К сожалению её мечты так и останутся мечтами. Пока у неё родители — те, кто они есть. И это будет... ВЕЧНОСТЬ. Энжи сердито хлопнула ладошкой по воде и посмотрела на искрящуюся в свете прожектора водяную пыль. Её зрители бы умерли от зависти, увидев её без купальника в этом действительно роскошном месте. Но она сама, к огромному сожалению, такого представления бы не пережила. Девушка покосилась на фигуру отца. Вот он бы её и прибил. Собственноручно.

— Завтра на площадке в Кино будет Мейва. — Честно говоря Энжи на какой-то результат особо и не надеялась. Было бы классно потусоваться с одной из самых ярких звёзд, но отец её не отпустит. Она это уже проходила.

— Ну что за страсть? Ты ведь умная девочка? Должна понимать, что у тупой куклы, которую ты называешь Мейва нет будущего.

— Па, она не тупая кукла.

— Если человек ещё не расплатился за своё тело, не отбил расходы Сансо на "подъём", а уже позволяет себе тратить деньги на "пыль"... ну как это назвать? ("подъём" специф. жарг. — раскрутка личности в сети. "Пыль" или "звездная пыль" — дорогой синтетический наркотик. Его принимают циклом. От первой дозы и до полной очистки организма в медблоке. Цикл около трёх месяцев. На четвёртый закрепляется психологическая зависимость. Без очистки уже после пятого месяца начинаются необратимые изменения мозга. Мозг тоже восстанавливается, но человек перестаёт быть адекватным и что именно он потеряет — непредсказуемо.)

Энжи раскрыла глаза.

— Ты знаком с самим Сансо?

Че пожал плечами. Словами механизм взаимоотношений в этом мире не объяснишь. Они были знакомы до того, как молодой подручный одного из боссов стал Чевилом, а рядовой сутенёр выбился во владельцы сетевого агентства. Впрочем, тогда Кули себя даже сутенёром не считал. Он был из другого теста. Он организовывал то, что нынешняя молодёжь называет "тусовки". Приглашал разных гостей. Ну и обеспечивал... разные потребности собственных гостей, в том числе... физиологические.

Странные правила в этом мире. Есть люди, которые кривятся при слове "проститутка", но пользуют личную секретаршу совершенно спокойно, понимая, что та отрабатывает зарплату. Да и сами говорят комплименты боссу, продавая собственную душу за деньги. А потом этот же человек вещает сотрудникам о высоких нравственных идеалах? Куда честнее называть вещи своими именами, чтобы каждый понимал, что именно он делает. Но честность и правила этого мира несовместимы. А без честности все красивые слова становятся дешевой шелухой.

— Па-а. Прекрати изображать статую.

Че вздохнул и начал поворачиваться к дочери, которая уже выскочила из бассейна и завернулась в мягкий халат. В халате, с мокрыми волосами, потерявшими объём, она выглядела совсем юной.

Тут мир дрогнул и померк.

Стрелять из движущегося флаера — занятие совсем не простое. Усложняется сегодняшняя стрельба тем, что сложное оружие не применишь. Любое сложное оружие засекается сканерами. Любой специальный летательный аппарат, будь то полицейская модель или военная, засекается приборами охраны. Без сложного прицела стрелок видел только мутные контуры фигуры, размываемые специфическим силовым полем. Но флаер подходил ближе и сейчас стали проступать очертания внутренних предметов. Стрелок сменил магазин и свесился на ремнях безопасности. Охрана не успеет. Сейчас он закончит свою работу. Затем он и пилот спрыгнут и уйдут по парку, оставив охрану с носом.

Энжи, раскрыв рот смотрела как падает фигура отца, окутанная ореолом рубиновых брызг. Как на плёнке силового поля расплывается гроздь радужных пятен... Сильный толчок в плечо и тот самый Буль со своей хриплой скороговоркой:

— Тащи отца дура. Убьют ведь нахрен!

