Ну, день сегодня... Вот кого-кого, а китайца я точно не ожидал увидеть. Нет, это само по себе как бы не очень удивительно. С Китаем тут давно и успешно торгуют, особенно левантийские купцы и арабы, через них и остальные тоже. Я в шатре Карла видел кучу вещичек явно китайского происхождения, но самих китайцев, вживую... Это явно перебор. Ну, сами посудите: Брабант, фламандцы, пятнадцатый век на дворе и тут самый натуральный китаёза.

— Приветствую вас, господин, — вежливо поздоровался китаец и сидя поклонился.

Говорил он на итальянском языке с сильным акцентом, но слова выговаривал правильно, что уже само по себе вогнало меня в легкий ступор.

— Освободить... — я показал на пленника рукой, все еще прибывая в легком очумении.

— Но, ваша милость... — Тиль даже растерялся. — Он же...

— Если мне еще раз придется повторить свое приказание, его место займешь ты Тиль Веренвен, — рыкнул я на фламандца. — Быстро. И не пытайся меня понять. Твое дело исполнять приказы, пока не докажешь свою способность думать самому.

— Как скажете, ваша милость, — главарь пиратов без тени недовольства глубоко поклонился и в свою очередь наорал на своих подчиненных.

— Откуда ты знаешь язык ломбардцев, и как тебя зовут? — поинтересовался я у пленника, пока с него сбивали кандалы.

— Аз есмь Фэн Юйсян, господине. В сарацинском плену три года как, то и смог выучить не только мову осман и мавров, но и язык остальных полоняников с кем судьба сводила, — ровно и спокойно ответил китаец. — Я понимаю франков, итальянцев, кастильцев и русов. И греков немного разбираю...

— Много русов у сарацин в полоне? — перешел я на русский язык.

Вот это подарок, так подарок... Мне уже начало казаться, что я свой родной язык и забывать стал. Ну... кроме матюков конечно. Будет хоть с кем поговорить, если конечно я смогу общаться с ним на средневековой руськой мове.

— Вельми богато, господине...

К моему удивлению я китайца понял хорошо, хотя его русский язык просто переполняли жуткие анахронизмы, дополненные не менее жутким акцентом. Слова как бы сами трансформировались у меня в голове в понятную речь. И, кажется, меня он тоже понимал.

— ...ибо четыре лета назад татарове великого хана Девлет-Гирея, мурзы, сеиты и казаки его приводиша с Москвы великое множество русов на продажу в Кафу. И невольничьи рынки Магриба до се переполнены ими.

— Мы поговорим обо всем позже, Фен...

— Фен Юйсян, господине, — поклонился китаец, напоминая мне свое имя.

— Да, Фен Юйсян. Поговорим позже, но сейчас скажи мне: кем ты был в Поднебесной?

— Архитектором и инженером при дворе великого адмирала Чжан Хе в Шанхае...

Еще один архитектор... Напьюсь сегодня. Хоть бы не спугнуть пруху... Вот как случается. Тянутся серые будни, тянутся... и тут раз и все козыря на руках. Представил себе донжон своего замка в виде китайской пагоды и рассмеялся. А что? Подумаем.

Представился сам.

— Я кавалер ордена Дракона, кондюкто лейб-гвардии герцога Карла Смелого Бургундского барон Жан ван Гуттен, освобождаю тебя Фен Юйсян и дарую тебе свободу, — произнес я положенную формулу. — Нас ждут еще беседы, а пока ожидай, скоро вас всех покормят.

Негров из пещеры выгнали всех разом и посадили на корточки в рядок возле отвесной скалы. Ровно двадцать человек. Даже затрудняюсь сказать, к каким неграм они принадлежали? Их там в Африке видов и сортов очень много... Но явно не эфиопцы. Кожа их больше склонялась к темно оливковому коричневатому оттенку, а губы и носы более походили к семитскому типу, чем к африканскому. Особых атлетов, какими любят изображать африканцев, я среди них не обнаружил. Просто высокие, стройные и широкоплечие мужики. Даже скорей тонкокостные, чем коренастые. Чем-то они мне напомнили зусулов... тьфу ты — зулусов. Вот.

