Хроники Валькирий. С именем ночи (черновик)

— Ты серьезно думаешь, что она примет тебя? Это же валькирия! Хочешь поиграть с ней, пожалуйста, забирай в стаю, никто не оспорит твоего права на эту женщину. Вот только она такое навряд ли оценит.

Но молодой схаал этого словно и не слышал, продолжая прожигать вожака взглядом, ясно давая понять, что о подобном даже задумываться не собирается.

Тем временем, все также не открывая глаз, Нюкта перевернулась на левый бок, ослабляя давление на разодранный правый и поворачиваясь к тварям спиной. По сути, ей было уже нечего терять, и рисковать тоже было нечем. Во всяком случае, вожак был прав — тело начинало умирать и без посторонней помощи она не сможет восстановиться, даже у валькирий есть пределы.

А вот их упрямству пределов не было.

Молодой схаал повел ухом, но оборачиваться не стал. Сейчас ему было куда важнее доказать вожаку серьезность своих намерений, саму готовность идти до конца, ведь малейшая неуверенность будет принята как слабость. А значит Каххар получит все, что захочет — и потрепанную шкуру противника и мертвую валькирию.

— Будь осторожней с ней, — наконец кивнул старший самец, принимая решение. — Условие остаётся в силе — убьешь её и возвращайся. С нами твоё место.

Пока твари расшаркивались, Нюкта смогла привстать и, опершись о дерево, сесть. Боль уже давно перестала быть чем-то важным, больше всего валькирию в данный момент волновала сильная слабость из-за кровопотери и холод, сковавший ноги и руки. Так что она практически не чувствовала последний кинжал, сжатый одеревеневшими пальцами. Да и какой от него толк в этих условиях? Она даже заколоться бы не могла, договорить оборотни о чем-то другом.

Загнав поглубже попытку собственного разума просчитать будущее при возможности ее попадания в стаю, Нюкта усмехнулась — тут даже особо думать не надо, слишком страшно и предсказуемо. Нечего тратить и так утекающие сквозь многочисленные раны силы. Они все равно еще понадобились, когда молодой схаал медленно развернулся к ней мордой и сделал несколько осторожных шагов. Рука с сжатым кинжалом поднялась раньше чем женщина успела осознать всю бесполезность сопротивления. Но и опускать ее Нюкта не спешила, ей отчего-то было важно отгородиться от этого зверя хоть чем-то. Страх ненадолго победил слабость, пусть пальцы все так же дрожали, отчего лезвие клинка сильно танцевало, не впечатляя и не обманывая оборотня. Подойдя ближе к валькирии, он замер, а когда она растерялась, ища в своем затуманенном разуме хоть какой-то вывод из его поведения, сделал несколько быстрых шагов, поднырнув носом под дрожащую руку.

Горячий, обжигающий язык коснулся окровавленных пальцев, в то время как почти бесцветные глаза вглядывались в лицо.

Валькирия несколько раз тяжело вздохнула, а потом приняла его правоту. Бояться, не доверять, да и доверять тоже уже поздно и глупо. У нее нет выбора.

Без поддержки телом окончательно завладела слабость и рука упала. Отвернувшись от зверя, Нюкта прижалась щекой к шершавому стволу, пахнущему хвоей и смолой. Сознание медленно угасало.

Валькириям не снятся сны.

Ожидание в его ситуации — самое худшее. Гийом уже успел сделать несколько попыток выйти за ворота, и удержать себя удалось только с помощью голоса разума, говорившего, что Нюкте такое не понравится. Но и оставаться на месте не было никаких сил.

Наконец в ворота вошел высокий светловолосый мужчина. Гийом знал, что если и можно было в такой ситуации надеяться на чудо, то исходить оно должно именно от этого... и всё равно испытал раздражение наравне с облегчением, когда увидел в руках Арлана изломанную фигуру, в которой просто невозможно было не узнать высокую черноволосую валькирию. Челюсть сжалась до боли, от мысли, что Нюкта сама ни за что не позволила бы светловолосому таскать себя, словно изнеженную обморочную барышню.