Это было похоже на безумие. Отец был тяжелым и неудобным, а Буль быстро смещался, закрывая её и тело и стреляя по радужным пятнам из своего небольшого пистолета. Она тащила изо всех сил и... тащить пришлось дальше, сквозь всю бесконечную гостевую приёмную, красивые стеклянные стены которой совсем не защищали от пуль. Телохранитель уже не мог помочь ничем, неуклюже свернувшись в уголке у дальней стены. Судя по неуклюже торчавшей вверх красной руке, он был мёртв. Она вытащила тело в коридор и упала, наступив на полу собственного халата. Стена над головой брызнула водопадом острых осколков и лицо вдруг стало мокрым от крови. От её собственной крови.

В этот момент проснулась охрана и флаер вспух огненным клубком. Горящая машина ткнулась носом в появившееся защитное поле и сползла по нему к земле. Там её накрыла специальная ловушка и пламя моментально потухло. Два обугленных трупа. И тишина, которая взорвалась визгом и криком жильцов только спустя десяток секунд.

Через сутки Энжи вырвалась из того ада, которым стал её красивый и модный дом. Она не узнала, что охрана Че во время покушения была занята в самом здании. Бойцы убивали и умирали. Свою задачу телохранители выполнили. Они смогли отбить пульт охраны и расчистить коридор для выхода. Вышли все, кого вывели из квартиры. Что именно происходило, Энжи не видела. Кровь из массы мелких порезов заливала лицо и оказать помощь было некому. Более того, она сама помогала тащить отца. Не замечая того что происходило вокруг. Это было очень страшно.

Сейчас она смотрела в мутное зеркало какого-то крысиного угла, в который их засунули и морщилась. Пластика получится очень дорогой. Всё лицо было покрыто мелкими шрамами. Почти незаметными. Почти.

— Эй... — Голос отца был едва слышным. Ему успели оказать помощь. Чевил был живучим человеком. Вылечить полностью — не успели. Но теперь он и сам справится. Пусть не сразу. Пусть потребуются недели, но он выживет.

— Кто тут есть? Какого х.. я ничего не вижу?

Осколок зеркала остался ждать следующего посещения. Энжи метнулась к раненому.

— Не вздумай двигаться. Манк появится через два дня. Он сказал, что Лютца нет. Я не знаю ни одного ни второго. У меня лекарства и инструкции. И эта коргова дыра в которой нет света.

Чевил очень медленно сел не обращая никакого внимания на шипение дочери.

— Осколок зеркала и два синих полотенца? На окне вместо стекла картинка с птицей?

Девушка посмотрела на тёмный прямоугольник окна и ничего не увидела. Пыль и грязь. А вот полотенца, когда-то и действительно, были синими.

— Да. Окно грязное.

Чевил ощупал подушку и добрался до спинки кровати. Затем задумался и повернулся в угол. Голова была плотно забинтована и видеть он ничего не мог. Когда его штопал врач вместо лица была красная каша и Энжи боялась на него смотреть.

— Там... тумбочка. За ней кирпич. Он чуть выступает. Дави сильно, до щелчка. Коммуникатор. В памяти три номера.

— Да успокойся, тебе надо лежать...

— На кладбище лежать будем. Бери комм включи и набери второй номер. Комм — мне в руку. Если нет Лютца, значит... нам тут не место.

Можно сказать, что есть везучие люди. Но Чевил так не считал. Везёт только тем, кто о себе думает. Когда в дешёвый отель ворвались вооруженные люди, комната была уже пуста. В сегодняшнем мире не молчит никто. Рассчитывать приходится только на то, чтобы у твоего человека оказалось достаточно терпения. А тебе хватило того времени, которое он тебе даст.

Ещё через три дня Чевил снял повязку и хихикал, разглядывая собственное лицо. Узкие щёлочки глаз едва приоткрылись, обозревая шикарную картину.

— Твою мать. Не сказать, что я такого не видел, но когда ЭТО появляется на месте собственного лица... жесть.

