечтал о карьере. Он так хотел однажды пройтись перед этими нахальными парнями, которые обижали его с первого класса, если не с детского садика, и козырнуть своей удачей: он начальник, он зарабатывает много денег, у него квартира, машина и красивая жена. Но мама, больная одиночка, говорила ему: мы, Коленька, несчастные, нас все обижают. Так он и впитал эту её вечную обиду, так и жил с ней, и никуда она от него не денется.

— Куда тебе эти тупые телки, — шептал ему на ухо демон, — ты душевно тонкий, ранимый — они тебя не понимают. Тебе нужна девушка, которая тебя будет ценить. Чтобы не требовала много от тебя.

И потихоньку подталкивал своего подопечного к одиноко стоящей фигурке.

Бледненькая девушка с гладкими, мышиного цвета волосами, стояла отдельно от всех с постным видом. Есть, наверно, в каждом классе такие изгои — тихие, неприметные, молчаливо-обидчивые, и мало кто догадывается, какие бури бушуют у них в душах, и какие ураганы чувств мечутся за их невыразительными глазами.

— Вас как зовут? — спёртым голосом спросил Косицын.

— Рая, — тут же встрепенулась девушка и с надеждой посмотрела на худого незнакомого ей парня.

— А меня Коля, — несмело обрадовался тот этому заинтересованному взгляду.

Вместе со всеми Зоя встречала рассвет, и вот оранжевый полукруг уверенно всплыл в бледное утреннее небо и брызнул первыми лучами по просыпающейся Оке, осветил бетонные плиты берегового склона и обдал румянцем побледневшие от бессонной ночи лица. Вокруг смеялись, пели, играла музыка. Девчонки обнимались с парнями. Это было начало взрослой жизни, и подруги старались показать, что у них уже всё "по-настоящему".

— Зойк, а твой-то закадрил с другой! — шепнула ей одноклассница, не имеющая парня.

Косицын не её идеал, но всё же ухаживал за ней. Весь класс судачил о том, что Колян влюбился в Зойку — не то, чтобы очень интересно, но надо же о чем-то сплетничать! Вот и теперь на последнем школьном балу он топтался вокруг неё с мрачно-умоляющим видом. В конце концов, своим упорством он сразил её сердце, и она одарила его танцем. И вдруг такая измена! Вот так взял и закадрил с другой?! По мнению подруг, следовало немедленно пойти и проучить наглую захватчицу — это зойкин парень!

— Идём, покажем ей! — уже дёргала её верная подружка, предвкушая сцену.

Прекрасный момент был нарушен, и Зоя отвернулась от победно поднимающегося светила. Она выбиралась из толпы одноклассников и каких-то чужих ребят, а следом с негодующим верещанием уже проталкивалась и подружка, как вдруг кто-то крикнул. И этот голос странно выделился среди всеобщего шума:

— Семёнов!

— Ну, я! — отозвался чей-то голос, и крупная фигура в белой рубашке с галстуком пересекла путь Зое, сбила её с курса, и привела в нелепое вращение, да так, что она потеряла равновесие и попросту упала бы, если бы её не подхватили руки парня.

— Ой, девушка! — воскликнул голос над её головой. — Надеюсь, не ушиб?

Она подняла глаза и увидала круглую славянскую физиономию, украшенную пшеничной копной чёлки.

Странно, что вокруг не было никого — все облепили ограду и шумно любовались солнцем. Подруга зоина куда-то подевалась — провалилась обратно в толпу. То ли платье за что-то зацепилось, то ли ещё чего. Но странно было то, что при этом она слышала слова: давай, давай, иди смотреть на солнце! И голос-то был женский! Странным образом её развернуло и пропихало обратно к ограде, и толпа опять за ней сомкнулась.

Красавец Сашка Семёнов, любимец женской половины класса, хотел извиниться и продолжить траекторию пути. Но тут его словно что-то остановило.

"А девушка какая, Саня!" — мечтательно сказал ему внутренний голос, и он остановился.

Отчего-то странно колыхнуло сердце, и он увидел глаза незнакомки, с обидой глядящие на него. Кажется, он слишком сильно толкнул её, как будто его самого что-то пихнуло. Но вокруг-то нету никого! Поодаль только стояла с каким-то парнем его одноклассница Райка, и оба о чём-то говорили.

Крупная, с большим бюстом, который был её гордостью, брюнетка выбралась из толпы. Серьги в её ушах покачивались, когда она вертела головой в поисках своего парня. Куда девался Семёнов?

У них уже всё обговорено, и осенью сыграют свадьбу. Варька уже была у сашкиных родителей в деревне, видала старшего брата его — Женьку и жену его Верку. Хорошая семья, хоть и деревенская. И квартира у них городская — Сашка-то у дяди прописан. Дядя как помрёт, всё Сашке отдаст наверняка. Сашка собирался после армии в милиции работать — хорошая работа, деньги в лапу сами будут сыпаться, не на одну зарплату менты живут! В-общем, жизнь складывалась удачно, и Варька была довольна.

И тут она увидела, что какая-то рыжая стерлядка его Сашку под руку взяла! И пошли они такой походочкой куда-то вдоль проспекта!

"Семёнов!", — хотела рявкнуть она, но не успела, потому что глазам её предстало странное явление: некая девица, одетая так странно! А, главное, глаза её: зелёные-зелёные!

— Пошла обратно, Варька, — насмешливо сказала непонятно откуда взявшаяся девица, одетая в такие зашибительные шмотки, каких на киноактрисах не увидишь! Разве в дорогущих модных журналах.

— Ты, Варька, подожди, — деловито наставляла обалдевшую от неожиданности Перепёлкину девица, — твоя судьба вся впереди!

Тут сногсшибательное видение неожиданно переменило вид, и вот уже перед сомневающейся в своем рассудке Варькой стоит молодая, бойкая цыганка, одетая в разноцветные юбки и обширные монисты, но с теми же пронзительно-зелёными глазами.

— А позолоти ручку, дорогая, — затараторила цыганка, — Дай-ка, нагадаю тебе судьбу. А будешь ты, Варька, жить в хоромах каменных с лицом кавказской национальности. Ходить будешь, Перепёлкина, в золоте и бриллиантах. Будешь ты, Перепёлкина, шмотками торговать на рынке и будет тебе через то много щастя. А про Семёнова забудь, забудь, забудь!

С последними словами странная цыганка пустила ладонью перед глазами Варьки три пасса, отчего последняя вдруг почувствовала себя дурно и провалилась спиной в толпу одноклассников, шумно любующихся солнцем. И там развернулась, вцепилась руками в холодный, шершавый металл ограды и принялась тупо созерцать забросанный окурками бетонный склон, спускающийся к реке. Внизу, на узкой полосе земли бегали две собаки и тщательно обнюхивали друг дружке зад.

— Ну, вот и всё, — обронил Гомониил, глядя как уходят вдоль по набережной двое: Зоя и Семёнов. Вокруг фигуры девушки чуть приметно трепетал серебристый ореол и рассеивал искры в пространство: это испарялся геном Румистэля, и на ходу менялась наследственность рода, возвращаясь к естественному состоянию. Где-то в глубине веков уже произошла существенная перестройка, и множество людей, сами о том не зная, потеряли составляющую Говорящего-К-Стихиям. Многие не родились вообще. Никто во все века не знал об этих переменах, и только эти четверо будут помнить о том.

— Вот это называется: Судьба, — проговорила Лиланда, глядя в ту же сторону.

— И это тоже называется: судьба, — заметил демон, обратив внимание наблюдателей на другую пару: Раю и Николая.

Кажется, эти двое действительно обрели друг друга.

И только Румистэль ничего не говорил, лишь поворачивал голову, то глядя вслед удаляющейся Зое, то смотрел на увлечённого разговором Косицына. Эти двое не будут родителями Лёну. Никогда.

Трое других переглянулись, и печаль отразилась на их лицах. С Лёном было покончено. Он не придёт в этот мир. Не Судьба.

* * *

Старший архимаг Дивояра, валькирия Брунгильда мрачно сидела возле большого стола в зале Совета. Она пребывала в одиночестве. Члены Совета разошлись после долгой, бурной перепалки.

— На что вообще тогда нужна наша хвалёная магическая сила?! — крикнул напоследок в отчаянии Вольт Громур, младший член Совета.

И это была правда. Вчера они обнаружили страшную правду, к которой были не готовы. За время отсутствия Дивояра на оборотной стороне Луны обосновались пришельцы. Пользуясь отсутствием небесного города, они устроили на спутнике свои базы и, судя по всему, готовили вторжение. Защитные силы Планеты Эльфов оказались не в состоянии противостоять этой экспансии, потому что пришельцы сумели проникнуть в святая святых Селембрис — в пещеру, где содержалась могучая машина эльфов, создающая в атмосфере поле, в котором не работали никакие электрические устройства. Это говорит о том, что вторжение готовилось тщательно и планомерно. И вот теперь планета беззащитна, а они, могучие и мудрые маги, не могут предоставить для обороны ничего, кроме своих летучих коней и дивоярских мечей. Это годится для сражения с нечистью, но не с технологической цивилизацией. Это полный крах, потому что далее пришельцы пойдут покорять миры Содружества, раз уж пронюхали как отключается машина.

