Кастор Прайд. Хохот шута.

В доказательство серьезности своих намерений Дамми бросил лепрекону несколько бриалов и прошествовал к ближайшему столу. Я счел наиболее разумным последовать его примеру, и уже через четверть часа мы активно поглощали тушенную кабанятину с капустой и жареными грибами, запивая все это немного кислым, но вполне замечательным пивом. Наши невольные спутники уселись на другом конце зала и занимались примерно тем же самым, и как я ревниво заметил с неменьшим удовольствием.

К тому времени как мы закончили с ужином и выпили по три кружки пива вечер уже начал сворачивать свой дырявый шатер, освобождая место для палаццо ночи. Дамми пару раз сыто вздохнул, зевнул и заявил, что пусть все тонет в крови, а он отправляется спать. Мое робкое предложение выпить ещё по паре кружек не вызвало у него абсолютно никакого восторга, вследствие чего через полминуты я остался в полупьяном одиночестве.

— Партию в вилат?

Я с удивлением и интересом взглянул на хозяина-лепрекона, который заговорщицки смотрел на меня с другого края стола. Предложение оказалось неожиданным, но, безусловно своевременным. Вилат был популярной и что более примечательно моей любимой игрой, в которой я добился определенных успехов. Игра была довольно древней и брала истоки где-то в южной Эрдалии. Несмотря на это она отлично прижилась в Тайор Донаре, и особенно в среде лепреконов.

Игра велась вдвоем, втроем либо вчетвером на составной, расчерченной на клетки доске, размер которой зависел от количества участников. Правила же её были в достаточной степени интересны. Изначально каждый игрок получал семь фигур. Одна из них олицетворяла бога, ещё три жрецов, а оставшиеся рабов. Основной механикой игры являлось жертвоприношение. Его могли осуществлять жрецы, и за каждое игрок получал на выбор ряд действий, начиная с приобретения новых, более сильных фигур и заканчивая изменением условной местности доски, которая была четырех видов, — горы, пустыня, лес и море. Чем выше ценность принесенной в жертву фигуры, тем более тактически приятные действия можно было произвести. При этом наивысшей ценностью обладали сами жрецы. С другой стороны новых жрецов приобретать было нельзя. Ну а цель игры была более чем примитивна — уничтожить чужого бога.

Вилат был полон хитростей, нюансов и являлась одним из любимых развлечений эрдалийской военной аристократии. Основная идея игры заключалось в умении жертвовать малым ради большего, а иногда и большим ради малого, если это малое должно было обеспечить победу.

В общем, партия в вилат была именно тем, чем я бы хотел завершить этот день. Так что минут через десять лепрекон, представившийся Рибрином принес доску, фигуры и огромный кувшин пива. Но когда мы уже заканчивали расставлять фигуры, к нашему столику подсел тот, кого я сейчас хотел видеть меньше всего — мой лысый приятель из Шерванского клуба.

— Я бы тоже сыграл, с вашего позволения, — безымянный воин положил на стол небольшой, но явно не пустующий кошель.

— Всегда рады!

Рибрин широко улыбнулся, и мне пришлось угрюмо кивнуть, соглашаясь с новым участником грядущей битвы. Оставалось обменяться подозрительными взглядами, положить на стол ставку, равную двадцати бриалам (для начала) и бросить кости на право первого хода.

Первым ходить выпало лепрекону и тот, недолго думая, принес в жертву раба, обменяв его на лучника. Классический, надежный и с моей точки зрения абсолютно неинтересный дебют. Следующим ходил лысый, и он в свою очередь двинул вперед фигурку бога, расширяя тем самым зону его атаки. Я же интригующе пропустил ход, намериваясь в дальнейшем совершить двойное жертвоприношение и получить более выгодные варианты для действий.

