Страна Арманьяк. Рутьер. (2)

Александр Башибузук

СТРАНА АРМАНЬЯК

Книга вторая

РУТЬЕР.

Глава 1.

Ядро со свистом и треском врезалось в телегу, проломив борт и застряв в связках фашин*...

Вот клятые дойчи... Не иначе какой-то дальнобойной серпентиной* или фальконетом* обзавелись. Далеко бьет, почти в два раза дальше, чем бургундские орудия.

...........................................

*серпентина (анг. serpentine — змеевидный, русск. название — аспид, нем — шланг) — тип длинноствольных орудий XV в. Более крупные, чем кулеврины. Калибр от 50 до 150 мм. Подразделялись на тяжелые, средние и легкие.

*фальконет — артиллерийское орудие сходное по конструкции с фальконом, но меньшего калибра.

..................

Чуть тронув поводья, проехался вдоль строя арбалетчиков и аркебузиров которыми командовал по праву лейтенанта наемной компании*.

..................................................

*компания — самостоятельный отряд, возглавляемый капитаном.

.....................

Невозмутимые красные рожи, наглые глаза, браво торчащие усы. Блестят начищенные пехотные салады*. Легкий ветерок треплет длинные белые котты* с маленьким красным крестиком на груди. Под ними добротные бригандины.*

...........................................

*котта (сюрко, котт-д'арме) — длинный и просторный плащ — нарамник, похожий по покрою на пончо и часто украшавшийся гербом владельца или сюзерена. Обычно длиной чуть ниже колена, имел разрезы в передней и задней части, без рукавов. Этот плащ рыцари носили, в том числе и для защиты кольчуги от нагрева солнцем. Носился с поясом.

*бригантина (бриганта) — доспех XIII — XVII вв., состящий из стальных пластин на кожаной или тканевой основе с перекрыванием пластинами краев друг друга. Бригантина с латной защитой конечностей составляла латно-бригантный доспех. Также существовал кольчужно-бригантинный, шинно-бригантинный и полный бригантинный доспех.

.................

Арбалеты и аркебузы держат на правом плече, к поясу подвешены короткие широкие фальшионы* и кинжалы. Арбалеты — кракинены*, с металлическими дугами и немецким воротом. Болт из такого гарантированно прошибает с трех десятков шагов любую броню, конечно, кроме турнирного доспеха, но в таком никто не воюет, только на турнирах и блистают.

...........................................

*фальшион (от лат. falx — коса) — меч с расширяющимся к концу коротким клинком с односторонней заточкой.

*кракинен (немецкий ворот) — реечно-редукторный ворот, работающий по методу домкрата. Назван по месту изобретения.

....................

Аркебузы тоже одинаковые, калибром двадцать миллиметров и длиной ствола в полтора метра. Стволы для них сварены в Туделе, колесцовые замки куплены в Леванте*, а собраны они в Осасуне, мастером Диего Орхедо — по моему личному заказу. До сих пор вздрагиваю, когда припоминаю, во сколько они мне обошлись, но деньги уже почти все вернулись. Казна компании возмещает мне затраты.

..................................

*Левант — восточное средиземноморье от Турции до Египта.

....................

У аркебузиров в левой руке полусписа* с крюком сбоку, служащим подставкой для аркебузы при выстреле, но ей вполне можно работать и в рукопашной схватке как обыкновенной короткой пикой, а еще в качестве дополнительной функции из них довольно быстро собираются переносные рогатки. Всех дел в обозе возить брус со сквозными калиброванными дырами. Сам конструкцию придумал... или не сам, а где-то читал в своей прошлой жизни? Уже неважно. Все знания, которые я принес с собой в эту эпоху теперь мои. Кто оспорит?

............................................................

*полусписа — укороченная пика.

............................................

У аркебузиров на сгибе локтя маленькие баклеры*, через плечо пущен черно-фиолетовый шарф. Лично заказал у портных на всю банду и обязал носить. Это мои цвета, а все они все-таки мой личный найм.

.........................................

*баклер — металлический кулачный щит диаметром от 30 до 50 см.

.................................

У арбалетчиков в ногах установлены широкие павезы* высотой до груди, чтобы удобно было на верхний срез щита класть арбалет при прицеливании. Болт такую павезу не пробивает даже с десятка шагов, сам проверил, когда их покупал в Сарагосе. Три слоя клееного рыбьим клеем мореного граба в стальной оковке и подстежка из специально обработанной воловьей кожи.

........................................

*павеза — высокий пехотный щит, имеющий понизу штырь для втыкания в землю. Часто художественно расписывался.

...............................

Кстати, из такой же испанской кожи, необычайно крепкой и легкой, сделаны кирасы для моих кутильеров,*выстроившихся рядом с основным строем отдельной бандой* — общим числом в три десятка. Молодые парни, от четырнадцати до шестнадцати лет, все в статусе учеников арбалетчиков и аркебузиров. Их я экипировал в добротные шапели*, а поверх кожаной кирасы — в металлические пластроны*, вооружил протазанами* и длинными кинжалами.

......................................................

*кутильер (фр. сoutilliers) — средневековые солдаты, вооруженные шпагой или просто лезвием, воткнутым в палку. Выполняли вспомогательные функции при жандармах и рыцарях, в том числе приканчивали раненых врагов.

*банда — в данном случае отряд. Так называли подразделения наемников меньше компании.

* пластрон — стальной нагрудник, закрепляемый ремнями на спине.

* шапель — простой дешевый шлем в виде каски с полями без забрал, бармиц, полумаски и прочих излишеств. Были в ходу с XIII до XVII вв.

*протазан — короткая пика с плоским фигурным наконечником.

................................

У кутюльеров, приписанных к арбалетчикам, за спиной плетеные корзины с запасными болтами, у приписанных к аркебузирам — кожаные ранцы с разным огневым припасом. Их задача снабжать стрелков бесперебойно, ну а потом уже добивать раненных врагов и обдирать их как липку. В общем, очень полезные функции они выполняют.

— Мы же не собираемся жить вечно? — проорал я своей компании, сдерживая гарцующего Родена. — Но и спешить в ад не будем! Все равно места для нас там готовы и никто их не займет. Верно?

— Верно!— от рева луженых фламандских и мосарабских глоток взмыла стая ворон, пировавшая на трупах незадачливых швейцарцев, решивших устроить ночную вылазку из города Нейса.

Ну вот... Собственно, счастливый ритуал соблюден. Честно говоря, я не особенно уверен, что он счастливый, но так утверждает Иоган Гуутен — мой капитан. Капитан компании рутьеров, то есть отряда наемников. Рутьеры к слову народ чрезмерно суеверный. Но так мы себя называем только в узком кругу, не очень популярно это слово по нынешним временам, лет сто назад постарались настоящие рутьеры совсем не стеснявшиеся этого названия, опустошать целые области, превращая их в безжизненные пустыни. Но тех после Столетней войны быстро извели и кроме устава и некоторых обычаев, сохраненных верными адептами боевого братства этих страшных банд, от них ничего не осталась. Теперь мы бриганды, компаньоны или вообще живорезы. Очень характеризующее название... В общем, как только нас не называют, но от этого мы наемниками быть не перестали. И не перестанем.

— Петер, старый козел, ты, что тут делаешь? — строго прикрикнул я на коренастого бородача, бочком проникшего в строй к арбалетчикам.

— Да он поживится, опять намылился... — засмеялись в шеренге. — И маркитанток из обоза Фридриха повалять захотелось. Да не на что...

— Ко мне! — махнул ему рукой.

Бородач понурясь выбрался из шеренги и, подойдя ко мне, преклонил колено.

Я покрутил головой и, не увидев вымпелов сигнализирующих наступление, понял что время у меня еще есть. И в воспитательных целях поинтересовался:

— Петер, ты кто такой есть?

-Обер-интендант, гранд-повар Петер ван Риис, господин лейтенант! — браво отрапортовал наемник, вскочив и выпятив грудь, стукнув по ней кулачищем для достоверности.

— Тогда какой такой драной ундины ты лезешь в строй, когда обязан следить за съестными припасами, котлами и поварятами? — я состроил зверскую рожу, впрочем, внутренне улыбаясь.

Очень уж удачно я назвал должность повара в своем отряде и она как нельзя кстати подходила к этому бородачу разбиравшемуся как бог в похлебках, жарком и паштетах.

— Так все готово, господин лейтенант! — выпятив глаза от усердия, проревел Петер. — Прием пищи по распорядку! Малинская чесночная похлебка будет. Я четырех баранов и полувоз провианта с боем взял у самого личного каптенармуса кондюкто* шестой роты. Не извольте беспокоиться, пальцы облизывать будете. А для вас лично гусь с ...

............................

*кондюкто (фр. conducteur) — командир ордонансной роты в Бургундской армии. Численность такой роты была около 900 чел.

........................

Матерь Божья!

Неожиданно под ноги моему обер-интенданту ударило ядро, совсем заляпав того грязью и заставив рыбкой нырнуть в ближайшую лужу.

Арбалетчики дружно загоготали и застучали кулаками по своим павезам, приветствуя столь удачный кульбит своего повара.

— В строй, — гаркнул я. — Но смотри... Если твои помощники с котлами не справятся, три шкуры спущу... И не с них, а с тебя.

Наемники одобрительно загудели и пропустили в шеренгу повара, утирающего морду от грязи.

Все правильно. Для солдата после боя ничего нет важнее тарелки густого горячего и жирного варева. Поэтому в первый же день вступления в командование я организовал в своем отряде централизованное горячее двухразовое питание, вызвав поначалу скептическую улыбку капитана Гуутена, потом взявшего мой опыт на вооружение всей компании.

Иоган Гуутен... Человек, давший мне новую цель в жизни, как, впрочем, и обещал два года назад в Сарагосе...

До сих пор не понимаю благодаря кому и как я переместился из вполне цивилизованного двадцать первого века в дремучее средневековье пятнадцатого столетия. Какое стечение обстоятельств, какая сила превратила меня — Александра Лемешева, из тренера сборной страны по спортивному фехтованию в бастарда Жана д'Арманьяка, виконта де Лавардан и Рокебрен? Не знаю! Да и честно говоря, не очень и задумываюсь над этим. Даже порой забываю, кто я есть на самом деле...

Потом я уже сам менял личины то в беглого шевалье де Сегюра, то в нынешнюю свою ипостась — лейтенанта наемных арбалетчиков шевалье де Дрюона. Благородный наследник целой страны инкогнито на просторах Европ наемничает, ебтыть.

В первый день переноса я чуть с ума не сошел, осознав, куда и в кого угодил. Очень, знаете ли, мне повезло...

Попал я своим бестелесным сознанием, в бессознательное тело бастарда получившегося от греховной и преступной связи Жана V конта д'Арманьяка и его единоутробной сестры Изабеллы. Папаша мой из-за этого инцеста оказался дважды отлученным от церкви, что не помешало ему стать одним из предводителей Лиги Общественного Блага, личным врагом руа франков Луи ХI, и... В общем, его грехи перед французской короной и святой католической церковью можно перечислять до бесконечности. Самым же большим папашкиным грехом был... Грех жажды свободы и независимости для свой страны от жадного до чужих земель короля Людовика, прозванного соседями Всемирным пауком, объединителя, мать ее в дышло... Франции.

Да и это как бы еще ничего, по сравнению с тем что я остался один на один с всесильным Луи, без малейшей поддержки, после того как папашу разодрала на клочки ворвавшаяся в Лектур французская солдатня под руководством его преосвященства галликанского кардинала Жоффруа. Город, в котором отважный конт д'Арманьяк удерживал последнюю в своей жизни осаду. А хренов Всемирный Паук, воистину меткое прозвище у этого чертового Луи, просто жаждал извести последнего оставшегося на свободе представителя рода Арманьяков. То есть меня.

Но я выжил! Не без помощи конечно... По воле случая на следующий же день я нашел в лесу одичавшего до дикости беглого монаха, впоследствии ставшего мне верным оруженосцем — шотландца Уильяма из благородного клана Логанов по прозвищу Тук. Монаха — саморасстригу приговоренного к смерти в славном городе Оше за мелкие шалости вроде убийства, воровства, колдовства и прочие незначительные проступки за которые по средневековым нравам не только вешают, срубают голову, колесуют с последующим четвертованием, но и сжигают на медленном огне...

— Я успел? — около меня осадил своего жеребца Тук.

— Да, еще сигнала к выступлению не было. Ну, что там?

— Все жалование до последнего патара* отсыпали... — ухмыльнулся шотландец, совмещавший у меня в отряде должность сержанта арбалетчиков с должностью обер — казначея — аудитора ответственного за казну, жалование и вообще за все финансовые дела. — Монета уже под замком, опечатал и стражу поставил.

— Красавчик, — отпустил я довольного своей оборотистостью шотландца. — Иди к своим... Скоро начнется...

...............

*патар — мелкая серебряная монета в Фландрии.

...................

Герцог все-таки внял голосу благоразумия и выплатил войскам жалование, задерживаемое уже полгода непосредственно перед битвой. Более чем разумный поступок, учитывая то, что на помощь осажденному Нейсу заявилась целая армия Фридриха III правителя Священной Римской империи. Армия, которая в четыре раза превышала нашу, то есть армию герцога Бургундского Карла по прозвищу Смелый. И сейчас сей герцог решил дать германцам решительный бой... Как раз в таких случаях к определению 'решительный', добавляют еще одно слово — 'последний'.

Тук спешился, передал поводья слуге, сразу умчавшемуся с конем в тыл и, поправляя арбалет, стал в строй. По боевому расписанию сержант арбалетчиков воюет пешим, тут я ничего поделать не могу. Да и не буду пытаться. Там ему самое и место. За эту должность шотландец год бился, пока его не избрали сами стрелки. Да, должность выборная почетная с двойной долей в добыче и сержантским жалованием. В Бургундской армии ей ближайший аналог должность дизанье*, но у нас так, хотя мы и приписаны к шестой ордонансной роте имени святого Иоанна Богослова под управлением кондюкто Бернара де Равештайна на правах самостоятельного отряда.

........................................

*дизанье (фр. disenier) — в организационной структуре Бургундской армии роты делились на взводы из десятка рыцарских копий. Десятки, в свою очередь, делились на две неровные части. По шесть и четыре копья. Командиром большей части являлся дизанье, в подчинении у которого оказывался командир меньшей части десятка.

........................

Чуть пришпорил Родена и, не обращая внимания на очередное ядро, взрывшее раскисшую землю, выехал к строю.

— Радуйтесь, желудки. Жалование выплатили! — сообщил благую весть личному составу и придержал коня шарахнувшегося в сторону от дружного довольного рева восьми десятков глоток.

Вот теперь и я спокоен и доволен. Моих орлов после битвы ждет горячая еда и жалование в звонкой монете, а это значит, что без вина и податливых маркитанток они не останутся. Что еще может лучше простимулировать рутьеров быстрее утыкать врагов болтами, взять трофеи и вернуться в лагерь? Да ничего.

Ну, где там войско императора Священной Римской империи осмелившегося выступить против нашего нанимателя Карла Смелого Бургундского? Разнесем и оберем до исподнего и плевать нам, что дойчей в четыре раза больше... Или в пять?

М-да... Печально, совсем я инстинкт самосохранения потерял и вжился в образ... Поначалу так не было...

После того как я попал в тело бастарда и справился таки с нехилым потрясением и растерянностью встал вопрос... Извечный вопрос, описанный классиками на разный лад сверх меры. Что делать? Что, черт возьми, делать полностью неприспособленному и фактически неграмотному современному человеку в глухом пятнадцатом столетии?

Вот и я не знал...

После мучительных раздумий и терзаний решил продолжить дело бастарда и его непутевого папеньки. Почему-то я всеми фибрами возненавидел руа франков. Не иначе мне от бастарда ненависть передалась, да и, честно говоря, было за что. Паук оказался совершенно мерзкой личностью. Все что клеветали про Ивана Грозного — это правда, но про француза Луи.

Бастард должен был отправиться в Арагон просить помощи у тамошнего правителя — Хуана II, рея Арагона, Валенсии, Сицилии, Неаполя, Наварры и конде Барселоны. Понимая, что только при живом новоявленном отце моя судьба имеет сколько-то ясные перспективы, я отправился в Испанию, но на следующий день узнал, что уже поздно. Город Лектур взяли, а отца разорвали на клочки солдаты, скорее всего по прямому приказу Паука, хотя формально Арманьяку была дарована почетная капитуляция и право беспрепятственно проследовать ко двору Луи для личных оправданий...

— Сейчас скомандуют атаку! — возле меня осадил коня Иоган Гуутен, капитан нашей компании.

— Слава Богу, вечер уже, — я прервал воспоминания и ткнул копьем в небо, покрытое свинцовыми тучами. — Остается всего часа четыре светового дня.

— Ну, ты же знаешь Карла... — ухмыльнулся Иоганн, сдерживая затанцевавшего андалузского жеребца. — Могли сегодня вообще не начать. Он только что закончил посвящать в рыцари очередную порцию своих дворянчиков.

Наш капитан по-своему плебейскому происхождению дворян недолюбливал. Я являлся тем редким исключением, которое только подчеркивает правило.

— Жирома де Бюсси он тоже посвятил? — спросил я с интересом.

— Ну а как же, только его приволокли для посвящения на носилках, после того как ты ему располосовал ногу на дуэли. Он еще долго сам ходить не будет, — расхохотался Гуутен, но быстро посерьезнел. — Но это все суета, Жан. Смотри... Мы выступаем вслед за нашей ротой на правом фланге второй баталии и попробуем от них не отстать. Цель, вон тот холм с артиллерией перед вагенбургом* имперцев. Хотя я уже примерно представляю, как все будет...

..........................................

*вагенбург — полевое укрепление из гужевых повозок.

......................

— За конными жандармами мы не успеем, — мрачно подтвердил я. — Эти выскочки полетят рубить дойчей галопом.

— Именно, но мы должны постараться. Видишь, вонючки уже стараются... — Иоганн показал на ломбардских канониров как раз выпаливших из своих серпентин и с надеждой добавил. — Может, они все и закончат?

Вот не любят фламандцы ломбардцев — считают, что они воняют. Уникальное наблюдение с учетом того что в Бургундской армии сейчас воняют все как одно большое стадо свиней. И я под вечер тоже совсем уже не отличаюсь от самых главных грязнуль Европы — англов. Но я хоть моюсь каждый день, и заставляю умываться своих арбалетчиков. Мосарабы, кстати, делают это без напоминаний, каждое утро и вечер. Все-таки они родом из мавританской Испании, а на данный исторический момент сарацины в плане личной гигиены впереди планеты всей. Но все это, так сказать неотъемлемые элементы Средневековья. Привык уже.

Я глянул на позиции канониров...

Собственно битва уже началась. Герцог Бургундский выдвинул все артиллерию, которую только смог оторвать от осады Нейса на дистанцию досягаемости германского вагенбурга и они сейчас по мере сил они обрабатывали лагерь Фридриха. Не знаю насколько успешно, но некая паника среди дойчей наблюдалась.

Германские артиллеристы отвечали, но с меньшим успехом. Собственно германскими они были только номинально. Скорее всего, те же ломбардцы, этот народец нанимается ко всем, кто платит, и частенько воюют друг против друга. Тоже наемники со своей историей...

— Ага... Ломбардцы могут только начать, заканчиваем за них всегда мы, — засмеялся я. — Ты барки дойчей в устье Эрфта видишь?

— Ну да, — Иоганн, приложив ко лбу руку козырьком, посмотрел в сторону реки. — Ну и?...

— Да есть небольшая задумка. Я отдал уже распоряжения, но посмотрим, как все закрутится...

Тем временем над бургундской армией пронесся протяжный медный вой.

Трубачи сигнализировали наступление.

Взметнулись штандарты и огромные массы бургундской кавалерии пришли в движение. Сначала медленно, затем все быстрее, сверкая начищенными латами пышными плюмажами и яркими вымпелами, стальной вал покатился в сторону армии Фридриха.

— Труби... — бросил команду трубачу и тронул коня.

Мои арбалетчики и аркебузиры, расположенные впереди фаланги спитцеров, мерно зашагали вперед, затем перешли на легкую трусцу.

Спитцеры следовали за ними и пока держали свои пики на плечах, но, по первой же команде, могли ощетиниться совершенно непроходимым частоколом граненых бритвенно острых наконечников.

В нашем отряде пикинёры были фламандцами, немного разбавленные брабантцами. Суровые, немного флегматичные мужики совершенно не признающие никаких дворянских преимуществ над собой, абсолютно верные своему отряду и командиру эти головорезы из Фландрии в буквальном смысле слова считались лучшими пикинерами Европы.

Почти все арбалетчики были уроженцами Брюгге и Геннегау. Когда меня представили им как их лейтенанта, в строю не прозвучало ни слова, не показалось ни малейшей улыбки, только угрюмые неприязненные взгляды. Прежний покойный лейтенант тоже был фламандцем и пользовался их безоговорочным уважением и доверием.

Но уже через месяц они уже были готовы вспороть брюхо любому бросившему на меня косой взгляд. Как так получилось? Даже не знаю... Как-то само по себе... Для начала я подучил фламандский язык. Слава Деве Марии бастард немного знал его и когда я стал, хоть и коряво, но разговаривать со своими стрелками на их родном языке это принесло в мою копилку первые монетки признания. Я не чинился посидеть, поболтать с ними на бивуаках и распить по кружечке дрянного местного пива, обсуждая достоинства маркитанток. Я даже каким-то чудом запомнил всех их по именам, что тоже помогло разбить стену отчуждения...

Частокол на холме перед вагенбургом окутался густыми клубами дыма, разом рявкнули все имперские бомбарды, кулеврины, фальконеты и прочий большой средневековый огнестрел.

В лаве атакующих жандармов возникли зримые просеки. Кубарем полетели лошади, подминая под себя окованных железом всадников.

В ответ раздался гневный рев:

— С нами Богородица! Монсеньор Святой Георгий и Бургундия...

Прежде чем имперские канониры смогли снова зарядить свои орудия, стальная лава достигла подножья холма, смяв редкое прикрытие из лучников и арбалетчиков. Но навстречу им хлынули во множестве вражеские пехотинцы, а с флангов ударили немецкие риттеры*.

Имперские кнехты принялись плутонгами* палить из своих ручных кулеврин.

Из-за частокола били арбалетчики и лучники.

Все смешалось, а сражающихся заволокло клубами дыма...

Мда... — ожидания сбываются.

Без пехоты бургундские жандармы холм не возьмут. Подтверждая мои слова, плотный строй кавалеристов смешался на отдельные группы и понемногу пятился назад.

Скомандовал своим ускориться и осмотрел поле боя.

С левого и правого фланга перешла на бег бургундская пехота, одетая в гербовые котты своих кондюкто. Нам же на правах отдельного отряда разрешили носить свои, чисто белые, только с маленьким крестиком на груди, но выступали мы все-таки под штандартом шестой роты.

Обогнав нас, галопом пронеслись жандармы. Судя по стягам двенадцатой, тринадцатой и четырнадцатой рот. Они с налета врезались в имперцев и опрокинули их. Присвистнул, когда разглядел личное знамя Карла Смелого и его эскадру* шамбелланов — личных камергеров-телохранителей. Сливки бургундской знати, ебтыть... Герцог ввел в бой все, что имел в наличии и сам не удержался...

Ну как же... Куда без него, наблюдать за сражением со стороны и принимать необходимые решения как сделал бы всякий нормальный полководец, Карлуша не может. Обязательно надо лично подраться... Доведут его когда-нибудь подобные эскапады до цугундера. Был бы я историком или хотя бы почитывал историческую литературу в своей прошлой жизни, знал бы сейчас, хотя бы примерно, чем закончится это сражение. Ан нет... Не знаю, ни хрена не знаю, ничем кроме оружия и фехтования будучи Александром Лемешевым, я не интересовался. Правда фехтовать умею и даже в свое время Олимпиаду выиграл, но это только оттеняет мою общую безграмотность.

Иоганн Гуутен в сопровождении знаменосца, трубача и лейтенанта спитцеров Иоахима ван дер Вельде, моего хорошего приятеля и постоянного собутыльника, находился с правого фланга нашей фаланги. Я постоянно посматривал на капитана, готовый при необходимости продублировать команду для своей части компании. Прелести средневековой манеры ведения баталий, ебтыть... Раций, как вы понимаете, нет, и еще очень долго не будет. Все команды отдаются голосом и дублируются трубачами и сигнальщиками. И попробуй, проворонь предписываемый маневр...

Постепенно наша кавалерия под натиском императорской армии оправившейся от первого удара стала откатываться назад. Жандармы просачиваясь в стыки между пехотными отрядами отходя в тыл... Хорошо что мы не во Франции. Галльские рыцари не считали для себя зазорным проехаться бронированными конями через свою же пехоту.

— Ну, мля... Сейчас начнется, — я передвинул из-за спины вперед тарч и покрепче ухватил копье.

Огляделся. Мои личные четыре кутильера, держались рядом как привязанные, по сторонам и сзади. Нормально.

— Стой! — рявкнул трубачу, увидев как из клубов пыли и дыма стройными рядами выдвинулись немецкие кулевринеры, прикрытые пикинерами.

Так...

Дистанция...

Для нас в самый раз. А они нас не достанут. Для ручных кулеврин далеко — не добить им. Зато мы успеем по ним залпа три сделать — точно.

Надсаживая горло, проорал:

— Залп!

Мою команду продублировал сигнальщик, скрестив и опустив флажки.

Первая шеренга, быстро прицелившись, выпустила болты и скрылась за павезами, работая воротами.

Вторая шеренга повторила маневр первой.

К тому времени, когда выстрелила наша третья шеренга, первая уже взвела свои арбалеты. Все работает четко как отлаженный механизм. Пока я доволен...

Первую шеренгу германской пехоты напротив моего отряда как корова языком слизнула, вторую тоже проредили качественно, но имперские кнехты, не смотря на это упорно перли вперед...

Теперь мой личный довод, конечно не совместимый с доводами королей, но все-таки...

По команде сквозь строй пикинеров, промаршировали аркебузиры.

Пыхнули пучком искр колесцовые замки, загрохотало, заволокло плотным едким дымом так, что невозможно было ничего разглядеть даже в двух метрах, но успешность ружейного залпа засвидетельствовали предсмертные вопли и вой со стороны германской армии. Свинцовые жеребья* это вам не шутка. Первая шеренга, выстрелив, промаршировала назад для перезарядки, за ней вторая и третья. Такая тактика аркебузиров называется — караколь, улитка по-русски. Моссарабы действовали четко слаженно и спокойно. Сто раз был прав, когда нанимал их...

.............................................

*жеребья — картечь из рубленого свинца. Сами картечины сработанные таким способом были неправильной формы и разными по размеру.

........................

Радостное зрелище! Твою мать... Бодрит-то как! С самого момента попадания в тело бастарда как-то не особо впечатлялся видом смерти. Я и прошлой жизни имел железобетонную нервную систему, а учитывая остаточную эмоциональную связь с моим предшественником, вообще стал порой себе удивляться, испытывая нешуточную радость при виде искалеченных и изуродованных врагов. Вжился в образ, ебтыть... Не стану скрывать, — нравится мне воевать, нравится мне в этой эпохе, такое впечатление, что я раньше был не на своем месте, а сейчас вернулся домой.

Может я совсем рехнулся?

Вполне возможно, но меня это совершенно не смущает, более того я ничего не хочу менять и не буду, даже если представится такая возможность.

Арбалетчики продолжали стрелять безостановочно, раз за разом посылая болты в неприятеля. По нам тоже палили, но не арбалетчики, а лучники, но благодаря тому, что я в свое время озаботился хорошими доспехами и павезами для своих стрелков, урона нам почти не было. Германцы подранили всего троих фламандцев, но их уже утащили кутильеры в тыл. Тоже моя заслуга... Раньше бы выбирались сами.

Глянул по сторонам...

На левом фланге английские наемные лучники с пулеметной скоростью поливают стрелами германских кнехтов. Нормально, не отстают от нас.

Ломбардские пикинеры и аркебузиры с правого фланга держат строй.

Пока все идет согласно генеральной диспозиции.

Упорные германцы, несмотря на дикие потери, опять организовались в густые колонны и полезли вперед. В тридцати шагах остановились, вперед вышли стрелки и стали пристраивать на рогатины свои ручные кулеврины. Грохот, клубы дыма, что-то пронзительно свистнуло возле уха.

Осадил Родена и кинул взгляд на строй...

Черт... Снесли все-таки несколько человек. Неприятно, но терпимо... Рявкнул команду и мои арбалетчики с аркебузирами почти в упор выстрелив по подступающим немцам, ушли за пикинеров. Пока работа для них закончилась...

С диким ревом дойчи ринулись вперед.

Наши спитцеры повинуясь команде своего лейтенанта, мгновенно ощетинились пиками.

С гулом и треском пехотинцы столкнулись...

Приметил риттера на громадном вороном дестриере, в ваппенроке* с гербом герцога Саксонского поверх кастенбруста*и рогатом армете*, в окружении нескольких всадников и пеших кутильеров. Дойч браво гарцевал и орал команды германской пехоте.

Пришпорил Родена и, опрокинув несколько кнехтов, ударом копья вышиб из седла первого оруженосца прикрывающего своего господина. Копье с треском сломалось, но я успел выдрать из седельной кобуры свою аркебузу и выпалить во второго всадника. Куда попал, не заметил, но его тоже снесло с коня.

................................................

*вапенрок (нем. wappenrock) — немецкий аналог французского слова котт-д'арме (котта). То есть накидка особого покроя, одеваемая поверх доспехов с изображением герба владельца или его сюзерена.

*кастенбруст (нем. Kastenbrust — букв. 'коробчатая грудь') — рыцарский доспех севера Европы 1-й пол. XV в. Помимо коробчатой формы груди для этих доспехов были характерны шлем гранд-бацинет и латные перчатки, угловатый силуэт и очень длинная латная юбка.

* армет — закрытый рыцарский шлем. Характерной чертой этого шлема являются: шарообразный купол, подбородник из двух закрывающихся половинок и второе забрало, откидывающиеся на затылок. Мог оснащаться забралом типа 'воробьиный клюв'.

.....................

Пышного дойча все-таки не достал... Пока пытался вернуть аркебузу в кобуру, оказался окружен немецкими кнехтами... Но тут спас Роден. Жеребец встал на дыбы, сделал несколько скачков на задних ногах, разметал противников и вынес меня из окружения. Только и успел что получить алебардой вскользь по бедру. Черт... Больно-то как, но набедренник не прошибло. Роден умничка. Вот же умная животина, в какой раз спасает...

Выхватил меч и, разворачивая коня, увидел, что наши пикинеры выдержав первый натиск врага, шаг за шагом начинают теснить дойчей...

Вовремя успел заметить наконечник немецкой пики и срубил его, возвращая меч проломил голову ее владельцу и пришпорив жеребца опять прорвался к риттеру.

Немец тоже заметил меня и, выставив перед собой эсток*, рванул на встречу. Эсток — это хорошо, видимо все свои копья уже изломал, но мой двуручный фламберг* почти в два раза длиннее.

Пустил Родена по левой стороне от дойча, бросил повод и, держа црайхадер* обеими руками, с налету рубанул по риттеру, который все-таки в последний момент успел подставить под удар щит.

........................................

*эсток (фр. estoc) — двуручный, узкий меч с четырёхгранным клинком, предназначался для уколов в случае потери или поломки всадником пики. Мог оснащаться сложной гардой.

*цвайхандер (нем.) — двуручный меч. Вес от 5 до 12 кг.

.................

Ни хрена себе... Щит-то лопнул, не зря я по два часа в день машу этим страшилищем тренируясь под руководством Иоахима ван дер Вельде, дойча-таки опрокинуло на круп коня, но в седле он удержался. Могуч мужик, могуч...

Понял Родена на дыбы разворачиваясь, поискал взглядом немца, и увидел, как его уже стащили с седла мои кутильеры и потащили в тыл. Немец не сопротивлялся, ошарашил я его не хило, а может и кутильеры глушанули чем-то. Тоже красавцы.

— Коня, мать вашу... Коня ловите... — проорал им, впрочем, не особо надеясь, что они услышат.

Рёв и лязг вокруг стоял воистину оглушающий. Да и нелегкое это дело боевого дестриэра захомутать.

Пришпорил своего жеребца и, опрокинув несколько кнехтов, прорвался к своим порядкам. Увлекаться не стоит, живо повторишь судьбу дойча. С удовлетворением приметил, что один из кутилье прихватил эсток риттера. В коллекцию мою пойдет. Уже вижу, что он не ординарной работы.

Воспользовался тем, что имперцы отступили на десяток шагов, я отдал команду арбалетчикам. Фламандцы мигом выскочили из-за спитцеров и разрядили свои арбалеты.

За ними выпалили аркебузиры, успевшие перезарядится.

Пользуясь тем, что немцы смешались, наша фаланга мерным шагом двинулась вперед. Палисады*с торчащими из-за них дулами бомбард и серпентин стали приближаться.

......................................

*палисад (фр. palissade) — полевое укрепление в виде препятствия или стены из ряда столбов высотой в несколько метров, вертикально врытых или вбитых в землю вплотную или на небольшом расстоянии и соединённых между собой для прочности одним-двумя горизонтальными брусьями

..................

Только успел приникнуть к шее Родена, как все вокруг заглушил ужасающий грохот и окутал пороховой дым.

Щит сорвало с руки и отнесло далеко в сторону...

— Твою же мать... — хорошо хоть вскользь, пара картечин, скорее всего, попала, а так бы руку вместе с плечом вывернуло...

Когда дым развеялся, с ужасом увидел на наши порядки... Спитцеров осталось на ногах едва ли половина и, самое страшное, на заваленной трупами земле бился андалузец Гуттена. Сам капитан пытался встать и раз за разом падал на землю. Вся котта у него залита кровью. Подскочило несколько кутилье и потащили его к нам в тыл.

Пикинеры смыкали ряды повинуясь командам оставшегося в живых лейтенанта ван дер Вельде.

Поискал глазами Тука и облегченно вздохнул. Живой, его стрелки тоже почти не пострадали...

— Вперед мать вашу... Вперед... — срывая голос, завопил я.

Другого выхода нет. Палисад надо взять любыми силами иначе второй залп не оставит от нас и мокрого места. Что творилось по сторонам, я не видел, да и не мог увидеть. Мы переходили ложбину и, кроме усеянных трупами склонов, ничего не было заметно.

Пришпорил Родена и, вырвавшись вперед, двумя взмахами фламберга разметал кнехтов, затем пронесся вдоль строя, сметая и сбивая с ног, пытавшихся выстроится германских лучников. Краем глаза приметил, что лейтенант спитцеров повторяет мой маневр, рубя с седла дойчей своим цвайхандером. Воистину мастер он в обращении с этой длиннющей железякой. Германцы отлетали от него в значительно урезанном виде как горох от стенки.

Не переставая, шептал молитву и славил мастера выковавшего мой доспех. Уже перестал считать удары болтов по латам, защита Родена тоже стала похожа на гигантского ежа из-за торчащих из нее стрел, но вроде ничего не пробило, все-таки на нем под сегментными металлическими пластинами тройная стеганная попона и кольчужный подклад.

Спитцеры поднажали и заскочили на палисад, мгновенно переколов все орудийную прислугу.

Так... Шести орудийная батарея. Большие серпентины и два средних фальконета с почти трехметровыми стволами. Ты смотри, уже с поворотными цапфами. И, вроде, цельнолитые из бронзы, не из скрепленных обручами полос. Прогресс налицо. Все как по моему заказу.

Увидел ван дер Вельде и проорал ему:

— На вагенбург не идем, защищаем палисад, до тех пор, пока не подойдут клятые жандармы. Мои аркебузиры сейчас развернут серпентины.

— Хорошо! — кивнул лейтенант и умчался отдавать приказания.

Обязал Тука строить арбалетчиков и, прикрывая мосарабов, стрелять по подтягивающимся с основного имперского лагеря германцам.

Аркебузиры, развернув орудия, принялись прочищать их и заряжать. Пороха и ядер оказалось в избытке, а мосарабам все равно из чего палить. Способный к огневому бою народ.

Мы первые захватили палисад. Справа наемная итальянская пехота графа Кампобассо только карабкалась на склоны. Слева, у английских лучников кондюкто Джона Миддлетона дела шли получше. Они уже рубились на самих укреплениях.

Когда отбили приступ, вернувшаяся конница во главе с самим Карлом Смелым и его гвардией опрокинула имперских риттеров, собравшихся нас атаковать и погнала их к вагенбургу.

Прикинул оставшееся число рутьеров и чуть не заплакал. Из сотни спитцеров осталось в живых меньше половины, арбалетчиков погибло совсем ничего, но каждый из них для меня как был как родной сын. Мосарабы к счастью, как всегда вышли сухими их воды.

Отправил в тыл всех раненых и организовал кутильеров на сбор трофеев и поиск оставшихся в живых немецких дворян, валявшихся на поле боя, для последующего получения за них выкупа. Весьма немаловажная часть нашего дохода. Денег на пополнение отряда уйдет уйма, все до последнего грошика пригодится. Дай бог, что бы Гуттен остался в живых...

— Ну, так что с барками? — спросил подошедший шотландец.

Морда его раскраснелась, котта вся в дырьях, но живой и невредимый.

— Подожди... — глянул я на реку.

Бургундская артиллерия вовсю лупила по кораблям и даже попадала. По крайней мере, две имперские барки медленно тонули. Остальные спешно отчаливали, выходя из-под удара, но никак не могли справиться с течением. И их сносило в нашу сторону.

Темнело... Надеюсь, наш маневр никто и не заметит...

— Бери два десятка арбалетчиков с десятком мосарабов, и перехватите барку около отмели, — наконец решился я. — Только одну барку. На остальные наплюйте, все равно сил не хватит. Команду заставите сплавиться к тому месту, куда отогнали перед сражением подводы. Быстро грузите все и в лагерь. К этому времени уже будет совсем темно и, думаю, мы тоже отступим назад. Вперед, братец. И это... Смотри там. На рожон не лезь...

— Не беспокойтесь монсьор, — Тук мгновенно умчался собирать отряд.

Все что касается прибыли и трофеев он делает очень охотно и быстро. Настоящий шотландец, ебтыть...

За телеги вагенбурга нашим войскам так и не удалось прорваться. Я бы очень бы удивился, если бы это случилось, все-таки атаковать с десятитысячным войском пятидесятитысячную армию чистое самоубийство и верх идиотизма. Но как это не удивительно потрепать германцев удалось довольно сильно. Можно даже сказать победить. Если бы не стемнело, возможно, и удалось бы и взять лагерь Фридриха. Во всяком случае, почти треть его армии вырезали, а еще десятая часть дезертировала в сторону Кельна. Герцог Бургундский и Брабантский Карл Смелый опять напинал в зад свою удачу и заставил ее повернуться к себе лицом. В чем-то он достоин уважения...

Проревели трубы, командуя отступление.

Я беспокоясь за шотландца, как у него вышло с кораблем можно было только догадываться, поспешил в лагерь, предварительно организовав эвакуацию захваченных орудий и всего орудийного припаса. Мое! Будет в моей кампании еще и артиллерийская эскадра.

Проезжая горы трупов и спугивая начинавшее слетаться воронье крепко задумался...

Мог ли я представить себя в ипостаси наемника? Да никогда... Хотя в старом своем теле я тоже нередко был склонен к авантюрам. Чего стоит одна только попытка свалить во Французский Легион сразу после армии... Благо она не состоялась. Дембельнулся, сразу выиграл чемпионат страны и забыл про легионеров раз и навсегда.

Но что меня заставило стать на путь войны с руа франков Луи XI? То что он приказал убить моего отца, то есть отца бастарда Жана д'Арманьяка, моего предшественника в этом теле, конечно, имело большое значение. Все-таки остаточные эмоциональные связи с бастардом явно прослеживаются до сих пор. Но окончательно заставила меня возненавидеть Паука смерть Жанны де Фуа, моей мачехи. После взятия Лектура контессу увезли в замок Бюзе-Сен-Такр, куда я и направился, имея совершенно авантюрные намерения ее освободить. Дело в том, что она носила под сердцем единственного законного наследника семьи Арманьяк и этот еще не родившийся мальчик, был способен спутать все планы Луи по присоединению наших родовых земель к своей короне.

Я все-таки проник в замок, но было уже поздно. Луи прислал аптекаря в сопровождении своих дворян, и они отравили Жанну вместе с ребенком. Но... Но, черт возьми! Из последних предсмертных слов Жанны я понял, что ребенок был от бастарда, в теле которого я оказался. Прекрасно понимая что фактически я не имею к нему никакого отношения, я, тем не менее, воспринял смерть мальчика, как смерть своего собственного ребенка. Не знаю, как это получилось, но это так. И воспринимаю и оплакиваю до сих пор.

Я отомстил. Отомстил барону Гийому де Монфокону и аптекарю, принудивших Жанну выпить смертельное зелье. Зарезал их как баранов прямо у ее предсмертного ложа и поклялся, что отомщу и самому Пауку...

Глава 2.

В темноте забелели палатки нашего расположения. Пришпорил Родена и, влетев в лагерь, соскочил с коня возле палатки лекаря. Бросил поводья кутилье и откинул полог.

— Что с ним?

Лекарь, ничего не говоря, отошел от стола на котором лежал Иоган Гуутен.

Капитан был в сознании, но доживал последние минуты. Ядро оторвало ему левую ногу и полностью раздробило правую.

— Подойдите... — прошептал фламандец мне и лейтенанту спитцеров Иоахиму ван дер Вельде.

— Ты... Ты, все примешь... — Иоганн поднял руку, ткнул в меня пальцем и бессильно уронил ее на стол.

Затем посмотрел на ван дер Вельде и прошептал.

— Клянись Иоахим, что поможешь ему.

— Клянусь крестом крови... — лейтенант взял руку капитана и почтительно поцеловал ее.

— Ты... — Гуутен посмотрел на меня и прохрипел. — Делай что должно...

Не глядя, я протянул руку к доктору и почувствовал вложенный в нее стилет. Я знал что рано или поздно, это случится и уже давно был готов. То же, при необходимости сделает и мой преемник. Капитаны уходят, что бы возродится...

— Ты уходишь в мрак к нашим братьям. Прах — к праху, кости — к костям, кровь — к крови. Твоя кровь всегда останется на нашем кресте и в наших сердцах... — громко произнес я ритуальную фразу, и коротко ударил капитана в шейную артерию, быстро подставив под алую струйку отрядное распятие.

Затем развернулся и, не оглядываясь, вышел из палатки. Перед ней уже выстроились остатки компании.

— Капитан умер! — выкрикнул я, и высоко поднял окровавленный крест.

Выдержав паузу, продолжил.

— Да здравствует капитан!

Иоахим сделал шаг вперед и громогласно заявил:

— Я, Иоахим ван дер Вельде, свидетельствую на кресте, о том что последним своим словом капитан Иоган Гуутен назначил своим преемником лейтенанта арбалетчиков и аркебузиров Жана де Дрюона. Кто не согласен с этим решением скажите сейчас, либо молчите вовек!

Мертвое молчание...

Ван дер Вельде выждал достаточное время, чтобы могли проявиться все возражающие, но их не было. Тогда он, надрывая голосовые связки, заорал:

— Да здравствует капитан де Дрюон! Слава кресту!

Дружный одобрительный рев разорвал сумерки...

Ну вот... Свершилось. Хотя почему-то я совсем не рад...

Сделал шаг вперед.

— Моя жизнь принадлежит ВАМ. Ваши жизни принадлежат МНЕ, — произнес я положенные слова, стянул шлем с головы и низко поклонился строю.

Ну, все... С церемониями закончил, теперь собственно начинается работа.

Скомандовал.

— Обер-интендант, пробу из котла.

Мгновенно перед строем очутились кресло столик и исходящая ароматным парком серебряная миска на нем. Петер ван Риис бугрясь багровой опухолью на месте правого глаза в заломленном белоснежном колпаке, с поклоном подал мне ложку, предварительно обтерев ее белоснежной салфеткой. Помнит, как я точно такую же ему в лоб запустил, приметив пятнышко.

Зачерпнул и попробовал похлебку. У-ух... Ядреная. Лука, чеснока и перца не пожалел. Изобразил раздумья, впрочем, совершенно напрасно, думать было нечего — похлебка получилась неимоверно вкусная, но сыграть пекущегося о желудках своих подчиненных командира никогда не помешает. Облизал ложку и, встав, сказал.

— Одобряю. Приступить к раздаче пищи. Разрешаю вскрыть бочонок эля.

Лейтенант, сержанты, обе-медикус, обер-капеллан и обер-интендант через час ко мне в шатер с отчетами.

Сделал пару шагов к себе в палатку и чуть не упал. Отчего-то мгновенно навалилась дикая усталость. Разрядка началась, адреналин закончился...

— Что-то вы монсьор подустали, — под локоть меня подхватил шотландец.

— Есть немного, что там с баркой?

— Не извольте беспокоиться монсьор, — Тук с довольным выражением поцеловал свои пальцы, сложив их в щепоть. — Не барка, а горшочек с медом. Все уже в лагере. Петер как раз на приход ставит, а для нас особый подарочек в вашем шатре уже.

— Что значит особый подарочек? — рыкнул на скотта. — Забыл устав отрядный? Все на общий приход, затем дележ согласно долевому расписанию.

— Это особый случай, — категорично заявил Тук и потащил меня в шатер. — Не беспокойтесь, монсьор. Я порядки на зубок выучил, чай не зря вы обер-казначеем меня поставили. Вот сейчас доспех снимите, омоетесь, покушаете, подобреете, а уже потом будем разбираться.

В моей личной палатке, в капитанскую я собрался переселиться только поутру, уже был накрыт стол. Как и обещал Петер, его украшал великанский гусь, запеченный в тесте, вокруг которого стояли блюда поменьше с разнообразной снедью. Причем я заметил много нового. Чего раньше в меню не было: сыр, копченые сельди, треска, угри и яблоки. Где-то уже достал, проныра, надо будет похвалить при случае.

Паж воткнул мне в руку кубок с вином и не говоря ни слова принялся ловко снимать с меня латы.

— Рассказывай, — приказал шотландцу, развалившемуся в кресле напротив.

— Барку взяли без потерь, только шеф де шамбру* мосарабов шестопером по башке угодило. Но, ничё... оклемается.

........................................................

* шеф де шамбр (фр. chefe de chambrе) — командир малой части десятка рыцарских копий в организационной структуре Бургундской армии. В наемном отряде рутьеров — просто командир десятка стрелков, пикинеров или аркебузиров

.................................................

— Что за груз?

— Провиант. Солонина свеженькая. Треска, сельдь, угри в бочках, гуси и утки все свежайшее и приличного копчения. И сыр! Тридцать больших кругов. И двадцать бочонков рейнского с мозельским. В два приема все вывозили.

— Отлично... — приз действительно оказался впечатляющим.

По части провианта мы уже давно поиздержались. Да и остальная армия тоже, даже в большей степени, чем мы. Надо с барского плеча герцогу маленько подкинуть. Лишний раз прогнуться не помешает.

— Проследишь, что бы прямо сейчас отделили по четыре бочки вина каждого сорта и всего остального долю приличную отправили в ставку. Пусть разговеются. Да... Угрей поменьше им...

— Уже распорядился, — шотландец жадно опустошил кубок вина. — Даже на подводы успели сложить.

— Молодец, — обернулся к пажу и приказал. — Воду тащи и Матильду пригласи. Мыться буду.

Шотландец подождал пока паж вышел, затем таинственно улыбаясь, выкатил из-под стола небольшой бочонок, примерно литров на десять и поддел кинжалом крышку. Откинул вощеную бумагу и с видом заправского фокусника подбросил блеснувший серебром кругляш.

— Гульдены! Серебряные! Полный бочонок! — восторженно прошептал он.

— Откуда они на барке? — я немного ошалел от такого зрелища.

— Капитан, перед тем как мы его утопили, признался, что должен был отвезти монеты боннским купцам в оплату за что-то там от самого герцога Саксонского.

— Очень интересно... И что ты предлагаешь?

— Капитан в случае необходимости своим единоличным решением раз в год имеет право отделить любую часть добычи для употребления ее в целях формирования и оснащения компании... — процитировал шотландец устав и потянулся за кувшином.

— Но он обязан уведомить об этом своих лейтенантов, которые уведомят в случае вопросов остальных братьев. Так ведь? — продолжил я и накинул длинный халат.

— Ну да... — недовольно сморщился шотландец.

— Значит так и сделаем. Призовой команде и себе выпиши премиальные. Сам придумай, в каких размерах. И не жмись. Жалование погибших разделить на живых с отделением десятой части на нужды компании. Да, почему ты еще здесь? Кажется пора монету выдавать?

— Пошел уже... — буркнул шотландец и прихватив со стола кусок ветчины направился к выходу. — Вот не жалеете вы меня монсьор.

