Я умею прощать

На самом деле я плохо помню тот вечер после ухода Матвея. Кажется, я играла с Алисой в кубики, потом мы ужинали, я стала укладывать дочь в постель, читала ей сказку про Златовласку, а потом на цыпочках прокралась в кухню и долго стояла у окна, прижавшись лбом к холодному стеклу. Бульвар внизу пестрел мелкими серебристо-белыми огоньками, словно рыболовецкие сети укутывавшими обнаженные ветви деревьев. Вдали виднелась высокая украшенная к Новому году ель. А я обещала себе, что завтра вопреки всему, сумею побороть свой эгоизм, и мы с Алисой обязательно нарядим елку. И все будет хорошо и правильно...

Тишину прорвала пронзительно-громкая телефонная трель. Я не хотела ни с кем говорить. Тем более, что отлично понимала, что вряд ли кому-то пришло в голову просто так без повода позвонить мне в ночи. Но телефон не умолкал, настойчиво требуя ответа. Наверное, стоило просто отключить его, только мне почему-то не пришло в голову такое простое решение. Я сдалась.

— Слушаю.

— Кира! Что произошло? — без предисловий выпалила свекровь.

— Спросите у Матвея, — гневно стиснув зубы, буркнула я в трубку.

— Кирюш, в данный момент это невозможно. Он появился у нас мертвецки пьяным и тут же заперся в отцовском кабинете.

— Пьет?

— Пьет и швыряет бутылки в дверь, если кто-то пытается к нему пробиться.

— Ничего. Скоро перебесится.

— Кира, что произошло?

— Мы разводимся.

— Кира! Чтобы ни случилось, это не выход.

— Вы не понимаете, что случилось? Он изменил мне с этой тварью!

— Кира! Успокойся. Измена — еще не конец света. Через нее проходят почти все, главное, что Матвей любит тебя.

— Главное?

— Именно! В какой-то мере измена даже укрепляет брак.

— Вы не понимаете...

— Нет, это ты пока не понимаешь. Не руби с плеча. Ты же умница, просто молодая еще слишком... Ты думаешь, мне Миша никогда не изменял? Изменял... Я попервам переживала, истерики закатывала. Уходила, дверью хлопала. А потом вдруг поняла, измена — это как футбол... вид спорта такой. Не могут мужики без этого, но и без нас они тоже не могут...

— Галина Андреевна, это не вид спорта! Это предательство.

— Кира, мужики не склонны к моногамии, и это просто нужно принять как факт. У вас дочь, а ей нужна полная семья. Подумай, чего ты лишаешь своего ребенка из-за запоздалого юношеского максимализма. Как ты ей потом объяснишь все это?

— Галина Андреевна, а как я ей потом объясню неожиданное появление "сестренки"?

На другом конце провода повисло молчание. Честно? Я даже обрадовалась такой реакции свекрови на свои слова, но когда она, наконец, заговорила, ее ответ поверг меня в шок.

— Какой сестренки? — недоуменно переспросила она. — Кира, что произошло?

На этот раз не нашла что ответить я. Вопрос выбил меня из колеи своей абсолютной нелогичностью. Неужели свекровь не заметила в руках своего сына младенца? В каком бы состоянии Матвей не появился на пороге родительского дома, ребенок — это первое, что должно было броситься в глаза.

— Кира... — раздался настойчивый голос из трубки. — О чем ты говоришь?

— Я говорю о ребенке, которого нагулял Ваш сын. И которого сегодня днем, мне подкинула его любовница. Неужели Вы не заметили, что притащил к Вам в дом Матвей?

— Кира, ничего кроме ящика виски и своего мертвецки пьяного тела он НЕ ПРИТАЩИЛ!

Я замерла с телефоном в руке. Слова свекрови не укладывались у меня в голове. Это какая-то ошибка... Она просто не заметила... А если нет, то куда он дел подкидыша?

ОДИННАДЦАТАЯ ГЛАВА

Куда? У меня была только одна версия... Отдал обратно Нюрочке. Позвонил, договорился о встрече и всучил ей младенца. Вопрос в другом — какие аргументы он привел? Видимо, очень весомые, ведь судя по всему эта девица не слишком горела желанием растить собственного ребенка. Как иначе понимать ее поведение? Игрой на публику? Глупость какая-то. Абсурд.