Уже через четверть часа неспешной игры, мне удалось сделать некоторые вводы о возможностях своих соперников. С откровенной радостью я видел, что лысый не продержится и получаса. Он сделал классическую для всех новичков ошибку. Атакующая тактика, которая считалась наиболее разумной в играх с двумя и четырьмя участниками, в тройных сражениях была подобна самоубийству. При игре втроем атакующий игрок становился основной мишенью и почти всегда проигрывал первым. Это объяснялось элементарным желанием избавиться от неудобного соперника, не потеряв при этом позиционного преимущества. В последующем, как правило, доска делилась примерно поровну между двумя оставшимися игроками.

Как бы то ни было, а я уже предвкушал, как разделаюсь с тяжелой триремой лысого, с таким трудом доставленной к оборонительным редутам Рибрина. Ради этого корабля, одной из сильнейших фигур вилата ему пришлось пожертвовать аж двумя жрецами, и теперь потеря триремы означала для него неминуемое поражение. С другой стороны, если его атака окажется слишком успешной, то боюсь, я просто не успею повлиять на исход сражения.

Однако Рибрин построил скучную, но крайне надежную оборону, которую практически невозможно было взять с лету. Так, что у меня оказалось полно времени для того, чтобы перебросить в тыл основных сил гонца Шервана жреца, катапульту и пару конных лучников. Причем одного лучника я тут же принес в жертву, увеличив за счет этого дальность боя катапульты.

Дальше сражение развивалось как в пожелтевших учебниках. С легкостью пожертвовав ещё одним лучником я увеличил силу атаки катапульты и принялся бомбардировать снарядами трирему лысого. В это же время лепрекон пожертвовал едва ли не половиной армии и сотворил прямо перед собой горную цепь в две клетки, лишив войска противника маневренности, после чего со спокойной душой двинул вперед оставшиеся силы.

Минут через пять все было кончено. Лысый оказался зажат с двух сторон и его отчаянные попытки изменить ситуацию к лучшему, должного эффекта не произвели. Апофеозом стала волевая жертва моей героической катапульты, которая дала возможность забросить прямо к божественному престолу пару гриплоров.

Поскольку я сумел захватить большую часть доски, дальше игра шла в довольно расслабленном (для меня, разумеется) режиме. Несмотря на все старания, Рибрину удивить меня было абсолютно нечем. Так что двадцати минут планомерной осады вполне хватило для того, чтобы с довольной улыбкой сгрести со стола влюбленные в своего победителя монеты.

— Да, ты умеешь жертвовать, — усмешка лысого была странно горькой.

— Умею, не значит, что люблю, — к этому времени я был уже слишком пьян для того, чтобы удержаться от философии.

Он не поддержал мою демагогию. Вместо этого посланник Шервана долго и пытливо смотрел в мои хмельные глаза, словно пытаясь найти там какой-то осмеянный Диосом ответ. Он был не дурак, этот молчаливый воин. Он понимал, что слишком уж просто я согласился на их компанию. Слишком флегматично терпел то, что терпеть не привык. Да, он был не дурак, но у него просто не осталось ходов. И теперь он ждал, когда пойду я. Ждал, чтобы успеть развернутся, когда я начну бить.

— Ещё партию? — я как можно более равнодушно посмотрел на лысого.

— Конечно, но не сейчас

Ещё секунду боец Шервана сверлил меня взглядом, а потом молча покинул игровой стол, направившись в свой номер.

— А вот я бы повторил, — лепрекон уже расставлял фигуры. — Здесь редко найдешь хорошего соперника.

— Удвоим? — мне показалось, что это будут легкие деньги.

Лепрекон поддержал и через полчаса я оказался на сорок бриалов богаче и на кувшин пива пьянее. В связи с этим радостным событием, я, пожалуй, немного потерял чувство меры и как-то пропустил момент, когда сумма ставки доросла до пятисот бриалов. И все бы ничего, но именно эту проклятую партию я умудрился проиграть. Вероятно, не зря так часто говорят о вреде излишней самоуверенности.

— Пятьсот бриалов, большие деньги, — Рибрин довольно хмыкнул. — Больше моего месячного дохода.

