| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
"Пушечное мясо! Необстрелянные мальчишки! Война за нефтедоллары!"
Воины слушали, молчали и уходили. Правозащитники продолжали орать дальше. Сами воины, как правило, стали им совершенно не нужны.
Потом армия стала престижнее. Служили в ней с ещёе большей охотой. Те, кто хотел служить. Они вопросов про "за что война?" не задавали. Солдатам намного проще. Не потому, что они глупые и выполняют приказы. Нет. Они просто видят врага на месте. И вопросы отпадают сами собой.
Одноглазый смотрел на серый бетон внизу, вспоминал ряды кроватей. Ночь, когда их подняли в первый раз. В очередной раз где-то случилась беда. И затыкать беду выпало им.
— Сержант, сержант, ё... твою мать! Куда ты меня тащишь!!! Пусти б...ь! Пусти!!!
— Да держите его, дауны! — Сержант-медик торопливо сдёргивал пластиковый колпачок одноразового инъектора. — ИПП доставайте быстрее, шевелитесь, гамадрилы беременные!
Лейтенант мутнеющим взглядом смотрел в сторону высоты, где полетел вниз коротышка Маугли, тонко крича после пули снайпера. Тот самый коротышка Маугли, давно мечтавший попасть на войну и получить "крап", как у старшего брата.
Пули свистели, рассекая воздух и человеческую плоть. Хлопали, разлетаясь свистящими мелкими осколками ВОГи. Гулко бухали откуда с гребня минометы, сделанные из камазовских карданов. Хорошая штука мина, ей самое главное иметь трубу и иглу. Дальше она полетит куда направят. А у них минометов не было. И хорошие, крутящие в полете хвостовиками, штуки летели именно на них.
С трех точек били пулеметы. Не давали поднять головы, не давали подняться вверх по сухой выжженной траве не самой высокой горки. Под кустами, на жестких острых кочках лежало немало застывших ребят в "зеленке". Пулеметы били, злые острые шмели, посылаемые ими, косили людей.
Ахмед Ибн-Хафизи, получивший свое десять с лишним лет назад в Даге, вернулся. Вернулся чуть в другое место и чуть к другим людям. Вот только защищать их снова выпало самым обычным парнями с необъятной страны, где правил Его Темнейшество.
Одноглазый спорить с приказами Его Темнейшества и не думал. Цену таким мысленным спорам он видел. Пара деревушек на равнине, с сожженными домами, женщинами, плачущими в голос и ничего не понимающими детьми. Этим, идущим за Ибн-Хафизи, явно чем-то не угодила их вера. Вера, казалось бы, не отличающаяся от их собственной. Также по утрам и у них, и у людей Ибн-Хафизи голосили муэдзины. Намазы совершались практически в одну сторону света. Разве что здесь женщины старались не кутаться с ног до головы в плотную ткань. Возможно, что это и не понравилось.
Самое главное недовольство пришедшие выразили мужчинам. Особенно сопротивляющимся. Головы, к моменту приезда первых машин из "ленточки", где ехал Одноглазый, живописно украшали плетень первого же дома. Уже с ссохшимися лицами, заляпанные пылью поверх бурой крови, смотрящие на русских белесыми бельмами мертвых глаз.
Вопросов по приказу, скорее всего пришедшего явно не от Господина Дракона, никто не задавал. Их дело свинец, и они его знали хорошо. Ибн-Хафизи решил не прятаться.
Они нашли его на горушке неподалеку. Готового и ждущего. Его и его людей. Врывшихся в землю, пристрелявших оружие, приготовившихся принять бой и умереть во славу... Кого? Чего? С обеих сторон всем стало все равно.
Кровь будоражит сразу же. Порох только подбавляет адреналина. Начав бой — не остановишь по щелчку пальцев. А русский солдат, пусть он же и татарин, чуваш или еще кто, записанный в паспорте хоть армянином, отступать не привык. Одноглазый сразу понял, что рубиться здесь буду все. До самого конечного конца. Так и вышло.
Сейчас, жадно глотая горячую воду из фляги, снятой с кого-то, кого не узнал, Одноглазый косился на кричащего все тише капитана.
— Костя! — Сила, присевший за остов когда-то давно бывший БТР-ом, водил биноклем. — Хорош отдыхать. Побежали дальше.
Побежали... Одноглазый вытер лоб. Посмотрел на руку, заляпанную темно-красным. Странно, он ж вроде целый? А, да, это не его. Срезало рядом невысокого паренька из новых. Как его звали? Черт знает. Был пацан, нет пацана. Война.