Энжи уже более или менее пришла в себя. И теперь валялась на одной из кроватей, уставившись в потолок. Ей было скучно. Думать о том, что произошло ей надоело. Ничего нового она за прошедшее время не узнала. Люди, которые перевозили их из грязной дыры дешёвого отеля, с ней не разговаривали. Да и слушать криминальный сленг в исполнении собственного отца... оказалось неожиданно неприятно. Она почти ничего не знала о своём отце. Это оказалось очередным шоком. Сложный бизнес, связанный с криминалом. Это просто красивые слова. А вот то, что увидели глаза... было отвратительно.

Чевил сейчас не особенно раздумывал над тем, как он выглядит в глазах дочери. Ребёнку демонстрировать грязь окружающей жизни — вредно. Дети черпают в себя не понимая хорошо это или плохо. Но Энжи уже шестнадцать и она — не ребёнок. Судя по тому, что вытворяет на своих тусовках. Да и после всего что случилось он её никуда от себя не отпустит. Так что она так или иначе увидит всё то, что показывать совершенно не хотелось.

— Должен тебе сказать одну вещь. Вот не знаю насколько она тебе понравится.

Чевил осторожно ходил через достаточно просторное и на удивление чистое помещение, в котором они жили теперь. Ему требовалось двигаться, чтобы нанокомплексы, которыми его в избытке зарядил доктор не сращивали то, что не нужно. Следить за процессом лечения было некому, так что — только сам.

— Мы стали беднее. Но главное не это. На ближайшие пару лет можешь забыть о своей привычной жизни. — Чевил остановился и кивнул собственным мыслям. — Более того. Я хочу отдать тебе часть своего бизнеса. Тихо-тихо. Совершенно легальную. Такую, которую никто не свяжет с моим именем. Но перед этим я обязан убедиться, что ты её не прощёлкаешь. Упс. Мне хочется быть уверенным, что тебя никто не обманет.

Энжи засмеялась, топая босыми ногами по собственной кровати.

— Па, ты уже не раз высказывался куда более откровенно и я ещё не умерла.

Но Чевил остался совершенно серьёзным.

— Срать я хотел на то, что какие-то слова могут кого-то шокировать. Когда я разговариваю с человеком, я обязан точно знать, что этот человек понимает каждое моё слово. Понимает его именно так, как представляю его для себя я сам. Почему это важно? Потому, что спрос в моём кругу очень... строг. И глупо наказывать других за собственные ошибки. Стоп. — Чевил скривился и покачал головой, выставив вверх палец. — Давай сразу и начнём. Наказывать других за собственные ошибки иногда очень необходимо. Но ты сама должна точно знать чьи ошибки стали причиной. Для чего наказывать других?...

Че рассказывал, останавливался, кривился и снова рассказывал страшные истории из собственной жизни. И чем больше объяснял, тем более очевидной становилась простая вещь. Энжи не была ни глупой, ни слабой. Но она не была и достаточно жесткой, чтобы не бояться. Сам Чевил видел в этом большую проблему. Иногда, решение проблем учителя грозит неприятными откровениями для его ученика.

— Па? Ты сказал, что меня могут обмануть? Но именно ты мне сейчас рассказываешь свои совершенно дурацкие сказки. — Че удивлённо поднял брови. — Я не дура. Ни на одном криминальном вестнике нет столько трупов, сколько в твоих рассказах. В Криане никогда за последние десять лет СТОЛЬКО людей не убивали. Тем более — за один день.

Тут Чевил понял, что только слова не сработают. Понял, что рассказывать мало, необходимо тыкать носом в ту грязь, с которой ему приходится работать. И понял, что он не сможет таскать с собой Энжи по уголкам криминального дна, демонстрируя всем, что у него есть сильная привязанность, за которую его можно больно укусить. Или предмет, который дорого оценит любой из его конкурентов. Это — его личный страх. И если у человека есть страх, то он не останется не замеченным. Че не желал быть управляемым. В его положении управляемость это хуже чем смерть.