— Еще как жалею. Кстати с тебя причитается.

— За что это? — Тук изобразил негодующее лицо.

— За лейтенантский патент. Ты с сегодняшнего дня лейтенант стрелков. Уже поутру представлю тебя. После чего въедешь в мой шатер уже на законных основаниях.

— Монсьор! — ахнул Тук и сходу бухнулся на колени, чуть не сбив меня с ног.

— Не благодари... — небрежно отмахнулся. — Заслужил. Подумай, кто вместо тебя станет сержантом. Все, вали... Стой. Через полчаса притащи сюда того риттера в гербовой котте герцога Саксонского. Поболтаю с ним о выкупе.

Только за скоттом закрылся полог, в шатер величаво вплыла Матильда в сопровождении учеников тащивших бадьи с горячей водой.

Матильда... В настоящем периоде моей жизни всего две женщины оставили заметный след в моем сердце: Мадлен и Кармен, две неразлучные подруги, по воле случая ставшие соперницами. Мадлен Французская, вдовствующая принцесса Вианская, Беарнская и Андоррская и тоже вдовствующая баронесса Кармен де Прейоль. Все случилось в кондадо* Фуа, куда меня занесло по пути в Арагон...

........................................................

*кондадо (исп.) — графство.

.............................

С Мадлен случилась всего лишь интрижка по воле ее каприза. Результатом этой интрижки стала моя пробитая нога на дуэли с бароном Шарлем д'Айю — баннеретом кондадо Фуа, также претендующем на ее сердце. И всего пара поцелуев контессы*. Больше ничего не успели... нелегкая принесла в Фуа послов от Луи, и принцесса, избегая возможных осложнений со своим братцем — а Луи оказался ее единоутробным братом, отправила меня в сундуке под видом багажа отъезжающей баронессы де Прейоль... М-да... как в куртуазных романах...

....................................................................

*контесса (фр.) — графиня.

..................................

Ну а Кармен... С Кармен случилась любовь. Горячая как огонь, чистая как горный родник и внезапная как удар молнии... Всегда буду помнить эту женщину... После расставания с ней я очень очерствел, два года не подпускал к своему сердцу женщин, но тут появилась Матильда...

Величавая пышная фламандка с косой до пяток. Статная, очень красивая, удивительно похожая на скандинавских валькирий, — какими их изображают современные художники. Всегда невозмутимо спокойная и всегда безошибочно угадывающая все мои желания. Простая маркитантка, без всякого намека на знатность. Не непотребная девка, это дикая ошибка горе-историков прописывающих маркитанток поголовно проститутками. Есть и они, даже немало, но есть такие как Матильда. Прачки, кухарки... да много чего они делают! Скажу просто: эти по-своему героические женщины скрашивают наши суровые военные будни.

— Привет, kotik...

— Привет, капитан... — Матильда на ходу чмокнула меня в скулу и указала на дверь пажам. — Поздравляю.

— Спасибо. Как ты? — погладил рукой по крепкому горячему бедру.

— Как всегда, — фламандка, засучив рукава камизы, принялась лить кипяток в корыто. — Ты цел?

— Да. Бог миловал... — соврал и потер ноющее бедро.

Вот не везет мне с этой ногой. То дагой проткнут, то алебардой ошарашат со всей дури.

— Покажи, — Матильда бесцеремонно убрала мою руку с колена и откинула полу халата. — М-да... Надо лекаря позвать. Пусть припарки наложит. Синячище будет...

— Обойдусь. Ты вылечишь...

— Могу и я, — фламандка улыбнулась и игриво откинула косу. — Лезь в бадью. Тебя нужно быстро помыть, а то под палаткой сержанты уже копытами землю роют, совещаться хотят.

— Подождут... — попробовал воду ногой и сел в корыто... — Рассказывай что нового в компании...

— Все по-старому. В пятой палатке, ночью опять в кости играли и вино пили...

— Брабантцы?

— Ну, а кто еще... — Матильда стала поливать меня водой. — А вино им притащила Аделина.

— Понятно...

Брабантцы всегда в компании держались особняком и допускали себе некоторые вольности идущие вразрез с прямыми приказами. Похоже, пора принимать меры...

— Капитан! — в шатер вломился ван дер Вельде. — Прибыл гонец: тебя требуют на совет к герцогу.

— Черт... Домыться не дадут... Пускай ждет. Сейчас буду. А ты разберись с делами компании вместо меня. Определитесь, кого из учеников можно посвящать в братья уже завтра поутру. Посчитайте количество убитых и раненых и организуйте достойное погребение Иоганну... Возьми под контроль весь трофей. В общем, все, что накопилось. Вернусь, доложишь. Да... и поставь сегодня в караулы вместо братьев учеников. Пусть привыкают. Чувствую, завтра будет еще заварушка и понадобятся все комбатанты свежими и отдохнувшими.

Быстро домылся и надел свежее белье приготовленное Матильдой. Приказал пажу тащить миланский доспех, более легкий и более авантажный. Мой первый трофей в швейцарской войне. Без лат на совет явиться в военное время совершеннейший моветон. Прицепил парадную эспаду — фламберг, сунул за пояс дагу и заломил черный берет с тремя павлиньими перьями. Цепь на шее, перстни на пальцах — понты здесь в цене. Вроде порядок...

Оглядел с сожалением накрытый стол и все-таки отломил кусман от гуся. На ходу прожевывая, вышел из шатра и сел на Каприза — моего второго андалузца, которого ради такого случая обрядили в парадную попону. Роден все-таки получил несколько царапин с ушибами и теперь возле него колдовал наш коновал, которому я придумал должность обер-ветеренаруса. А что? В армии я или где? Да и слово коновал звучит как то скверно.

— Со мной... — приказал паре аркебузиров стоящих на карауле возле палатки и направился к громадному, возвышающемуся над всем лагерем, ярко освещенному шатру герцога Бургундского и Брабантского Карла Смелого.

Вот на хрена я ему понадобился? Даже не знаю. До сего момента как-то не имел чести быть даже представленным. Может очередная раздача пряников? Луше не надо. За пряниками всегда следует дерьмо... Поверьте моему личному опыту.

Глава 3.

Лагерь Бургундской армии представлял собой громадный муравейник и по сути своей был огромным военным городом, в котором палатки образовывали улицы, переулки и перекрестки, и даже площади и рынки. Множество солдат как муравьи сновали по лагерю, но движения не были беспорядочными, скорее напоминали огромный хорошо отлаженный, бесперебойно работающий механизм.

Над лагерем стоял страшный гул, ржали лошади, ревели ослы и мулы, их заглушали крики и стоны раненых и умирающих, орали на солдат сержанты, звенели наковальни кузнецов, маркитанты и торговцы зазывали к своим товарам, визжали непотребные девки... Мда... куда же без них. Герцог пытался бороться с этим явлением, определив своим очередным ордонансом их количество в тридцать душ на роту и присоветовав солдатикам пить больше воды для усмирения похоти, но это очень полезное начинание, как понимаете, полностью провалилось. В иной роте под тысячу человек. Вот непотребные девки и оказались подобны легендарной гидре у которой вместо отрубленной головы вырастали две.

Очень интересный человек наш наниматель. Не постесняюсь сказать выдающийся. Буквально убил порочное по своей сути феодальное дворянское ополчение, создав ордонансные роты являющиеся прообразом современной армии, но при этом он просто помешан на рыцарственности с куртуазией и довел социальную иерархию у себя в герцогстве фактически до абсолюта.

А вот полководец из него никакой. Это мое чисто субъективное мнение, хотя и считают его на полном серьезе чуть ли не Юлием Цезарем, Ганнибалом и Александром Македонским одновременно. Смел, дерзок — это да, до мозга костей воин и рыцарь — тоже да, однозначно — рыцарь без страха и упрека, но никак не полководец. Ни один полководец, именно полководец в настоящем смысле этого слова, не станет возглавлять атаку на неприятеля без малейшей на то необходимости. Это даже Чапай понимал. А вот герцог не понимает и всегда впереди, на лихом коне. Вот как сегодня, например, но судить его не буду — в средневековом военном деле сам разбираюсь пока весьма и весьма посредственно. На уровне отряда в пару сотен клинков еще куда не шло, а вот армией командовать — увольте. Но учусь. Насобирал книг и просвещаюсь помаленьку. Вот сейчас читаю записки Юлия Цезаря о Галльской войне...

— Пароль... — вдруг проревел чей-то голос, оторвав меня от размышлений.

— Святой Вальпургий! — отозвался я в ответ.

— Честь и верность... — латники мигом растащили переносные рогатки.

Ага... Это я уже в расположение гвардии добрался. Первая ордонансная рота имени святого Себастьяна под командованием Оливье де Ла Марша, майордома и главного церемониймейстера герцога. В нее входит вся гвардия. Эскадрон шамбелланов, рыцари Тела, сержанты Тела, эскадрон Камеры, есть даже эскадроны Дворцовых Служб из виночерпиев и хлебодаров. Ординарная и Экстраординарная Пехота. Рыцари Охраны и оруженосцы Охраны... Всех перечислил? Скорее всего, нет, очень много разных частей состоит в гвардии, всех и не упомнишь. Очень престижно и очень дорого служить в ней в любом подразделении, даже простым пажом, этого права добиваются многие знатные семейства Бургундии для своих отпрысков. Да плевать, мне в ней не служить. Не соглашусь, если даже предлагать будут. Имею свои цели, к которым потихонечку и двигаюсь.

Наконец добрались до шатра Карла Смелого, настоящего походного дворца, даже с деревянными башнями по углам и барбаканами* на входе. Но как не странно эту громадину установили всего за световой день, сам видел.

........................................

*барбакан (реже — барбикан или барбикен) — фортификационное сооружение, предназначенное для дополнительной защиты входа в крепость

.....................

Шатер охраняли лейб-лучники, их еще называют 'лучники Тела', одетые в черных палето* с вышитыми золотом вензелями 'C' и 'M', то есть Карл и Мергерит — так зовут жену герцога. Командует ими капитан Жорж де Розюмбо. Эти уже не из высшей знати, их специально набирают из простолюдинов и мелкопоместных дворян. За эту привилегию лучники служат беззаветно преданно, честью и совестью. И надо отметить довольно высокомерные товарищи, кичатся своим положением напропалую.

............................

*палето — вид ливреи.

..................

Представился и тут же был препровожден внутрь. Дежурный офицер провел меня по длинному извилистому коридору, где на каждом углу стояла охрана и, попросив подождать, вошел в зал совещаний. Через секунду вернулся и предложил пройти.

По глазам ударил ярчайший свет, от десятков, если не сотен свечей. Возле большого стола над картой сгрудилась толпа придворных в пышных доспехах из которых я узнал только де ла Марша с которым имел честь обмолвится парой слов еще при формировании армии, и кондюкто двадцать первой роты Джона Миддлетона, рота которого была расположена рядом с нами.

Я знал почти всех придворных по именам и гербам, выучил сразу после найма, очень полезное и даже обязательное знание, но всех сразу увидел в первый раз. Довольно впечатляющее зрелище, по крайне мере — пышное. Именно так и можно охарактеризовать Бургундский двор, как самый блистательный в Европе. Пыль в глаза пускают...

Вот и сам Карл Смелый герцог Бургундский и Брабантский. Великий Князь Запада, так еще его почтительно называют. В позолоченном и богато украшенном миланском доспехе и в длинном палето с Андреевским крестом в виде веточек хмеля, с кресалом с разлетающимися искрами по центру. Морда волевая, породистая, один нос чего стоит, походная корона сверкает золотом и камнями, но почему-то он мне напоминает нашего сторожа спортивного комплекса — дядю Толю, для смеха вырядившегося...

Черт, черт... Остолоп я! Совсем выпустил из головы один очень возможный вариант... Карлуша-то с моим папашей на одну руку дружил против Луи Всемирного Паука в Лиге Общественного Блага, даже вместе сражались с франками и наваляли руа вроде. Значит и меня он может в лицо знать... Может или нет? Зараза, и бастард почти перестал делиться своими воспоминаниями. Ну что делать? Я-то тут как шевалье де Дрюон выступаю, может случиться конфузец...

— Так, так, так... — Карл подошел и поднял меня с колена на которое я успел бухнутся. — Что Вы де ла Марш говорили, про этого молодца?

Майордом осторожно кашлянул, весело глянул на меня и, развернув свиток, стал читать:

— После того как выбыл из строя капитан отдельной компании фламандских спитцеров Иоган Гуутен, шевалье де Дрюон, лейтенант стрелков сего отряда, возглавил компанию и продолжив атаку баталии первым занял палисад и захватил орудийную батарею проявив при сём великое мужество и доблесть. Затем обратив оную в сторону неприятеля, сдерживал его наступление, нанося ему множественный урон и притеснение достаточное время. При отходе взял сии фальконеты и серпентины со всем огневым припасом и доставил в наше расположение. Он же поверг барона Клауса-Теодора фон Розенберга, капитана Рейнского полка куливринёров герцога Саксонского и захватил оного в плен. Он также совершив маневр без ущерба для основной диспозиции захватил силами своих стрелков барку с личным продовольственным припасом того же герцога Саксонского чем повергнул сего герцога в великое отчаяние и уныние...

— Так, значит, вот кому мы обязаны вот этим добрым мозельским! — воскликнул герцог и качнул кубком. — Воистину господа, сей шевалье есть воплощение нашего видения рыцарственного духа и достоинства. Великолепно! Браво шевалье! Мы Вами довольны!

— Я и моя компания рады служить вашей светлости и готовы сложить головы во славу Бургундии...

Я немало подивился, как быстро слава о моих подвигах добралась до ставки, и изобразил все предписанные этикетом движения и поклоны. В конце, вспомнив наемник я или кто, не удержался и добавил.

— Конечно, в рамках времени предусмотренного подписанным контрактом.

Мысленно обругал себя последними словами и замер в ожидании грома и молний. Придурок, однозначно...

Карл громогласно расхохотался. После секундной паузы его поддержали все присутствующие в зале.

— Мы довольны! Я доволен, господа! — герцог подошел и троекратно меня обнял. — За новым контрактом для вашей компании дело не станет! Есть некоторые мысли по этому поводу. Мне нужны такие храбрецы...

Да... это все я. Вот такой я храбрец и герой. Слова Карла бальзамом проливались на мою душу и на мое самомнение. Даже не думал, что будет так приятно... Но это скорей всего не я — это бастард во мне прется, я обычно предпочитаю в качестве наград что-нибудь материальное.

Смотрел на богатые, шитые золотом драпировки на стене позади герцога и ждал когда начнется раздача пряников.

А богатый все-таки шатер у Карла Смелого, чего стоят одни серебряные шандалы в человеческий рост стоящие по периметру зала. А мебель... Натуральный палисандр, перламутр и слоновая кость... Шикарно... Но, чем же он меня наградит? Денег у него сейчас однозначно нет, еле жалование войскам выплатил. Вот подарил бы мне свою рапиру, только за цену ее эфеса можно мою компанию полгода кормить...

— Мы жалуем вам, шевалье де Дрюон, баронию Гуттен в Брабанте...

Чуть от неожиданности не грохнулся на левантийские ковры, устилающие пол в зале. Ебтыть... Вот и коврижки...

Возле герцога нарисовалось два персевана* в сплошь шитых золотом бело-синих палето и продудели затейливую мелодию. Третий — сам гербовый король* герцога, заунывной скороговоркой перечислил мои подвиги и описал баронию. Я понял только то, что в ней три рыцарских лена, из которых только один мой. Остальные два, не имеющих выхода к морю, уже заняты моими будущими вассалами. Есть замок возле реки Шельды и собственно барония сия стоит на берегу Фризского моря. Да... Еще герольд что-то там пробухтел о моих обязанностях перед сеньором за эту баронию, из которых мне совсем не понравился пункт моего денежного участия в выкупе герцога буде той окажется во вражеском плену...

.........................................

*персеван — помощник герольда.

* гербовый король — старший герольд.

.......................

Получил грамоту с большой, болтающейся на веревочке свинцовой печатью из рук самого Карла.

После чего герольды бодренько освободили меня от оружия и берета...

Ну и на хрена?

Повертел головой и ничего кроме резных столбов подпирающих шатер и почтительных морд придворных не увидел...

А-а-а... Оммаж!

Уже окончательно придя в себя, подошел к герцогу и став на одно колено протянул ему сложенные ладонями руки, которые он сразу взял в свои.

— Объявляю себя Вашим Человеком, ваша светлость, за баронию Гуттен на условиях hominium ligium, ligeitas, то есть условиях обычного оммажа...

— Я объявляю вас, барон ван Гуттен, нашим Человеком на данных условиях... — Карл поднял меня с колена и смачно поцеловал в губы.

А вот это лишнее... Еле преодолел в себе желание сплюнуть и повнимательней пригляделся к Карлу...

Вроде на гея герцог не похож. Крупноватые, но правильные черты лица, большие, глубоко посаженные глаза. Длинный, прямой нос с легкой горбинкой... Все свидетельствует о гордости, энергии и одновременно, о честолюбии и властности. Но над всеми этими качествами все-таки стоит ум...

Умен герцог. Возьмем, к примеру, его жест с пожалованием мне поморской баронии...Широкий, великодушный жест государя отметившего доблесть своего воина. Несомненно, так это и выглядит. Но в этом его жесте есть мудрость и дальновидность, если не сказать даже хитрость. Баронии-то этой кот наплакал, позже разберусь, конечно, поподробней что в нее входит, но ничего сверх щедрого герольд не перечислил. С крестьянского оброка от продажи селедки и камбалы особо не разживешься. Тут не о прибылях надо думать, а возможности хотя бы окупить затраты на земли. Ну, никак я не смогу прожить на доходы с нее. Соответственно у меня и не возникнет желание осесть и забить на войну, кроме положенных вассальных сорока дней службы. Буду, как миленький трубить в армии за денежку герцога и дальше. Вот так вот...и наградил, и одновременно простимулировал служебное рвение. Вроде так и остался я наемником, в воле которого свалить если платить перестанут. И в то же время стал вассалом обязанным службой своему сюзерену.

Ну, ладно... Теперь я — барон, что тоже немало, главное титул честно выслуженный, а не доставшийся в сомнительное наследство. Замком опять же разжился. Первый шажок по иерархической лестнице, ебтыть... Осталось только стать кавалером ордена Золотого Руна и все... М-да, раскатал губу...

Гуттен... Гуттен... Что-то очень знакомое. Черт... Иоган же был родом из этого Гуттена! Это же его родина... Да, он рассказывал, что ушел с бандой рутьеров еще в двенадцатилетнем возрасте...

М-да, прямо-таки детективная история, надо будет, когда доберусь до баронии сделать что-нибудь для его родных... Если конечно они еще живы. Но все это потом, кажется, на сегодня еще не все закончилось.

Кстати, похоже, мы с герцогом не встречались ранее, Арманьяка во мне он не опознал и никто из присутствующих не опознал, хотя многие участвовали в битвах Лиги.

Быстро осмотрелся по сторонам. Доброжелательные взгляды... Одобрительные возгласы... Но не стоит особенно этой благожелательностью обольщаться. В иерархии Бургундского Отеля я пока на самых низких ступеньках. Практически никто... В воинской иерархии тоже. Командир банды наемных ушлепков, пускай даже облагодетельствованный их государем. Но только они почувствуют как из мимолетного фаворита герцога я превращаюсь в постоянного...

— Барон, — Карл внимательно на меня посмотрел. — У меня такое чувство, что мы ранее с вами встречались...

М-да...

Накаркал, придурок...

Вот у меня всегда так...

Признаться что ли?

— Сир, я восхищаюсь вашей памятью! Я имел честь находится в Франш-Конте во время Вашего выезда, и Вы удостоили меня своим взглядом... — поклонился и, выпрямившись, посмотрел герцогу прямо в глаза.

— Да... Наверно так и было. — Карл на секунду задумался и сказал. — Но у меня еще кое-что для вас есть.

Герольд дал ему в руки большой, резной ларец из черного дерева с искусно вырезанным на крышке святым Георгием, побивающим змея.

— Это 'Книга Уставов' составленная нами, — герцог достал из ларца большой том в золотом окладе с цветными миниатюрами на эмалевых вставках. — Примите ее для умножения своего воинского искусства. Я уверен вас ждет большое будущее в ратном деле.

Опять стал на колено...

Вот чем только и занимаются дворянчики при дворе... Долбанный двор. Клятые этикеты...

Как можно почтительней сказал:

— Я приложу все свои силы к этому поприщу, ваша светлость. Несомненно, мудрость этой книги даст мне все возможности для этого...

— Не сомневаюсь, — Карл опять поднял меня. — У меня есть для вашего отряда задание. Пройдемте за мной...

Прошли к столу, к карте уставленной маленькими резными фигурками солдат и миниатюрными укреплениями с пушками на нем.

— Вот здесь... — герцог показал на мост через Эрфт. — Вот здесь наши льежские саперы устраивают сейчас тет-де-пон.* Их охраняют спитцеры и лучники конта Галеотто. Сколько у вас осталось в строю людей?

..................................................

*тет-де-пон — предмостное укрепление.

..............................

— В строю пять десятков спитцеров, пять десятков арбалетчиков и три десятка аркебузиров при четырех средних серпентинах и двух средних фальконетах, сир. Но я вынужден буду перевести десяток аркебузиров на обслугу орудий...

— Орудия, барон, на этот раз можете оставить в лагере. К укреплению мы уже приписали достаточное количество. Так вот. С рассветом вы отправитесь туда, присоединитесь к находящимся там подразделениям и в случае атаки неприятеля сохраните этот мост за нами, — герцог хитро прищурился и спросил. — Вам понятно, для чего нам необходим сей маневр?

— Удержание этого участка облегчит нам в дальнейшем переправу, в случае если Вы, сир, соберетесь окончательно разгромить неприятеля, -ответил я промедлив не более секунды.

Собственно, а для чего еще? Второй раз дойчи просто так не дадут переправиться через Эрфт. Подтянут артиллерию и положат всех, не особо напрягаясь, а тет-де-пон как раз и не даст им это сделать. Не надо иметь семи пядей во лбу, чтобы это понять. Но вот не разу я не пойму герцога, если он и завтра полезет воевать Фридриха. Логичней было бы при таком преимуществе германцев наоборот препятствовать их переправе.

— Правильно! — герцог одобрительно хлопнул меня по плечу. — Вы правильно понимаете, барон, нашу диспозицию. Решающему сражению быть! Отправляйтесь, барон. Мы довольны вами. Да... Так как у вас теперь есть своя артиллерия мы дадим указания аудитору начислять за нее оплату.

— Благодарю, сир, — поцеловал я ему руку.

На кол идиота, придумавшего такое извращение.

Прихватил ларец и, четко совершив поворот через левое плечо, вымелся из шатра.

Все! На сегодня раздача пряников закончена. Черт! Уже далеко за полночь. Дел еще выше крыши, а на утро запланирован подвиг... Чувствую себя Мюнхгаузеном, он тоже был барон.

— Барон... — когда я уже собрался садиться в седло, меня остановил вышедший из шатра Оливье де ла Марш

— Ваша милость? — мне чем-то импонировал командир герцогской лейб-гвардии. Такой с виду простой мужик. Коренастый, невысокий даже по средневековым меркам. Приятное широкое открытое лицо. Одевается, конечно, согласно своему положению, но без излишнего блеска. Чем-то смахивает лицом на Наполеона в последние его годы.

Знаю, будучи не из самого знатного рода, начал свою карьеру грумом при конюшне Филиппа Доброго, отца Карла Смелого, да и туда тоже попал лишь по воле случая. И вот он командир гвардии Бургундии, майордом и гранд-церемониймейстер Бургундского Отеля. Дипломат, придворный, солдат и историк. Его еще называют последним паладином рыцарства. Достоин только за это всяческого уважения...

— Вы себя правильно вели сегодня, барон, — улыбнулся де ла Марш. — Продолжайте в том же духе, и удача всегда будет на вашей стороне.

— Благодарю за участие в моей судьбе, ваша милость.

— Не стоит, — отмахнулся майордом. — Тут такое дело. Герцог Саксонский уже прислал парламентеров для выкупа барона фон Розенберга. Его светлость Карл Бургундский желает, что бы вы решили это дело без лишних проволочек и излишних притеснений. В любом случае вы останетесь в прибыли. Вам понятно?

— Я все сделаю так, как желает Великий Князь Запада, — коротко поклонился майордому.

Ну вот... Начался непонятный мне средневековый политик. Не смотря на то, что формально герцог Саксонский прямой враг герцогу Бургундскому, их все равно многое связывает. Хотя все равно ни хрена не понимаю. Да и не нужно — придется выпустить пленника, особо не торгуясь. Не за бесплатно конечно.

— Я рад, что вы все понимаете, барон, посланцы уже в вашем расположении, — улыбнулся де ла Марш. — И вот вам еще один совет. Его светлости очень понравилось то мозельское вино и угри, которые вы ему прислали. Ступайте, не смею вас больше задерживать.

В расположение компании добрался быстро в довольно противоречивом расположении духа. Все плюшки от герцога на поверку оказались не особо и сдобными. Обобрал однозначно. Хрен с ней баронией, там видно будет, но прибыли не видать с нее в ближайшем обозримом будущем. Но вот по дойчу уже убыток, выкуп, дай бог, наполовину скостить придется, если вовсе не лишиться. Опять же, майордом более чем ясно намекнул... на винцо и угрей. Придется послать в ставку еще. Упыри... Да и собой я недоволен более чем...

Какие у меня стратегические цели?

Правильно, загнать за облака Луи!

И, что я для этого сделал?

Опять правильно, да ни хрена!

Отправился в Швейцарию, вместо Франции и хрен его знает сколько здесь проторчу...

Не признался Карлуше, что я Арманьяк, хотя уже точно знаю, что был ему представлен папашей. Сейчас бы дело баронией не ограничилось...

Хотя стоп... Хватит бредить. Засунь свою идею по поводу Луи далеко — далеко. Пока нереально это и скорее всего, так останется. Это идея стала полным бредом ровно с того момента как рей Хуан Арагонский отказал мне в помощи против Луи. Паук конечно сука редкостная, но пока мне не по зубам и поделать с этим ничего не могу. Остается строить свою жизнь и ожидать просто удобного момента. Вот уже и первый шажок в карьере сделал, сомнительный, но шажок. Даже два. Стал капитаном компании и бароном в один день. Все не так плохо...

— Где парламентеры от дойчей? — спросил у Тука, въехав в расположение.

— Так здесь они, — шотландец провел меня к палатке.

— Барон Ван Гуттен, — представился здоровенному голенастому риттеру в саладе с бело-красным плюмажем и ваппенроке с изображением крепостной башни с бело-красной полосой по правому полю.

— Фрейгер* фон Гуггенхайм цу Реббен, — кивнул германец. — Я здесь по...

......................................

*фрейгер (нем. букв. — свободный господин) — частный феодальный титул, равный барону.

......................

— Оставим формальности, барон, — прервал я немца. — Сколько?

— Четыре сотни флоринов.

— Золотых?

— Да! Золотых орлов!*

..................................................

*золотой орел — золотая имперская монета = флорину. Название получила по изображению орла на аверсе.

...................

— Когда?

— Сейчас, за передовыми рогатками вашего лагеря.

— Шесть сотен!

— Четыреста десять и не сюрвейера больше, — дойч категорично отмахнул ладонью. — Или можете сейчас же рубить голову Клаусу.

— Принимаю. Идем... — настроение немного поднялось.

Эко мне подвезло... Я рассчитывал срубить максимум двести золотых и то неизвестно когда бы их получил. С выкупами жуткая морока, очень редко, когда у пленника находится требуемая сумма, разве что у самых именитых из них, но таких добыть — жуткая удача. Приходится бедолаг отпускать под честное слово, и отправлять продавать или закладывать свое имущество. Так что бывает кредитор уже сам в плену или на том свете, а долг еще собирают. Да и накалывают часто. Можно конечно таскать с собой, но кормежка и содержание обходятся в копеечку. В общем, та еще морока. Поэтому частенько с выкупами не связываются. Обдерут доспех с золотишком и прикончат. Или стараются сбагрить командованию за малую долю. У именитых и богатых больше возможностей содержать пленников, но бывает, что и везет. Как мне сейчас. Первый язык и в яблочко.

Пленный барон сидел... Точнее лежал в одном исподнем на куче соломы и богатырски храпел. Кроме шишки на голове и пары ссадин повреждений на нем особо не просматривалось. И еще от дойча распространялся жуткий перегар...

— Че это с ним? — шепнул шотландцу.

— Да так... — немного смутился Тук и под моим грозным взглядом признался...

Оказывается дойч в полном расстройстве и смятении от пленения сменял свое одеяние на вино и ужрался вусмерть. В чем ему и поспособствовали часовые, оставшись в прибыли. Одежды дорогие, всяко дороже той бурды что продают маркитантки. Ну, что же... Особого нарушения статута тут не усматриваю. С немца только его доспех, оружие, конь, да и он сам — мои, а камзол, сапоги и шоссы — его личные, волен поступать, как хочет. Железо у меня, конь благополучно свалил, а барон голый и бухой... Конфуз. Скажут, что это я его так безбожно обобрал.

Ткнул шотландца в бок.

— Одень его во что-нибудь, бери два десятка стрелков и проводишь их до крайних караулов. Там получаешь монету. Четыре сотни несешь мне. Пять забираешь себе, еще один делишь между сопровождением. Вперед. Да... Еще моим кутильерам выдашь по флорину и конфискуешь у них эсток — тот, что они подобрали с пленного барона.

Наклонился к дойчу и потрепал его за плечо, впрочем, без особого результата...

Сказал положенную фразу о том, что он свободен, попрощался с фон Гуггенхаймом совсем по-дружески и побрел в свою палатку.

Ф-фух... одна проблема с плеч. Жрать хочу, не могу. Устал как собака... Что-то многовато на сегодня событий, да и нога разболелась не по-детски...

Уселся на кресло, обвел взглядом свой командный состав, так и сидевший в шатре и подставил руку пажу — снимать латы.

Лейтенант, сержанты и остальные оберы почтительно застыли за столом, не произнося ни слова.

Интереснейший народ... Абсолютно разный...

Вот лейтенант Иоахим ван дер Вельде. Лучший рубака на двуручниках во всей Бургундской армии, абсолютно верен компании и безрассудно храбр. При этом очень скромен, вежлив и великолепный игрок шахматы. Абсолютно не тщеславен. Низенький крепенький толстячок, очень смахивающий лицом на актера Леонова в молодости. Даже не представляю, что его заставило пойти в рутьеры. Он богат, по настоящему богат, у его родни в Льеже несколько мануфактур по производству сукна и целая флотилия рыбацких кораблей...

— Иоахим, докладывай... — попросил я его.

— Капитан, — Иоахим, не вставая, изобразил короткий поклон. — На данный момент в строю пять десятков спитцеров, это уже с учениками. Я отобрал из них полтора десятка — самых достойных и готовых. Причем десять пойдут в первую шеренгу. Таким образом, мы сможем устраивать фалангу в четыре шеренги. Этого мало, но все-таки позволяет идти в бой. Оружием и латами они уже обеспечены. Много мы сняли с мертвых, да и запас был. В братья произведем учеников поутру, сейчас кроме караула все отдыхают.

— Хорошо, — одобряюще кивнул ему головой. — Что по стрелкам? Да братья, приглашаю к столу, надо все это быстренько съесть...

Фламандец первым живенько отодрал от гуся добрый кусок, вгрызся в него, запил вином и продолжил.

— Уф-ф... Добрая еда... Так вот... А что по стрелкам? Пусть Уильям и докладывает... Насколько я понял ты его назначишь лейтенантом арбалетчиков?

— Да, так и будет. Кто-нибудь имеет слово против? — обвел взглядом присутствующих.

— Да нет, — ван дер Вельде ответил за всех. — Мы уже этот вопрос обговорили. Нет вопросов. Скотт подходит, к тому же такое решение принимаешь только ты.

— Вот и хорошо. Завтра объявлю перед братьями, — я облегченно вздохнул.

Тук пользовался авторитетом в отряде, хотя уже успел прославиться своей тороватостью и прижимистостью.

Положил себе на тарелку угрей, сыра, отпил вина и сказал.

— Ладно. Он вернется и доложит по стрелкам. Энвер, что с твоими?

Мосарабские аркебузиры, которых я нанял в Сарагосе, удивительно легко влились в компанию. На Пиренейском полуострове в очередной раз воцарился шаткий мир, и они остались без работы. Я как раз вынашивал планы, как усилить своих арбалетчиков и очень обрадовался, когда увидел Энвера Альмейду — их командира, выспрашивающего у кабатчика про потенциальных клиентов на их услуги.

Мосарабы вообще немного странный народ — это христиане, жившие на Пиренеях веками под властью мавров. К моему удивлению мусульмане довольно терпимо относились к ним. Конечно, налог на них как минимум был двойной, селили их в отдельных кварталах, но в целом особо не притесняли. У мосарабов под воздействием такого соседства сложилась своеобразная самостоятельная культура, да и сами они внешне стали похожи на сарацин, впрочем, оставаясь ревностными католиками. Они были отличными воинами способными действовать как в пешем, так и в конном строю, но прославились именно как аркебузиры и пушкари. Мосарабы каким-то образом поняли, что будущее за огнестрельным оружием и достигли очень высокого уровня именно в обращении с ним, что особо и не удивительно, все-таки в Европу оно пришло именно от арабов.

Уговаривать Гуутена принять в отряд три десятка бородачей в чалмах особо не пришлось, он прекрасно знал на что они могли быть способны, но казус с наймом все-таки произошел. Мосарабы всегда нанимались к конкретному человеку и присягали на верность именно ему... И пришлось стать таким человеком. Каждый из них дал личную присягу мне, но получали жалование они из казны компании. Собственно я и считал их своим личным отрядом и вложил немалые деньги в их перевооружение из своего кармана.

— Баши... — Энвер промокнул в вине пышные висячие усы и провел рукой по бритой голове. — Баши, все хвала Господу богу нашему хорошо. Все в строю, все сыты и припаса достаточно. Жалование исправно выплатили. Моаммар при штурме барки получил шестопером по сосредоточию своей мудрости и глупости, но это не помешает ему завтра встать в строй.

— Ты посмотрел орудия? — задал я очень важный для меня вопрос.

— Да, баши. Хорошие серпентины. Их отлили в Льеже и они почти совсем новые. Я сформировал обслугу, подобрав себе десяток учеников в помощники. Буду учить. Но надо покупать упряжь и коней.

— Я дам распоряжение казначею, завтра отправишься к торговцам и все приобретешь. Теперь обер-медикус...

Обер-медикус... Лекарь у нас в отряде особенный и нанимал его тоже я...

На следующий же день после переноса я наткнулся на по воле случая на семью евреев из Лектура, находившуюся в плену у разбойников. Освободил, конечно, изведя вместе с Туком разбойников подчистую. Повезло, в общем. Так вот, еврей-ювелир в знак признательности за спасение помимо кое-какой финансовой благодарности написал мне рекомендательное письмо к сарагосскому меняле, по сути — банкиру Эзре Бен Элиезеру. Сей почтенный еврей, по предъявлении письма Исаака должен был оказать мне необходимую помощь в самом разнообразном виде. Я к нему все-таки зашел: в деньгах нужды не было, а вот в совете нуждался. Дело в том, что в компании наемников отсутствовал лекарь, его функции выполнял коновал... И так в пятнадцатом столетии с медициной крайне печально, но в данном случае был вообще адский ужас пополам с зубовным скрежетом. Я попросил менялу посоветовать мне достойного врача за достойную плату разумеется, который согласится вступить в отряд и станет оттачивать свое искусство на благодарных наемниках. Лекаря еврея или сарацина — ибо они в пятнадцатом веке на голову, если не больше опережают всех остальных. На успех почти не надеялся. Ну, право дело, какой придурок захочет связываться с рутьерами?

К моему величайшему удивлению и к счастью таковой нашелся. Самуил бен Гурион. Совсем молодой парнишка, только закончивший свое обучение и крайне нуждавшийся в деньгах и практике. Полный сирота, кстати, что тоже повлияло на его решение. Были бы родственники, костями легли бы, но не отпустили. К тому же сыграла значительную роль некая Рива, отец которой наотрез отказывался отдавать дочь за Самуила, полного бессребреника.

Вот так в компании появился высоких худой еврей с пушистыми, плохо завивающимися пейсами, мясистым длинным носом и печальными умными глазами, очень искусный в отделении разных ненужных частей от тела. Прижился, рутьерам на вероисповедание было вообще наплевать, ну а после того как он спас кучу безнадежных раненых его даже полюбили. Правда, нередко приходилось Самуила прятать во избежание конфликтов с остальными крайне религиозно нетерпимыми отрядами. На фоне современных врачей его искусство выглядело весьма сомнительно, но во всяком случае он как-то даже умудрялся копаться внутри черепов, правда не с очень ободряющей статистикой излечений. А бальзамы с микстурами приготовленные им вполне работали и даже неплохо.

— Что у нас, Самуил?

— Хвала Иегове неплохо... — медикус заткнул за воротник салфетку, почмокал толстыми губами и положил себе пару кусков рыбы на тарелку. — Десятерым я уже помог уйти...

М-да... Реалии пятнадцатого столетия. Проблемы эвтаназии как таковой нет. Все просто. Зачем терпеть бесполезные муки без всякой надежды на излечение. Ланцетом по сонной артерии и всех делов. В чем-то может и правильно...

— Ты мне лучше скажи, скольких ты к завтрашнему утру поставишь в строй?

— Все кого смог уже в строю... Есть пять тяжелых, но их я отправлю к праотцам сегодня к вечеру, если не будет улучшений. Что? Капитан не смотрите на меня, как на Магомета. Ой, вей, я же таки делаю все возможное. Может, они еще и выживут... — Самуил сделал совершенно невинное и очень скорбное лицо.

— Христопродавец, — вдруг буркнул ему обер-интендант, осторожно почесывая свежую повязку на голове, впрочем, сказал это фламандец без особой злобы.

— Грязный гой, — невозмутимо ответил медикус и запустил руку в блюдо с яблоками. — Не забудь завтра зайти, я посмотрю, как там себе поживает твой шов.

— Закрыли тему. Петер, что там по трофеям?

Просидели еще немало. Обсудили вопрос провианта и погребения мертвых. К этому вопросу в компании подходили без особого пиетета. Яма, молитва капеллана, короткая ритуальная фраза и засыпали, если конечно есть время. Если нет возможности собрать мертвых с поля боя капеллан отпоет заочно. Кстати всех наших и Иоганна в том числе уже похоронили и отпели, капитанское присутствие в таких случаях не требуется. Жаль, конечно, с Гуутеном хотелось попрощаться, но ничего не поделаешь, служба.

Вопрос трофеев обсуждали дольше всего.

Система распределения финансов в нашей компании была несколько сложной, зато прозрачной и честной. Каждый рутьер получал жалование согласно своему положению, надо сказать весьма немаленькое. К примеру, арбалетчик подряжался служить за сумму эквивалентную турскому ливру в месяц. Кстати, в ордонансных ротах Карла такому же арбалетчику платили полтора, а то и два ливра, в зависимости от роты.

Все трофеи собирались до кучи и доходы от их продажи распределялись на всех, с учетом должностного положения, за исключением пятнадцати процентов шедших сразу в казну на нужды компании, ибо нужд этих было очень много. Опять же приходилось платить нонкомбатантам типа нашего медикуса, не участвующим в бою, но делающим очень важную работу. Расходов не счесть. Была еще куча разных нюансов, типа того что каждый мог взять из добычи лично с боя один предмет без налогообложения, разных привилегий для сержантов, лейтенантов и капитана, впрочем подчинявшихся той же системе. С любого их дохода вычитывалось пятнадцать процентов. Вот и я сейчас собирался отдать из вырученных четырех сотен флоринов налог в шестьдесят золотых. Это святое. За крысятничество лично прикажу любого укоротить на голову.

Бочонок с гульденами, полностью без дележа я забрал в казну, ибо раз в год имею право забрать весь трофей, своей капитанской волей на нужды компании. Вот и воспользовался своим правом. Понадобится. Уже знаю на что...

Объявил соратникам, что жалован Карлом землицей и теперь являюсь бароном. Никаких вопросов сей момент не вызвал — мое личное дело и право. Все-таки единственный в компании истинный кабальеро — чем, кстати, личный состав почему-то неимоверно гордился.

Наконец все разошлись, и я завалился на кровать, спать оставалось до рассвета всего пару часов. Только развернул грамоту почитать перед сном, что же в пожалованную баронию входит, как неслышно появилась Матильда. Бухнулась на кровать и прижалась всем телом.

Грамота полетела на пол...

— Как бы, может, поспим? — вырвался из объятий и чмокнул фламандку в губы.

— А лечить тебя? — обиженно пропищала Матильда и решительно взобралась на меня верхом. — Вот сейчас немножечко полечу и будем спать. Честно, честно...

М-да... По итогу продремал всего часик...

Глава 4.

Утром долго лил на себя холодную воду, приходя в сознание. Вот ни хрена не выспался. Голова болит, в глазах все плывет... Но пришел в себя.

Матильда подала горячего травяного настоя действующего как крепкий кофе. Паж помог напялить доспех. Надел свой старый готический, весьма уже потертый и поцарапанный. Только вмятин от арбалетных болтов насчитал на нем больше десятка. Закончится война, если выживу, конечно, отдам хорошему мастеру на починку, великолепная вещь, да и дорог как память, все-таки именно в нем очнулся после переноса.

Проверил оружие. На двуручном фламберге, которым я действовал с коня — ни царапины, хотя поработал им вчера изрядно. Добрые мастера в Золингене. Ножен для него не предусмотрено, только походный чехол, потому пока отложил в сторону. Подаст паж, когда сяду на коня и поедет он со мной в специальной петле. Копье тоже потом подадут. Арбалет уже при седле, значит сажусь заряжать аркебузу.

Оруженосца у меня нового не появилось, а Туку и так работы хватало, поэтому я научил чистить ружье своего пажа Иоста. Но к зарядке не допускал, этот процесс мне самому приносит спокойствие и удовлетворение. Кстати я все-таки успел, пока армия стояла в Генте, заказать на аркебузу более современный приклад. Мастер без вопросов сделал все по моему чертежу, но так и не понял на хрена оно нужно. Вот никак доходит пока до них то, что приклад при стрельбе надо упирать в плечо, а не класть его сверху на оное или зажимать под мышкой. Но объяснять не стал, уже давно решил прогрессорствовать только для себя, не выпуская в массы, на крайний случай только для своих людей и в очень дозированных порциях. Так лучше будет. История она такая штука... Дашь ей пинка под зад подгоняя, может вообще все полететь в тартарары. Не претендую на истину в этом утверждении, но лучше перебдеть, чем недобдеть. Так еще моя бабушка говорила.

Так... О чем это я? Ага... Тот же мастер заменил и ложе на арбалете. Работа честная, добротная, дерево — выдержанный, красивейший орех, правда, мастер по обычаю все испоганил искусной, но обильной резьбой и инкрустациями из кости и перламутра. По мне, без этой мишуры лучше было бы.

Заряжаю... Взял роговую окованную червленым серебром пороховницу, вставил носик в ствол и нажал на клавишу. Нужная мера и высыпалась. Пороховницу не я придумал, такие появятся примерно лет через сто. Я просто спер конструкцию и предоставил чертежик ювелиру, объяснив, что мерка сия для специй. Да, в этой фиговине меру пороха можно увеличивать или уменьшать специальным рычажком. Таких пороховниц у моих аркебузиров нет — им я ввел патроны с готовым зарядом. Скусываешь патрон, высыпаешь порох, вставляешь пыж и закатываешь пулю или картечь. Поверху все запыжевываешь скомканной бумажной гильзой, в которой все это находилось. Тоже опередил время, но не намного.

Порох... Одно название, но у меня еще лучший из всех, что можно найти в это время. Делают его в пороховых мастерских Бургундского оружейного двора по особому заказу. Но все равно дрянь. После выстрела в стволе сантиметровый нагар. Горит нестабильно — то слишком медленно — то вообще взрывается. Он уже в зернах, но все равно хреновый. И тут я бессилен. Знаю, что для ровного горения он должен быть мелкой одинаковой градации, но вот как ее достичь, понятия не имею. Значит, будем пользоваться тем, что есть. Хотя и припоминаю, что зерна засыпали в барабан и крутили, где от трения между собой они принимали более плотную консистенцию и одинаковый размер. Надо найти добровольца, какого не жалко, и попробовать, авось получится.

Плотно запыжевал порох прокладкой вырубленной из плотной кожи. Затем войлочный пыж и еще одну прокладку. Зачерпнул рубленой картечи, тоже меркой: вычислил оптимальный вес практическим методом для более-менее стабильного и резкого боя. Поверху опять прокладку. Вот теперь порядок. Насыпал пороха на полку и закрыл замок специальной крышкой, не позволяющей ему высыпаться. Тоже мой девайс. Готово.

Приказал Иосту, благоговейно следившему за моими манипуляциями, сунуть оружие в седельную кобуру.

Что еще... Индийский тальвар* со мной — для рубки лучше не придумаешь, мизерикорд на месте. Дагу не беру — лишняя. Вроде все.

...............................................................

* тальвар — индийская сабля. Появилась в XIII в. или чуть позже. Наибольшей популярностью пользовалась в Северной Индии в эпоху Великих Моголов и бытовала вплоть до XIX в. Согласно древней индийской литературе, тальвар является одним из десяти орудий богов. По сказаниям, боги, олицетворявшие добро, использовали эти орудия в борьбе с демонами, олицетворявшими зло

.........................................

Надел салад с черно — фиолетовым плюмажем и вышел из палатки.

Кампанию уже построили, и она встретила мое появление дружным ревом.

Вынесли знамя компании. Обыкновенное белое полотнище с маленьким красным крестиком в правом углу.

По отмашке ученики стали по очереди выходить из строя и став на колени целовать угол знамени.

Потом целовали отрядное распятие, которое держал капеллан компании — падре Серафим, в строевой раскладке записанный арбалетчиком Гуусом Боммелем из Малина по прозвищу Мясник. Он напялил ради такого случая сутану и выглядел очень представительно, но как по мне немного звероподобно — вытекший левый глаз и рваный шрам через все лицо не вяжутся с общим видом католического священника.

Вроде все присягнули...

Это первая часть посвящения. Вторая случится сегодня в полночь, ее как раз посторонние не увидят, в противном случае все компанию, не долго думая, весело спалят на кострах. Хотя как по мне, ничего еретического в ней нет. Тот же Гуус Боммель сделает каждому ученику надрез на груди в виде маленького крестика и смочит их кровью распятие... Вот и все...

Ну и еще пару ритуальных фраз...

Ну, поцелуют они еще череп Деррика ван Квислинга — по легенде основателя отряда...,

Пустяки...

После церемонии объявил перед строем о назначении Уильяма Логана по прозвищу Тук в лейтенанты арбалетчиков. После чего махнул рукой, и сразу же заревели трубы, командуя выступление.

Наемники, мерно топая, потянулась к выходу из лагеря.

Обернулся и увидел застывшую у входа в мой шатер Матильду. Послал ей воздушный поцелуй и тронул Каприза с места. Родену еще минимум пару недель в стойле стоять, пока раны заживут, берегу я его.

— Как думаешь, полезут имперцы на тет-де-пон? — ко мне подъехал ван дер Вельде.

— Полезут однозначно.

— Зачем? Мы же им вчера изрядно наподдали.

— Фридрих прекрасно понимает, что Карл на вчерашнем не успокоится, поэтому дойчи и из кожи выпрыгнут, но не дадут герцогу так просто второй раз переправится через Эрфт. Что им надо для этого сделать?

— Ну... — Иоахим почесал заросший щетиной подбородок. — Ну... Им надо подтянуть артиллерию к реке?

— Именно так. Но пока предмостные укрепления в наших руках — это сделать не получится. Так что посмотришь. Германцы подтянут свои бомбарды, и будут мешать нас с дерьмом, в перерывах штурмуя пехотой.

— М-да... Но, нас же мало, больше солдат на этот пятак просто не влезет. А бургундские орудия с этого берега до дойчей не достанут...

— Я о том же... — настроение и так паршивое, а от нарисованной картины вообще скатилось в самые низы.

Вот не понимаю я стратегии Карла. Надо просто взорвать мост и не допустить переправы дойчей через реку. Это очень легко можно сделать совсем малыми силами. И, наконец, взять на копье клятый Нейс, в котором уже не одной целой башни нет. Еще пара приступов и он падет.

В утреннем тумане показался Эрфт с медленно текущей свинцово-черной водой и редкими зарослями камыша по берегам. Белели силуэты цапель, беспечно стоящих на одной ноге в камышах, высматривая лягушек. Мерно плюхали хвостами здоровенные карпы, поднимая концентрические волны.