— Кто главный? — я прошелся вдоль чернокожих пленников, стараясь дышать через раз.

Полное молчание, но ситуацию поправил ломбардец Фиораванти. Он перевел мои слова на португальский язык.

Откликнулся мужик, сидевший в первой шеренге. Выглядел он старше, чем остальные. И был больше исполосованным плетьми. Вся спина и плечи у него бугрилась серыми рубцами.

— Его зовут Мвебе, ваша милость, — перевел Фиораванти.

— Спросите у них, маэстро, хотят ли они на свободу?

Ломбардец задал вопрос и ответом ему был дружный гул. Африканцы загомонили и отчаянно зажестикулировали.

Ага... хотят. Это я и сам понимаю.

— Скажите, что для этого им придется принять христианство.

Африканцы внимательно выслушали перевод, а затем старший задал вопрос ломбардцу.

— Он спрашивает, ваша милость, а Христос сильнее какого-то там Макумбы? — с возмущением перевел Пьетро. — Ну, чертовы язычники, право слово, ваша милость. Может...

— Скажите им, что Иисус Христос поразит Макумбу молниями, помочится на его останки и заберет весь его скот и жен в свой крааль, — прервал я Фиораванти.

— Что такое крааль? — недоуменно спросил итальянец. — И вообще я не знаю, стоит ли прибегать к таким сомнительным формулировкам, ваша милость.

— Стоит, маэстро. Стоит. Миссионер должен разговаривать с ними понятным им языком и вообще, надо с чего-то начинать делать из них добрых христиан. А крааль — это у них загон для скота и дом одновременно. Вперед, маэстро. Вперед...

Пьетро, запинаясь и заикаясь от волнения, перевел мои слова главнегру.

Тот, в свою очередь, дословно и изображая в движениях — поэтапно, довел до своих соплеменников, что сделает бог белых с их Макумбой. Но, кажется мне, он еще маленько от себя извращений добавил, во всяком случае, характерные движения, не предусмотренные мной, он изобразил. Очень характерные...

Африканцы после его речи на пару секунд притихли, переваривая информацию, а затем единогласно согласились креститься в веру такого могущественного бога.

— Вот и laduschki, — с облегчение выдохнул я и подошел к Тилю Веренвену. — Тиль... как бы я понял, что ты согласен служить мне верой и правдой. Так?

— Точно так, ваша милость.

— И ты понимаешь, что вот с этого самого момента, ты выполняешь все мои приказания, от и до, беспрекословно. И если я тебе прикажу утонуть — то ты утонешь без лишних разговоров и сомнений. Так?

— Истинно так, ваша милость, — фламандец бухнулся на колени.

— Хорошо. Тогда, я, барон ван Гуттен, назначаю тебя командующим флотом баронии и присваиваю чин обер-сержант-адмирала, с соответствующим жалованием, долей в военной добыче и с правом получения после двадцати лет воинской службы земельного надела в личное пользование и соответствующего сана. И сейчас же, я своим правом и словом освобождаю тебя и делаю свободным человеком. А теперь принеси мне свободный человек Тиль Веренвен, клятву в своей верности.

Фламандец, закатив глаза от волнения, немного покачнулся, но затем выправился и истово поклялся:

— Признаю себя, ваша милость, вашим Человеком и клянусь всегда и везде, не щадя живота своего отстаивать вашу честь, достоинство и имущество, положить в случае необходимости за вас жизнь свою. Никогда не злоумышлять ничего против вас, вашего замка и ваших людей. Клянусь в этом Пречистой Девой Марией святой Богородицей!!!

Затем он с чувством обслюнявил мою руку, что пришлось перетерпеть. Ритуал, ебтыть. Одергивать нельзя.

— Я принимаю твою клятву Тиль Веренвен и признаю тебя своим Человеком, — выпалил я, стараясь быстрее покончить с неприятным для меня делом.

Ну, их, эти целования, куда подальше. Да и времени нет. Дел на сегодня еще уйма, а солнышко уже к горизонту клонится.