Я печально кивнул. Деньги действительно были немалые. Более того, у меня этих денег не было. А это в свою очередь значило, что предстояла унизительная процедура выколачивания финансовых средств из Даминиона. И процедура эта далеко не гарантировала успех. Дамми вполне мог послать искупаться в крови святость игроцкого долга, поставив тем самым на кон мою репутацию в Тайор Донаре. С хитрого лепрекона вполне сталось бы выяснить, кем были его неблагодарные постояльцы.

— Быть может, у тебя есть проблема, решение которой будет стоить пятьсот бриалов? — я неуверенно приподнял бровь.

— Проблема? — Рибрин внимательно посмотрел на меня и усмехнулся. — Ну, насчет проблемы не знаю, а вот услугу ты мне оказать действительно можешь. И она действительно будет стоить около пятиста бриалов.

— Буду счастлив, — надеюсь, мой голос был не слишком тоскливым.

— У меня есть друг, — лепрекон отхлебнул пива из высокой кружки. — Старый друг, у которого есть небольшая слабость, — свелс.

— Старый? — обычно начинающие употреблять свелс загибались во вполне обозримом будущем.

— Всякое бывает в этом мире, — хозяин оставался спокоен. — К сожалению, сам он лишен возможности доставать необходимое. Поэтому он просит об этом маленьком одолжении меня. Вот только он живет там, где я не очень люблю бывать, — Рибрин с усмешкой посмотрел на меня. — Он живет в Шираз Донаре.

Ну, кто бы сомневался. В последнее время все мои засмеянные до слез дороги ведут в Шираз Донар. Так что, одной больше, одной меньше...

— Шираз Донар большой, — я постарался придать этой фразе вопросительный оттенок.

— У меня есть хорошая карта, — лепрекон откинулся на стуле. — Как только ты окажешься в нужном районе, он сам найдет тебя.

— Так кто он? — мне уже действительно становилось интересно.

— Он сам по себе, — Рибрин загадочно усмехнулся. — И ещё... помни, у меня есть и другие друзья.

Прозрачный намек на то, что веры мне нет и не будет. Я невольно рассмеялся. Давно уже никто не пытался меня запугать. Однако, лепрекон остался серьезен, и я нехотя кивнул, как бы отдавая дань уважения неизвестным соратникам Рибрина. Хотя обманывать его я не собирался и так. Как ни крути, а тут уже дело принципа.

Лепрекон залпом опрокинул кружку и принялся убирать со стола, а я вышел во двор подышать свежим воздухом и выкурить последнюю на сегодня трубку.

Ночь была волшебна. Тихая, манящая, рождающая безудержные грезы. В такую ночь хорошо любить, творить, мечтать. Такую ночь жалко тратить на банальный сон. Жалко тратить на сумрачные мысли о заросших тропах Шираз Донара. Что ж, жалеть мне оставалось где-то с полчаса, пока не погаснет трубка.

Я вышел за калитку и подошел к краю дороги. Туда где темными стражами возвышались великаны-деревья. Опустошенно сел под одним из них, прислонившись спиной к толстому, надежному стволу. Немного кружилась голова, немного терзала тревога. Но было хорошо, хотя и недолго.

Скрипнула ветка. Я резко повернул голову и увидел её. Ночью она казалась ещё прекраснее. Ночью седина волос превращалась в серебро, а безумие глаз в фантазию очарования. Искайн Сиано стояла в нескольких сарках от меня, небрежно качая усталую ветвь.

— Скучаешь?

Ласкающая ночь не ответила, лишь толстый сук истерично треснул в её тонких пальцах. Фея сделала шаг навстречу. Огромные, дурманящие глаза сверкнули в податливой темноте. Нежное, еле слышное рычание сорвалось с томно приоткрытых губ. Рычание, от которого хотелось бежать. Вот только куда? От нее или к ней?

Невольно я протянул руку в пьяном желании прикоснуться к этому прелестному в своей дикости существу. Протянул и едва не закричал. Ладонь обожгло злым морозом, в разум хлынула волна ледяного огня. Было больно, было страшно, но в этом страхе не было и тени смерти. Лишь безумие. Безумие самой тьмы, грызущей плачущие лучи света.

— Кто они? — фея подошла совсем близко. — Те, кто всегда рядом с тобой. Те, кого видишь только ты? Только ты... и только я.