— Галина Андреевна, — после продолжительного молчания, наконец, выдавила я. — Перестаньте меня мучить. Пусть Матвей проспится, а потом уж сам ответит на все Ваши вопросы.

— Кирюш, обещай мне еще раз все хорошенько обдумать. Решение о разводе нельзя принимать сгоряча.

— Галина Андреевна, пожалуйста, пусть Матвей Вам все расскажет, а потом... — я судорожно сглотнула, силясь прогнать непрошенные слезы, — а потом... может быть, его новая избранница Вам покажется гораздо более... приятной невесткой, чем я...

— Кира! Ты не в себе! — решительно отмахнулась от моего предположения свекровь.

— Да... — Какой смысл о чем-то спорить? Пусть сначала узнает подробности произошедшего... не от меня. Я положила трубку и обессилено опустилась на кухонную табуретку. Взгляд скользнул по круглому циферблату часов на стене. Десять минут первого. Завтра Новый год... И мне предстояло встречать его без Матвея. Впервые за последние девять лет...

— Впервые за девять лет... без Матвея, — повторила вслух и сама себе не поверила. Мысли, облаченные в слова, показались совершенно неестественными в ночной тишине, нарушаемой лишь монотонным гулом холодильника. Будто бы и не Кира их произнесла, а какая-то до отвращения сентиментальная героиня мыльной оперы. Кто угодно, только не Кира...

* * *

Утро следующего дня будто бы и не наступало вовсе, а лишь стало безликим продолжением вчерашнего кошмара. Была ли ночь? Спала ли я или просто провалилась в вязкое, пропитанное коньяком забытье? Не знаю. Просто помню, как наконец-то открыла глаза и уткнулась взглядом в нависшую за окном серую хмарь, едва скрываемую тюлевыми шторами. Снег так и не выпал, а на календаре было тридцать первое декабря. Канун Нового года.

По привычке я поднялась с постели и, шаркая тапочками по паркету, направилась в кухню. Включила чайник. Заглянула в холодильник. На полках громоздились продукты, закупленные для праздничного стола. Кажется, я собиралась с самого утра сбегать на рынок и купить парное мясо. Почему-то я считала это весьма удачной мыслью. Теперь же вчерашние недоделки воспринимались сродни чудесному избавлению. Я старательно выискивала дела, подсознательно мечтая вырваться из четырех стен. Хоть ненадолго.

И вот оно маленькое чудо вселенского масштаба! Мне действительно нужно было идти за живой ёлкой. И за мясом заодно. И еще за чем-нибудь...

Поддавшись сиюминутному порыву, я заметалась по квартире и меньше чем через час мы с Алисой уже направлялись в сторону площади, где с недавних пор базировался рынок выходного дня. Классик бы написан "будто неведомая сила толкала ее вперед", но я не склонна к подобным пассажам. Не важно. Факт в любом случае остается фактом: в то утро случилось именно то, что положило начало моей новой жизни, моему новому мировосприятию и, как бы высокопарно это не звучало, наставило меня на путь истинный.

Именно та мимолетная встреча в толпе, те несколько слов, сказанные вовсе не мне, заставили меня посмотреть на все, чем я до этого занималась, в новом ключе, устыдиться собственных душевных переживаний и в конце концов сотворить из себя настоящего журналиста.

Мы с Алисой отстояли длинную очередь, прежде чем оказаться у прилавка. Я с упорством параноика старалась сосредоточиться на чем-то нейтральном, не имеющем прямого отношения ни к Матвею, ни к Новому году. Как ни странно бездумное созерцание витрины неплохо мне в этом помогало. Взгляд блуждал по живописно громоздившимся мясным продуктам. Розовые молочные поросята соседствовали с увесистым окороком и бараньими ребрышками. Чуть поодаль — внушительные куски отборной телятины, а рядом с ними — присыпанные крупными кристалликами соли шмотки сала и разложенные в картинном беспорядке кольца домашних колбас. И прочее, и прочее, и прочее... У меня не столь обширные познания в наименованиях мясных деликатесов, поэтому даже пытаться перечислить все это красочное изобилие не буду. Но в тот момент, глядя на витрину, я почти забыла, что именно собиралась купить. Хотя Алиса, нетерпеливо ёрзая в коляске, моих восторгов явно не разделяла.