Судя по последнему нападению, все с таким трудом достигнутые когда-то соглашения пошли прахом. Семья и деть перестали быть неприкасаемой святыней. А если соглашения уже не работают... то ему надо очень резво шевелиться, иначе обдерут до нитки. Да коргу под хвост эти деньги, будут убивать его людей... это куда хуже. И это ещё одна причина по которой сам он ничего не сможет из дочери вылепить. Не сейчас.

Потребовалось ещё два дня чтобы Че принял решение. Это — не только его ребёнок. Но мать Энжи испугалась и исчезла из доступа окончательно. Собственно это и стало последней каплей. Чевил знал, где она спряталась. И пытался связаться. Но... свой выбор, похоже, Ниль сделала. Как ни странно, но вынужденное решение больше всего повлияло на самого Че. Такой холодной ярости у него давно уже не было. Энжи могла нормально жить и быть тем, кем захочет... но.

Со Второй трубой ничего не произошло. Собственно, с ней ничего не происходило уже лет двести, что могло измениться за несколько месяцев? Ах, да. Стало холодно. В этой климатической зоне не было ни суровой зимы ни долгой осени. Сезон дождей. Но под монументальным куполом бывшего промкомплекса это превращалось в сырость и холод.

Чевил мерил шагами чистую площадку возле внешней стены. Это место было традиционным для встреч враждующих городских банд. Кучи камней и покорёженной арматуры, если их хорошенько встряхнуть, откроют кладбище сравнимое с официальным Мемориалом Криона. С той разницей, что здесь все квартиранты умерли насильственной смертью.

Шаги посетителя были громкими. Треск гравия отражался от голых бетонных стен и волнами прокатывался по огромному пустому цеху, бессильно затихая у противоположной стены.

Растрёпанная и неаккуратно одетая женщина шла быстро. Бесформенная одежда скрывала её тело, длинные седые волосы слегка шевелились, создавая странный образ. Но если не обращать внимание на внешние детали, то оказалось, что гостья была лёгкой и сильной и сказать про неё — старуха... вот уж нет.

— Ну и что за хер вытащил меня в эту дыру? Да ещё по такой слякоти?

— Отлично выглядишь, Гзень. Вот не надоело тебе таскать этот драный балахон?

Движения гостьи голос Че не замедлил. Но неожиданно аккуратные ладошки ловко свернули на ходу седой хвост волос в тугой узел и несколькими движениями превратили бесформенный балахон в достаточно приличную, пусть и оригинальную одежду.

— Привет Че. Прислал бы Става, не пришлось бы устраивать этот спектакль.

— Став мёртв. — Че бы нахмурился, но дальше хмуриться было уже некуда. — Времена начинаются... сложные.

Гзень тем временем подошла вплотную и бесцеремонно, но аккуратно развернула лицо Че к свету.

— Б...! — Повисла пауза. Несколько аккуратных и лёгких касаний к свежим рубцам. — Че. Ты ведь знаешь, как мне нравится Криан?

Знакомая собеседникам шутка была очень старой. Ей, пожалуй было лет... чуть меньше, чем знакомству двух людей, встретившихся на этой площадке.

— Успокойся. И на этот раз ничего ценного я сносить не собираюсь. Вот с населением... надо работать.

Так когда-то сказал Император Виктор во время своего выступления на тысячелетие монастыря Криана. И слова эти повторялись в самых различных смыслах.

— Ладно. Верю. Ты, как я вижу, здоров. Но... Че, я не понимаю, зачем я тут. Я уже не готовлю боевиков. И шлюх не готовлю. — Чевил всё ещё не мог оформить в слова свою мысль. — Ты мнёшься? Усраться. Похоже, у меня будет действительно интересная работа.

Гзень была великолепным врачом. Долгое время. Затем она оставила эту практику, чтобы с головой уйти в одно узкое направление. Психология. Нет. Она не занималась пытками или ломкой Знаков. Она работала с живыми людьми, а не с теми, кто так или иначе становился трупом.