Я вскочил. Никто и никогда не задавал и не мог задавать мне подобных вопросов. Никто и никогда не мог узнать о Барги, Кайлин и Карифе. Так, какие же силы подвластны этому кошмару Тайор Донара?

— Откуда?! Откуда, облай тебя Диос, ты знаешь?! — я почти кричал.

— Мои глаза — глаза ночи, — фея засмеялась. — А ночь видит то, что никогда не покажешь дню.

— Валот с тобой, ведьма, — я снова привалился к дереву. — Но какое тебе дело до моих грез?

— Грез? — Искайн Сиано придвинула свое лицо на расстояние поцелуя и повторила. — Грез? Тогда почему ты так жаждешь найти к ним дорогу? Или к ней?

— Потому что безумен! Также как и ты!

Она снова засмеялась. Её смех бил и целовал одновременно, заставлял вздрагивать и желать. Смех грешной, густой ночи. Смех страсти и отчаяния. Смех одинокой, уставшей от любовников вьюги.

— Это потому что только безумец найдет туда дорогу, — губы шептали. — И я могу найти её для тебя.

Я непонимающе смотрел в огромные платиновые глаза. Дорогу? Дорогу к Кайлин? Видит Диос, за это я был готов отдать все и продать всех. Но для меня это всегда было лишь мечтой. Мечтой, в которую я верил, только благодаря своему упрямству. Хотя с другой стороны, — кто, если не она?

— Как?!

Она снова зарычала. Нервно, нетерпеливо, давая понять, что этот вопрос останется без ответа. Рычание перешло в пьяный стон и затихло где-то высоко, там, где в испуге замерли ночные птицы. Я зло тряхнул головой, безуспешно изгоняя назойливый хмель.

— Хорошо. Что ты за это хочешь?

Фея коснулась моего лица горячим ртом.

— Ты знаешь, чего я хочу.

— Алиави!

Мы выдохнули это одновременно и тут же слились в жадном, яростном поцелуе. Её волосы опутали меня словно паутина. Острые ногти больно вгрызались в мое напряженное тело. Её глаза горели, словно две падшие в бездну звезды. Её губы смеялись и рыдали. Её отчего-то странно тяжелое тело звало и тут же гнало прочь. Она играла, она умоляла, она казнила. Она стонала словно могильный ветер. Задыхаясь, слизывая кровь с искусанных губ, с дикой, жестокой усмешки.

Я с трудом принял неровное сидячее положение. Рубашка была порвана, лицо и грудь исцарапаны, а на душе застыло не сладкое послелюбовное томление, а терзающий разум холод. Ибо я заключил сделку с самой ночью. Ночью, которая никогда не обагриться зарей.

Я уже не видел её. Вуаль тьмы надменно заслонила тонкую фигуру от моего недостойного взора. Но ведь мы обязательно встретимся вновь. Теперь уже наверняка. И пускай каждый получит, то, что желает.

Я рассеянно зашарил руками по траве, надеясь найти оброненную по понятным причинам трубку. Хвала Диосу, минут через пять мне это удалось, и я вновь затянулся горьким дымом. Зачем ей алиави? Почему она не возьмет его сама? Тяжелые вопросы, которые исчезали под светом одного легкого имени. Кайлин! Ради неё я готов заключить сделку хоть с самим Погонщиком. Да и дорога в глубины Шираз Донара теперь не казалась такой уж идиотской затеей.

Да, такую ночь жалко тратить на сон. Такую ночь стоит запереть в алмазной клетке и кормить её отборным лунным смехом. Такую ночь не стоит выпускать гулять в страшном лесу одну. Ведь она может потеряться и больше никогда не прийти к твоему скучающему порогу.

29

Час назад мы покинули постоялый двор старины Рибрина. В моем заплечном мешке нашли временный приют новая карта и почти килограмм свелса, — доза которую бы хватило на полгода активного употребления дюжине старательных наркоманов. Судя по карте, отклониться от первоначального маршрута придется не слишком значительно. Лучшая новость за последние дни.