Сила уже дернулся вперед, вжался в серую колкую пыль и желтые острые остатки травы. Извиваясь, со стороны смешно дергая ледащим тощим задом, пополз к пародии на ячейку, кем-то недавно незаконченную. Одноглазый Константин, обладавший тогда обоими глазами, чуть подождал и пополз за ним.
Пули вжикали над головой, свистели и злились. Две, умиротворенно чавкнув, на глазах Одноглазого вошли прямо в грудь Батона, неосмотрительно выскочившего следом за ним. Батон широко раскрыл рот, стараясь набрать больше воздуха, посмотрел вокруг мокрыми глазами и упал. Вперед лицом. Пальцами загреб желтую пыль, начал собирать ее вокруг и тащить под себя. Одноглазый сматерился и повернул назад.
Сила, доползший до ячейки, раскорячился, вытаскивая рывшего ее неудачника. Сипел, вжавшись лицом в крохотный бруствер и тащил неподатливое тело. А Одноглазый добрался до Батона, схватил за ремни разгрузки у лопаток и потащил назад, за БТР.
Батон, вроде живой, еле слышно стонал и сопел, сочно хлюпая то ли ртом, то ли носом. Как будто давился соплями от насморка. Одноглазого забила дрожь. Стало так страшно, как в детстве, когда он совсем маленьким тонул и равнодушно рассматривал обросший илом буёк. Тук-тук-туктуктутук, сердце скакало внутри как ошалевшее. А он все же полз. Полз, краем глаза цепляя все вокруг. И видел, снова видел, как:
Падал, скрюченными пальцами хватаясь на мокнущую на глазах штанину здоровяк Дизель, напоровшийся на "растяжку".
Тащил на себе обмякшую громаду пулемётчика Бабачачи сержант Грек, ещё совсем недавно получивший письмо от девушки, которая скоро должна была родить ему ребёнка. У самого Грека левая сторона лица больше всего напоминала отбивную. Да и Бабачача глядел на мир совершенно снулыми, как у заснувшей рыбы, глазами. Но Грек, упорный и прямой, плевавший на пули, тащил его дальше.
Взяли пулеметную точку два брата Антоняна. Черный, развернув ПК, грохотал очередями по ближайшему подъему, что-то кричал по-армянски, выл и хохотал. Черно-носатый, второй, споро складывал трех бородатых мертвецов перед ними, делал дополнительный бруствер.
Подтягивались, прикрытые их огнем, взводники из третьего и четвертого. Ползком, от кочки до трупа, от трупа к земле, вывернутой миной, от воронки к пулеметному гнезду, двигались пацаны. Мины все также свистели вокруг, но в раж входили все больше и больше. Плевали на мелкие осколки, на свистящие куски свинца, на крики и ор с гребня высотки. Лезли, перли вперед, шли на смерть, ломили и уже ждали первого, кто доберется хотя бы до начала самой гряды.
Одноглазый оскалился, видя еще одного замолкнувшего стрелка на гребне. Захотел рассказать Батону, привалил его к БТР-у. И заткнулся на половине слова. Замер, глядя на спокойное и ровное лицо товарища, смотревшего куда-то вдаль. На дорожку от слезы, скатившейся к подбородку.
Над головой загрохотало и засвистело. Старлей, прижавший к уху рацию, округлил глаза и начал махать. Одноглазый задрал голову и радостно завопил. Крик и свист поднялся вокруг, перекрывая даже грохот. Но ненадолго. Поспорить с авиационным двигателем тяжело. Не говоря про вооружение "грача". А они, "грачи", прилетели.
— Твою мать... — Одноглазый помял лицо. — Заснул. Стыдно-то как.
— Стыдно когда видно, — Багира зевнула прямо над его ухом. — Сижу тут минуты полторы. А до этого ты не спал. Советую тебе все-таки покемарить.
— Да ладно...
— Хоть заладно. Только толку от тебя.
— Тоже верно.
— Чего ты там в атаку ходил-то?
— Да так. Юность вспомнил. Как вот отсюда ездили на масштабные военные учения.
— На Кавказ? А куда еще-то? Маму жалко было. Но она как-то привыкла.
— Мамы они такие, да. Но все равно стыдно.
— Ладно. Пойду. Но скоро вернусь. Оставить ствол?
— Нет. Иди. У меня свой есть. Где прячу — не скажу. У женщин должны быть тайны.
65
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