Эрфт богат рыбой, я, когда с продовольствием стало совсем плохо... все-таки осада длилась уже больше полугода, и войска подъели все что было с собой и ободрали все близлежащие деревеньки... Так вот, я по ночам отправлял сюда команды с неводами на рыбалку, остальные кондюкто почему-то до этого не додумывались и продолжали жрать опостылевшую прогорклую солонину. А мы неплохо жировали на рыбке.

В этом месте Эрфт раскинулся примерно метров на сорок и его перекрывал каменный, низкий и узкий мост. Мост, за который мы и должны были сгинуть при необходимости за герцога и за его Бургундию... Будь она неладна.

На противоположном берегу уже мелькали алые жаки ломбардцев из роты конта Галеотто, суетились одетые в черную одежду саперы из Льежа, которыми город заменил герцогу свой воинский контингент положенный по договору вассалитета.

Приметил громадного гнедого жеребца, на котором ездил мой знакомый лейтенант из роты ломбардцев и подъехал к нему.

— Ого... Шевалье... Еще один агнец на заклание... — расхохотался лейтенант, увидев меня.

Зовут его Винченцо Гримальди, он сын богатых землевладельцев из Падуи. Из-за скандала, в котором мелькала какая-то знатная женщина, ему пришлось скрыться из Италии и стать на путь наемного солдата. Мордатый краснорожий толстяк — с чисто итальянским лицом. Крупный нос, крупные губы. Веселый шебутной малый, очень приятный в общении, но, к сожалению, не смотря на свою молодость — уже законченный алкоголик. Вот и сейчас покачивался в седле, будучи явно навеселе и прихлебывал из вместительной фляги.

— Барон, Винченцо, — поправил я его. — Уже барон. Его светлость Карл Бургундский пожаловал мне вчера баронию.

— Ваша милость... — итальянец отвесил шутливый поклон, разведя в стороны руками.

— Не юродствуй, сам такое же сиятельство. Сколько у тебя людей? — спрашивая, одновременно я осматривал укрепления.

Льежцы устроили три двухорудийных артиллерийских укрепления чем-то похожие на редуты* и перекрыли расстояние между ними палисадом из толстых бревен, частью обгорелых — разобрали уцелевшие дома из деревеньки с жутким названием Гримлинхаузер, расположенной неподалеку. Вырыли перед укреплениями неглубокий ров и возвели насыпь, стены которой укрепили фашинами. Укрепление дугой охватывало восьмидесятиметровый участок местности перед мостом. Свободные проходы возле реки по обеим сторонам моста саперы перекрыли переносными рогатками. Вот и весь гребанный тет-де-пон...

...........................................

*редут (от ит. redotto — убежище) — полевое фортификационное укрепление в виде квадрата, прямоугольника или многоугольника. Как правило, земляное сомкнутое.

.....................

— Пять десятков арбалетчиков, полусотня спитцеров и три десятка кутилье, — посерьезнел ломбардец. — Ну и как видишь — шесть веглеров* с обслугой. У тебя?

...............................................

*веглер (фр. veuglaire от лат. fulgor — вспышка молнии) — тип артиллерийских орудий среднего калибра, которые могли использоваться, как при осаде, так и в полевом сражении. Пик их распространения пришелся на 1440-1460-х гг.По конструкции сходны с бобардами.

.....................

— То же самое. Только без орудий...

Так и есть. Практически вся компания. За исключением мосарабов, оставшихся в лагере. Я их оставил разбираться с захваченными орудиями и нести караул.

— Нормально, как раз вместимся за укреплениями. Больше не влезет.

— Короче, Винченцо. Левая сторона твоя. За палисад арбалетчиков и кутилье. Спитцеры прикроют проходы. Давай командуй, хватит buchat... — буркнул я итальянцу и поехал отдавать распоряжения сержантам.

Затея с обороной моста мне изначально не понравилась, а сейчас осмотрев нашу позицию на месте, я еще больше утвердился в своем мнении и лихорадочно стал искать возможность уцелеть самому и своим людям. И пока никак ее найти не могу...

Ладно, придёт в голову что-нибудь по ходу развития событий. Пока нас никто не атакует.

Раздал указания и подъехал к редутам посмотреть на веглеры.

М-да... Даже не знаю что сказать. Калибр-то подходящий, примерно пятидюймовки, да и длина ствола тоже приличная — каменным ядром метров на пятьсот засадит однозначно, но на этом все плюсы этих орудий и заканчиваются. Зарядная камора съемная — это значит веглер, сделает дай бог один выстрел в час, тем более в обслуге всего по пять человек на орудие. Попробуй камору подними — весит она килограмм сто, если не больше, потом опусти на землю и заряди, добавив пару десятков килограммов пороха, а уже затем ее надо как-то приладить обратно к стволу. Еще раз м-да... Пожалуй, с выстрелом в час я погорячился, скорее всего — все полтора, если не больше.

Цапфы отсутствуют. Ствол утоплен в большую колоду, собственно и являющуюся лафетом, вертикальная наводка осуществляется подбиванием клиньев под хвостовик, а горизонтальная — вообще гандшпугами. Это такие ломики, которыми ворочают станок при наводке. А весит весь венглер, как бы, не с тонну.

Вся позиция усеяна громадным количеством предметов. Совки, совочки, ложки — большие и маленькие. Бочки, бочонки, миски и кувшины. Кувалд и разных молотов вообще не счесть и множество всякой хрени, названия которой я просто не знаю. Сам веглер крепится к вбитым в землю массивным кольям сложной системой тросов и блоков, предназначенной для гашения отдачи орудия. Свой пороховой запас канониры сложили в яме отдельно, что, несомненно, правильно, взрыва мне еще тут не хватало. А вот ядер оказалось совсем мало. По четыре каменных и по два железных на каждое орудие. Ну и еще по паре бочек гальки. Галькой называют металлическую картечь. Хотя с таким темпом стрельбы и этого скудного запаса хватит надолго.

Боже, как все печально, остается надеяться на то, что имперцы будут обстреливать нас из такой же старины. То есть по ядрышку в час — два. Хотя все равно мало нам не покажется...

Окопы что ли приказать вырыть?

Мысль запоздала — саперы уже собрали инструмент, построились и под заунывную песню потопали в лагерь. Желание догнать их и заставить работать, я в себе подавил. Брабантцы и фламандцы народ крайне независимый и гордый. Заставить — заставлю, но без перепалки и возможно даже потасовки, точно не обойтись.

Отправил двух кутилье в разведку — с укрепления, местность впереди плохо просматривалась, мешал туман, стелившийся по земле.

Да собственно разведка оказалась уже лишней. В разрывах тумана стало ясно видно маленькие разноцветные фигурки дойчей стройными рядами марширующие от вагенбурга в нашу сторону. И упряжки...

Твою же мать...

Пять...

Восемь...

Двенадцать...

Да ну нафиг! Шестнадцать орудий. Из них восемь бомбарделлей!* Судя по размерам и количеству лошадей в упряжи — минимум, десятидюймового калибра и еще восемь серпентин, калибром существенно меньше, но зато с длинными стволами, что позволяет им сравниться в дальнобойности с их огромными подругами...

......................................................

*бомбардель — бомбарда малого калибра.

......................

Капец...

Срочно отправил спитцеров на треть лиги от моста в глубь нашей территории. Там их, надеюсь, ядра не достанут, а в случае пехотной атаки, они вполне успеют вернуться. Винченцо так же поступил со своими пикинерами. Остальной личный состав мы разместили под защитой редутов и палисада. Не бог весть какое укрытие, но все-таки. С пикинерами я отправил Каприза в тыл — на лошади мне здесь делать нечего, да и негде его спрятать на позиции.

Ой, мама чего-то стало страшновато...

Подошел к шефу канониров и показал на копошащихся возле своих орудий германцев:

— Достанете их своими трубами?

— Нет, — категорично ответил седовласый пожилой ломбардец, даже не посмотрев на позиции германцев.

Своим видом он мне напомнил довольно известного советского персонажа — товарища Калинина. Такой же щупленький, длинноносый и с козлиной бородкой. Разве только очков нет.

— Понятно. Я — барон ван Гуттен, как мне вас называть мэтр?

— Рафаэлло Пелегрини — мэтр-канонир, шеф дэ шамбр второй артиллерийской роты его светлости Карла Бургундского, — ответил ломбардец, внимательно следя за своими помощниками, возящимися возле орудий.

— А что вы тогда собираетесь делать?

— А ничего... — добродушно улыбнулся итальянец. — Будем ждать, пока они нас прихлопнут как муху или не пойдут в атаку. Тогда появится работа для моих малышек. — Пелегрини любовно провел рукой по ребристому стволу веглера.

— Любите их?

— А как же! — пылко ответил ломбардец. — Как своих детей. Вот смотрите, господин барон — это Магдалина. У нее очень громкий голос, прямо как у моей жены. А у Амалии, вот этой — потоньше, но и она умеет рычать как зверь...

— Мэтр, а как быстро вы сможете при необходимости эвакуировать свои веглеры? — пришлось не совсем вежливо прервать ломбардца.

Все это конечно хорошо и исключительные голосовые качества веглеров тоже несомненно важны, но меня больше интересует другой — совершенно банальный вопрос. Как благородно и с честью отступить, если наступит такая необходимость. Проще говоря — не очень позорно свалить. А свалить придется однозначно. У дойчей орудий в три раза больше, а пехоты раз в пять...

— Два часа и орудия будут готовы к движению, — канонир посмотрел в сторону имперцев и невозмутимо заявил. — Господин барон, они сейчас сделают залп.

— Как залп? — ошарашено переспросил его находившийся рядом со мной Тук. — И что? Попадут? В нас?

— Может быть... — с ухмылкой ответил ломбардец.

Одновременно с его словами позиции имперской артиллерии окутались громадным серым облаком, а через секунду раздался грохот, перекатывающийся, словно далекие раскаты грома.

— Мama, — прошептал я невольно на родном языке, четко и ясно увидев как несколько черных шариков по крутой дуге полетели в нашу сторону.

Ядра на мгновение зависли в воздухе и рухнули, подняв столбы грязи и воды в небольшое болотце расположенное примерно метрах в ста впереди наших позиций. Одно из них упало чуть дальше, перелетев болото, взрыло землю и, прокатившись десяток метров, остановилось.

Промах германцев, мои фламандцы и ломбардцы Винченцо встретили довольным улюлюканьем и радостными воплями.

— Что вы там шепчете мэтр? — поинтересовался я у канонира, приметив что он что-то бормочет, делая пометки на восковой дощечке. — Может, все-таки выстрелим в ответ или еще что-то сделаем?

Ну, в самом деле, нельзя же вот так сидеть и ничего не делать, а если дойчи попадут следующим залпом? Представил картинку развороченного редута и поежился...

— Я вычисляю расстояние до них, — невозмутимо заявил ломбардец.

— Это как?

— Засекаю время с момента вспышки, с момента звука, соотношу к попаданию, при этом делаю поправки на калибр их бомбарделлей и поправку на ветер...

— Что? — я с недоумением уставился на канонира.

Какая-то хрень получается — не ломбардец, а средневековый баллистический калькулятор. И это без хронометра и каких-либо оптических приборов...

Мэтр Пелегрини, в ответ на мой взгляд, прищурил свои маленькие глазки и рассмеялся:

— Господин барон... Мне сорок пять лет и из них тридцать пять я нахожусь при бомбардах. Я знаю про них все, и, поверьте, вычислить расстояние это не самое сложное.

— Бред, — буркнул Тук и ушел к своим стрелкам.

— О-о-о... Маэстро Пелегрини не врет, — подтвердил как раз подошедший лейтенант ломбардцев и сделал большой глоток из своей фляги. — Ему как раз пришлось уехать из Милана из-за своего дьявольского искусства.

— Ладно, верю... Но вопрос сейчас не в этом. Мэтр Рафаэлло, согласно ваших вычислений мы сможем вести по алеманам* огонь или нет?

— Нет. Расстояние слишком велико. Недолет будет не менее восьмидесяти туазов.

Нет? Это черт знает что... Дойчи не успокоятся, пока не разнесут все наши жалкие укрепления.

Обошел веглер.

Попинал его ногой.

Можно же что-то придумать... Так... А если...

— Мэтр, а если заряжать полуторными зарядами? Я беру всю ответственность на себя. Ну, хотя бы немного добавить навеску пороха или плотней забить клиньями ядро в стволе. При максимальном возвышении мы должны до них дострелить.

Итальянец только покачал головой:

— Не получится, господин барон. Возможно, пару выстрелов веглеры и выдержат, но все равно угол нужный нам, мы не выставим. Можно вырыть яму под хвостовиком, но тогда станину разорвет отдачей, а рыть длинный наклонный котлован и класть стапели очень долго.

Разорвет? Да и пускай рвет! Иначе нас дойчи порвут. Устроим контрбатарейную борьбу. Один хрен нечего терять. Они разнесут нас, если даже загнать на мост еще роту подкреплений. Позиция у нас такая — уродская...

— Ройте! Ройте, я сказал! К черту станину, я вам приказываю! Делайте что хотите, но что бы достали до чертовых дойчей. Покажите мне, мэтр Винченцо, свое мастерство, иначе я буду всем рассказывать, что ломбардцы самые никудышные канониры в мире. Вот на этой паре... — лягнул я сабатоном ближайшее орудие, а потом заорал шотландцу. — Тук! Уильям, мать твою! Десяток кутилье в помощь канонирам. Нет, два десятка и поживей, шкуру спущу...

А что? Веглерам однозначно конец, побьет их ядрами, а так хоть постреляем. Повеселимся. Вот не разу в жизни не видел, как рвется орудийный ствол. Интересно же...

Канониры и кутилье облепили орудия. Мэтр Винченцо бегал вокруг них, надсаживая глотку.

Я отошел немного в сторону и наблюдал за позициями имперцев. На них тоже суетились вокруг орудий маленькие фигурки...

Ой...

Кажется...

Мля... Нет не кажется...

Бомбарделли германцев изрыгнули длинные языки пламени и окутались дымом. Ядра взлетели и удивительно кучно шлепнулись, не долетев до нас метров десять. Три — зарылись в землю, а четвертое, отрекошетив влепилось прямо в переднюю стену крайнего редута. Грохнуло так, что затряслась земля под ногами. Когда рассеялось облако пыли, я ошарашено увидел, что половины передней стены нет. Каменная глыба проломила ее, отрикошетила от сложенных горкой наших ядер, лопнула на три части и гордо застыла прямо посередине позиции.

Потрогал осколок ногой. Мрамор, ебтыть... Килограмм пятьдесят ядро весит, если не больше.

— Твою же мать! — с ужасом обнаружил, что одного из канониров буквально разорвало на части. Прямо передо мной в лужице крови лежала его рука в обрывке красного жака*. Указательный палец с одетым тоненьким золотым колечком судорожно подергивался...

.........................................

*жак — французское название гамбизона, стеганая многослойная куртка до колен. Часто единственный доспех пехотинца. Укороченный жак назывался жакет.

.............................

— Твою же маман...

Один из ломбардцев спокойно поднял эту руку, отнес к бесформенной кучке бывшей еще секунду назад человеком и положил рядом. Потом так же спокойно принялся с товарищами наводить порядок на позиции.

Сука... Никак не привыкну к такому равнодушию к смерти, хотя самому тоже глубоко наплевать...

— Господин барон! — подскочил мэтр Рафаэлло. — Вам надо отойти в сторону...

— Да, монсьор... — Тук потянул меня за руку. — Бог его знает, что ожидать от этих адских машин, да и от ломбардцев тоже... Пакостный же народишко...

Оттолкнул шотландца.

— Мэтр...

— Не волнуйтесь, господин барон. Меня не заденет, — канонир, не оглядываясь, побежал к веглеру.

— По гульдену каждому, если попадете... — крикнул итальянцу в спину и все-таки отошел на два десятка метров назад к лейтенанту ломбардского отряда, спокойно сидящему на ящике и неторопливо потягивающему винцо. Не заденет его, говорит... Все равно мне, главное хоть куда-нибудь попади перед этим...

— Это вы зря, монсьор... Про гульдены-то... — забурчал Тук. — А вдруг попадут? Мошна чай не безразмерная.

— Братец, когда мы все здесь сдохнем, золотишко вряд ли нам понадобится...

— Так-то, оно так...

Шотландец не договорил. Грохнуло так, что я едва удержался на ногах. Земля заходила ходуном, а все вокруг заволокло плотным белесым дымом. Когда дым снес ветерок, увидел, что крайний веглер разорвало в казенной части, развернув уродливым цветком, лопнувшие полосы железа из которых был сварен его ствол. Второй, — с виду казался целым, но его опрокинуло на бок. Левое колесо сорвало с оси и откинуло в строну...

— Святой Георгий!

— Матерь Божья!

— Ломбардия!

— Грязные алеманы!

— На кол имперцев!

Я сначала не понял чему веселятся, вопят и пританцовывают на палисаде арбалетчики, кутилье и ломбардцы, но подбежав к ним сам заорал от радости.

Позиции имперских бомбарделлей были окутаны дымом, из которого выплескивались языки пламени.

— Попали! Попали! — рядом со мной приплясывал и орал Тук, совсем забыв, что как раз этого он и опасался в своей шотландской прижимистости.

Поискал глазами мэтра Рафаэлло и с облегчением вздохнул. Ломбардец вытирал платком закопченное лицо и, пошатываясь, шел в мою сторону.

— Вы лучший в мире бомбардир, мэтр! — на радостях хлопнул его по плечу и увидев что он не расслышал, проорал ломбардцу прямо в ухо. — Вы лучший! Награда ваша!

— Я знаю! Прямо в пороховой погреб. Такого у меня еще не случалось! — крикнул канонир в ответ, оглушено тряся головой. — Но у них еще много орудий! Я пойду...

Ломбардец развернулся и побрел к следующей паре веглеров.

Ну, о-о-очень хорошо начался бой. Отлично! Настроение взлетело до небес. Надо как-нибудь этого гения артиллерии переманить к себе, главное чтобы его не пришибло раньше времени, а потом я придумаю как. Мои мосарабы конечно к пушечному делу народ способный, но рассчитывать дистанции по звуку и виртуозно пулять за километр каменными болванками они точно не умеют.

Отобрал у лейтенанта Гримальди флягу с вином и сделал пару глотков. Мерзкая кислятина, но сейчас сойдет. Моя фляга с отличным рейнским как назло осталась на седле у Каприза. Ладно, потерплю на радостях.

А радоваться есть чему. Двумя попаданиями мы вывели из строя все бомбарделли германцев. У них еще оставались серпентины, но это совсем не одно и то же — немцы со второго залпа стали накрывать наши позиции, но десятикилограммовые свинцовые ядра не пробивали стены редутов, хотя палисад расковыряли изрядно. Но и палили из серпентин имперцы гораздо быстрее, чем из больших орудий. Залпы следовали через каждые полчаса, а то и быстрее. Сами понимаете часов у меня, засечь время, нет.

Какими бы небыли маломощными серпентины, урон все-таки они наносили и немалый. Уже половину канониров и десяток арбалетчиков пришлось эвакуировать в тыл — их сильно посекло щепками от палисада. Еще одним удачным залпом немцы повредили венглер, к счастью не критично. При этом убило сразу двоих фламандцев и оторвало ногу ломбардцу.

Мэтр Рафаэлло следующим залпом угодил в выстроившихся за своими орудийными позициями имперских пехотинцев и артиллерийские упряжки. Сколько их убило, не знаю, надеюсь много, я имею в виду не лошадок, а дойчей, но немцы после этого быстренько отошли в тыл почти к самым стенам вагенбурга.

Все равно размен получился не в нашу пользу. Оба веглера опять вышли из строя. У одного лопнула колесная ось и станина села на пузо, а у второго раскололо пополам лафет, сорвав при этом ствол с креплений. Все-таки дерьмовый средневековый огнестрел, но ничего, я уже примерно наметил себе несколько усовершенствований. Остается только найти мастера способного воплотить их в жизнь.

К обеду компания потеряла пятнадцать человек ранеными и восемерых убитыми. Ломбардцы еще больше — человек тридцать в общей сложности. К счастью спитцеры обошлись без потерь — до них ядра просто не долетали.

Оставшаяся пара орудий пока не стреляла. Канониры вместе с кутилье копали наклонную позицию по всем правилам и укладывали специальные стапели, по которым венглер откатывался при отдаче. Экспериментировать, как с первыми парами мэтр Рафаэлло не решился — все-таки последние орудия. Повредит их и все, останемся совсем беззубыми.

Прискакал герольд и сообщил приказ Карла: держаться, типа вся армия и он сам лично восхищается нами и много еще разной возвышенной дребедени. Он, да и я тоже — прекрасно понимали, что слать новые орудия и подкрепления к нам, смысла нет. Их тоже перемелят орудия имперцев. Сюда сразу надо было бы ставить пару батарей посовременней и подальнобойней и уже под них уже готовить основательные укрепления. Вот тогда, ситуация автоматически становилась патовой, то есть выгодной для нас. Все-таки дерьмовый из герцога полководец...

Я убрал с позиций почти весь личный состав, оставив только наблюдателей и сел в сторонке с Туком и ломбардским лейтенантом. Его дерьмовое винцо мы давно прикончили, и спокойно дожидались, когда посланный за добавкой кутилье притащит нам еще. Ну, а что еще делать под орудийным обстрелом?

Ближе к вечеру мэтр Рафаэлло наконец-то выпалил из последней пары веглеров... И попал, хренов ломбардец! Попал, виртуоз артиллерийский! Каменное ядро на рикошете снесло сразу две серпентины и прокатилось по обслуге. Их вопли донес до нас вовремя поднявшийся ветерок. Приятные же звуки хочу я вам сказать.

Второе ядро при падении, скорее всего, разнесло на куски, сработав в осколочном варианте, пришибло кого-то важного. Кого именно — совершенно не ясно, опять же говорю подзорные трубы редкость сейчас неимоверная, и стоят как бомбарда, но ажиотаж на позициях имперцев начался совершенно замечательный...

И главное — серпентины наконец-то замолчали!

Правда, радость победы омрачало-то, что у нас остался всего одно орудие. Второй веглер разорвало в клочья, попутно поубивав почти всех оставшихся в строю канониров. Мэтр Рафаэлло, к счастью, выжил, но ему опалило лицо и сильно контузило. Ломбардец совершенно оглох и стал трясти головой как припадочный. Оч-ч-чень печальное хочу вам сказать зрелище, но буду надеяться, что оклемается — средневековый народишко покрепче будет, чем современные человеческие особи.

— Монсьор... Кажись, пора спитцеров наших возвращать... — обеспокоенно заявил мне Тук с бруствера.

— Лезут?

— Пока нет, ваша милость, но колонны уже формируют.

— Посылай за Иоахимом. Живо... — приказал я шотландцу и повернулся к лейтенанту Гримальди. — Ну что Винченцо? Как будем строить баталию?

Ломбардец хотя и успел нажраться до практически невменяемого состояния, тем не менее, мыслил достаточно трезво. Он вскарабкался на бруствер, поглядел на имперцев, затем обернулся и жалобно заявил:

— Как бы это, Жан... Может, мы почетно отступим? Прицепим оставшееся орудие к упряжке и отступим... Все равно герои... Сколько продержались...

— И не думай даже, — состроил я зверскую рожу.

— Ну, тогда... — лейтенант развел руками.

— Стрелки в промежутках между редутами за остатками палисада, спитцеры по фалангам. Левая сторона твоя — правая моя. Ты это хотел сказать?

— Ну да... — итальянец горестно вздохнул. — Вот уговаривала меня мама жениться, а я не послушал...

— Маму надо всегда слушать, Винченцо. Командуй, давай... — посоветовал я итальянцу и, прикрываясь от солнца ладонью, постарался рассмотреть готовящих атаку имперцев...

Три колонны примерно по сотне пикинеров в каждой, несколько десятков куливринеров и как минимум два копья конных риттеров. А у меня осталось в общей сложности вместе с ломбардцами — шестьдесят арбалетчиков, полсотни кутилье и сотня спитцеров... Какой-то не очень оптимистичный расклад получается. Отпевать себя конечно рано, но и поводов для оптимизма становится все меньше. Да ладно, никто меня в наемники не тянул, сам себя определил в них по глупости великой, поэтому не хрен плакаться...

Напинал арбалетчиков с кутилье и заставил утыкать разным дрекольем все подступы. Есть небольшая надежда, что германцы попрут атаковать в конном строю — будет им сюрприз.

Приметил своего пажа Иоста и подозвал к себе.

— Летишь сейчас к нашему кондюкто господину Бернару де Равештайну и сообщишь ему следующее. В результате артиллерийского противостояния удалось повредить и вывести из строя все вражеские орудия — общим числом двадцать, при этом нанеся значительный урон имперским канонирам и пехоте. При сем противостоянии наши потери — пять веглеров и до пятидесяти душ убитыми и ранеными. На данный момент атакуемы значительными силами в пехоте и кавалерии. Позиции за нами и сдавать их не собираемся. Понял? Повторяй...

Мальчишка вытянулся и отбарабанил донесение слово в слово.

Хороший у меня паж... Подобрал его как-то в Генте, парнишка трудился углежогом и я проезжая мимо, увидел, как его лупит мастер деревянной лопатой, причем, совершенно не сдерживаясь, вот-вот дух вышибет. Вмешался, конечно, Франсуа припомнив... Маленько толстому уроду физию попортил, поставил на место, а потом выкупил Иоста за два сюрвейера. Просто так забрать не смог, притащился городской бальи со стражниками и пришлось заплатить. Фландрия все-таки, на дворян шибко не оглядываются, при конфликте мог получиться жуткий шкандаль. Карл своих подданных строго-настрого запретил притеснять при прохождении армии. Да бог с ними, с монетами-то. Парень оказался сиротой, причем уже долго бедствовал. А мне как раз пажа не хватало, так что приобретение оказалось очень полезным. Иост мигом выучился всему нужному, оказался немногословным, очень сообразительным, старательным и аккуратным и я пока еще не разу не пожалел о решении его подобрать. Но как не странно это звучит, Франсуа он мне заменить не смог...

Франсуа...

Черт! Какой на хрен Франсуа! Франсуаза! Обвела меня девчонка вокруг пальца как сопливого пацана. До сих пор злюсь, впрочем, без особых на то оснований. Просто так. Тоже подобрал, обогрел, приблизил... Даже привыкнуть успел. Тук вообще его за своего братишку почитал. До сих пор не знает, что Франсуаза девицей оказался.

И что? Гостили мы в кондадо Фуа, где парень Франсуа и остался уже в качестве девицы Франсуазы де Саматан, фрейлины Мадлен Французской принцессы Вианской, Беарнской и Андоррской... Млядь... Позорище... Не смог парня от девчонки отличить... Как так случилось? А вот сам не знаю и вспоминать не хочу...

Проводил грустным взглядом со всех ног улепетывающего мальчишку. Правильно я сделал, что его отправил. Выживет. А так, несомненно, вяжется в свалку — парень боевой и только бог знает, чем это закончится.

Мерно шагая, подошли спитцеры и сразу стали строится в фалангу. Иоахим ван дер Вельде спрыгнул с коня, взял чехол с цвайхандером и отправил коня с учеником в тыл. Тоже как и я собрался пешим воевать. Ну что же — это правильно.

К нам подошел лейтенант Гримальди — он помахивал здоровенной двулезвийной секирой. Солидно и страшно выглядит ломбардец — правда я не понимаю, как таким бухим можно рубится. Да собственно, какая мне разница — собирается, значит, знает как.

Тук остался верен себе — вооружился глефой.* Сегодня, в честь своего назначения лейтенантом, он надел полный комплект миланских доспехов и выглядел более чем внушительно. Латы подарил ему я — еще в самом начале нашей истории. Снял с неизвестного кабальеро зарубленного мою при стычке с отрядом Гийома де Монфокона. Ни дна ему не покрышки — собаке дохлой...

............................................................

*глефа (глевия) — вид пехотного оружия ближнего боя. Состоит из древка (1,2-1,5 м) и длинного наконечника (40-60 см, ширина 5-7 см). Наконечник — клинок, имеет вид заточенного только с одной стороны широкого фальшиона.

.....................................

Мое оружие известно. Тальвар и баклер с прикрученным граненым умбоном -шипом. Двуручником в пешем порядке я еще действовать не рискую. Вот подучусь — тогда, а пока только тальвар или эспада. Но тальвар в тесной сшибке предпочтительней. Клинок шире и толще — меньше шансов сломать. Пора...

Прошелся вдоль строя, остановился и, секунду помолчав, выкрикнул:

— Мы же не собираемся жить вечно? Но и спешить в ад не будем! Все равно места для нас там готовы и никто их не займет. Верно?

— Верно-о-о! — заорали рутьеры.

Не верю я в ритуалы и приметы... Совсем... Но если эта старая рутьерская поговорка помогает — готов ее орать перед строем, хоть десять раз на день...

— Они двинулись... — хлопнул меня по плечу Иоахим.

— Для них же хуже.

Имперские кавалеристы, красуясь разноцветными значками, вымпелами и начищенными доспехами постепенно приближались. Пока сдерживают коней — когда останется метров триста, рванут галопом — возьмут разгон, что бы смести, разорвать и растоптать любого противника своими закованными в железо громадными дестриэрами.

За ними ровными шеренгами шагают пикинеры. Когда кавалеристы сомнут строй и уйдут клиньями в стороны — пикинеры завершат разгром, добив остатки сопротивления, если таковые еще будут.

— Святой Варфоломей. Что это они тащат? — вдруг ахнул Тук.

Я за рядами риттеров я тоже увидел две повозки, которые толкали впереди себя германцы. В повозках блестели бронзой уложенные в ряд стволы, прикрытые поверху большими деревянными щитами.

— Это, братец, органы... — ляпнул я шотландцу.

— Зачем? — вытаращился на меня Тук.

— С дерьмом нас мешать! Что непонятно? Десять кулеврин в рядок на повозке — стреляют залпом. Рибодекин называется. Долбанные дойчи...

Пулеметы средневековые, ебтыть... Достаточно опасное оружие — калибр к счастью маленький, вряд ли больше тридцати миллиметров, те же самые аркебузы, уложенные в рядок на повозку. Казнозарядные — значит, перезаряжаться будут долго. Как бы терпимо — остатки палисада нас укроют. Бить они будут метров со ста — ста пятидесяти, при перезарядке канониры покажутся из-за щитов, станут добычей арбалетчиков. Но посмотрим...

Вытащил из ножен тальвар — мелодично звякнули закованные в клинок стальные шарики — по серо-синей стали блеснули матовые солнечные зайчики, оттеняя узорчатую арабскую вязь. На клинке написано: — 'Это третье орудие богов выковал Рахман Чатхаборти для великого и славного раджи Камлала из небесного металла — подарка богов, упавшего с неба в год Ханумана'. Эпично да? Я держу в руках саблю, выкованную из метеоритного железа! Сюжет для легенды, однако. Не знаю насколько это подарок богов, но сталь великолепна. При первом же приступе Нейса я ей прорубил шлем швейцарца защитника города почти напополам, а на клинке и царапинки не осталось.

Эту саблю подарил мне дворцовый сенешаль Робер де Бальзамон в кондадо Фуа. Мужественный старик, истинный кабальеро, верный друг. Один бог знает, встречусь ли я еще с ним...

— Готовься! Готовься! — закричали наблюдатели.

Германские рыцари пустили коней рысью — делится не стали, ломбардцев проигнорировали, направились одной группой прямо на нас. Как бы умно, сомнут, в брешь хлынет пехота и зайдет ломбардцам в тыл, но одновременно глупо. Сейчас поймут почему...

Земля начала ощутимо подрагивать от ударов копыт десятков громадных, окованных железом лошадей...

— Залп! — рядом со мной послышалась команда Тука и сразу же звонко щелкнули арбалеты. Потом еще раз и еще...

В первой линии рыцарей почти треть лошадей, как по мановению волшебной палочки полетела кубарем по земле, давя и подминая под себя всадников. Я ясно различил протянувшиеся к риттерам черные росчерки арбалетных болтов. Вылетело из седла еще десяток всадников, затем еще, но лава неотвратимо приближалась. Полностью погасить атаку не удалось — арбалетчиков мало, да и не всегда болт может прошибить рыцарский и конский доспех.

Грохот копыт стал заглушать все остальные звуки. Фаланга ощетинилась списами*. Первый ряд упер их в землю, второй держал на уровне груди, а третий положил на плечи второму ряду. Четвертый держал пики почти вертикально — с легким наклоном в сторону атаки.

.............................................

*списа — она же спица, длинная пехотная пика с узким граненым бронебойным наконечником.

.....................................

Еще несколько лошадей рухнули на кольях, но основная масса с ужасающим грохотом и треском врезалась в фалангу. Раздались яростные вопли и грязная брань. Истошно ржали кони. На долю секунды железный вал завис на спитцерами, показалось что уже ничто не сможет остановить закованных в доспехи монстров... И рухнул...

Проткнутые гранеными остриями лошади с истошным ржанием полетели на землю, ломая себе ноги и плюща всадников. Несколько риттеров, вылетев на полном ходу из седла, грохнулись прямо в середину фаланги и их сейчас резали как баранов наши кутилье. Треть рыцарей, каким-то чудесным образом уцелела при первом натиске, и теперь они, поднимая на дыбы своих дестриеров, пытались срубать древка пик.

Защелкали арбалеты, сквозь строй просочились кутильеры и стали рубить коням ноги, а затем резать глотки упавшим вместе со своими скакунами германцам...

Все!

Глупость на поле боя порождает смерть!

Рыцарская конная атака умерла!

Из кровавой каши вырвался всего один всадник и то его конь хромал на все ноги, а проскакав всего десяток метров, он и вовсе с жалобным ржанием рухнул на землю.

Сразу к нему метнулось несколько кутилье — несколько ударов, протяжный стон и наступила тишина, прерываемая лишь жалобным ржанием искалеченных лошадей.

-Кр-р-ровавый Кр-р-рест!!! — над полем боя пронесся страшный рев рутьеров, прервавшийся грохотом рибодекинов которые германская пехота успела подтащить на дистанцию выстрела.

Свинцовые шарики хлестнули по палисаду. Рухнули, не успевшие вернутся в строй кутилье — резали кошельки и снимали доспехи с трупов. Жадность она того... не способствует долголетию. Осел на землю молчаливый здоровяк Клаас из Гента по прозвищу Кувалда. Пуля попала ему прямо в глаз. Его неразлучный товарищ — Вернер по прозвищу Бритва, зажимая простреленное плечо, со стоном согнулся и повалился на залитую кровью траву...

Со стороны ломбардцев тоже раздавались крики и брань. Второй рибодекин установили как раз напротив их.

Стройные шеренги германских пехотинцев в белых ваппенроках с черным орлом на груди, печатая шаг и лязгая железом стали неторопливо приближаться, выдерживая строй.

— Уильям начинайте стрелять! — проорал я шотландцу и, спустившись с редута, встал в строй.

Млядь... Опять последний и решительный... Когда оно уже закончится...

Не переставая, лязгали арбалеты, но дойчи, спокойно перешагивая через своих упавших товарищей, неотвратимо приближались.

Пятьдесят метров...

Двадцать метров...

С позиций ломбардцев раздался лязг и грохот клинков о железо. Там уже сшиблись...

— Re-e-e-ich... — германцы с воплем перешли на бег и с лязгом врезались в нашу фалангу.

Проскользнув между граненых наконечников я вдавил острие тальвара в раззявленный рот пикинера, одновременно вбив шип баклера в горло его соседа по шеренге... С противным скрежетом сразу две пики ударили в кирасу. Повернувшись боком, соскользнул с них и косыми круговыми махами расчистил вокруг себя место. Принял на баклер удар тесака и срубил руку державшую его. На обратном махе располосовал чью-то бородатую морду и сразу покатился на землю, сбитый с ног чьей-то тяжелой омерзительно воняющей потом тушей.

По горжету* лязгнул кинжал, а на руку с зажатым баклером наступил чей-то башмак...

...................................................

*горжет — стальной воротник для защиты шеи и горла. Большинство средневековых горжетов были простыми щитками для защиты шеи, которые носили под нагрудником и наспинником.

.............................

— Twoyu mat... — вывернулся и засадил навершием сабли в красную рожу германца навалившегося на меня и раззявившего в вопле свою пасть полную черных гнилых зубов. Сбросил его, встал на колени и получил сразу несколько ударов по спине. Молясь, чтобы кираса выдержала, рубанул наотмашь по чьим-то коленям. Заорал от отчаяния и встал на ноги. Крутнулся на месте, срубил руку с топором и распорол чье-то горло.

Попытался оглядеться и приметил лейтенанта ван дер Вельде, который каждым взмахом своего чудовищного цвайхандера прорубал целые просеки в германском строе. Рядом с ним отчаянно вертел глефой Тук и рубились спитцеры, уже давно сломавшие свои пики.

Млядь... Все пошло вразнос...

— Стро-о-ой! Строй, сукины дети. Все в строй!...

Рутьеры повинуясь команде стали сбиваться в шеренгу и теснить шаг за шагом дойчей. Кутильеры подавали спитцерам брошенные и запасные пики и тоже становились рядом. Сбежали с редутов арбалетчики, расстрелявшие все болты, и присоединялись к фаланге.

Вопли, треск, лязг металла, стоны и крики слились в сплошной гул, бившийся в такт ударам сердца.

— Впер-р-ред!!! Кр-р-ровавый крест... — в диком непонятном восторге заорал я и плечом к плечу с остальными рутьерами врезался в дрогнувших и попятившихся германских кнехтов.

— Ur-r-ra-a-а!!! — рубанул я по шапелю убегающего кнехта, развалив ему голову почти пополам. Догнал второго и всадил между лопаток граненый шип баклера. Сбил в сторону палаш третьего и, снеся его ударом плеча с ног, воткнул кривой клинок тальвара дойчу в горло...

Внезапно в мозгах полных эйфории и адреналина мелькнула трезвая и очень страшная мысль... Рибодекины!

— Ло-о-ожись!!! — заорал на инстинктах современного человека привыкшего живо шлепаться на землю при первой опасности обстрела и сразу поправился, осознав, что рутьеры меня не поймут. — На-а-азад, вашу мать... Назад на редут!!!

Грохот...

Клубы дыма...

Сильный удар в грудь...

Звон и темнота...

— Ты это куда собрался? Возвращайся и запомни: Арманьяки никогда не бросают незавершенные дела, — невысокий плотный мужчина с бородкой клинышком, в готическом доспехе и котте с вышитым на ней геральдическим щитом с червлеными львами по четвертям на серебряном фоне, остановился рядом, строго, но добро посмотрел, потрепал меня по голове и скрылся в тумане.

— Ах, Жан... Вечно ты спешишь... — маленькая изящная девушка в богатом шитом золотом платье и с младенцем на руках рассмеялась, рассыпав серебряные колокольчики, тряхнула волной необычайно красивых золотистых волос и проведя ладошкой у меня по лбу, тоже исчезла в тумане.

— Иди ко мне... Ид-и-и... — перед глазами появилось строгое, очень красивое лицо женское лицо, обрамленное монашеской черной накидкой, и внезапно белый туман вокруг исчез — сменившись ударившим в глаза солнечным светом.

Я приподнялся на локтях и сразу застонал от тупой боли в груди...

— Твою же мать! — оглянулся по сторонам. — Млядь...

Трупы... Лужи крови... Мерзкий запах свежей требухи и дерьма...

Черт, черт, черт... Где я и, причем здесь мой отец, мать и Жанна... Твою же душу богу в качель...

— Он живой! Капитан наш живой! — раздалась рядом сразу несколько криков, и вместе с ними произошло осознание происходящего.

Уперся руками в землю, встал на колени и сразу несколько сильных рук поставили меня на ноги.

— Назад на редут... Они сейчас будут стрелять...

— Дойчи отступили, капитан!

— Мы их разбили!

Оперся на подставленное плечо и, волоча за собой на запястной петле тальвар, поковылял в сторону редута. Дошел, сел, оперся спиной о фашины и увидел влетевшего на мост герольда. Точнее — персевана. Совсем юный парнишка осадил коня, спрыгнул на землю и, выдав из трубы затейливую трель, торжественно прокричал:

— Его светлость герцог Бургундии, Фландрии и Брабанта Карл Смелый повелевает вам отступить и вернуться в лагерь. Император Священной Римской Империи Фридрихус Габсбург прислал парламентеров и запросил мира. Слава Бургундии!

Во, мля как...

Не обращая внимания на служку герольда и практически не понимая, что он там лепечет, скосил глаза на свою кирасу...

— Mliad... — больше ничего и не смог сказать.

Грудная пластина была проломлена насквозь. В дыре застряло небольшое свинцовое ядро...

Совсем маленькое...

Сантиметра три в окружности...

Млядь! В меня попало ядро из кулеврины! Млядь...

А я живой!!!

— ...монсьор, ...монсьор... Победа! Мы победили...

Поднял голову и увидел своего верного эскудеро Уильяма Логана по прозвищу Тук. Шотландец улыбался во всю свою раскраснеышуюся грязную физиономию и что-то орал. Доспех на нем — такой красивый и щегольской еще с утра, превратился некое подобие помятой и дырявой консервной банки. В откинутом на затылок саладе, торчал обломанный арбалетный болт пробивший гребень шлема, а правый наплечник был вырван с корнем обнажив стеганный гамбизон и обрывки ремней... Живой братец Тук...

А где Иоахим? В памяти отложился кадр, в котором лейтенант воя волком от отчаяния, пытался вырвать из зарубленного германского латника намертво застрявший в нем свой цвайхандер...

— Где ван дер Вельде? — поймал за котту первого попавшегося под руку спитцера и дернул к себе. — Отвечай, козлорогий, где Иоахим?

По потупившимся глазам все понял...

— Помоги... — встал на ноги и с ужасом понял, что компании у меня уже нет. Вокруг толпится от силы двадцать человек и еще столько же лежит за редутом... Окровавленные, страшно изрубленные, но к счастью живые... Компания умерла... Как до этого умирала четыре раза по рассказам Гуутена... Умирала и возрождалась.

И возродится опять! Я это сделаю...

Нащупал рукой рукоятку тальфара и вскинул клинок вверх:

— Кровавый крест бессмертен!!! Да здравствуют рутьеры!!!

— Кре-е-е-ест!!! — в небо полетел торжествующий рев наемников, который неожиданно поддержала кучка оставшихся в живых ломбардцев и их лейтенант конт Винченцо де Гримальди. В изрубленном доспехе, истекающий кровью, но живой и как всегда пьяный вусмерть.

Глава 5.

— Зачем сплошные лафеты на серпентинах? Это же не бомбарды. Вот ответьте мне мэтр?

Я, удобно расположившись в кресле, пытался понемногу прогрессорствовать, тяготясь своей вынужденной бездеятельностью. Клятое ядро из кулеврины мало того проломило мне кирасу нанеся материальный урон примерно в пять флоринов, это если не во все десять — так оно еще попутно надломило мне три ребра и здорово ушибло грудь. Теперь я даже до сортира передвигаюсь с костыликом черепашьей скоростью. Чувствую себя лучше, конечно, чем в первый день после сражения, но все равно еще хреновато...

Как я вообще выжил? Могу только догадываться. Либо германские канониры в спешке пороха в ствол рибодекина не доложили — либо ядро уже потеряло убойную силу, задев кого-нибудь передо мной. Не знаю... Но живой и почти здоровый. Самуил говорит через пару недель танцевать смогу, ну так это я и сам знаю.

Хренов тет-де-пон... В живых осталось всего тридцать два человека и из них сейчас в лазарете валяется десять. Восемь умерли в первую же ночь... еще двое на следующий день. Оставшиеся жить-то будут, а вот полноценно служить уже не смогут...

И не надо. Для всех найдется дело при компании. Никого не брошу.

Компании... А нет ее уже. Три десятка мосарабских аркебузиров, двадцать арбалетчиков и два спитцера... Еще семь кутилье. Ну, и учеников десятка два, но они малы даже в кутилье пока. Все... Максимум отряд тянет на банду, но никак не на компанию.

Но и война, слава богу, закончилась. Фридрих Габсбург запросил мира и получил его. Армия стоит без действия уже четвертый день. Карл Бургундский каждый день встречается с Фридрихом, утрясая последние нюансы мирового соглашения. Делят старушку Европу...

В ставке говорят, что причиной этого мирового соглашения являюсь именно я и моя компания. Жути навели мы на дойчей и в частности лично на Фридрихуса своей героической обороной плацдарма. Вернее, так говорит Оливье де ла Марш — он каждый вечерок захаживает ко мне на кружечку винца, а в его словах у меня оснований сомневаться нет. Командир всей бургундской гвардии скорее даст себя спалить на кресте, чем соврет. Кабальеро до мозга костей.

А вот Карл еще не проведывал, хотя точно знаю, ставит меня и моих фламандцев всем в пример и очень доволен. Грядет раздача слонов... Жду, но пока не дождался. Герцогу есть чем заниматься, помимо меня. Если вообще конечно вспомнит. Они государи такие... Кто-то умный сказал, что уже оказанная услуга ничего не стоит.

— Легкий лафет не выдержит отдачи, господин капитан... — мэтр Рафаэлло Пелегрини в возбуждении сорвал бархатную шапочку со своей лысой головы и совсем собрался по своей привычке вытереть лоб, но вовремя вспомнил, что лицо у него сильно обгорело при взрыве веглера, и стал мять ее в руках.

Переманил я к себе этого виртуоза. Пришлось действовать через де ла Марша и послать метру бургундской артиллерии Гаспару Бюро бочонок рейнского в подарок. Ну и самому канониру конечно жалование положил вдвое против прежнего. Стоит он того. Про орудия, конечно, на этом этапе их развития итальянец знает все и немножечко больше. Стреляет как бог и даже отливать стволы умеет, владея фамильными секретами состава металла. С малолетства при этом деле обретается. А мне такие люди нужны. Планов-то громадье.

Теперь он при мне и мы в данный момент обсуждаем, как усовершенствовать лафеты на моих серпентинах и фальконетах. Только пока тупит ломбардец, не хочет понимать очевидное. Я и сам почти не разбираюсь в этом деле, но устройство российского единорога конструкции графа Шувалова, в свое время лучшего в мире, запомнил твердо. Вот и хочу по его образу себе батарею усовершенствовать. Пока только лафеты, а дальше посмотрим. Как по мне, то ничего сложного пока нет, даже по существующим технологиям, хотя и перескакиваю на двести лет вперед. Дороговато правда, но с этим что-нибудь придумаем.

— Все он выдержит... Смотрите сюда мэтр, — я ткнул свинцовым карандашом в лист бумаги. — Ось стальная и это не обсуждается. Станины сборные — стянуты болтами и окованы железными полосами, а вот эти поперечные брусья как раз и дадут необходимую жесткость...

— Монсьор! К вам господин де ла Марш с визитом, — в шатер ворвался Тук муштровавший на плацу молодежь, дабы без дела не маялись.

— Прикажи, чтобы проводили, и кликни Матильду. Пусть стол организует. А вы мэтр, пока свободны... Да, и начинайте шить картузы из того батиста который я выделил. Пока шейте на полузаряды. Завтра испытаем.

Шеф лейб-гвардии как всегда стремительно ворвался в шатер, поздоровался, в очередной раз взял в руки кирасу с застрявшим в ней ядром кулеврины, хмыкнул и сел в кресло.

— Вы счастливчик, Жан. В сражении при Эрикуре сеньора де ля Процци точно таким ядрышком прошибло насквозь.

— Да. А при осаде Кельнского архиепископства — точно таким же снесло голову барону Жирому де Люсаку, — я улыбнулся и разлил по кубкам вино.

Оливье де ла Марш весело расхохотался:

— Ну да, Жан! Я уже это все говорил. Старею...

— Пока этого не замечаю. Даже наоборот вижу, что вы молодеете. Держите кубок, ваша милость.

— Некогда, барон. Я по делу, — де ла Марш тем не менее взял вино и сделал хороший глоток. — Собирайтесь. Меня за вами послал государь.

— Что случилось? Опять тет-де-пон? Мне приказать поставить в строй маркитанток?

Шеф лейб-гвардии опять расхохотался и одобрительно покосился на крепкий задок Матильды притащившей блюдо с сыром и ветчиной.

— Вы меня сегодня веселите, Жан, — де ла Марш взял кусок сыра и положил на него сверху кусок ветчины. — Нет. Все проще. Вас хочет видеть Фридрих Габсбург кайзер Священной Римской Империи.

— Зачем? — ахнул я.

Новость, однако... На хрена я задался германцу? Разве чтобы повесить образцово-показательно, как главного врага Империи. Но Карлуша однозначно в обиду не даст...

— Не знаю и если бы знал не сказал бы однозначно, — улыбнулся де ла Марш. — Срочно приказывайте вас одевать. Да... В парадном варианте. А я пока хоть поем немного — целый день на ногах... Вот умеете же вы устраиваться. Возьмите меня к себе в отряд лейтенантом...