— Мам, ну, мам... ну, пойдем...

— Алиса! Успокойся, будь добра! — резко одернула я дочь и метнула красноречивый взгляд на продавщицу. Но она, видимо, на своем долгом веку в торговле успела вдоволь насмотреться на молодых мамаш с голосящими на весь рынок детьми, поэтому лишь недовольно хмыкнула и, снисходительно покачав головой, продолжила столь же неторопливо копаться в морозильной камере. Торговцам с продуктовых рынков нет никакого дела до твоей дорогой шубы, до сумки из последней коллекции Prada, и тем более до золотых и даже платиновых кредитных карт в твоем кошельке. Все это столь же далеко от измученной жизнью женщины из Моршанска, раз в неделю приезжающей со свежим мясом на заработки в столицу, как и любовные перипетии героев бразильских сериалов — Хуан Карлосов и Франческ. Интересно, конечно, но совершенно бесполезно лично для нее. Ведь не шубой же ты будешь с ней расплачиваться, и не сумкой. И уж тем более не платиновой кредиткой...

Я зрительно оценила расстояние до кассы. Передо мной были лишь грузная дама, скрупулезно осматривавшая куски мяса из рук продавщицы, и тщедушного вида старушка с потертом демисезонном пальто. При самом худшем раскладе мы с Алисой должны были расправиться со своими покупками минут через семь. Как я и предполагала дама через пару минут все-таки сделала свой выбор и, расплатившись с продавщицей, удалилась. Продавщица переключила свое внимание на старушку. С едва заметным пренебрежением она отыскала в морозильнике "самое маленькое" куриное бедро и, высокомерно скривив губы, кинула его на весы.

Я содрогнулась. Однажды, будучи в Барселоне, мне довелось оказаться на городском продуктовом рынке. И как не смешно это звучит, перепробовав огромнейшее количество фруктов, не зная, что именно мне в данный момент хочется из всего этого великолепия, я купила всего лишь яблоки. Да, красивые, да, сладкие и сочные. Но яблоки! За пол-евро. И даже после этого продавец мне мило улыбался, не выказывая обиды и уж тем более пренебрежения.

Старушка суетливо расстегнула потертый кошелек крючковатыми шишкастыми пальцами и стала вслух отсчитывать деньги. Затертые помятые бумажки. Испуганно и в то же время стыдливо повторяла вслух названную сумму. Я внутренне сжалась от обиды за нее, интуитивно прикрыла глаза и потянулась к сумке. Так страшно и горько видеть наших стариков при подобных обстоятельствах...

Старушка, с каждой секундой все больше сжимаясь под пристальным взглядом торгашки, пересчитывала деньги. Теперь уже мелочь...

— ... как же это? Как же? Не хватает... — стыдливо шептали тонкие старческие губы. — Как же это?

Я, судорожно сглотнув, потянулась к кошельку. Выдохнула.

— ... не хватает, — старушка испуганно оглянулась на меня и неловко попятилась от прилавка. — Не хватает. Извините меня... задержала. Не хватает.

— Бабушка, постойте. Я заплачу. Постойте.

— Не хватает...

Я не глядя сунула продавщице купюру и выхватила из ее рук завернутый в целлофан куриный окорочек.

— Бабушка, постойте. Возьмите.

Старушка испуганно отшатнулась от протянутого свертка.

— Ну, что ты? Что ты, милая? Стыд-то какой! Что ты...

— Возьмите.

Старушка досадливо поджала губы и, прижав в неестественном жесте руки к груди, подняла на меня потускневшие глаза.

— Стыд-то какой... Не хватает... Четырнадцать рублей...

— Возьмите, пожалуйста. И простите меня.

Она нерешительно потянулась к пакету и тут же отдернула руку.