— Значит так, Тиль. Организовываешь сейчас горячее питание пленникам и, пожалуй... пожалуй, бочонок пива им открой. Ночевать они сегодня будут еще в пещере. И смотри мне... черных не обижать. Завтра их крестить будем. Узкоглазого же и ломбардца, я сейчас заберу с собой. Остальные остаются. Дальше: все ткани, золото и оружие с шебеки — в замок. Остальное пускай в амбаре так и лежит. Дальше... нет, прямо сейчас, строишь свою команду, и они приносят мне клятву верности, и я их прощаю. Ну, и по селедке...

Взвалив на плечи Тиля кучу забот, я принял клятву от пиратов. Суровые бородатые мужики, приготовившиеся в душе к смерти лютой, коллективно прослезились и клялись крепко и истово. И я в эту клятву поверил. Очень натурально это у пиратов получилось.

Выставил караулы при складах и судах, отдал еще массу приказов, запрыгнул на Родена и полетел галопом в замок.

Дел-то у меня... Начать и закончить...

Глава 7.

— Господин баро-о-о-н!!! ...а-а-а-ахр... — вопль эконома прервался глухим звуком удара.

Я невольно поморщился. Не самое приятное в жизни дело заниматься пытками, но иногда без этого не обойдешься.

Не хочет скотина признаваться: куда спрятал деньги. Мои стрелки чуть ли не весь его дом по камушкам разобрали, а ни полушки не нашли. Пришлось переместить эконома в пыточную...

Да, при всеобщем запустении моего замка в его подвале неожиданно обнаружилась отлично оборудованная темница на пять камер с образцово укомплектованной камерой пыток. Все железо, конечно, здорово поржавело, да и сама пыточная заросла пылью и паутиной под потолок, но это мелочи. Главное, инструментарий позволяющий узнику без проблем излить душу, остался вполне работоспособным.

— Давайте его в эту кроватку... — я показал на пыточный девайс, представляющий собой наклонный стол с фиксаторами конечностей и даже головы.

Виллем Аскенс, отрядный профос* на добровольных началах, совмещающий эту почетную должность с должностью обер-кузнеца, довольно гоготнул и вместе со своими подмастерьями живенько упаковал расхитителя баронского имущества. Звонко забрякали зажимы...

...........................................

*профос — штатный палач полка ландскнехтов

.............................................

— Что смотрите? — рыкнул я на него. — Кто профос? Ты или я? Работайте, работайте...

Прошелся по камере пыток... Изобретательно... Пнул ботфортом какие-то гири, в рядок стоявшие вдоль стены и взял в руки висевшую на крючке медную маску с присобаченной к ней в районе рта воронкой.

— Для чего эта хрень Виллем?

— А? — Аскенс с увлечением копался в ящике полном жуткого вида железяк. — А-а-а... Через эту штуку воду заливают в пасть неразговорчивым клиентам. Можно кстати попробовать!

Профос довольно заржал и от полноты чувств отвесил подзатыльник своему подмастерью Лосу, по прозвищу Чурбак. Паренек чуть не рухнул на пол и отыгрался на экономе, двинув толстяка по голове.

— Но это долго, — продолжил Виллем. — Щас жаровню притащат... оно побыстрей пойдет.

— Тебе видней, — повесил я палаческую приспособу на гвоздик. — Только шевелись. Если через полчаса эта скотина не расколется до самой седалища, получишь по башке уже ты.

Эконом скосил глаза на орудия пыток, отчаянно забился и истошно взвыл:

— Не-е-ету-у-у... Ничего нету, милостивый господин! Я все бальи отдавал! До грошика-а-ап...

Лос ловко воткнул ему в рот кляп и довольный собой мило потрепал эконома по щеке.

— Молодец, — я похвалил пацана и сел за стол в углу. — Ну, где-там эти угли...

— За мной несут, — в пыточную ввалился Тук и поставил на стол кувшин и пару бокалов. — Вино, кстати тут неплохое, монсьор. Только его всего две бочки. Остальные пустые.

