Не ожидая твоего вопроса, отвечу, почему применим не против русских, которые нацелились на Берлин, а против американского контингента. Военный потенциал СССР, мощь Красной армии к этому времени превосходит вермахт, поэтому тягаться с ними будет очень тяжело. Еще большее значение имеет боевой дух русских солдат. Этих качеств нет ни в одной армии мира. Даже зная дату наступления русских, численность их группировок, направления основных ударов фронтов, наши генералы все равно проиграют битвы. Операция 'Багратион' — яркий тому пример. Будет только больше жертв с обеих сторон. Введение дополнительной армии не изменит стратегической ситуации на Восточном фронте. Берлин будет взят если не 2 мая, то, к примеру, 2 июня. Слишком много страданий перенес этот народ от фашизма, слишком сильна воля их армий к победе. Победу у русских не отнять. А вот надрать задницу 'пиндосам' мы сумеем с помощью этой тайно сформированной и подготовленной танковой армии!'. — 'Что еще за пиндосы?' — удивился майор Ольбрихт. — 'Этим словом русские так любовно прозвали американцев в наше время. Что означает сия фраза — не знаю. Наверное, русский мат'. — 'А-а-а', — многозначительно усмехнулся Франц. — 'В нужном месте и в нужное время, — продолжал свои теоретические рассуждения Клаус, — зная расположение англо-американских войск, их боевой состав, место базирования авиации и тому подобное, скорректировав планы Моделя, он будет там главным закоперщиком, введя наши отмобилизованные и обученные бригады, мы сможем разгромить янки. Это будет одно из лучших сражений Второй мировой войны. Начав наступление, мы отбросим их к морю. В это время надо устранить фюрера и создать коалиционное правительство. Думаю, сер Рузвельт и сер Черчилль пойдут с нами на перемирие. Высвободившиеся войска направим на защиту Берлина. Война затянется. Сместится время. Здесь и холодная война между Советами и Америкой на подходе. В мире произойдет новая расстановка сил. Появится атомная бомба. Германия выходит из войны путем мирных переговоров без позорной капитуляции. Это будет единственным утешением для немцев'. — 'Красиво говоришь, Клаус, — добродушно усмехнулся Франц. — Твояфамилия не Артур Шопенгауэр, а барон Карл Фридрих Иероним фон Мюнхгаузен. Без решения Гитлера даже муха не пролетит в Германии, не то что можно сформировать целую танковую армию'. — 'Ничего, — спокойно отреагировал мозговой друг, — пойдешь к фюреру на поклон, прогнешься, подыграешь. Встречу подготовим заранее. Придется вести переговоры с Гудерианом, Шпеером, Моделем. Но вначале нужно встретиться с генералом Вейдлингом. Через него будем действовать поэтапно, без суеты. Доверься мне'. — 'Хорошо, Клаус. Пока не очень убедительно, но красиво. Я устал. Хочу искупаться'. — 'Дослушай, и пойдешь. Не так часто мы откровенничаем друг с другом'. —

'Даю тебе десять минут'. — 'Есть еще одно но! — заговорил угрюмым, даже беспокойным голосом Клаус. — Но более весомое, более опасное, более непредсказуемое, чем идти к Гитлеру на поклон. Понравятся ли Дядюшке Джо наши правила игры? Так Рузвельт и Черчилль называют между собой Сталина. Уж очень умен и хитер этот кремлевский властелин. Кроме того, контрразведка русских, Смерш, дремать не будет. Практически нет ни одной задачи, которую он бы не мог выполнить. Один щелчок пальцми товарища Берии — и все может закончиться плачевно для нас'. — 'Очень серьезное предупреждение, Клаус. Какой ты делаешь вывод, исходя из сказанного предупреждения? Подведи итоги разговора'. — 'Вывод должен сделать ты, Франц, только ты. Готов ли ты лично творить новую историю и проучить как следует американцев? Причем не за фюрера, не за нацию, а за будущее спасибо спецназа? Чтобы, когда эти заокеанские бравые парни начнут задирать носы и с позиции силы, под видом насаждения демократии, творить мировой беспредел, их можно было бы остановить и напомнить им, что в недалеком прошлом их место было возле сточной ямы? По вине этих пиндосов я уже полгода живу в твоей голове, как джин в кувшине. Жду, когда тебе намылят шею и я освобожусь на волю. Ты готов следовать моим советам, Франц?' — 'Да, я готов следовать твоим советам, — без промедления ответил Ольбрихт. — И знаю даже, где мы нанесем главный удар. Это будет в Арденнах, в декабре 44-го года'. — 'Ты порадовал меня, майор. Спасибо. Другого ответа от тебя я не ожидал. Ты даже нашел полезную информацию в моей памяти. Браво! Скажу сразу, нам будет нелегко выполнить эту задачу. Но, зная о противнике почти все, мы сможем упреждать его удары и наносить свои...'