Она пыталась освоить технику эльфов и даже сумела вывести в полёт малые суда, как было оно описано в оставленном ушедшим народом письменном руководстве "Гениус Алама". Но для приведения в действие атакующих машин не было боеприпасов, и где их взять, валькирия не знала.

Вошёл Магирус Гонда, её правая рука, верный помощник, который нёс свою вахту на Селембрис в то время, пока Дивояр плыл по другим мирам. Выражение его лица, обычно сдержанного, удивило валькирию.

— Брунгильда, к нам необычные гости! — с волнением сказал он, и далее в зал Совета прошли четыре незнакомца.

Вид их был поразителен. Все четверо были изумительно красивы, но каждый в своей неповторимой манере. Первый походил на ангела, да и был, наверно, ангелом, иначе откуда у него эти белоснежные крылья и сияющая белым светом одежда? Второй был полной противоположностью: весь в чёрном, с чёрными же крыльями и волосами цвета воронова крыла. И только лицо его имело странную изысканную бледность. Третий был явно эльфом: белым лунным эльфом с матово-молочной кожей и серебряно-белыми волосами. Одет во всё серебряное за исключением оперённого белого плаща. И четвёртой была девушка с огненно-рыжими волосами и прекрасным лицом, одетая, как воин — солнечный эльф.

— Брунгильда, мы прибыли помочь, — сразу без свяких предисловий заговорил ангел, и вся его компания стремительно продвинулась и окружила стол.

Валькирия ничего не знала о том, что было ранее, для неё приход этих гостей был неожиданностью, как и для всех дивоярцев выглядело чудом возвращение эльфов. Она ничего не знала про Румистэля и про осаду некоего Дерн-Хорасада — такого города на Селембрис не было. Ей и вообще тут никому не было известно про эльфийские кристаллы. На Селембрис не было расширяющихся зон наваждения, а были только стабильные зачарованные земли. Не наступал с краев лимб, а сама планета была круглой, как и полагается нормальной планете. Но вот вернувшись на Селембрис вместе с Дивояром архимаг Брунгильда обнаружила готовящееся нападение пришельцев. Она знала, что однажды наступит день катастрофы, и они не смогут отразить атаку. И вот он наступил. Там, внизу, отмечают прибытие Дивояра, и здесь готовят праздник принятия в Университет первой партии первокурсников, но в Совете уже знают: это всё. Крах. Конец. Обвал.

— Ох... — измученное лицо валькирии осветилось неожиданно свалившейся на неё надеждой. Она растерянно переводила взгляд с одного пришельца на другого. Прибыли эльфы — через столько тысяч лет! Неужели древние легенды говорили правду: они приходят на помощь, когда надежды на спасение больше нет.

Она ничего не помнит: для неё не было охоты на Румистэля, ни Книги с записями, которые наблюдатели адресовали сами себе. Ни предательства Магируса, который нарушил её планы и отдал Румистэлю эту книгу. Не было вражды с Громуром за обладание креслом Главы Совета, не было наказания за утерю Книги и не было мальчика по имени Лёнька Косицын, которого она отыскала на Земле по наущению Гомони. И Гомони тоже не было, никто не жил на её дубе в ожидании прибытия Дивояра.

— Зовите сюда ваших охотников, — продолжил белый эльф, которые представился Румистэлем, — Пантегри, Дияна, Очероту и других. Магирус и ты, Брунгильда, вы тоже сможете управлять боевыми катерами.

Откуда знать ей и всем остальным, какую роль сыграли в истории Румистэля эти молодые жаворонарцы, и вообще, откуда эльф знает их имена.

Он раскрыл ладонь, в которой лежали, испуская яркий свет, зелёные кристаллы. Ничего подобного Брунгильда и Магирус сроду не видали и потому лишь с любопытством посмотрели на эти непонятные сокровища.

Он подошёл к столу с той стороны, где находилось кресло Главы Совета, и положил на расписанную неизвестными рунами поверхность свою ладонь. Поверхность стола тут же дала трещину и принялась бесшумно расходиться: центральная часть её ушла внутрь, образовался проход, и вся конструкция приобрела подковообразную форму. Посреди "подковы" располагался цилиндрический выступ, а на его вершине — некое углубление особой формы.

— Это мой пульт управления, — объяснил Румистэль, а это ключ.

С этими словами он достал прямо из воздуха иголку, которая в его пальцах тут же превратилась в тонкий кинжал, похожий на крест. Эльф сделал им крутящее движение, и вот в его пальцах уже не кинжал, а странный символ: круг с четырьмя изогнутыми наподобие хвоста кометы рукавами.

Никто не знал, что это необыкновенное оружие есть страшный легендарный Каратель.

— Это знак Галактики, — объяснил Румистэль и плотно вложил ключ в углубление цилиндра.

Внутренность "подковы" тут же осветилась, поверхность стола пришла в движение и скосила внутрь, на ней возникли светящиеся символы. Румистэль что-то быстро проделывал с огоньками, в результате поднялись шторы боковых экранов, и стала видна панорама Дивояра. Небесный город преображался, принимая одну их форм, как то было описано в "Гениус Алама" — инструкции по пользованию Дивояром.

Летающая крепость быстро и неуловимо изменялась. Её устройство перестраивалось в корне — из плоского, разделённого на пять секторов круга она переформировалась в ступенчатую пирамиду. Верхушкой было то, что ранее составляло здание Совета — теперь это командная рубка. Пять секторов превратились в пять палуб, а их дворцы — в помещения кают. Университет превратился в офицерский мостик, а площадь перед ним — в обширный информационный плац, где зараз могли собраться тысячи народу. Пятиконечный фонтан превратился в портал-перенос для перемещения по изолированным палубам корабля. Внешние контрфорсы теперь располагались по основанию гигантской пирамиды.

— Кристалл — это пространственный энергопривод, — быстро объяснял Румистэль собравшейся в командной рубке компании охотников-жаворонарцев и других боевых магов Дивояра.

— Он формирует действие машины так, как пожелает её пилот, то есть любой из вас. То есть, если вы пожелаете уничтожить врага огнём, он его сожжёт. Если вы пожелаете рассеять его на атомы — рассеет. Но мы имеем дело не просто с технологически развитой расой, а с демонами тьмы, которые руководят действиями тех биологических машин, которых вы принимаете за пришельцев. Лучше меня расскажет Лембистор.

Глаза присутствующих с почтением обратились к человеку в чёрном, у которого на этот раз отсутствовали крылья.

— Эти рептилоиды и серые человечки — искусственно созданный разум, — сказал тот, — Они не знают о том, что ими руководят духи низших измерений, и полагают, что являются вполне самостоятельными цивилизациями. Им обещаны земли, богатства и еда, и за это они будут биться. Но демонам низших измерений нужны души, и все их усилия направлены на то, чтобы сначала заставить население массово мыслить в диапазоне темных сил — таким образом создавая поля губительных энергий. Когда население дозреет до состояния смерти, и происходит вторжение — вот почему пришельцы так медлили перед нападением на Землю. Это не просто инопланетный захват, когда идёт война за ресурсы, а настоящее вторжение Бездны.

— Слуги Лимба будут пожирать плоть людей, но не это страшно, потому что после смерти душа возвращается к Мировому Древу и получает новое воплощение. Настоящий ужас в том, что Тьма поглотит души, и те никогда более не вернутся к Древу, — снова вступил Гомониил, — Лимб и так получает свою прибыль от тех, кто добровольно отдал ему свою сущность, но такое нападение — это массовое поглощение всего, что так или иначе движется к высшим формам жизни. Раса людей молодая во Вселенной, и путь её тяжёл, но вектор этого пути уверенно направлен к Свету.

Так говорили они дивоярцам — молодым и пожилым, архимагам и охотникам, учёным и рядовым магам. Но главного всё же не сказали: нападение чужих на Селембрис имеет вполне обозначенную цель: Живой Кристалл, Вечность, пакет энергоприводов. Вот если это попадёт в лапы Тёмных, вот тогда Лимб начнёт свое победное шествие по Вселенной.

— Возможно, для некоторых из вас это будет откровением, — вступил Гомониил, но все вы прожили уже не одну жизнь, воплощаясь всякий раз в более совершенном теле. Если вы владеете магией, значит, много раз совершали издревле свой круг жизни. Поэтому не бойтесь смерти — ваш подвиг поднимет вас на новую ступень. Но те, кого вы будете сегодня уничтожать, не должны более возродиться, и души, подселённые в них, должны отправиться обратно в область отрицательного пространства, попросту в небытие. Поэтому когда перед вашим сознанием будут открываться глотки лимба, вы должны хранить свой разум твёрдым и в памяти своей держать образ того, что дорого вам больше жизни. Что это для вас?

— Родина, — сказали дружно дивоярцы.

У каждого из них была своя Родина, и все они в общности составляли мир Содружества. Погибнет Селембрис — пропадут миры.

— Смотрите, с кем придётся вам сражаться, — сказал им Румистэль и игрой на своем пульте вызвал фантастическую картину.