— Дай тебе Бог здоровья, деточка. Тебе и ребеночку твоему. — Попятилась назад и, стыдливо отводя взгляд, направилась к выходу с рынка. А я продолжала стоять, судорожно сжимая в руке завернутый в целлофан куриный окорочек. По щекам текли слезы стыда. Самые горькие и правильные слезы в моей жизни.

* * *

Мне никогда не доводилось сталкиваться с нищетой и людьми, живущими за чертой бедности. Наверное, именно про таких, как я, принято говорить "родилась с серебряной ложкой во рту". Да, я отлично понимаю, что деньги не падают на мою семью с неба, несмотря на то, что финансовых сложностей мы не испытываем. Но даже о многочисленных экономических кризисах, время от времени происходящих в нашей стране, лично я узнавала лишь благодаря стараниям коллег журналистов. И воспринимала их исключительно как безликие цифры, сродни таблице умножения.

Я и бомжа-то видела в последний раз еще студенткой-первокурсницей. Знаю, с тех пор они не исчезли из Москвы. Просто я перестала пользоваться метрополитеном, а на вокзалах мне и вовсе делать нечего. Более того, даже сейчас, какие бы человеколюбивые мысли я не культивировала в собственной голове, мне сложно поставить знак "равно" между двумя словами: "бомжи" и "люди".

Но в то утро на рынке передо мной стояла вовсе не бездомная алкоголичка-попрошайка и уж тем более не таблица статистических данных. Это был живой человек. И, несмотря на болезненную старческую худобу, скрюченные артритом пальцы и синие прожилки вен, четко прорисовывавшиеся сквозь тонкую пергаментную кожу на руках, в ее тусклом взгляде и досадливо скривившихся бесцветных губах чувствовалась та сила и достоинство, которых мне вряд ли когда-либо удастся достичь. Жалко выглядела вовсе не она, а я пытающаяся унизить ее своим благородным порывом. Она не позволила. Ушла.

А я стояла, глядя ей вслед, и ненавидела Новый год. Еще острее, чем раньше. Ведь в мою копилку добавился еще один аргумент. И я до сих пор не знаю праздника более унизительного, чем этот. Старушка и окорочек — лишнее тому подтверждение.

В чем связь? А в том, что я была уверена, что она в последний момент решилась порадовать себя в честь праздника мясным изделием. И если бы не Новый год, то подобное расточительство даже не пришло ей в голову. Таким образом, нет праздника, нет соблазна, нет надежды на чудо, а, значит, нет и разочарования, а заодно и публичного унижения.

Я не знала ничего об этой женщине и ее жизни. Но отказ от помощи доказывал, что она была гораздо более достойна гордого знания "человек", нежели те, о ком мне чаще всего приходилось писать хвалебные статьи.

Подумать только, пятнадцать лет учиться, стремиться стать лучшей во всем, закончить школу с серебряной медалью, университет — с красным дипломом, чтобы так бездарно растрачивать слова на никчемных светских львиц и их спонсоров... Разве ради этого я так хотела стать журналистом, чтобы в итоге своими жалкими статейками о жизни богатых и знаменитых позорить собственное имя? Да... Пулитцеровская премия таким писакам точно не светит... Что я сотворила с собой? Ужас.

* * *

Матвей приехал ближе к обеду. Я не имела права его не пустить. Моя дочь ждала папу, чтобы как он и обещал вместе с ним наряжать елку. Конечно, малодушной Кире было бы удобнее, если бы он не сдержал обещания. Мне кажется, он это понимал. И хоть сломить мое молчаливое сопротивление ему было не под силу, он не оставлял попыток выманить меня из кухни. Бесполезно.

В душе я надеялась, что он сжалится надо мной и все-таки отправится встречать Новый год восвояси, а точнее к родителям. Но жалость явно не входила в его планы. В результате в одиннадцать вечера мы сели за праздничный стол втроем. Я не пошла на попятный, вовсе нет. Просто ради Алисы я должна была хоть ненадолго, но все же забыть о собственных намерениях разорвать отношения с Матвеем раз и навсегда. В конце концов, один вечер, одна новогодняя ночь и один бокал шампанского — это не пытка каленым железом в стенах немецкого концлагеря. А я ведь сильная, гораздо сильнее, чем могла бы быть. Просто я запуталась, размякла...