— Что там Амбруаз с компанией делает? — я отпил глоточек.

М-да... действительно неплохое вино. Скорее всего, на самом пике выдержанности. Удивительно, как еще эконом его не сбыл на сторону?

— До завтра с ними, все... — Тук показал руками, в каком состоянии находятся бургундские чиновники и тоже присел за стол. — Я приказал им прямо в винном погребе постелить, а поутру в разумных пределах похмелить и отправлять прямо к вам, монсьор.

— Молодец, братец... — я брякнул бокалом об бокал шотландца. — Хорошо службу понимаешь.

— Ну, дык... — шотландец расплылся в улыбке и выхлестал свой бокал в два глотка. — Что, эта собака все молчит?

— Молчит.

— Дык, может я?

— Опомнитесь, дамуазо Логан, — я слегка прихлопнул ладонью по столешнице, изображая гнев. — Невместно благородному эскудеро благородного кабальеро такими вещами заниматься. Для этого есть специально обученные люди подлого сословия.

Тук еще больше возгордился и заорал:

— Где мать вашу, эти чертовы угли? Почему капитан вынужден ждать!

— Да здесь уже... здесь...

В узкую дверь протиснулся единственный дойч в отряде. Адольф по прозвищу Дуб. Второй подмастерье кузнеца. Парнишка лет пятнадцати, но размерами схожий на тридцатилетнего богатыря. И еще глядя на его лицо можно было сказать с уверенностью, что он германец. Типичный. Каску рогатую и 'шамайсер' в руки и лучше персонажа на роль фашистско-немецкого оккупанта не найдешь.

— О, это дело... — Виллем сразу засунул в тлеющие угли несколько страшного вида инструментов, а потом наградил и Адольфа подзатыльником.

Значится для парности, мелькнуло у меня в голове, что бы никому обидно не было. Однако педагог у меня кузнец...

— Последнюю возможность тебе даю, сволочь, — для полной очистки своей совести я постарался воззвать к благоразумию эконома.

Ну, в самом же деле, я не садист и не маньяк. Конечно, я здорово уже вошел в роль средневекового феодала, но пытать людей пока еще немного претит.

Подмастерье вытащил кляп из пасти толстяка.

— Скажу... все скажу... — обреченным голосом прошептал эконом, с ужасом смотря на жаровню. — Спрашивайте, господин.

Профос с помощниками и Тук разочаровано загудели, но мгновенно заткнулись, увидев мой кулак.

— Молодец. Давай по порядку. Кому сбывал товар добытый пиратами?

— В Антверпене, евреям... — прошептал эконом.

— Во-о-от, а говорил, подлец, что в Брюгге. Это тебе за вранье и что бы далее неповадно было... — я дал знак Виллему и тот, выхватив из жаровни прут с закрученным винтом концом, приложил его к пузу эконома.

От визга толстяка в углу камеры с грохотом обсыпалась штукатурка, а Виллем от неожиданности выронил прут на пол и грязно выругался.

— Твою мать... — я и сам от вопля эконома расплескал вино на стол. — Ну чего же так орать-то, скотина... Неужели больно?

— Молодой! Мо-олодой еврейчи-и-и-ик... — продолжил визжать эконом. — Рафа его зову-у-ут. Он сын большого еврея Моше бен... бен... не помню я его проклятое жидовское имя-я-я... Но отец его большой человек среди своих... Очень большо-ой...

— Как сообщался с ними?

— Сын ездит сюда сам, сын... и сейчас поехал...

— Рабов тоже ему собрался продать?

— Да... помилуйте...

— Когда их ждешь?

— Завтра к вечеру. За-автра... у-у-уй.

— Да прекрати ты выть, — я встал и подошел к эконому, но бысто вернулся обратно за стол. Вонь там просто непереносимая. Обгадился сволочь...

— Теперь такой вопрос. Где деньги нажитые тобой воровством? Подумай, прежде чем отвечать, иначе опять мои люди опять возьмутся за тебя... И будет больно. Не так как уже было, а очень больно.