До сих пор они видели отдельные плоские картины на боковых экранах, теперь же увидели как работает настоящая техника Джавайна. Изображения как бы выплыли из плоскостей экранов и соединились посреди рубки в одно объемное изображение, и выглядело оно до ужаса реально. Находящиеся в рубке как будто оказались на поверхности Луны и теперь видели в непосредственной близости громадные корабли инопланетян. Они видели гигантские створки ангаров — мощных монолитных зданий, рядом с которыми терялись их маленькие фигурки. И огромные поля посадочных площадок, и двигающиеся цепочками поезда, свободно перемещающиеся без всякой опоры — прямо в безвоздушном пространстве.

— Вы можете посмотреть, что там внутри, — сказал им Румистэль и сделал шаг к плотно сомкнутым створкам ангара. Он проник сквозь преграду так легко, как будто сквозь пустое место.

Отважный Пантегри первым последовал за ним и прошёл сквозь неощутимую преграду. За ним и прочие. И вот они идут по внутренним помещениям ангара, как по настоящим — иллюзия полного присутствия. Огромные серые коридоры с высоченными стенами, освещённые рассеянным мертвенным светом, идущим с потолка.

— Не беспокойтесь, нас никто не увидит, — предупредил Румистэль, — мы для них не существуем, потому что мы в Дивояре, а не на Луне.

Видели они тогда тех тварей, что кишмя кишат в этих гигантских муравейниках. Отвратительные серые человекоподобные создания с неживыми чёрными глазами и маленькими ртами, в которых скрывались длинные присоски для того, чтобы тянуть кровь из жертв. Видели они гадких монстров-рептилоидов с хищными немигающими глазами и полными острых зубов пастями. И змеиные отростки, плывущие по воздуху без всякой опоры и похожие на толстые колбасы длиной до десятка метров. И видели они обглоданные трупы, выброшенные на лунную поверхность, и горы сухих костей, которые утюжили тяжёлые машины, растирая несчастные останки в пыль.

Наблюдатели знали, что эту добычу пришельцы натащили с Земли, где преступные правительства пошли на сговор с агрессорами. Только был ли у них выбор? Или они надеялись оттянуть миг собственной гибели в надежде на помощь добрых вселенских сил?

— О, как мы запоздали, Румистэль, — прошептала Лиланда.

ГЛАВА 28

— Почему мы не можем ударить сейчас, пока они ещё на своих базах? — спросил Пантегри, нисколько не смущаясь тем, что задает вопрос могущественному эльфу.

— Это было бы гораздо умнее, — настаивал он, — чем вести сражение в небе Селембрис. Уничтожить гадов в самом их гнезде!

Румистэль посмотрел на него, ощущая в сердце тёплую симпатию к этому парню, который его даже не помнил. Пантегри был некогда другом Лёна, а этот призрак никогда не испарится из памяти Говорящего.

— Ты видел тысячи похищенных с Земли в их ангарах? — ответил он вопросом на вопрос, — Если мы ударим прямо по базам — проще некуда! — то эти похищенные прямиком угодят в лимб, и души их станут вечными пленниками преисподней и будут мучениями своими питать демонов Лимба. Нам надо выманить вражеские армады с Луны.

— Они будут знать, что вы уничтожаете их при помощи энергопривода, и будут стремиться захватить вас, а не просто уничтожить, — говорил Румистэль маленькой армии Дивояра, — Поэтому, когда вы поймёте, что другого выхода нет, дайте кристаллу приказ на самоуничтожение. Вы погибнете, но души ваши вернутся к Мировому Древу, и вы снова вернётесь к жизни в одном из человеческих миров. Не бойтесь, смерть ваша будет лёгкой, я сам не раз проходил этим путём.

Никто не колебался, потому что дивоярцы были людьми особой закалки. И Румистэль начал показывать магам как следует управлять с боевой машиной.

— Почему мы не можем вернуться в прошлое и захватить самое начало высадки пришельцев на Луне? — тихо спросила его Лиланда.

— Потому что это случилось в промежуток между Дивоярами, — так же тихо ответил ей Румистэль, — а для атаки нам нужен мой корабль. Мы и так в прошлом, милая — я вернул нас назад, к прибытию летающего города. Земля ещё не подверглась нападению. Больше изменять историю я не рискую.

Сто двадцать пилотов, лучших дивоярских бойцов, заняли свои места в боевых машинах. Были среди них Брунгильда и Магирус, как лучшие среди лучших. Свои кресла в истребителях заняли и двое наблюдателей — Лембистор и Лиланда. Гомониил и Румистэль же находились в главной командной рубке.

Тысячи и сотни тысяч взглядов устремились в небо в страхе и трепете, когда облачная громада Дивояра вдруг прекратила своё спокойное плавание по небу и начал стремительно подниматься ввысь. С краев облака сорвались белые летающие кони и стаями начали кружить над землями Селембрис. Они разлетелись по городам и сёлам, опускались наземь и, не опуская крыльев, говорили:

— Не бойтесь, люди! Вернулись эльфы! Селембрис будет жить!

Громада Джавайна, испуская неистовое алмазное сияние, вышла в космос, оставив под собой цветущий мир, который так и не узнал, что лимб едва не поглотил его однажды. Но и сейчас опасность ещё не миновала, и от мужества и удачливости дивоярцев зависит много.

Прошлое Селембрис изменилось, и не случилось многих фатальных событий — так, например, никогда не существовал на ней город Дерн-Хорасад, как никто никогда не слышал о короле Гедриксе. Не возникла зона отчуждения, не было нашествия сквабаров и прочих тварей из адских миров. Поэтому двенадцать машин для замыкания пространства остались в Дивояре — их-то сейчас Румистэль и выводил на окололунную орбиту. Двенадцать малых суден несли с собой каждый по конусу — они направлялись в расчетные точки, чтобы при включении машин образовалось изолирующее поле. Это была задумка Румистэля.

Всю будущую битву он решил заключить в ограниченный объём — сферу вокруг Луны. Невидимое поле не выпустит летательные аппараты противника ни к Земле, ни к Селембрис — это первое, что сделают пришельцы, чтобы раскидать силы нападения. Сто двадцать боевых кораблей Джавайна против бесчисленной армады серых и рептилоидов! Пространство вокруг Луны будет напоминать кипящий суп, но только так Румистэль может защитить обе планеты от возмездия.

Когда двенадцать малых скутеров сбросили свой груз и возвратились обратно на Джавайн, Румистэль вошёл на громаде своего корабля в зону ограничения и включил поле. Внешне ничего не изменилось — обе планеты по-прежнему виднелись с Луны, каждая со своего полушария — именно поэтому земляне не знали, что Луна есть портал между двумя смежными измерениями. А пришельцы прекрасно это знали, поэтому имели доступ на обе планеты. Теперь они по-прежнему видят с Луны и Землю, и Селембрис. Но для землян и селембрийцев вид неба неожиданно изменился: с него внезапно исчез месяц. Настал момент решающей битвы.

Малые суда одновременно отстрелились от основания ступенчатой пирамиды и быстрой стаей пошли в обход Луны. На огромной скорости они пронеслись над базами пришельцев, словно дразня их, и несколько кораблей инопланетян вспыхнули от прямого попадания. Это сделала Лиланда по плану Румистэля. Они могли бы враз уничтожить все корабли противника, но тогда им пришлось бы выковыривать врага из глубоких внутрилунных катакомб, отыскивать пусковые шахты и уничтожать поотдельности. Нет, этот налёт должен выглядеть, как дерзкий, нахальный вызов, чтобы вынудить противника к ответному ходу. Наблюдатели уже знают как выглядят настоящая боевая сила Тёмных, а те здоровенные вышки, которые они только что сбили — это для обмана землян, которые уже научились запускать свои разведывательные аппараты.

На следующем облёте Луны уже обнаружили свое присутствие громадные машины — десантные модули. На серой поверхности спутника, в мелких кратерах началось движение — это отрывались от камня замаскированные под естественные образования, сплющенные тарелкообразные корабли-матки. Диаметром они были в десятки километров, и каждый из них превосходил Джавайн раза в два. Мощные машины развернулись и дружной стаей устремились на одиноко зависшую в пустоте сияющую пирамиду. Она выдавала себя ярким блеском, в то время как серые громады легко терялись в тени Луны.

Двигаясь на огромной скорости, вражеские модули выпустили из своих недр множество мелких флаеров, и те дружной кучей развернулись и пошли слаженно на сто двадцать истребителей Джавайна. Сто двадцать искорок против тысяч злобных серых ос!

— Их слишком много! — в панике сказал один из молодых охотников, сидя в окутывающем его поле управления внутри алмазно-прозрачного корабля и наблюдая стремительный налёт противника.

— Держи строй! — прозвучал повелительный голос Брунгильды.

Истребители Джвайна выстроили собой равномерную плоскую схему, которая зависла над Луной, как сеть с драгоценными кристалликами в узлах. На эту сеть и шла рассеянной массой армада атакующих флаеров.

— Держать строй! — крикнул из своей командной рубки никому невидимый Румистэль в то время как на него самого и на весь Дивояр шла атака крупных модулей.