— Иост, одеваться... — не стал я отвечать на уже приевшуюся шутку Оливье.

У меня аж зуд по телу от любопытства пошел. Не, ну с императорами я еще не имел дело. Исторический персонаж, однако. Император Священной Римской Империи, король Италии, король Германии, герцог Штирии и Австрии... Ты смотри куда тебя, Жан Жаныч — в девичестве Александр Степаныч, занесло... Уровень, блин, уровень! Тука тоже с собой возьму для пущей авантажности...

— Лейтенант Логан со мной и четверо аркебузиров возьми... Да пусть приоденутся...

Одевание много времени не заняло, де ла Марш не успел даже треть подноса еды слопать. Иост старался, а Матильда проникшаяся важностью момента помогала. Все ж не каждый день-то мужчинку любимого на ковер к самому ампиратору кличут. В мгновение ока они меня облачили в доспех, обвесили побрякушками золотыми, причесали и надушили даже. Вот теперь хоть к папе римскому на аудиенцию. Интересно, а императорша при Фридрихе будет?

Поехал на Родене. У верной коняги раны боевые уже поджили, да и представительней он Каприза по экстерьеру.

Государи встречались на нейтральной территории, между своими армиями, где и поставили большой павильон для переговоров, над которым гордо реяли громадные личные штандарты Карла Смелого и Фридриха Габсбурга. На штандарте германского императора такой знакомый растопыренный двуглавый черный орел с геральдическим щитом на пузе в красную и белую полосу. А у Карла на штандарте золотые лилии по четвертям на голубом фоне, голубые диагональные линии на золотом фоне и геральдические львы. Все жутко сложносочиненно.

Охраняла переговоры гвардия. С бургундской стороны рота жандармов Тела, со стороны императора рота имперских рыцарей. Еще те сволочи, нетитулованная знать империи, непосредственные вассалы Фридрихуса, не подчиняющаяся никому кроме своего господина. Кстати имеют право беспрепятственно проникать на императорские советы, но не имеют представительства в Рейхстаге. Владения их по всей империи. Глаза и уши кайзера. А при необходимости и карающий меч.

Слез с коня чуть не зашипев от боли, грудь еще болит непереносимо. Прочитал про себя молитву и вошел в шатер.

Ну и...

В большом помещении перед кабинетом, где и проходили переговоры толпились придворные обоих дворов. Некоторые бургунды и германцы вполне мирно беседовали, но все же основная масса держалась разных углов поглядывая свысока на недавних врагов.

Я не стал выпячиваться из общей массы, и пока герольды отправились с докладом, подошел поздороваться к сеньору де Равештайну, кондюкто шестой ордонансной роты к которой моя компания и была приписана. Он как раз беседовал с ломбардцем контом Кампобассо и Джоном Миддлетоном — командиром британских лучников, тоже моими знакомыми. Да, приобретаю связи, популярность на глазах растет. Тук кстати тоже — всех знает, ведет себя на равных. Вон и сейчас отправился к своим знакомцам из числа дизанье.

Перебросился с кондюкторами парой незначащих слов и стал осматривать имперцев. Все же германцы внешне здорово отличаются от французов. Всем. Высокомерно холодные, малоподвижные, морды нордические...

Оп-па... А это про меня кажется...

— ... это он... — бородач в богатом кастенбрусте* и в вапеннроке с имперским орлом незаметно кивнул в мою сторону в разговоре со своим молодым собеседником.

.....................................................

*кастенбруст (нем. Kastenbrust — букв. 'коробчатая грудь'') — рыцарский доспех севера Европы 1-й пол. XV в. Помимо коробчатой формы груди для этих доспехов были характерны шлем гранд-бацинет и латные перчатки. Характерными чертами его были угловатый силуэт и очень длинная латная юбка.

..................................

— ... жаль не попался он мне... — молодой дойч воинственно выпятил куцую бородку и положил руку на навершие меча.

— ... зато ему попался фон Розенберг... — бородач насмешливо посмотрел на своего собеседника. — И теперь Клаус должен герцогу Саксонскому тысячу флоринов за свой выкуп и отдаст треть своих земель...

— ... я не Розенберг... — вспыхнул молодой дворянин.

Я слышал разговор совсем смутно, его заглушал гул, стоящий в зале, но суть понял. Речь шла о бароне, взятом мною в плен.

Специально пристально посмотрел на молодого германского дворянина и как можно язвительней ему улыбнулся. Типа, знай наших.

М-да... Гонор во мне в геометрической прогрессии растет. Видимо окружающая действительность сказывается. Как дворянином и родился, ебтыть...

Поглазел на бургундов... Мама дорогая, все сливки знати... Даже Великий бастард Антуан, конт де ла Рош-ен-Арденн, сеньор де Бэвре, де Кревкер и де Васи, конт де Гранпре, де Гиен и де Шато-Тьерри... и еще кто-то там... Твою мать, не знаю даже, как я такое количество титулов запомнил. Не иначе память Тука передалась... Чем-то он мне симпатичен, может как раз своим бастардством. Антуан внебрачный сын Филиппа Доброго — отца Карла. Кавалер ордена Золотого Руна. Обласкан своим сводным братом, фактически командует его армией... Очень похож на Карла, все-таки отец один, разве что немного повыше ростом.

Бастард Антуан как услышал что о нем думают, повернулся и приветливо мне махнул рукой, а когда я подошел, спросил:

— Барон, мы тут уже ставки стали делать, гадая, зачем вы понадобились Фридрихусу. Рассудите нас, пожалуйста.

— Да, рассудите нас... Барон, вы же наверняка знаете... — загомонили придворные толпившиеся вокруг Антуана.

Я промедлил секунду, разглядывая эту кучку прихлебателей... Обычное шакалье ожидает, когда со стола повелителя упадут крошки милостей. Не... уже не мой уровень, да и не опускался я никогда так низко. Повернулся к Антуану, начисто игнорируя свиту, и сказал:

— Ваша сиятельство, для меня это такая же загадка как для вас, но некоторые соображения есть.

Антуан поощрительно кивнул:

— Говорите, мой друг.

— Будет просить у меня уступить ему моих головорезов, так хорошо отбивающих у неприятеля барки с продовольствием. Кстати пару бочонков мальвазии* из этих трофеев я уже отправил, поутру, в ваш шатер, ваша светлость.

..................................................................

*Мальвазия (мальмазия) — греческое сладкое вино из винограда с таким же названием. Отличается необычным приятным сладким вкусом и букетом. Была известна уже в Х веке.

......................................................

— Ха... — Антуан рассмеялся. — Вы замечательно остроумны, барон. Не в коем разе не отдавайте их. Такие добытчики нам сами понадобятся. Кстати, после прибытия в Бургундию приглашаю вас на мою охоту в Шато-Тьерри. Егеря хвастают, что выведут на нас десяток королевских* оленей.

...................................................

*Королевский олень — самец благородного оленя с рогами о десяти отростках.

...........................................

— Несомненно, ваше сиятельство... — и откланялся под легкий завистливый гул.

Отошел к Туку и отвел его в сторонку.

— Братец... срочно отправь в лагерь гонца и прикажи доставить два бочонка мальвазии в шатер Великого бастарда. Бегом, а то провалишь на хрен весь большой европейский политик...

Вот так и делаются дела при Бургундском дворе. И то ли еще будет.

Настроение прыгнуло, чуть ли не до небес. Ну, в самом же деле когда начнется раздача слонов? Не просто же так обер-дойч потребовал меня к себе... Лично я против еще одной баронии, желательно с виноградниками по Рейну совсем возражать не буду. И есть еще один немаловажный момент. Милости от Карла после щедростей кайзера не должны задержаться однозначно. Не ударит он перед лицом Фридриха и наградит против него вдвойне. Ну... мне так хочется. Хотя с этими государями всегда надо ухо начеку держать...

Не... а все-таки я красавчег...

— Ваша милость, пройдемте... — герольды появились, грубо оборвав мои мечты и самовосхваления.

Прошел в кабинет и стал на одно колено, практически не успев никого рассмотреть. Мелькнула только чье-то лицо с длинной выступающей нижней челюстью... Ебтыть... Это же и есть Фридрих. Еще же в бытность Лемешевым читал, что у всех Габсбургов неправильный прикус доставшийся им от Цимбурги Мазовецкой... да. А она как раз мамаша этого Фридриха. Так вот эта почтенная дама была так сильн,а что воз брюквы поднимала и гены ее сильны — лошадиные мордашки от нее всем поколениям и достались...

— Встаньте, мой друг... — послышался низкий хрипловатый голос. Говорили на французском языке с довольно заметным акцентом.

Фридрих говорит. Я немного помедлил и не ошибся... Просьбу уже повторил с тщательно скрываемой гордостью за своего вассала сам Карл.

— Встаньте, барон, мы повелеваем вам...

Встал и получил возможность осмотреться.

Император... или Кайзер как его сами немцы называют. Волосы до плеч и завиты еще мелкими кольцами. Короткая бородка выдающийся подбородок скрывает, толстая нижняя губа. Чувствуется врожденная властность и некая внутренняя сила. Но впечатление двойственное — наряду с силой в лице проскальзывает и нерешительность, хотя я совершенно скверный физиономист для точного определения.

Поверх вороненого готического доспеха с двуглавым орлом из накладного червленого серебра на кирасе накинута черная же бархатная мантия с горностаевой опушкой. На голове небольшая зубчатая походная корона... Черт, а не врут историки о величии исходящем от особ царственной крови. Так и есть.

Что у нас еще здесь...

Стол с множеством свитков, расшитые золотом драпировки, но все выглядит достаточно скромно, у Карла в шатре не в пример богаче. Оба правителя стоят и смотрят на меня: Карл с гордостью и неким превосходством над Фридрихом, а император как-то кисло, как бы отбывает свой номер. А может у него просто такое выражение лица от природы? Я приметил, что Карл не менее похож на настоящего императора, чем сам Фридрих, хотя таковым не является. Во всяком случае, сразу заметно кто здесь победитель, а кто проигравший, не смотря на подписанное формальное мировое соглашение с нулевым вариантом.

— Я думал, что он похож на Голиафа, — изобразил улыбку Фридрих.

— Он и есть его воплощение, — кратко ответил ему Карл.

— Согласен. В любом случаи подвиги совершенные им достойны самого Зигфрида. Барон, расскажите, как у вас это получилось? — император внимательно рассматривал меня.

— Я просто выполнял свой долг ваше императорское величество — не более того... — смиренно ответил я Фридриху.

Ну а что я должен ему сказать? Жить просто хотел, поэтому и выжил? Не героически как-то получается.

— Мы ценим героизм, даже если это подвиг неприятеля. Также ценим верность и умеем ее вознаградить, — с легким намеком сказал мне император и обратился к Карлу. — Брат мой, меня всегда удивляла ваша способность находить себе подобных людей.

Герцог не ответил, только улыбнулся и слегка поклонился.

— Мы так же ценим доблесть, даже проявленную нашими врагами... — продолжил Фридрих и сделал несколько шагов по кабинету. — Насколько я знаю, барон, вы командуете наемными спитцерами и арбалетчиками?

— Это так, ваше императорское величество.

— Ваша рота понесла потери? — Фридрих задал вопрос, как будто констатируя факт, а не спрашивая.

— Нам пришлось сражаться с очень сильным противником, — коротко поклонился я императору также констатируя очевидный факт.

Фридрих удовлетворенно кивнул головой:

— Сколько осталось в строю?

— Из участвующих в последнем бою, всего тридцать человек...

— Мы отметим их. Но очевидно вы, барон, задаетесь вопросом для чего вы здесь?

Да... меня этот вопрос как раз и мучает. Любопытство уже заело на хрен. Сколько можно рассусоливать? Чуть так и не ляпнул, но вовремя сдержался и просто слегка склонил голову.

— Мы решили, что вы достойны награды. Награды достойной именно вас, — внушительно сказал Фридрих и, взяв со стола маленький колокольчик, позвонил в него.

Через мгновение рядом с ним появился герольд и на его молчаливый вопрос император так же, ни слова не говоря, кивнул головой.

— Барон, вы пока можете быть свободны. Находитесь среди свиты... — Фридрих с легкой улыбкой показал мне на дверь кабинета.

Не понял... А где баронии и всякие другие плюшки? Вот не зря говорят о скупости дойчей...

В полной расстроенности чувств откланялся и вышел.

М-дя... раскатал губу, придурок. Еще больше разочарования и даже некого стыда доставили ехидные взгляды германцев, да и бургундов, увидевших что я появился не отягощенным наградами и подарками, тоже. Матюгаясь про себя, встал в уголке и поклялся после окончания этого шухера вызвать парочку доброжелателей на дуэль и с особым цинизмом обрезать им уши. Козлы они все, однако...

Пока я был на аудиенции, в помещении почему-то погасили почти все свечи, погрузив зал в полумрак, а в углу установили какой-то музыкальный инструмент подозрительно похожий на миниорган. За ним выстроились в два ряда десяток мальчиков в белых одеждах церковных служек.К чему-то готовятся, а вот к чему?

Неожиданно появился огромный звероподобный мужик в шикарной ливрее с вышитыми германскими орлами и проревел грохнув предварительно жезлом об землю:

— Государи изволят сделать выход!!!

Сразу же персеваны* — по четыре человека от каждой из сторон, вскинули свои фанфары, и зал огласил их торжественно бравурный рев.

Одновременно вышли из кабинета Карл с Фридрихом, одетые в мантии и короны.

Все присутствующие и я в том числе опустились на колено.

За ними появился почтенный старец в торжественном церковном облачении из фиолетового муара.

Заиграл орган...

— Gloria in excelsis Deo et in terra pax hominibus bonae voluntatis*... — за старцем стали подтягивать удивительно мелодичными хрустальными голосами церковные служки.

............................................................

*Gloria in excelsis Deo et in terra pax hominibus bonae voluntatis (лат. Слава в вышних Богу и на земле мир, людям Его благоволения) — первая строка древнего христианского богослужебного гимна, доксология, входящая в состав католической мессы латинского обряда и англиканской литургии.

.....................................

Месса началась... Я вроде как православный христианин, но, по моему глубокому убеждению, бог един, а разность обрядов не имеет никакого значения. Поэтому я стал повторять за всеми вполголоса слова молитвы. Злость и смятение в душе постепенно исчезли, сменившись успокоением.

Да хрен с ними наградами... Не к этому стремлюсь. Да и дела насущные ждут. Надо отряд доукомплектовать и каким-то образом в баронию наведаться. В права вступить, так сказать...

Не заметил, как рядом со мной появились два персевана.

— Барон Жан ван Гуттен, явите себя Великому Кайзеру Священной Римской Империи для обретения должного... — совсем неожиданно для меня проревел голос герольда и сразу же меня, подхватив под руки, вывели в центр зала.

Что за нахрен? Вроде еще месса не закончилась...

— Колено преклоните... — яростно зашептал мне на ухо герольд справа.

— Сей рыцарь соответствует принципу magnanimous*? — торжественно спросил Фридрих, обращаясь непонятно к кому — я стоял на колене, глубоко преклонив голову, и видел только кусочек затоптанного сапогами ковра.

..............................................................

*magnanimous (лат.) — великодушный.

.....................................

— Он соответствует!!! — ответил ему хор голосов под мрачные аккорды органа.

— Сей рыцарь соответствует принципу ingenuus*?

.....................................................

* Ingenuus (лат.) — свободнорожденный.

...................................

— Он соответствует!!!

— ... принципу egregius*?

.......................................................

* Еgregius (лат.) — доблестный.

...........................

Млядь, куда меня посвящают? Н-не х-хочу-у-у-у-у... Так и обет схимничества и безбрачия недолго автоматом принять... Не ведая того.

— Он соответствует!!!

— ... strenuous*?

........................................

* Strenuous (лат.) — воинственный

...........................

— ... соответствует!!!

Млядь... Да не соответствую я... Я — пошляк, бабник и богохульник...

— Значит в соответствии с этими древними принципами и проявленной доблестью, храбростью и рыцарственностью он имеет право...

Млядь, да спросите меня сначала, хочу ли я? Нет... Все-таки придется валить отсюда на Русь или в Левант...

— Я Великий Кайзер Священной Римской Империи Фридрихус Третий Габсбург, правом данным мне...

Мама, роди меня обратно!

— ... посвящаю барона Жана ван Гуттена в паладины ближнего круга Societatis draconistrarum*...

...........................................................

* Societatis draconistrarum (лат.) — орден побежденного дракона

.....................................

Песец какой-то...

Поочередно холодный клинок коснулся моих плеч, и после этого на шею опустилась холодная тяжелая цепь...

— Прими девизы Justus et paciens* и O quam misericors est Deus* и неси торжество матери нашей католической веры в мир... — Фридрих поднял меня и трижды облобызал. — Прими присягу риттер ордена Дракона!

...................................................................

*Justus et paciens (лат.) — Оправданно и мирно.

*O quam misericors est Deus (лат.) — О, как милосерден господь.

...........................................

Герольд, торжественно изогнувшись, с поклоном сунул мне в руку свиток.

Встал опять на колени и срывающимся голосом читал текст, составленный на латыни, понемногу успокаиваясь. Речи об обетах безбрачия и принятия монашеского сана, как в Мальтийском ордене, вроде не шло.

Я обязался ежедневно слушать обедню, подвергать жизнь опасности за католическую веру, охранять церкви и духовенство от грабителей и защищать вдов и сирот. Избегать несправедливой среды и нечистого заработка, для спасения невинного идти на поединок, посещать турниры только ради воинских упражнений, почтительно служить императору в мирских делах, не отчуждать имперских ленов и жить безупречно перед Господом и людьми... Вполне кстати благородные занятия. Был еще пункт, по которому я обязался самым решительным образом истреблять турок, где только их не увижу и защищать от них христианские земли. Именно турок, а не сарацин и магометан вообще... Почему именно их, я так и не понял. Да и какая мне разница. Рыцарь Ордена Дракона барон Жан ван Гуттен! Это звучит гордо и красиво. Ладно, Фридрихус, не гневаюсь я на тебя больше. Польстил... да и сама цепь с подвеской золотая и довольно тяжелая, жаль пока не могу подробней ее разглядеть.

Вот так... Даже не знаю, как охарактеризовать все случившееся со мной после переноса. Метаморфозы эти иначе как чудесными не назовешь. Но чудеса-чудесами, а клинком все-таки поработать пришлось.

Дочитал клятву и поцеловал распятие... Герольды накинули на меня черный плащ с капюшоном.

Фридрих лично вручил грамоту в большом резном футляре.

Как бы вроде все...

Тихий ропот, пронесшийся по залу, засвидетельствовал окончание церемонии.

— Барон, примите мои поздравления, — ко мне с улыбкой подошел Карл и обнял, шепнув при этом на ухо. — Это еще не все. Скупец на этот раз расщедрился. Но мой ход впереди...

Фридрих же, обнимая, шепнул совсем другие слова:

— Я знаю, барон что вы достойны гораздо большего, чем вы сейчас имеете и я могу вам это дать...

Твою мать... Совращают как норовливую малолетку, но я что-то совсем не чувствую себя смущенным. Давайте, государи, не скупитесь, вперед — моя служба стоит дорого. Очень дорого. Если бы вы знали, кого вы на самом деле вербуете...

Нет, а вот этого, как раз, знать вам не надо...

После поздравлений, к которым присоединились вся знать обоих дворов, Фридрих кивнул своему герольду и прямо в шатер ввели... Египетская сила... Вот этот подарок уже как раз вызвал среди придворных действительно восхищенный гул. На мое принятие в Орден Дракона они почему-то реагировали довольно вяло.

В зал ввели вороного шайра* в полном рыцарском доспехе! Громадного и удивительно грациозного, не смотря на свои габариты жеребца. Доспех-бард готического стиля: от шанфрьена* до кринета* — был весь покрыт изысканной золотой чеканкой, а седло даже инкрустировано перламутром и золотом. Попона сплошь покрыта вышивкой как раз и изображавшей свернувшегося кольцами дракона.

.........................................................................

* Шайр — порода рыцарских лошадей. Ведет свои истоки из Англии

* Шанфрьен — налобник. Часть конского доспеха

* Кринет — накрупник. Часть конского доспеха

....................................................

У меня от восхищения даже сперло в груди. Это дорого! Очень дорого! Воистину императорский подарок...

— Его зовут Моргенштерн*, — с улыбкой сказал Фридрих. — И Мы даруем его вам.

...................................................................

*Моргенштерн (нем.) — утренняя звезда. Так называлась еще булава с шипами.

.....................................

Немного замешкавшись, стал на одно колено и сказал, совершенно не погрешив душой:

— Ваше императорское величество! Вы воистину наищедрейший христианский государь.

— Мы умеем ценить достойных кавалеров, — опять намекнул император и усмехнулся, глядя на скривившуюся физиономию Карла.

Возле жеребца мигом нарисовался Тук и, приняв поводья, заговорщицки мне подмигнул.

Пришлось пережить еще одну волну поздравлений, похлопываний по плечу и объятий. Несмотря на торжественность момента и отличное настроение чувствовал я себя отвратительно. При каждом вздохе грудь пронизывала резкая боль, и прорывался болезненный кашель. От спертого воздуха стала кружиться голова, и я с облегчением вывалился из шатра, когда государи опять скрылись в переговорном кабинете.

С удовольствием вздохнул чистого воздуха и подошел к жеребцу.

— Моргенштерн... Красавчик... — потрепал его по храпу и дал несколько сушеных фиников которые всегда носил с собой для Родена в поясной сумке.

Жеребец всхрапнул, покосился на меня и, осторожненько мазнув сухими нежными губами по ладони, принял подношение.

— Хороший мальчик... — погладил его по морде, засунув руку под шанфрьен.

Похоже, контакт налажен. Люблю я коней, и они всегда мне отвечают тем же. Даже мой дед дивился, как самые злые жеребцы в колхозном табуне удивительно благосклонно ко мне относились.

— Поздравляю, монсьор, — подошел шотландец. — Тут вам еще кое-что передали люди Фридрихуса.

— Бери Родена на повод, а я поеду на этом звере, — вставил ногу в стремя и сел в седло, чуть не потеряв сознание от боли в груди. — Черт... Ну, говори же, что там передали...

Вспомнил о медальоне и взял его в руку рассмотреть получше. На большом золотом кресте с пламенеющими концами еще одна подвеска. Согнутый в кольцо дракон, душащий себя за шею своим же хвостом. Так называемый ороборос. На его спине еще один георгиевский крест... Ага... это и значит дракон попранный крестом. Символизирует победу Христа над символами зла.

Несколько грубовато отлито, но и достоверно. Цепь же простая из овальных колец.

— Грамота вам, монсьор, и кошель с тремя десятками флоринов, — Тук показал мне футляр и подкинул в руке кошель, и заявил с апломбом как знаток геральдики. — Кстати, теперь вы вправе внести в свой герб изображение дракона.

— А что? — вообразил я, как это будет выглядеть. — И внесу. Ты читай, давай... А кошель забери себе — заслужил, но в лагере раздашь всем братьям по гульдену из моих личных денег. Тем, кто участвовал в драке на мосту. Скажешь им, что Фридрих жалует их за то, что они славно рубили его солдат.

— Благодарю, монсьор... — Тук поклонился мне в седле. — Но осмелюсь вам возразить.

— Что еще?

— Я не могу взять этих денег...

Наверное, даже явление летающей тарелки не могло бы меня так поразить, как Тук, отказывающийся от денег.

— Почему?

— Даны они на всех и моя доля там всего один золотой. Так будет честно.

М-да... Благородно, но глупо...

— Хорошо. Из этого кошеля раздашь все братьям и возьмёшь себе только положенное, а в лагере из моих личных денег возьмешь себе тридцать гульденов в качестве моего подарка. Так пойдет?

— Да, монсьор! Я б вам руку сейчас поцеловал, но, боюсь, двинете... — завопил радостно шотландец.

— И двину, debil... Что там в грамоте?

— Счас... Да это охранная грамота от самого кайзера Фридриха на беспрепятственный проезд по всем его землям. И все. Да... Тут мне еще на словах велели передать...

— Что еще?

— Дык... — Тук немного смутился. — Дык, если вы, монсьор, на службу к кайзеру поступите, то он вас милостями осыплет и к статусу кавалера Священной Римской империи пожалует еще и земли...

— Понятно. Ну и что ты думаешь на этот счет?

Шотландец хитро улыбнулся:

— Ну, это... пусть лежит грамотка. Кушать не просит.

— И я о том же...

Соображает шотландец... Я сейчас служу Карлу Смелому Бургундскому по праву его найма и по недавно появившемуся праву вассала... Но... время сейчас такое, что и найм, и вассалитет могут очень быстро закончится... А наемнику, как ни крути, всегда нужен хозяин и император в этом качестве ничем не хуже других. Время покажет...

Замелькали палатки нашего лагеря. Я осторожненько пришпорил Моргенштерна и с удовлетворением отметил, что жеребец скачет плавно и без особых усилий набирает ход. Угодил германец. И конем, и орденом... орден...

— Тук, а что ты про орден Дракона знаешь?

— Ну, так орден, как орден... — мой знаток геральдики почему-то немного смутился.

— Говори! — тон шотландца настораживал.

— Ну, мадьярский он...

— Чей? — я от удивления натянул поводья и остановил коня. — Живо, все что знаешь — рассказывай.

— Основал его король Венгрии Сигизмунд Первый Люксембургский в... кажись лет семьдесят назад...

— Дальше...

— Ну... я особо не помню...

— Уильям! Зарублю на хрен... Почему император Священной Римской Империи награждает меня мадьярским орденом? Твою мать, у него своих что ли нет! — заорал я на ни в чем неповинного шотландца.

Ну, в самом деле, такой облом, а я уже сравнивал эту побрякушку по статусу с орденом Золотого Руна или Подвязки, а оно вона как...

— Своих нет... — поспешил заверить шотландец. — Ну, я успел там поговорить... Просто король Венгрии Матияш Первый Корвин при очередном перемирии...

— Так они еще воюют с дойчами?

— Ну да... Фридрих то считает себя королем Венгрии, а мадьяры нет. Вот и рубятся...

— Ладно, дальше...

— В общем Матияш и вручил ему как бы знаки для награждения в честь перемирия. А Фридрих своих кавалеров наградить венгерским орденом не может, воюют же с мадьярами. Конфуз случиться... Не поймут его ветераны венгерских войн. Вот и решил вас наградить, чтобы не пропадало добро.

— У-у-у-у-уф, значит, на тебе боже, что нам негоже, — настроение мое упало ниже плинтуса.

— Мосьер, — укоризненно покачал головой Тук. — В этом ордене состоят многие монархи и их родственники. Вы не думайте. Он очень важный...

— Ну и кто...

Упоминание королей меня немного примирило с венгерским происхождение цацки. Ну и венгерский. Какая разница...

— Сигизмунд Люксембургский — король Венгрии был, Штефан Лазаревич Сербский был... — начал перечислять Тук.

— Ну а что... Достойные же монархи, правда.

— Конечно достойные, монсьлр... — поспешил уверить шотландец. — Еще рей Арагона и Неаполя Альфонсо был, герцог Эрнест Австрийский, герцог Баварии и кёнинг Дании Кристофер...

— Не, ну достойнейшие люди... — успокоилс я. — А кто там еще в кавалерах?

— Влад Третий Цепеш деспот Валахии и Трансильвании.

Влад Цепеш... Цепеш... Что-то очень знакомое даже мне.

— Это Дракула что ли? — вскрикнул я вертевшееся на языке прозвище знаменитого упыря.

— Ну да... Влад Третий Цепеш по прозвищу Дракула... Как раз по этому ордену его, так и называют.

Ни хрена себе... Вот превратности судьбы. Состою в одном рыцарском ордене с самим Дракулой. Песец... Вот бы увидеть его хоть глазком.

— Нехорошее еще про него говорят... — промямлил Тук.

Э-э-э... нет. С ведьмой я уже встречался... Настоящей оказалась. А если этот тоже настоящий? Не надо нам такого счастья. Пусть и сидит себе там, в Валахии, кровопивец. Господи помилуй... Я невольно перекрестился.

— Ладно, братец Тук. С монархами в одном ордене я согласен состоять. Кстати, а не выпить ли нам с тобой по такому поводу винца?

Настроение опять поднялось. Правда, сил уже не осталось совсем. В лагере буквально свалился с коня и позволил себя раздеть. Приказал конюху пока поставить Моргенштерна отдельно от Родена. Жеребцы могут устроить бузу, выясняя, кто из них главный. Затем созвал всех оставшихся в живых командиров и устроил попойку. А что? Имею право. День-то не из рядовых.

Бухнул цепь с медальоном в кубок с вином и встал.

— Братья! — я сделал паузу и осмотрел на сидящих за столом...

Братья... Братья по компании рутьеров. Да и боевые братья — кровь пролитая побратала. И они сами так считают. Точно знаю...

— Господин капитан, — в палатку забежал караульный. — Вас его светлость герцог к себе требует...

Млядь! Оно сегодня когда-нибудь закончится? Сделал знак — заткнутся караульному.

— Братья! Мое возвышение одновременно и ваше! Клянусь никогда не оставлю вас без поддержки. Слава Кровавому Кресту!

— Слава-а-а!!! — в шатре раздался звон кубков.

Не оторвался от кубк,а пока не допил вино до последней капельки. Отдышался и заорал:

— А вот теперь одевайте меня! Герцог ждать не будет!

Процедура повторилась с точностью наоборот. Опять одели, расчесали и надушили. Сел уже на Родена, думаю, Карлу не понравится то, что я к нему ввалюсь верхом на императорским подарке. И отправился в ставку. Ничего не поделаешь... Милости они милостями, а служба — службой...

Карл встретил меня в своем личном кабинете и сразу задал прямой вопрос.

— Что вам предлагал Фридрих?

— Сманивал на свою службу, ваша светлость. Предлагал стать имперским рыцарем и блага разные...

Врать я не захотел. Чревато это, да и смысла нет.

— И что? — Карл нахмурился.

— Я честно ответил его посланникам, что у меня нет, и не будет сюзерена кроме государя моего. Хотелось, конечно, обрезать им уши, но я решил не делать этого принародно, — я, честно смотря герцогу в лицо, немного приукрасил действительность. Ну, совсем чуть-чуть...

— Вот этого точно не надо было делать, барон, — Карл улыбнулся, смягчившись лицом. — Подписан мир и лишние скандалы нам ни к чему. Придёт время, и вы еще получите такую возможность.

— Жду не дождусь этого, ваша высочество, — склонился я в поклоне, специально назвав Карла титулом на ранг выше.

Он являлся герцогом, а не принцем королевской крови, но как говорится: кашу маслом не испортишь. Лесть... Именно умная лесть, главное оружие при Бургундском дворе и я ее буду использовать по назначению. И вот не капельки мне не противно.

— Все-таки я прав... — сам себе сказал Карл и взял со стола пергаментный свиток. — Барон, у нас есть для вас предложение.

— Я весь во внимании, сир.

— Должность кондюктора ордонансной роты лейб-гвардейских аркебузиров с приданной к роте лейб-гвардейской артиллерийской эскадрой.

— Рота?

— Да. Основа этой роты — ваши головорезы. До необходимого штата доукомплектуете сами. Подчинение лично нам и де ла Маршу, как капитану всей гвардии. Полное довольствие и экипировка, — герцог, чуть наклонив голову, посмотрел на меня. — Обязанности простые. В случае необходимости умереть за нас.

— Буду счастлив, сир... — в который раз за сегодняшний день стал на колено и, охнув, завалился на бок.

Грудь пронзила дикая боль, в глазах все затуманилось. Я сцепил зубы и рывком встал...

— С вами все хорошо, барон? — герцог схватил лежавший на столе колокольчик.

— Все нормально, сир... — перевел дыхание и повторил. — Пустяки, сир...

— Вы ранены? Тогда вам следует отдохнуть. Сделаем так, барон... — Карл положил колокольчик на место. — Я вам даю отпуск. Езжайте в Гуттен и вступайте в свои владетельные права. Я отдам приказание герольдам сопровождать вас, заодно они разберутся там с налогами и щитовыми деньгами. Время отвожу вам на это ровно три месяца. По их истечению вам необходимо вернутся ко двору, и приступить к своим прямым обязанностям по формированию роты. Запомните — ни днем позже. Я на вас рассчитываю.

— Благодарю вас, сир...

А не многовато ли на сегодня милостей? Кажется многовато. Хотя назначение кондьюктором роты лейб-гвардии милость конечно сомнительная. По чести и значимости однозначно да, а вот как по деньгам надо в патенте смотреть. Но все равно много на сегодня.

— Барон, это еще не все... — герцог поманил меня пальцем. — Идите за мной.

Проковылял за Карлом и очутился в его личной оружейной.

— Это ваше! — герцог остановился возле манекена, облаченного в полный вороненый готический доспех, покрытый резными золотыми узорами, и указал на него рукой. — Мы жалуем его вам за верную службу.

Ну, ваще...

Ночью долго не мог заснуть. Боль в груди практически утихомирилась, но не давали спать мысли. Толкнул Матильду, сладко сопевшую рядом, и сказал:

— Завтра едем к нам домой.

Фламандка, сонно щурясь, переспросила:

— К НАМ домой?

На секунду задумался и ответил:

— Нет. Ко мне домой. Но там теперь будет твой дом!

Так точнее будет, и честнее. Мой и ее дом. Но не наш. Совместный дом у меня может быть только с женой. А Матильда увы... Матильда может меня только любить и рожать мне бастардов. Не я сволочь. Время такое...

Кстати, над бастардами нужно подумать... Но это потом. Завтра надо поговорить со всеми по поводу преобразования компании в лейб-гвардейскую роту. Не должно быть проблем — жалование вдвое, на полном обеспечении... Есть, конечно, адепты рутьерской вольницы, но с ними уже разговаривает Уильям... Надеюсь, договорится, иначе придется... Нет не придется, все равно мы так и останемся рутьерами по сути... Твою же мать вот это меня судьбинушка закрутила.

Глава 6.

— Собака... Швайнехунд... Ферфлюхтер... Зарублю смерда, — я со злости двинул эконома по уху и приказал сержанту мосарабов. — Альмейда, прикажи скинуть его в море.

Я прошелся по замковому двору и с тоской посмотрел на царящую вокруг разруху.

Твою же мать... Ну, с таким нахальством я еще не встречался. Нет... это, вообще, ни в какие рамки не укладывается. Запорю... Перевешаю всех ублюдков...

Сержант невозмутимо отдал короткую команду. Два аркебузира, предварительно двинув управляющего по голове, вздернули его за локти и поволокли к пролому в стене, выходящему на море.

Замковая челядь, стоявшая под конвоем на коленях, горестно взвыла, а герцогский герольд Амбруаз де Аршамбо одобрительно закивал головой.

— Барон, я вижу, что у вас здесь все будет в порядке. Не будете ли вы так добры, послать со мной десяток ваших людей. Я с Флорианом и Жюлем наведаюсь в остальные лены вашей баронии. Необходимо разобраться с некоторыми моментами по налогам.

— Конечно, ваша милость. Но не будет ли правильней сделать это в моем присутствии. Как раз и объявите меня их сеньором и засвидетельствуете принесенный мне оммаж.

— Да... — герольд поскреб щетину на щеке. — Так, несомненно, будет правильней, но тогда я отлучусь немного отдохнуть... Гм... Последний переход дался мне очень тяжело.

— Моя ключница Матильда сейчас в башне принимает имущество. Скажете ей, что я распорядился выделить покои, и вам, с вашим персеваном, и аудитору. Заодно проинспектируйте замковый винный погреб. Там, кажется, есть несколько бочек вина.

— Несомненно, барон... Не преминем, — герольд, опираясь на своего помощника, пошатываясь, побрел в сторону донжона. За ним потянулся, спотыкаясь Жюль Реман — герцогский аудитор и по совместительству собутыльник герольда.

Я невольно улыбнулся, глядя на корявую фигуру представителя герцога. Амбруаз пробухал всю дорогу до этой клятой баронии. Почитай трезвыми я эту колоритную троицу и не видел. Но пускай их... Человек он очень полезный сейчас для меня и великий знаток этой долбанной средневековой бюрократии...

— Господин! Господин барон... Не надо! Я все скажу... Все отдадим! — кастелян слабо бился в руках мосарабов и изо всех сил тормозил ногами.

— Тащите его назад, — скомандовал я аркебузирам, уселся в походное кресло заботливо подставленной Иостом и принял вид сурового, но справедливого господина.

А что... я такой и есть. Только этот господин тоже немного устал. Даже не думал, что будет столько мороки с путешествием и вступлением в свои права...

Известие о преобразование компании в лейб-гвардейскую роту личный состав принял неожиданно для меня благосклонно и даже единогласно. Как бы поменялось только название, а по сути, мы остались все теми же рутьерами, да и преимуществ оказалось гораздо больше, особенно в части оплаты.

Мне как кондюкто полагалось жалование в сто ливров в месяц и кормовое содержание в размере тридцати ливров в полгода, да тридцать ливров на коней, да... в общем, куча всего. Тук, как мой лейтенант получал пятьдесят ливров. Сержанты по двадцать и это притом, что вся экипировка роте полагалась за счет казны или компенсация от нее в случае наличия. Весомые аргументы для принятия решения. И мои люди его приняли. Собственно после известных событий в компании и людей осталось с гулькин нос.

Мосарабы — мой личный найм, в них сомневаться не приходилось. Куда я туда и они. Тук с мэтром Рафаэлло естественно тоже. Лекарь, коновал, капеллан и кузнец с помощниками также исключительно мои люди. Матильда провела необходимую работу среди маркитантского женсостава и они единогласно приняли новый порядок, попутно воздействовав на своих походных мужей среди арбалетчиков.

Раненых и увечных я не бросил, хотя в уставе по поводу них были совершенно ясные правила. Выходное пособие в размере месячной платы и до свиданья. Но я забрал их с собой в баронию. Теперь они разве что не молились на меня. А может и молились... Правда, я еще не придумал, что мне с ними делать. Но придумаю обязательно.

В общем, через день после начала моего отпуска, банда в составе тридцати мосарабов, тридцати фламандцев арбалетчиков, двух пикинеров и сорока пяти нонкомбатантов разного полу и разных национальностей, при шести орудиях на конной тяге выдвинулась в Брабант. И вот только сегодня добрались. Ровно за три недели пути, вполне благополучно, но не без приключений. Средневековые дороги, однако.

Подписанное мировое соглашение между Бургундией и Священной Римской империей, вовсе не означало полное наступление мира в Германии. Страну наводнили наемные шайки, которые оставшись без работы, не гнушались примитивного разбоя. Вполне строевые подразделения обеих армий возвращающиеся домой в стремлении пополнить свой кошелек ничем не отличались от наемников. А на тех и других с упоением охотились местные жители, совсем не напоминающие своих современных добропорядочных потомков — свирепые и безжалостные уроды. Так что путешествие выдалось веселым.

Для начала, мы совсем неожиданно наткнулись на полуэскадрон германских конных латников под командованием ротмистра фрайхера* Курта фон Швайнеберга, заканчивающих грабить придорожную деревню. Между прочим, своих же соотечественников. Этот полуэскадрон оказался из числа тех германских войск, дезертировавших еще в самом начале битвы за Нейсе. Оно и понятно. Империя еще только в стадии формирования своих регулярных войск по типу французских и бургундских ордонансных рот и основу ее армии по-прежнему составляет дворянское и городское ополчение. А эти товарищи всегда больше грабили, чем воевали.

.........................................................

*фрайхер, фрейгер — частный феодальный титул в восточной Германии, равный барону.

...........................................

Так вот. Дойчи подчистую вырезали всю деревню, осталось в живых всего две девчушки — лет по пятнадцати возрастом, вовремя спрятавшихся в подвале, и вымели с германской педантичностью все ценное, вместе с провиантом и фуражом.

Германских латников мы заметили, когда они заканчивали грузить добычу в телеги. В другое время, я бы еще подумал: связываться ли с ними? Все-таки, шесть десятков отлично экипированных рыл на конях, но ситуация другого выхода не оставила. Обойти деревню не получалось, да и они нас уже заметили.

Но, собственно боя как такового не получилось. Дойчи ринулись в атаку, сгрудившись на довольно узкой дороге. Как бы с одной стороны правильный маневр. Растянувшийся вместе с обозами на марше пеший противник, довольно лакомая добыча. Особенно для хорошо вооруженных кавалеристов. Но не получилось у них ничего. Совсем.

Мосарабы и арбалетчики положили германцев еще на подходах. До нас сквозь пороховой дым доскакал только сам фрайхер, но лишь для того что бы на полном скаку сверзится с коня. Тук его сбил на землю метко засадив болт прямо в щель забрала гранд-бацинета*. Швайнеберг кстати остался живой, но ненадолго, я допросил его на предмет дальнейшей дороги и приказал повесить на ближайшем дереве. И поделом тупому швабу.

......................................................................

*гранд-бацинет — закрытый рыцарский шлем сер. XIV ст. В отличие от просто бацинета имел затылочную пластину, прикрывающую нижнюю часть шеи и несъемное забрало. Появившийся бувигер составлял со шлемом единый комплект защиты, который закрывал подбородок, горло, ключицы и крепился на штифтах к шлему и кирасе. Опирался на плечи и лишал возможности поворачивать голову.

..................................................

Добыча досталась богатой. Мало того что к нам перешли семь телег с провиантом и фуражом, так еще три десятка добрых коней со сбруей и доспехами. Остальных поймать мы не смогли, да и многие лошадки полегли под болтами и пулями. Еще целый воз нагрузили отличным доспехом и оружием с самих имперских кавалеристов. Да и денег нашлось немало. В общем, поживились неплохо.

Чудом уцелевших девчонок я тоже забрал с собой. Все равно им идти было некуда, а так Матильда к делу приставит.

Второй раз, почти на границе с Фландрией, нас под вечер атаковали швейцарские наемники. Сначала из леса обстреляли из арбалетов, а затем кинулись, завывая как волки, и размахивая алебардами. Тут конечно, не все так красиво сложилось как с дойчами. Долбанные кретьены* оказались свирепыми и упорными бойцами и забрали с собой на тот свет четверых арбалетчиков, одного мосараба и трех кутилье. Еще с десяток моих человек поранили, но, слава богу, не опасно. И это учитывая, что швейцарцев было всего-то три десятка, то есть вдвое меньше чем нас. А вот добычи с них мы практически никакой не взяли. Считай один доспех и оружие. Десяток арбалетов, капеллины и полукирасы. Ну и палашей с алебардами достаточное количество, правда, все железо оказалось отличного качества, но это радовало мало. Моих людей с того света не воротишь.

.............................................................

*кретьены — жители горной части Швейцарии.

............................................

Когда добрались до Фландрии, мне удалось немного пополнить отряд. Нанял всего пятнадцать арбалетчиков, больше не получилось...

— ... господин! Клянусь Девой Марией... По неразумению своему! — вопль управляющего вырвал меня из воспоминаний.

— Говори.

— Все скажу... Все, господин барон!!!

— Дайте ему еще, что бы заткнулся.

Мосарабский десятник лениво, но сильно двинул управляющего под дых.

Пока толстяк корчился на земле и ловил ртом воздух, я попытался нащупать в себе хоть какое-нибудь сострадание к нему... Не-а... Нету. Ни капельки. А чего его вора поганого жалеть? Потворствовал оскудению моей баронии и сам крал собака безбожно.

Барония... Одно название. Когда я, наконец, выбрал момент и выяснил, прочитав ввозную грамоту, что же собой представляет так громко названный кусок земли, то сначала особо не огорчился. На бумаге все выглядело довольно пристойно.

Барония оказалась очень удачно расположена на возвышенной части побережья, принадлежащему провинции Брабант. Как раз в самой удаленной части этой провинции, вклинившейся извилистым языком по побережью между Фландрией и Северным морем и связанной с самим Брабантом только узким перешейком возле устья Шельды. Так что к моей баронии был гораздо ближе фландрские Гент и Брюгге, чем брабантские Антверпен и Брюссель.

Земли оказалось не так что бы много: примерно десять лиг по побережью и столько же в глубину материка. Это только моя земля, но в баронию входили еще владения моих двух вассалов. Неких юнкера ван Брескенса и юнкера ван Груде. То есть обыкновенных эскудеро — оруженосцев и еще без должности. Недорослей, если по-русски. Самое низшее дворянское сословие. Их земли выхода к морю не имели и были вовсе уж микроскопическими — вполовину меньше от моих владений.

Земля в своем преимуществе являлась не особо пригодной под посевы, — скалистой и каменистой, но ближе к побережью плодородные участки встречались.

Через баронию еще протекала река под элеганнтным названием Рюпел. Не ручек, а настоящая река, правда, не судоходная. Очень хочется надеяться, что в ней водятся так полюбившееся мне речные угри. Впрочем, не совсем и река — рукав Шельды из которой она брала свое начало и впадала в море как раз с краю моей баронии.

Там же находился средних размеров симпатичный лесок из дубовых, ореховых и буковых деревьев.

Ну и пейзажи мне в реальности понравились. Трава по пояс перемежающаяся скалистыми участками, множество живописных ручейков и небольших рощиц. Вот как бы и все...

Нет, не все. Про деревеньку забыл. Деревня Гуттен расположилась рядом с замком и была размером под сотню дворов. А во сколько душ обитает в ней мне пока не ведомо. Буду завтра принимать фуа* от сервов, заодно и посчитаю.

Ну и сам замок, конечно. Он на бумаге тоже выглядел солидно — даже рисунок прилагался. Расположен на высоком холме, как раз на краю скалистого обрыва, омывающегося морем. Рядом пригодная для стоянки судов небольшая бухта, затертая в скалах. Большой и высокий донжон* и четыре крепостные башни по углам стен, ну и все остальное, прилагающееся к каждому нормальному замку. Герсу* и разные там рвы с крепостными воротами. В общем, картина на бумаге была прописана достаточно привлекательная.

..........................................

* фуа — феодальная клятва верности сеньору.

* герса — крепостная решетка на воротах.

*донжон (фр. donjon) — главная башня в феодальных замках. В отличие от башен на стенах замка, донжон находится внутри крепостных стен. Крепость внутри крепости. Наряду с оборонительной функцией, донжоны служили жилищем феодалов. Также в нём располагались различные: оружейная, главный колодец, склады продовольствия и т.п

....................................

Но это на бумаге...

Как только я увидел замок а натюрель, все остальное осматривать желание пропало начисто. Загрустил я и насовал мысленно Карлу все матюки которые знал. Да еще несколько — особо извращенных, выдумал.

Замок, мля...

Как бы донжон с башнями и стенами присутствует, и размером он не совсем маленький, врать не буду... но сука, он же древний до невозможности, и обветшал до полного безобразия...

— Господин, я все покажу!!! — в очередной раз взвыл эконом и опять заткнулся после полученной плюхи.

За жизнь свою собака беспокоится... И правильно беспокоится. За то, что он довел до такого состояния мое имущество убить даже мало. На кол его, что ли посадить?

Стена со стороны берега треснула и местами обсыпалась. Деревянные галереи и машикули* сгнили и тоже попадали, почитай и нет их. Цепи, державшие герсу, на хрен заржавели, и она так и застряла в полуподнятом состоянии. На лошади только нагнувшись проехать можно. Крепостные ворота потрескались и расползлись. Перекрытия в башнях сопрели, и теперь на них можно было взбираться только с реальным риском для жизни...

............................................................

* Машикули — навесные бойницы, расположенные в верхней части крепостных стен и башен, предназначенные главным образом для вертикального обстрела штурмующего стены противника, забрасывания его камнями и т.п.

....................................

Млядь, эту разруху можно перечислять до бесконечности... А у этого урода в деревне добротный каменный дом, крытый свинцовой черепицей снятой с замковых башен. (Кстати и сама деревня показалась с виду довольно зажиточной.) И возит этого скота упряжка о двух добрых конях и ручку ему сервы целуют как господину... А он собака, сам мой раб!

Млядь, повешу суку!

А герцогского управителя моей баронией найду и колесую. Он падла сидит в Антверпене и на подотчетные ему земли носа не кажет и только принимает от этого скота подношения.

Я конечно в глубине души так и остался вполне толерантным современным и даже местами демократическим человеком, но за такое колесовать мало. Для восстановления замка затраты же потребуются немалые...

— Как тебя зовут, раб?

Эконом уткнулся лбом в землю и забубнил:

— Михаэль, господин. Михаэль ваша милость...

— Рассказывай, вор...

— Это не я, ваша милость... — эконом горестно взвыл.

— А кто?