— Найдите лекаря. Срочно, — буквально прорычал Арлан, быстро пересекая небольшую площадь двора.

— Никаких лекарей, — откликнулся Гийом, снова начав дышать. — Я сам.

— И понесешь ты ее тоже сам? — приподнял брови Арлан, когда седой преградил ему дорогу. — Она весит как здоровый мужик в боевых доспехах.

Приняв его правоту, Гийом кивнул и быстро повел мужчину до апартаментов, выделенных им бароном. По дороге он приказал слугам принести им горячей воды, ведро чистой ключевой и оставить их у дверей, запретив заходить в комнаты.

Нюкту уложили на ковер перед камином, в который тут же докинули дрова. Наскоро осмотрев валькирию, Гийом оценил повреждения, продумывая следующие свои действия. Самая страшная рана оказалась на боку — заметный след от клыков, не только прокусивших мягкие ткани живота и повредивших внутренние органы, но и сорвавших приличный кусок плоти с ребер и раздробивших кости. Сейчас регенерация валькирии уже остановила кровь и всю рану покрывала запекшаяся корка, которую придется удалять, чтобы зашить раны и возможно извлечь застрявшие в теле звенья от легкой кольчуги. Сломанное запястье, прокушенные ноги, располосованная спина, в данной ситуации это мелочи. Даже сломанная ключица и следы укуса на груди не так страшны по сравнению с теми ранами. Вскрыть такие, значит рискнуть, оставить — дать женщине медленно умереть от заражения, ослабший организм просто не сможет самостоятельно восстановиться и тем более противостоять инфекции.

От осмотра его оторвал звон скинутых на пол металлических частей брони Арлана.

— Ну и что ты делаешь?

— Собираюсь помочь. Или ты один думаешь поднимать ее? Кровью изойдет быстрее, чем заштопать успеешь. — Хищно сощурив глаза и сморщив нос как обозленная шавка, он смотрел на Гийома, словно тот его убить собирается.

Неплохая идея, иметь под боком этого сучьего выкормыша слишком опасно, тем более пока Нюкта в таком состоянии. С другой же стороны — именно он и принес ее в замок. Да и разбираться с ним лучше оставить самой валькирии.

Гийом мог только представлять, что произошло в том лесу на самом деле. Судя по расположению укусов можно предположить, что Нюкта встретилась с вожаком, очень уж большие и мощные челюсти, если так раздробили крепкие кости валькирии. И как относиться к светловолосому он тоже не знал. Природная осторожность призывала если не уничтожить, то хотя бы отдалить, обезопасив женщину, но в словах Арлана была горькая правда, а в лице, вмиг потерявшем всю привлекательность и как ничто другое выдавшем истинную натуру, была уверенность.

— Если бы я хотел ее смерти, разве тащил бы столько?

В лице мужчины прорезалось какое-то отчаяние, немало удивившее Гийома. Но верить Арлану так просто он не мог.

— Дай клятву, что никогда, слышишь меня, никогда не причинишь ей вреда, ни сам, ни своей волей, ни молчанием или словами. Поклянись самым дорогим.

— Ты сумасшедший! Нашел когда упрямиться. Я клянусь... клянусь памятью и прахом матери, что никогда не причиню вреда, ни сам, ни по своей волей, ни молчанием или словами валькирии Нюкте. Остальное позже, договорились? Сейчас надо не дать моей клятве обесценится, — кивнул он на лежащую на полу женщину.

Гийом сморгнул и попытался удержать лицо предельно спокойным. Ничего подобного от этого мужчины он не ожидал.

В дверь подолбили, и послышался стук ведер о камень коридора. Значит, горячую воду принесли.

— Заноси их сюда. Потом надо будет ее аккуратно раздеть и заняться ранами.

— Шить умеешь?

Арлан кивнул головой. Это дело было самим собой разумеющимся в их обстановке, тут пока доберешься до лекаря, рискуешь изойти кровью, так что все рыцари умели оказывать помощь раненым товарищам, это одно из первых чему их учат.