Всё произошло мгновенно: ближайший край летящих стаей флаеров вдруг словно налетел на невидимое препятствие, и в дальнейшем движении с ними произошла невиданная метаморфоза: машины пришельцев стали разлетаться в прах, и серая пыль тут же ринулась в обратном направлении, пронизывая стаю. Это сработало общее поле кристаллов, которое установил строй эльфийских истребителей.

Оставшиеся машины чужих мгновенно изменили курс и хаотично устремились прочь. Часть из них наткнулась на блокирующее поле и мгновенно испарилась — уничтожение материи было предельно заданным свойством оболочки. Некогда на Границе Миров дивоярцы использовали лишь малую часть этого свойства поля — на сжигание объектов.

Серые диски, идущие на Джавайн, выпустили из себя синие лучи и взяли ярко сверкающую пирамиду в прицел. Те, кто находились внутри и наблюдали сквозь прозрачные экраны картину битвы, дружно отшатнулись от окон и закрыли глаза. Общий крик пронёсся по палубам Дивояра. Но в следующий миг мертвенное сияние пропало: Джавайн совершил пространственный прыжок.

Его пока не атаковали, только проверяли. Пришельцам надо знать, точно ли Джавайн несёт в себе заряд кристаллов, или просто демонстрирует вооружение прежних эпох. Ведь сам Джавайн есть устаревшая машина, которую давно оставили эльфы за ненадобностью. Но эльфов на Селембрис нет, они давно оставили свою планету — так думали пришельцы, и в этом им очень помогла скрытность наблюдателей, которые не афишировали свое присутствие на Селембрис. Пусть враги думают так.

Стая громадных тарелок внезапно разделилась: часть направилась за уходящей прочь от солнечной системы пирамидой, а остальные устремились на мирно плывущую среди пустоты космоса Планету Эльфов. Они уже выпускали из себя новые армады мелких судов, и вся эта вражеская сила устремилась на лишённую защитного поля Селембрис — это пришельцы точно знали! Они сумели заранее вывести из строя машину преобразования пространства, и теперь просто начали уже подготовленное вторжение.

Этого ждал Румистэль! Он засмеялся, когда увидел, как идущая на полном ходу стая кораблей-маток налетела на изолирующее поле, и оно истёрло вражеские крейсеры в серый порошок — как будто гигантский нож мгновенно покрошил идущие с огромной скоростью корабли и при том даже не нарушил их движения. Всё произошло настолько быстро, что даже обладающие высокой маневренностью суда пришельцев не сумели свернуть с дороги смерти.

Вторая часть кораблей-маток, которые окружили Джавайн, моментально выпустили рой катеров — те помчались врассыпную прочь от Луны и вскоре достигли радиуса сферы. Мгновенно вспыхнувшие и тут же потухшие искорки обозначили границу поля — это командование пришельцев так выяснило для себя пределы доступного пространства. Теперь они знаю, что находятся в замкнутом объеме и больше не сунутся к планетам. А это означает, что теперь начнётся настоящая драка — они примутся за малые катера Джавайна.

Строй атакующих флаеров разбит и перепутан, но победой пока назвать это было сложно. Предстоял новый этап битвы, а в кораблях эльфов сидели едва обученные новички, которых скрутит страх, когда в дело вступят новые, на этот раз уже настоящие силы Тёмных — духи-одержатели, которые используют болванки Чужих, как люди используют руки-ноги. Это древняя и страшная мощь, которую наблюдатели вовремя не распознали.

Туча растерявших всякий строй вражеских машин носилась в замкнутом пространстве окололунной сферы. Множество их сталкивались друг с другом и распылялись в вспышке, другие, управление которых оказалось сбито и заблокировано посредством энергоконтактов, налетали во множестве на корабли-матки, отчего поверхность гигантских тарелок озарялась белыми огнями. Наконец, десантные суда оградились от своих же защитным полем, в огне которого мелкие мошки флаеров сгорали без остатка. Часть неуправляемых машин врезалась в сферу ограждения и тоже пропадала.

Большие суда предприняли попытку совместно атаковать Джавайна: окружили сияющую пирамиду и взяли её в рапид-лучи. Таким захватом пользовались агрессоры на Земле, когда похищали людей и скот. Только мощность каждой отдельно взятой матки превосходила все её мелкие суда, взятые в сумме — это мощное оружие предназначалось для разрушения мегаполисов. Шесть же кораблей давали чудовищную мощь пространственного захвата. Но в тот момент, когда сумма векторов силы уравновесилась, Джавайн неожиданно совершил пространственный скачок, и строй маток тут же смялся — противоположные суда парами пошли на столкновение друг с другом. Два из них погибли, два получили значительные повреждения, и два успели разойтись. Повреждённые корабли остались в неподвижности плавать на лунной орбите, а два целых корабля пустились наутёк — они явно избегали боя и тянули время. Румистэль знал, что должно последовать вскоре.

— Гомонил, подержи ситуацию, — обратился он к ангелу, который лишь наблюдал за событиями боя на экранах.

Отнюдь не гений войны, а скорее исследователь, историк, собиратель фольклора и сказаний, он мог некоторое время следить за ходом дела, а больше Румистэлю и не надо.

Покинув управляющую консоль, Румистэль оставил её Гомониилу, а сам достал из сумы, с которой никогда не расставался, заветное зеркальце Лиланды — это её вещь, в неё вложена сила его жены. Когда-то давно, из далёкого прошлого входя в эту долгую историю на Селембрис, они оставили себе в помощь эти вещи. Вложили каждый что мог, чтобы потом, воплотясь волей судьбы в людской облик, лишённые своих возможностей, они могли вновь их обрести — через книгу, через эти вещицы. Да, зеркальце принадлежало Лиланде, ибо она обладает свойством легко ходить через пространства с планеты на планету. Камень и дудочка принадлежали Румистэлю, потому что это его дары — говорить к камням и ветрам. Колокольчик принадлежал Лембистору, потому что ему повинуются стаи птиц. Гребёнку, компактный блок растительных форм, вложил Гомонил. А скатерть... это уже другая история. Потому что никто из них четверых не владел бытовой магией.

Достав зеркальце, Румистэль зажал его в кружок между большим и указательным пальцем руки. Вещица была такой маленькой, что пальцы сомкнулись, и зеркальце исчезло. Теперь ладонь Румистэля сама была порталом — он вызвал в кружке видение внутренности одного из кораблей-маток, зависших в неподвижности в пределах видимости. А после этого совершил пространственный прыжок.

Внутри корабля царила паника — серые носились, как суматошные, отчаянно курлыча и издавая резкие звуки. Никто из них не видел гостя. Но вот вдруг паника как будто стала утихать: замедлялись движения пришельцев, пронзительные визги понижались до басовитых нот, потом начал мигать тусклый свет в помещениях, по стенам и полам пошла странная пульсация. А потом вообще всё застыло — в нелепых, неустойчивых позах замерли все серые, а воздух превратился в тягучий, плотный кисель, наполненный неясным, дискретным сиянием. После этого остался подвижным только один живой — невидимый гость на корабле. Он снова сложил два пальца кружком и исчез, оставив громаду матки со всем её обитаемым гнездом в полной неподвижности — это было свойство Румистэля: владеть временем. Таким же образом он обездвижил и второй корабль.

Лёгкие, подвижные флаеры Джавайна управлялись всего одним пилотом. В прозрачных, лишённых всяких видимых устройств, чуть отблескивающих корпусах малых суден был заключён эльфийский кристалл, иначе — энергопривод, незримо соединяющий корабль с гигантским запасом вселенской энергии. Эту таинственную силу можно было преобразовать в любую форму — как видимую, материальную, так и невидимую. Она позволяла делать с пространством и наполняющими его энергиями всё, что угодно. Ограничения накладывало лишь воображение.

Пантегри быстро освоил это необычное оружие и так же скоро сумел организовать свою жаворонарскую семёрку лучших боевых магов из последнего выпуска. Он был несомненным лидером, этот одарённый молодой маг. Выстроившись сеткой, понимающие друг друга с полуслова жаворонарцы ловко прихватывали полями сразу несколько флаеров противника. Ответные удары, режущие лазерные лучи, импульсные волны, заставляющие вскипать металл, световые захваты их не тревожили: таинственная сила вселенских недр хранила их от всех физических воздействий. Устройства пришельцев работали в заданном режиме, а постоянно меняющаяся форма полей могла принять любое воплощение. Желание пилота управляло этой силой — до безумия легко и восхитительно просто! Поэтому Пантегри был в восторге — он упивался этим боем.

Невидимое поле захватывало сразу несколько плоских серых клопов, как называли их меж собой жаворонарцы. Юркие флаеры, водимые рептилоидами, в самом деле походили на каких-то странных насекомых. Передняя часть у них имела выемку, в которой прятались обзорные окна, светящиеся синеватым светом, отчего плоская машина походила на мрачного клопа, поблёскивающего глазками из-под ребристого панциря. Клоп был отнюдь небезопасен — он непрерывно оборонялся, стреляя перед собой пульсирующими потоками снарядов, и при том очень манёвренно двигался. Эти штуки в случае нападения на незащищённую планету да ещё в таком громадном количестве производили просто массовое разрушение. Теперь, кажется, они впервые встретили такой мощный отпор — до сих пор им не удалось вывести из строя ни одну из ста двадцати эльфийских катеров.