— Мэтр Юпп Риббек. Он! Старший бальи сенешаля провинции сеньора де Сен-Жака. В его ведении эта земля. Он смущал! Он... Он говорил, что устроит так, что земли останутся в управлении сенешаля, а он сможет все непотребство и воровство скрывать за положенную плату. Ва-а-аша милость, поми-и-илуйте... — взвыл эконом и, получив в очередной раз по морде, забился в истерических рыданиях.

— Что ты хотел мне показать?

— Я покажу, я покажу... Разбойники, ох какие же они разбойники... — эконом быстро перебирая коротенькими ножками пополз ко мне, но на пол пути получил по загривку тупым концом полусписы и уткнулся мордой в землю.

— Кто разбойники?

— Тиль Веренвен и его молодчики! Насильно долю всучивали и заставляли продавать в Антверпене евреям награбленное... Ох, они и разбойники...

— Сколько их?

— Тридцать душ было, тридцать... — доложил угодливо эконом. — А вернулось двадцать семь. Трое сгинуло где-то. Далин Горден, Раймон Брехс и Раймон...

— Пока заткнись, — приказал я эконому, недослушав, и повернулся к Туку стоявшему рядом. — Отдай команду компании располагаться рядом с замком. Прямо напротив ворот. Ставьте шатры и рогатки. Полевой лагерь по полному профилю, только рвы не копайте. Всем арбалетчикам и аркебузирам строится в полном вооружении. Матильда пускай продолжает перепись, а экономом я пока назначаю Петера. Он уже ходить может, пускай приобщается. Пусть себе кого надо из инвалидов в помощники выберет. А мы наведаемся к разбойничкам.

— Вот это дело монсьор. — обрадованный Тук умчался раздавать приказания.

— Где они? — поинтересовался я у бывшего эконома.

— Так в бухте же их гукер.* И шебека* там под разгрузкой. Это та, что они с собой пригнали. Я покажу, как туда незаметно подобраться. Только со своего разбойного промысла они пришли. Добра на шебеке не счесть... — Михаэль поцокал языком и сразу прикрыл голову руками, увидев, как аркебузир занес над ним древко полусписы.

.............................................................

* Гукер — двухмачтовое судно с грот и бизань-мачтами. На передней половине корпуса мачты не было. Название его зависело от назначения: для военного флота — кеч, для торгового — гукер. Парусное вооружение одинаковое. Первоначально гукеры строились в XIII-XV вв. в Нидерландах как рыбачьи лодки. Их называли фиш-гукер. Позднее в XVI-XVII веках их размеры увеличились, и они использовались во многих странах Северной Европы как военные транспортные суда. Иногда для самообороны на гукеpe устанавливали 8-10 небольших пушек. Судно имело две мачты и несло сверхдлинный бушприт, на котором крепились грот-стень-стаксель, кливер и бом-кливер. На грот-мачте поднимали трисель со свободной нижней шкаториной (без гика), а над ним марсель и брамсель, на бизань-мачте — бизань и крюйсель

* Шебека — парусно-гребное трёхмачтовое судно с косыми парусами. Применялось в Средние века и в Новое время на Средиземном море для военных и транспортных целей, а также для пиратства. Узкий длинный корпус с развалом бортов и сильно выдвинутым форштевнем обеспечивал шебеке хорошую мореходность. По конструкции корпуса была близка к каравеллам и галерам, но превосходила их по скорости, мореходности и вооружению. Длина 25-35 м. В задней части палуба сильно выступала на корму. Наибольшая ширина верхней палубы составляла около трети ее длины, форма подводной части была исключительно острой

.......................................

— Вяжите его...

Вот этот момент уже очень интересен. Если есть корабль, то разбойнички самые настоящие пираты. И что мне удивляться тому, что деревня с виду зажиточная. Пиратский промысел всегда был особо прибыльным. Очень интересные мысли наклевываются. Но посмотрим.

До бухты было всего полчаса ходу. Эконом показал тропинку, и мы незаметно для пиратов к ней подобрались. Часовой был всего один — взять его живым не получилось, но и поднять тревогу он не успел. Пара болтов воткнулось в шею, обрывая крик, остальные пробили грудь. Арбалетчики у меня все-таки великие мастера своего дела. Жалко конечно парня — все же моя собственность. Пользу мог какую-нибудь принести, а так сгинул бессмысленно.

Бухта оказалась совсем небольшой, но прекрасно укрытая скалами и от штормовых ветров и от любопытного взгляда. И с моря, скорее всего, не заметна. Укромное и даже красивое местечко.

Как и говорил эконом, в бухте стояла пришвартованная к причалу шебека, а рядом с шебекой, упомянутый гукер. Такая небольшая двухмачтовая посудина, в разы меньше чем шебека. Даже не представляю, как с нее пираты смогли шебеку взять. Не иначе ночью на рейде подловили. Но это я узнаю чуть позже. От самих разбойничков.

Из шебеки таскали в большой сарай какие-то узлы и ящики. Народу на причале вместе с грузчиками совсем немного. Человек двадцать пять. Все поголовно коренастые невысокие крепыши в накинутых поверх кольчуг кожаных куртках с капюшонами. Из оружия я у них смог рассмотреть только короткие широкие палаши, длинные кинжалы и у нескольких арбалеты.

— Как их брать будем, монсьор? — поинтересовался шотландец с азартно горящими глазами. — Можно их всех прямо отсюда из арбалетов перебить.

— Зачем перебить? Думай что говоришь. На хрена мне дохлые сервы, башка ты каменная, — умерил я пыл скотта. — Удивляюсь я тебе иногда, Уильям. Все бы тебе убивать. Учись мыслить широко.

— Ну а как, монсьор? — слегка обиделся мой верный эскудеро.

— Всех живьем. Но в случае сопротивления рубите. Спустимся к шебеке пешим порядком. Командуй... — я снял с седла иерихонку, одел на голову и опустил наносник. Сегодня решил не надевать тяжелый готический доспех, надоел он мне по дороге, вместо него облачился в юшман* доставшийся мне при освобождении семьи еврейского ювелира — еще в самом начале моей истории. Легче он намного, да и удобнее, честно говоря. Попробовал, как выходит из ножен тальвар и скомандовал:

— Вперед...

.......................................................................

*юшман — кольчато-пластинчатый доспех, который от бехтерца отличается значительно более крупными передними пластинами, вплетёнными с небольшим нахлёстом. На спине пластины, как правило, были меньше, чем на груди, а их число было больше. Всего на юшман уходило около 100 пластин. Общий вес доспеха составлял 12-15 кг. В большинстве случаев, это был распашной доспех с осевым разрезом и застёгивался на крючки на груди. Гибкость у юшмана была заметно ниже, чем у бехтерца, при большей жёсткости, вследствие чего юшман было труднее прогнуть тяжёлым ударом, ломающим кости.

...................................................

Разбойников удалось застать врасплох. Мы влетели на причал с великим ором и криком, так что никто из них не успел оказать сопротивления или не захотел, поняв, что это совершенно бесполезное дело и приведет только к смерти. Возможно мучительной. А застывшие на скалах арбалетчики, готовые нашинковать болтами любого засомневавшегося оказались еще одним весомым аргументом к сдаче в плен.

Пиратов быстро разоружили и связали им руки, попутно надавав тумаков для смирения, и сложили в рядочек на причале. Общим числом их и оказалось ровно двадцать четыре.

— Кто из вас главный? — вежливо поинтересовался я у разбойничков.

Никто не ответил ни слова. Только зыркали злобно как на басурманина. Ай, как нехорошо...

— Я барон Жан ван Гуттен. Ваш сеньор, — продолжил я, прохаживаясь по причалу. — А вы мои сервы, сиречь — рабы, и я волен согласно праву вершить над вами суд и расправу...

Могу, конечно... Но, вот совершенно не понимаю: что с ними сделать? Можно казнить образцово-показательно для назидания остальным. И следовало бы... Но я хозяин им и мыслить следует как хозяину, как бы странно это не звучало. Почему странно? Потому что я вполне уже сжился с ролью средневекового дворянина и освоил все надлежащие ему манеры. Не отличишь от настоящего, даже при ближайшем приближении. Да и со временем уже вполне сжился и даже, кажется, принял это долбанное Средневековье таким как оно есть. Но хозяином рабов еще не был ни разу. Вот отсюда и странности в ощущениях. Вроде, волен я казнить их или миловать по своему усмотрению, но не все так однозначно. Сервов истребить проще простого. Но настоящий хозяин в первую очередь озаботится не истреблением с наказаниями, а прибылью с них. И не одноразовой, а постоянной.

Есть еще один довольно весомый аргумент не устраивать резни. Фландрия это, народец гордый и свободолюбивый, пережмешь палку и останешься вовсе без сервов, — сбегут в большие города и все. Год и один день — и гнусный воздух города делает любого свободным. А города-то эти от меня совсем рядом.

— Кто из вас Тиль Веренвен? — прогулялся еще раз по причалу и остановился напротив самого крупного бородатого мужика. — Ты?

— Я... — тихо ответил мужик и зачем-то зажмурил глаза, хотя особо испуганным не выглядел.

Хитроватое с грубо рублеными чертами лицо, короткая бородка с подбритыми щеками. Типичный голландский капитан. Такими их еще любят изображать в фильмах.

— Поднимите его, — приказал я арбалетчикам. — Ну что Тиль Веренвен. Получается ты главарь пиратов. Так? Знаешь, что за это бывает?

— Рыбаки мы, господин барон... — замотал энергично головой Тиль. — Просто, вот...

— Случайно наткнулись на шебеку и случайно ее захватили? Нет? Дай угадаю... Вы ее нашли... Пустую. Где экипаж и товар, разбойничья морда? Прикажу утопить как собаку! Ну!

— Товар в сарае... а экипаж...

— В море?

— Ну да... — обреченно кивнул головой Веренвен. — Почти весь. Сарацинская же шебека. Мы к самому Бискаю ходили, там и взяли. Ткани они везли и краски. Нечестивцев мы порубили. Они двух наших успели убить. Сами понимаете... А гребцы... Гребцы в пещере... Господин барон, богоугодное же дело сделали. Магометане они же. Не гневайтесь, ваша милость. Все теперь по праву ваше...

Капитан пиратов умоляюще посмотрел на меня. Теперь он выглядел растерянным и испуганным, но все-таки некая хитринка во взгляде присутствовала.

— Хочешь сказать, что это вы первый раз решили попиратствовать, да? А до этого только селедку ловили.

— И треску с камбалой... — согласно кивнул Тиль. — Так и есть... Ей богу...

Я просто промолчал, вглядываясь ему в лицо. До истины добраться совсем не трудно. На третьем отрезанном пальце он выложит все. Но, думаю, этого не понадобится.

Так и оказалось. Веренвен не выдержал взгляда и нехотя выдавил из себя:

— Бывало и раньше...

— Монсьор, дозвольте, я ему язык развяжу, — вклинился Тук в разговор. — Ну, в самом же деле хам последний. С ним по-хорошему разговаривают, а он морду воротит.

— Успеем дамуазо Логан, — остановил я разбушевавшегося шотландца. — Пошли лучше товар, да пленников посмотрим. Веди, Тиль Веренвен.

— Кого первого? — деловито спросил Тиль и сразу как подкошенный упал на землю.

Тук, не долго думая, врезал ему по шее.

— В-А-Ш-А М-И-Л-О-С-Т-Ь ! К своему сеньору обращаться только 'ваша милость' или господин, — прошипел Логан в лицо главарю пиратов. — Ты понял или мне еще раз объяснить тебе?

— Я понял... — прошептал фламандец, недобро сверкнув глазами на скотта.

М-да... Так я каши со своими сервами не сварю. Через неделю все разбегутся... Но и Тука понимаю, он честно исполняет свои обязанности, во всяком случае, как он их сам их понимает.

— Дамуазо Логан, благодарю вас. А сейчас, прошу, займитесь судами. Тщательно обыщите их в случае необходимости организуйте разгрузку. Ну и будьте готовы все описать. — Я решил занять Тука чем-то полезным, а то, от его рвения, пока вреда больше чем пользы.

— Как прикажете, монсьор, — Тук коротко поклонился и убежал исполнять приказание.

— Вставай Тиль Веренвен и пошли сначала посмотрим товар, — сказал я фламандцу. — Да, не кривись, не кривись. Ты не только зуботычину, но и пеньковый воротник заслужил.

— Да я и не жалуюсь, ваша милость... — фламандец покряхтывая встал и показал рукой на несколько крытых соломой, добротных бараков из тесаного бруса стоявших вдоль берега на сваях. — Вот тут в сараях все и лежит...

— Откуда лес брали? — поинтересовался я.

Насколько я уже успел увидеть в Брабанте, да и во Фландрии тоже, строили преимущественно из камня. Леса здесь очень мало и от этого он жутко дорогой. А все леса принадлежат либо феодалам, либо городам и за его порубку не просто штрафуют, но и руки отрубают безжалостно. Это не Россия с ее неисчерпаемым запасом древесины. А тут у обыкновенных рыбаков такая роскошь. Наводит на размышления...

— Бревна собираем на берегу, — ответил фламандец, неловко связанными руками отпирая ключом с замысловатой бородкой большой амбарный замок. — В сезон штормов много плывуна выбрасывает. Да и сейчас бывает.

— Что такое береговое право знаешь? Вижу, знаешь. Значит, мой лес собираете, так?

— Значит так... — с тщательно скрываемым недовольством согласился Тиль и открыл отчаянно заскрипевшую дверку.

— Что здесь? — в полумраке амбара я рассмотрел лежащие на поддонах ряды тщательно зашитых в мешковину тюков, пирамиды бочонков и еще какие-то ящики с рулонами. Прямо склад госрезерва. Прошелся вдоль них и попробовал поднять один тюк... Тяжелый...

— Шелк-сырец, и хлопок— сырец — пояснил Веренвен. — Там дальше хлопковая пряжа и рулоны готовых тканей. Атлас и бархат. Ковры есть, но немного. Всего десяток.

— Это все с одного похода?

— Да, но это еще не все. В другом амбаре краска для пряжи. Ну, еще там по мелочам. Специй немного и зерен сарацинской заразы пару мешков. Оружие и доспех с мавров.

— Как у вас это получилось со столь малой командой? — изумился я.

— Ну... нас вообще четыре десятка было... — тяжело вздохнув, ответил фламандец. — Шестерых за поход не досчитались. Ну, а с магометанами, просто свезло. Шебека как раз на мель села и те двумя шлюпками пытались завести тросы на скалу, что бы сняться. Почитай вся их охрана в тех шлюпках и была. Ну, а тут мы... Кто в шлюпках всех из арбалетов положили. Ну а саму шебеку приступом взяли. Они из фальконетов своих выпалить не успели. Вот как-то так и получилось. Но все равно они шибко дрались. Как раз шестерых наших и убили. Капудан ихний, Далина и Раймона из пистолей своих богомерзких застрелил.

— Подожди... — остановил я пирата. — Вас здесь сейчас двадцать шесть душ. Шестерых в походе убили. Где еще восемь?

— Симон и Гвидо пленных охраняют в пещере. А папашу Адриса, штурмана нашего, внук домой повел. Почтенного возраста он. Еще четверых я в деревню за подводами послал... — фламандец неожиданно бухнулся на колени. — Ваша милость, давайте как-то этот вопрос решим. Не гневайтесь, мы всего два раза в год ходим на промысел этот и не всегда приходим с добычей. В основном на Доггер-банке, рыбой промышляем. Помилуйте! У всех же детки малые. Что хошь, сделаем, только помилуйте. Берите все...

— Вам прямой путь в петлю, но посмотрим... — я присел на бочку и крепко задумался.

И как поступить? Товар однозначно заберу. Выручки с него как раз хватит замок отремонтировать, а дальше? Шебеку продать? Кому? Где? И главное зачем? Да и товар еще попробуй, спихни, не зная конъюнктуры...

Вот же забот навалилось. Ей богу геройствовать проще. А тут еще с сервами разбираться и гребцами с галеры будь они неладны.

— Руки давай, — приказал я фламандцу и разрезал кинжалом веревки на его запястьях. — Рыпаешься, глотку перережу. Рассказывай куда и кому товар продавали награбленный?

Тиль потер запястья и глубоко поклонился.

— Эконом продавал. У него связи с еврейскими купцами в Генте.

— Сколько он себе забирал?

— Две трети и еще десятую часть. Пояснял, что передает в Антверпен своему человеку, чтобы наши земли так и оставались без хозяина — Тиль скривился. — Мерзкий он все-таки человек. Он нас выдал?

— Ну, а кто еще... — я не стал скрывать участие эконома. — Давай теперь честно рассказывай все. Как рыбу ловите? Что с ней дальше делаете? И про промысел разбойный тоже все. Только предупреждаю. Заподозрю во лжи — перевешаю вашу банду прямо на реях шебеки...

И Тиль стал рассказывать... Пиратствовали мои холопы не столь долго. Изначально у них было всего пять десятивесельных карбасов — одномачтовых с прямым парусом, на которых они ходили за селедкой и треской. Но, три года назад совершенно случайно наткнулись на вот это самый гукер, принадлежавший англичанам. Ну и ничтоже сумняшися, под предлогом продажи свежевыловленной трески поднялись на борт и вырезали команду. Обнаружив, что гукер забит шерстью под завязку, как говорится в одной очень умной книге — 'поняли, что это хорошо'. Вопрос заниматься этим дальше или нет, был окончательно снят с повестки дня.

Но справедливости ради хочу отметить, что товарищи новоиспеченные пираты подходили к своей преступной деятельности очень ответственно и осторожно. Рыбу они ловить не престали, благо гукер позволял это делать в более масштабных количествах. Солили и сдавали почти за бесценок, но некоторую прибыль это все-таки давало.

Христиан, божился Тиль, они не трогали, а в основном щипали сарацин в Бискайском заливе. Выходили туда всего два раза в год — когда сезон штормов заканчивался, и купцы опять открывали трафик. Все проблемы с реализацией, в том числе и с рыбой, решал как раз преступный эконом Михаэль, сдавая все оптом еврейским купцам, которые присылали за товаром караваны прямо в Гуттен. При этом, скорее всего обдирая по цене и самого Михаэля, ну а он соответственно, оставлял самим виновникам торжества, сущие копейки.

Но деревне, и так не бедной, все-таки отсутствие реального хозяина способствовало процветанию, и этих крох хватало с головой. Все — всем были довольны. В каждом дворе была добрая скотина с множеством птицы. Да и земельку господскую помимо своих клочков, они тоже стали потихоньку распахивать без спроса. То есть, наступил мир и процветание в одной отдельно взятой деревне и длился он до того самого времени... Пока... Пока окончательно не оборзел эконом.

Он, собака, деревню обложил налогом, сверх того что в казну сдавался, и даже батрачить сервов заставлял в своем хозяйстве. То есть фактически занял мое место. Повешу скота при полном стечении народа...

— Кто у вас старший в деревне? — поинтересовался я. — Пошли второй амбар смотреть, а ты по пути рассказывай.

— Так Якоб Янсен дорпхоофтом* у нас. Справедливый и уважаемый человек.

.........................................

*дорпхоофт — староста деревни в средневековой Голландии.

......................................

— Ну и почему этот уважаемый человек, не поставил эконома на место?

— А как, господин барон? — Тиль вздохнул. — Он этим нашим промыслом в кулаке народ держал. Почитай вся деревня на нем повязана. Грозил, что выдаст с потрохами и одновременно принуждал пиратствовать... Совсем заел, мироед, а Якоба Янсена чуть совсем со свету не сжил. Дочку его себе требовал в служанки, ну понятно же на самом деле для чего.

— Жены у него нет что ли?

— Вдовец он. Сын только. Такой же... — Тиль хотел сплюнуть, но постеснялся в моем присутствии.

— Почему вы его не прирезали? — поинтересовался я и вошел во второй сарай.

— Думали... — покаянно заявил Тиль. — Но...

-Что но? Не изображай раскаявшуюся овцу. Все равно не поверю

Я присел возле небольшой стопки остро пахнувших мешочков. Достал кинжал и сделал небольшой надрез... На руку выкатились несколько черных шариков... Рассмотрел получше, понюхал. Перец... Душистый перец... Очень хорошо.

— В общем, господин барон, он говорил, что бальи в Антверпене все знает, и если мы его — эконома, убьем, или в положенный срок он не отвезет деньги...

— То сюда прибудет стража. Так? — перебил я Тиля и надрезал другой мешочек...

А это просто черный перец.

А здесь гвоздика... И немало.

А это кажется дробленый лавровый лист...

Еще какая-то хрень... Кардамон, кажется.

Интересный набор получается... Прям как для...

— Ну, да... — слегка замявшись, ответил грозный глава пиратов.

— Ты мне лучше скажи, как вы солите селедку? — задал я вопрос фламандцу, проясняя сам для себя мелькнувшую в голове мысль.

— Ну как, как... — удивился фламандец. — В бочках, солью пересыпаем и все.

— Потрошите?

— Нет...

— И часто рыба тухнет — особенно летом в жару.

— Да, ваша милость. Мы ее, почитай, только с началом холодов и начинаем заготавливать. А летом, слишком много соли приходится тратить. Невыгодно, да и не всегда помогает. Летом вялим и коптим.

— То есть tuzluk, не делаете?

— Что такое tuzluk, господин барон? — выпятил глаза фламандец.

— Соляной раствор, придурок... — рявкнул я на Тиля и расхохотался от собственной догадливости.

Ах, какой же я молодец. Нет, все-таки я голова... Красавчег... Селедка пряного, 'царского' посола!

Просто селедка крутого посола, хранящаяся хоть год! Хоть три.

Паюсная икра!

Просто икра!

Печень трески!

Сама треска горячего копчения в филе и тушками...

Да еще много чего, если поразмыслить... да вспомнить.

До этих деликатесов народ тут еще не додумался. Я первым буду! Это же доход! Стабильный доход! А я голову сломал, где деньги добыть...

— Короче, Веренвен. Завтра посылаешь в море баркас и чтобы к обеду у меня была селедка. Полная лодка. Ты меня понял? Потом скажу, что еще понадобится.

— Так вы нас прощаете, ваша милость! — Тиль бухнулся на колени и полез целовать мне руки.

— Еще чего! — я быстренько отпрыгнул на недосягаемое расстояние от фламандца. — Конечно, не прощаю, но жизнь дарю. Отработаете... Позже объясню как. Веди теперь к рабам. И это... еще раз полезешь мне руки целовать, утоплю в море как щенка! Ты понял?

— Понял, ваша милость! — радостно завопил пират. — Еще как понял! Не достоин я такой милости...

Вышли на берег и пошли в конец бухты. Я еще по дороге прихватил пяток мосарабов с собой на всякий случай. Через пару десятков метров стены бухты сузились, оставляя небольшой извилистый проход, и вскоре показалась щель, почти полностью заросшая плющом.

— Сейчас, ваша милость. Там темно... — фламандец сунул просмоленный факел в тлеющий возле входа в пещеру костерчик и помахал палкой, раздувая огонь. — Ваша милость, разрешите я первый туда войду. Мало ли что...

— Иди... Нет стой. Выводи их поодиночке, сюда... По пещерам я еще не лазил.

Фламандец замялся.

— Что еще?

— Ну, там...

— Что?

— Ну, черные там... и еще один есть совсем непонятный... Может, через решетку на них поглядите. Могут же порчу навести, исчадия адовы, или что еще похуже...

Нигеров, красавчики, наловили, ебтыть... Ну а кто еще на сарацинских галерах в гребцах? Только черные и христиане конечно. Ну и что с ними делать-то? Еще один головняк...

— Белые есть?

— Есть, немного.

— Так вы что, уроды, христиан в цепях держите? Порешу как нехристей!

— Ну... — замялся Тиль. — Как бы это... эконом сказал — перепродаст. А по мне так отпустить надо было... — моментом 'переобулся' серв.

— Я все-таки вас повешу, еретики. С христиан и начинай, — наорал я на фламандца.

И приказал аркебузиру принести мне с кораблей какое-нибудь кресло или стул. И еще мою флягу с вином. Комфорт превыше всего, ебтыть... На том и стоим.

Мосараб успел притащить резной стул с высокой спинкой и флягу, прихватив еще с шебеки красивый бокал из серебра, сплошь покрытый вычеканенными на нем арабскими письменами, а из пещеры никто так не и показывался. Я уже подумал, что хитрый фламандец надурил меня и свалил через другую дыру, как послышался лязг чего-то металлического и шибанула в ноздри особо ядреная вонь. А еще через пару секунд Веренвен выпихнул из пещеры какое-то чудище в лохмотьях, закованное в цепи и заросшее волосами до полной потери человеческого облика.

— Och... yobty... — только и смог сказать, при виде прикрывающегося от солнца рукой, чумазого и отвратительно воняющего мужика.

М-да... подозревал я, что в плену у сарацин христианам не сладко, но не до такой же степени. Хотя особо истощенным мужик не выглядит. Вот какой он национальности? А хрен поймешь так навскидку...

— Вы христианин? — я задал вопрос на языке Иль-де-Франса, для начала.

— Да... — хрипло ответил мужчина на том же языке и, брякнув цепью, широко перекрестился.

— Ваше имя?

— Пьетро Фиораванти.

— Я, кондюкто лейб-гвардейской роты его светлости герцога Карла Бургундского, барон Жан ван Гуттен, объявляю вас свободным, — как можно торжественней заявил я и грозно гаркнул в ухо Веренвену. — Снять с него цепи!

Впрочем, снимать оковы пришлось уже с лежачего пленника. Ломбардец, судя по фамилии — это был именно ломбардец, услышав, что он свободен, брякнулся попросту в обморок... Как бы понимаю. Сам не знаю, как бы на его месте среагировал. А фамилия чем-то знакомая... Фиораванти... Фиораванти...

— Пречистая Дева Мария благослови вас, господин барон! — ломбардец, придя в себя, ломанулся ко мне на четвереньках целовать все, что под губы подвернется...

— Право не стоит... — я, зная приличествующие времени обычаи и уже хорошо наловчившись, успел соскочить со стула, избежав лобызаний. — Это мой христианский долг.

Не, ну эпически же звучит, а смотрится еще красивее. Благородный барон, освобождает христиан из плена! Буду по одному освобождать и тащиться от собственной значимости в каждом случае.

Ломбардец, пока с него сбивали цепи, стоял на коленях и, обливаясь слезами, горячо молился, осеняя себя раз за разом крестными знамениями, и все порывался мне что-нибудь поцеловать. Я даже расчувствовался и приказал налить ему вина.

Нет... ну знакомая же у него фамилия...

— Как вы попали в плен к магометанам, Пьетро, кто вы и какой раньше у вас был род занятий? — пришлось поинтересоваться у него, пытаясь найти подсказки к навязчиво вертевшемуся у меня в голове вопросу.

— Я вместе со своими подмастерьями плыл на Мальту, господин барон... — ломбардец закашлялся, поперхнувшись вином. — Нас подрядили на работы по восстановлению обветшавших бастионов в порту. Но по пути судно захватили сарацинские пираты. Я же сам — член ложи святого Луки цеха масонов Генуи...

Член... ха... понятно, что не пелотка... Масонов? А-а-а-а... Каменщиков?

Да, ладно...

Не может быть...

Рояль в кустах...

Одна тысяча четыреста семьдесят пятый год ... Во, мля... Все сходится...

— Пьетро, насколько мне известно, вы сейчас должны быть в Москве...

— Нет, ваша милость, в Московию поехал мой дядя Аристотель, его пригласили туда для постройки храма... — начал отвечать ломбардец, запнулся и с удивлением вытаращил на меня глаза. — Откуда вы, сеньор барон, это знаете? Ему пришлось уезжать очень спешно, и практически никто об этом не знал...

— Из-за истории с монетами? — улыбнулся я, совсем вогнав ломбардца в ступор.

Какой-то парадокс получается. Вот совсем я истории не знаю. Какие-то отрывочные крошки, пользы от которых, казалось бы, никакой нет. А надо же, пригодилось...

Все дело в женщинах. Именно в них. Случилась у меня как-то горячая интрижка с одной кандидаткой исторических наук... или кандидатом? Впрочем, неважно. Дама была невообразимо интеллигентная, холодно красивая и как бы изображала всю из себя неприступную — отшивала меня чуть ли не с месяц. Но когда все-таки почётно капитулировала, я с ужасом обнаружил что она в постели, ни о чем кроме истории, разговаривать не может. Даже во время того как мы... ну в общем вы меня понимаете. Особенно после... Кайф у нее такой был...

Вот как раз, об архитекторе, механике и вообще мастере Ренессанса широкого профиля Аристотеле Фиораванти я от нее во время этого самого и узнал. И о построенном им Успенском соборе в Московском кремле тоже. И о Пушечном дворе великого князя. И как ни странно запомнил...

Твою же маман... каменщик, архитектор... а меня замок в ремонте. Не, ну мне сегодня везет. Все как по заказу...

— Маэстро, а твои мастера тоже здесь?

— Да, сеньор барон... Слава предтече Иоанну Крестителю, все здесь. И Лоренцо, и Джузеппе...

— Сколько их всего?

— Шесть душ. Вы же их тоже освободите? — ломбардец умоляюще сложил руки перед лицом. — Молю вас, ваша милость... ради всего святого.

— Маэстро Фиораванти, думайте что говорите. Это мой долг христианина! — величественно заявил я итальянцу и дал команду вытащить из пещеры всех ломбардцев.

Что, горе-пираты и сделали. Вскоре от запаха множества немытых тел дышать в этой каменной щели стало совсем невозможно, несмотря на это окружающие скалы огласились счастливыми воплями и горячими молитвами. Целовать же мои конечности бывшим рабам не дали мосарабы, без церемоний отпихивая тупыми сторонами пик то и дело кидавшихся с подобными намерениями темпераментных итальянцев.

Люди Пьетро также не показались не особо истощенными, что меня нешуточно обрадовало. Планы на эту компанию у меня нарисовались грандиозные. Итальянцы — признанные архитекторы и инженеры во всей Европе, а тупую рабсилу я им нагоню из деревни, в счет погашения их многочисленных грехов передо мной. И будут мои сервы работать как миленькие, ибо я решил народец облагодетельствовать и одним махом снять с них, кучу мелочных и бесполезных налогов. Даже право первой ночи сеньора уберу... или не уберу? Нет, вот с этим-то, как раз нельзя решать так, с налету. Значит, право первой ночи пока оставляю. Не понравится невеста на морду — отменю.

— Маэстро Фиораванти, — подозвал я к себе ломбардца сидевшего в обнимку со своими каменщиками и распевавшего псалмы.

— Сеньор барон, моя жизнь и жизнь моих людей в вашем полном распоряжении! — торжественно продекламировал ломбардец и глубоко поклонился, мотнув сбившимися в колтуны волосами.

— Мне от вас для начала требуется совсем небольшая услуга... — я сделал паузу, формируя свою мысль. — Вам будет необходимо до завтра побыть в таком виде, в каком пребываете, — я ткнул пальцем в лохмотья. — Вас обязательно накормят и обеспечат кровом, но приводить себя в порядок пока не нужно... — продолжил я объяснять, застывшему в почтительном недоумении ломбардцу. — Мэтр, что непонятного? Вас хотели завтра продать и продадут... да не падайте в обморок... да что же это такое? Я эту сделку не допущу, но мне нужно захватить покупателей на горячем... С поличным, так сказать.

Архитектор, наконец, понял, что от него требуется и горячо закивал головой, соглашаясь:

— Сеньор... это такие мелочи... все что угодно...

— Вот и договорились. Тиль, ты говорил, что там есть еще какой-то непонятный. Давай его... — я отхлебнул вина и приготовился увидеть кого-то совсем необыкновенного.

А что? День сегодня такой... Не удивлюсь, если они сейчас из пещеры извлекут синемордого марсианина с антеннами в заду... Или эльфа... лучше конечно эльфийку... Дивную...

Небольшая пауза и из пещеры вытолкнули... Я даже с кресла встал и подошел поближе рассмотреть пленника.

Не инопланетянин и не эльфийка точно...

— Obaldet... — от изумления я даже перешел на родной язык.

Передо мной стоял на коленях неимоверно грязный и заросший...

— Он что, тоже был на шебеке? — пришлось поинтересоваться у Тиля, ибо я не верил своим глазам.

— Да, ваша милость, — кивнул фламандец, с подозрением косясь на маленькую щупленькую фигурку в живописных лохмотьях. — В каморке, на корме был закрыт. Видимо сарацины сами не понимали, зачем он им нужен или провинился в чем...

Этот пленник в отличие от остальных был сильно истощен и все его тело покрывали рубцы от плеточных ударов. Сейчас он стоял на коленях и невозмутимо смотрел на меня своими узко разрезанными глазами. Да именно такими глазами, потому что он был китайцем. Не японцем или каким-нибудь филиппинцем, а именно китайцем. Каким-то загадочным способом я отличаю жителей Поднебесной от остальных обитателей Азиатского мира. Круглое скуластое лицо, щелки глаз, остренький подбородок. Возраст не поймешь, но вроде, в черных, сбившихся в космы волосах, седины нет.

— Ни хао... — выдавил я из себя, просто разрываясь от любопытства.

То есть здрасьте... увы, но больше ничего на китайском я не знаю.

Ну, день сегодня... Вот кого-кого, а китайца я точно не ожидал увидеть. Нет, это само по себе как бы не очень удивительно. С Китаем тут давно и успешно торгуют, особенно левантийские купцы и арабы, через них и остальные тоже. Я в шатре Карла видел кучу вещичек явно китайского происхождения, но самих китайцев, вживую... Это явно перебор. Ну, сами посудите: Брабант, фламандцы, пятнадцатый век на дворе и тут самый натуральный китаёза.

— Приветствую вас, господин, — вежливо поздоровался китаец и сидя поклонился.

Говорил он на итальянском языке с сильным акцентом, но слова выговаривал правильно, что уже само по себе вогнало меня в легкий ступор.

— Освободить... — я показал на пленника рукой, все еще прибывая в легком очумении.

— Но, ваша милость... — Тиль даже растерялся. — Он же...

— Если мне еще раз придется повторить свое приказание, его место займешь ты Тиль Веренвен, — рыкнул я на фламандца. — Быстро. И не пытайся меня понять. Твое дело исполнять приказы, пока не докажешь свою способность думать самому.

— Как скажете, ваша милость, — главарь пиратов без тени недовольства глубоко поклонился и в свою очередь наорал на своих подчиненных.

— Откуда ты знаешь язык ломбардцев, и как тебя зовут? — поинтересовался я у пленника, пока с него сбивали кандалы.

— Аз есмь Фэн Юйсян, господине. В сарацинском плену три года как, то и смог выучить не только мову осман и мавров, но и язык остальных полоняников с кем судьба сводила, — ровно и спокойно ответил китаец. — Я понимаю франков, итальянцев, кастильцев и русов. И греков немного разбираю...

— Много русов у сарацин в полоне? — перешел я на русский язык.

Вот это подарок, так подарок... Мне уже начало казаться, что я свой родной язык и забывать стал. Ну... кроме матюков конечно. Будет хоть с кем поговорить, если конечно я смогу общаться с ним на средневековой руськой мове.

— Вельми богато, господине...

К моему удивлению я китайца понял хорошо, хотя его русский язык просто переполняли жуткие анахронизмы, дополненные не менее жутким акцентом. Слова как бы сами трансформировались у меня в голове в понятную речь. И, кажется, меня он тоже понимал.

— ...ибо четыре лета назад татарове великого хана Девлет-Гирея, мурзы, сеиты и казаки его приводиша с Москвы великое множество русов на продажу в Кафу. И невольничьи рынки Магриба до се переполнены ими.

— Мы поговорим обо всем позже, Фен...

— Фен Юйсян, господине, — поклонился китаец, напоминая мне свое имя.

— Да, Фен Юйсян. Поговорим позже, но сейчас скажи мне: кем ты был в Поднебесной?

— Архитектором и инженером при дворе великого адмирала Чжан Хе в Шанхае...

Еще один архитектор... Напьюсь сегодня. Хоть бы не спугнуть пруху... Вот как случается. Тянутся серые будни, тянутся... и тут раз и все козыря на руках. Представил себе донжон своего замка в виде китайской пагоды и рассмеялся. А что? Подумаем.

Представился сам.

— Я кавалер ордена Дракона, кондюкто лейб-гвардии герцога Карла Смелого Бургундского барон Жан ван Гуттен, освобождаю тебя Фен Юйсян и дарую тебе свободу, — произнес я положенную формулу. — Нас ждут еще беседы, а пока ожидай, скоро вас всех покормят.

Негров из пещеры выгнали всех разом и посадили на корточки в рядок возле отвесной скалы. Ровно двадцать человек. Даже затрудняюсь сказать, к каким неграм они принадлежали? Их там в Африке видов и сортов очень много... Но явно не эфиопцы. Кожа их больше склонялась к темно оливковому коричневатому оттенку, а губы и носы более походили к семитскому типу, чем к африканскому. Особых атлетов, какими любят изображать африканцев, я среди них не обнаружил. Просто высокие, стройные и широкоплечие мужики. Даже скорей тонкокостные, чем коренастые. Чем-то они мне напомнили зусулов... тьфу ты — зулусов. Вот.

— Кто главный? — я прошелся вдоль чернокожих пленников, стараясь дышать через раз.

Полное молчание, но ситуацию поправил ломбардец Фиораванти. Он перевел мои слова на португальский язык.

Откликнулся мужик, сидевший в первой шеренге. Выглядел он старше, чем остальные. И был больше исполосованным плетьми. Вся спина и плечи у него бугрилась серыми рубцами.

— Его зовут Мвебе, ваша милость, — перевел Фиораванти.

— Спросите у них, маэстро, хотят ли они на свободу?

Ломбардец задал вопрос и ответом ему был дружный гул. Африканцы загомонили и отчаянно зажестикулировали.

Ага... хотят. Это я и сам понимаю.

— Скажите, что для этого им придется принять христианство.

Африканцы внимательно выслушали перевод, а затем старший задал вопрос ломбардцу.

— Он спрашивает, ваша милость, а Христос сильнее какого-то там Макумбы? — с возмущением перевел Пьетро. — Ну, чертовы язычники, право слово, ваша милость. Может...

— Скажите им, что Иисус Христос поразит Макумбу молниями, помочится на его останки и заберет весь его скот и жен в свой крааль, — прервал я Фиораванти.

— Что такое крааль? — недоуменно спросил итальянец. — И вообще я не знаю, стоит ли прибегать к таким сомнительным формулировкам, ваша милость.

— Стоит, маэстро. Стоит. Миссионер должен разговаривать с ними понятным им языком и вообще, надо с чего-то начинать делать из них добрых христиан. А крааль — это у них загон для скота и дом одновременно. Вперед, маэстро. Вперед...

Пьетро, запинаясь и заикаясь от волнения, перевел мои слова главнегру.

Тот, в свою очередь, дословно и изображая в движениях — поэтапно, довел до своих соплеменников, что сделает бог белых с их Макумбой. Но, кажется мне, он еще маленько от себя извращений добавил, во всяком случае, характерные движения, не предусмотренные мной, он изобразил. Очень характерные...

Африканцы после его речи на пару секунд притихли, переваривая информацию, а затем единогласно согласились креститься в веру такого могущественного бога.

— Вот и laduschki, — с облегчение выдохнул я и подошел к Тилю Веренвену. — Тиль... как бы я понял, что ты согласен служить мне верой и правдой. Так?

— Точно так, ваша милость.

— И ты понимаешь, что вот с этого самого момента, ты выполняешь все мои приказания, от и до, беспрекословно. И если я тебе прикажу утонуть — то ты утонешь без лишних разговоров и сомнений. Так?

— Истинно так, ваша милость, — фламандец бухнулся на колени.

— Хорошо. Тогда, я, барон ван Гуттен, назначаю тебя командующим флотом баронии и присваиваю чин обер-сержант-адмирала, с соответствующим жалованием, долей в военной добыче и с правом получения после двадцати лет воинской службы земельного надела в личное пользование и соответствующего сана. И сейчас же, я своим правом и словом освобождаю тебя и делаю свободным человеком. А теперь принеси мне свободный человек Тиль Веренвен, клятву в своей верности.

Фламандец, закатив глаза от волнения, немного покачнулся, но затем выправился и истово поклялся:

— Признаю себя, ваша милость, вашим Человеком и клянусь всегда и везде, не щадя живота своего отстаивать вашу честь, достоинство и имущество, положить в случае необходимости за вас жизнь свою. Никогда не злоумышлять ничего против вас, вашего замка и ваших людей. Клянусь в этом Пречистой Девой Марией святой Богородицей!!!

Затем он с чувством обслюнявил мою руку, что пришлось перетерпеть. Ритуал, ебтыть. Одергивать нельзя.

— Я принимаю твою клятву Тиль Веренвен и признаю тебя своим Человеком, — выпалил я, стараясь быстрее покончить с неприятным для меня делом.

Ну, их, эти целования, куда подальше. Да и времени нет. Дел на сегодня еще уйма, а солнышко уже к горизонту клонится.

— Значит так, Тиль. Организовываешь сейчас горячее питание пленникам и, пожалуй... пожалуй, бочонок пива им открой. Ночевать они сегодня будут еще в пещере. И смотри мне... черных не обижать. Завтра их крестить будем. Узкоглазого же и ломбардца, я сейчас заберу с собой. Остальные остаются. Дальше: все ткани, золото и оружие с шебеки — в замок. Остальное пускай в амбаре так и лежит. Дальше... нет, прямо сейчас, строишь свою команду, и они приносят мне клятву верности, и я их прощаю. Ну, и по селедке...

Взвалив на плечи Тиля кучу забот, я принял клятву от пиратов. Суровые бородатые мужики, приготовившиеся в душе к смерти лютой, коллективно прослезились и клялись крепко и истово. И я в эту клятву поверил. Очень натурально это у пиратов получилось.

Выставил караулы при складах и судах, отдал еще массу приказов, запрыгнул на Родена и полетел галопом в замок.

Дел-то у меня... Начать и закончить...

Глава 7.

— Господин баро-о-о-н!!! ...а-а-а-ахр... — вопль эконома прервался глухим звуком удара.

Я невольно поморщился. Не самое приятное в жизни дело заниматься пытками, но иногда без этого не обойдешься.

Не хочет скотина признаваться: куда спрятал деньги. Мои стрелки чуть ли не весь его дом по камушкам разобрали, а ни полушки не нашли. Пришлось переместить эконома в пыточную...

Да, при всеобщем запустении моего замка в его подвале неожиданно обнаружилась отлично оборудованная темница на пять камер с образцово укомплектованной камерой пыток. Все железо, конечно, здорово поржавело, да и сама пыточная заросла пылью и паутиной под потолок, но это мелочи. Главное, инструментарий позволяющий узнику без проблем излить душу, остался вполне работоспособным.

— Давайте его в эту кроватку... — я показал на пыточный девайс, представляющий собой наклонный стол с фиксаторами конечностей и даже головы.

Виллем Аскенс, отрядный профос* на добровольных началах, совмещающий эту почетную должность с должностью обер-кузнеца, довольно гоготнул и вместе со своими подмастерьями живенько упаковал расхитителя баронского имущества. Звонко забрякали зажимы...

...........................................

*профос — штатный палач полка ландскнехтов

.............................................

— Что смотрите? — рыкнул я на него. — Кто профос? Ты или я? Работайте, работайте...

Прошелся по камере пыток... Изобретательно... Пнул ботфортом какие-то гири, в рядок стоявшие вдоль стены и взял в руки висевшую на крючке медную маску с присобаченной к ней в районе рта воронкой.

— Для чего эта хрень Виллем?

— А? — Аскенс с увлечением копался в ящике полном жуткого вида железяк. — А-а-а... Через эту штуку воду заливают в пасть неразговорчивым клиентам. Можно кстати попробовать!

Профос довольно заржал и от полноты чувств отвесил подзатыльник своему подмастерью Лосу, по прозвищу Чурбак. Паренек чуть не рухнул на пол и отыгрался на экономе, двинув толстяка по голове.

— Но это долго, — продолжил Виллем. — Щас жаровню притащат... оно побыстрей пойдет.

— Тебе видней, — повесил я палаческую приспособу на гвоздик. — Только шевелись. Если через полчаса эта скотина не расколется до самой седалища, получишь по башке уже ты.

Эконом скосил глаза на орудия пыток, отчаянно забился и истошно взвыл:

— Не-е-ету-у-у... Ничего нету, милостивый господин! Я все бальи отдавал! До грошика-а-ап...

Лос ловко воткнул ему в рот кляп и довольный собой мило потрепал эконома по щеке.

— Молодец, — я похвалил пацана и сел за стол в углу. — Ну, где-там эти угли...

— За мной несут, — в пыточную ввалился Тук и поставил на стол кувшин и пару бокалов. — Вино, кстати тут неплохое, монсьор. Только его всего две бочки. Остальные пустые.

— Что там Амбруаз с компанией делает? — я отпил глоточек.

М-да... действительно неплохое вино. Скорее всего, на самом пике выдержанности. Удивительно, как еще эконом его не сбыл на сторону?

— До завтра с ними, все... — Тук показал руками, в каком состоянии находятся бургундские чиновники и тоже присел за стол. — Я приказал им прямо в винном погребе постелить, а поутру в разумных пределах похмелить и отправлять прямо к вам, монсьор.

— Молодец, братец... — я брякнул бокалом об бокал шотландца. — Хорошо службу понимаешь.

— Ну, дык... — шотландец расплылся в улыбке и выхлестал свой бокал в два глотка. — Что, эта собака все молчит?

— Молчит.

— Дык, может я?

— Опомнитесь, дамуазо Логан, — я слегка прихлопнул ладонью по столешнице, изображая гнев. — Невместно благородному эскудеро благородного кабальеро такими вещами заниматься. Для этого есть специально обученные люди подлого сословия.

Тук еще больше возгордился и заорал:

— Где мать вашу, эти чертовы угли? Почему капитан вынужден ждать!

— Да здесь уже... здесь...

В узкую дверь протиснулся единственный дойч в отряде. Адольф по прозвищу Дуб. Второй подмастерье кузнеца. Парнишка лет пятнадцати, но размерами схожий на тридцатилетнего богатыря. И еще глядя на его лицо можно было сказать с уверенностью, что он германец. Типичный. Каску рогатую и 'шамайсер' в руки и лучше персонажа на роль фашистско-немецкого оккупанта не найдешь.

— О, это дело... — Виллем сразу засунул в тлеющие угли несколько страшного вида инструментов, а потом наградил и Адольфа подзатыльником.

Значится для парности, мелькнуло у меня в голове, что бы никому обидно не было. Однако педагог у меня кузнец...

— Последнюю возможность тебе даю, сволочь, — для полной очистки своей совести я постарался воззвать к благоразумию эконома.

Ну, в самом же деле, я не садист и не маньяк. Конечно, я здорово уже вошел в роль средневекового феодала, но пытать людей пока еще немного претит.

Подмастерье вытащил кляп из пасти толстяка.

— Скажу... все скажу... — обреченным голосом прошептал эконом, с ужасом смотря на жаровню. — Спрашивайте, господин.

Профос с помощниками и Тук разочаровано загудели, но мгновенно заткнулись, увидев мой кулак.

— Молодец. Давай по порядку. Кому сбывал товар добытый пиратами?

— В Антверпене, евреям... — прошептал эконом.

— Во-о-от, а говорил, подлец, что в Брюгге. Это тебе за вранье и что бы далее неповадно было... — я дал знак Виллему и тот, выхватив из жаровни прут с закрученным винтом концом, приложил его к пузу эконома.

От визга толстяка в углу камеры с грохотом обсыпалась штукатурка, а Виллем от неожиданности выронил прут на пол и грязно выругался.

— Твою мать... — я и сам от вопля эконома расплескал вино на стол. — Ну чего же так орать-то, скотина... Неужели больно?

— Молодой! Мо-олодой еврейчи-и-и-ик... — продолжил визжать эконом. — Рафа его зову-у-ут. Он сын большого еврея Моше бен... бен... не помню я его проклятое жидовское имя-я-я... Но отец его большой человек среди своих... Очень большо-ой...

— Как сообщался с ними?

— Сын ездит сюда сам, сын... и сейчас поехал...

— Рабов тоже ему собрался продать?

— Да... помилуйте...

— Когда их ждешь?

— Завтра к вечеру. За-автра... у-у-уй.

— Да прекрати ты выть, — я встал и подошел к эконому, но бысто вернулся обратно за стол. Вонь там просто непереносимая. Обгадился сволочь...

— Теперь такой вопрос. Где деньги нажитые тобой воровством? Подумай, прежде чем отвечать, иначе опять мои люди опять возьмутся за тебя... И будет больно. Не так как уже было, а очень больно.

— Нету ничего! — решительно ответил толстяк. — Хоть на куски порежьте — нету...

— Давай, Виллем... — я махнул рукой кузнецу. — Только смотри, чтобы живой остался. А я пока другими делами займусь.

Нюхать запах горелой плоти и дерьма под визги этого ублюдка удовольствие сомнительное, поэтому я, прихватив Тука, поднялся наверх. Есть еще, чем заняться.