— Может дашь ей настой черёты?

— Только переводить, — махнул рукой Гийом. Подготовив несколько маленьких иголочек в форме полумесяца, мужчина осторожно уложил их на чистую белую ткань. Действовал он довольно ловко и четко, что указывало на немалый опыт подобных приготовлений. — По сути — что такое боль? Это знак нашего тела, о нанесенной травме и вообще нарушении целостности. — Осторожно убрав мокрое полотенце с бока Нюкты, он придирчиво рассмотрел размякшую корку и начал ее снимать, обнажая рваные раны. — Бери иголку.

Арлан не стал терять время зря и спокойно подчинился. Разошедшиеся кроя раны уже набухли кровью, так что сейчас следовало действовать быстрее. Небольшие кусачки осторожно сжали тонкую иголку, с заметным усилием пробивающую казалось такую тонкую кожу. Гийом же тем временем продолжил вскрывать корку, а потом и сам взялся за нитку.

— Боль конечно необходима, любой пыточных дел мастер подтвердит мои слова, но так же способна отвлечь и нанести вред всему организму. Как сказала бы Нюкта — это слабость. Так что валькирии практически не чувствуют ее. Хотя это тоже неправильный вывод из того что рассказывала мне Сэлэния. По ее словам боль есть, как напоминание о полученных ранах, забыть о таком довольно рискованно, но она... Сэлэния говорила, что если уколет палец — она об этом будет знать, как и о прошившей насквозь стреле. Боль для них где-то за гранью. Хотя чувствительность у них всё же понижена, это факт. — Закончив с первой раной, Гийом тут же занялся следующей. Судя по его отстраненному виду — говорить ему почти жизненно необходимо. И Арлан его понимал, ведь это хоть как-то спасало разум от беспокойства и жалости, позволяя рукам не трястись и спокойно выполнять свою работу. — Правда у всего есть обратная сторона. Они почти не ощущают холода и не страдают от жары, последнее ничего — особо не перегреваются, а вот замерзнуть до смерти могут, если ума нету. Да и... — Гийом довольно похабно усмехнулся, — проклятие у них такое друг другу есть — "Чтоб тебе любовник ласковый попался".

Про холод он и сам понял, а вот последнее замечание было весьма интересным. Оказывается не зря о вольных девах ходит слава как об очень пылких и развратных любовницах, по-другому они и не чувствуют.

Интересно, не потому ли страсть кудрявой валькирии так неожиданно утихла? Хотя нежным его в тот момент назвать было сложно, деланная холодность и провокации валькирии возбуждали не меньше, чем самые откровенные заигрывания. Это уже не говоря об осознания того, что под тонкой рубашкой на ней нет других одежд.

И если тогда Арлан, наплевав на всю осторожность, сходил с ума от желания коснуться прохладного тела, то сейчас... зашивал ее.

Гийом открыл новую рану, но теперь взялся не за иглу, а за кинжал, чуть разрезая плоть. Нюкта дернулась, хотя до этого не подавала признаков жизни, разве что сипло дышала. — Ну-ну, милая, потерпи. Сама ты это затянуть не сможешь. Арлан, влей ей в рот половину синего флакона, — кивнул он на подготовленные склянки.

— Что здесь? — принюхался сиарданец к жидкости. В составе чувствовалось много трав, некоторые из которых были ему незнакомы. Да и что-то животного происхождения тоже было.

— Лучше не спрашивай. Его готовят в закрытых лабораториях Церции специально для валькирий. Поддерживает их жизнь в таких случаях, — рассказывал Гийом, зашивая что-то внутри женщины, в то время как Арлан очень осторожно вливал в ее рот несколько тягучую тошнотворно пахнущую жижу. — Хорошо я захватил один флакон. Мы как-то не предполагали доходить до такого.

Он хотел напомнить, что их никто и не просил влезать в это дело, но не стал. Седой прекрасно дал ему понять, что не питает иллюзий в происхождении Арлана, так что такая постановка вопроса могла вызвать новый виток недоверия и проблем. Уж лучше они оба сделают вид, что это сейчас не важно.