Если смотреть сквозь оболочку катера, ничего не видно — просто летящая группка сначала хаотично мечется, стараясь явно избежать столкновения, а затем отчего-то начинает сжиматься, машины приходят во вращение, начинают расстреливать друг друга, и неплотный шар взрывается. Тогда сквозь пульсирующее излучение проходят строем корабли жаворонарцев и ищут следующую мишень. Но изнутри малого судна Джавайна видна несколько иная картина: перед глазами пилота мягко светится голографический экран, который накладывает на картину боя свою, пространственно-силовую сетку, где светятся разными цветами свои и чужие суда, где видны курсы вражеских машин и прочерчены треки их атакующих лучей. Видны пылевые облака, оставшиеся после взрывов — эльфийские катера проходят сквозь них без помех, а врезающиеся в невидимое скопление обломков вражеское судно вспыхивает от ударов микрочастиц.

Управляющее поле сообщает Пантегри массу неведомых доселе ощущений — он как будто нервами чувствует пространство и происходящие в нём вещи. Он видит не только глазами, но и мозгом, чувствует каждого из своей связки. Их сплочённость стала просто фантастической, они как единый организм. И в то же время он ощащает, что остальные дивоярцы тоже разбились на атакующие группы и тоже работают в связке. О, какой это был бой! Как завидовал распалённый победой Пантегри великому народу эльфов, владеющиму такой мощью! Это не бой на мечах, хоть и магический — это божественное чувство! Когда всё это кончится, он будет вспоминать с тоской и восторгом эту неописуемую битву, ибо в этот день он чувствовал себя богом. А ещё дивоярцев называют небожителями!

— Румистэль, я чувствую их приближение! — сказал в голове Румистэля голос невидимого Лембистора. Вместе со всеми он истреблял малые суда рептилоидов в то время как командир обездвиживал большие корабли, управляемые более развитыми серыми.

Он сам уже их чувствовал — с начала боя прошло максимум полчаса, и они уже должны быть на подходе.

— Румистэль, я чувствую давление! — сообщила ему Лиланда.

Давление на волю — первый признак вторжения демонов лимба, той чёрной силы, что управляет пришельцами. Это безотчётный страх и заторможенность сознания, мгновенные провалы в памяти и видения смерти. Об этом предупреждали дивоярцев наблюдатели, об этом подробно рассказал им Лембистор. Но занть — одно, а чувствовать — другое. Воины лимба воюют не оружием, они воздействуют напрямую на психику, сознание, восприятие. И тогда брат обращает оружие против брата, и целые народы идут войнами друг на друга. Так демоны низших измерений подчиняют себе целые миры — сначала посылают своих слуг, одетых в плоть, как в маскирующий костюм. Они плодят себе подобных, и в них вселяются тёмные сущности. И лишь потом на ослаюленные войнами планеты входят орды захватчиков, собирая свою дань душами и перекачивая в лимб энергию жизни, переплавленную в смерть. Вот это есть способ существования демонов лимба, каким некогда был и Лембистор. Это самое древнее племя Вселенной, сгинувшая ветвь некогда прекрасного народа — чёрных эльфов.

Он не понял, что произошло, но лишь почувствовал странное помутнение сознания. Он думал, что управлять машиной эльфов необыкновенно легко, но влившийся в мозг ужас вдруг лишил его рассудка. Он оказался вдруг один, всеми брошенный, предательски оставленный в безмерной тьме Космоса, под жестокими и равнодушными глазами звёзд, которые ждали его смерти. Чёрное безмолвие заливалось в его сознание, замораживая оголённые нервы. Глубокий вакуум вползал в его разверзнутую грудь, и тысячами пальцев тьмы сжимал его остановившееся сердце. И только мозг, отсчитывая капли времени, фиксировал с ужасающей ясностью неотвратимость надвигающейся смерти. Он видел, углублённый в безнадёжность, открытую пасть лимба, куда летел его одиной маленький кораблик. И видел бесконечность, ждущую его за этими вратами. Он видел самого себя, идущего из тьмы столетий, из жизни в жизнь, из лика в лик, из судьбы в судьбу — себя, набирающего мудрость, силу и умение. Себя, человека, который достиг своим трудом и исканием магических высот. Себя, которого ждала светлая дорога вечной жизни и долгий путь восхождения к вершинам бытия. И эта светлая дорога неожиданно погасла перед его глазами, и открылась мрачная бездна смерти и страданий, которые некончатся никогда. Никогда!

Так, оцепенев от ужаса, Очерота смотрел в пространство, ставшее вдруг таким вязким и пустым. Он не слышал крика Пантегри и зова Магируса. Он видел приближающегося ангела смерти, его прекрасное и ужасное лицо, жестокие глаза и чёрные крылья за спиной. Я здесь, Очерота, говорил вестник вечной гибели. Я здесь, и я сейчас спасу тебя. Сейчас твой страх оставит тебя, Очерота, потому что ты ошибался. Ты не там искал врагов — вот они, рядом с тобой. Те, кто притворялся твоими друзьями, они есть настоящие твои враги. Несчастный дивоярец, ты всю жизнь шёл не туда!

— Сопротивляйся, Очерота! — кричал Пантегри, силой ярости своей подавляя враждебные видения.

— Не верь, Очерота! — набатом бился в ушах голос Гонды, но множество иных голосов оттесняли этот спасительный дружеский зов. Ему говорили, что это страшно, но он не думал, что настолько.

На краткий миг он потерял сознание, а потом его корабль нарушил строй и усиленный нажимом чёрной силы импульс закрутил и смял пространство вокруг молодого дивоярца. Захват был так силён, что идущие с Очеротой в связке жаворонарцы беспорядочно закувыркались. Но этого мало: помрачённый рассудок их товарища уже посылал им смерть. Невиданно мощные пространственные вихри закружились вокруг жаворонарцев, прихватывая и дальние катера. Кристалл вступил в бой с другими такими же энергоприводами. Две равных по мощи физических силы, но одна из них ведётся нечеловеческим сознанием.

Группы дивоярцев, одолеваемые демонами лимба, начали сминаться — то, что происходило с Очеротой, случилось и с некоторыми другими. Товарищи, как могли, пробивались силой мысли сквозь заслон чужой воли. Опытные, старые дивоярцы поддерживали молодых. Но в группе Пантегри не было никого старше него самого.

— Проси защиты у кристалла! — пробился в мозг Очероты чёткий импульс-приказ Лембистора.

Это уже был не голос, а мощное воздействие на подсознание, ибо Лембистор сам был демон.

Очерота встрепенулся, и мысль его коснулась кристалла. Но тот отказался служить ему, потому что чувствовал враждебное присутствие — глубинные чувства жаворонарца были порабощены проникшим в его мозг одержанием. Он уже чувствовал, как тьма заливает его личность, и только маленький, слабый человечек на дне этого тёмного котла, наполненного смертью, ещё отчаянно звал на помощь.

Едва выскользнувшие из смертельного захвата жаворонарцы увидели как корабль-кристалл Очероты погас, и только чуть виднелась внутри прозрачного корпуса тёмная фигурка. Тогда среди растерявшихся о ужаса молодых магов скользнула яркая стрела, прямым ходом устремясь к погибающему дивоярцу. Зелёная молния вылетела из корабля Магируса и ударила в потухший катер Очероты. Кристалл, посланный твёрдой волей Гонды, разрушил губительное воздействие преисподней. В следующий миг летающий кристалл Магируса был взят в окружение врагами. И ещё через миг на этом месте вспыхнула яркая звезда взрыва — великий боевой маг аннигилировал себя и кучу врагов.

— Гонда умер! — закричала разом сотня голосов, и от этого крика Очерота пришёл в себя.

Он не понял в тот момент, отчего погиб его любимый учитель, но гнев от его кончины изгнала из его мозга последние следы страха, и он ринулся в бой, горя мщением и ненавистью, ибо нет ничего гаже того ментального насилия, которое он только что испытал на себе. Он видел преисподнюю лицом к лицу, и никогда не забудет этого.

Священная ярость, овладевшая дивоярцами из-за смерти Гонды, была сильнее всех навеянных демонами страхов, и вражеские суда испытали на себе её силу — их уничтожали, как мерзких вредителей, и с каждым погибшим ослабевало воздействие из низших измерений. Демонам, не имеющим физического тела, нужно подселение, чтобы воздействовать на живых.

* * *

В голографическом столбе, находясь в рубке, Румистэль и Гомонил видели всё происходящее в замкнутом окололунном пространстве. Невидимые нити ментальных захватов явственно виднелись на объемном экране. Они видели и лицо Очероты, искажённое мукой смертного ужаса, и медленное утекание его души к разверзшейся пасти лимба. Своей жертвой Гонда переломил начавшееся было поражение. И Румистэль видел его последний миг — учитель умер с торжеством, как умирают герои. В последний миг, оставшись без защиты, он прижал к себе рукой стеклянный шар с заключённым в нём игрушечным замком. Вот про него забыл Румистэль — забыл про давнюю трагедию Гонды и про его погибшую века назад любовь. Вся жизнь учителя прошла под гнётом этой неутихающей скорби о его утрате. И в свой последний бой Магирус взял тот шар, в котором была заточена душа его возлюбленной Зоряны. А это значит, что он заранее принял это решение — погибнуть.