Почти весь первый этаж донжона занимала громадная трапезная, которую сейчас заканчивала освобождать от разного хлама и грязи команда маркитанток под руководством Матильды.

— Что тут у вас, kotik? — я обнял за талию фламандку, с грозным видом надзирающую за суетящимися женщинами.

Матильда, пользуясь своим положением любимой женщины самого капитана, полностью захватила власть в женской составляющей нашей компании и правила в ней железной рукой. Не брезгуя рукоприкладством, наставляла провинившихся баб на путь истинный.

— Работаем, moi gospodin.. — фламандка кокетливо поправила прядь волос, выбившуюся из-под чепца, и с намеком сообщила. — Господскую спальню вот уже убрали. Могу показать...

— Нашу спальню... Нашу... — шепнул я на ушко Матильде. — Веди, показывай.

— Ну, там же ничего пока нет... — притворно засмущалась фламандка.

— Вперед... — я хлопнул ее по крепкой попке и обернулся к Туку. — Дамуазо Уильям, стройте компанию во дворе. Трубачи, знамя... все по уставу. Я через полчаса я выйду к ним.

— Может через час, ваша милость? — ухмыльнулся Тук. — А если не успеете?

— Через час? Давай, через час... — я направился к винтовой лестнице, ведущей к господским покоям.

Действительно, а если не успею? Прислушался к своему организму... Не... точно не успею!

Спальня уже сияла чистотой, но все равно представляла печальное зрелище. Ободранные стены, поломанные ставни на двух узеньких окошках. Из мебели только резное бюро и начищенная до блеска бронзовая ночная ваза, стоявшая прямо посередине комнаты. И все.

— Я там приказал ковры с корабля в замок притащить и гобеленов трофейных в обозе хватает. Шкуры хорошие опять же есть... Можно сюда все...

Матильда закрыла мне рот ладошкой и подвела к бюро. Села на него и задрала юбки...

— Это мы что, спальню обновляем? Да? — хихикнула фламандка, прижимая меня к себе.

— Ну да... — пояс с саблей, брякнув, шлепнулся на пол. — Так положено.

— Положено кем... — девушка, тяжело дыша, нащупывала завязки моего гульфика.

— Мной... — я подался вперед, до конца войдя в горячее влажное лоно.

— А-ах... Ты такой! Такой... — Матильда вцепилась руками мне в спину и крепко обхватила ногами. — Продолжай...

— Ты с девками поговорила?

— Да, да, да-а-а... Еще...

— Ну и?

— Разобрали... глубже, быстрее... ну что же ты-ы-ы...

— Все-ех? — я удобней подхватил ноги фламандки и прижал ее к стене.

— Да-а-а... Да, да, да-а-а-а... И даже Болдуина Молотка тоже...

— Да ты что? Он же старый...

— Зато ходок еще, хоть куда... ой-ой...

— Инвалиды все согласны?

— Да-а-а... Ох!

— Умница! Распределишь девкам должности дворовые, по своему усмотрению...

— Уже... быстрее-е-е-е... Ну!

Угомонились мы только после того, как сломали старенькое бюро и обсудили все насущные дела.

Я задумал своих инвалидов переженить на женщинах, состоящих при компании, и всех скопом оставить их при замке. Добавить к ним еще десяток стрелков в качестве постоянной дружины. Патрулировать границы баронии и вешать неразумных браконьеров забравшихся в мой лесок тоже кому-то надо. Кандидатов в дружинники я уже подыскал. Из числа стрелков имеющих постоянных походных жен среди маркитанток. Вот немного разберусь с делами и переженю их всех скопом. Матильда выступила в качестве свахи и, кажется, уже все уладила...

— Милый... — Матильда повисла у меня на шее, что-то захотела сказать и неожиданно запнулась.

— Говори, — я застегнул пояс с саблей и чмокнул фламандку в щечку.

— А как же я? — девушка покраснела и потупилась.

— Ты? — я ждал этого вопроса почти с самой нашей первой встречи, но Матильда ничего никогда не просила и никогда не задавала вопросов о своей роли в моей жизни.

— Да, я...

— Ты... — я переспросил больше по инерции, а на самом деле уже все обдумал и решил, твердо решил.

— Ты будешь здесь хозяйкой и будешь вынашивать моих детей. Бастардов, которые получат все, что им положено и станут они настоящими благородными кабальеро. Надеюсь, ты родишь мне мальчиков?

— Не знаю... — Матильда попыталась улыбнуться и вдруг залилась слезами.

— Почему та плачешь, дурочка? — я ее обнял и прижал к себе.

— Все как в сказке... Но ты же, в конце концов, женишься на какой-нибудь бургундской баронессе... А то и графине швабской.

— И что? Ты все равно останешься самой любимой и желанной. И в твоей судьбе ничего не изменится.

— Я тебя очень люблю, Жан.

— Я тебя тоже... — ответил я и ни капельки не покривил душой.

Да, люблю. Но... но жениться на ней не могу. Время такое. Мать его — это время за ногу. Жена у меня будет равная мне по родовитости. Даже возможно родовитей. И выберет мне ее, скорее всего, Карл Бургундский — мой прямой сюзерен. Вот такие у него завихрения в голове. Любит он людей из своей свиты женить по своему государственному разумению, устраивая выгодные ему и Бургундии союзы.

— Ой! — испуганный возглас совпал со звоном упавшей на каменный пол посуды.

Я обернулся и увидел, как в дверном проеме застыла испуганная девушка. Одна из той пары, подобранной нами в Германии. Вломилась в нашу спальню без стука и теперь в ужасе ожидала расправы.

— Иди... — Матильда погладила меня по щеке. — Я разберусь.

— Только не тягай ее за волосы... — шепнул я фламандке. — Узнаю, получишь у меня.

— Не буду, — девушка подтолкнула меня в спину.

Уже в коридоре я услышал звуки шлепков и ойкание. Не обманула... за волосы не тягает, а за шлепки я ничего не говорил. Но это не мое, по сути, дело. Девки между собой сами разберутся как-то. Матильда либо приведет к повиновенью всю дворню, либо вовсе сживет их со свету. Характер у нее тяжелый, властный.

— Компания построена, монсьор, — доложил запыхавшийся Тук, встретив меня на лестнице.

— Идем...

— Успели, монсьер?

— По башке сейчас получишь...

Компанию я приказал построить для... Да, в общем-то, сейчас и узнаете зачем.

Рутьеры выстроились в три шеренги.

С левого края, мосарабы с аркебузами у ноги. На их белых коттах вышит геральдический щит с обвившимся по его краям драконом, удерживающим в лапах такой же щит, но меньшего размера. Его серебряное поле пересекают две красные диагональные полосы. Это мой герб, как барона ван Гуттена — рыцаря ордена Дракона. Как я про себя шучу — дважды бастардный герб. Две косые перевязи слева направо. Все же, наверное, опознал меня Карл Смелый, как бастарда д'Арманьяка, но сохранил мое инкогнито по каким-то своим соображениям. Сверху еще один малый щит. На нем, на синем поле черная геральдическая лента, на ней серебром написано готическими буквами на латыни: 'Никто кроме меня'. Это мой герб, только уже как шевалье де Дрюона. Помимо герба, на коттах есть еще один знак. Небольшой красный крестик слева вверху на груди. Это уже знак принадлежности к компании. Ее герб и символ. Кровавый крест.

Сержант аркебузиров Энвер Альмейда стоит впереди строя. На нем полусалад с пышным красным плюмажем. На левом плече сине-черный бант с блестящей бляхой, на которой выгравирована дымящаяся аркебуза. Знаки различия его должности.

Справа от мосарабов, построились арбалетчики. Их сержант Якоб Бользен, также впереди строя. Они одеты точно так же, только котты у них зеленого цвета и держат на плечах арбалеты, а у сержанта на бляхе перекрещиваются арбалетные болты.

Отдельно стоят канониры со своими орудиями. На них котты уже кирпичного цвета, а у их командира — мэтра-сержанта-бомбардира Рафаэлло Пелегрини на плече бляха с дымящейся гранатой.

Напротив строя стоят трубачи, знаменосец с развернутым знаменем и отрядный капеллан.

Все стоят и напряженно ждут, что я им скажу. Примерно догадываются, слухи о моем решении ходят уже давно, но официального объявления я еще не делал.

По сигналу Тука зазвенели трубы и резко смолкли.

— Братья... — я сделал небольшую паузу после первого слова. — Братья, я не буду долго говорить. Не приличествует это настоящему мужчине. Скажу просто и прямо. Отныне и пока я жив, каждый наш брат, оставивший службу по невозможности ее исполнения, найдет приют в этом замке. У него будет кров, еда и посильная работа с достойной оплатой. Помимо этого, я назначаю им пенсию в размере одного патара в месяц. Запомните! Никогда и никого, я не брошу. Обер-капеллан!

Гуус Боммель торжественно поднес мне на бархатной подушечке отрядное распятие.

— Клянусь вам в своих словах! — я поцеловал распятие и вздернул его вверх. — Слава Кровавому кресту!

— Слава-а-а-а! — взревела компания.

— Разойтись! Сегодня вечером будет праздник. Обер-интендант озаботьтесь...

— Ура капитану-у-у!!! — еще один одобрительный рев.

Ну, а как? Без праздников никак, очень, знаете ли, способствует сплочению личного состава. Да и повод, к тому же, не из рядовых. Да и самому нажраться хочется, аж сил нет. Барон я, ебтыть, или не барон в собственном замке?

— Ну красиво же получилось, монсьор... — после того как все разошлись, ко мне подошел Тук смахивая из уголков глаз слезинки. — Я... Я просто горжусь, что служу вам, ваша милость.

М-да... мой эскудеро по своей сути отмороженный головорез, но и одновременно впечатлителен как юная девственница. Хотя чему я удивляюсь, у самого от торжественности момента в глазах щемит.

— Братец... сделай-ка для меня одно важное дело, — я вспомнил о давнем своем обещании.

— Все что угодно, монсьор, — шотландец бухнул себя кулаком по груди.

— Бери пару стрелков и дуй о конь в деревеньку. Возьмешь там дорпсхоофта... Старосту деревенского, в общем, и выясни у него, где живет семейка Гуутенов. Затем всех их, вместе со старостой, со всем бережением доставишь сюда. Понял? Со всем сбережением. Это важно.

— Это Иоганна семья, монсьор? — догадался шотландец.

— Да. Мы должны для них, что-то сделать. Поспеши. Кстати священника деревенского тоже прихвати до кучи.

— Монсьор, монсьор... — к нам подлетел мой паж Иост. — Там... там...

— Да что там, рожай уж?

— Он... он... — мальчишка никак не мог отдышаться.

— А ну угомонись! — шотландец ловко поймал пажа за ухо.

— Мне велели передать, что эконом раскололся до самой задницы... — выпалил Иост единым духом. — Монеты в выдолбленной балке, над очагом в его доме.

— Вот кстати и заберешь, — я хлопнул шотландца по плечу. — Давай мигом, а то дел невпроворот. Да, и успокой там пейзан, если волноваться будут.

После того как Тук и напросившийся с ним Иост, умчались, я вернулся в замок. Спустился в пыточную, где еще немного поболтал по душам с экономом, выясняя все его коммерческие связи с антверпенскими евреями и прочие концы. Завтра по прибытию, тех ждет небольшой сюрприз. Ну а дальше... дальше посмотрим. Либо в петлю торжественно промаршируют, либо будем сотрудничать. Взаимовыгодно. Больше я уверен в последнем. Еврейская нация в практичности опережает все другие на голову. Исторически так сложилось. Ну, право дело, если все и всегда будут тебя полтыщи лет притеснять, поневоле станешь умным, практичным и изворотливым.

Вышел на свежий воздух из подвала и приметил спасенных гениев архитектуры сидящих на куче песка возле разрушенной замковой капеллы. На этот раз для разнообразия они о чем-то мирно беседовали и по очереди чертили щепкой на песке.

Архитекторы, заметив, что я подошел, дружно вскочили и отвесили мне по глубокому поклону.

— Сеньор барон...

— Господин...

— Чем вы это занимаетесь? Кстати, вас накормили?

— Не беспокойтесь, сеньор... — Пьетро похлопал себя по животу. — Я так уже три года не ел.

— Мое сосредоточие жизненной силы заполнено, — в свою очередь сообщил Фен. — Очень благодарю вас, господин.

— Пустое. О чем вы тут беседуете? — попутно я поманил к себе пробегавшего мимо нас ученика и послал его за вином и бокалами. — Так о чем вы так увлеченно шепчетесь?

Мастера переглянулись, и ответил ломбардец:

— Мы обсуждали, как можно не только восстановить, но и усовершенствовать ваш замок, сеньор барон.

— Очень вовремя, — я обвел рукой замковый двор. — Сами видите, в каком состоянии он мне достался.

— Все не так печально, как выглядит. Главное, фундамент и основание в полном порядке. Мы с маэстро Феном взяли на себя смелость немного осмотреть его. Конечно, понадобятся еще исследования и даже опыты, но в целом, уже могу сказать, что состояние терпимое. — Убежденно заявил ломбардец.

— Я согласен с мастером Пьетро, господин, хотя мои знания с его мудростью несопоставимы, — добавил китаец и обескуражено продолжил. — Я даже представить себе не мог, до каких высот дошло архитектурное искусство вне Поднебесной.

— Ну, так что, беретесь? — я присел на принесенный учеником стул и сделал приглашающий жест присесть архитекторам.

Те послушно сели на кучи песка.

— Я почту за честь работать на вас, — немедленно согласился Фиораванти.

Поспешность его заявления не осталась мной незамеченной. Ага... а товарищ что-то не особо торопится домой. И дядя его в Москву свалил времени не теряя. Очень будет мне интересно узнать их подлинную историю.

— Я буду просто счастлив, помочь мастеру Пьетро и почерпнуть от него частичку его мудрости... — Фен в очередной раз мне поклонился. — Помимо этого я буду счастлив еще каким-либо другим образом быть вам полезным, господин.

— Я даже знаю как, мастер Фен, — и мое лицо осенила довольная улыбка. — Меня интересует глазурованная черепица. Императорского желтого цвета — цвета вод великой реки Хуан-Хе. Меня так же интересует мелованная бумага, на которой пишут императорские писцы. Огненные стрелы, тушь... лапша длительного хранения для походов. Да много чего...

Китаец от изумления округлил свои глаза в типично европейские и потрясенно спросил:

— Господине, вы бывали в Поднебесной?

— Об этом, и еще о многом другом мы с вами поговорим завтра, маэстро Фен, когда вы приведете себя в порядок, — не стал я отвечать на вопрос китайца и предложил архитекторам. — А пока составьте примерный список нужных для ремонта материалов и подумайте о цене ваших услуг. Завтра к обеду жду от вас этот список.

Архитекторы, при упоминании мной оплаты их трудов, дружно вскочили и глубоко поклонились с некоторым удержанием тела в крайней точке поклона. Ага... довольные рожи маскируют. Ну-ну... Я за свою монету с вас, творческие личности, выжму все по максимуму. Особенно с китайца. Дай бог только вспомнить что они там наизобретали к этому времени в своей Поднебесной.

Посидел я с архитекторами еще немного, поговорив, в общем, ни о чем. Серьезно и конкретно я уже буду с ними разговаривать с каждым наедине. Когда определюсь со своими желаниями. А желаний с каждой минутой появляется все больше. Но обо всем этом потом.

Вызвал обер-интенданта и потребовал организовать 'праздник живота'. Буду сегодня со своими сподвижниками и ближниками пировать. В трапезной замка будем упиваться, а то, что столов там пока нет, так мне наплевать. Хоть рожайте их, а пир будет там, где я сказал. Вот так...

Приметил, что на замковый двор робко входит группка крестьян под конвоем стрелков. Вот же Тук зараза... Сказано же было успокоить, а он еще больше жути нагнал конвоем своим.

— Монсьор, по вашему приказу оные сервы доставлены, — лихо отрапортовал шотландец и стал за спинкой моего кресла.

— Старосту ко мне, — подпустив в голос гнева, властно приказал я.

Ну а как еще? Господин я им или где? Понятно, что хозяин будет милостивым к своим холопам, но пропасть в иерархии во избежание появления в головах сервов крамольных мыслей обозначить надо сразу и как можно резче.

Высокий худой старик, шаркая деревянными сабо, сделал пару шагов и упал на колени.

— Ты дорпсхоофт деревни Гуттен?

— Я, господин барон... — старик нерешительно приподнял голову и посмотрел на меня.

Черт... как не удобно-то и даже где-то стыдно заставлять пожилого человека стоять на коленях... Это современная толерантность из меня никогда не выветрится, хотя и понимаю, вполне ясно, что в пятнадцатом столетии от нее ничего кроме вреда нет. В первую очередь, сами сервы не поймут. Примут мою доброту за мою слабость. Однозначно.

— Кто я такой знаешь?

— Вы — господин наш... — старик в ожидании неприятностей даже прищурил свои слезящиеся глаза.

Ага... чует кошка, чью мышку съела. Знает уже, что мне известны их пиратские шалости, да и самовольная распашка хозяйских земель минимум на виселицу тянет. Тиль Веренвен конечно успел ему шепнуть, что я милостив, но это дело такое, очень ненадежное. Тиля простил и возвеличил, а вот его лично могу и образцово показательно наказать. Благо прегрешений хватает.

— Почему сам не явился ко мне с отчетом о вверенном хозяйстве?

Староста мгновение помедлил и потом, состроив скорбное и смиренное лицо, доложил.

— Ваша милость, почитай последние два года меня от моей обязанности эконом Михаэль Гудсмарк и вовсе отодвинул. Все в свои руки взял... — голос старосты окреп и он, видимо давно сложив свою речь о непотребствах эконома, речитативом продолжил. — Оный эконом великое притеснение и поборы незаконные нам чинил...

— Знаю, — прервал я его. — Холоп этот уже понес наказание и понесет еще. Ответствуй мне, готов ли ты, Якоб Янсен, нести мне и дальше свою службу дорпсхоофта верой и правдой?

— Я? — старик растерялся.

На иссеченном морщинами лице промелькнуло недоумение, и он невольно потянулся рукой почесть свою бороду.

— Ты!!! — рявкнул я, заставив его вздрогнуть. — Не испытывай терпения моего, серв, а ответствуй прямо.

— Буду! — вдруг твердо заявил Янсен.

Собственно, я решил оставить этого старика старостой после разговора с Веренвеном. Уважением у односельчан Янсен пользуется. Службу ранее, до того как эконом оборзел, нес исправно да и мозгами вижу его господь не обидел. Глаза умные, лицо волевое, достаточно хитроватое. Ну и какого рожна мне еще надо. Лучшего проводника моей воли не найти. Не справится, понятное дело заменю. А пока все равно других кандидатов нет. А если и есть, то я их не знаю.

— Тогда принеси нам клятву верности! — торжественно возвестил я.

Старик, не вставая с колен, подполз к моему креслу и...

Млядь... Как же мне уже опостылели эти клятвы и связанные с ними китайские церемонии, но до конца я его выслушал и сказал в ответ что положено. И ручонку свою баронскую протянул для целования. Тьфу, мля... ну коснулся бы губами для проформы, так нет, все они целуют мои руки истово, со смаком.

Как представлю себе, что завтра поутру мне это самое фуа будет приносить минимум... Мама дорогая. Все главы семейств... Это же почти сотня человек, если не больше! М-да... нелегка доля владетельного сеньора. Поставлю рядом бадейку с арманьяком и буду там после каждого чмока, руку в ней полоскать.

— Встань! — я немного отмяк голосом. — Завтра поутру соберешь всех сервов под замком для принятия присяги и сам явишься с полным отчетом о вверенном тебе хозяйстве. Ты понял?

— Я понял вас, ваша милость. Будет в точности исполнено. — Янсен поклонился и опять речитативом стал докладывать. — А отчет, я и сейчас могу дать. Значится коровок у нас две сотни без трех штук, барашков четыре сотни и три десятка...

— Окстись, старик. Мне сейчас недосуг, — я вальяжно махнул рукой. — Завтра и доложишь все людям для того предназначенным. — Отвечай, знал ли такого Иоганна Гуутена?

— Иоганна? — староста поскреб бороду всей пятерней и наморщил лоб, так что кустистые брови стали дыбом. — Гуутена? Дык... Гуутены у нас есть. Вона их к вам доставили. Старик Йоррит и жена его Тильда, да дочурка ихняя Герда...

— Я жду! — подогнал я его начальствующим рыком.

— Вспомнил, ваша милость! — лицо дорпсхоофта прояснилось. — Вспомнил! Так сынишка у них был, Иоганном звали... Ох, и пакостный был мальчишка, ваша милость. Дык, ушел он. Как есть ушел от нас с шайкой разбойников. Давно уже... Я Йорриту, отцу его, всегда говорил, не выйдет из него добра. Неужто...

Старик ахнул, замолчал и потом умоляющим тоном заговорил:

— Ваша милость, неужто он чего страшного натворил? Так родители его почитай три десятка лет не видели. Не причем тут они...

— Зови их сюда и заткнись пока...

Старики и их дочка повалились на колени.

— Встаньте...

М-да... видно достатка в их доме давно нет. Старик одет по фламандскому обычаю. Темная куртка из грубого сукна и короткие штаны пузырями. Полосатые вязаные чулки и деревянные сабо. Мать Иоганна в темном глухом капоте и длинном черном платье, дочка в точно таком же — не отличишь. Одеты чисто, но одежонка потрепанная и латаная-перелатанная.

Да откуда у них достаток, старикам лет по шестьдесят, не меньше, уже особо не поработаешь... А с дочки какой прибыток? Расход один...

Черт, капитан был влитый отец, конечно с поправкой на возраст. Те же рубленные черты лица, тот же нос и те же, глубоко посаженные глаза. А вот сестра Иоганна совсем на него не похожа, видно пошла в мать. Миленькая. Пухленькие губки, чуть вздернутый носик. Волнистые светло русые локоны выбиваются из-под капота. И фигурка ничего, такая пухленькая и ладненькая. Лет двадцать ей, не больше. И еще не замужем получается... Интересно почему?

Стоп... это я уже не о том думаю. Черт... как же мне их наградить? Ладно, начну, а там что-нибудь в голову само придет. Встал с кресла.

— Я барон ван Гуттен кондюкто лейб-гвардии его светлости Карла Смелого герцога Бургундии, Фландрии и Брабанта...

Старики застыли в ожидании непонятно чего. Мать Иоганна вдруг вздохнула со глухим всхлипом и, покачнувшись, оперлась на своего мужа. Тот стоял, выпрямившись в струнку, и не высказывал взглядом особого страха, но, тем не менее, как-то обреченно смотрел на меня, нервно теребя подол своей куртки.

Млядь... подождите не падайте в обморок. Дайте, договорить мне все эти чертовы титулы...

— ... по велению своего сюзерена объявляю вам его волю. Ваш сын, капитан стрелков Иоганн Гуутен погиб как герой во славу Бургундии. Великий князь Запада, желая отметить своего верного слугу оказавшего великую услугу Бургундии, жалует вам от своего имени пять золотых флоринов и пожизненный пансион в размере одного патара в месяц...

Герда, сестра Иоганна слабо вскрикнула и пошатнулась, но ее вовремя подхватил под руку Альмейда, сержант мосарабов.

— Я же от своего имени жалую вам дом, принадлежавший ранее Михаэлю Гудсмарку в полное владение, и беру вашу дочь Герду в личные камеристки... — я пока договорил, чуть совсем не обессилел.

Ну не мое это — речи торжественные толкать. Я и в прежней ипостаси, не очень велеречивостью отличался, а сейчас и подавно. Одни титулы, надо полчаса выговаривать. Но справился — вроде все верно сказал и наградил по справедливости.

Хотел я их на волю отпустить, но в последний момент одумался. Не хочу создавать прецедента для остальных сервов. Тиля Веренвена я, сдуру не помиловал, а освободил и хватит. Освобождал-то я его от плена, а получилось что от серважа. Так-то вот, следить надо за губой некоторым юридически неграмотным баронам. А что будет дальше... Там посмотрим.

— Сколько денег у эконома нашел? — шепнул Туку.

— Сто пятьдесят... разной золотой монетой... — прошипел в ответ шотландец. — Серебра совсем мало.

— Ну, так что стоишь... Выдай им пятерку флоринов...

Шотландец весь такой внушительный в своих доспехах, торжественно вручил родителям Иоганна награду.

Аркебузиры без напоминания синхронно взяли на караул свои аркебузы.

После этого я лично подошел и сказал несколько добрых слов об их сыне. Ничего такого особенного: слуга царю, отец солдатам, герой павший на поле брани... К моему удивлению особого горя я в глазах стариков не увидел. Только безграничное удивление. Как бы все просто объясняется. Они его уже давно похоронили и забыли, а тут на тебе.

— Будешь служить мне? — я улыбнулся сестре капитана и, не удержавшись, потрепал ее за пухлую розовую щечку.

— Всегда рада, ваша милость! — девушка присела в книксене и отчаянно покраснела.

Вот и ладненько. Будет служить, никуда не денется, если конечно с Матильдой общий язык найдет.

После того как старики с дочкой ушли я поинтересовался у старосты почему Герда еще не замужем, ожидая от него получить некие сомнительные сведения про нее. Но оказалось все до банальности просто. Она была помолвлена за обычным рыбаком. Он как раз копил деньги на собственный дом и лодку, но не успел — сгинул при шторме ровно год назад. А так как особей женского пола в деревне имется некий переизбыток, Герда так и осталась без пары. Очень она убивалась по жениху, потом даже собиралась сбежать в город, но ее отговорили.

Выдать ее замуж что ли? А что, молодцов у меня хватает. Как раз... Точно! Я старшим дружины остающейся при замке собираюсь сделать Торвальда Баумгартнера. Вот этой девушкой я его и привяжу его к месту, и еще будет мне благодарен за милость. Жена у него-то получится личной моей камеристкой, считай фигура в замковой иерархии у челяди... Ну и... можно и право сеньора на первую ночь на ней испробовать. Миленькая же... Нашел взглядом Матильду... и отказался от такой соблазнительной мысли. Оно мне надо? Моя валькирия, конечно, мне слова не скажет, были уже прецеденты, но вот девчушку, при первой возможности в сортире утопит... бедняжку.

Черт, опять я голову ерундой занимаю. Солнышко к горизонту клонится, пировать уже пора. Стукнул своего верного эскудеро по плечу.

— Ну что братец Тук, нажремся?

— А как жа, монсьор. Про нажраться я так завсегда за... — Тук пожирал глазами крутобедрую пышную бабенку, состоявшую при прежнем экономе замковой кастеляншей.

— Вот и я о том же... — задумчиво заявил я и заорал во весь голос. — Вашу мать, кто-нибудь принесет своему господину вина?

— Монсьор... — Тук скосил глаза на скромно стоявшего в сторонке пожилого священника в светлой сутане из грубого полотна.

— Вот че за... — ругнулся я и осекся.

Сам же приказал доставить батюшку... тьфу опять... святого отца. Подошел к нему и стал на колено для благословения. И получив оное, представился.

— Барон Жан ван Гуттен, здешний сеньор, позвольте узнать ваше имя, святой отец.

Священник неторопливо перекрестил меня и пробормотал что-то на латыни. Затем взял за руку и поднял с колен. В глаза посмотрел прямо, без подобострастия.

— Вы можете называть меня фра Георг, барон. Я из ордена монахов проповедников святого Доминика.

Я немного помедлил и хорошенько рассмотрел монаха. Лет пятьдесят, худой и, по-видимому, жилистый. Опрятный... и босиком. Это тоже о многом говорит. Лицо простоватое, но есть какой-то легкий налет фанатичности. И глаза... недаром говорят, что глаза — зеркало души: добрые, но с таким бушующим внутри пламенем истовой веры... М-да... чувствую, что я еще хлебну с ним... Не дай бог — фанатик.

— Я решил остановиться в своих странствиях в этой деревне и нести брошенным без духовного окормления рабам божьим свет веры... — продолжил монах. — Вот уже как два года...

— Я очень рад, фра Георг, что души моих сервов надежно окормляются... — сделал я легкий пробный комплимент и перекрестился.

— Я всего лишь исполняю свой долг... — монах легким движением отфутболил мою лесть обратно и перешел в наступление. — Несомненно, вы захотите, господин барон, внести свою лепту в дело Матери нашей Католической церкви. Храм в деревне находится в очень печальном состоянии...

М-дя... Я уже и должен ему? Лихой монах...

— Мы решим с этим вопросом в свое время... — я согласно наклонил голову постаравшись оттянуть пожертвование — Но сейчас есть еще один вопрос, требующий вашего непосредственного участия, фра Георг.

— Какой же, сын мой? — монах проткнул меня настороженным взглядом.

— Есть языческие души...

Доминиканец сразу стал похож на легавую собаку почуявшую дичь, и мне реально привиделось, как из его глаз полыхнули огоньки фанатического пламени.

— ... желающие вступить в лоно Матери нашей Католической апостольской церкви.

— Сын мой, это благое дело! — доминиканец осенил себя крестным знамением и вздел вверх правую руку с четками. — Но язычество суть происки диаволовы и возможно их желание неискренне! Тогда...

— Фра Георг... — я невежливо перебил монаха. — Они искренни в своих желаниях. Я хочу, что бы вы их завтра окрестили.

— Сколько их? — деловито поинтересовался доминиканец.

— Два десятка душ. Они мавры и, несомненно, мы совершим благое дело...

— Об их душе пока говорить рано... — заметил монах. — Но я рад, барон, вашему усердию в делах веры. Я совершу обряд бабтизма завтра, в час пополудни. А сейчас я покидаю вас. Мне необходимо молиться, испрашивая Божьего соизволения.

Доминиканец резко развернулся и пошлепал босыми ногами в сторону выхода.

— М-да... — только и смог сказать я ему в спину.

Еще только фанатиков у меня во владениях не хватало.

— Ну, монсьор... — обижено заныл Тук. — Я и сам мог бы их окрестить...

— Следующие будут твои с Бромелем, — успокоил я его. — А в этом случае мне необходим образцово-показательный публичный обряд. Без тени сомнений.

Такой колючий мне монашек попался... но посмотрим... слишком колючие долго не живут...

— Ей! Мы будем пировать или нет! — заорал я и решил все проблемы решать по мере их поступления. А пока надо немного расслабиться... Ох, и хлопотное это дело быть владетельным сеньором.

Глава 8

— ... отец вы ему доверяете? — вопрос вырвался помимо моего желания, после того как за низеньким горбуном закрылась дверь. — Речь ведь идет не о парочке монет, а о средствах, от которых зависит будущее нашего рода.

Невысокий коренастый мужчина с короткой шеей и очень широкими плечами, не ответил сразу. Он, молча пройдясь по комнате, отодвинул портьеру и посмотрел в окно, затем резко обернулся и спросил меня:

— А кому доверять, Жан?

— Ну, я не знаю... — как уже много раз, с момента моего попадания в тело Жана, бастарда д'Арманьяка, я осознавал, что вижу сон и одновременно реально переживал моменты из его жизни. — Возможно, стоит посвятить в эту тайну кого-нибудь из вашей свиты. Благородный кабальеро, для которого его слово не пустой звук сможет сберечь нашу казну лучше, чем бывший раб, возвеличенный только по вашей прихоти, отец.

Жан V Божьей милостью конт д'Арманьяк — отец моего предшественника в этом теле, досадливо сбросил со стола бумаги, и тяжело посмотрев на меня, ответил:

— Ты, Жан, единственная моя надежда и не заставляй меня пожалеть об этом. Запомни раз и навсегда. Верность не обязательно качество знатного человека. Даже наоборот — преданность бывшего раба, я предпочту верности десятка знатных дворян. Потому что она заложена в нем с самого рождения и ее надо только правильно воспитать. Эта преданность натуральна и не связанна никакими условностями вассалитета...

Я собрался возразить отцу, но внезапно почувствовал у себя на лице чьи-то горячие и нежные губы. Проснулся, мгновенно вылетев из сна, и увидел в дрожащем мареве светильника встревоженное лицо Матильды.

— Ты разговаривал во сне, Жан, — девушка поправила под чепец пряди волос, как большая кошка немного покрутившись, устроилась у меня на плече и попросила. — Расскажи мне, что тебя так беспокоит милый.

— Все хорошо, kotik...

— Правда? — Матильда слегка зевнула и чмокнула меня в щеку.

— Правда.

— Ну, тогда хорошо...

Сон... Опять сон. И опять связанный с сокровищами Арманьяков и как всегда не дающий ни малейших намеков к его местонахождению...

Я сначала бесился, тщетно пытался вспомнить: где же эти сокровища лежат, но сейчас уже почти смирился. Эти отрывочные послезнания бастарда раздражительно привлекательны, но и одновременно бесполезны. Где я и где Арманьяк? И нет у меня пока никаких шансов на возвращение в родовые владения...

Да бог с ним. Судя по предыдущим эскападам моей судьбы, я не очень удивлюсь, если меня в ближайшее время туда занесет. А сейчас... сейчас другие вопросы на повестке дня.

Прислушался к себе и понял, что сон ушел безвозвратно. М-да, заснуть уже не получится, да и голова со вчерашнего перепоя маленько трещит. Вчера мы... А особенно я... того... Ну, нажрался, конечно, благо повод не из рядовых. Не каждый день вступаешь во владение баронией. Постреляли маленько... из пушек тоже. В общем, все нормально прошло и голова почти не болит. Одно из многих преимуществ молодого тела.

Осторожно убрал со своего плеча головку опять задремавшей Матильды и встал с кровати. Накинул на себя халат, подошел к столу и, поправив фитилек светильника, сел в свое любимое походное кресло.

Взял со стола пистоль с колесцовым замком. Пистоль капитана сарацинской шебеки, из которого тот застрелил двух моих сервов. И парный пистолет к нему есть. Качественное оружие для своего времени, но по мне излишне изукрашено бирюзой, агатами и серебром. Грамм сто к его весу и так немаленькому, вся эта мишура и прибавила.

Прицелился в стену...

М-да... а прицельных приспособлений-то и нету. От слова вообще. И некому их изготовить. Мой обер-кузнец Виллем, конечно, мастер знатный, но это совсем не его специализация. Ладно, если что свезу в Антверпен — там должны быть хорошие оружейники. А пока, я и без мушки на десяток шагов влеплю пулю куда нужно... А если заменить мне аркебузу на эти пистоли? Все-таки два выстрела против одного получается. И среди трофеев седельные кобуры к ним есть... Нет, пока не буду спешить. Надо сначала опробовать стволы, потом решу. Положил пистоль обратно на стол и взял в руки исчерканный лист бумаги.

Надо же... Уже и писать автоматически стал на старофранцузском языке. Как это по-научному сказать... Ассимилировался. Ну да, полное погружение в окружающую действительность. Как бы и неплохо. Назад я уже однозначно не вернусь, так что остается только погружаться. Водолаз, твою мать...

Что у меня в планах на сегодня? Фуа... На утро назначен сбор всех сервов — присяга с полной переписью населения и всего им принадлежащего имущества. Фактически моего имущества, у несчастных пейзан по закону ничего своего нет, потому как они сами моя собственность. Сервы сиречь рабы. Конечно, не совсем рабы убивать и продавать их просто из прихоти я не могу, но только этим они и отличаются от рабов. Как не противится все мое существо подобному положению дел, но так есть. Не стоит забывать, пятнадцатое столетие на дворе...

Проблем с присягой, думаю, не будет. Помилованные мной вчера рыбаки... Да какие они рыбаки на хрен? Пираты они в первую очередь! Так вот — эти морские душегубы разнесли весть по деревне о том, что нового господина бояться не стоит. Милостивый он. То есть я. Староста тоже, после вчерашнего разговора скорей всего соловьем заливается. И родители Иоганна слухов о моей щедрости добавят.

Так что пейзане явятся в полном составе и охотно присягнут. У народа в головах всегда есть мечта о добром царе. Генетически она там впечатана и я не собираюсь их разочаровывать.

— Аз есмь царь... Ха... — произнес вслух и улыбнулся сам себе.

Нет, не гожусь я на эту роль. Это факт... Ладно, что у меня там дальше?

После фуа, провожу для ограниченного контингента мастер-класс по засолке рыбы — все необходимые распоряжения я вчера уже отдал и тесный круг посвящаемых в это действо определил. Конечно, если рыбаки с уловом придут.

Вот как-то сложилось, что я умею готовить. В прошлой жизни я и домашней консервацией с удовольствием занимался и надо же... пригодилось.

М-дя... Какой-то я нетипичный попаданец. Другие бы уже на танках ездили на паровой тяге, а я за два года так ни хрена и не изобрел. Только собираюсь маленько с артиллерийскими орудиями пошаманить, да селедку пряного посола ввести. Но... зато барона и орден Дракона выслужил исключительно личной храбростью на поле боя.

— Смех и грех... — ляпнул с досадой, походил немного по шатру и сделал вывод. — Правильной дорогой идешь, товарищ барон! Нет прогрессу! Да здравствует дремучее средневековое мракобесие!

Посмотрелся в маленькое полированное серебряное зеркальце и сказал сам себе вслух:

— Нет... вроде не свихнулся. Глаза не безумные. Да и морда вполне нормальная, как для средневековья. Небритая, патлатая и наглая. Типичный гасконец. Хоть прямо сейчас на кастинг фильма про мушкетеров.

Вернулся в кресло и опять взялся за список дел.

Великое крещение черных нехристей... Ну-у-у, думаю, это быстро. Что потом?

А вот после крещения, я запланировал мероприятие более ответственное. Скажу больше — знаковое. Посещение моих ленников в их логове и принятие от них оммажа. Особых проблем я не ожидаю, но что у них в головах, у юнкеров этих, один бог знает. Так что надо быть готовым ко всему. Герольд с собутыльниками со мной поедет в качестве неотвратимой бюрократической машины, а силовой составляющей пойдут аркебузиры и арбалетчики. Могу и орудия прихватить. На всякий случай...

Стоп, стоп... не выйдет. Совсем вылетело из головы. К вечеру прибудут покупатели на рабов, а у ленников я точно задержусь, обмывая их присягу. Значит, переношу визит к ним на завтра.

— Ты не спишь... — Матильда неслышно подошла сзади и накинула мне на плечи плед. — Холодно же еще, с моря ветер дует...

— Ты уже придумала, что в замок надо докупить? — я, обняв девушку за талию, усадил ее к себе на колени.

— Не беспокойся об этом милый, — Матильда улыбнулась. — Пока все необходимое есть. Вчера четыре воза всякого добра от эконома перевезли в замок. Со временем обживемся. Но вот мебели в спальню нет...

— Будет тебе мебель. Какая захочешь. Сегодня я тебе открою страшную тайну!

— Очень страшную? — девушка притворно спрятала лицо на моем плече. — Если очень страшную, то я уже боюсь.

— О-о-очень... — я состроил страшную гримасу. — Очень тайную и очень страшную. Я научу тебя солить рыбу так, как еще никто не умеет.

— Тоже мне тайна... — Матильда хихикнула.— Я умею.

— Нет, так не умеешь. И рецепт кроме тебя никто не должен знать. Будешь в этом главной и людишек под твое начало я тебе уже подобрал. Поняла?

— Поняла, поняла... Ладно, отпускай меня, пойду тебе завтрак готовить. Уже светает, а ты после того как намашешься своими железяками, становишься голодный как зверь.

— Иди... — я проводил взглядом кокетливо покачивающую бедрами фламандку и опять задумался.

Итак, по сервам... Встал и опять прогулялся по шатру. Вот же морока. Если отдать все земли в аренду, то это несомненный плюс. Часть аренды брать продукцией, а часть деньгами и организовать сбыт излишков в городе, а за это тоже брать процент. Что у нас в деревне есть? Мельница эконома... То есть моя мельница, сам эконом за то, что ее присвоил в цепях в подвале сидит. Пивоварня и пасека. Соляная варница и сыроварня с коптильней. А вот это я в аренду отдавать не буду, только посевы и пастбища.

Черт, да у меня людей-то с гулькин нос. Кто обслуживать всю эту хрень будет? Опять же цех по засолке рыбы и коптильни. Моих инвалидов не хватит и на половину мощностей. Придется подбирать тороватых и верных людишек из пейзан.

А барщина? Освобожу всех, а кто будет работать на восстановлении замка? Значит, каждого обяжу по два дня в неделю вкалывать на папу — меня, то есть, но за еду не совсем бесплатно, а вот освобождать от крепостной зависимости пока их однозначно не буду.

Какие там у нас налоги? Я заглянул в список...

Формальяж*... — на хрен убираю, это копейки, притом нерегулярные. Хрень вообще этот брачный побор. Сделаю так, что сюда невесты с охотой будут ехать, а не от меня.

Право мертвой руки*? То есть налог с наследства. Вообще жуть... Убираю.

Талья* и шеваж*? Думать надо, если и их убрать, то останусь я только с арендой. Черт, никогда хозяйственником не был, и желания такого нет. Мое дело воинская служба.

.................................................................................

*Формальяж — налог на вступление в брак со свободным лицом либо с сервом из другой сеньории.

*Право мертвой руки — побор с наследства, обычно феодалы забирали лучшую голову скота.

*Талья — общее название произвольных повинностей и платежей, взыскиваемых феодалом по собственному усмотрению.

*Шеваж — подушная подать.

.....................................................

Так... шеваж останется. Барщина тоже однозначно будет, без нее никуда пока. Остальное на хрен поотменяю.

— Кхм... — за пологом шатра кто-то деликатно прокашлялся.

Известно кто. Бравый дамуазо Уильям Логан, приперся составить мне компанию на утренней тренировке.

— Заходи!

Тук деликатно топая сапожищами вломился в шатер, покрутил головой и, не увидев Матильду, расслабился. Почему-то храбрый шотландец немного побаивался фламандку.

— Монсьор, чего-то у вас вид уставший, — озабоченно пробухтел он, разглядывая в сумраке мое лицо.

— Устанешь тут... — буркнул я, натягивая на ноги, специально пошитые для тренировок кожаные туфли. — Скоро рехнусь я от этих забот. Вот скажи, стоит мне отменять право первой ночи или оставить?

— Конечно, оставить! — убежденно заявил шотландец. — Как можно от святого права отказываться.

М-да... И какой другой ответ я надеялся услышать? Это же братец Тук. Но к мнению прислушаюсь.

— Ладно, разберусь. Пошли, — приказал я, прихватив эспаду с дагой и чехол с цвайхандером, вышел из шатра.

Лагерь стены замка еще не проснулся — только начинало светать, но поварята уже суетились возле котлов, подбрасывая дрова в разожжённые костры.

Несколько помощников конюшего побежали к ручью с кожаными ведрами за водой.

Позевывают часовые на постах...

Компания живет своей жизнью и порой мне кажется, что если я исчезну, то ничего в ней не изменится. Может так оно и есть, но хочется верить, что на данный момент связующее звено в ней именно я.

Постоял на пороге, глубоко вдохнул острый соленый морской воздух и глянул на свой замок. Невольно засмотрелся: казалось, что он парит в утреннем тумане, окутывающем его подножие. Какой норманнский завоеватель тебя построил? Лет триста назад, не меньше, вовсе уж в седые времена, а ты все стоишь еще полный мрачной силы...

Ладно, хватит поэзией заниматься, надо тренироваться топать. И заниматься я сегодня буду в замковом дворе. Там вчера установили по моему приказанию манекены.

Толкнул в плечо сонного шотландца:

— Уильям...

— Да, монсьор... — Тук еще толком не проснулся и не переставал сонно щуриться.

— Как тебе здесь?

Шотландец смешно наморщил лоб и ответил:

— Очень нравится, монсьор. Похоже на мою родную Каледонию, вот только гор нет.

— Насыплем, если тебе надо и горы. Возник один вопрос. Хотел посоветоваться с собой...

Я немного помедлил, обдумывая как лучше объяснить шотландцу возникшую идею. Не то, что мне особо нужен совет, просто хочется обсудить и поговорить с близким человеком. А Тук, он и есть самый близкий — с первого дня со мной. Ближе никого нет. Родным стал за два года. Я уже его и за младшего братишку в мыслях стал почитать.

— Как думаешь, стоит выпускать холопов моих на промысел морской? Ну, ты понял какой.

Уильям на пару секунд задумался и ответил:

— Я понял вас, монсьор. Прибыль-то конечно знатная может получиться. Да и не грех богомерзких магометан разорять. И простите меня, если что не так, но и проклятых англов с саксами по большому счету тоже. На них и я сам с удовольствием схожу. Подозреваю, что и вы, монсьор, сами не прочь повеселится.

Гм... Не против ли я? Да нет, конечно. Честно говоря, тянет даже, как бы это глупо не звучало из уст кондюкто лейб-гвардии Бургундского правителя. Какой из меня на хрен кондюкто? Как был в душе авантюристом и шпаной, так ими и остался. Даже в новом теле. М-да...

— Надо команду укрепить и вооружить, как следует. Опять же на шебеке канониров сейчас нет. Наладить все — тогда и можно дела делать, — Тук решительно рубанул рукой по воздуху. — Парни они вроде бравые, так что должно получится. Разбавить команду своими людьми и вперед.

— Вот и я так думаю... — я ободряюще хлопнул Тука по плечу и ускорил шаг.

Шотландец прямо мои мысли читает. Сегодня же наведаюсь с мэтром Пелегрини на шебеку и осмотрю фальконеты. И пускай он начинает обучать моих новоиспечённых пиратов канонирскому делу, да помощников отберет с пяток среди своих учеников. Значит так и решим. Ну а что... никакой я не грабитель и не беспредельщик. Просто благородный разбойник в душе. Выйду на пенсию и сам в корсары заделаюсь. И псевдоним возьму звонкий — капитан фон Врунгель. А Тука, старшим помощником Ломом назову. Ха...

Вот и пришли. Кивнул постовым аркебузирам, взявшим свои аркебузы на караул, прошел по тоннелю между надвратными башнями и очутился во дворе замка. Мое теперь родовое обиталище... Мрачно и внушительно, с акцентом на последнем слове. Реально большой замок. Я успел побывать только в пыточной и в спальне с трапезной. Хм... интересный психологический этюд про меня можно составить. Первым делом сунул нос туда, где людей пытают, потом где едят и напоследок где трахаются, остальное начисто проигнорировал. Сексуально озабоченный обжора с маниакальными садистскими наклонностями? Бр-р... Да ну ее в задницу эту психологию. Так про любого, черт знает, что придумать можно. Все, ни о чем не думаю и только совершенствую свою физическую составляющую.

Немного размялся и вытащил из чехла двуручник. Начну с него, а закончу уже эспадой и дагой.

— Прогоним все стойки в темпе, а потом перейдем к мулине* — обратился я к шотландцу, стоявшему напротив меня. — Начинаем с coda lunga e stretta*, затем рorta di ferro alta*...

.............................................................................

*Сoda lunga e stretta (итал.) — 'стойка длинного и вытянутого хвоста'. Термин фехтования на двуручных мечах.

*Мулине — связки из ударов и движений.

*Porta di ferro alta (итал.) — 'высокая железная дверь'. Термин фехтования на двуручных мечах.

.............................................

— Ага...

Прогнали с Туком всю обязательную программу несколько раз, закончили легким спаррингом, и я скомандовал отбой.

С каждым днем я все больше оставался доволен своим новым телом. Форма возвращалась, что не может не радовать. Знаете ли, в пятнадцатом веке, да еще с моей профессией уверенное владение оружием значительно продлевает жизнь.

Хотел омыться возле родника бившего прямо в замковом дворе, но потом вспомнил, что замок стоит на берегу моря, и устроил небольшую пробежку.

А вот и море... Как его только не называли. Фризское... Немецкое... Океан Германика...

С утра дул легкий бриз и на берег с шуршанием накатывали небольшие волны несущие пенные барашки. Большущая стая белоснежных олуш устроила посиделки на пляже, устраивая дефиле между громадных куч водорослей выброшенных волнами. Остро пахло йодом и солью...

— Монсьор, вы что, полезете в него? — с содроганием спросил у меня мой паж Иост догнавший нас на берегу со стопкой полотенец в руках.

— И ты полезешь, — я скинул туфли и с наслаждением прошелся босиком по крупному зернистому песку. — Раздевайся... А тебе, братец Тук, особое приглашение надо?

— А я что... я ничего... — буркнул шотландец и с неохотой принялся раздеваться. — Но право лишнее оно, ваша милость.

— Ничего не лишнее, — я поймал Иоста за руку и потащил его к воде, не обращая внимания на вопли и мольбу.

Ничего страшного, средневековые пережитки мы шоковой терапией излечим. Морская вода еще никому не повредила, если конечно не тонуть в ней.

Млядь, да сколько же тут водорослей... Я поскользнулся и выпустил мальчишку.

Иост не преминул этим воспользоваться, вырвался и задал чесу, завывая как паровозная сирена.