— Господин майор! Сержант Криволапов по вашему приказанию прибыл.

— Что? Кто это? — Франц открыл глаза.

— Господин майор! Двенадцать часов дня, я прибыл. Ой, мать моя женщина, вы сгорели, господин майор. Вам надо срочно в море.

'Все, Клаус, связь окончена', — пошел мысленный импульс к другу. Франц поднялся с шезлонга и посмотрел на Криволапова немного растерянным, недовольным взглядом.

— Прибыл без опозданий, господин майор, — повторно доложил Степан. Живые, выразительные глаза Криволапова ясно говорили: 'Я счастлив, что с вами. Приказывайте, готов к боевым подвигам'. Аромат недорогого одеколона, исходивший от Степана, перебивался стойким запахом вяленой рыбы, которую он держал в левой руке. В правой руке у него были две кружки с холодным пенистым пивом.

— Угощайтесь, господин майор, — Степан фамильярно, по-простецки предложил тому кружку с пивом, не дожидаясь очередного нагоняя. Он почувствовал нутром, глядя на недовольную физиономию офицера, что подошел не вовремя. — Пожалуйста. Вы перегрелись. Франц молча взял пиво. Видя сияющего Криволапова, его доброжелательность и искренность в словах и сделав несколько жадных глотков холодного пива, потеплел.

— Спасибо, Степан. Что это за рыба?

— Это? — Степан постучал рыбиной по деревянной царге шезлонга. — Тарань, господин майор.

— Зачем она здесь?

— Как зачем? — Степан искренне удивился от такого наивного вопроса командира. — Это же 'вкуснище'. Она к пиву, господин майор. Пиво и таранка — как для водителя баранка, — сострил с лету Степан и сам засмеялся от своей шутки. Засмеялся и Франц.

— Значит, ты говоришь, пиво и таранка — как для водителя баранка? Да, в рифму и, наверное, в точку. Вы, русские, бьете либо в яблочко, либо попадаете пальцем в небо.

— Лучше в яблочко или в кадык, господин майор.

— В кадык? Почему в кадык?

— А чтобы наверняка. Ребром в кадык или перо в бок — и все дела. Стакан водки, и город будет наш.

— Ладно, Степан, — не понял жаргонной шутки Франц, — раздевайся и бегом в море. Такое солнце, такое море, таких женщин, может, и не встретишь больше в жизни. Да, Степан? Франц внимательно посмотрел в глаза сержанту.

Степан мгновенно побледнел, сдвинул брови и весь напрягся. Он не желал об этом говорить.

— Все, Степа, извини. Тема с Николет закрыта. Это твое личное, — Франц не хотел причинять боль другу. Слишком много испытаний ожидало их впереди. — Догоняй, — озорно крикнул он и с радостью, как мальчишка, побежал к теплому лазурному морю...

Глава 10

Школа военной контрразведки Смерш. Подмосковье. 20 августа 1944 года

— Р-ро-та-а-а, подъем! Боевая тревога! — оглушительная команда дежурного сержанта разорвала тишину казармы, затаившуюся среди вековых елей Подмосковья.

— Построение по группам с полной боевой выкладкой, — грозно добавил старшина, проходя мимо вскакивающих с железных кроватей и молниеносно одевающихся курсантов разведшколы. — Быстрее! Быстрее! — подгонял он, посматривая на трофейные немецкие часы.