Корабли-матки растворились в пламени энергоконтакта, который отправил их в лимб, и в окололунном пространстве не осталось ни одного вражеского судна.

Не размыкая поля, Румистэль высадился вместе с другими тремя наблюдателями на лунную поверхность, как раз в кратере, где имелись базы пришельцев. Они прошли вчетвером по коридорам и громадным ангарам, высвечивая при помощи кристаллов последние убежища оставшихся в живых пришельцев. Обнаруженные в заточении люди, похищенные с Земли, через порталы были отправлены обратно на родную планету. Да, оба смежных мира не подверглись окончательной колонизации, но там сейчас происходили страшные и необычайные вещи, непривычные для устоявшихся представлений их жителей. Земляне сами не знали, что содержится в их среде.

Он не видел, но мог представить, что сейчас происходит на Земле. Люди в испуге наблюдают внезапно падающие в агонии тела тех, кого они ещё недавно считали людьми и относились к ним, как к людям. Они теряют сознание и падают в корчах, испуская смрадный дым. И тут же тела их загораются, и огонь пожирает их мгновенно. Это те, кто прикидывался людьми, на самом деле неся в себя чуждую природу духа. Их внедряли в людское общество веками и тысячелетиями, чтобы они набирали силы, уничтожая и разлагая настоящий человеческий дух, устремлённый к свету. Они убийцы, воры и лжецы, развязывающие войны по наущению своих хозяев — духов Смерти.

Сейчас и на Селембрис, где крупные военные конфликты были невозможны по причине надзора Дивояра, испускают смердящий дух многие те, кто примазался тишком под древние формы жизни — такие, как всяческие обдерихи, упыри, вампиры, кощеи, болотные синюхи, агрессивные тролли и множество других человекоподобных, вроде лесного ведьмака Шакраса, к которому попали Лён и Паф во время поисков Наташи. Если таких не отправить в лимб, они будут снова возрождаться в новых формах. Сейчас, когда лимб выдернул свои щупальца из мира Селембрис и Земли, эти бездушные твари рассыпаются в прах, потому что они в сущности есть биороботы — такие же, как рептилоиды, созданные на базе организмов рептилий. Как серые, которые есть многократно дублированные клоны человекообразных. Это совсем не то, что сложные автономные биоформы эльфов — такие, как Грифон, Лахайо, Наганатчима, Оракул, лунные кони и сказочные обитатели зачарованных земель.

ГЛАВА 29

Последние дела, которые надо было завершить перед тем, как отправиться обратно — в своё галактический мир, воином которого был Румистэль и свою службу в котором нес его старый друг Лембистор. Они давно знали друг друга, и много галактических путей прошли вдвоём. Стражи лимба и разведчики адских миров — вот кто они были. Недавно вместе с Румистэлем на эту службу заступила и Лиланда, его новая жена. Память окончательно вернулась к Румистэлю, потому что все искажения времени были устранены, но оставалась часть незакрытых долгов. Вот чем думал он заняться прежде, чем покинуть Селембрис, свой старый мир, в котором много-много тысячелетий назад он нёс вахту наблюдателя.

На подходе к Сумраку он помедлил — немного терялся перед тем, что ожидал там увидеть. Никто не мог смутить Румистэля, кроме... Кроме той единственной, перед кем он виноват.

Влажная прохлада коснулась его лица, и он запахнул на себе оперённый плащ — в Сумраке стояла осень. Это значит, что время для живущих здесь душ пришло. Он должен повидать кое-кого перед тем как это обиталище скорбей отдаст своих жильцов.

Он шёл знакомой долиной и видел пустующие жилища — души оставили эти печальные места. Не было тут Зои и Семёнова — они сейчас в земном мире, счастливые и ничего не помнящие о своей прежней судьбе. Это ещё один шанс. Не было Сергея, который в действительности был Фазиско, сын Брунгильды. В этом варианте реальности у валькирии не было сына Фазиско, и душа его, свободная от своей трагической судьбы, осталась где-то в прошлом. Наблюдателям была ведома вся историческая реальность Селембрис и Земли. И скитания этой неприкаянной души Румистэль мог при желании видеть в волшебном зеркале Лиланды. Не было тут и Марианны, которая на самом деле была Люська с Земли, из города Соловьевска. Только не было в этой земной реальности никакой Люськи — не родилась она в городе Соловьевске и не имела своей жуткой и короткой судьбы. Вот ведь как странно получилось — встретились они в далёком прошлом, два простых человека, две молодых души. И полюбили друг друга. Где-то давно, за множеством лет, осталась их счастливая судьба, и где-то есть могила, в которой лежат они вместе, поскольку прожили они, что называется "долго и счастливо, и умерли в один день". А сейчас шёл Румистэль к той, кто, как знал он точно, ещё не оставила Сумрак, потому что оставались те последние слова, которые они ещё не сказали друг другу на прощание. Потому что Нияналь прошла через кристалл, чтобы переродиться — таков её выбор. Но память о минувшей любви не даст ей покинуть Румистэля без последнего слова — он верил ей.

Так оно сложилось, что не пожелала она нового времени, и не захотела влиться в то великое объединение миров Млечного Пути, в которое вошли эльфы как новая молодая раса. Она хотела прежней жизни, где таинства природы и нескончаемые грёзы. Она осталась на Селембрис, где некогда были они вместе, осталась вспоминать былые дни. А он ушёл к звёздам, оставив Серебристый Лунный Свет, любимую Нияналь Планету Эльфов. Там встретились разрозненные некогда племена эльфов, чтобы вложить свой труд в объединяющее галактические расы дело. Галактические сообщества объединялись под началом наидревнейших, которых можно было звать богами, и которые были суть Живущие-В-Духе — ступень, на которую когда-нибудь взойдут и эльфы. И путь этот будет нескончаем, как нескончаема жизнь.

Сумрак есть остановка в пути, прибежище печальных душ, ошибок Судьбы. Здесь они излечиваются от своего недуга, и им дается выбор — возврат к началу, или перерождение. Так вернулись Зоя и Семёнов, Фазиско и Марианна. Этим путём прошли Аларих и Гранитэль, разлучённые судьбой таким трагическим образом. Но Нияналь — он точно знал — не вернётся. Слишком много скорби. Слишком много.

Он остановился при входе в призрачный сад, в котором угадывались черты того, весеннего. Здесь был их старый замок, но как устали его камни, и какая древность смотрит из его тёмных окон. Дорога к покинутому Румистэлем дому выстлана опавшими листьями, и поникшие травы по краям — всё умирает в Сумраке. Сырые ветви старых яблонь и чёрные засохшие плоды в пышных кронах вишен. Чудесный пруд зарос трясиной, и полны гнилых чёрных веток поляны перед крыльцом. Потемнели белые кисейные занавеси, небрежно свисающие из окон.

Она ждала его в опустевшей спальне — прекрасная и печальная, как призрак весны. Нет того жёсткого и непрощающего взгляда, каким смотрела она на него, прощаясь в своей долине. Нет той надрывной боли, что сквозила в каждом её вздохе, когда шла она дорогами Селембрис с бродячими актёрами навстречу Наганатчиме, чтобы найти там оброненный кристалл. Нет того осуждения, что не понимал он тогда, в Дюренвале, когда нашёл свою Пипиху идущей на костёр и спасённую им. Не было ничего, как не было дочерей у Румистэля. Не было Сивион-лиль и Вивиан-лиль, Судьба не воплотила эти молодые души в жизнь. Но отчего так горько на душе у Румистэля, и отчего он помнит тех, кого никогда не было на свете? Великое Древо никогда больше не подарит им с Нияналью этих двух детей.

— Скажи мне, Нияналь, — просил он, присаживаясь на край холодного ложа, одиноко стоящего в их спальне.

— Скажи мне, зачем ты послала мне с Кречетом этот флакончик? — и он показал тот крохотный фиалец на две капли, которого у него быть не должно, потому что тот, кто шёл путями Жребия, так и не родился. И не было ничего, связанного с Лёном — эта линия Судьбы затёрта. И оттого так горько и больно Румистэлю, как будто он вырвал честь своего сердца.

Не то она хотела слышать, и он знал это. Но между ними всегда более звучали не слова, а мысли, и Нияналь ответила то, что он хотел слышать.