— Куда? А ну вернись, щенок... — запоздало заорал я ему вслед и с досады на то, что талассотерапия не удалась, пхнул ногой ближайшую кучу водорослей...

— Капуста? — я взял буро зеленый стебель в руки. — Точно ламинария...

Вот это я удачно решил искупаться. Ее же можно солить, и есть с маслом. Хотя, вряд ли я кого-нибудь заставлю это делать... Кроме Фена и себя, конечно. Ну а толку тогда с ней возится? Местное население от недостатка йода и так не страдает. М-да... облом. Хотя...

Я перешел к сухой куче водорослей и потянул на себя длиннющий стебель. Сухая как порох... А что, можно и попробовать... Предотвратить, так сказать, расхищение барских дров, выбрасываемых на берег. Смешать с соломой и спрессовать в брикеты. Вот тебе и топливо. Вонять конечно будет, ну а на что тогда дымоход? А ламинарии сухой здесь неимоверное количество. Вот китайца ею и озадачу среди прочего...

Я мгновенно перестал сердиться на пажа и храбро полез в мутно-зеленую воду. Впрочем, долго я а ней не продержался. Несмотря на лето, вода в море оказалась отчаянно холодной. И очень соленой. Так что пришлось проделать обратный путь бегом и обмываться в палатке теплой пресной водой.

Завтракал вместе с Туком обалденно вкусным свежесваренным овечьим сыром и горячим еще хлебом. Пейзане мои уже расстарались. Запил еду парным молоком и принялся принимать парадный вид — возле крепостного моста уже начинали толпиться сервы для принятия присяги новому сеньору.

Так что все, что есть блестящего и дорого должно быть на мне для пущей важности. Хотя мне лично наплевать, могу и в средневековых труселях выйти. Тех, что ниже колен. Но это жуткий моветон, так что пришлось прифрантиться и даже вытерпеть деревяшки на волосах для кудрявости. Матильда настояла...

Повертелся перед зеркалом, сплюнул через плечо и, сопровождаемый свитой, понуро побрел принимать этот клятый фуа. Сиречь клятву верности сеньору. Разве хочешь — надо!

Меня нагнал герцогский герольд Амбруаз де Аршамбо со своими помощниками. Почтенный чиновник выглядел старой помятой тряпкой. Ну, а собственно, как он должен выглядеть после почти недельного запоя? За герольдом, как привязанный следовал его помощник — персеван, и пытался на ходу накормить начальника горячей чесночной похлебкой. Амбруаз рычал и ругался, но похлебку с ложечки на ходу хлебал.

Аудитор плелся последним и ничего не ел, только сверкая абсолютно зеленой харей, судорожно пытался сдержать рвотные позывы. Неизвестно откуда взявшись, под его левым глазом наливался сине-фиолетовой блямбой шикарный такой фингал.

Красавцы, мать вашу ети... Одно радует, что они вырядились в свои придворные ливреи и выглядят более-менее авантажно даже для Бургундского Отеля, не то, что для занюханной баронии. Ох, и компанию мне Карла подсунул — не иначе смеху ради. Да и бог с ними, свое дело сделают, и пускай валят обратно.

Вперед проскользнул Иост и торопливо умчался предупреждать о моем появлении.

Я вчера вместе с соратниками смеху ради придумали церемонию своего выхода, для сущего впечатления моих сервов. Сейчас начнется...

Оглушительно бабахнули серпентины, сразу за ними пронзительно завыли трубы... И завывали они никак не меньше минуты. Довольно противно дудели, надо сказать... Что уместно на поле боя, то в таких торжествах совсем не торт.

Герольд, уронив ложку, схватился болезненно за голову, но я безжалостно выпихнул его за ворота и шагнул за ним следом.

Мля... ну, началось...

Сервов выстроили в образцовую фалангу в десять шеренг. Не знаю, кто так расстарался, но даже интервалы между людьми соблюли уставные. По обоим краям фаланги при полном параде стояли мои стрелки, взяв крепостных в классические клещи. Слева мосарабы, а справа арбалетчики.

А вот метр Пелегрини расположил свою батарею по обеим сторонам от моего кресла, направив жерла пушек прямо на селян. Он че? Бунта боится? 'Кровавое воскресение' мне тут заранее приготовил? Бред какой-то...

— М-дя... — прошептал я сам себе и уселся в кресло.— Как все запущено...

И кто этот идиотизм придумал с пушками? Я, конечно, вчера по пьяни предлагал нечто подобное... Но не на такой же маневр... И... это... я же шутил... М-дя...

С герольда и персевана мгновенно слетел оставшийся хмель. Товарищи почувствовали себя в привычной стихии и включили внутренние резервы. Да и действо началось, а мастерство не пропьешь...

Мелодично отзвенела фанфара опытного персевана, а герольд торжественно подвывая на окончаниях фраз, зачитывал грамоты.

Я откровенно скучал и тяготился приближением торжественно лобызания моих рук. Но в этом моменте, я уже подготовился. Дабы не допустить инфицирования мириадами микробов моей драгоценной длани, я просто взял и напялил на нее латную перчатку от готического доспеха.

Потянулись...

Дабы избежать излишней толкучки, за дело взялись мои сержанты. На заключительном отрезке пути селяне начинали ускоряться, безжалостно подпихиваемые вояками и сходу падали на колени...

— ... клянусь!

— ... принимаю!

— ... клянусь!

— ... принимаю!

На чем целовали крест в руках компанейского обер-капеллана и только потом допускались приложиться к моей руке, недоуменно вперивая свои гляделки в стальную перчатку. Что они там себе об этом думали, могу только догадываться, однако сталь лобызали усердно.

Я уже перестал различать лица людей, они все слились в одну лишенную каких-либо отличий физиономию, которую с каждым целующим мою руку человеком, все больше ненавидел.

Сначала развлечения ради пытался рассматривать хорошеньких девчонок, но потом и это надоело. Да и было таких в главах семей: раз-два... и обчелся. Не красивых только, а вообще баб.

— ... клянусь не причинять вреда...

— ... клянусь не измышлять худого...

— ... признаю себя вашим человеком на положении...

Господи, зачем мне все это? Как хорошо, что в деревушке всего сотня дворов...

Народ после присяги отваливался от меня и попадал прямо в руки герцогского аудитора и Мюста Хидделя — грамотного помощника моего обер-интенданта. Где и сообщали сим почтенным господам о текущем состоянии своего подворья и количестве надельной земли и разной худобы в хозяйстве, вплоть до птицы. А как по-другому? Только контроль и строгий учет основа феодального строя.

— Монсьор, монсьор! — зашипел стоявший рядом с креслом Тук. — Кажись все... Вы там речь говорить собирались...

— Кто? Я? А... ну да... — встал и изобразил на лице крайнюю суровость.

По фаланге сервов прошел легкий трагический стон... Несмотря на всю предварительную пропаганду такого доброго меня, милостивого господина и короля из сказки, они все же кровопролитиев опасались. Чуяли, что есть за что...

— Я, кондюкто лейб-гвардии его светлости герцога Бургундии, Фландрии и Брабанта Карла Смелого, барон Жан ван Гуттен, кавалер ордена Дракона при полном разуме заявляю, что буду вам добрым сеньором, протектором для сей земли. И каждая ее населяющая душа находится под моей защитой и только моим судом... ну и... — я запнулся, подбирая слова. — В общем...

Да что сказать-то, растерялся я как пацан...

— ... кто не работает, тот не...

Господи, что я несу...

— ... труд облагораживает че...

Мама, да что мне это наказание...

— ... ищите и обрящете... Стучите, и откроется вам... — я, совершенно запутавшись, дернул за рукав герольда.

— Баро-он ван Гутте-ен, вступил во владение! — дурным голосом завыл Амбруаз, спасая положение и глухо грюкнул своим посохом об землю.

Сразу же задудел персеван в фанфару и его поддержали трубачи компании... Какофония, вырви ухо...

Фу... мля... слава богу, закончилась эта кара господня.

— Монсьор! Вы та-а-ак торжественно выглядели... Прям кайзер Римский во время триумфа... — откуда-то сбоку вынырнула умильная рожа восторженного Тука.

— Иди ты... — я со злости чуть не стукнул шотландца, но сдержался и насколько мог мягко приказал. — Давай, братец, мне сюда дорпсхоофта и немедленно!

Следующий час я провел у себя в шатре, растолковывая старосте свои соображения по налогам. В чем встретил полное понимание и горячее одобрение. Ебтыть, козе понятно... Вот если бы я налоги и оброки собрался только увеличивать, то...

Я, как и задумывал, убрал все мелочные поборы и высказал намерение отдать сервам в аренду все свои пастбища и плодородные поля, на оброк. А барщину оставить только не связанную с полевыми работами. Это пока только намерение. Дальше придется наделять кусками земли каждого серва чуть ли не персонально ... но это уже не сегодня.

Староста обещал провести подготовительную работу с населением и прикинуть первоначальную нарезку. Затем и обговорим конкретно стоимость и систему аренды... Участки-то разные по качеству земли. М-да... катавасия будет еще та и на не один день разборок. Но катавасия вельми нужная. Ибо владетельный сеньор зависит от своих сервов точно так же, как и они от него. Симбиоз, однако...

— Рыбаки прибыли, монсьор! — почему-то торжественно доложил Иост. — И госпожа Матильда сказала, что готова, а остальные поименованные ждут вас в солильне.

Госпожа? Ну, да... Быстро же народ понял истинную роль фламандки в этом замке... Но собственно препятствовать пока не буду. Посмотрю, как дальше все сложится.

— Моргенштерна ко мне... — распорядился я. — Застоялся, наверное, мальчик. Распорядишься конюхам, что бы его обязательно по два часа в день на лонже выгуливали.

— Сделаю монсьор, — ответил Иост и солидно добавил. — Так я его и выставил вам.

— Молодец... — я вышел из шатра и, немного потрепав по холке и охлопав шею довольно всхрапывающего гигантского жеребца, скормил ему прошлогоднее яблоко и сел в седло.

— Госпожа Матильда... — шутливо поклонился я фламандке гарцевавшей рядом на ладной иберийской кобылке и невольно залюбовался девицей.

Хороша, стерьвь!

Моя конкубина ловко сидела в дамском седле, не смотря на его жутко неэргономичную конструкцию. Чес слово, на таком седле, я и ста метров не проеду, грохнусь. Представьте себе всего одна лука крючком под правую ногу, хорошо хоть посадка параллельно плечам лошади, а не боком, как еще пару десятков лет назад дамы ездили.

Матильда ради торжества надела сегодня красивое черное платье из шелкового атласа с серебряной вышивкой по лифу. А на прелестную головку большой итальянский бархатный берет малинового цвета, под который спрятала волосы, и украсила головной убор пышным белым страусовым пером. Так что выглядела она истинной благородной дамой, никто и смог бы и подумать, что она из подлого сословия.

Фламандка, услышав, как я ее назвал 'госпожой', взволнованно покраснела, но в тон мне ответила, слегка наклонив голову:

— Господин барон.

Я послал ей воздушный поцелуй и пришпорил Моргенштерна. Застоявшийся жеребец мигом домчал меня до места, где рыбаки солили рыбу. Впрочем, Иост и Матильда от меня не отстали, а фламандка, задорно вскрикивая и понукая свою лошадку, еще и обогнала на завершающем отрезке пути.

Эх, хороша фемина! Я подавил в себе желание срочно уединиться с девушкой и решил устроить на днях парфорсную охоту, заодно и объехать свои владения. Там и забурюсь с ней в какие-нибудь дебри. Лямур на природе, так сказать, устрою... Ух, поскорей бы...

Солильню расположили неподалеку от стоянки рыбацких баркасов, и представляла она собой ветхий навес с пристроенным косым амбаром. Куча серой грязной и крупной соли, пирамида бочонков, несколько больших сложенных из бутового камня ванн и дикая вонь из овражка, куда сбрасывали протухшую рыбу. Вот собственно и все. Ну и пара громадных бронзовых котлов, в которых с раннего утра кипятят воду, согласно полученным от меня распоряжениям.

М-дя... завтра же все снесут на хрен и начнут строить порядочный солильный цех. Тьфу, мля, засранцы...

Бросил поводья Иосту и помог спрыгнуть с лошади Матильде, затем направился к телеге, в которой привезли свежую рыбу.

— Вот, ваша милость... — с поклоном презентовал мне улов старшина рыбацкой артели Якоб Бейкельцон. Кряжистый бородатый мужик лет сорока. Он заведовал солильней и раньше, поэтому я его и определил в старшие при новом производстве. Под надзором моей фемины, конечно. Он уже подобрал себе в помощь с десяток пареньков из деревни и они, сбившись в кучку, робко переминались возле телеги.

— Одна в одну, ваша милость... — Якоб выудил из кучи рыбы здоровенную сельдь и тряхнул ее в руке.

Ну да, ну да... рыбка конечно знатная. Сантиметров по сорок пять длиной, широкоспинная, кондовая, одна в одну и ее здесь не меньше чем на десяток сорокалитровых бочонков. И это на промысел сходил всего один баркас. Интересная коммерция намечается... Но все это позже.

— Что еще в сети попало?

— Да с десяток штук краснорыбицы еще вытянули, сам не знаю, как ее к нам занесло, она обычно ближе к норвегам держится. Ну и трески два мешка, да мелочи разной... — засуетился Якоб. — Оно все здесь. Согласно, вашим приказам, ваша милость...

Рыбак сдернул мешок со здоровенной семги чуть ли не в метр длинной и похвастался ею передо мной.

— Ух, ты... — я стянул перчатку и провел пальцем по сребристой в крапинку спинке рыбины и спросил у рыбака:

— Вот такой, мне целый баркас на завтра сделаешь?

Якоб побледнел и собрался падать на колени.

— Встань, рыбак. Я не гневаюсь, просто скажи, в чем проблема?

— Случайно оно... — рыбак уже был не рад, что выловил эту злополучную краснорыбицу. — Рано еще для нее, да и идти далеко на норд за ней надо. Сам не знаю, как она в сети затесалась... Вот тресочки и селедочки это мы завсегда, пожалуйста. Можем и переметы на палтуса поставить...

— Ладно. О краснорыбице позже поговорим. Строй в рядок всю свою команду.

Быстренько принял от каждого персонально строжайшую клятву под страхом смерти и разных других ужасных кар, не разглашать великую тайну засола, которую я им собирался открыть. Рыбачки клялись, и крест целовали на том. Ну и руку... куда без этого... Как бы может и выглядит сия мера идиотизмом с моей стороны, но ей есть вполне практическое объяснение. Я просто собираюсь узурпировать производство в этой местности и даже наладить поставки рыбки к Бургундскому Отелю. А в случае успешности проекта желающих перенять секрет найдется множество, а вот только хрен им. Секрет специй они, может быть, и отгадают, а вот способ посола вряд ли. Весь секрет в том, что рыбу укладывают в бочонки не навалом как попало, а особым способом, в результате которого рыба 'дышит' в рассоле и не преет. Опять же жабры надо убирать, тоже особой методой — зябрение называется. Я, будучи еще Александром Лемешевым, прочитал на досуге кучу специализированной литературы. Вот люблю я кулинарить и все тут.

Так вот... Есть легенда, в которой значиться, что способ засола, при котором рыба долго хранится, открыл фламандский рыбак Якоб Бейкельцон, где-то примерно в это время. Вот с тех пор качественную сельдь такого посола и зовут в его честь 'бейкелем'.

ЧТО?!!!

— Быстро, еще раз, как тебя зовут! — гаркнул я на рыбака.

— Якоб, ваша милость... — старшина рыбаков опять принял радикально белый цвет. — Бейкельцоны мы...

Вона как... я, не обращая внимания на перепуганного мужика, отошел в сторонку. Мама дорогая... вот как это называется... рехнуться же можно и охудеть три раза. Как бы и не легенда это, как утверждают некоторые знающие товарищи. Вот он — Якоб Бейкельцон, живой и здоровый. Для потомков он как раз получается этот посол и откроет... А я? Я так и останусь безвестным. Стоп... Селедку пряного посола не он изобретал! Значит, есть небольшие несоответствия и виной этим несоответствиям уже я. Но с другой стороны, совсем не факт, что... А, вообще, какого хрена я нервничаю и, собственно, что я хочу? Известности? Да пошла она кобыле в трещину эта известность. Вернее — такая известность. Изобретатель соленой рыбы! Невместно мне. Значится так, и оставляем эти лавры Якобу...

Вернулся и скомандовал.

— Все к котлам, будете учиться готовить рассол. Да... и пару лопат прихватите.

Через некоторое время в солильне закипела работа. Рассол приготовили, добавили нужные специи и сняли котлы с костров охлаждаться. Пара человек драила песком бочонки, а остальные дружно потрошили рыбу.

Ну вот... Примерно часика через три-четыре, можно будет и приступать к главному действу. А пока есть время я наведаюсь-ка в бухту и осмотрю шебеку. Мэтр Пелегрини уже туда отправился для инспекции судовой артиллерии.

Да и проведать моих будущих крестников мне не помешает. Как мне доложили, фра Георг уже просвещает мавров. По католическому обряду перед самим крещением проходит так называемый катухуменат. Подготовка, на которой рассказывается о догматах веры, объясняется порядок церковной жизни и обязанности христианина. Ну, всякое такое... Честно говоря, я не совсем понимаю, как доминиканец с ними общается, но проконтролировать этот процесс не помешает. Очень уж этот фра Георг мутный.

Вопреки ожиданиям, картинку, которая открылась мне, вполне можно было назвать идиллической. Доминиканец сидел на песке, вокруг него полукругом расположились бывшие пленники. Фра Георг благостным тоном что-то вещал. Один из ломбардцев переводил им на португальский. А главнегр Мвебе уже окончательно растолковывал суть сказанного остальным неграм... В движениях.

Увидев меня, фра Георг легко поднялся с песка и подошел.

— Я смотрю, вы преуспели в деле просвещения, — я склонился для благословления.

— Господь вразумляет, — сухо буркнул монах и благословил меня. — У меня есть вопросы к вам, барон!

— И у меня тоже есть вопросы к вам, фра Георг, — так же сухо ответил я.

— Но... — в глазах монаха блеснул огонек.

— Что но? — я подошел вплотную. — Как вы объясните мне то, что мои сервы на протяжении нескольких лет торговали людьми, в том числе и христианами! Как-то это не вяжется с позицией Матери нашей Святой Католической церкви, которую вы как раз и представляете в моей деревне.

Я решил раз и навсегда поставить все на свои места. Воинствующих фанатиков в баронии мне даром не надо. Я решаю что правильно, а что нет, а дело священника как раз и укреплять веру пейзан в бога... и в меня. И по-другому не будет.

— Я не знал... — тихо сказал монах и потупил голову. — Они скрывали...

— Значит, плохо работаете, фра Георг. Очень плохо. Как же вы исповедь принимали? Мимоходом? И где была ваша проповедь для оступившихся душ?

— Я не работаю! — вскинул голову доминиканец. — Нести веру — не работа, а моя святая обязанность и призвание.

— Тем более! Объяснитесь!

— На людей дурно влиял некий эконом...

— Он уже в цепях и за свои преступления завтра будет повешен, — перебил я его. — Что дальше?

— Я надеялся словом Божьим вразумить чад сих... — запнулся доминиканец. — Они, несмотря на свое занятие, добрые католики.

— То есть другим словом, вы, монах-доминиканец способствовали преступному промыслу! — надавил я на монаха. — Вы, слуга церкви, потворствовали нечестивой торговле христианами! Как это могло статься? Может вы были с ними в сговоре?

— Я еще раз повторяю, барон! — у священника стала судорожно подергиваться правая сторона лица. — Мне не ведомы были случаи продажи в рабство христианских душ. А язычники и магометане получили то, что заслуживали! А теперь скажите вы мне, барон, почему до сих пор вы не отдали приказ отпустить вот этих людей!

Монах красивым жестом обличающе ткнул пальцем в ломбардцев.

— Да как же я могу их отпустить, святой отец? Когда их сегодня продадут, — я пожал плечами. — Зачем освобождать?

— Да как вы смеете?! — взвился монах. — Это кощунство! О вашем поступке немедленно узнают в Антверпене! У викария в епархии! В Ватикане, в конце концов! Вас отлучат...

— Евреям продадут, — с совершенно спокойным лицом добавил я. — За золотую монету. И мавров тоже. Конечно только после того как вы их окрестите.

— Вы сам дьявол...

Священник от ярости запнулся и потерял дар речи, захрипел и потянулся ко мне скрюченными пальцами, затем неожиданно повалился на песок и застыл в неестественной позе, слабо подергивая конечностями.

Твою же мать! Дошутился... Кто бы мог подумать?

— Иост, скачи в замок и Самуила сюда ко мне! — приказал я пажу, добавив, повышая голос. — Галопом! Скажешь: у человека удар случился, он знает, что с собой взять.

А сам склонился и приподнял голову монаху.

— И лейтенант Логан пускай сюда сам поспешит и Бромеля с собой прихватит, — крикнул уже вдогон.

У доминиканца судорогой свело все тело, из страшно исказившегося щербатого рта безвольно потянулась струйка тягучей слюны.

Взял его ледяную руку и нащупал пульс, бившийся с бешеной частотой...

Капец. Сдохнет же так, падла...

— Разойтись, вашу мать! — заорал я собравшимся вокруг нас рыбакам и с треском рванул у доминиканца рясу на груди.

Коричневая ткань была ветхой и легко разодралась.

— Охренеть...

Ударил в лицо омерзительный смрад застарелых ран... Под сутаной у монаха оказались плотно намотанные на тело вериги*, скрепленные большим ржавым замком. Кожа под ними была вся в язвах и в потеках запекшихся крови и гноя.

................................................

* вериги — железные или медные цепи, носимые христианскими аскетами на голом теле для 'умерщвления' плоти ради духовного подвига.

............................................

Сука, фанатик долбанный... Но что делать надо в таких случаях? Кто бы подсказал... Твою же мать...

— Ваша милость, надо перенести его. Здесь песок холодный... — через толпу протолкался Веренвен.

Рыбаки осторожно подняли и перенесли доминиканца выше по берегу и положили на траву.

— Было с ним уже такое? — спросил я у Тиля

— Было... два раза, — фламандец кивнул головой. — Мы ничего не делали... само проходило.

Монах сипло и редко дышал, но в сознание не приходил.

Я от злости ходил кругами и посрубывал эспадой все кусты возле бухты и чуть не наорал на Матильду пытавшуюся меня успокоить.

Не виноват я... Просто хотел сбить с него спесь. Кто мог знать, что у этого фанатика со здоровьем так хреново. Помрет же еще, ищи потом священника в деревню. А без него никак.

Наконец-то послышался торопливый перестук копыт и показались Тук с Бромелем и Иостом. За ними на некотором расстоянии поспешал мой обер-медикус Самуил. Почтенный лекарь не питал никакого почтения к верховой езде и еле удерживался в седле, но тем не менее доехал благополучно.

— Ну и что тут за кипишь... — медикус встал на колени перед телом доминиканца, оттянул ему веко вверх, затем послушал пульс и спросил меня. — И кто это довел почтенного святого отца до такого печального состояния?

— Не до шуток. Говори что с ним?

— Ничего особенного. Удар... — Самуил пожал плечами. — Просто удар... Ну и кажется одновременно приступ падучей... неявный.

— И что? — я от нетерпения повысил голос.

— Ну, вот зачем, капитан, сразу кричать на бедного Самуила... — медик не оглядываясь на меня рылся в своей сумке и выудил из нее флакон из толстого черного камня с притертой пробкой. — Я таки попробую, но ничего не гарантирую... Ну-ка, ну-ка...

Медикус разжал зубы монаха деревянной ложкой и влил ему в горло тягучее остро пахнущее содержимое каменного фиала.

Несколько секунд ничего не происходило, затем доминиканец сильно вздрогнул всем телом и резко открыл глаза. Непонимающе повел зрачками и остановился взглядом на Самуиле — типичном носатом и губастом еврее с вьющимися пейсами и большими карими глазами, в которых была запечатлена все вековая печаль еврейского народа.

— Агрхх-х-х... — фра Георг издал каркающий звук, из его рта повалила пена, после чего он вздрогнул и забился в конвульсиях, выгибаясь всем телом.

А еще через несколько минут затих и... умер.

— И как это понимать... — Самуил пытался нащупать у него пульс и непонимающе пожал плечами. — И кому я вот это старался? Что он такое страшное увидел, хотел бы я знать...

— Тебя, идиот... — мне неожиданно захотелось расхохотаться, но стиснув зубы, неимоверным усилием я заставил себя заткнуться.

Парадокс. Трагический, но парадокс. Началось все с упоминания евреев, а закончилось все как раз их присутствием. И надо же было доминиканцу увидеть, после того как он очнулся, физиономию Самуила... Его больным мозгам, скорее всего, причудилось то, что мерзкий барон и его хочет продать иудеям.

Хоть бы теперь среди сервов слушок не пошел о том, что мой лекарь траванул святого человека. А что... вполне может и такая сплетня пойти. Иудеи во все времена были ответственны за все грехи, даже за те которые не совершали... А уж в средние века!

— Отмучался святой отец... — печально произнес Тиль Веренвен и откинул назад капюшон.

— Хороший был. Молился много... — добавил кто-то из рыбаков.

— Больной, наверное, был... — прибавился еще один голос.

— А может просто Господь призвал его к себе... — вступил в разговор другой моряк, — за святость жизни.

— Теперь домик его освободился... — прозвучала следующая мысль.

— А у Брандта сын собрался жениться, а молодым жить-то негде... — сказал старик Адрис Тильгаут, штурман пиратов.

Я поднял голову, обвел взглядом своих рыбаков и сурово спросил:

— У кого тут сын женится?

— У него...

— Вот он...

Из толпы вытолкнули низенького крепыша, испуганно мявшего в руках шапку.

— Падай на колени... — зашипели на него из толпы.

— Проси господина...

— Моли...

Брандт, наконец, решившись, рухнул на колени и пополз на них ко мне.

— На месте! — приказал я и на всякий случай убрал руки за спину и после паузы сказал, как отрезал. — Дом не отдам...

М-да... Был бы поэтом, сказал бы так: мертвое молчание и грустные взоры — вот их красноречивый ответ на мои слова.

— Где будет новый священник жить?

По физиономиям своих душегубов я понял, что им глубоко наплевать, где будет жить их новый духовный отец. Какое-то странное отношение к церкви, которая всем сейчас вроде как рулит... Интересно, но пока неважно. Потом разберусь.

— Но...

Оживившиеся взгляды...

— Но препятствовать свадьбе не буду и участок земли для постройки дома выделю. Построитесь сами. Или скажите что денег у вас нет? Только попробуйте! Вытряхну все до грошика! Ну?

— Ура господину!!! — первым крикнул сообразительный Тиль Веренвен.

И через мгновение хором славили меня и бросали шапки в воздух все душегубцы.

А потом дружно наладились в рядочек, опять конечности мои в очередь лобызать.

Первым очередь занял Веренвен, затем штурман Адрис Тильгаут, ну а третьим, поставили того самого Брандта, как виновника события. Остальные выстроились уже по старшинству и только им самим известным заслугам.

— Опять? — грустно пробормотал я и послал Иоста за латной перчаткой, лежавшей в переметной суме.

Ладно, ужо — пускай целуют. Ну как я могу отказать верным рабам в там пустяке.

— Ну, ты смотри, как все хорошо закончилось... — Самуил закрыл глаза мертвому священнику и что-то бормоча, пошел к своему коню.

М-да... я уже это 'м-да' в различных вариантах, в каждой фразе произношу, прицепилось вот... Да... жизнь такая штука... Особенно моя. Но дела делать надо. Как там в прошлой жизни говорили: 'помирать собрался, а рожь сей'.

— Ко мне, — поманил пальцем Тука и Бромеля стоявших неподалеку. — Ну и кому стоим? Для чего я вас сюда позвал? Кто негров крестить будет? То-то же... быстро за облачением и что бы через час я здесь ни одного язычника не наблюдал. Время пошло...

Глава 9.

— Kyrie, eleison. Kyrie, eleison.

Christe eleison. Christe, eleison.

Kyrie, eleison. Kyrie, eleison*...

.............................................

Господи, помилуй. Господи, помилуй. Христе, помилуй. Христе, помилуй...(лат.) — католическая молитва 'Литания всех святых'.

...............................................

Тук приятным голосом запел литанию всем святым и ее сразу же подхватил своим звероподобным басом обер-капеллан ван Бромель...

— Christe, audi nos. Christe, audi nos.

Christe, exaudi nos. Christe, exaudi nos*...

.................................................................

Христе, внемли нам. Христе, услышь нас. Отче Небесный, Боже, помилуй нас... (лат.)

.......................................

Всех обращаемых в католическую веру мавров выстроили в рядок на берегу моря. Негры стояли, держа руки по швам, с восхищением и опаской глядя на моих священников выглядевших очень солидными и красивыми в своих облачениях. Слов молитв они не понимали, но старательно подтягивали ей в меру своего разумения.

Рыбаки, пираты и прочий люд топились по краям бухты и, затаив дыхание следили за разворачивающимся действом.

Бромель макнул три раза пасхал* в море и прошел вдоль строя оглашенных, вопрошая у каждого, отрекается ли он и от нечистого и желает ли креститься в католическую веру.

................................................................

* Пасхал — пасхальная свеча. С помощью нее священник благословляет воду для крещения.

.....................................................

Для контроля позади строя обращаемых шел Тук и в случае заминки ловко шлепал мавров по затылкам заставляя склонить голову в согласии...

Я вместе с Мадлен стоял немного в сторонке и пребывал в некотором непонятном умиротворении. Хотя почему непонятном? Вот как-то я сразу серьезно отнесся к крещению африканцев и уже по настоящему ощущал себя их крестным отцом. Сентиментальным что ли стал? Э-э-эх... это, скорее всего, возрастное... Тьфу ты... мне-то всего двадцать пятый годок пошел? Какой возраст? Хотя с другой стороны мозги как были, так и остались сорока пятилетние...

Тук резко выдернул крайнего в строю мавра, и подвел его за руку к ван Бромелю, забравшемуся выше колен в морскую воду.

Обер-капеллан ухватил поудобней кандидата в католики за химок и с головой макнул его в море...

— Кре-е-ещаюу-у-у тебя... — зазвенел над волнами его глубокий баритон.

Очумевшая физиономия негра на секунду показалась из воды и сразу же нырнула туда опять...

— ... во имя-я-я Отца-а-а и Сына...

Всхлип африканца судорожно вдыхающего в себя воздух и опять плеск воды...

— ... и Свя-я-ятога Духа-а-а, Аме-е-ен... — обер-капеллан с рычанием закончил фразу и окончательно извлек уже полноправного католика из воды. — На-ар-рекаю тебя Иосифом, чадо мое-е-е...

Сразу же подскочил Иост, сам напросившийся в ассистенты, и, набросив на мавра белый балахон, вручил ему в руки зажженную свечу.

Тук, нарисовав негру на лбу елеем крестик, утерял к нему всякий интерес и выдернул из строя следующего кандидата.

— Ох, и ловко, однако, эти черти, действуют... — я залюбовался слаженной работой моего церковного подразделения.

Так... за полчаса они их всех нуждающихся обратят и, наконец, можно будет спокойно полазить по шебеке...

А они пусть потом доминиканца отпевают, как положено. И хоронят его на церковном дворе. Мне с этим возиться недосуг.

Глянул на солнышко, прикинул: сколько времени в запасе осталось, и едва достоял до конца церемонии. Время, время...

Толкнул перед новообращенными короткую речь. Пообещал им, что дам им в руки оружие и покажу, кого убивать ну и милостями за душегубство не обижу. Собственно этого и хватило.

Африканцы еще находились под впечатлением от крещения и встретили мои слова дружным одобрительным ревом и бурной пляской...

М-да... надо бы как-то побыстрей их цивилизовать. А то они весь Бургундский Отель расшугают. Хотя в парадных палето лейб-гвардии африканцы смотреться будут неплохо. Уже точно знаю, что Карлу мое пополнение понравится. Падок он на внешние эффекты, вон ливреи своим Лучникам Тела, чуть ли не каждый месяц меняет.

Потопал наконец-то я на шебеку. Постоял немного на трапе и послушал, как разговаривает корабль. Да, именно разговаривает, как живой. Шелест волн сливается с легким скрипом и потрескиванием корпуса, ветерок посвистывает среди рангоута* и такелажа*. Позвякивает небольшая бронзовая рында. Если добавить шум прибоя и крики чаек носящихся над морем, то получается настоящая симфония столь милая сердцу каждого моряка. Я не моряк в буквальном смысле слова, но могу часами так стоять и просто слушать.

...................................................

*Рангоут (от голл. rondhout, букв. — круглое дерево) — общее название устройств для подъёма и растягивания парусов, он обеспечивает их постановку и удержание в штатном (рабочем) положении.

*Такелаж (голл. takelage) — общее название всех снастей на судне или вооружение отдельной мачты или рангоутного дерева, употребляемое для крепления рангоута, управления им и парусами.

...................................

Шебека поражала элегантностью, даже учитывая архаичность ее конструкции. Все-таки судно пятнадцатого века. Но все равно она имела свой непередаваемый шарм парусного судна, присущий любому паруснику, даже малюсенькому ботику несущему простой косой парус. Метров двадцать пять длиной, с довольно высоким корпусом. Выступающая усеченная корма и очень длинный вынесенный вперед бушприт*. Надстройка, расположенная далеко над архштевнем и фальшборт* покрыты замысловатой резьбой с восточными мотивами. Три мачты: фок-мачта* наклонена вперед, грот-мачта* стоит прямо, а бизань,* склонилась немного назад. На косых длинных реях собраны латинские паруса*.

...................................................................

*Фальшборт (англ. bulwark) — ограждение по краям наружной палубы судна, представляющее собой сплошную стенку без вырезов или со специальными вырезами для стока воды.

*Бушприт, бугшприт (голл. boegspriet) — горизонтальное либо наклонное рангоутное древо, выступающее вперёд с носа парусного судна.

*Фок-мачта — первая, считая от носа, мачта на судне с двумя или более мачтами.

*Грот-мачта — вторая от носа, самая высокая мачта на парусном судне.

*Бизань-мачта — третья от носа мачта на корабле.

*Латинские паруса — треугольные паруса, которые пришнуровываются к длинному, часто составному рею. Одно из древнейших парусных вооружений, сохранившееся до наших дней в неизменном виде.

........................................

Красавица. У меня внезапно к этому кораблю возникла настоящая любовь с первого взгляда. Всю жизнь мечтал заиметь себе большую яхту и, выйдя на пенсию, отправится в кругосветное путешествие. А сподобился в своей прошлой жизни всего лишь на швертботик, и то не свой, а который брал в аренду во время отпуска. И вот мечты сбылись... и даже не в базовом варианте. На пенсию я не только не вышел, но и помолодел изрядно пречудесным образом. И корабль целый заимел. Настоящий — не игрушечный. Воистину неисповедимы простым смертным дела твои господи.

Как же ее назвать? Матильда? Нет... это не то. Я люблю эту женщину, но пока еще не способен назвать корабль ее именем.

— Виктория? Победа? — провел рукой по шершавому борту и сделал ввод. — А что? Победа самое-то. Значит решено — шебека станет 'Победой'... Или 'Бедой'... как в мультфильме. Очень знаковое название для моей красавицы. Поганить ее борта торговыми перевозками не пристало, а вот налетать, расклевывать и топить торгашей как раз для нее... и для меня — это если честно. Можно раздухариться и вообще Америку открыть раньше Колумба... Но это уже позже. И флаг... флаг будет красный серпасто-молоткастый обязательно... Назло врагам!

— Обер-сержант-адмирал! Доложить о состоянии судна, — я поднялся с трапа на палубу и направился на мостик.

— Дык, в хорошем, ваша милость... — Веренвен затопал сапожищами вслед за мной. — Подныривали значиться. Килевание*ей недавно делали, пока не требуется. Корпус в приличном состоянии, течи нет. И это... запасной комплект парусов тоже есть — темных, ночных. Якорь на месте...

...................................................................................

*Килевание (от слова 'киль') — наклон судна на берегу с целью осмотра и ремонта его подводной части.

...........................................

— Вижу сам, — сделал я невозмутимую рожу. — Как вы ее довели сюда?

— Так с Божьего произволения и провели, ваша милость. Исхитрились. Команды-то у нас только на треть экипажа получилось, но справились. Адрис подсказал, что и как... А он-то на Ганзейских купцах, всю жизнь проходил...

Я слушал Тиля в пол-уха, а сам жадно пожирал глазами корабль. Совсем невеликий я мореход и знаток парусных судов, но, даже обладая такими скудными знаниями, уже понимаю что шебека предназначена как раз под то дело, которое я задумал. Узкие обводы — ширина корпуса всего метров шесть-семь (если не считать раскинувшейся выше ватерлинии широкой палубы), — дадут ей отличную скорость, а латинские косые паруса, не требуя большой команды в обслуживании, предоставят отличную маневренность. А я еще подумаю, как улучшить парусное вооружение. Дай бог только повспоминать все, что знал и видел в свое время.

Ну-ну... берегитесь карраки, дромоны, галеры, каравеллы и прочие там ганзейские когги...

— Ну что скажите, мэтр Винченцо, за свое хозяйство? — я приметил и окликнул ломбардца, появившегося вместе со своими помощниками из трюма.

— Четырнадцать, капитан... — ломбардец подошел ко мне и поклонился. — Четырнадцать двухдюймовых бронзовых фальконетов. По пять — по бортам, два ретирадных и два курсовых. Лили их в Магрибе, даже могу сказать кто. Хорошее качество. И станки новомодные — я таких еще и не видел. Гляньте сами, монсьор, очень интересная система откатных талей. Они прихватывают...

Я поднял руку, прервав ломбардца, и подошел к орудию...

Сам ствол — довольно передовой конструкции, но вполне соответствует времени. Бронзовый с цапфами, казнозарядный, но с клиновым замком, что весьма прогрессивно. Ну и все положенное. Дульный и казенный легванты*, винград*и несколько ободов по стволу — они вроде как литой пушке и не нужны, но... традиция, без таких ободков нынешние пушки, сваренные из железных полос, вообще не живут. Ну и, как водится, весь ствол покрыт выпуклыми завитушками и вензелями. Делалось восточными людьми — не перепутаешь. Длина ствола примерно метр семьдесят, калибр миллиметров пятьдесят-пятьдесят пять. Фальконет, как фальконет... ничего особенного. Или это уже фалькон? Ладно, что есть то и есть. Тут я уже ничего к нему не прибавлю, а новые пушки лить пока смысла не вижу. Это надо литейку устраивать, а мне через месяц на службу.

................................................................

* Легвант — утолщение дульной части орудия.

* Винград — у гладкоствольной пушки прилив на казенной части в виде шара на стебле.

.....................................

Разве только над снарядами помудрить можно... А что? Конический, из железа, с обтюрирующими свинцовыми поясками и мой обер-кузнец отольет без проблем. Да любой кузнец справится. Надо придумать только, как к нему присобачить стабилизатор для устойчивости в полете. Вот тебе и дальность! И пробиваемость с точностью на пару порядков повысится. Борта насквозь шить будет. Ну а книппеля с брандскугелями и цепными ядрами кажется уже они тут и сами вовсю используют. Книппеля и цепные ядра точно. А вот с брандскугелями не уверен...

Хотя тоже ничего сложного. Китаёза мой, воспламеняющий состав придумает на раз и вперед. Картузное заряжание мэтр Винченцо уже по моей подсказке опробовал, и обалдел от результата. Теперь считает меня великим изобретателем. Так что вполне можно расстреливать противника с приличного расстояния, не входя в зону поражения его орудий. Даже неудобно как-то... с таким-то преимуществом и пиратствовать.

— Неудобно бабу в перчатках щупать... — подытожил я свои легкие душевные терзания, пополам с сомнениями и стал осматривать лафет.

А вот с лафетом арабы явно налажали... Вот что мешало сделать его составным? Всего-то боковые стенки-щеки, на оси и на распорки поставить. Нет, взяли да выдолбили из цельной колоды. Слава богу, хоть на колесики поставили. А вот тали мудреные... Орудие без креплений на палубе смертельно опасно. Малейшая качка и конец бортам со всеми подвернувшимися. Поэтому их найтовят намертво в походном положении, а при стрельбе крепят сложной системой пушечных талей гасящих отдачу— так называемых брюков.

— Ты смотри и терминологию вспомнил... — я довольно улыбнулся.

Все-таки за сорок пять лет, ты впитываешь независимо от себя, такую массу, на первый взгляд, бесполезной информации, что при желании можно вспомнить все что угодно. К примеру, знания, почерпнутые в оборванном журнале, сидя на толчке какого-нибудь общественного сортира...

Попробовать пальнуть что ли?

— Слушай мою команду! Оба ретирадных зар-ряжай!

Ломбардец секунду промедлил, затем встрепенулся, и вместе со своими помощниками мигом умчался на ют.

Вот... то-то же. Я спустился с мостика и отправился за ними, успев отметить, что штурвал как таковой отсутствует, а вместо него какая-то хреновина... Кажется, румпель называется. Да еще продвинутой версии — с передачами.

Постоял, понаблюдал, как ломбардцы заряжают орудия. Морока еще та... Они уже откатили орудия от портов и теперь носились вокруг, пытаясь разобраться с принадлежностями. Вся суета сопровождалась ором мэтра Винченцо, старавшемся произвести на меня впечатление. Да оно и понятно такая суматоха. Орудие и принадлежности чужие, поди, разберись сразу. Но это сейчас пока так, терпимо, а дальше за промедление буду под килем протаскивать нерадивых пушкарей.

Наконец, примерно через полчаса, фальконеты зарядили, вкатили в них свинцовые ядра и закрепили талями в орудийных портах.

Ломбардец вопросительно уставился на меня, ожидая команды.

— Ждите... — я повернулся к Тилю, следовавшему за мной как тень, и ехидно поинтересовался. — И ты мне хочешь сказать, что у капудана этой шебеки не было подзорной трубы?

— Дык... — фламандец страшно смутился и потянул из-под куртки длинную бронзовую трубку всю покрытую арабской вязью. — Была, конечно. А как без нее... Вот я для вас, господин барон, и сберег эту трубу.

— На первый раз верю, — я взял средневековую оптику из рук фламандца и скомандовал канонирам. — Левому орудию максимальное возвышение. Проверим на дальность. Огонь по команде.

Вернулся опять на мостик и приложил окуляр к глазу...

— Ох, ё-ё-ё... — приближать-то труба приближала, примерно раза в четыре... но обзор узкий и по краям все плывет.

Оптика мутная, дерьмо короче, а не труба. Но, слава богу, уже изображение нормальное, а не к верху ногами, как я того втайне опасался. Ну что...

— Пли!

Через секунду после команды фальконет выплюнул длиннющий язык пламени, уши рванул грохот, все заволокло серым дымом. Я с мостика увидел, как свинцовый мячик по дуге полетел над морем и шлепнулся в воду, подняв небольшой фонтан брызг, метрах в шестистах.

Ну что... это даже лучше чем я ожидал. Значится, будет у меня дальность минимум вдвое дольше. А теперь попробуем так...

— Второе орудие. Без возвышения, прямая наводка. Пли!

Грохот, огонь, дым — ядро шлепнулось в воду в двухстах метрах от шебеки, и немного поскакав по поверхности моря как плоский камешек, затонуло.

— И это нормально, — сделал я вывод и вызвал на палубу канониров.

Распек их за нерасторопность для порядка и вызвал на вечер к себе мэтра Пелегрини с чертежными принадлежностями. Будем чертить снаряды и новые лафеты, но это уже на далекое будущее. За месяц я ничего здесь построить толком не сумею. Разве только отолью снаряды для апробирования. Они кстати в таком же варианте и на мои сухопутные серпентины пойдут.

Дальше побродил весь в раздумьях по кораблю сопровождаемый свитой, боявшейся даже пикнуть, дабы не нарушить мои великие и, несомненно, мудрые мысли и свалил с корабля досаливать рыбу.

После проверки солильного цеха опять вернулся в бухту, там и отобедал запеченой на углях семгой. Конечно, не сам готовил, добровольных помощников вокруг пруд пруди, да и нечего осквернять свой образ великого и справедливого барина. Рыба получилась божественная, и я объявил всю краснорыбицу попавшуюся в сети своим законным уловом.

Запивали рыбу местным сидром, весьма, и весьма неплохим. При деревеньке оказалось парочка внушительных яблочных садов. А вот местное пиво я пить не стал и поклялся найти или купить к себе в баронию приличного мастера-пивовара. Если конечно таковые тут вообще есть. Пока я еще хорошего пива не пробовал. Даже в Германии.

После обеда взгромоздился в кресло на мостике, и принялся решать дела, коих накопилось не счесть. Первым делом вызвал 'на ковер' Веренвена.

Фламандец почтительно застыл напротив меня с шапкой в руках. Его довольно суровое и жесткое лицо сейчас было наполнено глубокой почтительностью и вниманием...

Гм... парадокс средневековый. Отдельно взятый непонятный барон, как бы и не очень страшный с виду, вызывает глубочайший страх и великое уважение у сервов, непонятно от чего. Если бы народишко захотел, то утопил бы меня вместе со всей компанией в море как щенят. Ан, нет... внемлют... стараются не расстроить и всячески ублаготворить. До прогрессивных идей равенства и всеобщей свободы еще о-о-очень далеко. И, слава богу.

И мне все это нравится... ей богу нравится, хотя никогда у себя раньше никаких барских замашек, я не наблюдал.

Поначалу я долго анализировал, почему так случилось, почему я ассимилировался в этот мир в своей нынешней ипостаси так легко. И даже нашел ответ. Причина — очень сильная остаточная эмоциональная связь с моим предшественником — бастардом д'Арманьяком. Он не полностью исчез, небольшая его частица осталась и влилась в мое сознание. И теперь я воспринимаю это время таким, какое оно есть и никакого отторжения не ощущаю. Поэтому и чувствую себя владетельным феодалом легко и непринужденно. Но это скорей преимущество, чем недостаток, да и сервов своих я буду благодетельствовать по мере возможности, а не тиранить и всячески разорять. Так что будем считать, что все стороны останутся довольны.

М-да... не иначе от жирной семужки на философию и самоанализ потянуло. Пора работать, барон. Цигель, цигель... Форвертс...

— Тиль Веренвен, скажи мне, почему я тебя помиловал и приблизил?

— Потому что... Что?... Не могу знать, ваша милость... — запнулся фламандец и принял еще более согнутую позу.

На коленях он не стоял, уже невместно это свободному человеку, но своей фигурой изображал полную покорность и почтение.

— Потому что я милостив... — пришлось подсказать ответ своему обер-адмиралу.

— Истинно так. Истинно, — забубнил Веренвен. — Милостивы, очень милостивы...

— Ваша милость, — я, немного забавляясь, опять подсказал ему нужное слово

— Ваша милость, ваша...

— Ладно, заткнись и слушай. Назначил я тебя обер-сержант-адмиралом потому что верю в то, что ты будешь верным слугой мне. И не дай Бог, я усомнюсь в этом. Теперь запоминай. На шебеке всегда должен быть запас пресной воды и продовольствия на месяц плавания. Начиная с сегодняшнего дня, ты подбираешь на корабль среди рыбаков полный экипаж. Команду на отплытие я могу дать в любой момент. Ты понял?

— Дык, вестимо... Я уже людишек-то присмотрел, — Тиль согласно кивнул.

— Дальше... Обихаживаете судно до полного порядка на нем. Если следующий раз на гребной палубе будет такая же вонь, как сегодня, драить будешь сам лично. Это понятно? Вижу понятно. Дальше... Сегодня же вернешь каюте капудана, то есть моей каюте, ее первоначальный облик. Все что spizdili, то есть вынесли, вернете. А теперь рассказывай как прошлый раз купцы за товаром и рабами приходили.

— Значится, все вернем до последнего кувшинчика, господин барон... — Тиль еще больше сгорбился и энергично закивал головой.

— Да выпрямись ты и стой, как положено обер-сержант-адмиралу. Ну! И отвечать мне без всяких 'дык', 'вестимо' и прочей хрени. Твои слова — 'так точно, господин барон', 'есть, господин барон', 'виноват, господин барон', 'не повторится, господин барон'. Ты уже не серв, а целый начальник морской службы баронии Гуттен. Понял? Yakor tebe w sracu poperek, hren mamin...

Я позволил себе немного разбушеваться и бушевал еще минут пять. Ну, в самом же деле — это флот или как? Хрен его знает кто, а не адмирал. Стоит, сопли жует... Подождите, я еще на досуге Устав морской напишу по Петровскому примеру. Моряк должен выглядеть браво, глуповато и есть глазами начальство... Ну, что-то типа этого. И форменку единообразную изобрету. Абордажной команде непременно тельники, а на головы... Стоп, барон ван Гуттен... стоп... Вот это я разогнался...