На окнах задернулись светомаскировочные шторы. Заверещал тревожно зуммер. Створки оружейной комнаты раскрылись настежь. Лязгнули замки, упали стальные запоры оружейных шкафов. Казарма ожила, затопала, нервно запыхтела.

— Как салаг подняли. Мы же фронтовики! — послышалось сонное роптание некоторых разведчиков, тем не менее они, как и все курсанты, автоматически выполняли команду 'Подъем'.

'Что-то случилось серьезное', — подумал старший сержант Дедушкин, надевая гимнастерку и застегивая пуговицы. Рука невольно прошлась по груди. Миша скривился. Боевых наград нет, сдал по команде старшине. Он подбежал к оружейной комнате, боковым зрением увидел стоявших офицеров в полном боевом снаряжении, рядом радисток с рациями, невольно посмотрел в их сторону. Но, встретив ледяной взгляд начальника курсов подполковника госбезопасности Старостина, шагнул вперед.

Автомат ППС, магазины с патронами, нож разведчика, масхалат, вещмешок с пайком на несколько дней, фонариком, картой выброски, биноклем — все это мгновенно повисло на руках заместителя группы, он отскочил, уступая место другим разведчикам.

— Приготовиться к построению! — рявкнул старшина Гранчак, уставившись, как бульдог, на пробегавших фронтовиков. — Осталась одна минута.

Августовский выпуск разведшколы госбезопасности был небольшой, человек двадцать. Все выпускники готовились для дивизионных, армейских, даже фронтовых разведок. Всех ожидал выход за линию фронта, заброс в глубокий тыл врага. Всех подстерегала смерть.

'И все же. Какого черта боевая тревога? Семьсот километров до линии фронта. Что произошло?' — стойкая мысль не отпускала сознание Михаила. Он прекрасно помнил, как попал сюда. Знал, к чему готовился. Но чтобы вот так по тревоге подняли на задание? Это было неестественно, дико, вопреки логике подготовки разведчиков. Разведка не любит шума и суеты.

В июле, когда их полк рвался вперед, наступая на Бобруйск, его вызвали в штаб полка. Начальник разведки старший лейтенант Киржаков представил его офицеру Смерша армии. Михаил сразу признал в нем капитана Киселева. Короткий разговор, скорые сборы — и он уже в Москве. Почему? Зачем? Разве откажешься? Приказали, значит, так надо. И вот разведшкола Смерша. Полтора месяца практических занятий по отработке приемов рукопашного боя, работа с ножом, преодоление препятствий, снятие часового, бесшумная ходьба, обучение стрельбе из всех видов стрелкового оружия, подрывное дело, хождение по азимуту, сценическое искусство, вождение машины и бронетехники и особенный упор на углубленное изучение немецкого языка, выработку берлинского произношения. Днем и ночью занятия, только восемь часов на сон. Одна задача — сделать из курсантов разведчиков армейского звена. Кто сходил с дистанции, тех отправляли назад в части. Он выстоял, выдержал, превозмог себя. Впереди — ночной экзамен.

Несколько дней назад состоялся разговор с капитаном Киселевым, его протеже.

— Вот что, Дедушкин, — доброжелательным, даже восторженным тоном начал тот разговор, — смотрю я на тебя и радуюсь. Получится из тебя разведчик. Все контрольные занятия выполнил с оценкой отлично. Один из лучших выпускников курсов. Молодец!

Миша внимательно слушал офицера, но в разговор не вступал. Из своего армейского опыта усвоил простые истины: не лезть вперед без надобности; говорить тогда, когда спрашивают.

— Скоро выпуск, хочу взять тебя в свою группу. Пойдешь?

— А что, разве можно отказаться? — Миша пристально посмотрел в глаза офицеру.

— Отказаться? — Киселев недовольно скривился. — Странные вещи говоришь, Дедушкин. Чем же я тебе не угодил?

— Было дело, чего уж вспоминать.

— Нет, ты скажи, раз заговорил, это очень серьезно. Между нами не может быть недомолвок. Я слушаю.

— Хорошо, скажу, если требуете, — Миша поднялся со стула.

— Да сиди ты, не вставай, — махнул рукой офицер. — В ногах правды нет.