— Их нет, но я их помню, — сказала она, с тихой и мирной улыбкой глядя на свой увядший сад, — Я встречусь с ними, это мне дано знать. Там, в новой жизни, я снова обрету их. Я знаю, что напрасно прошла весь свой путь гнева, за что и была наказана безмерно. Этот мой дар тебе был местью сердца, и хорошо ты сделал, что не принял его. Судьба исправила мою ошибку, и бедный Кречет не был посланником моего гнева — он вернулся в Дивояр и с честью послужил ему. Прости и ты меня, Румистэль, ибо во мне говорила оскорблённая твоей изменой гордость. Я не сумела удержать тебя, потому что не могла дать тебе всего, чего жаждала твоя горячая душа. Я не хотела знать твоих путей и той борьбы, что вы четверо вели тут, за судьбу Селембрис. Я ничего не знала об искажении времени, но во мне копились тяжким грузом боли те бесчисленные рождения и смерти моих дочерей. Я уже стояла в воротах смерти, не в силах больше нести эту ношу. И эта горечь напрасных испытаний отравила мою душу. Я спускалась в лимб и видела страдания Эйчварианы, я видела тебя, её убийцу. И ненавидела тебя, мой Румистэль. Бесчисленное множество раз я шла этим путём ошибок, и это всякий раз срывало ваши планы. Я есть причина ваших неудач. Когда я поняла, что круг замкнулся, то оставила свои попытки спасти из лимба мою дочь и просто оживила твоего друга Долбера. Но он тебя не помнит, Румистэль.

— Я знаю, — печально кивнул он, поскольку уже знал, что потерял в этом новом варианте жизни очень многих, кого любил, и кто был его другом. Он потерял даже самого себя, и Нияналь знала это, оттого так добра сейчас с ним.

Долбер, Долбер, нет больше никакого Долбера. Никогда он не встречался с Лёном и не был предан своим отцом Лазарем. Не было никакого кристалла исполнения желаний в жизни царя, не было каменной девки, и не была разрушена жизнь той семьи.

Им больше нечего было сказать друг другу, но как тяжело расставаться — он знает, что больше никогда он не встретит Ниянали, и оттого рыдало его сердце. Однажды он её встретит, но не узнают они друг друга, ибо это тайна, открытая лишь Вышним: каков будет новый облик уставшей от жизни души.

— Твой подарок, Нияналь, — сказал он, доставая и-за пазухи волшебную скатёрку. Как не признал он в этом даре её заботливую руку, ведь Румистэлю никогда не давалась бытовая магия, и он, повелитель гроз, ветров, вод, огня и камня, никогда не мог создать куска хлеба!

— Оставь на память, — просила она.

Это будет всё, что останется ему от Ниянали.

В сумраке нет настоящего пространства, здесь всё — мираж. Но Румистэль шёл по увядшим травам и сухим пустошам, мимо покинутых жилищ, обитатели которых уже обрели новую судьбу и жизнь. Печальные пейзажи менялись перед его глазами, как будто картинки калейдоскопа — что ни шаг, то новый призрак. Видел он опустевший замок Вайгенер, который оставили души Алариха и Гранитэли. Но там, в горах, он искал другой замок. И вот ущелье с быстрой рекой открыло ему вид на светлые хоромы, стоящие на вершине неприступного утёса. Это был он, тот замок в стеклянном шаре. Здесь ждёт его душа Магируса. Вместе с душой Зоряны. Здесь оба призрака обрели временный покой.

Открыты ажурные ворота литого чугуна, как будто хозяева замка ждут гостя. Как прежде, очутился Румистэль на краю площадки над самой бездной, где за спиной гремит перекатами река, а перед глазами расстилается ровная площадка двора. Знакомые башенки и цветные стёкла, знакомые дубовые двери и чудные светильники по стенам. Идёт он коридорами, сто раз виденными, которые его не помнят. Нет Лёна, нет его! Нет его рисунков в библиотеке, и стоят рядами любимые им книги, как будто осиротели они. Теплым светом души Зоряны озарена горница, где подавали им с Пафом чудесные ягодные пироги. И кажется Румистэлю, что слышит он смех и разговор двух мальчиков, которые никогда не встретились.

Магирус ждал его. Всё так же молод и всё так же сед. Он знал, что Румистэль придёт. Откуда — непонятно, но в глазах того, кто не был его учителем — больше не был! — был свет узнавания, как будто мёртвым открыто много больше, нежели живым. И отсюда, из тьмы Сумрака, они видят несбывшиеся варианты жизни.

"Зачем ты сделал это, Магирус?" — хотел спросить его Румистэль, но не спросил.

— Проси за нас Судьбу, Румистэль, — сказал ему Магирус.

И он кивнул, потому что более всего хотел, чтобы учитель, великий сердцем Магирус Гонда и его любовь Зоряна обрели друг друга. Не знает он, как распорядится Древо Жизни, но подвиг Гонды с последней мыслью о любви не останется без награды — они войдут в новую жизнь с памятью о прежней. Это новая ступень в восхождении.

* * *

Последнее, что хотел он видеть. Непонятная дивоярцам причуда эльфов: зачем-то эти двое, могущественные и бессмертные владыки Селембрис, пожелали присутствовать на свадьбе никому неизвестного короля одного из мелких королевств. Одевшись, как дивоярцы, Румистэль и Лиланда отправились в сопровождении придворного мага Сильвандира — Дишоана — на церемонию бракосочетания с принцессой из соседнего королевства — Лилианой Бреннархаймской.

Торжество состоялось в столице Сильвандира — Ворнсейноре, куда маг Дишоан привёз торжественным кортежем прекрасную принцессу Лилиану. Два гостя короля Алая стояли посреди толпы, незамечаемые особенно никем, ибо притушили свойственное им сияние и оттого походили на двух необыкновенно красивых людей. Они смотрели на пару молодых, и никто не мог понять тех слёз, что просились на глаза странного гостя и печали в лице его прекрасной спутницы. Они видели как маг Дишоан надел на голову Лилианы корону Сильвандира, и как молодые поцеловались. Любовь сквозила в каждом их взгляде.

"Теперь я понимаю, отчего она так напоминала мне Гранитэль", — подумал отрешённо Румистэль. Ибо это была тайна, которую не знал никто на всей Селембрис, и помнил только он.

Вечный его спутник во всех оборотах истории Селембрис, тот, кто был разделён на две души, как разделён был Румистэль. Алай Сильванджи и Аларих — одна душа. Паф смутно помнил и говорил о бесконечной круговерти воплощений и нескончаемой смерти — он был прав. Его бесплодная любовь к принцессе Гранитэль есть отражение любви к своей невесте Лилиане. Ибо второй половиной Гранитэли была принцесса Лилиана. Вот так их обоих разметало между Селембрис и локалом. Безмозглая Лилиана, ставшая тролльчихой, есть вторая половина идеально прекрасной Гранитэли. Пусть никогда она не знает о причудливой игре судьбы, и как любимый ею Алай отдал её на позор толпе. Пусть будут скрыты эти гнусности неудачных вариантов реальности. Никто о них не будет знать, один лишь Румистэль. Навеки похоронит он эту тайну в своем сердце.

* * *

Осталось ещё одно дело, которое не давало ему покоя. В его суме сохранилась книга, которая никогда не была написана, ибо не родился человек, который написал её, и не было истории, описанной в "Хрониках Скарамуса Разноглазого", как не было города Дерн-Хорасада, не было нашествия сквабаров. Не было Финиста, огненного князя, и не было царевича Елисея, но были строки в завещании того, кого никогда не было — Гедрикса. Однажды он проник в башню с портретами четверых, трое из которых никогда не существовали. Вот эти загадки времени тревожили Румистэля. То, чего не было, существовало в мнимых линиях Судьбы.

Ещё раз заглянул он в свою тайную комнату в Дивояре, которая прежде была его жильём — в те времена, когда водил он по галактике свой корабль — великий Джавайн, о котором пела ему Нияналь, как о днях, когда были они вместе.

Вошёл он в свое старое жилище, где каждая стена помнила его, и открыл дверь в потайную комнату. Четыре окна, за которыми должны были скрываться порталы в миры, где его предки-потомки оставили клады с кристаллами. Три окна теперь пусты — нет Гедрикса, нет Финиста, нет Елисея. И оттого снова сердце Румистэля заныло печалью. Он помнил тех, кого не было в природе. Теперь вместо их лиц видит он переливающуюя цветами пустоту — неопределённость. За ней нет ничего — окно не выходит никуда. И лишь один портрет — того самого, кто теперь навеки останется в нём, как память о несбывшемся. Он самый — Лён. Смотрит со своего пьедестала, как будто ждёт чего-то. А Румистэль так и не знает — чего же?

Он подошёл, как будто ждал подсказки. Что за тени мелькают по ту сторону цветного стекла? Как прошлый раз, как будто кто-то прикладывает ладонь с той стороны окна, за которым нет ничего. Как будто зовёт. И переменчивый свет в этих синих глазах, как будто кто-то заглядывает в эту комнату оттуда. Кто знает, что за последняя тайна ждёт Румистэля.

Поднялся он на широкий подоконник и приблизил глаза к зрачкам Лёна, и увидал, что оттуда кто-то смотрит. Кто знает, может, он там, в другом мире? Может, есть реальность, где он существует? О, как хотелось бы! И Румистэль приник лицом к прохладному стеклу, и не встретил сопротивления — портал пропустил его. Настало время.

Он не вышел в новый мир, а оказался снова в своей же комнате, только на этот раз все четыре окна были пусты, и сквозь стёкло восточного окна проникало солнце, в одно виднелись заросшие зелёными мхами горы, одно окно смотрело на море, и ещё одно показывало вид глубокого ущелья. Комната не был пуста, в ней находились трое. Он сразу узнал их: Гедрикс, Финист и Елисей.