Я притормозил свои фантазии и чуть не расхохотался. Понесло морского волка. Все конечно так и будет, но потом. Совсем, потом... А пока насущные проблемы решаем.

— Ну?

— Так точно, господин барон! Есть, господин барон! — рявкнул Тиль и, впятив грудь, втянулся в струнку.

— Вот это уже другое дело. Ответствуй...

— Подходили они к вечеру на когге вон к той отмели, — фламандец показал пальцем на небольшой островок в море. — Потом шли на баркасах сюда и осматривали товар. Затем расплачивались с экономом и все перевозили к себе, господин барон.

— Сколько баркасов было?

— Два десятивесельных, господин барон. На них гребцы, молодой купец чернявый такой — типичный еврей с виду, и пять латников охраны, — Тиль старательно растопырил пальцы на руке, показывая сколько было охранников.

Ну да... Как бы все это я уже знаю от эконома, но уточнить еще раз не помешает.

Ну и какой у меня маневр нарисовывается? Я отпил сидру из кружки и задумался...

Прегрешения купца получаются великие, можно сказать даже критические для жизни. Однако просто несанкционированная торговля на моей территории чревата только штрафом, пускай даже и большим. Мной же и назначенным. Скупка нажитых разбойным путем товаров, тоже не бог весть какое преступление. Товар-то магометанский, так что тоже попадает под статью незаконной торговли. Слабовато...

А вот торговля христианами, идет уже даже не под мой суд, а под церковную юрисдикцию и приговор тут один — костер. Купец-то если и выкрест, то есть еврей, принявший христианскую веру, а с таких-то спрос особо жестокий, намного больший чем с настоящего еврея. Да вообще евреев во Фландрии почитай, что и нет, вырезали еще сотню лет назад, а оставшихся согнали в какой-то хуторок под Утрехтом, где они и прозябают... хотя не очень-то верится мне, что евреи прозябают. Но это не важно. Так вот, значит, в вину ставить будем именно торговлю христианами...

— Тиль, честно и откровенно, в прошлом полоне христиане были?

— Так точно, господин барон... — мой бравый обер немного стушевался и опять начал мять шапку в руках. — Бес попутал, господин барон, то есть мерзкий и преступный эконом...

— Сколько и кто?

— Две... две девицы из Кастилии...

— И что, купили?

— Конечно, купили. Товар-то знатный господин барон! — Тиль радостно кивнул.

— Уроды!

— Так точно, господин барон! Еще и какие эти купцы уроды...

— Вы уроды!

— Ну и мы тоже... — послушно согласился Веренвен.

Я хотел наорать на Тиля, старательно прикидывающегося мирной овечкой, но передумал. Толку-то... Понятно, что под овечьей шкурой прячется матерый волчара и все его показное раскаяние гроша ломаного не стоит. Дело-то обыденное для душегубцев моих. Взятую с боем добычу надо реализовать, для того что б на вырученные деньги кормить свои семьи. Добыча есть добыча. Фламандцы практичны до мозга костей и родные им всяко ближе, чем какие-то там кастильские непонятные девицы. И в бога они веруют истово, просто разбираться христиане пленники или нет, им совсем недосуг. Но... но так больше не будет. Или будет... нет, конечно, дев христианских мы продавать не будем, западло мне такие гешефты устраивать... В общем, там посмотрим...

— ...вот клянусь, господин барон, мы больше такого ни в жизнь не допустим... — продолжил лить 'крокодиловы слезки' Веренвен, став очень похожим на ребенка, обещающего своей маме не лазить больше в шкаф где стоит варенье.

— Заткнись... Значит, будем делать так... — я принялся объяснять фламандцу диспозицию по приему купцов.

А после того как растолковал все, погнал его с шебеки взашей, в свою очередь объяснять нужный маневр личному составу. Потому что война — фигня, главное — маневры.

Затем я погнал в замок Иоста за двумя десятками мосарабов и за кое-каким оружием для чернокожих. Им в моем плане отводилась небольшая, но очень важная роль.

Замаячил на берегу староста, и сразу же был препровожден ко мне на шебеку. Оказывается почтенный дорпсхоофт уже полдня меня искал, собирался решить несколько простых бытовых проблем, с появлением господина превратившихся в непростые и решаемые только с разрешения сюзерена. А новый замковый обер-эконом, он же бывший обер-интендант компании Гуус ван Риис, наотрез отказался решать эти вопросы, убоявшись ответственности, когда сам господин в замке.

Впрочем, голову я особо себе забивать не стал, все решу на вечернем совещании и разрешил только невозбранно собирать желуди в моем лесу. Я-то грешным делом собрался заставить сервов кормить хрюшек водорослями, вспомнив что кто-то там так в исторической перспективе поступал. Но оказалось, что этого делать нельзя. Все давно испробовано. Мясо товарный вкус потеряет и копченые по особому рецепту окорока в Брюгге уже не возьмут, да и я сам в первую очередь такое есть не стану. Так что пускай их свиньи жрут желуди. Отпустил с богом старосту и наказал ему подготовить список проблем на вечер.

Поискал взглядом Тука, но оказалось, что он с ван Бромелем отправился в деревню хоронить священника. Поскучал немного и от нечего делать стал проводить политинформацию своим уже африканцам, перемежая ее допросом. Очень уж мне интересно было, откуда эти красавцы немного знают португальский язык.

Оказалось все прозаически просто. Негры уже на протяжении двух лет играли роль, некого переходящего из рук в руки красного вымпела ударникам морского разбоя. Откуда они родом я так и не понял — Африка большая, а названия типа 'страна могучих воинов и свирепых львов' мне ничего не говорит. Племя называлось — зулу куду, что тоже ясности не добавило. В общем, их племя попало в плен к какому-то африканскому царьку Бокассе... очень знаковое имя, не правда ли? Этот монарх половину племени просто сожрал со своими соплеменниками, а остальных продал скопом португалам. Как оказалось, уже вовсю окучивающим просторы африканского побережья.

Долее каракку португальцев, где негры были гребцами, захватили берберийские пираты, а берберов в свою очередь разбил корабль Мальтийского ордена, ну и в завершении мальтийцев помножила на ноль уже вот эта сарацинская шебека. Ну а дальше в уже все знаете.

И так как афры дольше всех принадлежали португалам, то их язык они и немного выучили. Во, как бывает...

Но думается мне на это раз судьба африканцев из племени зулу, начинает приобретать некую определенность. Они сами дружно признали себя моими рабами и высказали осторожное пожелание, чтобы их дальше никому не продавали, взамен обещая пролить реки крови, вспороть животы всем моим врагам и прочая и прочая... Кстати выяснилось, что они неплохо владеют копьем и щитом и имеют понятие о действиях в строе, причем, очень напоминавшим римский боевой порядок. Получается, римские легионы и в тех краях наследили, что совсем неудивительно. Жесткие были ребята.

Примчалась Матильда, оторвала меня от негров и доложила, что ровно двенадцать бочек селедки готовы, и она уже дала распоряжения доставлять еще рыбу, пока не закончатся все бочки, коих было ровно пятьдесят штук. За что потребовала для себя награды. Для вручения таковой нам пришлось скрыться подальше от чужих глаз в капуданскую каюту.

Как всегда с Матильдой процесс награждения затянулся, и вернула нас в действительность только настойчивость Иоста. Мой паж, по одному ему ведомым приметам, разыскал нас и сообщил что когг торговцев живым товаром уже на подходе...

Глава 10.

... я показал скалящему зубы шотландцу кулак, шепотом обматерил его, а потом еще и двинул кулаком по спине для вящего понимания. Веселится он... Хотя признаюсь, сам сейчас совсем не против посмеяться над собственным обличьем и положением, да и над мордой Тука тоже. Но что можно мне, ему строго запрещено субординацией. Шутник мля...

Мы сидели вместе с остальными бывшими пленниками в пещере и смиренно ждали, когда нас продадут и соответственно купят. Да, именно в этой последовательности.

Как я уже говорил, особо серьезного мне нечего предъявить купцу, кроме самого факта покупки им христиан. Можно конечно удовлетвориться малым, и ободрать его как липку только за незаконную торговлю на моих землях, но гораздо полезней будет использовать этот случай по-полной. Но тут уже могли возникнуть некоторые непредвиденные обстоятельства. Я далек от того, что бы считать купца, особенно еврея, полным идиотом — он вполне мог что-то неладное заподозрить и все сорвать. Поэтому для полной достоверности пришлось организовать целое театрализованное представление, где каждый актер уже был заинструктирован и знал свой маневр назубок.

И мы с шотландцем играли одни из самых главных ролей. Для этого пришлось разоблачиться почти до труселей и немного измазать морды сажей с грязью. Еще сам толком не понимаю, во что планируемое действо выльется, но хочется надеяться, что исходный результат будет стоить затраченных усилий.

От входа в пещеру донесся шум, ввалился Тиль Веренвен и, украдкой поклонившись мне, заорал.

— А ну на выход, мясо... По одному, по одному выходим...

Ага... значит начинается. Я встал, брякнув кандалами, и побрел вслед за Туком на выход, где вместе с остальными пленниками присел на корточки вдоль каменной стены.

— Не сомневайтесь, господин Рафа, товар хороший, все как по вашему заказу... — угодливый голосок эконома стал слышен еще до того, как он сам показался из-за поворота.

— Посмотрим, сразу говорю, так как в прошлый раз не будет... — донесся чей-то уверенный и властный голос, а через секунду я увидел и его обладателя.

Высокого и статного молодого человека наряженного в одежды из дорогих тканей, даже с претензией на дворянское происхождение, но в однотонной расцветке — не выдержанной в расцветках родового герба, за неимением последнего. Да и по лицу сразу можно определить, что он не дворянин. Вот как-то не случалось в истории Германии средних веков евреев дворянского происхождения. Это уже позже стало модным...

Да, купец был типичным евреем. Лицо красивое, даже можно сказать породистое, властное, но с определенными признаками фенотипа, присущим только евреям. Это в двадцать первом веке стало нормой кровосмешение иудеев с остальными нациями, а в пятнадцатом столетии такой выверт пока априори невозможен. Так что все признаки налицо.

Купца сопровождали мужичок постарше, одетый скромнее, но также с явными признаками семитской крови и четыре здоровенных охранника в стальных кирасах, капеллинах, со страхолюдными гизармами* в руках.

................................................

*гизарма, гвизарма — вид короткой алебарды. Копье, соединенное с багром и прямым шипом, поставленными перпендикулярно лезвию наконечника, по его сторонам.

...................................

Отдельно семенила сладкая парочка: эконом и его сынок — такой же толстячок как папенька, только с молодой и более мерзкой рожей.

Покупатель остановился у первого пленника и брезгливо приказал:

— Скажи ему, чтобы показал зубы.

— Пасть открой, пасть... — эконом лично полез африканцу в рот и, раздвинув губы, показал белые как снег резцы, потом зачастил. — Я ж говорил, господин Рафа... Все как на подбор! Сильные и здоровые. Всего четыре флорина за голову, всего четыре...

— И не мечтай, — презрительно бросил купец и перешел к другому рабу. — Три флорина и пять сюрвейеров. И не фартингом больше. 'Черное дерево' упало в цене. Португальские купцы пригнали намедни пять галер забитых под завязку...

— М-м-м-а-а... Я христиан! Алилуа... Алилуа... — вдруг завопил в голос Мвебе, в крещении Гавриил — именно он оказался вторым по счету и отчаянно зажестикулировал.

Я внутренне подобрался — очень уж казался убедительным африканец. Вот если купец сейчас опомниться и все представление полетит, к чертям собачим? Мдя...

— Заткните ему пасть... — небрежно бросил купец, не обращая никакого внимания на африканца, и сразу же охранник сильно двинул Мвебе тупым концом древка гизармы по ребрам, заставив того скрючится от боли и замолчать.

— Сам не знаю, что он такое лепечет... — развел руками эконом

А его сынок угодливо закивал, подтверждая слова папашки.

— Плевать... — работорговец презрительно сплюнул. — Миссионеры сдуру, наверное, перестарались или притворяется, сволочь...

Полностью игнорируя крики африканцев о том что они христиане, купец и эконом, наконец добрались до ломбардцев.

— Я христианин! — гордо заявил мэтр Фиораванти, как только к нему подошли, и торжественно перекрестился. — Немедленно освободите меня. Вы же тоже католик, как и я!

— Откуда он у тебя? — купец поинтересовался у эконома.

— Дык, с шебеки той... — залебезил эконом. — Гребцом у сарацин был, так мы его это... скопом со всеми и определили...

— Корабль продаешь? — поинтересовался работорговец.

— Нет, господин Рафа... он нам самим для делов надобен, сами понимаете, на гуккере много не наработаешь...

— Смотри... хорошую цену дам...

— Отпустите меня, — вмешался в разговор ломбардец. — Это же ваш христианский долг!

— Чей? Мой? — купец присел перед итальянцем.

Говорил, он, цедя слова сквозь зубы, словно выплевывая их.

— Ты вспомнил о моем христианском долге, свинья? Но ты забыл о сотнях и тысячах моих сородичей которых сжигали и разоряли тебе подобные... — купец замолчал, встал, несколько раз вздохнул, беря себя в руки и заговорил опять мрачным голосом. — Я не вижу здесь христианина. Я вижу перед собой только лживого сарацина, готового предать свою мерзкую веру ради собственного спасения.

— Но... — итальянец попытался возразить.

Как сразу получил удар тупым концом гизармы в грудь и скрючился, зайдясь в кашле.

Ну как бы все... Тут уже купцу никак не отвертеться от ответственности. Вместо положенных по закону трех свидетелей, налицо целых два десятка, готовых подтвердить, клянясь на Евангелии, уже свершившееся преступное действо.

Может показаться, что весь затеянный спектакль лишний, мои люди и так подтвердят все что угодно, но дело тут в основном во мне лично. Вот как-то не готов я окунуться в полный беспредел, хотя и очень заманчиво это. Да и хочется до конца убедиться, что купец действительно собирается торговать христианами. Я не очень-то верил в это, все-таки подобные делишки чреваты очень большими неприятностями, да и хлопотный это процесс. Ляпнет кто-то из христиан о своей вере при транспортировке кому-то со стороны... и все. Готовься к медленной прожарке на открытом огне. Но, в данном случае, похоже, у этого семита есть личные причины так поступать. А ненависть, очень плохой спутник осторожности и разумности.

Но с причинами я разберусь потом. Пора... Мой выход.

— Опомнись, купец. Тебе не удастся скрыть твое злодеяние. Мы молчать не будем, — произнес я как можно убедительней, смотря работорговцу в лицо.

— Еще один сарацин умеет разговаривать на человеческом языке... — купец ухмыльнулся. — Да хоть кричите, все равно это вам не поможет. Хочешь, я уделю немного своего драгоценного времени и расскажу тебе о твоей дальнейшей судьбе?

— Попробуй.

— Тебя сейчас погрузят на корабль, отвезут к устью Шельды, где, не выгружая на землю, передадут на другое судно, которое прямым ходом отправится в Левант... Или в Магриб. Кричи... Вопи... хоть облупись. Все равно никто тебя не услышит, кроме чаек. Твоя судьба гнить в рабской неволе...

— Ты! Мерзкий жид! Да как ты смеешь так разговаривать с благородным нобилем, кавалером ордена... — вскинулся Тук, играя свою роль, но, так же как и ломбардец, получив тычок древком гизармы, замолчал.

— Мне нет дела до того, кто вы есть... — купец расхохотался и вдруг осекся.

На его искаженном весельем и ненавистью лице, медленно стала проступать растерянность.

По краям бухты, дымя фитилями, встали на ноги аркебузиры, нацелив него свое оружие, а из-за поворота показался мой обер-капеллан Гуус ван Бромель в полном церковном облачении, с распятием в руках и в сопровождении стрелков.

— Что здесь происходит! — грозно заревел капеллан и обличающе направил распятие прямо в лоб купцу.

— Да ничего особенного, Гуус... — я встал и сбросил с себя так и не застёгнутые кандалы. — Обычное дело. Святотатство. Оскорбление христианской веры, торговля христианскими душами, ну и все сопутствующие мерзости.

— Еретик! Христопродавец! — прогудел обер-капеллан и, перехватив медное распятие поудобнее, ловко двинул им купца по голове, с одного удара сбив его с ног. — Тащите его на костер. Всех их на косте-е-р! Пла-а-амя очистит вас от скверны! Аллилу-у-уйя!

М-да... обер-капеллан немного переигрывает, но очень убедителен, собака. Однако актерский талант у Гууса определенно присутствует.

Я улыбнулся и принял от Иоста свою одежду.

Стрелки мигом разоружили охрану, надавав им попутно тумаков, и поставили их всех на колени на кромке пляжа.

— Да! Свидетельствую! Я свидетельствую! — завопил эконом, тыча пальцем в купцов. — Этот еретик собирался продать мерзким магометанам христианские души!

Его сынок в полном обалдении вертел головой по сторонам не понимая, почему его бьют по голове и одевают в кандалы, но потом тоже сориентировался и стал яро обличать купца во всех мыслимых и немыслимых грехах.

Вот же сволочи, подумал я, в спешке одеваясь. Даже уже не знаю кто тут хуже? Купец, ведомый местью и честный в своей ненависти к христианам, либо эти мерзкие продажные твари? Да, работорговец вызывает большее уважение... А этого скота эконома я все-таки на кол завтра посажу... Да, именно на кол, при полном стечении народа. А сынка его в рудники... ну, или еще на какие-нибудь каторжные работы пожизненно.

— Будьте вы прокляты и горите в аду! — прошипел купец, зажимая ладонью рассеченный ударом лоб. — Грязные мерзкие гои...

— Заткните ему пасть и волочите в темницу, — приказал я. — Эконома бывшего с его сыном тоже туда.

Подошел ко второму еврею и спросил, приставив кинжал к его шее. — Ты хочешь жить?

— Хочу... — купец нервно сглотнул кадыком и покосился на клинок.

— Быстро отвечай. Твое имя? Имя твоего спутника? Сколько на дромоне команды, сколько охраны и какой груз?

— Я, Томас Велингер, приказчик. Спутник — Рафаэль Цимлер, купец, — сын Иофеля Цимлера, главы гильдии торговцев тканями Антверпена. Точно сколько команды я не знаю. Примерно два десятка. Охраны столько же. Груза нет... — бодро и четко стал отвечать приказчик...

Мда... похоже, с мыслью взять судно штурмом придется расстаться, а у меня возникала такая идея, когда стало известно, что пришел за товаром и рабами не большой когг, а гораздо меньший размером весельный дромон. Задумка выглядела довольно просто, вооруженные африканцы разбавленные моими стрелками под видом купленных рабов поднимаются на борт, ну а дальше как бы все понятно...

Конечно, судно я-то возьму, но смысла в этом уже не вижу. Сам этот корабль мне и даром не надо — своих хватает, в отличие от гребцов. А груза нет... Ну и как поступить? Да просто и без излишних затей...

— Ты сейчас вернешься на корабль и отправишься назад в Антверпен, где сообщишь этому... Иофелю, что тут произошло. Запомни, купец, мое имя и в точности повтори его отцу этого... негоцианта хренова. Я — кавалер Ордена Дракона, кондюкто лейб-гвардии его светлости герцога Фландрии, Брабанта и Бургундии Карла Смелого, барон ван Гуттен. И стою на своей земле. Запомнил?

Приказчик побледнел как мел при упоминании моего полного титула и имени владетеля Фландрии и, заикаясь, робко спросил:

— Ч-что еще ему передать, господин барон?

— Скажи так. Господин барон чинит пока дознание личной властью без привлечения представителей инквизиции, но это до бесконечности продолжаться не будет. Ты все понял?

— Д-да, ваша милость?

— Отец знал, чем занимался его сын?

— Вряд ли... отец его уважаемый человек в Антверпене и никогда бы не стал потворствовать подобному. Тем более, что он — выкрест. М-мы все свято исповедуем христианство, не смотря на свои корни. Но молодой господин ведет уже свое дело отдельно от отца и... — приказчик, колеблясь, замолчал.

— Говори.

— У него есть причина испытывать ненависть...

— Лучше не испытывай мое терпение.

— У него была невеста... Из уважаемой богатой семьи переселившихся сюда кастильских конверсос*... Но так случилось, что они попали под подозрение в тайном оправлении иудейских обрядов... Следствие доказало, что это так... и их всех отправили на костер... А Хелен... девушка эта, скончалась при пытках на следствии. Э-эт-то случилось пять лет назад и с тех пор...

................................................

*конверсос — люди иных религиозных воззрений, принявшие христианство.Выкресты.

............................................

— Можешь не продолжать... — прервал я приказчика. — Отправляйся... Стоп! А где деньги на оплату товара?

— В лодке под охраной... — с готовностью ответил приказчик.

— Дамуазо Логан, решите этот вопрос, только без смертоубийства... — обратился я к Туку, ждавшему рядом со мной распоряжений. — Охрану всю разоружить полностью, до вилок и ножиков, и отпустить. Выполняйте.

— Деньги пока останутся здесь, — сообщил я приказчику. — Как доказательство вашего преступного замысла. Все, свободен пока... И запомни, если через двое суток посланцев от Йофеля здесь не будет, этот его сукин сын отправится прямиком к инквизиторам. И не в местную конгрегацию в Барабанте, а в особый трибунал Бургундии. Пшел, — пнул я его ногой.

Мда... вот это замес получился. Даже не знаю, как бы я поступил, если бы мою девушку до смерти запытали в инквизиции... Хотя почему не знаю? Как раз нечто подобное и случилось с бастардом д'Арманьяком, то есть со мной... Только там инквизиция была не причем. Руа франков Луи постарался, но я почему-то не режу первого попавшегося мне под руку француза... Но я — это я, а работорговец — это работорговец ...

Ладно, все сомнения от лукавого, особо тиранить Рафу я не собираюсь. Спесь сбить определенно придется, но товарный вид ему сохраним. Что-то мне подсказывает, что в указанное мною время приедет представительная делегация... Ну а дальше... дальше посмотрим. Моя судьбинушка порой такие выбрыки устраивает, что планирование чего-либо далеко наперед, затея наиглупейшая.

Но вот, как бы в бухте на сегодня и все... Распорядился выставить на всякий случай двойные посты и отправился в замок. А там у меня, мама дорогая, сколько всего надо сделать. Жуть.

Начинаю себя чувствовать будущим неутомимым рассейским прогрессором — Петькой, который номер первый. Он тоже, говорят, об отчизне радея, по два часа в сутки спал. А у меня времени гораздо меньше, чем у него, но... но и масштабы, честно говоря, не те. Значит, справлюсь.

По прибытию в замок распорядился взять бывших пленников в работу, то есть: отмыть, одеть и накормить досыта. Завтра же будем и думать, куда и как будет выгодней их пристроить к делу. С ломбардцами и китайцем понятно, а вон насчет африканцев пока не знаю, но определюсь.

Проконтролировал начало процесса и отправился ужинать с Логаном. Остальная старшина ела за моим столом только по особому приглашению, а так питалась за своим, тоже отдельно от рядовых. Субординация, ебтыть...

Матильда, сославшись на какие-то заморочки по хозяйству, отправилась их исправлять, обещавшись прибыть позже.

Вымылся и, напялив халат, еле добрел до стола. Устал...

Гранд-повар сегодня расстарался особо и запек целиком большую семгу целиком с лесными орехами, специями и травами. Ну и заедок разных, в основном даров моря и разных сыров на стол навалили изрядное количество. Заботятся об отце-командире, что не может не радовать. Пожрать я люблю...

Отрезал себе приличный ломоть рыбы и плюхнул на тарелку. Попробовал... и отправил в рот сразу большой кусок. Вкусно... М-м-м-м-м!

Отпил вина и приказал Туку:

— Докладывай, братец.

— Чфто... — шотландец чуть рыбой не подавился от неожиданности вопроса.

— Чфто... — передразнил я его. — Кто обер-казначей я или ты? Докладывай о состоянии казны.

— А... Так это завсегда, пожалуйста, — шотландец тщательно прожевал еду и, наморщив лоб, стал говорить. — Значится, так... В казне компании триста флоринов с небольшим... да, триста флоринов и пятнадцать патаров и жалование за месяц вперед уже выдано, да и обещанные вами пенсии тоже. Опять же, бочонок с гульденами не тронутый по особому вашему распоряжению, монсьор...

— Сколько в нем?

— Ровным счетом две тысячи пятьсот монет, — радостно отрапортовал шотландец, пристукнув ладонью по столешнице от избытка эмоций.

Немало, однако. Но и немного, учитывая масштабы моих задумок. А вообще хрен его знает, в ценах я до сих пор слабо ориентируюсь. Разные они в, казалось бы, близких городах.

— Моих личных денег сколько?

— Шестьсот ливров! — гордо доложил Тук. — Обол в обол. Это с монетой, взятой у эконома.

Как бы это уже лучше. А... Стоп!

— Сколько денег у работорговцев взяли?

— Щас... — Тук допил вино и заорал. — Иост, доклад!

Из соседней комнаты появился мой паж и поставил на краешек стола тяжелый сундучок...

— Это чья обязанность? — я прищурился и посмотрел на шотландца.

— Так... моя, монсьор, — немного смутился Тук. — Ну и парню практика нужна. Для чего я его считать — писать учил?

— Ладно... — смилостивился я, ибо сил гневаться уже не было, — и показал на край стола. — Садись там, Иост, докладывай и поешь.

Парень довольно вспыхнул от оказанной чести, еще бы, с сеньором за одним столом пригласили откушать и, вытянув из рукава клочок бумаги, затараторил.

— Значится так... четыре десятка кучек по десять десятков, вот таких монет... — парнишка вскочил и передал мне в руки серебряный су.

— Тебя что, дамуазо Логан дальше десяти не научил считать? — поинтересовался я у пажа, покрутив монету в руках.

— Учил, конечно, но я так считаю для пущей надежности, — поклонился мальчишка. — Значится дальше... и две кучки по десять монет вот таких...

На этот раз он мне вручил золотую монету с каким-то мужиком, на коленях принимающим знамя из рук Иисуса Христа.

— Как называется? — я бросил ее Туку.

Шотландец мельком глянул на монету и вернул ее Иосту:

— Цехин. Венецийский цехин, монсьор. Добрая монета.

Иост сверился с бумажкой и продолжил:

— И три кучки по десять монет вот таких...

В моих руках очутился серебряный стюрвейер.

— Так сколько итого? — спросил я у парня и поощрительно улыбнулся, ожидая, что он мне отбарабанит сумму.

Но дождался только сконфуженного выражения лица у мальчишки.

— Так далеко мы еще не учили, монсьор... — промямлил он.

— Эх ты, разумник... — я ласково потрепал его по непослушным вихрам и разрешил поесть.

— Серебра примерно на двести ливров, монсьор, ну и тридцать золотых цехинов, — подытожил Тук.

— Братец, а ты прикидывал, сколько весь товар с шебеки стоит?

— Дык, точных цен мештных я не знаю, моншьор, — прошамкал с набитым едой ртом шотландец. — Тут не Бургундия. Но мнитшся мне, что этот шид ободрать хотел эконома как липку. Шами пошудите, за рабов по шетыре гульдена — это уже што двадцать и товару у нас на три шотни, не меньше...

— Прожуй.

— Што, моншьор? — опять прошамкал Тук и, состроив зверскую рожу, показал кулак отчаянно старавшемуся сдержать смех Иосту.

— Ладно... proechali... — я махнул рукой, удобней устроился в кресле и, попивая вино, постарался прикинуть свои дальнейшие действия.

Трофейную монету однозначно реквизирую в свою пользу и пущу ее на обустройство мастерских. Литейка обязательно нужна, оружейная мастерская, кузня... и все такое прочее. Опять же деревеньку вторую заложу для своей дружины, мастеров и управителей. Селить их в Гуттене и смешивать с сервами считаю нецелесообразным. Разница великая между ними в статусе. Если денег не хватит на все, сотню возьму из бочонка, а остальное — в резерв. Это не мои личные деньги, а деньги компании и на нее и будут тратиться. Оружия прикупить — вооружить пополнение, хватит с головой, но это только в базовом варианте, а с претензией и на остальную экипировку опять расходы предстоят. Со временем шебеку возьмусь перестраивать и гавань нужно в бухте оборудовать... Еще чего интересного надумаю — вот тут заветный бочонок и пригодится.

А замок... для обустройства и восстановления замка у меня есть хренов работорговец в подвале. Стратегический ресурс, ебтыть. Если я правильно все понимаю, папаша за своего сыночка, при правильном подходе к ведению переговоров мне второй замок построит. И не только. Хотя всякое бывает...

Ладно, хватит пузо набивать, под дверью ближники мои уже топчутся, соображения свои изложить хотят. Пошарил взглядом по столу, выбирая, что еще слопать? И понял, что просто не влезет. Обожрался... Ну и не надо.

Возле коморки, наспех оборудованной под кабинет, толпились ближники и немного в стороне жался к стене староста, боязливо косясь на вооруженных до зубов головорезов.

Из общего вида, немного выбивались Фиораванти и Фен, они сидели на корточках и что-то в полголоса обсуждали в компании моего обер-мэтра-бомбардира Пелегрини. Архитекторов уже переодели, вымыли, обрили и теперь оба щеголяли лысыми головами. И это правильно, нечего лишних насекомых разводить.

Невольно припомнилось, как я встретил Тука и как он после купания в ледяном ручье, по моей настоятельной просьбе брил себе голову кинжалом. Твою же мать, как быстро время летит... А теперь вон у скотта грива уже как у лошади выросла, и он по моему примеру затягивает волосы в хвост на макушке. Но они у него длиннее, я периодически свои по плечи обрезаю. Согласно бургундской моде... модник, мля...

Волосы конечно дело наживное, чего не скажешь о месте их произрастания. Но с головами вроде у ученых все в порядке.

Граждане приближенные, увидев меня, дружно приняли строевую стойку и застыли в томлении, — кого же капитан дернет первого на ковер?

— Маэстро Фиораванти... — бросил я на ходу и вошел в комнату. — Прошу...

Стараниями челяди комнатушку уже привели в более-менее презентабельный вид. Смотрелось, конечно, еще по сиротски, но стол с креслом присутствовали. Даже ковер и пару древних гобеленов на стену повесили. Но ниче... без претензии, но со временем я тут Версаль устрою или даже лучше.

Поправил подушки на венецианском кресле и уселся поудобнее. Мне в этом кресле еще часа три сидеть, а седалище чай не казенное. Взял со стола очиненное гусиное перо и немножечко затосковал по-своему золотому 'Паркеру', оставшемуся в двадцать первом веке... М-да... печально, но, как это не странно, я уже этих мелких бытовых неудобств почти не ощущаю. Даже свыкся с бритьем жуткой опасной бритвой. Да и хрен с ним...

Ну и где эта творческая личность? Креакл, его мать...

Итальянский архитектор бочком проник в кабинет, загруженный рулонами бумаги. Иост уже мне успел нажаловаться, что он выпросил почти все наши запасы писчего материала и гусиных перьев с чернилами. Но я приказал не жлобиться и отдать все что потребует.

— Присаживайтесь, маэстро, — я показал ломбардцу рукой на табурет. — И докладывайте.

Архитектор поклонился и присел на краешек табуретки, не выпуская из рук свои записи.

— Сеньор барон, я хочу вам высказать некоторые соображения по устройству...

— Это немного позже маэстро... — я облокотился на стол и посмотрел в лицо ломбардцу. — Начнем с другого. Скажите, почему вы не спешите домой?

— Так заметно, сеньор барон? — ломбардец грустно улыбнулся. — Хотя с вашей проницательностью, это и не удивительно,— польстил он на всякий случай и печально вздохнул.

— Не вижу поводов для печали, маэстро. Для человека дом там, куда ему хочется возвращаться. Так что случилось?

— Увы, по не зависящим меня обстоятельствам возвращение в Геную для меня смертельно опасно... — ломбардец машинально провел ладонью по лысому черепу и пригорюнился. — Эта досадная история с фальшивыми монетами, забрала у меня все. И место в ложе, и доброе имя, и даже любовь...

Итальянец, перемежая свою речь горестными вздохами, поведал мне занимательную историю, как он со своим знаменитым дядей Аристотелем Фиораванти, взялся по заказу епископа Донателло Сфорцато сделать автоматизированный пресс для чеканки монет и как потом впал в немилость и по обвинению в чеканке фальшивых денег угодил в кутузку.

Насколько я понял, сам факт преступления присутствовал, конечно, в меньшем масштабе, чем предъявлялось, но причиной ожидаемо оказалась любовь. Это у Пьетро — а у дядюшки Аристотеля, того кто сейчас строит в Москве соборы и пушечные дворы, причина скорее всего была более прозаическая. Просто корыстная. Но ломбардец коснулся ее только вскользь, а я не стал выпытывать подробнее. Оно мне надо? Так вот...

Некая Бьянка Спалетти, дама полусвета, настолько вскружила голову любвеобильному Пьетро, что он, войдя в сговор со своим родственником, несколько раз использовал почти готовый пресс по назначению... Но не в ту пользу. Тайное стало явным, ибо оная Бьянка находилась в некоторой интимной связи, как раз с самим епископом и оба достойных представителей династии Фиораванти оказались в сырой темнице. Скандал замяли, постаралась ложа, но пришлось бежать под страхом смерти, ибо епископ поклялся спалить соперника, как еретика, если он, хоть ногой переступит границы Италии. И дядю, кстати, тоже, за компанию собирался поджарить. И они побежали... каждый в разную сторону. Аристотель в Московию, благо у него было уже приглашение от Ивана Третьего с обещанием 'гринкард', а Пьетро убыл на Мальту вместе со своей бригадой, у которой тоже рыльце было в пуху. Они маленько побуянили в траттории и не того, кого не надо по пьяни зверским образом прирезали.

— Весьма занимательно... — я постарался скрыть свою улыбку от ломбардца.

— И весьма печально, сеньор барон... — добавил архитектор и состроил жутко страдальческую рожу.

Да-а-а... вот как-то исторически сложилось, что особи мужеска полу всегда страдают из-за своей неуемной страсти к полу женскому. И в пятнадцатом столетии и в двадцать первом... Страдают, и одновременно не могут обходиться без источника своих страданий, который одновременно является источником вдохновения, наслаждения и объектом поклонения. И будет так всегда, хотя некоторые современные европейские тенденции могут поставить на этом жирную точку. Но мне этого содомского апокалипсиса, слава богу, уже не увидеть. Вот и славненько...

— Маэстро Фиораванти, я развею вашу печаль. Я дам вам работу, деньги, славу и вы сами не заметите, как рядом с вами окажется любовь и страсть. Право слово, не стоит расстраиваться по пустякам. Могу, к слову сказать, что у вашего дяди Аристотеля все в порядке, он сейчас трудится над величественным проектом и находится в милости у гранд-принца Московии.

— Но, откуда?!... — ломбардец от удивления вытаращил на меня свои выразительные черные глаза.

Вот черт... опять сболтнул лишнего... надо как-то вкручиваться...

— Я... я, просто в своих странствиях встретил послов принца Иоаннуса Московского и они мне за кружечкой вина рассказали все новости их великой страны. Но это лишнее... — поспешил я прекратить скользкую тему. — Предлагаю сосредоточиться на насущном.

— Да, да... — ломбардец суетливо развернул на столе лист бумаги. — Я очень рад, что с моим почтенным дядей все в порядке. Вот смотрите, сеньор барон. Это примерный чертеж замка после его полной перестройки...

— Главное, чтобы без ускорения, — пробормотал я, разглядывая эскиз.

— Простите, сеньор барон?

— Не обращайте внимания, лучше объясните, что во здесь будет?

Через час у меня голова кругом стала идти от громадного количества средневековых фортификационных и архитектурных терминов, но я одновременно проникся уважением к ломбардцу в частности, и к средневековому инженерному делу, в общем.

— Впечатляет, маэстро, впечатляет... — отодвинул я чертежи от себя. — А что вы мне скажите о маэстро Фене? Насколько он сведущ в вашей науке?

— О-о-о... — с пылом воскликнул итальянец. — Он мне оказал неоценимую помощь в планировании. Он великий мастер в деле деревянных конструкций и я решил, что всем связанным с деревом будет заниматься он. Просто у маэстро Фена в стране не используется в должной мере камень и это наложило определенный отпечаток на его мастерство. Опять же, он взял на себя все кровельные работы...

— В общем, я так понял, что вы поладили, — прервал я поток восхищений и любезностей. — Теперь такой вопрос. Вы сведущи в литейном деле?

— Я инженер, сеньор барон! — итальянец гордо вскинул голову, задрав свой выдающийся романский нос и выпятив не менее выдающийся подбородок. — Я лил колокола, я лил бомбарды, я лил... да спросите маэстро Пелегрини, он слышал о моем мастерстве... Я умею...

— Отлично, — я чуть не расхохотался, глядя на надувшегося собственной важностью ломбардца. — Верю, верю... Значит, вам еще предстоит спроектировать литейную мастерскую. Но это позже. Мне нужен от вас список всех необходимых материалов и потребность в сторонних специалистах. Причем уже завтра к вечеру.

— Как прикажете, сеньор барон, но, кажется мне, что камень вам покупать не придется, а понадобятся просто хорошие каменотесы. Совсем неподалеку есть заброшенная каменоломня. Как раз камень из нее и использовали в постройке этого замка...

— Это радует... — я в очередной раз прервал итальянца. — Да, кстати, вы обдумали цену ваших услуг?

— Я обдумал, сеньор барон, — с достоинством поклонился ломбардец. — Я не возьму с вас денег. Моя работа — это моя благодарность вам за спасение. Мне хватит ежемесячного скромного жалования и кормового содержания. Мои люди решили так же.

— Хорошо, маэстро. Сделаем так... Вы назначаетесь на должность обер-лейтенанта-инженера с жалованием в десять ливров в месяц и приличествующим содержанием. Жалование же вашим людям будет из расчета ливра в месяц. Так вас устроит?

Лицо ломбардца вспыхнуло от удовольствия и он, вместо ответа, глубоко поклонился мне.

— Вот и хорошо... — мне стало понятно, что я как всегда переплатил, но, честно говоря, от этого факта, я не особо огорчился, если ломбардец устроит все, так как запланировал, то этих денег он стоит.

— Вы свободны, маэстро, и пригласите сюда маэстро Фена, — пришлось погнать инженера с глаз долой.

Если я на каждого буду уделять столько времени как на этого итальянца, то освобожусь только утром и то не факт. Всех проблем за один раз не решить, поэтому потреблять людей буду только строго дозированными порциями. Меня Матильда уже в койке ожидает, да и у самого в голове и кое-где пониже совершенно ясное томление наблюдается, а приходится дела ворочать. И ничего не поделаешь...

— Господин! — в кабинет проник китаец и бухнулся у входа на колени, склонив голову и уперев кулак правой руки в ладонь левой.

— Встаньте, мастер Фен, и в дальнейшем не делайте так. Вы свободный человек и достаточно лишь поклона, и только в приличествующих случаях необходимо становится на одно колено.

— Как прикажете, господин! — мастер живенько принял вертикальное положение.

— Да, так лучше. Садитесь. Как вы устроились, мастер Фен?

— Очень хорошо, господин... — китаец опять почтительно склонил голову. — Нам с мастером Пьетро выделили целый шатер, и мы ни в чем нужды не имеем.

— Подходит ли вам наша пища?

Китаец едва заметно улыбнулся и коротко ответил на вопрос:

— Все необходимое есть. После рабской еды это просто дары богов. Хотя я немного тоскую по привычным для меня блюдам.

— Мне доложили, что вас нашли запертым в маленькой каморке на шебеке. Почему вы были не со всеми?

— Я высказал неповиновение, господин, — невозмутимо ответил Фен. — Это довольно долгая история и я не уверен, стоит ли досаждать ей моему господину.

— Стоит, мастер Фен, стоит. Мне очень интересно, как вы вообще оказались в рабстве, да еще на другом конце земли, — я отпил сидра из бокала и требовательно посмотрел китайцу в глаза. — Я хочу знать вашу историю, а когда я что-то хочу, я обычно это получаю. Начните с самого начала.

— Как будет угодно моему господину. Я родился в провинции Нанкин в семье простого письмоводителя работавшего в хун-бу... — китаец слегка запнулся, а затем перевел. — Это государственная контора, которая занимается налогами...

Китаец, несмотря на свой акцент и довольно посредственное знание языка, русский он знал еще хуже, поэтому рассказывал на итальянском, оказался великолепным рассказчиком. Я даже понимал сложно произносимые названия государственных китайских учреждений, в которых он успел поработать и поучится.

Несмотря на свою сравнительную молодость, ему только исполнилось тридцать шесть лет, он оказался настоящим... как бы это правильно сказать... гением. Да, простым гением, а вундеркиндом. Он еще в десять лет окончил деревенскую общинную школу. Затем с успехом сдал экзамен и окончил в тринадцать школу 'шуань', насколько я понял, это уже учебное заведение было уже классом повыше, что-то типа профтехучилища. Дальше, он как лучший ученик был направлен в высшую школу — 'тайсюэ', аналог нашего института и тоже ее окончил его с отличием всего за три года. Определенного профиля, эти заведения не имели, учили там всему и помногу. Считалось, что государственный чиновник должен быть всесторонне развитым. Так что пришлось Фену, учится даже военной науке, хотя он сам тянулся больше к естествознанию.

Венцом его учебной карьеры стало его направление в двадцать лет в Высшую Государственную Академию — 'Годзыцзянь'. Сто тридцать экзаменов при поступлении, в том числе и по магии. Да, да, магии вы не ослышались, он и ее сдал успешно... я при упоминании такого количества экзаменов, чуть не сполз под стол, тихо ошизевая. И высочайшим императорским разрешением, несмотря на недопустимость обучения его сословия в этом заведении, он был туда принят. Кстати срок обучения в этой академии на отдельных факультетах составлял пятнадцать-двадцать, а то и двадцать пять лет. Это вам не это, как говаривал один известный персонаж.

Обучался он на факультетах естественных наук, происхождение, все-таки закрывало путь на высшие чиновничьи должности и соответствующие факультеты. За время обучения Фен проштудировал охрененно большой энциклопедический труд 'Юн-лэ да дянь', что переводится, как: великий свод знаний годов правления каких-то там Юн-лэ. Сей почтенный труд, насчитывал больше десяти тысяч томов, включавших больше двадцати тысяч глав, и содержал разделы по истории, каноническим и философским трудам, астрономии, географии, медицине, техническим знаниям и искусству. Просто охренеть можно... но и это еще не все. Пришлось штудировать еще множество трудов не меньшего объема и написать пару десятков своих. Короче, академию он закончил где-то в тридцать лет и получил назначение в Шанхай, на должность, звучавшую как дворцовый архитектор, а на самом деле включавшую в себя множество не связанных с архитектурой обязанностей. Этакий придворный ученый-универсал, попросту говоря.

Вот с этого момента потихоньку и начался печальный этап в жизни китайского гения Фен Юйсяна. Для начала он автоматически обзавелся кучей недоброжелателей из числа чиновников, которые старались устроить на эту должность своих сыновей. Карьера при дворе при столь мощном противодействии у него сразу не задалась. А тут он, как нельзя кстати, поспорил он с главным дворцовым архитектором и выиграл спор, построив систему фонтанов при дворце. И тут же был обвинен в неканоничности и чуть ли не святотатстве. Очешуеть!

Потом на придворных поэтических чтениях его поэма, не сомневаюсь, самая поэтичная и изысканная, была освистана, и последовало уже обвинение ни много ни мало, а аж в монголопоклонничестве, не восторженном образе мыслей и неблагонамеренности к властям предержащим. Оказывается, в Китае, на данный момент времени, есть некая литературная инквизиция. Причем работает она не хуже религиозной европейской. По итогу разборок, с должностью пришлось расстаться и это можно считать, что Фена посетило великое везение, в противном случае могли сварить в масле или еще чего экзотичнее.

Ну а дальше, в апогее везения в кавычках, ему просто двинули одним вечерком по голове, и очнулся он уже на борту джонки, хозяева которой и продали невезучего китайца сарацинским купцам в каком-то индийском порту. Сам Фен лепетал о каком-то проклятии, которое стало причиной такого падения, но я понял, что это просто... даже не знаю как сказать... карма что ли... Хотя и проклятие тут вполне вероятно. Кто его знает, что там может у древних китайцев водиться. Вот во Франции в пятнадцатом веке ведьмы, так вполне настоящие. Сам убедился...

Вследствие, либо проклятия, либо просто фатальной общей невезучести таланты китайца на рабском поприще оказались не востребованы. Хотя он честно пытался привлечь к себе внимание и даже соорудил ветряную мельницу какому-то там полудикому берберскому шейху... и оказался в гребцах, так как обладал выносливостью и сложение имел довольно крепкое. А главное — чтоб не умничал. Потому как шейх убежденно считал, что того что нет в Коране быть вообще не должно.

И тут невезучий гений решил стать на путь жесткого противодействия тюремной администрации, читай, объявил войну судовым надсмотрщикам. Короче пошел в отказ. Китаец мне пытался объяснить, почему он так решил, оперируя какими-то философскими понятиями древнекитайских гуру, но я перевел всю эту хрень для себя на понятный язык. Короче, если все хреново и с каждым днем хреновей и не везет уже вообще критически, то проще самому сдохнуть, проявив несгибаемость китайского характера. Вот как-то так. Но надсмотрщики тоже имели свою несгибаемую философию и методы веками отработанные на сотнях рабов. Его стали пороть нещадно и перестали кормить. Китайцу еще повезло, что бунтовать он стал в плавании, а гребцов на шебеке ощущалась нехватка, а то бы его попросту выбросили бы в море и все.

Китаец сразу понял свою ошибку и пообещал излечить капудану его подагру. И даже успел немного облегчить страдания старому арабу. Пороть его перестали, но и кормить нормально не начали в назидательных целях, а держали в запертой каморке под рукой, ибо постоянно отцеплять его от остальных гребцов еще та морока...

— Вам очень повезло, мастер Фен, — я резюмировал похождения китайца. — Отчего-то мне кажется, что полоса вашего невезения закончилась.

— Я тоже так считаю, господин, — вежливо поклонился Фен. — Рано или поздно превратности жизни совершают полный круг и возвращаются к основам.

— Я думаю, нам предстоят еще множество бесед, но, к сожалению, я сейчас ограничен во времени. Вот список того, чем вы мне можете оказаться полезным, — я взял лист бумаги в руки...

Китаец заслушав список, сразу начал меня так радовать, что я мгновенно забыл про томящуюся в пустой постели Матильду.

По итогу общения я возвел его в должность лейтенанта-инженера и выделил штат из четырех помощников, который ему предстояло отобрать самому из учеников компании и способных сервов из деревеньки. Ну и выписал полный карт-бланш в действиях и полную свободу передвижения по баронии. Даже прикрепил охрану из двух стрелков.

Ох, и ценный кадр мне попался... Разная керамика, топливные брикеты из водорослей, стеклянные изделия, бумага, тушь, долгохранящаяся лапша с консервированными овощами и лак вместе с составом для покрытия судовых корпусов — это еще мелочи. Он пообещал мне изобрести капсюли, боевые ручные ракетометы с напалмом (но это естественно с моей помощью) и установить ветряные двигатели на токарные станки. Да и сами станки по металлу тоже пообещал изобрести, так что сверление пушечных и аркебузных стволов перестало казаться мне фантастикой. Да еще много чего... Просто генератор научной мысли, а не китаец.

Правда, некоторые проекты, типа боевых пилотируемых воздушных змеев с бомбовой нагрузкой из глиняных зажигательных бомб, я беспощадно забанил. Не надо нам такое, начнет испытывать и сложит свою талантливую головушку, да и вообще это слишком для средневековья. Мы как-то по старинке... потихонечку... И тильки для сэбэ.

А может его под стражей держать по типу бериевской шарашки? Кстати если судить по мемуарам содержанцев подобных заведений, очень уж они стимулируют научно-творческую мысль их режим. Хотя нет, это уже слишком, просто приставлю к нему парочку недреманных глаз, чтоб пылинки с него сдували и все... Супер-ценный же кадр, ебтыть...

На таких положительных эмоциях прогнал остальных докладчиков по ускоренной программе, но все равно освободился далеко за полночь. Тяпнул полбокала вина и поспешил в спальню, которую благодаря усилиям моей пассии, наконец-то привели в прилично состояние.

— Я жду и жду, а он непонятно чем занимается... — капризно промурлыкала Матильда, раскинувшаяся во всем своем обнаженном великолепии на кровати. — Иди ко мне скорей...

— Уже лечу... — я содрал с себя халат и рыбкой нырнул в постель. — Куда... а ну назад, сейчас будем делать бастарда номер один...

конец ознакомительного фрагмента

прода в теме "прода отдельно"