— Валькирии так легко доверяют тебе то, что вроде бы хранят в секрете? — спросил светловолосый, когда вернулся к разорванному боку.

— Они меня слишком хорошо знают. Как и то, для кого я беру то или иное снадобье. На самом деле, таких как я не так уж и мало. Мы находимся рядом с ними, помогая по мере возможности. Малая плата за возможность быть рядом с той, без кого не можешь жить. В Церции нас зовут тхари — любовник, на одном из языков старого времени. Некоторые считают это оскорбительным, но суть очень правильная. Чаще всего тхари также является одним из постоянных любовников валькирии, хотя и не имеет права требовать телесных отношений. Мы даже на ревность не имеем никакого права. Во всяком случае, сами стараемся ее не показывать, они и без того вечно чувствуют себя виноватыми.

— Виноватыми? Почему?

— Проклятье, — пожал плечами Гийом. — Попадая под его действие, мужчине остается незавидная роль. Валькирии знают что такое любить без взаимности и прекрасно нас понимают... от того им еще больнее. Есть конечно такие, кто легче ко всему относится, но они всё же женщины и чувствуют гораздо тоньше, тем более если как Нюкта видели подобное с самого детства. Она боготворит Сэлэнию, поставь ей капище и Нюкта впервые бы встала на колени. Но то что происходило между нами сначала вызывало у нее недоумение, а потом... мне иногда казалась, что девочка винит Сэлэнию, что тоже не добавляло никому радости. Так что для них — чужая любовь еще более страшный яд, чем своя.

Наконец Гийом отложил щипцы и занялся травами, которые по горсти брал из разных мешочков и кидал в котелок над огнем камина. И не скажешь, что род этого мужчины насчитывает несколько десятков аристократов крови, а богатства хватит даже на содержание небольшой страны.

Отвернув крючок с подвешенным котелком, мужчина оставил отвар томиться, а сам снова сел на ковер, уже порядком пропитавшийся кровью.

— Давай я ее подержу осторожно, а ты посмотри, что там со спиной.

Сев над валькирией, мужчина нагнулся, прижимая к себе ее тело. Затем заботливо и аккуратно посадил, придерживая за неповрежденный бок и плечо. Арлан же передвинул ткань с несколькими заготовленными иглами поближе и посмотрел на багровую от крови спину. Здесь тоже нашлась работа, но для начала пришлось вымыть, открывая небольшие круглые ранки от нижних клыков. А также два шрама.

— Что это? — удивился Арлан, глядя на вертикальные рубцы, идущие от лопаток до талии, точнее того места, где был лишь намек на нее.

— Они такими рождаются. Зашивай, давай, потом расскажу.

Измученное, едва теплое тело мужчины оставили в покое только ближе к утру. Осторожно перенеся валькирию на постель, они укутали ее в одеяло, а Гийом еще и несколько грелок положил.

— Думаешь, выживет?

— Если не сдалась, пока мы ее мучили, то сейчас вряд ли решит последний лист переворачивать. Она...

— Упертая, я знаю, — постарался улыбнуться Арлан.

— Совершенно верно. В ее планы как-то не входило умирать в ближайшее время.

Подойдя к ведру с остатками ключевой воды, которую Гийом использовал для различных отваров, он макнул в него полотенце. Едва ли не упав в кресло, седой вытянул ноги и накрыл лицо мокрой тканью. Этот вечер и ночь тяжело далась другу Нюкты. Хотя, если Арлан правильно понял отношения валькирии и этого мужчины, то его можно назвать приемным отцом, во всяком случае, он заботился о ней так, как не каждый родитель способен. С другой же стороны — Нюкта, это всё что осталось от женщины, которую Гийом любил.

— Как будто кто-то такое планирует!

— Всё зависит от степени допустимого риска. Нюкта всегда ходила по грани, при этом стараясь не влезать в то, что ей заведомо не по силам. У нее есть цель, а всё остальное — неважно.