— Ну, наконец! — воскликнул Гедрикс. — Заждались мы тебя, Румистэль.

Ошеломлённый, он молча смотрел на всех троих.

— Мы твои воплощения во времени, — сказали они, — Мы — это ты.

Четыре аватара, а не один. И эту тяжесть он должен будет носить с собой до скончания Вечности. Или пока не решит пройти через кристалл — как Нияналь — и перезагрузиться.

Они исчезли, растворились в нём, оставив о себе призрачную, но до мельчайших подробностей детальную память — как мучительный сон, который теперь будет приходить к Румистэлю временами. Дар и наказание Судьбы.

Светлая комната его каюты — так оно было прежде, потому что розовая светлица располагалась в башне, а не пряталась в глубинах дома. Отсюда видит он то место, где навсегда причалил свой корабль, когда примкнул к сообществу Галактики. Оставил прежнюю жизнь, расстался с Нияналью. Здесь всё неизменно.

Вышел он полупрозрачными дверями, похожими на порхающего мотылька, прошёл весь дом и вышел на аметистовую улицу, где всё вечно.

Великий город пришвартован в горах, куда нет ходу смертным — таинственные и грозные стражи оберегают его: грифоны, орлы, драконы. У выхода из дома ждут его трое: Гомонил, Лиланда и Лембистор.

— Ну что решил? — спрашивает его ангел.

О чем он?

— Я считаю, они достойны! — решительно говорит Лиланда, и он невольно любуется её лицом — прекрасным, вечным и изумительно юным. Яркие волосы каскадом падают с её плеч, и изумрудная диадема венчает её лоб. И глаза её — два драгоценных смарагда. Это его пылкая любовь взамен утраченной размолвкой с Нияналью.

— О, я бы не торопился! — возразил черноволосый ангел с порочно-прекрасным лицом, в глазах которого видна и древняя мудрость, и молодое озорство. — Не возгордились бы такими-то дарами! Я знаю людей — они ненадёжны!

— Не веришь? — усмехнулся Румистэль и свистнул в небо.

С сияющих высот низверглись четыре летающих зверя: дракон Лахайо, Грифон, белый лунный жеребец Сияр и чёрный горный орёл Вейхорн. И далее четыре всадника взмыли в небо и полетели над древними горами Лигвари, которые поставлены с внешней стороны охранять Наганатчимы. Пересекли всадники широкую полосу непроходимых южных пустынь, отделяющих Лигвари от населённых мест Селембрис. И далее понеслись они над цветущими землями Планеты Эльфов, чтобы посмотреть как живут на ней люди. Они хотели знать, стоит ли дарить им Джавайн. Лембистор был настроен скептически, Лиланда — решительно. Гомонил верил в людей, а Румистэль сомневался.

— Как думаете, удержит это их от войн? — спрашивал Румистэль.

— Я верю в них, — отвечал Гомонил, который всегда был оптимистом.

— Не знаю, не знаю, — иронически проронил Лембистор.

— Когда-то поверили и нам, — сказала Лиланда, и этот довод решил всё.

* * *

Волшебный дуб, вершина которого терялась в облаках, стоял посреди вековечного леса. Заговорены тропы в нём, чтобы не ходили те, кому не след. Здесь не рубят деревья и не собирают хворост жители далёких деревень. Здесь не охотятся и не собирают ягод. Это заповедник русалок, дриад, леших и всяких старых добрых чуд лесных, болотных, луговых, чащобных. Это условие, поставленное в незапямятные времена людям-магам, те выполняли свято, за то владели они небесным городом, прозвав его Дивояром.

Нынче дуб пустует — ребятишки отправлены на каникулы по домам. Но свежие угли на холме под кроной великого дуба говорят о том, что кто-то всё же тут живёт. Стоит в сторонке самовар, как будто ждёт гостей. Сухие дрова припасены, и корзина тут же подвешена на ветвях.

Некто возник прямо из воздуха у подножия холма и посмотрел наверх. К нижним ветвям вела лесенка из жердей, прибитая прямо к мощному стволу тысячелетнего дерева. Залезть по этой кривоватой лесенке несложно, но гость поступил по-своему. Он вдруг обратился филином и легко порхнул с земли прямо на третий ярус гигантских ветвей. Опустившись на широкую, как дорога, ветвь, он снова обернулся человеком и пошёл по ней. Дойдя до дверки, едва заметной в толще вертикальной ветви, он потянул за сучок над ней. Дверь со скрипом отворилась и пустила гостя. А далее он узкими коридорчиками, освещёнными гроздями светлячков, добрался до одной из комнатушек, из-за неплотно прикрытой дверцы которой доносились звуки голосов.

Высокий седоватый человек, худой, со смешным вихром над морщинистым лбом, снял с ноcа очки и протёр стёкла. Потом надел их снова и постучал в дверь.

— Да-да! — важно раздалось оттуда.

— Заходите! — отозвался другой голос — мягкий такой, ласковый и вкрадчивый.

Гость пригнулся и неловко пробрался в низенькую дверцу. В тесноватом помещении обнаружились двое. Худой брюнет щеголеватого вида, развалившийся в кресле у окна, сбоку стола. Он сидел, закинув ногу на ногу, и демонстрировал остроносый башмак. В руках он без всякой надобности вертел тросточку с головой чёрного пуделя. Второй — приятный мужчина лет тридцати с небольшим, тоже брюнет, но с более мягкого цвета волосами, аккуратными усиками над верхней губой и неожиданно лукавыми зелёными глазами. Красивые его локоны изящно лежали на широком, белом, кружевном воротнике.

— Привет, ликвидаторы! — с ехидством заявил первый, критически осматривая гостя.

— Я с пряниками, — признался тот, показывая скромный узелок в горошек.

— К портвейну пряники не катят, — неуступчиво заявил брюнет.

— Кончай, Вещун, свою разлагающую демагогию! — возмутился второй. — Мне твоя пьянка знаешь где сидит?!

И добавил уже мягче:

— Ты извини, Филипп Эрастович, он сильно расстроен.

— Мягко сказано, — буркнул Вещун, — Не ожидал я от вас такого!

Пожилой гость печально состроил седые брови шалашиком и пристроился на стульчике с другой стороны стола от сердитого Вещуна. Он скромно держал узелочек с пряниками на коленях.

— Пришёл вот попрощаться, — деликатно известил он хозяев квартирки.

— Сваливаем, значит? — ехидно осведомился Вещун. — Наблюдатели, называется!

— Какие уж мы наблюдатели, — словно извиняясь развел руками Гомоня, — мы просто оперативная группа быстрого реагирования. Наблюдатели у нас вы.

— Ага, сваливай всё на нас, — вредничал желчный Вещун.

— Так вышло, парни, — сказал Гомониил, — Мы всяко думали — при любом раскладе вышло бы то же самое.

Все трое немного помолчали, затем Вавила, а зеленоглазый человек с усиками был именно он, достал из-под стола кружку и сказал:

— Давайте помянем его, что ли.

Стакан, кружка с портретом Гарри Поттера и чайная чашечка с цветочком дружно чокнулись над столом, и трое приятелей выпили, закусили пряниками. После этого Вавила прокашлялся и сообщил Гомоне:

— Я тут хотел тебе перед отлётом кое-что почитать. Ну, в общем, я задумал написать книгу. Это будет фантастическая история. В-общем, дело начинается не в нашем мире, а совсем на другой планете.

— Ага! — язвительно заметил Вещун.

— Мне она приснилась! — бросил гневный взгляд на него Вавила.

— Угу, — подтвердил оппонент.

— Почитай, пожалуйста! — попросил Гомоня, и Вавила с готовностью вытащил из-под себя пачку листов с убористо написанным текстом.

— Ого, — заметил Гомоня, — тут, небось уже главы четыре!

— Уже пять, — сказал Вавила, надел на нос очки и начал читать с первого листа:

— Ленька Косицын убегал от маньяка. С тягучим воплем он переваливался через какие-то громадные сундуки. Бился в двери — те отворялись тяжело и неохотно. Нескончаемая череда мрачных, низких зал. Влетая в тёмное, захламлённое помещение, он всякий раз думал, что попал в ловушку. Но смотреть по сторонам было некогда, всё внимание сосредоточилось лишь на одном: где выход?

* * *

И звёзды умирают во Вселенной...

Огромна ночь. И только чёрный ветер

Качает небо с лёгкой белой птицей...

Она взлетела с маленьких ладоней,

Когда ребёнок осознал себя,

И этот мир, и звёзды, и столетья,

Рождение и смерть всего на свете.

Конечность жизни.

Бесконечность неба.

Несчётны стаи птиц,

Что кружат во Вселенной —

Частицы света в беспредельной бездне.

Огромна ночь.

Пока ребёнок спит,

Рождаются галактики и люди,

И звёзды умирают в страшных муках.

Пока ребёнок спит,

Облитый светом,

Последним светом умершей звезды.

Что остаётся после человека?

Большая птица

С детскими глазами,

Частица света в ледяном пространстве.

М. Катыс

Конец.

5.11.2011