— Вы помните бой у поселка Поляниновичи? Он был в мае, когда брали немецкого диверсанта.

— Еще бы. Хорошо помню. Ты выполнял тогда мое первое задание. Справился. Правда, вырвался этот гад из окружения. Но 'Пантеру' артиллеристы подбили. А почему ты об этом меня спрашиваешь?

— Потому, — Миша занервничал, покраснел, — потому, что ваши снайперы упустили этого диверсанта. Они не могли не видеть, что этот фашист держал на прицеле меня и девочку, мою племянницу, которая была у меня на руках. Вы же говорили, я хорошо это помню, что в критической ситуации немца сразу прихлопнут. Почему оставили его в живых?

— Ах, вот ты о чем! — усмехнулся удовлетворенно Киселев, поняв, что обида у Михаила на него пустяковая. Он раскрыл портсигар и протянул его Михаилу: — Закуривай. Я подумаю, как тебе ответить.

— Вы же знаете, что я не курю.

— Знаю. В общем, живым нам нужен был этот Ольбрихт, понимаешь? В последний момент получили приказ брать его живым. Потому и не стреляли. Но, как видишь, все обошлось хорошо и для тебя, и для твоей племянницы.

— Хорошо? Ничего хорошего, — Миша насупился.

— Понимаю тебя, ты вспомнил о сестре, — Киселев закурил, сделал глубокую затяжку, прошелся по кабинету. — Ты зря затеял этот разговор. Твоя сестра еще легко отделалась. Ей вышка грозила. А дали десять лет. Пусть еще благодарит за это. Правда, не знаю кого. Кто-то в поднебесной канцелярии за нее по-крупному заступился. Не мы с тобой ее под немца уложили. Не нам и отвечать за последствия. Поэтому будь мужиком. Главное — она жива. Даст бог, еще увидитесь.

Миша на реплику офицера не ответил, задумался. 'Действительно, мог ли в той ситуации Киселев ему помочь? Наверное, нет. А десять лет лагерей для Веры, считай, за счастье. Матерого диверсанта упустили. Вот дуреха так дуреха. Угораздило же влюбиться в этого немецкого офицера, — Миша сокрушенно вздохнул. — Что уж печалиться, заслужила'.

— Вопросы есть ко мне? — Киселев смотрел на Михаила открытым доброжелательным взглядом.

— Больше нет. Я свободен?

— Подожди. Запомни, Михаил, раз и навсегда. Я зла не желаю ни тебе, ни твоей семье. Мои слова искренни. Ясно? И ты на меня не злись. Теперь веришь мне?

— Верю, — Миша поднял голову и прямо посмотрел в глаза капитану.

— Вот и замечательно, — Киселев повеселел, — значит, будем работать вместе в одной группе. Будешь моим заместителем. А теперь, — офицер достал из папки несколько листов печатного текста, — изучай свою биографию. В этих листках либо твой успех, либо провал. Бери, — и передал их Михаилу. — На контрольном экзамене выберешь, что понадобится, по своему усмотрению. Здесь две легенды для тебя. Первая — Поплавский Казимир Тарасович, был писарем в городской управе Минска, отступал вместе с немцами. Вторая — старший лейтенант вермахта Ганс Клебер, командир саперного взвода, контужен, немного заикается. Вся информация правдивая, проверенная, не туфта. Люди эти сидят у нас. Схожесть твоя с ними имеется. Немецкую структуру до полка, командный состав до дивизии там же найдешь. В общем, все подробно изучай, обдумывай.

Миша бегло сверху вниз пробежался по тексту. Лицо заострилось, на переносице собралась глубокая складка, взгляд стал серьезным. 'Поплавский... Клебер... Кто-то из них будет вторым моим я. Вжиться в роль, стать новым лицом, суметь перевоплотиться — вот архиважная задача до выпуска'. От этого зависит не только его жизнь, но и выполнение будущих заданий.

— Должен знать легенды, как 'Отче наш', — перебил мысли Михаила Киселев. — Кстати, Дедушкин, ты 'Отче наш' знаешь?

— Это к делу относится, товарищ капитан?